ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ · 2019-05-12 · ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ xxi...

ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ

XXI ВЕКА:

НОВОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ

В НОВОЙ ЭПОХЕ

Монография

г. Петрозаводск

Российская Федерация МЦНП «Новая наука»

2019

УДК 001.12

ББК 70

Г94

Рецензенты:

Ершова Людмила Викторовна

профессор, доктор педагогических наук, профессор кафедры изобразительного, народного

и декоративно-прикладного искусства и методики обучения

Шуйского филиала ФГБОУ «Ивановский государственный университет»

Лаврентьева Зоя Ивановна

доктор педагогических наук, профессор кафедры педагогики и психологии

Института истории, гуманитарного и социального образования

ФГБОУ ВО «Новосибирский государственный педагогический университет»

Коллектив авторов

Архипова О.В., Лещинская С.Н., Максимова Е.Н., Малозѐмов О.Ю., Минаева Е.И.,

Обидина Ю.С., Огородникова Э.Ю., Скребец Е.В., Харитонова Е.Г., Шор Ю.М., Яворская О.В.

Г94 Гуманитарное знание ХХl века: новое осмысление в новой эпохе : [монография /

Архипова О. В. и др.] ; под общей ред. И. И. Ивановской. Петрозаводск : МЦНП

«Новая наука», 2019. — 198 с. : ил. — Коллектив авторов.

ISBN 978-5-6041929-1-7

В монографии рассматривается круг актуальных вопросов, стоящих перед

современными исследователями в области гуманитарных наук, обозначается комплекс

научной проблематики охватываемых сфер в политическом, культурологическом,

педагогическом контекстах, предлагается новое видение ряда концептов.

Издание может быть полезно научным работникам, исследователям, интересующимся

вопросами развития современных гуманитарных наук и образования.

Авторы публикуемых материалов несут ответственность за содержание своих работ,

точность цитат, легитимность использования иллюстраций, приведенных цифр, фактов,

названий, персональных данных и иной информации, а также за соблюдение

законодательства Российской Федерации и сам факт публикации.

УДК 001.12

ББК 70

ISBN 978-5-6041929-1-7

© Коллектив авторов, текст, иллюстрации, 2019

© МЦНП «Новая наука» (ИП Ивановская И.И.), оформление, 2019

ОГЛАВЛЕНИЕ

РАЗДЕЛ 1. СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ: ПРОБЛЕМЫ,

ЗАКОНОМЕРНОСТИ, ПЕРСПЕКТИВЫ ............................................................ 4

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ И ИМПЕРСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ

ФОРМА В СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ ........... 4

Скребец Елена Владимировна

ДИСФУНКЦИЯ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ РЕСУРСОВ КАК ФАКТОР

НЕСТАБИЛЬНОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ ........................................ 36

Максимова Елена Николаевна

В ПОПЫТКАХ «ИЗМЕРИТЬ». ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ И

ИСТОРИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ: ОТНОШЕНИЕ ГРАЖДАН К ТЕМЕ

ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ В СССР СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОЦИОЛОГИИ ..

Харитонова Елена Геннадьевна ............................................................................... 53

ПРОБЛЕМА РЕКОНСТРУКЦИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ В ДРЕВНЕЙ

ГРЕЦИИ В ЭПОХУ АРХАИКИ .............................................................................. 70

Обидина Юлия Сергеевна

ТВОРЧЕСТВО В ЦЕННОСТНОЙ СТРУКТУРЕ БЫТИЯ .................................. 101

Архипова Ольга Валерьевна, Шор Юрий Матвеевич

РАЗДЕЛ 2. АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ СОВРЕМЕННОГО

ОБРАЗОВАНИЯ .................................................................................................... 128

ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА ОРГАНИЗАЦИИ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПО ОБЕСПЕЧЕНИЮ АДАПТАЦИИ И ИНТЕГРАЦИИ

ДЕТЕЙ МИГРАНТОВ В ХАНТЫ-МАНСИЙСКОМ АВТОНОМНОМ ОКРУГЕ-

ЮГРЕ ........................................................................................................................ 128

Минаева Елена Ивановна

СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ СИСТЕМЫ ФИЗИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ В

ВООРУЖЕННЫХ СИЛАХ РФ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ. СОЦИАЛЬНО-

ПРАВОВОЙ АСПЕКТ ............................................................................................ 148

Лещинская Софья Николаевна

ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ В ЗДОРОВЬЕФОРМИРОВАНИИ

УЧАЩИХСЯ СРЕДСТВАМИ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ ............................ 165

Малозёмов Олег Юрьевич

ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ЛАТИНСКОГО ЯЗЫКА В

МЕДИЦИНСКОМ ВУЗЕ ........................................................................................ 183

Огородникова Эмма Юрьевна, Яворская Оксана Александровна

Гуманитарное знание XXI века: новое осмысление в новой эпохе

4

РАЗДЕЛ 1

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ: ПРОБЛЕМЫ,

ЗАКОНОМЕРНОСТИ, ПЕРСПЕКТИВЫ

УДК 321.8

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ И ИМПЕРСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ

ФОРМА В СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Скребец Елена Владимировна

д.п.н., доцент

ФГАОУ ВО «Севастопольский государственный университет»

Аннотация: Анализируются особенности и основные направления

осмысления российской имперской идеи в западной политической науке.

Изучается специфика восприятия политического опыта существования

имперской России в современных исследованиях западных политологов и

соответствующий опыт использования концепта империи для анализа

российской истории.

Ключевые слова: империя, российская имперская идея, новый имперский

поворот, геополитические концепции.

RUSSIAN IMPERIAL IDEA AND IMPERIAL POLITICAL FORM IN

MODERN WESTERN POLITICAL THOUGHT

Skrebets Elena Vladimirovna

Abstract: The features and main directions of understanding of the Russian

Imperial idea in Western political science are analyzed. The specificity of the

perception of the political experience of the existence of Imperial Russia in modern

studies of Western political scientists and the corresponding experience of using the

concept of Empire for the analysis of Russian history are studied.

Key words: empire, Russian imperial idea, new imperial turn, geopolitical

conceptions.

Представители западной политической науки в конце ХХ в. признали

необходимость исследования имперского опыта управления значительными

полиэтническими территориальными пространствами и эффективного решения


5

межнациональных конфликтов. Современный британский историк Д. Ливен,

например, констатирует, что имперская идея в настоящее время обрела новую

актуальность, и это связано с глобальной политикой США и обвинениями

России в имперских устремлениях [1, с. 3]. Этот исследователь также отмечает,

что нигде и никогда вопрос позитивного или негативного отношения к империи

не стоял так остро и не был столь противоречив, как в современной России.

Английский историк Ф. Лонгворт утверждает, что большинство империй

возникают, расширяются, потом рушатся, а рухнув, никогда не возрождаются

заново. «Но в отношении России все по-другому». По его убеждению, «русские

воспроизводят империи снова и снова, невзирая на то, какая на дворе стоит

эпоха». Секретом, объясняющим отмеченную особенность, Лонгворт считает

диалектику двух начал российской государственности: имперского и

федеративного, которые на протяжении веков развивались бок о бок: «Эти

формы двоятся, переплетаются, переходят друг в друга: помогая империи

выжить в трудную минуту, федерализм выступает также удобной оболочкой, в

которой имперскую внешнюю политику можно предъявлять миру» [2, с. 1].

«Империя», как считает П. Андерсон, имеет много специфических аллюзий и

коннотаций, и Россия – это особенный случай. От европейских империй

Россию отличали две ключевых черты: во-первых, она была империей не очень

развитой технологически или экономически; во-вторых, осуществляла

экспансию на очень большом территориальном пространстве и имела

этнически менее однородное население, чем другие империи. Россию, согласно

идее Андерсона, отличал особый способ ассимиляции или завоевания других

народов, свой путь экспансии и «уникальный государственнический ДНК» [3].

Особую важность темы империи для современной России подчеркивает

американский исследователь С. Беккер, констатирующий, что имперский

характер российской власти долгое время не признавался в Европе вследствие

его глубокого противоречия с западной идеей христианской империи [4].


6

Представители западной политической науки отмечают, что только в конце ХХ

в. под влиянием распада советского федеративного государства стало

наблюдаться обновление интеллектуального ландшафта исследований России и

Советского Союза и возобновление прежних фундаментальных дискуссий. В

настоящее время констатируется появление и развитие самостоятельной

парадигмы, рассматривающей российскую и советскую историю и политику

через призму многонациональности и оперирующей понятием «империя» для

обозначения особой формы организации политического пространства, которая

не может быть сведена к понятию абсолютистского или тоталитарного

государства [5]. В конце первой декады ХХI в. в западной науке развернулись

острые дискуссии по тематике империи в приложении к России, и некоторые

ученые продолжают рассматривать империю как деспотичный и

тоталитаристский тренд развития России (например, А. Мотыль, Р. Суни).

Более того, как замечает современный немецкий исследователь М. Ауст, теперь

при изучении истории империй, учитывается и точка зрения тех, кто был этими

империями колонизирован, в результате чего возникают так называемые

«совместные истории» (entangled or shared histories) [6, с. 600]. Западные авторы

акцентируют внимание на специфике российской имперской политической

системы, исследуя феномен самодержавия, династические принципы,

бюрократический аппарат и причины провалов проектов формирования

гражданского общества в период царской и имперской России. Фиксируется

устойчивость основных элементов имперской политической системы в разные

периоды исторического развития Российской державы, преемственность и

рецепции имперских традиций. На основе общей концепции колонизации и

применения ее к объяснению политической истории Российской империи и

СССР западные авторы утверждают воспроизводство колониализма в

современной России [7].


7

Многие ученые считают империю ключевой проблемой истории России

(Дж. Хоскинг, Д. Ливен и др.). В работах, посвященных политической истории

империи в России, исследуется преимущественно временной период с XVI в. до

конца ХХ в. Актуальные исследовательские направления имперской истории

России отражены в статьях Т. Баретта, В. Кивельсон, Н. Найта, В. Сандерлэнда,

К. Томаса, С. Уайттекер, Р. Уортмана, Г. Фриза, посвященных проблемам

российского самодержавия, эволюции религии и колонизационного процесса в

Российской империи [8]. В исследованиях данного направления процесс

формирования имперской системы и организация имперской интеграции,

эффективности имперского контроля нередко рассматриваются в связке с

анализом специфики ее обширной территории, которая признается основным

определяющим признаком имперского характера Российской державы

(например, у В. Вейдле, писавшего о русской географии, неизменности

народной жизни, «стихийном разливе русской земли») [9, с. 139]. Западные

империологи (как М. Ферро) традиционно характеризуют колонизацию в

Российской империи как территориальное расширение национального

государства за счет переселения и освоения территории [7]. Процесс создания

Российской империи, ее постоянного расширения, дошедшего до естественных

границ по морям и горным хребтам, О. Шпенглер связывал с «чувством поиска

границ безграничного», свойственного русским, и объяснял политические

особенности русской нации географическими особенностями территории [10, с.

266]. Современный американский исследователь У. Сандэрлэнд связывает

специфику российского империализма с характером русской колонизации и

называет его «неопределенным» [11, с. 460]. Он соглашается с мнением

дореволюционных и советских ученых, которые имперскую колонизацию

рассматривали как стихийный процесс, имеющий аналоги в мире природы, но

не имеющий ничего общего с империализмом.


8

Первые столетия существования России как империи оцениваются

западными исследователями преимущественно в негативных, даже ироничных

тонах, и характеризуются как архаичные в сравнении с западной цивилизацией,

остававшиеся длительный период вне исторического прогресса (европейские и

американские исследователи, как Марк фон Хаген, называют историю России

«квазиисторией» типичной для стран «третьего» мира) [12, с. 129].

Характерной для современных западных исследователей является точка зрения,

высказанная французским исследователем А. Безансоном, что имперская

гордость и сознание господства над многими народами служили утешением

России на протяжении столетий, которая была «рабом на коленях, мечтающем

о мировой империи» [13].

Одни авторы, как, например, Д. Ливен, отмечают, что полноценной

великой державой Российская империя была признана после 1763 г.; другие,

как С. Беккер, заявляют, что Россия была империей задолго до Петра; третьи,

как Р. Суни, соглашаются с тем, что после наполеоновских войн Россия стала

наиболее «имперской» из существующих наций, охватывающей больше

народов, чем любая другая нация [1, с. 60; 14, с. 67; 15, с. 181-182]. Западные

авторы пишут о России в этот период как о защитнице всего мира европейских

государств в условиях изменившихся форм мировой политики и системе,

возникшей с окончанием господства Наполеона [16, с. 294]. Воздействие же

западной культуры, политическое «искусственное творение Петра»,

европеизация империи, простиравшаяся до Берингова пролива и Индукуша, по

убеждению европейских политологов, оказали негативное воздействие, которое

погубило «огромное государственное тело» и результатом которого стал

доктринальный большевизм [10, с. 268-269]. Специфической чертой,

отличающей российскую империю от классических колониальных империй

XVIII-XIX вв., отмечаемой, например, Дж. Хоскингом, является отсутствие

различия между метрополией и колониями, а также ее формирование на связях


9

патронажного типа. Этими элементами Россия XIX в. напоминает ему Римскую

империю, укреплявшую собственную власть в смежных колониях через

местное, коренное начальство, выступавшее носителем государственности и

культуры метрополии. Российскую империю он называет «своеобразным

феноменом» [17].

Период модернизации Российской империи начала ХХ в. является

популярной темой исследования у современных западных авторов. Одной из

значительных работ, посвященных этому периоду политической истории

российской империи, является монография кембриджского историка

О. Файджеса [18]. Работы англоязычных авторов традиционно содержат ряд

стереотипов, свойственных западной науке, с которыми российским

политологам сложно согласиться. Р. Суни, например, обосновывает вывод, что

царская Россия, прекрасно справившись с задачей строительства государства и

империи, в начале ХХ в. потерпела неудачу в создании полиэтнической

«российской нации» в рамках этой империи [15, с. 188]. Причиной падения

империи он называет ослабленную имперскую легитимность,

некомпетентность династии и неудачные попытки политических элит

конструировать гибридные концепции империи, административную и

культурную русификацию [15, с. 171]. Одним из самых спорных событий

российской истории ХХ в. в западных академических структурах стала

революция 1917-го г., и более поздний ее период – коммунизм, сравниваемый

западными политологами с нацизмом и другими формами диктатуры (как

Г. Суни, М. Малия, Э. Карр) [19; 20; 21].

В западной политической науке второй половины ХХ в. изучение

политической истории и идеологии Советского Союза происходило в контексте

исследований последствий распада империй для системы международных

отношений. Господствующей точкой зрения на эту проблему является

геополитическая концепция, согласно которой Россия, вне зависимости от


10

смены в ней правящего слоя и идеологий, признается империей, и ее развитие

представляет собой единый непрерывный процесс. Западные ученые развивают

концепцию преемственности между российскими дореволюционными и

постреволюционными периодами (Р. Суни, Д. Ливен, Т. Мартин и др.), при

этом внешнеполитическая активность Российской империи и СССР

традиционно оценивается как экспансионистская (как, например, это указано в

«Британике») [22; 23, с. 476].

Имперский способ существования Советской России отражен в западной

историографии, посвященной теме России как империи: у британского

историка Д. Ливена Советский Союз – модернизированная версия и последняя

из старых великих империй; у французского историка Э. Каррер д’Анкосс –

империя, которая распалась вследствие борьбы за самоопределение большого

количества составляющих его наций; у немецких историков А. Каппелера и

Г. Симона – многонациональная империя; у профессора Гарвардского

университета Т. Мартина – «империя наций», ставшая основой для

формирования новых государств после ее обрушения [1, с. 634; 24; 25; 26; 22].

Американский политолог Р. Суни СССР называет уникальной империей ХХ в.,

отрицающей собственную имперскую природу, и попыткой построения и

управления огромным многонациональным государством в эпоху

национальных государств, исключающей использование принципиально новых

форм империализма или модели национального государства [15, с. 191].

Особый имперский характер СССР подчеркивают другие западные ученые, как,

например, американский исследователь Д. Роули, полагающий, что и

деспотизм, и империя продолжили свое существование в новых формах [27, с.

31]. Согласно концепции Р. Пайпса формирование СССР являлось

насильственным, тоталитарным восстановлением Российской империи

большевиками; С. Беккера – возрождением централизованной империи [14, с.

79]. В книге «Россия: народ и империя (1552-1917)» Дж. Хоскинг отмечает, что


11

после крушения Российской империи русские не создали национального

государства, а под руководством Ленина воссоздали империю под знаменем

ещѐ более всеобъемлющей универсальной доктрины, новую ипостась

Российской империи, одну из двух мировых сверхдержав. Российские

национальные институты, как он пишет, были растворены в имперских

советских, и русское национальное сознание оказалось еще более глубоко

погребенным, чем при царях: национализм и интернационализм переплелись

так же неразрывно, как в дни господства доктрины «Москва – Третий Рим»

[28]. Французский исследователь Ф. Моро-Дефарж Советский Союз,

разрушенный войной и «удерживаемый железной хваткой Сталина», называет

империей, проводящей политику осаждѐнной крепости [29, с. 86]. Для анализа

природы советского режима как имперского западные исследователи

используют данные о сложности и многозначности советского общественного

устройства и политической системы [30, с. 371; 31].

Однако в западной историографии встречается и противоположное

мнение, согласно которому отрицается идентификация Советского Союза как

империи. Представитель этой позиции, А. Безансон утверждает, что «СССР не

есть империя. Чтобы иметь империю, нужно иметь привилегированный народ,

главным образом военные методы завоевания и ясно поставленные цели» [32, с.

133]. Одним из самых ярких представителей этого направления западной

русистики является М. Малия, автор концепции, относящей социалистическую

идеологию и соответствующий советский период к разряду «абсолютно

Иного», противопоставленного цивилизованному миру собственной

идентичностью [12, с. 137].

Значительное внимание Советскому Союзу как главному сопернику США

в период «холодной войны» уделяли американские исследователи

(Зб. Бжезинский, К. Фридрихс, Р. Пайпс). Российский исследователь

А. Семенов констатирует, что особым концептуально-образующим


12

направлением в историографии периода холодной войны было изучение

империи как экспансионистского политического организма в контексте

международной политики и процесса подчинения нерусских территорий [33, с.

615]. Особое внимание уделялось практикам конструирования национального

пространства с помощью депортации и заселения [34]. В современной

историографии, например, А. Каппелером, отмечается неоправданный перенос

понятий «колониализм» и «империализм» на Россию и Советский Союз,

который был свойственен, прежде всего, американским исследователям, и

который не объясняет феномена Российской империи [25].

Еще одной популярной темой в конце ХХ в. в западной политологии стала

специфика модернизации советского периода и распада коммунистической

империи. Директор европейских исследований Центра стратегических и

международных исследований Р. Хантер оценивает политику СССР в 90-е гг.

как «стратегическое отступление», отказ от всех достижений в Европе,

достигнутых в результате победы в Великой Отечественной войне, разрушение

всех внешних имперских форпостов. Советский Союз, как писал Р. Хантер, не

только сдал все свои международные позиции, но и потерял свой внутренний

потенциал, а все бывшие республики утратили возможность играть роль

ведущих мировых держав в обозримом будущем [35]. Р. Суни утверждает, что

Советская империя распалась «в контексте (и по причине) неудавшейся

попытки ее высшего руководства трансформировать СССР в более

«современную», «цивилизационную» и многоэтническую систему и

государство» [15, с. 195]. Американский социолог Р. Коллинз, опираясь на

работы М. Вебера, доказывает, что реформы в СССР времен Горбачева были

вызваны геополитическими факторами, которые сыграли решающую роль в

распаде Советского Союза [36]. Разрушительные последствия поспешной

модернизации, навязанной обществу сверху, описывает историк-русист

Д. Ливен, который на примере Советского Союза доказывает, что идея империи


13

потерпела окончательное и бесповоротное банкротство [1, с. 634]. Причину

падения Советского Союза западные исследователи объясняют превращением

полиэтничной империи в сложную многоуровневую федерацию, наделением

элементами государственности этнических групп в составе СССР и, как

следствие, обострением этнополитической обстановки, которое вылилось в

межнациональные конфликты и ослабление советской государственности,

которое завершилось демонтажем государственных конструкций.

Одним из ведущих направлений политических исследований конца ХХ в.

стали последствия распада империй и процессы деколонизации. Дезинтеграцию

советской «Российской империи» прогнозировали многие зарубежные

социологи и политологи (А. Амальрик, Э. Каррер д’Анкосс, Р. Коллинз и др.).

Итальянский журналист Дж. Кьеза анализирует процессы распада Российской

империи, которые начались еще до разрушения Советского Союза и ускорились

в его последние годы, и прогнозирует возможные немалые угрозы («кризисы и

трагедии») для стабильного развития всего человечества, которые продолжает

вызывать этот процесс [37]. Американские ученые Р. Коллинз и Д. Уоллер

констатировали, что Советский Союз был продолжением экспансионистской

геополитической траектории Российской империи, а после его распада Россия

вернулась к более сходному с благоприятным для нее окраинным положением

времен Петра и что она «в средне- или долгосрочной перспективе будет в

состоянии обрести доминантный по отношению к своим соседям престиж

могущества» [38]. По мнению известного британского ученого А. Ливена,

неверно, что коллапс Советского Союза, произошедший в девяностых годах,

похож на разрушения других империй. Как замечает ученый, «комбинация

одновременного падения империи и экономического упадка, поразившего

Россию, абсолютно беспрецедентна. Ничего подобного не происходило ни в

одной стране, если только она не переживала тотальное военное поражение»

[39]. Для описания особенностей националистической политики советской


14

империи в современности используются разные модели (как, например,

«империя позитивного действия» Т. Мартина), а в работах, написанных после

обрушения СССР, проблема интегрирующего влияния национальной политики

советской империи раскрывается уже в иных метафорах, как, например, «СССР

как коммунальная квартира», отражающих федеративный принцип

географического деления СССР [40].

По признанию западных ученых, именно распад СССР как последней

авторитарной, многонациональной, модернизированной империи, послужил

фактором актуализации и оживления имперского дискурса. Одной из самых

распространенных научных новаций является позитивный взгляд на советскую

политику как укрепившую национальные идентичности и способствовавшую

нациестроительству и формированию государств-наций. Дж. Хоскинг,

например, заявляет о необходимости нового подхода к истории России. Он

опровергает точку зрения большинства западных исследователей эволюции

России, которые вращаются вокруг понятий «самодержавие» и «отсталость», и

которые, по его мнению, не являются фундаментальными или неизбежными

факторами, и считает, что самодержавие было порождено потребностями

империи и нуждалось в усилении по мере того, как империя все больше

вступала в конфликт с национальным строительством. Самодержавие и

отсталость Хоскинг называет симптомами, а не причинами: и то и другое

возникло под влиянием методов строительства и сохранения империи,

препятствовавших формированию нации [28]. Однако эта достаточно новая

тенденция соперничает с доминирующей прежде убежденностью, что основной

характеристикой советской государственной политики являлась

насильственная русификация и советизация, и рассмотрением Советского

Союза как «тюрьмы народов» (Р. Пайпс).

В целом имперские черты российской державы западные авторы

связывают с тем значением, которое имела «Russian Empire» в системе


15

международных отношений. Анализу истории Российской империи и

Советского Союза в контексте системы международных отношений посвятил

свою монографию британский исследователь Д. Ливен, использующий

сравнительно-исторический подход к проблеме империй, и утверждающий, что

история империй «слишком важна, чтобы быть бесполезной» [1, с. 26]. Анализ

некогда существовавших империй, по его мнению, может много сказать о

природе современного мироустройства, а «имперскость», как он пишет, всегда

играла огромную роль в российской истории [1, с. 18]. Анализируя

историографические дискуссии западных авторов об империализме, он

констатирует неоправданное игнорирование западными исследователями опыта

континентальных империй. При сравнении Российской и Советской империй с

их основными соперниками: Британской, Габсбургской и Османской

империями, он акцентирует внимание на специфике формирования Российской

империи, особенностях ее культуры, этнического состава, а также практики

протекания процессов модернизации и нациестроительства. Периферийным

положением Российской империи Д. Ливен объясняет романтическую

трактовку империи, ее бремени, исторической миссии, а о своей работе пишет

как об «исследовании относительной слабости России» [1, с. 14].

После распада СССР более активно стали изучаться географические,

исторические и политические аспекты существования имперских окраин и

нерусских этносов; в западной политической науке появилось значительное

количество исследований по истории различных регионов Российской империи

и ее этнических групп. В работах, посвященных многонациональной

характеристике имперской России, проявилась тенденция противопоставления

имперского ядра национальной периферии. Западные ученые, как считает

английский историк Дж. Смит, до настоящего времени в своих работах

сосредотачивались на политических нововведениях имперского центра или на

историческом опыте отдельных республик [30, с. 372]. В западной политологии


16

научные споры нередко разворачиваются вокруг значения имперской

центральной политики для национального развития нерусских народов [41; 42;

43; 44]. Некоторые западные авторы акцентируют внимание на

многонациональности Российской империи как основной ее характеристике и

подчеркивают решающее значение национального вопроса в судьбе Российской

империи. Профессор российской истории из Венгрии А. Рибер, например,

предложил концепцию Российской империи как «слоеного общества»

(sedimentary society), атомизованного, разделенного на множество страт,

препятствующих формированию целостности российского социума [45].

Западные специалисты акцентируют внимание на различии между русским

народом, составляющими ядро империи, и этническими окраинами,

составляющими ее периферию, которые подверглись тотальной русификации.

В изучении Российской империи, как подчеркивает американский историк

Ч. Стейнведел, исследователи подчеркивали усилия государства, направленные

на развитие русской национальности и подавление других национальностей,

либо отмечали сравнительную индифферентность государственной политики в

отношении дискурса национализма и национальности [46, с. 474]. В рамках

национальных и имперских исследований, через призму теории национализма

рассматривают имперский опыт России Р. Суни, который считает, что ни

Российская империя, ни Советский Союз не были этническими «русскими

империями», в которых метрополия полностью совпадала бы с

господствующей русской национальностью, и А. Капеллер, который в своем

исследовании сделал основной акцент на опыте отдельных включенных в

Российскую империю народов и сумме национальных историй,

противопоставлении имперского центра национальным окраинам [47; 25].

Капеллер декларирует свою работу как противопоставление доминирующему

российскоцентричному взгляду на историю России, русоцентристской

национально-государственной позиции, уделяя особое внимание взносу разных


17

этносов в историю Российской империи. Он замечает и такую характерную

черту Российской империи как ее отсталость, которая компенсировалась

процессами европеизации, а распад Советского Союза А. Каппелер считает

частью всеобщего процесса исчезновения полиэтничных империй и их

расщепления на национальные государства в XIX – начале XX в. и процесса

деколонизации на неевропейских территориях, которую октябрьская

революция всего лишь оттянула на несколько десятилетий [25, с. 1].

Распространенной тенденцией конца ХХ– начала XXI в. в исследованиях темы

империи в России, таким образом, стало описание западными учеными

национальных проектов в составе империи. Согласно концепции Р. Пайпса,

создание Российской империи совпало и географически, и хронологически с

формированием нации и государства-нации; по мнению профессора Школы

славистики и Восточной Европы Лондонского университета Дж. Хоскинга,

напротив, именно национальное самосознание русских серьѐзно пострадало от

развития империи, а американский исследователь С. Беккер, анализируя

политику территориальной экспансии Российской империи, сформулировал

дилемму в отношении России как одновременно субъекта и объекта

вестернизации [48; 28]. Основным тезисом книги Дж. Хоскинга является

следующий: для русских имперское величие стало возможным только ценой

задержки в развитии нации, строительство империи в России помешало

формированию нации. Он обосновывает положение, что мобилизационные

усилия и все неявные ресурсы расходовались для нужд империи, и этот

порядок требовал подчинения практически всего населения, прежде всего,

русских, интересам государства [28]. По убеждению Дж. Хоскинга, Российская

империя оказалась слишком большой, неуклюжей, слишком разнородной,

чтобы порождать чувство общности, социальной солидарности, подобное тому,

которое существовало в национальных государствах.


18

Достаточно популярной в западной русистике второй половины ХХ в.

стала концепция «российского ориентализма», исследующая идеи русской

цивилизаторской миссии в Азии, сопровождаемой культуртрегерством и

эволюцию имперской политики по отношению к покоренным национальностям

и территориям; изучающая характер взаимоотношений между имперским

центром и периферией, который определил, по мнению западных авторов,

отличия Российской империи от иных имперских образований (С. Беккер,

К. Виттфогель, Н. Найт, Э. Саид, Д. Схиммеельпеннинк Ван дер Ойе и др.) [12,

с. 132-133; 49]. Распространен тезис о решающем значении национального

вопроса и развития национальных движений в процессе дезинтеграции и

делегитимации империи как эффективной формы государственного

строительства [41]. Западные авторы обращают внимание на наличие у

населения Российской империи и ее элиты имперского типа сознания и

имперской идеологии, отличающих имперскую форму России от западных

(морских, колониальных) империй, населению и представителям правящей

страты которых было свойственно чувство превосходства над периферийными

регионами. Противниками парадигмы «ориентализации» России в западной

политической науке второй половины ХХ в. являлись преимущественно

представители традиций русского эмигрантского либерализма, сохранившиеся

в американских и европейских университетах, и утверждавшие, что Россия

развивалась по европейскому и прогрессивному пути при ведущей роли

государства. С магистрали европейского развития на путь восточного

деспотизма, согласно их идеям, Россия свернула во время Первой мировой

войны [12, с. 136-137; 50].

Западные исследователи обращают внимание на особенности имперского

сознания вообще и специфику русского имперского сознания. В частности,

О. Файджес утверждает, что русские и их правители «вместо реформ… были

упрямо привержены к своему архаическому видению самодержавия. Их


19

трагедия и состояла в том, что как раз тогда, когда Россия вступала в XX век,

они пытались вернуть ее в век XVII» [18, с. 14]. Профессор Алабамского

университета Х. Рэгсдейл, констатирует, что «неевропейская сущность России

проистекает прежде всего из сферы культуры, определяемой приверженностью

русских к православию» [51, с. 12]. Этот тезис подтверждается выводами

Л. У. Пая, который утверждает, что в «незападных» обществах политическая

сфера не отделена четко от сферы социальных и личных отношений [52, с. 51].

Подобные общинные ориентации К. Гирц называет «первобытной»

преданностью, основывающейся на языке, религии, обычаях, местности, расе

или предполагаемых кровных связях [53]. Западные авторы акцентируют свое

внимание на теории преемственности великих империи, которая нашла свое

развитие в политической истории России, и основы Российской имперской

идеи связывают со средневековой христианской культурой [54-57]. Западные

специалисты прослеживают негативные последствия культурного разрыва с

магистральным западным направлением развития вследствие принятия

православной веры от Византии. Р. Пайпс, например, пишет: «Приняв

восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовой дороги

христианской цивилизации, которая вела на Запад» [58, с. 293]. О. Шпенглер в

своей работе «Двойной лик России и немецкие восточные проблемы» отмечал

«смутное мистическое стремление в Византию, в Иерусалим, проявляющееся в

православном христианстве и многочисленных сектах», которое глубоко

укоренилось в русской нации [10, с. 266]. Анализируя специфику культурно-

исторического характера России, С. Айзенштадт признает ее имперским

обществом. Описывая высокую степень концентрации всех видов ресурсов в

ядре империи, низкую степень автономии периферийных сфер социального

взаимодействия по отношению к нему, исключительно строгий контроль

центра над всеми видами социальных контактов, он отмечает слабость

региональной автономии и социальной самоорганизации. Такая специфика


20

социально-политических институтов объясняется им задачей выполнения

Россией определенной имперской миссии, имеющей сакральные

характеристики [59, с. 173-178]. В последние десятилетия западные ученые

уходят от интеллектуализированного и манипулятивного видения идеологии,

перенося акценты на проблему символического освоения имперского

пространства.

В современных исследованиях западные империологи характеризуют

черты имперской и постимперской государственности в России, и находят как

признаки, отличающие европейские империи прошлого, так и признаки,

свойственные азиатским державам: Дж. Хоскинг считает Россию азиатской

империей; С. Беккер, анализируя основные направления российской

интеллектуальной истории, доказывает центральность образа «Азии» в

утверждении европейскости России и в обосновании цивилизаторской миссии

России на Востоке [60]. Тем не менее, он не считает Россию азиатской

империей, выявляя общие черты государственного устройства и его институтов

в России XVIII-XIX вв. и европейских монархиях периода раннего Нового

времени. Английский исследователь М. Бэссин считает Россию европейской

империей (в силу того, что большинство ее колониальных владений,

находившихся в Азии, откровенно рассматривалось как нечто чуждое самой

России); немецкий историк Й. Баберовски приходит к выводу, что Россия

являлась континентальной империей, осознавшей свою цивилизаторскую

миссию и интегрировавшей нерусские элиты в свой механизм власти, понятие

«колониализма» к которой неприменимы [61, с. 564; 6, с. 603]. Д. Ливен

обосновывает тезис, согласно которому Россия по традициям и культуре стоит

значительно ближе к Европе, чем к мусульманской или конфуцианской Азии, а

американский историк У. Сандэрлэнд считает царскую Россию империей

европейского типа, одновременно замечая, что империализм как фактор ее

создания и поддержания являлся весьма неоднозначным феноменом [1, с. 632;


21

11, с. 460]. Особенности концепций европейских геополитиков можно

объяснить географически более близким расположением континентальной

Европы к постсоветским территориям и соответствующей

заинтересованностью в стабильном положении на посткоммунистическом

пространстве. Распространенное утверждение, что Россия и Советский Союз не

вполне соответствует характерным чертам европейских держав, так как не

подпадают под модель государства-нации, подтверждается убеждением одного

из западных политологов, что «чем бы они не являлись – это не было очевидно

ни для сторонних наблюдателей, ни для представителей русистики» [12, с. 129].

Еще одним аспектом исследований России как империи является ее анализ как

гетерогенной западно-восточной державы, занимающей пространство

формационного перехода. Феномен империи в России традиционно

воспринимался как архаичная и не достойная серьезного внимания

альтернатива политическому опыту Запада; особенностью незападной

политики России-империи многие западные авторы считают неспособность

сохранять демократические принципы правления (Дж. Фернивала, М. Смита и

др.) [52, с. 51].

В начале ХХI в. западные политологи констатируют возвращение

актуальности исследований российской имперской идеи в геополитическом

дискурсе. М. Петер, например, отмечает, что Россия в начале 90-х гг.

преодолела фундаментальный поворот в своей геостратегической ситуации и

находится или должна находиться в поисках новой идентичности. Главным

направлением в осмыслении вопросов внешней и обороной политики с 1993 г.

М. Петер называет «великорусское-империалистическое», связанное со

стремлением России к восстановлению национального величия [62, с. 133-134].

А. Шилинг также пишет о тенденции России к восстановлению империи и

новому «собиранию земель русских». Он считает, что речь идет о том, в какой

степени империя может быть восстановлена и каков характер должна иметь


22

вновь приобретенная власть [62, с. 136]. Европейский геополитик Г. Симон

утверждает, что Россия видит свою стратегическую задачу в том, чтобы стать

центром самостоятельного полюса в международном силовом поле [62, с. 138].

Западные авторы замечают стремление высших лиц власти в Российской

Федерации частично реинтегрировать постсоветское пространство (согласно

формулировке Дж. Кьеза, «вновь по-тихому поставить на ноги некоторые

элементы имперского прошлого своей страны») и сформировать политический

союз между Россией, Украиной, Белоруссией и Казахстаном [63, с. 144]. Такое

единогласие в комментариях внешней политики России М. Петер объясняет

тем, что Россия настолько же не отказалась от претензии самой быть центром

интеграции и в качестве евразийской державы играть определенную роль, как и

от представления о специфических российских ценностях и традициях, которые

отличают ее от индивидуалистического и материалистического Запада [62, с.

136]. Он анализирует три возможных сценария политического будущего

России: «Россия как евразийская держава», предполагающий ориентацию на

бывшую роль Советского Союза с учетом его распада и предполагающий

стратегическое сотрудничество с другими крупными державами (Китаем,

Индией, Францией в Европе); «Россия как ведущая держава славянско-

православного мира», предполагающий выполнение Россией исторической

миссии, состоящей в защите интересов славянско-православного мира, ставшей

актуальной после кризиса в Югославии; «Россия как европейская держава с

тесной связью с Западом, в особенности с Европой» в двух вариантах: с

ориентацией на Америку либо с ориентацией на Европу [62, с. 206-209].

Одновременно, западные ученые в своих исследованиях констатируют яркие

отличия современного российского и западноевропейского «собирания

империй». Признавая, что в географическом отношении Россия и Европейский

союз – соседи, западные эксперты указывают на то, что в геополитическом

смысле их разделяют столетия. Европейский союз живет в XXI в. – он


23

благородно стремится воспарить над державной политикой и создать порядок,

основанный на законах и институтах, и в этом смысле противостоит России,

которая ведет себя как традиционная держава XIX века, пишет на страницах

издания «The Washington Post» старший научный сотрудник «Carnegie

Endowment for International Peace» Р. Каган [64, с. 8]. Объясняя популярность

идеи империи в современном мире и в России, западные ученые утверждают,

что «экономический» империализм в современных условиях по плечу только

очень могущественным государствам. В России, по мнению Дж. Хоскинга, тяга

к империи оформилась давно, и сегодня она напоминает о себе отчасти по тем

же причинам, что и во всем мире, а отчасти – по специфическим российским.

Как и многие западные ученые, Хоскинг негативно оценивает склонность

России использовать опасные, насильственные способы для решения проблем,

возникающих на ее границах. Позитивная же сторона российского имперского

наследия, по его мнению, проявляется в том, что русские по-прежнему

чувствуют ответственность за весь этот регион, за всю Евразию или, по

крайней мере, за северную ее часть [17]. Из других исследований можно

упомянуть оригинальную работу известного французского историка Э. Тодда

«После Империи. Pax Americana – начало конца» (2004), автор которой изучает

Россию как значительную и позитивную силу в формирующейся глобальной

системе [65]. Западные ученые констатируют, что в целом ряде аспектов Россия

гораздо ближе к американской неоимперской форме (например, Л. Арон,

директор российских программ Американского предпринимательского

института политических исследований) [66, с. 20].

Д. Ливен будущее России ставит в зависимость от природы и стабильности

мирового порядка, прежде всего, тех выгод, неудобств и искушений, которые

он будет предлагать слабой и потерпевшей крах России [1, с. 25]. Однако ему

трудно представить, чтобы «запыленные националистические и

империалистические идеи начала двадцатого века, снова вытащенные сегодня


24

на свет, смогут вдохновить россиян на вызов мировому порядку, не говоря уже

о том, чтобы мобилизовать иностранных сторонников» [1, с. 633]. Из новейших

версий российской имперской идеи широкий интерес у западных политологов

вызывает концепция евразийства, прежде всего, «непревзойденная

оригинальность мысли» [12, с. 141-142]. Западные ученые характеризуют

понятие «Евразия» как антипарадигму и называют политическое содержание

этого концепта «источником постоянного беспокойства» [12, с. 144]. Так,

Л. Люкс демонстрирует тесную связь идей Дугина с «консервативной

революцией»; Ч. Кловер, А. Инграм и А. Игнатов подчеркивают связь

дугинских теорий с идеями основателей геополитики (Ратцеля, Челлена,

Макиндера, Мэхена и Хаусхофера) [67-71]. А. Умланд анализирует отдельные

аспекты идеологий трех радикально-националистических организаций

Российской Федерации 1990-х гг.: Русского Национального Единства под

руководством А. Баркашова в период с 1990 по 2000 год; Либерально-

демократической партии России под руководством В. Жириновского в период с

1990 по 1993 год; Историко-религиозной ассоциации «Арктогея» и

Общероссийского политического общественного движения «Евразия» под

руководством А. Дугина в период с 1991 по 2001 год. В дефинициях правого

экстремизма и радикализма Умланд классифицирует их как реставрационный

экспансионизм [72, с. 18].

