Nina Lugovskaya "I want to live"

313
1 ПЕРВАЯ ТЕТРАДЬ 1 <8 октября 1932> В мой выходной день, то есть 6 октября, Женя и Ляля 2 решили ехать ка- таться на лошадях. Достали костюм и для меня. Когда мы все трое пришли в ту квартиру, то мне пришлось выдержать немало советов и приказаний. Ну, ничего. Несмотря на то, что мама была против моего участия в поездке, я все же решила ехать и уже одевала пальто, как вдруг ей в голову пришла мысль, что без пальто будет холодно. Поругавшись немного с мамой, Женя и Ляля уехали, оставив меня в мрачном, но спокойном настроении. Вчера в школе первые два урока было обществоведение, и Евцихевич 3 пришел наряженный, как никогда, вызывая у нас всевозможные шутки и улыбки по своему адресу. Некоторым ребятам он задал писать доклады, в том числе и Стаське 4 , и я обещала ему написать его доклад, о чем сейчас по- рядком жалею. На четвертом уроке, еще до прихода С.С. 5 в класс, Левка 6 , стоя у аквариума с тритонами, тыкал ручкой им в спину. Один из них схватил кончик его ручки, что вызвало у Левки бурный восторг. Он захохотал и чуть не скачками бросился к своему месту: «У, какие морды, как у черта!» «Твоя копия» — вставила Ирина 7 , а Левка слегка смущенно ответил: «Твоя». В моих отношениях к ребятам происходит незаметная, но неуклонная перемена, мы становимся друзьями (долгожданная мечта). К Левке я теперь не чувствую ничего, кроме легкой симпатии. После школы я пошла к Ире и пробыла там допоздна. Когда вернулась, Женя и Ляля еще не возвращались домой. Сейчас половина одиннадцатого вечера. Женя сидит и играет на рояле, а я спешу записать то чувство, которое у меня появляется при музыке. Я невообразимо люблю ее, но как-то болезненно и горько. Мне кажется, что невозможно выразить словами того сильного и сложного чувства, которое наполняет меня, что-то хрупкое и нежное болезненно начинает шевелиться в моей душе, приятно и больно щекочет нервы, что-то просится наружу. О, как мне хочется в такие минуты присоединиться к пению сестер, вылить все, наполнявшее меня в одном звучном и прекрасном звуке, но получается дрожащее жидкое хрипение, и я замолкаю, оставляя умирать в 1 Здесь и далее приводятся выдержки из дневника Луговской Нины Сергеевны, включающего три общие тетради. Дневник включен в материалы следственного дела Луговских: матери и ее трех дочерей. Первая тетрадь велась с 8 октября 1932 года по 26 марта 1934 года // ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. П-12989. Т. 2. Пр. 2. 2 Старшие сестры Нины. 3 Учитель обществоведения. 4 Одноклассник. 5 Учительница немецкого языка. 6 Одноклассник. 7 Одноклассница, подруга Нины.

description

Moscow schoolgirl diary 1930

Transcript of Nina Lugovskaya "I want to live"

Page 1: Nina Lugovskaya "I want to live"

1

ПЕРВАЯ ТЕТРАДЬ 1

<8 октября 1932>

В мой выходной день, то есть 6 октября, Женя и Ляля 2 решили ехать ка-

таться на лошадях. Достали костюм и для меня. Когда мы все трое пришли в

ту квартиру, то мне пришлось выдержать немало советов и приказаний. Ну,

ничего. Несмотря на то, что мама была против моего участия в поездке, я все

же решила ехать и уже одевала пальто, как вдруг ей в голову пришла мысль,

что без пальто будет холодно. Поругавшись немного с мамой, Женя и Ляля

уехали, оставив меня в мрачном, но спокойном настроении.

Вчера в школе первые два урока было обществоведение, и Евцихевич 3

пришел наряженный, как никогда, вызывая у нас всевозможные шутки и

улыбки по своему адресу. Некоторым ребятам он задал писать доклады, в

том числе и Стаське 4, и я обещала ему написать его доклад, о чем сейчас по-

рядком жалею.

На четвертом уроке, еще до прихода С.С. 5 в класс, Левка 6, стоя у

аквариума с тритонами, тыкал ручкой им в спину. Один из них схватил

кончик его ручки, что вызвало у Левки бурный восторг. Он захохотал и чуть

не скачками бросился к своему месту: «У, какие морды, как у черта!» «Твоя

копия» — вставила Ирина 7, а Левка слегка смущенно ответил: «Твоя».

В моих отношениях к ребятам происходит незаметная, но неуклонная

перемена, мы становимся друзьями (долгожданная мечта). К Левке я теперь

не чувствую ничего, кроме легкой симпатии. После школы я пошла к Ире и

пробыла там допоздна. Когда вернулась, Женя и Ляля еще не возвращались

домой.

Сейчас половина одиннадцатого вечера. Женя сидит и играет на рояле, а

я спешу записать то чувство, которое у меня появляется при музыке. Я

невообразимо люблю ее, но как-то болезненно и горько. Мне кажется, что

невозможно выразить словами того сильного и сложного чувства, которое

наполняет меня, что-то хрупкое и нежное болезненно начинает шевелиться в

моей душе, приятно и больно щекочет нервы, что-то просится наружу.

О, как мне хочется в такие минуты присоединиться к пению сестер,

вылить все, наполнявшее меня в одном звучном и прекрасном звуке, но

получается дрожащее жидкое хрипение, и я замолкаю, оставляя умирать в

1 Здесь и далее приводятся выдержки из дневника Луговской Нины Сергеевны, включающего три

общие тетради. Дневник включен в материалы следственного дела Луговских: матери и ее трех дочерей.

Первая тетрадь велась с 8 октября 1932 года по 26 марта 1934 года // ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. П-12989. Т. 2.

Пр. 2. 2 Старшие сестры Нины.

3 Учитель обществоведения.

4 Одноклассник.

5 Учительница немецкого языка.

6 Одноклассник.

7 Одноклассница, подруга Нины.

Page 2: Nina Lugovskaya "I want to live"

2

душе непонятный порыв. Какая-то непонятная и жгучая прелесть сквозит в

разнообразных мелодиях: то шаловливых и игривых, то наполненных тяже-

лыми переживаниями.

Любовь! Как о ней не думать, когда всюду воспевают ее молодость! Как

о ней не мечтать, когда ее наполняют непроходимой чашей блаженного

восторга и фантастической голубой дымкой неизвестности! Эти волнующие

слова:

Это было в предместьях Гренады,

Где живут, как известно, испанцы,

Где звучат без конца серенады.

Там красавицы курят сигары,

Там царит бесконечное лето,

Там звенят и рокочут гитары,

И трещат день и ночь кастаньеты.

Как-то ночью, в глухом переулке,

Опираясь на длинную шпагу,

Совершал в час урочный прогулку

Дон Родриго Херес дель Малага.

В лунном блеске искрилася шпага,

Были улицы светом залиты,

Вдруг предстал перед Доном Малага

Легкий образ сеньоры Лолиты.

Эти слова под аккомпанемент простой и лукавой мелодии очень

понравились мне, открывая туманную даль перед любопытным взглядом,

даль, наполненную неясными призраками какой-то чужой романтической

жизни.

В школе сегодня интересного было очень немного. Первые уроки

прошли скучно, на физике продолжался опрос, а я со скуки рисовала Левку в

черновик Зины 8. Он немилосердно вертелся, а сказать о том, что я его рисую,

не хотела. На перемене Зина рассказала забавную историю: на собрании

пионеров, где выбирали председателя и секретаря, Альке очень хотелось,

чтобы ими были П-в и А-с 9. «Почему?» — шутя осведомилась Зина. «А им

вместе будет удобно составлять повестку дня и повестку ночи». «Я при-

перлась к стенке, ни жива, ни мертва» — говорила Зина.

На пятый урок пришел Евцихевич и стал спрашивать. Написав Стаське

докладик, я опять начала рисовать: начертила волнистый затылок и, в общем,

рисовала всякую чушь. На переменке Стаська подхулиганил надо мной, и

мне было чертовски неприятно и немножко больно. Когда мы вышли из

школы, было возбужденное настроение, я и Вера 10 оживленно говорили об

Евцихевиче, громко выкликая его фамилию. Вдруг Ксюшка, дергая меня за

рукав, воскликнула: «Вон рыжий идет». Я оглянулась, и мы все трое пронес-

лись мимо удивленного Евцихевича.

8 Одноклассница.

9 Одноклассники.

10 Одноклассница.

Page 3: Nina Lugovskaya "I want to live"

3

Ира как-то сказала мне: «Хорошо бы все это записать, Нина, а в конце

года прочитать». «Нечего» — невинным голосом произнесла я, в душе

смеясь.

<9 октября 1932>

Когда я пошла за хлебом, было половина одиннадцатого. Солнце уже

достаточно поднялось, освещая землю бледными осенними лучами. В

воздухе чувствовалась осень, было свежо и сухо. Яркое голубое небо, как

громадный купол, обнимало землю, и только на горизонте клубились

туманные очертания туй, безмолвно стелящиеся густым дымом. Деревья,

желтые и спокойные, как будто испускали из себя нежный теплый свет, и

через сквозную сеть ветвей и сухих листьев искрилось небо. Давно не было

такой хорошей погоды.

В школу я сегодня шла одна, так как Ирина и Ксюша запоздали.

Подходя к школе, я увидела наших мальчишек, в том числе и Левку, они

стояли на дворе на ярко освещенной площадке, и в разношерстной веселой

компании ярко выделялась стройная фигура в черной широкой рубашке.

На уроке труда Левка, который стоял спиной к нам, оборачивался, чтобы

развинтить станок у друга, а заметив, что я его вижу, засмеялся и погрозил

мне пальцем. Я, конечно, сказала. Прямо с уроков мы пошли завтракать, мы с

Зиной разносили завтраки, и я незаметно для самой себя слишком много об-

ращала внимания на Левку.

На уроке географии был опять опрос. Мы сели втроем: я, Зина и Ира.

Сзади Левки была свободная парта, и я, смеясь, предложила Ире сесть туда,

но она отказалась. И вдруг Будуля и Левка со всеми манатками пересели во

вторую артель, совсем недалеко от нас. Я опять рисовала его, не добиваясь,

правда, особой точности. «А все же он хорошенький» — говорила я Ире, ис-

пытывая при этом приятное, но почти не волнующее чувство. «Да, только

издали, а вблизи нехороший, у него нос курносый». Но я почти привыкла и

вблизи видеть в нем хорошенькое лицо и большие глубокие глаза.

Перед самым домом я обратила внимание на природу: было тепло и до-

вольно светло, на западе еще теплилась розовая тусклая полоска и светлая

желтая луна скользила среди облаков.

<11 октября 1932>

Сегодня у меня выходной. С утра пошла за хлебом, на улице холодно и

неприветливо. А потом мы, то есть я, Женя, Ляля и Николай 11, играли в кар-

ты. Мы проиграли ему. Сейчас чертовски дрянное настроение, ничего не

хочется делать, с досадой вспоминаю вчерашний день. На уроке пения Левка

и Стаська 12 все время шептались и указывали на нас, Ксюша, по

обыкновению, вела себя невыносимо.

11

Двоюродный брат Нины. 12

Одноклассник Нины.

Page 4: Nina Lugovskaya "I want to live"

4

Когда я шла домой, все меня раздражало, и бестолковая болтовня

Ирины, и Ксюшкин смех. Я была разочарована, хотя собственно

разочаровываться не в чем, но какое-то чувство разочарования наполняло

меня. Мои поступки в школе! Когда я научусь сдерживать себя? Что это —

обещала не садиться близко от Левки, а села рядом, божилась не ждать его

около школы, а наоборот, смотрела во все глаза и, увидав, по примеру

остальных неистово кричала. Как не сходятся разумные думы с взбалмошной

действительностью.

Вчера вечером у нас был Юрка, Лялин друг, длинный и худой парень с

некрасивым лицом. Разговор у них зашел о том, кто в кого втрескался, и

откровенно сознавались все, а мне было немного странно и неприятно

слышать, как они рассказывали об этом.

Вообще, чертовски плохо жить. На меня опять находит хандра,

минутное возрождение кончилось, уже не тянет в школу, а голубые глаза

почти не волнуют. Как я могла так неожиданно и порядком же влюбиться, и

так скоро разлюбить. Я раньше осуждала тех, кто быстро влюбляется и

охлаждается, любовь в моем понимании была крепким, сильным и

постоянным чувством. Сейчас же странно и немножко смешно вспоминать

об этом.

Что такое жизнь? Зачем жить? Живи, ответят тебе, пока не умрешь.

Легко сказать! Так вот в юности влюбиться, потом выйти замуж, народить

детей, а к старости готовить обеды, окутывая себя беспросветным ворчанием

— и это жизнь? А разве такой хочется жизни? Хочется стать великой,

необыкновенной. Мечты, мечты! Мечты — это то самое, что дает мне

возможность хоть иногда бывать счастливой.

О, как я люблю писать. Вот написала и успокоилась. Как будто чья-то

рука сложила все в порядок в моей душе, так что не осталось ни одной

частички, которая бы тревожила меня.

<13 октября 1932>

Первый урок была биология. Мы пришли в кабинет, когда уже

прозвенел звонок, и учительница была в классе. Алька, подойдя ко мне, дал

небольшой клочок бумаги и проговорил, смеясь: «Прочти объявление». И сел

на место. Я развернула и прочла следующую фразу: «Пятая группа сошла с

ума потому, что шимпанзе втюрился в Луговскую». Как же не смеяться? Я

оглянулась на мальчишек, Левка, разевая и без того большой рот, кричал:

«Ну что, Луга?» «Ничего, хорошее дело». Урок прошел весело и оживленно.

Второй урок был физкультура, но учитель не пришел. Ребята вели себя

не особенно хорошо, и скоро в класс пришла учительница из соседнего

класса, по виду рабочая выдвиженка. Задав нам составить рассказ из слов:

«империалисты, капитализм, оппортунисты, энтузиасты, ударники, новое

общество», — она ушла, но в течение урока навещала нас.

После уроков, попрощавшись с Зиной, я, Ира и Ксюша пошли к другому

переулку, свернули в него и, примостившись на низком заборе, стали ждать

Page 5: Nina Lugovskaya "I want to live"

5

Ю.И. 13 и Левку 14. На улице было особенно темно и тепло, кругом было

пустынно. Мы и раньше нередко ожидали их, но подходить так близко к

улице, по которой они должны были проходить, мы не решались еще.

<14 октября 1932>

В школу я шла одна, так как опоздала, и девочки уже ушли. Я не

особенно жалела об этом. На первом уроке был русский, и А.В. 15 вызвала

Левку. Он вышел к доске со спокойным видом, взял мел и остановился в

выжидательной позе. Его изящная фигура как-то невольно напоминала

фигурку Ю.И. По его ответам видно было, что он совсем не занимался. Весь

класс хором подсказывал ему, и я многозначительно спросила: «Ира, ты

знаешь, почему ему все подсказывают?»

На немецком Левка так разбаловался, что Н.Г. 16 вынуждена была

пересадить его на другое место, но и там он не успокоился и стал

перебрасываться фуражкой с ребятами, причем раза два кинул ее на нашу

парту.

На труде творилось что-то невообразимое. Преподаватель собрал всех у

одного станка, чтобы объяснить его строение, но сам за чем-то вышел из

мастерской. Ребята начали подставлять друг другу ножки, и нужно было

видеть всю комичность их маневров. Левка вскочил на стол и хохотал от всей

души, смотря, как Стаська немилосердно кривлялся и беспрестанно падал на

скользкий каменный пол.

Кстати о Стаське. Что-то особенное подмечаю я в его отношении ко

мне, и на уроках, взглянув на него, почти каждый раз встречаюсь с ним

глазами. Как редко я вижу голубые глаза, так часто вижу карие, смотрящие

на меня! Это вызывает у меня одновременно приятное и неприятное чувство,

как будто кто-то слегка щекочет.

По дороге домой я заметила, смеясь: «А ведь это чертовски глупо».

«Чем глупо?» — спросила Ира. «Да всем, вся эта история с Левкой». «Ничуть

не глупо! Я не понимаю, объясни». После разговора каждый, конечно,

остался при своем мнении.

<17 октября 1932>

Сейчас пришла мама и велела сестрам идти за продуктами. По

обыкновению не обошлось без ссоры, все трое ругались, кричали, а я, как в

лихорадке, сидела в своей комнате и молила бога, чтобы не вспомнили обо

мне. Сейчас Женя и Ляля продолжают ругаться. О боже! Право, смешно и

жалко на них смотреть и подумать, до чего мы не дружны между собой. И

папа с мамой нередко ворчат, а уж мы и подавно.

13

Юлия Ивановна, учительница математики и классный руководитель. 14

Он сын Ю.И. от первого брака. 15

Преподаватель русского языка и литературы. 16

Преподаватель немецкого языка.

Page 6: Nina Lugovskaya "I want to live"

6

Мы сошли с ума! Совсем сошли! Но кто же мог подумать, что сегодня

случится такая вещь? Итак, день начался самым обыкновенным образом.

После второго урока мы с Ирой ходили по залу, разговаривая. Вдруг перед

нами очутился Левка с устремленными куда-то вперед глазами. Неожиданно

он перевел их на нас, причем, мне особенно ясно бросилась в глаза их

мутноватая густая голубизна.

«Несите книги в класс». «Какие книги?» «Да, в класс». «Мы не

библиотечная комиссия». И он, и мы засмеялись и смутились. Я неожиданно

поняла, в чем дело, круто повернулась и, давясь от неудержимого смеха,

бросилась в класс. Пряча книги в парту, я нагнулась к ней, произнося

нечленораздельные звуки: «Левка определенно заигрывает с нами».

На русском я почти ничего не слушала, какая-то магнитная сила тянула

мои глаза к первой парте у окна, к светлому профилю Левки. Я, быстро

перебегая с предмета на предмет, вдруг неожиданно вскидывала на него

глазами, совсем не останавливаясь, и так без конца. Он все чаще смотрел в

окно, иногда на учителя и редко в нашу сторону.

Когда мы пришли на третий этаж, Левка и Стаська немилосердно

толкались на нас, и нам с Ирой оставалось только молчаливо пожимать друг

другу руки, перебрасываясь изредка почти беззвучными словами. Однако,

самолюбие мое торжествовало, чувствуя, что мне дается предпочтение

больше.

На прошедшем уроке я услышала, как неистово смеялась Зина, и

увидела, как она краснела и прятала лицо. Я взглянула на Левку, он смотрел

на нас и шептался с другом. Каждой из нас, то есть Ире, мне, Зине и Ксюшке

казалось, что он смотрит на нее, а так как я, вообще, об этом

распространяюсь немного, а остальные, особенно Ксюшка, трубят об этом во

все рога, то меня всегда охватывало болезненное чувство неизвестности,

тайной надежды и разочарования. На кого же он смотрит? Сегодня этого не

было, я встретилась с ним взглядом, и мы довольно долго, улыбаясь, смот-

рели друг на друга, пока он медленно не отвел глаза.

Не знаю, каким образом, но мы с Ирой решили сегодня найти дом

Левки, адрес его мы знали. Решение возникло как-то само собой, в великой

тайне от Ксюши и Зины. После уроков мы вышли из школы. Было

поразительно тепло. Около школы никого, кроме нас, не было. «Идем» —

тихо сказала Ира. Мы свернули на Девичку. Вдруг по улице пронеся

знакомый крик: «Луга! Подождите». «О, скотина!» — не оборачиваясь,

шептала я, увлекая подругу в темную аллейку. Но Ксюша не унималась.

Наконец, как-то отвязавшись от нее, мы свернули в переулок и пошли прямо

к цели.

Было немножко жутко, и приятное возбуждение разливалось по всему

телу. На улице было грязно и темно. Мы свернули в какой-то переулок,

узкий и извилистый с многочисленными заборами и темными проемами

дворов. Но вот и наш переулок, и мы свернули в него. Он очень небольшой с

двух- и трехэтажными домами. Прижавшись друг к другу, зорько

осматриваясь, мы быстро шли к цели, перебегая с одной стороны на другую.

Page 7: Nina Lugovskaya "I want to live"

7

И вот его дом, трехэтажный, каменный, с большими светлыми окнами. Мы

раза два прошли мимо него. Я не могу передать того напряжения и

возбуждения, охватившего меня там.

На обратном пути на Пироговской улице мы встретили Альку, который,

увидев нас, удивился: «Луга!» — и засмеялся. Отойдя на порядочное

расстояние, я с досадой воскликнула: «Вляпаться, так глупо вляпаться!».

<21 октября 1932>

Каждый раз я создаю в своем воображении что-то благородное и

простое, и каждый раз этот образ разбивается о действительность, мерзкую,

но яркую действительность. Насколько чисты в моем воображении мужчины

и мальчики, настолько они пошлы и развратно-распущенны в

действительности. О, жестокая действительность, как она грубо и бес-

церемонно касается сердца А все-таки мне Левка порядком нравится, с его

поразительно тонкой и упругой фигурой.

Вчера нас вернули в класс за плохое поведение. Когда Левка подбежал к

моей парте и, схватив со стола ручку, воскликнул: «А, Луга, ручку забыла!»

Я схватила его крепко за руку и, отняв ручку, как-то иронично и насмешливо

сказала: «Спасибо». Он молча сел на место, а я еще долго ощущала его

тонкую и упругую руку. Теперь меня интересует один вопрос: обращает ли

на меня Левка хоть немного внимания? Конечно, это трудно заметить, но все

же у меня теплится в душе искра надежды…

Жизнь! Как сложна и в то же время проста эта жизнь. Почему я не могу

отравиться? Мне иногда хочется, если хотите, я мечтаю об этом, но твердо

знаю, что не отравлюсь. Почему? Остается только пожать плечами и

недоумевающе поднять брови. Вот Женя и Ляля уже в институте, а мне еще

долго, нестерпимо долго учиться в школе, и так нескоро я смогу с

равнодушным видом сказать дома — «я иду к знакомым».

<22 октября 1932>

Попробую описать этот день с мельчайшими подростями, не упуская

ничего. Итак, из дому я вышла без трех минут час. На улице было холодно и

сыро. Мелкий холодный дождик моросил с самого утра. Я подошла к

автобусной остановке (обычному месту наших свиданий) и решила немного

подождать Иру и Ксюшу. Одной не хотелось идти, но они не шли. Дождик

все шел и шел, и, казалось, нет конца этой беспросветной осенней серой

мгле. Я решила ехать на трамвае и пошла к остановке.

Вагоновожатый уже сидел, я влезла в вагон. Народу было мало, и не-

многие присутствующие как-то неопределенно угнетали меня своим

присутствием. И эта неприятная тишина, царившая в вагоне, и чужие

незнакомые лица, на которые я хотела и боялась смотреть — все стесняло

меня. Я, не глядя ни на кого, села на свободное место и, мельком взглянув на

сидевшего напротив парнишку, отвернулась к окну в надежде увидеть Иру

Page 8: Nina Lugovskaya "I want to live"

8

или Ксюшу. Трамвай тронулся. Я пристально смотрела сквозь стекло на

улицу, где передо мной мелькали неясные фигуры людей. Толчок в плечо и

громкий окрик: «Билет, гражданка», — отрезвил меня. Я повернулась к

кондуктору и, подавая двадцать копеек, машинально сказала: «Один».

В раздевалке было мало народу, и почти не было пальто. Около нашей

вешалки стояли ребята из класса и несколько девочек. Я молча прошла к

другому концу вешалки, медленно разделась, медленно вложила в рукав

шапку и зачем-то растегнула и застегнула портфель. Не хотелось одной идти

в класс, но делать нечего, я поднялась по лесенке, прошла зал и вошла в

класс вместе с группой девочек, шедших тоже из раздевалки.

Около двери на столах стояли, с одной стороны Стаська и Алька, с

другой — Левка. Они одной рукой брались за провод, другие соединяли

между собой. «Луга, попробуй, возьмись. Давай руку». Я положила портфель

и, усевшись на кончик парты, подала одну руку Альке, другую Левке. Не

странно ли? Ток легкой дрожью пробежал по телу. Левка тихонько пожал

мою руку. Вдруг кто-то крикнул: «Шухер» — и все, как воробьи, быстро и

шумно разбежались по своим местам. Водворилась выжидательная тишина.

В двери показался мужчина, оглядел нас и, проворчав что-то, ушел. «Левка!

— закричал Стаська. — Садись здесь». «Сейчас».

Он взял со стола свои тетради и пересел в наш ряд, наполняя меня

счастьем и потребностью открыться перед кем-нибудь. Я выскочила в зал и

пошла к раздевалке. В нее вливался поток учеников. Заметив среди них

красную шапку Иры, я быстро подошла к ней и, идя рядом, радостно

шепнула: «Левка сидит сзади нас». «Как?». «Раздевайся скорее».

Не дожидаясь Ксюши, мы пошли в зал. Я рассказала ей все утренние

приключения. «Ты знаешь, — заявила Ира, — я предчувствовала, что сегодня

случится что-нибудь необыкновенное». Я молча улыбнулась, так как не

особенно верила ей. Но вот начался урок. Стаська сел сзади нас с Алькой, так

как Левки в это время не было. Позднее он сел в четвертый ряд и тоже сзади

нас, чему мы не особенно были рады, ведь приходилось, чтобы взглянуть на

него, оборачиваться назад.

Первый и второй урок была география, учитель делал опрос, а мы весь

урок географии перекидывались с мальчишками записками,, Легко сказать, а

трудно сделать. Мы видели, что девчонки смотрят на нас и смеются, но было

поздно, мы пришли в такое состояние, когда ничто уже не может остановить

от глупости, которую вы делаете, зная, что это глупость. Правда, я сама не

помню, знала я или нет, что это глупость, в ту минуту, вообще, я ни о чем не

думала, кроме Левки и сознания нашего веселья. На перемене мы немножко

пришли в себя и дали друг другу слово покончить со своей дурью.

Уроки летели невообразимо быстро, на немецком был тоже опрос. Левка

сидел то сзади, то сбоку, я невольно и как-то боязливо, как будто делала

подлость, взглядывала на него. Поймав мой взгляд, он спросил: «Затушить

огонь?» «Слабо!» «Что?» «Слабо». Он молча отвернулся, вероятно, не

разобрав, но все же потушил свет. Некоторое время мы сидели в приятном

полумраке, лицо учительницы, сидящей спиной к свету, было темным

Page 9: Nina Lugovskaya "I want to live"

9

пятном. Левка зажег, потушил и опять зажег свет. «Кто там балуется? Попов,

сядь вот сюда» — и она указала на первую парту нашего ряда. Левка

послушно пересел.

Вечер.

Дома, когда уже пришла мама, Мария Федоровна 17 рассказала одну

историю, что в каком-то переулке убили в шесть часов утра отца, мать и

девочку. На меня мало впечатления произвел этот рассказ, и я час спустя за

своим дневником забыла о нем.

Часов в 10 в дверь кто-то сильно стукнул. «Спроси», — предупредила я

маму, которая пошла открывать. «Кто?» — спросила она. «Мы», —

отозвались девочки. Она отперла, Женя и Ляля вошли с суровыми лицами.

«Девочки, пойдите к бабушке, там мы оставили вам поесть». «Нет», —

глухо ответила, не глядя на маму, Ляля. «В чем дело? Что вы такие

печальные?». Девочки вошли в свою комнату, я и мама за ними. «Что

случилось?». «Сейчас… Не могу сказать», — проговорила, морщась, Женя, а

Ляля, облокотилась на стол и заплакала.

«Да в чем же дело? Папу зарезали?». «Нет». «Так что же?». «Может

быть, Ваня 18 застрелился», — подумала я. «Говорите же, ведь я волнуюсь»,

— настаивала мама. «Маму…Шурину…убили!» «Что? Колебанскую 19?? — с

болью воскликнула мама. «Да, сегодня утром. Они еще были в постели. Отцу

отрубили голову, мать ранили топором в голову до мозга, а Шура жива, но

она наверно…». «Да, кто же убил?». «Какой-то сумасшедший. Там в их

квартире живет. Шура проснулась, закричала, бросилась к окну, но он ударил

ее по лицу топором».

Я стояла со спокойным лицом, какое-то непонятное тяжелое чувство

охватило меня и злость, отчаянная безнадежная злость против этого мерзавца

охватила меня. О, жизнь! На память мне пришел рассказ Куприна

«Искушение». Как ужасно и отвратительно. Надо вникнуть в смысл этого

рассказа, представить себе Шуру, борющуюся при виде раненой матери. Она

вчера у нас была, веселая, хорошенькая, 15-летняя девушка с громадными

карими глазами и такой мягкой нежной кожей на лице и руках. Такая

веселая, немножко легкомысленная. Мне припомнился их разговор. О, ужас!

Что с ней теперь, она в больнице.

Меня как-то оскорбляла мысль, что жизнь пойдет после этой трагедии

своим чередом. Женя собиралась рисовать, Ляля легла спать, мама еще что-

то. Как будто ничего и не было. Как ужасно, как будто ничего не случилось.

Меня охватило острое желание убить этого мерзавца, которого, наверно, не

убьют, потому что он сумасшедший. Даже не верится! Сейчас мне кажется

17

Тетя Нины по стороны отца, Сергея Федоровича. 18

Приятель старших сестер Нины. 19

Приятельница матери Нины. Ее дочь Шура была дружна с Ниной, Женей и Лялей.

Page 10: Nina Lugovskaya "I want to live"

10

такой ничтожной и мелкой моя радость и все события этого дня по

сравнению со случившимся, ужасным, но ясным и важным.

<24 октября 1932>

Как скучно, бесконечно скучно и пусто кругом. Левка, по обыкновению,

ноль внимания, фунт презрения, глаза его устремлены куда-то мимо. Я

несколько раз разговаривала с ним, это меня несказанно смешит и зачем же

врать, порядком радует, меня как-то приятно волнует, когда его глаза

смотрят на меня. На уроках я все время дралась с ребятами и, вообще, очень

хорошо себя чувствовала. На немецком Левка немилосердно мне

подсказывал, и я, обернувшись к доске, еле сдерживалась от смеха.

Но, когда мы пошли в мастерскую, я чувствовала себя неважно. Напевая

арию Кармен и глядя перед собой, вяло пилила, боль и досада сжимала мое

сердце. Я поглядывала то на Иру и Зину, то на Левку, который стоял сегодня

к нам лицом, то на других ребят.

Перед концом урока ко мне подошла Ксюша, обняла и, чуть улыбаясь,

смотрела на меня. Я всматривалась в ее ясные голубые глаза, вся отдавшись

какому-то щемящему чувству, тихо напевала: «Меня не любишь, но люблю я

и берегись любви моей». Ксюша, слегка подняв свои тонкие брови и смеясь,

говорила: «Нина, плакать хочется». Я понимала ее, и было нестерпимо

приятно чувствовать, что есть человек, который видит, что творится в твоей

душе, и пытается помочь.

Когда возвращались домой, нас всю дорогу занимал вопрос семейных

отношений Ю.И. Так хотелось представить ее в домашней обстановке, да и

не только ее, но и Левку. Когда мы расстались с Ирой, Ксюша спросила меня:

«Что мы, с ума сошли?» «Да, совсем сошли, Ксюша. Ах, этот Левка, хоть бы

его не было». «А что он чувствует? Наверно, ничего или же то же, что и мы».

«А он смотрит на нас». «Разве он так смотрит, как мы».

На одной из перемен в драке с мальчишками Левка ушиб глаз. Мне было

нестерпимо жаль видеть, как он, прикрывая его рукой и покраснев, шел в

класс. Какая-то нежность зашевелилась в душе при виде этого тоненького

миниатюрного мальчика со светлыми волосами и раздосадованным лицом.

<27 октября 1932>

Ничего особенного в моей школьной жизни нет. Левка? Но у меня,

кажется, все кончилось. Сегодня не раз, поймав его взгляд, я ничего не

чувствовала, кроме легкого удовольствия, и, заметив его взгляд на других

девочках, я почти не обращала внимания. В общем, довольно скучно.

На последний урок пришла Ю.И. с Кирюшей 20. Ира говорила, что Левка,

увидев малыша, бросился к нему и, поднял на руки, поцеловал его. Я не

20

Младший брат Ливки.

Page 11: Nina Lugovskaya "I want to live"

11

могла этого видеть, но, когда я, уже одевшись, шла из раздевалки, то увидела

Левку, стоящего около двери с Кирюшей. И опять назойливый вопрос

всплыл в голове: «Каковы их семейные отношения? Я теперь знаю, что Левка

любит Кирюшу.

Вчера я была в театре на «Сверчок на печи». Вначале мне эта вещь не

очень понравилась, но оригинальная разведка дополнила картину. В антракте

мы с Ирой пошли в фойе, смешиваясь в толпе шелковых и ярких платьев. На

меня неприятное впечатление производили эти тряпки, в которые с таким

удовольствием облекались женщины.

<31 октября 1932>

В мастерской, когда учитель рассказывал о частях станка, Левка с Гирей

стояли немного позади и немилосердно коверкали названия частей, причем,

Левка прямо-таки захлебывался от смеха. Когда закончился опрос, все

перешли на другую сторону мастерской, а мы с Ирой остались, о чем-то

разговаривая. Вдруг меня кто-то дернул за руку, я обернулась и вытаращила

глаза от удивления, ведь передо мной стоял Левка и, указывая куда-то

вперед и захлебываясь от смеха, говорил: «Луга, смотри, Гиря мотор

пустил!» Я чувствовала, что надо что-то ответить и, взглянув на сияющее

восторгом лицо Гири, нравоучительно сказала: «Дурак ты, Гиря!» И

поскорей отвернулась, чтоб не фыркнуть ему в лицо.

На четвертом уроке было пение. Мы, по обыкновению, сели так, чтоб

видеть Левку. Он сидел рядом с пианино и посередине урока начал писать

мелом на крышке: «Луга!». И так без конца писал, смотрел на меня и

смеялся, показывая симпатичные продолговатые ямочки на щеках. Когда мы

шли на четвертый этаж, Левка очутился впереди нас, но подождал, когда мы

пройдем, и пошел за нами.

<1 ноября 1932>

У меня сейчас появилось новое желание — это учиться играть на рояле.

Недурная, конечно, идея, но невыполнимая. А как хочется! Сегодня вечером

Женя и Ляля, придя из института, играли на пианино и пели, я

присоединилась к ним. На душе было как-то легко и спокойно. Я люблю

такое состояние наплыва необузданной доброты. В общем, меня тревожит

частенько мысль о том, что без умения играть я буду плохо чувствовать себя

на будущих вечеринках. Да, я совсем не представляю, что буду там делать,

немного страшно и любопытно.

Тянет ли меня эта веселая жизнь? Да, тянет определенно. Под звуки

фокстрота и тому подобной музыки мне невольно рисуется картина с

оживленной молодежью, веселой, но не легкомысленной. Я мечтаю быть

душою общества, но только мечтаю. Разум же мне говорит твердо и

настойчиво, что я не гожусь, да, не гожусь в эту компанию остроумных

Page 12: Nina Lugovskaya "I want to live"

12

людей с живым умом и высокими побуждениями. И, твердо веря в одно, я

продолжаю думать о другом и рисовать блестящие перспективы будущего.

Мечты, мечты! О, неужели каждая девочка в моем возрасте мечтает

также? Если да, то последние надежды гибнут, если нет, то, может быть, я

еще буду жить, как мне хочется, познаю счастье жизни и молодости.

<2 ноября 1932> 21

Только что написала три первых слова, как меня мама позвала пить чай.

Оставив дневник на столе, я пошла к ним в комнату, была половина

двенадцатого. Я маме весело рассказывала о школе. Мы вместе смеялись и

шутили. Вдруг в дверь раздался резкий сильный стук. Бетька 22 неистово

залаяла, я быстро вскочила, меня всю передернула нервная судорога, как это

иногда бывает при неожиданном шуме. «Кто?» — спросила я, подходя к

двери и беря одной рукой Бетьку за шиворот.

Грубый мужской голос крикнул: «Дворник». Я поняла, хотя в душе еще

шевелилось сомнение и, отпустив Бетьку, с легким колебанием открыла

дверь. В коридоре свет не горел, на лестнице тоже было темно, и я

рассмотрела лишь неясные очертания мужской фигуры, в потрепанном

пиджаке, в фуражке и с большими усами. Дальше мелькнула другое мужское

лицо. Я, может быть, на секунду только приостановилась, размышляя: «Да

или нет», — но потом отступила в сторону, пропуская мимо себя дворника,

двух военных и двух простых красноармейцев.

В это время в дверях комнаты показалась мама. «Кто здесь живет? —

спросил первый мужчина (русский), в новой, с иголочки шинели.

«Луговская». «А Рыбин живет?». «Да, — мама указала на папу. После ряда

формальностей этот же военный вытащил из шинели два листа бумаги, раз-

вернул их и, передавая один папе, а другой маме, проговорил: «Это вам, а

это вам». «Сколько вы комнат занимаете?» — спросил он маму. «Да всю

квартиру». «Значит, все комнаты ваши?». «Вестимо, — вмешался дворник,

— раз говорят вся квартира, уж значит вся ихняя».

В это время русский спрашивал у папы: «Есть ли у вас какая-нибудь пе-

реписка?». «Переписка? Нет, пожалуй, ничего нет», — отвечал папа

спокойным голосом со слегка презрительным видом. «Ну, а литература».

«Вот вся», — он открыл небольшой желтый шкаф и указал на две нижних

полки. — Ищите».

«Ну, а мы пока пойдем в следующую комнату», — заметил другой

военный, в кожаной рыжей куртке, в такой же фуражке и в широких синих

штанах. «Пожалуйста». Он прошел в Женину и Лялину комнату, снял куртку

и, положив ее на стол, принялся ворошить книги и тетради. Я стояла в ко-

21

Запись подчеркнута следователем после изъятия дневника во время обыска в 1937 году. Такие же

подчеркнутые записи вошли позднее в «Выписки из дневника Луговской Нины Сергеевны» и приобщены к

материалам следственного дела, как документальное подтверждение «контрреволюционных взглядов обви-

няемой». 22

Маленький пудель.

Page 13: Nina Lugovskaya "I want to live"

13

ридоре, грызла ногти и спокойно смотрела, как производился обыск, скрывая

в душе злость и ненависть к этим двум людям.

Меня поразила в их лицах поразительная несимпатичность. Первый в

шинели был блондин с серыми проницательными глазами, тонкими губами,

при улыбке слегка растягивающимися вниз, что делало его лицо очень

неприятным; второй невысокий, в куртке, оказался евреем невысокого роста,

с коротко постриженными черными волосами, типично еврейским носом и

маленькими карими глазами. Цвет его лица был ярко розовый, и на совсем

гладкой коже неприятно обозначалась сбритая борода.

Я прошла в комнату и села на постель, продолжая грызть ногти и

стараясь унять дрожь в ногах. Вдруг я услышала голоса девочек, быстро

вскочив, я бросилась в коридор: «Девочки пришли». Они со спокойными

лицами вошли в помещение и разделись. Мама взглянула на них и сделала

многозначительную мину: «Хотите поешьте, хлеб в кухне». Мы прошли

туда, и пока Женя и Ляля ели и пили чай, я рассказывала о происшедшем.

Волнение тихонько закралось мне в душу, и дрожь в ногах усилилась. В

комнате продолжался обыск. Ляля села и начала рисовать карикатуры, Женя

принялась за какую-то книгу, а я, сидя рядом с ней, посматривала то на этого

еврейчика, то на дворника, то на Лялю, то на маму, которая сидела на стуле с

бледным лицом.

На каждое замечание военного мы отвечали какой-нибудь колкостью и

посмеивались. Например, он достал копилку и, улыбаясь, заметил: «Большие,

наверное, здесь сбережения?». «Очень», — поспешила ответить мама.

«Можно ножичком вынуть» — выпалила Женя, и в ее голосе чувствовалось

легкое презрение и насмешка. Или он слазил на шкаф и порылся там в

пыльных бумагах. «Запылились, наверное». «Да, есть немножко». «Надо

предупреждать перед приходом». «Хорошо, в следующий раз предупредим».

«Еще больше подсыпем», — заметила вполголоса мама.

Время шло довольно медленно. Ляля боялась за свой дневник, а я еще

больше за свой — как вспомнила, что у меня там написано, так жутко

становилось. Когда он перешел в мою комнату, напряжение дошло до

последней степени. Мы остались втроем в комнате, дверь была открыта.

Проходивший по коридору красноармеец посмотрел на нас и улыбнулся.

Вскоре в мою комнату пришел и второй следователь. Папа ходил по

коридору. «Всю жизнь провел так», — заметила Женя. «Кто, папа?». «Да. А

интересно так».

Покончив с комнатой, блондин перешел в коридор, он был без фуражки,

и я заметила на его голове шапку густых волнистых волос. Он открыл шкаф

для белья и расталкивал ногой грязную старую обувь, не нагибаясь. Потом

перешел к сундуку и открыл крышку. Содержимое ящика оказалось не

особенно чистым, и следователь, обернувшись к маме, сказал: «Переберите,

пожалуйста». «Это не входит в мои обязанности», — отрезала мама. И

дворник принялся выкладывать грязные валенки.

Мы все собрались в коридоре и с усмешкой следили за действиями

сыщиков. Но вот обыск окончен, и все собрались в маминой комнате (кроме

Page 14: Nina Lugovskaya "I want to live"

14

нас троих). Я ходила мимо открытой двери и из отрывков слов составляла

себе понятие о теме разговора. Перед самым концом около 3-х часов мы,

усевшись на кровати, напряженно ждали: «Возьмут или нет». Минуты

проходили долго, в папиной комнате было совсем тихо. И вот послышались

шаги, все пятеро гостей вышли в коридор. «До свидания!». «Заходите

почаще». Они засмеялись и хлопнули дверью. «Ура! Все в порядке». Утром в

школе мне нестерпимо хотелось рассказать о происшедшем Ире и только

перед концом уроков я забылась.

<5 ноября 1932>

Сегодня нас погнали маршировать по улицам, что меня разозлило до-

нельзя и еще больше раздражало бессилие, в котором я находилась. Идти

по грязной холодной земле, в сыром тусклом свете осеннего дня, постукивать

на остановках замерзшими ногами и ругать советскую власть про себя со

всеми ее выдумками и хвастовством перед иностранцами и т<ак> д<алее>…

и морщиться от разноголосого нестройного пения. Я твердо решила не идти

на демонстрацию, и это отчасти немного успокаивало мое оскорбленное са-

молюбие.

<8 ноября 1932>

Поразительное событие. Сейчас ко мне пришла Ира и никак не могла

попросить, чтобы я рассказала ей о том, что случилось у нас 1 октября. О, ре-

бенок! Я отвечала на ее вопросы, пока она не догадалась, и тогда

случилось что-то невообразимое — какое-то другое выражение появилось

на ее лице. Она боялась произнести это слово, хотя для меня оно не

представляло ничего особенного. Да, она была мала слушать такие вещи.

О, как мне было смешно смотреть на эту девочку, которая считает чем-

то неприличным говорить об обыске. Когда хлопнула за ней дверь, я встала

на окно и, глядя на тротуар, по которому должна она пройти, со смехом и

иронией шептала: «Она еще мала. Она еще совсем маленькая». О бог мой,

как могут быть наивны люди. Недаром я говорила ей перед тем, как сказать,

что она мала. Ха-ха! Она не ожидала этого. И, вероятно, с содроганием дума-

ет теперь, что ее папу возьмут за то, что она бывает у меня. У меня! У

которой был обыск. Ха-ха!

<12 ноября 1932>

За последнее время все вошло в свою колею и совсем нечего писать.

Вчерашний день отличался только похоронами Сталинской жены

Аллилуевой. Народу было масса, и немного неприятно становилось, глядя на

веселую, оживленную толпу любопытных, с веселыми лицами толкающихся

Page 15: Nina Lugovskaya "I want to live"

15

вперед, чтобы взглянуть на гроб. Мальчишки с криками «Ура!» носились по

мостовой, топая ногами.

Я ходила взад и вперед, прислушиваясь к разговору прохожих. Мне

удавалось уловить несколько слов, в которых звучали удивление и немного

ехидная ирония. Мне как-то не жаль было эту женщину — ведь жена

Сталина не может быть мало-мальски хорошей, тем более, что она

большевичка.

И зачем такой отчет, объявление в газете — это еще восстанавливало

против нее. Подумаешь, царица какая! Странно слышать, что у Сталина есть

сын и была жена, я никогда не представляла его личной жизни и их семейных

отношений. Вечером, когда пришли Женя и Ляля, я почему-то на всех

немилосердно злилась, так действовали на нервы их оживленная болтовня,

смех и нескончаемые восхищения катафалком Аллилуевой.

Они начали рассказывать про свой институт, про рисование, и опять во

мне заговорила зависть к ним, возможно, не зависть, а что-то в этом роде.

Они умеют и рисовать, и петь, играть на рояле, танцевать, мало ли еще

других вещей, которых я не умею и знаю, никогда не сумею сделать. А чем я

хуже их?

Остается одно это несчастное писание, от которого ни пользы, ни проку

нет, кроме пустой траты времени. А время так нужно, на все, за что ни возь-

мись, нужно время.

<14 ноября 1932>

Вчера вечером я ждала маму, которая пошла в театр. Было уже половина

первого, а она не шла. Наши все легли спать. Я поставила на керосинку

чайник и, одевшись, влезла на окно и стала смотреть в открытую форточку.

На улице было пустынно и тихо, редко когда по промерзшей земле начинали

стучать чьи-нибудь ноги. Я прислушивалась к этому стуку, но мамы все не

было. Замерзнув, я слезла с окна и села в коридоре на пол, укутавшись в

пальто. Бетти была тут же. Она сидела рядом со мной и внимательно при-

слушивалась. В уголках ее карих глаз по временам вспыхивал и пере-

ливался красный огонек.

Я была почти уверена, что мама не придет, что она попала под трамвай.

Я предполагала, что я буду делать без нее и стоит ли, вообще, жить. Стук

парадной двери, гулко раздавшийся на лесенке, заставил меня вздрогнуть.

Бетти приподняла уши, понюхала под дверью и кончик ее опущенного

хвоста неуверенно закачался. Я подошла к двери и, приложив ухо к замочной

скважине, напряженно слушала. До меня долетели чьи-то тяжелые шаги.

Бетти села и тихо заскулила. Это была мама!

<16 ноября 1932>

Вчера мне пришлось сидеть с Левкой почти рядом. Я уже, кажется,

писала, что он в своих симпатиях очень непостоянен (как с девочками, так и

Page 16: Nina Lugovskaya "I want to live"

16

с мальчиками), и это совершенная правда. Он, к величайшему смеху с нашей

стороны, о чем-то заговаривал со мной и, вообще, дурил порядком. С Алькой

творится что-то неладное: придет в класс, сядет где-нибудь на соседней

парте и давай болтать с нами о том, о сем.

Сегодня я маме сказала про вечеринку и, как я и думала, она не имеет

ничего против и даже, кажется, одобряет. Я рассказала ей все откровенно,

что относилось к делу. Сейчас выстирала платье, в котором пойду, оно у

меня единственное, сушу его над керосинкой.

Одевшись, пошла сначала к бабушке, чтобы поесть. Там была Ляля, она,

слегка лукаво прищурившись, заметила: «Что, Нина, на вечеринку идешь?»

«Да» — преувеличенно холодно и небрежно ответила я. К Ире я пошла

половину шестого, она была, конечно, еще дома и, к моей радости, совсем не

наряжалась. Проходили минуты, а Ксюша все не шла, я начала волноваться.

Но вскоре она пришла, и мы все тронулись в путь. На улице было приятно

прохладно, тускло светили фонари, и я старалась не думать о вечеринке,

наполняющей меня каким-то неясным волнением. Ксюша тоже боялась.

Но вот мы у цели, у дома Наташи, поднялись на пятый этаж. За дверью

чудился шум и смех. Ира позвонила, кто-то открыл дверь. Мы вошли в

переднюю и огляделись. В комнатах никого не было. «Неужели мы первые?»

«Да, нет». В комнате стоял рояль, а по стенам висели многочисленные

зеркала. Мы сели, не зная, что делать и о чем говорить. Ксюша очень

стеснялась и даже немного раздражала меня этим.

К счастью, все скоро пришли, кто-то играл на рояле, а мы начали играть

в лото. Я удивлялась, как развязно Алька себя вел среди девочек. Скоро

пришли Ю.И. и Левка. Я, искоса оглянувшись, увидала обращенное на нас

его лицо в модной фуражке с длинным козырьком. «А, Левка! Я бить тебя

буду» — закричал Алька. «Он опять в галифе» — шепнула мне Ира. Когда

тот разделся и сел рядом со мной, Алька спросил его: «Что ты не приходил, я

ждал тебя?» «Я мать ждал, она меня одного не пускала».

Через некоторое время к нам подошла Ю.И.: «Бросьте эту игру, давайте

бегать и смеяться». Она сложила карточки и погнала нас в другую комнату.

Там, встав в круг, мы стали играть в «щетку». Сколько смеха! Я была не

очень оживленная, сначала просто не освоилась, потом уже намеренно, а

Ксюша все время стояла рядом с Левкой и, встречаясь со мной глазами,

смеялась.

Потом мы играли в шарады и в фанты. Мне досталось быть оракулом,

пришлось подчиниться. Ко мне подводили ребят с вопросом: «Что этому?»

«Отрежет ноги трамвай». Слышу смех. Сначала я отвечала ничего, потом

пошло хуже, я не знала, что говорить, чувствовала, что невыносимо краснею

под шалью, и Ю.И. подсказывала мне.

Ксюше досталось подойти к кому-либо и поцеловать, она выбрала меня.

Поставили ряд стульев друг против друга, посадили ребят и завязали Ксюше

глаза. «Луга, давай поменяемся» — предложил Алька. «Давай». Я посадила

его на свое место, накрыла его шалью, а сама села на его место. Ксюша идет,

обняла его сильно и искренне, намереваясь целовать. Я с силой потянула ее

Page 17: Nina Lugovskaya "I want to live"

17

назад, оттащила его и быстро села на свое место. Но она заметила. Боже!

Сколько хохота было! Алька слегка покраснел и, садясь на место, заметил:

«А она обнимается».

За чаем мы сидели недалеко от Левки и Альки, и мне не было скучно. Я,

как всегда, молча наблюдала за всеми, чувствуя себя вполне хорошо. Ира

старалась острить, и эта разговорчивость с ее стороны оставляла во мне

какое-то неприятный осадок. Потом были танцы, и как же я жалела, что

ничего не умею: играть на рояле и танцевать. Левка все время стоял около

рояля, облокотившись рукой о крышку в артистической позе. Когда опять

стали играть в лото, он встал рядом со мной, и я слегка касалась его колен. В

общем, мы прекрасно провели время, и хотя я не люблю всякие игры, это не

помешало мне хорошо повеселиться.

<17 ноября 1932>

Ужасно сегодня в школе было скучно. Неинтересно. Это, кажется,

первый день, когда я осталась недовольна школой. Сидя в солнечной

комнате, мне вдруг вспомнилось летнее время, когда еще был перед ее

окнами ресторан. Я вспоминала ряд ярких огней вдали и неясные силуэты

людей, темный сад с узкими аллеями, молодые, так ласково трепещущие

тополя, гирлянду синих и красных огоньков и фонтан, жемчугом разлетаю-

щийся в бассейне, в котором так очаровательно отражались

фонарики и парочки.

Какой-то неведомой, беспечной и заманчивой жизнью веяло на меня из

этого сада, когда я стояла в темной комнате у открытого окна и вдыхала

теплый ночной воздух с опьяняющим ароматом душистого табака. Тогда мое

сердце неспокойно билось и волновалось. В те дни, когда ночи были так

прекрасны, я не раз, сидя в темноте на окне, начинала думать о Левке. Тогда

этот образ вызывал во мне жгучую боль и краску на лице, тогда эта

миниатюрная фигурка в смешных коротких брючках так ласкала

воображение, и кажущиеся громадными голубые глаза переворачивали все

внутри.

Но это прошло. Ночи стали холодные, глаза поблекли, и сердце

оставалось спокойно, когда они смотрели на меня, слегка мерцая. Я теперь

равнодушна. И боже мой! Какое счастье было и что осталось. Поневоле

поверишь, что любовь великая вещь.

<18 ноября 1932>

Левка рпять на первом плане у меня, опять ищу его на переменке, а ра-

зыскав, стремлюсь туда. Как заманчива эта светло-русая голова с

взлохмаченными и густыми волосами на лбу и странно притягивающими

глазами. На собрании мне пришлось сидеть совсем рядом с Левкой. Я

теряюсь в догадках и, кажется, есть небольшая надежда на то, что он ко

Page 18: Nina Lugovskaya "I want to live"

18

мне… Почему он рахговаривает только со мной, а не с К-ной, например,

которая сидит не дальше меня.

<24 ноября 1932>

Любовь прошла, в душе осталась лишь слабая тень, отголосок этой

любви. Меня уже не тянет в школу, и я не раз подумывала остаться дома. За-

чем мне теперь школа? Как ни странно, она нужна мне была только для

одного, а «это» прошло почти бесследно. Левка производит на меня

впечатление только тогда, когда он рядом бегает, смеется, бузит. Но стоит

скрыться этой фигурке, и обаяние проходит.

Левка между тем вел себя сегодня немного странно, он не раз глядел в

нашу сторону, чему-то смеялся и шептался с ребятами. Я все замечала, но

так, что он этого не видел, чаще всего обо всем сообщала мне Ира, которая

постоянно глядит на него. Ей, кажется, нечем рисковать, она и Зина думают,

что он глядит только на меня, я иногда тоже так думаю, но не уверена.

Может, с его стороны это просто шутка, насмешливая шутка!

Я, как мне кажется, хорошо разыгрывала равнодушие, когда он отпускал

всевозможные остроты, чтобы привлечь внимание (кажется, мое). Ира

шептала мне: «Он все делает, чтоб ты на него посмотрела». Я или молча

кивала головой, или коротко отвечала: «Знаю». Меня жутко злили

двусмысленные улыбки Ксюши, которыми она меня награждала, как-то

немного оскорбляло такое легкомысленное отношение к происходящему.

Я считала, что нужно было быть как можно серьезней, а главное,

равнодушней. Ноль внимание и фунт презрения! Но, когда я невольно

взглядывала на него, то все время ловила на себе его взгляд, и я чуть улыба-

лась или просто отводила глаза, но в душе моей все вертелось и

клокотало.

Не раз мне вспоминается то время, когда в душе моей еще горело пламя,

теперь оно затухло и лишь тускло тлеют угольки. То недавнее прошлое! Как

бы я хотела, чтоб оно вернулось, чтоб с щемящей болью могла вспоминать

этот милый образ голубоглазого мальчика, чтоб моя рука могла написать

восторженные и пламенные строки.

<25 ноября 1932>

Сегодня в школе на втором уроке Гиря начал бросаться хлебом. я что-то

рылась в книжках, и вдруг сильный удар в висок заставил меня поднять

голову. Мне не было больно, но как-то ошеломляюще подействовал на меня

удар. Я, кажется, слегка выругалась и сердито осмотрела класс. Гиря стоял у

доски со слегка поднятой рукой, его наглое лицо не смеялось, а было как

будто удивленно. Левка сидел на скамейке около окна и смотрел на меня

Page 19: Nina Lugovskaya "I want to live"

19

серьезно и даже с участием. «Гиря, ты очумел?» — тихо сказал он, и в его

словах выражалось все то, что было написано на его лице.

Я слегка столкнула большой кусок черного хлеба, который, отскочив от

моей головы, упал к ногам, потом спокойно начала рыться в тетрадях. В

голове пробегали обрывки мыслей, все внимание мое было устремлено на то,

чтобы сохранить наружное спокойствие. Вместе с оскорбленным чувством в

душу мою вливалась искорка радости и легкого, приятно ласкающего

удовольствия от заступничества Левки, от его серьезного взгляда.

На уроках я почти не смотрела на него, лишь мельком или урывками,

один раз только мы встретились с ним глазами. Раньше я не понимала выра-

жения — встретились глазами, но теперь понимаю, чувство такое, будто

как-то сталкиваешься взглядами, и эта встреча легким толчком отдается в

сердце. Как-то сильно всем своим существом чувствуешь, что пара темных

сероватых глаз смотрит на тебя.

Когда мы пошли домой, шел сильный снег. Мокрые белые хлопья липли

к одежде и кололи лицо. В воздухе стоял сырой туман, сквозь покров снега

проглядывали черные следы ног и лужи, наполовину заваленные. Девичка

вся была бела, лишь кое-где сквозила земля, и тонко вырисовывались на

снегу силуэты березок и голые сучья кустов.

<27 ноября 1932>

Зима, зима. Я, кажется, никогда так не наслаждалась зимой. Какая

чудесная картина. Снег, снег. Белые рыхлые кучи стоят по бокам дороги.

Светло-желтой дорожкой вьются тротуары. Небо серое и печально

спокойное. И деревья, и дома, и земля — все находится под покровом снега.

Идешь, разговариваешь и вдруг видишь группу деревьев, стоящих как-то

особенно неподвижно, с растопыренными ветвями. Толстый белый слой на

этих ветвях. Сквозь их сетку просвечивает дом, большей частью такой же

неподвижно-спокойный, освещенное красноватое окно, и эта паутина

серебряных переплетающихся нитей деревьев, сквозь которые немного

туманно очерчиваются здания.

Поглядишь на синеватый сумрак, плавающий кругом в застывшем

воздухе, на белую легкую пелену и как-то особенно щемяще-весело и

радостно станет на душе. Коньки, лыжи. Быстро представляешь себе

блестящий гладкий лед, оживленную толпу, тихое поскрипывание коньков;

или безразличное белое поле, лес, заваленный снегом, неподвижные деревья

и легко скользящие по волнообразной горе тонкие лыжи.

Странная вещь жизнь. Одно время я как-то во всем свободно отдавала

себе отчет, а сейчас при всем желании не могу. Вот понимаешь, это любовь, а

это радость, а это еще что-нибудь, но ко всему примешивается какое-то

чувство, которое таится в самой глубине души. И вполне не показывается, а

так, немножко неясной тенью. И объяснить его я не могу. Не раз я старалась

заглушить его.

Page 20: Nina Lugovskaya "I want to live"

20

<5 декабря 1932>

Боже мой! За последние дни я, наверно, раз десять успела проклясть

школу. Ни минуты свободного времени. Как ни обидно — приходится

отступать даже от намеченных мною правил. Учить биологию. Ну, думаешь,

все, а глянь, завтра география, а там математика? А так хочется писать,

читать, играть на рояле, да и нередко — помечтать. И ни минуты свободного

времени.

Сегодня я проснулась в восемь часов, надо было учить биологию. На

улице еще не рассвело, я лежала в легкой полудремоте, уткнувшись в

прохладную подушку и наслаждалась этими минутами покоя, которые так

нестерпимо хотелось продлить, чего нельзя было делать. «А может быть

остаться?!» — мелькнула в голове предательская мысль. Она росла. Я пере-

брала в уме уроки, которые должны были быть и сонно соображала, что

мне делать?

Один голос настойчиво говорил, что надо идти, что один день уже имеет

значение, а другой, хотя тихо и слабо, но так соблазнительно шептал:

«Останься, останься». И в голове рисовались неясные картины покоя, ничего

не делания целый день или, вернее, занятия своими делами. Некоторое время

я была целиком во власти второго голоса, но разум победил желание. Я

встала и засела за учебу.

Все утро что-то говорило мне, что опроса не будет, и хотя я учила, но

как-то спокойно, не волнуясь и не торопясь. В школе меня также не покидало

спокойствие, хотя девочки и говорили, что опрос будет, но я как-то не

верила и была совершенно спокойна и уверена, что со мной ничего не

случится. Предчувствие оправдалось, и я в душе ликовала.

Да, что-то случилось с Левкой, он стал такой хулиган, что даже мне,

смотрящей на его выходки сквозь розовое покрывало личного расположения,

становилось неприятно. Я как-то не смогла привыкнуть видеть его в куче

хулиганов, не могла равнодушно смотреть, с каким дерзким и нахальным

видом обращается он с учителями. Немного огорчало и обижало, что мой

кумир начинал падать с той высоты, на которую его поставило мое во-

ображение и благопристойный внешний вид.

<8 декабря 1932>

Вот уже два дня сижу дома. Скучно, вернее не скучно, а как-то немного

странно, как будто чего-то не достает... Прервана связь между прошлым и

будущим, образовалась пустота, которую уже не заполнишь, делаю чего-

нибудь, а в голове постоянная и раздражающая мысль о школе, даже не

мысль, а что-то подсознательное. Читаешь, а где-то в глубине мозга стучит и

ползет нескончаемой нитью мысль о школе: «Вот не пошла в школу, а там

занимаются, идут объяснения, совершаются события, которые я уже не

увижу». В душе шевелится легкое сожаление и досада, и так целый день.

Page 21: Nina Lugovskaya "I want to live"

21

Я не особенно скучаю о школе, но как-то длинно идет время. Вчера я

утешала себя тем, что пропускаю школу мол из-за болезни, но сегодня

температуры уже нет. Вечером, правда, сестры, попробовав мою голову,

уверяли, что у меня жар, и я как-то смущалась в их присутствии, чувствовала

на себе их взгляды и неожиданно невпопад начинала смеяться, краснела,

вскакивала и ходила по комнате, невольно возбуждая из подозрения. «Ты

что, влюблена, Нина?» — спрашивала Ляля, я отвечала шуткой, а в душе

говорила себе, смеясь: «Ведь совесть моя чиста?» Сама все-таки не знала,

чиста ли.

<11 декабря 1932>

Сегодня третий день была в школе. Там все по-старому: на уроках

бузим, поглядываем на Левку, который немилосердно балуется, и ему

неоднократно делают замечания, болтаем кой о чем и слушаем с Ирой,

улыбаясь, испуганные слова девочек перед опросом. Словом, все обыденно.

Меня сейчас интересует вопрос, что, в сущности, я чувствую к Левке?

Увлечение прошло как будто, а осталась какая-то середина между

увлечением и равнодушием. Что ни говори, он хорошенький парень, но и

хитрец порядочный. 18 декабря будет вечеринка у Ирины, и я уже не схожу с

ума, а совершенно спокойно думаю о ней и хочу ее спокойно.

На уроке литературы мне вдруг так захотелось писать, да и дома, когда

слушала по радио симфонический оркестр, в голове моей зарождались

сюжеты рассказов и до боли в душе хотелось писать.

<15 декабря 1932>

13-го Левки в школе не было, а без него так скучно и пусто, вчера

же, когда я входила в класс и по обыкновению взглянула на парту у окна, я с

удовольствием увидела его. Что ни говори, но я соскучилась, а может просто

привыкла, глядя на парту у окна, видеть светлый затылок, или сияющее

хорошенькое лицо с хитрыми серыми глазами, или, гуляя по залу, следить за

мелькающей фигурой в коротких смешных брюках, что вдруг не увидеть его

в толпе ребят или не услышать его разбитного голоса кажется просто не-

возможно.

На уроке физкультуры мы столкнулись с Зиной так, что я выбила себе

зуб и сильно ушибла нос. В начале следующего урока, когда мы уже сидели,

я заметила, что около нашей парты вертится Левка, который неуверенно

топтался, потом медленно отходил, поглядывая на нас. Наконец, он подошел

и спросил, показывая черную ручку Иры: «Чья это ручка?» Я не могла

удержаться и, уткнувшись в парту, неудержимо смеялась, говоря себе:

«Выдал, он себя выдал с ног до головы». В общем, мы с Ирой сделали очень

интересный вывод, что Левка после каждой своей выдумки взглядывал на

нас и, разумеется, смеялся.

Page 22: Nina Lugovskaya "I want to live"

22

<21 декабря 1932>

Командир взвода у нас Левка, в его обязанности входит приводить

группу на четвертый этаж, построить ее и, отдав ряд приказаний, принимать

рапорты командиров отделений. Я была командиром второго отделения, он

подошел ко мне и, пока я говорила, смотрел в сторону, потом немного

смущенно и растерянно спросил: «А где рапорт, ты мне должна письменный

рапорт?» «А у меня нет, я не успела еще». Он прошел мимо, а я, смеясь,

смотрела ему вслед.

Когда нам говорили отметки, Левка что-то сказал мне, но я по

обыкновению не расслышала вопроса (я редко слышу, что говорит мне

Левка) и, бессмысленно улыбнувшись, отвернулась. Меня постоянно

интересовали его глаза, когда не видишь их, он мальчик, как мальчик, но

стоит посмотреть ему в глаза на довольно близком расстоянии, то создается

такое впечатление, будто они мерцают, и там в глубине загораются и

гаснут огоньки.

На немецком Левка сидел на первой парте второго ряда, и я зорько

следила, стараясь подметить в его поведении что-нибудь особенное. Но мне

не удалось этого сделать. Я теперь больше, чем всегда, боюсь смотреть на

него, может быть, не боюсь, а не могу. Стоит мне на минуту взглянуть на

него, как тотчас какая-то сила заставляет отворачиваться. Весьма любопытно

и забавно — сижу на уроке и верчу глазами то на него, то от него.

<30 декабря 1932>

Вчера распустили нас на каникулы. Желание, которое за последнее

время целиком овладело мной, исполнилось. Какое блаженство не думать

некоторое время о школе, не рыться в тетрадях, не зубрить древнюю

Вавилонию или физические свойства почв по биологии, не откладывать

больше писания дневника, за который я не бралась последнюю неделю.

До чего приятно ощущение полной свободы: захочешь, будешь ри-

совать, захочешь — писать или читать, а то, подхватив коньки, уехать на ка-

ток, куда так манит матово прозрачный лед и мчащиеся стрелой фигуры.

Девятого будет опять вечеринка у Ю.И. Немного жутко, хотя я и стараюсь

прогнать страх, но все же при воспоминании об этом в глубине души

начинает что-то шевелиться, слегка покалывая.

Ровно с 24 декабря я не бралась за дневник, откладывая все на каникулы.

Этот день был странный день, какого я не помню в своей жизни. Во-первых,

был день моего рождения. Мне было неприятно больно мое равнодушие, с

которым я отнеслась к подаркам, было немного стыдно перед мамой, и все

это от того, что Юлюшка вздумала устроить вечеринку.

Раньше еще я решила не идти, но когда появилась возможность сделать

это, и я очутилась в положении добровольного заточения, чувства мои

Page 23: Nina Lugovskaya "I want to live"

23

начали двоиться. К концу занятий мне уже так нестерпимо хотелось на

вечеринку, что я еле сдерживала себя, старалась заглушить голос, который

уговаривал остаться.

Я решила пойти. Но вышло так, что мама оказалась против, и я должна

была остаться дома. Весь день я была сама не своя, ничего не делала, ходила

по комнатам и чуть не плакала от досады. К вечеру я все-таки вырвалась на

несколько минут к Ире, и когда вернулась домой, настроение было веселое и

спокойное. Все как рукой сняло.

Хотела написать много, но нет уже настроения. Хочется написать

какой-нибудь рассказ, но нет сюжета. Порой проносится что-то в голове, но

неясное и туманно-бесформенное.

<4 января 1933>

Новый год прошел для меня совершенно обыденно. Как всегда, читала

книгу и ждала маму. Около 12 часов ночи пошли домой. В 12 часов играли

«Интернационал» и пел хор. Ох, люблю я эту песню! Вот Новый год. Я два

раза была на катке, и сейчас сильно болят ноги, по обыкновению занимаюсь

ничегонеделанием и страданием о пропавших зря часах. Да, к сожалению,

это у меня бывает всегда и отделаться трудно.

Так жаль, например, сегодня было покончить со своим воображением, и

я не покончила. Читала у бабушки Чехова только потому, что в комнате все

время кто-нибудь находится, но и читая, ухитрялась думать о другом. У

каждого есть свои недостатки. Как хочется сделать зараз и прекрасный

рисунок, и написать что-нибудь хорошее, и хорошо играть на рояле, и много

читать. Попробуй ухитрись. Мудрено! Кроме того, еще ходьба за картошкой

на немецкий язык, на каток.

Скоро вечеринка у Ю.И., Ирина не идет, я тоже хотела не пойти, но

заговорило самолюбие, стало стыдно, что без нее я не могу идти, так что я

решила идти, хотя и страшно. Сегодня записала под свежим впечатлением:

«Да, это было давно». За чаем мы с Женей и Лялей дурили на эту тему, вот

мне и засела в голову эта мысль. О Левке я почти не думаю, а думая,

представляю его очень смутно и туманно, хотя это еще не значит, что я к

нему равнодушна. Хорошие глаза у него и у Ю.И., люблю их и сама не знаю,

у кого больше.

<6 января 1933>

Сегодня зашла к Ире, она как будто похорошела. Когда уходила домой,

я спросила: «Ты не знаешь случайно, когда надо идти к Ю.И.?» «К пяти». «У,

как рано… Ты пойдешь?» «Не хочется, — она поморщила лоб. «Значит, не

идешь?» «Мама велит». Она, наверно, пойдет. Браво!

<10 января 1933>

Page 24: Nina Lugovskaya "I want to live"

24

Вчера около пяти часов вечера я шла с замиранием сердца к Ирине:

«Пойдет или не пойдет?» Сумерки незаметно сгушались, но что мне было до

этого. Я вошла во двор, поднялась по лестнице, вошла в сени и постучала в

дверь. Через минуту мне открыли. «Ирина дома?» «Дома, дома». Я прошла в

столовую. Ирина была одета в белую блузку и красный джемпер, на груди

она приколола изящную брошку. Я, уже не сомневаясь, спросила: «Идешь?»

«Иду». Я была счастлива.

Мы выскочили из дома и пошли к трамваю. На остановке по требованию

мы слезли и пошли по улице к дому Ю.И. Когда мы подошли в дому, то

парадный вход был закрыт, но через некоторое время его открыли. Мы по

лестнице поднялись к двери. «Ой, страшно!» Но делать нечего, не стоять же

на лестнице, я собралась с духом и постучала. У двери раздался голос Ю.И.,

она открыла, и мы вошли в длинный коридор. «Раздевайтесь, девочки» —

сказала Ю.И., после чего провела нас в свою комнату. Чвствовалось какая-

то неловкость, общий разговор не вязался.

Через некоторое время пришли другие девочки, с ними появился

откуда-то Левка, хотя вскоре он скрылся. Стало как-то веселее. На меня

удручающее впечатление произвела квартира Ю.И., может быть потому, что

вокруг шныряли чужие люди или же скука, которая сначала овладела всеми

нами.

Скороё мы перешли в столовую, а оттуда в небольшую комнату, где я,

Ира и кто-то еще сели на диван. Постепенно мы разыгрались, а когда стали

пить чай, настроение почти у всех было приподнятое и веселое, все ели с

аппетитом. Перед уходом Ю.И. собрала нас в комнате и начала разговаривать

о школе и о наших ребятах. Я, почти не моргая, смотрела в голубые глаза

Ю.И. и внимательно слушала ее, а потом вышла на улицу с чувством тихого

счастья.

<18 января 1933>

Перед концом каникул уже дня за два до начала занятий, мною вдруг

овладело такое отвращение к учебе и школе, так не хотелось идти в школу

заниматься зубрением уроков, в то время как все эти часы можно было

употребить на чтение интересных книг, которыми я за каникулы начала

увлекаться, и вдруг придется отрываться от этой жизни и заменить ее

скучными и в ближнем не дающим результатов уроками.

Но это было недолго. Последнее время я живу, придерживаясь двух

правил, до того улучшающих мое положение, что я нередко просто бываю

довольна. Первое правило образовалось из пословицы, что «ученье горько,

но плоды его сладки». Когда мне становится особенно невыносимо,

моментально в голове где-то в глубине промелькнет эта фраза, и я

успокаиваюсь.

Другое правило заключается в том, что я живу сейчас будущим.

Захочется вдруг есть и скажещь себе: «Ничего, в будущем будет лучше». Или

нестерпимо захочется пить, так что жжет желудок, и, подавляя желание,

Page 25: Nina Lugovskaya "I want to live"

25

скажешь: «Скоро появятся много конфет, тогда можно будет пить сколько

хочешь чаю». Иногда мне так хочется читать, а надо делать уроки. Как быть?

В душе поднимается досада, но… ничего, «ученье горько, но плоды его

сладки, настанет время, когда можно будет делать только то, что самой

хочется, не думая о школе».

В школу я пошла в новом платье. Сначала было неприятно, но я

заставила себя думать по-иному и, отбросив предрассудки в сторону, не

обращала ни на что внимания. Оба эти дня, которые я проучилась, в школе

был невыносимый холод, такой, что ручка вываливается из посиневших рук

и по телу пробегает мелкая лихорадочная дрожь.

Левка постригся и стал такой смешной и нехороший. Глядя на него, я

невольно вспоминала Женю и Лялю года три-четыре тому назад, когда они,

смеясь, говорили мне, что ребята раз в месяц у них в школе становились

страшными из-за того, что стриглись. Левка страшно изменился, обычно

волнистая голова его и густо поросший затылок были теперь коротко

пострижены, затылок обострился, уши как будто выросли. От этого и лицо

как будто переменилось. Несмотря на холод, мне было очень весело эти дни,

тем более, что мы на третьем или на втором уроке одевали пальто и немного

согревались, уткнувшись в воротник и прижавшись друг к другу.

А вчера нас распустили после четвертого урока. На улице еще не совсем

стемнело, были голубые зимние сумерки. Ясное небо наверху было светло-

синее и только к горизонту как-то серело, как будто от неподвижных туч или

застывших клубов дыма На фоне этой серой пелены, как извержение

вулкана, ярко выделялась темная клубообразная громадина-туча,

неподвижно застывшая в морозном воздухе. Фонари светлыми чистыми

пятнами тянулись прямой линией вдоль улицы.

Я с Ирой шла впереди, а Ксюша плелась сзади. Ира что-то трещала мне

всю дорогу, и мне оставалось всю дорогу только молча удивляться, как это

она ухитряется болтать, не переставая, и ведь это каждый день. Меня злила и

раздражала глупая болтовня то о каких-то платьях, то о разведенных муже и

жене, в общем, на любую тему, а ей всего двенадцать лет, что же будет в

четырнадцать? Остается только пожимать плечами.

Вечер.

Часов в девять-десятом пришла мама и принесла мою шубу. Я одела ее

и просидела так с час, пока папа о чем-то разглагольствовал, мама тоже

говорила. Я молча слушала, т<ак> к<ак> вопросы задавать и, вообще,

говорить что-нибудь я не хотела. Несколько раз (еще раньше) я начинала

возражать, и папа часто осекал меня, заставляя помолчать.

Уже много позднее я перед тем, как что-либо вставить, долго думала, а

тогда, когда вдруг забывалась и опять попадалась на удочку, уже не злилась

на папу, а только смеялась в душе над собой и злорадно говорила: «А,

попалась, ну, в другой раз будешь умнее». А все-таки какая трудная штука

— умение владеть собой. Я давно борюсь с собой и достигла очень

Page 26: Nina Lugovskaya "I want to live"

26

незначительных результатов, правда, что умею — так это молчать. Но то, что

обычно меня мучает, я никому не говорю. С какой стати? У некоторых людей

дурная привычка выбалтывать все, что знаешь.

<19 января 1933>

Вчера или позавчера на уроке обществоведения, когда Евцихевич

говорил что-то о кадрах и о том, что сейчас открываются новые институты, я

начала подумывать, что неплохо было бы спросить его, а почему старые

институты сейчас целиком распускаются. Пока я только собиралась и

сообщила об этом Ирине, я оставалась совершенно спокойной, но когда я

вдруг решила, что спрошу обязательно, сердце так сильно забилось… Я

сидела и ждала, когда кончит Евцихевич говорить, и твердила своему сердцу:

«Ну, замолчи же». Но оно не только не замолкало, а, наоборот, начинало

биться сильнее… Конечно, после моего вопроса он меня засыпал, а мне не

хотелось уже возражать.

<21 января 1933>

27 градусов ниже нуля. На окнах появились узоры и пушистый иней. Я

собралась идти на урок к Т.С. 23. Оделась и вышла на лесенку, в голове

вертелись обрывки немецких фраз из стихотворений, которые весь вечер и

утро зубрила. Спускаясь по ступенькам, я мысленно твердила их себе,

напрягая всю память. Я повернула на лестницу первого этажа и вдруг

остановилась. Немецкие слова мигом выскочили.

Внизу, куда только слабо достигал дневной свет из окна и где царил

легкий полумрак, я различила белые клубы пара, медленно поднимающиеся с

пола и ползущие вверх по ступеням лестницы. Слышно было бульканье и как

будто журчанье. «Ах, да это труба лопнула», — догадалась вдруг я и пошла

дальше. В углублении между ступенями и дверью, ведущей на улицу,

образовалась лужа теплой воды, через которую было бы трудно пройти, если

б не батарея, которая лежала на полу, образуя мостик. Трубы заледенели.

Кое-как открыв примерзшую дверь, я вышла на улицу.

Светло-розовое матовое небо было ясно; всюду, куда ни глянь, был

размыт розовый свет; воздух был густо пропитан им, придавая всем

предметам какую-то туманную неясность, заволакивая их розовой пленкой.

Лицо охватил 27-градусный мороз и приятным холодком прошел по телу.

Твердый снег звонко скрипел под ногами. Я спрятала руки в рукава и бодро

зашагала по улице, опять начиная бормотать стихотворение. Мороз сильно

хватал за нос, перехватывая дыхание.

Вот и Ирин дом (я всегда заходила за ней). Я вошла во двор и закрыла за

собой калитку. Справа возвышалась глухая стена большого серого дома;

слева стоял маленький одноэтажный домик с замороженными окнами.

23

Татьяна Сергеевна, учительница немецкого языка.

Page 27: Nina Lugovskaya "I want to live"

27

Солнце, поднимающееся розовым шаром, неясно освещало блестящий снег.

Я вошла в теплые сени и, дернув за закрытую дверь, три раза сильно ударила

по обитой кожей двери.

Некоторое время никто не подходил, но вот послышались шаги. Отперла

Луша 24. «Дома Ира?». «Дома». Я пошла по коридору. «Нина?», — крикнула

из комнаты Ирина мама. «Да», — отозвалась я и, войдя в комнату, громко

воскликнула: «Здравствуйте». Ира сидела за столом боком ко мне и что-то

внимательно перебирала. «Что это ты делаешь?». Она не отвечала. Аленушка 25

молча покосилась на меня своими большими голубыми глазами.

«Слушай, Нина, — начала О.А.26, — Ирина сегодня не пойдет… У нас

арестовали папу…» — голос ее прервался, и некоторое время мы молчали. Я

тихо протянула: «А-а», — и стояла в нерешительности, не зная, что делать

дальше. «Никому не говори и Т.С. не объясняй, почему не пришла Ира».

«Хорошо, хорошо», — твердо и уверенно ответила я

Я знала, что от меня никто ничего не узнает. Мысли вихрем носились у

меня в голове. Эта безмолвно сидящая семья поразила меня: молчаливая

Аленушка, Ирина и плачущая мать. «Пускай страдает и она, я страдала». Мне

вспомнилось и то, что было с нами четыре года назад, у нас тоже отняли

папу. Я тогда проснулась утром, ничего не зная. Бабушка вошла и спросила:

«Пойдешь в школу — папу арестовали?». «Нет». Когда она ушла, я сначала

заплакала. В душе вдруг поднялась вся злость и досада на того, кто смел

отнять папу.

И теперь у Иры отняли его, нарушили счастье и спокойствие, грубо

разбили весь образ жизни, все привычки, все, что дорого сердцу. Мы тоже

хорошо жили до папиного ареста, но… потом, как с неба свалились в омут

лишений и волнений. И они, евшие по утрам сливочное масло, пившие кофе

— потеряют все, если вдруг его сошлют куда-нибудь в Усть-Сысольск, в

маленький северный городишко… Ира будет учиться и копить в душе злобу

на них. О, сволочи! Мерзавцы! Как смеете вы делать это!

Ходила по комнате, скрежетала зубами и, иногда останавливаясь,

шептала: «А О.А. не будет работать». Моя мама работала, а она не будет. Она

за какие-нибудь года три постареет на десять лет, но работать не сможет. А

Ира?.. Неужели после трехгодовой разлуки она разлюбит отца? Я разлюбила,

Я долгое время не могла освоиться с ним и даже чуть ли не называла его на

«вы».

О, большевики, большевики! До чего вы дошли, что вы делаете? Вчера

Ю.И. делала нашей группе доклад о Ленине и коснулась, конечно, нашего

строительства. Как мне больно было слышать это бессовестное вранье из уст

боготворимой женщины. Пусть врет Евцихевич, но она, со своей манерой

искренне увлекаться, и так врать. И кому врать? Детям, которые не верят, ко-

торые про себя молча улыбаются и говорят: «Врешь, врешь!».

24

Домработница в семье Ирины. 25

Младшая сестра Ирины. 26

Ольга Александровна, мама Ирины.

Page 28: Nina Lugovskaya "I want to live"

28

Сегодня мне снился отвратительный сон. Полностью я его не помню, но

один отрывок сильно запомнился мне: еще во сне казалось мне, что это что-

то знакомое, но что, я не могла вспомнить. Мужчина, обнаженный до пояса,

кажется с красивым перекошенным от боли лицом, борется с кем-то, и тот,

второй, охватив его руками и положив на грудь ружье, так надавливает, что

раздается треск костей. Я была охвачена каким-то непоборимым

отвращением, даже с легкими позывами к рвоте...

<22 января 1933>

Сегодня днем зашла к Ире. Вначале до ужаса не клеился разговор, и я

себя чувствовала ужасно неудобно (да и она, по-моему, тоже). Хотелось

спросить ее об обыске. В конце концов она немного коснулась этого. Потом

мы пошли в другую комнату гадать на картах. Я два раза гадала на Левку,

получилось оба раза, как ни странно, почти одинаково и в мою пользу. Была,

как дура, рада и счастлива.

<23 января 1933>

Главное место во всех происшествиях занимает все-таки Левка. Я не

преследую его своим взглядом, как раньше, а лишь втихомолку слежу за ним

так, чтобы никто не заметил. Три дня назад мне показалось, что Левка бегает

за Зиной, со стороны это может показаться смешным, ведь никто не поверит

в серьезность происходящего, но это серьезно. Меня неприятно кольнуло от

такого вывода, но что же делать?

Я ругала себя, удивлялась, как я еще могу надеяться на то, что Левка ко

мне неравнодушен, когда все ясно, но все-таки надеялась. Влюбленн ому

всегда и во всем мерещится что-то необыкновенное, каждый поступок

любимого вызывает у него надежду. Это странно, глупо, но что поделаешь.

На одном из уроков Зина сильно приставала к Антипке. Будуля (друг

Левки) посмотрел на нее, засмеялся и выпалил: «То к Левке приставала,

теперь к нему». Оба засмеялись, а Зина немного смутилась, хотя и ответила

какой-то шуткой. Я же была рада, а чему, сама не знала, но это приятно

поразило меня. А вчера мне еще раз суждено было удивиться: на пятом и

шестом уроках Левка сел перед нами рядом с Антипкой, я старалась быть

совершенно равнодушной и глядеть на его спину, как и на спины других

ребят, но это мне плохо удавалось.

В конце уроков Левка собирал у всех талоны на завтрак, я также

протянула ему свой. Он как-то замешкался, вытаскивая список, а Будуля

повернулся к нему и лукаво спросил: «Что ж ты у Лугочки не берешь?» В

общем, какая-то каша опять заваривается, и это делает школу интересней.

<6 февраля 1933>

Page 29: Nina Lugovskaya "I want to live"

29

В классе мой интерес вызывает Дима Л., маленький мальчик лет

двенадцати, хотя по развитию можно дать и больше, с черными, тщательно

расчесанными на косой пробор и приглаженными волосами, с

дугообразными бровями, небольшими черными глазами и тонкими, почти

всегда презрительно улыбающимися губами.

Я следила за ним обычно исподтишка, в какие-либо отношения не

входила, так как он с девчонками обращался особенно презрительно. Я давно

заметила, что он развитой и очень умный парень, и это кололо мое

самолюбие, в общем, считала его за чудака, но на последнем собрании он

высказался до того удачно, что просто удивительно.

Сейчас порылась в дневнике и до того мне теперь кажется глупым то,

что раньше всю меня захватывало с головой. И почему так быстро летит

время? Это просто непостижимо.

<13 февраля 1933>

О, время, время! Что бы я дала, лишь бы оно замедлило свой бег.

Иногда, лежа еще в постели, смотришь на черную стрелку часов,

безжалостно поворачивающуюся, и думаешь: «Чтобы ей остановиться». Но

нет, время идет, идет без остановок, без перебоя… Месяц или два тому назад,

когда я была очень неравнодушна к Левке, я не замечала бега стрелки. Я

носилась в каком-то вихре без времени и без часов. Дни проносились, и от

них оставалось лишь приятное смутное воспоминание.

А теперь я вошла в обычную колею и чертовски досадно, что уже не

могу с трепетом душевным встречаться с Левкой и по целым урокам

смотреть на него, не сводя глаз. Хотя я, правда, иногда посматриваю туда, но

почему-то никак не могу долго смотреть, и только он повернет голову в мою

сторону, сразу отворачиваюсь. В общем, у меня сейчас довольно сносное

душевное состояние. Я даже, кажется, начинаю иногда увлекаться занятиями.

Не преувеличивая, у меня сейчас нет ни одной свободной минуты. Учусь и

учусь, иногда читаю, не гуляю совершенно. И стала последнее время до

смешного равнодушной ко всему окружающему.

Иногда мне очень хочется пойти куда-нибудь в бесконечное снежное

поле, затеряться среди белых легких снежинок и гулять, наслаждаться

природой. Но времени нет. Последнее время я даже перестала надеяться на

будущее. Я ни на что не надеялась и решительно ни о чем не думала. Только

иногда «мечтала». Это совсем особенное чувство: я переносилась совсем в

другой мир, в будущее, конечно, но без надежды. Просто как будто начинаю

читать книгу. Раньше, когда я была меньше, я называла это «игрой», а

теперь, кажется, никак не называю

<15 февраля 1933>

Сейчас я читаю биографию Лермонтова… Вообще, я, прочитывая

биографию какого-либо писателя, ищу в первую очередь чего-нибудь

Page 30: Nina Lugovskaya "I want to live"

30

одинакового между ним и мной. Это желание появилось у меня уже довольно

давно и, когда я нахожу общие черты (что бывает весьма редко), бываю

всегда как-то рада, как будто это дает мне большие надежды стать

писателем.

Но все-таки я не умею писать. Разве это талант? Когда не могу, как

следует, написать одной страницы. Приходится сидеть над каждой фразой и

соображать, как написать ее. С этим далеко не уедешь? Иногда думаешь, что

с годами все придет плюс еще и то, что я начала писать с малых лет, но

Лермонтов начал писать с 13 лет и при том очень хорошо писал.

Ну, в общем, о будущем загадать трудно. Раньше, с год тому назад, это

сомнение в себе сильно отражалось у меня в душе, а теперь как будто

чувства притупились, и всякие неприятности действуют на меня в два, а то и

в три раза меньше прежнего. Отчасти это и хорошо… Странно, даже дневник

я пишу как будто не для себя, а для кого-то другого, и нередко боюсь

написать чего-нибудь не так. Я стараюсь как-нибудь задавить это чувство,

но не тут-то было. Чувства, вообще, очень непослушная штука: ты говоришь

одно, а они совсем другое.

В школе особенных новостей нет. Я продолжаю следить за Левкой,

ничего, конечно, нет особенного и необычного. Сегодня мне пришла в голову

интересная мысль: насколько различны наши отношения с Левкой и с

Алькой. Алька мой друг, а Левка… как сказать, любовник что ли? Это,

конечно, не точно, но суть в том, что к двум ребятам у меня совершенно

разное отношение.

Вчера я стояла на перемене у батареи одна, из класса вышел Левка и,

проходя мимо, посмотрел на меня и спросил: «Что, Луга, тепло?» Я ответила:

«Тепло». А когда он отошел, не без удивления и радости подумала, что по

отношению к нему попадала в совершенно такое же положение. Здесь ничего

особенного, но…

И как скверно, что Левка младше меня. Это, конечно, глупое самолюбие,

но на самом деле, не обидно ли? Равнять этого мальчика со мной, ведь я уже

не совсем ребенок.

<24 февраля 1933>

Много я за это время передумала и перечувствовала. Иногда ужасно

хотелось все это записать, но паршивое время… ни одной минуты. А что

теперь писать!

Я становлюсь все замкнутей и молчаливей. Хорошо это или плохо?

Иногда я начинаю искать различные доводы, опровергаю их, опять нахожу,

чтобы сделать себе все ясным и понятным. Все-таки перевес остается на

последнем моем решении — быть как можно скрытней. Я уже не смеюсь и не

шучу с родными и постепенно удаляюсь от них.

Но у меня, кажется, нет и внутреннего мира, в котором я могла что-либо

созерцать. Я живу, как во сне, спокойно, тихо, без всяких событий. Событий

нет, конечно, никаких, но есть внутренние переживания и подчас довольно

Page 31: Nina Lugovskaya "I want to live"

31

сильные. Что такое внутренний мир? Возможно, я и ошибаюсь, говоря, что у

меня его нет. Не все ли равно, этот мир или переживания?

Странная человеческая душа — она способна надеяться в любом

положении. Кажется, уже все кончено, но где-то робко начинает шевелиться

надежда, постепенно увеличиваясь, нарастая и в конце концов захватывая все

сердце. В последнее время мне несколько раз пришлось испытать на себе это

умерщвление и возрождение надежд. А как мучительно и больно

чувствовать, что надежда (особенно долго лелеяная) вдруг пропадает. В

сердце как-то пусто и тяжело.

Первый случай произошел в школе по отношению к Левке — меня вдруг

оставила всякая надежда, что он меня любит (как странно и смешно

произносить это слово). Случилось это на уроке рисования, я, вероятно,

показалась смешной мальчишкам, они заржали, потом начали кричать

«дура», и мне даже показалось, что Левка кричит «косая». Я вспыхнула и,

продолжая спокойно рисовать, почувствовала вдруг, как что-то рушится в

душе моей и, смешиваясь с оскорблением, исчезает надежда. Как неприятны

такие минуты…

Теперь я, конечно, нашла ряд доводов и восстановила мир в душе, хотя,

если рассуждать здраво, то все самообман. Но самое сильное разочарование,

постигшее меня в эти дни, так это конец веры в мой литературный талант,

веры, которую я грела в своем сердце в течение нескольких лет. Я бездарна,

теперь ничего нет, кроме непередаваемой тоски и пустоты. Эти обстоятель-

ства заставляют меня не раз шептать с горечью: «Жизнь, если взглянешь с

холодным вниманием кругом, такая пустая и глупая шутка».

<1 марта 1933>

Сегодня совсем недавно я как-то остановилась в коридоре и невольно

подслушала кое-что из разговора мамы и отца. «Начиталась разных

преступлений, и наказаний, и идиотов», — ворчал папа. Я остановилась, как

вкопанная. «Она сейчас много работает, — говорила мама. Я пересилила

себя и бегом бросилась в свою комнату, чтоб не услыхать большего. Бог мой!

До чего мне смешно узнать, что они подозревают что-то недоброе. Я твердо

решила измениться, хотя бы в незначительной степени.

<12 марта 1933>

Веет весной. В каждом порыве ветра чувствуется запах весны. В каждой

струе воздуха есть что-то новое, свежее и молодое. Весна… Незаметно и

неслышно подкрадывается она, и лишь изредка долетает ее теплое дыхание.

Вчера таяло, солнце уже довольно сильно припекает, и на мостовой

образуются мокрые черные полосы. Весна проникла мне в душу, и так

нестерпимо тянет куда-то, «туда», ближе к ней, в лес и поля.

В прошлом году в конце апреля я ходила с Лялей на Воробьевы горы. О,

как я наслаждалась весной. Шла и как будто старалась захватить как можно

Page 32: Nina Lugovskaya "I want to live"

32

больше весеннего воздуха в свои легкие; глядела на светлое голубое небо с

легкими весенними облаками, на холодную веселую темную речку, по

которой проносились тонкие льдинки, на чуть зеленеющие деревья; и в

каждом звуке ударяющейся о берег льдины, в каждом крике веселых

воробьев, в каждом возгласе ребят, копошившихся на том берегу, в каждом

дуновении ветра мне чудились тысячеголосные крики: «Весна!»

То природа ликовала и приветствовала приход долгожданной

красавицы. И я стремилась в чащу кустов, на высокие крутизны, в сырые

болота, чтобы слиться в одно целое с природой и присоединиться к громкому

крику… И помню, когда мы возвращались домой в десятом часу вечера, и я с

восторгом вспоминала прошедший день, к моему наслаждению

присоединялось еще какое-то чувство, от которого я старалась освободиться,

которое не понимала и не могла высказать… и которое давило на меня.

Чувство какой-то неудовлетворенности, тоски о чем-то.

В прошлый выходной я перебирала свои бумаги и наткнулась на

рукопись о моей прогулке на Воробьевых горах и другие. И опять вдруг так

нестерпимо захотелось писать. Неужели же это все самообман? Неужели у

меня нет таланта? Неужели каждый в моем возрасте может при желании

написать кучу рукописей разного содержания и довольно ничего? Недавно

задумала написать вещь под названием «В погоне за счастьем», в голове нет

ничего определенного, и я не стараюсь сейчас вывести яркие образы,

нарочно оставляю все в тумане до каникул. Иногда в голове под каким-либо

впечатлением проносятся быстрые и яркие, как молния. Сюжеты, но нет

возможности записать их во-время, а день спустя они тают, тускнеют и

бесследно пропадают, как облака в голубом небе.

<15 марта 1933>

Сегодня не пошла ни в школу, ни на немецкий язык, потому что плохо

себя чувствую, а, вернее, такое дурацкое настроение, что ничего не хочется

делать, даже за чтение не принималась. Недавно Женя и Ляля посоветовали

мне записывать книги, которые я прочитываю. Довольно интересная идея и

главное, это, вероятно, развивает, так как я постараюсь книги критиковать.

Дима Л. начинает меня порядком злить. Смешной парень, но, если бы он

был немного попроще, немного мальчиком, На него нельзя смотреть без

смеха: маленький джентльмен (он любит употреблять это слово), всегда

в чистом, аккуратном костюме, с презрительной и немного надменной

улыбкой, с умными, часто насмешливыми темнокарими глазами. И главное, с

большим запасом знаний и сообразительной головой.

Дурачится ли он? Или это у него совершенно естественно? Вот что меня

занимает. Иногда он так по-детски и заразительно хохочет, что, глядя на

него, остается только удивляться. К несчастью, я все чаще и чаще начинаю

думать, что я — простая смертная, и виной этому отчасти Дима Л. Ведь в нем

я увидела не совсем обыкновенного мальчишку и ярче поняла себя.

Page 33: Nina Lugovskaya "I want to live"

33

Вчера он принес в школу свою стенную газету, в которой высмеивал

некоторых ребят. Газета очень смешная и веселая. Когда все сбежались

читать ее, и кругом слышался смех, он прохаживал рядом, изредка косясь на

свое произведение. Вместе со смешными его сторонами в нем есть и хоро-

шие черты.

Однако, трудно примириться с тем, что я обыкновенная, как-то досадно

думать, что у каждого есть такой же сложный внутренний мир, что каждый

также глубоко переживает, как и я. В общем, это скорее всего, но все же,

читая про подростков в книгах, я ни разу не встречала моих черт, хотя у

взрослых я и встречаю — это придает мне некоторую гордость.

<17 марта 1933>

«Дни мои текут и мчатся,

Словно волны в ручейке».

<18 марта 1933>

Куда девался мой лозунг: «Жди и надейся». Он прошел, я не верю ему

больше. Не верю и не хочу верить.

<24 марта 1933>

Вот уж прошла половина каникул… Скучно, глупо и неинтересно. Что

такое жизнь? Хожу с каким-то неприятным осадком в душе и через каждые 5

минут спрашиваю: «Что такое жизнь? Есть ответ, ответ достаточно верный и

простой: «Жизнь — это пустая и глупая шутка». Легко сказать, но как-то не

хочется верить, что на самом деле жизнь это шутка, да вдобавок глупая.

Вчера вечером я шла по улице, смотрела кргуом в голубые сумерки,

прислушивалась, как на бульваре крикливые няньки громко окликали своих

детей, смотрела на высокие большие дома, на темные мелькающие фигуры

людей и думала: «Ну, что такое жизнь?» Ходить в лавки, кричать на детей.

Зачем построены эти дома, эта мостовая, так хорошо вымощенная? Сегодня

утром ходила к Ксюшке, спрашивала, пойдет ли она со мной в театр, а сама

думала с какой-то щемящей тоской: «Ну, зачем это все, и театр, и все, все…»

Что такое жизнь?»

Женя и Ляля сидели в своей комнате и пели, я долго ходила по

коридору, слушая их, потом вошла в комнату и села у окна. Из открытой

форточки до меня иногда долетал свежий ветер, комната была освещена

солнцем, и на Жениной спине колыхались темные трепетные тени цветов. Я

стояла, слушала, смотрела на коричневый джемпер Жени, на легкие тени и

думала уже как-то с досадой — что такое жизнь?

Недавно пришла из театра, где был концерт, и выступали ученики

музыкальной школы. Вначале я слушала внимательно и немного завидовала

всем этим девочкам и мальчикам, но потом… Потом устала, слушать стала

Page 34: Nina Lugovskaya "I want to live"

34

рассеяно. Как удручает меня всякая забота о школе, хочется совершенно

забыться, провести хоть несколько дней, ничего не делая, ни о чем не думая.

Усталость это что ли сказывается? Не знаю.

А тут папе отказали в паспорте 27. Какая буря шумела у меня в душе. Я

не знала, что делать. Злость, бессильная злость наполнила меня. Я начинала

плакать. Бегала по комнате, ругалась, приходила к решению, что надо

убивать сволочей 28. Как это смешно звучит, но это не шутка. Несколько дней

я подолгу мечтала, лежа в постели о том, как я убью его. Его обещания,

диктатора, мерзавца и сволочи, подлого грузина, калечащего Русь. Как?

Великая Русь и великий русский народ всецело попал в руки какого-то

подлеца. Возможно ли это! Чтобы Русь, которая столько столетий боролась

за свободу, которая, наконец, добилась ее — эта Русь вдруг закабалила себя.

Я в бешенстве сжимала кулаки. Убить его, <неразб.> как можно скорее!

Отомстить за себя и за отца <неразб.> убить <неразб.>.

В тот день, когда решалась папина судьба, я не могла сидеть дома,

оделась и вышла на улицу. Было сыро, холодный туман стелился по темным

улицам, иногда прорывались отдельные клочки серой живой пелены, и на

минуту можно было отчетливо различать предметы, а потом опять все

заволакивалось туманом. В его сырой мгле то и дело скользили неясные

человеческие серые фигуры и пропадали во тьме. Я с омерзением смотрела в

серый тусклый туман, и тогда мне впервые пришла в голову мысль: «Что

такое жизнь?» Как судьба жестоко смеется и издевается над людьми.

<29 марта 1933>

Конец. Папы нет. Он ушел сегодня утром. Куда? Это страшно писать:

стены увидят и донесут. Но его нет больше с нами. Не все ли равно, куда он

пошел? 29 Папа уехал — больной, слепой на один глаз, а я здесь сижу и пишу

дневник.

Вечер.

Событий произошло как будто совсем немного, но все это пролетело с

такой невероятной быстротой, так ярко и живо, что кажется, будто их было

очень много. Как вихрь… неудержимым потоком хлынули в меня новые

мысли, новые чувства и переживания. Если я начну описывать все по

порядку, то не получится того полного и верного впечатления, которое бы

мне хотелось дать. Очень плохо, что я уже остываю, и что то чувство, чего-то

высшего, не обыденного, которое доставляло мне такие странные минуты

27

Имеется в виду московская прописка в паспорта отца. Не получив ее, он должен был в десятиднев-

ный срок выехать из столицы. 28

Фразы, набранные курсивом, были тщательно зачеркнуты в дневнике после того, как часть дневни-

ка прочла Любрвь Васильевна, мама Нины. После разговора с ней Нина просмотрела дневник и старательно

зачеркнула многие строки в дневнике. Некоторые зачеркнутые слова удалось засшифровать. 29

После этого вопроса тщательно зачеркнуто в дневнике двенадцать строчек, которые невозможно

расшифровать.

Page 35: Nina Lugovskaya "I want to live"

35

мучительной тоски, уже пропадает. Я чувствую, что опять въезжаю в

обыкновенную жизненную колею. Фи, как становится все гадко и глупо!

Я жажду переживаний, сильных нравственных переживаний, от которых

в душе может происходить какая-то работа, какая-то борьба. Я начинаю

жить нравственно. Эти душевные переживания я почерпываю во многих

разнообразных вещах: в музыке, в красоте как природы, так и людей, в

жизни, но не в той, которой я живу и многие другие, а в деятельной, полной

смысла, борьбы и страданий, опять-таки основанных на переживаниях.

Таким образом создается неразрешимый круговорот, может быть, тот

круг событий и переживаний и называют жизненным водоворотом.

Возможно, я не начинала жить. Если детство лишь приятное предисловие к

жизни, то я могу надеяться на будущее, в котором для моей ненасытной на

переживания душе найдется много пищи. Но я, кажется, совсем заболталась,

и все это вздор. «Человеку свойственно надеяться». И я считаю, что это

правда, нет человека, который бы жил, не надеясь, надежда не покидает нас

даже в самые безнадежные минуты жизни.

Часов в пять, когда я сидела у бабушки и читала книгу, пришел папа. Я,

как и всегда за последнее время, посмотрела вопросительно на него: «Ну,

что?». Дальше этого вопроса я редко заходила. Да и зачем? За последние дни

я сильно полюбила папу. Раньше ведь я немного питала к нему чувств, но

теперь, после того, как ему отказали в паспорте, то есть, другими словами,

велели убраться в десятидневный срок из Москвы, совсем другое дело. Я

люблю его, когда он революционер, люблю его человеком идеи, человеком

дела, человеком, стойко держащимся своих взглядов, не променявших их ни

на какие блага жизни. За последнее время он сильно осунулся, пожелтел,

морщины стали резче вырисовываться на хмуром суровом лице.

<30 марта 1933>

Вчера не хватило терпения написать все, что я хотела. Скажу только

вкратце, что папа пошел в милицию узнать — позволят ему по бюллетеню от

врача пробыть в Москве лишних два дня. Мы с нетерпением ждали его

возвращения. Прошел час. Его не было. Еще полчаса. Между нами был

уговор, что в случае отказа он пойдет прямо к маме на работу. Соня 30

смотрела в окно, взволнованно ходила, что-то говорила; бабушка лежала и

лишь иногда посматривала на часы. Думать было нечего уже о его

возвращении, но… человеку свойственно надеяться, и я надеялась, как

надеялись и остальные.

Около восьми часов кто-то открыл дверь. Я подняла голову от книги и

стала прислушиваться. Он или не он? На этот раз надежда меня не обманула.

Я опять принялась за чтение, чутко прислушиваясь к его шагам, но когда

дверь, не спеша, отворилась, щеки мои горели, и я чувствовала, что медленно

краснею от радости. Я радовалась этой незначительной отсрочке на два дня.

30

Имеется в виду тетя Нины.

Page 36: Nina Lugovskaya "I want to live"

36

Папа сел, весело улыбаясь. Начались незначительные расспросы.

«Наконец-то пришли, — говорила бабушка, — а я думала, у меня сердце

разорвется. Раньше хоть заснуть могла, а теперь…». Голос ее дрогнул, за-

дрожал и оборвался на высоких нотах. Она заплакала и с судорожными

рыданиями упала на постель. Папа начал оправдываться. Соня достала

какие-то капли.

Я взглянула на отца. Лицо его не было мрачно, и на нем остановилась

как будто немного растерянная улыбка. Он был смущен и, как мне

показалось, в глазах его блеснула что-то похожее на слезы. Я сказала ему

что-то в осуждение и сама удивилась своему звонкому голосу, слегка

неуверенно прерывающемуся на каждом слове, как будто мне что-то мешало

в горле и приходилось с усилием выдавливать слова.

Бабушка скоро успокоилась. А я сидела, нагнувшись над книгой и

думала: «Что за человек. Это ангел, а не женщина. Какая же она была в

молодости. Если сейчас в 67 лет имеет такое чудесное сердце. Обычно люди

к старости приобретают привычку ворчать, вздыхать, вечно жаловаться, но

от нее я за всю вместе с ней жизнь не слыхала никогда ничего подобного.

Как я, да и другие мало ценили ее раньше, да и сейчас мало ценят! Это

обращение с ней Сони. Я испытывала к бабушке сильную любовь и

нежность, смешанную с жалостью

Позже пришли Женя и Ляля, а вскоре за ними и А.Г. Ляшок31. Очень

полный, здоровый человек с брюшком, толстыми упругими ляжками,

которые обтягивали брюки, с широким добродушным лицом. Я не любила

его раньше. Эта вся громоздкая, крепкая фигура его, его довольное и уж

слишком апатично-спокойное лицо было просто физически мне неприятны.

Я видела в нем лишь исключительно мужчину в полном смысле этого слова

и не могла без отвращения смотреть на него. Легкую тошноту вызывал он во

мне, как при взгляде на какую-то пресмыкающуюся гадину. Но теперь даже

к нему переменилось мое отношение с начала этого дела. Я стала видеть в

нем человека и только человека-революционера. В общем, такого же, как и

папу.

В комнате было чрезвычайно тесно, и Соня с раздражением сказала:

«Да, подите же вы, девочки, домой». Женя и Ляля быстро встали, на ходу

накидывая на себя шубы, не обращая внимания на Ляшока, который с ними

здоровался. Они быстро направились к двери. Вышло, вообще, очень

неудобно. Ляшок, протягивая руку, кричал: «Женя и Ляля, девочки,

здравствуйте». Причем, мне в глаза ярко бросились его пальцы, которыми он

быстро помахивал в воздухе, как будто собираясь этим привлечь их

внимание. Я тоже кричала им вдогонку: «Женя, Ляля, слышите, вам говорят

же». Но они не оборачивались.

Бабушка в это время налила им по чашке кофе и, подойдя к двери, гово-

рила: «Откройте дверь». Ее никто не слушал. «Коль 32, открой же бабушке»,

31

Андрей Григорьевич Ляшок, левый эсер, входил в Правление артели «Муравейник». В 1929 году

вместе с отцом Нины был арестован и выслан. После освобождения из ссылки вернулся в Москву. 32

Николай Келлер, двоюродный брат Нины.

Page 37: Nina Lugovskaya "I want to live"

37

— крикнула я Коле. Я быстро поздоровалась с А.Г. и вышла за девочками.

Они были оскорблены и не хотели ни минуты оставаться в этой комнате.

Кое-как бабушка уговорила их остановиться и выпить в кухне кофе.

Не обошлось и тут без меня. Я очень недовольна собой. Сколько време-

ни я упорно приучаю себя молчать и не могу. Нет, нет, не прорвешься. Те-

перь особенно много я начала говорить и придется серьезно заняться собой.

Сейчас я читаю «Анну Каренину», и какое сильное впечатление

производит на меня эта вещь. Истинно Толстой был художником, если мог

так живо и мастерски, а главное, верно описывать людей и их переживания.

Года два-три назад я начала читать «Анну Каренину» и, не дочитав, бросила,

я тогда еще не понимала того, что так ясно и понятно мне сейчас, некоторые

места в ней я даже перечитываю по два, по три раза.

<31 марта 1933>

Завтра в школу. Чувствую, как будет трудно учиться эту последнюю

четверть. Хочется впасть в усыпление, чтобы не отвлекаться. Ходить, как

заведенная машина, делать уроки и хоть на время не желать ничего. И кажет-

ся, так скоро пронесутся эти два месяца, а там, там! Там открывается широ-

кая, счастливая жизнь. Полностью забуду школу, ученье.

Эх! Надо блестяще выдержать эту последнюю решительную борьбу.

Сейчас все кажется таким легким и даже интересным. Но я чувствую, что

пройдут первые две недели, наступит весна, и так невыносимо потянет к по-

ле, куда-нибудь дальше от нее, обыденной жизни. В-ва! Интересно, как будет

после начала занятий. Я уже составила в голове план проведения последней

четверти. Неужели нет у меня настолько силы воли, чтобы прожить каких-

нибудь два месяца так, как я должна, как говорит мне мой рассудок? Надо за-

ставить себя руководить желаниями.

Сегодня папа опять пойдет в милицию, что-то скажут. С ним собирались

идти Соня и Носкова, очень симпатичная простая женщина, хорошая Сонина

товарка и член Московского Совета. Они, как в шутку говорит папа, взяли

его на свое попечение. В милиции есть у них какой-то знакомый, при помо-

щи которого они надеятся выхлопотать отцу незначительную отсрочку. Все

относительно успокоились после первого взрыва негодования и отчаяния.

В доме почти все пошло по-старому, по крайней мере, с внешней сторо-

ны. Папа вечерами занимался, утром читал газету, шагал по комнате и куда-

то уходил. Мы перестали нападать на него, те незначительные ссоры, кото-

рые происходили между нами, совершенно прекратились. От этого ли или от

чего другого я стала почти с удовольствием исполнять домашнюю работу и

изредка только морщусь, когда уж очень надоест.

Сейчас папа опять ушел. «Ну, прощай, Нина, может быть, не увидим-

ся!». Он сделал мне последние незначительные наставления насчет цветов и

ушел, но сказал, что отсрочку дней на пять ему, возможно, дадут. Если отец

надеется, то это уже много значит. А все-таки я его люблю, и самой мне при-

Page 38: Nina Lugovskaya "I want to live"

38

ятно чувствовать эту любовь, в которой я однажды сомневалась. Эти сомне-

ния заставляли меня мучиться и страдать.

<30 апреля 1933>

По радио передают сейчас различные танцы. И я представляю светлые,

ярко освещенные залы, зеркала, паркет и бешенные кружащиеся пары…

<1 мая 1933>

Сегодня я не ходила на демонстрацию. Не было ни одного года, когда на

первое мая я оставалась бы дома. Но… нет ничего вечного, и я изменила сво-

ему обычаю. Обычно я всегда ходила с мамой, но она уехала на эти праздни-

ки к папе в Можайск, и я осталась одна. Какая тоска! Как пусто и пасмурно

кажется все кругом в отсутствии мамы. Как тоскливо и грустно на сердце.

Когда я вышла сегодня на улицу, то меня поразило одно явление.

Кругом было совершенно пусто, как будто все вымерло. Лишь изредка

проходили медленно и вперевалочку празднично одетые молодые парни.

Одиноко стучали мои башмаки, и гулко отдавался их стук в пустой улице.

Странно было видеть в солнечный теплый день, полный невидимой жизни,

мертвую освещенную улицу.

Я на минуту зашла к Ире. Во дворе у нее всюду начинались распускать-

ся деревья, и из открывающихся почек робко вылезали молоденькие светло-

зеленые листья, такие нежные и ласковые. Когда я пришла домой, по радио

передавали Красную Площадь. Слышился оркестр, играющий марш, где-то

вдали кричали «ура», и такими милыми и знакомыми показались мне эти

звуки.

<2 мая 1933>

Завтра в школу. Я даже немного рада этому, слишком уж все тошно и

гадко дома. Если б не уроки, я бы не пожелала идти в школу, я бы нашла себе

развлечение и удовольствие, но теперь… теперь хочется куда-нибудь убе-

жать от этого свободного времени, которое необходимо занять учебой. В

школе время пройдет не так заметно. Эх, хоть бы скорей приезжала мама!

Мама! Как пусто и дико кругом без тебя, как сердце сжимается сильно и

больно! И жить расхотелось. Что удерживает меня от смерти? Почему я сей-

час же не отравлюсь? Почему? «Жизнь! Зачем ты собой обольщаешь меня,

если б силы дал бог, я разбил бы тебя». Но я почему-то не могу разбить свою

жизнь. Или еще не так гадко жить, или правда бог не дает силы. Хочется

скинуть с себя эту ипохондрию, и я скину ее, но не совсем, освободиться от

нее совсем я не властна.

Вечер.

Page 39: Nina Lugovskaya "I want to live"

39

Как не хочется заниматься. Боже мой! Хочется все бросить, все оставить

и жить. Ведь я хочу жить. Жить! Я не заводная машина, которая может рабо-

тать без перерыва и отдыха, я человек. Я хочу жить! Забыться бы! Хорошо,

что завтра школа, немного отдохну от себя, но зато, правда, не буду знать

общество. Да черт с ним в конце концов! Это только Генка может увлекаться

им и часами читать, что сказал Ленин и Сталин, и какие достижения сделал

наш Советский Союз. Эх, жизнь, жизнь! Подрали бы тебя собаки.

И опять задаю себе вопрос: «Кем стал для меня Левка?»

«Минула страсть, и пыл ее тревожный

Уже не мучит сердца моего,

Но разлюбить тебя мне невозможно!

Все, что не ты — так суетно и ложно,

Все, что не ты — бесцветно и мертво».

Добавлю от себя, что и ты также суетен и ложен.

«Но… с пошлой жизнью слиться не могу я,

Моя любовь, о друг, и не ревнуя,

Осталась та же, прежняя любовь».

А. Толстой.

<5 мая 1933>

Сегодня весь вечер читала «Дым» Тургенева. Давно я не читала его про-

изведений. Сколько новых достоинств нахожу я в том, что год тому назад ка-

залось мне скучным и гадким. Я с наслаждением прислушивалась к краси-

вым мягким переливам его звучной речи и, восторгаясь красотой и плавно-

стью его слога, я все больше уверялась в совершенном отсутствии у меня та-

ланта. Но странное впечатление осталось у меня в целом о прочитанном, ка-

ким-то тяжелым темным комком легло на меня воспоминание о нем. Я никак

не могу понять этого отсутствия воли у влюбленных. Или я еще сама не была

влюблена или это особенный уж такой склад людей. Не знаю, но я не могу

прямо переносить равнодушно собачью покорность, которая появляется у ге-

роя после того, как он влюбился в Ирину. А как у меня плохо еще развита

речь, ведь я не могу даже передать самые простые впечатления и чувства.

<13 мая 1933>

Как будто совсем недавно был январь, и я с ужасом думала, что осталось

учиться еще так много, а теперь? Теперь осталось только полмесяца. Только

полмесяца! И я буду свободна. Иногда меня начинают разбирать сомнения:

буду ли я счастлива, когда кончу учиться? Прекратятся ли эти страдания, ко-

торые измучили меня? Не останется ли все по-старому? Но это было бы

ужасно!

Последние два-три дня я совсем гадко себя чувствую, ощущение того,

что я страшная, мучает меня, как никогда. За сегодняшнее утро я столько раз

подходила к зеркалу и не могла смотреть без отвращения на свое лицо. Я не

Page 40: Nina Lugovskaya "I want to live"

40

могу выйти на улицу, так противна кажусь самой себе, так ужасно больно

ходить со всеми этими простыми, обыкновенными людьми, дышать с ними

одним воздухом, смотреть на них и чувствовать, что не одна пара глаз глядит

на меня, может быть, с затаенным отвращением.

Года два назад я начала уже удивляться, как могут Женя, Ляля, мама и

папа, все наши знакомые и мои подруги смотреть на меня, разговаривать и

смеяться со мной, как и с другими; как могут выносить мой взгляд, уродли-

вый и гадкий; ведь я сама не могу смотреть без отвращения на косых. Всякое

уродство плохо, но это, по-моему, одно из худших.

Когда я была поменьше, лет одинадцати или двенадцати, я особенно

сильно чувствовала насмешки мальчишек и обижалась на их крики. Одно

время это начало сглаживаться, да и сейчас я на них обращаю меньше вни-

мания, но самоощущение ужасно. Хочется иногда не думать об этом, забыть

и не обращать внимания, но последнее время я почти никогда не забываю об

этом. А с этим счастье невозможно… Юность со своим весельем закрыла для

меня дверь. Я же не могу находиться среди веселой, счастливой молодежи и

чувствовать, что порчу их настроение своим присутствием. Сижу, бывало, в

школе, как будто ничего, весело и хорошо смотришь, наплевав на все, в глаза

девчонкам, но вдруг вспомнишь про себя и с болью отвернешься.

Вчера я почти весь день думала, что удерживает меня от того, чтобы от-

равиться. Есть выход простой и легкий. И кончатся все мои мучения. Что

удерживает меня? Что заставляет меня ходить по этим улицам, украдкой

взглядывая на прохожих, что заставляет учить ненавистные, постылые уроки,

что заставляет молча с горькой болью в душе слушать, как Левка, который

все-таки нравится мне, проходя мимо, нет-нет да и крикнет сквозь смех впол-

голоса: «Луга косая».

Есть средство избавиться от всего этого, есть возможность покончить со

всеми страданиями. Неужели же серьезно обольщает меня эта противная, пе-

реполненная мучениями жизнь? Неужели может привлечь меня «пустая и

глупая шутка»? И я еще мечтаю о чудесной юности, двери которой закрыты

для меня навсегда. И я еще мечтаю быть хорошенькой девушкой со своими

косыми глазами. Ну, разве это не глупо?

<18 мая 1933>

А жизнь… эта пустая и глупая шутка! Но она, кроме того, еще злая шут-

ка. Последняя моя надежда погибла. Еще так недавно я с наслаждением ду-

мала о лете, о том, что я была счастлива. Но теперь я не жду его. Как я могу

успокоиться, когда знаю, что через три месяца начнется опять совершенно та

же глупая и скучная жизнь. Опять, как и теперь, буду я дрожать перед опро-

сом по биологии и часами зубрить совершенно мне ненужные вещи. Опять,

неизвестно зачем, буду стремиться догнать кого-то и, чувствуя, что это на

недосягаемой высоте, опять страдать и злиться. И зачем все это? Для чего?

Вероятно, просто так, потому что надо же что-то делать, вот и решили пич-

Page 41: Nina Lugovskaya "I want to live"

41

кать нас разными науками. И вот со всем этим хламом в голове попробуй-ка

провести спокойно лето. Я не могу.

Как бы я была счастлива, если бы меня оставили совершенно одну, дали

бы книги, позволили бы уйти совершенно в себя и забыть, что делается на

свете, тогда, может быть, я была бы совершенно спокойна и счастлива. По-

завчера вечером пропали мои очки, пропали в нашей квартире и пропали со-

вершенно. Как нестерпимо раздражает меня это, ищешь, ищешь, а их нет —

не знаю, на кого и думать. Как будто все сговорились ухудшать мое настрое-

ние: кто-то очки взял, кто-то мячик спрятал, или Ксюшка взяла, не знаю.

А тут еще подвернулся заем «Первый год второй пятилетки», который

просто бесит меня. Вчера я не вытерпела и сорвала с двери плакат с лозунга-

ми. В школе вчера биологичка задавала нам уроки на лето и велела всем их

выполнить, потому что, мол, правительство приказало. Правительство! Да

как оно смеет приказывать! Собралась какая-то кучка подлецов и вертят всем

народом, как будто бы мы обязаны им подчиняться, как будто бы мы должны

слушаться всякую сволочь жидовскую и благоговеть перед Сталиным.

Сегодня Женя заявила, что идет на демонстрацию по поводу выпуска

займа. «Ты идешь?» — удивленно воскликнула я. «Велят. Я не стала спорить,

не стала, потому что это бесполезно». «Идите, требуйте займа. Я бы ни за что

не пошла». «И мы такие же были в школе» — спокойно возразила Женя, как

будто даже с легкой иронией. О, подлецы! И они еще могут спокойно, равно-

душно говорить: «Велят». Какая гадость и низость!

Эх, русский народ, что уж говорить о темных крестьянах и рабочих мас-

сах, когда вполне образованные люди, студенты, делают такие подлости и

совершенно спокойно. И даже, наверное, назвали бы того человека дураком,

который воспротивился бы правительству». «Иду, чтобы косо не смотрели»,

— заметила между прочим Женя. Ха-ха! Испугаться потери расположения со

стороны начальства. И это говорят студенты, что же думать о народных мас-

сах.

Нет, русские не могут завоевать свободу и не могут жить свободно. С

самого того момента, когда славяне позвали править варягов, они находятся

под чьей-нибудь властью. И всегда будут под властью. Приходится согла-

ситься со словами Тургенева, что «русскому народу свобода нужна меньше

всего», и не нужна потому, что он не может ее удержать.

<21 мая 1933>

Настроение меняется очень часто и очень резко… Я теперь решила не

загадывать о будущем, решила не думать о том, что будет через три месяца,

не думать, как мы будем жить без Ю.И.33 Не надо, глупо и неразумно думать

об этом — все равно ни к чему не приведет. Я хочу только одного — кончить

школу. Не все ли равно, как я проведу лето, буду ли счастлива? Я хочу за-

33

Юлия Ивановна, классный руководитель, собиралась увольняться из школы.

Page 42: Nina Lugovskaya "I want to live"

42

кончить все отношения с людьми, за исключением, конечно, своих, от кото-

рых нетрудно отделиться и от которых я уже отделилась.

Последнее время меня раздражает и злит решительно все: и оживленные

беседы Жени и Ляли, и их ссоры, и отношения наших к политике, и весь те-

перешний невыносимый строй. До чего я дошла, даже не могу хладнокровно

отвечать на расспросы домашних о школе и о том, как я сдаю экзамены. Моя

замкнутость дошла до последней степени. Мне больно и трудно переносить

даже малейшие попытки постронних проникнуть в мой внутренний мир.

Чувствую, что обижаю всех, так заботящихся обо мне, но не могу по-

другому. Не то, что не могу. Сказать не трудно, но немного позднее почувст-

вуешь тот разлад и неразбериху в себе… бо.сь, что мир, построенный мною,

рухнет.

И я этого боюсь ужасно, потому что разрушь мой мирок, я разрушу и то

относительное спокойствие, которое, несмотря на все страдания, все-таки

больше по душе мне, чем что-либо другое. И, кроме того, я так привыкла ко

всему этому, что просто не могу представить себе, как можно жить по-

другому. Мне бы совсем хорошо было, если бы не эти надоедливые, неснос-

ные люди. Точно мухи жужжат, лезут, невыносимо раздражают, ползая по

тем местам, которые я стараюсь уберечь от всякого неаккуратного прикосно-

вения.

<24 мая 1933>

Вчера первый экзамен сдала на «хорошо» (Ира тоже). Я не считаю себя

винеовной в этом, виновата отчасти сама учительница, потому что не дала

нам времени и книг для проработки материала, виновата еще и потому, что

не объяснила нам совершенно. Поэтому я не очень огорчена, но все-таки ка-

кой-то неприятный осадок остался в воспоминаниях об этом, единственный

экзамен, о котором я не могу вспоминать совершенно спокойно.

Вчера вечером мы долго сидели с мамой у бабушки, дожидаясь приезда

папы 34. Я, к удивлению своему, заметила, что в глубине души не хочу, чтобы

он приезжал. Я была неприятно удивлена. Как гадко, как нехорошо! Теперь я

просто не могу понять, почему ко мне забралось такое чувство. Я спокойно

сидела в кресле за столом, читала и знала, что если приедет папа, я уже ли-

шусь этого спокойствия. Придется оторваться от книги, заставлять себя улы-

баться и, что еще хуже, пожалуй, рассказывать про себя.

Папа приехал около двенадцати часов, когда мы уже почти не ждали его.

Я, стараясь заглушить в себе досаду, встала и пошла в переднюю. Начались

разговоры, расспросы. Он рассказал, как там хорошо и звал меня прямо после

окончания школы к себе. Я, конечно, согласилась, но… мои планы на лето —

неужели мне так и не суждено будет исполнить свои мечты. По папиным

рассказам там у него было очень хорошо. Черемуха, сирень, рядом река и

34

Отец Нины устроился на работу в Подмосковье и проживал в деревне Марфин Брод Можайского

района.

Page 43: Nina Lugovskaya "I want to live"

43

кругом небольшие лесочки: береза, орешник, кустарники и в них — сотни

соловьев.

Я гоню от себя мысли о природе у папы, потому что боюсь, что вообра-

жение мое представит мне слишком все хорошо. Стараюсь совершенно не

думать об этом. Уже на опыте я узнала, как легко обманывает воображение, и

как потом больно разочаровываться и расставаться с чудесными картинами,

созданными воображением, заменив их скудной действительностью. Я это

слишком хорошо знаю. Но и теперь уже перед моими глазами мелькают кус-

ты сирени, белые прозрачные легкие цветы черемухи, молодые кудрявые бе-

резки и маленькие серенькие поющие птички-соловьи, которых я, кажется,

никогда не слыхала.

<25 мая 1933>

Вчера, только я поднялась с постели, даже не успела слезть на пол, в

глаза мне бросился нижний ящик моего стола, где обычно лежал дневник и

белье. Ящик был не совсем плотно вдвинут и из него торчали белые клочья

материи, вероятно, всунутые впопыхах. Я бросилась к нему и открыла. Днев-

ник лежал с самого края и почти не был прикрыт бельем. «Однако, это по-

дозрительно. Неужели кто-то брал его?» При мысли, что все вокруг узнают

мою внутреннюю жизнь, мои желания и стремления, узнают мои сокровен-

ные мысли и чувства, в душе поднялась буря негодования. «Неужели они

могли это сделать?» Через некоторое время Женя принесла мне шелковую

небольшую красную наволочку, на которую была надета еще вязаная. «На,

Нина, это, кажется, твоя?»

«Да» — проговорила я и спокойно взяла ее. Но стоило только ей уйти, я

с остервенением бросила наволочку на стол и, схватившись за голову, вос-

кликнула: «О, мерзавцы! О, подлецы!» Наволочка эта лежала как раз в ниж-

нем ящике, так что теперь не было сомнения, все ясно. Я присела на пол, не

зная, что предпринять, но потом вспомнила, что на окне уже несколько лет

валялся старый ржавый ключ. «Вдруг подойдет?» Я схватила его и после не-

которых усилий мне удалось повернуть его, ящик был закрыт.

Я уже почти не злилась на того, кто взял дневник: «Теперь уже не возь-

мут, теперь я в совершенной безопасности». Однако, когда я вечером пришла

в свою комнату, то опять заметила следы покушения, видно было, что ящик

пытались открыть, но ключ меня спас. Я решила разузнать, кто и зачем лез ко

мне в ящик, и спросила у Ляли: «Ты не лазила ко мне в ящик, там все пере-

рыто?» «Перерыто-не перерыто, но я хотела открыть. Ты чего, закрываешь

его?» «Да». «Зачем? Мне надо было взять гербарий». Против этого я ничего

не могла сказать.

Тоска грызет и гложет мое сердце. Что мне делать? Так скучно и неин-

тересно жить. Целый год я не бралась за рисование, за музыку и за перо, с

радостью ждала лета, когда я смогу и рисовать, и играть, и писать. Ха, ха! Я

решила, что я какой-то гений, и вот ни с того, ни с сего возьмусь за карандаш

и начну чудесно рисовать. Сегодня вечером мне пришлось расстаться и с

Page 44: Nina Lugovskaya "I want to live"

44

этой мечтой. Я совершенно разучилась рисовать. И, вообще, все надежды

мои гибнут. Все, чем я жила весь этот год, все, что возбуждало и поддержи-

вало меня, вдруг рухнуло, и осталось какие-то убогие развалины. Скверно!

А тут еще Женя и Ляля играют и поют, и весело болтают. Сердце ноет,

что-то подходит к самому горлу и сосет. Ужасная жизнь! Хочется иногда

сказать кому-нибудь все, все, что давит меня, хочется прижаться к маме или

к девочкам и расплакаться по-детски горько и навзрыд. И облегчить себя не-

много. Что же, что делать? Не могу я так жить. Если б был под рукой яд…

<27 мая 1933>

Пыл мой и оживление, в котором я находилась, постепенно стал спадать,

я опять стала чувствовать себя плохо. Невольно начала разбирать все чувства

свои и мысли, все оживление мое в последние дни казалось мне глупым и

ненужным, главное же меня злило то, что в эти минуты я забывала контро-

лировать свои поступки. Минуты, когда я ухожу от себя, я считаю лучшими

и счастливыми минутами своей жизни, но, к сожалению, они бывают очень

редко, и после них я отвратительно себя чувствую.

Замолкнувший на некоторое время рассудок начинает действовать с но-

вой силой и неумолимо и жестоко начинает рассуждать, овладевая всем моим

существом, а в душе чувствуется какая-та унылая пустота. Начинается даже

что-то вроде головной боли, и так скверно все становится, поднимается злоб-

ная досада на себя и других и напрягаются нервы…

<2 июня 1933>

Вот я опять в Москве. Я приехала вчера к вечеру, а уехала 30-го утром.

Разочаровалась ли я в природе, которую увидела у папы? О, нет! Я была по-

трясена и поражена.

Выехали мы с мамой из Москвы девятичасовым поездом. Народу в ва-

гоне было довольно много, поезд ехал раздражающе медленно, тяжело гро-

мыхая колесами. В окно дул холодный порывистый ветер, небо, покрытое

сплошными низкими тучами, было серо и пасмурно. Мимо пробегали поля,

леса и небольшие деревушки, у самого полотна бесконечной вереницей тяну-

лись низкорослые, густо насаженные елки. Их темная зелень странно пере-

мешивались с небольшими кустами светлозеленой нежной акации.

Я смотрела в открытое окно, на мелькающие березы, ели, иногда буро-

ватые тонкие осины. Разве можно изобразить словами природу, описать ее

так, чтобы можно было представить ее в ярких и естественных красках. О,

нет, это «нечто», недосягаемое и недостижимое, не изображается словами,

лишь гениальный художник сможет изобразить это. С того времени, когда я

начала писать, моей целью было изображение природы природы, я много би-

лась с этим, но… не добилась ничего. Решила попробовать писать не ручкой,

не карандашом, а кисточкой, ведь я умела когда-то рисовать. А после школы

можно было бы пойти в Текстильный институт на художественное отделе-

Page 45: Nina Lugovskaya "I want to live"

45

ние. Конечно, придется много работать и трудиться, ну, так что же? Когда

есть цель, тогда легче жить, и я твердо решила добиваться этого.

После «Голицыно» поезд поехал немного быстрее и иногда так разго-

нялся, что я не могла даже разглядеть версты на быстро мелькающих стол-

бах. Между прочим, в поезде мне в голову пришла оригинальная мысль:

«Почему бы мне не перевоспитать себя? Почему бы не сделать себя счастли-

вой?» На опыте я уже знала, что сделаться счастливой, оставаясь такой, какая

я есть, теперь нельзя, поэтому надо как-то перемениться. В своих мечтах я

представляю себя веселой и жизнерадостной девушкой, полной веселья и ог-

ня, полной жаждой жизни и счастья, а главное, хорошенькой (не смейтесь,

пожалуйста).

Как видите, я нарисовала полную противоположность себе. Но это ниче-

го, это еще полбеды, если я перестану думать о бесполезности своей жизни,

если я забуду ряд неразрешимых вопросов-загадок, я могу стать такой, какой

хочу быть. Но как же не думать обо всем этом? Правда, я смогу забыть все

это на два-три дня, может быть, на неделю, но не более. Как бы то ни было, а

в вагоне я твердо решила переродиться. «Если ты, — говорила я себе — мог-

ла заставить себя сделаться несчастной, то заставь теперь себя сделаться сча-

стливой».

Ведь я не всегда была такой молчаливой и суровой букой, было время,

когда я была, как и большинство детей, довольно веселой, самолюбивой и

немного болтливой девочкой. Как-то осенью (я хорошо помню этот день) я

разговаривала с Лялей. Мы сидели на окне, и осеннее теплое солнце заметно

склонялось к горизонту — помню, было так тепло и приятно, так легко и ве-

село на душе. Речь шла о том, что все люди в минуты горя с кем-нибудь да

поделятся им, да и не только в минуты горя… Каждую, иной раз и незначи-

тельную новость они стремятся скорей рассказать другому, и я тогда много

этому удивлялась и решила для себя, что я никогда не буду такой.

Первое время я сильно страдала, многое хотелось иногда рассказать и

время от времени я все же позволяла себе это, но меня не слушали внима-

тельно, часто я замечала, что то, что интересует меня, ни капельки не зани-

мает других. Научившись молчать путем стольких страданий, я в редкие от-

кровенные минуты требовала напряженного внимания от своих слушателей,

но, не получая его, еще больше замыкалась в себе, ведь болезненно обост-

ренное самолюбие не допускало этого невнимания.

Итак, к нашей станции я подъехала с твердым намерением измениться.

<3 июня 1933>

Пройдя несколько шагов по многочисленным железнодорожным путям,

мы увидали папу. Он медленно шел нам навстречу, опираясь на толстую бе-

лую палку. Во всей его, слегка сгорбленной исхудалой фигуре, в загоревшем

и обросшем бородой лице проскальзывала сильная усталость. Время брало

свое.

Page 46: Nina Lugovskaya "I want to live"

46

Мы вошли с ним в одно из отделений вокзала, где висела табличка «зал»

и «буфет». Справа у самого входа продавались газеты и журналы, здесь со-

бралась небольшая очередь, и папа встал в конце. Я и мама подошли к одно-

му из столиков, положили на стулья вещи и стали ждать. Через несколько

минут подошел папа с газетой, и мы тронулись в путь. Пройдя через весь го-

род, мы пошли по глинистой сырой дороге среди бесконечных зеленых полей

и бурых пашень.

Серое небо угрюмо нависло над холмистой землей, ветер сильными по-

рывами налетал и несся дальше. Я постепенно начинала разочаровываться в

своем решении стать веселой и счастливой, пришлось удовольствоваться

только самим решением, не злиться и не раздражаться по-пустому. За не-

большим холмом мы увидели блестевший изгиб небольшой реки. На одном

берегу тянулись небольшие березовые лесочки и перелески, покрытые кус-

тарником. Спустившись с холма, мы увидели небольшой поселок, окружен-

ный деревьями, у ног вилась быстрая и извилистая река, перерезаемая не-

большими островками, покрытыми кустарником и травой, между которыми

желтел песок.

По небольшому мостику мы перешли на другую сторону и стали подни-

маться по скользкой дороге. Перед нами стояли два одноэтажных каменных

домика, соединенных полукруглой аркой с обвалившейся кое-где штукатур-

кой, под которой проходила дорога. Войдя во двор, мы поднялись по шатким

и прогнившим ступенькам и вошли в коридор. Папа открыл крайнюю дверь,

и мы вошли в комнату. Я увидала маленькую невысокую комнатку, стены ее

были в голубых обоях. Первое впечатление, несмотря на немного затхлый

воздух, было очень приятным. В комнате царил приятный полумрак от не-

большого окна, в бутылках стояли пушистые ветки черемухи с белыми сви-

сающими цветами.

У окна стоял стол, покрытый белой бумагой, вдоль стены — простая

железная кровать, покрытая темносиним стеганым одеялом, за ней в углу ви-

села широкая полка с мелкими вещами, другая такая же полка висела против

окна. Здесь же стояла тумбочка, покрытая белой бумагой. Целая куча орехо-

вых удочек лежала в углу. Справа у двери была небольшая кирпичная плита.

Эта убогая маленькая комнатушка со своей бедной обстановкой была на са-

мом деле грязна и непривлекательна, если бы не белые листы бумаги на сто-

ле и тумбочке, не душистые грозди черемухи, не голубой полумрак, в мягкой

синеве которого все предметы становились как-то красивей и изящней.

<4 июня 1933>

Я еще никогда не проводила так хорошо время, как в этот приезд к папе,

чем-то особенным, необыденным и поэтическим пахнуло на меня из этой

глуши. Как было приятно, вернувшись с реки, промерзшей, промокшей и го-

лодной, растопить печь, согреться и, бросившись на постель, отдыхать: и фи-

зически, и нравственно.

Page 47: Nina Lugovskaya "I want to live"

47

Как хорошо и легко было на душе, как спокойно билось сердце, когда я

вечером со смыкающимися от сна глазами сидела за столом рядом с дрем-

лющей мамой, дожидаясь папу. Как приятно было читать рассказы Тургенева

и прислушиваться к однообразному плачу гитары за стеной, слушать легкое

равномерное постукивание фабричной машины и дробный глухой звук па-

дающих капель. С каким наслаждением я ложилась на жесткий сенник и, ук-

рывшись теплым ватным одеялом, засыпала крепким здоровым сном без сно-

видений.

К вечеру следующего дня мы опять, несмотря на дождь, решили пойти

на рыбалку. Быстро несла свои прозрачные воды Москва-река, светлой изви-

вающейся лентой бежала она по полям в кустах плакучие ивы. В этих кустах

мы и расположились на ловлю, за спиной нашей сквозь ветки деревьев беле-

ла фабрика, а впереди растилалась река, когда же путь ей преграждали не-

большие острова, она, как бы сердясь и негодуя, с шумом несла свои воды,

плескаясь в узких рукавах.