В современных англо-американских исследованиях происходит синтез

дебатов по проблемам, поднимаемым ранее, с новой исследовательской

повесткой дня; пересматриваются парадигма догоняющего развития, роль

государства в структурировании и развитии российского общества, проблема

европеизации и оксидентализма при росте корпуса работ, в которых

проблематизируются феномены имперского и национального в истории

Российской империи и Советского Союза [33, с. 615]. Господствующим в

современной исторической мысли в США подходом является: «империя – как


25

идея и реальность – была, по-видимому, одной из определяющих характеристик

«русскости»» [73]. Германская историография посвященная России как

империи, как замечает М. Ауст, обнаруживает четыре аспекта: во-первых,

существует традиция изучения политической и социально-экономической

истории России в имперском контексте; во-вторых, имеются обобщающие

работы немецких историков, содержащие описание и интерпретацию

многонациональной Российской империи; в-третьих, германская

историография весьма полно охватывает всю региональную и этническую

карту России; в-четвертых, в работах немецких авторов тоже можно наблюдать

так называемый «новый имперский поворот» (new imperial turn), который

означает обращение, в первую очередь к вопросам власти, лояльности,

восприятия формирования наций в условиях многонационального государства

[6, с. 607-608]. Французская школа изучения российской истории, которая

складывалась под влиянием славянофильской традиции, как констатирует

М. Ларюэль, представлена меньшим количеством работ по проблемам русской

национальной идентичности, ее континуитета и прерывности в ХХ в., чем

англосаксонская или немецкая историографии России [74, с. 609].

Таким образом, реакцией на распад СССР стало оживление теоретических

дискуссий в западной политической науке, которое обусловливалось

необходимостью новых подходов к политической истории России и стало

базироваться на геополитических и компаративных исследованиях ее

имперских черт. В период «холодной войны» в разработках проблематики

«имперской» истории, прежде всего, посвященных роли Российской империи и

Советского Союза в системе международных отношений, западные авторы

склонны были отождествлять имперские черты с экспансионистской и

империалистической политикой, авторитарным контролем над территориями

расселения нерусских национальностей. Западные авторы анализируют цену,

которую Россия и ее народы платили столетиями за поддержание имперского


26

статуса, и в отношении к России термин «империя» нередко продолжает

означать навешивание ярлыка в большей степени с отрицательным смыслом. В

конце ХХ в. западные ученые, исследующие российскую имперскую идею,

стали использовать новые подходы к этой проблеме и в последние десятилетия

эти активизировавшиеся научные дискуссии в некоторой степени подстегнули

российских ученых к изучению темы империи, прежде всего потому, что в

работах западных авторов Российская империя и ее история оценивается через

призму западных ценностей и традиций, и периоды ее политической истории,

отклоняющиеся от западного целеполагания, рассматриваются как

«отставание», «ослабление» и т.д. Непроницаемость России для

интеллектуального дискурса Запада В. Межуев объясняет тем, что Россия не

является органической частью Запада, где этот дискурс сложился и оформился

[75, с. 44].

Можно отметить, что в конце ХХ в. под влиянием «позитивного дискурса

империи», который нашел свое отражение в работах известных западных

ученых (Н. Фергюсон, Зб. Бжезинский и др.), все больше зарубежных

исследователей отказываются от оперирования категориями «империализм» и

«колониализм» как определяющих феномен империи в России. В то же время,

современные западные исследователи, которые в начале ХХI в. признали

специфику американской и европейской политических систем как

сложившихся имперских, продолжают подвергать острой критике новейшие

геополитические проекты России.

Международная деятельность Российской Федерации способствует

актуализации проблем имперской идеологии и нациестроительства, при этом

значительное влияние на процессы оформления новой идентичности

российского общества оказывают представления, которые общество получает

извне. Российские и западные специалисты прогнозируют дальнейшее развитие

дискуссий о границах ревизии политической истории России с помощью


27

категории империи. Россия в изменившихся условиях становится все более

популярным объектом политологического анализа, и можно констатировать

увеличение объема источников, в которых рассматриваются концепты и образы

империи, особенности имперских черт российского прошлого. Развитие

научного международного сотрудничества способствует появлению все

большего числа специализированных работ по имперской проблематике,

осмыслению постимперского опыта существования российского государства, и

появлению новых парадигм его дальнейшего развития. Россию Х. Рэгсдейл,

например, называет важнейшим фактором глобальной стабильности.

Западные геополитики подчеркивают значение России как

блокообразующего лидера в системе международных отношений и

обосновывают необходимость внимательного исследования имперской

природы российско-советского образования, предлагая новые подходы к

проблеме имперского контекста России. Однако, по-прежнему, фиксируется

отсутствие целостности изучения российской имперской идеи, универсальных

и системных ее исследований, что отмечают как российские, так и зарубежные

авторы; отмечается недостаток работ, представляющих общеимперскую

перспективу в целом (а не совокупности отдельных национальных историй).

Отечественные исследователи стали осознавать решающую роль империй в

Центральной Европе и важность изучения их взаимодействия на постсоветском

пространстве только в последнее время.

Список литературы

1. Ливен Доминик. Российская империя и ее враги с XVI века до

наших дней. – М. : Издательство «Европа», – 2007. – 688 с.

2. Longworth P. Russia’s Empires. Their Rise and Fall : From Prehistory to

Putin. – London: John Murray, – 2005. – 398 р.


28

3. Перри Андерсон. Политика в эпоху империй // Прогнозис. – 2007. –

№ 8. – URL : http://www.intelros.ru/2007/08/09/politika_v_jepokhu_imperijj.html

(дата обращения: 10.05.2012).

4. Becker S. Russia and the Concept of Empire // Ab Imperio. – 2000. – №

3–4. – P. 329–342.

5. Семенов А. Чем был Советский Союз и что означает его распад:

дискуссии западных историков ов // Неприкосновенный запас. – 2001. – № 6

(20). – URL : http://magazines.russ.ru/nz/2001/6/semen.html (дата обращения:

17.11.2014).

6. Ауст М. Новая история Российской империи в германской

русистике // Новая имперская история постсоветского пространства : [сб. статей

/ под ред. И. В. Герасимова, С. В. Глебова и др.]. – Казань : «Центр

Исследований Национализма и Империи», – 2004. – С. 599–608.

7. Ferro M. Colonization : A Global History. – London, N.Y.: Routledge, –

1997. – 415 р.

8. Imperial Russia: New Histories for the Empire / [J. Burbank, D. Ransel,

eds.] ; ed. J. Burbank. – Bloomington : Indiana University Press, – 1998. – 358 р.

9. Вейдле В. Три России // Умирание искусства / [сост. и авт. послесл.

В. М. Толмачев]. – M. : Республика, – 2001. – С. 132–143.

10. Шпенглер О. Двойной лик России и немецкие восточные проблемы

(1923) // Политическая структура мира : [сборник статей / под ред. В. В

Афанасьева]. – М. : НИЦ «Инженер», – 2009. – С. 265–278.

11. Сандэрлэнд Уиллард. Империя без империализма? // Новая

имперская история постсоветского пространства : [сб. статей / под ред. И. В.

Герасимова, С. В. Глебова и др.]. – Казань : «Центр Исследований

Национализма и Империи», – 2004. – С. 459–472.

12. Марк фон Хаген. Империи, окраины и диаспоры: Евразия как

антипарадигма для постсоветского периода // Новая имперская история

http://www.intelros.ru/2007/08/09/politika_v_jepokhu_imperijj.html

http://magazines.russ.ru/nz/2001/6/semen.html


29

постсоветского пространства : [сб. статей / под ред. И. В. Герасимова, С. В.

Глебова и др.]. – Казань : «Центр Исследований Национализма и Империи», –

2004. – С. 127–162.

13. Безансон А. Возможно ли включить Россию в мировое устройство?

[перевод с французского Я. Горбаневского]. // «Русская мысль». – Париж, 2001.

– №№ 4358, 4359, 4361, 4362, 4363. – URL :

http://nationalism.org/library/science/europe/besancon/besancon-russia.htm (дата

обращения: 20.10.2012).

14. Беккер С. Россия и концепт империи // Новая имперская история

постсоветского пространства : [сб. статей / под ред. И. В. Герасимова, С. В.

Глебова и др.]. – Казань : «Центр Исследований Национализма и Империи», –

2004. – С. 67–80.

15. Суни Р. Диалектика империи: Россия и Советский Союз // Новая




16. Шпенглер О. Новые формы мировой политики (1924) //

Политическая структура мира : [сборник статей / под ред. В. В Афанасьева]. –

М. : НИЦ «Инженер», – 2009. – С. 279–299.

17. Захаров А. Джеффри Хоскинг: «Британия владела империей, Россия же

сама была империей» : [интервью с профессором Джеффри Хоскингом] //

Неприкосновенный запас. – 2010. – № 6 (74). – URL :

http://magazines.russ.ru/nz/2010/6/i14.html (дата обращения: 20.10.2012).

18. Figes O. A People's Tragedy : The Russian Revolution, 1891-1924. –

London; New York : Penguin Books, – 1998. – 923 p.

19. Suny G. Toward a Social History of the October Revolution // The

American Historical Review. – 1983. – Vol. 88. – P. 31–52.

http://www.rusmysl.ru/

http://magazines.russ.ru/nz/2010/6/i14.html

http://magazines.russ.ru/nz/2010/6/i14.html


30

20. Malia Martin. Judging Nazism and Communism // The National Interest.

– 2002. – № 69. – Р. 63–78.

21. Carr Edward Hallett. The Bolshevik Revolution. 1917-1923. – London. –

1950. – Vol. 1. – P. 253–428.

22. Мартин Т. Империя позитивного действия: Советский Союз как

высшая форма империализма? // Ab Imperio. – 2002. – № 2. – С. 55–86.

23. Britannica / The New Encyclopaedia Britannica. – [25 th. ed.]. –

Chicago: [s.n.], 1994. – 15 ed. – 1080 p.

24. Carrere d’Encausse H. The End of the Soviet Empire: The Triumph of

the Nations. – New York : A New Republic Book, Basic Books, – 1994. – 292 p.

25. Каппелер Андреас. Росія як полієтнічна імперія. Розпад ; [перекл. з

німецьк. Х. Назаркевич]. – Львів : Видавництво Українського Католицького

Університету, – 2005. – 360 с.

26. Simon G. Nationalism and Policy Toward the Nationalities in the Soviet

Union : From totalitarian Dictatorship to Post-Stalinist Sotiety; [translated by Karen

Forster and Oswald Forster]. – Boulder : Westview Press, – 1991. – 483 р.

27. Большакова О. В. Российская империя: Система управления

(Современная зарубежная историография) : аналитический обзор ; отв. ред. В.

M. Шевырин. – M. : ИНИОН РАН, – 2003. – 92 c.

28. Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552-1917); [пер. с англ.]. –

Смоленск : Русич, – 2000. – 512 с.

29. Моро-Дефарж Ф. Введение в геополитику. – М. : Конкорд, – 1996. –

147 с.

30. Смит Джереми. Оценка советской национальной политики: к

построению качественной модели // Новая имперская история постсоветского

пространства : [сб. статей / под ред. И. В. Герасимова, С. В. Глебова и др.]. –

Казань : «Центр Исследований Национализма и Империи», – 2004. – С. 353–

372.


31

31. Brubaker Rogers. Nationhood and the National Guestion in the Soviet

Union and Post-Soviet Eurasia : An Institutionalism Account // Theory and Sotiety. –

1994. – Vol. XXXIII. – № 1. – Р. 47–78.

32. Поляков Л. В. Путь России в современность : Модернизация как

деархаизация. – M. : ИФРАН, – 1998. – 202 с.

33. Семенов Александр. Англо-американские исследования по истории

Российской империи // Новая имперская история постсоветского пространства :

[сб. статей / под ред. И. В. Герасимова, С. В. Глебова и др.]. – Казань : «Центр


34. Hirsch Francine. The Soviet Union as a Work-in-Progress :

Ethnographers and the Category Nationality in the 1926, 1937 and 1939 Censuses //

Slavic Review. – 1997. – Vol. 56. – P. 251–278.

35. Hunter R.E. Starting at Zero : U.S. Foreign Policy for the 1990-s // The

Washington Quarterly. – 1992. – Winter. – Vol. 15. – № 1. – P. 27–42.

36. Власова О. Как умирают царства // Эксперт. – 2004. – № 45. – С. 72–

78.

37. Кьеза Джульетто. Русская рулетка. Что случится в мире, если

Россия распадется. – М. : «Права человека», – 2000. – 216 с.

38. Евангелиста М. Геополитика и будущее Российской Федерации //

Полис. – 2002. – № 2. – С. 82–99.

39. Быков П. А. Ливен: «Плохой хороший национализм» : [интервью А.

Ливена с корреспондентами «Эксперта» П. Быкова, О. Власовой] // Эксперт. –

2005. – № 18 (465). – 16.05. – URL : http://expert.ru/expert/2005/18/18ex-

liven1_5670/ (дата обращения: 20.11.2012).

40. Slezkine Y. The USSR as a Communal Apartment, on How a Socialism

State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. – 1994. – Vol. 53. – № 2. – P.

414–452.

http://expert.ru/expert/2005/18/18ex-liven1_5670/

http://expert.ru/expert/2005/18/18ex-liven1_5670/


32

41. Suny R. The Empire Strikes Out : Imperial Russia, «National» Identity,

and Theories of Empire // Ab Imperio. – 2001. – № 1–2. – P. 9–72.

42. Martin T. The Soviet Union as Empire. Salvaging a Dubious Analytical

Category // Ab Imperio. – 2002. – № 2. – P. 91–105.

43. Saunders D. Russia’s Ukrainian Policy (1847-1905). A Demographic

Approach // European History Quarterly. – 1995. – Vol. 25. – P. 181–208.

44. Хаген М. фон. Имеет ли Украина историю? // Ab Imperio. – 2000. –

№ 1. – С. 37–52.

45. Rieber Alfred J. The Sedimentary Society // Russian History. – 1989. –

Vol. 16. – P. 353–376.

46. Стейнведел Чарльз. Племя, сословие или национальность? // Новая




47. Суни Р. Г. Империя как она есть : Имперский период в истории

России, «национальная» идентичность и теория империи // Национализм в

мировой истории : [сб. статей / под ред. В. А. Тишкова, В. А. Шнирельмана]. –

М. : Наука, – 2007. – С. 39–40.

48. Becker Seymur. The Muslim East in Nineteenth-Century Russian

Popular Historiography // Central Asian Survey. – 1986. – № 5. – P. 25–47.

49. Starr F.S. Tsarist Government: The Imperial Dimension // Soviet

Nationality Policies and Practices / [J. Azrael (ed.)]. – New York : Praeger, – 1978. –

С. 3–38.

50. Khalid A. Ex-Tempore: Orientalism and Russia // Kritika. – 2000. – Vol.

1. – № 4. – Р. 691–727.

51. Ragsdale H. The Russian Tragedy: the Burden of History; with a

foreword by Robert C Tucker. – Armonk, N.Y. : M.E. Sharpe, – 1996. – 306 p.


33

52. Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах:

сравнительное исследование; [пер. с англ. под ред. А. М. Солмина, Г. В.

Каменской]. – М. : Аспект Пресс, – 1997. – 287 с.

53. Geertz C. The Integrative Revolution : Primordial Sentiments and Civil

Politics in the New States // Old Societies and New States : The Quest for Modernity

in Asia and Africa / [Geertz C. (ed.)]. – New York : Free Press, – 1963. – P. 109–113.

54. Bachr St. From History to National Myth «Translatio imperii» in

Eighteenth Century Russia // Russia Review. – 1978. – Vol. 37. – № 1. – P. 1–13.

55. Kristof L.K.D. The State-Idea, the National Idea and the Image of the

Fatherland // Orbis. – 1967. – Vol. 11. – P. 244–246.

56. Keenan E. Muscovite Political Folkways // Russian Review. – 1986. –

Vol. 45. – P. 138–148.

57. Rowland D. B. Moscow – the Third Rome or the New Israel? // Russian

Review. – 1996. – Vol. 55. – P. 591–614.

58. Пайпс Р. Россия при старом режиме. – М. : Независимая газета, –

1993. – 421 с.

59. Айзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ:

Сравнительное изучение цивилизаций; [пер. с англ. А. В. Гордона ; науч. ред.

пер. Б. С. Ерасов]. – М. : Аспект Пресс, – 1999. – 416 c.

60. Becker S. Russia Between East and West : the Intelligentsia, Russian

National, Identity and the Asian Borderlands // Central Asian Survey. – 1991. – №

10. – С. 47–64.

61. Бэссин М. «Классическое» евразийство и геополитика русской

идентичности // Новая имперская история постсоветского пространства : [сб.

статей / под ред. И. В. Герасимова, С. В. Глебова и др.]. – Казань : «Центр



34

62. Петер Манфред. Россия и Европейский Союз // Политическая

структура мира : [сборник статей / под ред. В. В Афанасьева]. – М. : НИЦ

«Инженер», – 2009. – С. 130–223.

63. Кьеза Дж. Война империй: Восток-Запад. Раздел сфер влияния;

[пер. с итал. Н. Мироновой]. – Москва : Эксмо, – 2006. – 319 с.

64. Новая Европа, старая Россия // Молодежь Эстонии. – 2008. – № 27.

– 11 февраля. - С. 8. – URL : http://inosmi.ru/world/20080206/239403.html (дата

обращения: 17.11.2012).

65. Тодд Э. После империи. Pax Americana – начало конца. – М. :

Международные отношения, – 2004. – 240 с.

66. Хисамов И. Эпоха антрепризы // Эксперт. – 2003. – № 21. – С. 18–

21.

67. Clover Charles. Dreams of the Eurasian Heartland // Foreign Affairs. –

1999. – Vol. 78. – № 2. – P. 9–13.

68. Clover Charles. Alexander Dugin ; Tsygankov. Hard-line Eurasianism ;

Idem. Mastering Space in Eurasia. Russia’s Geopolitical Thinking after the Soviet

Break-up // Communist and Post-Communist Studies. – 2003. – Vol. 36. – № 1. – P.

101–127.

69. Умланд Андреас. Современные понятия фашизма в России и на

Западе // Неприкосновенный запас. – 2003. – № 5. – C. 116–122.

70. Gregor James. Andreas Umland and the «Fascism» of Alexander Dugin

// Erwägen Wissen Ethik. – 2004. – Vol. 15. – P. 426–428.

71. Байссвенгер Мартин. «Консервативная революция» в Германии и

движение «евразийцев» – точки соприкосновения // Консерватизм в России и в

мире / [под ред. А. Ю. Минакова]. – Воронеж : ВорГУ, – 2004. – Т. 3. – С. 49–

73.

72. Умланд Андреас. Три разновидности постсоветского фашизма.

Концептуальные и контекстуальные проблемы интерпретации современного

http://inosmi.ru/world/20080206/239403.html


35

русского ультранационализма // Форум новейшей восточноевропейской

истории и культуры. – Русское издание. – 2006. – № 2. – С. 1–34.

73. Каплина Л. М. Глобализация : новый взгляд на всемирную историю

или поиск интегральной методологии исторического познания?

Западноевропейская историография анализа проблемы: 80-90-е годы XX в.

Реферативно-аналитический обзор // Историческое знание на рубеже столетий :

сборник обзоров и рефератов / [редкол. : А. Л. Ястребицкая (гл. ред.) и др.]. –

М. : ИНИОН РАН, – 2003. – С. 19–54.

74. Ларюэль Марлен. Французские исследования русского

национализма и Российской империи: избранные страницы // Новая имперская

история постсоветского пространства : [сб. статей / под ред. И. В. Герасимова,

С. В. Глебова и др.]. – Казань : «Центр Исследований Национализма и

Империи», – 2004. – С. 609–612.

75. Межуев В. Российская цивилизация – утопия или реальность? //

Россия XXI. – 2000. – № 1. – С. 44–69.


36

УДК 321: 316.443

ДИСФУНКЦИЯ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ РЕСУРСОВ КАК ФАКТОР

НЕСТАБИЛЬНОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

Максимова Елена Николаевна

д-р полит. наук, профессор

Севастопольский государственный университет

Аннотация: Актуализируется проблематика влияния дисфункции

распределения ресурсов в обществе на эффективность и стабильность

политической системы. Определены основные показатели присутствия данной

дисфункции в политической системе общества: тип экономической модели,

способы ее трансформации, а также уровень социального неравенства и доля

среднего класса в обществе. Проанализированы проявления дисфункции

распределения ресурсов в российском обществе, отмечено их влияние на

стабильность политической системы

Ключевые слова: дисфункция распределения ресурсов, нестабильность,

политическая система, социальное неравенство, экономическая модель.

DYSFUNCTION OF RESOURCE ALLOCATION AS A FACTOR OF

INSTABILITY OF THE POLITICAL SYSTEM

Maksimova Elena Nikolaevna

Abstract: the problem of influence of dysfunction of distribution of resources

in society on efficiency and stability of political system is Actualized. The main

indicators of the presence of this dysfunction in the political system of society are

defined: the type of economic model, the ways of its transformation, as well as the

level of social inequality and the share of the middle class in society. The

manifestations of resource distribution dysfunction in the Russian society are

analyzed, their influence on the stability of the political system is noted

Keywords: resource allocation dysfunction, instability, political system, social

inequality, economic model

В классической работе Д. Истона «Политическая наука в США: прошлое

и настоящее» говорится: «Чтобы понять политическую жизнь, следует

обратиться к изучению властного распределения ценностей в обществе» [1, c.

9]. Распределение ресурсов в обществе является базовой функцией любой


37

политической системы, критерием ее эффективности и поддержки со стороны

населения. Если политическая системы способна распределить ресурсы таким

образом, чтобы гарантировать индивиду право на жизнь, то с уверенностью

можно утверждать легитимность политической власти будет обеспечена.

В общем виде под ресурсами понимаются все необходимые для жизни

человека источники, запасы, средства и условия. Они могут носить как

материальный, так и нематериальный характер. Для поддержания

жизнедеятельности индивиду необходим доступ к определенной части

ресурсов. Такая доля ресурсов определяется, прежде всего, потребностями

индивида.

Классификации разнообразных потребностей индивидов неоднократно

приводились в работах зарубежных исследователей. По мнению профессора

социологии Хельсинского университета Э. Аллардта [2, р.229], базовые

потребности, «минимально необходимое», определяющее благосостояние

индивида, состоит из следующих компонентов:

а) отношения владения, отражающие доступ к материальным благам, их

количество и качество;

б) отношения любви, отражающие связи индивидов с другими

индивидами, а также их относительные позиции в обществе;

в) отношения бытия, частично пересекая два первых компонента,

сосредоточены на достижении жизненных целей индивида.

Американский ученый, создатель теории постматериализма

Р. Инглхарт[3, с.7] выделяет материалистические и постматериальные

потребности индивида. К первым он относит все нужды материального плана,

связанные с едой, одеждой, владением домом, побуждающие людей к участию

в политическом процессе. К числу постматериальным Г. Инглхарт -

потребности в любви, самореализации и самоактуализации.


38

В целом, среднему индивиду (на объем потребностей которого должна

опираться политическая система при расчете распределяемых ресурсов),

необходимо удовлетворение как минимум материальных потребностей. Однако

политические системы, находящиеся в переходном, либо кризисном состоянии,

не способны гарантировать индивиду удовлетворение материальных

потребностей в полном объеме. В политических системах такого типа

перманентно присутствует дисфункция распределения ресурсов.

Функция распределения ресурсов в политических системах реализуется с

различным уровнем эффективности. Достаточно высокий уровень

эффективности распределения ресурсов способствует стабилизации

политической системы. Низкая эффективность распределения ресурсов в

обществе сопряжена с дисфункциональностью и нарастанием

дестабилизационного потенциала в системе.

Оценки эффективности распределения ресурсов политической системы

разнообразны, но так или иначе связаны с социально-экономическими

показателями развития общества. В первую очередь, при оценке объемов

ресурсов, распределяемых в обществе, используются формальные

экономические показатели. Во-вторых, при измерении распределения ресурсов

должны учитываться определенные социальные показатели, в частности

степень социального неравенства в обществе. Следовательно, оценка должна

иметь комплексный характер и включать в себя как количественные

показатели, так и качественные характеристики. К качественным параметрам

непосредственно относится модель экономической системы, которая

закрепляет тот или иной способ распределения ресурсов.

Экономическая система включает в себя совокупность всех

экономических процессов (производство, распределение, обмен, потребление),

которые происходят в обществе на основе сложившихся в нем отношений

собственности и хозяйственном механизме. Существует ряд принципов,


39

позволяющих дифференцировать экономические системы: доминирующая

форма собственности (частная, либо государственная); соответствующий

хозяйственный механизм (рыночный, либо плановый) и форма его

организационно-правового оформления; системы мотиваций субъектов

хозяйствования (конкуренция, либо ее отсутствие).

Исходя из этого, принято выделять рыночную и плановую экономические

системы. По сути оба типа экономических систем представляют собой

идеальные типы, на практике любая экономика включает в себя элементы

рынка и государственного регулирования и существует в качестве смешанной

системы. Вопрос заключается в том, какая из двух составляющих является

доминирующей? Речь может идти либо о либеральной экономической модели,

предполагающей слабое вмешательство государства в экономические

процессы, либо о социально-ориентированной рыночной экономике, где

государству в вопросах перераспределения ресурсов отводится активная роль.

Либеральная экономическая модель основана на минимизации

социальных функций, доминировании частной собственности, ограничении

вмешательства государства в экономические процессы. Основная функция

государства в экономических процессах сводится к выработке правил игры для

субъектов рыночных отношений. Социально-ориентированная рыночная

экономическая модель предусматривает более широкие социальные функции

государства в регулировании экономики. Эта модель предполагает

многообразие форм собственности, включая достаточно широкий

государственный сектор.

В условиях трансформационных процессов в постсоциалистических

странах переход к рыночной экономике осуществлялся двумя путями:

эволюционным и революционным. Первый предусматривает постепенный

переход к рыночной экономике с сохранением, или модернизацией социальных

достижений социалистических стран. В частности, речь идет о градуалистской


40

экономической модели, которая реализуется в Китае и Беларуси. Градуализм

(от лат. gradatim - постепенно) – научное направление, сторонники которого

изучают пути и закономерности постепенного перехода экономической

системы из одного состояния в другое - без катаклизмов, происходящих,

например, в результате применения так называемых методов «шоковой

терапии» для стабилизации экономики стран, попавших в ситуацию финансово-

экономического кризиса, опасных темпов инфляции [4, с. 160].

Второй вариант перехода к рыночной экономике, осуществляется

революционным путем, предполагает либерализацию в виде «шоковой

терапии». В основе этого варианта лежит реформирования государственной

собственности путем приватизации, отказ от тотального планирования,

создания новых рыночных механизмов, содействие конкуренции и ограничение

монополизма в экономике. В результате реализации такого перехода, как

правило, не создается система социальных гарантий, способна компенсировать

издержки рыночных реформ. Относительно политических систем, которые

осуществляют переход к рыночной экономике путем либерализации,

социальная функция государства реализуется в минимальных объемах, что

делает очевидной дисфункцию распределения ресурсов. В большинстве стран

постсоветского пространства переход к либеральной экономики осуществлялся

революционным путем. Этот вариант реформирования экономики

сопровождался кризисными явлениями и, как результат, снижением

экономических показателей, что существенным образом сказалось на функции

распределения ресурсов в обществе.

Основным показателем, характеризующим степень эффективности

экономики, является объем валового внутреннего продукта (ВВП). Данный

показатель является отражением системы национальных расчетов,

характеризующий конечный результат производственной деятельности

экономических единиц-резидентов и измеряет стоимость товаров и услуг


41

произведенных этими единицами для конечного использования. Относительно

эффективности распределения ресурсов в обществе, ее показателем является

размер ВВП в расчете на душу населения, который исчисляется как отношение

ВВП к численности населения страны и показывает какое количество валового

продукта, произведенного в стране за год и выраженного в стоимостном

выражении, приходится на 1 жителя данной страны.

При выявлении дисфункций в распределении ресурсов следует учитывать

не только объемы ВВП в расчете на душу населения в том или ином обществе,

но и существующий в нем степень социального неравенства. Широко

применяется для данной цели индекс Джини, который представляет собой

показатель неравномерности распределения доходов в обществе, заработной

платы различных групп населения. Индекс варьируется от 0% до 100%, причем

0 представляет собой идеальное равенство и 100 % представляет собой

идеальное неравенство.

Если показатель низкий, то это говорит о том, что проводится политика

искусственного выравнивания доходов населения. Обычно это приводит к

падению интереса к производительному труду, способствует расширению

теневого сектора экономики и возникновению других негативных последствий.

Высокий показатель коэффициента Джини означает, что в стране рождается

олигархический слой, который сосредоточивает в своих руках такую долю

национальных ресурсов, что доля, которая осталась недостаточна для

поддержания привычного уровня жизни большей части населения. Поддержка

неравномерности доходов населения в оптимальных пределах относится к

числу приоритетных задач любого ответственного правительства. Показатель

определяет не только степень удовлетворенности основных потребностей

населения, а также позволяют оценить состояние социальной системы и

условия ее существования.


42

При оценках дисфункций распределения ресурсов необходимо учитывать

еще одно обстоятельство. Достаточно высокий показатель ВВП на душу

населения при значительном социальном расслоении в обществе также

свидетельствует о дисфункции распределения ресурсов в обществе.

Следовательно, при выявлении предпосылок дестабилизации политической

системы должны соотноситься оба показателя, как ВВП в расчете на душу

населения, так и индекс Джини.

Доступ к жизненно необходимым и социально значимым ресурсам в

современном обществе индивид получает через каналы вертикальной

мобильности. Перемещение по каналам вертикальной мобильности

осуществляется с помощью разнообразных социальных лифтов: армии,

системы образовательных и воспитательных организаций, профессиональных и

политических организаций, института брака и т.д. Количество каналов и их

пропускная способность не остаются постоянными. Закрытие или значительное

сужение каналов вертикальной мобильности в обществе приводит к

ограничению доступа к ресурсам.

Пропускная способность каналов вертикальной мобильности должна

быть такой, чтобы средний индивид имел возможность удовлетворить

материальные потребности. Удовлетворения потребностей индивида в

указанном объеме позволяет снизить уровень протестных настроений в

обществе, способствует легитимации правящих политических элит, а значит,

поддержанию стабильности политической системы.

В определенной степени показателем эффективности распределения

ресурсов в обществе является наличие в обществе значительной доли среднего

класса. Такую позицию разделяет большинство исследователей, которые

занимаются разработкой проблематики среднего класса, хотя есть и иная точка

зрения, в соответствии с которой наличие среднего класса не является залогом


43

относительной стабильности политической системы, или вообще речь идет о

мнимости такой категории как средний класс.

В частности, В. В. Радаев пишет, что «многих недоразумений, связанных

с этим поистине мистическим явлением (средним классом - Е.М.), возможно

избежать, если мы поймем, что средний класс - это не класс в обычном смысле

слова. За мнимой стратификационной категорией скрывается совсем другое

явление: понятие «средний класс» служит обозначением нормативной модели.

А «нормативная модель» является совокупностью связанных целевых

параметров, которые указывают, как, по нашему мнению, должна жить

основная масса трудоспособного населения. То есть речь идет не о том, что мы

уже имеем, а то, чего мы хотели бы достичь»[5, с.20].

С. Макеев отмечает, что «сегодня сложно говорить о среднем классе, как

о едином политическом субъекте, потому что современный мир очень быстро

меняется. И главной целью этих изменений именно и является средний слой

населения. Он постоянно ощущает себя в ситуации угроз и рисков, он

постоянно должен адаптироваться. И это еще больше замыкает средний класс

на свои собственные проблемы - проблемы компетентности, проблемы своего

завтрашнего дня, поэтому ему не до политических действий. Современный мир

не объединяет этот средний класс, а наоборот способствует его диффузии»[6].

Иначе оценивает стабилизационные возможности среднего класс

Э. М. Либанова. По ее мнению, основой социальной стабильности в

современном мире является мощный и многочисленный средний класс –

главная составляющая гражданского общества. Как основной плательщик

налогов средний класс формирует государственный и местные бюджеты,

определяет потребительское поведение населения и внутренний рынок страны,

через накопление и участие в разнообразных системах страхования

обеспечивает инвестиционный потенциал, благодаря доминированию в

общественных и политических организациях определяет поведение электората


44

и в значительной степени формирует моральные стандарты общества, путем

участия в избирательном процессе выполняет функции носителя демократии и

политических свобод. Таким образом, наличие сформированного среднего

класса является признаком демократического государства с рыночной

экономикой и развитым гражданским обществом. Важно, что все эти процессы

(развитие демократии, формирование гражданского общества, развитие

рыночной экономической системы, становление среднего класса) реализуются

почти синхронно, ни один не может существенно опережать другие, хотя

основой (в терминах математики – необходимым условием) является

экономическая ситуация[7].

Наряду с обозначенными позициями по стабилизационному потенциалу

среднего класса следует отметить, что средний класс в переходных

политических системах действительно идеологически неоднороден. Лица,

составляющие средний класс имеют различные идеологические установки и

модели политического поведения. Более того, средний класс переходных

обществ, стремясь сохранить и упрочить свое положение в системе социальной

стратификации, далеко не всегда заинтересован в сохранении демократии. В

таком случае сохранение экономической стабильности и поддержание

стабильности политической системы в видении среднего класса являются

приоритетными задачами по сравнению с либерализацией и демократизацией.

В стабильных демократических системах средний класс в большей

степени заинтересован в сохранении демократии, поскольку уже на данный

момент представляет собой достаточно широкий социальный слой. Наличие

широкого среднего класса является не только показателем существования в

обществе баланса интересов государства, бизнеса и индивида, но и

свидетельствует об устойчивости общественного консенсуса относительно

наиболее существенных проблем общества.


45

Как сторонники, так и противники изложенной позиции, указывают на

существование нескольких подходов к его определению. Сегодня

доминирующими подходами к определению среднего класса остаются:

социостатусный, монетарный и самоидентификационный. Социостатусный

подход берет начало в классической социологии, непосредственно в работах

М. Вебера, который считал, что основным критерием позиционирования

индивида в среднем классе выступает его социально-профессиональный статус.

Согласно монетарному подходу границы и масштабы среднего класса

определяются в категориях денежного дохода и материальных активов.

Самоидентификационный подход имеет субъективную основу и опирается на

самооценку индивида, когда сам индивид, исходя из своего самоощущения

соотносит, либо не соотносит себя со средним классом.

Возможно, применительно к западным обществам с отлаженным

механизмом демократии, все три критерия описывают одну достаточно

широкую социальную группу, которую в результате и относят к среднему

классу. С большой долей вероятности можно утверждать, что в переходных

обществах на пересечении трех параметров среднего класса скажется

незначительная узкая социальная группа. Причина не только в том, что доля

среднего класса в переходных обществах не большая, скорее проблема

заключается в несовпадении трех параметров в отношении определенной

социальной группы в одном и том же обществе. Так, лица, относящие себя к

среднему классу и имеющие соответствующий социально-профессиональный

статус, не обладают необходимой долей дохода.

По мнению автора, монетарный подход к оценке среднего класса

позволяет получить объективную картину, поскольку именно критерий дохода

отражает степень удовлетворения материальных потребностей индивида. В

любом случае этот критерий должен выступать в роли базовой характеристики


46

принадлежности к среднему классу. Однако, остается не вполне понятным,

какой доход должен иметь индивид, чтобы принадлежать к среднему классу?

Н. Е. Тихонова отмечает, что «существует определенная нижняя граница,

которая определяет принадлежность к среднему классу, если мы говорим

именно о классе, а не просто о среднем слое. Это уровень благосостояния,

позволяющий воспроизводить основной актив, на который этот класс получает

свои доходы. Для среднего класса это человеческий капитал, и именно с тем,

что в массовом масштабе человеческий капитал стал популярным именно в

индустриальном и постиндустриальном обществе, связано то, что средний

класс в этот период стал достаточно массовым» [8, с.23-24].

При определении границ среднего класса по критерию дохода расчеты

основываются на объемах прожиточного минимума из расчета на душу

населения. Как известно, прожиточный минимум оценивается с помощью двух

подходов: жизненного и социального минимумов. Жизненный минимум

охватывает объем ресурсов необходим индивиду для удовлетворения главных

физиологических потребностей. Согласно второму подходу, прожиточный

минимум включает в себя физиологический минимум, а также затраты на

минимальные духовные и социальные запросы, характерные для уровня

развития данной страны.

В большинстве стран постсоветского пространства, которые

осуществляли переход к рыночной экономике, прожиточный минимум остался

ориентированным на удовлетворение основных физиологических

потребностей. При этом, оценки прожиточного минимума остаются

заниженными и объективно не соответствуют социально-экономической

ситуации в стране.

Учитывая это обстоятельство, отметим, что границы среднего класса по

критерию дохода варьируются в разных исследованиях. В глобальных

измерениях показателем среднего класса выступает прибыль индивида в


47

размере от десяти до пятидесяти долларов в день с поправкой на

покупательную способность. В национальных исследованиях при измерении

среднего класса сохраняется ориентация на количество прожиточных

минимумов, приходящихся на отдельного индивида. Так, Всероссийский

институт уровня жизни в отношении среднего класса выдвигает следующие

критерии: 1) доходы в большом диапазоне: от 4 до 11 прожиточных

минимумов; 2) среднее жилье и хорошие жилищные условия. Среднее жилье

учитывает наличие метража необходимого для проживания индивида и

обустройство жилья [9, с. 35].

Таким образом, учет доли среднего класса в обществе, отражающей

стратификационную устойчивость общества, является необходимым в

выявлении предпосылок дестабилизации политической системы. Чем шире

средний класс в обществе, тем выше эффективность распределения ресурсов в

обществе. Наличие широкого среднего класса в обществе способствует

стабильности политической системы. В условиях экономических и

политических кризисов в таких обществах могут возникать дисфункции

распределения ресурсов, однако они не настолько деструктивные, как в

обществах с высокой социальной поляризацией.

Следует отметить, что при оценке дисфункций переходных политических

систем, следует учитывать ряд особенностей их функционирования. Специфика

переходных обществ состоит в том, что в них получили распространение

теневые практики, как в экономической, так и в правовой и политической

сферах. Очевидно, что и при оценке дисфункций распределения ресурсов

теневой фактор должен учитываться. Ведь чем шире теневой сектор в

обществе, тем значительнее погрешность формальных экономических и

стратификационных показателей эффективности распределения ресурсов.

Отсюда следует, что масштабы теневого сектора, уровень латентности


48

социально-экономических отношений необходимо учитывать при

исследовании факторов нестабильности.

Применим предложенную методологию оценки дисфункций

распределения ресурсов в российском обществе. Базовые характеристики

распределения ресурсов в обществе позволяет определить функционирующая в

обществе экономическая модель. В России функционирует смешанная модель

экономика, обладающая рядом специфических черт. Ключевую роль в

российской экономике играет государство, именно определяет экономические

приоритеты, осуществляет мобилизацию ресурсов для формирования

инфраструктуры. Роль государства в регулировании экономических процессов

достаточно велика и повышается в настоящее время[10]. Это проявляется в

форме роста государственной собственности; росте бюджетных доходов и

расходов; компенсации недоверия к финансовым институтам развитием

государственных финансовых структур. В тоже время политика укрепления

национальной валюты со стороны государства происходит на фоне сохранения

высокой инфляции и высоких процентных ставках. С одной стороны,

государство таким образом стремится создать дополнительные стимулы для

отечественного производителя, с другой – высокая инфляция обесценивает

доходы низкодоходных социальных и групп и средних слоев, что не может не

отражаться на качестве жизни. Более того, российская экономика,

ориентированная на сырьевые отрасли, после резкого падения мировых цен на

углеводороды, испытали серьезные потрясения. Обвал валютного курса рубля

привел к снижению производства и падению ВВП, и как следствие, к снижению

реальных доходов населения.

Негативная экономическая ситуация способствует росту социального

неравенства. Показатели индекса Джини, рассчитанные для России,

подтверждают высокую степень социального неравенства в обществе. Так,

индекс Джини составляет 41,6. Для сравнения в странах с невысоким уровнем


49

социального расслоения показатели имеют следующие значения: Швеция

(24,7), Норвегия (25,9), Германия (30,1). Безусловно, есть общества с более

высоким уровнем социального расслоения. В некоторых странах

латиноамериканского региона фиксируются следующие показатели: Бразилия

(51,5), Мексика (48,2), Колумбия (53,5)[11].

В обществах с высоким уровнем социального расслоения, как правило,

средний класс не является многочисленным слоем. По оценкам социологов и в

зависимости от методологии расчета, численность среднего класса в

российском обществе колеблется в пределах 15-20 % на протяжении последних

лет. Количественно этого явно недостаточно для того, чтобы рассматривать

данный слой в качестве основы стабильности всего общества. В то же время

бедность в российском обществе становится все более масштабным явлением.

По статистическим данным доля бедных в российском обществе на протяжении

2015-2017 г. колеблется в пределах 13,2 %. Однако, это только те, чьи доходы

ниже прожиточного минимума. По оценкам экспертов Центра Сулакшина

бедность намного масштабнее и охватывает 48,5% россиян[12].