Я сидела на небольшой корзинке, укутавшись в кожух. Дождь сердито

барабанил по брезенту, ветер, холодный и резкий, порывами налетал на дере-

вья. Я смотрела, как он широкой волной катился по кудрявым верхушкам бе-

рез, тонкие стволы которых покорно сгибались и жалобно шумели листвой.

Домой мы возвращались, когда было уже совсем темно. Мелкий холодный

дождик сменился крупным летним ливнем, и было приятно идти под его

бодрящими ударами.

На другое утро мы с мамой начали собираться к отъезду. Ветер несколь-

ко стих, дождь не шел больше, и вместо тяжелых темных туч небо было по-

крыто желто-серой, плотной, неподвижно висящей в вышине пленкой. От ре-

ки поднимался густой белый туман. Часов в десять мы вышли из дома, и я

особенно горячо поцеловала папу на прощанье, так как мне было немного

стыдно перед ним за то, что я не остаюсь.

Желтая грязная дорога бесконечной лентой потянулась перед нами. Че-

рез несколько часов мы увидели Можайск. Через задворки и огороды мы вы-

брались на дорогу в предместье города, где малые ветхие домишки стояли по

сторонам улицы. По очень грязной и ухабистой дороге мы поднялись на кру-

той холм, там находилась центральная часть города. Мы прошли площадь и

по небольшому бульвару направились к вокзалу.

Тощие деревца, редко торчащие среди травы, да одинокая клумба близ

памятника Ленину украшали его. Этот памятник был, вероятно, одним из

достопримечательностей города Можайска. Строивший его стремился, веро-

ятно, изобразить карикатуру и никак не ожидал, что его произведение попа-

дет на такое почетное место. На разрисованной в виде мрамора подставке

стоял маленький человек-карлик с непомерно короткими ногами и большой

лысой головой. По этой голове, по небольшой торчащей бородке и еще по

позе оратора можно было догадаться, что человечек, похожий сзади на плохо

обтесанную глыбу камней, был никто иной, как Ленин. Еще не было двена-

дцати часов, когда мы пришли на вокзал, порядком уставшие, и сели в поезд

на Москву.

Page 48: Nina Lugovskaya "I want to live"

48

<10 июня 1933>

Дни идут однообразно, скучно, но непомерно быстро, так быстро, что я

чувствую, что эти три летних месяца пройдут бесследно, что я не успею ос-

воиться с новым своим положением и войти в новую колею. Я чуть ли не жду

с нетерпением начала занятий, чтобы уйти от себя, забыться и не думать ни о

чем. Вчера вечером, когда я уже собиралась ложиться спать, пришла ко мне

Ляля. «Ах, ты профессор! — с притворной важностью сказала она. — Все мы

поражаемся, какой ты профессор». «Кто это все?» — спросила я, немного за-

интересованная. Я была несколько удивлена, что обо мне так говорят и при-

ятно удивлена, что ни говори, а у меня чертовски большое самолюбие.

«Что это из тебя выйдет? — продолжала Ляля, не отвечая на мой вопрос.

— Растешь ты, такая серьезная, молчаливая». «Не знаете вы, наверно — ду-

мала я, уже лежа в постели, — что профессор ваш страдает день и ночь».

Смешно кому-нибудь постороннему прочесть эту фразу: «Страдает», — по-

сле чего он полуудивленно и полупрезрительно спросит: «Какое там страда-

ет, притворяется». Притворяюсь ли я? Я сама не знаю. Знаю только, что мне

тяжело, что какой-то камень на сердце нестерпимо и постоянно давит. Что

мне мечтать о будущем? В нем не видно ничего хорошего, никто ведь не

снимет с сердца тяжелый камень, а с этим камнем я не могу быть счастливой.

Можно стать веселой, живой, это все можно, но нельзя ведь стать счастли-

вой.

<20 июня 1933>

Целых девять дней не бралась я за дневник, не потому что не было ка-

ких-то происшествий, просто было лень браться за него и все время я чем-то

отговаривалась. «Как ты скучно проводишь свой отдых» — сказала мне сего-

дня Ляля. И она совершенно права, такого скучного лета и такого однообра-

зия у меня не было никогда, никогда не жила я такой серой, будничной и не-

интересной жизнью.

С каждым годом и каждым месяцем мне становится все хуже жить, же-

лания мои, чувства и даже ощущения притупляются и я, кажется, впадаю в

безысходную тупую апатию. Как иначе назвать отсутствие всякого интереса

к окружающему? Апатия ли это? Я не колеблясь бы ответила «да», если бы…

по временам в моей душе не поднималось жгучее стремление жить, вырвать-

ся из своей клетки, улететь на волю и… жить! Что я подразумеваю под этим?

Я и сама хорошо не знаю, но что-то прекрасное.

Как иногда бывает трудно быть одной, совсем одной, непонятой, отвер-

женной и нелюбимой. Как тяжело быть среди людей совсем другого склада

души и мыслей, зависеть от их резких, уверенных и оскорбляюще ошибоч-

ных суждений. Иногда мне хочется иметь друзей истинных и любящих, я

мечтаю о них.

Page 49: Nina Lugovskaya "I want to live"

49

<24 июня 1933>

Сегодня Коля 35 и мама едут к папе. Ехать или не ехать мне с ними? Се-

годня и вчера думаю об этом и не могу решить. Ну… черт возьми! Хватит

колебаться… Еду!! Решила. Только с условием, что вместе с мамой вернусь

28-го в Москву.

<28 июня 1933>

Нам решительно не везет. Не успели мы собраться к папе, как начинает

идти дождь, и погода совершенно портится. А как только решим остаться в

Москве, выглядывает солнце, тучи разбегаются и опять чудесная погода.

Суеверные люди решили бы, наверно, что это предзнаменование недоброе.

Но мы, к счастью, не верим в предзнаменования. Мне, однако, приходили в

голову довольно странные мысли.

<29 июня 1933>

Вчера прочла «Гоголь-гимназист». У каждого великого писателя в дет-

стве были отличительные черты, что-то особенное, из ряда вон выходящее. Я

очень люблю читать о детстве великих людей, и в этом чтении преследую

две цели: во-первых, получаю огромное удовольствие, и, во-вторых, ищу

сходство этих людей с собой. Со стороны это покажется смешным, но что

мне остается делать, если все пути испробованы, а талант еще не обнаружил-

ся. Если с каждым днем гаснет надежда и поддержать ее нечем, вот я и при-

бегаю к последнему средству. Естественно, что я нахожу очень часто еле за-

метные и одинаковые черточки между мной и писателем. Хотя это не удов-

летворяет меня вполне, а все же как-то легче становится.

<4 июля 1933> Можайск — Марфин Брод

Погода сегодня отвратительная, и признаться, мне порядком скучно. Со-

вершенно нечего делать. Женя и Ляля рисуют, а я бы сейчас с удовольствием

почитала, да нету книг: все осталось в том злополучном свертке. Хорошо

еще, что мы теперь переехали в другую большую комнату, она кажется раза в

три больше прежней и имеет прекрасный вид: стены и потолок побелены, два

больших итальянских окна выходят в поле и из них виден парк, а по вечерам

заходящее солнце бросает сквозь стекла теплые лучи на пол и белые стены.

Несколько раз мы (я и Женя, Ляля) начинали спорить о настоящем вре-

мени, о теперешнем состоянии рабочих, о культуре и о многом другом в том

же духе. Они всеми силами старались защищать настоящее, а я, наоборот,

опровергала его, даже тогда, когда, не имея больше аргументов, переставала

спорить, неизменно оставалась при своем мнении. Я никогда не могу согла-

35

Николай Келлер.

Page 50: Nina Lugovskaya "I want to live"

50

ситься с ними, признающими в настоящем строе социализм и считающими

теперешние ужасы в порядке вещей.

<8 июля 1933>

5-го вечером уехали в Москву папа и мама. Как тоскливо мне, как

странно смотреть на опустевшую мамину постель, и, слушая жуткий безум-

ный совиной хохот, или протяжный ее крик, думать, что моя дорогая мама

далеко-далеко. Последние два дня идет почти непрерывно дождь, делая лишь

небольшие передышки. Мы вчера и сегодня шныряли по мокрому лесу в по-

исках грибов, мокрые и продрогшие в почерневших от воды юбках пробира-

лись между березками под ярко зелеными ветвями, с которых при малейшем

ветре сыпались тысячи холодных капель. Выглянувшее вдруг солнце яркими

снопами разбросало по лесу свои лучи, тысячами огней загорелись дождевые

капли, повисшие на листьях и сочной зеленой траве. Все вокруг осветилось и

из глубины чащи, из мохнатых от мха стволов смотрели на меня десятки ма-

леньких и ярких солнышек.

Как-то я назвала всю теперешнюю молодежь, Женю и Лялю, в частно-

сти, тряпками. Да разве и не правда. Разве можно сравнить бывшее студенче-

ство с теперешним. Есть ли какое-нибудь сходство между грубыми, в боль-

шинстве случаев совершенно неразвитыми людьми, способными из-за ма-

лейшей выгоды на всякую подлость, с полными жизни, умными и серьезны-

ми (за небольшими исключениями) готовыми в любую минуту пострадать за

идею, молодыми людьми прошлого века.

Я решила вести себя только по-другому, во-первых, быть жизнерадост-

ной, всегда оживленной и веселой, и, во-вторых, хоть отчасти быть похожей

на последних. О, я смогу быть такой! Я знаю. Надо только маленькое усилие

и… я совсем другая.

<12 июля 1933>

Вот уже два дня я мучаюсь в нерешительности: ехать ли мне в Москву

15-го вместе с мамой или оставаться жить до 17-го здесь у папы. И то, и дру-

гое так заманчиво, что право не знаешь, на что решиться. Вчера вечером се-

стра Женя, находясь в отчаянно ворчливом расположении духа, что, при-

знаться, с ней бывает очень часто, со всеми ругалась, на всех злилась и осо-

бенно была невыносима со мной. Брань, едкие замечания так и сыпались на

мою голову. О, как я злилась? Как клокотало у меня в груди и просилось на-

ружу накипевшее за время житья здесь негодование, оскорбленная гордость

и самолюбие.

Но я молчала, и затаив обиду, с нетерпением ждала того времени, когда

можно будет не промолвить ни одного слова с Женей и почти не видеться с

ней. «Буду стараться с ней быть как можно холодней и сдержанней, — дума-

ла я, — ни о чем не спорить, поменьше иметь общих дел». Однако, это толь-

ко одни мысли, как можно было исполнить все это, живя в одной комнате,

Page 51: Nina Lugovskaya "I want to live"

51

проводя ночи на одной постели и находясь в тесном соприкосновении между

собой во всех домашних обязанностях.

Все это лето прошло в бесконечных ссорах. Мы доходили до такой ме-

лочности, что не подавали друг другу чашки, и на малейшую просьбу отве-

чали только: «Сделай сама». Признаться, я особенно преуспевала в этом, но

сестры сводили меня просто с ума, постоянно требуя: «Подай», «Принеси»,

«Закрой» и т.д. В конце концов мы стали просто на ножах друг с другом, и

особенно плохо стало без мамы, когда мы жили все вместе. В эти дни было

что-то невероятное, мы ругались с утра до вечера, в воздухе висело: «Скоти-

на», «Дура», «Идиотка».

До чего можно огрубеть! Даже теперь, когда стычки все-таки продол-

жаются, я не могу без ужаса вспоминать наше житье-бытье там без мамы.

Чему приписать эту распущенность, это неумение себя сдерживать и эти

ужасы мелочности? Как жизнь коверкает людей! Разве мама в наши годы

была такой? Да, мы сами раньше неужели такими были? Конечно, нет. Да и

не мудрено, как быть не мелочными, когда приходится считаться из-за куска

хлеба, как не ругаться и не злиться, когда невыносимый голод сосет и точит

что-то в желудке.

Передумав все это вчера, я решила уехать 15-го в Москву. «Пора отдох-

нуть, довольно я мучилась летом» — говорила я себе. И так потянуло в Мо-

скву, в привычную старую обстановку, в свою комнату, к старому и милому

времяпрепровождению.

<13 августа 1933>

Да, вчера вечером я почти решила ехать в Москву. Холодная августов-

ская ночь нисколько не тянула к себе, а наоборот, пугала и отталкивала, воз-

можность бессонной ночи не покидала меня. Но сегодня природа опять нача-

ла брать верх, о, как она притягивала меня, не покидала бы вовек! Что за

проклятущая жизнь! Вероятно, ни разу мне не придется делать то, что хочу

сама я, а лишь всегда исполнять чужую волю. Ехать в Москву, когда хочется

жить здесь; жить здесь, когда хочется в Москву; сидеть дома, когда тянет ку-

да-нибудь в лес, под густые тенистые ели; ходить в школу и зубрить немец-

кий, когда так хочется забыть все это, наплевать на науку. На что мне наука,

когда я не стану от нее ни лучше, ни счастливей.

Я, кажется, все же прихожу к убеждению, что лучше ехать в Москву.

Однако, если будет хорошая погода, и Женя останется, то и я сделаю то же.

Впрочем, трудно решить, что я сделаю завтра, но постараюсь быть готовой к

отъезду. Сегодня с мамой решили ловить рыбу. Как можно отказаться от это-

го, если на улице так хорошо, ветра нет, солнце тепло греет, река не шелох-

нется, застыв в созерцании. Видеть, как рыба медленно прогуливается по дну

реки, шевеля плавниками, и не ловить ее — это свыше моих сил.

Page 52: Nina Lugovskaya "I want to live"

52

<20 августа 1933>

Вот уже третий день я в Москве. Кончились мои сомнения и нереши-

тельность. И что же? Неужели я рада этому переезду? Четыре дня тому назад

мне так хотелось попасть в свою комнату, уединиться и отдохнуть от людей

и передряг житейских. Собираясь сюда, я забывала, что не найду и здесь по-

коя, я стремилась уйти от жизни, запереться в себе, но что я нашла? Я нашла

тех же людей, те же ссоры, те же разговоры, ту же ужасную мучительную

жизнь… Что бы я сейчас дала, чтобы прожить хоть лишний денек там, в чуд-

ной глуши у папы.

Встали в то утро мы с Женей довольно рано и принялись за основатель-

ную уборку. На улице светило холодное утреннее солнце, длинные синие те-

ни лежали на мокрой росистой траве и влажной дороге. Я тогда не чувство-

вала ни сожаления, ни радости, но, когда мы с Женей пошли в парк, легли на

теплую зеленую травку среди кустов и яркой зелени листьев с пестрыми сол-

нечными пятнами, когда солнце пригрело мне лицо и руки, я вдруг с особой

остротой поняла, чего лишаюсь и что теряю. С горечью смотрела я на луг,

красивую белую лошадь, что паслась там, на противоположный берег реки.

Мы вышли на станцию в первом часу. Хорошо помню широкую извили-

стую дорогу, тонкий слой пыли, бесконечный прямой ряд столбов, убегаю-

щих вдаль. Кругом были необъятные желтые поля, на горизонте синели по-

лоски лесов, а между холмами виднелся изгиб реки и высокий овраг, розовой

каймой огибающий ее. Вдали виднелись неясные очертания деревень, окру-

женных полями, и стога сжатой ржи выделялись на светло-желтом фоне…

В Москву мы приехали часов в шесть. Жара уже спала, не было ни духо-

ты, ни пыли. И город не произвел на меня никакого удручающего впечатле-

ния. Нас встретила мама и, взяв часть вещей, поехала на трамвае, а мы с

Бетькой пошли пешком. Остаток дня прошел хорошо, я даже несколько

оживленно говорила с бабушкой, смеялась и чувствовала себя вполне сносно.

Домой мы возвращались парком. Темнота сгущалась и розовая полоска на

западе медленно тускнела и постепенно сливалась с темным небом. Как эта

ночь была непохожа на ночи в деревне.

<21 августа 1933>

60 коп. — кило белого хлеба! 50 коп. — литр керосина! Москва ворчит.

В очередях злые, голодные, усталые люди ругают власть и проклинают

жизнь. Нигде не слышно ни одного слова в защиту ненавистных большеви-

ков. Скачут вверх рыночные цены, от повышения цены на хлеб и на другие

предметы широкого потребления. И невольно в голову приходит мысль: что

же будет дальше, когда сейчас вдвое подорожал хлеб, и картошка на рынке

стоит 5 рублей осьмушка, в то время как в государственном магазине ее во-

все нет. Что же рабочие будут есть зимой, когда сейчас нет ни овощей, ниче-

го.

Page 53: Nina Lugovskaya "I want to live"

53

Все магазины Москвы делятся на несколько разрядов: коммерческие ма-

газины, в которых есть очень много всяких продуктов, отпускающиеся всем

желающим. В этих магазинах всегда чувствуется оживление: у прилавков

толпятся разукрашенные и намазанные, нарядно одетые барыни, так назы-

ваемая советская аристократия (по секрету, конечно), состоящая в большин-

стве случаев из евреек, жен коммунистов и ответственных работников. Здесь

совсем нет простого люда и большие помещения магазинов пропитаны запа-

хом разнообразных духов.

Коммерческие магазины находятся на шумных центральных улицах Мо-

сквы. Большие их витрины богато разукрашены, и никому с первого взгляда

не придет в голову мысль, что все это стоит сумасшедших денег и что по

этой-то очень простой причине в них не видно рабочих. Уже около двух лет

государство занимается подобной спекуляцией и, безжалостно уничтожая ча-

стников-нэпманов, создает государственного нэпмана.

Рядом с этими шикарными магазинами почти незаметны маленькие

скромные лавочки с небольшими, но полными всяких продуктов витринами,

и не раз соблазнившийся прохожий пытался заходить во внутрь, но неизмен-

но останавливался у входа, прочтя вывеску «закрытый рапределитель». Не

все могут получать оттуда продукты.

Вдоль Тверской и особенно Петровки среди пестрых разнообразных вы-

весок можно встретить крупное объявление над входной дверью «Торгсин»36.

Это своего рода музеи и выставки довоенных времен. Здесь есть решительно

все, и коммерческие магазины покажутся против этих совсем низшими. Тор-

говля с иностранцами идет очень бойко, так как в сущности торгуют пре-

красно и с советскими гражданами: тащи только золото и серебро. Эти

«Торгсины» наглядно показали, насколько упали наши деньги и что наш

рубль равен одной копейке золотом.

И, наконец, четвертый и самый многочисленный разряд магазинов —

это государственные кооперативы, палатки и т.д. Они рассыпаны на обшир-

ных московских окраинах вдали от шикарных городских улиц. Большую

часть времени в них совсем не видно людей, за исключением тех дней, когда

рабочим и служащим выдают их жалкие пайки. Тогда здесь толпятся громад-

ные очереди, слышатся брань и крики.

Вечер.

Какое ужасное настроение было у меня в первые два-три дня. Я с ужа-

сом спрашивала себя: «Что же будет дальше, если сейчас я дошла до этого».

Целыми вечерами, полными бездействия и тоски, я слонялась из угла в угол,

из комнаты в комнату и временами думала, что схожу с ума. Каким отчаяни-

ем и безнадежной щемящей тоской наполнялось сердце! Звуки рояля и за-

унывные песни раздавались в комнате. «Господи! Да что со мной, — спра-

шивала я в тоске. — Неужели так будет каждый день» (И мысль об опиуме

36

«Торгин» — расшифровывалось как «торговля с иностранцами».

Page 54: Nina Lugovskaya "I want to live"

54

вновь и вновь приходили ко мне в голову). Негодование и злость душили ме-

ня, казалось нервы каждую минуту собираются лопнуть.

Я задыхалась в этой ужасной и тягостной атмосфере, грызла пальцы,

хватаясь за голову, мне хотелось плакать, рыдать... Но я терпела, со спокой-

ным лицом разговаривала с мамой, а отвернувшись, мучительно кусала губы,

еле сдерживая слезы. Появилось непреодолимое желание броситься к кому-

нибудь на шею, прильнуть к чьей-либо любящей, все понимающей груди и

расплакаться, не сдерживаясь и по-детски. О, какой одинокой чувствовала я

себя в эти минуты, какой покинутой и ненужной.

<28 августа 1933>

Жизнь — это вереница сплошных разочарований. Что встречало меня с

самых пеленок? Разочарования, разочарования, разочарования. С тех пор, как

я помню себя, они сопровождали мою жизнь. Сначала разочарование в лю-

дях, а потом горькое и мучительное разочарование в жизни. Я помню то вре-

мя, когда мир казался мне прекрасным. В те дни я не задумывалась о всей

странной несправедливости жизни, не знала, как подлы люди, я видела толь-

ко красивую лицевую сторону жизни и не заглядывала за кулисы. И это было

такое счастливое время! То было детство с его быстрыми радостями и горе-

стями, веселое и беззаботное детство. Но оно прошло…

Я продолжаю разочаровываться решительно во всем. В маме, в папе, в

сестрах… Я все уже вижу в настоящем свете. И с горечью убеждаюсь, что

нет ничего прекрасного на этом свете. В одном еще не разочаровалась — это

в себе. Ха-ха! Не странно ли? Но верю еще в себя, верю в возможность сво-

его счастья. Но придет время, когда и эта вера растает, придут дни еще более

мучительного разочарования, разочарования в себе.

<31 августа 1933>

Странные дела творятся в России. Голод, людоедство… Многое расска-

зывают приезжие из провинции. Рассказывают, что не успевают трупы уби-

рать по улицам, что провинциальные города полны голодающими, оборван-

ными крестьянами. Всюду ужасное воровство и бандитизм.

А Украина? Хлебная раздольная Украина… Что сталось с ней? Ее не уз-

наешь теперь. Это вымершая, безмолвная степь. Не видно золотой высокой

ржи и волосатой пшеницы, не колышатся от ветра их тяжелеющие колосья.

Степь поросла бурьяном. Не видно на ней обширных и веселых деревень с их

беленькими украинскими хатками, не слышно звучных украинских песен.

Там и сям виднеются вымершие, пустые деревни. Украина разбежалась.

Упорно и безостановочно стекаются беженцы в крупные города. Не раз

их гнали обратно, целыми длинными составами туда — на верную смерть.

Но борьба за существование брала верх, люди умирали на железнодорожных

вокзалах, поездах и все же добирались до Москвы. Но как же Украина? О,

большевики предупредили и это несчастье. Те незначительные участки зем-

Page 55: Nina Lugovskaya "I want to live"

55

ли, засеянные весною, убираются Красной Армией, посланной туда специ-

ально для этой цели.

<4 сентября 1933>

Вот и опять учение. Я пока с радостью принимаю его. Новые надежды,

новые планы и соображения роятся в голове. Этот летний отдых много зна-

чит для школьников, обновленной и бодрой приходишь учиться, с новой жа-

ждой борьбы и завоеваний. Я вспоминаю сейчас мое настроение к концу

прошлого года. И… улыбаюсь. Не слишком ли далеко я зашла тогда? Не по-

пробовать ли мне соединить как-то учение с развлечением?

О, эти счастливые мечты, но вряд ли удастся их осуществить. Пройдет

несколько месяцев и опять наступит разочарование, ничто не будет мило, в

душе будет одна горечь, злость и бесконечное отчаяние. Но сейчас хорошо!

На душе спокойно и весело. Разнообразие, наступившее со школой, затянуло

меня, меня интересуют и новые педагоги, и сами ученики. Да, я люблю шко-

лу. Бегать, бузить! Вот школьный девиз. И никто из моих домашних не пред-

полагает, как преображаюсь я в школе. С каким удовольствием выскочишь в

сад после занятий, как приятно стучит сердце от беготни.

<5 сентября 1933>

«Осень-рыжая кобыла чешет гриву

У реки в тени кустов,

Слышен синий лязг ее подков».

Первый приступ пессимизма с начала учения. Не очень сильный и быст-

ро минувший, но не в этом дело, это доказательство того, что я не выдержу и

месяца. Скорей бы кончить школу. Как это Жене и Ляле удается все делать?

И прекрасно учиться, и играть на рояле, и петь, и танцевать, и рисовать. Без

сомнения, они родились под более счастливой звездой, им все удается, их все

любят, ими нередко восхищаются. А я? Что такое я? В последнее время я на-

чинаю убеждаться, что я совсем не способная, и если и добивалась иногда

первенства, то только своей громадной усидчивостью.

Как природа жестока и как она умеет смеяться! Наградить желанием,

усидчивостью, поразительным и редким терпением и даже немалой силой

воли и позабыть главное — способности. Как я жестоко раньше заблужда-

лась? Как я могла считать себя наравне с сестрами? Как я могла думать об

этом? Не смешно ли? Быть глупенькой и со своей глупостью быть уверенной,

что умна до гениальности. У меня ведь и лицо глупое, вы только посмотрите

на это тупое, ничего не выражающее лицо, загляните в эти сердитые глупые

глаза, никто же не скажет, что с таким лицом можно быть умной. Почему

создатель так посмеялся надо мной? Зачем я не умерла раньше?

Ах, Женя и Ляля! Они всего за месяц прошли весь девятый класс и сда-

ли экзамены в институт на «отлично»! И в школе они ничего не делали, а

Page 56: Nina Lugovskaya "I want to live"

56

все-таки шли всегда первыми там. А я? Кто может поверить, что я только

один экзамен по биологии учила до головокружения, до тошноты, что все

биографии я вызубрила?

<22 сентября 1933>

Боже мой, что за мука!… Да будь проклят день моего рождения, когда я

впервые увидала свет. Я теперь понимаю, почему взрослые люди так любят

вспоминать свое детство, так жалеют его, ведь года два назад я не понимала

этого. Что хорошего в нем? Мне казалось, все было так плохо, а теперь что

бы я дала, чтобы воротить его. Да, пойди вороти! Его не воротишь, а пройдет

еще несколько лет, я кончу семилетку, поступлю в институт… О, тогда я бу-

ду жалеть еще больше, тогда я буду жалеть по-настоящему школу, веселье и

свободу. Да, свободу, потому что это все-таки свобода против того, что будет

потом.

В школе я забываю про себя, про свои мучительные безысходные мыс-

ли, начинаю жить и действовать. Уроки не так скучны и невыносимы, как

дома, кругом люди, свои люди, с которыми живешь одними интересами и

мыслями, чувствуешь себя большой и сильной, чувствуешь, что в тебе живут

все «они», а в них ты — все за одного и один за всех.

Лиза 37 вчера на сборе пионеров пустила про наших девчонок, выписав-

шихся из пионеров, и про меня гнусную клевету. Не любимая никем раньше,

она стала еще более противной. Долго и оживленно мы говорили на переме-

нах и решили объявить ей бойкот, почти все сегодня согласились с нами и

поддержали нас. О, мы отомстим ей! Мы не дадим смеяться над нами, мы за-

ставим пожалеть ее о своем остром язычке. Всеобщий бойкот не шутка!

<28 сентября 1933>

Уроков, боже мой, как много уроков. Мерзавцы большевики! Они вовсе

не думают о ребятах, не думают о том, что мы тоже люди. Какой-то Бубнов 38, черт знает что, а не человек, плетет себе, что в голову взбредет. Пишет ста-

тьи в газеты о школе, что надо повысить учебу, дисциплину, а никто из них

не понимает самой простой вещи — ведь они только снижают успеваемость.

Я сама чувствую, что стала учиться куда хуже, сейчас всякий интерес к учебе

пропадал, все опротивело и надоело. «Скорей бы вырасти и уехать из страны

варваров и дикарей», — думала я сегодня утром.

<2 октября 1933>

Прошел месяц. Ну, и слава богу… Пройдет еще и еще. Пройдут все во-

семь. Однако, это плохая привычка бежать вперед, жить будущим. Никогда

37

Самая активная пионерка в классе. 38

Речь идет об Андрее Сергеевиче Бубнове, наркоме просвещения и ответственном за школьные ре-

формы 30-х годов.

Page 57: Nina Lugovskaya "I want to live"

57

не буду счастливой. Вчера и сегодня я почти ничего не делаю. Вечером чи-

таю, а утром не больше часа уделяю урокам. Надоело!

На улице тепло и тихо так, как только может быть осенью. Солнце теп-

лое и ласковое, но уже не по-летнему холодное. Деревья покрыты желтыми

сухими листьями. Вдоль заборов и тротуаров их наметены целые кучи. Ах,

как хорошо ничего не делать! Плюну на все. Авось как-нибудь вылезу.

<17 октября 1933>

Сегодня мы с Ксюшей пошли гулять к Новодевичьему монастырю. Ко-

гда мы подошли туда, то на несколько минут на повороте нам пришлось ос-

тановиться, чтобы пропустить заворачиваюший автомобиль. Это была стран-

ного вида машина, издали несколько смахивающая на скорую помощь или

перевозку больных, большие окна и ярко освещенная внутренность… Она

медленно и совсем близко проехала мимо нас, так что я ясно различила си-

дящих на скамьях вдоль стен людей. Их было человек пять-шесть, двое были

в штатском, а остальные — в военном.

Они сидели молча, неподвижно, как-то странно напряженно и присталь-

но всматриваясь в прохожих 39. Сидящий у окна ближе к нам военный долго

смотрел на нас, проезжая мимо, и даже повернул голову. Не может быть, да

не ошиблись ли мы? Неужели это он 40? Я не верила, я и теперь не вполне ве-

рю. Мы ускорили шаги. Скорей, скорей! Надо во-время прибыть к монасты-

рю, где мы могли бы застать его.

Мы почти бежали, у конечной остановки было много народу. Редкие

фонари тускло светили, покрывая мраком улицы. Мы с Ксюшкой подошли к

кладбищенским воротам 41. Сквозь узкую калитку в чугунных воротах видне-

лась асфальтовая дорожка входа, по которой редко проходили темные фигу-

ры людей, справа неясно виднелись деревяные бараки для рабочих. Перед

нами сплошной чернотой зиял спуск к пруду, вдоль которого тянулась тол-

стая монастырская стена. Черные кривые ивы наклонялись над водой, вдали

виднелись широким рядом светлые огоньки, там была набережная.

Безлюдность и темь неприятно бросались в глаза. Мы стояли на мосто-

вой у больших ворот и вполголоса, почти шепотом, разговаривали. «Автомо-

биль может быть там, за стеной, у пруда, там никого нет». Но там было так

темно, что мы не решились углубляться в жуткую темноту и долго стояли,

тихо разговаривая и дожидаясь, когда кто-нибудь пойдет по этой дороге. На-

конец, какой-то мужчина прошел мимо нас и направился к пруду.

Мы тронулись за ним, спускаясь по крутому спуску. Страшной казалась

темная облезлая стена, вода была спокойна и неподвижна, кое-где в ней от-

ражались фонари, да далеко на берегу ютились дома. Сзади слышались звон-

кие голоса не то женщин, не то детей, и, ободренные этим, мы довольно бы-

39

Зачеркнута одна строка. 40

Имеется в виду Сталин, который, по слухам, посещал могилу своей жены Алиллуевой, похоронен-

ной на Новодевичьем кладбище. 41

Зачеркнута одна строка.

Page 58: Nina Lugovskaya "I want to live"

58

стро продвигались вперед, пока не дошли до поворота. Городской свет не

проникал сюда, и все тонуло тут в полном мраке. Впереди я услыхала выкри-

ки и мужской говор. «Идем обратно! Все равно ничего не добьемся». Рысцой

бежали мы обратно.

Гулко отдавались наши шаги под каменными сводами ворот. Густые ел-

ки тесными группами стояли вдоль аллеи, могил и крестов не было видно.

Все здесь было разорено. На темном фоне ярко вырисовывались высокие ко-

локольны белой старинной церкви и блестели позолотой своих куполов. Не-

сколько стройных голубых елей окружали небольшой белый склеп с золотым

куполом. В сущности, чего мы хотели?

<18 октября 1933>

Сегодня мы с Ксюшкой часа в три пошли на Воробьевы горы. День был

тихий и теплый, подернутый голубой дымкой тумана. У перевоза мы долго

сидели на пристани, закинув головы и смотря в небо. Особенно запомнился

мне маленький деревяный мостик, внизу скачущий веселый ручей и звонкие

всплески воды, бегущей с крутизны. Слева широкая дорожка, усыпанная ли-

стьями, и высокие прозрачные березы с розовато-желтыми листьями за огра-

дой. Всюду этот синий сумрак.

Странная штука жизнь. Запутанное сплетение невероятных обстоя-

тельств и противоречий. Но еще более странная вещь человек, он страдает,

мучается, изнывает в тоске и злобе, умирает с голода и холода — и все-таки

живет. Зачем он живет? Для того, чтобы в один прекрасный день на заре

осуществления всех своих заветных надежд попасть под поезд или, сделав-

шись стариком, быть свидетелем смерти дорогих ему существ и умереть по-

том одиноким и ненужным.

Найдите мне человека, который мог бы сказать чистосердечно и откро-

венно, не вспомнив ни одного темного пятнышка в своей жизни: «Да, я про-

жил счастливо». Я не понимаю жизни. С какой стати создали людей и дали

им способность мыслить лишь для того, чтобы страдать. Я слушаю сейчас

музыку, слушаюсь и наслаждаюсь и… становлюсь еще более несчастной.

Тоска, вдруг появляющаяся в сердце, непонятная, глупая и мучительная. Нет

счастья, есть только покой.

Когда пройдет детство и юность, пора надежд и желаний, то наступит

этот покой, но он-то еще хуже, еще ужасней, ведь в нем уже не унесешься в

рай на чудесных крыльях фантазии. Как странно — несчастлив бедняк, не-

счастлив и богач, страдает урод, страдает и красавица, проклинает свою

жизнь и молодой, и старик, у каждого свое особое и непонятное другому, но

сильное горе.

<20 октября 1933>

Есть у папы один хороший его знакомый по имени Петр Иванович.

Помню, первый раз я видела его за казначейским столом. Потом его сослали

Page 59: Nina Lugovskaya "I want to live"

59

за то, что он жил под чужой фамилией, на север. Петр Иванович пробыл там

шесть лет и вернулся в одно и тоже приблизительно время с папой. Как-то

весной, года два тому назад, он пришел к нам. Я открывала дверь, раздеваясь,

он как-то не то застенчиво, не то смущенно скорее, сунул мне в руку, дал па-

ру серых перчаток: «Вот возьмите, пригодятся».

И я взяла, поблагодарила. «С ума что ль он сошел?». С какой-то брезг-

ливостью я поспешно рассмотрела их. Это были самые обыкновенные деше-

вые перчатки, с непомерно длинными пальцами. Я с отвращением бросила их

в дальний угол ящика и заложила другими вещами.

Этот инцидент надолго засел мне в голову. Я старалась избегать П.И.42 и

питала к нему неприятное чувство. По существу, этот странный случай надо

откинуть в сторону, но во всех же других отношениях П.И. прекрасный чело-

век. Говорит он не спеша, растягивая слова, как будто поет. Лицо спокойное,

добродушное, несколько даже флегматичное.

<29 октября 1933>

Плохая у меня особенность — с течением времени обида на кого-либо

остывает, и я иду на компромисс. Так теперь я опять разговариваю с Алькой,

хотя в прошлом году думала по-другому. Однако сейчас я все-таки стараюсь

сдерживать себя и не заводить слишком дружественных отношений. Какие в

последнее время ребята наши стали хулиганами, почти все, включая и Левку.

У меня все-таки к нему стало другое чувство, чем к остальным, совсем уже

не то, что было год назад, но все же… ведь он красив, подлец!

Как-то на физике он и Алька что-то нарисовали и бросили бумагу на мой

стол. Ксюша передала мне, а я, не долго думая, разорвала ее. На переменке

Алька подошел ко мне и спросил: «Луга, ты прочла наше произведение?»

«Вот еще! Я разорвала ее». «Ну, и хорошо сделала» — вставил Левка, хитро

улыбаясь. Черт возьми, а ведь он красивый парень! Надо сознаться, к вели-

чайшему стыду моему, что я еще до сих пор краснею, когда разговариваю в

Левкой. Не так давно он вдруг на уроке обернулся ко мне, взглянул при-

стально и долго, и так хитро и лукаво, с таким задором прищурил левый глаз.

Я, как будто не обратив внимания, отвернулась, а потом все смеялась про се-

бя да вспоминала пару серых блестящих глаз. Все-таки Левка порядочный

подлец и хулиган, а я почти и не замечаю этого.

<30 октября 1933>

Сегодня выходной… Я ждала его, ждала всю пятидневку и вдруг… Что

за жизнь? Этот день мне совсем испортили. Надо идти к девяти часам в шко-

лу, через десять минут придет Ксюшка, и я тронусь в путь. Ужасная вещь че-

ловеческая жизнь, комок сплошных противоречий. Нет в жизни истины и

справедливости, все ложь, все обман. Обман даже в самой правде, во всем, во

42

Петр Иванович Комаров. В конце 20-х — арестован за то, что жил по подложному паспорту и вы-

слан на север. В начале 30-х — вернулся из ссылки в Москву.

Page 60: Nina Lugovskaya "I want to live"

60

всем, и всегда он будет существовать. Никогда люди не увидят того времени,

когда на свете все будут равны, когда один не будет иметь право принуждать

и оскорблять другого, когда не будет сильных, правящих всем, и слабых, не

имеющих прав.

Жизнь это борьба. В борьбе всегда выигрывает сильный, и сильный воз-

носится до небес, а слабый пресмыкается у его ног. А что такое женщина?

Женщина — это собака, которая стремится подняться до хозяина, занять с

ним одинаковое положение и не может достичь этого. Что такое освобожде-

ние женщины? Это мираж, просто галлюцинация.

<8 ноября 1933>

Лучше бы не было этого отдыха и перерыва, держали бы уж все время в

клетке, а то выпустили, дали расправить крылья и вздохнуть полной грудью,

а потом опять засадили. Как странно и смешно мне вспоминалось настрое-

ние, с которым я шла в этом году в школе, все казалось так легко и интерес-

но. Сколько было планов и надежд у меня, только подумать, до чего же я бы-

ла наивна два месяца назад. А теперь? Что со мной делается теперь? За уче-

нье взяться нет сил, а не учиться нельзя. Почему? Почем я знаю, я не знаю,

все учатся, ну, так и я буду.

Опять на меня находит прошлогодняя хандра, но в этом году мне как

будто легче, потому что я не молчу уже целыми днями, морщась от боли, а

иногда даже подолгу говорю маме и папе о школе и проклинаю перед ними

свою жизнь. Я последнее время стала страшно несдержанная, постоянно вор-

чу и ругаюсь. Что же делать? Ведь так тяжело жить молча, да и ни к чему.

Ах, как ужасно жить! Хоть бы школа сгорела, и нас бы распустили, право, я

была бы рада. Не могу я ничего делать, запустила уроки и продолжаю запус-

кать. Как переменить эту ужасную жизнь? Иногда позавидуешь старине, ко-

гда не надо было учиться и целый день можно было делать что хочешь.

Эти Октябрьские праздники странно прошли для меня. Шестого ноября

я и Ляля пошли в Малый театр на «Любовь Яровую». Я давно не ходила в те-

атры и в последнее время так отвыкла от них, что просто не тянуло, а теперь

так хочется туда. Да, поистине я не видала еще никогда до этого дня настоя-

щих артистов, играли хорошо, но так, как в этот раз — никогда не играли.

Просто чудо и прелесть!

Жизнь наша обычно пошла, скучна и неинтересна, слишком она пере-

полнена мелочами. Но зато на сцене, там, где нет этих мелочей, она прекрас-

на, причем прекрасна и в минуты отчаяния, и в минуты безумного счастья.

Там ты видишь ее во всех характерных ее проявлениях, не загаженную и ис-

пачканную, там сама начинаешь жить и, смотря на чужие человеческие стра-

дания, чувствуешь себя счастливой и действительно живущей. Забываешь

обо всем, решительно обо всем и видишь перед собой лишь этих интересных

новых людей, полных чего-то неведомого и увлекательного, что называется

жизнь.

Page 61: Nina Lugovskaya "I want to live"

61

Только и можно жить чужой жизнью. Уже не принадлежать себе, не

быть собой, а чувствовать и переживать то, что чувствует другой. Я никогда

не предполагала, что люди могут так играть, ничего неестественного и де-

ланного. Нет, я не могу описать, какое сильное впечатление произвела на ме-

ня эта вещь. В антракте сидела безучастная и странная, и все представляла

себе Любовь Яровую, ее голос, в котором слышались слезы и страдания. О

боже мой! Как хорошо она играла! А поручик Яровой? Как дрожал его голос,

когда он, схватившись за голову, говорил: «Люба! Я не могу уйти от тебя».

Я страдала вдвойне, глядя на них, страдала вместе с ними и страдала за

них. «За что боролись эти люди? — спрашивала я, — за что портили, губили

свою жизнь и умирали?». Нередко так было горько, обидно за них, за этих

благородных, идейных людей. Как над ними жестоко надсмеялись наши под-

лые большевики, превратив их идею и мечты в ужасную карикатуру, постро-

ив на их страдании, на их жизнях, которые они клали за великое дело, свое

благосостояние, богатство Сталина и страдания народа. А после театра еще

отвратительней и гаже показалась мне наша жизнь…

Вчера с Женей пошла на «Демон». Мне везло в эти дни, второй раз бес-

платно попадаю в театр. Эта вещь была совсем в другом духе, и я даже кое-

где не слушала, а вспоминала все ту же «Любовь Яровую».

<9 ноября 1933>

Сегодня я не пошла в школу и целый день сижу дома. На улице снег, и

меня тянет погулять, но нельзя, некогда… За что я мучаюсь, за что сижу це-

лыми днями и получаю «отлично», ведь все, что проходили в прошлом году,

забыла и помню не лучше Альки. Что стоит сейчас плюнуть на все и полу-

чать «удочки», и тогда… целый день я свободна: хочу гуляю, хочу играю и

рисую, хочу пишу. Как хорошо! Но… я чувствую, что не смогу бросить уче-

нье, не позволю себе стать ниже Ирины и других. Это слишком вросло в ме-

ня — непреодолимое стремление добиваться первенства во всем, я чересчур

честолюбива.

Ве думаю так устроиться, чтобы и заниматься мало, и учиться хорошо,

можно попробовать делать все уроки в школе, что возможно, поменьше зуб-

рить и дурачиться. Месяц, другой, а там привыкнешь к этому и втянешься. В

прошлом году я хоть спала вволю, а теперь и это не успеваю делать, и с каж-

дым новым днем я все больше ненавижу школу и ученье, мечтаю освобо-

диться от них, но незаметно для себя так сильно втянулась в эту скучную и

однообразную жизнь, что не смогу уже бросить ее, если даже и представится

возможность.

Иногда так хочется гулять, валяться в снегу, но я знаю, что меня в дей-

ствительности это даже не обрадует, так отвыкла я от всего этого. В прошлом

году я была страшно глупа, записывая про Левку, как это было наивно и в то

же время старо, сейчас читаю и удивляюсь, как я могла писать эту чушь.

Пройдет года два, и я, пожалуй, перечеркну эти строки. На демонстрацию я

не ходила, накануне поздно легла спать и не хотелось рано вставать. Утром

Page 62: Nina Lugovskaya "I want to live"

62

слушала радио: крики «ура» и оркестр. И было как-то больно и досадно чув-

ствовать, что ты не принимаешь участия во всеобщей жизни 43.

Молодость хороша стремлением к борьбе, стремлением к справедливо-

сти, она ищет правду, добивается ее, а потом, как наберется опыта и узнает

жизнь, охота бороться в ней пропадает. Она смиряется с людьми и с ложью,

врастает в них сама, ее уже не будет удивлять и коробить подлость, что во-

круг «все не так». Я теперь уже во многом смирилась с жизнью и то, что

раньше возмущало меня, теперь уже не трогает. Я сначала радовалась, что

спокойней стала жить, а выходит, ничего хорошего нет.

<11 ноября 1933>

Прощай, немытая Россия!

Страна рабов, страна господ.

И вы, мундиры голубые,

И ты, послушный им народ.

Быть может, за хребтом Кавказа

Укроюсь от твоих …,

От их всевидящего глаза,

От их всеслышащих ушей 44.

Любить как свою родину, так и любить ее людей, но еще ужасней жить

среди дикарей, необразованной, некультурной народной массы. Среди грубо-

го, дикого, русского народа, ничего не понимающего, ни в чем не разбираю-

щегося, свирепого, стихийного, как зверь, признающего только жратву и по-

дачки, не знающего ни чести, ни гордости.

Жить с нескончаемой злостью на все и на всех, начиная с самых низов, с

темных крестьян 45, ненавидеть глупую, но до смешного покорную, то ужа-

сающе бунтующую толпу, и стремиться всеми силами помочь ей. Нет ни од-

ного государства на свете, равного по своей обширности, даровитости и тем-

ноте — нашей бедной и «немытой России».

<12 ноября 1933>

Через полтора месяца мой день рождения, но он уже не радует меня, уже

прошло то время, когда я подолгу думала о нем и высчитывала дни и часы до

него. Заставляю себя радоваться и не могу, несколько лет тому назад я дума-

ла, что 25 декабря будет для меня вечно счастливым днем, но… До прошлого

года я любила этот день, ждала его, и вдруг все переменилось, я стала дру-

гой, непохожей на прежнюю Нину, у меня появились новые желания и инте-

ресы, а все старое, доселе интересное, опостылело.

Старые радости уходят навек, страшно и жутко думать, что с каждым

днем и годом они все больше и больше уходят, и грустно станет жить. Счаст-

43

Зачеркнуты четыре строки. 44

Зачеркнуты две строчки. 45

Зачеркнута одна строка.

Page 63: Nina Lugovskaya "I want to live"

63

лив тот, кто любит и кого любят, вернее, счастлив тот, кто родится под сча-

стливой звездой. Такие же, как я, «неудачники», могут только страдать и

плакать. «Пусть неудачник плачет». Для меня любовь — это лишние муче-

ния, ведь я люблю, люблю маму, люблю Ю.И., но все же как-то мучительно,

порывами.

Проклятье быть уродом и иметь человеческую душу. Если бы у меня

были деньги. Деньги, деньги! Что вы можете сделать?… О, я бы каждый день

ходила в театры, пересмотрела бы все вещи там. Мне не нужна была бы тогда

моя жизнь, я бы смотрела на чужую и жила бы ей. Я ничего не потеряла бы,

ведь несчастной я не стану, а, может быть, стану счастливой… Зачем же я

стала читать книги и учиться? Для чего я стремилась научиться думать и по-

нимать? О, если я была необразованной, темной, крестьянской девчонкой, то

я была бы счастливой, пусть много работала бы, зато хорошо бы и весели-

лась.

Настанет когда-нибудь день, когда я прокляну минуту своего рождения.

<14 ноября 1933>

Настроение у меня страшно быстро меняется: то безнадежно тоскливое,

то вызывающее, полное странных мечтаний и надежд. Эти перемены очень

раздражают, злят, заставляют нервничать, хотелось бы всегда быть одинако-

вой: или радостной и сильной, или ненавидеть жизнь. Но весь ужас в том, что

душа моя не слушает разума и воли.

Сегодня у меня настроение одно, и я мучаюсь, проклинаю жизнь и гото-

ва всех растерзать, а завтра взгляд мой вдруг круто переменится, жизнь по-

кажется не такой уж гадкой. С удовольствием возьмешься за ненавистные

уроки и построишь вдобавок блестящий и грандиозный замок желаний о сво-

ем будущем. Но цели, определенной и реальной цели у меня нет. Зачем я жи-

ву? Во имя чего? Одному богу известно, просто копчу даром небо.

Даже мое писания, о которых так много думалось и говорилось раньше,

пошли в отставку, просто нет времени заниматься ими и постепенно пропа-

дает желание. А было ли по-настоящему у меня когда-нибудь желание? Не

иллюзия ли это была, пустая погоня на совершенством? Я любила сочинять

только в голове, на бумаге же дело поворачивалось в другую сторону, пыл

проходил и ничего не получалось. Сейчас я и не мечтаю стать гением, ни о

чем не мечтаю, даже обычная моя «игра» нейдет на ум.

Интересно иногда рассмотреть мое прошлое, разобрав его по ниточкам.

С малых лет у меня появились в характере некоторые слабости: подозри-

тельность, доходящая иногда до нелепости, и мечтательность. О чем думала,

что представляла, или, вернее, во что «играла», как я называла это, вероятно,

не решусь никому рассказать. А в последние годы я любила по целым часам

сидеть в комнате и сочинять различные вещи, разговаривать, изображать и

переживать, на разные лады переделывая одно и то же.

Когда мне было семь-восемь лет, подозрительность моя дошла до болез-

ненности, я в каждом слове чувствовала скрытый смысл и заговор против се-

Page 64: Nina Lugovskaya "I want to live"

64

бя, всего боялась и, оставшись одна, осматривала все углы и закоулки — нет

ли кого. В те годы мне часто снились поразительно яркие и страшные сны,

которых я с ужасом ждала и от которых просыпалась в холодном поту и с

сильным серцебиением.

Один сон, часто повторяющийся, сам по себе не представлял ничего

особенного, но он внушал чисто физическое тошнотворное отвращение, и

несколько лет это ощущение повторялось уже наяву. Я пыталась понять,

внимательно изучая его, что же это такое, но не могла. Эти странности впо-

следствие навели меня на интересную мысль: «Не больна ли я психически, не

припадки ли это своего рода безумия?» Иногда настают такие моменты, ко-

гда кажется, что вот-вот сойдешь с ума, что-то сейчас порвется и… безумно,

дико и бессмысленно. Как животное страшно кричит во все горло, так что

волосы встают дыбом на голове уже от собственного крика.

<18 ноября 1933>

«Проклятье быть уродом!»… В прошлый выходной я встала очень позд-

но, хмурая, сердитая и готовая заплакать… Настроение было ужасное. И

вдруг, совсем неожиданно, как с неба свалилась, пришла в голову мне обая-

тельная по своей новизне мысль: «Бросить все и заниматься дома». Мое дур-

ное настроение, как рукой, сняло — целый день я дома и одна. Я представля-

ла себе всю прелесть этой неожиданно перевернувшей меня жизни: играть на

рояле, гулять, писать, рисовать, читать вдоволь и, конечно, учиться.

Весь выходной я думала только об этом, эта новая мысль так затянула. А

когда потянулись скучные, однообразные и будничные дни мне уже не было

тяжело и горько, я ложилась и просыпалась с неизменной мыслью: «Скоро,

скоро». По временам приходили сомнения: «А может это невозможно? Что за

чушь я придумала?» Невесело тогда становилось на душе, школа мне стала

невыносима, до того там было все противно и гадко, опротивели педагоги и

ученики, боязнь перед опросом — опротивело все.

<29 ноября 1933>

Как и когда это случилось… Не все ли равно! Только я уже пятидневку

не хожу в школу. Сижу дома одна, настроение все дни хорошее и веселое:

подолгу смеюсь, сидя одна, или же начинаю бегать по комнатам, улыбаясь,

часами играю на рояле и немного читаю. Каждый день приходит Ксюша,

принося известия из школы, оттуда, с чем так хотелось бы совсем покончить.

Как злит и раздражает эта неволя и связь с тем миром, гадким и противным,

который хотелось бы совсем забыть, но хорошо, что хоть часть моих жела-

ний исполнена.

Время идет быстро и незаметно, занимаюсь теперь гораздо меньше и с

большим удовольствием, сегодня только немного омрачился мой отдых. У

Жени ужасное и тяжелое настроение, которое часто бывало у меня, и я вновь

Page 65: Nina Lugovskaya "I want to live"

65

им заразилась, опять появилась какая-то неудовлетворенность, какая-то злоба

на жизнь. Папа за обедом мне в шутку сказал: «Пойдем, Нина, путешество-

вать по России. Паспорт все равно мне не дадут». «Пойдем», — воскликнула

я, так и вздрогнув вся от неожиданной радости.

И в уме уже рисовались пленительные картины… Леса, поля, новые ли-

ца, новые города… Шумные потоки и широкие, спокойные реки. Темная сеть

ветвей и листьев, пахучая и душистая трава, влажная хвоя, бесконечно широ-

кое море колыхающейся ржи, ветер, милый летний ветер и над всем этим не-

бо, синее, далекое, то сердитое, то ласковое, покрытое тучами или ясное,

чуть смеющееся вечером и бирюзовое по утрам…

Лечь где-нибудь в лесу там, где не ступала нога человека, у мохнатых

зеленых стволов берез, прильнуть телом к теплой земле, уткнуться в пахну-

щую здоровьем и весельем яркую траву и, заложив под голову руки, долго

смотреть вверх, где сплетаются, образуя живой трепещущуий шатер, гибкие

ветки, где бьются зеленые листочки, шумят и блестят на солнце, где плавно

раскачиваются стройные верхушки белоснежных берез и виднеется синее не-

бо, вымытое и ликующее, залитое лучами солнца.

На что мне книги, ученье? Я не создана для душной комнаты и людской

толпы. Свободы! Свободы жаждет сердце… Слиться с природой хочется

мне, взлететь высоко над землей вместе с вольным ветром и лететь… в дале-

кие и неведомые страны. А меня держат в тюрьме, мучают, пытают, и отрав-

ляют мне жизнь.

<5 декабря 1933>

Вторая пятидневка прошла быстро и незаметно. Такой ужасной кажется

возможность опять идти в школу, а придется и очень скоро, уже начались

четвертные зачеты, и мама говорит, что мне их надо сдать. Больше пяти дней

не просижу, пожалуй, школа мне сейчас не кажется такой отвратительной,

как прежде, но боюсь, что вскоре все пойдет по-старому. Сейчас я чувствую

себя прекрасно, настроение спокойное и веселое, ведь я совсем не вижу лю-

дей, ни с кем не общаюсь, все одна и одна, и некому напомнить про мое ко-

сое безобразие.

Сама же забываю я про него, но стоит мне только увидеть постороннего

человека, промолвить с ним два-три слова, как с мучительной ощутимостью

начинаю представлять свой взгляд, противный и неприятный. Стараюсь не

глядеть в лицо собеседника, отворачиваюсь и наклоняю голову, и тупая

злость против всех и себя появляется в моей душе. Ужасно ощущать свое

безобразие, но еще ужаснее находиться с ним среди нормальных людей, чув-

ствовать, что все видят его. Они думают, что я по натуре такая молчаливая,

дикая. Да, нет! Недаром говорят, что «чужая душа — лес густой».

Никогда не узнает никто, что такой сделало меня мое собственное урод-

ство. И теперь я урод вдвойне: урод физический и урод нравственный. Одно

создало другое. Одно — это физическое уродство исковеркало, переделало

на свой лад мою душу, сделало из нее какой-то ужасный комок противоре-

Page 66: Nina Lugovskaya "I want to live"

66

чий, неуживчивый, мучительный. Заставило меня молчать, злиться, застави-

ло страдать. А там, в самой глубине души все-таки иногда прорывается пла-

менное желание быть человеком, таким, как Женя, Ляля, мама, все. А созна-

ние, что это невозможно, так невыносимо.

<15 декабря 1933>

Дни идут и идут… Не то, что быстро, а как-то незаметно. Но 19 декабря

мне необходимо идти в школу, и это будет еще ужасней, чем раньше, ведь я

так отвыкла от людей, стала такой дикой и странной. Чего я требую? Только

одного — жить одной и все, я раньше не думала, что счастье для меня заклю-

чается в таком немногом. Мне это временное уединение совсем не принесло

пользы, наоборот, я так отвыкла от людей, что даже в присутствии своих

родных чувствую себя отвратительно и решительно не знаю, куда девать се-

бя.

Все кажется у меня смешным и безобразным: большие красные руки в

непомерно коротких рукавах, сутулая фигура, которую я стараюсь выпря-

мить и которая от этого становится еще более неестественной и некрасивой.

Все время находясь у бабушки, я не забываю об этом — о своем лице, о гла-

зах и фигуре. Может быть, это легкомыслие? Не спорю. Но так тяжело ду-

мать, что вещи, которые приносят такую боль и мучение, ничто иное, как

только легкомыслие.

Наверно, это действительно мое болезненное и обостренное самолюбие,

хорошо бы мне побольше находиться среди людей, приучая себя не обращать

внимание на свое безобразие. А я делаю наоборот. Мама была права, говоря,

что после перерыва мне еще трудней будет среди учеников в школе, но я все-

таки не променяю обыденную жизнь среди людей, даже привыкнув к ней, на

краткие периоды моего одиночества. Зато как блаженны бывают дни, когда я

остаюсь одна, и тогда я бываю счастлива (почти всегда). Папа, смеясь, гово-

рил, что мне самой скоро надоест мое отшельничество, но он глубоко заблу-

ждается: чем больше я нахожусь одна, тем милее мне мое одиночество. Да,

не всякому, конечно, понравится такая жизнь: каждый день ничем не отлича-

ется от предыдущего и будущего, а в то же время он так хорош.

В эти дни я много играю на рояле, жаль только, что не могу еще разби-

рать трудные вещи. Но я должна научиться, я серьезно взялась за это. Сего-

дня нарядилась в брюки Ляли, специально для физкультуры, и бегала по за-

литым солнцем комнатам, прыгала, играла с Бетькой. За окном голубое небо,

белые неподвижные облачка, а внизу снег и яркое солнечные блики. А у меня

на душе тихо и спокойно — словом, рай земной. Ну разве можно променять

это на школьный шум и гам, на бесконечные волнения или томительно скуч-

ные часы уроков?

Мне очень часто хочется узнать, что думают другие женщины и девоч-

ки, тогда бы я окончательно поняла себя. Мы, женщины, не знаем себя, по-

тому что нам не у кого подучиться. Все великие писатели — это мужчины, и,

описывая женщин, они смотрят исключительно со своей точки зрения, они

Page 67: Nina Lugovskaya "I want to live"

67

нас не знают. А мне так необходимо часто знать мысли женщин, их желания

и потребности.

Я лично представляю из себя бесконечную путаницу и хаос всех жела-

ний и потребностей, как мужчин, так и женщин. И надо поставить в заслугу,

страшно презираю последних за их глупость и бессилие выйти из-под власти

мужчин и перестать быть рабынями, за что-то специфически женское.

<16 декабря 1933>

Нынче Ксюша предложила мне вдруг не ходить в школу до каникул. Я

сидела и думала, а в душе все громче и смелей звучал голос, говоривший

«останься». Я теперь почти уверена, что останусь. Все равно решение зави-

сит только от мамы и папы, хотя перед ними немножко стыдно, что так бы-

стро меняю свои решения, но зато как пленительно манят эти десять дней. А

там еще пятнадцать, свободных и беззаботных дней.

Сегодня я взяла свои старые тетради 1928-29 года с сочинениями и, чи-

тая их, не могла не смеяться. Как они наивны и по-детски просты. Однако, в

1929-30 годах появляются в рассказах некоторая идейка в связи с коллекти-

визацией и разорением крестьян, я начинаю выступать против большевиков,

ругая их от лица своих героев. Вообще, появляется серьезность и кое-что по-

хожее на теперешнее мое писание.

<20 декабря 1933>

Сижу дома… Погода теплая и тихая, тучи сыплют мелким и легким сне-

гом, даже не холодным, а приятно освежающим лицо, поддернутое пленкой

синее на западе небо, в тумане виднелась неясная даль. А я сижу дома, по

временам так тоскливо становится, я скучаю по морозному воздуху, по голу-

бой дали и синеющему светлому небу.

Я дала себе слово каждый день на каникулах гулять и гуляла бы, если б

Ксюша осталась в Москве, ходили бы вдвоем на каток и бегали по Воробье-

вым горам. Но она уезжает в деревню, единственный человек, с которым я

могла бы гулять. А теперь? Ходить одной, оглядываясь каждую минуту по

сторонам — нет ли рядом хулигана. Ну, нет, это невозможно.

Я как-то услыхала случайный разговор мамы и папы обо мне и папины

слова: «Она настолько ограниченна, что не интересуется ничем, ее не ка-

сающимся, и даже разговаривать разучилась». Горько и обидно стало мне от

этих слов. Хотела вначале поговорить с папой, а потом раздумала. С какой

стати унижать себя лишний раз.

Трудно будет мне жить на свете. Куда я гожусь? Быть или конторщицей

и корпеть всю жизнь над бесконечными цифрами, или учительницей непо-

корных, противных учеников, которые издеваются над тобой и дразнят. Не-

завидная судьба! А большего я не достигну, но может к тому времени меня

покинут мечты и угаснут мои надежды. Но жить будет, я знаю, еще тяжелей,

Page 68: Nina Lugovskaya "I want to live"

68

недаром же старики с таким волнением и грустной радостью вспоминают

молодость. Чем все это кончится? Моя тоска, моя хандра…

<21 декабря 1933>

В странных ненормальных условиях протекает моя жизнь. Меня можно

сравнить с пожизненным заключенным, у которого нет никакой надежды на

освобождение и который, не надеясь, все же мечтает об этом освобождении.

Все время я думаю об одном. И эта единственная вещь — есть я. И правда,

если взглянуть на мой дневник, то нет там ничего, кроме меня. Все я, да я.

Правда, я как-то давно ничего не писала, пожалуй, с весны прошлого года, то

есть перед этим летом.

Как я кляла школу и ученье в прошлом году! А все-таки тогда было лег-

че, чем теперь. В общем, я тепреь знаю, что ни за что не решусь оставить

школу, тогда меня удержала Ю.И. и отчасти в начале года Левка. Теперь

Ю.И. ушла, а Левка стал просто хулиганом и мальчиком с дуринкой вприда-

чу. И я опять ненавижу школу, как и раньше. «И скучно, и грустно!» В душе

пусто и нерадостно, тоска в сердце. В начале прошлого года было совсем не

то, но лучше или хуже — не знаю.

Сегодня я порылась в дневнике, почитала про Левку и… стыдно стало.

Боже мой! Какая я была дура, как я могла быть способна на такую глупость?

Вся эта история с Левкой отвратительна, а мы были только в пятой группе.

Пожалуй, всю кашу заварила я сама, и как вспомню об этом, начинаю прези-

рать себя: и за глупое увлечение, и за то, что не могла скрыть его от девчо-

нок, от Иры и Ксюши. Какой позор! Бегать за ним, краснеть от одного его

взгляда и счастливо улыбаться на каждое его слово.

<22 декабря 1933>

Недавно, часа в четыре, вышла из дома, пойдя с Бетькой гулять. Было

еще светло, в поле пусто и тихо. Выйдя на дорогу к реке, пошла, не отставая,

за какой-то женщиной. Стыдно сознаться, но мне было страшно своего оди-

ночества, которое я так люблю. Ведь это была моя первая прогулка, само-

стоятельная и без провожатых, поэтому понятно, что я чувствовала себя как-

то странно, не находя рядом знакомого человека.

К счастью, дорога была оживленна, изредка навстречу мне попадались

пешеходы, за мной шел какой-то мужчина, раз проехал извозчик на чудном

вороном рысаке. Если б почаще устраивать такие прогулки, я, пожалуй, пе-

рестану бояться всякого встречного мужчину. Эти мужчины, пожалуй, ис-

портили мне жизнь и в дальнейшем испортят ее еще больше. И кто виноват?

Мама. Зачем она мне с ранних лет внушала этот постыдный страх перед ни-

ми, не позволяя ходить одной?

Как мучительно было сознавать свое бессилие и ничтожество, невольное

и полное подчинение мужчине. Как вырваться из этого подчинения, когда ты

всегда находишься в их власти? Из-за этой боязни я теряла прекрасные ми-

Page 69: Nina Lugovskaya "I want to live"

69

нуты и даже часы уединения в лесу и поле. Я боялась возможности встретить

«мерзавца», который вдруг возьмет и оскорбит. Есть еще время переделать

себя, и я буду бороться, как только представится возможность. Я уже не бо-

юсь выходить одна ночью на улицу, ходить по пустым полутемным лестни-

цам, и это уже шаг вперед.

<24 декабря 1933>

Так тянет на улицу гулять, дома скучно и ничего не хочется делать. По-

следние дни я начинаю запускать уроки, никак не могу собраться, чтобы

взяться за них, опять появилась неудовлетворенность, какое-то смутные же-

лания. Можно ли вести отшельническую жизнь в пятнадцать лет? В самую

лучшую пору жизни, чтоб никаких удовольствий и развлечений, одна бес-

плодная скучная и ненужная наука, пахнущая мертвечиной и гнилью? А мне

всего пятнадцать лет!

Правда, я уже отвыкла от какой-либо другой жизни и нет мучительных

резких порывов к веселию, но однообразие, отсутствие интересов и одиноче-

ство долгих дней и месяцев вылились в бесконечную тупую тоску. Интерес-

но, что меня сейчас ничего не интересует: ни живопись, ни музыка, ни какая-

то наука, ни писание. Все скучно и неинтересно, все представляет лишь не-

обходимые в жизни и скучные обязанности. Даже спорт, коньки и гимнасти-

ческие упражнения, не доставляют удовольствия.

С некоторых пор, за что не возьмусь, твержу себе «так надо», а не гово-

рю, «я так хочу». Излюбленными моими занятиями теперь, да и раньше бы-

ло лежать по утрам в постели по несколько часов, время от времени дремать

и мечтать об одном и том же, но на разные лады. И это удовольствие я стара-

лась доставлять себе как можно больше, хотя и говорила себе, что надо вста-

вать.

Как тянет иногда мечтать, хотя невольно и думаешь: «Зачем это только

мечты?» Мечтать я могу подолгу, целыми часами, ярко все представлять себе

и разговаривать, заменяя несколько лиц. Что мне еще хочется — это читать,

читать без конца, но и тут противное слово «надо» не дает покоя, запрещает

читать романы и велит копаться в скучных, сухих историях. А как я люблю

романы… Забываешь про все, живешь интересной чужой жизнью, перено-

сишься в неизвестный чудный мир.

<26 декабря 1933>

В начале этого месяца я очень просила маму записать меня к глазнику в

больнице, мне не давало покоя мое уродство, было еще свежо воспоминание

о школе и общении с людьми. Каждый день я напоминала маме, но она не

обращала внимание на мои просьбы, отговариваясь, что нет денег, а, в сущ-

ности, считая это лишним. Она отчасти права, потому что об операции, ко-

нечно, нечего и думать, но я тогда еще надеялась и ждала. Теперь же, нахо-

Page 70: Nina Lugovskaya "I want to live"

70

дясь все время дома и никого не видя, я забыла о своих глазах и перестала

говорить о них с мамой.

Вдруг она сама вчера и сегодня напоминает об этом и просит отца запи-

сать меня, и отец, раньше неодобрительно относящийся к моей просьбе, без

возражения соглашается. Мне показалось очень странным это их внимание,

уж не прочли ли мой дневник? Только из него они могли узнать что-либо, и

это вполне возможно, хотя я и не очень огорчилась. Бог с ними! Пускай чи-

тают, не все ли равно? Лишь бы не заговаривали, а если заговорят, то я не

буду молчать и выругаю их, как следует.

У меня отвратительные отношения с родными. Привыкнув к одиночест-

ву и обособленности, я стала не в меру самостоятельной и не терплю, чтобы

мне делали замечания и читали нотации. Я не хочу быть такой, но стоит

только кому-нибудь на что-либо мне указать, я начинаю ругаться и резко об-

рываю. Наиболее обостренные отношения у меня с папой. Почему? Не имею

никакого представления. Мы с ним более-менее одного характера и от этого,

наверное, все и происходит.

Разговариваю я с ним очень мало, да и, вообще, я до смешного мало го-

ворю, но уж если мы с ним заговариваем, то обязательно поругаемся. Какое-

то непонятное, но неудержимо сильное раздражение появляется у меня про-

тив него. И что за чертовщина! Никак не могу с собой сладить. Папа всегда

был немножко ворчлив, но к старости (как это большей частью и бывает) эта

слабость страшно усилилась. Он ворчит решительно на все: на радио, на ма-

му, на нас и больше всего, пожалуй, на меня, я ведь все время под рукой вер-

чусь. Это для него необходимая вещь, как еда и спанье.

Однако это не мешает мне уважать его и уважать очень сильно. Если у

меня есть авторитет, на который я почти во всем могу ссылаться — так это

отец. Его слова для меня все (надо сделать оговорку, что только в политике и

в науке) 46. Насыщенные злостью и сарказмом слова отца я принимаю за

правду, и чем более они резки, тем приятнее мне. Папа — молодец, из про-

стого крестьянина стать вполне образованным, умным и поразительно разви-

тым человеком нелегко, и мы ему, конечно, не чета.

Мы сами о себе невысокого мнения, но еще более низкого мнения о нас

отец. Он, вообще, ругает всю советскую молодежь, а мы для него самые глу-

пые, неразвитые и ограниченные во всем люди. Этому еще способствует и то,

что мы женщины, а все женщины для него дрянь, да и не только для него, но

и для многих мужчин. Хорошо еще, что у меня нет брата, разница обращения

с ним и с нами была бы колоссальной.