Острота проблемы социального неравенства становится более чем

очевидной. Сглаживание социального неравенства и преодоление его

негативных последствий является стратегической задачей российского

государства. Кроме пересмотра экономической модели в целом, необходимо

реформирование налоговой системы, в частности, переход к прогрессивной

системе налогообложения. Основной принцип прогрессивной системы - чем

выше облагаемый доход, тем по более высокой ставке он должен облагаться.

Соответственно, прогрессивная налоговая ставка – это такая ставка налога,

которая возрастает по мере увеличения облагаемой базы. Прогрессивное

налогообложение действует в европейских странах и доказало свою

эффективность в вопросах перераспределения доходов между различными

слоями общества.


50

Параллельно с реформированием экономической модели государству

придется столкнуться с проблемой латентных структур. В стране существует

значительный сектор теневой экономики, а также в системе государственного

управления латентную составляющую представляют клиент-патронажные

отношения. Разрастание латентности, как в экономическом, так и в

политическом пространстве, приводит негативным разрушительным

последствиям. Как отмечает А. И. Соловьев, «...латентные структуры

государственного управления направляют активность правящего режима.

Превратившись в сердцевину правления, они привели к фактическому

разрушению публичной сферы как особого уровня государственного

регулирования и практического замещения национальных интересов

узкогрупповыми элитарными потребностями. Экономические последствия

такой модели госрегулирования показывают ежегодные потери ВВП на 2-3%.

Но главное все же в том, что сложившееся положение обусловило

существенную потерю системой госуправления своего общественного

характера. Такое положение не только исключает население из процесса

принятия решений, но и сваливает на него все расходы этого типа управления

государством»[13, с. 96]. Как видим, наличие латентной составляющей в

политической системе способно вызвать не только дисфункции распределения,

но и оказывать деструктивное влияние на процессы политического

представительства интересов общества.

Таким образом, перед политической системой России стоит задача

минимизации дисфункций распределения ресурсов в обществе. Решение столь

важной для всего общества задачи, связанной непосредственно с уровнем и

качеством жизни россиян, требует масштабного, но последовательного

реформирования экономической и социальной сфер общества.


51


1. Современная сравнительная политология: Хрестоматия / Моск.

обществ. науч. фонд; [науч. ред. Г.В. Голосов, Л.А. Галкина]. - М.: МОНФ,

1997. - 378 с.

2. Allard E. Dimensions of Welfare / E. Allard // A Comparative Scandinavian

Study. Acta Sociologica, 1976. - №19. - Р. 227 – 240.

3. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся

общества // Полис. – 1997. - №4. – С.6-32.

4. Большой экономический словарь / [под ред. А. Н. Азрилияна]. – 5-е

изд., доп. и перераб. – М. : Институт новой экономики, 2002. – 1280 с.

5. Радаев В.В. Средний класс как нормативная модель / Материалы

конференции «Средний класс: проблемы формирования и перспективы роста»,

24 апреля 2008 г. – М.: Институт современного развития, 2008. – С. 20-22.

6. Макеев С. О надежде на средний класс говорить не приходится. - URL:

http://dialogs.org.ua/ru/dialog/page3-89.html (дата обращения: 31.03.2017)

7. Лібанова Е. М. Соціальна стратифікація українського суспільства:

спроба статистичного визначення та вимірювання. - URL:

http://www.politik.org.ua/vid/magcontent.php3?m=8&n=50&c=1085 (дата

обращения : 20.04.2017)

8. Тихонова Н. Е. Средний класс в социологическом измерении /

Материалы конференции «Средний класс: проблемы формирования и

перспективы роста», 24 апреля 2008 г. – М.: Институт современного развития. -

2008. – С.23-26.

9. Бобков В.Н. Дискуссия о среднем классе. Материалы конференции

«Средний класс: проблемы формирования и перспективы роста», 24 апреля

2008 г. / В.Н. Бобков. – М.: Институт современного развития. - 2008. - С.34-35.

10. Мау В. Новая модель социально-экономического развития России:


52

подходы к проблеме. – URL:

https://www.hse.ru/data/2011/02/18/1208524836/Mau.pdf (дата обращения:

4.04.2019)

11. Коэффициент Джини по странам. – URL:

https://theworldonly.org/koeffitsient-dzhini-po-stranam/ (дата обращения

15.03.2019)

12. Кравченко Л. И. Бедность в России: не 20, а 70 миллионов россиян. –

URL: http://rusrand.ru/analytics/bednost-v-rossii-ne-20-a-70-millionov-rossiyan

(дата обращения 15.03.2019)

13. Соловьев А. И. Латентные структуры управления государством или

игра теней на лике власти // Полис. - 2011. - №5. - С. 70-98.


53

УДК 303.2

В ПОПЫТКАХ «ИЗМЕРИТЬ». ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ И

ИСТОРИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ: ОТНОШЕНИЕ ГРАЖДАН К ТЕМЕ

ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ В СССР СКВОЗЬ ПРИЗМУ

СОЦИОЛОГИИ

Харитонова Елена Геннадьевна

кандидат исторических наук,

доцент кафедры социальной работы, управления и права,

Филиал ФГАОУ ВО «Российский государственный

профессионально-педагогический университет»

Аннотация. Статья посвящена актуальному на сегодняшний день

вопросу измерения уровня исторической памяти и исторического сознания

россиян о политических репрессиях в СССР.

Автор кратко освещает вопросы, связанные с историографией темы, а

также предлагаемые современными отечественными исследователями

определения и формулы исторической памяти.

Главным моментом статьи является предложенная автором формула

«вычисления» уровня исторической памяти граждан в целом, и оценки

исторической памяти граждан о политических репрессиях в СССР, в частности.

Ключевые слова: историческая память, историческое сознание,

политические репрессии, жертвы политических репрессий, гражданское

общество, История России

TO «MEASURE» HISTORICAL MEMORY AND HISTORICAL

CONSCIOUSNESS: THE ATTITUDE OF CITIZENS TO THE TOPIC OF

POLITICAL REPRESSION IN THE USSR THROUGH THE PRISM OF

SOCIOLOGY

Kharitonova E.G.

Resume. The article is devoted to the topical issue of measuring the level of

historical memory and historical consciousness of Russians about political

repressions in the USSR.

The author briefly covers the issues related to the historiography of the topic,

as well as the definitions and formulas of historical memory proposed by modern

domestic researchers.

The main points of the article are the formula proposed by the author to

«calculate» the level of historical memory of citizens in general, and to assess the

historical memory of citizens about political repressions in USSR.


54

Key words: historical memory, historical consciousness, political repressions,

victims of political repressions, civil society, Russian history

В соответствии со словарѐм Ушакова, термин «сознание» имеет

несколько трактовок: «мысль, чувство, ощущение», «способность мыслить и

рассуждать, свойство высшей нервной деятельности человека определять свое

отношение к окружающей действительности», а также «способность

воспринимать действительность и отдавать себе отчет в своих действиях, в

своих переживаниях» [6]. Память же (по Ушакову) – есть способность

сохранять и воспроизводить в сознании прежние впечатления.

Данные трактовки говорят нам о тесной взаимосвязи памяти и сознания

при процессе запоминания тех или иных событий, а также при воспоминании

событий прошлого. Более того, понятие «память» в этом случае не чисто

человеческое проявление, а присущее многим другим животным. Сознание же

в этом ряду – более совершенное определение, поскольку, способность

рассуждать и анализировать события – есть умение исключительно homo

sapiens.

Интересные выводы по поводу памяти и сознания можно сделать исходя

из анализа трактата Аристотеля «О памяти и припоминании» [1]. То, что в

своей работе древнегреческий учѐный подаѐт под соусом «припоминание»,

сегодня мы связываем с понятием «сознание»: «…припоминание есть некое

умозаключение: припоминающий заключает, что прежде он что-то видел,

слышал или как-то или иначе испытал, так что его состояние напоминает некий

поиск, а это по природе свойственно только существам, обладающим волей.

Ведь воля есть некое умозаключение» [8].

Неопределѐнную расстановку в понятиях «историческая память» и

«историческое сознание» даѐт Н.Е. Яценко в своѐм «Толковом словаре

обществоведческих терминов». Говоря о том, что историческая память

«является базой для формирования исторического сознания, влияет на


55

поведение людей, выступает в качестве одного из факторов общественного

развития» [9], исследователь выделяет «знание истории» в качестве основного

элемента как исторического сознания, так и исторической памяти. Если

выразить в формулах данные понятия, то получим следующее: ИС

(историческое сознание) = ЗИ (знание истории) + СП (социальное

прогнозирование) + ИО (историческая ответственность). Формула

исторической памяти (согласно определениям Н.Е. Яценко) будет выглядеть

так: ИП (историческая память) = ЗИ (знание истории), где под историческим

знанием подразумевается «все виды информации о событиях прошлого, о

времени и месте, где происходили эти события, о лицах, участвовавших в них,

знание истории, способность дорожить историческими традициями своего

народа» [9].

Имеет место и другая точка зрения по поводу соотношения исторической

памяти, исторического сознания и исторического знания. Так, Н.В.

Романовский считает, что понятие «историческая память» является

однопорядковым с понятием «историческое знание». Исследователь предложил

собственную формулу, в которой рассматривает историческую память в

качестве одного из элементов исторического сознания: «а = б + в» [2], где, а –

историческое сознание, б – историческое знание, в – историческая память.

Во всех существующих на сегодняшний день определениях понятий

«историческое сознание» и «историческая память», «историческое сознание»

ставится во главе, и считается более широким определением. Например, Ж. Т.

Тощенко под исторической памятью понимает «определенным образом

сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и

актуальность информации о прошлом в тесной связи с настоящим и будущим.

Историческая память, по сути дела, является выражением процесса

организации, сохранения и воспроизводства прошлого опыта народа, страны,


56

государства для возможного его использования в деятельности людей или для

возвращения его влияния в сферу общественного сознания» [4].

По мнению исследовательницы Н.Н. Свириды, в историческом сознании

можно выделить четыре основные группы элементов: 1) обыденное и массовое

сознание и социальная психология в тех своих частях, которые отражают

исторический процесс; 2) теоретический (историческая наука, философия

истории, теология истории); 3) художественно-образный (некоторые жанры

профессионального искусства и фольклора); 4) политико-идеологический

(политическое, правовое, моральное сознание в тех компонентах, которые

непосредственно входят в ткань исторических исследований и рассуждений)

[5].

Собственную интерпретацию исторической памяти рассматривает М.

Хальбвакс, рассматривая еѐ в двух проявлениях – коллективной и личной

(индивидуальной). Эти две памяти часто проникают друг в друга, но не

смешиваются. Индивидуальная и коллективная память развиваются по

собственным законам. Первая может опереться на коллективную, когда

необходимо уточнить какое-либо воспоминание. Если индивидуальные

воспоминания попадают в коллективную память, они меняются и уже не

являются сознанием личности [7]. Хальбвакс эти два типа памяти называет и

по-другому: внутренняя, личная, автобиографическая и внешняя, социальная,

историческая. Чтобы уточнить разницу между двумя видами памяти, ученый

обращается к феномену социального времени. «Наши жизни расположены на

поверхности обществ, они повторяют их движение и испытывают на себе

последствия их сотрясений. Но то или иное событие занимает свое место в ряду

исторических фактов лишь через некоторое время после того, как оно

происходит. Стало быть, мы можем привязать различные фазы нашей жизни к

событиям национального масштаба лишь задним числом» [7].


57

Современные исследователи Е. А. Приходько и С. О. Лебедева по-своему

характеризуют историческую память: «В непосредственном смысле понятие

«историческая память» означает, что определенная группа сохраняет

присутствующие в ее сознании и в культурных памятниках воспоминания о

некоторых явлениях и событиях, которые являются носителями ее

идентичности и ее судьбы. Обеспечивая и ускоряя процесс преемственности

исторического развития, историческая память обуславливает формирование,

функционирование и интенсивность исторического сознания» [3].

Интересную расстановку в понятиях «историческая память»,

«историческое сознание» и «историческое знание» делает Л.П. Репина.

Подмечая, что в основе исторического знания находятся два мотива – желание

сохранить память о себе для потомков и стремление понять собственное

настоящее путѐм обращения к опыту предков, исследовательница

подчѐркивает, чем именно память отличается от знания: «память – это лично

пережитое и прочувствованное человеком, его жизненный опыт» [8].

Историческое же сознание Л.П. Репина определяет, как сохранение и

осмысление исторического опыта общества.

Кроме того, в своих работах Л.П. Репина отождествляет такие понятия

как «историческое сознание» и «коллективная память», говоря о том, что

«историческое сознание, или коллективная память общества, неоднородно, так

же, как и индивидуальная память человека [8]. Интересными представляются еѐ

рассуждения о том, какие элементы необходимо учитывать в понятии

«историческая память»: «забвение прошлого; различные способы истолкования

одних и тех же фактов и событий; открытие в прошлом тех явлений, интерес к

которым вызван актуальными проблемами текущей жизни» [8].

Таким образом, с одной стороны, ряд исследователей под исторической

памятью понимают способность субъекта сохранять воспоминания о

пережитом опыте, который является необходимой основой для выработки


58

исторического сознания. С другой стороны, по мнению некоторых авторов –

это результат определенных смыслообразующих операций по упорядочению

воспоминаний, осуществляемых в ходе формирования исторического сознания

путем переработки пережитого опыта [4].

В результате тщательного исследования таких неоднозначных

определений как «историческая память» и «историческое сознание» в

отечественном и зарубежном социально-гуманитарном знании, мы предлагаем

взглянуть на них более обстоятельно, предлагая собственную теоретическую

интерпретацию данных понятий.

Во-первых, говоря об исторической памяти (будь то коллективной или

личной), мы склоняемся к тому, чтобы поставить данное явление не в

подчинение «историческому сознанию», а наоборот, сделать историческое

сознание частью исторической памяти.

При этом, по нашему мнению, историческое сознание также сложно по

своей структуре, и представляет собой сочетание нескольких компонентов: ЖО

(опыт, приобретаемый человеком на протяжении всей его жизни) + ОП

(осмысление прошлого).

При этом для того, чтобы человек мог адекватно, наиболее объективно

осмысливать и оценивать события прошлого, требуется элементарное знание

истории (будь то история страны, история своего края, или история своей

семьи) и общий кругозор по исследуемой теме. Без знания конкретных фактов

истории и общего кругозора, историческое сознание автоматически теряет

приставку «историческое», и становится в ранг обыденного сознания.

Безусловно, обыденное сознание позволяет человеку выживать в нашем мире,

однако, приводит к тому, что люди начинают жить по принципу «здесь и

сейчас», не задумываясь о будущем и не оглядываясь назад. Таким образом,

полная формула исторического сознания, в нашем понимании, должна

выглядеть следующим образом: ИС = ЖО + ОП + ЗИ + ОК. То есть,


59

историческое сознание, по нашему мнению, это чувственно-эмоциональный

компонент исторической памяти, позволяющий человеку на основе знания

истории (всемирной, отечественной, истории своего края, семейной

истории) переживать, сопереживать и анализировать те или иные события

прошлого в настоящем с целью планирования своего будущего, будущего

своих детей, своей страны.

Важным компонентом исторической памяти будет выступать политика

памяти: ИП = ИС + ПП. Историческая память в данном контексте – явление,

с помощью которого то или иное общество (городские жители, граждане

страны, нация) создаѐт собственную идентичность.

Способствовать повышению уровня исторического сознания отдельного

гражданина должна историческая политика государства, акторами которой

помимо самого государства и органов государственной власти, являются

общественные и религиозные организации, СМИ, образовательные

учреждения, хранилища документальной памяти (архивы, музеи, библиотеки),

учреждения культуры и искусства (театры, кинотеатры и т.д.), научное

сообщество. При этом, инструментами исторической политики в первую

очередь, выступают: законодательные инициативы государства и общества,

которые на практике закрепляют определѐнные трактовки исторических

событий; государственные исторические ритуалы и памятные даты, а также

гражданские и религиозные обряды, связанные с исторической памятью. Кроме

того, к инструментам исторической политики можно отнести: художественную

и медийную репрезентацию исторической памяти (книги, фильмы, театральные

постановки, интернет-порталы, и др.); открытие памятников, памятных знаков;

школьные и вузовские учебники истории; проведение публичных конкурсов на

исторические темы; установление статусов и званий участников символически

значимых событий, наград и премий; политика в области рассекречивания

архивных документов; организация и проведение тематических музейных


60

экспозиций; а также, проведение адекватной социальной политики,

направленной не только на соответствующие денежные выплаты участникам

значимых для страны исторических событий, но и для поддержки организаций,

занимающихся формированием исторического сознания граждан.

В своѐм исследовании мы будем применять к понятиям «историческая

память» и «историческое сознание» следующие сказуемые: «сохранять» и

«формировать» соответственно. Говорить о сохранении исторической

памяти россиян возможно благодаря формированию исторического

сознания отдельно взятого гражданина посредством проведения

соответствующей исторической политики, при непосредственном

взаимодействии государства и общества. Таким образом, деятельность

государства и общества в деле сохранения исторической памяти представляется

важной, поскольку именно этот путь ведѐт к развитию гражданского общества

в России.

Отсутствие в исторической науке практических исследований по

«измерению» исторической памяти позволяет нам предложить собственное

решение этой проблемы. Так, в первую очередь, мы выделяем общие

(свойственные всем социологическим и историческим исследованиям) и

специфические (по части конкретной темы) проблемы измерения исторической

памяти на современном этапе.

1. Выбор респондентов.

Исходя из предложенных выше «формул» исторической памяти и

исторического сознания, мы пришли к заключению, что одним из компонентов

исторического сознания является жизненный опыт человека (ЖО). С этой точки

зрения, выбор респондентов априори должен был стать не ниже возрастной

границы 25+ / 30+ лет, поскольку, среднестатистически, именно к этому

возрасту человек имеет за плечами школу, колледж/ВУЗ, армию, заводит семью

и детей.


61

Однако, принимая во внимание остальные компоненты исторического

сознания (знание истории и осмысление прошлого), мы значительно расширили

возрастную границу респондентов, доведя нижнюю границу до 14-15 лет.

Опираясь на периодизацию Э. Эриксона, предлагаем следующую

классификацию респондентов: Молодѐжь (с 14 лет до 30 лет), Зрелый возраст (с

30 до 60) и Пожилой возраст (60+). Кроме того, в рамках каждого периода, мы

выделяем жизненные этапы, непосредственно связанные с процессом

социализации человека.

В рамках категории «молодѐжь»: подростковый период (с 14 до 17 лет);

юношество (18-22 года); зрелость (23-30; 30-40; 40-50; 50-60); пожилые (60+).

Кроме того, при проведении опроса, мы учитывали, чтобы в категорию

респондентов попали как «старшие школьники», «студенты», так и

«работающие» и «пенсионеры».

Верхняя возрастная граница респондентов, определяемая 14-17 годами,

выбрана не случайно. Опираясь на соответствующие исследования в области

педагогики, возрастной психологии и социологии, мы предполагаем, что

именно этот период является пограничным этапом формирования Личности

подростка, завершением т.н. юношества и началом взросления. Для старших

школьников уже характерно овладение более сложными интеллектуальными

операциями: анализом, аргументированием, критичностью мышления. Более

того, молодые люди стремятся самостоятельно принимать решения, делать

выводы.

В рамках работы по проблеме сохранения исторической памяти о жертвах

политических репрессий и формированию исторического сознания,

рассмотреть именно этот «срез» респондентов представляется наиболее

важным: по сути, не имея за плечами серьѐзного жизненного опыта, при этом,

владея минимумом знаний по периоду тоталитаризма (из учебников истории),


62

возможно именно это молодое поколение способно по-своему, по-новому

оценить прошлое своей страны.

Выбор респондентов по возрасту играет существенную роль в

исследовании, поскольку от этого напрямую зависит «чистота» измерения. Так,

в рамках нашего исследования, при последующем подсчѐте уровня развития

ИС и ИП граждан, «жизненный опыт» (ЖО) респондентов будет равен

следующим константам: 1 (для респондентов 14-17 лет), 2 (для респондентов

18-22 года), 3 (для респондентов 23-29 лет), 4 (для респондентов 30-39 лет), 5

(для респондентов 40-49 лет), 6 (для респондентов 50-59 лет), 7 (для

респондентов 60+).

Репрезентативная выборка помогает рассчитать необходимое количество

респондентов: при генеральной совокупности респондентов, проживающих в

конкретном городе (в тысячах человек), при доверительной вероятности 95% и

погрешности 5% мы получим соответствующую выборку.

2. Содержание опросников. Расшифровка вопросов.

Первая группа – вопросы на знание истории (когда в России отмечается

День политзаключѐнного; когда был принят ФЗ «О реабилитации жертв

политических репрессий; и развѐрнутый ответ на вопрос, кто такие жертвы

политических репрессий) – являются для большинства респондентов наиболее

проблемными. В первую очередь, это связано с отсутствием в школьных

учебниках по Истории России сведений по процессу реабилитации жертв

политических репрессий, а зачастую, и определений «политические

репрессии», «жертвы политических репрессий». По этой причине, вопрос

«дайте определение жертв политических репрессий» дополняется фразой

«дайте своѐ определение», поскольку здесь важно, чтобы респонденты

попытались обобщить знания по тематике репрессий, которые они получили в

школе, с тем, что они слышали/видели по телевидению, читали в литературе,

или знают из рассказов своих родных.


63

Особенность вопросов данной группы в том, что на них должен быть

один чѐткий ответ, выбранный из нескольких предложенных вариантов. За

каждый из трѐх вопросов на знание исторических фактов по тематике

политических репрессий присуждается 1 балл, не зависимо от того,

насколько полным будет ответ на вопрос № 3. Ведь, в соответствии с ФЗ «О

реабилитации жертв политических репрессий», политическими репрессиями

признаются различные меры принуждения, применяемые государством по

политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на

принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения

из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест

проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения

к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное

лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально

опасными для государства.

Вторая группа – вопросы на общий кругозор по тематике политических

репрессий: какие общественные организации России, занимающиеся

сохранением исторической памяти о жертвах политических репрессий Вам

известны? Что Вам известно о таких местах памяти как Соловки и Пермь-36?

Какие места памяти (памятники, памятные знаки, улицы, дома и т.д.) о жертвах

политических репрессий Вам известны? Известен ли Вам Всероссийский

конкурс школьных проектов «Человек в истории. Россия - ХХ век»?

Основные задачи автора исследования заключаются в том, чтобы

проследить, насколько респонденты интересуются темой сохранения памяти о

политических репрессиях в целом: известны ли им соответствующие «места

памяти» по стране и в собственном городе; знакомы ли они с общественными

организациями России, занимающимися увековечением памяти о жертвах

репрессий, или об отдельных тематических проектах, реализованных

общественниками.


64

Довольно часто респонденты могут вспомнить отдельные проекты, не

называя сами организации, их реализующие. Подобные ответы предлагаем

оценивать, как верные. Из четырѐх вопросов данной группы обязательной

оценке будут подлежать первые три. По 1 баллу будет засчитан ответ на

вопрос, содержащий минимум одно название общественной организации, одно

памятное место в России или в своѐм населѐнном пункте и односложный ответ

на вопрос «Что Вам известно о Соловках и Пермь-36».

Четвѐртый вопрос о конкурсе «Человек в истории» будет засчитываться

(1 балл) только в том случае, если ответ респондента будет положительным

(т.е. А, Б).

Третья группа – вопросы, по которым можно увидеть личное отношение

респондента к теме политических репрессий в СССР и исторической памяти:

насколько полно, по Вашему мнению, в современных учебниках истории

освещена тема политических репрессий? Насколько, по Вашему мнению,

представляется важным знать и помнить о политических репрессиях?

Принимаете ли Вы участие в Дне политзаключѐнного в России? Какие

мероприятия, посвящѐнные Дню памяти о жертвах политических репрессий

Вам известны?

Данная группа вопросов будет отражать такой компонент исторического

сознания как ОП (осмысление прошлого). Оценка вопросов будет

происходить следующим образом: ответы «мне всѐ равно» (вопрос №1),

«сегодня это уже не актуально» (вопрос №2), «не принимаю участие»

(вопрос № 3) и «никакие» (вопрос № 4) оцениваются в -1 балл за каждый.

Что касается такого компонента ИС как ПП (политика памяти), мы

предлагаем установить его равным константе 1, поскольку в России равным

образом реализуются как государственные, так и общественные

коммеморативные практики в области сохранения памяти о политических

репрессиях.


65

Кроме того, для чистоты измерения, предлагаем ввести в предложенную

формулу элемент «погрешность» (доверительная погрешность). Оптимальной,

в социологии считается погрешность в 5 %.

3. Шкала оценки.

Для расчѐта уровня исторической памяти для каждой возрастной

категории респондентов должна использоваться индивидуальная шкала оценки

(поскольку, постоянная величина компонента ЖО респондента будет

присваиваться индивидуально в зависимости от возраста: от 1 до 7).

Учитывая данную особенность, а также то, что ПП (политика памяти)

будет выражаться константой 1 (для каждой возрастной категории

респондентов), шкала оценки уровня исторической памяти о политических

репрессиях будет выглядеть следующим образом:

низкий уровень ИП: 0-2 баллов (14-17 лет); 0-3 баллов (18-22 года); 0-4

баллов (23-29 лет); 0-5 баллов (30-39 лет); 0-6 баллов (40-49 лет); 0-7 баллов

(50-59 лет); 0-8 баллов (60+).

средний уровень ИП: 2,1-4,9 баллов (14-17 лет); 3,1-5,9 баллов (18-22

года); 4,1-6,9 баллов (23-29 лет); 5,9-7,9 баллов (30-39 лет); 6,1-8,9 баллов (40-

49 лет); 7,1-9,9 баллов (50-59 лет); 8,1-10,9 баллов (60+).

высокий уровень ИП: 5-7,9 баллов (14-17 лет); 6-8,9 (18-22 года); 7-9,9

баллов (23-29 лет); 8-10,9 баллов (30-39 лет); 9-11,9 баллов (40-49 лет); 10-12,5

лет (50-59 лет); 11-13,9 баллов (60+).

С учѐтом предложенной формулы, рассмотрим пример расчѐта ИП

конкретной категории граждан.

Например, необходимо «измерить» уровень исторической памяти

студентов (в возрасте 18-22 лет), при условии: 14% ответили, что День памяти

жертв политических репрессий отмечается 30 октября; 2% ответили, что закон

«О реабилитации» был принят в 1991 году; 84 % дали определение понятия

«политические репрессии»; 3,4% назвали минимум 1 общественную


66

организацию, занимающуюся сохранением памяти о жертвах репрессий; 23%

знают, что Соловки и Пермь-36 – бывшие лагеря политических заключѐнных в

СССР; 13 % смогли назвать минимум 1 памятное место по тематике

политических репрессий в своѐм городе/стране; 1% респондентов принимали

участие/слышали о конкурсе «Человек в истории. Россия – ХХ век».

Кроме того, личное отношение подростков к теме политических

репрессий выражается в том, что: 1% ответили, что им всѐ равно, насколько

полно раскрывается тема репрессий в школьных учебниках; 17% считают, что

чтить память о жертвах политических репрессий сегодня уже не актуально;

79% не принимают участие в Дне политического заключѐнного; и 16% не

знают ни одного мероприятия по увековечению памяти.

При этом ЖО (жизненный опыт) респондентов данной возрастной

категории = 1; ПП (политика памяти) = 1 (константа); 5% = доверительная

погрешность.

Таким образом, полученный результат: ИП (18-22 лет) = ЗИ

(0,14+0,02+0,84+0,034+0,23+0,13+0,01) + ОП (-0,01-0,17-0,79-0,16) + ЖО (1)

+ПП (1) = (2, 274 *100%) ÷ 95% = 2,39 баллов соответствует критерию 0-3

баллов (18-22 года), что говорит о низком уровне исторической памяти

подростков о политических репрессиях в СССР.

Помимо учѐта вышеперечисленных особенностей в измерении уровня ИП

и ИС граждан, должна учитываться география проведения исследования. Важно

понимать, что каждый регион имеет свои возможности и в области

государственной «политики памяти», и в отношении реализации общественных

коммеморативных практик. Например, в Москве сконцентрированы

крупнейшие в стране общественные организации, занимающиеся

увековечением памяти о жертвах политических репрессий: Международное

историко-просветительское, правозащитное и благотворительное общество

«Мемориал», Ассоциация жертв политических репрессий, Фонд А.Д. Сахарова.


67

В Екатеринбурге (столице Свердловской области) расположены отделения

некоторых из этих организаций. Однако, в Нижнем Тагиле подобных

организаций нет: в начале 2000-х гг. в городе было ликвидировано

Нижнетагильское отделение «Мемориала», а альтернативных организаций

создано не было.

К общим особенностям проведения исторических и социологических

исследований также можно отнести количество вопросов в опросниках (не

более 10-15), поскольку среди них должны быть не только «закрытые», но и

«открытые» вопросы, что не должно занимать много времени у респондентов.

Кроме того, для обеспечения «чистоты» измерения, данный вид опроса должен

проводиться «здесь и сейчас», не давая респондентам возможности заглянуть за

ответами в Интернет.

В целом, опираясь на выведенные нами «формулы» исторического

сознания и исторической памяти, мы можем не только теоретически, но и

практически, используя математические методы, «измерить» уровень

исторической памяти граждан.

Общая формула исторической памяти выглядит следующим образом: ИП

= ИС (ЗИ+ОП+ЖО) + ПП, где ЗИ (знание истории) = 7 баллов (максимум) в

зависимости от количества (%) верно ответивших респондентов в каждой

возрастной группе (14-17; 18-22; 23-29; 30-39; 40-49; 50-59; 60+) на вопросы по

общему кругозору и знание истории политических репрессий; ОП (осмысление

прошлого) = -4 балла (максимум) в зависимости от количества (%)

респондентов каждой возрастной группе (14-17; 18-22; 23-29; 30-39; 40-49; 50-

59; 60+), выразивших негативное отношение к вопросам исторической памяти о

политических репрессиях; ЖО (жизненный опыт) = 1– 7 баллов (в зависимости

от возрастной группы респондентов, по которой ведѐтся расчѐт); ПП (политика

памяти) = 1 балл (константа).


68

Для измерения уровня исторической памяти граждан в целом (с учѐтом

уровня ИП респондентов всех семи возрастных категорий) будет

использоваться расчѐт:

ИП (14-17) + ИП (18-22) + ИП (23-29) + ИП (30-39) + ИП (40-49) + ИП (50-59) +ИП (60+)

7

При этом Шкала оценки ИП будет иметь средние показатели от

критериев Шкалы оценки, введѐнной нами при вычислении уровня ИП для

каждой из семи возрастных категорий респондентов:

низкий уровень ИП: 0–4 баллов

средний уровень ИП: 4,1–6,9 баллов

высокий уровень ИП: от 7 баллов

Предложенная нами формула является универсальной для измерения

исторической памяти граждан на предмет любого события/явления прошлого,

при условии введения соответствующих критериев и вопросов.


1. Месяц С.В. Трактат Аристотеля «О памяти и припоминании» //

Вопросы философии. 2004. № 7. С. 158-161.

2. Омельченко Е. Л., Сабирова Г. А. Изучение массового

исторического сознания в постсоветской России: обзор подходов URL:

[Электронный ресурс]. http://www.politmemo.ru/filemanager/download/92 (дата

обращения: 17.11.2018 г.)

3. Приходько Е. А., Лебедева С. О. Историческая память и

историческое сознание // Исторические, философские, политические и

юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и

практики. 2010. № 1 (5). С. 133.

http://www.politmemo.ru/filemanager/download/92


69

4. Путилова Е.Г. Историческое сознание и историческая память:

соотношение понятий на современном этапе // Исторические, философские,

политические и юридические науки, культурология и искусствоведение.

Вопросы теории и практики. 2012. № 10 (24). Ч.II. С. 143-145.

5. Свирида Н.Н. Историческое сознание как явление культуры:

диссертация ... кандидата философских наук: 09.00.13 Электронный ресурс

Омск, 2004 // URL: [Электронный ресурс] http://www.dslib.net/religio-

vedenie/istoricheskoe-soznanie-kak-javlenie-kultury.html (дата обращения:

13.06.2018 г.)

6. Ушаков Д.Н. Толковый словарь современного русского языка. М.:

Аделант, 2013. 800 с.

7. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память //

Неприкосновенный запас. 2005. № 2-3 (40-41). С. 8-10.

8. Харитонова Е.Г. Историческая память и гражданское общество в

России: материалы спецкурса. М.: Перо, 2016. 334 с. С.150.

9. Яценко Н.Е. Толковый словарь обществоведческих терминов. СПб.:

Лань. 1999. 528 с.

http://www.dslib.net/religio-vedenie/istoricheskoe-soznanie-kak-javlenie-kultury.html

http://www.dslib.net/religio-vedenie/istoricheskoe-soznanie-kak-javlenie-kultury.html


70

УДК 321.1

ПРОБЛЕМА РЕКОНСТРУКЦИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ В

ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ В ЭПОХУ АРХАИКИ

Обидина Юлия Сергеевна

доктор философских наук, профессор

Национальный исследовательский Нижегородский

государственный университет

Аннотация: В работе поднимается вопрос реконструкции политических

систем в древней Греции в эпоху архаики. На основе анализа сохранившихся

текстов источников, которые носят фрагментарный характер, и работ

исследователей ставится задача – рассмотреть властные структуры и

институциональное разнообразие политических систем в эпоху архаики, а

также способы их функционирования в рамках складывающихся полисных

объединений.

Ключевые слова: политические системы, политические практики, полис,

политические институты, архаическая Греция.

THE PROBLEM OF RECONSTRUCTION OF POLITICAL SYSTEMS IN

ANCIENT GREECE IN THE ARCHAIC PERIOD

Obidina Уulia Sergeevna

Annotation: The work raises the question of the reconstruction of political

systems in ancient Greece in the archaic era. Based on the analysis of the surviving

texts of sources that are fragmented, and the works of researchers, the task is posed to

consider the power structures and the institutional diversity of political systems in the

archaic era, as well as ways of their functioning within the framework of emerging

polis associations.

Keywords: political systems, political practices, policy, political institutions,

archaic Greece.

Изучение древнегреческих политических систем стало несколько

немодным в классической науке на исходе двадцатого века. Однако в последнее

время подходы к греческой политической структуре находятся под влиянием

совершенно других парадигм. Из-за всплеска культурологических подходов в

последние годы власть в основном исследуется с точки зрения ее


71

символических основ и перформативного выражения. В то же время, широкий

методологический массив социальных наук привнес множество новых

подходов, которые стали чрезвычайно влиятельными при изучении древней

истории; для греческой истории, в частности, они являются новым ориентиром

для понимания отношений, настроений и убеждений, которые придают

значение политическому процессу и, наряду с этим, к правилам, которые

управляют политической системой полиса. Но понимание институционального

разнообразия самых политических систем отстает. Хотя есть некоторые

исключения из этой тенденции, и некоторый прогресс наблюдается, например,

в отношении построения гражданской идентичности или работы органов

демократии, достижения в этой конкретной области греческой политики

гораздо скромнее, чем в других.

Диахроническая история политических институтов в Греции прошла

различные этапы развития, в том числе период становления в эпоху архаики, в

которой было бы целесообразнее говорить о полисном управлении, а не о

полисной структуре; следовательно, последствия институционализированных

действий государства опять-таки анахроничны. Но это понимание почти

слишком очевидно. Цель данной работы – показать реконструкцию

политических систем в древнегреческом обществе эпохи архики, а не

проецировать современные значения на древнюю парадигму.

История греческих политических систем (как и любых других

политических систем во времени и пространстве) является примером

конкретной политической культуры и определенного политического опыта.

Они оставляют свой след в попытке концептуализировать властные структуры

в древнегреческом контексте. Согласно пониманию Аристотеля, одним из

ключевых достижений греческой политической практики было частичное или

полное пересечение политического режима с гражданским организмом в целом.


72

С этим Аристотель связывал знаменитую формулу archein kai archesthai [1.

1277a], идея о том, что граждане по очереди «правят и управляются».

Таким образом, как archein так и archesthai – гражданские добродетели,

спецификация, которая поддерживает идею, что граждане выполняли двойную

роль в политике: они были членами политического органа, который

одновременно управлял и управлялся. В окружении греческого города-

государства с его относительно небольшой городской топографией,

существовало тесное взаимодействие между теми, кто осуществлял власть, и

теми, кто подвергался управлению. Для этого создана особая атмосфера

открытости и прямоты. Ведение политики было – в буквальном смысле –

видимым, в собраниях, которые проводились в открытых, но разграниченных

пространствах, во время отправления гражданских культов и спектаклей, или

на похоронах. В греческой культуре под открытым небом, политические

действия не были ни закрытыми, ни односторонними, они скорее выполнялись

в центре сообщества, и, следовательно, оказывали непосредственное влияние

на каждого члена этого сообщества.

Еще одной особенностью, придававшей политическим системам в

древней Греции особое значение, было полное поглощение гражданского

культа правящей элитой. Эта проблема долгое время была одной из самых

активно обсуждаемых тем в классической науке. Это даже дало повод для

возникновения двух противоположных академических традиций: та, которая

подчеркивает характер полиса как сообщества, которое было связано, прежде

всего, с религией и ритуалом; и та, которая рассматривает город как центр

политических, социальных и экономических отношений, т.е. дополняющий, а

не взаимоисключающий. Согласно преобладающему мнению, основная

проблема современной концептуализации греческих политических систем

заключается в интеграции силы, которые действительно воспринимаются как

отдельные сферы. В ведении политических дел, греческие правители


73

руководствовались политическими процедурами так же, как и оракулами и

клятвами. Это смешение сфер, считающихся отдельными в современных

обществах – политика и религия – также можно найти в греческой концепции

гражданства. Невозможно отделить политическое измерение гражданства от

регулируемых отношений между гражданами (politai) и богами, или наделить

одних правами других. Сообщество граждан было так же тесно связано

законными правами и привилегиями, как и общим, исконным происхождением.

Завещанная в рассказах героической генеалогии и почитаемая в полисных

культах, идея единства проявилась в предполагаемом завете между

сообществом смертных и бессмертных богов. Традиционная формула для

выражения статуса гражданина – «иметь долю в делах богов и во всех

человеческих делах, которые угодны богам», – свидетельствует об этом завете.

Но поскольку боги не могли реально управлять государством на регулярной

основе, почти неизбежным следствием этого был полный суверенитет при

ведении «человеческих дел». Граждане находились во главе политического

процесса; их авторитет был неоспоримым и не подлежащим обсуждению.

Чтобы отразить бесспорную роль граждан во всех аспектах общественной

жизни, термин полис иногда переводится как «гражданин-государство», а не

«город-государство». Это смещает акцент от городской коннотации полиса к

самой статусной группе людей, politai, которая в своем самопонимании была

единым организмом с полисом. Оба перевода отражают суть, но термин

«гражданин-государство» также предполагает идею, что граждане, помимо

механизмов исключения, которые были применены, чтобы отделить себя от

других групп общества, принимали набор жестких критериев, которые

регулировали взаимодействие между ними.

1. Зарождение политических систем в эпоху архаики

Полис – это учреждение, которое представляет практически все наши

знания о природе и принципах политического управления в Греции до начала


74

эпохи классики. В то время как археологические свидетельства проливают

значительный свет на социальное, культурное и экономическое развитие, в

большинстве своем они не способны ответить на вопросы, касающиеся

политических практик. Это заставляет исследователей обращаться к

литературным свидетельствам, которые, по крайней мере, для архаического

периода практически все сосредоточены на полисе. Действительно, в

древнегреческой поэзии есть очень заметный элемент предубеждения против

тех, кто не живет в полисах [2, Сапфо, фр. 57; Алкей фр. 130 B; Феогнид 53–

60].

Происхождение политических сообществ в древней Греции принято

датировать VIII в. до н.э. Это время, когда первые общины были созданы в

Южной Италии и Сицилии, и к которому относится значительное увеличение –

если не самое раннее свидетельство – обрядовых посвящений. Это также время

принятия финикийского алфавита и возрождения художественных навыков и

технологий, которые были потеряны с гибелью микенских дворцов около 1200

г. до н.э., что позволило некоторым исследователям описывать этот период как

«ренессанс» [3]. Есть, однако, некоторые основания предполагать, что значение

VIII в. до н.э. могло быть слегка завышено. У авторов классического периода

термин полис одновременно обозначает: (1) городской центр, в котором

размещены административные и судебные функции; (2) территория,

контролируемая этим городским центром; и (3) политическое сообщество,

которое проживает как в центре города, так и во внутренних районах.