<1 января 1934>

Недавно пошла с Ирой на улицу, чтобы поболтать, ведь с ней не прихо-

дится задумываться, о чем говорить, она сама говорит без умолку. Мне было

46

Зачеркнута одна строка.

Page 71: Nina Lugovskaya "I want to live"

71

неинтересно и чуточку смешно ходить с ней и слушать ее совершенно меня

не касающиеся и легкомысленные ее похождения. Возможно и ей было неве-

село, но она с большим удовольствием описывала свою жизнь и времяпре-

провождение в обществе очаровательных друзей пятнадцатилетней хоро-

шенькой ее подружки В. с ее поклонником, тридцатилетним греком. Целый

вечер у них фокстроты и флирты.

Если бы я услыхала это от кого-нибудь другого, то не поверила бы, что

Ира в свои тринадцать лет занимается этим, и в этом отношениии она кажет-

ся куда старше меня. Сейчас уже в ней видна девушка, интересная, тоненькая

и веселая, умеющая поговорить с любым кавалером и потанцевать. И хоть

она и говорит, что ей сначала было неприятно, зато потом ей понравилось

там.

Вот какими должны быть девушки! А не такие уроды, как мы, думаю-

щие о каком-то равенстве, требующие, чтобы нас считали за людей. Кто

внушил нам эти глупые мысли? Почему нам стыдно, когда за нас мужчины

платят в трамвае, когда надо ходить на чужие деньги в театр? Что за глупо-

сти! Надо, наконец, понять что мы только женщины и ничего более и ждать

другого обращения с собой смешно и глупо.

Я уверена, что Ира не удивится, а будет польщена, когда в один пре-

красный день грек подаст ей пальто или бросится помогать застегнуть боти-

ки. И она будет права. Ляля и теперь уже считает нормальным, что в трамвае

мужчины должны освобождать место женщине, хотя для меня это еще по-

зорно. Как только я пойму, что что мужчина неизмеримо выше меня, так

брошу стремление встать с ними на одной высоте и буду даже рада подач-

кам, которые дают нам мужчины.

Словом, стану женщиной и буду замечать особой полунасмешливой и

оскорбительной улыбки при разговоре с женщиной, их изысканно преувели-

ченной вежливости. Сегодня папа сильно дал мне почувствовать себя жен-

щиной, заявив: «Куда вам до ребят. Ребята молодцы, а вы ведь девчонки». И

я стояла, чуть-чуть улыбаясь и не сердясь, конечно, он прав, разве можем мы

равняться с ребятами. И вспоминались мои мечты и стремления, которым не

суждено сбыться.

<7 января 1934>

В квартире я была одна и это было счастье. Я говорила себе: «Есть два

выхода: один — это как-то изменить свою жизнь, но это невозможно; другой

— это вообще покончить с жизнью, но он также невозможен. Остается толь-

ко одно». И я смеялась над невольной нелогичностью выхода: «Остается

только продолжать жить, ничего не изменяя. Но ведь это невозможно? У нас

три невозможности, и последняя является самой возможной невозможно-

стью».

Мне было тяжело, тяжело от своего бессилия. «Отравиться я могу, —

размышляла я, — но не так, как думала раньше, не втихомолку, а вполне ле-

гальным образом. Если б мне кто-нибудь догадался в шутку предложить пу-

Page 72: Nina Lugovskaya "I want to live"

72

зырек опиума. Я бы не отказалась и спокойно б выпила. Но… так, чтоб не

знал никто… не могу. Как-то странно и страшно, а что подумает мама, что с

ней будет, и со всеми другими, но особенно с мамой».

Мучает меня все, что неизбежно, а то, о чем мечтаю, невозможно.

Страшно мучает меня мое одиночество, но… почему я не могу растаться с

ним? Да мне некуда, некуда убежать от него! Вчера ходила с Женей и Лялей

на Воробьевы горы. И это был за последние дни первый счастливый час за-

бытья, мне было весело и ни разу я не вспомнила о своей роже, меня просто

не было со мной. А потом, когда вернулись домой, опять все пошло по-

прежнему, все злило и раздражало — и сестры, и отец, а иногда и мама, но

больше всех я сама. Ах, если б я могла быть без себя!

Чаще и сильнее меня мучает мое лицо и мой пол. Я — женщина! Есть ли

что-либо более унизительное. Я — сука! Но я все же человек, и мне обидно и

стыдно ухаживать за папой и Колей, когда они обедают. Какое они имеют

право сидеть, разговаривать и смеяться, заставляя меня приносить им ложки,

тарелки и отрывая от своей еды? Пускай я хуже их, ниже, ну и что? Я все-

таки человек, свободный человек! Я хочу быть свободной!

Но нет, они сломят меня, добьются своего, отец и сейчас упорно стре-

мится создать из меня именно такую, униженную рабу. Он хочет, вероятно,

чтобы я не задавала себе рокового вопроса, которому сам меня учил: «Поче-

му они имеют это право?» Неужели я сдамся? Нет, никогда!

<11 января 1934>

Сейчас сидела в кухне, рисовала. В квартире никого нет, кроме меня и

Бетьки. Вдруг в дверь раздается стук, стук не наш 47, но страшно настойчи-

вый. Некоторое время я продолжала рисовать, не обращая внимания. Я уже

привыкла к этому, открывать я не собиралась, знала, что это чужие. Если бы

не нелегальное положение папы — бояться было нечего, но так как он живет

у нас без паспорта, всего ожидаешь. Вдруг придет милиция. Теперь перед 17-

м съездом всюду ищут без паспортов. Чего они боятся? Неизвестно…

Долго звонил и стучал незнакомец. Я отложила в сторону карандаш и

бумагу, сняла башмаки и неслышно вышла в коридор. В это время из сосед-

ней квартиры вышла женщина и проговорила громко: «Да их, наверное, дома

нет». «А что же собака здесь» — ответил мужской голос. Человек еще неко-

торое время стучал, Бетька сидела на своем сундуке и звонко лаяла, а я стоя-

ла около нее с сильно бьющимся сердцем.

Наконец, Бетька перестала лаять, поэтому я решила, что человек ушел.

Однако, минут через 25 раздался уже более тихий стук в дверь, постучали,

кажется, три раза, но я не уверена в этом. Опять залаяла собака, а я стояла,

боясь пошевелиться, и думала: «Надо удирать, как только можно будет. Но и

удирать-то ведь нельзя: каждую минуту может прийти папа, я должна быть

дома, чтобы открыть ему дверь. Впрочем, жду только до четырех часов, а там

47

С лета 1933 года в семье было договорено о специальном стуке, которым должен был предупреж-

дать всех о своем приходе отец Нины, появлявшийся в Москве нелегально.

Page 73: Nina Lugovskaya "I want to live"

73

захвачу Бетьку и тихонько убегу к бабушке. Придет или не придет этот чело-

век опять?». До четырех часов оставалось полчаса, не знала, как заполнить

их. Жутко было, не могла ни на чем сосредоточиться. Проклятые большеви-

ки, как я ненавижу их! Все лицемеры, лгуны и подлецы…

<17 января 1934>

Вечером в двенадцатом часу, когда мы пили чай, пришел Николай 48 и

тихим шепотом сообщил, что домоуправление решило сегодня ночью делать

облавы. «Уезжайте сию минуту», — сказал он папе. «Сейчас, сейчас». Папа

был спокоен и даже несколько добродушно настроен, вероятно, от необыч-

ности своего положения. Он начал допивать чай, закусывая хлебом, но я все

же подметила в его действиях некоторую поспешность и сдерживаемое вол-

нение. И невольно подумалось: «Какое надо иметь самообладание и волю,

чтобы в подобных случаях оставаться спокойным». Я и то чувствовала себя

не по себе, сердце как будто чуть колыхнулось.

<18 января 1934>

Сегодня выходной, а вчера и позавчера я ходила в школу, и как я и ожи-

дала раньше, эти два дня показались мне интересными и веселыми, бузили

мы вовсю. Но ведь это было и в начале года, я теперь себя знаю и не оши-

бусь, знаю, что через две недели опять все надоест и опротивет, и опять я за-

хочу домой. С досадой гоню приходящие иногда глупые мечты о том, что все

полгода буду также веселиться и любить школу.

Но пока все ново, с удовольствием рассматриваю педагогов и ребят, с

удовольствием слушаю объяснения, так приятно чувствовать себя неотъем-

лемой частицей большого, сильного организма. Немного обращала внимания

на Левку, разумеется, без прошлых глупостей, внимательно всматривалась в

него, поскольку с ним был связан ряд забавных воспоминаний. Он красив,

теперь я в этом не сомневаюсь, и когда вырастет, будет очень красивым. Уже

сейчас его лицо ярко выделяется на фоне разнообразных ребячьих лиц.

<31 января 1934>

Что со мной сделалось? Всего три-четыре дня назад я была весела и до-

вольна, смеялась в школе, много болтала. И вдруг все перевернулось, опять

скука и тоска, но я хочу понять причину этой перемены, хочу и не могу пока.

До 28-го все было хорошо, в этот день я в школу не пошла, мне надо было

ехать в больницу — папа записал меня к Страхову 49. Странное дело, на кани-

кулах перед школой я страшно страдала из-за своих глаз, боясь, что в школе

после такого большого перерыва я буду себя чувствовать свое уродство осо-

бенно болезненно. И вдруг… ничего подобного! Ничего не тревожит и не

48

Келлер Николай, двоюродный брат Нины. 49

Известный окулист-хирург.

Page 74: Nina Lugovskaya "I want to live"

74

волнует, про глаза совсем забыла, не хотелось даже идти к врачу, ведь меня

«это» уже не тревожит.

Страхов сказал, что надо делать операцию, и я не удивилась и не испу-

галась, потому что давно привыкла к мысли о ней, но и не обрадовалась.

Вначале меня даже забавляло, что я на несколько дней попаду в больницу, и

я была прекрасно настроена: то, что раньше было несбыточной мечтой, во-

плотилось в жизнь; то, что казалось раньше невероятным и тревожным, те-

перь стало обыкновенным и естественным.

Та мечта была хороша, потому что была мечтой, и я свыклась с ней, лю-

била ее, но… когда появилась возможность ее осуществить, я испугалась,

почувствовав, что этого делать не надо. Я представляла себе, что стану нор-

мальной, но я ведь знаю, что счастливей от этого не стану. Сделают мне опе-

рацию или нет, все равно, я о ней не думала. Так почему же испортилось на-

строение тогда? Не могло же на него повлиять собеседование в школе? Нет,

дело совсем не в этом.

Чувствую всю бесплодность, все безобразие современной жизни и это

страшно тяготит. Видеть эту несправедливость, ложь и жестокость и чувст-

вовать, что ты бессильна. Но что делать? Неужели никогда человек не будет

совершенно свободен? Неужели свобода — это только иллюзия? Неужели

вся та бесконечная многовековая борьба, которую ведет человечество за сво-

боду — погибла даром?

* * *

Вчера утром поднялся стратостат в честь XYII партийного съезда. Трое

смельчаков 50, невзирая на плохую погоду, с риском для жизни, понеслись к

суровым облакам и скрылись в сыром тумане. По сведениям, полученным со

стратостата, было известно, что они поднялись на высоту 20,6 км. Последние

известия долетели до земли между 3-мя или 4-мя часами дня — стратостат

стал спускаться и вошел в полосу сгушающегося тумана.

А потом все кончилось, ночь и сегодняшнее утро не принесли ничего

нового, и только днем мы узнали, что были найдены щепки от гондолы и ни

на что непохожие человеческие трупы. Это были не те трое смальчаков, ко-

торых воздушный шар унес накануне в далекую стратосферу. Они были там

далеко-далеко, одни в безвоздушном и бесконечном пространстве, потом

ощутили в ушах ветер, когда с невероятной быстротой неслись к земле, ды-

хание захватывало, а там внизу их ждала неминуемая и ужасная смерть.

<10 февраля 1934>

Мне пятнадцать лет, и говорят, что это лучшие годы в жизни. Я это не

нахожу. Когда я была ребенком, я была такой счастливой от своей детской

глупости и наивности, счастливой, потому что не читала книг и ничего не

50

Астронавты Васенко, Федосеенко и Усыскин.

Page 75: Nina Lugovskaya "I want to live"

75

знала еще. Теперь я поняла, что счастье — вздор, его нет на свете, его не

найдешь. Иногда покажется, что оно тут рядом, сидит и дразнит, и только

руку протяни и сможешь обладать им. Но это обман, мираж. Что такое сча-

стье? Это солнечный зайчик, видишь, как скачет он по стене, сидит на ладо-

ни, стоит только сжать кулак и… он вдруг выскользнет из рук и желтым пят-

ном беззвучно носится по лицу и пальцам.

Как теперь мне жить? Невозможно же жить так, как я живу! Что же мне

делать? Если б нашелся такой человек, который помог бы мне найти дорогу.

Я похожа на ребенка, заблудившегося в большом незнакомом городе. Он хо-

дит день, ходит два, спрашивает: «Где мой дом?». Но кому какое дело, где

его дом, откуда он, кто может знать, где его дом? Каждый занят только своим

делом, своей думой, а ребенок может проходить неделю, две и месяц по чу-

жим улицам чужого города, пока кто-то не расшибет ему голову камнем или

пока тяжелые колеса трамвая не раздавят его.

Но мое положение еще хуже, я запуталась совсем, не могу даже идти

наугад, так как зашла в тупик. Кто даст мне руку, кто поможет найти «дом»

ребенку. Меня никто не понимает, мной никто не интересуется, меня не хо-

тят учить жить! У каждого так много своего, все так заняты, чтобы интересо-

ваться мной. А сама? Что же, мне стыдно сказать, что я страдаю, мне стыдно

открыть свою душу? Но кому я скажу?

Папе, который презирает нас, вечно ворчит, называет каждый день бес-

толковыми, ничего не понимающими, чуть не дурами. Ему, который, когда я,

плача, просила взять меня из школы, хотел успокоить мои слезы тем, что

обещал часто ходить в музеи и в кино. Как будто они были вызваны мимо-

летным детским капризом, как будто я могла из-за пустяков настолько уни-

зиться, чтобы плакать при нем.

Мне и так стыдно, что я не смогла удержаться от слез и дала ему повод

называть, хотя бы про себя, но все же называть меня легкомысленной, глупой

девчонкой. И этому человеку вверить всю свою душу, все свои тревоги, все

свои мечты? Он, пожалуй, и теперь предложит сходить в Политехнический

музей. Можно рассказать все маме. Но что пользы? Она, может быть, и пой-

мет, как мне тяжело, как я страдаю, но она не поймет из-за чего я страдаю.

Она пожалеет меня, но не укажет дороги, а на следующий день забудет весь

разговор в хлопотах о хлебе насущном.

Девочкам (сестрам) я не скажу вовсе, они вряд ли пожалеют меня и ни-

чему не научат, им самим только 18 лет. А одна я дорогу не найду, я запута-

лась в своих мыслях и желаниях, меня мучают сомнения, и я не понимаю се-

бя, чувствую только, что одна, совсем одна во всем мире. А так хочется дру-

га, хочется ласки, хочется любить. Кого любить? Я не говорю о каком-

нибудь молодом человеке, этого я не хочу, я просто хочу любить. Почему у

меня тоска? Я и сама не знаю. О чем у меня тоска? Она не говорит, она при-

шла и сесет и рвет душу, и кроме нее нет ничего. И я хочу освободиться от

нее, почувствовать в одно прекрасное утро, что у меня внутри легко и светло.

Эх, жизнь! Не сбудется это никогда, загубит мою молодость тоска-

кручинушка.

Page 76: Nina Lugovskaya "I want to live"

76

Папа говорит, что жизнь — борьба, что надо бороться, но как бороться,

за что бороться, чего добиваться!! Бороться ли с тоской, бороться ли за день-

ги, я не знаю. Я понимаю только одно: я несчастна, я страшно несчастна, из-

ныло сердце. «Ах, истрадалась, истомилась я». Если б я имела цель, любила

эту цель, жила бы ради нее, тогда б не страшна была бы борьба!

<17 марта 1934>

Уже с четвертого марта я нахожусь дома, не раз меня тянуло к дневнику,

да все не могла собраться. Глаза болят и страшно быстро утомляются, а тут

надо еще переписывать мои больничные записи. Да и сегодня не много при-

дется написать, уже десятый час и скоро придет мама. Как долго я находи-

лась в больнице, целых пятнадцать дней. Странная новая жизнь понравилась

и полюбилась мне, помню смутно, как приятный сон, время моего выздоров-

ления, когда я с закрытыми глазами целыми днями лежала в постели, иногда

прислушиваясь к тихим разнообразным разговорам больных, а больше нахо-

дясь в состоянии полусна и дремотной слабости.

Я быстро свыклась со всеми, и совершенно чужие люди, на которых

вначале смотрела с неприязнью, стали близкими и понятными. Сблизило нас

общее горе, общие страхи, общая жизнь в одном помещении, одни и те же

желания и интересы. Теперь я даже жалею, что не написала ничего раньше

еще в больнице: теперь стало забываться, все превратилось в громоздкую,

хаотическую кучу смутных и неясных воспоминаний.

Прожив дома столько времени, я стала забывать подробности больнич-

ной жизни, и в первую очередь вытеснились из памяти неприятные и мучи-

тельные минуты, как это всегда бывает, и осталось что-то неясное, но хоро-

шее. Окунувшись в ужас домашней обстановки, в сверлящую тоску нечего-

неделания и желания чего-то, я затосковала по больнице, нет-нет, да и потя-

нет вдруг опять туда.

Сегодня вечером, сидя с Женей, не смогла удержать в себе свою тоску и

не поделиться своим одиночеством. Долго думала, как завести разговор о се-

бе, хотелось высказаться, а что-то все-таки удерживало. И, наконец, сказала

одну лишь фразу: «Ах, в больницу хочется!» Женя немного внимания обра-

тила на эти слова, а если б она чуть пристальней вслушалась в них, то поняла

бы меня, пожалуй, поняла бы, как мне тяжело.

<18 марта 1934>

Не так давно я сказала Жене: «Можешь ли ты подать мне пузырек опиу-

ма, зная, что я отравлюсь?». «Почему же нет? Конечно, могу». «А я бы не

смогла… Жень, ты серьезно говоришь?». «Конечно». «Так подашь мне?».

«Подам, только сама достань опиум». «Идет. Хорошо, но только не обмани».

После этого, нет- нет, да и вспомню о нашем разговоре. «Надо отравиться, —

говорю себе. — Глупо жить, когда знаешь, что впереди не будет никаких из-

менений, что вся эта долгая жизнь будет, как сегодняшние и прошедшие дни,

Page 77: Nina Lugovskaya "I want to live"

77

сплошным мучением, безысходной тоской о чем-то. Глупо и смешно так

жить».

А как покончить с этой жизнью? Мне еще столько осталось сделать, мне

еще так хочется пожить, и все мои желания связаны с этой жизнью. «Кончу

ли я эту тетрадь к концу марта?» — думаю я, а через минуту опомнившись,

говорию себе: «Ведь для тебя теперь уже не существует конца марта». Да,

трудно умирать, когда еще не все счеты покончены в жизнью. А перебороть

себя надо, довольно я уже пожила и узнала все, а не сделав это теперь… как

пожалею я потом.

Сейчас мама крикнула мне: «Не пиши много, а то глаза заболят». А что

мне, на что они мне нужны теперь. Но зачем же я делала операцию? Ах, да

ведь я думала понравиться! Но нет, мне не повезло и тут. Сегодня, когда

смотрела на девочек, с трудом старалась сделать глаза прямыми и особенно

невыносимо было чувствовать, что один из них смотрит в сторону. Сейчас

подошла к зеркалу и долго смотрела на себя: «Нет, все такая же! Умереть по-

ра… Довольно, довольно». А умирать не хочется. Смогу ли я перебороть се-

бя в последний и решительный раз. Надо сходить за опиумом к бабушке.

Пойду-ка сейчас… Эх, как трудно…

<21 марта 1934>

В этот день я не отравилась. Почему? Ведь я пошла за опиумом к ба-

бушке, но спросить у нее не удалось по некоторым обстоятельствам. В сущ-

ности, я бы уже не отравилась, если б даже и взяла его, я это чувствовала и

шла туда только затем, чтобы исполнить как-то противную обязанность, что-

бы оправдать себя в собственных глазах. Все равно я бы не отравилась, я еще

слишком хочу жить.

Но собираясь умирать, мне надо подумать об участи моего дневника.

Что будет с ним? Понятно, не найдя никакой записки, все бросятся к нему,

как к единственной разгадке столь странного поступка, начнут читать его,

судить и рядить. И знаю я, сколько улыбок и усмешек вызовет мое самое со-

кровенное, то, что я прятала ото всех и любила по-своему, то, что доставляло

мне так много мук.

Не дай бог, если мой дневник попадет под папину критику. И хоть я и

умру, а неприятно все же знать, что тебя начнут хулить, называть глупой, ог-

раниченной девчонкой, сентиментальной мечтательницей и хандрой. Все это

может и правда, но они не поймут меня, не поймут моей тоски, не поймут,

что я хоть и из-за пустяков, но страдала по-настоящему, как может быть не

всякий из них страдал. И спустя десять-пятнадцать лет сестры будут расска-

зывать своим детям с чуть презрительным сожалением о странной своей се-

стре Нине.

Последние дни мне иногда так хочется высказать кому-нибудь все, от-

крыться полностью, закричать им: «Я жить хочу! Зачем вы меня мучаете, за-

ставляете учиться, учите приличиям? Мне ничего не надо! Я жить хочу, сме-

Page 78: Nina Lugovskaya "I want to live"

78

яться, петь, быть веселой. Мне ведь только пятнадцать лет, ведь это лучшая

пора жизни. Я жить хочу, научите меня жить!»

Но я никому это правды не скажу, они не поймут и посмеются надо

мной. Мне даже не надо, чтобы понимали, но я требую, чтобы к моим мыс-

лям относились серьезно и с некоторым уважением. А то как-то не так давно

сказала я отцу, что скучно мне, так он несколько раз так смеялся надо мной и

говорил: «Ненавижу таких людей, которые говорят без конца: скучно мне,

скучно мне!». «Ну, так знай, никогда не буду тебе говорить это», — зло ска-

зала я. Тоже самое было и с мамой.

<24 марта 1934>

Начинаю втягиваться в старую привычную жизнь, опять та же неразго-

ворчивость, тоска, мечты… Опять на улице опускаю глаза перед прохожими

и болезненно ощущаю всякий, иногда и случайный взгляд, стараюсь быть не-

заметной, сутулюсь, наклоняю голову. Пока еще и это не очень тяжело, но

пройдет полмесяца и как начнет нервировать все это… Как подумаю, что всю

жизнь надо мучиться из-за этих глаз, так прямо жутко становится, они погу-

били половину моей жизни, наверно, и остальную погубят. Чего могу я до-

биться с ними? Чему посвятить себя? Стать музыкантом… или художни-

ком… или писателем?

Я все уже перепробовала. Музыка, признаться, больше всего у меня

хромает, во-первых, я не чувствовала к ней влечения и кроме хорошего слуха

и способности быстро запоминать, не имею никаких музыкальных талантов.

Так что ее придется бросить. Рисовать я начала очень рано, хорошо помню

свой первый рисунок — крестьянская хата, срисованная с пенала и увели-

ченная в несколько раз. После этого я полюбила рисование, много срисовы-

вала, фантазировала сама и не без успеха, в шутку даже мама говорила, что я

буду портретистом. Но мне не удавалось писать красками, с первых шагов я

не владела ими и поэтому особенно возненавидела, игнорируя их совершен-

но.

Стать писателем тоже привлекательная будущность. Стихи я начала пи-

сать семь-восемь лет назад, потом постепенно стала переходить на прозу, так

как не удавались большие поэмы, а сидет по часу над каждой строчкой, под-

бирая рифму, было так скучно. Я с увлечением стала писать повести, расска-

зы и отрывки. Удавались ли они — трудно сказать. Что могла написать хо-

рошо совсем еще маленькая девочка, мало читавшая и еще менее жившая.

Произведения мои были наивны и подчас глупы, я их не показывала никому

и поэтому не слыхала серьезной критики. Надо было, конечно, выбрать что-

то одно, если б я хотела, чтоб из меня что-то вышло. Но что? Я не знала. А в

последние годы я забросила все, потому что потеряла ко всему интерес.

Page 79: Nina Lugovskaya "I want to live"

79

<26 марта 1934>

Почему-то мне вспомнилось лето, когда я несколько дней гостила у тети

на месте, где она работала. Как хорошо там было! Узкая извилистая река с

небольшими березами по берегам и неизменными ракитными кустами; кое-

где раскиданные деревушки. Я все время была там одна, и боялась всего: ка-

ждого шороха листьев, каждого поскрипывания сосен. Но все же тянуло на

волю, в лес, в глушь, и с жутким страхом я решалась пойти туда.

Дом стоял на опушке небольшого леса, поднимающегося на пологий

склон. Сосны росли вперемешку с низким и густым кустарником. Вниз к бо-

лотцу вела узкая аллея, по бокам которой росли густые молодые елки, ухо-

дящие под откос. Я часто бродила в причудливых узких коридорах, застревая

в чаще колючих цепких ветвей, переплетенных паутиной и не пропускающих

лучи солнца. Иногда со страхом и тайным удовольствием забиралась на вы-

сокие сосны и сидела там подолгу, далеко от земли.

Как-то я пошла по дороге, которая пересекала в конце аллею, по бокам

ее росли березы и целый день по сочной траве скакали резвые солнечные

зайчики. Она постепенно перешла в тропинку, затерявшуюся в болотце, и но-

ги мои вязли в мокрой траве, а кругом все блестело и искрилось в ярких лу-

чах солнца. Я внимательно глядела в темные тени кустов и на трепещущие

листья, стараясь все запомнить.

Но больше времени я проводила на кладбище, где пробиралась среди за-

росших и забытых крестов, рассеянных среди сосен и увитых цепкими, уди-

вительно разросшимися кустами малины, где я часами собирала спелые яго-

ды. А по вечерам я ходила на косу, глядела на длинные синеватые тени де-

ревьев, освещенные низким бледно-розовым солнцем. Не раз ходила и на

широкий пруд и прыгала там через канаву или собирала нежные и влажные

незабудки в мокрой траве.

Вот кончается мой дневник… Наконец-то. Я почему-то с большим не-

терпением ждала этого. Теперь возникает вопрос, куда спрятать его? Вдруг

нагрянет обыск, и его возьмут случайно, наткнувшись на совершенно нецен-

зурные слова о Сталине. И он очутится в руках шпиков. Будут читать его,

смеяться над моим любовным бредом. Надо спрятать.

Page 80: Nina Lugovskaya "I want to live"

80

ВТОРАЯ ТЕТРАДЬ 51

<28 марта 1934>

А! Все-таки начала новую тетрадь в марте! На улице пахнет весной.

Снег стаял почти весь, даже за городом его почти не встретишь. Огороды за-

литы вешней водой и на бурых грядах торчат сухими колышками прошло-

годние высохшие кочны. На подсохших буграх и горках чуть зеленеет сухая

прошлогодняя трава. Река стала бурлива и широка. Вода имеет чуть стальной

оттенок от просвечивающего сквозь нее нетронувшегося льда. Она неспо-

койно колышется и накатывает на мокрый глинистый берег небольшие длин-

ные волны, слегка дыбившиеся на гребнях.

Ветер, сильный и крепкий, налетая на одинокие группки деревьев, шу-

мит в их еще голых ветвях. Воробьевки52, что видны за рекой, кажутся ма-

ленькими и миниатюрными. Кое-где на них чернеется вязкая от воды отта-

явшая земля. Настоящая весна не наступила еще. Посмотрим, какое она про-

изведет на меня впечатление. Пока она не трогает и не мучает меня, только

дышу бодрее и глубже на этом здоровом молодом ветре. Больше ничего не

чувствую.

Через три дня в школу, и я очень рада, что не думаю о ней; веду себя

так, как будто мне еще осталось гулять две недели. Все эти дни увлекаюсь

цветами: посеяли с мамой семена и теперь раз по десять в день заглядываю в

банки, ожидая всходов. Строю различные грандиозные планы (даже здесь

меня не оставляет мечта) о будущем моих цветов и ярко представляю дуб до

самого потолка и большую пушистую тую. Как бы они украсили комнату! Но

это только мечта.

Сейчас читаю запретную для меня книгу «За закрытой дверью», кото-

рую один раз уже отобрали у меня, после чего я не видела ее очень долго; те-

перь же опять наткнулась на нее случайно и, конечно, не упускаю случая по-

читать. В сущности, если б это был только похабный роман, я не держалась

за него так. Но в этой книге, составленной из записок врача-венеролога,

встречается удивительно много нового для меня, открывающего глаза на

жизнь, на которую я все же смотрю сквозь пленку незнания. Во многом при-

ходится разочаровываться.

<29 марта 1934>

Вечером была Ксюшка, и я чувствую, как мы становимся все менее и

менее друзьями. Она иногда положительно не нравится мне своим поведени-

51

Вторая тетрадь велась с 28 марта 1934 года по 6 апреля 1935 года. 52

Имеются в виду Воробьевы горы.

Page 81: Nina Lugovskaya "I want to live"

81

ем. Другого, разумеется, от нее и нельзя ожидать. Эта уж слишком бросаю-

щаяся в глаза вольность в выражениях, вечный пустой смех. С каждым годом

она все дальше и дальше будет уходить по этой дороге и все больше расхо-

дится со мной. Теперь, рассматривая Иру и Ксюшу, я прихожу к заключе-

нию, что первая куда более подходит ко мне по своему развитию.

<5 апреля 1934>

Прошла пятидневка. Еще пройдет их четыре, а там будет май, а потом

через 10 дней конец. Конец! Будут еще экзамены, но это совсем не то. Все

ново, все интересно! А теперь учусь. Работаю во всю, но… плодов не видно

пока. Увижу ль я их когда-нибудь? Не знаю. Так досадно и так больно стано-

вится, как подумаешь, что не успею подготовиться к экзаменам. А мысли эти

часто приходят. Приходят и мучают. «Успею или нет подготовиться» —

спрашиваю себя все время. — Я должна успеть!» А вдруг… как нет. Что то-

гда? Не надо думать об этом. Время само покажет.

Сегодня пришла опять моя тоска. В школе казалось скучно и неинтерес-

но. Ира и др<угие> девочки какие-то другие, чужие стали, а подделываться

под них не хочется. Вот и остаюсь одна. Думаю и думаю, спрашиваю себя,

зачем я пошла в больницу, зачем пропустила целую четверть, которую нет

сил наверстать? Ведь ничего не изменилось, опять, как и прежде, кричат

вслед ребята: «Косая». Как и прежде, не смотрю кругом.

Уроков, уроков! Просто жутко подумать. С 7 часов утра до 11-12

ч<асов> ночи занимаюсь. Это не преувеличение. Форменным образом не от-

рываюсь от книги и, несмотря на все это, все-таки боюсь не подогнать. И не

потому, что прошли безумно много, а просто потому, что не хватает, навер-

но, моего маленького женского умишка на это. Потрачу силы и время на пус-

тяки.

Первые два-три дня я уверенно говорила своим, что подгоню обязатель-

но, потом стала отмалчиваться, а последние дни говорю, что дела идут плохо

и поговариваю об осенних экзаменах. И, вероятно, так и выйдет. За все эти

шесть дней я не успела еще даже все переписать, а за повторение и не бра-

лась. Так-то дела наши!.. Хотела написать кое-что про Линде, на которого

уделяю сейчас больше, чем следует, внимания, да уж ну его совсем. Очень

некогда.

Сейчас пришли девочки. Играют на рояле, поют. «Нина, — говорит Ля-

ля — пойдем на «Грозу» в кино». «Нет, не пойду»— отвечаю я , а самой так

ужасно тоскливо становится. Хочется плакать. Ах, ведь я бы могла жить! За-

чем я пропускаю молодую прекрасную весну??

<11 апреля 1934>

Кончилась вторая шестидневка. Что ж, ничего — жить можно. Занима-

юсь гораздо меньше, решила сделать небольшой перерыв, а с первого мая

перед экзаменами опять приналегнуть. Школа затянула и понесла. Забыла о

Page 82: Nina Lugovskaya "I want to live"

82

больнице, о чужеглазой, чуть похожей на японочку Заре, о Нюре, тоненькой

и миниатюрной, с удивительно приятным и высоким голосом и милым ли-

цом, забыла даже красавицу Нину с большими выразительными глазами,

черными, оттененными ресницами.

Изредка приятным видением промелькнут высокие белые палаты, мяг-

кая чистая постель и строгая симпатичная фигура Строкова 53, или операци-

онная, светлая, залитая солнцем. Но эти приятные воспоминания невольно

мешаются с горечью и досадой о неудавшейся операции. Я сейчас о глазах

думаю очень мало. Так много пришлось провозиться с ними, что надоело,

при том, что с операцией рухнула последняя моя надежда. И прежняя злость

и проклятья сменились глухой покорностью.

Об экзаменах стараюсь не вспоминать. Они еще так не скоро будут и так

страшно думать о них. Школа крепко захватила меня, там я отдыхаю от себя,

забываю навязчивые мечты о счастье и необходимости еще долгие годы про-

должать также учить уроки. Там ты не один, там вокруг тебя сидят десятки

таких же близких по своему положению людей, там видишь уже знакомых,

но все же новых педагогов, то любимых, то неприятных; там можешь услы-

хать какую-нибудь новость, посмотреть на кокое-нибудь происшествие.

Движение, иногда беготня по лестницам успокаивают душу и мысли.

Говоришь на переменах и на уроках, высказываешь свои взгляды и от этого

как-то приятно становится. Нет никаких неприятных историй, со всеми де-

вочками я в прекрасных или, по крайней мере, в хороших отношениях, с ре-

бятами же мы не имеем никаких отношений.

Подбор их удивительно хороший. Двух хулиганов, Лейдмана и Горело-

ва, давно исключили, а остались только Левка П., Будуля, Антипочка, Толь-

ка, Филя, Тимоша, Зинок, Линде, Сахаров и Уклон. Большей частью интел-

лигентные, не хулиганы, хорошие и тихие. Они живут само по себе, не мешая

девчонкам.

Левка-Попик длинный и смешной остался и теперь очень симпатичен

мне. Хорошенькая рожица вечно смеется, вечно веселая. Голубые глаза бле-

стят и сверкают. Он чуть ли не каждый день попадает в журнал, но все-таки

не хулиган. Все выходки его какие-то добродушно детские и сопровождают-

ся таким веселым смехом, что невозможно без улыбки следить за ним. Сме-

лый и удивительно простая «душа на распашку». С первого взгляда на его

лицо, несколько нахальное и глуповато веселое, расскажет вам — какой это

бесшабашный озорной паренек.

Будуля, Левкин товарищ, маленький смешливый мальчуган с звонким

заразительным хохотом и ясными голубыми глазами. Антипа — с головы до

ног интеллигент, учится хорошо, как-то остроумно шутит и имеет самое

обыкновенное лицо, причем, слегка гнусавит, говоря. Толька поступил к нам

в этом году (он второгодник), но, несмотря на это, очень хороший парень.

Когда смеется, он кажется даже хорошеньким, так красит его улыбка, на ще-

ках появляются продолговатые ямочки, а глаза хитро и лукаво посмеиваются.

53

Хирург, делавший Нине операцию.

Page 83: Nina Lugovskaya "I want to live"

83

Тимоша очень похож на крестьянского парня, лицо имет неприхотливо

устроенное и простое. Наиболее неприятным типом является Зинок, так его

зовут за давнишнюю слабость к Тюриной Зине. С ним часто случались очень

неприятные казусы, за которые его недолюбливают и не уважают. Ребята

вечно издеваются над ним и частенько мучают. Вид он имеет какой-то не то

забитый, не то скрытный, и, глядя на него, так и хочется сказать — «в тихом

омуте черти водятся».

Сахарова я совсем не знаю, он попал к нам среди года, молчалив, немно-

го странен, по своей тихости он получает большое число «неудов». Говорит

глубоким басом, а смуглым лицом с большими агатовыми глазами похож на

цыгана. Уклон — худой длинноносый парень, за вечную красноту носа полу-

чил прозвище «пьяницы», какой-то мямля и не очень умный, но почему-то

лучший друг Линде. Этого последнего я нарочно припасла к концу, так как

про него надо особенно много рассказать.

<12 апреля 1934>

Когда я собиралась идти в школу, меня интересовали два лица: Левка и

Линде 54. Из-за чего появилось у меня в прошлом году увлечение к Левке. Он,

сын Ю.И.55, голубоглазый красавчик, так неожиданно появился, казался та-

ким необыкновенным, непохожим на других и в то же время таким веселым

и простым. Необыкновенный интерес сменился чем-то большим, но вот про-

шел месяц, два, я лучше всмотрелась в него, увидала, что он самый обыкно-

венный мальчишка, и хоть некоторое время продолжало биться сердечко по

старой привычке, но прежнего уже не было.

Теперь этот интерес устремлен на Линде. Маленький оригинал, еще бо-

лее необыкновенный, если не отличается красивой внешностью, то берет

своим умом. Я подолгу внимательно слежу за ним и никак не могу понять.

Иногда он кажется мне просто неприятным со своей вечно презрительной и

надменной улыбкой, особенно часто относящейся к девчонкам, но вот имен-

но поэтому-то и хочется заслужить другую простую улыбку, которой редко

улыбается он. Еще реже искренне смеется. Улыбка приподнимает его верх-

нюю губу так, что чуть видны белые блестящие зубы, напоминающие зверь-

ка. «Что он такое? — часто спрашиваешь себя. — Не то необыкновенный ге-

ний, не то необыкновенный дурак». Это-то мне и хочется узнать.

Несколько дней мы глупо бегали за ним по дороге домой и жутко драз-

нили в школе, но теперь я решила переменить свое отношение к нему и про-

сто-напросто наружно не замечать его. Вчера и позавчера его не было в шко-

ле, и я сдуру начала притворяться, будто мне очень скучно и неинтересно без

него. И хоть все это сопровождалось смехом, но Ира, кажется, серьезно пове-

рила. Надо будет завтра же покончить с этим, а то моя «игра в любовь» зай-

дет слишком далеко.

54

Одноклассник Нины, появившийся в их школе год назад. 55

Речь идет об учительнице Юлии Ивановне, классном руководителе.

Page 84: Nina Lugovskaya "I want to live"

84

<18 апреля 1934>

Ах, скорей бы лето! Больше ничего не хочется. Коля и бабушка называ-

ют меня лентяйкой за то, что опять думаю об отдыхе. Но это неверно. Надо

же о чем-нибудь мечтать и желать чего-то.

Сейчас я одна в квартире. Мама уехала к знакомой, папы тоже нет. С

ним я сейчас в очень дурных отношениях. Иногда просто не выношу его и

частенько ненавижу. Противно ужасно, когда начнет вдруг лезть. Вчера мы с

ним поругались из-за чего-то; он назвал меня дурой и еще как-то и вообще

говорил всякие грубости. И я дала себе слово переменить как-то ставшие не-

сносными отношения. Решила меньше грубить ему и говорить колкостей, за-

то уж ни о чем не спрашивать, не ласкаться.

Его самодурство бесит меня. И частенько я благодарю Бога за то, что

живу не в XVIII-XIX веках, когда отец был полным господином в семье. Не

сладко жилось бы нам под началом моего почтенного родителя. Моя антипа-

тия к папе дошла до того, что я иногда желала бы, чтоб у нас совсем не было

отца. По крайней мере, я представляла бы себе его добрым и хорошим.

Женя и Ляля целыми днями пропадают в институте: рисуют и пишут. У

Ляли, кажется, удается, а вот Женя отстает немного. Мне жаль ее. С сестрами

отношения стали сравнительно хорошими. Вероятно потому, что мало ви-

димся. Дня три тому назад нестерпимо хотелось рассказать все Жене, быть

вполне откровенной и понятой. Но не могу заставить себя, не могу назвать

себя косою… Мучительно стыдно. В тот вечер я даже плакала потихоньку от

Жени

Все эти дни происходит во мне борьба. Не то продолжать свою мучи-

тельную жизнь, не то как-то перемениться. Спрашиваю себя: «Неужели

уродка не может жить, неужели не смогу я найти друзей?» Да, надо переме-

ниться. Пусть я такая, пусть! Что из того? Нельзя же всем быть красавцами, а

мучиться из-за этого так много не стоит. Буду стараться не думать об этом.

Надо быть несколько пообщительней и веселей.

Скоро конец ученья, скоро лето. Настроение, как и в прошлом году. Не

думаю как-то, стараюсь не думать об экзаменах и мечтаю о лете. Опять соби-

раюсь много-много сделать и опять, наверное, ничего не сделаю, но все-таки

хорошо мечтать. Так хочется солнца, зелени и воли.

<22 апреля 1934>

С неделю, если не больше, тому назад на литературе произошел инте-

ресный случай. А.В.56 читала Островского. Ребята, стараясь показать, что они

слушают, перекидывались записочками. Переписка становилась все ожив-

ленней и оживленней. В конце концов они так осмелели, что почти открыто

кидали их через парты. Но вдруг, как будто ничего не замечавшая, А.В. ото-

56

Заведующая учебной частью и учительница литературы.

Page 85: Nina Lugovskaya "I want to live"

85

рвалась от чтения и выхватила записочку у Антипки и Тимоши, сидевших на

передней парте.

Несколько минут она читала ее и, по мере того, как подходила к концу,

начинала все более и более улыбаться добродушной хитрой улыбкой. По

классу пронесся еле уловимый сдержанный смешок. Улыбающимися, пол-

ными любопытства глазами смотрели мы на А.В. Она, смеясь и качая голо-

вой, сложила злополучную записку и обратилась к передней парте: «Это ты

писал, Тимофеев?» «Нет, не я!» — твердо и смело ответил тот.

Напряженное молчание установилось в классе. Некоторое время А.В.

молча осматривала хитрыми глазами мальчишек и наконец, совсем рассме-

явшись, сказала: «А, теперь знаю, кто такими делами занимается. Стыдно,

стыдно, не ожидала я от вас». Мы взглянули туда, куда был устремлен взгляд

А.В. Там, облокотясь на парту и по-возможности закрывшись рукой, сидел

Линде, напряженно улыбаясь, не смотря ни на кого и красный-красный. Лицо

его казалось почти малиновым.

Как мы наивно и простодушно смеялись над ним, когда он, уткнувшись

в парту, нервно царапал ручкой по столу и кусал пальцы. Как весело подраз-

нивали его все последующие дни.

<6 мая 1934>

Через четыре дня экзамены, а я чувствую себя слабой по всем предме-

там. Надо заниматься, да не хочется. Окно открыто, и я смотрю на зеленую

сеть ветвей, только распускающихся, на дальние, подернутые голубой тенью

Воробьевки, на светлое весеннее небо… Весна в этом году ранняя, и так тя-

нет жить. Еще вчера дала себе слово повторить геометрию, половину уже по-

вторила, но хватит ли меня теперь на вторую? Надо чтоб хватило! Я должна

смочь, вот сейчас примусь за сухие скучные теоремы. А воздух дышит чем-

то прекрасным.

Взялась за учебник, чтоб улучшить чуть настроение и отвязаться от ме-

шающих заниматься мыслей, а мысли-то скверные. Я называю их преступ-

ными и нехорошими и боюсь, что, если не бороться с ними, то они примут

слишком большие размеры и слишком яркую форму. Что за мысли? О, я не

хочу их описывать, ведь на бумаге получится слишком пошло и гадко, на-

много хуже, чем на самом деле.

Линде, подлец, опять сидит в голове, и я сегодня раз пять ловила себя на

мысли о нем. Улыбалась невольно, а потом ругалась… Что это значит! Неу-

жели?.. Нет, что за вздор. Этого быть не может, «это» что-то другое, любо-

пытство, наверно. В сущности мысли мои не гадкие, не очень гадкие, но тема

не подходящая. Зачем я думаю о Линде, вспоминая при этом красивого брата

Диму (брата Лии А.) с синими ласковыми глазами и мечтаю о не сущест-

вующем и поэтому прекрасном.

Вообще, отношение у меня к ребятам не такое, какому бы следовало

быть, далеко не товарищеское, вернее, чувство к ним не товарищеское. Вер-

нее, чувство к ним не товарищеское. Оно сейчас выражается лишь в том,

Page 86: Nina Lugovskaya "I want to live"

86

чтобы быть с ними чаще, чтоб они обращали внимание на меня, даже вплоть

до того, чтобы я им нравилась. Почему я не испытываю это по отношению к

девчонкам? Надо уравнять отношения, но труднее всего прогнать мысли.

Почему я стала думать о Линде? Он уже давно не ходит в школу, ребята

последние дни распускали о нем всякие небылицы о том, что он «свихнулся»

и что его собираются отправить в «желтый дом». 30-го апреля Антипочка за-

ходил к Линде, а третьего дня мы с Ирой завязали с ним об этом переписку.

В шутку говорили, что пойдем к нему (к Линде) в гости. Однако шутка пе-

решла в серьезное дело, и мы, скрепив обещание взаимным рукопожатием,

решили, действительно, сходить к нему. Благо был предлог хороший, надо

было передать открытку с извещением Линде, хотя ее-то мы умудрились по-

терять.

И вот вчера, накатав открытку заново, мы спешно отправились с Ирой в

интересное путешествие. Долго ходили перед его домом, торчали на лестни-

це и, наконец, решились. «Линде здесь живет?» — спросила Ира у открыв-

шей дверь женщины. «Дима?» — переспросила та и крикнула в комнату:

«Татьяна! Дома Дима? Его девочки спрашивают!»

В коридор вышла невысокая женщина в синем коротеньком халатике, с

серыми большими глазами и симпатичным лицом. «Диму вам? Его нет дома»

— сказала она, и меня поразил недостаток ее произношения. Она, как гово-

рится, была картавая и выговаривала слова хотя и чисто, но с некоторым

трудом и сильно выпячивая нижнюю челюсть. Мы подали ей подложную за-

писку. В те немногие минуты разговора с матерью Линде я заметила в квар-

тире какого-то черного мужчину, похожего не то на еврея, не то на армянина,

называвшего ее Танюшей, а Ира заметила маленькую черненькую девочку.

Мамаша сказала нам, что Дима болел от переутомления: сначала спал

целые сутки, потом была сильная головная боль и слабость. К величайшему

нашему изумлению она сказала, что он был позавчера в школе и, не застав

завуча, ушел. «Как? Завуч все время была в школе» — сказала Ира. «Неуже-

ли? Неужели он меня обманул?» — воскликнула мать. У нее было странное,

растерянно-удивленное лицо, видно Димка не часто врал ей: «Я с ним пого-

ворю об этом. А сегодня он обязательно придет заниматься».

Когда мы собрались домой, она неоднократно предлагала подождать

Линде, который должен был скоро подойти. В этот день мы весь первый урок

ждали его, но Линде так и не пришел. «Так неужели он лжет своей матери?

Может быть он все время обманывает ее?» — думалось мне, но я не могла

поверить и не верю сейчас… Линде — и врет, это так не подходит к нему. А

от чего он переутомился? Не с простой же учебы.

<8 мая 1934>

10-го первый экзамен. Ну, и слава богу. Уж скорей бы все кончалось, на-

ступало лето. А зачем я жду лета? Знаю, что будет невыносимо и все же жду.

Школа заставляет забыть о себе и лишь в школе я чувствую себя веселой.

Page 87: Nina Lugovskaya "I want to live"

87

Римка носит волейбол<ьный мяч>, и мы все перемены играем. Забываешь

все: и страшные уроки, и свою тоску.

Вчера была с папой на «Роз-Мари». Веселая и бессодержательная вещи-

ца. Очень понравилась ария Джима, некоторые сценки немного волновали. В

общем, вынесла заключение, что я настолько отупела, что даже театры не

волнуют более.

<9 мая 1934>

Впечатления последних трех дней разнообразны и интересны. События

этих дней выбили меня из колеи обыденной жизни, заставили на минуту уви-

деть другую жизнь, ту, которая грезилась мне так часто. Я сама не жила этой

жизнью, но даже одно наблюдение за ней мучительно, а иногда приятно вол-

новало.

30-го апреля к вечеру я, Женя, Ляля и институтская их знакомая Нина

Покровская пошли в поле играть в волейбол. День заметно тускнел, и воздух

наполнялся сыростью. Когда мы вышли в поле, было немного прохладно.

Солнце уже не видно было за Воробьевками, и над рекой начинал подни-

маться туман. Мы облюбовали полянку между пашнями и начали играть.

Когда уже почти стемнело, из-под откоса показалась группа людей,

шедших от реки. Парни закричали нам: «Девочки, идите играть к нам!» Мы

были в нерешительности и отговаривали Лялю, которая доверчиво собралась

идти… «Идите, идите! Здесь хорошо на траве поиграем!». «Брось, Ляля, ви-

дишь, они хулиганят!» — говорила я и Женя.

Видя нашу нерешительность, парни решили пойти нам навстречу, и

один из них побежал через пашню к нам. Как Женя и Ляля потом говорили,

он оказался очень симпатичным, хотя я не рассмотрела его в темноте. Мы

спустились к реке и начали играть. Молодежь, присоединившаяся к нам, ока-

залось приехала на лодке. Они ушли, когда было совсем темно.

Голубовато-белый туман густой полосой висел над рекой, и в оврагах

Воробьевки были темные тени. На самом берегу разводил кто-то костер,

огонь казался ярко оранжевым. Правее мерцали огни построек и отражались

в чудно-спокойной светлой реке, в голубом тумане маячил воздушно-

вырезной высокий мост.

Мы сели на берегу и стали петь. И вдыхая свежий чистый загородный

воздух, слушая песни девочек, мне становилось тоскливо до слез. Хотелось

жить, как они, и невозможность этого злила и мучила меня. У противопо-

ложного берега проплыла моторка, и мы долго слушали, как ровные вееро-

образно разбегающиеся волны плескались о берег и будили застывшиеся от-

ражения.

А на следующий день, 1 мая, я решила идти на демонстрацию с Жени-

ным и Лялиным институтом. Так хотелось увидеть этот чуждый и интерес-

ный мир студенчества и девочкину группу, о которой так много говорили

они мне. Было немножко жутко входить в эти серые большие здания. Все мне

там нравилось, а школа казалась еще хуже и противнее.

Page 88: Nina Lugovskaya "I want to live"

88

Здесь были взрослые настоящие люди. Женя и Ляля каждый день гово-

рили мне о своих однокурсниках, и я, подробно зная их, невольно каждого

по-своему обрисовала в уме, каждого представила себе мысленно. Как это

всегда и бывает, образы моего воображения совершенно не совпали с дейст-

вительностью, но поэтому-то и было так интересно увидать живых людей,

которых знала лишь по рассказам.

Первой увидала я Наташу Корелову, девушку высокого роста, тонень-

кую, очень изящно одетую. У нее было смуглое лицо, каштановые волосы и

большие темно-карие глаза, не с ярким блеском, как я себе представляла, а

почти матовые. Она мне очень понравилась своей задумчивой серьезностью

и простотой, и никак не удавалось представить себе, что она бывает каприз-

ноцй, мучает и доводит до отчаяния своего возлюбленного студента Володю.

В коридоре у столовой Женя показала мне «Игрека», который одно

время им очень нравился. Он оказался большим, довольно неуклюжим, мо-

лодым человеком с круглым лицом и большими очками. Уже находясь в пу-

ти, во время долгих томительных стоянок я начала рассматривать Жениных и

Лялиных товарищей. В их группе наиболее красивыми были: Лия Аксельрод

(голубоглазая Венера с первого раза бросилась мне в глаза, а потом, когда я

присмотрелась, то кое-что мне не понравилось в ее лице), ее подруга Лина,

маленькая очаровательная девушка с пепельными пушистыми волосами и

синими глазами, «кошечка», как звали ее в группе. Мила, третья бузила и ху-

лиганка, уже не так понравилась мне…

Из ребят особенно выделяется Андрей Б., высокий стройный молодой

человек с гордой красивой головой, голубыми глазами и несколько надмен-

ным красивым лицом. Очень симпатичными показались мне: Жорка, украин-

ский парень с карими «лохматыми» глазами, как говорит Ляля, и хорошей

простой улыбкой, и Коля Н., веселый и чудной, с русским лицом.

Сначала сопровождал наши колонны Дима, брат Лии. Я, по своей гадкой

боязни встречаться глазами с людьми и по близорукости, не успела рассмот-

реть подробно его, но все же можно сказать, что он очень красив. Он был в

ярко синей рубахе и высокой фуражке, из-под которой светились большие и

глубокие-глубокие голубые глаза. Он все время проводил около Лины и ук-

рашал ее голову откуда-то добытыми синими и малиновыми бумажными

лентами. У него был прямой нос и правильные крупные улыбающиеся губы.

И глаза во время улыбки становились лучистыми, удивительно ласковыми и

почти нежными. Он удивительно красив.

<18 мая 1934>

Лень и апатия все больше одолевают меня. Писать бы и сегодня не со-

бралась, если бы не вчерашняя история. До сих пор не могу отвязаться от

мысли о ней. Вчера часов в восемь пришла Ксюшка. Собирались взять мяч и

идти к Ире играть. Да уж и пошли было, но тут почему-то зашел у нас разго-

вор с Женей о школьных ребятах. Ксюшка возьми и ляпни ей: «Я знаю, кто

бегает за Нинкой». Я засмеялась: «Ну, за мной, положим, никто не бегает,

Page 89: Nina Lugovskaya "I want to live"

89

вот за тобой бегают». Ксюшка продолжала: «Высокий такой». «Какой, какой,

блондин или брюнет?» — спросила Женя. «Блондин с голубыми глазами».

Я начинала злиться, но еще старалась отшучиваться и еще смеялась. Од-

нако Ксюшка слишком увлеклась и вошла в свою роль. «А знаешь, как его

зовут?» — спросила она Женю. Я оглянулась и погрозила ей кулаком, от

смеха ничего не оставалось. Я требовала, чтобы она молчала, а она не слуша-

лась. «Красивое как будто имя, Левой его звать». Я оторопела чуточку. Пер-

вый раз назывались именами наши ребята при сестрах.

Что мне было делать? Еще раз засмеяться и идти гулять? Но ведь это

гадко с ее стороны, это почти подло. И я почувствовала, что после этого

нельзя как-то оставить все по-старому, что как-то надо выказать свой про-

тест, как-то надо проучить вольную и неправдоподобную шутку Ксюшки. Я

бросила мячик в угол и зло сказала: «Я не пойду, иди одна». Я, действитель-

но, здорово разозлилась. Потом села у стола и начала читать.

«Нина, помирись» — сказала Женя, — а то я серьезно что-нибудь поду-

маю. Это на минуту поколебало меня, и я бросилась было возвращать Ксюш-

ку, но она уже ушла, а я потом ругала себя за эту попытку примирения. Я хо-

тела было взяться за что-нибудь, но не могла. Как иногда пустяшный случай

может вышибить человека из колеи. Я не могла сидеть дома и ушла.

Зашла к Ире, но ее не было дома. Настроение было ужасное. Несколько

раз пыталась ложным рассуждением доказать, кто же из нас прав. Могла ли

Ксюшка говорить это и могла ли я разозлиться? Но мысли разбегались. Я хо-

дила, ни о чем не думая, тоскливо и скучно, несколько раз заходила к бабуш-

ке и к Ире и с досадой говорила себе, вспоминая все это: «Глупо. Как все

глупо вышло!. Разозлилась бы я, если б Ксюшка назвала кого-нибудь друго-

го, ну, хотя бы Тольку?» Я долго думала над этим, Не сказалось ли тут мое

несколько неравнодушное отношение к Левке, моя некоторая симпатия к не-

му? Да, я, пожалуй, не обратила бы внимания, если б Ксюшка назвала кого

другого. Однако, как глупо все вышло. Думала, что ночь успокоит меня и на

утро я встану свободной. Да, нет, на этот раз не удалось.

Тоска, скука по-прежнему. За географию так не хочется браться, а завтра

экзамен. Мама звала гулять, так я не пошла. Не хочется ужасно. Что я буду с

ней и папой делать? А папа еще начнет свои мучительно логичные наставле-

ния. Последнее время я просто не выношу его. Злюсь на каждое его слово,

говорю грубости и колкости и как ни обещаю себе исправиться — ничего не

выходит.

Отчасти поэтому мне все страшно опротивело, не могу сидеть дома, ку-

да-то тянет подальше. Заниматься стала совсем мало, читать почти не читаю.

Скучная и злая все время, в жизни мне не повезло. Часто я спрашиваю саму

себя: «А может все люди такие же, может у всех одна и та же тоска?» Но все-

гда мне вспоминается Пушкинские Ольга и Татьяна, и я почти становлюсь

уверенной, что бывают счастливей меня.

Недавно была на улице. Жаркий летний день сегодня. Пахло до душно-

ты и хорошо. Женя, Ляля за городом. Мама с папой на Воробьевках. А меня,

кажется и не тянет никуда, а дома невыносимо. Сидишь настороженно, при-

Page 90: Nina Lugovskaya "I want to live"

90

слушиваясь к шагам и голосам на лестнице. Каждую минуту могут прийти из

домоуправления или из милиции справляться на счет папы. Неприятно.

Собралась было совсем к Ире, да потом раздумала. Зачем? Все там как-

то чуждо и недружелюбно, а Ксюшки, своего человека, нет. Почему мне

скучно с Ирой? Почему мне противны ее занятия? Я, кажется, поднялась

выше ее, мне не интересно танцевать фокстроты, гадать на мальчиков и про-

водить время в пустой болтовне. Хочется интересного серьезного общества,

интересной беседы. Этого я никогда не найду, но о чем мечтаю — о красивой

любви. Как глупо! А тоска, тоска грызет, пусто как-то в душе и в то же время

тяжело и гадко. Что же мне делать? Так прожить всю жизнь?…

Так. Завтра экзамены. Я ничего не учу. Да и кто сейчас учит? Ребятушки

где-нибудь гуляют. А хорошая подобралась наша полгруппа, на которую мы

разошлись на время экзаменов. Я, Ира, Зина, Ксюша, Рима, Лиза К., Муся,

двое девочек и все ребята. Весело и дружно. Я замечаю, что на меня плохие

тяжелые настроения находят периодами. Сейчас как раз начался этот период.

Я даже и в школе начинаю скучать. Плохой признак. Ах, скорей бы кончить

школу, скорей бы.

Небо нынче ясное-ясное и ветра почти совсем нет, а у меня даже окно

закрыто. Чем стряхнуть с себя эту тоску? Если придет Ксюшка… я ее выго-

ню или просто не открою, да она, наверно, тоже на даче. А больше некому

прийти, и значит целый день нынче беситься в тоске. Бр-р-р-р. Сейчас, чтоб

чуточку рассеяться, взялась даже платья на себя примерить. Серьезная де-

вочка!

Последнее время мы с Ксюшкой были очень дружны. Что нас связыва-

ло? Она веселая, а я стараюсь быть веселой. Обе ругаем женщин: о женщи-

нах я, вообще, очень низкого мнения и, в первую очередь, о себе, а мужчин

хотя и ненавижу часто и считаю за подлецов, но все-таки уважаю их за осо-

бенный практический склад ума, за сметливость и уменье жить.

<20 мая 1934>

Насколько вчерашние экзамены проходили скучно и неудачно, настоль-

ко сегодня все вышло хорошо и весело. Сдала биологию и географию. После

школы пошла играть в волейбол к Ире. У меня теперь привычка ходить к

ней, а дома по вечерам не могу сидеть и совсем не берусь читать. У Иры был

какой-то мальчик (Вова) лет так 16, может быть, 17, довольно симпатичный и

зеленоглазый.

Я и Ксюшка, как ни глупо это, хохотали все время, не могли взглянуть

друг на друга, чтоб ни фыркнуть, и были непростительно невежливы. Не

знаю, почему было так смешно и не по себе, и хоть изредка говорила себе,

что надо сдержаться, но не могла. У Иры хорошо. Отдыхаешь и веселишься

от души и в некоторой степени находишься на даче. Я часто играю с хоро-

Page 91: Nina Lugovskaya "I want to live"

91

шенькой и голубоглазой Аленушкой 57 и еще одной девочкой Тасей, и они

любят меня.

Вечером к нам вышел Бучинский, мужчина лет 30, худощавый и некра-

сивый страшно, но очень остроумный. Ну, здесь мы, конечно, спасовали и

уступили первенство Ире. У меня в последнее время появляется подозрение,

что Ксюша и особенно Ира отдаляются от меня, как-то враждебно и нехоро-

шо относятся ко мне и часто подсмеиваются. Мне кажется даже, что частень-

ко мое присутствие тягостно Ире, а понять, почему и когда, не могу.

Все это было вранье о Линде, когда говорили, что он уехал. Вчера виде-

ла его в школе, не успела взбежать по лестнице в класс, встретившиеся де-

вочки крикнули: «Нина, иди Линдочку смотреть». «А, Линде, иду, иду». Он

стоял в коридоре и разговаривал с А.В. и нашим групповодом. Мне показался

он выросшим и похудевшим. Белая рубашка здорово шла этой серьезной и

умной роже. Когда он спускался вниз, то покраснел, проходя мимо наших, и

быстро побежал по ступенькам. Ребята неоднократно говорили Ире, что, мол,

иди, тебя Линде ждет. Из этого я заключила, что он чуть приглядывался к

ней. И понятно.

<27 мая 1934>

Осталось только два экзамена и… все. Затем лето. Я его жду, но зачем?

Сегодняшний и вчерашний день, которые я совершенно не занималась (хотя

и следовало бы), показали мне, каково будет лето. Такая тоска и скука! Какой

ужас провести все лето в Москве! Что я буду делать? Эти два дня с особен-

ной силой чувствую, как неприятно быть одинокой. Ксюша уезжает за город

и нынче зашла ко мне. Ну, что ж, поговорили с ней о всяких непроститель-

ных гадостях и разошлись. Удивительно, как я поддаюсь ее влиянию, да не

то, что поддаюсь, а просто каждый раз их чувствую.

<1 июня 1934>

Кажется, что совсем недавно я с горечью думала, когда же я доучусь до

7-й группы, когда же я кончу семилетку, и это казалось далекой, чуть ли не-

сбыточной мечтой. И вот теперь это действительность. Я перешла в 7-й

класс. Но это уже не радует и не волнует, не радует и близкое окончание

школы. «Зачем? — спрашиваю себя. Дальше опять то же самое беспросвет-

ное учение: сначала десятилетка, потом ВУЗ… И что будет, когда я окончу

его? Поступлю работать? И это будет еще худшее время, ведь когда учишься,

все-таки на что-то надеешься…

Я не верю своим мечтам, и это хорошо. Я определила свою будущность,

она очень обыкновенна и проста. А мечты — это совсем другое, это не

жизнь, а отдаление от жизни, просто отдых… У меня теперь просто потреб-

57

Младшая сестра Ирины.

Page 92: Nina Lugovskaya "I want to live"

92

ность мечтать время от времени. Нет разнообразия в моих мечтах, они всегда

одни и те же, с небольшими лишь вариациями и изменениями, но я с упоени-

ем переживаю свои мечтания, разговариваю там, чувствую все. И в них я со-

всем другая, которой никогда не буду в жизни, но лучше, конечно.

Скучно мне! Апатия почти совсем поглотила меня, изредка вырвусь и

опять сдаюсь, стараясь создать покой и не позволять себе думать о чем-либо.

В душе как-то пусто, и чем заполнить эту пустоту, я не знаю. Вчера ходила в

школу за учетными карточками. Отметки почти все отличные, однако в

ударницы не попала из-за отсутствия общественной работы. Жаль. Собира-

юсь на будущий год совсем не заниматься и, если не передумаю, будет очень

хорошо.

В школе нас продержали часа три с лишком, но время прошло весело и

быстро. Групповод пристроила нас к делу, и мы с час работали. Встретила

Левку, по той же причине явившегося в школу. Не могу я перебороть к нему

какого-то другого чувства, чем к другим. Нравится он мне? Наверно. Но это

совсем не похоже на прошлогоднее чувство: то было гораздо сильнее и опре-

деленнее, оно окончательно еще не изгладилось, а перешло в нынешнюю

симпатию, которая выражается в желании чаще видеть его, говорить с ним,

иметь какое-нибудь связывающее нас дело.

Совсем другое чувство сейчас у меня к Линде. Он часто мне просто ан-

типатичен, я не хочу ни разговоров с ним, ни встреч, но всегда мне как-то

хочется вести себя в его присутствии так, чтобы он был обо мне высокого

мнения, чтоб считал меня выше других девчонок. Недавно я встретила его на

улице. Это было 29 мая. Я ходила сдавать химию и в начале десятого воз-

вращалась обратно. Всецело была занята мыслями о ней. Недалеко от дома

подумалось о Линде: «Как бы мне не прозевать его — подумала я. — Я ведь

никого не вижу на улице». Подумала и забыла. Опять в мыслях вертелась

злополучная реакция, из-за которой я поплавала на испытаниях.

Не обращая внимания на прохожих, быстро шла вперед. Я никого не ви-

дала, но вдруг почувствовала, что кто-то совсем рядом прошел мимо меня. Я

быстро оглянулась. Это был Линде. В коротких штанах и тюбетейке он ка-

зался даже несколько неуклюжим. Я несколько раз оборачивалась и все улы-

балась. Жаль, что я не увидала его в лицо. Я бы и вовсе не заметила его, если

б он не прошел так близко. Он, наверно, если заметил меня в последнюю

минуту и потому чуть не наткнувшись, резко рванулся в сторону. Это-то

движение я и заметила.

Я теперь не ненавижу школу. Она заставляет забыть о себе и увлечься.

Вчера с удовольствием пробыла в ней, посмотрела на знакомые лица. За год

всех успела переузнать. Несколько раз встречала Максимчика, красивого

парнишку из седьмой группы, Да, вот действительно красивый парень, но,

кроме того, он и хороший парень. Вчера он был в черной рубашке, которая

очень идет ему и оттеняет большушие серые глаза и курчавый вихор волос.

Глаза его не всегда смеются, как у Левки, я их как-то видела внимательно

серьезными, когда он сидел в классе. Вчера он был очень хорош и частенько

попадался нам, бегая с ребятами.

Page 93: Nina Lugovskaya "I want to live"

93

Ах, как жаль, что я близорукая. Сколько мне надо времени, чтобы как

следует рассмотреть лицо. А до чего должно быть приятно быть красивой.

Это ощущение наполняет гордостью душу, заставляет высоко поднимать го-

лову и смело смотреть на людей, зная, что тобою восхищаются, а не прятать-

ся в ожидании насмешки. Помню, мама как-то сказала, что от красоты тоже

частенько бывают страдания, но что эти страдания по сравнению с тем сча-

стьем, которое дает красота! Крупинки горя затопляются и растворяются в

нем. Я люблю красивых, люблю созерцать красоту, подолгу рассматривать,

изучая каждую черточку лица, каждый отдельный блеск глаз.

Я начинаю теперь в корне меняться, одиночество уже не влечет меня, а

тяготит, хочется жизни и действия и мечтания уже не удовлетворяют. Но

здесь, в своем стремлении я наткнулась на одно препятствие — отсутствие

новых знакомых. У меня их нет совершенно. Ксюша, Ира и все. Ведь это до

смешного мало.

Сегодня Ира принесла мне молодого, еще желторотого воробушка. Как я

была по-детски рада. Целый час возилась с птенчиком. Пробовала кормить

его и поить. Он ничего не ест, и положенная ему в рот пища так и остается

лежать там. Он или еще очень мал, а скорей всего просто ослаб. Все время

спит в устроенном для него гнездышке и, наверное, к утру помрет. А мне бы

так хотелось воспитать его.

Несколько таких маленьких радостей и забот, и я буду счастлива. Я ока-

залась не какой-то особенной, а самой обыкновенной женщиной. Теперь я

понимаю желание женщины иметь детей — это просто стремление создать

себе счастье, заполнить как-то гнетущую невыносимую пустоту души.

<4 июня 1934>

2-го числа был в школе выпускной вечер. Это было страшно весело. Все,

начиная с торжественной части, шло очень оживленно и интересно. При объ-

явлении премировавшихся педагогов мы с энтузиазмом хлопали и были

очень рады, затем премировали ребят. На этом окончилась торжественная

часть, пришел конферансье, неудачно все остривший, потом начались раз-

личные художественные номера.

В антракте я и Ксюшка купили себе на пару пирожок, а все остальное

время шлялись по школе. Было как-то приятно и легко от ощущения, что все

свои, знакомые. С удовольствием осматривала лица ребят и девчонок, и все

казались какими-то хорошими, добрыми… Натолкнулись на Максимова, ко-

торый остригся наголо и ужасно подурнел, подурнел до неузнаваемости.

Ю.И. была очаровательна, уже несколько дней, как она постриглась и очень

помолодела, и в своей белой кофточке и серой юбке на помочах походила

более на молоденькую девушку… Во время представления она стояла вместе

с заведующим и смеялась, как девочка, и все что-то к нему оборачивалась,

заставляя нас посмеиваться.

Нам было весело от сознания своей молодости, какой-то неясной мощи

во всем теле, от страстного желания жить. Домой расходились веселые и,

Page 94: Nina Lugovskaya "I want to live"

94

пожалуй, даже счастливые. Вчера же изгрызла скука. На улице целый день

шел дождь и было по-осеннему холодно. Невольно все время вспоминала

школьный вечер, и почти досадовала, что рассталась со школой на целых три

месяца.

<9 июня 1934>

Последние месяцы мы с Ксюшкой были очень дружны. Но ничего не

бывает вечно на земле, пришел конец и нашей дружбе, которой я иногда да-

же тяготилась. Пишу «пришел конец», потому что уже точно решила порвать

с ней и безразлично, каким образом: тихо и благородно путем письма, кото-

рое я отослала сегодня утром, или путем ряда объяснений, если она будет

приставать. У меня сравнительно мало злобы лично к ней, но лишь вспомню

о происшедшем, такая поднимается досада и обида на всех из-за того, в чем

никто не виноват и менее всего я сама.

Произошла наша размолвка вчера у Иры. Мы в это время сидели на ска-

меечке. Я, зажмурив глаза и потирая их рукой, сказала: «Что-то глаза болят,

вероятно, от того, что я руками играла». «Почему у тебя все глаза скосило?

Наверно, как-нибудь веткой…» — смеясь, воскликнула Лена. «Ну, довольно,

довольно, без лишних шуток» — перебила я ее. «Что без шуток? Косая ты»

— как-то нагло и грубо проговорила Ксюша. «Замолчи же, Ксюша!» — не-

терпеливо и смеясь крикнула еще одна девочка. «Что же молчать, если она

такая?» «Не все же можно говорить, что думаешь» — заметила та же девоч-

ка.

Я была очень благодарна ей, что хоть отчасти она поняла меня. Насту-

пило мучительное молчание. Я сидела, согнувшись и все еще прикрывая ру-

кой глаза, и чувствовала, что начинаю краснеть. Обида и оскорбленность

поднимались во мне. Скоро после этого я с Ирой, которая, к счастью, не слы-

хала данного разговора, пошли посмотреть время и оттуда, ни с кем не про-

стившись, я удрала домой. Мне было обидно и больно, и я еще тогда твердо

решила, что порву с Ксюшей.

Сегодня я из-за этого обречена сидеть дома, так как у Иры боюсь встре-

тить Ксюшку. Настроение плохое. Хочется на улицу, подальше от себя… Не-

бо сейчас ясное, светло-голубое, а на западе желтовато-розовое. Над туман-

ными Воробьевками повисли золотисто прозрачные и светлые облачка…

<10 июня 1934>

Опять тоска… Она меня и никогда не оставляла. Однако с утра впасть в

такой пессимизм — дурной признак. Мне грустно… Что надо сделать, чтоб

избавиться от этой грусти? Чего я хочу? Я хочу забыться, не чувствовать, не

думать… Быть счастливой невозможно, потому что все, решительно все уве-

личивает мою тоску. Сейчас мама принесла букетик полевых колокольчиков.

Нежно лиловые, с тонкими до прозрачности лепестками на стройных высо-

Page 95: Nina Lugovskaya "I want to live"

95

ких стебельках, они красиво рассыпались в бокале, наклоняясь изящными

головками. Легкий медово-сладкий запах распространяется по комнате…

А мне еще грустней и, смотря на них, я чувствую, что напрасно теряю

время, что сейчас мне надо было бы быть где-нибудь на даче и рвать, рвать

эти чудно-прекрасные лиловые колокольчики. Почему-то ярко вспоминается

картина, когда-то и где-то увиденная мною. Жаркий и душный день, горячее

и ликующее солнце, небо, знойно-синее с кучевыми белыми облаками. Поле.

Бугры и ложбины с высокой колыхающейся травой, кое-где группы березок

и осин и всюду эти чудные лиловые колокольчики, высокие, с красивыми

цветочками… и ветер качает их и перемешивает с травой…

Дней 4-5 тому назад мама сказала мне, что нас с ней приглашает к себе

один знакомый наш К.58 в Смоленскую губернию. Дача? О, как я была рада! Я

ликовала. Ничего, что там нет леса и реки — обойдусь и без них. Зато вы-

рвусь из города, далеко и к нашим людям. Я не хотела никаких удовольст-

вий: ни сбора грибов и ягод, ни купанья… Мне только надо забыться, и жгу-

чее желание на минуту заставило забыть логику, появились мечты. Я хотела

рисовать, писать целыми днями.

А потом пришло раздумье, тяжелое и мучительное. Я скоро перестала

обманываться и поняла, что будет там опять тоска, гнетущая пустота. В душе

и страстное желание чего-то: жизни и счастья. И там загрызет скука, и там

мукой наполнятся долгие дни. Не буду ничего делать, потому что не люблю

и ленюсь. Но среди этих логичных жизненных рассуждений нет, нет, да про-

мелькнет горькая мысль: «Но неужели и там будет тоже самое? Хоть одно

лето провести вполне счастливо». Наплывали мечты, и не верилось в плохое.

Так все время. Вчера и сегодня особенно плохое настроение под впечатлени-

ем Ксюшкиных шуток. Как-то грустно и скучно. Эх-хе-хе! Целый век буду

хандрить, уж такой человек.

Сегодня вздумала писать букет, да, разумеется, ничего нет вышло. Ко-

локольчики все время мучают, «колокольчики мои, цветики степные, что

глядите на меня, темно-голубые»…

<14 июня 1934>

Последние дни провожу довольно весело. Каждый вечер хожу к ире иг-

рать в волейбол и балуюсь с Аленушкой. Как-то недавно Ира зашла ко мне, и

я в порыве откровенности дала кое-что ей прочесть из своего дневника,

впрочем, до того невинное, что, пожалуй, не жалею об этом. Довольно долго

разговаривали с ней. Вспоминали Линде, и Ира уверяла, что на будущий год

обязательно начнет с ним знакомство. После таких дружественных бесед мне

всегда как-то хорошо и легко.

Ужасно тянет в деревню и, чем лучше день, тем отрадней и ярче воспо-

минания полей и лесов. Так нестерпимо тянет туда. В начале этого месяца я с

58

Речь идет о Клочкове Сергее Михайловиче, левом эсере, к этому времени вернувшимся из ссылки в

Москву.

Page 96: Nina Lugovskaya "I want to live"

96

мамой ездила в Богородское, где живет моя тетя 59 с детьми. Целый день гу-

ляли. И там был лес, настоящий лес с большими ароматными соснами и не-

проходимыми зарослями кустов. Я даже печально пожалела тогда, что в де-

ревне, куда мы едем, нет леса. Однако не хочется сейчас думать, что там бу-

дет скучно, и я непростительно мечтаю о далеких прогулках по окрестностям

и ночевками в поле с каким-нибудь молодым веселым спутником.

<20 июня 1934>

Каждый день собиралась взяться за дневник и все-таки до сих пор не

взялась. И свободные на первый взгляд дни проходят незаметно и в мелочах.

Последнее время начала вязать носки и проводила за этим невеселым заняти-

ем целые часы. Долго путала, распускала, вязала снова, но упрямо стреми-

лась кончить дело. Однако сегодня плюнула и бросила вязать и сама этому

рада, так как сразу же стала свободна.

Погода хорошая, и тянет к Ире, но решилась взяться за дневник. Сего-

дня несколько раз проходили грозы; воздух свеж и чист; небо светлое, а по

краям томятся темносерые, причудливо нагроможденные друг на друга тучи.

Подолгу мечтаю о деревне и хоть сама знаю, что мечты мои глупы и несбы-

точны, но расстаться с ними не хочется.

Вчера встречали челюскинцев, пассажиров парохода «Челюскин», за-

тертого во льдах; людей, проведших на льдине долгие десятки дней в тяже-

лой работе, с мучительным ожиданием возможной гибели в океане. Весь мир

следил за ними… И многие, очень многие не надеялись на их возвращение.

Но они вернулись и вернулись благодаря кучке отважных летчиков, риск-

нувших в страшно тяжелых условиях совершить полеты на затерянную среди

торосов льдину.

В Москве челюскинцам и летчикам готовили триумфальный прием. Ни-

когда, ни на одном празднике не кричали с таким энтузиазмом и воодушев-

лением «Ура!», как при встрече этих людей. Меня нестерпимо тянуло на

Красную площадь и, слушая радио, мне почему-то хотелось плакать от сча-

стливого ощущения симпатии к великим героям и от какого-то непонятного

чувства: от желания принимать участие в общем торжестве; влиться в спло-

ченную взволнованную массу; со всеми вместе кричать горячее «Ура!», — и

от невозможности этого.

Весь день по радио только и говорили о челюскинцах. Вечером я решила

пойти встречать летчика Слепнева, который живет поблизости. На улице со-

орудили высокую арку, украсив ее гирляндами красных лент и цветов и по-

весив портрет Слепнева. Часов в восемь вечера начал собираться народ.

Приехал грузовик, на котором установили стол, обтянутый красной матери-

ей. Около десяти часов народу набралось страшно много. Сплошная масса

сжатых тел тянулась по бокам улицы, оставляя посередине широкий проход.

Толпа волной то подавалась вперед, то отступала, и не было никаких сил

59

Келлер Софья Васильевна.

Page 97: Nina Lugovskaya "I want to live"

97

сдержать ее движение. На одном из балконов установили прожектор. Все

было готово к приезду летчика, но… он не приехал.

С досадой уходила я оттуда, но в то же время с каким-то невольным ра-

достным чувством. Почему? Мне стало страшно за ту возможную толкучку,

которую способны были устроить неорганизованные толпы людей. Я почти

была уверена, что не обойдется без несчастных случаев. Встречу Слепнева

отложили на сегодня.

<21 июня 1934>

Вчера все-таки была на встрече Слепнева. Я затащила с собой Женю,

Лялю с их подругой Покровской, и поэтому время ожидания мы провели до-

вольно весело. Опять была страшная толкучка и давка, но до приезда Слеп-

нева все-таки было сносно стоять. Часов в девять с трибуны раздались голо-

са: «Едет, едет! Тише». Толпа зашелестела и стала умолкать. Между двумя

рядами людей проехали две легковых машины и остановились неподалеку от

нас. Жадная толпа хлынула вперед.

Под звуки одной распространенной песни приехавшие летчики вылезли

из автомобилей и пошли к трибуне, сопровождаемые криками «Ура!» и ап-

лодисментами. На мостовую летели цветы. Я заметила летчика Слепнева

только тогда, когда он начал говорить. Слов не было слышно, но я жадно тя-

нулась вперед, чтобы увидеть невысокую плотную фигуру в синем костюме

и голову летчика. Он изредка поворачивал лицо в нашу сторону, тогда я ви-

дела его мужественные твердые черты и белую форменную фуражку.

Митинг кончился скоро, и Слепнев уехал к себе. Я не побежала за тол-

пой к его дому, а повернула было к себе, но почему-то страшно не хотелось

домой, не могла я идти и к бабушке. Настроение было ужасное, и я долго не

могла дать себе отчет в причине этого и в неопределенной и раздражающей

тоске ходила по улицам. Несколько раз подходила к воротам «его» дома,

смотрела на «его» портрет, читала на газоне написанные цветами слова

«привет тов. Слепневу». Все это как-то трогало и волновало.

Наконец вошла во двор, у парадного все еще стояли автомобили, укра-

шенные гирляндами листьев и цветов. Здесь толпились ребята и женщины. Я

потолкалась среди них и пошла обратно, сосредотачиваясь в мыслях: «Поче-

му мне скучно? Почему мне грустно?» Много всего лезло в голову. Личные

мои ежедневные интересы казались такими мелкими и глупенькими, вся

жизнь моя до пошлости глупой и противной. Так жить казалось невозможно,

надо делать подвиг, надо прославиться…

Вообще, я сама не знала, что тогда хотелось мне. Славы? Нет, она не

нужна была мне. Путешествий, подвигов? Нет. Мне хотелось просто еще ра-

зок вблизи и как следует взглянуть на Слепнева, ради которого столько тер-

пела, о котором столько думала. Когда немного успокоилась, то стало груст-

но и обидно.

Page 98: Nina Lugovskaya "I want to live"

98

<23 июня 1934>

Часто вспоминаю челюскинцев и летчиков. Воспоминание о них приво-

дит в восторг. Останавливаюсь около каждой витрины, чтобы взглянуть на

Шмидта, Слепнева и др<угих>. Внимательно рассматриваю лицо этого лет-

чика60, и с каждым разом оно все сильнее нравится — это мужественное, кра-

сивое лицо с большими светлыми глазами, как-то тревожно расширенными.

Как-то вечером слушали по радио передачу фильма «Встреча челюскин-

цев в Москве». Гудела бесконечным «ура» Красная площадь, неслись речи с

трибуны, а мы с Женей, воодушевленные и улыбающиеся, жадно ловили ка-

ждое слово героев. А потом вспомнились те трое, которые в туманный день

улетели в стратосферу. О них забыли. Наше правительство не любит гово-

рить о неудачах. Оно хвалится лишь и не скоро, а может быть, и никогда не

вспомнятся доблестные имена Васенко, Федосеенко и Усыскина.

27-го уезжаю из Москвы. Радость сменилась сомнениями и опасениями.

И что-то все настойчивее говорит, что и там не укроюсь от своей тоски. А

ехать все-таки хочется. Недавно с Лялей была в Третьяковке и почти разоча-

ровалась в художниках. Шишкин и Левитан не произвели впечатления, и я с

тяжелым сердцем гуляла по залам. Однако некоторые картины хороши и вре-

зались в память. «Больная» Поленова, у которой мы долго стояли с Лялей,

картина Куинджи и немногие другие.

<23 июня 1934>

24-го и вчера было ужасное настроение. Такая хандра и тоска напала…

Почему? А черт знает! Уже как-то не радовала дача. А вчера даже стало жаль

всех привычных городских интересов и радостей, от которых так неожидан-

но надо оторваться. Не узнаю больше ничего о институте Жени и Ляли, и как

они сдали, не услышу ничего о челюскинцах и летчиках.

Вчера вечером зашла Ира, и я, кажется первый раз в жизни, поговорила

с ней по душам. Мы сидели на кровати и болтали. Вспоминали школу, Лин-

де… И когда она уходила, мне было легко и приятно, и опять не захотелось

уезжать. Но завтра еду. Когда же рассеется тоска? И мне станет легко, весело

и захочется жить. На улице дождь, а мне скучно и гадко. Самое поганое на-

строение, когда ждешь чего-то нового, уже начинаешь о нем мечтать, а ста-

рое еще не кончилось и оно подчас дорого. И эта двойственность мучает и

раздражает.

<5 июля 1934>

Хочется так много-много написать, но хватит ли терпения? Сейчас лежу

в траве около дома. Ветер такой, что может сорвать крышу, и так и свистит в

ушах. Я нарочно ушла из дома, чтобы опять наслаждаться природой. Кругом

60

Имеется в виду летчик Слепнев.

Page 99: Nina Lugovskaya "I want to live"

99

дома поле, поле и поле. Далеко на горизонте видна деревушка, в полуверсте

от нас расположены одинокие дворики и лишь вдали ярко зеленеют моло-

денькие курчавые березки. Это лесок. С ним рядом еще и еще березки в лож-

бинах и на бугорках. Поля засеяны рожью, овсом и ярко, ярко-зеленым бурь-

яном. Кое-где он уже начинает цвести нежными лиловатыми цветочками.

Я никогда не жила в поле. И теперь истинно наслаждаюсь: такое приво-

лье и такой широкий простор. Я долго не могла привыкнуть к его ослепи-

тельному свету. А но почам синяя полутень не пугает, а тянет…

<8 июля 1934>

Как и всегда, записи делать неохота, и они поэтому странно отрывочны

и почти бессодержательны. Если начать подробно описывать мой приезд в

деревню и поездку на поезде, то выйдет, пожалуй, слишком долго и скучно.

Ну, а все же попробую.

Помню день нашего отъезда из Москвы, 27 июня, был ужасным по му-

чительному моему настроению. С утра я поехала в центр покупать краски и

кой за чем с мамой в магазины. Одна упорная мысль сверлила мой ум: челю-

скинцы. Я жадно заглядывала в витрины магазинов, чтобы лишний раз по-

смотреть на портреты героев и в особенности, надо в этом сознаться, на

портрет Слепнева.

Раньше я смеялась над сентиментальными девочками, влюбленными в

интересных героев и знаменитостей. Но чем же лучше их оказалась я? Если у

меня «это» и не было влюбленностью, то что-то уж очень близкое к этому.

Страстное желание видеть его уже не на портретах, а наяву, увеличивалось у

меня с каждым днем.

А в этот последний день пребывания в Москве я с особой и постыдной

надеждой оглядывала пристально людей в белых высоких фуражках со знач-

ками, разбирать которые я не умела, и поэтому моему осмотру подвергались

и моряки, и летчики, и целый ряд людей других специальностей. На шумных

улицах — Петровки и Кузнецкого моста — беспрестанно мелькали белые

фуражки, и я пристально вглядывалась в мужские лица своими близорукими,

в трех шагах ничего невидящими, глазами.

Я ругала себя, давала слово не делать больше этого и, краснея от стыда

за себя, упорно вертела головой. На Смоленском рынке, когда мы с мамой

быстро бежали к трамваю, мимо прошел высокий человек в форменном си-

нем пиджаке и такой знакомой белой фуражке. Меня охвалито такое волне-

ние при виде красивого профиля и голубых больших глаз, что я, забыв все на

минуту, резко обернулась к нему, почти столкнув с ног какую-то девочку.

Он шел быстро, и очень скоро я могла видеть только белую яркую фу-

ражку. «Бежать за ним» — промелькнула внезапно мысль, но рядом шла ма-

ма, которой невозможно было объяснить подобный поступок, да и с останов-

ки уходил трамвай. Кто это был? Я до сих пор не знаю, так как знакомое

только по портретам лицо Слепнева, в сущности, было мне совсем незнако-

мо. Вечером часов в семь приехала мама, и только тогда начались наши сбо-

Page 100: Nina Lugovskaya "I want to live"

100

ры. Я была почти уверена, что мы не успеем, но все же мы успели и в начале

десятого выехали на вокзал.

Оказалось, поезд должен выходить в час ночи. Бесконечное ожидание на

протухшей пыльной мостовой… Стоя у высокой каменной стены, я рассмат-

ривала людей, проходивших мимо и расположившихся в очереди. Это было

жалкое ободранное простонародье, крестьянство, и среди них я чувствовала

себя особенно чужой, хотя и любила их. Частенько встречались пьяные субь-

екты с матерщинной руганью.

Ходя по вокзалу и разузнавая, как и что, мама случайно узнала, что дети

до 15 лет проходят в детскую очередь. Я была страшно рада этой неожидан-

но появившейся возможности без толкучки и как следует устроиться в ваго-

не. В этот день нам первый раз повезло. В вагоне мама заняла верхнюю пол-

ку и первую половину пути спала на ней.

Я сидела внизу, у открытого окна, и слушала неприхотливые разговоры

соседей, а потом, когда вагон заснул, уселась на столике и, высунувшись в

окно, смотрела кругом, иногда чуть дремля, почти ни о чем не думая и испы-

тывая какое-то ощущение отдыха и спокойствия.

Лишь под утро влезла я на полку, но не заснула совсем, а так валялась,

закрыв глаза, и прислушивалась к отдельным голосам. Из всех пассажиров

нашего вагона, кажется, одни мы были интеллигентами и ехали «на дачу», и

мне было мучительно стыдно перед этими полуголодными людьми, которые

не знают ни минуты отдыха.

<13 июля 1934>

Треть месяца прошла… Через полмесяца мы едем в Москву. Ну, об этом

еще рано думать. Сейчас живу в настоящем, если не считать обычных мечта-

ний, от которых не могу отвязаться и на которые не стоит обращать внима-

ния. Не особенно весело здесь, но и не так скучно. День наполняется теми

маленькими заботами, которых так много в крестьянском хозяйстве. Целый

день я нахожусь дома, и в лес ходили только всего раза 3-4. Здесь кругом по-

ле и простор, и никуда не тянет.

Я сначала дичилась крестьян, а теперь это чувство проходит, и я с инте-

ресом слушаю заходящих к нам мужиков и баб. Хозяева стали своими людь-

ми, а о ребятишках и говорить нечего. Их четверо: Катя, 11-ти летняя девоч-

ка с круглым лицом и задорно-веселыми глазами, Саня, мальчик 9-ти лет,

спокойный и по-хозяйски рассудительный, упрямый Миша, 7-ми лет, и са-

мый маленький Петя, четырехлетний малыш, толстый, румяный, по-детски

своевольный и немного балованный.

Из других детей я никого не вижу, кроме соседского мальчишки Егора,

сына Хорькова 61, очень живого и веселого, с темными глазами. Все белобры-

сы и голубоглазы — типичные русские дети. Меня поражает в крестьянских

61

Тихон Иванович Хорьков, член артели «Муравейник», арестованный в 1929 году по групповому

делу членов артели и отправленный в ссылку. После освобождения вернулся в Москву, летом его семья вы-

езжала в деревню.

Page 101: Nina Lugovskaya "I want to live"

101

ребятишках их самостоятельность и раннее развитие. Они очень легко обхо-

дятся без взрослых и в большинстве случаев не нуждаются в их помощи. Это

и вполне понятно, ведь взрослые с утра до ночи заняты, и дети привыкли

быть одни.

Я живу наблюдениями, за всем слежу, все стараюсь запечатлеть в памя-

ти. С жадностью слушаю крестьянские речи об их житье-бытье и наслушав-

шись, все больше и больше начинаю ненавидеть большевиков.

Помню, какие глупые мечты невольно лезли мне в голову еще в Москве,

когда я думала о деревне. Действительность, конечно, оказалась далеко не

такой, но я так привыкла к постоянной несбыточности моих мечтаний, что

просто не обращаю на это внимания. Моя художественная горячка потерпела

полный крах. За все время я сделала только три неудачных наброска. Но ина-

че и не могло быть, нет совершенно натуры, а я не настолько хороший рисо-

вальщик, чтоб схватывать на лету.

<29 июля 1934>

28 июля собирались ехать в Москву, и я уже строила смешные по своей

несбыточности планы на счет жизни в городе, а больше — в колхозе, куда

собиралась ехать на август Женя, Ляля, ну, и я тоже за компанию. Сестры с

нетерпением дожидались этого времени. Они писали мне, что им очень тя-

жело в Москве и страшно хочется скорей уехать. И вдруг они раздумали. Я

недоумевала. Почему? Что заставило их отказаться от поездки, на которую

они возлагали так много надежд?

Я вспомнила старое их письмо, в котором они говорили мне, что прихо-

дил Ваня 62, некий молодой человек, влюбленный в Тату 63, а теперь как будто

посетивший их, но не с целью узнать что-либо о ней. У меня возникло невоз-

можное предположение: «Что, если они из-за него решили остаться в Моск-

ве? Что, если он сумел настолько заинтересовать их?» Ведь помнится, они

писали, что собираются делать с Ваней прогулки за город для художествен-

ной работы.

Другого я не могу ничего придумать, ну, да это скоро выяснится. Дело

не в этом, а в том, что их отказ ехать в колхоз совершенно меняет и мои пла-

ны. Я совсем было покончила со здешней жизнью и думала лишь о том, что

скоро жизнь моя опять резко изменится. А что же теперь? До 5-го мы остаем-

ся здесь, а потом… в Москву?? И жить в этой тусклой, противной Москве?

Как ужасно!

Последние дни мне стало здесь невыносимо скучно, но все же становит-

ся жаль уезжать, как вспомнишь пыль и духоту городских улиц. А надо на

что-то решаться. Мама мне дала право выбора: или 28-го, или 5-го… И я вот

мучаюсь и не знаю, что делать. Если я заставлю себя уходить на целый день

писать, то есть смысл остаться здесь, а если опять буду продолжать старую

скучненькую жизнь, то… лучше ехать.

62

Старый знакомый старших сестер. 63

Школьная подруга старших сестер.

Page 102: Nina Lugovskaya "I want to live"

102

<30 июля 1934>

Москва приняла до неожиданности плохо. С самого того момента, как я

вышла на перрон, начала подбираться ко мне знакомая уже тоска. При входе

в вокзал нас задержали из-за больших вещей и, возможно, пришлось бы пла-

тить государству штраф, если б случайно не подоспел носильщик, который и

провел нас благополучно на площадь. Мы с мамой только пересмеивались на

эту жажду наживы и государства, и носильщиков. Мне было обидно и досад-

но за свою родину и за то, что приходится жить в такой стране.

Мы стояли около вокзала, когда с перрона раздался ужасный хриплый

голос пьяницы. Это был молодой парень с ужасно обезображенным и слюня-

вым лицом. Он матерщинил и старался вырваться из рук милиционера, ка-

жущимся маленьким против него. В пьяном безумии он скинул с себя ру-

башку и размахивал мускулистыми здоровыми руками. «Вот это советские

граждане» — думалось мне.

Каменная яма-Москва жила и волновалась. И жизнь ее, так непохожая

на ту, что осталась за 280 верст отсюда, была противна и чужда мне. И люди,

городские изящные люди, чисто одетые, с белыми холеными лицами и рука-

ми, были просто противны мне. Я глядела на женщин в ярких декольтиро-

ванных платьях, на их намазанные лица и крашеные волосы. Из маленького

ресторанчика доносились пьяные песни и звуки фокстрота… И мне вспоми-

нались те, которые целыми днями работают из-за куска хлеба, грязные, обор-

ванные, с грубыми, но симпатичными лицами.

<31 июля 1934>

Как и следовало ожидать, мучительны и ужасны были первые прове-

денные в Москве часы. Во втором часу ночи, приехав домой, я постучалась к

нам в дверь. Через некоторое время раздался голос Ляли: «Кто там?». «Ни-

на»— ответила я. «Нина?!» В этом восклицании было удивление, недоволь-

ство, ни тени радости. Мне стало больно. А когда я осталась одна и легла в

постель, так вдруг тяжело и горько стало на душе…

Жалела ли я о деревне? Нет, пожалуй, но там все-таки чуть-чуть было

лучше, только последние дни стало скучно. А здесь, лежа в темноте, я плака-

ла. Так противна казалась и Москва, и моя комната, и большие квадраты до-

мов. Вспоминались синие темные деревенские ночи, которыми я так наслаж-

далась, тишь и приволье, круглая белая луна. Ветер чуть-чуть дунет, и в ти-

шине слышишь, как он шуршит спелыми колосьями ржи, видишь, как они

плавно гнутся. Ночь живет…И так легко и хорошо.

Вчера я тоже жила воспоминаниями. Вспоминала все: и и спокойную

добродушную жену Кутузова 64, и мать его, худую и живую женщину, и са-

64

Кутузов Яков Алексеевич, член артели «Муравейник», арестованный в 1929 году по групповому

делу членов артели и отправленный в ссылку. После освобождения вернулся в Москву, летом с семьей вы-

езжал в деревню.

Page 103: Nina Lugovskaya "I want to live"

103

мого Я.А., такого удивительно симпатичного и простого, и маленького тол-

стого Петюшку 65. По временам его полное различных выражений лицо так и

стоит передо мной. Оно то застенчиво и смущенно улыбается, то нагло, чис-

то по-мальчишески смеется, то хитро и лукаво смотрит синими глазенками…

Я скучала по полю, по всей крестьянской жизни. Вспоминала, как тем-

нымив ечерами скакала на серой высокой кобыле в ночное и, возвращаясь

домой, с наслаждением вдыхала ночной воздух и смотрела на черные елки и

мокрую холодную траву. В эти минуты я была счастлива.

И даже день отъезда был хорош. Я правила кобылой Стрелкой, и мы би-

ли ее, сильно били, чтоб не опоздать. А когда она поворачивала голову, я ви-

дела смотрящий на меня большой, умный и добрый глаз, и мне было мучи-

тельно стыдно и жалко ее.

Помню красивую старую собаку Лютку, желтую рогатую корову Мару-

сю. А как мы с ребятишками лазили по хлевам и по крыше! И первые дни

мне было там вполне хорошо, но… видно у меня цыганская душа, не могу

жить долго на одном месте.

<2 августа 1934>

Погода разгулялась, и так жарко и крепко греет солнце. Хочется скинуть

хандру и полюбить жизнь. Сейчас перечитывала свои старые сочинения и

рвала их. Такая гадость, по совести сказать. Очень мало, что мне понрави-

лось из всего этого барахла. С Москвой свыклась, уже не давит и не гнетет,

но все же хочется вон отсюда в лес. Когда я ехала на станцию, то проезжали

лесом. Вот это действительно лес, большой и такой густой, что там все время

серый полумрак.

Скоро поедем к Соне 66. Я вперед мучилась и боялась к ней ехать, ведь

«незваный гость хуже татарина». Но теперь успокоилась, начинаю уже меч-

тать о реке и темной большом лесе.

<3 августа 1934>

Странно проходит для меня это лето. Странно по своей необычности и

интересно. Всего несколько дней тому назад я была недалеко от Смоленска и

лишь в 7-ми верстах от истоков Днепра, а теперь, неделю спустя катила в со-

вершенно противоположную сторону — к Волге.

<11 августа 1934>

Уже неделю мы живем у тети, и ни разу я еще не сделала подробной за-

писи. Все некогда, целыми днями мы с сестрами пишем и рисуем, дома же

все делаем по хозяйству. То, что раньше было живо в памяти, уже изглади-

лось. Иногда мне эта дача напоминает Можайск, где мы также хозяйничали

65

Сын Кутузова Я.А. 66

Софья Васильевна, тетя Нины со стороны матери.

Page 104: Nina Lugovskaya "I want to live"

104

на маленькой дымливой даче, также ругались и ссорились между собой, хотя

тогда, пожалуй, было еще хуже. Теперь же мы хоть на год, а все же выросли,

и это все-таки сказывается.

Мне кажется, что характер мой начинает меняться, уже реже находит на

меня хандра, может быть, поэтому, а может и потому, что природа так дейст-

вует, я почти не обращаю внимания на те маленькие неприятности с сестра-

ми и особенно с тетей. А они бывают частенько, и хотя я назвала их малень-

кими, они кажутся ужасными.

<12 августа 1934>

Сегодня уехал С.А.67. Мы отчасти и рады этому, так как ужасно тяготила

вечная обязанность ухаживать за ним. Он настоящий барин и не только не

делал ничего для себя, но даже такие обязанности, которые обычно испол-

няют мужчины, его не касались. Он ходил на рыбную ловлю, иногда поруги-

вал Соню, к нам относился добродушно-ласково, а когда тетя кричала и ру-

гала, он частенько заступался за нас. А ругань Сони бывает частенько, и мы

уже не можем относиться равнодушно к этим ссорам, злимся и еле сдержива-

емся, когда из-за малейшего пустяка начинаются ее нотации. А возражать

нам нельзя, мы ведь здесь находимся на положении приживальщиц (как в

шутку говорим).

Утром, чтоб не тревожить ее, ходим на цыпочках, говорим шепотом и

замираем на месте, как только что треснет или загремит. Мы исполняем вся-

кую ее просьбу и приказание, иногда чересчур внимательны к ней, но в душе

почти ненавидим ее. Право, иногда хочется бросить все и уехать в Москву,

ну, да это только моменты.

Не успеешь выйти на улицу и оглянуться кругом, как все сразу забыва-

ется. Пусть ругается и злится, пусть приходится молчать и соглашаться, но

зато какой здесь лес и какие луга. Жизнь в бывшем имении, несмотря ни на

что, останется надолго приятным воспоминанием. Мы живем на горе, в

большом доме с тремя, симпатично расположенными крыльцами, около дома

растут яблони, а рядом барский запущенный парк.

Мы частенько ходим туда, в самую зеленую густую гущу, где так свежо

и прекрасно. Между деревьями находится заросший большой пруд, и как

приятно на плоту выплыть на середину его, лечь на широкие, покрытые ряс-

кой доски и смотреть в небо. Как-то забрели мы туда ночью, и было немнож-

ко жутко и интересно. Плот качался, то и дело погружаясь краями в воду, во-

да жутко чернела, а у берегов под деревьями было темно и пасмурно. Когда

мы переставали грести, то в абсолютной тишине ночи слышно было как пе-

рескакивала и шуршала ряска. Мало ли можно еще описать подобных эпизо-

дов.

67

Софья Васильевна Келлер.

Page 105: Nina Lugovskaya "I want to live"

105

<15 августа>

Все эти дни почему-то неважное настроение. Женя и Ляля, ну, и я за ни-

ми, по вечерам ходят к Аносовым. Там гармонь, песни и веселье. А мне

скучно и тяжело от того, что не могу принять участие в общем веселье, сижу

хмурая и сердитая. Сестры смеются, восхищаются голосом Вити А. и сму-

щают своими взглядами мальчугана-гармониста. Кампания детская и живая.

9-ти летняя Надюша лучше всех: у нее черные сверкающие глаза, хорошень-

кое личико и тело, сотканное из мускулов. Она лучше всех пляшет и общая

любимица.

Теперь Женя и Ляля учатся играть на гармони и увлечены этим. Я же

смотрю с легкой завистью на них, самой тоже хочется, но они не дадут, а при

ребятах я не буду. Мне тяжело видеть, что меня любят несравненно меньше,

чем старших сестер, больше того, некоторым я не нравлюсь. А быть такой,

как они и какой бы я, может быть, могла быть при других обстоятелсьтвах,

теперь я не могу. Что мне делать, чтоб быть веселой и не грустить? Все про-

тив меня. Вот сейчас хочется есть, а хлеба нет. И тянет в Москву, страстно

хочется увидеть маму.

Наконец-то мы вырвались из дома ужасного, кошмарного дома, где хо-

зяева не мы и где нас могут корить и ругать. Сегодня произошла одна из

сцен, которые уже не раз происходили между нами и Соней. Она пришла с

работы, когда мы с Лялей уже обедали. С опаской и неудовольствием ждем

мы каждый раз ее прихода и, невольно вглядываясь в ее лицо, с трепетом ду-

маем, какое на это раз у нее настроение. Сегодня она была в довольно хоро-

шем расположении духа. «Ах, девочки, как есть хочется» — сказала она, и я

быстро поднялась, чтоб налить ей суп. Обед начался, и мы с некоторым чув-

ством облегчения продолжали есть.

Вдруг в дверь кто-то постучался и показалась голова крестьянской де-

вушки с мальчуганом: «Можно?» «Войдите» — необдуманно сказала я. Они,

оказалось, пришли на прием и опоздали. Соня рассердилась, выругала их и

отослала в больницу. С этого все началось: «Зачем вы пустили их? Гоните их

всегда. Я говорила вам». «Ничего ты не говорила». «Что ж я буду принимать

их здесь?» — кричала она, не обращая внимания на нашу робкую попытку

защититься.

Потом на некоторое время наступило затишье. Пришли ребятишки с

гармонью, Витя запел. Но Соне было все ни по чем. Она долго ругалась, дол-

го упрекала нас в лености, а потом весь вечер не разговаривала.

<17 августа>

Хочу есть и, кажется, хочу в Москву. Надоело рисовать, надоело ходить

слушать гармошку, ну, все надоело! Собираемся сегодня идти ночевать на

сеновал, но и это не очень радует. Будут ребята, знаю, будут хулиганить. Ну,

да ничего. Чтоб отвести душу, написала сегодня маме. Бродяга опять сказы-

вается во мне. Как только свыклась — стало не интересно и скучно. Скоро

Page 106: Nina Lugovskaya "I want to live"

106

школа, но я не собираюсь в этом году особенно усердно заниматься и поэто-

му жду ее без страха и даже с некоторым интересом.

Сейчас все трое сидим в поле. Рядом желтый, зернистый овес, а за ним

кольцом окружает нас молодой темный ельничек. Небо ясное, синее, покры-

тое барашковыми облаками, под которыми громоздятся причудливые и куче-

вые громады с белоснежными краями. Женя и Ляля пишут. Какой-то живой

сероглазый крестьянский мальчуган давно уже сидит около нас и иногда

произносит остроумные и своеобразные по произношению замечания. Я жду

его ухода, чтоб улечься поудобнее в душистой траве и забыться в глупых, но

счастливых мечтаниях.

<23 августа>

Время идет, а кажется, чуть движется, но все-таки идет. Вот осталось

пять дней до отъезда в Москву. Что будет там, в городе? Опять тоска — по

лесу, по ярко-зеленому густому парку? Но я стараюсь думать, что там все-

таки будет легче. И там будет мама, которую так люблю и по которой соску-

чилась... А здесь светлое солнечное небо, золотые закаты и простор.

Мне почему-то не хочется описывать факты, а так все бы рыться и рас-

путывать спутанный беспорядочный комок мыслей. Сейчас я страдаю отсут-

ствием интересов в жизни, идеалов и идей. Сегодня пришла в голову мысль,

что можно опять заняться писанием. Старое все я разорвала, так продолжать

нельзя, надо начать по-новому, по-другому. Надо брать жизнь, а не нелепый

вымысел. Но из этого ничего не получится.

Сейчас читаю рассказы Телешова и увлекаюсь на редкость. Прекрасно

пишет.

Сегодня уехали Аносовы и Гавриловы, без них чувствуется какая-то

пустота, хотя стало и приятней, потому что надоедали последнее время ребя-

та. Мы часто бывали у них и так привыкли к этим большим светлым комна-

там бывшей амбулатории. Тут были чужие, хорошие и интересные люди, вся

обстановка была совсем другая, не похожая на домашнюю. Все казались та-

кими симпатичными и милыми, и ребячья веселая компания иногда завлека-

ла. А эти ночевки на сеновале, а гармонь и пение по вечерам!

Я так давно не наблюдала детей, так давно не жила среди них, конечно,

не среди маленьких, а в возрасте 12-13 лет. Их мир, чуждый уже мне и непо-

нятный, оказался интересным и сложным. Да ведь и я в 13 лет думала и стра-

дала не меньше теперешнего. Правда, другие были мысли, другие мучения, и

поэтому-то особенно трудно подходить к детям. Витя оказался не таким уж

маленьким и незнающим ребенком, он в первую очередь человек с детской

душой и поэтому особенно сильно воспринимающий все явления жизни. А

жизнь сейчас не из прекрасных.

Page 107: Nina Lugovskaya "I want to live"

107

<25 августа 1934>

Считаю дни до отъезда в Москву. Их осталось три. Ах, еще целых три

дня и, в то же время, только три дня. Я жду терпеливо и сравнительно спо-

койно, зная, что в Москве недолго будет интересно. Пройдет полмесяца, са-

мое большее месяц и найдет тоска. А может быть и нет?

До обеда осталось полчаса. Я жду его не столько для того, чтобы есть,

сколько для того, чтобы можно было сказать, что вот прошло полдня уже и

почему мне так хочется в Москву? Нет, в Москву я не хочу. Мне просто надо

уйти от моей скуки и тоски. А идти больше некуда, как только в Москву.

Сижу сейчас в парке на одной из заросших глухих тропинок и наслаж-

даюсь бесконечно красивой природой. Ветер шумит и тревожно бегут обла-

ка. Трава влажная, такая свежая и душистая. Дрожащие тени шевелятся,

вздрагивают, и манит лесная и пестрая от солнечных бликов и теней теплая и

пахучая даль. В кустах краснеет яркая и крупная рябина.

А тут рядом, положив на ногу морду, спит, похрапывая, бездомная го-

лодная собака, такая ласковая и преданная. У нее красивая, черная с рыжим и

белым морда, выразительные и веселые глаза на выкате и волнистая желтая

шерсть. Она бегает со мной по парку и, играя, хватает ласково зубами, и я ее

так люблю и жалею, так хочется никогда с ней не расставаться.

<2 сентября 1934>

Началось то, что так подолгу и мучительно ненавидела и очень редко

любила — началось ученье. Вчера с еще более выросшей и похорошевшей,

похожей на девушку Ириной пошли в школу. Охватила и окружила нас вере-

ница знакомых и все новых лиц, симпатичных и приятных, и противных, с

которыми летом было порвано, а теперь предстояли долгие месяцы совмест-

ной жизни.

И прошла повседневная скука, наступила жизнь, хоть какая-то, но все же

жизнь, живое и тесное общение с людьми. Вот одноклассники — выросшие,

веселые, оживленные, милые хорошие глаза. Так приятно почувствовать себя

с ними связанной одной работой. Как и всегда, мальчики держатся особня-

ком. Более скромные, они тоже улыбаются загорелыми симпатичными лица-

ми.

Левка, оливково-смуглый, высокий, весь упруго мускулистый, опять вы-

зывает чувство симпатии и желание беспрерывно смотреть в голубые сияю-

щие глаза. И остальные, светловолосые и голубоглазые, похожие друг на

друга лица, будят в душе что-то теплое и хорошее. Среди них только этот

черномазый, вытянувшийся и худой, смугло-желтый вызвал неприятное чув-

ство. Не знаю, чего я ждала от Линде, но найти его настолько подурневшим

не ожидала. И прислушиваясь к его басистому напыщенному тону, я чувст-

вую антипатию, заглушающую интерес, и почти злобу. Он смешной и оттал-

кивающе неприятный.

Page 108: Nina Lugovskaya "I want to live"

108

Вчера часы, проведенные в школе, были наполнены оживлением нового

положения. И даже длинная и злая групповод, серая и противная, не могла

заглушить веселости. В группу к нам привели новых ребят: хулиганов и бу-

зотеров. Один из них, второгодник Воронцов, похож был на загнанного зве-

ря, жалкий, одинокий и все же противный, у него было какое-то бандитское

лицо, рябое и красное. Но все это мало смущало и огорчало и, когда я, сбе-

жав с демонстрации, шла домой, распахнув пальто навстречу ветру, какие-то

неясные надежды копошились в душе. Было легко и весело. Домашняя об-

становка показалась скучной невыносимо и потянуло в школу.

<3 сентября 1934>

Вчера начались регулярные занятия: скучные и нудные переменки, дол-

гие и неинтересные уроки. На переменках ходишь, обнявшись, по двору,

слушаешь пошлые и глупые разговоры о мальчиках и сама поневоле втягива-

ешься в них за неимением чего-либо другого. Маленькое оживление наступа-

ет лишь во время завтраков, когда, усевшись вчетвером за отдельный столик,

мы смеемся, переглядываемся и косимся на ребят.

<5 сентября 1934>

Бывают же в жизни необычайные вещи, такым необычайным для меня

был сегодняшний день. Начался он, правда, совершенно обыкновенно. Как

всегда, чуть ли не за целый час до занятий, я зашла к Ире, и мы вместе по-

шли в школу по жаркой и душной улице. Как всегда, тяжкая скука перед за-

нятиями, хождение важными парами по двору и наблюдения украдкой за ре-

бятами, невольное почти и постыдное.

Первый урок должен был быть русский. Почему-то педагог не пришел, и

мы бузили до тех пор, пока к нам не прислали кого-то. Но и эта буза была

скукой. Сидели за партой, с тайной завистью и интересом следя за скачущи-

ми мальчишками, веселыми и интересными. Они возятся, острят, выбегают

из класса, и изредка перехватишь их равнодушный и смеющийся взгляд.

Стыдно в этом признаваться…

Я все считала себя серьезней многих, но верно ли это? Верно ли, что я

по-другому смотрю на отношения ребят и девчонок? О, я еще почище мно-

гих, но я стараюсь быть серьезной, скрываю свое настоящее «я». Правда, мои

желания не совсем таковы, как у других, я хочу совсем иного, неясного, но

хорошего и почему-то, кажется, заключающего в себе счастье и спокойствие.

Я всегда думаю об этом, рассуждая про себя и разбирая то безнадежно запу-

танное, что называется моей душой и чувствами. Так было и в этот совер-

шенно обыкновенный час столь необыкновенного дня.

Второй урок было пение. С нетерпением и веселым интересом ждали мы

появление нового учителя, еще неизвестного нам даже по наружности. Были

предположения, что это молодой и блондинистый человек, которого встреча-

ли несколько раз в школе. Ребята сидели впереди около совершенно неиг-

Page 109: Nina Lugovskaya "I want to live"

109

рающего пианино и перебрасывались от скуки хлебом, но нас скоро попро-

сили в класс, и там мы увидали нашего учителя пения.

Это был невысокий и коротконогий человек с большой и чудной голо-

вой, покрытой густой и щетинистой шевелюрой, за что ее владельцу и была

дана кличка «Дикобраза». Он очень напоминал собою тип карикатур, в изо-

билии изображающих в наших советских газетах бывших буржуа и ино-

странных капиталистов. Хохот на уроке пения стоял почти несмолкаемый.

Особенно на этот раз выделялась наша группка, новенький малый как-то

даже крикнул нам: «Ну, вы, девчонки, замолчите!» Смеялись мы всему: и не-

правильному еврейскому произношению педагога, и перебрасыванию хлеба

мальчишками, и раздававшемуся вдруг в разных концах класса пению какой-

то современной и преглупой песенки.

На переменке пошли на Девичку 68. Следующий урок должна быть гео-

графия. Педагога еще не нашли, и нам опять предстояло целый урок гулять,

если его не займет другой. На одной из дорожек мы 69 встретили Левку и Си-

гаева 70, важно раскуривающих папиросы. С особой сумасшедшей решимо-

стью сделать что-то сногшибательное и смешное, я подошла к ним и равно-

душно-небрежно спросила, глядя снизу вверх на их самодовольные рожи:

«Лишние есть?».

Они, кажется, не поняли, и Левка чуть удивленно взглянул на меня.

«Папиросы есть еще?». «А, есть, есть» — Сигаев вытащил из бокового кар-

машка рубашки одну, подал мне, потом чиркнул спичкой. Я наклонилась,

глядя прищуренными глазами на огонек, закурила и пошла дальше, несколь-

ко раз затянувшись. Я знала, что всю эту сцену видят удивленные и качаю-

щие головами прохожие, девчонки наши хохочут, и сама я, чуть улыбаясь,

внутренне содрогалась от неудержимого сумасшедшего смеха. Обратно мы

шли веселые и пропахшие дымом.

В класс в таком виде являться было нельзя. Мы забежали в уборную,

чтоб перед умывальником прополоскать рты. Когда оттуда пошли в класс, и

я приоткрыла дверь, тишина и сидящие за партами ребята поразили меня.

Еще несколько шагов и… я увидала глядящее на меня из-за книги строгое

длинное лицо немки: «Нет, нет, я не пущу вас». Сделав налево кругом, я, ни-

чего не отвечая, направилась к двери и, столкнувшись с ошеломленной Зин-

кой (подругой в несчастье), выкатилась в коридор. Первое время она горева-

ла и ужасалась.

Шляясь по школе в поисках Александры Васильевны 71 или директора,

мы наткнулись на нашего Тимошу. Оказалось, он искал Линде, которого

только что до нас выгнала Варвара Федоровна 72, а теперь звала обратно. «А,

Линде, значит, тоже прогнали». И от сознания, что мы не одни, сразу стало

веселее, и мы, наплевав на все, ушли на Девичку.

68

Девичье Поле. 69

Нина с одноклассницей Зиной. 70

Одноклассник Нины. 71

Заведующая учебной части школы. 72

Учительница немецкого языка.

Page 110: Nina Lugovskaya "I want to live"

110

Гуляя по широким аллеям, мы смеялись и бузили. Вдруг слышу откуда-

то сбоку окликающий меня знакомый Левкин голос. Навстречу нам шли Лев-

ка, Сигаев и сбоку кажущийся совсем маленьким Линде. «А, друзья по не-

счастью» — крикнула Зинка. Мы были в восторге. Да черт с ними со всеми и

с этой немкой! Когда тут… ха-ха! «Вас тоже выгнали?». «Да мы и не пошли

к ней». Левка смеялся уже совсем мужским низким голосом и с вышины сво-

его громадного роста смотрел на нас.

Мне было смешно и странно. Никак не могу привыкнуть я к тому, что

ребята наши не мальчики, а подростки, и между нами с каждым годом увели-

чивается разница. Прерывая самого себя, Левка вдруг вскрикнул: «Ну и

дядька, хорошо спит!» — и захохотал, к нему присоединились гоготанье Си-

лаева и мычащий басистый смех Линде. Зина умирала от смеха. Она висла на

моей руке и визжала. Но не смеяться было нельзя. На угловой скамейке ле-

жали чьи-то ноги, голова и туловище помятого вдрызг пьяного человека.

Левка усердно стал счищать пыль с его пиджака, пока тот бессмысленно

хлопал заспанными, не открывающимися глазами. «Веселишься, Левка?» —

заметила Зина. «Ничего, все равно я таким не буду!» На этом мы разошлись и

остаток провели, шляясь по парку.

А на перемене была оживленнейшая беседа с Ирой и Мусей Ивянской.

Через час нас отпустили. В этот день я не чувствовала неудовлетворения и

скуки, весь вечер мы проиграли у Иры в волейбол и дома было весело.

<7 сентября 1934>

Чудно! Чуть день пройдет спокойней и обыденней, сильней и неотвяз-

чивей копошиться в душе едкая неудовлетворенность. Ведь было как будто

весело: много смеялись, бузили, были свободные уроки и все же… А дома я

боюсь давать свободу своим чувствам, чем-нибудь стараюсь отвлечься, меч-

таю. За уроки браться не хочется. Я боюсь тоски своей. Вот чувствую, как

она нарастает, оживая во мне. И жутко подумать, что будет дальше. Уже сей-

час начинаются эти дегкие как будто, ничего не значащие симптомы.

Но я себя слишком хорошо знаю, чтоб не обмануться. И, вообще, я на-

чинаю все больше и больше узнавать себя. Не прошла даром моя все уско-

ряющаяся привычка обо всем думать и все разбирать. Наблюдения над собой

привели к тому, что я начинаю понимать, что я сама уже не такая непонятная

и странная, как думалось раньше, что много во мне общих черт, странностей

и желаний.

Теперь уже частенько можно наперед сказать, что я буду чувствовать и

делать в том или ином случае. Это доставляет удивительное облегчение и

удовлетворение. И, вообще, думать мне нравится, всегдашнее ощущение

сознания и разума успокаивает. Положим, разума я не очень слушаюсь, про-

тив него все мои поступки в школе, вся моя буза и лень.

А ведь надо было бы в этом году учиться, ведь в 8-ю группу берут толь-

ко отличников. Но не хочется пока думать о будущем, когда настоящее так

хорошо и увлекающе. В школе весело, несмотря на несбыточные и неясные

Page 111: Nina Lugovskaya "I want to live"

111

желания. Линде, который показался вначале противным, опять начал интере-

совать своим небрежением к девчонкам и к ученью. Мне очень понравился и,

пожалуй, разжег женское самолюбие его ответ на записку Иры, в которой она

спросила, кто ему из девочек нравится. «Деритесь! Кто победит, тому и дос-

танусь» — ответил он. Удивительна все-таки женская натура! Линде мне и

нравится (если так можно выразиться) ведь только потому, что я ему не

нравлюсь, а в противном случае я, наверно, возненавидела бы его. А теперь

опять украдкой те же мои любопытные взгляды.

Еще более других ребят интересует меня Левка, упругий и гибкий с кра-

сивыми глазами, веселый и простой. И такой же удивительно симпатичный

Толька. Видела Максимова из 8-го класса и, хотя Ира говорит, что он подур-

нел, с удовольствием посмотрела на его лицо и большие, рассеянно оглядев-

шие нас глаза.

Сегодня получила по математике «хорошо», да и не жалею об этом, по-

тому что больше, пожалуй, готовиться было нельзя, да мне и безразлично

теперь. Математик наш, чудной и длинный, на несгибающихся в коленях но-

гах, старик с лысеющей седой головой и большим, выпирающим немного,

морщинистым лицом, преподает хорошо и очень симпатичный. Так уверен-

но, спокойно и увлекающе звучит его голос. Он одевается в синюю безуко-

ризненную пару и какую-то приятно желтоватую рубашку с открытым от-

ложным воротником, которые обычно носят молодые парнишки; поэтому на

него как-то странно и смешно смотреть.

<10 сентября 1934>

Странно: сплюя много, занимаюсь мало, а на уроках (при некоторых

объяснениях) такая вдруг дрема нападает, что трудно поднять голову, а веки

тяжелеют и закрываются. Сегодня на обществоведении, которое преподает

Евцихевич, наш старый знакомый по пятым группам, ребята на доске напи-

сали «привет от Гены дяде Васи».

Сдержанными смешками был наполнен класс, когда он вошел, молодой,

щеголеватый, с завитым коком. Пройдя к столу, помолчал, и тихо спросил:

«Кто это…хм… изощряется? В писаниях подобных вещей?». Класс молчит.

«Кто дежурный?» Вера Лобанова поднимает руку. «Видала, кто писал?»

«Нет. Я два раза стирала, а теперь опять…» «Ну, сотри еще». И пока она трет

мокрой тряпкой по доске, он бросает спокойно и зло: «Придется расследо-

вать». После чего начинается урок. «Геня» выходит делать доклад, ее через-

чур резкий и громкий голос слушают с нетерпением, некоторые улыбаются

язвительно на иных интонациях. Неприятно скучно.

Затем встает Линде, худой, желто-смуглый и вертлявый, шаркая, подхо-

дит к столу. Чуть смеясь в руку, слушаю я его серьезную и прерываемую не-

членно-раздельным мычанием речь. Как-то приятно от того, что сейчас могу

смотреть на него по закону во все глаза. И пользуясь этим, с интересом рас-

сматриваю его лицо, большой лоб, редко и быстро поднимающиеся, черные-

черные глаза и нервные порывыстые движения рук и ног, когда он, запнув-

Page 112: Nina Lugovskaya "I want to live"

112

шись, подыскивает слова. А потом внимательно слушаю увлекающую умную

речь: «Черт, здорово говорит!» Нет, он без сомнения умный парень.

На 5-й урок биологичка не пришла, Ребята, повскакав с мест, носились

по классу и, выбегая в коридор, поминутно кричали «шухер», ржали зарази-

тельно и опять кричали. Девчонки сидели на партах — примерные делали

домашние уроки, кто похулиганистей: частью болтали, частью с увлечением

занимались перепиской с ребятами.

Я сидела, уткнувшись лицом в руки и по своей привычке думая и разби-

рая. Настроение было паршивое, болел живот. Было завидно смотреть на

возню ребят и хотелось самой драться, бузить и шуметь. Но удерживало бла-

горазумие девочки и боязнь хулиганской выходки со стороны мальчишек.

«Жди, — говорила я себе, — ты переросла немного по желаниям окру-

жающих. И поэтому моя тоска и скука иногда. Мне хочется каких-то других,

серьезных и товарищеских отношений с ребятами». Товарищеских? А инте-

рес мой к ним излишний и глупый вовсе, не товарищеский! Чтоб рассеяться,

начала шляться по классу, заглядывать в тетради девочек.

На передней парте наши ребята старались пролить чернила, я и подос-

певшая Ксюшка стали вырывать у них тряпки, чтобы вытирать. Кто-то за-

ткнул чернильницу бумагой. Вытащив ее, всю синюю и мокрую, мы с ней

направились к двери и спрятались по бокам, чтобы попугать входящих. С де-

вочками обошлось благополучно, но вот пронесся Левка. Я, быть может,

слишком сильно вытянула руку, а он так порывисто рванулся вперед, что на-

летел лицом на бумагу.

Левая часть его лица и глаз были в чернильных полосах: «А, Луга, черт,

так-то!» И махнув пальцем в синюю чернильницу, он мазнул меня по щеке.

Что ж мне сдаваться? Никогда! Стараясь преодолеть силу длинных и силь-

ных рук, я еще и еще терла бумагой по лицу и, чувствуя, что он одолевает,

злясь стервенея, преодолевала его напор. И все же он отошел от меня.

Помню, во время драки в дверях, хохоча, стояли наши ребята. Когда я

подошла к парте, девчонки смеялись, указывая на мою рожу и выбившуюся

из юбки кофту. Быстро оправив ее, я взяла платок и вместе с Ксюшей побе-

жала в умывальник. Было неловко и весело. Где тут прежняя скука! За мной

явился Левка и, старательно растирая лицо, уже смеялся, а не злился: «Нико-

гда так чисто не мылся» — орал он. Мир был налажен.

<12 сентября 1934>

Прихожу вчера от бабушки домой. На столе лежит сногшибательная за-

писка от Ксюшки: «Приходи немедленно, как прочтешь это письмо. Надо со-

общить важный секрет». А затем многоточия и восклицательные знаки. За-

интересованная, что-то себе представляющая бегу к ней. И оказывается, Лев-

ка и Толька должны были сегодня езать в 10 часов утра на Ленинградское

шоссе на велосипедах.

Мы решили пойти посмотреть и подурачиться. Но подвели мои часы,

неожиданно вдруг отстав на целых полчаса. К Толькиному двору подходили

Page 113: Nina Lugovskaya "I want to live"

113

в 10.20, разумеется, их уже не было. Глупо потоптавшись на месте, мы ушли

недовольные, чувствуя свое смешное положение. Я начинаю резко меняться

и даже, пожалуй, изменилась. Пропали те интересы, которые только год на-

зад были такими дорогими и необходимыми. Школу люблю, а вот в выход-

ной скучаю, потому что заниматься и даже читать не могу и не хочу, а идти и

бузить некуда.

Весь день сегодня старалась сдержать нарастающую хандру и не сдер-

жала. Пришли мысли, пришла и она. Глянула жизнь невеселыми, скупыми

глазами. Мама, усталая, больная, вечно работающая. Вечное отсутствие де-

нег, нужда! А еще скуднее, еще беднее моя внутренняя жизнь, мои идеалы. В

школе жизнь захватит и не думаешь, а дома… от однообразия и безделья

придут они, злые черные мысли, сверлят и сверлят. А взяться не за что, ниче-

го не нравится, все противно и постыло. Хочу жить, хочу безрассудно весе-

литься, а этого нельзя! Книги уже не увлекают, почитаешь что-то и опять…

думаешь и тоскуешь. Я, вероятно, чтоб уйти от моей тоски, запью когда-

нибудь…

Искала что-нибудь, чтоб заинтересовало меня — не нашла. Может

взяться за литературу? А что писать? Глупые любовные вымыслы выдумы-

вать не могу я сейчас. Слишком сильно охватила жизнь, а ее не описать ярко

и живо. Эх! Злит и раздражает меня положение между двух берегов, в возду-

хе. Выбилась снизу, а вверх взлететь не хватает силенок. Быть мне обыкно-

венной и маленькой хозяйкой и матерью!.

<13 сентября 1934>

Вся наша группа давно уже раскололась на две части. Одна часть состо-

ит из девочек примерных и тихих, другая — из нескольких бузил, девчонок и

мальчишек. В прошлом году этот раскол не так был заметен. Объединяли

общие маленькие забастовки, меньше мы бузили и хулиганили, слабее была

связь у нас с ребятами. Теперь это стало слишком заметно.

Те — Усачевка — совсем притихли, увязли в зубрежке, мы — Девичка

— распустились страшно, перестали заниматься и хулиганим больше ребят.

Появляется вражда между Девичкой и Усачевкой. Эти последние ворчат, ко-

сятся (уж не собираются ли жаловаться). Ну, и черт с ними, мы хотим весе-

литься, хотим жить. Переписка с ребятами идет оживленнее с каждым днем.

Этим я, правда, не занимаюсь по какой-то странной гордости, а иногда лишь

распрошу немного девчонок.

Сегодня Ира, Зина и Муся начали разговор о вечеринке. Злит меня, что

ребята так мало обращают внимания на них — все же свое племя. Я уверена,

что из новой затеи ничего не удастся, а все-таки на всякий случай согласи-

лась принять участие. Боюсь, что вдруг ребята станут против меня — все же

обидно будет. А «мужское население» нашей группы тоже распалось. Уже

редко увидишь Левку или Тольку с Линде, Антипочкой и Тимошей. Эти бла-

говоспитанные, «будущие» молодые люди, а те хулиганы-простачки, «пар-

Page 114: Nina Lugovskaya "I want to live"

114

нишки». И все же последнее время они больше нравятся мне. С ними именно

можно по-товарищески, поговорить и побузить.

Сегодня Толька заговорил о моем велосипеде, сказал, чтоб принесла в

школу вентиля, он поправит. И я первый раз близко смотрела на него и удив-

лялась невидимым ранее морщинкам и резким мужским складкам около глаз

и рта и какому-то твердому сверканию голубых глаз.

Иногда любуюсь на Левку, когда он оживленный, бледный с темными

громадными плошками глаз повернет в мою сторону вихрастую и взлохма-

ченную голову. Из другой группки почему-то не интересует никто, кроме

Линде, даже Антипочка, симпатичный и спокойный с какой-то мечтательной

физиономией. А Линде интересует и, кажется, злит.

Сегодня из школы шли в повышенном и дурацком настроении. Отпуска-

ли сальности, поругивались, гоготали. Потом перешли на другую сторону,

где шел Линде, отпускали вдогонку ему разные шутки: «Линде, пятками на-

зад идешь!» Он продолжал быстро идти, ускоряя шаг. Ксюшка кричит, кор-

чась от смеха: «Ой, не могу!» «Такая молодая и уже не можешь».

А дома стало стыдно и противно за себя. Представлялось, как он всех

нас в душе ругает и как смеется. И как еще больше уверится в женской глу-

пости и легкомыслии. Обругав себя дурой, я дала слово не повторять этого.

Довольно! Мне уже 15 лет.

<14 сентября 1934>

Завтра идем на экскурсию. Уроков много, лени еще больше. Сегодня

много надо сделать, а вот занимаюсь другим, а сейчас лягу спать. В школе

буза, но стало спокойнее, или просто день такой выдался. Толька вставил мне

в вентиля новую резинку, завтра, если останется время, попробую накачать

велосипед. Это было бы недурно.

На труде сегодня бузили много. Стояли напротив ребят: Антипочки,

Тольки и Будули, — и перекидывались шутками. Подразнивали злого, серь-

езного и сосредоточенного на работе Линде, он молчал и продолжал рабо-

тать. По дороге домой опять устроили гонки. Линде шел с Толькой и, когда

они нас догоняли, я слышала, как Толька говорит: «Иди, иди ты, чего боишь-

ся». Наверно, Линде пятился и не хотел идти так близко за нами.

<15 сентября 1934>

Первый раз за этот год мы пришли сегодня в первую смену. Чудто так.

Была перемена. Малыши, как вьюны, вертлявые и надоедливые, кишат в за-

ле. Толкотня, гам, бесконечное снование. А вот 8-й и 9-й класс. Лица все зна-

комые, и смешно видеть их. Отвыкли мы. Чувствуешь уже себя посторонней

в этой утренней школьной жизни.

По школе мы ходили в пальто, жадно рассматривали лица учеников

старших групп. Вот хорошенькая, с кукольными мелкими чертами и курчавая

Page 115: Nina Lugovskaya "I want to live"

115

Нина Смирнова, окло сцены сидит стройный и удивительно красивый, в

красной мягкой куртке Максимов. И опять чудно и весело.

<22 сентября 1934>

Ю.И. ругала нас за плохую дисциплину, кричала, вращая глазами, жес-

тикулировала. Но не было уже страшно, а хотелось смеяться и еще и еще бу-

зить. Мы и продолжаем в том же духе. Переписка с ребятами не пропала на

этот раз даром, решили устроить вечеринку. Долго мялись ребята, долго от-

малчивался Антипочка, но поднажали наши, поругались, добились ответа.

Велели Тольке передать им, что мол надо как-нибудь собраться и на словах

все обсудить. Мы-то давно все решили, но надо было ребятам сообщить.

Вчера остались после занятий. Стоя тесной группкой под луной, громко

совещались. У стволов лежали темные и пятнистые тени. Антипа и Тимоша,

встав в сторонку, молчали и, как-то смущенно и натянуто улыбаясь, согла-

шались на все. Один Толька держал себя свободно и попросту. Домой шли

вместе, всю дорогу хохотали и оживленно болтали. Раньше мне никогда не

приходилось наблюдать со стороны влюбленных и теперь, заметив несколько

большее, чем обыкновенно, внимание Тольки к Мусе, мы много смеялись и

дурили.

Сидя на уроках, он искоса, наклонив голову, поворачивал к нам глаза,

осматривал ее и потом, блестя ими возбужденно, проскальзывал по ней. Ве-

село и смешно было следить за ними, когда они дрались в шутку или о чем-

нибудь разговаривали. И Толька, наклонившись, так выразительно улыбался

большими продолговатыми глазами, очаровательно щуря их. Он очень часто

теперь разговаривает с нами и, вообще, более походит на товарищеского

парня. А Левка, такой неисправимый хулиган, говорит гадости на каждом

шагу, но что значат ругань и гадости, когда так оживленно смеется румяное

лицо и сверкают нахальные, громадные, темно-синие глаза.

Да. Конечно, все это очень интересно, но ведь уже почти целый месяц

тянется одно и то же. И я чувствую, как собирается во мне тоска, пока еще

легкой тревогой щекочет внутри, а потом? Потом? Линде уже целую неделю

не ходит. Сегодня, как ни трудно поверить этому, Ксюшка видела его еду-

щим на велосипеде. «У него и велосипеда-то нет» — сказал на это Антипа.

Но она стоит на своем. Ах, прогульщик!

И все же, как прихожу в школу, невольно первым делом поглядываю на

группку деревьев, где обычно собираются наши ребята, и ищу этого черно-

мазого, худого и неприятного, но так бесконечно и сильно интересующего.

<27 сентября 1934>

30-го решили было устроить вечеринку. Обо всем сговорились, внесли

деньги. Линде не ходил, правда, в школу, но на вечер обещал прийти. Вдруг

вчера Лев заявляет: «Я не могу, занят 30-го с 5 до 9 часов». «Так ты приходи

Page 116: Nina Lugovskaya "I want to live"

116

после 9-ти» — пишет Ира. «Нет, я очень устану, да и вообще, у меня теперь

все выходные будут заняты». Жалко было очень.

Теперь он хулиган, пусть он крыл вчера по матушке, но без него будет

так скучно, так неинтересно. Даже Линде так не интересовал. Хотелось Лев-

ку заманить. Но он категорически отказался. Странно было от этого бузилы,

устраивающего истории с девочками, слышать отказы от вечеринок и совме-

стных прогулок. Вспоминались его слова в прошлом году: «Я неразвращен-

ный человек». Да, оно и видно. Но что делать — насильно не потянешь. Ре-

шили обойтись без него.

Встреча стала скучной, и у нас как-то пропал интерес. Но все-таки со-

брались бы, если бы… Сегодня я утром спрашиваю маму, когда у нее имени-

ны, а самой так и пдумалось, а вдруг? «Тридцатого» — говорит она. Ну, ко-

нечно. Мне всегда «везет». Вот ведь черт дернул, опять не придется идти. А

так хочется, так хачется. В школе я рассказала об этом Ире, она подозвала

девочек, и они, подумав, решили отложить до 6-го. Это, признаться, мне не

приходило в голову. Значит и со мной считаются!

Сию же минуту пишем Левке: так мол и так, может 6-го сможешь. Он,

подлец, отказался, а Толька с досадой недовольно спросил: «Это из-за одного

вы отказываете?» «Нет, нет, я тоже не могу». Он долго протестовал еще, го-

ворил, что очень долго ждать до шестого. Ну, а теперь решено — шестого,

мне повезло.

<1 октября 1934>

Сегодня я осталась дома. Надо было вымыть окна и гладить... Во мне

борются две натуры: одна — это женщина, которая стремится к вечным забо-

там по хозяйству, к порядку, к чистоте. Другая — это человек, желающий по-

святить свою жизнь другому, более интересному и высокому. Мучительно

бывает эта борьба. Надо ведь на что-то решиться, чему-то дать предпочтенье.

Я знаю, что должна побороть в себе женщину, но часто это невозможно.

Чувство справедливости к маме частенько заставляет меня покоряться.