Первое определение характеризует полис в его урбанистическом аспекте, в

то время как второе и третье оценивают его с точки зрения территориального

государства и политического государства, соответственно, стандартный

перевод термина «полис» как «город-государство» не так ошибочен, как иногда

предполагается [4, р. 62–65]. Понятно, что городские и гражданские аспекты


75

полиса не развивались одновременно, и что процесс был более постепенным,

чем можно было бы предположить, говоря о «возрождении».

Истинная урбанизация в монументальном смысле едва

засвидетельствована до VI в. до н.э. в материковой части Греции [5, р. 40]. Тем

не менее, если под «городским центром» мы подразумеваем очаги заселения,

более плотно заселенные, чем окружающая местность и служащие центрами

для администрации и экономического обмена, то мы можем проследить

городской аспект полисов вплоть до «темных веков» (XI-IX вв. до н.э.).

Поскольку самые ранние полисы возникли в районах, которые находились под

контролем Микенских дворцов [6, р. 44], разумно предположить, что их истоки

можно обнаружить в элементах централизованной бюрократии эпохи поздней

бронзы.

Некоторые поселения, такие как Кносс на Крите, похоже, постепенно

расширяются от одного ядра, населяемого на протяжении большей части эпохи

раннего железа; другие, в том числе Афины, Аргос и Коринф, оказались

результатом физического слияния ранее существовавших деревень, вероятно, в

течение VIII в. до н.э. [7, р. 74–75]. Спарта, напротив, все еще представляла

собой отдельные «деревни» (kata komas) во времена Фукидида [8, 1.10.2].

Исключительно городской оттенок термина «полис» отражен в наших

самых ранних письменных источниках. В «Одиссее» [9, 8.555] царь феаков

Алкиной просит Одиссея назвать свою gaia (землю), его demos (вероятно,

«территорию», если судить по использованию термина в микенских линейных

табличках) и его polis, поясняя тем самым конкретность происхождения своего

гостя. Точно так же Тиртей [2, фр. 10] изображает воина, который сдается,

чтобы «покинуть свой полис и богатые поля», в физическом, а не социально-

политическом смысле. Не случайно, когда появились первые политические

сообщества, они идентифицировали себя как жители городского центра,

независимо от того, жили ли они на самом деле там: так, Argeioi (Аргивяне)


76

является формой, полученной из топонима Аргос; Korinthioi (Коринфяне) из

Коринфа; Milesioi (Милетцы) из Милета и так далее. Привязанность, место,

кажется, было основным компонентом гражданской самоидентификации.

При оценке аспекта полиса, как подобия государства, такие рабочие

определения государства появляются, не в последнюю очередь потому, что

утверждалось, что греческий полис был по существу обществом без

гражданства [10]. Хотя определение Т. Гоббсом государства как «абстрактной

публичной власти над правителем и управляемым» – концепция, которая редко

встречается в древних текстах, данная идея все же не полностью отсутствует:

Фукидид [8, 8.72.1] подходит близко к ней, когда он описывает депутацию,

отправленную на Самос после олигархического переворота 411 г. до н.э. с

целью заверить афинский флот в том, что олигархия не была создана в ущерб

полису и его гражданам [4, р. 57].

Кроме того, использование самозащиты для таких преступлений, как

прелюбодеяние, ночные кражи со взломом или измена означало, что греческий

полис не осуществлял абсолютную монополию на законное насилие

(определение государства М. Вебера), что уже наблюдается в классическую

эпоху, когда происходит аттестация государственных тюрем и официальное

управление смертной казнью.

Как указывает М. Хансен [11], концепция «общества без гражданства» не

была первоначально сформулирована, в отличие от определений раннего

современного государства, которое М. Фортес и Э. Эванс-Причард [12] назвали

«примитивным». Для них критериями отличия примитивного государства от

общества без гражданства было наличие централизованных административных

и судебных учреждений, наряду с имущественным расслоением, привилегиям и

статусом, который соответствовал распределению власти и полномочий.

Было бы методологически неверно предполагать, что не было никакого

разнообразия практик между различными регионами Греции или то, что мы


77

читаем в поэзии Гомера или Гесиода было обязательно точным отражением

того, как управлялись все греческие государства [13]. На основе материальных

культурных остатков, Я. Моррис [14] выделил четыре культурных района –

центральная Греция; северная Греция; западная Греция; и Крит – которые

функционировали с XI в. до н.э. до VI в. до н.э. Предупреждая, что эти регионы

не являются ни полностью однородными, ни всегда явно ограниченными, Я.

Моррис, тем не менее, обращает внимание на различия между ними в

украшениях керамики, использовании металла и архитектурных форм, и в

равной степени возможно, что эти регионы также были дифференцированы с

точки зрения институциональной практики, даже если это менее заметно в

письменных источниках.

В то же время, важно не преувеличивать изоляцию или самодостаточность

греческих общин, особенно начиная с IX в. до н.э.: товары, информация, идеи

свободно обменивались между соседними регионами [15]. Кроме того,

«панэллинская» направленность гомеровской поэзии, в частности,

предполагает, что общество, изображаемое в эпосе, было общепризнанным,

даже если это не было точным отражением какого-либо одного политического

сообщества (16).

В «Трудах и днях» Гесиода [17, 36–41], датируемых началом VII в. до н.э.

поэт жалуется на «пожирающих взятки basileis», которые вынесли решение

против него в земельном споре с его братом. Это слово pa-si-re-u (или qa-si-re-

u), засвидетельствованно в табличках, написанных линейным письмом B.

Вasileus был чиновником низкого ранга в микенском дворцовом управлении.

К классическому периоду термин использовался в двух смыслах. С одной

стороны, это было обычное греческое слово для обозначения царя, особенно

используемое в связи с правителями не греческих народов. С другой, он

означал магистрата, который был избран или назначен, как правило, на

ежегодной основе: так, например, archon -basileus (архонт - басилей) в Афинах


78

был вторым по величине должностным лицом в совете девяти архонтов,

ответственных за «все традиционные жертвы» [18, 57.1]; basileus упоминается

в связи с demarkhos («лидер народа») в указе острова Хиос, датируемом

примерно 575–550 гг. до н.э. [19, № 19]; Мелант, басилей Аргоса, руководил

дипломатическими отношениями между Аргосом и критскими общинами

Кносса и Тилисса в середине V в. до н.э. [19, № 89]. У Гесиода, однако,

появление термина во множественном числе предполагает нечто иное. Точно

так же в «Теогонии» [20, 80–84] Гесиод описывает, как муз чтят «basileis,

поддерживаемые Зевсом» – опять же, термин используется во множественном

числе.

Некоторые намеки относительно природы гесиодовского басилея можно

найти у Гомера. Как и у Гесиода, управление сосредоточено в руках множества

basileis: в «Одиссее» [9, I.394–395], Антиной рассказывает Пенелопе, что есть

много других basileis ахейцев в морской Итаке, молодых и старых, в то время

как Алкиной отмечает, что он один из 13 basileis, которые господствуют над

феаками [9, VIII. 390–391]. Кроме того, этот термин, по-видимому, выражает

относительную, а не абсолютную власть: в «Илиаде» [21, IX. 69] Нестор

описывает Агамемнона как «наибольшего» basileus ахейцев, в то время как

Агамемнон описывает себя как «большего из basileus», чем Ахиллес [21, IX.

160]. Также не полностью гарантируется, что власть басилея может быть

унаследована: Одиссей признан басилеем Итаки, хотя его отец, Лаэрт, все еще

жив, и нет уверенности, что его сын, Телемах, станет его преемником, если

новость о его кончине окажется обоснованной.

Создается впечатление, что басилеи Гомера и Гесиода более родственные

тому, что антропологи называют «большими людьми» или «вождями», чем

суверенными правителями [22]. Их авторитет скорее «достигнут», чем

«прописан», заработан на основе харизмы и способности убеждать, и проявлен

в ходе демонстрации военного мастерства и заметной щедрости. Нет четких


79

признаков того, что для такого рода стратифицированного общества характерна

модель «примитивного государства», предполагающая просто мир маленьких

сообществ, где есть лидеры и последователи.

Эта картина подтверждается археологическими данными. В «темные века»

поселения, как правило, были небольшими и мало отражали различия в статусе.

Даже к VIII в. до н.э. ситуация не сильно изменилась. Точно так же нет

доказательств существования в этот период аристократических кладбищ.

2. Появление правящей элиты

Два события, оба датированные VII в. до н.э., могут позволить нам

проследить появление государства в древней Греции. Первое – это сдвиг к

власти, основанной на прописанном статусе, где внимание уделяется самой

должности, а не человеку, который ее занимает. Одно из указаний на этот

переход от достигнутого к присвоенному статусу можно найти в появление

ежегодно сменяемых магистратур вместо более общего термина basileus, или в

повторном использовании этого последнего термина в более конкретном и

конституционно определенном смысле. В законе, относящемся ко второй

половине VII в. до н.э., в святилище Аполлона Дельфийского [19, № 11] мы

находим магистрата по имени kosmos , который мог занимать должность только

один раз в любой десятилетний период – предполагается, что магистратура

была ограничена однолетним сроком.

Магистратура с тем же названием известна в критском Гортине в VI в. до

н.э., а также другое официальное лицо, известным как gnomon [23, 4.14]. В

Афинах, в конце V в. до н.э., в законах Драконта 621/620 гг. до н.э. [19, № 86],

за убийство судят фиксированное число basileis – вероятно, четыре,

представляющих каждое из «ионийских» племен.

Другими магистратурами, которые засвидетельствованы в законах и указах

архаического периода в различных греческих полисах являются archontes,


80

prytaneis, demarchoi, agretai, platiwoinarchoi, hiaromnamones и damiourgoi [7, р.

135].

Второе событие, связанное с развитием этого периода – появление

истинных аристократов, класса, который приобрел монополию на эти новые

прописанные должности. Это можно проследить в архаической греческой

поэзии по появлению «элитарной» терминологии, которая проводит различия

между аристократической группой, называемой по-разному kaloi («красивый»

или «справедливый») agathoi («хороший) esthloi («хороший» или «храбрый»), и

гораздо более широкой группы посторонних или подчиненных, обозначенных

как («некрасивый» или «плохой») и deiloi («трусливый» или «убогий»). В

стихах, приписываемых Феогниду, адресат Кирн призван не для того, чтобы

общаться с kakoi, а есть, пить и сидеть с agathoi, так как именно от esthloi

можно научиться благородным вещам [2, 31–35].

Появление аристократического класса из числа влиятельных людей,

вероятно, является следствием археологически подтвержденного слияния

небольших сообществ, каждое из которых возглавляется их собственным

вождем, в большие городские общества. В Спарте, которая управлялась вплоть

до эллинистического периода двумя наследственными монархами из отдельных

родов, два царских могильника были расположены в разных деревнях [24,

3.12.8, 3.14.2]. Таким образом, вполне вероятно, что когда четыре деревни были

политически объединены, чтобы составить первоначальный полис Спарты,

басилеи двух из них отказались предоставить полную власть другим [25].

Возможно, не случайно поэт VII в. до н.э. Тиртей [2, фр. 4, 5] использует

термин basileis для обозначения спартанских царей, хот их официальное

название, по-видимому, было arkhagetai или «верховные вожди» [26, 6]. В этих

новых, расширенных социально-политических сообществах, было больше

потенциальных должностных лиц, чем было представлено магистратурами, –

следовательно, необходимо было принять принцип ротации, который


81

ограничивал срок пребывания в должности и количество раз, когда один

человек мог занимать ту же магистратуру.

Регистрация этих административных изменений занимает немного больше

времени в археологических свидетельствах. Во многих полисах открытые

пространства, начиная с VIII в. до н.э., возможно, выполняли функции агоры –

термин, который первоначально означал просто «сбор» перед тем, как

обозначать определенное место, отведенное для совещательных встреч и, в

конечном итоге, коммерческих сделок.

Существует точка зрения, что элементы, которые в конечном итоге

сделали демократию реальностью, можно проследить до скрытой идеологии

эгалитаризма, которая возникла в VIII в. до н.э. Рассматривая рост количества

захоронений в Аттике в VIII в. до н.э., Я. Моррис [27] утверждал, что рост –

это не столько прямое отражение демографической ситуации, сколько

следствие того факта, что более широкая дифференциация политического

сообщества предоставила доступ к формальным – и, следовательно,

археологически видимым – захоронениям, что свидетельствует о новой, более

инклюзивной и равноправной идеологии, которая составляет

основополагающий момент города-государства.

Позже он развил эту идею дальше, определив, так называемую

«срединную» доктрину, учитывая литературные свидетельства Гесиода, и

элегических поэтов Тиртея, Солона, Фокилида и Ксенофана, которые

исключали женщин, рабов и чужеземцев, чтобы построить сообщество равных

граждан мужского пола. Он утверждает, что возникла «элитарная» идеология,

представленная гомеровским эпосом и лирическими поэтами, Сафо и Алкеем,

которые стремились устранить различия между греками и не греками,

мужчинами и женщинами, а также смертными и божествами, чтобы провести

основное разделение между элитами и не элитами [28, р.155–191; ср. 29, 30].


82

Проблема этого утверждения заключается в том, что элегическая поэзия,

равно как и лирическая, по-видимому, изначально циркулировала внутри

совершенно аристократического контекста симпозиума или застолья. Кроме

того, для более тщательного изучения этих свидетельств, показательна [31, p.

57–62] критика Солона [2, фр. 13.39–40] как трусливого или несчастного

человека (deilos), который думает, что он хороший человек (agathos) и

красивый (kalos), или то, как он оправдывает несколько консервативный

характер его реформ, объясняя, что он не хотел поделить богатое отечество в

равной степени между «еsthloi и kakoi» [2, фр. 34], вряд ли выделяет его как

человека из народа. Точно так же, когда Фокилид [2, фр. 12] провозглашает, что

«много вещей лучше всего подходят для тех, кто посередине (mesos); именно в

середине я хочу быть в полисе», вполне возможно, что он выступает за

нейтралитет между противостоящей элитой, а не хвалит средний класс. Что

касается Гесиода, хотя у него могут быть претензии к магистратам, которых он

считает коррумпированными, он никогда не ставит под сомнение право элит на

осуществление власти, как видно из его басни о ястребе и соловье [17, 202–

212].

Насколько мы можем судить, в течение большей части архаического

периода занятие высших должностей было ограничено узким классом элиты,

который изначально формировался по рождению, а затем, вероятно, в течение

VI в. до н.э., на основе имущественного ценза. В Афинах только в 457 г. до н.э.

архонство было открыто до третьего из четырех сословий – зевгитов [18, 26.2].

Чтобы считаться гражданином, необходимо было иметь доход в 200 медимнов

(примерно 8000 кг. пшеницы или 6500 кг. ячменя), для чего потребовались бы

участки земли не менее девяти га [32, p. 55–57]. Учитывая, что средний размер

земельных владений в эпоху классики составлял около 5 га, это немалый

уровень благосостояния и, вероятно, означает, что даже в V в. до н.э. более

половины населения Аттики не могло претендовать на высшие должности. Еще


83

более элитарной была должность афинских казначеев, которая по-прежнему

была доступна представителям высшего класса, пентакосамедимнам, доход

которых составлял более 500 медимнов в год и, вероятно, они составляли лишь

малую часть населения [18, 8.1; 33].

Аргументы в пользу ранней идеологии эгалитаризма были также сделаны

со ссылкой на «гоплитов» – тяжело вооруженных пехотинцев, которые

появляются на исторической арене в конце VIII и начале VII вв. до н.э. [34; 35;

36, р. 47–52]. Равные ответственность и сплоченность, которые должны были

продемонстрировать воины в фаланге, считаются аналогом их равного статуса

в политическом собрании [37, р. 400; 38, р. 41]. И все же эта аргументация

основана на, вероятно, ошибочном предположении, что все члены фаланги

были оснащены одинаково и вносили равный вклад в сражение. Во-первых, это

вопрос стоимости. В большинстве греческих городов-государств гоплиты

должны были вооружаться и приобретать обмундирование за свой счет. Хотя

мы очень мало знаем о стоимости оружия и доспехов в архаический период,

надпись [19, 44B], датируемая концом VI в. до н.э., устанавливает правила для

афинских поселенцев на острове Саламин, от которых требуется предоставить

свое военное снаряжение стоимостью не менее 30 драхм. Так как ежедневный

заработок опытного мастера этого времени вряд ли превышал, в лучшем

случае, одну драхму, трудно полагать, что архаический полис мог выставить

эффективные армии, если бы от каждого пехотинца ожидалось, что он снабдит

себя полным гоплитским защитным вооружением: бронзовым шлемом, кирасой

и наголенниками, копьем и мечем, а также большим тяжелым круглым щитом

[39; 32, р. 52–53].

Во-вторых, древние авторы предполагают, что не все ряды фаланги

вносили равный вклад. Ксенофонт [40, Mem. 3.1.8] попросил молодого

человека сказать Сократу, что стратег должен поставить свои лучшие войска в

передние и задние ряды, и его худшие – в середине. Точно так же Арриан [41,


84

Tact. 12.2] сравнивает гоплитовскую фалангу с ножом, где передний ряд служит

клинком, а остальные ряды, хотя они и слабее, прибавляют вес клинку. По

словам Ксенофонта [42, Lak. Pol. 11.8], спартанцы практиковали сложные

учения, чтобы сильнейшие всегда были лицом к вражеской линии. Так как

только самые богатые могли позволить себе лучшее защитное вооружение,

очевидно, что именно они стояли в передних рядах фаланги, поэтому и в

архаической поэзии, и в погребальных эпитафиях элиты стремятся подчеркнуть

свою военную службу en promachois («в первом ряду»). Так, например, Тиртей

[2, фр. 10–11] обращается в большинстве своих увещеваний к воинам,

сражающимся в первом ряду, которых он называет agathoi или esthloi, или

«потомством непокоренного Геракла», в то время как надпись на базе kouros,

датируемая около 530 г. до н.э. и обнаруженная на юге Аттики, просит

путников, «остановиться и выразить скорбь возле могилы тех, кого

безжалостный Арес однажды уничтожил в первом ряду» [43, р. 143–144].

Другими словами, гоплитская фаланга, не столько выражала эгалитаризм

политического организма и воплощала его в вооруженных силах, сколько

закрепляла и увековечивала статусные различия, которые характеризовали

ранний греческий полис в более общем плане [44; 45; 7, р. 163–170].

Если некоторые гоплиты были «более равными», чем другие, в фаланге, то

это следовало из того, что у каждого человека была своя роль в защите города.

Это не эгалитаризм, который является ключом к принятию политических

решений в период архаики, а скорее дифференцированное участие – вероятно,

пережиток небольших общин темных веков, где ненадежная власть вождя

побудила бы его искать широкий консенсус в отношении его решений.

Значительным свидетельством в этом отношении является так называемая

Большая Ретра из Спарты. Цитируется она только у Плутарха, в жизнеописании

Ликурга, и ее использование архаично даже для Плутарха. Если это тот самый

текст, на который ссылается Тиртей [2, фр. 4; ср. 46, 7.12.5–6], то он должен


85

датироваться первой половиной VII в. до н.э., что делает его самым ранним

«конституционным» документом, которым мы располагаем для греческого

мира. После обсуждения религиозных и административных вопросов, Ретра

предусматривает создание совета из тридцати старейшин вместе с двумя

archegetai, или царями [26, 6]. Интересно постановление в Ретре: «Если народ

постановит неверно, старейшинам и царям распустить» [26, 6].

Хотя Плутарх и, вероятно, Аристотель до него, считал, что последнее

предложение было добавлено позднее, объединенные показания Тиртея и

Диодора предполагают, что право вето было частью документа с самого начала

[47, р. 29–30]. Собрание граждан (demos) может обсуждать и голосовать за

положения, внесенные аристократическим советом, – другими словами,

ожидается их участие в процессе принятия решений, но их решение не

является обязательным для исполнительной власти.

Насколько представительным был спартанский случай? Для классических

авторов Спарта всегда выступала особняком: действительно, это единственный

греческий полис, которому Геродот [48, 6.56–60] посвящает «этнографический»

портрет, родственный его описаниям учреждений и обычаев персов, египтян

или скифов. Тем не менее, последние исследования показывают, что то, что

обозначалось термином «спартанский мираж» было продуктом конца VI, если

не начала VI вв. до н.э. [49; 50; 51; 47, р.169–184] и архаичная Спарта,

возможно, не была такой нетипичной в действительности. Дело не в том, что

demos не хватало своего представительства. К классическому периоду их

интересы защищали пять избранных ephors – учреждение, введение которого

может датироваться VI вв. до н.э., учитывая его отсутствие в Ретре. Народный

совет (boule demosie) засвидетельствован на Хиосе в надписи, датируемой

около 575–550 гг. до н.э. [19, 8], и пока остаются некоторые вопросы

относительно того, создал ли Солон совет 400 в начале VI вв. до н.э. в Афинах,

или он был создан во время реформ Клисфена в последнее десятилетие VI вв.


86

до н.э. [18, 21.3]. Однако даже в Афинах Ареопаг оказывал значительное

влияние как аристократический совет, состоявший из бывших архонтов вплоть

до 462 г. до н.э., когда Эфиальт лишил его большей части прежних полномочий

[18, 25]. Действительно, возвращаясь к отношениям между политическими и

военными обязанностями, есть веские основания утверждать, что толчком к

окончательному установлению демократии в Афинах стало то, что решающую

роль в морской победе при Саламине в 480 г. до н.э., сыграли менее богатые

члены demos, а не более богатые гоплиты, которые внесли величайший вклад в

битву, которая сильно повлияла на исход Греко-персидских войн.

Граница между элитами и народом всегда должна была быть

проницаемой. Стихи, приписываемые Феогниду, часто жалуются на смешанные

браки между Esthloi и Kakoi, в результате чего те, кто раньше ничего не знал о

справедливости или законах, но носили изодранные козлиные шкуры и жили за

пределами полиса, теперь стали agathoi, тогда как те, кто когда-то был esthloi,

теперь являются deiloi [например, 2, 53, 183–92]. Тем не менее, на когнитивном

уровне эти две категории были противоположными.

Одна из проблем, с которыми пришлось столкнуться Солону в начале VI в.

до н.э. была ситуация, когда афиняне, которые имели долги, были проданы в

долговое рабство за границу [2, Солон, фр. 4, 34; 18, 2.5–6]. Решение, которое

было принято в Афинах, – запретить кредиты под залог личности и

аннулировать частные и государственные долги, освободить тех, кто был

порабощен в Аттике, и репатриировать тех, кто был продан за границу.

Устанавливая нижний цензовый порог, ниже которого свободно рожденные

члены сообщества не могли опускаться, Солон определил границы гражданства

и, исходя из этого, афиняне были вынуждены смотреть на рабов как на

движимое имущество [52, р. 132–133; 7, р. 191–196].

Спарта приняла другое решение проблемы. В какой-то момент, вероятно, в

VIII в. до н.э., спартанцы распространили свое влияние на Северную Лаконию


87

путем завоевания соседних: эти так называемые perioikic города, продолжали

оставаться автономными в своих внутренних делах, но были обязаны

следовать спартанскому руководству во время военных предприятий [53]. В

южной Лаконии, территории, которая была аннексирована, а жители

превращены в илотов, ремесленники вынуждены были вносить свою долю от

производства своим спартанским господам. С конца VIII в. до н.э. спартанцы

начали распространять институт илотии в Мессению на юго-западе

Пелопоннеса, и существуют некоторые намеки на то, что к VIII в. до н.э. у них

также были виды на юг Аркадии [48, 1.67–68; 1.82] и на восточное побережье

Пелопоннеса [48, 1.82; 24, 3.2.2]. Существует дискуссия о том, в какой степени

конфликт был вызван стремлением к территориальному завоеванию [32, р. 19–

33]: вопросы чести и мести, наряду с обещанием обогащения от добычи,

являются причинами, которые обычно используются древними авторами в

связи с такими конфликтами. В конечном счете, приобретение дополнительной

земли было мало использовано, так как не было создано условий для

привлечения рабочей силы. Фессалийцы, видимо, таким же образом

эксплуатировали своих соседей, превращая некоторых из них в perioikoi и

подчиняя других (penestai), возводя, фактически, в статус крепостных, схожий

со статусом илотов [54; 55; 56, р. 139–144, 167–168]. Доказательства

эксплуатации зависимых групп населения также существует для Сикиона,

Аргоса, Сиракуз, Византия, Гераклеи Понтийской и Крита [57].

Результатом – если не целью – этих завоеваний было укрепление границ

между свободными, если не полностью обособленными, гражданами и

эксплуатируемым населением, которое было полностью исключено из

политической жизни. Самопознание границ, определяющих гражданство,

может, однако, быть подкреплено как включением в коллектив граждан, так и

исключением. В определенных обстоятельствах города-государства могут

принять решение включить соседей в состав гражданского коллектива. Такие


88

действия часто приводили к переупорядочению фил или триб – политических

и военных подразделений полиса, по которым были распределены все

граждане. Примерно в середине VI в. до н.э. Демонакс Мантинийский был

приглашен в Ливию, в Кирену, для реформирования системы phylai после

сокрушительной потери семи тысяч солдат в битве против ливийцев и после

длительного периода разногласия между различными группами,

проживающими в Кирене, а также между ее правителями-монархами [48,

4.161]. Тот факт, что одна из трех новых phylai была предназначена для

потомков переселенцев из Фер и рerioikoi, возможно, указывает что последние

недавно были включены в состав граждан Кирены. Немного ранее тиран

Клесфен реформировал систему триб в Сикионе, на севере Пелопоннеса [48,

5.68], и заманчиво рассматривать это как одно из последствий нападения,

которое Сикион совершил на соседний город Пилос.

Можно также предполагать, что реформы Клисфена, заменившего

первоначальные четыре афинских родовые филы на десять новых,

административных, были частично разработаны для интеграции вновь

зачисленных граждан из сельских общин на юге и востоке Аттики [58; 59, р.

123–146; 7, р. 218–225].

3. Складывание тиранических режимов

Не совсем ясно, как описанные выше процессы протекали с появлением в

VII в. до н.э. и VI в. до н.э. «тиранических» режимов в нескольких греческих

городах-государствах. Наше понимание этого явления затруднено тем, что

очень немногие из источников, в которых отражено правление тиранов,

являются действительно современными этому времени, и в значительной

степени происходят из элитных родов, которые стремились получить

вознаграждение за противодействие или даже изгнание автократов из своих

городов. В качестве примера можно привести Алкмеонида из Афин, который

зашел так далеко, что признался в подкупе Дельфийского оракула, чтобы


89

претендовать на вознаграждение за изгнание тирана Гиппия в 510 г. до н.э. [48,

5.62–63]. Более того, общая точка зрения на тирана как, в некотором смысле,

«неконституционного» правителя, многим обязана более поздним

политическим теоретикам, и особенно Аристотелю, который, будучи

наставником Александра Великого, стремился отличить нелегитимные формы

монархии от легитимных.

На самом деле, тираны, которые происходили из рядов элиты [60],

применяли ту же тактику силы, насилия и убеждения, что и их

аристократические конкуренты, и их цель состояла в том, чтобы доминировать,

а не разрушать олигархии, которые управляли архаичным греческим полисом

[61]. Несмотря на в целом отрицательный тон литературных свидетельств,

тираны не приостановливали нормативные механизмы управления. Например,

в Афинах отец Гиппия, Писистрат, имел репутацию управлять всем «в

соответствии с законами» [18, 16.8]. Фукидид [8, 6.54.5] соглашается с этим,

говоря, что при Писистрате и его сыновьях город продолжал использовать

существующие законы, за исключением того, что они всегда заботились о том,

что один из представителей их собственной партии занимал должность

магистрата.

4. Политика вне монополии

Необходимо также обратиться к двум сферам деятельности, которые не

были полностью монополизированы полисом, а именно – религии и экономике.

Создание монументального городского храма, такого как храма Аполлона в

центре Эретрии, когда-то считалось одним из самых ясных указаний для

появления полиса, поскольку оно предполагает, что государство взяло на себя

ответственность за культ своего божества-покровителя, и также может

рассчитывать на верность своих граждан [6, р. 33, 52-54; 62, р. 338–339]. В

действительности трудно точно установить, по чьей инициативе было

предпринято возведение таких конструкций, но Ф. де Полиньяк [63] отметил,


90

что самые ранние монументальные святилища часто не те, которые

расположены в городских центрах, а те, что расположены в сельской

местности на некотором расстоянии от города, и он утверждает, что функция

таких святилищ состояла в том, чтобы отделять полис от окружающей

территории.

Проблема этой гипотезы заключается в том, что она предполагает раннее

соединение трех определений полиса как городского центра, его территории и

его политического сообщества, в единое целое, что, как мы видели выше, более

вероятно, является результатом долгосрочной эволюции. Кроме того,

литературные свидетельства, на которых де Полиньяк основывает свой

аргумент, относятся к более позднему времени, в то время как археологические

свидетельства, показывают другую ситуацию. В святилище Геры,

расположенном в 8 километрах к северо-востоку от Аргоса и представляющее

собой архетипический пример де Полиньяка, материальные остатки кажутся

явно отличными от известных в Аргосе и, возможно, Герайон не был

исключительно святилищем до 460-х годов, когда Аргос подчинил соседние

общины и включил их граждан в состав своего полиса [64]. В святилище

Посейдона на Коринфском перешейке культовая деятельность

засвидетельствована примерно с середины XI в. до н.э., почти за три столетия

до того, как любое городское поселение может быть задокументировано в

Коринфе [65; 66].

Другие, предположительно, «внегородские» святилища, имеют скорее

«международный» избирательный округ. И в святилище Геры в Перахоре,

недалеко от Коринфа, и в святилище Геры на острове Самос, найдено большое

количество металлических посвящений не греческого происхождения.

Учитывая также наличие египетских зеркал с иероглифическими надписями,

посвященных богине Мут, можно предположить, что не все эти посвящения

могли быть предметами роскоши для обеспеченной греческой элиты, и что эти


91

святилища служили узловыми точками в культовой сети, были широко

известны и не делали различий между различными этническими группами

населения. Это так называемые Panhellenic (панэллинские) святилища, которые

представляют собой наиболее очевидный пример религиозных организаций за

пределами контроля одного полиса. Свидетельство культа в Олимпии восходит

к X, если не XI вв. до н.э., и предполагает, что святилище первоначально

служило нейтральным местом встречи вождей из Аркадии и Мессении [67, p.

57–85]. Святилище, вероятно, не попало под контроль Элиды до первой

четверти V в. до н.э. Святилище Аполлона в Дельфах, с другой стороны,

изначально находилось под управлением местного сообщества, Амфиктионии

или консорциума сообществ из центральной Греции – вероятно, уже с VII в. до

н.э. [7, p. 134–154].

Все же представители, которые входили в Дельфийскую Амфиктионию,

представляли не полисы, а ethne – то есть фессалийцев, беотицев, фокейцев,

жителей Локр. Такие города, как Спарта или Приена, на Анатолийском

побережье, могли быть представленными на совете в силу их принадлежности к

дорийскому и ионийскому ethne соответственно. Стоит также отметить, что

доказательства специально построенных административных зданий в таких

святилищах, как Олимпия и Дельфы, относятся к более раннему времени, чем

для многих полисов, побуждая И. Стрем [68] предположить, что это была

администрация святилища, которая служила образцом для управления полисом,

а не наоборот.

Экономика архаичного греческого мира была основана преимущественно

на сельском хозяйстве, с последующим включением скотоводства. Несмотря на

доводы об обратном [37, р. 25–176], все данные свидетельствуют о том, что в

течение большей части архаического периода подавляющее большинство

независимых греческих племен занимались сельским хозяйством для

пропитания, производя лишь скромные излишки, которые можно было


92

обменять на местных рынках. Обмен на большие расстояния, прежде всего на

предметы роскоши, изначально находился в руках элиты. Изменение

происходит во второй половине VI в. до н.э., когда археологические

свидетельства указывают на интенсификацию сельскохозяйственной практики,

которая привела к производству больших излишков. Это также период, когда

изобразительное искусство начинает представлять четкое различие между

специально построенными торговыми судами и военными кораблями.

Появился новый класс, который получил средства к существованию

благодаря заморской торговле, но такие торговцы были, в лучшем случае,

маргинальными членами политического сообщества, вероятно, из-за

невозможности постоянного проживания в полисе и, следовательно, не

возможности участвовать в процессах принятия решений [7, р. 237–249].

Со времени недавнего открытия, что самые ранние монеты чеканились в

меньших номиналах, чем предполагалось ранее [69], ученые стали более

склонны доверять мнению Аристотеля [1, 1.3.13–14], что чеканка была введена

в качестве средства для обмена товарами на большие расстояния. Видимо не

случайно, что самые ранние серебряные монеты в Греции – Эгины, Коринфа, и

Афин – стали чеканиться незадолго до середины VI в. до н.э. [70]. Такие

протовалюты, безусловно, могли служить полисному сообществу, будь то

выплаты или штрафы, хотя они могли также быть использованы для вручения

призов победителям в спортивных состязаниях или предоставления приданого.

Введение чеканки позволило создать более обширную и удобную среду для

обмена, стоимость монет гарантировалась эмблемами, напечатанными на них

[71, р. 94–110]. Многие полисы, особенно такие, как Эгина, которые были в

большей степени зависимы от коммерческих доходов из-за нехватки

отечественных сельскохозяйственных ресурсов, чеканили свои монеты;

возможность продажи их для каких-либо нужд до 5 процентов дороже, чем их

номинальная стоимость, служила одним из возможных источников доходов в


93

органы, выдававших лицензию [72]. С другой стороны, большому количеству

полисов было удобнее признать валюты других греческих городов-государств,

и начать чеканить свои валюты гораздо позднее, если вообще начать. Другими

словами, существуют только слабые доказательства того, что архаические

греческие города-государства проводили или направляли экономическую

политику.

Примеры из религиозной и экономической практики представляют

свидетельства о том, что полис был одной из массы пересекающихся и

сквозных сетей власти и авторитета, а не атомическим строительным блоком,

который регулирует совокупность отношений между общинами в архаическом

греческом мире. Это становится более заметным в последующий классический

период с появлением союзов-гегемонов и федеративных государств, чье

происхождение, хотя в настоящее время в значительной степени не совсем

понятно, безусловно, восходит к периоду за столетия до Греко-персидских

войн [73, р. 104–121]. Тем не менее, во многом благодаря характеру

имеющихся в нашем распоряжении доказательств, именно полис представляет

нам наилучшие доказательства характера управления и развития политических

систем в архаический период.

Заключение

Таким образом, греческие политические системы – это феномен sui

generis. Им присущи качества универсальной парадигмы, которая неизменно

вдохновляла политических деятелей и мыслителей во все времена. В настоящее

время исследование греческих политических систем и институтов имеет особое

обаяние. В европейском сообществе правительства традиционно включены в

политические макроструктуры представительной демократии и

парламентаризма. В этой атмосфере древнегреческие политические системы, по

всей вероятности, самый актуальный и, возможно, самый передовой

исторический опыт прямой демократии.


94

В то же время, демократия была лишь одной из многих форм

политических систем в греческом мире. Это не было ни предполагаемой

нормой, ни непревзойденным эталоном; она находилась под постоянной

угрозой изменения или вообще отказа в пользу другой политической

конфигурации [74]. В любом случае, если демократия в ее классическом

варианте будет реализована, она потребует постоянных переговоров, а вместе с

этим и общей способности идти на компромисс. Этот аспект греческих

политических систем, несомненно, представляет тот практический опыт,

который невозможно сбрасывать со счетов.


1. Аристотель. Политика // Сочинения в 4-х томах. – Т.4. Перевод

С. А. Жебелева. – М., Мысль, 1983. – 832 с.

2. Античная лирика / Пер. М. Гаспарова. – М.: Художественная

литература, 1968. – 625 с.

3. The Greek Renaissance of the 8th Century BC: Tradition and Innovation /

Ed. Hagg R. – Stockholm, 1983. – 225 р.

4. Hansen M.H. Polis: An Introduction to the Ancient Greek City-State. –

Oxford: Oxford University Press, 2006. – 140 р.

5. Morris I. The early polis as city and state // City and Country in the Ancient

World. – 1991. – Р. 25–57.

6. Snodgrass A. Archaic Greece: The Age of Experiment. – London: M. Dent,

1980. – 236 р.

7. Hall J.M. A History of the Archaic Greek World, ca. 1200–479 BCE. –

Malden: MA, 2007. – 321 р.

8. Фукидид. История / Пер. и примеч. Г. А. Стратановского. – Л.:

Наука, 1981. – 543 с.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3%D0%B8%D0%B9_%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

https://ru.wikipedia.org/wiki/1981


95

9. Гомер. Одиссея / Пер. В.А. Жуковского. – М.: Художественная

литература, 1985. – 320 с.

10. Berent M. Hobbes and the «Greek tongues» // History of Political Thought.

– 1996. – № 17. – Р. 36–59.

11. Hansen M.H. Was the polis a state or a stateless society? // Even More

Studies in the Ancient Greek Polis Centre. – Stuttgart, 2002. – Р. 9–47.

12. Fortes M. African Political Systems. – London: Oxford University Press,

1940. – 301 р.

13. Whitley J. Social diversity in Dark Age Greece // Annual of the British

School at Athens. – 1991. – № 86. – Р. 341–365.

14. Morris I. Archaeology and Archaic Greek history // Archaic Greece: New

Approaches and New Evidence. – London: Duckworth, 1998. – Р. 1–91.

15. Snodgrass A.M. 1986. Interaction by design: the Greek city-state // Peer-

polity Interaction and Socio-political Change. – Cambridge, 1986. – Р. 47–58.

16. Raaflaub K.A. A historian’s headache: how to read «Homeric society» //

Archaic Greece: New Approaches and New Evidence. – London: Duckworth, 1998. –

Р. 169–193.

17. Гесиод. Труды и дни // Эллинские поэты VII—III вв. до н. э. Эпос.

Элегия. Ямбы. Мелика— М.: Ладомир, 1999. – C. 29–68.

18. Аристотель. Афинская полития / Пер. С.И. Радцига. –. М.:

Государственное социально-экономическое издательство, 1937. – 255 с.

19. Archaic Times to the End of the Peloponnesian War / ed. C.W. Fornara,

2nd ed. – Cambridge Cambridge University Press, 1983. – 432 р.

20. Гесиод. Теогония. Полное собрание текстов / Пер. В. В. Вересаева,

О. П. Цыбенко. – М.: Лабиринт, 2001. – 256 с.

21. Гомер. Илиада / Пер. Н.И. Гнедича. – Л.: Наука, 1990. – 560 с.

22. Yoffee N. Myths of the Archaic State: Evolution of the Earliest Cities,

States, and Civilizations. – Cambridge: Cambridge University Press, 2005. – 272 р.


96

23. Inscriptiones Creticae. T. I-IV. Ed. M. Guarducci. – Roma, 1935-1950.

24. Павсаний. Описание Эллады. В 2 т. – М.: АСТ-Ладомир, 2002. Т. 1. –

496 с., Т. 2. – 512 с.

25. Cartledge P. The origins and organisation of the Peloponnesian league //

Sparta. – Edinburgh, 2002. – Р. 223–230.

26. Плутарх. Ликург // Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух

томах, М.: издательство «Наука», 1994.

27. Morris I. Burial and Ancient Greek Society: The Rise of the Greek City-

State. – Cambridge Cambridge University Press, 1987. – 262 р.

28. Morris I. Archaeology as Cultural History: Words and Things in Iron Age

Greece. – Malden: MA, 2000. – 358 р.

29. Kurke L. The politics of in Archaic Greece // Classical Antiquit. – 1992. –

№ 11. Р. 91–120.

30. Kistler E. Kampf der Mentalitaten: Ian Morris’ elitist versus middling-

ideology? // Griechische Archaik. Interne Entwicklungen, externe Impulse. –

Berlin 2004. – Р. 145–175.

31. Irwin E. Solon and Early Greek Poetry: The Politics of Exhortation. –

Cambridge: Cambridge UP, 2005. – 350 р.

32. Wees H. van. Greek Warfare: Myths and Realities. – London: Duckworth,

2004. – 349 р.

33. Foxhall L. A view from the top: evaluating the Solonian property classes. –

London, 1997. Р. 113–136.

34. Snodgrass A.M. The hoplite reform and history // Journal of Hellenic

Studies. – 1965. – № 85. – Р. 110–122.

35. Snodgrass A.M. 1993. The hoplite reform revisited // Dialogues d’histoire

ancienne. – 1993. – № 19. – Р. 47–61.