И опять, и опять поднимается глупая зависть к мальчишкам. «О, если б я

была мальчишкой!». Я была бы свободна решительно от всего, придешь из

школы и делай, что хочешь, все домашние заботы проходят мимо. Это про-

стительный эгоизм, но я говорю себе: «Если хочешь достигнуть чего-нибудь,

подави в себе эти хорошие чувства, заставляющие тебя хозяйничать. Это

гадко, но необходимо! Вон Женя, Ляля ходят грязными и неряшливыми, ка-

ждый день их мучает упреками мама, но зато… они успевают делать другое».

А мне остается только мечтать: «Вот завтра начну играть на рояле, а по-

том научусь хорошо играть, потом буду рисовать, а потом…». И опять ниче-

го, и опять мечты. Ученье я забросила, уже «отлично» не получаю совсем,

сижу на «хорошо», и в этом я сдержала свое слово. Ученье в школе — чепу-

ха. За него никогда не поздно взяться, надо пока делать другое. Иногда мне

хочется взяться за писание, но из этого, я чувствую, ничего не выйдет. Пере-

бешусь, перемечтаю, а потом… и успокоюсь.

Page 117: Nina Lugovskaya "I want to live"

117

Выйду, чтоб только выйти, замуж за какого-нибудь заурядного парши-

венького человечка, которому нужна жена, покорюсь ему и позволю сделать

над собой самое естественное и самое противное в жизни. Потом родятся де-

ти, и дальше будет все то, что бывает со всеми. Эх, молодость, молодость.

Счастлив тот, кто долго может верить ее иллюзиям и мечтам. И это очень

горько.

<2 октября 1934>

23 сентября должны были придти к Жене и Ляле их институтские това-

рищи на спевку. Они организовали хор<овой> кружок и вот теперь готови-

лись к выступлению на октябрь. Опять увидеть их всех, рассмотреть, как

следует! Я ждала с нетерпением этого дня, из школы побежала прямо домой,

не заходя к бабушке. Около двери прислушалась: говор, смех: «Пришли».

Постучала, Нина П. 73, открывая мне, громко сказала: «Это, наверно, Жорка!»

«Нет, не угадали» — проговорила я, думая, что она одна, и вошла в перед-

нюю.

Рядом с собой я увидела даже не человека (так близко он стоял), а толь-

ко голову, красивую, наклоненную слегка курчавую голову, громадные и вы-

разительные синие глаза: «Здравствуйте!» «А-а. Здравствуйте!» — немножко

даже нараспев сказал он, как-то не то немножко удивленно, не то насмешли-

во. Когда я вышла опять из комнаты, в передней никого не было.

«Войти или нет — думала я. — Ну, что я скажу? Что стану делать? Жут-

ко». Я стояла около двери в комнату сестер. Там пели, чей-то красивый бас и

женские голоса. Чей бас? Наверно, Сократ. Ах, увидеть его! «Войти? — я хо-

дила по коридору. Ну! Ну, чего стоит! — и все-таки я не решилась и ушла

обедать к бабушке.

Когда вернулась, то был предлог войти: отдать сверток, что принес ба-

бушке Куликовский. Я начинала злиться. Неужели опять не увижу? Вышла

Ляля, налила в чашку воды и понесла кому-то. «Дай и мне» — сказал Андрей

Б. и вышел в коридор. После первой чашки он напыщенно медленно сказал:

«Noch einmal» 74. Я сидела в кухне за столом и смотрела украдкой в полутем-

ный коридор, где видны были чьи-то длинные ноги и чье-то туловище, но я

достаточно рассмотрела Барта при первой встрече. И чем дольше ждала,

слушая хохот и визг и уговаривая себя войти, тем сильнее становилось лю-

бопытство.

Наконец, Ляля пришла мне на помощь, и я смогла украдкой в дверную

щелку посмотреть на Сократа 75. Он стоял между роялем и шкафом, облоко-

тившись на костыль. Белокурые волосы, белый широкий воротничок рубаш-

ки, прикрытое рукой лицо, которое я не рассмотрела. Когда гости уходили,

мне удалось лишь мельком взглянуть на всех.

73

Однокурсница сестер Нины. 74

Еще раз. 75

Здесь, кроме подчеркивания, следователь поставил большой вопрос.

Page 118: Nina Lugovskaya "I want to live"

118

Маленький, несколько коренастый Женя Г., простой и мужиковатый

Жорка Ш., согнувший на костылях Сократ, на которого мне стало жалко и

стыдно смотреть; высокий и красивый Андрей Б. Я смотрела на них, а они на

меня. Было смешно и неловко. А когда Андрей сказал Ляле: «Твоя сестра…»

— и что-то дальше, то я наклонила голову, будто читаю, и попросила Женю

закрыть дверь.

Так и осталась я с желанием увидеть их. Вечером Женя и Ляля подсмеи-

вались надо мной и что-то лестное говорили о моей наружности. Да ведь они

все врут!

<3 октября 1934>

Пока стояли хорошие деньки, и мы на переменах гуляли во дворе, то не

замечали друг друга. А когда дожди засадили нас в зал… Всю зиму ходить

вот так, взад и вперед, сталкиваясь и пихаясь, боясь, что вот-вот какой-

нибудь негодяй пхнет тебя в бок, ударит, а то и просто обругает. Седьмые

группы ужасны в этом году, такое жуткое хулиганье! В середине года опять,

наверно, такая тоска возьмет, что придется уйти на месяц, а может обойдется

и без этого. Меня теперь не тяготит так школа. Нашлись притягивающие ин-

тересы: переписка, Линде, Левка, некоторые секреты Иры и других «наших».

Этих «наших» очень немного: Ира, Зина, Муся, когда-то самая обыкно-

венная хохотушка, а теперь маленькая, хорошенькая и кареглазая девушка с

очень тонкой талией и большим бюстом; Рая К., очаровательная девчонка с

черными жгучими глазами и красивыми женскими руками; Клара А., литов-

ка, кажется, сероглазая и иногда хорошенькая; Мила Е., очень небольшого

роста с удивительно пропорционально сложившейся фигурой и миленьким

синеглазым лицом; и, наконец, я и Ксюшка.

Мы как-то отшли сильно от них: Ксюшка в силу некультурности, грубо-

сти и откровенной циничности, а я… потому что нехороша собой, потому

что не умею переписываться с ребятами (да и не хочу), потому что не имею

никаких историй, всегда кричу, а частенько зло и как-то невольно презри-

тельно отношусь к их поступкам. Наша группка — это бузилы, лентяи и те, о

которых говорят «любящие мальчиков».

Да, мальчики занимают в наших разговорах первое и почти единствен-

ное место. Каждая из «наших» нравится кому-нибудь из ребят, каждая имеет

по-своему хорошенькую мордашку, одна я… Горько! Нам тоже нравятся, как

это полагается: кому Левка, кому еще кто-нибудь, Линде нравится Ире, очень

Рае и, кажется, мне. Я учусь быть равнодушной и скрытной, и это мне в по-

следнее время удается. А Рая, наоборот, так открыто интересуется этим ори-

гинальным и умным героем, что Толька мне кауже к-то сказал: «Я знаю, о

ком она плачет».

Как-то на днях, в мокрый, темный, послешкольный вечер, мы пошли не

вдвоем, а втроем: я, Ира и Рая. Я не спрашивала, зачем ей понадобилось та-

щиться по грязи так далеко, потому что это было бы напрасно. Когда я рас-

сказала об этом Ксюшке, она с любопытством спросила: «Уж не к Линде ли

Page 119: Nina Lugovskaya "I want to live"

119

ходили?» Такого смелого предположения у меня не было, но нечто подобное

я представляла себе.

Рая рассказала мне все, как только мы увиделись, а Ирка терпела весь

день, но на последнем уроке все же не выдержала. «Что я расскажу тебе! —

шепнула она. — Мы у Линде были». Всю дорогу говорилось, разумеется,

только об этом. Эх… они были у него, видели его, другого, не того, что в

школе, разговаривали, стоя рядом, видели его сестру. Я спрашивала о мель-

чайших подробностях, чтоб представить его себе, стоящим у двери, с его ма-

нерой держаться и говорить. Вот он смеется, чудно шаркая ногами и накло-

няя голову; вот говорит, запинаясь и мыча, помогая рукой.

Было немного обидно, но не потому, что меня не пригласили (я бы не

пошла), а потому, что не нашли нужным поделиться со мной. Таких секретов

становится все больше и больше, и мне почему-то неприятно, что заводилой

и центром является Ира.

<5 октября 1934>

Как вышла эта глупая история с «американкой»?… Не знаю. Только бы-

вают в жизни моменты, когда разум совершенно покидает тебя, когда всеце-

ло отдавшись минуте, можешь наговорить таких нелепых глупостей, о кото-

рых, может быть, потом придется долго жалеть. Как я могла забыться — черт

знает. Как-то перед началом занятий гуляли мы около школы: я, Муся и

Ксюша. Эти дни у нас была страсть переворачивать и коверкать различные

фамилии: получалось очень смешно.

Между прочим, перевернули мы фамилию и одного ученика 9-го класса,

Вадима М., а получившаяся Реллюм скоро была переименована в «изюм».

Смеясь, мы говорили Ксюшке: А вот не возьмешь ты «изюм»? Слабо!». Она,

надо сказать, не знала значения этого слова. «Возьму — говорила она, —

только чтоб был настоящий». «Ну, да, конечно, обыкновенный изюм».

Мы лгали и, вероятно, по всей бессмысленности этой выдумки ни мне,

ни Мусе не могло прийти в голову, что из создавшегося спора може выйти

что-то серьезное. Как-то шутка перешла в дело. «Возьму. Вы где-нибудь его

положите, где неудобно, где народа много» — настаивала Ксюшка. «О, ты

можешь выбрать время, когда никого не будет, это тебе предоставляется».

«Ну, хорошо, спорим… на американку!» «Идет!»

Почему я могла предположить раньше, что Ксюшка не может исполнить

это? Мы ей скоро рассказали обо всем и решили, что при первом удобном

случае она должна подойти к Вадиму М., дотронуться до его руки и сказать,

что она проспорила «американку», по которой ее заставили подойти к нему и

передать привет от Тани Н. Это дополнение мы уже придумали позднее.

Только теперь я поняла, что в сущности нет ничего в этом невыполни-

мого, и Ксюшка могла легко все исполнить, а тогда… «Ну, что ж, это урок в

жизни. В следующий раз буду предсмотрительней» — говорила я себе со

злой иронией. Но не очень-то действовали эти философские рассуждения,

Page 120: Nina Lugovskaya "I want to live"

120

когда жизнь готовила мне эту глупую шутку. Дня два-три мы приходили в

школу к роспуску старших классов, чтоб охотиться за Вадимом.

Раньше он никем был для меня, кроме очень маленького человечка с ви-

дом джентльмена, всегда с гладким зачесом черных волос, черными глазами

и, кажется, интересной физиономией, очень нравящейся девчонкам. Я нико-

гда даже и не присматривалась к нему, всегда чувствуя какую-то антипатию,

вошедшую уже в привычку.

Теперь мы с нетерпением каждый раз ожидали его. Третий день должен

был быть решающим. Ксюшка должна была или подойти к нему, или про-

спорить «американку». Мы стояли под деревьями, наблюдая, как их класс

играл в волейбол. Здесь был и Вадим. «Ну, подходи же, подходи!» — гово-

рила я. Мне скорей хотелось покончить с этим. Ксюшка колебалась.

«Вдруг проиграю? — подумала я, опасаясь, что она тогда задаст мне

что-нибудь необыкновенное. Когда раздался звонок, я, почти уверенная в

своем выигрыше, пошла в класс. Девчонки остались, и Ксюшка все же подо-

шла. Я не видала сама этой сцены, но мне рассказывали. Когда ребята пошли

домой и, выходя за калитку, уже собирались завернуть за угол, Ксюшка

вдруг сказала «иду» и побежала вдогонку.

Случайно или что-то заметив, Вадим остановился, так что остался один.

Ксюшке только этого и надо было. «Мне по американке надо было подойти к

тебе и передать привет от Тани… Забыла фамилию» — сказала она, дотраги-

ваясь до его руки. «Больше ничего?» — спросил он, улыбаясь. «Все». Ксюш-

ка быстро побежала обратно.

«Что теперь она задаст мне?» — думала я. Вчера Ксюшка хотела послать

меня к Линде, но от этого ее отговорила Ира, которой почему-то не нрави-

лось это. Она же и придумала: чтобы я подошла к тому же Вадиму и сказала,

что приду к нему в выходной день. «Ну, что ж, подойду и скажу» — прого-

ворила я беспечно, но дома меня охватило такое волнение, что я никак не

могла отвязаться от этой мысли, думала, даже засыпая: «Как подойти, что

сказать?»

Вчера мы пришли пораньше искать его. Вот он вышел из химического

кабинета. «Иди, иди!» Мы повернули в зал. Эх, какой это был момент! Он

через весь зал шел один, никого не встретив. Я сделала несколько неуверен-

ных шагов вперед, потом побежала неслышно, совсем рядом остановилась

вдруг и стала раздумывать. Вот он вошел в коридор. Ах! Еще не поздно!… И

завернул...

Я вернулась к девчонкам. Зачем я так и не подошла? Такого случая ни-

когда больше не представится. И так ярко запомнился мне этот момент. Если

закрыть глаза, то увидишь пустой и мрачный зал, быстро шагающу. Малень-

кую фигуру в черном костюме, с опущенной головой и выглядывающие из

дверей смеющиеся лица девчонок.

Page 121: Nina Lugovskaya "I want to live"

121

<6 октября 1934>

Есть у Жени и Ляли знакомый парнишка, зовут его Валя К. Еще в шко-

ле, в 7-й группе обратили они внимание на белые зубки и серые глаза. После

школы знакомство не прекращалось: зимой катки, летом Парк культуры и

отдыха или сидение дома. Женя и Ляля считают его пустоватым и легкомыс-

ленным мальчиком, не уважают его и частенько нарочно уходят из дома,

чтоб не сидеть с ним.

Обычные часы его визита это вечера перед выходным, каждую пяти-

дневку он является, изящный, улыбающийся, шаркает ножкой и болтает вся-

кие пустяки. Женя и Ляля иногда играют на рояле, напевая чего-нибудь, не-

содержательная и пустая беседа Вали не может заинтересовать их, но не

гнать же его. И они его терпят отчасти за то, что он чинит им электричество,

велосипед, зибавает подрамники и имеет хорошенькую рожицу.

29-го Жени и Ляли вечером не было дома, Валя взял у бабушки ключ и

решил их ждать. Часов в 11 пришла домой я, он что-то заболтал, что-то начал

говорить про мяч, и так вышло, что никак нельзя было мне уйти. Да мне и не

очень-то хотелось. Было смешно и весело разговаривать с ним, сознавать, что

вот одна, не стесняясь, провожу с молодым человеком вечер. Он предложил

мне какую-то игру, и я, заполняя чудными рисунками клеточки, смеялась про

себя. Потом делали всякие вещи из бумаги, и мне было приятно ощущать,

что я не чувствую при нем никакого смущения. Когда он ушел, я корчилась

одна от смеха.

Женя и Ляля с лукавыми улыбками расспрашивали меня, как мы прове-

ли вечер, уверяли, что я нравлюсь Вале. Вчера он пришел опять, опять дево-

чек не было дома, когда я вернулась домой. Я собиралась прямо же уйти к

бабушке, но он вдруг начал рассказывать про Керчь, про какие-то истории, и

я, слушая его и облокотившись на стену, почему-то начинала злиться.

Раздражала его немного вульгарная откровенность при рассказах об од-

ном товарище, который лег спать в одних трусиках, потом одел рубашку,

брюки и пальто, что раньше я не предполагала в нем. В сущности, ничего

особенного он не сказал, но он так долго и подробно, точно нарочно, оста-

навливался на всех мелочах мужского костюма, что мне стало противно.

И это чувство уже не покидало меня, даже когда пришли Женя, Ляля и

Валя стал играть с Женей в ту игру, что и со мной. Больше не нравились да-

же его серо-стального цвета и по-мужскому твердо смотрящие глаза, хоро-

шая улыбка. Все вызывало неясное, но неприятное чувство.

<9 октября 1934>

6-го у нас была вечеринка. Так много времени прошло с тех пор, как мы

начали говорить о ней, и так приелась эта мысль, что как-то без особого по-

вышенного интереса ждала я 6-го числа. В шесть часов мы должны были

встретиться у школы. Когда я с Ксюшкой подошла к Девичке, все уже были в

сборе за исключением Иры; она-таки заставила подождать себя и произвела,

Page 122: Nina Lugovskaya "I want to live"

122

наверно, на некоторых впечатление, появившись в длинной и широчайшей

шелковой юбке и шелковой кремовой кофточке.

До Зубовской мы шли пешком, и Антипа с Тимошей, как настоящие ди-

кари, убежали от нас, оставив только одного Тольку. Он, молодец, шел пре-

спокойно с нами, разговаривая о всякой всячине. Около семи вечера приеха-

ли к Кларе, она, улыбающаяся и славная с сияющими большими серыми гла-

зами встретила нас в коридоре. Только в начале мне на минутку стало не-

удобно за свое повседневное платье. Все другие были разряжены в необы-

чайно красивые костюмы. Потом это чувство прошло, и я совершенно плю-

нула на свой наряд.

Вечер начался флиртом, но я почти ни с кем не перебрасывалась карточ-

ками. Не с кем было: Тимоша занят был Зиной, Толька неустанно переписы-

вался с Кларой, а Антипку тормошили со всех сторон: Ира, Рая и отчасти

Муся. Приятно было сидеть в мягком удобном кресле, чувствовать какой-то

уют и спокойствие и наблюдать. Это для меня было самым интересным и по-

этому я не очень скучала, хотя и весело особенно не было.

Все мы несколько разочаровались в своих надеждах. Ребят приходилось

чуть ли не силком затягивать в игры, они забивались в углы, шептались и не

проявляли никакой инициативы. Флирт интересовал их больше всего, и они

готовы были играть в него без конца. За ужином я спросила Тольку: «Кто те-

бе нравится? Помнишь, ты обещал сказать». Он ответил мне письменно:

«Сама хозяйка Клара». Я была поражена.

А как же Муся? Послала ему во флирте: «Вы очень непостоянны». Неу-

жели с нашей стороны была ошибка? Нет, быть не может. Он так заметно

всегда оказывал Мусе предпочтение, правда, совсем недавно у него с ней

вышла размолвка. Толька как-то попытался обнять ее в темном классе, но

получил за это такую оплеуху кулаком… После этого Муся с ним не разгова-

ривала. Ну, а теперь он всецело увлечен Кларой и так откровенно признавал-

ся ей и нам во всем, что просто неудобно становилось.

Из девочек своей наружностью выделялась Ира, Высокая, в очень изящ-

ном наряде, черноволосая, весело-развязная, она заметно обращала внимание

на Антипочку, била его карточками по голове, много и громко смеялась. Ра-

зошлись мы в первом часу, а на следующий день уже помышляли о новом

сборе.

* * *

Вчера Ксюшка настойчиво стала требовать исполнения «американки». В

школу мы пришли рано, еще до тех пор, как первая смена кончила занятия, и,

стоя в коридорчике, ждали, когда 9-й класс пойдет домой. Вот прошли 8-е,

но я даже не обратила внимания на хорошенького Максимова, так была заня-

та другим. Первым из 9-х прошел Левинсон, оглядев нас мутными водяни-

стыми глазами. «Вот номер первый» — проговорила я в полголоса.

Несмотря на то, что я достаточно свыклась с мыслью об «американке»,

все-таки невольно немного волновалась. В кучке ребят шел Вадим М., ма-

ленький, противный и такой нужный. Николай В., проходя мимо, осмотрел

Page 123: Nina Lugovskaya "I want to live"

123

нас из-под фуражки испытывающими, пристальными, зеленоватыми глазами.

Мы вышли на улицу. Гуляя по саду и украдкой взглядывая на них, я замети-

ла, что изредка то один, то другой оглядывался на нас, как будто чего-то

ожидая.

Но до уроков ничего сделать не удалось. На первой же переменке, по-

бросав портфели, мы с Римой бросились из школы. В 9-м должен был быть

труд, и они еще не ушли из школы. Далеко, на волейбольной площадке стоя-

ли ребята. Приходилось ждать.

«Знаешь,Нина, что я тебе скажу — заявила Муся. — Ты нравишься од-

ному мальчику». «Я?… это мило... Нет, лучше не говори, кому. Я буду смот-

реть на него по-другому». «Вот глупости». «Ну, кому?» «Маргоше». «Мар-

гоше? Откуда ты выдумала?» «Он сам сказал»». «Да ну, не верю. Когда?»

«Мы с Зиной вчера переписывались с ним, спрашивали, кто ему нравится. Он

написал: Луговская».

Она еще что-то врала, но я мало верила этому, да и не до того было. Ша-

гая вокруг школы, мы на одном из поворотов встретили Иру с другими де-

вочками и остановились, разговаривая. В это время к мастерской, отделяясь

от общей группы, мимо нас прошли Вадим М., Николай В., Левинсон и Зусь.

Я украдкой следила за ними. На полпути вдруг Вадим остановился, сделал

несколько шагов обратно, как-то неуверенно огляделся и медленно-медленно

пошел к мастерской.

«Пусти меня. Я пойду» — сказала я тихо Мусе. «Пойдешь?» Я пошла

наперерез ему спокойными деловыми шагами. Он заметил меня, чуть-чуть,

кажется, улыбнулся. Мне не было страшно. Остановившись совсем близко,

непроизвольным движением руки провела по волосам и проговорила: «Ви-

дишь ли, М., я проиграла американку». «Что это все американки выпадают на

меня?» — прерывая, спросил он, оскорбительно и презрительно растягивая

слова. «Я не знаю. Меня послали и велели подойти к тебе» — я невольно го-

ворила также с презрительной усмешкой. «И только?» — спросил он, не из-

меняя тона и улыбаясь.

У него были небольшие, почему-то теперь показавшиеся мне светло-

карими, искрившиеся глаза и противно вырезанные, чувственные губки с

темным налетом усов. «Все» — сказала я и повернулась к нашим. Девчонки

ржали, а я не чувствовала себя победительницей. Было стыдно и неприятно

от презрительно надменного тона, почти насмешки.

В классе я начала усиленное внимание обращать на Маргошу, Это был

новенький мальчишка, из другой группы, здоровенный с черным чубом во-

лос и некрасивым, немного одутловатым лицом. Раньше он производил на

меня довольно хорошее впечатление, а теперь… Зина мне рассказала, что

мою фамилию он выделил кавычками и их поставил в скобки, это было уже

достаточно убедительно, и я начала верить.

А с этим вдруг пришло такое отвращение и злость проти него. Я теперь

совершенно не смотрю на него, боясь показать, что будто бы обращаю на не-

го внимание. Вчера на физкультуре он вдруг очутился рядом со мной, и как

же мне было противно и гадко. Перед этим девочки пригласили его на вече-

Page 124: Nina Lugovskaya "I want to live"

124

ринку, и я теперь так жалею об этом. Я просто представить не могу себе, как

этоон там будет. Все были раньше такие «свои» и хорошие.

<10 октября 1934>

Сегодня пришел Линде, Об этом мне сообщила Ира еще до уроков, и

мне пришлось делать над собой усилие, чтоб не выказать удивление и ра-

дость. Ира с Раей сияли и хохотали, а я злилась. Хотелось смотреть на него,

но я сдерживалась и лишь украдкой поглядывала на смеющийся знакомый

профиль. Он почему-то тоже казался противным, и все-таки я интересовалась

им.

В общем, настроение было сегодня жутким. Девчонки подразнивают

меня Вадимом М., потому что я как-то покраснела при упоминании о нем.

Они уверяют, будто это не от того, что мне стыдно и неприятно за мой по-

ступок. А завтра общий с первой сменой митинг и поневоле придется встре-

титься с ним. Ах, как ужасно!

<12 октября 1934>

Вчера: томительно-скучные уроки, непонимание, злость и страх, томи-

тельно-однообразные перемены в тесном зале, в толкотне и ругани шпаны,

сонливость и утомление на последних уроках. Весь день ожидание какой-то

перемены, чего-то более ясного и интересного. На последних уроках было

скучно и противно. Физик, высокий и страшный старик с желтым, чем-то по-

росшим и обезьяньим лицом, медленно запинаясь, объяснял что-то Потом

спрашивал, не торопясь, мучая и засыпая учеников.

Мне уже надоело бояться, сидела, облокотившись на парту, и тоскливо

слушала. Ира и Рая перекидывались записками и хихикали. «Вот она, пришла

тоска — говорила я себе. — Хорошо хоть полтора месяца протерпела». «Ни-

на, ты придешь завтра к часу? Американку исполнять?» — шепнула, обора-

чиваясь, Муся. «Приду». «Я знаю, она не придет» — проговорила Ира. «При-

ду — я постаралась улыбнуться. — Если ничего не случится со мной». «Ну,

ты нарочно заболеешь». «Нет, зачем нарочно?»

По дороге домой я, кажется, даже немного оживилась, но не пропадала

возникнувшая мысль как-то отвертеться завтра от школы, что-то сделать. Что

же сделать? Отравиться? Почему-то не было ни страшно, ни ужасно, и не

было жаль жизни. И как будто проще ничего придумать нельзя. У бабушки я

стащила пузырек опиума. «А вдруг раздумаю?» Пообедав, пошла домой. На-

капала в чашку 20 темных капелек и перед сном выпила. Выпила! Едкой го-

речью обдало рот, ударило в нос.

Я была довольна своей решимостью и, укутавшись в одеяло, приготови-

лась заснуть. Но не спалось. В полумечтательноц форме думала о том, что

будет завтра, и не верилось, что умру. Было странно: одна часть радовалась,

что не придется идти к Диме М., а другая робко и несмело вздрагивала. Ум-

Page 125: Nina Lugovskaya "I want to live"

125

ру! Когда начала охватывать дремотная, головокружительная слабость, мне

показалось, что сводит назад голову. Судорожно рванулась и скорчилась.

Проснулась, когда мама вошла за чем-то в комнату. Хотела открыть гла-

за, подумалось: «Вдруг чем-то выдала себя?» Сквозь ресницы смотреда на

яркий свет. Когда она потушила лампу, успокоившись, сказала ей что-то. Че-

рез несколько минут посмотрела на часы, было без двадцати минут час.

«Прошло два с половиной часа. Что же это значит?» Не вытерпев, села на по-

стель, обняв колени. «Двадцать капель. А вдруг не опиум? Нет, быть не мо-

жет. Что ж он не действует?».

Попробовала пульс, он бился часто-часто. Было жарко. Запрокинув го-

лову, лежала на спине. «Что же это значит?» Опять проснулась ночью: темно,

на стене яркий лунный свет. «Это жестоко! Неужели обман? Неужели не

опиум? Неужели идти к М.?» О, нет! Но что же делать? Теперь уже не подей-

ствует… Двадцать капель… Что ж это было?

Стараясь заснуть, долго лежала, поджав ноги. «Как же мне не везет! Ре-

шилась раз отравиться, да и то не вышло». Утром встала, как всегда, броси-

лась к бабушке. Что в том пузырьке? Оказалось, опиум с какими-то каплями.

<18 октября 1934>

Сегодня пошли с Ксюшкой в Большой театр смотреть на тело Собинова 76. Ждали три часа и, когда, наконец, вошли в высокие двери Большого теат-

ра, окончательно замерзли. Широкая пологая лестница была увита черными

гирляндами, на ступени свисали еловые ветки, пахло теплой и пахучей хвоей.

Громадные резные люстры тепло желтели, как истуканы, стояли в почетном

карауле милиционеры. Тихая темная лента людей неслышно двигалась по за-

лу.

Гроб стоял на возвышении, покрытом цветами, были видны высоко ле-

жащие желтые руки и овал головы несколько сбоку и снизу. Хор тихо пел

похоронный марш, мощно и стройно… Около стены стояла маленькая де-

вочка в белом трикотажном костюме с серьезно смотрящими черными глаза-

ми, около нее женщина и седой господин.

<20 октября 1934>

Произошло то, что должно было произойти неминуемо, чего я привыч-

но, но все же со страхом ждала. Произошло… Да нет, вернее ничего не про-

изошло. Пришла моя тоска. Я сравнительно спокойно отношусь к этому, не

сегодня, так завтра. И думаю только, как бы облегчить мне эти теперь невы-

носимые школьные дни, да и не только школьные. Состояние теперь почти

такое, как было в прошлом году перед тем, как я перестала ходить в школу.

Невыносимо сидеть на уроках — скучно, неинтересно, мучительно. Ничто не

76

Певец Леонид Собинов скончался 12 октября 1934 года.

Page 126: Nina Lugovskaya "I want to live"

126

в силах отвлечь меня от этой мысли о своем состоянии и… кажется… мысли

о Маргоше.

И какого черта вздумалось тогда Мусе расказать мне об их переписке. Я

теперь не могу успокоиться. Так раздражает эта неопределенность положе-

ния, хочется узнать, действительно ли верно «то» или нет? Теперь я почти не

верю, да и как могла поверить? Все было сделано Маргошей для отвода глаз.

Да и какой дурак будет рассказывать так откровенно о своих симпатиях. Он

соврал, посмеялся, а я… почти поверила. Но хорошо, что не полностью.

Однако мысль о нем уже не покидала. Наблюдая и украдкой посматри-

вая на него, я старалась заметить хоть что-нибудь выдающее его: взгляд, сло-

во, — но ничего заметить нельзя. В классе он подолгу разговаривает с Му-

сей, оборачиваясь к ней, смеется, часто они ругаются. Как-то я пробовала

разговаривать с ним, никакого особого внимания с его стороны, никакой по-

пытки говорить.

Как-то он объявил что-то о завтраках, я вместе с другими подошла и за-

дала вопрос, подумав: «Если обернется и ответит мне, значит нравлюсь». Но

он не повернул головы, не перевел на меня глаз. В другой раз что-то раздра-

женно и резко бросил мне. Я все наматывала на ус. Когда мы шли на завтра-

ки, он каждый раз пересчитывал нас и, как и других, провожал меня легким

движением кисти.

Сегодня мы были в музее Льва Толстого и, когда при вводной беседе мы

стали полукругом около лектора, я зорко поглядывала на Маргошу. Он, при-

щуря близоруко глаза, не отрываясь смотрел на Мусю, а она смеялась. Мне,

кажется, было досадно, досадно за то, что поверила, что так глупо обманули,

за то, что так мало интересуется мной кто-либо. Необязательно Маргоша, не-

обязательно даже ребята, я чувствую, что даже свои, «наши» все меньше раз-

говаривают со мной, у них свои секреты, а я становлюсь чужой.

<21 октября 1934>

Странный и интересный у нас был сегодня разговор с Мусей. Она вдруг

стала уверять, что знает, почему у меня плохое настроение. Я просила рас-

сказать, но она упорно молчала, уверяя, что все это может повлечь за собой

ряд неприятностей, что после этого я резко изменю свое отношение к «этому

человеку». Я была несколько удивлена и заинтересована. Некоторое время

казалось, что она намекает на Маргошу и мне, как не стыдно, было приятно

думать, что «то» не обман.

Но потом я поняла, что Муся говорит о ком-то другом. И опять стало

скучно и тоскливо. Чудно. Я догадывалась, что она говорит о Линде. Она ду-

мала об этом еще в прошлом году и теперь в этом почти уверена. Странное

совпадение, которое Муся приняла за факт, еще более уверило меня в том,

что она говорит о Линде. Он несколько дней не был в школе, причем с этими

днями совпало мое упадочное состояние.

Сегодня он пришел. Я равнодушно взглянула на него, не ощущая и тени

радости. Но настроение мое сегодня почему-то улучшилось, вероятно, Муся

Page 127: Nina Lugovskaya "I want to live"

127

все это собрала вместе. Этот наш спор окончился бы вполне благополучно,

если бы… я, окликнув Мусю, сказала: «И во всем этом моем плохом на-

строении хоть и немного, но виновата ты».

Это так разожгло ее любопытство, что она весь последний урок не от-

ставала от меня и грозилась даже не разговаривать. Я ей ничего не сказала и

обещала завтра дать решительный ответ. В общем, сообщить ей кое-что, но

так, чтоб она не догадалась, есть смысл, так как она обещала рассказать мне о

своих догадках. Несмотря на всю глупость создавшегося положения, я даже

рада этому разговору — было весело и оживленно, а такой угнетающей тоски

и отчужденности не замечала.

<22 октября 1934>

Мое недоуменно-напряженное и скучное настроение как будто прохо-

дит. Сегодня было довольно весело, немка не пришла, и мы на ее уроке взду-

мали переписываться с Левкой. Вначале шло на удивление хорошо, но потом

он покрыл нас таким матом, наговорил такие гадости… Сволочь!! Мы пре-

рвали переписку. И все же было весело. Левка сейчас у нас самый хулиган.

Никто не может с такой откровенностью и простодушным веселием обсы-

пать матерком, наговорить мерзостей, но и никто не смеется так заразительно

и обаятельно.

Я серьезно злилась на него сегодня, но, когда он после уроков о чем-то

говорил с Ирой, не могла не восхищаться этой слегка откинутой головой с

пышной матово-золотистой шевелюрой волос над удивительно красивым

светлым лбом, этими чуть полузакрытыми глазами и небрежной, часто пре-

зрительной и нагло-хулиганской, но такой симпатичной улыбкой. О, он

очень хорош! И так безгранично весел. Я никак не могу понять, как человек,

столько читавший, развитой и живущий в хорошей семье, может быть в то же

время таким омерзительным хулиганом.

Муся как-то сказала мне: «Знаешь, Нина, что я тебе скажу. Ты нравишь-

ся одному мальчику». «Я?… Это мило... Нет, лучше не говори, кому. Я буду

смотреть на него по-другому». «Вот глупости». «Ну, кому?» «Маргоше».

«Маргоше? Откуда ты выдумала?» «Он сам сказал»». «Да ну, не верю. Ко-

гда?» «Мы с Зиной вчера переписывались с ним, спрашивали, кто ему нра-

вится. Он написал: «Луговская». Она еще что-то врала, но я мало верила это-

му, да и не до того было. Какого черта вздумалось тогда Мусе расказать мне

об их переписке, но я теперь не могу успокоиться. Так раздражает эта неоп-

ределенность положения, хочется узнать, действительно ли верно «то» или

нет?

Теперь я почти не верю, да и как могла поверить? Все было сделано

Маргошей для отвода глаз, да и какой дурак будет рассказывать так откро-

венно о своих симпатиях. Он соврал, посмеялся, а я… почти поверила, но хо-

рошо, что не полностью. Однако мысль о нем уже не покидала меня, наблю-

дая и украдкой посматривая на него, я старалась заметить хоть что-нибудь

выдающее его, взгляд или слово, но ничего заметить было нельзя.

Page 128: Nina Lugovskaya "I want to live"

128

Сейчас обостренное внимание за Маргошей как-то уменьшается, но все

же я неотступно и незаметно продолжаю следить за ним. Все новости полу-

чаю от Муси, с которой он оживленно беседует на уроках. Когда же я слу-

чайно подошла к ним, и он, говоря что-то, смотрел на меня, мне было прият-

но, хотя я и уверена, что он мне совершенно не нравится.

<25 октября 1934>

Муся — маленькая, изящная и мягкая евреечка. У нее круглые плечи,

круглые полные бедра, округлая грудь и тонкая-тонкая талия, мягкие черные

волосы, карие тепло-искрящиеся глаза и матовый ровный румянец. Я никогда

раньше не думала, что она может быть такой хорошенькой. Она, необыкно-

венно живая, болтливая и отроумная, кажется, очень нравится мальчикам и

сама любит проводить с ними время.

Один ученик 9-го класса с темными бараньими глазами и полным сим-

патичным лицом положительно благоволит к ней, задирает ее, подсмеивается

и добродушно называет своей маленькой черненькой девочкой. Она положи-

тельно интересна и последнее время, кажется. Совсем свела с ума Маргошу.

Мы с ней сейчас в прекрасных отношениях. Она очень откровенна со

мной, и я ей за это очень благодарна, хотя сама не плачу ей взаимностью, так

как вообще не могу быть откровенной ни с кем. Но она и не требует от меня

ничего. Вчера в выходной у нее была Ира. Среди разговора она частенько

дразнила Мусю Маргошей, а потом вдруг неожиданно показала конец какой-

то записки с подписью Б.М. 77 Муся, заинтересованная, в глубине души, мо-

жет быть, задетая, с оживлением рассказала мне об этом, и мы обе стали ду-

мать, как выяснить все это. В школе никаких признаков связи между ними не

заметно, не было ни лищних взглядов, ни лишних слов. Неужели они на-

столько умеют держать себя?

При первой же возможности Муся навела на эту тему разговор. «Завтра

в музей» — сказала она. «Как бы мне хотелось узнать, что вам там будут го-

ворить. Да и вообще я не прочь был бы стать года на два хорошенькой де-

вочкой» — сказал Маргоша. «Как Лиза К., например?» — вставила Муся.

«Да, она хорошенькая». «Или как Шарова?» «Откуда вы вздумали, что Ша-

рова хорошенькая?» «Разве она тебе не нравится?»…

На другом уроке Муся возобновила разговор. «А Шарова тебе все же

нравится» — с насмешливым задором заявила Муся. «Почему ты это реши-

ла?» «О, этому есть масса доказательств». «Ну, давай спорить на американку,

что она мне не нравится. Я сумею доказать». «Давай». «Только никому не го-

ворить». «Честное слово даю». «Нет, ты скажи что-нибудь более веское».

«Ну, клянусь. Это достаточно?» Они поспорили и оба были в большом воз-

буждении все уроки, много разговаривали, смеялись, и он показался мне чуть

ли не хорошеньким, раскрасневшись и смеясь голубыми глазами.

77

Речь идет о «Маргоше».

Page 129: Nina Lugovskaya "I want to live"

129

<26 октября 1934>

Если бы я была влюблена в Маргошу, я не думала бы о нем больше. И

все же я уверяю себя, что он мне не нравится. Я вспоминаю мое увлечение

Левкой, когда я по целым часам смотрела на него, бледнела и дрожала при

каждом с ним слове и восхищалась всяким его движением. Это было совсем

не то. Маргоша меня интересует, я его чувствую. Есть ребята, которых не за-

мечаешь, а его я ощущаю всем своим существом, невольно, не глядя, слежу

за ним, прислушиваюсь к его словам.

Маргоше нравится Муся, о чем же думаю я? Я ведь в этом уверена и, не-

смотря ни на что, каждый день с болезненным нетерпением ожидаю какого-

нибудь слова, обращенного ко мне, улыбки. Трудно, но интересно тщательно

скрывать ото всех это мое состояние. Не проявлять к Маргоше лишнего ин-

тереса, не посматривать на него чаще принятого. Это мне пока удается. Но

так жутко нервирует вечная напряженность и ожидание чего-то. Иногда я не

сдерживаюсь и взглядываю на него, и тогда нестерпимо, неприятно и стыдно

становится перед собой.

Муся так оживленно и просто говорит с ним, так естественно и мило

подтрунивает, а ей всего четырнадцать лет, мне шестнадцать. Глупая страш-

ная девка. Иногда бывает где-то на самом дне души тяжело и обидно, что я

так неспособна, так некрасива и неинтересна, как человек, что никто ни ми-

нуты не бывает мной заинтересован. И такие тоскливые и невыносимые ми-

нуты приходят все чаще. Вдруг ни с того, ни с сего нападет, и еле сдержива-

ешь себя. Боюсь, что в этом году опять придется прогуливать, чтоб как-

нибудь спастись от тоски.

Маргоша неуклюж и неповоротлив, как медведь, смешон и некрасив. Я

все это сознаю. И все же непонятное удовольствие доставляет следить за

ним, увидеть вдруг его косолапую фигуру в зале, поймать случайный и рав-

нодушный взгляд. Мне надо отвлечься, пересесть на другое место и поста-

раться все забыть, а я… только усиливаю то, что надо пресечь. Но это скоро

пройдет, это должно пройти. Когда я прихожу домой, то с нетерпением жду

следущего дня и школы, а там на уроках тянет куда-то вон, домой.

По литературе у нас преподает Е.В., немолодая женщина с очень симпа-

тичным лицом и прекрасными темными глазами. Ее все, кажется, любят, все

ею довольны. Ругается Е.В. очень редко и всегда умиротворяюще спокойна и

добра. Откуда-то выдумали девчонки, что я ей нравлюсь. Ряд совпадений и

случайностей приняли за что-то серьезное и вот теперь уверяют бог знает

что. Они настойчиво просят, чтобы я пересдавала литературу на «отлично» и

злятся на то, что я упрямлюсь.

И вот какое-то недоброжелательное чувство начинает появляться у меня

к ней, что-то вроде обиды и злости. А тут еще за обедом она подощла ко мне,

спрашивая: «А ты, Луговская, не будешь пересдавать на отлично?» «Нет. Я

все равно не сдам» — ответила я категорически и откнулась в тарелку. А се-

годня после уроков Муся подходит и с сияющим лицом говорит: «Решено и

подписано. Поздравляю!»

Page 130: Nina Lugovskaya "I want to live"

130

Думая, что она говорит о своей «американке» с Маргошей, крепко жму

ей руку. А она оказывается подошла к Е.В. и заявила, что я знаю гораздо

лучше, чем на «хорошо», и должна сдать на «отлично». Та, конечно, согласи-

лась переспросить. И вот мне придется завтра все утро зубрить «Хаджи Му-

рата», потому что нельзя рисковать, пересдавая.

<27 октября 1934>

Учить опять «Хаджи Мурата»? О, господи, я все равно не сдам на «от-

лично». Я это чувствую, я не могу сказать связно две фразы, а тут надо, по

крайней мере, минут пять болтать без перерыва. Мне не страшно, а только

неприятно пересдавать и не персдать. Зачем Муся сказала Е.В.? Такое гадкое

настроение у меня сейчас, чувствую свою неспособность, обида и злость бе-

рет, что ничего не могу исправить. Самая заурядная и обыкновенная лич-

ность и плохо лишь то, что раньше другие, да и сама я уверяли, что у меня

есть какой-то талант. Глупое и печальное заблуждение. Как будто давно надо

бы примириться и успокоиться, а я все больше и больше злюсь. Вот Ира, по-

чему она и хороша собой, и остроумна, и прекрасно учится?

<28 октября 1934>

Узнав от девчонок, что я нравлюсь Маргоше, я почувствовала вдруг та-

кую злую неприязнь к нему, доходящую почти до отвращения, но с его сто-

роны не было никаких признаков симпатии. Я стала приглядываться, при-

слушиваться, отвращение прошло. Последнее время стало даже казаться, что

я ему неприятна, и в то же время он мне начал нравиться, не казалось уже та-

ким некрасивым его лицо. Вчера раздавали тетради по зоологии, и он таким

равнодушным и безразличным жестом, не поворачивая головы, передал мне

ее, что мне стало неприятно. Какое-то упрямое раздражение поднялось про-

тив него, я тебе не прощу этого!

То же самое было и с Е.В. Покуда девчонки уверяли, что я ей нравлюсь,

я все больше и больше любила ее, а вчера уверившись, что это все вздор и

что Ира нравится ей гораздо больше, зарахз переменилась к ней, хотя и под-

нималось упрямое желание добиться симпатии.

<29 октября 1934>

Вчера у Жени и Ляли были Жорка, Нина П. и Женя Г. Первых двух я

знала раньше, но Женю ужасно хотелось посмотреть. Долго, не решаясь вой-

ти, стояла у двери. Пришла мама: «Ты чего такая злая?» «Хочу посмотреть и

боюсь. «Вот глупости, войди и поздоровайся». Я вдруг решилась и открыла

дверь. Около рояля были Женя, Нина и Жорка, который повернул ко мне ли-

цо с черными глазами. На постели сидели Ляля, повернул лицо к стене, и

Женя Г., рисуя ее. Он оглянулся, когда я подошла совсем близко: «Здравст-

вуйте».

Page 131: Nina Lugovskaya "I want to live"

131

Я вышла с веселым и удовлетворенным чувством: «Вот и посмотрела».

Когда они начали танцевать, Женя (наша) опять позвала меня. Женя Г. был

высок ростом, пропорционально сложен, в пиджачке по талии, и казался

очень смешным. Он дурил, носился по комнате, подскакивал и очень легко

танцевал.

<30 октября 1934>

Как и во всякий выходной я вчера скучала. Днем зашла к Ире, чтоб рас-

сеяться немного. Она сидела на постели, высокая, узкая, с черной лавиной

распущенных волос в котореньком старом платье. Мы немного поболтали о

разных глупостях. Она предлагала идти к Мусе, но я отказалась, боясь встре-

тить там кого-нибудь постронних и ее родителей. Дико и смешко предста-

вить, что буду я там делать, что стану говорить.

Вечером был папа. И опять подступала к горлу беспощадная едкая

злость на большевиков, отчаяние к своему бессилию. Жалость к нему, боль-

ному и бездомному бродяге.

А потом, начитавшись Лермонтова, вздумала писать стихи. Улыбаясь,

вытащила бумагу и ручку, написала бессмысленную чушь, хотела сначала

разорвать, но решила более удачную часть переписать в дневник.

Я ненавижу свет, но и люблю безмерно,

Что светом называется у нас.

Так опротивела текущая так мерно

Жизнь, в ужас приводящая подчас.

Моя судьба тихонько, незаметно

Жить в тесной, темной скорлупе,

И никому не знать моей мечты заветной

О том, что лишь известно мне.

<9 ноября 1934>

6-го, рано утром, разбудила меня Женя: «Хочешь пойти в Новый театр?

У меня билет есть». Страшно хотелось спать, но я заставила скинуть с себя

подступающую апатию и согласилась. В начале одиннадцатого мы были пе-

ред домом правительства на широких асфальтированных тротуарах безуко-

ризненно чистой и красивой набережной. Неспокойно плескалась темной ря-

бью волн Москва-река в каменных берегах под низко нависшим серым мос-

том.

В моем мятом и, пожалуй, грязном платье я чувствовала себя страшно

стесненно и тяжело, когда мы разделись и вошли в фойе. Мне страшно ста-

новилось от мысли, что к Жене подойдет какой-нибудь знакомый студент, а я

буду стоять здесь, противная и смешная, грызть ноготь и, смотря в сторону,

проклинать себя. Теперь не вырвешь из меня эту поганную застенчивость.

Если бы это были посторонние люди, обыкновенные посетители театра,

я бы очень спокойно чувствовала себя, но в этой сплоченной веселой семье,

Page 132: Nina Lugovskaya "I want to live"

132

где все перекликались и улыбались друг другу, я чувствовала себя такой чу-

жой, оторванной и смешной. Я как-то совершенно забывала, что никто не об-

ращает на меня никакого внимания.

Когда мы, поднимаясь в бельэтаж, остановились на широкой лестнице,

глядя вниз на ходящую внизу вереницу людей, этот страх мой усилился до

замирания в груди, и я невольно улыбнулась этому. Перед началом торжест-

венной части подошел к Жене какой-то Юрка Т. 78. Мы уже сидели, рядом с

Женей место было занято, и он поневоле сел на другую от меня сторону, так

что весь разговор их проходил через меня. Я сидела в середине, опустив гла-

за и вертя номерок от пальто, чувствовала, как я до глупости смешна.

Когда Женя нас познакомила, я как-то испуганно взглянула на сидящего

рядом молодого человека и, даже не поздоровавшись, неловко кивнула голо-

вой. Помню его глаза, черные, с полуопущенными веками и поэтому как-то

пьяно-мутные, как Женя сказала, «малахольные». Настроение было убийст-

венное, до слез. Злость страшная была на себя и становилось страшно нелов-

ко, что из-за меня Женя сидит где-то отдельно от своих, когда бы могла уст-

роиться в партере.

Но потом это прошло, и я даже согласилась спуститься вниз, где поздо-

ровалась с Женей Г., симпатичным человеком, очень веселым и живым. Он

что-то говорил с Женей, а я в это время посматривала на него, стараясь рас-

смотреть. У него был странно срезанный под углом лоб, светлые волнистые

волосы и глаза, которые произвели на меня впечатление двух голубых пятен.

В этот же день я пошла к себе в школу на вечер. И с такой мучительной

яркостью представилась вся разница между институтом, где взрослая и серь-

езная публика, и школой, с ее такими пустыми и глупыми интересами и та-

ким отвратительным составом. Было скучно невыносимо.

<12 ноября 1934>

8-го должны были у Жени, Ляли собраться ребята. Я с волнением и

страхом ждала вечера и начала побаиваться уже, что они не придут. Случай-

но в этот вечер пришел Ваня-художник. Я так и не решилась войти при нем в

комнату и только, проходя мимо двери, поглядывала туда. Он сидел, облоко-

тившись рукой о стол, в голубом полумраке абажура, красивый и мужествен-

ный и даже какой-то поэтичный. Изредка доносились в мою комнату звуки

его тихого, но очень низкого и красивого голоса. Мне в голову лезли всякие

глупости.

Часам к 9-ти стали собираться ребята. Я долго не могла преодолеть сво-

ей робости и войти к ним и, пожалуй, так бы и не решилась, если бы Женя не

догадалась постучать в стену и крикнуть: «Нина маленькая, иди сюда». Я

вошла. Гости сидели на постели и на стульях, против меня Нина играла на

рояле, а Коля Н., картинно поставив свое маленькое короенастое тело посре-

ди комнаты, что-то пел громко и с надрывом.

78

Юрий Тупиков, сокурсник сестер, будущий муж Жени.

Page 133: Nina Lugovskaya "I want to live"

133

Я, мельком осмотрев всех, встала у стены и уже больше не боялась. Так

просты и веселы были все и так мало обращали внимания на меня внимания,

что я невольно почувствовала себя своей. Все они казались такими хороши-

ми и, пожалуй, добрыми. И Андрей Б., красивый и нахальный, остряк, смот-

ревший исподлобья громадными синими глазами; и Сережа, невысокий мо-

лодой человек, страшно остроумный и довольно симпатичный; и Коля Н.,

грубоватый и развязный, но все-таки веселый.

Я страшно жалела, что не пришел Женя Г. и часов до 11-ти тайно ждала

его. Очень огорчена была Ляля и, когда Жорка сказал, что тот ушел на дру-

гую вечеринку, у нее на глазах были слезы. И вообще, мне теперь кажется,

что он ей нравится больше обыкновенного. Когда после чая начали танце-

вать, я села в угол и внимательно следила за всеми. Сережа учил лялю танго,

и впервые заметила, какие у него ыбли серьезные и умные серые глаза. Вече-

ром я осталась довольна чуть ли не больше других и чувствовала себя вполне

удовлетворенной, потому что не побоялась войти к ним.

* * *

Вчера состоялся у Жени и Ляли в общежитии вечер. Их группа ставила

небольшой водевиль, и девочки звали меня к себе. Около 9-ти часов я вместе

с Ксюшей выехала к ним. До 2-й Донской мы как-то случайно не доехали од-

ной остановки и, волнуясь и смеясь, бежали по темному пустому переулку.

Кое-как добрались до общежития и вошли, растерянно озираясь. Чужие, не-

знакомые, кажущиеся враждебными лица!

Наконец, у дверей в зал я встретила Жорку 79, который по поручению

Жени и Ляли встречал нас. Он привел нас на первые места и усадил там.

Кругом шумело и говорило веселое и такое симпатичное мне студенчество. Я

глядела кругом, ловила каждое движение и слово окружающих. Пришел

«Сократ», светловолосый, интересный человек с темными полосками бакен-

бард на бледном лице. Он сел сзади нас, и я прислушивалась к его разговору

с какой-то студенткой, все время ощущая какую-то жалость к нему.

Немного освоившись, я вошла за кулисы и… вдруг очутилась в женской

уборной. Передо мной стояло несколько человек артистов и хотя бы одно

знакомое лицо. Прошло несколько неловких минут, в течение которых я

молча таращила на них глаза, не понимая, неужели грим так изменил их. Но

тут вошла девица в голубом платье и в светлом парике, и по голосу я узнала

Женю. Но даже и после этого, когда я немного свыклась со всеми, не раз

удивленно поднимала глаза на загримированные чужие рожи.

Но вот началось представление. Женя Г. остроумно придумал в абсо-

лютной темноте представлять артистов, освещая их лица карманными фона-

риками. Часто происходили заминки за колеблющимися складками занавеса,

и я так болезненно принимала злорадный и насмешливый смех публики. Но

еще больше начала волноваться, когда занавес подняли и на сцене очутились

79

Георгий Шарафаненко.

Page 134: Nina Lugovskaya "I want to live"

134

Женя и Нина К. Мне жутко и страшно становилось за них и на протяжении

всей пьесы я все боялась, что они провалят.

Но все обошлось благополучно, после жидких хлопков все начали рас-

ходится, а мы с Ксюшкой пошли за кулисы. Все были настроены повышенно

и взволнованно. Андрей Б., страшный, с напудренными волосами и приде-

ланным носом острил напропалую, а потом, нагнувшись над Лялей, стал сти-

рать грим с ее лица. Переодевшись, Женя и Ляля забрали все свои манатки и

пошли по длинным светлым коридорам в 208 комнату, где жили Жорка, Коля

Н., Озеров и Женя Г. К Жене Г. я почему-то уже во время представления на-

чала чувствовать какую-то симпатию и с радостным чувством ловила слав-

ные интонации его голоса.

Мы с Ксюшкой довольно долго ходили по коридору около 208 комнаты,

пока нас не пригласил войти Коля Н. Там творился жуткий беспорядок. Все

постели были закиданы пальто, костюмами и бумагами. Мы уселись на од-

ной постели. Танцевать девочки не пошли и долго сидели, разговаривая с

Жоркой и Женей Г. Электричество притушили, тонущие в полумраке конту-

ры неожиданно освещались фонариками.

Все смеялись, шутили, а я, пользуясь темнотой, смотрела на Женю Г. и

чувствовала, как поднималась к нему симпатия и хорошее благодарное чув-

ство. Он сидел усталый и, пожалуй, сонный, в распахнутой слегка на груди

рубашке, добрый, ласковый и хорошо-хорошо улыбающийся. Барт мне уже

совсем не нравился и меня очень удивило, когда он, уходя, демонстративно

обернулся ко мне и подал руку, глядя в упор удивительно выразительными

глазами, и я, почти бессознательно, так спокойно и внимательно смотрела в

них. Да, Женя Г. мне серьезно нравится. Посмотрим, что дальше будет.

<13 ноября 1934>

Опять выскочила я из колеи. Опять не нахожу себе места, мысли и же-

лания, невыразимые и наивные, вновь лезут в голову. Вчера у сестер были

Жорка и Андрей Б. Андрей пришел для того, чтоб учиться танцевать, и я, на-

блюдая занятия, не могла не хохотать, глядя на его неуклюжую и высокую

фигуру. В танце он и Ляля близко прижимались друг к другу, он низко скло-

нял к ней красивое узкое лицо и приподнимал ее маленькую и кажущуюся

миниатюрной фигурку с поднятой к нему головой.

Они так вольно и просто обращались друг с другом, Андрей так часто во

время шуток и острот гладил ее голову и даже как-то прижал к себе, что мне

становилось неловко за них и смешно. Ляля немножко и, может быть, бес-

сознательно, но с чисто женским обаянием кокетничала с ним и лукаво-

насмешливо щурила свои хитрые глаза. Она уже свела с ума Жорку, который

теперь бывает у нас каждый день, мне кажется, что она нравится и Жене Г.,

да и Барт вчера что-то слишком нежен был с ней.

Я же почти брежу институтом и… кажется… Женей Г. Папа мне недав-

но сказал, что в Текстильный институт в январе начнется набор, и я, хотя и

уверена, что туда принимают после 8 группы, но все же очень просила Женю

Page 135: Nina Lugovskaya "I want to live"

135

(нашу) узнать все подробнее. А вдруг я вырвусь, наконец, из душной и про-

тивной школы, вырвусь уже на все время! А там… совсем другая жизнь. Хо-

тя об институте и думать нечего, но я верю и не верю в это. А так хочется

мечтать!

Часто вспоминается Женя Г, когда он, подняв голову, что-то говорил

Ляле и смеялся, как может смеяться только он. Я, кажется, слишком пристра-

стна к нему! Возможно. Я знаю, что потом придет разочарование и глупое

увлечение пройдет, но это потом... А теперь... его лицо, освещенное кругом

фонарей, и у меня в душе какое-то тихое радостное спокойствие.

Школа уже не представляет для меня никакого интереса, мне там ничего

не надо: Маргоша уже почти совсем не интересует, о Линде я и думать забы-

ла. А Левка? Нет, его обаяние не прошло. Как и раньше, невольно улыбаешь-

ся навстречу длинноногой и смешной фигуре и лохматой нахально поднятой

голове, в которой так много еще мальчишеского и даже детского, глаза кото-

рого смотрят так весело и нагло и так по-детски всезнающе. Он иногда напо-

минает мне Долохова из «Войны и Мира».

Но сегодня я узнала поразительную новость. Левка, этот мальчишка, ко-

торый крыл всех матерком и смеялся грубо и вульгарно над девчонками, на-

писал Ире записку: «Ирина, ты мне нравишься и в твоей воле согласиться

или нет остаться после уроков. Я во всем подчиняюсь тебе». Я была пораже-

на и, надо сказать, огорчена.

<18 ноября 1934>

Сегодня к Жене и Ляле пришли Жорка и Женя Г., который поздоровался

со мной, глядя смеющимися, искристыми глазами, и я несколько мгновений

смотрела в них, а потом отвела в сторону свои глаза. Ляля предложила Жорке

читать какую-то учебную книгу, а Женя с Женей Г. ушли в мою комнату. Я

колебалась несколько секунд и… все-таки пошла за ними. Ведь вполне есте-

ственно, думала я, что хочу слушать беллетристику, а не учебник.

«Можно к вам присоединиться» спросила я, входя. «Пожалуйста!» Же-

ня Г. сел у настольной лампыф и собирался читать. «Подождите — сказала

Женя, — я альбом принесу». И олна вышла. Я встала, порылась в книгах и,

стоя спиной к нему, думала про себя: «Вот мы одни. Помнишь, какие глупо-

сти ты сочиняла про эти минуты?» И улыбнулась.

Женя пришла, я села на кресло и, облокившись на ручку, не сводя почти

глаз, смотрела на Женю Г. Он читал и поэтому не мог спугнуть меня своим

вниманием. Я рассматривала его самое обыкновенное лицо, небольшие глаза,

прямой и несколько широкий нос, срезанный лоб и затылок, маленькие, при-

жатые к голове уши, светлые волосы, вьющиеся правильными волнами. Ко-

гда он отапускал какие-то реплики, то незаметно взглядывал на меня, и мне

было так приятно встречать его сероватые, а иногда голубые глаза.

Потом они начали меня упрашивать попозировать им. Я долго упрями-

лась, но потом согласилась и села. И никогда ничего приятней я не испыты-

вала во все прошлые позирования, которые всегда были для меня мукой. Я

Page 136: Nina Lugovskaya "I want to live"

136

сидела, прислонившись головой к стене, глядя полузакрытыми глазами на

уголки Жениного альбома, и испытывала какое-то блаженно-спокойное чув-

ство.

«Я люблю его! — сладостно вертелось в голове. — Чего я хочу? Ничего.

Так вот сидеть долго-долго, и пусть иногда он что-то скажет мне». Мне хоте-

лось еще раз близко-близко увидеть его глаза как тогда, когда мы стояли ря-

дом, и он говорил: «Ниночка, почему вы не хотите позировать?» И глаза его

были бездонно синие, как сумеречное синее небо.

«Какая мука быть женой, матерью, братом или сестрой художника» —

проговорил Женя Г. «Хорошего художника быть родной приятно» — сказала

сестра. «Хорошего, да!» — выпалила я живо. Он засмеялся: «Это щелчок,

Женя!» Потом они замолчали, а я продолжала чуть улыбаться невольно. «Ка-

кие у нее по-детски припухлые губы и нос» — сказала сестра. «Но я ведь еще

ребенок» — пробормотала я, чуть улыбнувшись. Сестра хтро сощурила глаз

и улыбнулась.

Когда они собрались уходить, я уже не убегала, как раньше. Первым по-

прощался Жорка. Мне нравятся его большие и ясные глаза, но почему-то ка-

жется, что я вызываю у него антипатию. Потом подошел Женя Г. и быстро

сжал мою руку, смотря на меня такими ласковыми глазами, мне показалось,

что он хотел улыбнуться. Он уходил последним, и я, глядя ему вслед, знала,

что он, закрывая дверь, обернется и в своем прощальном взгляде захватит и

меня. Спать я ложилась совсем взбудораженная и взволнованная, мечтая:

«Может он завтра придет».

Вспоминая тот вечер у нас, когда Женя Г. был серьезней и угрюмей, чем

всегда, несмотря на общие шутки и смех. Я даже как-то заметила, что он

грыз палец. И весь вечер я с непонятным мне нетерпением ждала появления

Дуси 80, но она не пришла. Но почему мне так хотелось увидать их вместе?

Посмотреть, как он встрепенется и оживет? Или я надеялась, что все эти

предположения — ложь? Черт знает! Когда во время танцев он играл на роя-

ле, то два раза оборачивался ко мне. Первый раз я встретилась с ним глазами,

и он весело воскликнул: «Сильно играю?» А второй раз я успела отвернуться

и лишь уголком глаза заметила движение его головы.

Я теперь объяснила эти странные обращения ко мне: он думает, что мне

скучно, и по доброте душевной старается втянуть меня в разговор. Он раза

три-четыре называл меня «Ниночкой», никто не обращает на это внимание,

потому что я же для них маленькая. А мне смешно.

Вечер

Каким-то чудом в школе сегодня было только два урока и во-время, по-

тому что я и эти два еле высидела. Я там стала совсем чужая, жизнь школь-

ная течет мимо. Изредка обернется оживленная крошка Муся, чего-нибудь

скажет, блестя черными глазками. Маргоша, отвечая на проигранный по

80

Однокурсница сестер.

Page 137: Nina Lugovskaya "I want to live"

137

«американке» вопрос, кто ему нравится, написал ей: «Ты». У нее было тогда

какое-то равнодушно-удивленное и с оттенком сожаления лицо, когда я ска-

зала: «Этого надо было ожидать».

Меня почти не задело это — так я была заинтересована другим, домаш-

ним. Закрыв рукой глаза, я, забывая об объяснениях преподавателя, старалась

представить лицо Жени Г. И домой шла с надеждой, что он у нас. Окно у

Жени, Ляли было освещено и кидало яркие тени перекладин на выступ сте-

ны. «Рисуют, наверно, там» — подумала я, быстро поднимаясь по лестнице.

У двери остановилась. На рояле играли и, по-видимому, Женя какую-то

серьезную вещь. «Значит, никого нет». Да, конечно, не каждый же вечер

должно мне везти. И все-таки у меня как-то все опустилось. Я больше часа

сидела в своей комнате, не раздеваясь, в пальто и шапке. Садилась на то же

кресло, где сидела вчера, и, мучительно напрягаясь, старалась припомнить

его. Но все расплывалось.

Было страшно думать, что, может быть, я не увижу его в течение месяца.

Иногда, забываясь, начинала мечтать. Правда ли, что Дуся нравится Жене Г.?

Когда вчера Ляля спросила его: «Дуся обязательно должна придти?», — то

он не сказал ничего и только вертел в руках какую-то тетрадь, старательно

разглядывая ее. Потом тот же вопрос задала ему Женя, когда они рисовали

меня. «Нашла, вероятно, уважительную причину» — проговорил он с ирони-

ческим и комическим ударением на третьем слове «уважительную», а сам, не

отрываясь, смотрел в альбом.

Когда я пошла к сестрам, то Женя, глядя на мое хмурое лицо, весело

сказала: «Завтра мы Женечку Г. позовем к себе!» Я ушла к себе и, сжав голо-

ву, думала: «Ах, с какой радостью я буду ждать завтрашнего вечера! А вдруг

сестры сами пойдут к нему в общежитие?»

<22 ноября 1934>

В школу я не пошла опять. Ведь сегодня придет «он». А вдруг не при-

дет? Вдруг все ожидания напрасны, все полетит к черту? С какой радостью

бросилась я открывать дверь у бабушки, когда раздалось два коротких звон-

ка. Вошла Женя и, не раздеваясь, прошла в комнату. Я ничего не спрашивала,

зная, что внизу кто-то ждет… Она забрала ключи, сказав бабушке: «Я даже

не снимаю пальто. Там внизу меня ждет Ляля». «И? Лысенко? А кто еще?»

«Никого. Собирались Жорка, Дуся и Женя Г., но они устали, сегодня произ-

водственное совещания было». И она ушла.

Я стала одеваться, не чувствуя даже особой боли, но какая-то давящая

тяжесть тупой занозой засела в душе. Я улыбалась. Надо мной просто по-

смеялась судьба. И только! Какая-то зласть, болезненное оцепенение появи-

лись во мне. Поднималось раздражение и досада против себя, против Жени

Г., против всех.

Оскорбленное самолюбие, оскорленная гордость, оскорбленная любовь

— все переполняло меня. Можно подумать, что я ревную Дусю? Мне больно,

что я ему не нравлюсь? Нет, мне просто больно, что он не пришел, что целый

Page 138: Nina Lugovskaya "I want to live"

138

день, этот мучительный жень я его ждала. Ведь я ни за что не могла взяться.

Я бродила по темнеющим комнатам и думала только об одном. Я как-то осо-

бенно внимательно и почти бережно убрала комнату у сестер, одернула по-

крывала на постелях, сложила ноты. Невольно хотелось сделать им приятно.

А теперь я зла на него, и, может быть, впервые за этот год мне хотелось

плакать, и слезы навертывались на глаза. И опять я чувствовала себя такой

несчастной, Вспомнилось и мое уродство, и причина всему любовь, и опять

безнадежная. Все, кто нравился мне, не обращали на меня ровно никакого

внимания, и как это оскорбляло. Левка, которым сильно увлеклась, Линде,

немножко Толька, Маргоша и теперь Женя Г.

Лишь день тому назад я сладостно улыбалась при воспоминании о нем, а

теперь… Тоже улыбаюсь, но гроько плача. Как тяжело, и как стыдно, и как

противно на себя за эту любовь. И он противный, и все же я, кажется, люблю

его по-настоящему. Сейчас там дома танцует с Лялей Андрей Б., но он мне не

нужен. Становится еще больнее.

Я себя совсем не понимаю. «Пусть неудачник плачет!» Что я теперь бу-

ду делать? С каким ощущением буду я сидеть завтра в школе? А остаться —

это опять мучиться бесконечные и безнадежные часы в ожидании. Ну, все

равно. Пойду к девочкам, я не могу больше оставаться одна.

<23 ноября 1934>

Я сегодня опять не пошла в школу. Это лебединая песнь моей любви.

Пото надо будет с этим покончить, стараться забыть, стараться не ждать.

Сейчас я нарочно ничего не делаю и даже не читаю. Хочу всласть намучить-

ся ожиданием, разочаровыанием и мечтой. И так тоскливо и все-таки прият-

но идут часы. Женя, Ляля придут сегодня поздно, у них волейбол, а потом

они пойдут в 208 комнату. Ждать к нам Женю Г. нечего и думать, девочки

просто из гордости не пригласят его. Они знают теперь точно, что ему, кроме

Дуси, никто не нужен.

<24 ноября 1934>

И, конечно, Женя Г. не пришел. Я ждала долго и, когда уже не было ни-

какой надежды, все-таки ждала. В девять часов пришли Жорка и Ляля. Я, от-

крывая, услышала за дверью мужской голос и, хотя он совсем не был похож

на голос Жени Г., невольно обрадовалась. Но оказалось это был Жорка. «А

где Женя?» — спросила я, а у самой так громко билось сердце. «Осталась за-

грунтовать холст». Значит, в 208 комнате. И все же я ждала до одиннадцати

часов. Целый час ходила во комнате взад и вперед до головокружения. Потом

села в кресло, у меня была такая тоска и злость.

Хоть бы Женя пришла, она, наверно, что-нибудь расскажет. А в каком

жутком настроении она была вечером! И я знаю почему — потому, что Женя

Г. отказался придти без Дуси к нам. Помню, как Женя весь вечер ходила уг-

рюмая, молчаливая и сосредоточенная в себе. В кухне, когда мы остались

Page 139: Nina Lugovskaya "I want to live"

139

вдвоем, я подсела к ней. «Ну, расскажи что-нибудь». «Нечего. Не хочется се-

годня». И долго молчала, а потом вдруг, оживившись, сказала: «Я две ночи

подряд во сне Женю видела». «А, о ком ты думаешь» — подумала я.