36. Wees H. van. The Homeric way of war: the Iliad and the hoplite phalanx //

Greece and Rome. – 1994. – № 41. – Р. 1–18, 131–155.


97

37. Hanson V.D. The Other Greeks: The Family Farm and the Agrarian Roots

of Classical Civilization. – Berkeley: University of California Press, 1999. – 596 р.

38. Vernant J.-P. Myth and Society in Ancient Greece. – Bristol, 1980. – 280 р.

39. Connor W.R. Early Greek land warfare as symbolic expression // Past and

Present. – 1988. – № 119. – Р. 3–29.

40. Ксенофонт. Сократические сочинения. – СПб.: АО «Комплект», 1993.

– 416 с.

41. Арриан. Тактическое искусство. – СПб.: Факультет филологии и

искусств СПбГУ; Нестор-История, 2010. – 286 с.

42. Ксенофонт. Лакедемонская полития (пер. Г. А. Янчевецкого с

исправлениями и примечаниями) // Зайков А. Общество древней Спарты. –

Екатеринбург: Изд. Уральского ун-та, 2013. С. 178–194.

43. Jeffery L.H. The Local Scripts of Archaic Greece: A Study of the Origin of

the Greek Alphabet and its Development from the Eighth to the Fifth Centuries BC. –

Oxford: Clarendon Press, 1990. – 481 р.

44. Bowden H. Hoplites and Homer: warfare, hero cult and the ideology of the

polis // War and Society in the Greek world. – London: Routledge, 2012. – Р. 45–63.

45. Storch R. The Archaic Greek Phalanx, 750–650 BC // Ancient History

Bulletin. – 1998. – № 12. – Р. 1–7.

46. Диодор Сицилийский. Греческая мифология (Историческая

библиотека). – М., Лабиринт, 2000. – 371 с.

47. Cartledge P. Spartan Reflections. – London and Berkeley: Duckworth

Publishers, 2001. – 276 р.

48. Геродот. История. / Пер. и прим. Г. А. Стратановского. – Л.:

Наука, 1972. – 600 с.

49. Meier C. Athens: A Portrait of the City in its Golden Age. – New

York: Metropolitan Books, 1998. – 628 р.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3%D0%B8%D0%B9_%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

https://ru.wikipedia.org/wiki/1972


98

50. Hodkinson S. Lakonian artistic production and the problem of Spartan

austerity // Archaic Greece: new approaches and new evidence. – London, 1998. –

Р. 93–117.

51. Hodkinson S. Property and Wealth in Classical Sparta. –

London: Routledge, 2000. – 427 р.

52. Manville P.B. The Origins of Citizenship in Ancient Athens. – Princeton:

Princeton University Press, 1990. – 265 р.

53. Shipley G. The dependent Perioikic poleis of Laconia and Messenia // The

polis as an urban centre and as a political community. – Copenhagen: Kongelige

Danske Videnskabernes Selskab, 1997. – Р. 189–291.

54. Sordi M. La lega tessala. – Rome: Istituto Italiano per la Storia Antica,

1958. – 387 р.

55. Lehmann G.A. Thessaliens Hegemonie uber Mittelgriechenland im 6.

Jahrhundert v. Chr. // Boreas. – 1983. – № 6. – Р. 35–43.

56. Hall J.M. Hellenicity: Between Ethnicity and Culture. – Chicago, 2002. –

312 р.

57. Wees H. van. Conquerors and serfs: wars of conquest and forced labor in

Archaic Greece // Helots and their masters in Laconia and Messenia: histories,

ideologies, structures. – Center for Hellenic Studies, Trustees for Harvard University,

2003. – Р. 33–80.

58. Anderson G. Alkmeonid «homelands», political exile, and the unification

of Attika // Historia. – 2000. – № 49. – Р. 387–412.

59. Anderson G. The Athenian Experiment: Building an Imagined Political

Community in

60. Ancient Attica, 508–490 BC. – Michigan: Univ. of Michigan press, 2003. –

307 р.

61. Libero L. de. Die archaische Tyrannis. – Stuttgart, 1996. – 479 р.


99

62. Anderson G. Before tyrannoi were tyrants: rethinking a chapter of early

Greek history // Classical Antiquity. – 2005. – № 24. – Р. 173–222.

63. Coldstream J.N. Geometric Greece, 900–700 BC. – London: Routledge,

2003. – 453 р.

64. Polignac F. de. Cults, Territory and the Origins of the Greek City-State. –

Chicago: University Of Chicago Press, 1995. – 204 р.

65. Hall J.M. How Argive was the «Argive» Heraion? The political and cultic

geography of the Argive plain, 900–400 BC // American Journal of Archaeology. –

1995. – № 99. – Р. 577–613.

66. Gebhard E. The evolution of a Pan-Hellenic sanctuary: from archaeology

towards history at Isthmia // Greek Sanctuaries, New Approaches. – London:

Routledge, 1993. – Р. 154–177.

67. Morgan C. The evolution of a sacral «landscape»: isthmia, perachora, and

the early Corinthian state // Placing the gods: Sanctuaries and sacred space in ancient

Greece. – New York, 1994. – Р. 105–142.

68. Morgan C. Athletes and Oracles. – Cambridge: Cambridge University

Press, 1990. – 324 р.

69. Strøm I. The early sanctuary of the Argive Heraion and its external

relations (8th to early 6th century BC). Conclusions // Proceedings of the Danish

Institute at Athens. – 2009. – № 6. – Р. 73–159.

70. Kim H.S. Small change and the moneyed economy // Money, labour and

land: approaches to the economies of ancient Greece. – London and New

York, 2002. – Р. 44–51.

71. Kroll J.H., Waggoner N.M. Dating the earliest coins of Athens, Corinth,

and Aegina // American Journal of Archaeology. – 1984. – № 88. – Р. 325–340.

72. Schaps D.M. The Invention of Coinage and the Monetization of Ancient

Greece. –Michigan: University of Michigan Press, 2004. – 293 р.


100

73. Kroll J.H. Silver in Solon’s Laws // Studies in Greek Numismatics in

Memory. – L. A., 1998. – Р. 2232–2252.

74. Larsen J.A.O. Greek Federal States. Their Institutions and History. –

Oxford: Clarendon Press, 1968. – 537 р.

75. A Companion to Ancient Greek Government. – Wiley Blackwell, 2013. –

590 p.


101

УДК 130.2

ТВОРЧЕСТВО В ЦЕННОСТНОЙ СТРУКТУРЕ БЫТИЯ

Архипова Ольга Валерьевна

д.ф.н., доцент

ФГБОУ ВО «Санкт-Петербургский государственный

экономический университет»

Шор Юрий Матвеевич

д.ф.н.,пофессор

ФГБОУ ВО «Российский государственный институт

сценических искусств»

Аннотация: работа посвящена исследованию метафизики творчества.

Подеркивается, что творческое мышление, а, шире, вообще творчество,

представляет собой внутренний диалог, столкновение и взаимодействие

принципиально различных схем, логик, за которыми стоят уникальные

культурно-исторические миры. Авторы сосредотачивают внимание на

выявлении философских и культурологических граней творчества,

подчеркивая, что оно относится к основным экзистенциалам человеческого

бытия.

Ключевые слова: творчество, ценности, художник, художественный

образ, время.

CREATIVITY IN THE VALUE STRUCTURE OF BEING

Аrkhipova Olga Valerievna

Shor Uriy Matveevich

Abstract: The work is devoted to the study of metaphysics of creativity, the

main idea is that creative thinking, and, more generally, creativity, is an internal

dialogue, collision and interaction of fundamentally different schemes, logics, behind

which stand unique cultural and historical worlds. The authors focus on the

identification of philosophical and cultural aspects of creativity, emphasizing that it

belongs to the main existentialists of human existence.

Key words: creativity, values, artist, artistic image, time.


102

1.1. Свобода, выразительность, органичность – три

условия и три лика творчества.

Творческому процессу, безусловно, присущи некие объективные

закономерности. Их, видимо много, в пределе – бесконечно много, как

атрибутов у спинозовской субстанции. Но должны быть и основополагающие –

попытаемся, для начала, выделить хотя бы три, думается, главных. Это –

свобода, выразительность, органичность.

Прежде всего, творческий процесс должен быть спонтанным, внутренне

свободным. Только полное освобождение от зажимов, блокировок,

закрепощенности, только полное расслабление, открывает чакры творчества.

Это хорошо видно на примере пения. Полноценный вокал имеет место, только

если он свободен, если голос льется вольно, если ему не мешают мышечные

зажимы, работает дыхание, пение осуществляется «в правильной позиции». И

только такое пение дает удовлетворение, является источником радости.

О чуде подлинного пения прекрасно писал великий Тито Гобби: «Пусть

во время пения в душе вашей пылает огонь (…) Стоит вам улыбнуться (если,

конечно, улыбка к месту) – и голос ваш начнет излучать радость. Пойте с

удовольствием и помните, что подлинная красота – внутри вас. Даже

уродливый человек может быть прекрасен на сцене» [1, с.12].

Свобода – главное условие раскрытия духовно-творческих потенций.

Творческий процесс – это вырвавшийся на волю дионисийский поток свободы.

Выразительность – другой лик творчества. Творческий акт обязан быть

выразительным, т.е. доносящим до зрителя, читателя, слушателя свое

содержание и через это реально воздействующим на него. Выразительность

связана с необходимостью «выноса» результатов творческого процесса вовне.

Переживание – то, что происходит внутри нас, наши эмоции, душевные

бури, мысли. То, как мы себя видим, чувствуем, все богатство наших


103

состояний – все это переживание. Переживание, передает нам смысл

окружающего для нас, наше ценностное отношение к нему окружающему.

Но дионисийский поток переживания должен «предстать», явиться, войти

в структуру реальности, стать участником живого всеобщего бытия. Это

происходит в представлении, когда мы следим за собой как бы «со стороны»,

начинаем видеть себя глазами других. Представление отчасти носит стихийный

характер, отчасти сознательно строится, конструируется. Свойство

выразительности коррелирует и с самими универсальными определениями

эстетического, если эстетическое понимается как выраженность некоего

содержания в чувственно воспринимаемой форме.

Третьей ипостасью творческого процесса, важным условием его

полноценности и подлинности, выступает органичность. Дать суммарное

определение органичности нелегко, хотя, вообще говоря, органичность – это

естественность, правдивость, убедительность. Допустим, актер играет какого-

то исторического персонажа, например, Петра Великого. Сколько бы мы не

изучали русского царя, сколько бы книжек о нем не прочли, мы не узнаем, а в

каком-то смысле и не может узнать, каким «на самом деле» был Петр. Потому

что для «полного познания» надо было бы «переселиться» в то время, в конец

XVII – первую четверть XVIII века, впитать «аромат» той эпохи, видеть Петра

глазами его современников и т.д. Но ведь задача артиста вовсе не в том, чтобы

изобразить Петра таким, каким он был – задача искусства принципиально

другая. Актер должен воссоздать правдоподобный образ самодержца, сыграть

его органично, т.е. так, чтобы в сознании зрителя, поверяющего свое

впечатление анализом и интуицией, какими-то таинственными путями возникла

уверенность: «Да, Петр мог быть таким!». Тут нечто похожее на определение

Аристотеля: «поэзия говорит не том, что было, а о том, что могло быть по

возможности или вероятности».


104

Убедительность, органичность – что это такое, откуда она берется? Один

актер, убедителен, другой – нет, один поражает правдивостью своей игры (а

правдивость сама по себе приносит высокое наслаждение), другому не веришь

ни на грош. Органичность – это «совпадение чего-то с чем-то», синтез того,

что я вижу с тем, что должно быть, согласие с какими-то «внутренними»

законами воспроизводимой реальности. Часто говорят: ну, позвольте, это же

все субъективно, ведь, и «убедительность-то» у каждого своя! Не скажите,

внутри этой субъективности обязательно прячется некая «объективность».

Даже у иллюзий есть свои законы.

Та же схема: «свобода» – «выразительность» – «органичность»

прослеживается и в нашей обыденной жизни. Прежде всего, человек должен

становиться свободным, обязан найти свою индивидуальность, протоптать

тропинки к самореализации. «Человек должен стать тем, кем он является», –

подчеркивает Э. Фромм. Причем, речь идет не просто «вообще о человеке»,

хотя и это правомерно, но и о данном конкретном индивиде. Мераб

Мамардашвили говорил об этом же, только другими словами: «Человек должен

исполниться», т.е. исполнить роль самого себя. Только ведь сначала себя надо

найти… Многие и многие люди, по мнению российского философа, проживают

«не свою» жизнь.

Жизнь должна быть выразительной, человек, как сказал бы молодой

Маркс, обязан опредметить свою сущность, выявить, выразить себя, перевести

внутреннее во внешнее, что-то «сказать» своей жизнью, оставить след, не

обязательно в произведении, а в общении, в воздействии на других людей, в их

памяти.

Наконец, жизнь надо прожить органично, т.е. в соответствии с чем-то,

прожить правдиво. Не просто правдоподобно как в случае исполнения роли, а

именно правдиво, ища в себе внутреннюю истинность, совпадение с образом

Человека. Это особенно важно и особенно трудно в современных условиях, ибо


105

мы живем в мире симулякров, подобий, иллюзорных вещей и идей «как если

бы» они были настоящими.

Есть жизнь во всем богатстве ее проявлений, и есть искусство как

выражение, отражение, воссоздание жизни в художественных образах. Но и

жизнь, саму жизнь, можно рассматривать как искусство, творчество, для

которого нужен талант.

Но жизнь и творчество все же не одно и то же. Жизнь хаотична,

непредсказуема, нередко трагична, сплошь и рядом иррациональна.

Естественно, поэтому, желание «придумать» ее, сделать гармоничной,

законченной, уподобить художественному произведению. Трагичны судьбы

тех, кто стремится из жизни своей создать художественное произведение –

иррациональность жизни сокрушает гармонию чаемого образа.

1.2. Об «объективности» творческого процесса

Понимание того, что творчество представляет собой объективную

духовную форму, никак не сводимую к произволу художника, что у него свои,

вполне определенные законы, что идеальное начало также реально и обладает

своим субстанциальным бытием, как и начало материальное – это понимание

связано с именами Платона, Канта, Гегеля, отчасти, в области познания

социально-исторических закономерностей Маркса, в России в 60-70-ые годы

ХХ века – Эвальда Ильенкова.

Категории свободы и несвободы в известной мере коррелируют с

проблемой взаимоотношения гуманитарного и «естественнонаучного» знания.

Думается, наиболее четко эту проблему поставил германский мыслитель

Вильгельм Дильтей (1833-1911), разделив теоретическое знание на «науки о

природе» и «науки о духе». Но «науки о природе» это не только и не просто

«естествознание», как это может показаться, исходя из «общих соображений».

По логике рассуждений Дильтея «науки о природе» – те способы познания, в

которых предмет знания «внеположен» субъекту. Напротив, в «науках о духе»


106

предмет знания обнаруживается как бы «внутри субъекта». В науках о природе

я холодно, отстраненно «изучаю», «постигаю», «объясняю» предмет (так

астроном изучает в качестве внешней реальности звездное небо, так социолог

отстраненно постигает, предположим, молодежную субкультуру.

Науки о природе – объясняют, науки о духе – понимают. В науках о духе

я «припоминаю» предмет, ибо он всегда со мной – вот где работает знаменитая

формула Платона «Знание есть припоминание». Почему? Да потому что

предмет наук о духе, актуально или потенциально, содержится во мне, знание о

нем надо только «вызволить» из потаенных глубин моей души, оно там «уже

есть». В науках о природе это невозможно. Я не могу «припомнить», например,

строение атома, я обречен изучать это в природном, внешнем мире, проводить

эксперименты, собирать материал, обобщать его и т.д. А «припомнить» Блока я

могу. Потому что реальный Блок – это «блоковское начало во мне».

Вспомните знаменитое стихотворение:

Ночь, улица, фонарь, аптека

Бессмысленный и тусклый свет

Живи еще хоть четверть века

Все будет так, исхода нет.

Умрешь – опять начнешь сначала

И повторится все как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

Внимательно вглядитесь в эти строки. Нигде не сказано, что перед нами

петербургская ночь, петербургский канал, петербургская аптека, но это все

именно петербургское и никакое другое, мы это зримо чувствуем. Откуда же я

взял это интуитивно-ясное ощущение «петербуржести»? Да оттуда же, из своей

души. Моя интуиция как бы слилась с поэзией Александра Блока. Кто говорит

в этих стихах, от чьего имени они произносятся? Я говорю. От моего имени.


107

Говорю я, но словами Блока. Моя душа переживает эту «ледяную рябь канала».

Но почему словами Блока? Потому что Блок – великий поэт, ему удалось

выразить мое (как и тысяч других) ощущение ночного города на Неве, мое

переживание, мое состояние. Блок помог мне «вспомнить» ту эмоцию, которая

привела его к созданию его творения. А помог, потому что нашел те

единственные слова, которые эту эмоцию рельефно выражают.

Об этом же, по сути дела, слова Даниила Андреева из его бессмертной

«Розы Мира»: «Я видел его летом и осенью 1949 года (это когда философ сидел

в лагере!). Кое-что рассказать об этом – не только мое право, но и мой долг. С

гордостью говорю, что Блок был и остается моим другом, хотя в жизни мы не

встречались, и когда он умер, я был еще ребенком. Но на некоторых отрезках

своего пути я прошел там же, где когда-то проходил Блок. Я встречал его в

трансфизических странствиях уже давно, много лет, но утрачивал

воспоминания об этом. Лишь в 1949 году обстановка тюремного заключения

оказалась способствующей тому, что впечатления от новых ночных странствий

с ним вторглись уже и в дневную память» [2, с. 577-578].

Или вспомним размышления А.Ф. Лосева о том, что ему не нужен

холодный («естественнонаучный») ньютоновский космос бесконечных

пространств, это равнодушное черное вместилище звезд и планет, не имеющее

никакого отношения к человеческой душе, а нужен теплый, близкий

(«гуманитарный») античный космос, пропитанный богами, мифом, эротикой,

этот грандиозный небосвод, объемлющий человека, существующий и

осуществляющий себя в живом соитии с человеческим сознанием и

личностным переживанием.

Попервоначалу, кажется, что гуманитарный мир, мир «наук о духе»

всецело субъективен. Но это не так. Он объективен особой объективностью,

объективностью идеального, духовного, и это имеет прямое отношение к

природе творческого процесса. Да, он осуществляется в сознании, в


108

пространстве субъективного – в то же время, по своей сути, по своему составу,

по своему «качеству» - он всецело объективен, находится как бы (но именно

как бы) вне индивидуального сознания, имеет «онтологическую» природу.

Существуют, однако, специфические феномены, находящиеся «на

границе» между «естественнонаучным» и «гуманитарным», и размышляющий

об этом теоретик попадает в своеобразную ловушку, ибо предмет его познания

оказывается и здесь, и там. В такую «ловушку», с нашей точки зрения, попали,

в частности три крупнейших мыслителя XIX – XX веков: Маркс, Фрейд и

Станиславский (наверное, могли бы быть выбраны и какие-то другие имена).

Потому что, повторяем, есть феномены, одновременно и «объективные» и

«субъективные», и «законосообразные» и «свободные».

Карл Маркс, как известно, искал объектив признанные законы развития

общества, объективные законы истории. Существуют ли такие законы? Да,

скорее всего, существуют. Их природа может быть социально-экономической

(как у самого Маркса), или духовной (как у Гегеля), или фатумной (как у

стоиков и Льва Толстого), или это могут быть циклы в духе Освальда

Шпенглера или Арнольда Тойнби. В этом, плане, история –

«естественнонаучный процесс», и она – «наука о природе». С другой стороны

мы знаем (и, думается, Маркс это хотя бы отчасти понимал, хотя, в духе своего

века склонялся больше к детерминизму) – история поливариантна, она не

однолинейна, в ней есть пространство непредсказуемости, свободы.

Характеризуя природу исторического процесса как, закономерного, Маркс тут

же добавляет: «Однако правомерен и случай (…) Среди прочего правомерна и

свобода» [3, с. 48]. В этом плане история – «наука о духе», тип гуманитарного

знания.

Зигмунд Фрейд, как мы знаем, искал силы, управляющие нашим

сознанием: сублимации либидо, законы бессознательного. Существуют ли

такие законы? Еще как существуют! Над человеком сплошь и рядом властвуют


109

подводные стихии, тем более страшные, что осознание их было бы для него

слишком болезненным, тягостным или противоречило бы сложившейся

самооценке. Неприятна проявленная нами осознанная ненависть, но

многократно страшнее ненависть неосознанная, загнанная в подсознание,

которая, тем не менее, гложет нас изнутри. Разрушителен осознанный страх,

но гораздо хуже страх неосознанный, имеющий свойство прятаться за другими

эмоциями, например, за эмоцией агрессии. Прекрасна любовь, реально

присутствующая в человеческой душе, любовь которую человек не таит ни от

себя, ни от других, но гораздо мощнее, а то и страшнее, разрушительнее

любовь подспудная, томящее, властно подчиняющее всего человека

неосознанное влечение, страсть, в которой не хочешь или не можешь себе

признаться.

В то же время, не существует однозначной, бесспорной власти

бессознательного, ибо, как только человек находит в себе силы осознать ее, как

эта власть начинает «растворяться». И потом – что значит «бессознательное»?

Бессознательное ведь тоже сознание, только «неосознанное», не доведенное до

интуитивной декартовой отчетливости. У человека есть свобода, у человека

есть выбор, человек в принципе может (но только в принципе, потому что

сплошь и рядом не может) осознать вытесненные влечения и желания.

Осознать, а значит стать их хозяином. В этом смысле теория бессознательного

– это «наука о духе».

Наконец, К.С. Станиславский стремился открыть закономерности

творческого процесса, способы «раскупорки» органической, живой

артистической природы в условиях актерского существования. Есть ли такие

законы? Безусловно, есть. Это, например, законы органичности,

выразительности, сценической правды, законы максимально возможного

освобождения творящей стихии артиста. При этом великий реформатор театра

хотел найти некоторые достаточно «стандартные» условия, при котором


110

оптимально реализовалось бы полноценное существование актера в

предлагаемых ролью обстоятельствах, условия, годные для всех,

художественные процедуры, которые бы «неотвратимо» вели к нужному

результату. Станиславский нащупывал «верный путь», который бы вел к цели.

Понимание «несвободы» творческого процесса имеет и другую

немаловажную сторону, несущую, в том числе, и глубокий психологический

смысл. Это понимание того, что не «Я» – творчество, не «Я» – творческий

процесс. Творческий процесс – во мне, он такая же реальная вещь, как и

предметы вокруг меня. Творческий процесс представляет собой нечто

объективное, он живет и развивается во мне точно также как растет плод в теле

матери. Мы подчинены его законам, мы должны понять, как и что в нас

происходит, ответить творчеству, прислушаться к биению его сердца. Недаром

говорят – творческий дар, нечто, пришедшее к нам свыше, что недопустимо

разменять по пустякам. Великая Елена Образцова говорила: «Мне дарован был

голос, и я не вправе была растратить этот дар». Талант нам дан, как мы

говорим, «дан Богом», а уж наше дело, как этим богатством распорядиться.

Глубоко понял объективность творческого процесса, онтологию законов

творчества, непроизвольность творческого акта великий русский религиозный

мыслитель И. Ильин, вспомним хотя бы его работу «Основы художества. О

совершенном в искусстве». Не случайно Ильин шел от Гегеля, это была,

конечно, гегелевская школа, не случайно «истоком и тайной» его философии

была докторская диссертация «Философия Гегеля как учение о конкретности

Бога и человека». Ведь заслуга Гегеля в том и состоит, что он всесторонне

обосновал объективно-реальную природу духовного. Именно от этой

объективной реальности отталкивался Ильин, создавая свою грандиозную

религиозно-философскую концепцию.

Да, далеко не со всеми конкретными оценками Ильиным тех или иных

литературных, музыкальных или живописных явлений можно согласиться. Он


111

слишком «сурово» и явно несправедливо оценивает представителей новой

«модернистской» и «авангардистской» эпохи в истории искусства. Но в своих

общетеоретических представлениях, в своих принципах, русский мыслитель,

несомненно, прав. Прав, прежде всего, когда пишет о непридуманности

творческого процесса, когда говорит об объективных критериях

художественности, неподвластных духовному произволу, когда размышляет о

«подлинном» или «неподлинном» вдохновении, о «чистых» или «нечистых»

его истоках, об его «замусоренности» в сегодняшнем творческом акте, прав,

когда говорит о пагубной суетности моды в искусстве.

«Будь верен законам эстетической материи, – пишет Иван Ильин, –

овладей ими до полной, царственной властности над ними, до полной

органической гибкости и легкости; и, осуществляя их, подчини их живую

комбинацию и самую материю воплощаемому эстетическому образу и

изображаемому художественному предмету» [4, с. 140].

«Только духовный человек может понять, что произведение искусства

измеряется не субъективным «нравится – не нравится», но объективным

совершенством; особым критерием совершенства, не «умственно-мысленным-

познавательным»; не «нравственно-добродетельно-праведническим»; не

«гражданственно-лояльным» или «прогрессивно-социальным»; и не

«догматически-вероисповедно-религиозным», а особым – художественно-

эстетическим, не сводимым к другим критериям и не разложимым на их

элементы» [4, с. 116].

И наконец: «Вкус всегда остается субъективным. Но субъективный вкус

может быть глубок, прозорлив, утончен и верен, а может быть и наоборот –

мелок слеп, груб, пошл и, главное, неверен» [4, с. 117]. Да, вкус тоже не

произволен!

Что психологически удостоверяет объективность творческого процесса,

служит ее доказательством? То, что ты ощущаешь себя не хозяином, а слугой


112

творческого потока, видишь в себе посредника, медиума между миром

реальным и миром идеальным, между пространством действительности и

дионисийской мощью творческой силы. Либо ты ощущаешь себя сильным и

всемогущим, тогда ты «раскрутился» и освободил дорогу художественным

импульсам – либо непреодоленными остались зажимы, комплексы, тогда мотор

чихает, кашляет, а везет тихо, тряско… Но не гордись успехом, это, в каком-то

смысле не твоя заслуга – благодари Бога (как благодарил его гениальный

Рублев, сотворив свою «Троицу»), что тебе открылось, тебе даровано.

Конструктивная работа мысли напоминает дерево: сначала поднимаемся

по стволу, потом по толстой ветке, она в свою очередь разделяется на

маленькие веточки, живет, ветвится, покрывается листьями. Бывает и так, что

побежал по ветке, запутался в них, забыл про ствол (т.е. про тот главный

стержень, на котором все держится…).

Еще один момент, порождающий творческий процесс, можно было бы

назвать «субъективно-объективным». С точки зрения фрейдовского

психоанализа, в успешном творчестве работает принцип удовольствия или

принцип удовлетворения. Подлинно развернувшийся творческий процесс

приносит чувство радости. Эта, казалось бы, совершенно банальная истина, на

самом деле, выступает в качестве важнейшего критерия осуществления

полноценного творчества. Предположим, вы прочитали лекцию, читали, вроде

бы, неплохо, содержательно, выразительно, и слушали ее, кажется,

внимательно. А удовлетворения, чувства удовольствия, - нет. Значит, что-то

было «не то». Чувство удовлетворения – важнейший психологический

критерий удачи, хотя, конечно, не единственный. Ему не просто можно, ему

нужно доверять, но тут требуется предельная честность перед самим собой. Не

лгите себе, что удовлетворение есть там, где, на самом деле, его нет. Потому

что только реальная удовлетворенность принесет вам чувство радости, покоя,

даже счастья.


113

Необходимо сказать также о единстве тела, души и духа в творческом

процессе. Телесное, душевное и духовное вообще органически связаны в

человеке. Так, например, та или иная болезнь может быть связана с

соматическими неполадками, а может быть следствием разрушительных

процессов в психике («душе») или деформаций мировоззрения («духа»).

Любой процесс носит «телесно-душевно-духовный» характер. Сознание,

готовое к творчеству, должно быть чистым. «Критика чистого разума» - так

назвал Кант главный свой труд. Это, безусловно, относится к творчеству, к

философии творческого сознания, ибо творчество работает только в

пространстве чистого сознания. Чистое сознание – что это? Это сознание,

освобожденное от предрассудков, от дурной, своевольной субъективности, от

некритически принятых господствующих мнений, стереотипов,

неотрефлексированных склонностей и предпочтений, вообще, редукция всего,

что по Декарту, вызывает сомнение, подозрение, освобождение всего состава

моего сознания от наносного, суетного, случайного, привходящего, процедура,

после которой на первый план, выходит только незамутненное понимание,

видение предметов такими, каковы они по своей сути. Это как бы

осуществление гуссерлевского призыва «назад к вещам». Творчество возникает

в таком сознании, в котором мы отвлекаемся от всего «реального», от любой

фактичности, от всего, что идет ко мне «извне». У Гуссерля это называется

феноменологическая редукция. Надо, отказавшись от всего эмпирического

состава мира, сосредоточиться лишь на идеях, сущностях, смысловых сгустках

реальности. Что же это значит?

Предположим, вы читаете лекцию о философии Ницше. По какому

праву? Вы ведь не знали немецкого философа, у вас нет живого представления

о его жизни, его индивидуальности – вы, однако, выносите все это за скобки.

Далее, вы что читали всю литературу о Ницше, да еще на языках? Конечно же,

нет, лишь малую, ничтожную часть. Но и от этого вы абстрагируетесь. Может


114

быть, вы штудировали все сочинения Ницше, да еще на языке оригинала?

Безусловно нет, читали лишь малую часть, в русских переводах. Неважно. Ведь

ваша задача не в том, чтобы пересказать содержание книг Ницше (это особая

задача, которая тоже может быть поставлена), дело даже не в том, чтобы

прочитать какой-то объем литературы о великом мыслителе, а также его

самого. Надо просто читать Ницше, погружаться в его тексты, критически

приобщаться к его мысли, почувствовать его интеллектуальное состояния.

Итак, мы отбросили все, что можно вынести за скобки. Что же осталось?

Здесь самый главный пункт феноменологического метода. Ваша задача в том,

чтобы погрузить слушателя в «мир Ницше», вселенную его мысли и

переживания, зажить одной жизнью с его сознанием, отбросив все «лишнее»,

внешнее: историческое, социальное, биографическое, даже текстовую

конкретику его работ. Конечная цель состоит в том, чтобы, в меру

возможности, увидеть то, что увиделось немецкому философу, умственным

взором при помощи интеллектуальной интуиции постичь природу и сущность

ницшевского духовного мира, понять, что он хотел нам сказать, прояснить те

вопросы, которые ставил перед собой Ницше и которые пытался по-своему

решить. А ведь он был глубоко оригинальный мыслитель!

Вот, только одна из сонма его удивительных мыслей: «Тем людям, до

которых мне есть дело, я желаю страдания, одиночества, болезни, истязаний,

бесчестья, - я желаю им, чтобы они познали глубокое переживание к себе,

жалкое положение побежденного у меня нет к ним никакого сострадания,

потому что я желаю им единственного, что нынче может доказать, ценен

человек или нет – чтобы он держал удар» [5, с. 462].

Достойна свежего прочтения и осмысления идея Фрейда о творчестве как

сублимации подавленного и вытесненного материала нашего сознания.

Известную триаду Фрейда («Оно», «Я», «Сверх-Я») можно упростить до двух

компонентов: «Я» и «Оно». «Оно» – это «котел кипящих влечений», желаний,


115

стремлений (что очень важно – таящихся в подсознании!) Но не только. Это

еще и важные для нас состояния, источники глубинных наслаждений, бездна

наших мистических переживаний, наиболее значимые чувственные комплексы

и т.д. Эта бездна, это подполье требует контроля порой подавления, им надо

управлять, иначе могут начаться непредсказуемые последствия. В качестве

контролирующей инстанции выступает Я – контроль при помощи разума и

воли. Предположим, в какой-то ситуации в вас начинает расти страх. Вы

подавляете его разумом или останавливаете волевым усилием.

Контроль необходим, ибо в качестве альтернативы – духовная и

душевная гибель. Психическая болезнь – это победа «Оно», поглощение «Я»

материалом «Оно», ситуация, когда оно перестает контролироваться волей и

разумом. Беда похмельных состояний (пьющие это знают) состоит именно в

этой потере контроля, душа как бы лишается точки опоры, проваливается в

бездну. Этот провал сопровождается (у людей, склонных к похмельному

синдрому) жуткими психическими состояниями – страхом, тоской, отчаянием,

в пределе человека ждет психическая болезнь. Не случайно многие случаи

суицида происходят именно в ситуации похмелья. Гибельный путь!

Но есть другой – художественное (да и не только художественное)

творчество. Если человек одарен соответствующей способностью, он может

направить поток энергетики Оно в конструктивное русло, «сублимировать»

содержание всей бездны в творческий акт. Признаками таланта, а тем более –

гения, является, во-первых, наличие мощного подсознательного пласта (он,

видимо, есть у многих, но разнится по объему, структуре, содержанию) и во-

вторых, наличие способности этот пласт «извлекать», сублимировать, находить

для него язык, создавать на его материале художественные образы.

Отчетливее всего описанный механизм проявляется у художников

индивидуально-мистического склада, таких, например, как Александр Блок.

Поэзия Блока – выявление мощной иррациональной струи, переживание мира


116

как таинственного, темного хаоса, из которого поэт извлекает чарующие звуки

гармоний. Подлинная (а не придуманная) мистичность Блока (коренящаяся,

конечно, в индивидуальных особенностях его психики, его биографии), его

личная бездна, дали ему возможность увидеть бездну России – страшную,

катастрафическую, но и чарующую, манящую. Об этом писал в связи с Блоком

другой русский мистик, удивительный мыслитель – Даниил Андреев: «Любые

берлоги утробной, кромешной жизни, богохульство и бесстыдство, пьяный

омрак и разврат –

Да, и такой, моя Россия

Ты всех краев дороже мне.

Не только такой, но уже именно такой. Слышатся бубенцы бешеных

троек, крики хмельных голосов, удалая песня – то ли разгул, то ли уже разбой, -

и она, несущаяся в ведовской, колдовской пляске» [6, с. 567].

Отметим также, что творчеству можно дать парадоксальное определение:

творчество – это переход времени в пространство. Да, творчество, как это ни

странно звучит, осуществляется без времени. Вернее, так: без времени

осуществляется сам творческий процесс, сама его неуловимая субстанция, – его

оформление, структурирование, фиксация на каком-то языке, конечно, требуют

времени. Вспоминаются слова Моцарта: «Замыслив симфонию, я сначала вижу

ее всю, целиком». Заметим: симфония не «пробегает» в сознании Моцарта за

какие-нибудь доли секунды, а звучит сразу и вся.

Вспомним «Капитал» Маркса. Как известно, капитализм Маркс исследует

в категориях времени: необходимое время, прибавочное время, рабочее время.

И тут заложен глубокий смысл. Дело в том, что капитализм – строй,

существующий во времени, строй, количественный по определению, он

превращает качественные характеристики человеческого бытия в

количественные (количество нужно для извлечения максимальной прибыли,

капитал нарастает во времени, в отличие от творческого процесса, который


117

«нарастает» в пространстве). Деньги, вообще, по природе своей, как бы

обратный (в противовес известному закону диалектики) «переход качественных

различий в количественные», не случайно они – всеобщий эквивалент. Только,

эквивалент, безразличный к качественной определенности. Вот перед нами,

скажем, живописное полотно, несущее высокое художественное качество. А

природа денег измеряет это качество, спрашивает: «А сколько за него можно

дать?» Подобны деньгам такие феномены как Интернет (осуществляющий

переход многокачественного мира в биты информации), бюрократия (которую

не интересует, положим, качество педагогического процесса, личность

педагога, особенности его курса и т.д., а интересует только его количественная

сторона: план, отчет, соответствие циркуляру).

О коммунизме у Маркса речь идет как о принципиально другом

феномене, эпохе, опять заменяющей количественное – качественным. В тесной

связи с коммунизмом Маркс анализирует категорию свободного времени.

Свободное время (а коммунизм – это «царство свободы») это уже не совсем

время и даже совсем не время, а пространство всестороннего развития

сущностных сил человека. Коммунизм призван освободить творческую

природу человека. Вот, пожалуй, наиболее яркое рассуждение Маркса на этот

счет:

«На самом же деле, если отбросить ограниченную буржуазную форму,

чем же иным является богатство, как не универсальностью потребностей,

способностей, средств потребления, производительных сил и т.д. индивидов,

созданной универсальным обменом (…) Чем иным является богатство, как не

абсолютным выявлением творческих дарований человека, без каких-либо

других предпосылок, кроме предшествовавшего исторического развития,

делающего самоцелью эту целостность развития, т.е. развития всех

человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было

заранее установленному масштабу. Человек здесь не воспроизводит себя в


118

какой-либо одной только определенности, а производит себя во всей своей

целостности, он не стремится оставаться чем-то окончательно установившемся,

а находится в абсолютном движении становления»[7, с. 481-482].

Через все эти размышления проглядывает главная и очень оригинальная

идея: коммунизм у Маркса – пространство. При коммунизме необходимое,

прибавочное (в целом – рабочее) время и свободное время (которое уже «не

совсем» время) перестают быть временем, а становятся, пространством

развития сущностных сил человека. Выход за пределы времени – вот сущность

коммунизма по Марксу! Гипотетический Марксов коммунизм – царство

свободы, осуществившееся, наконец, пространство свободной человеческой

деятельности, царство творчества, а заодно и начало подлинной истории

человечества. Каково?

В этом плане, в высшей степени, интересен Марксов анализ категории

«труд». Маркс, как известно, делил труд не конкретный, абстрактный и

всеобщий. Конкретный труд – это производство конкретной качественной

определенности вещи, его продукт – «потребительская ценность» (стоимость).

Абстрактный труд – это трудовой процесс как таковой, взятый с точки зрения

количества затраченной умственной и физической энергии – он создает

меновую стоимость, т.е. субстанцию, делающую возможность обменивать

товары друг на друга, а позже – продавать и покупать их за деньги. Конкретный

труд – качественная категория, абстрактный – количественная. Деньги связаны

с абстрактным пониманием труда они сами – абстрактны. Между тем,

творчество – сугубо качественная категория, которая не может измеряться ни

деньгами, ни временем, затраченным на его «производство». Именно поэтому,

как отмечает Маркс «капиталистическое производство враждебно известным

отраслям духовного производства, например, искусству и поэзии» [8, с. 280].

Враждебно оно, добавим от себя и технократическим подходам, и тем более,

бюрократизации.


119

А теперь о всеобщем труде, имеющем непосредственное отношение к

природе творчества, а точнее говоря, к социально-историческому способу

бытования творчества. Маркс, заметим мимоходом, пишет: «Следует различать

всеобщий труд и совместный труд. Тот и другой играют в процессе

производства свою роль, каждый из них переходит в другой, но между ними

существует также и различие. Всеобщим трудом является всякий научный труд,

всякое открытие, всякое изобретение. Он обуславливается частью, кооперацией

современников, частью использованием труда предшественников. Совместный

труд предполагает непосредственную кооперацию индивидуумов» [9, с. 116].

Нет необходимости прибавлять, что всякое творчество, прежде всего,

художественное творчество (ибо мы убеждены, что любой творческий акт

носит, по природе своей, художественно-эстетический характер) – типичная

форма именно всеобщего труда.

Глубоко занимавшийся этой проблемой В.С. Библер отмечает, что «в

процессе научно-теоретического и художественного творчества (…) всеобщий

труд необходимо существует и непосредственно «участвует» в развитии

творческой личности, именно в его противопоставленности труду совместному

и в его сопряженности с ним»[10, с. 160].

А теперь вспомним, что Маркс говорил о коммунизме как пространстве,

освобождающем творческие силы человека. Тогда всеобщий труд оказывается

трудом, соответствующим коммунистической эпохе истории человечества,

парадоксально превращающей время, при помощи которого измеряются

жизненные, трудовые процессы человека (рабочего) в буржуазном обществе в

свободное пространство самореализации человеческой сущности при

коммунизме. Можно также сказать, что всеобщий труд есть производство

культуры (об этом размышляет выдающийся отечественный философ Вадим

Михайлович Межуев) [11, с. 162-164].


120

1.3. Творческий процесс: время и вечность

Творчество – кудесник времени, что-то оно делает со временем, как-то

трансформирует его. Творчество, в каком-то смысле, создает время, в процессе

творчества оказываются задействованными особые пространственно-

временные пласты человеческого бытия. Творческий процесс совершается в

принципиально других измерениях, чем те, в которых проходит наша

повседневная жизнь. И тем самым открываются новые горизонты для

самореализации человека, для проявления его сущности. Поэтому-то

творческий процесс дает такое ничем другим не заменимое наслаждение,

приносит светлую радость, освещает незримыми лучами нашу внутреннюю

жизнь. Как известно, творчество имеет и психотерапевтический эффект, ибо

восстанавливает целостность нашего личностного бытия, а ведь болезнь – не

что иное, как распад, разрушение этой целостности. В творчестве, как и в

любви, мы живем, поистине существуем, полноценно, гармонично и зримо, в то

время как в повседневной жизни мы часто живем ошибочно, фрагментарно.

В связи с этим в высшей степени интересна концепция времени

гениального мыслителя эпохи средневековья, знаменитого отца христианской

церкви Аврелия Августина – Августина Блаженного. Не будет преувеличением

сказать, что только в XX-XXI столетии по-настоящему открывается

бесконечное смысловое богатство августиновских представлений о времени.

Ибо зримо выявилась недостаточность и неадекватность реальности

ньютоновской картины мира. Что такое ньютоновское время? Прежде всего

(как и пространство) это измерение, не зависящее от «материи», от реального

поведения реальных процессов сущего. Ньютоновское время – это

абстрактный, «пустой», равномерный процесс. Отними у материи время –

останется сам материальный мир. Так же как пространство – чистое

«вместилище» материальных тел – «отними» пространство, останется то, что

находится «в нем». Такое понимание соответствовало науке XVII-XVIII веков,


121

перед которой возникла «картина мира», стремившаяся изучать физические

законы самой реальности, независимо от обстоятельств действия этих законов.

Это соответствует определенному типу мировоззрения, с точки зрения которого

«мир» вообще есть нечто отдельное, самостоятельное, самосущее по

отношению к условиям, порождающим его. В процессе становления науки

возникал «объективный», «естественнонаучный мир», исходя из которого

только и можно было развивать астрономию, механику, физику, биологию,

позже – социологию и т.п.

Парадоксально, но как раз в области естественнонаучного познания такой

доктрине был нанесен главный удар. Теория относительности Альберта

Эйнштейна построила совершенно другой образ реальности: она

предположила, что нет единого, абстрактного, «пустого» пространства-

времени, понятого как «вместилище» материи, пространственно-временной

хронотоп «вживлен» материально-реальные процессы, он динамичен,

искривлен, то сжимается, то расширяется, предстает в виде борющихся

энергетических полей, силовых протуберанцев. Время стало неотъемлемой

характеристикой динамичной, пульсирующей, разорванной реальности, мир

приобрел характер драматического действа.

Одновременно удар по объективному, независимому от сознания миру

был нанесен феноменологией Эдмунда Гуссерля. Феноменология показала, что

«реальность» неотъемлемо зависит от ее образа в сознании, реальность

«помещена» в сознание, без которого вообще не существует. Наше сознание не

отражает действительность, а строит ее. А тут подоспел и «принцип

дополнительности» Нильса Бора – оказалось, что даже физические процессы

зависят от условий наблюдения, электрон «ведет себя» по-разному в

зависимости от того, «смотрят» на него или нет.

За полторы тысячи лет до этих открытий радикально новую (а сегодня

ясно – во многом соответствующую современным представлениям) концепцию


122

мира во времени дал Августин. Она глубоко связала феномен времени с нашим

сознанием, органически соединила «объективное» с «субъективным». Время –

это «прошлое – настоящее – будущее». Человеческое бытие «временится», т.е.

просто «зависит» от времени, а разворачивается в нем. Исходя из категорий

«сущности» и «существования», можно сказать, что во времени «сущность»

наличествует через «существование». В существовании время выходит в

вечность, бесконечность, а ведь творчество это и есть выход в бесконечность.

Вдохновляющим моментом творчества является как раз этот переход времени в

вечность, что приносит нам ощущение беспредельности духовных сил, которая

одна есть признак жизни. Концепция времени Бл. Августина – это учение о

живом времени.

Что такое прошлое? С точки зрения однородного, экзистенциально-

безразличного ньютоновского времени, прошлое – это просто то, что было. Но

мало ли что было? В прошлом остался хаос событий, бесчисленных и

неопределенных. И какое отношение имеет это к нам? Если мы прошлое

понимаем просто как то, что состоялось до нас, – оно нереальное,

недействительное, непроясненное прошлое. Действительное прошлое – это

память, то, что мы помним, и помним не абстрактно, а как оставшееся в нашей

душе и в нашем сердце. Действительному миру соответствует не просто «то,

что есть», то, что обладает «качеством существования», а только то, что стало

частью нашего сознания. И тут сразу встает проблема – а в каком лике, в каком

образе, в какой эмоциональной ауре существуют феномены реальности?

Прошлое – это память. Характерны исследования Д.С. Лихачева,

посвященные духовной истории Древней Руси, роли и месту традиций в

культуре. Один из сборников ученого так и называется «Прошлое – будущему».

Главная идея работ Лихачева – живая значимость прошлого для сегодняшнего

дня, необходимость возвращения истории во всем богатстве ее содержания, в

полноте ее драм, величия и трагедий в современное сознание.


123

Вспоминается категория Dasein у Мартина Хайдеггера. Dasein – «тут

бытие», «здесь-бытие», «бытие-при». По существу Dasein можно определить

как бытие живое, несомненное, зримо-явленное. Истинное прошлое – это

Dasein прошлого, нечто, властно вторгшееся в наше сознание представшее в

нем во всей своей фактичности и несомненности.

Вопрос о настоящем. Настоящее – опять же не просто то, что мельтешит

у нас перед глазами, что «происходит». Настоящее – это подлинно явленное,

удивившее, может быть даже шокировавшее или вдруг осенившее, понятое,

вызвавшее восторг или страдание. Настоящее, по Августину – интуиция, то,

что мы глубинно прозрели, настоящее – Dasein настоящего, истина мгновения,

внезапно открывшаяся сознанию, его «здесь-и-теперь». Так понятое настоящее

открывает дорогу в вечность. Оказывается, вечность, бесконечность,

бессмертие обретаются не где-то «в иных мирах», а здесь, с нами, при нас. В

волшебстве творческого порыва этот факт обнаруживается с декартовой

несомненностью. С этим как раз и связан тот ни с чем несравнимый духовный

подъем, который испытывает творец, ведь в творчестве мы, без всякой мистики,

соприкасаемся с «мирами иными», с их мощной энергетикой.

Вопрос о будущем, пожалуй, самый сложный. Будущее потому и

будущее, что его еще нет, оно должно еще состояться. Каким оно будет – мы не

знаем. Существует прогнозирование, когда на основе тенденций, увиденных

сегодня, «вычисляются» возможные варианты грядущего. Есть предчувствия.

Владимир Соловьев, умерший в 1900 году, в последние годы усомнился в

возможности Богочеловечества, почувствовав, что двадцатое столетие будет

веком не Бога, а дьявола.

Важнейшая идея Августина – идея о том, что до сотворения мира Богом

времени не существовало. Эта мысль вытекает из того, что время

рассматривается мыслителем, прежде всего, как духовный феномен,

относящийся к жизни человеческого сознания. Дж. Реале и Дарио Антисери


124

пишут: «Августин обнаруживает, что время существует лишь в духовном мире

человека, который склонен разделить время на прошедшее, настоящее и

будущее: в собственном смысле надо бы вести речь о трех временах: настоящее

прошлого, настоящее настоящего, настоящее будущего» [12, с. 69].

Итак, вначале человек искусственно разделил единое время на различные

ипостаси, тогда как на самом деле оно – целостно. Но Августин идет дальше: в

каком-то смысле времени вообще нет, ибо, например, а о сотворения мира

Богом его не существовало. Значит, существуют области реальности, которые

не подчиняются временным измерениям. Времени нет в памяти. Времени нет в

любви. Времени нет в пространстве творчества. Время – дело души. «Ведь

именно душа надеется, имеет намерение, вспоминает: то, что она ждала

посредством ее намерений и действий, становится материалом воспоминаний»

[12, с. 69]. В душе время и исчезает. Похожую идею высказывает в XVIII веке

Иммануил Кант: пространство и время – только формы нашего восприятия,

способы миропереживания, структуры, в контексте которых осуществляется

постижение окружающего, а не объективные характеристики реальности самой

по себе.

Реальность мира, его подлинное, действительное присутствие для нас по-

разному осуществляется в прошлом, настоящем и будущем. В каком-то смысле

единственно реально прошлое – ведь оно то, что состоялось, случилось,

произошло. Если что-то было, его уже не изъять из состава бытия. По

Хайдеггеру, прошлое – фактичность, «заброшенность». В модусе прошлого мы

закинуты в ту жизнь, которая стала реальностью, которая сбылась. Вот почему

прошлое нельзя изменить – в нем проигран лишь один из вариантов

возможного. Но реально, для нас, прошлое существует в форме памяти, как

Dasein. Оно – не просто то, что было, а то, как это «было» видится нашему

сознанию, то, как оно осталось в памяти отдельного человека или в памяти

народа. Поэтому может «перестать быть» и то, что было. Прошлого нет, оно


125

налично не присутствует, оно потому и прошлое, что прошло. Как мы

нервничаем, как переживаем, когда впереди нас ждет что-то тяжелое,

неприятное, какие-то страдания… Но вот оно стало прошлым, его больше нет –

и на сердце легко! К счастью, все проходит. Но и к несчастью тоже…

В этом, к слову сказать, непредсказуемость истории. Историческое

прошлое – это не просто то, что было. Было всякое. И взгляд на него может

быть любой. Прошлое «непредсказуемо» потому, что реальность слита в нем с

воображением, а действительность неразъемна с мифом, сама историческая

реальность существует только сквозь призму отношения, интерпретации,

способов осознания и понимания.

С другой точки зрения, реально только настоящее, то, что происходит

«здесь-и-теперь». Настоящее – истинно полноценное Dasein, ибо оно с

несомненностью наличествует. Только в настоящем что-то происходит,

действительно совершается, вершится. Экзистенциальный выбор

осуществляется только в настоящем, тут выявляется все его

негарантированность, вариативность. В этом – драма настоящего. Модус

настоящего, по Хайдеггеру – обреченность вещам. Что это означает? В

прошлом мы находимся в мире ставшего, объективного – мы в силах изменять

только его понимание, истолкование, видение. В настоящем мы «обречены»

своей свободой, своими решениями, своими действиями вступать в диалог с

ситуацией, совершать поступки, изменять положение вещей. Настоящее

напоминает фрейдовский принцип реальности, то, с чем наше либидо

вынуждено взаимодействовать, «принимать во внимание».

Двусмысленность настоящего, однако, состоит в том, что настоящее

мимолетно – оно в каждое мгновение становится прошлым, «застывает» в

прошлом. Оно есть, наличествует, наличествует как полноценное Dasein,

предстает в виде полноты происходящего – но вот оно исчезло, растворилось во

времени, стало прошедшим. Жить настоящим – неизбежно, но тот, кто живет


126

только в настоящем, лишен полноценных жизненных пространств, ибо есть еще

прошлое и будущее.

Поэтому еще в каком-то другом смысле наиболее реально – будущее.

Понятое по августиновски, оно – надежда, упование, а по хайдеггеровски –

проект. Жизненные акты человека невозможны без постоянного

«опрокидывания» себя в будущее, без соизмерения себя с ним, без включения

себя в перспективу, вдохновленности этой перспективой. Время «временнится

из будущего» – замечает Хайдеггер. Будущее – это вера в то, что сегодняшние

нерешенные проблемы могут и должны быть решены завтра, что завтра

обязательно осуществиться то, что не осуществилось сегодня. Жизнь без

прошлого – ущербна, в пределе – это жизнь манкурта, но она так или иначе

возможна. Жизнь без настоящего непредставима (хотя можно сказать, что

жизнь, например, в постоянном алкогольном опьянении или наркотическом

дурмане лишена истинно настоящего), настоящее всюду «преследует» нас. Но

самое трагическое – это существование без будущего, ибо это существование

без перспектив, без упования, без надежды.

По-настоящему полноценная жизнь человеческого сознания органически

соединяет прошедшее, нынешнее, грядущее. Полноценное сознание живет

одновременно и тем, что было, свершилось, и тем, что происходит «здесь-и-

сейчас», и проектом будущего. Полноценное Dasein – это органический синтез

всех трех модусов бытия.

Творческое сознание выходит за рамки «ньютоновского» времени,

понятого как поток, движущийся от прошлого к будущему, как сумма

сменяющих друг друга состояний. В нем нет последовательных событий, все

там совершается одновременно. Творчество возрождает мифологические

структуры ментальности, прошлое в нем трансформируется в настоящее,

будущее в прошлое, время может течь разнонаправлено, одновременно

двигаться «вперед» и «назад». Творящая сила вообще выходит за границы


127

времени в пространство осуществления, хронология теряет свое значение.

Поэтому творческое сознание выходит в вечность. Творящая энергия по

природе своей разворачивается, только если она переживает, зримо ощущает

пространство бесконечности, она погружена в Вечность, становится

сопричастной ей. Вечность, бесконечность – не временная категория, не

миллиарды лет, проходящие – до нас и после нас (по Гегелю это – «дурная

бесконечность»). Вечность как отмечал Мераб Мамардашвили – это то, что

происходит с нами «здесь-и-сейчас». И в этом главный парадокс творческого

сознания.


1. Гобби Т. Мир итальянской оперы – М., 1989.

2. Андреев Д.Л. Роза Мира, М., 2007.

3. Маркс К. Экономические рукописи. 1857-1861 гг. Первоначальный

вариант «Капитала», Ч. I, М., 1980.

4. Ильин И.А. Собр. соч. в 10 тт. Т. 6. Кн. I. М., 1996.

5. Ницше Ф. Полн.собр.соч., т. 12, М., 2005.

6. Андреев Д.Л. Роза Мира, М, 2007.

7. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1861 гг. Первоначальный

вариант «Капитала», Ч. I, М., 1980.

8. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т. 26, ч. I. М., 1962.

9. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т. 25, ч. I. М, 1961.

10. Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры. Два философских

введения в двадцать первый век. М., 1991.

11. Межуев В.С. Идея культуры. М., 2006.

12. Реале Дж. И Антисери Д. Западная философия от истоков до наших

дней. Т. 2. Средневековье. СПб., 1994.

© О.В. Архипова, Ю.М. Шор, 2019


128

РАЗДЕЛ 2

АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ СОВРЕМЕННОГО

ОБРАЗОВАНИЯ

УДК 376

ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА ОРГАНИЗАЦИИ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПО ОБЕСПЕЧЕНИЮ

АДАПТАЦИИ И ИНТЕГРАЦИИ ДЕТЕЙ МИГРАНТОВ В ХАНТЫ-

МАНСИЙСКОМ АВТОНОМНОМ ОКРУГЕ-ЮГРЕ

Минаева Елена Ивановна

к.п.н., доцент

АУ ДПО ХМАО-Югры

«Институт развития образования»

Аннотация: в данной работе раскрывается актуальность проблемы

адаптации и интеграции детей мигрантов, представлена положительная

практика организации образовательной деятельности по обеспечению

адаптации и интеграции детей мигрантов в Ханты-Мансийском автономном

округе – Югре, рассматриваются эффективные механизмы адаптации и

интеграции детей мигрантов в современном образовательном пространстве

школы.

Ключевые слова: адаптация, культурно-языковая адаптация, интеграция,

дети мигрантов, образовательная деятельность, механизмы адаптации и

интеграции детей мигрантов.

GOOD PRACTICES OF EDUCATIONAL ACTIVITIES ORGANIZATION

ON ADAPTATION AND INTEGRATION OF MIGRANT CHILDREN IN

KHANTY-MANSIYSK AUTONOMOUS OKRUG-UGRA

Elena I. Minaeva

Abstract: the paper reveals the problem of adaptation and integration of migrant

children. Good practices of educational activities organization on adaptation and

integration of migrant children in Khanty-Mansiysk Autonomous Okrug-Ugra are

presented. Effective mechanisms for adaptation and integration of migrant children in

modern educational space of schools are considered.


129

Key words: adaptation, cultural and language adaptation, integration, migrant

children, educational activities, mechanisms of adaptation and integration for migrant

children.

1.1. Актуальность проблемы адаптации и интеграции детей мигрантов

в Ханты-Мансийском автономном округе-Югре

Приоритетные задачи содействия адаптации и интеграции детей мигрантов

определены Концепцией государственной миграционной политики Российской

Федерации. Дети мигрантов осваивают культурное пространство принимающей

страны, нормы поведения, общаясь с педагогами и сверстниками. Поэтому

современная полиэтническая образовательная среда обусловила необходимость

создания в системе образования условий для совершенствования

профессиональных компетентностей педагогов образовательных организаций в

решении проблемы, связанной с адаптацией и интеграцией детей мигрантов.

Актуальность обозначенной проблемы подтверждается нормативно-

правовыми документами федерального и регионального уровней. В числе

нормативно-правовой базы Югры Постановление Правительства Ханты-

Мансийского автономного округа – Югры от 02.12.2016 г. № 473-п «О

Стратегии реализации государственной национальной политики Российской

Федерации в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре на период до 2025

года», Постановление Правительства Ханты-Мансийского автономного округа

– Югры от 09.10.2013 г. № 428-П «О государственной программе Ханты-

Мансийского автономного округа – Югры «О государственной политике в

сфере обеспечения межнационального согласия, гражданского единства,

отдельных прав и законных интересов граждан, а также в вопросах обеспечения

общественного порядка и профилактики экстремизма, незаконного оборота и

потребления наркотических средств и психотропных веществ в Ханты-

Мансийском автономном округе – Югре в 2016 – 2020 годах».


130

Сосуществование разных народов в многонациональной России порождает

необходимость и потребность в новых знаниях, межличностных отношениях,

чувствах и эмоциях, умениях творческой деятельности в полиэтнической

образовательной среде, которые необходимы обучающимся для успешного

саморазвития и самореализации в обществе. Поэтому образовательная

организация с полиэтническим составом должна создать все условия для

удовлетворения образовательных потребностей каждого обучающегося, в том

числе и ребенка мигранта, с целью познания культур разных народов и

сохранения самобытности каждой из них.

Важнейшая задача образовательной организации – передать обучающимся

систематизированные знания о разных этносах, об их культуре, об их

взаимоотношениях с другими этносами, что ведет к взаимопониманию,

эффективному межличностному взаимодействию участников образовательных

отношений. Решение этой задачи возложено на полиэтническую

образовательную среду, которая должна обеспечить осознание личностью

культуры своего народа, своих корней, чтобы тем самым войти в мировой

цивилизационный процесс и определить свое место в мире, а также прививать

личности понимание и уважение к другим культурам [1, с. 108].

1.2. Обеспечение адаптации и интеграции детей мигрантов в Ханты-

Мансийском-автономном округе-Югре (опыт работы межфункциональной

команды по обучению и социализации детей мигрантов г. Сургута)

Основной проблемой адаптации и интеграции в образовательную

деятельность детей мигрантов является уровень владения русским языком. На

сегодняшний момент в российских школах принимаются меры языковой

адаптации, осуществляемые чаще всего через групповые и индивидуальные

занятия. В некоторых общеобразовательных организациях создаются

специальные классы, состав которых представлен детьми мигрантов. Но такие

классы имеют свои проблемы, связанные с отсутствием образцов русской речи


131

в соответствии с языковыми нормами среди обучающихся класса,

непостоянством состава класса из-за продолжающихся миграционных

процессов. В связи с этим адаптация и интеграция детей мигрантов проходит не

совсем успешно.

Для того чтобы вопросы языкового обучения эффективно решались в

системе общего образования, необходима специальная подготовка педагогов,

преподающих русский язык как неродной, в части методических аспектов

обучения русскому языку как неродному.

Механизмы адаптации к новой языковой среде детей, прибывших из стран

ближнего и дальнего зарубежья, не владеющих или плохо владеющих русским

языком, а также их интеграции в образовательную деятельность реализуются и

на территории Ханты-Мансийского автономного округа – Югры.

В г. Сургуте организует свою деятельность межфункциональная команда

педагогических работников, занимающихся вопросами обучения и

социализации детей-мигрантов, методическая тема которой связана с развитием

профессиональной компетентности педагогов, работающих в поликультурной

образовательной среде, как условием повышения качества школьного

образования [2].

Состав межфункциональной команды педагогических работников,

занимающихся вопросами обучения и социализации детей-мигрантов

представлен 20 педагогами (учителями русского языка и литературы,

учителями начальных классов, социальными педагогами), представляющими

общеобразовательные организации г. Сургута.

Основная цель межфункциональной команды – обеспечение

информационно-методического сопровождения педагогов образовательных

организаций, работающих с детьми-мигрантами, на достижение которой на

каждый учебный год ставятся задачи и планируется деятельность. С планами


132

работы и отчетной деятельностью команды можно ознакомиться на сайте

сообщества [2].

На сайте сообщества размещаются и обновляются нормативно-правовые

документы, учебно-методические материалы по обучению детей-мигрантов,

даются полезные ссылки на Интернет-ресурсы, дополнительная литература,

сборники статей. В помощь педагогам, работающим с детьми-мигрантами, на

сайте размещены учебно-методические комплексы (далее – УМК):

– учебно-методический комплекс по русскому языку для учителей,

работающих в условиях двуязычной образовательной среды, с учетом

национально-территориального сегмента для использования в работе с

обучающимися по образовательным программам начального общего

образования (далее – УМК НОО);

– учебно-методический комплекс по русскому языку для учителей,


национально-территориального сегмента для использования в работе с

обучающимися по образовательным программам основного общего

образования (далее – УМК ООО).

Данные УМК включают:

– методические пособия для учителей-предметников (русский язык) с

описанием методики преподавания предмета в условиях двуязычной

образовательной среды;

– дидактические материалы для дифференциации и индивидуализации

обучения;

– рабочие тетради для учащихся, включающие задания для формирования

умений и навыков обучающихся с дифференцированными по степени

сложности заданиями;

– дополнительный материал и задания для повторения, тестирования,

самоконтроля и самооценки;


133

– методические рекомендации по адаптации и внедрению (использованию)

учебно-методических комплексов по русскому языку для учителей,


национально-территориального сегмента.

В 2017 году в Ханты-Мансийском автономном округе – Югры состоялась

апробация данных учебно-методических комплексов для специалистов,

работающих в образовательных организациях, реализующих программы

общего образования всех уровней с изучением русского языка в двуязычной

образовательной среде с полиэтническим контингентом обучающихся (итоги

апробации вышеуказанных УМК), организованная и проведенная автономным

учреждением дополнительного профессионального образования Ханты-

Мансийского автономного округа – Югры «Институт развития образования»

[3].

В ходе апробации были выявлены достоинства УМК НОО:

– материалы УМК способствуют успешной адаптации в чужой языковой

среде;

– УМК ориентирован на интенсивное речевое (читать, слушать, говорить,

писать) и интеллектуальное развитие обучающихся;

– материал УМК систематизирован, логически выстроен, доступен и

приспособлен к работе с данной категорией детей;

– в комплексе представлен богатый материал по развитию речи, включая

иллюстративный материал; задания отвечают требованиям ФГОС,

способствуют самостоятельному постижению знаний, формируют

метапредметные умения, направлены на поисковую деятельность.

– содержание рабочей тетради способствует приобщению обучающихся к

русской культуре, истории, к общению на социально-бытовом уровне;

упражнения имеют коммуникативную направленность, развивают интерес к

русскому языку;


134

– тексты для чтения направлены на формирование нравственных качеств и

подобраны в соответствии с возрастными особенностями обучающихся;

– в УМК представлены межпредметные связи с такими учебными

предметами, как литература, искусство, окружающий мир.

Достоинства УМК ООО:

– соответствие заданий уровням владения русским языком;

– подробное описание методов, приемов и средств обучения.

– представлены диагностические материалы (субтесты по русскому языку

как иностранному), задания повышенной сложности;

– задания направлены на овладение обучающимися языковым материалом

в объѐме, достаточном для свободного общения в социально-бытовых и

социально-культурных ситуациях, формирование грамматической,

лингвистической, дискурсивной и социолингвистической компетенций,

ознакомление детей с русской культурой, развитие познавательной и

мыслительной активности, научного мышления обучающихся;

– УМК содержит материалы, связанные с теорией обучения русскому

языку как неродному, методами, средствами обучения, подходами к обучению

русскому языку как неродному;

– в содержании материалов представлен диалог с учѐтом специфики

родного языка и родной культуры обучающихся, полиэтнического состава

классов с недостаточной сформированностью основ русской речи;

– в УМК предусмотрены рабочие тетради;

– комплекс представляет собой учебное пособие, имеющее право на

внедрение в систему как урочной деятельности в классах с полиэтническим

составом.

С целью выявления и распространения эффективного педагогического

опыта, совершенствования методического мастерства педагогов по обучению

русскому языку как неродному межфункциональная команда проводит конкурс


135

методических разработок педагогических работников, осуществляющих

образовательную деятельность с детьми мигрантов, по результатам которого

создан и постоянно пополняется банк учебно-методических материалов по

обучению и социализации детей мигрантов, который представлен следующими

категориями:

– программы сопровождения языковой адаптации детей мигрантов, работы

с детьми-инофонами в рамках внеучебной деятельности по русскому языку,

внеурочной деятельности по русскому языку (5 класс), (6-7 классы);

– рабочие программы дополнительных занятий по русскому языку как

иностранному (РКИ) для детей младшего школьного возраста (6-8 лет), для

детей среднего школьного возраста (9-14 лет);

– диагностический инструментарий оценки некоторых аспектов уровня

речевой деятельности и языковой компетентности детей мигрантов младшего

школьного возраста, аспектов речи детей мигрантов, социальной адаптации

детей мигрантов;

– разработки внеурочных, внеклассных мероприятий;

– конспекты и технологические карты учебных занятий по предметам с

детьми мигрантов;

– дидактический материал для классов с полиэтничным составом, в том

числе комплекс дидактических игр для обогащения словаря учащихся-

инофонов младшего школьного возраста, дидактические материалы к

индивидуальному занятию по русскому языку и т.д.

Для педагогов образовательных организаций межфункциональной

командой проводятся мероприятия, направленные на повышение

профессиональных компетентностей по рассматриваемому вопросу:

– консультации по актуальным вопросам организации обучения русскому

языку детей мигрантов и детей-инофонов, реализации программы

дополнительных занятий по русскому языку для учащихся-инофонов и детей


136

мигрантов, проведению диагностики определения уровня владения русским

языком детей мигрантов и учащихся-инофонов;

– конкурсы методических разработок педагогических работников,

осуществляющих образовательную деятельность с детьми мигрантов;

– практико-ориентированные семинары «Активные формы и методы

обучения детей мигрантов и детей-инофонов русскому языку»;

– семинары-практикумы «Инновационные подходы к преподаванию

русского языка в условиях поликультурной образовательной среды»;

– изучение диагностик определения уровня владения русским языком

детей мигрантов, обучающихся в ОО (входная, промежуточная, итоговая) в

ЦКЯА.

Педагоги принимают участие в вебинарах АО «Издательство

«Просвещение»: «Говорение и аудирование как основа развития

литературоведческой компетенции учащихся», «Обучение навыкам смыслового

чтения», проходят курсы повышения квалификации по дополнительным

образовательным программам.

Межфункциональная команда организует и реализует совместные

мероприятия с участием как детей мигрантов, так и русскоязычных детей:

– конкурс чтецов среди детей-мигрантов «Литература – душа русской

культуры»;

– дистанционные интеллектуальные конкурсы по русскому языку и

литературе среди детей-мигрантов (филологическая олимпиада школьников,

«Совушка», «Славянский мир», «Эрудит», «Знаника. Журавлик», «Знаника.

Белый парус» и другие);

– городской проект «Говорю и читаю по-русски».

Деятельность межфункциональной команды сопровождается работой ряда

центров культурно-языковой адаптации детей мигрантов на базе

общеобразовательных организаций, которые были созданы в соответствии с


137

приказом Департамента образования и молодежной политики Ханты-

Мансийского автономного округа – Югры от 19.02.2016 года № 230 «Об

организации муниципальных центров культурно-языковой адаптации детей-

мигрантов» во исполнении пункта 9 Плана мероприятий (дорожной карты) по

реализации в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре Концепции

государственной поддержки и продвижения русского языка за рубежом,

утвержденной Президентом Российской Федерации В. В. Путиным от 03

ноября 2015 года, в 2016 году, утвержденного приказом Департамента

образования и молодежной политики Ханты-Мансийского автономного округа

– Югры от 28.01.2016 № 83, с целью социальной, языковой и культурной

адаптации детей мигрантов посредством функционирования муниципальных

центров культурно-языковой адаптации на базе общеобразовательных

организаций.

В такого рода центрах реализуются программы изучения русского языка и

социализации (адаптации) детей мигрантов. Целью деятельности центров

является достижение максимальной адаптации в новой культурно-языковой

среде детей, прибывших из стран ближнего и дальнего зарубежья, слабо

владеющих или не владеющих русским языком. Деятельность центров

регламентируется локальными актами, в том числе приказом об организации

деятельности центра культурно-языковой адаптации детей мигрантов, приказом

о внесении изменений в должностные инструкции педагогических работников,

положением о центре, о дневнике сопровождения детей мигрантов. Работа в

центрах может осуществляться в следующих формах:

– групповые занятия по изучению русского языка организованы с детьми

мигрантов;

– дневник наблюдения, в котором отражается индивидуальный маршрут

работы с обучающимся, мониторинг эффективности данной работы;


138

– программы внеурочной деятельности и дополнительного образования,

направленные на формирование социального опыта обучающихся, принятие

ими норм полиэтнической образовательной среды, воспитание эмоционально

положительного ощущения себя в микро- и макросреде;

– мероприятия для родителей (законных представителей);

– систематические мероприятия, направленные на социальную адаптацию

детей мигрантов (акции, конкурсы рисунков, фестивали, уроки толерантности),

участниками которых являются учащиеся общеобразовательных организаций, а

том числе дети мигрантов;

– мониторинг освоения основных общеобразовательных программ детьми

мигрантов и уровня овладения ими русским языком, по результатам которого

намечается дальнейшая коррекционная работа.

Положительная практика организации образовательной деятельности по

обеспечению социальной адаптации детей мигрантов представлена центром

культурно-языковой адаптации детей-мигрантов, функционирующим на базе

муниципального бюджетного общеобразовательного учреждения «Средняя

общеобразовательная школа № 22 имени Геннадия Федотовича Пономарева» г.

Сургута (далее – Центр).

Субъектами образовательных отношений в рамках деятельности Центра

являются несовершеннолетние из числа мигрантов, прибывшие из стран

дальнего и ближнего зарубежья, слабо владеющие или не владеющие русским

языком одной или нескольких образовательных организаций; родители

(законные представители) обучающихся детей; педагогические и иные

работники образовательной организации.

В соответствии с Положением о Центре [4] целью его деятельности

является достижение максимальной адаптации в новой культурно-языковой

среде детей-мигрантов.

Основными задачами Центра являются:


139

– определение уровня владения русским языком детьми мигрантов,

выявление и устранение потенциальных препятствий адаптации детей

мигрантов;

– создание необходимых условий для освоения русского языка на уровне,

необходимом для освоения основной образовательной программы в полном

объеме;

– создание специальных условий для обучения и воспитания учащихся с

целью снятия межъязыкового барьера и установление доброжелательных

отношений в микро- и макросреде;

– разработка коррекционно-развивающих программ, индивидуальных

программ сопровождения обучающихся, испытывающих трудности в освоении

основных общеобразовательных программ, своем развитии и социальной

адаптации;

– развитие у детей мигрантов навыков правильного произношения,

общения на русском языке в бытовой и учебной сферах, русской устной

(понимание и говорение) и письменной (чтение и письмо) речи, обогащение

лексического запаса детей-мигрантов;

– повышение уровня социокультурной адаптации детей мигрантов в

российском обществе;

– социализация учащихся, принятие ими общественных норм и правил

поведения, воспитание эмоционально-положительного взгляда на жизнь,

формирование нравственных и эстетических чувств;

– оказание консультативной помощи родителям (законным

представителям) по различным вопросам воспитания, обучения и развития

детей-мигрантов;

– консультирование образовательных организаций по вопросам обучения

детей мигрантов и их адаптации.


140

В Центре занимаются 150 человек, обучающиеся 1-5 классов.

Статистические результаты говорят о том, что количество семей за последние

годы не увеличивается (2016-2017 гг. – 98 обучающихся; 2017-2018 гг. – 103

обучающегося), но в течение учебного года идет постоянная миграция.

Обучающиеся, посещающие Центр, принимают активное участие в

проектах, фестивалях и конкурсах: городском проекте «Говорю и читаю по-

русски», городском фестивале национальных культур «Вокальное исполнение»,

окружном молодежном фестивале «Димитриевская суббота», городском

конкурсе «Литература – душа русской культуры», детском национальном

фестивале-конкурсе «От чистого истока» и др.

В качестве механизмов сопровождения процесса социализации и

адаптации детей мигрантов Центром разработаны рабочие программы по

социализации (адаптации) детей, по русскому языку как иностранному для

детей 6-7 лет, 9-14 лет, с содержанием которых можно ознакомиться на сайте

МБОУ СОШ № 22 г. Сургута в разделе «Центр культурно-языковой адаптации

детей-мигрантов», содержанием которых можно ознакомиться на сайте

образовательной организации (http://school22.admsurgut.ru/centr-kulturno-

yazykovoj-adaptacii-detej).

Для эффективной работы по социализации и адаптации детей мигрантов, в

том числе и языковой, Центром проводится диагностика определения

социально-психологической адаптации детей-мигрантов с помощью схем

изучения социально-психологической адаптации ребенка-мигранта в школе по

Э.М. Александровой (экспертная оценка учителя), схемы изучения социально-

психологической адаптации ребенка к школе по методике В.И. Чиркова, О.Л.

Соколовой, О.В. Сорокиной «Экспертная оценка родителей», ведется дневник

сопровождения каждого обучающегося, карта наблюдения за особенностями

социализации и адаптации детей мигрантов.

http://school22.admsurgut.ru/centr-kulturno-yazykovoj-adaptacii-detej



141

1.3. Эффективные механизмы адаптации и интеграции детей

мигрантов в современном полиэтническом образовательном пространстве

Для более успешной адаптации и интеграции детей мигрантов в

современном полиэтническом образовательном пространстве школы

необходимо проводить комплекс диагностических методик. В числе основных

требований к диагностике ребенка мигранта выделяют: направленность на

выявление особенностей социокультурной адаптации; оценка результатов в

сопоставлении прошлых и сегодняшних диагностик; исследование – в течение

всего периода адаптации ребѐнка; выявление потенциальных возможностей по

более короткому адаптационному периоду; направленность на решение

социальной задачи; педагогический оптимизм; учет возрастных особенностей

школьников; охват исследованием всех учащихся; систематичность и

комплексность [5, с. 79].

Среди эффективных методов, способствующих адаптации и интеграции

детей мигрантов как в урочной, так и внеурочной деятельности выделяются

следующие [6, с. 15]

– метод проектов, позволяющий детям мигрантов и их родителям

осваивать культурное наследие России, собирать наглядно-иллюстративный

материал о российской культуре своих родных стран, об особенностях

коммуникации и построения взаимодействия с другими людьми;

– метод диалога, используемый в смешанных группах детей мигрантов

для разъяснения непонятных им особенностей жизни в России, ознакомления с

культурными и национальными особенностями разных стран;

– метод ролевых и дидактических игр, который позволяет смоделировать

для детей-мигрантов реальные ситуации общения, так как ролевые

дидактические игры выступают эффективным средством воспитания

взаимодействия в команде и уважения к чужому мнению, преодоления

неуверенности детей-мигрантов в общении;


142

– метод театрализации и инсценировки, способствующий принятию иной

культуры как детьми-мигрантами, так и российскими детьми;

– метод эмпатии, понимания важен при установлении психологического

контакта, создании ситуации доверия и психологической поддержки, снятии

напряженности, развитии сотрудничества и диалога между представителями

разных национальностей.

Целесообразно использовать метод учебных дискуссий, положительного

примера, создания ситуаций эмоционально-нравственных переживаний [1, с.

99-100].

Методом обсуждения спорных вопросов и их разрешения выступает

метод учебных дискуссий. Для данного метода характерна диалогичность,

стимулирующая обучающихся к инициативе.

Методы положительного примера и создания ситуаций эмоционально-

нравственных переживаний рассматриваются в классификации методов (по

Ю.К. Бабанскому) в рамках методов стимулирования и мотивации к учению.

Метод положительного мира используется с целью выявления у

обучающихся стремления к саморазвитию, совершенствованию личностных

качеств, преодолению недостатков. Метод создания ситуаций эмоционально-

нравственных переживаний (радости, восторга, жалости и др.) направлен на

формирование у обучающихся познавательного интереса.

Эффективными технологиями, способствующими адаптации и

интеграции детей мигрантов, с нашей точки зрения, выступают личностно

ориентированные технологии, открывающие обучающимся путь к

саморазвитию. Применяя данные технологии, учитель может сформировать

индивидуальное содержание обучения, которое должно быть воспринято

обучающимся-мигрантам как личностно значимое для него. В данном случае

внимание сосредоточено на развитии индивидуальных познавательных

способностей каждого ребенка мигранта, на максимальном выявлении


143

индивидуального опыта обучающегося, на помощи личности в познании себя,

самоопределении, самореализации. Особенность данных технологий

заключается в том, что в них сочетается обучение, понимаемое как нормативно-

сообразная деятельность общества, и учение, значащее для деятельности

отдельного обучающегося. Содержание личностно ориентированных

технологий направлено на то, чтобы раскрыть и использовать личный опыт

каждого ребенка мигранта, помочь формированию личностно значимых

способов познания в процессе учебной деятельности.

Личностно ориентированные технологии характеризуются ориентацией

на личность; опорой на личный опыт ребенка-мигранта; сотрудничеством

педагогов и детей-мигрантов; предоставлением детям-мигрантам возможности

выбора содержания материала, форм и методов его освоения. Основными

личностно ориентированными технологиями выступают технологии

исследовательского, частично-поискового, диалогического, модульного

обучения, технология учебных дискуссий, которые обеспечивают

соответствующие им методы обучения [1, с. 123].

Из существующих форм организации образовательной деятельности

наиболее эффективной в работе с детьми мигрантов является коллективная

форма работы. Достоинство данной формы состоит в том, что снижается

чувство одиночества у детей мигрантов, реализуется межкультурная

коммуникация через взаимодействие представителей разных культур,

ускоряется процесс адаптации, овладение русским языком происходит быстрее.

Что касается именно языковой адаптации, коллективная форма работы

увеличивает объем речевой деятельности на учебных занятиях (хоровые

ответы, разыгрывание речевых ситуаций и др.). При этом следует отметить

индивидуальный подход к каждому ребенку в условиях коллективных форм

работы. Помимо коллективной формы организации образовательной


144

деятельности, можно использовать работу в паре, по цепочке, занимательные

игры.

В классах с детьми мигрантов, для которых русский язык является

неродным, на учебных занятиях русского языка рекомендуется использовать

систему ускоренного обучения правописанию Фроловой (Фролова Т.Я.

«Русский язык в рисунках и схемах», «Грамотность за 12 занятий: Русский

язык»). В частности, схемы, рекомендуемые Фроловой Т.Я., воздействуют и на

эмоциональную, и на зрительную, и на логическую память ребѐнка, что дает

возможность воздействовать все каналы восприятия, получения, закрепления

информации.

Для эффективной положительной адаптации и интеграции детей

мигрантов очень важно вводить их в мир русской культуры, русской

литературы, русского языка, русской истории и русских традиций через

сопоставление с произведениями национальной литературы и культуры детей

мигрантов. Данное сопоставление позволяет построить диалог культур, на

основе которого определить своеобразие своей и чужой культуры.

Именно русский язык служит проводником для приобщения детей

мигрантов и к русской культуре, и к другим национальным культурам. Он

всегда был образцом и учителем для национальных языков. «Русский язык стал

для нас вторым родным языком. Русскую литературу мы воспринимаем как

свою собственную. Она помогла нам писать лучше, сильнее, писать точнее,

конкретнее, выразительнее излагать мысли и чувства. Мы стали мыслить шире,

стали чувствовать глубже. Она нас познакомила с замечательными образцами

неизвестных нам жанров» (из статьи дагестанского поэта Р.Г. Гамзатова

«Истоки нашей жизни – крылья нашего полета»).

Учитывая социокультурные условия, условия полиэтнической

образовательной среды, в которой происходит обучение детей мигрантов,

учителям-словесникам рекомендуется проводить комплексную работу с


145

текстом, позволяющую передать обучающимся ценности русской классической

литературы, других национальных литератур.