Пришла Женя в двенадцать часов, веселая, с блестящими глазами, под-

мигнула мне и засмеялась. «Счастливая» — твердила я и мучилась. Она по-

чему-то ничего не захотела рассказывать, боялась, что ль, что я что-нибудь

подумаю. А я не решалась задать ни одного вопроса и ушла спать, злая и с

тоской: «Завтра они пойдут в институт, а потом в библиотеку с… Женей Г.

Счастливые».

Заснула я быстро, так как страшно утомилась и устала морально от этого

бесконечного сосредоточения мыслей. А утром проснулась, когда девочки

уже пили чай. Может они сегодня позовут его? «Женя!» — крикнула я гром-

ко. «Чего?» «Вы поздно сегодня придете?» «Не знаю. Наверно, довольно

поздно». «А сейчас куда?» «В мастерскую, писать… хочешь с нами пойдем?

Посмотришь». Я села на постели: «С вами? Сейчас иду!» «Скорей только».

О, этого можно было и не говорить! Увижу его! На что мне мастерская и все

картины. Вот это повезло! О последних двух днях своих мучений забыла, что

просто еле вспоминала о них потом.

И вот мы там, куда так тянуло меня, где другая интересная и счастливая

жизнь. В институте никого не было, длинный коридор художественного от-

деления был увешан каритнами учеников и преподавателей. Девочки вос-

торженно хвалили этюд Бруни, с таким увлечением говорили о своей работе,

мастерских, что я ярко представила себе эту далекую и недосягаемую жизнь.

В мастерской был хаос необычайный: мольберты с работами и без работ

стояли в беспорядке в разных направлениях, стены увешаны картинами, на

полу и по углам лежали картины недоконченные и только что начатые. Две

широкие колонны стояли посередине и около них на маленьких столиках ус-

тановлены были натюрморты.

Девочки все показали и рассказали. Скоро пришел Жорка. Один! Когда

они выбрали места для работы, Женя спросила: «А Женя придет?» «Не

знаю». Я не помню уже своего состояния в то время. Но все сидеть там и ри-

совать было гораздо лучше, чем томиться дома. Я устроилась за колонной и

начала рисовать. Было тихо. Вдали, в конце коридора глухо стукнула дверь,

этот коридор пугал меня своей длинной пустотой.

Ляля посмотрела в замочную скважину: «Женя идет». Я быстро закрыла

альбом и стала рассматривать Женины рисунки и ждать с легким волнением.

Вот шаги у двери, он вошел: «Здравствуйте». «Здорово». «Здравствуй». Я на

минутку исподлобья глянула на него, но он меня, кажется, не заметил. По-

том, проходя среди мольбертов и скамеек, увидел и сказал: «А, Нина, здрав-

ствуйте. Какая солидарная сестричка». «Да, пришла посмотреть» — я скорей

уткнулась в альбом, чтоб не покраснеть, но все же успела взглянуть на его

чуть улыбающееся лицо.

Он ходил по мастерской, что-то искал, что-то переставлял, говорил о

чем-то, смеясь, прежде чем стал сзади меня у окна. Я злилась, чувствуя, что

он возится за спиной, боялась, что он взглянет на мою работу, и просто не-

Page 140: Nina Lugovskaya "I want to live"

140

приятно было. Вполне довольна я не была, хотелось ближе видеть его, хоте-

лось, чтобы он что-то сказал мне. Потом я бросила рисовать и принялась за

«Гамлета».

Он в это время ходил по мастерской и ел: «Что вы читаете, Нина? «Гам-

лета»? А-а!». Он остановился недалеко от меня у мольберта. Меня это стес-

няло, поэтому я перебралась на другую сторону так, чтобы он меня не видел,

а я могла бы изредка взглянуть на его протяную руку и милую голову. Он не-

которое время сидел спокойно, потом не вытерпел, вскочил и, проходя мимо

меня, остановился посмотреть. Я, закрывая слегка рукой лист, обернулась —

вот эти голубые глаза посмотрели на меня. «Покажите, Нина». Я замотала

головой, а он вдруг взял мою руку и мягко отодвинув в сторону, сказал с лег-

ким укором: «Ну-у-у?» «Да у меня еще нет ничего. Я только начала» — ска-

зала я, окунаясь в его смеющиеся глаза и покраснела.

Я ловила минуту, чтоб еще и еще взглянуть на него. Когда все кончили

писать, Жорка, рассматривая работу Жени Г., сказал: «Знаешь, у тебя манера

похожа на манеру Потапова». «Неправда». Я стояла тут же. «Посмотрите,

Нина. Ну, разве похожи эти две картины?» — неожиданно сказал он, подводя

меня к картине Потапова. «По-моему, нет» — буркнула я и, наверно, с очень

глупым видом отошла. Меня мучила боязнь, что я смешна, что Женя Г. дога-

дался обо всем и смеется надо мной.

«Пойдемте к нам. Все пойдемте и пообедаем там» — предлагал Женя Г.

«Ну, что ты, что мы у вас обедать будем! — сказала Женя (наша). «Пойдем,

Женя!» «Нет». «Нина, вы пойдете?» «Что ж я одна пойду? — улыбаясь, ска-

зала я (это не был отказ). Прощаясь, они пожали друг другу руки, но я гляде-

ла в сторону, а потом с общим поклоном сказала: «Всего хорошего».

Но поклон-то был общий, а глядела я только на Женю Г. Дура! Ведь это

так ясно становится, да я и сама знала, но об этом подумала слишком поздно.

Даже когда прощалась, подумала, но взглянуть на Жорку так и не успела. У

выхода из мастерской я, отдавая Жене Г. книгу, сказала: «Возьми своего

«Гамлèта» Девочки засмеялись: «Хо, хо! «Гамлèт». «Ну, да, «Гамлèт» — уже

нарочно говорила я и посмотрела, смеясь на Г. «Гàмлет» — очень мягко по-

правил он, как бы боясь обидеть. Удивительно добрый и чуткий человек!

«До завтра!» — крикнула Женя, а потом обернулась и прибавила: «А то,

приходите сегодня!» Г. молча обернулся. «Приходите все!» — крикнула Же-

ня еще раз. Мы были уже на другой стороне. Я опять обернулась и на минуту

увидала его чуть улыбающееся лицо. Он молчал и, конечно… не пришел.

Меня теперь смущает и как-то сбивает с толку то, что он заговаривает со

мной. Почему ни Жорка, ни Андрей Б. этого ни делают? Я, конечно, знаю,

что это не вызвано ничем особенным с его стороны, но невольно как-то ста-

новлюсь смелее и боюсь, что выдам себя. Отвечая ему, все дольше смотрю на

него. Будет ужасно, если он узнает!

Page 141: Nina Lugovskaya "I want to live"

141

<25 ноября 1934>

В школе противно не было, может быть потому, что я немного успела

отвыкнуть от нее, но все же мысль проучиться так целую зиму пугает. Ах,

зачем я обратила внимание на Женю Г.? Теперь я не могу не устраивать свою

жизнь так, чтоб чаще его видеть.

Муся со своими вечными рассказами о ребятах, о своих приключениях и

любовных историях начинает мне надоедать. Я пока стараюсь скрыть это,

тем более это все же лучше, чем ничего, но всем известно, что любовь удиви-

тельно чутка. Мусенька моя вдруг говорит мне: «Нина, ты холодна ко мне

стала?» Я, конечно, постаралась разуверить ее в этом.

Сегодня пришел Линде, но я теперь совершенно равнодушна к нему и

поэтому острила на его счет и старалась задеть. Он злит меня своим упорным

игнорированием девочек. И к Маргоше теперь присматриваюсь более трезво.

Он, пожалуй, бывает иногда хорошеньким, и я непрочь была завести с ним

отношения, подобные Мусиным. Но прежнего волнения и боли он уже не вы-

зывает.

Сегодня у меня с ним случился небольшой казус. Был труд, а на труде

группа обычно делится на две части. Одна идет в столярную мастерскую, а

другая в слесарную. Наша на перемене была заперта. На дворе ребята заки-

дывали снежками, они, мерзавцы, были не в себе от начавшейся зимы. Мы

перебрались к соседям, Муся тут все время дралась с Маргошей, кидала в

лицо ему стружками. Потом он нацелился в нее снежком, я, по странной и

твердой своей привычке, бросилась заступаться.

Мы стояли с ней рядом и ругались с ним. И вдруг он, размахнувшись,

бросил мне холодный и мокрый снег в лицо. Не было больно, но было стыд-

но. Я редко злюсь серьезно и редко завязываю с ребятами серьезные ссоры.

Но когда разозлюсь, я должна отомстить, должна уничтожить позор. И тогда

забывается вся страшная разница между мной и врагом, лишь с одной мыс-

лью уничтожить позор.

Я стремительно бросилась за Маргошей, с ненавистью ударила его в

спину и зло процедила: «Сволочь!» Он обернулся и так страшен был в эту

минуту, большой, со сжатыми кулаками, глаза злые и стиснутые зверски че-

люсти. И мне стало жутко. Я что-то проворчала и, поставив между нами стул,

отошла.

Он тоже успокоился и собрался уходить. Вдруг подскочила Муся и ма-

ленькой своей ручонкой хватила его по шее. И опять обернулось к нам зве-

риное его лицо. Не рассуждая, я сделала движение вперед и загородила Му-

сю. Он смотрел на меня зло и как-то страшно. «Ты что, Маргоша, с ума со-

шел?» — спросила я.

Он что-то невнятно пробормотал, и я вдруг вспомнила, что он может

мне нанести одно из самых болезненных ударов, назвав меня «косой». Куда

делся весь смелый и надменный тон. Кругом стояли тесным полукругом дев-

чонки, и я что-то миролюбиво сказала, чтоб прекратить эту сцену. Но, в об-

щем, я осталась довольна, что не снесла молча обиду.

Page 142: Nina Lugovskaya "I want to live"

142

<26 ноября 1934>

Утро — это надежды и радостный подъем духа, вечер — тяжелое раз-

очарование и угрюмые мысли. Я все хочу выйти из тупика, все хочу найти

выход из этой скучной и одинокой жизни. Я все же молода и мне хочется

жизни, действия, веселья. Сестры и отец считают меня неподвижной и хо-

лодной натурой. Но разве это так? Разве я не мечтаю о другом мире, разве я

не преображаюсь в борьбе и действии?

Из школы уйти необходимо. Но как? В январе набор в учебные заведе-

ния. Я уже не думаю о Текстильном институте, но все равно, только бы не

школа. Рабфак ли, подготовительные курсы… Я с такой радостной уверенно-

стью думала сегодня о том, как пойду сегодня к Коле 81, повторю с ним физи-

ку, он мне даст новые задание. Буду учиться, учиться, учиться.

Я ведь чувствую в себе силу для упорной и долгой работы, но мне нуж-

на определенность, чтоб я знала для чего все эти труды, а главное, чтоб был

руководитель в этой работе, который проверял бы и помогал. А так, совсем

одной, без поддержки или же, наоборот, выслушивая насмешки — я не могу.

Но я надеялась на Колю. Неужели не подготовлюсь за месяц? Он поможет. У

меня был план работы, я просмотрела, что надо пройти, мне казалось все это

возможным, и ощущая в себе силу и интерес к предстоящей борьбе, я шла к

бабушке на встречу с Колей.

Но тут меня охватила робость. Николай сидел равнодушный и углуб-

ленный в какой-то чертеж. Я боялась, что он будет смеяться, хотелось в ка-

кую-то минуту все переговоры вести через маму. Я долго молча ходила по

комнате: «Нет, я никогда не должна говорить, не могу и не умею. Но погово-

рю сама».

И глядя в окно, спросила у Николая: «На какой курс рабфака поступают

после окончания семилетки?» Он сказал: «Ты что хочешь сократить время

образования?» «Да». «Нет, ничего не выйдет. Ты не пройдешь курса за ме-

сяц». Я не только просить его заниматься со мной не стала, но даже малень-

кий совет дать мне попросить побоялась и домой ушла сердитая и отрезвлен-

ная.

Смогу ли я одна пройти все это? Нет задачников по физике и химии, а

они необходимы. Что же делать? Но надо пройти. Неужели же не смогу? Бы-

ло тяжело и уныло. Опять против воли ждала Женю Г., а потом — хотя бы

только Женю (нашу) и Лялю. Все-таки я решаюсь, надо решиться и попробо-

вать. Попытка — не пытка, а в школу вернуться успею всегда.

<30 ноября 1934>

И эти дни я занимаюсь. Хожу по вечерам к Николаю 82. Он дает мне за-

дания, спрашивает и уговаривает ходить в школу. Он не верит моему жела-

81

Николай Келлер, двоюродный брат Нины. 82

Тот же Николай Келлер.

Page 143: Nina Lugovskaya "I want to live"

143

нию поступить куда-нибудь и не верит в возможность этого. А я надеюсь.

Вчера мама начала говорить о подготовительных курсах в Институт ино-

странных языков. И как я была рада.

Пусть я не буду видеть ни Женю Г., ни всей занимательной жизни сес-

тер, о которой так много фантастично-прекрасного сложилось в моей голове.

Пускай! Найдутся свои интересы, начнется своя жизнь, и страшно думать,

что это только мечты и мне придется вернуться в школу. Так жутко при мыс-

ли о долгих занятиях, но я знаю твердо, что буду заниматься. Только бы все

поскорее точно узнать, а может быть удастся поступить в Текстильный ин-

ститут!

Меня раздражает пассивность и недоверчивость по отношению ко мне

взрослых. Как-то они не верят в эту затею и считают ее детским минутным

капризом, а скорей всего ничего не думают о ней. Хоть бы кто-нибудь попы-

тался разузнать толком обо всем. Мама, одна она только, кажется, поняла

меня и относится положительно ко всем стремлениям.

А время идет и идет. Я не успею, наверно, подготовиться. Я провалюсь

и… опять школа, с позором вдобавок. Опять томительные кошмары на уро-

ках, тяжесть и тоска, и мечты о другой жизни, мешающие слушать и мучаю-

щие меня. А это другое: институт и Женя Г. В занятиях я, кажется, начала

чуть забывать его и не так мучают воспоминания о голубых глазах и счаст-

ливом вечере, когда он был у нас. А мне иногда так волнующе ярко все

вспоминается. И каждый вечер я почти против воли жду его.

Каждый вечер начинается робкой надеждой: «А может быть придет?

Только шесть часов…». Потом проходит час, другой, и я говорю себе: «Ну,

значит нет». И жду сестер, они ведь нет-нет да и скажут что-нибудь о нем.

Даже просто невзначай произнесенное его имя доставляет мне радость. Ляля

с ним в ссоре, и они не разговаривают, Женя наоборот очень дружит с ним, а

они обе в него влюблены.

Мне почему-то досадно и обидно, что он нравится так многим, никак не

разберусь в этом чувстве. Может это невольная ревность и, если да, то она у

меня как-то наоборот вывернута. Я злюсь не на тех, кому он нравится, а на

него самого. Мысль, что все так и что не я одна, делает мое чувство самым

простым и пошленьким, а оно так много занимает места в моей душе и так

хочется его идеализировать.

Этого выходного я ждала с особой надеждой и думала: «Хоть раз в пя-

тидневку видеть его!» Вчера вечером, чтобы не показывать слишком много

интереса к поездкам в институт,просила у Жени: «Когда вы завтра поедете?»

«Часов в девять». «Ой, как рано! Ну, разбудите меня, я, может быть, тоже по-

еду, если не очень захочется спать». «Может быть?» — переспросила она и

добавила равнодушно. — А нас завтра поменьше будет: я, Ляля и Жорка». Я

молчала. «Женя Г. едет с Ниной П.83 в театр» — сказала она. «Что это ему ве-

зет на театры». «Да это Нина ему предложила».

83

Однокурсница Жени.

Page 144: Nina Lugovskaya "I want to live"

144

Позднее, когда опять зашел разговор об этом, Женя сказала, что он

очень не хотел идти в театр и билет предлагал ей. И мне почему-то приятно

стало, что он хотел идти писать в мастерскую. Может быть…? И даже в уме я

не оканчивала этого предположения, настолько оно было нелепо, и я сама

стыдилась этих мыслей.

И невольно вспоминался ласковый блеск его глаз и непередаваемо лас-

ковое прикосновение руки. Как глупо!! И я спрашивала себя: ехать или не

ехать? Стоит ли? Я заранее знаю, как без него там будет скучно, а где-то под-

сознательно робко проскальзывала надежда — а может он перед театром за-

бежит? Все-таки я поехали с сестрами, ведь надо было, чтобы в следующий

раз не создалось подозрение.

И вот опять этот длинный и светлый коридор, увешанный картинами,

большая мастерская в хаотическом беспорядке. Я уселась в дальнем углу и

поглядывала на то место, где он сидел, и вспоминала его синюю куртку, его

улыбающееся лицо. А потом украдкой подходила к его портрету. Женя с не-

терпением ждала вечера, она должна была встретиться с ним в библиотеке.

А я горько усмехалась над своей неудавшейся любовью, прислушива-

лась к хлопанью тяжелой двери в конце коридора и завидовала: «Счастли-

вая». На улице с особым чувством посмотрела на тот переулок, где в послед-

ний раз увидала его полуобернувшуюся фигуру, его лицо, на которое я смот-

рела чуть ли не с мольбой. И насколько в прошлый выходной у меня было

повышенно оживленное настроение, настолько сегодня чувствовались упа-

док и тоска.

Дома как-то с особой силой почувствовала, как я ждала сегодняшнего

дня, чтоб его увидеть. Проклятье!! Как обидно и как стыдно! Я легла в полу-

темной комнате и… мечтала. Так было безразлично и так меня измучила

борьба, что я не пыталась удержаться от этого. И около часа, сладостно за-

бываясь, городила чепуху.

Сейчас Ляля поехала в общежитие, а потом в кино, звала меня, но у меня

все же пересилило чувство разума и такта. Да, я знала, что с Лялей я, может

быть, совсем не увижу его, и все же увлечение, кажется, проходит. Оно те-

перь вызывает только улыбку, и мне, кажется, жаль, как-то скучно без пере-

живаний.

<1 декабря 1934>

А я опять мечтаю о Жене Г. Достала у девочек его фотографию и долго с

волнением рассматривала ее. О, Господи! Хоть бы на минутку увидет его!

Вспоминаю, как бы после бешеного вальса он полулежал на постели и обая-

тельно улыбался.

<2 декабря 1934>

Как это назвать: счастьем или несчастьем. Вчера приходил Женя Г. У

меня часто билось сердце, в руках неожиданно появлялась внутренняя нерв-

Page 145: Nina Lugovskaya "I want to live"

145

ная дрожь. Он постучал условным стуком, и я открывала в полной уверенно-

сти, что это Ляля, так что для меня было неожиданностью увидеть в полу-

мраке лестницы неясные очертания его фигуры. Он, кажется, и не ответил на

мое робкое «здраствуйте» и, не замечая меня, обратился к Жене. Я, покусы-

вая губы, стояла в кухне. «А ведь я, думая, что это мечты, надеялась».

Он прошел в комнату, и они принялись за композицию. Я не могла ни-

чего делать и то нервно прохаживалась по комнате, то прислушивалась к его

голосу. Из маминой комнаты, заглушая его, доносился скрипучий голос

Жорки. Они разошлись по парам. Раза два я входила в комнату, рылась в

шкафу и украдкой взглядывала на его спину. Потом долго сидела в своей

комнате.

Побывав «там», я как-то немного успокаивалась, могла даже прочесть

страницы две, но, услыхав из соседней комнаты его смех, не выдерживала и,

мучаясь и злясь, прижималась ухом к холодному камню стены. Звук настоль-

ко усиливался, что можно было разобрать отдельные слова. И я жадно слу-

шала, не старась вникать в содержание, а просто наслаждаясь его голосом.

А тяга «туда» все усиливалась и усиливалась. Я брала зеркало, оправля-

ла волосы и платье, кусала пальцы, потом почувствовала, что надо разря-

диться и, взяв альбом, пошла тудаю Положив его на рояль, я подошла к столу

и начала рассматривать композиции. Оба, уткнувшись в работу, не обращали

на меня никакого внимания, и я, постояв довольно долго, собиралась ухо-

дить, как вдруг Женя Г., откинув голову, повернулся ко мне и, облокотив-

шись рукой на спинку стула, проговорил, с таким видом, будто хотел сказать

очень важное, весело и несколько снисходительно улыбаясь: «Ну Нина, как

живем?» Так обычно говорят детям, и я, еще больше по-детски, ответила:

«Ничего».

«Где Стюша?» «Кто?» — переспросила я и почувствовала, что улыбаюсь

во весь рот и… краснею. «Ну, как ее? Ксюша?» «А-а-а. Дома, по всей вероят-

ности, где ей быть». Я направилась к двери. «Нина! Пойди-ка сюда, я тебе

скажу тебе что-то» — позвала сестра. Я с удовольствием вернулась: «Ну, че-

го?» Она засмеялась: «Нет, завтра скажу». «Чего, Жень?» «Вот тебе и чего».

«Ну, Жень!» «Хочешь, останься у нас?» — проговорила она. «А чего? Здесь

скучно» — буркнула я, продолжая с внимательнейшим видом рассматривать

рисунок.

А потом взглянула на сестру, она хитро и многозначительно улыбалась.

Мне стало страшно и стыдно, я сразу ушла. А за дверью долго стояла, схва-

тившись рукой за голову и мучительно думая: «Да, так всегда говорили мне

взрослые: как живем?» Боль в душе была, точно зубная, неопределенная и

непрерывная, растекающаяся и давящая. Она тянула вниз, и по временам хо-

телось скинуть ее, оторвать. Я безнадежно и тяжело ходила по комнате, по-

вторяя: «Так всегда говорят детям». Это как-то сразу все открывало.

К восьми часам должны были придти Нина и Дуся, но было уже полови-

на десятого. «Неужели просижу весь вечер и не увижу его» — мне хотелось

плакать от досады и обиды. И опять я подолгу слушала через стену их разго-

вор, морщилась и кусала губы, чтоб не заплакать. И все-таки не вытерпела и

Page 146: Nina Lugovskaya "I want to live"

146

решила войти и послушать радио. Я стала около рояля и, облокотившись на

него, без дум глядела перед собой. Я чувствовала такую слабость и уста-

лость, как после сильной физической боли, которая прошла и теперь охвати-

ло чувство успокоения и довольства.

Сестра и Женя Г. работали, изредка переговариваясь. Я подошла к сто-

лу, чтоб взять альбом, и случайно увидела трамвайные билеты. «Женя, мож-

но я стащу у тебя немного?» — спросила я. А Женя Г., вдруг подняв голову и

неожиданно весь просияв в улыбке, сказал: «Нельзя». Я смотрела на него,

смеясь, и чувствовала, как меня поглощает обаяние его смеющихся серых

глаз и всего преобразившегося лица. У него очаровательная улыбка, но он

мало смеялся в этот вечер.

Около одиннадцати сообщили по радио, что в Ленинграде убит т. Киров,

член Политбюро. «А-а! Боже мой!» — воскликнул Г., схватившись за щеку, и

голос его был наполнен слезами. Мне было немножко стыдно, что у меня ни-

чего не дрогнуло при этом извещении и, наоборот, я чувствовала радость.

«Значит, есть еще у нас борьба, организации и настоящие люди. Значит, не

погрязли еще все в помоях социализма». И я жалела, что не могла быть сви-

детельницей этого страшного и громкого происшествия. Теперь такая буча

поднимется.

Весь остаток вечера ребята говорили про это. А когда они уходили, я

стояла в комнате у сестер и Женя Г. все-таки ухитрился кивнуть мне из кори-

дора через голову Ляли и помахал свертком бумаги. Меня сбивает с толку его

ласковость и внимание. Может быть, только благодаря моему положению

ребенка, он и относится ко мне так. Черт возьми! А я ведь люблю его.

<8 декабря 1934>

Женя Г. как-то был еще у нас числа 4-го или 5-го. Он пришел с Жоркой

и поэтому мне не было очень неудобно торчать там. Да, я откинула весь свой

стыд и страх и просидела у сестер весь вечер. Странно, но удовлетворения я

не получила и все вспоминала вечер, когда он и Женя сидели в моей комнате.

Теперь я гораздо спокойнее думаю о нем, и иногда мне кажется, что увлече-

ние проходит, по крайней мере, оно уменьшилось. Но это только потому, что

я его очень редко вижу, а когда и вижу, то ни разу не взгляну на него, стара-

ясь не обращать (наружно, конечно) никакого внимания.

В тот вечер Жорка и Женя Г. ушли необыкновенно рано, и я, не вытер-

пев, вышла в коридор проводить их и стояла там, пока они одевались, хотя

чувствовала, что я страшно лишняя. И опять потом каждый день ждала его. В

выходной Женя попросила меня переписать ей программу. Я согласилась, а

сама с удовольствием подумала: «Буду переписывать, когда придет «он». Тут

так много непонятного, вот и причина будет входить».

Мне так понравилась моя выдумка, что я в ожидании «его» прихода все

улыбалась и была весела. Как-то вечером Женя меня спросила: «Ну, как тебе

нравится Женя? Правда, хорош». «Женя? Да, веселый мальчик — проговрила

я равнодушно, а сама подумала, что «неладно». В тот же вечер она сказала:

Page 147: Nina Lugovskaya "I want to live"

147

«А знаешь, Нина, ты покраснела, когда он с тобой заговорил». «Это когда, в

последний раз?» «Нет, перед этим». «А-а, когда он спросил, как живем?

Помню, помню. Это от неожиданности». И я внимательно следила за собой,

чтоб говорить спокойно и не покраснеть вновь.

Что за черт? Откуда они могли узнать, что мне нравится «он», или про-

чли мой дневник? Нет, такой подлости я от них не ожидаю, было б слишком

гадко. И все-таки они что-то подозревают, Ляля каждый вечер, как увидит,

что я скучаю, спрашивает: «Ты не влюблена ли, Нина?» «Нет. Не в кого» —

отвечаю я равнодушно. «А правда, тебе бы следовало влюбиться. Хочешь, я

тебя с Женей Г. сведу?» Я в это время разговаривала с Женей и, ответив ей,

только тогда повернулась к Ляле: «Да, ведь интересно взаимно, а он, так ска-

зать, обреченный».

Вчера должны были придти ребята, и я весь вечер ждала их. Совершен-

но не в силах заниматься, ходила по комнатам, начинала играть, принималась

за чтение и твердила: «Теперь мне придется мучиться и бояться войти: есть

причина». Часов в шесть пришли Дуся и Андрей Б. «А! Наконец-то я увижу

их вместе!»

Андрей вел себя жутко, не отходил от Ляли, глядел на нее безумными

громадными глазами. Его неуклюжая высокая фигура наклонялась на ней,

маленькой и кокетливой. Но потом даже Ляле это надоело и она разозлилась.

Я начинала волноваться, было уже около девяти, а «его» и Жорки все не бы-

ло.

Мы с Лялей уселись в кухне пить чай и только принялись за еду, как по-

стучали в дверь. Я знала, что это Женя Г., он всегда так стучит. Весь вечер я

говорила себе, что надо сдерживать себя и все же порывисто вскочила и поч-

ти побежала открывать. Их пришло трое: Жорка, «он» и Николай Н.

На одну минуту я в замешательстве остановилась в коридоре и почувст-

вовала, как «он» через меня взглянул на выходившую из комнаты Дусю. Чай

пить я почти не могла и только, чтоб сбить с толку Лялю, спокойно села,

сдерживая дрожь в руках, наколола сахар и спокойно начала жевать хлеб, ко-

торый показался таким противным вдруг и невкусным. А руки порывисто

дергались.

Я была очень довольна, что запаслась программой, а то никак бы не уда-

лось войти туда, и, собираясь переписывать, уселась за стол. Вдруг вошла

Ляля: «Я здесь буду заниматься, а то там ничего не сделаешь». Я готова была

заплакать от досады, последняя надежда моя — к черту. Потом пришел Жор-

ка, и я долго сидела с ними, читая, пока стало невтерпеж.

Я уселась рядом с Бетькой, теребила ее голову и слушала, как у девочек

разговаривали. «Он» никогда не был таким, что-то громко кричал, смеялся, и

я то и дело слышала Дусино имя. Я ругалась про себя, кусала губы и чувст-

вовала себя такой несчастной. Тоска и досада. Изредка внизу открывалась

входная дверь, и тогда с жутким гудением, воя, проносился ветер и из-под

двери тянуло холодком.

Ревность ли то была, когда я, уткнувшись в руки, с болью слушала, как

«он» заговаривал с Дусей как-то особенно ласково, почти нежно? Но у меня

Page 148: Nina Lugovskaya "I want to live"

148

против Дуси нет никакого предубеждения, наоборот, я чувствуя к ней какую-

то симпатию. У нее такое нежное и благородное лицо, белы ровный лоб, чер-

ные-черные глаза и тонкие, до прозрачности светлые руки. Теперь уже нет

сомнений, что «он» в нее влюблен.

Часов в десять они бросили заниматься и начали играть на рояле и бу-

зить. Я долго терпела, долго стояла у мамы за дверью, прижавшись к стене, и

ощущала, как мучительно сжималось сердце. А потом вошла. Женя, Дора и

Николай сидели за роялем и в шесть рук играли «Чижика-Пыжика». Андрей

стоял около шкафа, облокотившиь о его выступ, и смотрел в пространство,

«он» сидел за столом, освещенный лампой, и равнодушно взглянул на меня.

Я дошла до постели, грызя ноготь, тупо взглянула на кучу тетрадей и

сбитое одеяло и, улыбнувшись своему глупому положению, повернула к две-

ри. Андрей с бледным лицом и широко-раскрытыми громадными глазами

смотрел куда-то сквозь меня. Мне стало жалко его, ведь там, в другой комна-

те, сидят Ляля и Жорка. Мне было стыдно и смешно, и я дала себе слово не

входить туда больше, и стала ждать, уткнувшись в книгу Бернарда Шоу,

одиннадцати часов, о чем Дуся просила меня сказать ей.

В одиннадцать я опять вошла, сказала ей об этом и, выходя, слушала,

как «он» тихонько напевал «Мой костер…», да, ему, наверно, хорошо было.

Дуся еще долго не уходила, я осталась и все слушала. Женя Г. играл на рояле

«Сказки Гофмана», все переговаривались, смеялись, вдруг прорвавшись из

общего гула, до меня донеслись слова Николая: «У нее глаза косые». Мне

стало страшно, сжав кулаки, я напрягла свой слух. «Она!» — громко выкрик-

нул Женя Г., и дальше я не разобрала ничего. Мне захотелось кричать, пла-

кать от боли и отчаяния.

И опять играли «Сказки Гофмана», опять пели. Когда ушли Дуся и Ни-

колай, я почувствовала, но уже без всякой надежды, радость от того, что он

не пошел с ними. Вместе с Лялей я вошла туда и села на постель. Андрей

безнадежно-недобрым и тяжелым взглядом смотрел на Лялю, Женя Г. и Же-

ня разбирали какую-то вещь в две руки, и я забывала все и чувствовала успо-

коение от одной возможности взглянуть на него. Я, конечно, не осталась, у

меня все-таки хватило здравого смысла уйти. А сейчас опять жду его. Может

быть… глупо-глупо.

* * *

Женя, Ляля пришли такие веселые, такие оживленные и кипящие жиз-

нью. А мне почему-то особенно тяжело было сегодня. Их жизнь так хороша и

заманчива, а у меня нет никакой. Я живу их жизнью, интересуюсь их интере-

сами. То, что было — осталось в школе, то — о чем мечтаю — где-то беско-

нечно далеко впереди, а в настоящем — пустота. Пустота!!!

Коля 84 и бабушка считают меня лентяйкой. Каждый день, когда я при-

хожу туда обедать, начинаются едкие замечания. Да скоро этому и поверишь.

Я теперь уверена, что не подготовлюсь ни к какому рабфаку, но все же слиш-

84

Николай Келлер.

Page 149: Nina Lugovskaya "I want to live"

149

ком тяжело расставаться с этой мечтой. Я просто стараюсь не думать ни о

чем и даже занимаюсь мало. Такой упадок и такая жуткая пустота.

А тут еще он! Как это ужасно — полюбить того, кто к тебе не только

равнодушен, а просто не замечает. Разговаривает также, как с Бетькой, а

взглянет иногда, как глядят на неодушевленную принадлежность комнаты. Я

сама не знаю, чего хочу, в душе смутно и темно, как в реке в половодье.

И я знаю — меня скоро прорвет. Как это выйдет, еще не знаю. Но только

я или расплачусь как-нибудь, или, чтоб убежать от себя и от одиночества,

уйду в школу забываться в грубом развратном флирте, или, может быть, от-

равлюсь. Я чувствую, что что-то подступает и заволакивает. И нет никаких

средств бороться с любовью и с тоской.

Хоть бы какой-нибудь интерес, какие-нибудь действия, какие-то люди.

Надо отвлечься — это первое средство от болезни, называемой любовью. А я

целый день одна, целый день борюсь со своими мыслями, мечтами и жела-

ниями. Нервы напрягаются, изнашиваются и почти ощутимо болят. И глав-

ное — болит душа. Как будто там что-то постороннее находится и давит, со-

сет…

И если б я что-нибудь определенно знала о рабфаке, знала, что туда-то

надо готовиться — это придало бы мне силы. А тратить столько энергии, си-

лы и напряжения на ничто я не могу. Я чувствую, как вся моя уверенность,

все мои мечты о будущем иссякают и их нечем поддержать, нечем возобно-

вить. Я, кажется, даже начинаю свыкаться с мыслью о школе. Но нет, это не-

возможно.

Вот идет урок, тоскливый и томительный. Спереди Муся воркует в Мар-

гошей, сбоку Ира, блестя глазами, переписывается с Левкой, там где-то сзади

слышится смех Ксюшки. А я одна, чужая и вызывающая у всех неприязнен-

ное и подозрительное чувство. Все равно, если б меня посадили в толпу де-

тей говорящих на непонятном мне языке с непонятными желаниями и стрем-

лениями. Нет, со школой надо покончить. Какая мука! «Его я почему-то на-

чинаю бояться.

<10 декабря 1934>

Я надеялась, что этот вечер будет таким, как тот, когда мы были втроем,

я, Женя и он. И вот именно потому, что я так ждала, ничего не сбылось. Женя

вчера мне говорила, что пригласит его сегодня репетировать пьесу, и я так

ждала. Вчера он был у нас, но была и Дуся, поэтому-то он и пришел. Я, при-

сматриваясь к нему, вдруг начала разочаровываться и испугалась, что любовь

ускользнет. Но стоило ему закружиться в вальсе, как лицо улыбнулось, и я

опять пьянела от его улыбки. И опять он, бузя, взглянул на меня и засмеялся,

и я ждала этого взгляда, искала его.

Page 150: Nina Lugovskaya "I want to live"

150

<11 декабря 1934>

Странный у меня сегодня день. Вчера поздно, когда я уже легла спать,

пришли Женя, Ляля. Что меня надоумило встать? Я надеялась, что они что-

нибудь расскажут и хоть мельком упомянут имя его. Но этого не случилось.

Как-то у нас разговор попал на самую опасную тему: о советской власти, о

большевиках и о современной жизни. Мы были на различных полюсах, мы

были точно слепой со зрячим, которому этот последний старается объяснить

цвета. Мы не могли понять друг друга…

Ну, что можно было возразить против непродуманных заученных фраз:

«кто не за большевиков, тот против советской власти» или что «все это вре-

менно» и что «в будущем будет лучше». Временно эти 5 000 000 смертей на

Украине? И временно 69 расстрелянных 85? 69!! Какое государство и при ка-

кой власти с такой холодной жестокостью выносило подобный приговор?

Какая нация с такой рабской покорностью и послушанием поддакивала и со-

глашалась со всеми творимыми безобразиями?

Мы проговорили целый час, и каждый, разумеется, остался при своем

мнении. Как я злилась и проклинала свою глупость и неумение говорить, как

я могла с таким сильным оружием, как жизненная правда и факты, не дока-

зать сестрам всей лжи большевистской системы? Правда, для этого нужно

иметь редкостную бездарность!

Но легла я в таком радостном и воодушевленном настроении. Женя рас-

сказала, как у них хорошо обставили их отделение, повесили новые картины.

У них такое воодушевление, такая жажда работы, такая радость. И я неволь-

но заразилась их настроением. «Работать, работать, — говорила я, — а по-

том… Потом?!» А сама забывалась в радужных и наивных мечтах.

А утром проснулась с жутким пессимизмом. Представила себе, как я,

робкая и пугливая до глупости, странно угрюмая и некрасивая, попаду вдруг

в среду грубых полуобразованных рабочих. Начнется травля, насмешки, по-

шлые шутки грубых парней. Было страшно. Не лучше ли вернуться в школу,

не лучше ли продлить еще минуты детства? Не станет ли для меня новая

жизнь новой пыткой?

И все это надо решить самой. Женя, Ляля заняты собой и художеством,

мама — работой. Никто не посоветует мне, как надо сделать, никто не захо-

чет понять, как мне трудно и страшно. Сегодня пришел отец. Он принес вес-

ти из Полиграфического института. Слабая надежда на поступление есть. И

когда эта мечта начала воплощаться в жизнь, я вдруг почувствовала не толь-

ко страх, но и простое нежелание свое.

И не могла не засмеяться, поняв, что все мои помыслы направлены лишь

к «нему», к тому, чтобы:

«Улыбку уст, движенье глаз

Ловить влюбленными глазами».

85

Расстреляны в Ленинграде сразу же после убийства Кирова без суда и следствия.

Page 151: Nina Lugovskaya "I want to live"

151

А не жажда ученья и даже не жажда попасть в другую среду. И вот мне

страшно. В Текстильный институт я попасть не могу, а все остальные для

меня становятся уже совсем неинтересны. Я сама только сегодня поняла, что

вся движущая сила, вся энергия моя — это ничто иное, как любовь. Как были

бы поражены и шокированы родители, если бы узнали, что их дочь предается

таким глупым чувствам и ради них собирается устраивать такую генераль-

ную ломку своей жизни.

<14 декабря 1934>

Удивительно, почему все для меня кончается трагедией? Кончается —

пишу я. Да, потому что это конец, конец любви к нему, конец мечтам и ожи-

даниеям. Мне смешно вспоминать, что всего 2-3 дня назад я боялась, что мое

увлечение пройдет. Мне нравилось оно, оно давало мне новые интересные и

острые ощущения, оно заставляло сильнее биться сердце, как-то волноваться

самой и испытывать небывалой раньше чувство радости.

Я шутила и играла с любовью. Она ласково щекотала меня мягкими

лапками, под которыми оказались вдруг очень острые коготки. И до той ми-

нуты, когда коготки не показывались, мне было приятно. Как можно в один

вечер в какие-нибудь два-три часа перечувствовать столько различных и не-

похожих друг на друга ощущений? Такой вечер был вчера у меня.

Начинался вечер, как и все: робкой и сладостной надеждой на то, что

придет он. Начиная с шести часов, я ждала его все сильнее и сильнее, но с

привычным уже спокойствием и терпением. Меня занимал вопрос: начинаю

ли я разлюблять или любовь осталась все той же, только как бы вошла в бе-

рега, сделалась привычкой? Она меня не мучила и доставляла удовольствие.

В седьмом часу пришла Женя, и я с привычным уже волнующим ожиданием

прошла за ней в комнату.

«Ляля на каток уехала?» «Да». «Сегодня, кажется, холодно?» «Нет, на-

оборот, очень хорошо!» Мы еще перекинулись несколькими такими безраз-

личными для меня фразами. «Пойдем погуляем!» — сказала Женя. «Значит,

никого не будет» — подумала я, но гулять идти согласилась. Медленно и не-

охотно одевалась, веселость, живость и оживление моментально пропали. В

душе стало как-то тяжело и пусто, надежда сменилась разочарованием. Мне

стало как-то все безразлично, но я уже, пожалуй, в самом удаленном уголке

души моей надеялась на завтрашний день.

Когда мы зашли к бабушке отнести ключи, Женя сказала мне: «А часов

в восемь Нина и Женя Г. должны прийти». «Как бы не опоздать» — заметила

я, а сама радостно улыбалась. «Ну, и прекрасно. Теперь весь вечер будет сча-

стливым» — думалось мне. Однако гулять мы не пошли, и я с радостным

ожиданием села за книгу.

«Почему он придет? Дуси не будет. Нина? Нет. Женя? Не-ет — мне по-

чему-то никак не верилось, что он неравнодушен к Жене, хотя это очень мог-

ло показаться. — Ольга? Но ведь она на катке, и он знал это». И какой-то

злой и нехороший чертенок радостно закопошился и заиграл во мне: «Зна-

Page 152: Nina Lugovskaya "I want to live"

152

чит… значит». Это даже не было определенной мыслью, но я прекрасно по-

няла, что говорил чертенок.

И стало как-то особенно легко и радостно. Я не верила, что нравлюсь

ему, но даже сознание, что ему не нравится никто другой доставляло мне

удовольствие. Женя играла на рояле, и я, взглядывая на ее спину, блаженно

улыбалась. Потом затявкала Бетька не злобно и лениво, я вышла в коридор.

Внизу слышны были голоса. Нина? Ну, конечно, она и он. И я сдерживала

себя, чтоб не броситься отпирать, не дождавшись звонка.

Они вошли, впереди Нина, потом он, как всегда равнодушно взглянув на

меня и сказав: «Добрый вечер». Но меня даже это не то, что не разозлило, а

как-то не охладило и не омрачило моего настроения. Раздеваясь, он спросил

неизменное: «Ну, Нина, как живем?» — к которому я привыкла и ответила

бойко: «Все по-старому!» «Хорошо? А программу переписала?» «Не бралась

еще с тех пор» — проговорила я и с непряиным и удивленным чувством за-

метила, что слишком радостно и захлебывающе смеялась. А, оставшись одна,

внимательно присмотрелась к своим рукам и с добродушной досадой поду-

мала: «Они могди бы дрожать сильнее. Да, и сердце громче бы биться. Неу-

жели проходит?» Глупая! А что ты думала двумя часами позже?

Женя и он принялись разучивать вальс в четыре руки, и мне было не-

удобно войти. Иногда он смеялся, и радостно-болезненно отзывался во мне

этот смех. «Женя, сыграй вальс» — услыхала я голос Нины и вошла. Играл

он. Я встала у стены и со смешанным чувством смеха и невольной досады на

себя посматривала на него. Он почему-то был вчера осбенно симпатичным,

особенно хорошо лежал на нем пиджак, особенно весело блестели глаза, ко-

гда он пришел.

Нина танцевать отказалась, стала печальной и хмурой и села на постель.

Скоро пришла Ляля, она в длинной темной юбке и коричневой мягкой коф-

точке казалась такой хорошенькой и кокетливо милой, что даже я заметила и

поняла, почему в нее влюбился Андрей. Но никаких подозрений в душе моей

не было, потому ведь он, приезжая, знал же, что она на катке. Ляля села иг-

рать, он и Женя уселись по обе стороны Нины, посмеиваясь, что-то говорили.

Я стояла за лампой и не видела, что делается на постели, но, случайно

встав, еле удержалась от восклицания. Он лежал, прижавшись головой к Ни-

ниной груди и закрыв лицо рукой, а Женя, смеясь, взлохмачивала его при-

глаженные волнистые волосы. «Так тебе лучше» — говорила она. Когда он

поднялся, лицо его было задумчиво и, пожалуй, грустно. «Ну, Женя давай

композицию делать» — сказала он.

Женя дала ему бумаги, стала кое-что приготовлять, а он долго стоял с

этим листом, глядя в одну точку, пока Нина не заметила ему: «Ну, что же ты,

садись». «Собираюсь композицию делать, а в голове пусто!» Я была не-

сколько удивленна, но спокойна, и ничего не подозревая, долго слушала, как

играли и пели Ляля и Нина, твердя про себя и улыбаясь: «Как я люблю его!»

Я не могла не улыбаться, вернее, не хотела придавать значения любви,

так глупо сложившейся. Я смеялась: «Что за трагикомедия? Три сестры

влюблены в одного милого юношу, еще не доставало сцены устраивать меж-

Page 153: Nina Lugovskaya "I want to live"

153

ду собой! Нет, я должна тщательно скрывать это». Мне было смешно и стыд-

но (глупый ложный стыд). И еще смешнее становилось от этого смеха.

Скоро Нина ушла. Я сидела в своей комнате, когда услыхала, что к маме

кто-то пошел. Хоть одну минуту, желая провести с кем-нибудь, я вошла туда.

На постели лежала Женя, уткнувшись в подушку. Ну, признаться, этого я уже

не ожидала и не могла сдержать удивления: «Что с тобой?» «Угорела я» —

проговорила Женя, морщась. Но я не верила и пристально смотрела на нее.

«Я не думала, что я когда-нибудь угорю». «Отчего же? Все угорают. Ты ма-

локровная стала — а про себя твердила. — Что это значит?»

«Ну, иди, я спать буду». Это совсем уверило меня, что здесь что-то не-

ладно. В чем дело? Теперь мне бвло уже не до смеха: «Неужели правда, что

Ляля и Женя Г.? Нет, ведь он знал, что она на катке. Но, может быть, он на-

деялся? Что за вздор! Но что это значит? Женя ушла». Я послушала, что де-

лается за стеной, но там было абсолютно тихо. На минуту стало удручающе

тихо, из «той» комнаты не доносилось ни звука.

Начались сомнения. «Да, этот вечер, наверно, кончится слезами» — ду-

мала я, уже совсем по-другому, но все же улыбаясь еще. Женя встала скоро,

и я начала немного успокаиваться. Вдруг она вошла ко мне: «Пойдем, Нина,

погуляем. У меня голова болит». «Погуляем? — спросила я и самой стало

страшно чего-то и боязно. — Пойдем».

Скоро сомнения кончились. Мы ходили по морозному и твердому снегу

бульварной дорожки в тусклом свете фонарей. На улице было так свежо и

бодряще, а что было в душе? Женя мне рассказала, что это вовсе не она звала

его, а Ляля, что она заметила давно, что Ляля нравитсяя Жене Г. и что теперь

она нарочно оставила их одних объясниться.

А мне надо было улыбаться, равнодушно спрашивать и отвечать, когда в

душе что-то по-новому ныло и мучило, было так нестерпимо больно и тяже-

ло. «Вот Ляле везет» — говорила Женя. — Все в нее влюбляются». Я чувст-

вовала себя такой несчастной и одинокой, потому что знала, что эта боль

продлиться ни месяц, ни два, а целую жизнь. Ни к Жене Г., так к другому, но

всегда безнадежно.

Через полчаса мы вернулись домой. Я принялась переписывать про-

грамму, но изредка, когда не было сил сидеть, подходила к стене и слушала.

Голос его был тихий и до того непохожий на прежний, какой-то чужой и без-

надежно медлительный. Войдя что-то спросить, я мельком взглянула на него.

Он сидел, откинувшись, на спинку стула и, скрестив руки, смотрел в угол, у

него было такое осунувшееся печальное лицо. Рядом сидела Ляля, она тоже

была серьезна.

Я закусила губу и поскорей ушла. Хотелось плакать, во мне поднима-

лось что-то вроде раздражения против Ляли. «Это ревность» — подумала я и

усмехнулась. Мне было страшно туда входить, и я, так ждавшая его раньше,

молила бога, что он ушел. Еще раза два мне приходилось выяснять непонят-

ные слова, и каждый раз видела я серьезное и безнадежно страдальческое ли-

цо его. Наконец, в коридоре завозились, снимая пальто. «Ну, слава богу» —

подумала я с облегчением.

Page 154: Nina Lugovskaya "I want to live"

154

Однако он опять вошел в комнату и был там так долго, что я решила, что

ошиблась, и, выскочив в коридор, глянула на вешалку. Пальто не было. «Не

может решиться уйти…». Я чутко слушала. Женя вышла из комнаты. «Оста-

вила их одних» —подумала я с болью. После этого он ушел очень скоро. Я

бросилась к девочкам. Они стояли и рассматривали композицию.

У Ляли было такое до странности спокойное и почти радостное лицо и

голос. Я села на стул, думая про себя: «Не уйду. Пускай ругаются на меня.

Все равно. Может быть, начнут при мне». Но они не начали. Уже лежа в по-

стели, Ляля спросила Женю что-то по-английски. «Да» — ответила она.

Я встала и ушла. А в своей комнате быстро, скинув туфли, подошла к

стене. Сестры о чем-то тихо говорили. Я разделась и легла. И, может быть,

первый раз в жизни почувствовала, что нет никаких сил уснуть, нет возмож-

ности лежать спокойно. Во мне все бурлило и крутило. Я села и, обняв рука-

ми колени, смотрела перед собой, широко раскрыв глаза, на освещенный

квадратик дверного окна, куда просвечивал свет из кухни.

И меня сверлили и мучили голоса сестер. «Хоть бы дали возможность

послушать, что у них произошло». Так я ждала, пока в кухне потухнет свет, и

мама уйдет к себе. Она очень долго возилась. Наконец, стало темно. Я вско-

чила и босиком в рубашке бюросилась к стене и с какой-то мучительной

удовлетворенностью прижалась к холодному камню. И почему-то предста-

вила сама себя со стороны: полуголая, смешная и несчастная.

За стеной долго молчали, только шумело в ухе. Потом Женя что-то

громко и раздраженно сказала: «Слышишь? Ляля!» Она ответила очень тихо,

и мне почему-то показалось, что она плачет. «Ну, так и скажи» — прогово-

рила Женя уже тише, но удивительно ясно. Я схватилась за голову и быстро,

шатаясь и упав на постель, беззвучно зарыдала, уткнувшись в согнутые коле-

ни.

Я не понимала, что за чувство во мне, но было так тяжело и больно, так

что-то кипело… И я держалась сжатыми руками за волосы и, кусая губы, су-

дорожно и сдержанно всхлипывала, слез почти не было, но как-то все внутри

выворачивалось и дрожало. Потом, немного успокоившись, откинулась на

подушку.

Женя и Ляля скоро замолчали. Я встала и, тихо открыв дверь, вышла в

коридор. К сестрам дверь была приоткрыта, там было тихо. Только сдержан-

но кашлянула Ляля, и мне опять почудились слезы. Мама зашуршала бума-

гой. «Занимается» — я вернулась к себе и, укутавшись в одеяло, долго сиде-

ла, глядя в темноту, и думала. Иногда начинали в груди колыхаться рыдания,

и я, не выдерживая, плакала.

Я считала, что любовь кончена: «Теперь все надо переменить. Надо за-

ставить себя разлюбить его, не ждать больше, не расспрашивать Женю и Ля-

лю о нем, не видеть никогда. А если будет возможность поступить в МПИ?

Не поступай». Но я чувствовала, что это выше моих сил. «На Новом году то-

же нельзя быть… А ведь мое первое впечатление не обмануло меня. Ведь я

еще тогда в общежитии подумала, что Ляля ему нравится».

Page 155: Nina Lugovskaya "I want to live"

155

И я вспоминала тот счастливый вечер и его чудесное лицо. И так я сиде-

ла, иногда забываясь и начиная мечтать. Но я не разрешала себе этого и гнала

мечты. Воспоминания путались и смешивались, но все же они доставляли

непонятную режущую боль.

И теперь-то я подумала: «Надо забыть, надо разлюбить. Я зашла слиш-

ком далеко». И вспоминалось его милое лицо и неподвижно устремленные в

одну точку глаза в последний вечер. Сегодня утром долго лежала с закрыты-

ми глазами, стараясь не просыпаться. Потом опять думала, опять вспомина-

ла: «И вот с таким самочувствием заниматься!» Опять вспомнила об опиуме

и смерти.

Вечер

Берусь за дневник, потому что больше ни за что взяться не могу. Глаза

боля и пощипывают, веки опухли и их тяжело поднимать. Сейчас только я

долго сидела в тесной комнате сестер на полу в углу между роялью и шка-

фом и плакала. Да нет, мало сказать плакала, я рыдала, извиваясь в рыданиях,

судорожно хватаясь руками за скользкий край рояля.

И теперь только поняла, ято я все еще надеялась до последней реши-

тельной минуты и поняла, что это любовь не совсем то, что я чувствовала к

Левке, а более серьезная и сильная. Она быть может и кончилась бы шуткой,

если бы… не вчерашний вечер. Теперь вряд ли я забуду скоро.

Днем я крепилась еще и сдерживала себя, а потом, когда пришла Женя и

стала играть на рояле… Я долго молчала и подыскивала удобного случая

спросить ее о вчерашнем. Но она упорно молчала, хотя и казалась довольна

весела, и в этом ее самом молчании было что-то недоброе.

«Ну, как, Женя, было у Ляли с Женей Г. объяснение?» — спросила я ве-

село. «Да нет, ничего особенного не было. Какое же модет быить объясне-

ние?» «Врешь» — подумала я, но допытываться не стала. Ляли не было, она

и вся ее компания собиралимсь сегодня у Нины. «Ах, мне нельзя ехать, а все

же поеду» — проговорила Женя. «Почему же нельзя?» Она не ответила. Зна-

чит, там будет он, но смешно уже не было, что мы любим обе.

Сестра пела какой-то старинный цыганский романс, я стояла около ба-

тареи и, закинув голову, слушала. В душе был мертвящий ужас, но я все же

боролась с собой. Потом она стала одеваться, а я забренчала одним пальцем

песенку, которая весь день у меня в голове: «Я покончу под поездом дачным,

улыбаясь из=под колес». Это было нелепо, но страшно и трагично, а поэтому

волновало меняю.

«Ты, Нина, скучаешь?» «Да». «А то поедем с нами». «Нет». А сама чув-

ствовала, как глаза заволакиваются слезами и непослужно дергается губа.

«Почему?» Я уткнулась в руку и… плакала, сердясь на себя и боясь, что она

догадается: «Там скучно будет». Она старалась успокоить меня и предложила

проводить ее до трамвая.

«У тебя тоже скучное настроение?» — спросила я. «Да, друга жалко те-

рять». Я догадалась: «А разве он окончательно влюблен в Лялю?» «Да». «Он

Page 156: Nina Lugovskaya "I want to live"

156

объяснился?» «Да… я не знаю… мне Лял подробно не говорила». «Тебе Ляля

сказала» — проговорила я твердо и почему-то вспомнила вчерашнюю ночь.

Она сдалась: «Да. Он написал ей в записке, а Ляля сказала, что любит Жор-

ку». «Так и сказала?»…

«Он, вероятно, страшно страдает. Сегодня весь день был ужасный. Ты

знаешь, он обычно бузит, шутит, а то все перемены делал вид, что читает

книгу. И я не могу. Девочки даже замечать стали, что я такая скучная, Если б

я знала точно, что Женя приедет к Нине, я бы не поехала. А дома тоже сидеть

нельзя, тоска грызет». «Подумай только, какая же тоска меня грызет?» — по-

думала я и вдруг так захотелось сказать: «Ах, Женя, ведь я тоже люблю его».

Но я удержалась, представив себе, как это глупо влюбиться обеим. Сал-

дясь в трамвай, она сказала: «Когда-нибудь я расскажу тебе все подробно,

как они поссорились и почему Женька Г. воспылал к ней». Я забыла всякую

осторожность и с благодарностью сжала ей руки и долго оборачивалась и

махала ей, когда тронулся трамвай. Потом пошла домой.

Слезы душили, заволакивали глаза, и не было сил справиться с ними. Я

сняла перчатку и укусила руки: «Вот так. Теперь пойду». А дома я рыдала,

сначала слезы не шли и будто внутри мучали, потом я расплакалась и стало

легче. И вот теперь я пишу. В душе сидит комок, давит и в ней какое-то тя-

желое недоумение и вопрос: «В чем дело».

Мне было тяжело и больно. Почему? Разве я надеялась когда-нибудь

серьезно на его любовь? Нет. Это была шутка, но я слишком смело шутила.

Страдаю я, страдает Женя моя и он. Теперь это уже целая драма. А ведь как

недавно они были так веселы и беззаботно. Зачем Ляля помирилась с ним?

Ляля??

Да, я испытываю к ней нехорошее чувство за то, что она лучше меня, и

ее любят, за то, что она так умеет быть ласковой, веселой и кокетливой, за то,

что хоть и невольная, но причина моему горю. Она говорила Жене: «Мне

жалко его». Но я знала, я чувствовала, что к этой жалости и неприяному ее

положению примешивается какя-то гордая радость, которая заставляет ее

улыбаться, может быить, потаенно и ликовать.

И это обидно. И вообще… разве можно описать то, что сейчас во мне

творится?!? И опять с новой силой и ужасом встает передо мной и мучает

сознание своего уродства. Сегодня днем я перечитывала рассказ Телешова

«Без лица», и он был мне сегодня, как никогда, близок и понятен. Так кончу

и я, если не кончу раньше. Я никогда раньше так не читала. Я плакала и все-

таки заставляла себя говорить. Голос дрожал и срывался иногда, я всхлипы-

вала и все же эта мука доставляла мне удовольствие.

Со стороны, наверно, интересно было послушать. Вечром, когда я вошла

к Жене, она смотрелась в зеркало. «Вот она хорошенькая, а я? Проклятье!! За

что?» И особенно было больно, потому что не было вины и не было винова-

тых.

Page 157: Nina Lugovskaya "I want to live"

157

<15 декабря 1934>

В этом году Женя Г. переехал в общежитие, в комнате 208 поселились

четверо: Озеров, Коля Н., Жорка и он. Они были молоды, веселы и жружны

и, как все молодые, влюблялись сами и нравились девушкам. В числе тех

студенток, которые часто посещали общежитие, билы Женя и Ляля. Полные

жизни, всегда и везде впереди, во всем первые они увлекались и художест-

вом, и физкультурой, и сценическим искусством. И все это связывало их с

208 комнатой.

Они организовали драмкружок и, часто собираясь на репетицию, захо-

дили к ребятам. Уже в прошлом году Жорке нравилась Ляля, теперь эта лю-

бовь становилась более глубокой и крепкой. Но они были друзьями, Ляля,

кажется, питала к нему только товарищеское чувство, а он так боялся объяс-

нений и был вполне удовлетворен своим положением.

В самом разгаре репетиций и подготовки к спектаклю Ляля почувство-

вала влечение к Жене Г., он был режиссером кружка. Он принадлежал к та-

кому типу людей, которые не могут не нравиться, в особенности женщинам.

Удивительно добрый и чуткий, живой и ласковый, с очаровательной улыбкой

и глазами он был, как говорится, душой общества.

И в этой очень простой и дружной семье студентов, где ничего не зна-

чило взять под руку и обнять, он невольно завлекал многих. Но он был со

всеми ласков и со всеми одинаков, и трудно было угадать, кто ему нравился.

Этого-то не могла угадать и Ляля, а она любила.

После постановки стала втягиваться в их компанию интересная и слав-

ная девушка Дуся, в которую был влюблен Коля Н.. И многим стало казаться,

что она нравится и Жене Г. У Ляли хватило сил остановить свое чувство и

порвать на некоторое время с ним. Однажды на занятиях она написала ему

страшно дерзкую и оскорбительную записку. Он в ответ спросил: «В чем де-

ло? Что случилось?» «Я хочу тебя обидеть. Причина есть». Он был задет и,

может быть, заинтересован: «Скажи причину». Ляля отказалась. И они по-

ссорились.

Прошло три недели, и за это время Ляля почувствовала, что увлечение

прошло, что она теперь равнодушно смотрит на его обаятельную улыбку и

синие глаза. Он упорно хранил молчание, не обращал никакого внимания на

нее и за это время очень сблизился с сестрой Женей. Они были, казалось,

нежными и верными друзьями. И Женя, как и все, полюбила его.

Она никогда не говорила этого, может быть, и не думала даже, но была

счастлива, что часто видит его, что он стал приезжать к нам. И одно лишь

мешало — ссора с Лялей. И Ляля решила помириться, как-то на уроке подо-

шла к нему и сказала: «Мне противны стали наши отношения. Давай поми-

римся». «Мне самому они невыносимы». Через Женю Ляля сказала ему при-

чину их ссоры: тогда он нравился ей, но теперь это прошло.

«Что она наделала! Я ее любил! — воскликнул он. И чувство, которое

дремало и, может быть, прошло бы незаметно, вспыхнуло с новой силой,

встретив препятствие. Это чувство жило в нем всегда, но он настолько хоро-

Page 158: Nina Lugovskaya "I want to live"

158

шо умел скрывать его, что Ляля не только не заметила, но и спутала. А те-

перь? Что теперь? Он был в ужасе: неужели все пропало? Как он мог прозе-

вать?

И в один из вечеров, когда он был у нас, он решил объясниться: «Ляля,

неужели все прошло? Неужели у тебя ничего не осталось?» «Ничего». «Ну,

так извини, я больше не буду мучить тебя». В тот вечер он не мог заниматься

и долго сидел с убитым лицом, молчаливый и странный: «Ведь счастье было

так близко, так возможно! А теперь его не вернуть». В своей печали он забыл

все и всех, и Женя вдруг почувствовала, кого она в нем имела и кого лиши-

лась.

Началась тяжелая молчаливая драма. Он не заговаривал больше с Лялей,

не подходил к ней, но это уже былне тот мальчик, который раньше бегал и

скакал среди мольбертов и смешно говорил: «Я на вам лублу, а вы целовать-

ся не антэрисуетесь». В группе стали замечать, что с ним и с Женей что-то

произошло, но никак не догадались связать их дело вместе и тем более при-

плести туда Лялю. Она странные чувства сейчас испытывает. Как всякая

женщина она польщена и обрадована своим успехом, но ей жаль его, и из

этой жалости она подходит к нему, заговаривает и приглашает к себе. Но по-

чему она не хочет, что он ее разлюбил? Женя, Ляля невольно улыбаются

всей запутанности и сложности создавшихся отношений.

И я улыбаюсь сквозь слезы. Убежать от любви, как Ляля? Но я опоздала,

мне надо было это сделать хотя бы три дня назад, когда я ничего не знала. А

теперь? В душе опять не проходит недоумение. Продолжать любить беспо-

лезно и глупо, а как вырвать ее? Я чувствую, что мне жаль расстаться с ней, я

люблю само это чувство, которое вынесла и воспитала в себе, которое за-

ставляло страдать и столько радоваться. Я, как мать, которая не может не

любить капризное и злое дитя, потому что оно часть ее. Но кончать надо.

Завтра в школе профотбор 86. Я иду, но страшно и ужасно. Опять школа.

Мне жутко это представить… Но я должна забыть, должна смотреть на него

и на его любовь, как только на интересный случай, совершенно меня не ка-

сающийся. Проклятье!!

«Я покончу под поездом дачным,

Улыбаясь из-под колес».

А любовь не хочет верить, что надежды нет, что нет больше возможно-

сти увидеть дорогое смеющееся лицо и блеск глаз.

Вечер.

Весь день я боролась прекрасно. Не отрываясь читала повесть о наших

русских террористах и даже тогда, когда сквозь книжные холодные слова

опять прорывалась больная, тяжелая и остановившаяся мысль. Прошло толь-

ко два дня с того вечера и вполне понятно, что я еще всецело думаю об од-

ном, но и эта возможность бороться с собой, которую я выработала сегодня,

86

Профессиональный отбор.

Page 159: Nina Lugovskaya "I want to live"

159

есть большой успех. Я не даю себе думать и оставаться без дела и этого пока

вполне довольно.

Но невольно пробивается в глубине души душащий, неразрешимый и

бессловесный вопрос и недоумение. И стоит только чуточку дать волю фан-

тазии, как начинает колыхаться привычное желание и воспоминания. Вот

пришли Жорка с Лялей и так мучительно напоминают обо всем, что должно

забыть. Ляля сказала мне, что Женя и он поехали к Нине, и что-то резануло

по сердцу и подступили душащие слезы.

И вспомнился мне он в последний вечер: несчастный и жалкий, с таким

непохожим на обычное, полным отчаяния лицом. И я так ярко чувствую, с

каким страшным чувством он уходил от нас, медленно, с какой-то тупой без-

надежностью одевал галоши в полутемной коридоре. В душе затаившееся, но

проскальзывающее смятение и ужас, эта странная и пустая тяжесть, безна-

дежное отчаяние.

На лестнице он на минуту остановился и, мучительно сжав свои белые

красивые руки, прислушивался со странным чувстовм ужаса, как-то невольно

удовлетворяясь мукой, к рвущей боли в груди. А потом медленно тяжелыми

шагами, как-то весь опустившийся, пошел вниз, судорожно сжав рукой

скользкий полукруг перил.

Ведь он мог иметь ее, эту кокетливо-веселую, бесконечно милую и лю-

бимую маленькую девушку с хитрым задором в зеленоватых блестящих, чуть

приподнятых в уголках по-мон-гольски глазах, женственную и манящую,

кажущуюся какой-то особенной и хорошей. Ведь она его любила! И рвало и

ныло в груди, и жизнь казалась ненужной и страшной. А все же манила.

Сейчас прочла свои предыдущие заметки, где писала, как я несчастна.

Что это значит по сравнению с теперешним моим чувством.

<16 декабря 1934>

Вчера он на одном из уроков передал Жене записку. Она прочла ее, по-

чему-то покраснела (это для меня загадка). Ни Ляле, ни мне она не рассказала

ее содержания, так как в конце было приписано: «Не говори никому». Мне

кажется, он писал ей в таком духе: не оставляй меня, я боюсь себя, боюсь,

что могу что-нибудь с собой сделать. Это подтверждается поведением Жени

— она и вчера, и сегодня проводит с ним вечера.

Я все-таки не могу удержаться, что не сказать: «Счастливая!» Каков-то

он сейчас? Опять весел или задумчив и молчалив? Никак не могу побороть в

себе некоторую досаду на необходимость забыть о нем и о моем чувстве. Но

надо! Может быть удастся поступить в рабфак, это несколько отвлечет. За-

ниматься не могу совершенно. Я — слабонервная дура!.

<17 декабря 1934>

Сегодня пошла на профотбор. Как было приятно идти по скользящему

тротуару в предрассветном голубом свете улиц. Как хотелось каждый день с

Page 160: Nina Lugovskaya "I want to live"

160

этой необыкновенной бодростью духа, которая бывает только по утрам, хо-

дить заниматься, но не в школу, а туда, о чем мечтаю, туда, где другие инте-

ресные люди, куда бы тянуло. Тогда бы я могла сказать: «Вот и для меня на-

стала новая жизнь. Новая жизнь!»

Однако школьная обстановка, которую не видела около месяца, все же

интересовала. В больших освещенных комнатах диспансера как-то легко бы-

ло и приятно. Я с удовольствием заметила, что ребята теперь совершенно

меня не интересуют. Маргоша был только некрасивым неуклюжим «медве-

дем» и даже вихрастый Левка не заставил ничего дрогнуть в душе.

Девочки рассказывали о своих приключениях, Муся с таким увлечением

рассказывала о Маргоше и их дружбе. Мне было немножко смешно и скучно.

И с ужасающей ясностью я почувствовала, что не связана со школой ни ма-

лейшей ниточкой. Я их не любила и понимала, что «их» интересы никогда

уже не будут интересовать меня. Я, далеко не умная и не особенно развитая

девочка, но почему же мне все интересы Иры, которая гораздо умнее меня,

кажутся не только легкомысленными, но и глупыми до пошлости. Почему?

Вчера мама сказала, что о рабфаке и думать нечего. Туда принимают

только с 17-ти лет. Но я не могу, просто не могу оставаться в школе. Мне

противно всё и, наверно, все скоро опротивят. В конце дня стало скучно, и я

думала, что же будет на уроках в дальнейшем, когда даже в первый день я не

увлеклась. У Ирки случайно оказались рассказы Гофмана, и в памяти всплы-

ли и приятно защемили долгие счастливые вечера моей странной затворни-

ческой жизни и печальные мечтательные аккоржы «Сказки Гофмана». И

опять нахлынуло это недавнее прошлое, которое так надо забыть.

Женя сказала мне вчера, идя со мной под руку на улице и скользя нога-

ми по сплошной голой корке льда: «Так мы с ним шли», — и она крепко и к

самой груди прижала мою руку. Почему мне стало больно и чего-то жалко?

Вот он идет с ней, ласковый, грустный и такой милый.

<18 декабря 1934>

Каток. Голубоватый, покрытый белым снежным налетом лед. Быстрые,

слегка согнутые фигуры конькобежцев. З-з-з-з… З-з-з-з… Поскрипывает лед

и мелкими крошками рассыпается под острым лезвием конька. Темно. Бего-

вая дорожка тонет в сумраке. Как приятно, плавно раскачиваясь в такт музы-

ки, скользить вперед, поворачивая и лавируя. Какое-то особое ощущение

легкости и быстроты.