Процесс позитивной адаптации и интеграции детей, для которых русский

язык не является родным, в большей степени зависит от организации и

содержания деятельности педагогов, взаимодействия педагога и обучающегося,

при котором должен учитываться индивидуальный подход к каждому, браться

во внимание личность каждого, независимо от его этнической принадлежности,

успешного сотрудничества с родителями детей.

Основная цель работы с родителями детей связана с педагогическим

просвещением родителей. Формы работы с родителями детей могут быть

следующие:

– лекции раскрывают суть той или иной проблемы воспитания;

– конференции должны обсуждать конкретные проблемы, в том числе и

проблемы адаптации и интеграции детей мигрантов;

– открытые уроки позволяют познакомить родителей с методикой

преподавания учебных предметов и избежать конфликтов, связанных с

непониманием родителей специфики образовательной деятельности;

– тематические родительские собрания по определению путей

сотрудничества семьи и школы по адаптации и интеграции детей мигрантов;

– практикум является формой выработки у родителей умений в решении

проблемы адаптации и интеграции детей мигрантов;

– индивидуальные тематические консультации должны способствовать

созданию хорошего контакта между педагогами и родителями;

– родительские чтения позволяют родителям изучать литературу по

указанной проблеме и участвовать в обсуждении;

– ролевые игры являются формой коллективной творческой деятельности

и позволяют выбрать оптимальный способ действий по изучаемой проблеме;


146

– родительский клуб по обсуждению актуальных вопросов адаптации и

интеграции детей мигрантов на основе принципа добровольности и взаимной

заинтересованности;

– педагогический совет с использованием интервью с родителями,

анкетирования, педагогических ситуаций, деловых игр, теоретических сведений

по проблеме;

– родительский тренинг проводится психологом образовательной

организации.

Очень важно, чтобы образовательная организация стала эффективным

помощником родителям в вопросах адаптации и интеграции детей мигрантов.

Важным условием эффективного диалога является уважение к мнению

родителей, доверительное отношение к инициативе родителей, работа по

профилактике конфликтов, понимание и восполнение недостаточной

информации по проблеме адаптации и интеграции детей мигрантов.

Родители должны сами быть заинтересованы в адаптации и интеграции

детей, вести работу не только по сохранению их этнической культуры, но и

знакомить детей с российской культурой, в частности Ханты-Мансийского

автономного округа.

А главным помощником в этой системе сотрудничества выступает педагог.

Творческая индивидуальность, моральный облик педагога, его культура

общения, педагогический такт и этика создают культурную среду всего

общества. Педагогическая культура как форма проявления духовной культуры

общества – это высокий уровень развития профессионально-личностных

качеств педагога, необходимых для сохранения и трансляции культурных

ценностей от предшествующих поколений последующим [1, с. 115].


147


1. Минаева Е. И. Формирование духовно-нравственной культуры

студентов в полиэтнической среде учреждения среднего профессионального

образования (на основе преподавания дисциплин гуманитарного цикла) :

монография. – М : Библио-глобус, 2016. – 258 с.

2. Межфункциональная команда по обучению и социализации детей

мигрантов // Сурвики [Электронный ресурс]. – URL :

http://imc.admsurgut.ru/metod-kabinet/inf_met_mat/

3. Итоги апробации учебно-методических комплексов для специалистов,

работающих в образовательных организациях, реализующих программы

общего образования всех уровней с изучением русского языка в двуязычной

образовательной среде с полиэтническим контингентом обучающихся в 2017

учебном году в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре [Электронный

ресурс]. – URL : http://www.iro86.ru/index.php/meropriyatiya/monitoringi

4. Центр культурно-языковой адаптации детей // Муниципальное

бюджетное общеобразовательное учреждение «Средняя общеобразовательная

школа № 22 имени Г.Ф. Пономарева [Электронный ресурс]. – URL :


5. Теории и технологии мультикультурного образования: монография

[Электронный ресурс]. – В 2 ч. Часть 1. – Казань, 2016. – 132 с. – URL :

https://dspace.kpfu.ru/xmlui/bitstream/handle/net/115732/Monografiya_Teorii_i_teh

nologii_multikulturnogo_obrazovaniya.PDF?sequence=1&isAllowed=y

6. Культурно-социальная и языковая адаптация ребенка-мигранта

младшего школьного возраста : методические рекомендации / Б.П. Соктаева. –

Южно-Сахалинск : изд-во ИРОСО, 2016. – 44 с. – URL :

http://ilinskoe.schoolsite.ru/DswMedia/1.pdf

© Е.И. Минаева, 2019

http://imc.admsurgut.ru/metod-kabinet/inf_met_mat/

http://www.iro86.ru/index.php/meropriyatiya/monitoringi


https://dspace.kpfu.ru/xmlui/bitstream/handle/net/115732/Monografiya_Teorii_i_tehnologii_multikulturnogo_obrazovaniya.PDF?sequence=1&isAllowed=y

https://dspace.kpfu.ru/xmlui/bitstream/handle/net/115732/Monografiya_Teorii_i_tehnologii_multikulturnogo_obrazovaniya.PDF?sequence=1&isAllowed=y

http://ilinskoe.schoolsite.ru/DswMedia/1.pdf


148

УДК 355/359

СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ СИСТЕМЫ ФИЗИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ

В ВООРУЖЕННЫХ СИЛАХ РФ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ.

СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ

Лещинская Софья Николаевна

к.социол.н.

«Военный институт физической культуры»

Аннотация: в настоящей работе изложен правовой подход к системе

физического воспитания, а также правовое регулирование вопросов

физической культуры и спорта, оставляющее за собой не малую часть в

правовой системе Российской Федерации. Изложены источники права, законы

и подзаконные акты, раскрывающие социально-правовой подход института

физической культуры и спорта на различных уровнях правового регулирования.

Использование социального потенциала физической культуры и спорта

благотворно влияет на морально-психологический настрой личности,

коллектива и общества.

Ключевые слова: физическое воспитание, правовое воспитание,

физическая культура и спорт

IMPROVEMENT OF THE PHYSICAL EDUCATION SYSTEM IN THE

ARMED FORCES OF THE RUSSIAN FEDERATION AT THE PRESENT

STAGE. SOCIAL AND LEGAL ASPECT

Leschinskaya Sofya Nikolaevna

Annotation: this paper sets out the legal approach to the system of physical

education, as well as the legal regulation of issues of physical culture and sports,

which leaves a significant part in the legal system of the Russian Federation. The

sources of law, laws and regulations that reveal the socio-legal approach of the

institute of physical culture and sports at various levels of legal regulation are

outlined. The use of the social potential of physical culture and sports has a beneficial

effect on the moral and psychological attitude of the individual, the collective and

society.

Keywords: physical education, legal education, physical culture and sports

Российское общество XXI в. ознаменовано свершениями различного

значения, открыты новые перспективы как в правовой так и в социальной сфере


149

российского государства. На этапе динамичного развития, в котором

развивается российское государство, меняются условия социально-

экономического и политического устройства государства, совершенствуются

ценностные ориентиры в социальном и правовом контексте. Значимое место в

перспективе развития государства и общества занимают проблемы и задачи,

связанные с жизнедеятельностью граждан, их здоровьем и образом жизни, о

чем не единожды отмечено в послании Президента РФ Федеральному

собранию [1].

Развитие и совершенствование физической культуры в Вооруженных

Силах является одним из приоритетных направлений культуры

военнослужащих, здорового образа жизни, определяет его поведение, как в

повседневной жизни, так и при несении службы, способствуя разрешению

социально-экономических, воспитательных и оздоровительных задач в

настоящее время. Право на занятие физической культурой и спортом является

определяющим вектором для функционирования и развития правового и

демократического государства и общества, одновременно или в равных

условиях с правом на жизнь, здоровье и иными социальными правами граждан

российского государства.

Исходя из комплексного понятия «здоровый образ жизни», связывающее

многие сферы жизнедеятельности человека, различной социальной группы,

трудового или воинского коллектива, нации в целом, в особенности значимой и

универсальной составляющей является физическое воспитание. Область

физической культуры и спорта создает и реализовывает в государстве и

обществе целый ряд функций и включает все возрастные группы граждан.

Универсальный характер области физического воспитания проявляется в том,

что физическая культура и спорт есть изменение и формирование физических,

эстетических и нравственных качеств человеческой личности, досуг,

профилактика заболеваний, воспитание военнослужащих в Вооруженных


150

Силах, физическая и психоэмоциональная рекреация, реабилитация

военнослужащих, коммуникация и т.д.

Тенденция государственной политики в сфере физической культуры и

спорта реализовывается и устанавливается по принципам целесообразности,

непрерывности и преемственной связи физического воспитания с различными

возрастными группами и категориями военнослужащих Вооруженных Сил РФ

на всех этапах их жизнедеятельности, потому как, физическая культура и спорт

признается как одно из основных инструментов профилактики (меры

предосторожности) различных заболеваний, укрепления здоровья нации, а

также стабилизации и сохранения работоспособности; при разработке

нормативно-правовой базы и реализации федеральных программ

правительством РФ в сфере развития и функционирования физической

культуры и спорта учтены интересы граждан и признания ответственности

граждан и военнослужащих за свое здоровье и физическое состояние. В

соответствии с вышеизложенным принципом, при осуществлении

нормотворческой инициативы, государство заинтересовано в спорте высших

достижений военнослужащих и массовому физкультурному движению, а также

физической подготовке и спорту в Вооруженных Силах РФ. Из-за того, что, в

настоящее время многие организационно-правовые модели деятельности

получили значительную популяризацию, осуществляется «строительство»

благодатных условий финансирования государством физкультурно-спортивных

и спортивно-технических организаций, олимпийского движения России,

различных образовательных учреждений и научных организаций в области

физической культуры и спорта, предприятий спортивной промышленности.

Исходя из Приказа Министра обороны РФ "Об утверждении Наставления по

физической подготовке в Вооруженных Силах Российской Федерации", целями

законодательства Российской Федерации о физической культуре и спорте

являются:


151

всестороннее развитие человека;

направление здорового образа жизни;

физическое и нравственное совершенствование;

создание условий для занятий физической культуры и спорта;

организация профессионально-прикладной подготовки в Вооруженных

Силах РФ;

профилактика заболеваний, вредных привычек и правонарушений [2, с.15].

Для достижения задач в области физической подготовки, используется

не только законодательство о физической культуре и спорте, но и нормативно-

правовые акты, регламентирующие деятельность иных отраслей права. Так, ФЗ

"Об общественных объединениях" определяет систему образования,

регистрации многих объединений, к которым относятся физкультурно-

спортивные объединения и физкультурно-спортивные организации

Министерства Обороны РФ.

Правовыми положениями, излагающими ключевые принципы и элементы

правового и финансового гаранта здоровья граждан российского государства

являются нормы, изложенные в Конституции РФ, где указано то, что

«поощряется деятельность, способствующая укреплению здоровья человека,

развитию физической культуры и спорта», ч.2 ст.41 Конституции РФ. При этом

вопросы физической культуры и спорта, изложены в п. «е» ч.1 ст. 72

российской Конституции, находятся в равном ведении Российской Федерации и

субъектов РФ (2, с.4). При этом, ч.5 ст.43 Конституции РФ, где изложено, что

«Российская Федерация устанавливает федеральные государственные

образовательные стандарты, поддерживает различные нормы образования и

самообразования», данная норма направлена на стандартизацию сферы

физической культуры и отнесена к исключительному ведению РФ [3, с. 4].

Формируя и конкретизируя положения Конституции РФ, которые

обеспечивают разработку и саму реализацию определенных стандартов в сфере


152

физической культуры и спорта, был издан ряд законов, а также в 2019г.

формируется и разрабатывается наставление по физической подготовке в

Вооруженных Силах Российской Федерации.

Законодательство РФ в сфере физической культуры и спорта указывает

на регулирование сферы физической культуры и спорта и имеет значимое

место в правовой системе РФ, источники права определяют стратегические

вопросы и задачи правового регулирования. Конституционное право граждан

на осуществление права на занятие физической культурой и спортом в России

излагается и базируется на нормах Конституции РФ, изложенных на рисунке 1:

Рис. 1. Нормы Конституции РФ в сфере физической культуры

Следует уточнить, что роль права на занятие физической культурой и

спортом имеет большое значение, так есть естественная необходимость, на базе

которой повышается безопасность страны, формируется интеллектуально

развитая личность, которая способная на высшие проявления человеческих

поощрение и финансирование со стороны

государства развития

физической культуры и

спорта

обеспечение населения

необходимым количеством спортивных сооружений

равный доступ к занятиям физической культурой и

спортом обеспечение и стимулирование

создания учреждений

дополнительного образования спортивной

направленности


153

качеств в ключе совершенствования системы физического воспитания в

Вооруженных силах РФ на современном этапе.

Система российского законодательства устанавливает правовые,

организационные, экономические и социальные основы деятельности в области

физической культуры и спорта в Российской Федерации, а также определяет

базовые принципы законодательства о физической культуре и спорте.

Невозможно переоценить значимость спорта и физической культуры в жизни

современного человека. Спорт являются важным социальным институтом,

который дает человеку создавать для себя новое, достигать определенных

вершин, что способствует здоровому образу жизни. Множество трудов и работ

посвящено самому спорту, тем как им заниматься, чтобы достичь наилучших

результатов и не нанести вреда своему здоровью. Однако, физическая культура

и спорт — это социальные институты, соответственно, существует

определенная структура системы нормативно-правовых актов. В российской

правовой системе отражены основные вопросы регулирования и нахождения

данных социальных институтов в жизни современного общества.

Право на занятие физической культурой имеет важнейшее значение,

поскольку оно представляет собой, во-первых, нравственный принцип,

выраженный в правовой норме Конституции РФ; во-вторых, субъективное

право гражданина, которому корреспондируют обязанности государства по

обеспечению населения необходимым количеством спортивных сооружений,

установлению порядка доступа к пользованию данными сооружениями,

учитывающий возможности различных категорий населения; обеспечение и

стимулирование создания учреждений дополнительного образования

спортивной направленности, стимулированию проведения спортивных

соревнований. В РФ установлена следующая иерархическая система

нормативных правовых актов:


154

Рис. 2. Иерархическая система нормативных актов

Исходя из иерархической системы нормативно-правовых актов, следует

отразить основные (базовые) нормативные акты, которые отвечают за правовое

регулирование в сфере физической культуры и спорта. Мы излагаем структуру

законодательства. Конституция РФ устанавливает общепризнанные принципы

и нормы международного права и международные договоры РФ — это часть

правовой системы. Система российского законодательства устанавливает

правовые, организационные, экономические и социальные основы

деятельности в области физической культуры и спорта в Российской

Федерации также определяет основные принципы законодательства о

физической культуре и спорте. Поскольку физическая подготовка является

основным элементом боевой готовности военнослужащих к выполнению

Конституция РФ

Федеральные конституционные законы, Кодексы и Федеральные законы

Подзаконные правовые аткы

Указы Президента

Постановления Правительства РФ

Акты федеральных огранов исполнительной власти

Конституции (уставы) субъектов РФ

Законы субъектов РФ

Нормативно-правовые акты исполнительных органов государственной власти субъектов РФ

Локальные нормативно-правовые акты


155

боевых задач и одним из направлений повышения боеспособности

Вооруженных Сил, базовым нормативным документом является Приказ

Министра обороны РФ от 21.04.2009 № 200 "Об утверждении Наставления по

физической подготовке в Вооруженных Силах Российской Федерации".

Физическая подготовка военнослужащих РФ представляет собой особый

процесс, направленный на развитие физических качеств, способностей (в том

числе определенных навыков и умений) с учетом рода его деятельности и

специфики службы, а также различных иных характеристик. Физическая

подготовка является основным элементом боевой готовности военнослужащих

к выполнению учебно-боевых задач и одним из направлений повышения

боеспособности Вооруженных Сил. Задачи физической подготовки изложены

на рис.3

Рис. 3. Задачи физической подготовки

В сфере физической культуры и спорта нормативно-правовые акты

имеют определенную структуру, юридическая сила нормативно-правового акта

определяется в зависимости от того, каким органом или организацией он

Задачами физической подготовки

военнослужащих являются:

развитие и совершенствование физических качеств (выносливости, силы, быстроты и

ловкости) с учетом возрастных особенностей

формирование навыков в передвижении по пересеченной местности в пешем порядке и

на лыжах, в преодолении естественных и искусственных препятствий, рукопашном

бою, военно-прикладном плавании

Физическая подготовка способствует:

воспитанию психической устойчивости и морально-волевых качеств

повышению устойчивости организма к воздействию неблагоприятных факторов

военно-профессиональной деятельности и окружающей среды

формированию готовности военнослужащих к перенесению экстремальных физических и

психических нагрузок в период подготовки и ведения боевых действий


156

принят. Российское законодательство в настоящей сфере есть комплексная

часть национального законодательства, включающая нормы, прежде всего

гражданского, конституционного, муниципального, административного,

финансового, предпринимательского, трудового, уголовного, международного

и процессуального права.

Рис. 4. Группы нормативных актов

По юридической силе нормативные акты главным образом

подразделяются на две группы. Схема построения иерархической

классификации нормативных правовых актов в России выглядит следующим

образом:

Закон - это нормативно-правовой акт, принимаемый высшим

представительным органом власти либо на референдуме, обладающий высшей юридической силой и регулирующий

наиболее важные общественные отношения

Подзаконный акт - нормативно-правовой акт, издаваемый в соответствии с законом компетентным органом, направленный на исполнение и развитие законодательных положений и регулирующий отдельные

конкретные аспекты общественных отношений


157

Рис. 5. Классификация нормативно-правовых актов

Законодательную базу следует классифицировать следующим образом:

закрепление в конституции

принимаются на основании закона

принимаются во исполнение закона

присущ упрощенный порядок принятия

- другие нормативные акты не противоречат закону;

- при возникновении противоречия между законом и подзаконным актом приоритет остается за законом

Подзаконный акт

Закон один из основных источников права;

Принимается определенными субъектами, которые признаются носителями государственного суверенитета;

установлен особый порядок принятия; регулирует наиболее важные общественные

отношения, обладает высшей юридической силой


158

Рис. 6. Правовые основы Конституции

Закон субъекта Российской Федерации издается законодательным

(представительным) органом субъекта Российской Федерации в соответствии с

Конституцией РФ и федеральными законами, конституцией или уставом

субъекта Российской Федерации и регулирующей основные вопросы

государственного, экономического и социального развития, находящиеся в

ведении субъекта Федерации. Нормативные акты следует классифицировать по

издавшему органу:

Конституция это основополагающий учредительный политико-правовой акт, закрепляющий конституционный строй, права и

свободы человека и гражданина, определяющий форму правления и государственного устройства, учреждающий федеральные органы

государственной власти.

Международные договоры и

соглашения. Наряду с национальными законами иными нормативными

правовыми актами важными

источниками спортивного права,

являются международные

договоры.

Федеральные конституционные

законы принимаются для регулирования наиболее важных

общественных отношений, прямо

указанных в Конституции России. Значительную группу

федеральных конституционных

законов составляют акты о статусе

важнейших государственных

институтов и органов.

Федеральные законы составляют

многочисленную группу законов и

кодексов. Федеральные законы регулируют вопросы

статуса государственных

органов, объединений

граждан, категорий населения,

демократических институтов. В системе федеральных законов выделяют отдельные разновидности. Так,

по порядку разработки и месту в

правовой системе выделяют законы

текущие и кодифицированные

(кодексы).

Закон субъекта Российской Федерации

издается законодательным

(представительным) органом субъекта

Российской Федерации в соответствии с

Конституцией РФ и федеральными

законами, конституцией или уставом субъекта

Российской Федерации и регулирующей

основные вопросы государственного, экономического и

социального развития, находящиеся в

ведении субъекта Федерации и в

совместном ведении.


159

Рис. 7. Сфера действия нормативных актов.

Исходя из нормативной базы российского законодательства, следует

рассмотреть международное законодательство, которое регулирует сферу

физической культуры и спорта. Федеральные законы ратифицированные

принимаются в соответствии с ст. 106 Конституции РФ, разумеется они

отличаются процедурой и органом принятия и включены в правовую систему

РФ. Конституция РФ (п.4 ст.15) устанавливает то, что если международным

договором РФ установлены другие правила, чем предусмотрены законом, то

применяются правила международного договора. В развитие этой нормы

Конституции в ст.4 Федерального закона «О физической культуре и спорте в

РФ», указано следующее: если международным договором РФ установлены

1. Общие акты, действующие на всей террритории РФ и в отношении всех граждан РФ и иных лиц, находящихся на территории РФ

2. Региональные акты - это акты органов государственной власти субъектов РФ, которые распространяют свое действие только на территорию и население соответствующего субъекта РФ

3. Местные акты - акты органов местного самоуправления, действующие только на территории конкретного муниципального образования

4. Локальные акты - акты различных организаций, которые действуют в пределах этих организаций.


160

иные правила, чем те, которые предусмотрены Федеральным законом о спорте,

то применяются правила международного договора РФ [4].

Что касается общепризнанных принципов и норм международного права, то

они содержатся в уставах ООН, декларациях и резолюциях Генеральной

Ассамблеи OOП, документах других международных организаций по наиболее

общим и глобальным вопросам международного правопорядка,

многосторoнних договoрах (кoнвенциях), решениях Международного суда.[5]

Нормы международного права регламентируют сотрудничество государств в

различных сферах международных отношений, и действие ряда таких норм

распрoстраняется, в том числе на сферу спортивного движения. К документам,

обеспечивающим международное сотрудничество в области физического

воспитания и спорта можно отнести следующие:

Рис. 8. Международное законодательство в сфере физической

культуры и спорта

Для законодательства, регулирующего область соглашений международногo

уровня, базовыми источниками являются:

Спортивная Хартия Европы 1975г.

Международная Хартия физического воспитания и спорта 1978г.

Европейская конвенция о предотвращении насилия и хулиганского поведения зрителей во время спортивных мероприятий и в частности футбольных матчей 1985г.

Европейский манифест "Молодые люди и спорт" 1995г.

Декларация конференции европейских министров "Спорт и развитие" 2003г.


161

Венская конвенция o праве международных договоров 1969г;

Венская конвенция o правопреемстве государств в отношении договоров

1978г.;

Венская конвенция о праве договоров между государствами и

международными организациями или между международными

организациями 1986г.

Порядок заключения исполнения выхода из международных соглашений

регулируются, в том числе и отдельными положениями Конституции России, а

помимо нее ФЗ РФ «O международных договорах российской Федерации от 15

июля 1995г. Международные договоры, заключенные СССР, по общему

правилу, обязательны для Российской Федерации как его правопреемника, если

специально не было объявлено о прекращении действия этих договоров. В

выполнении международных обязательств привлекается широкий круг

государственных органов, организаций, физических лиц, поскольку

большинство международно-правовых норм реализуется через национальный

организационно-правовой механизм. Эта деятельность регулируется

внутригосударственным правом, в котором растет число актов, посвященных

выполнению международных обязательств. Международные договоры России

являются на ее территории документами прямого действия, кроме случаев,

когда из международного договора следует, что для его применения требуется

издание внутригосударственного акта, так называемая имплементация.

В итоговом документе Постановление от 14 июля 2015 г. №21-П

Конституционный Суд РФ указал на «недопустимость имплементации в

правовую систему государства международных договоров, участие в которых

может повлечь ограничения прав и свобод человека и гражданина или

допустить какие-либо посягательства на основы конституционного строя РФ и

тем самым нарушить конституционные предписания» [6]. Однако, одних норм

общего международного права недостаточно для регулирования


162

взаимоотношений государств и других субъектов, возникающих в сфере

спортивного движения. Так, специальные нормы содержатся в договорах,

посвященных непосредственно спортивной сфере. Специальные нормы,

которые содержатся в договорах, подразделяются и изображены на рис. 5.

Рис. 9. Категории специальных договорных норм

Российское законодательство о физической культуре и спорте есть

комплексная по своему содержанию часть национального законодательства,

включающая многие отраслевые нормы права. Оно тесно связано с

законодательством об образовании, о социальном обеспечении, о

здравоохранении, о пенсиях и др. Предмет правового регулирования

устанавливает правовые, организационные, экономические и социальные

основы деятельности в области физической культуры и спорта в Российской

Федерации, определяет основные принципы законодательства о физической

культуре и спорте [7].

Таким образом, можно подвести итог и отметить, что законодательная

база РФ, отвечающая за правовое регулирование вопросов физической

двусторонние

многосторонние региональные

универсальные


163

культуры и спорта, не только распространяет свое действие на различные

категории граждан, но и имеет воспитательную функцию. Большинство

источников права, законы и подзаконные акты в данных сферах детально и

конкретно раскрывают вопросы, касающиеся данных институтов на всех

уровнях правового регулирования. Забота о развитии физической культуры и

спорта - важнейшая составляющая социальной политики государства,

обеспечивающая воплощение в жизнь гуманистических идеалов, ценностей и

норм, открывающих широкий простор для выявления способностей людей,

удовлетворения их интересов и потребностей, активизации человеческого

фактора. Огромный социальный потенциал физической культуры и спорта

необходимо в полной мере использовать на благо процветания России. Это

наименее затратные и наиболее эффективные средства форсированного

морального и физического оздоровления нации. Их основу составляют, прежде

всего, добрая воля самого субъекта, морально-психологический настрой

личности, коллектива и общества.

В контексте совершенствования системы физического воспитания

физкультурно-спортивной среды через многообразие ее организационных

форм, закладывается система ценностей, в которой сбалансированы и

приближены личные и общественные интересы, способствующие долголетию

граждан, сплочению семьи, формированию здорового морально-

психологического климата в разных социально-демографических группах,

снижению травматизма и заболеваемости.


1. Послание Президента Российской Федерации Федеральному

собранию «О положении в стране и основных направлениях внутренней и

внешней политики» // Доступно: www.kremlin.ru/events/president/ru

http://www.kremlin.ru/events/president/ru


164

2. Приказ Министра обороны РФ от 21.04.2009 N 200 (ред. от

31.07.2013) "Об утверждении Наставления по физической подготовке в

Вооруженных Силах Российской Федерации" (Зарегистрировано в Минюсте

России 30.06.2009 № 14175) // Доступно: http://www.consultant.ru/document

3. Конституция РФ. Из-во: Питер, 2018г.

4. Федеральный закон "О физической культуре и спорте в Российской

Федерации" от 04.12.2007 № 329-ФЗ // Доступно:

http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_7258/

5. Проблемы реализации Конвенции о правах человека // Выступление

Председателя КС РФ на Международной конференции «Совершенствование

национальных механизмов эффективной имплементации Европейской

Конвенции о правах человека» Зорькин В.Д. (СПб., 22 октября 2015 г.) //

Доступно: www.rg.ru

6. Постановление Конституционного Суда РФ от 14.07.2015г. №21-П

«По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального

закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод

и Протоколов к ней» // Собрание законодательства РФ, 2015г. №30 С.46-58.

7. Официальный интернет-портал правовой информации от

26.02.2016, Бюллетень международных договоров, июнь 2016, №6, С.122 – 124.

// Доступно : www.pravo.gov.ru

© С.Н. Лещинская, 2019

http://www.consultant.ru/document

http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_7258/

http://www.rg.ru/

http://www.pravo.gov.ru/


165

УДК 37.01

ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ В ЗДОРОВЬЕФОРМИРОВАНИИ

УЧАЩИХСЯ СРЕДСТВАМИ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Малозѐмов Олег Юрьевич

канд. пед. наук, доцент,

профессор кафедры физического воспитания и спорта,

ФГБОУ ВО «Уральский государственный лесотехнический

университет»

Аннотация. В статье обсуждаются возможности влияния физкультурной

деятельности на формирование здоровой личности молодого человека.

Представлен анализ результатов исследования ценностных ориентаций

старших школьников. Внимание акцентировано на аксиологической сущности

физкультурных занятий, учитывающих репрезентативные ценностные

ориентации учащихся.

Ключевые слова: физическая культура, формирование здоровья

личности.

VALUE ORIENTATIONS IN HEALTH FORMATION STUDENTS BY

MEANS OF PHYSICAL CULTURE

Malozemov Oleg Yurievich

Abstract. The article discusses the possibilities of the influence of physical

activity on the formation of a healthy personality of a young person. The analysis of

the research results of value orientations of senior schoolchildren is presented.

Attention is focused on the axiological essence of physical activities, taking into

account representative value orientations of students.

Key words: physical culture, the formation of individual health.

Общепризнано, что в современном мире даже при ускоренном развитии и

влиянии медико-биологических наук наблюдается кризис здоровья людей. Это

явление, прежде всего, касается детей и молодѐжи. Подтверждения тому –

множество научных публикаций различного уровня о многих аспектах

проблемы здоровья подрастающего поколения: медико-биологических,

психолого-педагогических, ценностно-социальных, эмоционально-


166

нравственных, экологических, экономических, политических и др. Из более

двухсот факторов, оказывающих определяющее влияние на современного

человека, наиболее значимые по экспертизе ВОЗ относятся к образу жизни, и

первой в этом списке стоит недостаточная двигательная активность –

гипокинезия. Мышечная двигательная активность в современном обществе всѐ

более вытесняется другими видами деятельности, связанными, в основном, с

напряжениями в психоэмоциональной сфере. Тем не менее, человек – это

мыслящая живая система, способная к самонастройке, самоорганизации

собственной жизнедеятельности. Всѐ чаще доминируют мысли о том, что

благополучие в значительной мере зависит от самого человека, и многие

причины нездоровья, соответственно, находятся в нѐм самом. Поэтому

ухудшение здоровья порождается, прежде всего, «кризисом в головах» [1], а не

только научно-техническим прогрессом и несовершенством социума. Однако,

если за своѐ здоровье взрослые люди в большей степени отвечают сами, что

отражено в общепринятой факторной модели здоровья, то дети, подростки,

учащаяся молодѐжь значительно больше нуждаются в здоровьеформирующей,

валеопедагогической помощи общества.

В социально-культурном аспекте проблемы нездоровья вызваны

кризисом личности, который проявляется в излишне рациональном отношении

к миру, неумении осознать, что поведение, вредное для здоровья и

окружающей среды, безнравственно. Формирование здоровья педагогическими

средствами имеет более широкий фронт, нежели педагогическое

сопровождение лечения, профилактики и реабилитации, являясь

стратегическим направлением, базирующемся на системном подходе [2].

Понятно, что в настоящем и в будущем качество информационно-

цивилизационной стрессовой нагрузки будет изменяться в сторону еѐ усиления,

ужесточения, также как и общее количество психотравмирующих жизненных

ситуаций, по-видимому, будет возрастать. Поэтому, чем больше будет давление


167

внешних социальных стрессоров, чем неблагоприятнее, сложнее социальная

среда, тем более будут востребованы надѐжные психофизические структуры.

Следовательно, можно говорить о том, что одной из важнейших

здоровьеформирующих задач воспитания является повышение

психологической устойчивости личности, еѐ способности преодолевать

психотравмирующие ситуации, умение ценить полученные знания и

эффективно использовать их в процессе жизнедеятельности. Психологическая

устойчивость создаѐт основу для большей поленезависимости личности,

понимаемой как «преимущественную ориентацию субъекта на внутренние

эталоны упорядочивания внешних впечатлений в условиях, когда ему

навязываются неадекватные формы ориентации во внешнем мире» [3, с. 592].

Физическая культура как часть общечеловеческой культуры способна

взять на себя многое по гармонизации личности, по формированию

психологической устойчивости молодѐжи. Условия занятий, методики и

учебные программы физического воспитания, по нашему мнению, также

должны ориентироваться на это, тем более, что общее оздоровление и

повышение психологической устойчивости в процессе физкультурной

деятельности – вполне решаемая задача. При этом требуется коррекция

применения психолого-педагогических средств физической культуры,

направленных на сохранение общего здоровья формирующейся личности

учащегося. Особую роль в использовании средств физической культуры в среде

учащейся молодѐжи играет знание и использование их личностных и

типологических особенностей, а также ценностных ориентаций в данной сфере.

Только опираясь на ценностно значимые факторы в физкультурной

деятельности, можно надеяться на благополучный выход из создавшегося

положения. Здесь стоит учесть и единодушное мнение многих исследователей,

что ценностные ориентации играют главную роль в регуляции социального

поведения человека, включая диспозицию личности, еѐ установки, мотивы,


168

интересы и даже «смысл жизни». Междисциплинарность отмечается и в самой

проблеме ценностей и ценностных ориентаций. С одной стороны, ценностные

приоритеты, превалирующие в обществе – это ключевой элемент в культуре.

Ценностные приоритеты индивидов являются центральными целями,

связанными со всеми аспектами их поведения. С другой стороны, ценности

испытывают прямое влияние повседневного опыта в изменяющемся

экологическом и социально-политическом контексте [4]. В результате событий,

происходящих на историческом, социальном или личностном уровне,

происходят изменения, соответственно, социальные или индивидуальные,

хорошим индикатором которых являются ценности.

В связи с вышеизложенным, рассмотрим результаты исследования

ценностных ориентаций учащихся, к которому были привлечены старшие

школьники трѐх образовательных учреждений г. Екатеринбурга:

специализированного учебно-научного центра Уральского федерального

университета (СУНЦ УрФУ), гимназии №13 лингвистической направленности

и гимназии №40 гуманитарной направленности. В данных учебных заведениях

образование в старших классах осуществляется по вариантам углублѐнно-

профильного изучения дисциплин естественно-научного, математико-

экономического и гуманитарного направления. Результаты изучения основных

жизнеобеспечивающих ценностей (по широко используемой для этих целей

методике М. Рокича [5]) старших школьников представлены в табл.1 и 2.


169

Таблица 1

Результаты ранжирования терминальных жизненных ценностей

Терминальные ценности

(ценности-цели)

юноши девушки СУНЦ УрФУ

Лингвист. гимназия

Гуманит. гимназия

средн. ранг

СУНЦ УрФУ



средн.

ранг Ранги значимости ценностей

Здоровье 1 1 2 1 4 1 1 1

Уверенность в себе 2 7 7 5 3 2 3 2-3

Наличие друзей

3 4 1 2 1 5 5 4

Свобода 4 3 4 3 5 3 6 5

Любовь 5 2 5 4 2 4 2 2-3

Жизненная мудрость 6 9 9-10 8 14 9 9 11

Активная деятельная жизнь

7 5 6 7 6 6 4 6

Материально обеспеченная жизнь

8 6 3 6 10 10 10 9

Развитие 9 12 11 11 9 8 7 8

Интересная работа 10 8 9-10 9 11 11 12 12

Познание 11 15 14 13-14 7 12-13 11 10

Продуктивная жизнь 12 10 8 10 12 12-13 13 13

Общественное признание

13 13 15 15 13 14 14 14

Счастливая семейная жизнь

14 14 12 13-14 8 7 8 7

Развлечения 15 11 13 12 16 15 15 15

Творчество 16 18 17 17 15 18 16 16

Счастье других людей

17 16 16 16 17 17 18 18

Красота природы, искусства

18 17 18 18 18 16 17 17


170

Таблица 2

Результаты ранжирования инструментальных жизненных ценностей

Инструментальные ценности

(ценности-средства)





СУНЦ УрФУ



средн.

ранг Ранги значимости ценностей

Образованность 1 2 2 1 2 4 5 3

Независимость 2 7 1 2 1 1 4 1

Самоконтроль 3 5 4 3-4 5-6 7 3 5

Жизнерадостность 4 1 7 3-4 3 5 1 2

Твѐрдая воля 5 9 3 5 8 11 8 9

Рационализм 6 3-4 8 6 12 12 9 12

Воспитанность 7 6 9 7 4 10 2 6

Честность 8 3-4 11 8 5-6 2 6 4

Смелость в отстаивании своего мнения

9 10-11 5 9 9 3 10 7

Эффективность в делах 10 13 6 10 16 15 13 15

Широта взглядов 11 12 12 13 7 8 11-12 8

Аккуратность 12 10-11 10 11 10 13 7 10

Терпимость 13 8 13 12 13 9 11-12 13

Исполнительность 14 15 15 14 14 14 14 14

Чуткость 15 14 16 15 11 6 15 11

Высокие запросы 16 16 14 16 15 16 16 16

Нетерпимость к недостаткам

17 17 17 17 17 17 17 17

Если обратиться к рассмотрению приоритетных ценностей-целей

учащихся, то сразу же обращает на себя внимание, что здоровью как высшей

ценности отдают предпочтение большинство учащихся обоего пола (средний

ранг значимости – первый). Далее в списке находятся ценности

психологического, социально-коммуникативного характера. У юношей таковые

в порядке убывания значимости: «наличие друзей», «свобода», «любовь»,

«уверенность в себе»; у девушек – «уверенность в себе», «любовь», «наличие

друзей», «свобода». Ниже по значимости (средняя часть ранжированного


171

списка) расположились ценности, которые можно отнести к развитию в сфере

трудовой деятельности. У юношей это: «материально обеспеченная жизнь»,

«активная деятельная жизнь», «жизненная мудрость», «интересная работа»,

«продуктивная жизнь», «развитие». У девушек середину списка (с шестого по

одиннадцатый ранги) занимают следующие ценности: «активная деятельная

жизнь», «счастливая семейная жизнь», «развитие», «материально обеспеченная

жизнь», «жизненная мудрость». Характерно, что ценности «счастливая

семейная жизнь» и «познание» для девушек оказались более значимыми

факторами жизнедеятельности, чем для юношей. Однако, «интересная работа»

и «продуктивная жизнь» более значимы для представителей мужского пола. В

этих различиях на данном возрастном этапе нами усматривается явное влияние

гендерного фактора. Юноши в целом более ориентированы на проявление

активности в производственной деятельности, более свободолюбивы, более

рациональны в своих притязаниях, ориентированы больше на дружбу, нежели

на любовь. Девушкам же свойственна бόльшая в сравнении с юношами

неуверенность в себе, ориентация на продуктивные семейные отношения,

личностное развитие и познание как таковое без особых притязаний на

рациональность восприятия окружающего мира.

Завершают же представленный список у обоих полов следующие

ценности: «счастье других людей, общества», «творчество», «красота природы

и искусства». Данные категории очень объѐмные, воспринимаются в основном

на философском уровне, а не на бытовом, поэтому в повседневной жизни, как

регуляторы поведения и деятельности не столь значимы. Слабое восприятие

значения «творчества» и «красоты природы, искусства» у учащихся можно

объяснить также и объѐмностью, неконкретностью, «размытостью» для

обыденного восприятия категориями. Слабая же значимость ценности «счастье

других людей, общества», по нашему мнению, в целом характеризует

эгоистическую направленность жизненных позиций учащихся, тенденцию к


172

проявлению индивидуализма, приоритет индивидуально-личностного над

общественным.

Следует попутно заметить, что аналогичное распределение жизненных

приоритетов наблюдается не только у старших школьников, но и у

студенческой молодѐжи [6]. Возможно, в таком распределении представленных

жизненных ценностей проявляется воздействие усилий, предпринимаемых в

стране в последние десятилетия, направить общественное развитие по

«западному» социокультурному стилю. Не секрет, что данный путь развития

предполагает усиление именно индивидуалистических начал в человеке и в

обществе. Возможно, что именно поэтому многие образованные молодые люди

наряду с проявлением высокой общей социальной активности чувствуют себя

слабо защищѐнными психологически, им не хватает внутренней уверенности

одновременно с высокой степенью противоречивости в восприятии себя и

общества.

С одной стороны, учащихся обоего пола характеризует высокая

значимость дружбы и любви, с другой – эгоистическая направленность этих

процессов, недостаточная степень эмпатии, слабая в понятийном отношении

связь индивидуально-личностного счастья с социальным благополучием.

Если обратиться к рассмотрению результатов ранжирования списка

инструментальных ценностей (ценностей-средств), то здесь следует выделить

следующие моменты. В целом наиболее значимыми ценностями у юношей

являются (см. табл. 2) «образованность», «независимость», «самоконтроль»,

«жизнерадостность», «сильные волевые качества», «рационализм»; у девушек

(в порядке снижения значимости) – «независимость», «жизнерадостность»,

«образованность», «честность», «самоконтроль» и «воспитанность». В этой

группе доминирующих ценностей наибольшие гендерные различия

проявляются по волевым качествам, рационализму и честности. Данные

различия вполне согласуются с общепринятыми социально-знаковыми ролями


173

мужчины и женщины. Во всяком случае, твѐрдость характера, рационализм

более связывается с мужским образом, а воспитанность, честность более

закреплена за женским психологическим портретом. Середину данного

ранжированного ряда занимают такие качества, как «воспитанность»,

«честность», «смелость», «широта взглядов», «волевые качества»,

«аккуратность» и «терпимость» − у юношей. У девушек соответствующие

места занимают следующие качества: «смелость», «широта взглядов», сильные

волевые качества», «аккуратность», «чуткость», «рационализм». Здесь снова

проявляются различия на гендерном уровне. Так качество «эффективность в

делах» у юношей стоит на 10-м месте по значимости, у девушек – на 15-м;

«широта взглядов» у юношей находится на 13-м, у девушек – на 8-м месте;

«чуткость» у юношей − на 15-м, у девушек − на 11-м месте. По-видимому, в

этом проявляется в целом бόльшая социальная жизнестойкость женского пола,

способность с меньшими издержками для здоровья выходить из сложных

жизненных ситуаций, лучшая приспособляемость, меньшая категоричность,

бόльшая концентрация не на исключительно деловых качествах, а на

адаптивно-коммуникабельных.

Наименее значимыми для всех учащихся оказались «высокие запросы» и

«непримиримость к недостаткам». Это можно трактовать, что на данном

социально-возрастном этапе учащиеся готовы довольствоваться умеренными

жизненными запросами, а также мириться с недостатками у окружающих и у

себя.

Подводя некоторый итог нашему рассмотрению, можно констатировать,

что на умозрительном, теоретическом уровне ценность категории здоровья

(физического и психического) в представлениях старших школьников

(независимо от половой принадлежности) наивысшая. В целом наиболее

значимыми являются ценности коммуникативно-психологического плана,

позволяющие чувствовать себя уверенно, независимо, свободно, быть


174

жизнерадостным. Явного дисбаланса относительно социально признаваемых

гендерных ролей не наблюдается. Казалось бы, всѐ не так уж и плохо:

выпускники специализированных школ, гимназий, лицеев желают быть

здоровыми, уверенными, образованными, коммуникабельными, терпимыми. В

их ценностной «пирамиде» наиболее значимая часть с учѐтом возраста и

жизненного опыта вполне соответствует всем компонентам феномена

человеческого здоровья: физического, психического и социального. Однако не

всѐ столь просто и прямолинейно на пути здоровьесбережения учащихся.

Возникают вопросы подобные следующим: почему реально снижаются многие

показатели здоровья молодѐжи; почему возрастает количество неврогенных

заболеваний, поведенческих девиаций; наконец, почему же умные и

образованные молодые люди зачастую не способны в реальной жизни защитить

себя в пределах того же феномена здоровья ни в физическом (соматическом)

плане, ни в социально-психологическом, ни в духовно-нравственном?

Основная причина, по нашему, мнению заложена в воспитывающей,

социализирующей направленности современного общества. По данным

исследования валеоустановок и социокультурного восприятия здоровья [7] в

обществе в целом наблюдается дефицитарный и манипулятивный типы

валеоустановок, а восприятие здоровья личности более приближено к

адаптационной модели, то есть «… здоровье личности оценивается как атрибут

социально успешных людей, которые «хорошо» выглядят и эффективно

действуют…» [7, с. 291]. В пределах данного социокультурного эталона

главный критерий здоровья – суммарная социальная эффективность

(успешность) личности. Авторами раскрывается присутствующая в восприятии

здоровья «идея дефицитарности, согласно которой человеку недостаточно

собственных ресурсов для постоянного поддержания здоровья (здоровья всегда

не хватает, его нужно обрести), … установка на отказ от индивидуальной

ответственности за своѐ здоровье (основная ответственность возлагается при


175

этом на государство и общество) … и … отчуждѐнное отношение к своему

здоровью» [7, с. 293-294].

С нашей точки зрения проблема оздоровления молодѐжи находится на

оси, имеющей направленность от физического благополучия к нравственному

через призму психосоциального благополучия. То есть, средства физического

(соматического) оздоровления (это, прежде всего двигательная деятельность,

физическая культура личности) должны приводить к удовлетворению,

достижению социально-психологических потребностей молодѐжи. На базе

этого сочетания проще гармонизировать и духовно-нравственный компонент

здоровья. Считаем, что в настоящее время наблюдается методологический

разрыв в реальной педагогической практике по физическому воспитанию,

которая осуществляется с уклоном не на развитие личности учащегося в целом,

а лишь на его моторно-двигательные функции, показатели физического

состояния и двигательной подготовленности. По большому счѐту, в результате

такой педагогической практики учащиеся не находят для себя в реальных

жизненных условиях поддержки в развитии средствами физической культуры

востребованных ими и социумом тех личностных качеств, на которые они

ориентированы. Какие же качества составляют основу имиджа современного

юноши, девушки? Для этого нами было проведено социально-педагогическое

исследование, результаты которого отражены в табл. 3.

Таблица 3

Результаты ранжирование имиджеобразующих личностных качеств

Ранжируемые

качества





СУНЦ УрФУ




Ранги значимости ценностей

Уверенность в себе 1 1 1 1 1 1 1 1

Общительность, коммуникабельность

2 3 3 2 2 2 2 2

Самостоятельность, независимость

3 6 6-7 5 3 4 4 3


176

Раскованность, отсутствие психологических зажимов

4 9 2 4 4 5 3 4

Настойчивость, целеустремлѐнность

5 5 10 6 5 6 6 5-6

Волевые качества 6 4 12 8 8 10 9 9

Спортивность, подтянутость 7 2 4 3 9 6-7 10 8

Мужественность (женственность), гармонично развитая фигура

8 8 5 7 7 3 7 5-6

Хорошее здоровье 9 10 9 10 11 9 8 10

Энергичность 10 7 6-7 9 6 8 5 7

Физическая сила, выносливость 11 12 11 12 13 13 12 13

Элегантность 12 11 8 11 10 11 11 11

Координированностьумение красиво двигаться

13 13 13 13 12 12 13 12

Как видно из табл. 3, репрезентативными личностными качествами для

всех учащихся вне зависимости от пола оказались «уверенность в себе» и

«общительность, коммуникабельность», причѐм уверенности в себе как

основной желаемой личностной характеристике отдали предпочтение все

учащиеся. Возможно, что качество уверенность/неуверенность в себе легче

всего поддаѐтся осознанию и контролю. Есть мнение, что из всего

многообразия качеств личности или особенностей организма выше ценятся те,

которые можно постоянно контролировать. Чем лучше качество поддаѐтся

контролю, тем оно желаннее и выше оценивается [8]. Это характерно для обоих

полов. Более того, уверенность в себе переживается, поскольку является

переживанием человеком своих возможностей, как адекватных объективным

жизненным задачам, так и субъективным задачам, которые человек ставит

перед собой сам [3, с. 802]. В случае, если самооценка не совпадает с

реальными возможностями, то имеется либо самоуверенность, либо

неуверенность в себе. Поэтому воспитание уверенности в себе чрезвычайно


177

важнό и заключается в формировании у человека адекватных, соответствующих

его возможностям притязаний и самооценок.

Далее прослеживаются гендерные различия в восприятии образа юноши и

девушки. У юношей на третье место выходит «спортивность», у девушек

таковое качество на 8-м месте из 13. Но при этом современная старшая

школьница хочет ощущать себя более независимой, самостоятельной. Девушки

склонны проявлять энергичность (7-й ранг), не теряя в женственности (5-6

ранги). Как юноши, так и девушки хотели бы быть самостоятельными,

независимыми, раскованными, они готовы проявлять настойчивость и

целеустремлѐнность. Оказалось, что здоровье в качестве имиджеобразующей

личностной ценности (в отличие от здоровья − характеристики базовой

жизненной человеческой ценности) как у юношей, так и у девушек занимает

невысокое положение в данной иерархии (10-й ранг значимости). В целом

физическим качествам (силе, выносливости, координированности) отводятся

последние места. Таким образом, можно констатировать, что в

имиджеобразующей основе учащихся находятся социально-психологические

качества, позволяющие чувствовать себя уверенно и независимо, действовать

настойчиво и целеустремлѐнно, быть общительным и самостоятельным. К

этому добавим, что данный набор доминирующих личностных качеств для

молодых людей является не столько практически возможным и реализуемым,

сколько желаемым. В действительности же многие учащиеся как раз и лишены

реальной возможности, адекватно и творчески самораскрываясь, проявлять

данные качества. В силу социально-возрастного статуса учащихся данные

личностные интенции зачастую депривируются и преломляются, изменяясь до

неузнаваемости, как в открытой социальной среде, так и в сфере образования.

Так, уверенность и независимость в поведенческих реакциях молодѐжи

переходит за грань самоуверенности, наглости, хамства; общительность

переходит в агрессивность и аутоагрессивность, жестокость; стремление к


178

раскованности и отсутствию психологических зажимов приводит к различным

формам биопсихологической зависимости (наркомания, повсеместное курение

и усиление алкоголизации, сексуальные аддикты). Высокая степень группового

влияния на взрослеющего, но ещѐ не взрослого человека, лишь усугубляют

проявление данных личностных качеств, выводя за пределы нормы, формируя

невротическую личность. По данным мировой статистики «в настоящее время

расстройства личности составляют 40%, неврозы – 47%, а эндогенные психозы

– 13% от общего числа нервно-психических заболеваний» [9, с.17-18].

Эксперты ВОЗ отмечают заметное распространение нервно-психических

расстройств у детей и подростков. Невротические и неврозоподобные

состояния составляют 63 случая на 1000 детей. В нашей стране число

«абсолютно» здоровых в психическом отношении школьников в 9-11 классах

достигает лишь 16%.

В рассмотренном нами случае нельзя сделать однозначный и тем более

пессимистичный вывод о неадекватном психологическом состоянии

респондентов. Однако обращает на себя внимание факт снижения у старших

школьников значимости здоровья как человеческого феномена при переходе с

абстрактных позиций основных жизнеобеспечивающих ценностей на их

реальные внутриличностные основания. Здоровье, воспринимаемое учащимися

в основном через физическую его составляющую, становится тем источником

(к сожалению исчерпаемым), откуда берут, не возвращая, для достижения

внешней социальной успешности. Иными словами, само здоровье всѐ в

большей степени инструментализуется, становится «объектом эксплуатации»

[10, с. 56], для молодѐжи нередко единственным доступным средством

реализации себя в обществе.

С нашей точки зрения первое исследование ценностных ориентаций (по

методике М. Рокича) более связано с оценками значимости потребностей как

таковых, а второе исследование (имиджеобразующих личностных качеств)


179

больше связано с оценками удовлетворения потребностей. Но

«удовлетворѐнность жизнью с оценками удовлетворения потребностей связана

теснее, чем с оценками значимости потребностей. Вероятно, оценки

значимости потребностей формируются в сфере самосознания и существуют

как его когнитивные компоненты. Они лишь опосредованно связаны с

мотивационной сферой и поэтому не оказывают на эмоциональную сферу

личности заметного влияния» [11, с. 135]. Поэтому, несмотря на то, что

ценностная значимость здоровья для молодѐжи высока, удовлетворять

потребность в здоровье им нет необходимости (в большинстве случаев), так как

они не ощущают, не воспринимают физкультурное воздействие как

оздоровительную потребность. Физкультурная деятельность привлекает их в

качестве мотива общения, положительными эмоциями, возможностью

улучшения двигательных социально привлекательных качеств,

самореализации, отвлечения от проблем и т.п. Поэтому и удовлетворѐнность

жизнью учащиеся не связывают напрямую ни со здоровьем как таковым, ни тем

более с потребностью поддерживать его средствами физической культуры.

Классический пример – все знают, что полезно вести здоровый образ жизни, но

многие не придерживаются данных принципов в реальности. В итоге сфера

образования и повседневная действительность для учащихся, даже при наличии

учебного предмета «физическая культура», становится здоровьезатратной.

Подобная здоровьезатратность как в образовании, так и в реализации

цивилизованного жизнеобеспечения в целом является предметом многих

научных исследований. Однако в нашем случае, на уровне интеллектуально

развитых старших школьников, есть путь, следуя которым возможно снизить

здоровьезатратность образования, а заодно и оптимизировать отношения

молодого человека с социумом. Для этого в нашем понимании необходима

переориентация методологии физической культуры в образовании с

методически функционального уровня, когда во главу положено развитие


180

физических способностей, на социально-психологический личностно-значимый

уровень, где основой является приближение к адаптационному эталону

здоровья [7], в котором личность здорова, если она полноценна во взаимосвязи

биологического и социального. Именно для старших школьников и студентов

очень важно адекватно приспособиться к окружающей среде, быть

непротиворечиво включѐнным в социум. Эта индивидуальная социально-

психологическая характеристика определяет успешность конкретной личности

в установлении продуктивных социальных отношений и разрешении

актуальных конфликтов, в принятии адекватных социальных ролей и в

самореализации социально-психологических способностей. Для этого

физическая культура и физическое воспитание должно проявлять

гуманизирующие черты, значит: − основываться на ценностно-потребностной

сфере учащихся в способах и средствах оздоровления; − способствовать

социально-психологической адаптации личности молодого человека (девушки),

повышать его индивидуально-личностную компетентность в

здоровьеформирующем общении; − способствовать не только развитию

физических способностей, но и развитию средствами физической культуры

дивергентного мышления; − повышать социально-психологическую

уверенность, самостоятельность, психологическую устойчивость; − развивать

личность учащегося в целом. Оздоровление средствами физической культуры

не должно быть агрессивным, оно должно исключать экстремальные режимы

преобразования физического потенциала учащихся, преподаватели должны

помнить о необходимости разумной достаточности психофизических нагрузок

в организации педагогических воздействий и их строгой сбалансированности с

индивидуальными способностями, мотивацией и уровнем двигательных

притязаний самого учащегося.

Всѐ это возможно и заложено в таких взаимосвязанных социокультурных

феноменах, как физическая культура, физическое воспитание и


181

здоровьеформирование. Небеспричинно в последнее время возникают новые

области человекознания: педагогическая валеология, психология здоровья,

педагогика здоровья, множество здоровьесберегающих педагогических

концепций, технологий и методик. Поэтому, не последнее слово в теории и

практике здоровьеформирования учащихся принадлежит образовательной

сфере, и его вполне можно считать категорией педагогики.


1. Мансурова С. Е. Социокультурные аспекты проблемы здоровья //

Биология в школе. – 2002. – №2. – С.5–11.

2. Казин Э. М., Блинова Н. Г., Литвинова Н. А. Основы

индивидуального здоровья человека: Введение в общую и прикладную

валеологию: Учеб. пособие. – М.: ВЛАДОС, 2000. – 192 с.

3. Современный словарь по педагогике / Сост. Рапацевич Е. С. – Мн.:

―Современное слово‖, 2001. – 928 с.

4. Карандашев В. Н. Методика Шварца для изучения ценностей

личности: концепция и методическое руководство. – СПб.: Речь, 2004. – 70 с.

5. Rokeach, M. The nature of human values. New York: Free Press, 1973.

6. Малозѐмов О. Ю. Физкультурная деятельность в сохранении

здоровья учащихся: социально-педагогический аспект : монография. –

Екатеринбург: УрО РАО, УГМА, 2008. – 215 с.

7. Васильева О. С., Филатов Ф. Р. Психология здоровья человека:

эталоны, представления, установки.: Учеб. пособие. – М.: «Академия», 2001. –

352 с.

8. Степанов В. А. Самооценка психических и физических качеств

будущих учителей // Педагогика – 2004. – №7. – С.45–50.

9. Психология здоровья: Учебник для вузов / Под ред. Г. С.

Никифорова. – СПб.: Питер, 2003. – 607 с.


182

10. Журавлѐва И. В. Здоровье подростков: социологический анализ. –

М.: Изд-во ин-та социологии РАН, 2002. – 240 с.

11. Куликов Л. В. Психогигиена личности. Вопросы психологической

устойчивости и психопрофилактики: Учеб. пособие. – СПб.: Питер, 2004. – 464 с.

© О.Ю, Малозѐмов, 2019


183

УДК 378

ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ЛАТИНСКОГО ЯЗЫКА В

МЕДИЦИНСКОМ ВУЗЕ

Огородникова Эмма Юрьевна

Яворская Оксана Александровна

старшие преподаватели

ФГБОУ ВО «Тихоокеанский

государственный медицинский университет»

Аннотация: В монографии рассматриваются вопросы гуманизации

воспитательного воздействия на будущего специалиста здравоохранения при

формировании компетенций по дисциплине «Латинский язык», направленных

на становление личности будущего специалиста, как результат

профессионального обучения и воспитания. Авторами проведено

сравнительное исследование особенностей воспитательной работы в

медицинских вузах, на основании которого сделан вывод о потенциале

латинского языка в профессиональном и личностном становлении

обучающихся в современных условиях. Монография адресована научным

работникам, преподавателям, аспирантам, студентам.

Ключевые слова: воспитание, гуманизация, латинский язык,

формирование личности, культурологический, акмеологический подход.

LATIN LANGUAGE EDUCATIONAL POTENTIAL IN THE

MEDICAL UNIVERSITY

Ogorodnikova Emma Yurevna

Yavorskaya Oxana Aleksandrovna

Abstract: The monograph deals with the humanization educational impact

issues on the future medical proffecional while developing competences, training

discipline ―Latin‖, assigned on the personality development of future specialist as a

result of professional training and education. The authors have conducted the

comparative study of the medical institition educational activity pecularities, that

concluded the Latin potential role in the student proffesional and personal

development under the present conditions. The monograph is aimed at researchers,

teachers, postgraduate students and students.

Key words: education, humanization, Latin, personal development, cultural,

acmeological approach.


184

Гуманизация как основное стратегическое направление развития высшей

школы занимает особое приоритетное место среди актуальных проблем

современного высшего образования. Цель гуманизации медицинского

образования – подготовка будущего специалиста не только как профессионала,

но и, прежде всего, как гражданина, патриота и гуманиста. Формирование

востребованного специалиста на современном рынке труда, его адаптация к

системе социальных связей неотделимы от воспитания и самовоспитания

нравственной позиции и культуры личности.

Статья 2 Закона об образовании трактует Российской профессиональное

образование как образование, направленное на приобретение обучающимися

знаний, умений, навыков, формирование компетенций определенного уровня и

объема, позволяющих вести профессиональную деятельность в определенной

сфере и (или) выполнять работу по конкретным профессиям или

специальностям. Воспитание трактуется как деятельность, направленная на

создание условий для самоопределения и социализации обучающихся на

основе социокультурных ценностей и принятых в обществе правил и норм

поведения в интересах человека, семьи, общества и государства [1, с. 1].

В связи с этим, прогностическая модель воспитания в современном

университете должна основываться на теории диалога культур, принципах

личностно-развивающего обучения, воспитания и создания условий для

саморазвития и профессионального роста, как средство самореализации,

самовыражения и самоутверждения личности, а также как средство

устойчивости, социальной самозащиты и адаптации будущего специалиста.

Согласно «Концепции воспитательной деятельности» ТГМУ,

модернизация российского образования требует усиленного внимания к

воспитанию будущего выпускника высшего образовательного учреждения.

Эффективность воспитательной деятельности в студенческой среде

определяется ролью университета в формировании нового поколения молодых


185

специалистов здравоохранения, с учетом их жизненных целей и задач в

современных условиях развития государства и общества, при этом

воспитательный процесс рассматривается как формирование личности, как при

помощи внешних воздействий, так и путем самовоспитания [2].

Для воспитания личностных качеств будущего врача с гуманистических

позиций требуется изучение дисциплин гуманитарного цикла, то есть тех

областей знаний, которые приобщают человека к классическим

общечеловеческим проблемам, морально-нравственным ценностям. К таким

областям знаний и относятся классические языки, а именно, латинский язык.

Осуществление воспитательной работы направлено на объединение

образования и воспитания, как в учебном процессе, так и во внеучебной

деятельности. Это создает устойчивую систему базовых ценностей у

обучающихся (в том числе и профессиональных), интегративный характер

познания мира и развитие личностных качеств [3, с. 74].

В современных социально-экономических условиях специалист

медицинской отрасли должен владеть большим объемом знаний и умений

гуманитарной направленности. Неоценим в этом процессе потенциал учебной

дисциплины «Латинский язык», цель освоения которой – достижение уровня

владения общепрофессиональной компетенцией, а именно владением языком в

устной и письменной формах для решения задач профессиональной

деятельности.

При этом задачами дисциплины являются:

• формирование умений давать объективную оценку различным

социальным явлениям и процессам;

• формирование умений логически верно, аргументировано и ясно

строить устную и письменную речь;


186

• овладение культурой мышления и способностью к обобщению,

анализу, восприятию информации, постановке цели и выбору путей ее

достижения.

В основе преподавания дисциплины лежат следующие виды

профессиональной деятельности:

- медицинская

- организационно-управленческая

- научно-исследовательская

Виды и методы обучения:

1) инновационные:

А) видеофильмы, видеоряд, видеоконференции, интернет-страница,

видео-презентации, программное обеспечение и т.п.

Б) проблемная лекция, семинар-диспут, учебная дискуссия,

дидактическая игра, имитационный тренинг, игровое проектирование и т.п.

2) традиционные: электронная презентация, слайды, плакаты,

рентгенограммы, стенды и т.д

Тенденция гуманизации вузовского образования актуализирует цель

данной работы – определение методов и форм воздействия дисциплины

гуманитарного цикла «Латинский язык» на воспитательную работу в

медицинском вузе.

Задачи работы – сравнить особенности гуманизации воспитательной

работы в медицинских вузах и рассмотреть влияние различных видов учебной

и внеучебной деятельности по латинскому языку на воспитание личности

будущего специалиста здравоохранения.

Методическая основа: теоретический анализ педагогической и

психологической литературы и эмпирический анализ (количественный и

качественный анализ данных, обобщение передового педагогического опыта).


187

Теоретическая основа работы – антропологический подход (Б.Г Ананьев,

В.А. Якунин) и личностно-ориентированный подход (В.И Вдовюк, Г.А.

Шабанов).

Ананьев Б.Г. считает, что основой для решения задач

дифференцированного обучения и воспитания на разных этапах развития,

оптимального сочетания между различными составными частями и видами

воспитания должно стать знание особенностей и закономерностей

индивидуального развития, возрастных изменений различных свойств

человека. А в процессе каждого вида деятельности создается как определенный

аппарат действий, знаний, навыков, так и потенциал развития человека.

По мнению В.А. Якунина, в условиях воспитания результаты во многом

определяются тем, насколько в этот процесс вовлечен сам воспитуемый [4, с.

71].

Вдовюк В.И в качестве основных направлений повышения

эффективности воспитательного процесса в вузе рассматривал

совершенствование содержания, обучения, воспитания и психологической

подготовки обучающихся. Воспитание же, с позиций содержания, им

трактовалось как комплекс целей и задач, направленных на формирование

общечеловеческих, государственных, личностных и профессиональных

ценностей [5, с. 13, 17].

Шабанов Г.А. [6, с. 8] связывает эффективность обеспечения качества

образования в ВУЗе с сопровождением самостоятельной познавательной

деятельности студентов.

Особенности воспитательной работы в медицинских вузах

Антонова Н.А. [7, с. 494], Чувашский государственный университет им.

И.Н. Ульянова, отмечает приоритет формирования нравственного воспитания

будущих врачей. Проведенный ею сопоставленный анализ духовно-

нравственных качеств выявил слабую осведомленность студентов-


188

первокурсников относительно требований к составляющей личности врача и

актуальность воспитательной работы по ее формированию. 44% опрошенных

первокурсников выделили следующие важнейшие духовно-нравственные

качества личности врача: любовь к людям, уважение, почтительность,

доброжелательность, тактичность. В то же время как сформированность этих

качеств у себя отметили только 60% респондентов, еще 25% были намерены

сформировать их в период обучения в медицинском вузе, а 12% совсем не

осознавали их необходимости, 3% даже не ответили на этот вопрос.

Ее коллега Архипова О.В. считает, что изучение латинского языка

способствует формированию общекультурных и профессиональных ценностей

будущего специалиста медицинского профиля. Латинский язык, как учебный

предмет, обладает огромным потенциалом для реализации задач духовно-

нравственного воспитания будущих специалистов медицинского профиля. [8,

с. 245].

В работе Арестовой И.М., Жуковой Н.П., Киселевой Н.И., Дейкало [9, с.

246], Витебский государственный медицинский университет,

рассматривается нравственно-деонтологический аспект формирования

профессиональной культуры будущего врача. Авторы руководствуются

основополагающим принципом единства профессионального, гражданского и

нравственного воспитания в комплексном подходе к всестороннему развитию

личности будущего специалиста медицинского профиля.

Архипова И.С., Олехнович И.Г. [10, с. 15], Уральский гуманитарный

институт, призывают учитывать богатый нравственно-воспитательный,

культурологический потенциал дисциплин гуманитарного цикла, к которым

относится дисциплина «Латинский язык». Неоценим вклад латинского языка в

формирование коммуникативных и дискурсивных качеств первокурсников,

становление их профессионального вокабуляра, а, значит, и успешную

адаптацию в вузе. Ведь развитые коммуникативные способности врача, умения


189

объяснить пациенту процесс лечения определяют его профессионализм, что, в

конечном итоге, повышает шансы пациента на выздоровление.

По мнению Диндяева С.В., Ивановская государственная медицинская

академия, воспитательный процесс в вузе является одним из наиболее спорных

вопросом педагогики [11, с. 56]. Воспитательная политика в вузе, должна

опираться на принципы:

единство профессионального, гражданского, культурно-

нравственного и физического развития личности специалиста;

непрерывность, преемственность и последовательность

воспитательного процесса;

координация деятельности администрации, педагогических и

студенческих коллективов.

Иванова Г.Н., Ковзалина А.Г., Обуховская А.С. [12, с. 154], Северо-

Западный государственный медицинский университет им. И.И. Мечникова,

демонстрируют широкие возможности латинского языка для решения

воспитательных задач обучения, в том числе и патриотического направления.

В частности, в университете имеется музей кафедры судебной медицины, где

трудятся профессионалы своего дела, готовые рассказать обучающимся о вехах

истории блокадного Ленинграда, больницы Мечникова, его героических людях.

Основной вектор воспитательной работы, по мнению Лисариди Е.К.,

Нурмухамбетовой Б.Н. [13, с. 331], Казахский национальный медицинский

университет, должен быть направлен на патриотическое воспитание. Также

необходимым признается нравственное, этетическое воспитание,

формирование здорового образа жизни. Авторы считают воспитательную

работу в вузе важнейшим направлением деятельности, причем ее цели и задачи

реализуются как в учебной деятельности, в соответствии с образовательными

задачами, так и во внеучебной. В связи с такой особенностью обучения в


190

медвузе, как выраженная дезадаптация обучающихся младших курсов, авторы

настаивают на введении института кураторства.

Большое внимание в ФГБОУ ВО Тихоокеанском государственном

медицинском университете уделяется формированию профессионально-

значимых качеств личности, навыков общения с учетом биомедицинской этики

и деонтологии, культуры речи и профессиональных коммуникаций.

Воспитательная деятельность в ТГМУ осуществляется на основании

«Концепции воспитательной деятельности» по приоритетными направлениями:

гражданское и патриотическое воспитание;

нравственно – эстетическое воспитание;

развитие студенческого самоуправления;

профилактическая работа, формирование ЗОЖ;

информационное обеспечение студентов;

работа по адаптации первокурсников.

Гуманистические функции воспитательной деятельности направлены как

на формирование профессионально-ориентированной личности специалиста,

способной адаптироваться в современных социально-экономических условиях,

творчески развиваться, раскрывать профессионально-личностный потенциал,

реализовываться в качестве активного члена социума, гражданина, патриота,

так и на формирование активного творческого отношения к овладению

профессией и важнейших личностных качеств будущего врача, духовных,

культурных ценностей и потребностей.

При этом одним из факторов профессионального самовоспитания

студентов медиков ТГМУ в условиях поликультурного общества становится

активизация внеучебной деятельности на основе диалогической стратегии [14,

с. 98].


191

Влияние различных видов воспитательной работы на формирование

личности будущего специалиста

Опыт работы Чувашского государственного университета им. И.Н.

Ульянова подтверждает огромный потенциал латинского языка в нравственно-

этетическом воспитании и самореализации обучающихся. Это формирование

может осуществляться, как указывают авторы, в рамках дисциплины

«Латинский язык» на каждом занятии. При введении значения нового термина,

преподаватель делает экскурс в этимологию его развития. Возможность

формирования мировоззрения обучающихся представляется буквально на

каждом шагу. Большое познавательное и воспитательное значение имеют

латинские афоризмы, сентенции, крылатые выражения, их гуманное

содержание и исторический комментарий. Аксиологический и

культурологический подход к содержанию занятий по латинскому языку

помогает формировать систему нравственных знаний и ориентиров,

поведенческих норм, их адекватного применения в процессе общения и

деятельности. Целенаправленное включение в образовательно-воспитательный

процесс материалов по мифологии, этимологии, знакомство с афоризмами

позволяют ощутить влияние латинского языка на развитие всей мировой

культуры и науки. Поисковая познавательная деятельность будущих

специалистов, внедряемая в учебный процесс - метод образовательных

конференций по определенным темам, с самостоятельным обменом

информацией внутри группы, по разным направлениям в пределах конкретных

научных проблем неоценима в саморазвитии.

Преподаватели Витебского государственного медицинского университета

постоянно используют потенциал латинского языка для освоения основ

профессиональных и этических знаний, совершенствования навыков здорового

образа жизни.


192

В Уральском гуманитарном институте отмечается богатство

культурологического содержания курса латинского языка и его влияние на

нравственно-духовное воспитание будущих врачей. Весь процесс обучения

проходит на фоне стендовой информации, где находят отражение такие темы,

как происхождение медицинских эмблем, девизы профессии врача, история

гимна «Гаудеамус», образцы студенческих переводов гимна, история

календаря, латинские крылатые слова, афоризмы, рисунки. Обучение латинской

грамматике не только снимает у студентов трудности в запоминании лексики,

но и расширяет способности по интерпретации, информативный и духовный

потенциал (обращение к античной литературе, экскурс в историю слова).

Авторы считают, что, латинский язык, благодаря богатейшей афористике,

предоставляет уникальные возможности по формированию правил, норм

профессионального и личного поведения. Углубленно античную культуру

студентам представлена возможность изучать на внеаудиторных занятиях в

кружке латинского языка, а проявить общекультурную эрудицию и творческие

способности студентам позволяет Олимпиада по латинскому языку.

Ивановская государственная медицинская академия создает оптимальное

воспитательное пространство для формирования гармонично развитой

личности, профессионального становления будущего специалиста через призму

общечеловеческих ценностей.

В Казахском национальном медицинском университете учебная и

внеучебная деятельность по дисциплине «Латинский язык» проводится для

решения задач патриотического, нравственно-эстетического воспитания. Так,

содержательная сторона изучаемого материала формирует у учащихся

положительное отношение к общечеловеческим ценностям, эстетические

представления, развивает познавательные навыки и восприимчивость к

гуманистическим идеалам. Воспитание через внеучебную воспитательную

деятельность осуществляется путем использования различных форм:


193

тематических вечеров, конкурсов, научно-исследовательских и предметных

кружков, конференций, студенческих объединений, встреч с практическими

работниками, мастер-классов.

В Тихоокеанском государственном медицинском университете накоплен

большой опыт по гуманизации воспитания будущих врачей средствами

латинского языка.

На кафедре иностранного языка ТГМУ создано интегрированное

пространство на принципах традиционного и онлайн-обучения:

модульная объектно-ориентированная динамическая обучающая среда

с порталом дистанционного обучения по дисциплине «Латинский

язык»;

лингафонный кабинет, с программным обеспечением «Диалог-

Nibelung»;

доступ к сети интернет с безграничными возможностями

индивидуализации и самореализации с помощью ведущих

образовательных платформ;

мультимедийное оборудование, стенды с информацией по латинской

афористике, Клятве Гиппократа на латинском и иностранном языке во

всех учебных аудиториях.

Так, цикл различных образовательных мероприятий ―Invia est in medicina

via sine lingua Latina‖ - «Непроходим путь в медицине без латинского языка» в

формате мини-конференций, круглых столов, «Недели латинского языка»,

«Латинского марафона», встреч с лауреатами медицинских премий

«Выдающиеся врачи ТГМУ» способствуют патриотическому и нравственному

воспитанию, адаптации, пропаганде здорового образа жизни. В ходе

коллективных дискуссий, интерактивного взаимодействия в рамках диалога

античной и современной культур, обсуждения этапов профессионального

становления у обучающихся, наряду с умениями давать объективную оценку


194

различным социальным явлениям и процессам и способностями к обобщению,

анализу, формируется профессиональное, гражданское поведение. Подобная

образовательная среда в вузе обеспечивает функции гуманизации

непрерывного профессионального медицинского образования с формированием

общепрофессиональных компетенций обучающихся.

Чрезвычайно интересным представляется также опыт Северо-Западного

государственный медицинского университета им. И.И. Мечникова по

патриотическому воспитанию, являющимся неотъемлемой частью учебного

процесса по такому сугубо профессиональному предмету, как «Латинский язык

и основы медицинской терминологии». Так, на примере цикла, посвященного

античным чернофигурным и краснофигурным амфорам, авторы предоставляют

возможность знакомства со своей системой воспитания средствами латинского

языка. Начинают с непосредственного знакомства с мифологическими

представлениями и повседневной жизнью древних греков, упоминают о

коллекции в Эрмитаже, акцентируя их внимание на то, что амфоры

(одноручные) использовались для хранения праха умерших (главное в этом

экскурсе). Заканчивается рассказ показом фотографий Пискаревского

мемориального кладбища, где на воротах стихи О. Берггольц, и амфоры в

решетке как символ упокоения говорят о высоком художественном вкусе

создателей мемориала. И на заключительном этапе мероприятия, как стержень

нерушимой связи античной и современной культуры, по выражению Гельвеция

«Знания входят вратами чувств», осуществляется декламация стихов,

воздействующая не только на сознание обучающихся, но и глубоко

проникающая в их эмоциональную сферу.

Заключение

1. Изучение гуманистических функций воспитательного процесса при

овладении дисциплиной «Латинский язык» в различных медицинских вузах

наглядно подтверждает, что в вузах создаются условия для успешной


195

реализации целей патриотического, духовно – нравственного, эстетического

воспитания на принципах взаимопонимания и сотрудничества. При этом

необходимо отметить, что формирование основных профессиональных

компетенций в ходе освоения дисциплины «Латинский язык» проходит в

неразрывной связи с вовлечением обучающихся в воспитательную и

образовательную деятельность как субъектов, ответственных за результаты

своего личностного и профессионального становления. Все это дает

возможность проявления общественной активности и приобретения ведущих

моральных качеств, необходимых будущему выпускнику.

2. В системе современного медицинского образования социокультурная и

нравственно-ценностная составляющая воспитательной и образовательной

деятельности при освоении дисциплины гуманитарного цикла «Латинский

язык» позволяет готовить будущих работников медицинской сферы с

развитыми профессиональными и морально-нравственными качествами.

Вместе с этим, единство профессионально-терминологических и гуманитарных

аспектов курса латинского языка позволяет успешно осуществлять

воспитательную работу в медицинском вузе по всем направлениям в

соответствии с социальным заказом и нормативными актами вузов:

гражданское и патриотическое воспитание, нравственно – эстетическое

воспитание, профилактическая работа, формирование здорового образа жизни,

адаптация и социализация студентов младших курсов.

Таким образом, гуманистическая ориентация воспитания при освоении

дисциплины «Латинский язык» на основе идей межкультурной коммуникации,

в духе межнационального взаимопонимания и терпимости, уважения к своей и

чужой культуре оказывает огромное влияние на самоопределение и

социализацию обучающихся медицинских вузов на основе общекультурных и

профессиональных ценностей. Динамика воспитательной деятельности в вузе

видится как единство ценностных компонентов воспитания, исследования и


196

обучения. Именно эта триада поддерживает гуманитарную миссию высшего

медицинского образования и его вклад в профессиональное и нравственное

развитие в современную эпоху.


1. Федеральный закон от 29.12.2012 N 273-ФЗ (ред. от 06.03.2019) "Об

образовании в Российской Федерации" [Электронный ресурс]: // Справочно-

правовая система «Консультант Плюс». Версия Проф. – Последнее обновление

06.03.2019.

2. Концепция воспитательной работы и реализации задач

государственной молодежной политики в ФГБОУ ВО ТГМУ Минздрава России

на период до 2025 г. Концепция разработана коллективом ФГБОУ ВО ТГМУ

Минздрава России [Электронный ресурс]: под редакцией ректора д.м.н.,

профессора Шуматова В.Б., проректора по стратегическому развитию и

внешним связям (первого) д.м.н., профессора Крукович Е.В. – Последнее

обновление 22.02.2017.

3. Воспитательная деятельность в медицинском университете:

исследование самоактуализации / Э.Ю. Огородникова [и др.] //

Международный студенческий научный вестник. – 2017. – № 2. – С. 74-78.

4. Якунин В.А. Психолого-педагогические идеи Б.Г. Ананьева и их

развитие на факультете психологии СпбГУ / В.А. Якунин // Методология и

история психологии. – 2008. – Т. 3, № 4 - С. 70-84.

5. Вдовюк В.И. Основы педагогики высшей школы в структурно-

логических схемах: учебное пособие / Вдовюк В.И., Фильков С.М. – М.:

МГИМО(У) МИД России, 2004. – 67 с.

6. Шабанов Г.А. Педагогическое обеспечение качества образования в

вузе: автореф. дис. докт. пед. наук / Г.А. Шабанов; Московский воен. ун-т . –

Москва, 2006. – 46 с.


197

7. Антонова Н.А. К вопросу о духовно-нравственном воспитании в

медицинском вузе / Н.А. Антонова // Наука и образование: новое время. – 2017.

– № 3 (20). – С. 493-496

8. Архипова О. В. О роли латинского языка в воспитании студентов

медицинских вузов [Электронный ресурс]: О.В. Архипова // Форум молодых

ученых. – 2018. № 6 (22) – С. 244-247. Режим доступа: https://forum-

nauka.ru/domains_data/files/22/Arhipova%20O.V..pdf , свободный.

9. И. М. Арестова Особенности формирования профессиональной

культуры, нравственного поведения, этики и деонтологии у студентов в

акушерско-гинекологической клинике / И. М. Арестова, Н.П. Жукова, Н.И.

Киселева, Дейкало Н.С. // Достижения фундаментальной, клинической

медицины и фармации: материалы 69-й науч. сес. сотр. ун-та, 29-30 янв. 2014 г.

- Витебск: ВГМУ, 2014.– С. 245-247.

10. Архипова И.С. О роли латинского языка в межкультурной

коммуникации / И.С. Архипова, И.Г. Олехнович // Перевод и сопоставительная

лингвистика. – 2014. – № 10. – С. 13-17.

11. С.В Диндяев. Некоторые педагогические аспекты воспитательной

работы в Ивановской государственной медицинской академии // Медико-

биологические, клинические и социальные вопросы здоровья и патологии

человека: материалы IV Всероссийской научной конференции студентов и

молодых ученых с международным участием, 2018 г. – Иваново: ФГБОУ ВО

ИвГМА – 2018.– С. 56–59.

12. Иванова Г.Н. Использование античного материала для

патриотического воспитания учащихся медицинских классов [Текст] / Г.Н.

Иванова, А.Г. Ковзалина, А.С. Обуховская // Вестник нижегородского

университета им. Н.И. Лобачевского. – 2017. – № 4. – С.153-157.

13. Лисариди Е.К. Концепция совершенствования воспитательной работы в

https://forum-nauka.ru/domains_data/files/22/Arhipova%20O.V..pdf

https://forum-nauka.ru/domains_data/files/22/Arhipova%20O.V..pdf


198

вузе / Е.К.Лисариди, Б.Н.Нурмухамбетова // Вестник КазНМУ. – 2014. – № 4. –

С. 331-332.

14. Огородникова Э.Ю. Модульно-компетентностный подход и

социализация в медвузе / Огородникова Э.Ю. // Международный журнал

экспериментального образования. – 2016. № 8. – С. 98–99.

НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ

ГУМАНИТАРНОЕ ЗАНИЕ XXI ВЕКА:

НОВОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ В НОВОЙ ЭПОХЕ Монография

Под общей редакцией И.И. Ивановской

Подписано в печать 29.04.2019

Формат 60х85 1/16. Бумага офсетная

Тираж 500 экз.

МЦНП «Новая наука»

185002, г. Петрозаводск

ул. С .Ковалевской д.16Б помещ.35

[email protected]

mailto:[email protected]

ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ · 2019-05-12 · ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ xxi...

Documents

Transcript of ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ · 2019-05-12 · ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ xxi...