В круге, около темного, странного вида строения, режут лед на поворо-

тах Ляля, легко и уверенно, и Юра Т. Они держатся за руки и так дружно и

быстро описыват легкие полукруги по скользкому льду. Юра невысок рос-

том, одет в синюю лыжную куртку и катается прекрасно. Он очень чудной и

симпатичный. В теплушку они почти везли меня, взяв с обеих сторон под ру-

ки. У меня вихлялись от усталости ноги, и я то и дело теряла равновесие.

И опять пугала и мучила мысль о школе. Дома я поговорила об этом с

мамой. «Что собственно тебе надоело в школе?». «Все». Я точно и сама не

Page 161: Nina Lugovskaya "I want to live"

161

знаю, но чувствую, что не могу там дольше оставаться. Вот представлю себе,

как целые полгода мне придется тупо ходить по залу на переменах, тупо вы-

слушивать о романах, как-то тупо кричать вдогонку школьному хулиганью

грубые ругательства.

«Как я люблю спать, — сказала я маме, — все забываешь, все мысли, от

которых можно сойти с ума». «Брось дурить, Нина, — сказала она. — Поче-

му это с ума сойти? Учись и все». Я усмехнулась и очень пожалела, что хоть

один раз, но попыталась поговорить с ней откровенно.

<19 декабря 1934>

Вчера у Муси был вечер. Не знаю, почему мне было так весело. Ни ску-

ка, ни странное поведение ребят, ни вся эта бессодержательность и пошлость

общих разговоров не испортили моего настроения. Мне просто хотелось сме-

яться и бузить, я как-то отдыхала от себя, от вечного своего одиночества и с

удовольствием слушала хрипящий и гудящий патефон. Особенно нравилась

мне пластинка «Аргентина», и сейчас еще в душе все звучат последние слова

— «Я не забуду никогда».

И опять, в сотый раз, я повторяла себе, что мне надо вырваться из этой

обстановки, из этого пошлого и глупого легкомыслия. И невольно вспомина-

лись веселые простые студенческие вечеринки, где собираются для того,

чтоб веселиться, и где и следа нет этих пошлых грубых намеков.

Часов в восемь пришла Ляля К., о которой мне Муся много рассказыва-

ла, и я ярко представляля себе ее, но совершенно другой. Когда она вошла, я

даже немного разочаровалась: она была невысокого роста в черной халатике

с поясочком. Но уже с первого взгляда поразили ее простота и свобода обра-

щения, она очень спокойно со всеми поздоровалась и села на диван к Ире. У

нее были довольно светлые и чуть рыжеватые волосы и совершенно черные,

бархатные и бездонные глаза с голубыми белками. Когда она улыбалась, они

у нее ярко загорались и блестели. Я никогда не видала таких глаз! Она на-

столько черны, что невозможно различить границы между радужной оболоч-

кой и зрачком: сплошной темный блеск. Как-то она покраснела и стала оча-

ровательной.

<20 декабря 1934>

Завтра придет к нам Женя Г., и я также, как в те далекие дни, буду ждать

его, страдать и надеяться. Я его все еще люблю, все еще думаю о нем, хотя

боль стала не такой острой и мучительной. Он мне снился сегодня улыбаю-

щийся, ласковый, сидел рядом и спрашивал: «Как живем?»

Школа отвлекает, пока дает возможность забыться и поэтому интересна,

но уже и сейчас есть моменты скуки и злости. Я там шалю и смеюсь, наблю-

даю за ребятами. Мне сейчас никто не нравится и это почему-то так приятно

ощущать. Вчера было два свободных урока, в классе оставались я, Ксюшка,

еще одна девочка да человек пять-шесть ребят. Они говорили ужасные гадо-

Page 162: Nina Lugovskaya "I want to live"

162

сти и сальности, какие могут говорить только ребята 15-16 лет. Мне станови-

лось противно и тоскливо, так тянуло в другую обстановку.

Мы с Ксюшкой ушли в зал, где бузили страшно, бегали по залу за ма-

ленькими ребятишками, которые пищали и разбегались, дрались с ребятами

и хохотали-хохотали до упаду. Внизу около раздевалки собрались девочки из

восьмого класса и Максимчик. Он как-то свысока и насмешливо, какими

только могут быть красавцы, разговаривал с ними, хитро подмаргивал очаро-

вательными большими и серыми глазами. Я чувствую себя как-то особенно

легко и возбужденно. Так хочется бегать и бузить.

Сегодня вздумала писать контрольную по физике и, конечно, на «неуд».

Сидела одна, руки немного дрожали, мне было чудно и странно — в первый

раз я попала в такое затруднительное положение. Ну, да ничего, через два

урока уже все забыла и на черчении сидела, как ни в чем не бывало. Чертеж-

ник проверял тетради, а я писала на листочке бумаги сочинение для профот-

бора: кем хочу быть и что-то там еще. Обернувшись зачем-то назад, я вдруг

почувствовала, что бумажка ускользает из-под моих пальцев. Я моментально

бросилась к Лазарю: он сидел, собираясь прочесть ее.

С удивительной быстротой бросилась на его парту, хватаясь одной ру-

кой за шиворот, а другой тянулась за запиской. Он шарахнулся от меня и пе-

ребросил ее Левке: «Левка, держи!». Тот от неожиданности растерялся и

только протянул руку, как я, растянувшись на парте, перехватила ее и с тор-

жествующим видом вернулась на место. И только тогда вспомнила, что чер-

тежник все видел и что на уроке не полагается этого делать. Но… я злюсь

редко, когда же разозлюсь, то забываю все, кроме сознания, что надо отом-

стить.

* * *

А завтра придет Женя Г., и странный случай устроил так, что у нас зав-

тра профотбор, и, значит, я не учусь. Как я была бы рада этому случаю хотя

бы неделю назад. Ведь я не должна входить к сестрам и видеть его, а сидеть у

себя это значит с ума сходить. Они будут делать композицию, как во все те

вечера и как в тот знаменательный раз. Женя мне многое рассказала и опять

взбудоражила и разожгла.

Он на второй день после развязки, рыдая, умолял ее помочь ему перене-

сти эту болезнь, говорил: «Ведь могло быть иначе! Ах, во всем виновала Ля-

ля! Она должна была сказать». За эти дни он похудел и осунулся, с Лялей со-

всем не говорил, был угрюм и неразлучен с Женей. А сегодня вдруг развесе-

лился, смеялся, глядя на сестер, а Жене сказал: «Знаешь, у меня проходит.

Сегодня в хожу в комнату, Ляля с Жоркой там. Она сидит на постели, подняв

ноги и укутавшись в пальто, и я почти спокойно смотрел на них, только не-

множко болело в груди».

Неужели он забывает? Так скоро? А как же я? Нет, мне почему-то не ве-

рится. Неужели в пять дней можно все забыть? Что за вздор? Или он не вы-

держил борьбы и решил… да нет, что за вздор. Разве мог он не выдержать? И

зачем лгать Жене? И потом он завтра придет. Я слишком его уважаю, чтоб

Page 163: Nina Lugovskaya "I want to live"

163

подумать, что он не пересилили себя. Но и забыть нельзя… что-то будет зав-

тра. Мне надо куда-нибудь уйти, но так хочется увидеть его. Мне Ляля сказа-

ла: «Любви надо добиваться». И это против воли сидит в голове и заставляет

колебаться — может быть попробовать?

<27 декабря 1934>

Он 87 был очарователен в тот вечер, 21 декабря. У него так сияли глаза,

лицо было такое молодое и свежее, он так оживленно говорил и смеялся. Не-

сколько раз он обращался ко мне, и я забывала о Ляле, о том непоправимом,

что случилось недавно, и была счастлива. Даже не мучила мысль, что он об-

ращается со мной, как с маленькой, не хотелось ни о чем думать, ничего

предполагать. И несколько дней я ждала его страстно. Но, вероятно, он уви-

дел, что с любовью не так-то легко справиться и что его борьба еще не кон-

чена. На Новый год он, наверно, придет, а, может быть, и нет. Если бы еще

месяц его не видеть, тогда все у меня пройдет…

В школе у меня часто бывает бешеное настроение, когда хочется сделать

что-нибудь необыкновенное и очень веселое. Тогда с особой очаровательной

ощутимостью чувствуешь в каждом члене силу и молодость. Но уже появля-

ются и мрачные настроения. Сегодня в школу пришел Максимов. Он стоял

около окна, облокотившись о подоконник, красивый и надменно гордый, в

серой куртке и темно-зеленых, тяжело ложащихся складками лыжных брю-

ках.

Голова его была высоко поднята. Чудесная голова! Волосы ярко кашта-

новые и густые, закручивающиеся правильными кольцами. Он казался будто

из другого мира, наши ребята показались какими-то неврачными и против-

ными, кроме разве Левки, который все уроки переписывался с Иркой, и этим

самым доставлял мне удовольствие, давая возможность передавать записки,

окликать его и касаться теплых рук его.

Валя Л. — неуклюжий и некрасивый мальчик, неловкий, весь как-то не

так склееный, с длинной, выпяченной вперед шеей, на которую насажена

чудная голова с длинным носом и большим ртом. Когда он улыбается, рот

его напоминает задорно висящий в небе молодой месяц. Его дразнят «кроко-

дилом», и он сам так привык к этому, что спокойно откликается на эту клич-

ку.

Сегодня он мне и Ирке объяснял что-то по черчению, мы попросили его

об этом. Мне было до того смешно и странно, что я совсем не слушала и,

глядя на чертеж, чуть улыбалась. Посмотрев на него, я увидела его глаза,

большие темно-карие и очень красивые. Они щурились и становились пора-

зительно темными и лучисто бархатными.

87

Речь идет о Жене Г.

Page 164: Nina Lugovskaya "I want to live"

164

<29 декабря 1934>

Удивительно хорошо сегодня на улице. Днем шел необычайно легкий

пушистый снег и ложился сквозным воздушным слоем на землю. И прикос-

новение снежинок к лицу, еле уловимое, ласкало и холодило. Небо было по-

крыто очень высокими и очень тонкими облаками, сквозь которые светилось

небо и было светло, почти солнечно. И я с тоскливым чувством и болезнен-

ным наслаждением, как из тюрьмы, смотрела в окно на крутящийся белый

вихрь пушинок.

Там казалось так хорошо, спокойно и прекрасно. И хотелось слиться с

этим спокойным и неземным мягким кружением и испытывать лишь свежий

холодок на лице, и дышать чистым кристаллизованным воздухом. А вечером

стало необыкновенно тихо и тепло. И как-то по-праздничному белел воздуш-

ный свежий покров и особенно бодро ходили и смеялись люди.

Сегодня у меня весь день что-то неясно и неспокойно. Мысли бродят

отрывистые, и ни одной не могу разобрать. Не понимаю теперь, чего же мне

хочется, чего мне надо, что хорошо на свете и что дурно. И удовлетворит ли

меня вообще какая-нибудь жизнь, и стоит ли жить. И путались мечты о глу-

пом, несбыточном счастье с тем, что называют идеей, с тем чем-то большим,

непонятным, странно играющим и притягивающим. Не знаешь, на что ре-

шиться, не знаешь, кем будешь… Как-то все глупо, непонятно и темно.

<30 декабря 1934>

После убийства Кирова в Смольном Николаевым, членом подпольной

группы террористов, прошло уже много дней. Много передовиц в газетах

кричало об этом происшествии, и много докладчиков-попугаев и советских

шкурников с пафосом, потрясая кулаками, кричало над головами рабочих:

«Добить гадюку!», «Расстрелять предателя, который трусливым выстрелом

вырвал из наших рядов» и т<ак> д<алее>. И много так называемых совет-

ских граждан, потерявших всякое понимание человеческого сознания и дос-

тоинства, по-скотски поднимали за расстрел руки.

И трудно поверить, что в двадцатом веке в Европе есть такой уголок, где

поселились средневековые варвары, где с наукой, искусством и культурой

так странно уживаются дикие, первобытные понятия. До начала следствия,

когда еще не знали ни о какой организации, было убито 100 с лишним чело-

век, белогвардейцев, только за то, что они, белогвардейцы, имели несчастье

находиться на территории СССР.

Сегодня расстреляли еще 14 самих «заговорщиков». Итак, 100 с лишним

человек за одну большевистскую жизнь. И невольно вспоминался XIX в<ек>

царствования Александра II и действия «Народной воли». Какая буча, какое

возмущение поднялось в кругах населения по поводу расстрела 6 убийц. По-

чему же теперь никто не возмущается? Почему же теперь это считается

вполне естественным и правильным?

Page 165: Nina Lugovskaya "I want to live"

165

Почему сейчас никто не скажет прямо и откровенно, что все они мер-

завцы 88? И какое право имеют эти большевики так жестоко, так своевольно

расправляться со страной и людьми, так нахально объявлять от имени народа

безобразные законы, так лгать и прикрываться потерявшими теперь значение

громкими словами «социализм» и «коммунизм»?

Называть трусом человека, который открыто и смело шел на смерть, ко-

торый не испугался расстрела за идею и который лучше всех вместе взятых,

так наз<ываемых> вождей раб<очего> класса! Что теперь думают за грани-

цей? Неужели и там скажут: «Так должно быть». О, нет! Господи, когда же

все это изменится? Когда можно будет, действительно, сказать, что вся

власть принадлежит народу и что у нас полное равенство и свобода. Ведь это

какие-то годы инквизиции, а не социализм!

<1 января 1935>

Вот и Новый год. Еще ни один не был встречен… так странно, пожалуй,

и не начинался так мучительно. Вчера я весь день была в возбужденном со-

стоянии, нетерпеливо ждала сестер и с удовольствием помогала Ляле пере-

ставлять мебель и прибирать вещи. Мы вынесли кровать и стол из их комна-

ты и стало просторно и хорошо. Первыми пришли Андрей Б., а потом Нина.

Андрей все любезничал с Лялей, а она, задирая головку и усмехаясь, говори-

ла ему дерзости.

В девять часов пришли сразу все, за исключением Коли Н., Сережи К. и

Дуси. Я не удержалась от восклицания, когда мимо меня друг за другом про-

ходило девять человек сразу. Кому-то я кивнула, кто так проходил мимо,

Юрка Т. подал мне руку. Женя Г. был в светло-коричневой пушистой куртке

и серых хороших брюках, и я, глядя на него, все спрашивала себя: люблю ли

я теперь его или нет?

И сама не знала, но того острого и отрадного, пожалуй, как-то облег-

чающего чувства не было, а было другое, гнетущее, тяжелое и непонятное

мне. Видеть его уже не доставляло удовольствия, а только мучило. Они тан-

цевали, а я, забившись в угол между роялью и шкафом, перебегала вгзлядом

с одной пары на другую. Все чего-то думала, наблюдала.

Долговязый и курносый парень с громадным, занимающим чуть не по-

ловину лица и некрасивым лбом и тоненьким голосом, аккомпанировал на

рояле и, изредка отпуская плоские шутки, неприятно и тоненько хохотал. Бо-

рис (товарищ Юры Т.), высокий и красивый, все переходи с места на место и

не танцевал.

Первые минуты я даже забывала думать о Жене Г., но потом это новое

неприятное чувство совсем овладело мной, и я ловила себя на том, что, заду-

мываясь, пристально следила за ним во время танцев и, спохватываясь, быст-

ро отводила глаза. Он танцевал со всеми, кроме Ляли, но так весел, как

раньше, уже не был. Я в этот вечер так сильно почувствовала себя одинокой,

88

Имеются в виду большевики.

Page 166: Nina Lugovskaya "I want to live"

166

ненужной здесь и почти лишней. Хотелось, чтоб кто-нибудь подошел, сказал

мне два слова, хотя бы танцевать позвал. Но кому до меня здесь было дела,

до глупой маленькой и дикой девчонки.

Что-то сказал мне Юра Т., потом, когда мы очутились вдвоем в коридо-

ре, он сказал: «Не люблю я обращаться на вы». И я опять снова занервничала,

ответив: «А я не привыкла на ты называть». Потом, когда он помогал Жене в

приготовлении к ужину, все время путалась, обращаясь к нему и решила в

конце концов, что переделать себя невозможно.

За ужином я села в конце стола, с одной стороны от меня сестра Женя, а

рядом за углом Женя Г. Как я была рада этому! Изредка поворачивая голову,

взглядывала на его милый профиль и глаза. А потом и эта близость стала му-

чить. Он иногда предлагал мне то бутерброд, то вино, и было ужасно думать,

что он это делает только из одной вежливости, из-за своей удивительной

чуткости. И это было так больно!

Случайно он пролил вино на брюки и сказал: «Нина, как вы думаете, ос-

танется пятно?» Я долго не могла понять, о чем идет речь и бестолково смот-

рела ему в глаза, а поняв, пожала плечами и смущенно пробормотала: «Не

знаю, по-моему останется» — и скорей отвернулась. Было стыдно и больно.

От вина стало жарко и чуть-чуть ломило голову, а в груди что-то все громче

ныло.

После ужина опять танцевали, и я опять стояла и глядела. Он так плавно

и мягко ступал, слегка наклоняя в такт стан, и быстро и ловко поворачивал

даму. Я любила каждое его движение, его сосредоточенное и серьезное лицо,

его лохматую фуфайку. Раза два я так долго смотрела на него, что он, навер-

но, замечал и взглядывал на меня, и я испуганно отворачивалась с ощущени-

ем на себе его глаз.

Один раз он прошелся с Лялей. Она многозначительно взглянула на ме-

ня, и я при повороте заглянула ему в лицо. Но оно было также углубленно в

себя, и лишь глаза стали какими-то ласковыми и расширенными. Потом он

помогал Жене приготовлять чай, и меня просто мучила его чуткость: он то

предлагал мне конфету, то пряник. Я больше не могла выносить, мысль, что

он, может быть, он меня жалеет, с ума сводила.

Когда он грыз орехи, я, чтоб избежать нового предложения, вышла из

кухни. Но он все же успел крикнуть вдогонку: «Нина, возьмите орехов».

«Нет, я не хочу». Я прошла к маме, но тут же вошла сестра Женя и, подавая

мне орехи,сказала: «Не будь такой робкой». Наверно, он велел ей это сде-

лать, мне было стыдно. Потом пили чай. Я стояла в кухне, грызла нноготь и

злилась. Да, любовь не прошла, она стала какой-то другой, мучительной... Из

комнаты доносился его голос и смех, тихий и захлебывающийся. Он что-то

изображал и тогда на мгновенье напомнил мне прежнего Женю, беззаботно

веселого.

Перед уходом опять танцевали. А с Жоркой случилось несчастье, его

рвало, и Женя Г. не выходил из кухни, а когда вошел в комнату, то лицо его

было озабоченно и серьезно. Идти домой Жорка так и не смог, его уложили

на сундук, оставив на ночь. Юрка, наполовину пьяный, Николай и Женя Г.

Page 167: Nina Lugovskaya "I want to live"

167

собрались уходить. Мы стояли вчетвером: я, прижавшись к стене, наша Же-

ня, Юрка и Женя Г.

«Я теперь принципиально не буду пить» — сказал Юрка Т. «И хорошо

сделаете» — буркнула я, глядя перед собой, и почувствовала, что Женя Г.

посмотрел на меня. Потом, не вытерпев, обернулась к нему, он глядел на ме-

ня серьезно, а потом улыбнулся, глаза его как-то мягко заискрились. И долго,

глядя в них, я тожу улыбнулась.

С Лялей он говорил мало, но, когда говорил, весь как-то устремлялся к

ней, глаза его становились нежными, мерцающими и глубокими. Мне как-то

не по себе и страшно тогда становилось. Когда ребята прощались, Лял вдруг

неожиданно сказала: «Женечка, поди сюда» — и отозвала его в сторону.

Я внимательно смотрела на него и сестру Женю, а уголком глаза замети-

ал, как он нежно взял ее за руки. «Я на вам лублу» — сказала Ляля лукаво и

ласково. «И я тоже лублу» — проговорил Женя тихо и как-то сдержанно.

«Все опьянели, один ты был трезвый и хороший». «Ну — протянул он шут-

ливо, засмеялся и вдруг порывисто взял руками ее голову и провел по воло-

сам, — ах, ты моя Оля».

Я не могла этого выносить и быстро отвернулась к столу. «Всего добро-

го, Нина» — сказал он и подал руку, и я, даже обрадовавшись, пожала ее. Вот

последний раз мелькнуло его милое и такое дорогое для меня разгоряченное

лицо. Юра был сильно выпивши, целовал у Жени и Ляли руки и, чуть не пла-

ча, просил прощения, что купил четвертую бутылку. Николай стал славным и

симпатичным, весело улыбался, глаза его блестели пьяным блеском.

Спать я легла в три, но, несмотря ни на позднее время, ни на вино, ус-

нуть не могла. Женя-Женька! Ах, этот Новый год! Я вспоминала отдельные

сценки из прошедшего вечера. Всюду, куда я ни входила, была лишней и чу-

жой, глупой, а часто и смешной. Помню, как перед самым концом вошел

Женя Г. и встал рядом, несколько сзади.. Я не оборачивалась. Он что-то ска-

зал мне, и я долго не понимала, а потом бормотала ответ и глупо улыбалась.

Сон был неспокойный и тревожный, что-то чудилось, что-то вспомина-

лось. Ночью долго не могла заснуть и встала злая, убитая и несчастная. Днем

ходила к Ире, оставаться одной не могла. Жорка весь день лежал у Жени,

Ляли на постели и опять остается ночевать. Он совсем болен и мне его жаль.

<4 января 1935>

Как-то я имела глупость проболтаться Ире, что мне кто-то нравится из

товарищей сестер. Про них я часто рассказывала ей, а недавно передала и ту

драму, которая произошла между Лялей и Женей Г., умолчав, разумеется, о

своем чувстве. Я была так уверена в умении вести себя и скрывать свои чув-

ства, так мало и осторожно говорила о нем, что мне никогда не приходила в

голову мысль, что мою тайну может кто-нибудь узнать.

Ира, не переставая, допытывалась о ней у меня и как-то сказала: «Я

знаю». «Напиши — равнодушно ответила я. — Если угадаешь, я отрицать не

буду». Но все-таки мне на минуту стало жутко, когда она подала свернутый

Page 168: Nina Lugovskaya "I want to live"

168

клочок бумаги. «А вдруг?…». Да что за вздор? Она может написать Жорку,

кого угодно, но только не Женю Г. И я развернула. «Женя Г.» — было напи-

сано там. «Что?! Нет, не верю. Я ошиблась. Как ты могла узнать?»

Ира улыбалась и загадочно блестела глазами. «Я и сама не знаю. Мне

так казалось уже давно». «Нет, это невероятно» — думала я. В голову прихо-

дили нелепые и глупые подозрения: «Может быть, она с ним знакома? Или

еще что-нибудь». Было досадно на себя, разбирало зло, но делать было нече-

го, и мне пришлось покориться.

Вчера я была в кино на «Чапаеве» и пришла домой в восьмом часу. У

нас были Нина К., Юра Т. и Женя Г. Я заглянула в комнату, он сидел ко мне

в профиль, освещенный светом, и, склонившись над композицией. Он не

обернулся, и я не знала, что делать, как увидеть его лицо. Надо было идти к

Ире и перед уходом я долго стояла окло двери, прислушиваясь к его голосу и

захлебывающемуся смеху: «Ну, еще одну минутку. Вот последний раз».

Наконец я ушла с каким-то странным и тяжелым чувством и все же до-

вольная собой. У Иры были Муся и Толька. Муся сказала мне: «Нина, я могу

доказать тебе, а чем говорила в прошлый раз». «А-а-а? Ну, пиши». Я заранее

смеялась над ее смущением, когда она узнает, что ошиблась. Но она не

ошиблась, и в записочке было: «Евгений». Ну, это уже было выше всяких

сил, как могла узнать Муся, которой я не рассказывала ничего о нем? Ни разу

даже имени его не называла.

Я с недоумением и вопросительно посмотрела на Иру и вышла с Мусей

в другую комнату. «Помнишь — сказала она, — я сказала, что М. зовут Ва-

дим Евгеньевич? Ты переспросила и потом два раза повторила Евгеньевич».

Я не могла отрицать, это было на самом деле. И как мог такой незначитель-

ный инцидент выдать меня?

«Во всем виновата ты, — думала я зло, — не научилась до сих пор

сдерживать себя. Ну, вот казнись теперь. Да ничего, на ошибках учатся, по-

добной вещи ты больше никогда не сделаешь». Я готова была плакать от до-

сады и не смотрела Мусе в глаза. Было невыносимо стыдно и хотелось до-

мой.

Я поссорилась с Мусей, была молчалива и зла, разжигая боль и тяжесть

в душе. Мы разговорились о самоубийстве, я рассказала о своей попытке от-

равиться, и все смеялись над ее комичным концом. Потом я все время проси-

ла Иру дать мне опиум. Домой я шла в одиннадцатом часу и думала: «Заста-

ну или нет?» И заставляя себя не надеяться.

Нина К. и Женя Г. собирались уже уходить, Нина стояла одетая в перед-

ней, а он зачем-то зашел в комнату, и я услыхала только его голос и прошла в

комнату. Хотелось выйти и поздороваться, но я хотела обмануть саму себя,

не хотела не исполняьб данного себе обещания и ждала, когда они уйдут.

А потом я быстро оделась и бросилась вниз с Бетькой: «Хоть издали

увидеть». Внизу еще слышались их голоса, потом они как будто остановили-

сью Я подняла пса, стала ждать и вдруг слышу поднимающиеся вверх шаги.

Сначала мне захотелось броситься вверх и спрятаться, но, пересилив себя, я

спокойно начала скускаться. Женя Г., увидев Бетьку, с удивлением остано-

Page 169: Nina Lugovskaya "I want to live"

169

вился в полумраке лестницы, и я смутно увидала его удивленное и улыбаю-

щееся лицо. «А-а, здравствуйте» — сказал он. — Женя еще не легла спать?»

«Нет, наверно». И мы разошлись. «Нина, подождите, я быстро» — крикнул

он сверху. Я на мгновение невольно остановилась. «Ну, конечно — прогово-

рила Нина К., и я опять пошла, стараясь загладить свою ошибку.

А из окон у бабушки долго смотрела на темный угол дома, из-за которо-

го должны были появиться он и Нина К. В душе было так черно и безнадеж-

но, такое раздражение… Мне неожиданно вспомнился опий: «Пусть с при-

месями, выпью все. Авось подействует. Лучше покончу со всем. Как хорошо.

Надоело».

Ложась спать, я накапала себе в чашку темных капель, их было 60. «Вот

бабушка будет ругаться, как только спохватится. Спросит, куда девала? Да

ничего, может быть умру». Я вышла и легла. Довольно скоро в руках стала

ощущаться слабость, голова тяжело и болела, хотелось спать. Я заснула ско-

ро и крепко. А сейчас отвратительно себя чувствую, тошнит и мутит. Отчего?

Не знаю.

<7 января 1935>

Вчера я спросила у Жени: «Что бы ты сделала, если бы тебе нравился

человек, которую любит другую?» «Надо забыть» — ответила она и посмот-

рела на меня многозначительно и понимающе. «Забыть? Да, забыть. Ну что

ж, попробую, забуду, а ведь правда, почему не забыть?» — думала я. На ми-

нуту я как будто совсем решилась на это. Женя начала рассказывать о нем:

«У него такие усталые и старые глаза стали, и кругом морщинки». «Значит,

сильно подействовала любовь к Ляле». «Нет, он говорит, что у него все про-

шло и что то было ошибкой».

«Значит, он не любит? — я встрепенулась. — Может быть попытаться?

Может стоит добиваться?» И опять я перевела разговор на первоначальную

тему. Женя спрашивала, каков этот мальчик, из какой он группы. Мне было

смешно и неприятно лгать ей. Если б она знала о ком я думаю!…

Я долго колебалась, на что решиться и, наконец, сказала себе: «Буду бо-

роться и забуду, хотя бы потому, что это наиболее трудный выход, а я нико-

гда не должна браться за легкое. При том же у нас никогда не могут устано-

виться нормальные отношения, а видеть его раз в неделю и каждый день

ждать и страдать по меньшей мере глупо».

И теперь борюсь, думаю о чем угодно, но стоит лишь вспомнить о нем,

говорю себе «довольно» и прерываю мысль. Быстро придумываю какю-

нибудь новую тему и фантазирую. Но стоит немного забыться и задремать,

как вдруг ловишь себя совсем на другом. Живо переносишься в другую об-

становку, разговариваешь оживленно с Женей Г. и всегда так удачно и ловко.

И опять надо встряхивать с себя окутывающую паутину мечтаний, ругаться и

думать о другом.

Page 170: Nina Lugovskaya "I want to live"

170

<9 января 1935>

Странно. Эти два дня я упорно борюсь с любовью, но действие получи-

лось, кажется, совершенно обратное. Я не только не забыла о нем, но думаю

о нем все время. Вернее не думаю, ведь думать о нем я запрещаю себе, а

помню. Помню все время, почти подсознательно. И целый день одна. Мне

временами хочется, чтоб скорей началось учение...

Вчера Женя сказала, что опять начинает любить Женю Г. Одно время

она пересилила себя, но теперь, когда они каждый день занимаются по вече-

рам вместе, старое опять пришло. Женя долго играла на рояле, мечтая и на-

слаждаясь сладостной мукой любви. Она спрашивает меня о моем увлечении,

прошло ли оно, хорош ли тот человек, которого я люблю. Я ей совершенно

не описываю его, потому что… вдруг она узнает в нем его.

<11 января 1935>

Скучно. Скучно так, что хочется по временам в школу. Но я не думаю о

ней, думаю о лете, когда смогу готовиться к новой жизни. Опять вспыхивает

надежда вырваться из школы. Нет, в школу я не вернусь. Недавно я нарочно

поспорила с Ирой на “американку”, что не буду учиться в восьмом классе.

Это закрепит мое решение. Хочется попасть на подготовительные курсы в

Текстильный институт и пока не страшны занятия летом.

Но в мечтах-то мы любим орлами взмывать в поднебесье, а как будет на

деле? Но это моя последняя ставка! Если я вернусь в восьмой класс… это бу-

дет позор. Я должна бороться и должна побороть. Но как чертовски скучно.

Я упорно удерживаю злого чертика, нагоняющего тоску, далеко в глубине,

но он-таки прорвется.

Мне теперь все совершенно безразлично и скучно. Сидеть дома мука.

Читать и то не могу, надо уж такую острую вещь, чтоб пробрала и заставила

встрепенуться. Иногда я хожу к Ире, там Муся, патефон, долгие и скучные

вечера в розовом свете абажура, знакомые, но милые и приятные напевы па-

тефона. Говорить не о чем, посматриваю на Мусю, Иру, болтаю с Аленуш-

кой. Она жива и весела, резка на язык и любит меня.

Муся не возбуждает больше любовного и нежного чувства, она легко-

мысленна, болтлива и становится все более чужой и далекой для меня. Каж-

дый вечер она проводит в обществе знакомых, где поцелуи, патефон и танцы,

легкомысленная и чисто мещанская атмосфера. Ира? Ира умнее, пожалуй, и

серьезнее. С Мусей я не могу обращаться иначе, как с маленькой. Ира как-то

ближе мне, она старше выглядит и с ней можно говорить откровенно.

У Ляли Жорка, они каждый день проводят вечера вместе, занимаются,

играют на рояле, разговаривают, сидя близко на постели. Ляля весела, все

посмеивается и щурит глаза. Чудно. Они любят друг друга и как-то тихо,

спокойно и счастливо, должно быть, проходят у них вечера.

Page 171: Nina Lugovskaya "I want to live"

171

А мне, наверно, через неделю скучно бы стало на их месте. Неспокой-

ный я человек. Обидно думать, что всю жизнь буду так метаться, искать че-

го-то, завидовать чужой жизни, а главное, молчаливо и беспрерывно удержи-

вать своего бесенка и настороженно слушать, как он копошиться и мутит.

<14 января 1935>

Сегодня иду к сестрам, у них просмотр работ по живописи, и Ляля меня

звала. Опять увижу этот длинный коридор, хаос мастерской, оживленные ли-

ца… Позавчера я была у них. Вошла, растерянно улыбаясь и пряча лицо в

воротник. Народу было много, но лица все знакомые, это ободряло и успо-

каивало. Я пристроилась около Ляли в дальнем углу мастерской и смотрела,

как она пишет. Смех и остроты не прекращались. У сестер чудесная группа,

все молоды, веселы и остроумны.

Когда большинство ушло, Шура И. начал петь, Он высок, черен с чер-

ными глазами и усиками и пел прекрасно. Его тенор наполнял всю аудито-

рию и звучал с легким надрывом. Раза два он подходил к Ляле, и тогда я ук-

радкой на него поглядывала, ловя вскользь брошенный на меня взгляд. А по-

том мы с Женей пошли на репетицию.

В большом зале было пусто, и только около сцены полукругом размес-

тились артисты и режиссер, симпатичный и полный старичок. Тут я увидала

«Солнышко», красивого парня, о котором Женя, Ляля много мне говорили.

Он широкоплеч и крепок и оказался совсем не таким, каким я его представ-

ляла. Очень красивые черные глаза, прямой нос и аккуратные губы мне по-

нравились, и бросилась в глаза такая его мужественность.

У маленькой девушки, что из одной группы с «Солнышком», чудный

голос, когда она говорит, он широкой волной прокатывается по залу и эхом

отдается из каждого уголка. Она так мала, что немного выше локтя Андрею,

и когда они играют вместе, страшно чудно смотреть. Все они хорошо играют

и на меня опять веет чужой и счастливой жизнью.

Сегодня у меня другой интерес к институту, там должен быть Женя Г.

Борьба не прошла даром, я его почти не вспоминаю, а когда вспоминаю, то

запрещаю себе думать. У меня почти ничего не осталось от увлечения, и все-

таки что-то тянет и тянет увидать его. Сегодня он должен быть у нас, и я

этому рада. На каникулы он уезжает к семье куда-то в провинцию, и за это

время я окончательно его забуду. Сейчас же не хочется отнимать у себя удо-

вольствия видеть его.

<16 января 1935>

Вечером 14 декабря я вновь ощущала прежнее знакомое уже мне возбу-

ждение. Как и раньше, с особым чувством убрала комнату у сестер и никак

не могла сидеть спокойно — так что-то жило и двигалось в теле. По-

прежнему с легким радостным волнением пошла открывать дверь. Когда он

Page 172: Nina Lugovskaya "I want to live"

172

вошел, у меня забилось сильнее сердце. Весь вечер я сидела с ним и с нашей

Женей и переписывала программу.

Стараясь заглушить недоумение и вопросы, отдавалась успокаивающе-

му чувству довольства и, пожалуй, удовлетворенности. Я его не любила, как

прежде, и все же что-то осталось. Остались его ласка и чуткость, хотя пропа-

ло обаяние глаз. В тот вечер я хорошо его рассмотрела, и лицо его уже не вы-

зывало волнения, но что-то, чему я не могла дать определения, шевелилось

во мне. Это было не совсем приятное и глухое чувство.

Оно сильно разрослось, когда пришла Ляля. Веселая, непонятно обая-

тельная, она смотрела на Женю Г., закрывая лицо воротником, смеющимися

блестящими глазами и говорила: «Женечка, сделай хорошенькие глазки! Ну,

Женечка, я прошу», — и щурилась задорно. Я внимательно наблюдала за

ними. Женя Г. неестественно оживился, смеялся, захлебываясь, напоминая

прежнего.

Мне было больно, и я, чтоб как-нибудь прервать эту сцену, увела Лялю,

шепча ей «кокеика» и долго не хотела пускать ее обратно в комнату. Но по-

том вдруг вспомнила, что это может показаться подозрительным, и отпусти-

ла ее. Некоторое время после того, как Ляля ушла к маме, у меня что-то не-

спокойно болело в груди, но потом стихло. Он был спокоен, но как-то затих.

Увлечение прошло. Ура! С удовольствием ощущаю покой, но… все-таки

любви жалко, тем более, что меня еще что-то волнует. А какой он милый все

же, этот Женя Г.

<17 января 1935>

У нас переменили выходной. Я не могу себе представить, как это вдруг

все будут дома, и сестры, и мама, а я пойду в школу. Нет, это ужасно! И так

странно. Завтра учимся, но в нас слишком глубоко и неискоренимо засел дух

возмущения. Все несправедливости начальства приводят нас в бешенство и

заставляют бороться, пытаться отстоять себя. Мы никогда не покоряемся без

борьбы. Боремся и на этот раз.

Еще вчера, идя из школы, мы с Ирой решили писать заявление. Проиг-

рывать все равно нечего — выиграть же можно. Составляли долго и мучи-

тельно. У нас нет даже никаких веских мотивов требовать себе общего вы-

ходного, но мы пытались создать их из ничего. Когда Ира собралась перепи-

сывать, вдруг встал вопрос: а что, если придерутся к ней, как к зачинщице?

Хорошо бы напечатать? «Идем к Линдочке». «Идем».

Мы, посмеиваясь, оделись и пошли. Дома его не оказалось, как и в пер-

вый раз вышла к нам его мать и, с трудом выговаривая слова, сказала: «А

Дима в школе» «Да, но у нас сегодня выходной, и занятий нет». «Правда? Но

где же тогда Дима?» У нас такое недоумение и удивление было на лице: «Не

знаем». Ира написала ему записку и оставила вместе с черновиком заявления.

Сегодня утром мы пошли опять к нему. Боялись, чтоб не вышло какого-

нибудь недоразумения. «Дима дома?» — спросила я у открывшей дверь

женщины. И не успела она ответить, как за дверью раздался чей-то низкий

Page 173: Nina Lugovskaya "I want to live"

173

бас: «А-а-а, это ко мне». Мы вошли. «Проходите, проходите» — говорил

Линде, по обыкновению как-то подрыгивая всем телом и крутя руками.

В комнате его был беспорядок, на столе стояла пишущая машинка. «Вот

я написал — проговорил он и подал мне лист. — Я тут изменил кое-что».

«Ага, мы так и хотели» — и пока я, уткнувшись в лист, делала вид, что чи-

таю, Ира спрашивала, а что он вчера в школе делал. «А? Я? М-м. Да ведь вы-

ходной был, и я в кино пошел». «А сегодня пойдешь?» «Нет, сегодня я не мо-

гу». «Вот и хорошо, что мы зашли». «Да. Мне нужно еще на просвечивание

идти».

Он стоял, облокотившись на спинку стула, за которым стоял, был выше

меня, тонкий и показавшийся стройным в синем костюмчике, лица же я со-

вершенно не разобрала. Когда мы вышли на лестницу, я, облокотившись на

перила, буквально всхлипывала и захлебывалась беззвучным смехом.

Но в школе ждало нас разочарование. Ребята неохотно взялись за дело,

они как-то все подсмеивались и усмехались, а потом наставили таких жутких

замысловатых подписей, что пришлось оторвать эту часть листа. Какими

противными и чужими показались они в этот день мне. И опять потянуло ку-

да-то. И это в первый-то день! Но к концу дня нам все же удалось уговорить

всех, кроме двух (Вали Л. и Маргоши) и Антипки, который чего-то все упря-

мился.

На последнем уроке Валя Л. оглядывался на нас. Мы с Ксюшкой хохо-

тали, дело в том, что на каникулах мы как-то позвонили к нему и пригласили

в кино, назначив место, где встретиться, а сами и не подумали придти. Так

он, бедный, ждал нас, пока не замерз совсем и теперь смотрит такими уко-

ряющими и покорными собачьими глазами.

<20 января 1935>

Школа… Горячий, дурманящий туман… Чьи-то глаза, чья-то улыбка…

Смеющийся сонм учеников… По временам унылое отрезвление. А чаще опь-

янение в шалостях, пошлости и грубости. Насмешки над Валей Л., смешным

и противным, наблюдения за Левкой и Б., неприятным и очень интересным.

Я долго старалась разглядеть его глаза, большие темные и черные, красиво

загнутые брови. Левка эти дни ходит в костюме с белым воротничком и ка-

жется таким обаятельным, что я боюсь как бы чего не появилось у меня.

Сегодня в школу мы пришли в два часа дня, чтобы застать первую сме-

ну. Ксюшке нравится очень Максимов, и мы решили послать ему записку. На

счастье, он задержался в школе и долго разговаривал то в учительской, то в

коридоре в хорошенькой внешкольницей. Ира, разгоряченная и раскраснев-

шаяся волнуясь, вертелась рядом. Записку никак не удавалось передать.

Максимов вошел в зал, где пятые группы занимались физкультурой. Я

тоже прошла туда и, делая вид, что смотрю на физкультурников, следила за

ним. Он разговаривал с каким-то мальчиком и подойти было неудобно. На-

конец, он остался один, я встала рядом близко-близко и сказала: «Максимов!

Page 174: Nina Lugovskaya "I want to live"

174

Возьми записку». Он обернулся ко мне, не меняя позы и продолжая держать

руки в карманах.

«Вдруг не возьмет» — подумала я со страхом. «Что?» — спросил он

удивленно. «Возьми записку» — повторила я и показала глазами на руку. Он

медленно и нарочито спокойно взял ее. С облегчением и таким чувством,

будто в мои внутренности налили холодной воды, я вернулась к девочкам.

Ребята выкрали у Муси из сумки записку от Ляли К.89, которую надо бы-

ло передать Вадиму М. Такая злость и презрение поднялось к ним, такими

они казались мерзкими и подлыми, и странно было, что люди, столько чи-

тавшие, из культурных семей, так мало имеют понятия о чести и честности.

Было обидно за них, которых считали хорошими и которые оказались такими

негодяями и подлецами.

И невольно возникал вопрос, неужели они так мало думают и так мало

понимают, что не знают даже, что такое долг и благородство. Или это уж та-

кой тип людей, которые на всю жизнь останутся беспринципными дураками

и негодяями. Я привыкла обдумывать и обсуждать каждый свой поступок,

каждое слово и строго придерживаться справедливости и чести. Никак не мо-

гу понять, как это люди могут так низко и грубо подличать. А ведь это Левка,

Антипка и Толька.

<25 января 1935>

Есть дни, в которые ничего как будто и не произошло особенного, но

которые кажутся такими необыкновенными, наполненными оживлением ин-

тересным. Сейчас именно такие дни для меня. Школа еще не надоела. Не на-

доело следить за ребятами, слушать приключения Муси, встречать восьмые

или девятые классы. Ответа от Максимова мы так и не получили, не раз

встречали его в толкущейся куче учеников, но он все отворачивался и делал

вид, что не замечает.

Сегодня столкнулись с ним перед раздевалкой, он, уже одетый, стоял,

разговаривая с ребятами, и пристальным взглядом проводил Иру, переводя

потом глаза на меня. Ксюшка все еще увлечена им и собирается посылать

другую записку. Удивляюсь, как у девочки мало самолюбия и гордости. Если

б она нравилась ему, он как-нибудь и ответил бы. А это очень возможно,

Ксюшка, вообще, нравится ребятам такая хорошенькая и веселая, такая плот-

ная и дородная.

Мне кажется, что она нравится Будуле, он поразительно пристально и

упорно смотрит на нее, хотя и презрительно. Ребята, кажется, презирают ее и

считают дурой, но надо было видеть, как Будуля, закинув голову, долго и

жадно смотрел на нее. Он, без сомнения, очень интересен, только мал ростом

и что-то есть отталкивающее во всей фигуре. Он может мне понравиться, хо-

тя и противен, и я этого боюсь.

89

Подруга Муси из другой школы.

Page 175: Nina Lugovskaya "I want to live"

175

На уроках мы ведем себя отвратительно. Страх перед преподавателем

пропал совершенно, и частенько говоришь ему какие-нибудь дерзости. Я не

хочу думать, что это дурно, потому что ведь я еще наполовину ребенок, и

мне многое простительно. При том так мертвяще-скучно и неинтересно на

уроках без бузы.

Да, со школой надо расстаться. Я твердо решила, что это мой последний

год и что я, подготовясь летом, поступлю на подго-товительные курсы к Же-

не, Ляле. И теперь с таким нетерпением жду конца года. Весна скоро… Как

хочется, чтоб она разбудила что-то болезненно-прекрасное и нежное в душе.

А потом — лето. Да, мне надо идти из школы.

Вчера вдруг с такой странной и неожиданной силой вспыхнуло чувство

к Жене Г. Сестра Женя что-то рассказывала про него, а потом играла на роя-

ле, и я вспомнила… Воспоминания еще так живы и так волнует. Я с трудом

вчера отделалась от желания думать о нем, и все копошилось и подступало

что-то в душе, необъяснимое, странное и неприятное, в то же время достав-

ляющее удовольствие, холодное и скользкое; почти физически ощутимое

чувство подташнивания.

<29 января 1935>

У Левки с Ирой, кажется, довольно серьезная любовь. Они вот уже две

четверти оживленно переписываются друг с другом и на сегодня назначили

свидание. Левка часто поворачивается на уроке и пристально смотрит на Иру

сияющими синими глазами, а потом, улыбаясь презрительно и обаятельно,

отворачивается.

Позавчера и вчера Ира много говорила о Николае В. и на последнем

уроке заявила мне, что Левка уже ей больше не нравится. Я с возмущением

упрекала ее в неискренности в Левкой и просила, чтоб она все кончила с ним.

И она кончила. После уроков Толька передал от Левки все ее записки, кото-

рые она ему писала и теперь потребовала обратно.

Ира была в каком-то неестественно повышенном настроении, прыгала и

смеялась все время. Это немножно бросилось мне в глаза, но я настолько ве-

рила ей и при том факты так ясно подтверждали ее слова, что никаких подоз-

рений у меня возникнуть не могло. Сегодня я и Ксюша пришли к ней днем.

Она была весела и спокойна, много говорила о Левке и о происшедшем раз-

рыве.

На печальные напевы цыганских романсов всем как-то взгрустнулось.

«Каждый о разном думает» — проговорила Ира. «Ксюшка о Максимове, Ни-

на о Зырянове». «А ты о ком?» «Угадай». «Я знаю — сказала я, — сказать?»

«Говори». «О Николае В.» Ира отрицательно покачала головой. «Значит… о

нем? Ира, что это значит? Зачем же ты порвала?» Она стояла, закрывшись

пластинкой и напряженно улыбаясь, и вдруг упала на постель и заплакала.

Я была поражена, Ксюшка тупо и нахально хихикнула. Ира казалась та-

кой несчастной и маленькой, уткнувшаяся в одеяло, тонкая в своем пестром

халате. Я чувствовала, что надо утешить ее, ободрить и убедить, попытаться

Page 176: Nina Lugovskaya "I want to live"

176

завязать вновь отношения. Но мешала Ксюшка, не могла я при ней откровен-

но говорить с Ирой. «Надо идти домой» — шепнула я Ксюше. — У Иры сей-

час не такое настроение, чтоб забавлять гостей».

Прощаясь, я с новым для меня нежным чувством прижала ее хорошень-

кую головку к себе: «Перестань, Ира, ведь не поздно еще». «Нет, поздно».

«Ну, всего». «Ты не можешь остаться, Нина? А Ксюшка пойдет» — спросила

она. Я не знала, что делать, как прогнать Ксюшку. Наконец, она поняла и, на-

дувшись, ушла.

Я вернулась в комнату, Ира сидела, поджав ноги, и улыбнулась мне.

«Ну, Ира, я никак этого не ожидала». Она опять заплакала. Потом мы с ней

говорили долго и решили, что я от себя напишу Левке записку, в которой по-

стараюсь помирить их. Ира немного успокоилась и овладела собой. У меня

появилось к ней такое заботливое и нежное чувство, которого раньше нико-

гда не было и которое заставило хотеть установить связь с Левкой.

<30 января 1935>

Я передала Левке мою записку (это было вчера), и меня так поразил

серьезный тон его ответа. «Да — писал он. — Отношения мои к ней остались

такими же, как и раньше. Но она этого хотела (разрыва), и я не хочу перед

ней заискивать». И вот этот бесшабашный шалопай стал вдруг для меня

серьезным и страдающим человеком. Мне было странно и от неожиданности

даже смешно. Левка!? И я была так благодарна ему за эту совершенно новую

для меня и незнакомую черту его, которую он так откровенно показал мне.

И чувство, похожее на вчерашнее чувство к Ире, поднималось к нему,

какое-то иное, чем всегда, теплое и родное. По-другому нравились синие гла-

за и золотой чуб, по-другому понимала его веселую улыбку. Да, он стал со-

вершенно другой, еще очаровательней и дороже и в то же время ближе и по-

нятней. Я теперь уже страстно хотела восстановить между ними мира. Он

восстановился, но не сразу.

В нескольких записках Левка холодно называл Иру Шаровой, и она все

говорила мне, что все кончено. Последняя записка Левки была приблизи-

тельно такой: «Ирина! Ты мне продолжаешь нравиться, и я за все тебя про-

щаю. Остаться сегодня не могу, так как у меня болит голова». Я была страш-

но довольна, Ира тоже. У Левки действительно болела голова, на последнем

уроке он не поднимал головы с парты и все болезненно морщился и потом,

идя в раздевалку, был молчалив и серьезен и держался за голову. И мне было

его до нежности жалко.

Вчера пришла Зина Т. У нее был аппендицит и поэтому она не ходила

около месяца. Но она совершенно не отвыкла от школы, как всегда, была ве-

села и болтлива. На одном из уроков она пишет Вале Л.- «Крокодилу»: «За-

чем ты изменил Нине? Она так рыдает» «Какой Нине? Назови фамилию» —

спрашивает он. «Разве у тебя так много Нин, что даже не знаешь какая?»

После этого они еще о чем-то переписывались и на последнем уроке,

кажется, он спрашивает: «А все же назови фамилию». «Полно притворяться»

Page 177: Nina Lugovskaya "I want to live"

177

— пишет Зина, — разве ты не знаешь, что я говорю о Нине Луговской?»

«Изменить я ей не мог, так как у нас не было близких отношений. А как она

рыдает, не видал и видеть не желаю». Этим закончился вчерашний день. До-

мой мы шли, хохоча, и я все жаловалась, что Зыря меня не любит.

Сейчас стоят чудные зимние дни. Тепло и идет снег. Он падает беско-

нечно медленно и неуклонно, легкий и беззвучный. Снежинки вихрем белых

хлопьев вьются в свете фонарей. Воздух чист и свеж необычайно, и такая не-

обыкновенная легкость и спокойствие в душе. Как-то особенно чувствуется

молодость, бодрость и радость жизни.

Сегодня бешеный день. В начале второго урока, когда еще биологичка

не пришла, кто-то завязал игру в снежки. Я заметила это, когда она уже была

в самом разгаре, и Зыря, стоя на скамейке, целыми охапками хватал холод-

ный рассыпчатый снег из-за открытого окна и положительно посыпал им

Милу, маленькую, пухленькую девочку, которая как-то беспомощно стара-

лась защититься.

Когда она с белыми пушистыми хлопьями на волосах и косах бежала за

ним по классу, вошла биологичка: «Что это такое? Снежки? Егорова? Лей-

тин? Я иду за А.В.90! Это безобразие!». И она ушла. «Дурак, крокодил» —

сердито буркнул Маргоша. — Эх, Зыря» И сам засыпался и других засыпал».

Скоро пришла А.В. «Посмотрите, что они наделали — говорила биоло-

гичка. — Весь пол и столы в снегу, у Егоровой все волосы и плечи были за-

сыпаны». «Та-а-к! — проговорила А.В., маленький, но всемогущий и все-

сильный деспот. И было как-то странно видеть эту маленькую невзрачную

женщину с синими едкими глазами, так смело и умело расправляющуюся с

ребятами. Она казалась спокойной: «Сейчас со мной пойдут Ивянская, Ша-

рова.

«Неужели я останусь? — думала я с досадой и готова была просить А.В.

«Луговская». Я чуть улыбнулась. «Выходите!» — скомандовала она, и мы

весело выскочили из класса. Так необыкновенно, почти гордо и ново почув-

ствовала я себя в этот первый раз в моей жизни путешествия к директору. Но

все-таки сердце билось сильно и тревожно: «Девчонки, необходимо сгово-

риться, как отвечать. Нас, без сомнения, вызвали из-за математики. Полмни-

те, тогда записали». И пользуясь отсутствием А.В., шопотом и взволнованно

мы совещались на лестнице. Потом подошли Лиза К., Кемперт, Егорова и

мальчишки.

Целым нестройным табунком шли мы по залу, усмехаясь и шепчась, а

маленький истязатель 91 громко и сердито говорил: «Что за безобразие! Не

хотите учиться в советской школе! Все буза и буза! Вам не место у нас!».

Около кабинета А.В. остановилась: «Вперед пойдут мальчики». Когда мы ос-

тались одни, настроение повысилось. Так радовала и смешила необычность

положения.

К концу урока мы так разбузились, что совершенно перестали даже вол-

новаться и все время хохотали. На перемене бросились шумным галопом че-

90

Заведующая учебной частью. 91

Имеется в виду заведующая школы А.В.

Page 178: Nina Lugovskaya "I want to live"

178

рез зал в класс. Потом пошли обедать. Скоро пришли допрашиваемые ребята.

У них все разыскивали какую-то подпольную контрреволюционную органи-

зацию и крыли, кажется, ужасно.

Какие жалкие презренные трусы и большевики! Они так всего боятся,

что даже из таких невинных шуток, как дело ребят, могут создать что-то

серьезное. Ребята написали какой-то документ с приказом от императора

Крока II. Ну, как же не испугаться бедным советским детским блюстителям.

Какая ужасная небывалая реакция в СССР.

Даже школы — эти детские мирки, куда, кажется, меньше должно было

бы проникать тяжелое влияние «рабочей» власти, не остались в стороне. От-

части большевики правы. Они жестоки и варварски грубы в своей жестоко-

сти, но со своей точки зрения правы. Если бы с детских лет они не запугива-

ли детей — не видать им своей власти, как ушей. Но они воспитывают нас

безропотными рабами, безжалостно уничтожая всякий дух протеста.

Всякое чувство критического подхода к вещам, малейший намек на во-

лю и независимость — карается страшно. И большевики достигают своего. У

тех, у которых этот протестантский дух глухо ворчал в глубине, они его

окончательно убили, а у тех, у которых он громко и открыто говорил — за-

гнали в такую глубину, из которой он никогда не выберется.

Но мы никак не могли представить, что нас вызовут по политическому

делу и беспечно смеялись, дожидаясь своей очереди. Наконец ребята вышли.

«Клемперт и Егорова 92!» — позвала А.В., и девочки ушли. «Ребята, — крик-

нули мы нашим, — о чем еще говорили?». «Да ну, все партию ищут!»

Девочки скоро вышли. «Теперь вы». Подошли мы трое. «Вперед Ивян-

ская» — сказала А.В. Становилось немного неприятно и, пожалуй, жутко

стоять у ненавистных директорских дверей. Слышен был тихий скрипучий

голос Муси, что-то говоривший. «Значит, не забудь, что говорить», — шеп-

нула я Ире. Нас позвали сразу вдвоем.

А.В. стояла, директор, маленький, широкоплечий и страшно неприятный

сидел у стола. Лицо его, неприхотливо устроенное, грубое и лишенное вся-

кой внутренней красоты или хотя бы симпатии (о внешней и говорить нече-

го), было типичным лицом рабочего, закаленного, видавшего виды и оттал-

кивающего, выбившегося благодаря партийному билету, подлости и умению

без раздумья и усердия выполнять все приказания свыше. Было похоже, что

раньше он вращался в исключительно грубой среде воров и, может быть,

проституток, но уж никак не в школе.

Когда мы вошли, он, слегка кивнув, указал место у стены. Ира стояла,

сцепив руки за спиной и слегка наклонив голову. Я облокотилась, может

быть, слишком небрежно для разговора с такой высокопоставленной и за-

знавшейся особой, и осматривала стол и мебель. А.В. что-то возилась, не

глядя на нас и говорила директору: «Этим те же вопросы, что и Ивянской.

Одно и то же дело».

92

Одноклассницы Нины.

Page 179: Nina Lugovskaya "I want to live"

179

Когда она ушла, он начал этот низкий и отвратительный допрос. «Вот в

связи со смертью Кирова и Куйбышева не было ли у вас какого-нибудь раз-

говора?». «Вот митинги только были» — проговорила я, не совсем его поняв.

«Нет, а среди вас, учащихся? — голос его был очень спокоен и почти мягок и

вкрадчив. «Нет, никаких разговоров не было». «А вот не говорили вы, что

почему-то так много людей в этом году умерло?». «А-а! Об этом как-то гово-

рили, — сказала Ира. — Вот Киров, Куйбышев, Собинов умерли, Ипполитов-

Иванов недавно…». «Ну, а больше ничего не говорили?». «Нет, как будто

ничего».

Он выжидательно молчал, постукивая ручкой. «Но здесь, по-моему, нет

ничего предосудительного? — буркнула я, не вытерпев. Он посмотрел на ме-

ня отвратительными, отталкивающими, зелеными, как у кошки, плоскими

глазами: «Предосудительно ли? Мы вас призываем не для того, чтоб давать

вам объяснение. Мы только спрашиваем, и вы обязаны отвечать на наши во-

просы».

И как будто только опомнившись, проговорил сразу ставшим жестким и

более резким голосом: «Встань, как следует!» Я переменила позу и с подни-

мающимся внутри раздражением, озлоблением и едким стыдом за замечание

смотрела на него. «Вы отвечаете, а я обобщаю факты. А вы не должны обоб-

щать. Я даже педагогам при разговоре со мною не разрешаю обобщать». Хо-

рош диктатор! Мне первый раз в жизни пришлось столкнуться с так назы-

ваемой «властью на местах».

«А с кем еще вы говорили об этом?». «Больше ни с кем. Только вдвоем».

«А почему же об этом вот другие знают» — спросил он и указал на исписан-

ный листок перед ним. «Может быть, другие тоже говорили?» — нашлась

Ира. После каждого вопроса следовала пауза и каждая такая пауза успокаи-

вала меня. Наконец, он, как бы размышляя, сказал: «Ну, идите».

Нянечка указала нам наш класс. Была физика, но не только отвечать, а и

слушать мы не могли и все шептались тревожно и зло. К нам подсел Коля К.,

отвратительный маленький и подленький мальчишка с еврейскими, почти

рыжими глазами и оттопыренными ушами. «Ну, что Луга?» «Да ничего.

Опять то же, что и ребят. На счет Кирова и других». «У нас в группе легавые

есть». Да они везде есть». Я отвечала уклончиво и осторожно.

Этот вызов к директору навел на мысль, что самый странный и подозри-

тельный из всех был Коля Г., и мне почему-то почти до уверенности каза-

лось, что что он именно лягавит. Как мы ждали конца этого урока! На пере-

мене собрались втроем: я, Муся и Ира — на балкончике и сообщали друг

другу разговор с директором. А.В. спросила Мусю: «А нет ли у тебя подруги

Ляли?» И записала ее фамилию, школу и группу.

Это уже слишком. Какое право имеют они лезть в личные и внешколь-

ные знакомства? Какой ужас творится! Этого не было даже в царских шко-

лах! Никогда администрация не была так трусливо мелочна и жалка. Да, еще

в группе у нас есть легавый, ведь кто-то должен был сказать про то злосчаст-

ное письмо от Ляли К. к М., которое выкрали ребята.

Page 180: Nina Lugovskaya "I want to live"

180

Когда мы после звонка вошли в класс, там был уже директор. Все стоя-

ли. Он что-то говорил своим неприятным голосом, не выговаривая как следу-

ет букву «с» и шипящие, и это было очень противно. Потом мы узнали, что в

наше отсутствие он говорил о заявлении по поводу выходного дня, зачинщи-

ками которого были я и Ира и которое давно уже мы отдали А.В. Но как

странно вышло, что мы только втроем вышли в зал, а остальные все сидели в

классе, когда вошел директор. Он коснулся всего, эта игра в снежки напом-

нила о всех наших действительных и выдуманных огрехах.

На литературе мы совершенно не могли заниматься, настроение было

повышенное и тревожное. А последний урок провела чудесно. Опять завяза-

ли девчонки переписку с Зырей, а Ира потом написала и Б. Вчера же девочки

вздумали оканчивать переписку с Зырей и дописались до того, что открыто

спрашивали, нравлюсь ли я ему и серьезно ли? «Серьезно нет» — ответил он.

Я имела очень глупый вид, не начиная с ним переписки и читая его записки к

девочкам. В общем, кончилось очень печально. Зина написала, что все это

была шутка, а Зыря ответил: «В таком случае аминь! Инцидент исчерпан».

<2 февраля 1935>

Опять стало скучно дома. Я готова целые дни проводить в школе, там

все-таки народ, движение. Сидеть и заниматься чем-нибудь спокойным со-

вершенно не могу. Хочется чего-то, хочется острых неиспытанных ощуще-

ний, хочется любви. У меня кровь бродит, подходит к груди копошащимся

холодным комком, а странное замирание в груди постоянно повторяется.

И так хочется любить, чтоб рвалось и млело сердце, чтоб кружилось все

кругом в безумном вихре. Хочется чего-то резкого, чтоб особенно дрогнуло в

душе, и с этим ощущением хожу всюду. Мерещится какое-то сладострастное

болезненное наслаждение.

Хотя стихи Ахматовой пусты и бессодержательны, но все они наполне-

ны этой любовной обаятельной чепухой, томлением и желанием.

<3 февраля 1935>

Все это вздор. Просто-напросто я так обленилась, что не только ученье,

но и книги стали мне противны. Хожу дома и думаю, чем бы это заняться,

чтоб было интересно? Мозг совершенно отказывается работать, поэтому хо-

чется делать только то, чтоне заставляло бы его напрягаться. Сейчас мне

приятно возиться с кастрюлями, чем читать. Голова в приятном сонливом

оцепенении, и бродят глупые и пошлые мысли.

Вчера эта жажда новых ощущений, какого-нибудь приключения заста-

вила меня всматриваться в Валю Л. Я спрашивала себя, могу ли я хоть про-

сто равнодушной быть к нему? Нет, он был мне просто противен, вызывая

временами чисто физическое отвращение и тошноту. Противен и смешон

весь, начиная с фигуры и кончая малейшими интонациями приторного голо-

са.

Page 181: Nina Lugovskaya "I want to live"

181

Дома я решила попросить у него объяснить мне чертеж, но не могла за-

ставить себя не потому, что боялась, а потому что было противно. Но все-

таки желание чего-то новенького заставило меня на труде написать ему за-

писку, в которой я просила его дать мне на дом тетрадь по геометрии. Дев-

чонки смеялись и говорили: «Какая невинность», и мне было смешно и чу-

точку стыдно. Он был в другой мастерской и на расстоянии не казался таким

противным.

У Иры с Левкой все наладилось, оба довольны и веселы и все уроки пе-

реписываются друг с другом. Я невольно должна быть почтальоном, так как

сижу между ними. Левка мне нравится, правда, чисто по-товарищески пока,

но… все может быть. Он удивительно хорош, и, если я его полюблю, то бо-

лее серьезной любовью, потому что он стал для меня теперь не веселым

мальчишкой, а чем-то большим. Этого чувства надо бояться. Я переменяюсь

местами с Ирой, чтоб не передавать их записок, потому что невольно смот-

ришь на него, встречаешься с ним глазами.

Вечер

Недавно пришла от Муси, мы сегодня прогуливали всей компанией и

собирались у нее. Впервые я попала в типично еврейскую семью: толстая

мамаша с неприятным голосом и отвратительным еврейским акцентом; ка-

кая-то знакомая, сварливая еврейка, все тараторищая на их неприятном рез-

ком языке; какие-то тети Фани и Ривы, дяди Арики и Изики. И среди всего

этого содома маленькое и миниатюрное создание, живое и капризно милое. И

больно думать, что и Муся, такая милая, изящная и привлекательная, превра-

титься в толстую и самодовольную самку. А какая она сейчас славная! Так

приятно целовать нежные ее щечки и дотрагиваться до упругого маленького

тела.

Сегодня, рассматривая альбомы сестер, я вдург нечаянно напала на кар-

точку их группы. Меня поразил Женя Г., именно такой, каким я его любила,

простой, симпатичный и чуть-чуть улыбающийся мягкими губами. Таким

знакомым и милым показалось его лицо и… по-прежнему дорогим. И так

странно стало. Неужели я не разлюбила его? Ах, как хочется увидать его!

Девочки уверяют меня, что я не уйду из школы и останусь в восьмой

группе. Мне иногда и самой жалко расставаться со своей группой. Все как-то

дороги, ведь семь лет все-таки жили вместе. Но остаться здесь нельзя, опять

будет неудовлетворенность, жажда чего-то, мучительные мои искания.

Ведь я, как это больно и стыдно, старше всех в группе. Есть ребята,

младше меня на два года, а Б. только 13 лет. 13 лет! И мне стыдно, что я хоть

на минуту могла обратить на него внимание. 13 лет! Ведь это такой ребенок,

а учимся мы вместе. Левке, Вале Л. и Маргоше по 14, а мне 16 лет. У нас на-

столько разные желания и мысли, что мы не только в близких отношениях,

но и говорить и понимать друг друга не можем. Ах, чтобы я дала, чтоб вы-

рваться отсюда! Еще целых ужасных полгода, и как мучительно ждать.

Page 182: Nina Lugovskaya "I want to live"

182

Меня часто интересовал вопрос — какое впечатление я произвожу на

людей с первого раза. И никогда я не могла получить ответа на этот вопрос.

Но почему-то внутреннее мое чувство подсказывает мне, что первое впечат-

ление обо мне бывает сравнительно благоприятным, ведь я возбуждаю неко-

торый интерес и любопытство. Но это только во время нескольких первых

встреч, чуть стоит меня узнать побольше и я начинаю вызывать резкую ан-

типатию. Правильно ли это, не знаю, но мне кажется, что это так и есть.

<5 февраля 1935>

Вчера долго просидела у Иры. Мы лежали с ней на постели в темноте и

переговаривались. И как это часто бывает, когда не видишь лица, были очень

откровенны. Я кое-что рассказала о нем, она о Левке. У меня спокойное и ве-

селое настроение. Нет, Левка меня не может увлечь больше. Как это приятно

сознавать, я о нем совершенно не думаю, могу не обращать внимания, а пе-

редача записок меня только забавляет. Мы так наловчились, и это так забав-

но: на уроках все перглядываемся и пересмеиваемся.

У Левки сегодня было удивительное и веселое настроение. И гадостей

он говорит меньше, и, вообще, славный парень стал. Опять начал переписку

Будуля, мне как-то странно смотреть на него, как на маленького, ведь он раз-

витой парень и остроумный. А Маргоша с Зырей отвратительные и развра-

щенные ребята.

<6 февраля 1935>

Вчера, только что мы уселись на химии, вошел Валя Л. Он запоздал.

«Луговская и Шарова к директору» — коротко сказал он. Мы с Ирой, пере-

смеиваясь и довольные, встали. Без сомнения вызывали по поводу прогула и

волноваться было нечего. У директора сидела А.В., математичка и наш Буду-

ля. Математичка, вероятно, наябедничала на него, и вот его ругали. Потом

директор попросил всех троих их выйти.

«Ну, это, кажется, серьезней, — подумала я. — Наверно, о Кирове».

«Ну, вот что — проговорил директор, — мне надо кое-что узнать о ваших

планах». Это было сюрпризом, и первой моей мыслью было не показывать

вида, как это меня взволновало. Впрочем, я все-таки, кажется, покраснела,

потому что щеки вдруг загорелись. Допрос был короток и незначителен.

Когда мы пришли в класс, как и всегда, в нашу сторону повернулись

любопытные рожи. Надо было придумать, что лгать. На химии самочувствие

было жуткое: злость и бессильная ненависть, необходимость казаться спо-

койной и веселой. Но на следующем уроке я быстро развеселилась, просто

забыла про неприятность и было весело от нового приключения

Ира страшно много переписывается с Левкой и Б., и я только и делаю,

что передаю им и от них записки. Мне иногда бывает как будто немного до-

садно за свое положение только почтальона, хочется самой принять участие в

Page 183: Nina Lugovskaya "I want to live"

183

переписке, но я просто не могу себя заставить писать остроумную чепуху, да

признаться, это и не всегда удается мне. Все-таки нужна практика.

В одной из записок «барон» подписался «ваш», Ирка, удивленно и сме-

ясь, посмотрела на меня: «Что это значит?» «Странно!» — мне стало непри-

ятно от возможности любви «барона» к Ире, поднималось какое-то враждеб-

ное и завистливое чувство против нее. Но это оказалось ложной тревогой, так

как «барон» разуверил ее.

Мусенька опять начала глупую переписку с Валей Л. обо мне. Он спра-

шивал, нравится ли он мне, а Муся ответила: «Если она тебе нравится, то

можешь надеяться». Фи… глупо, но посмотрим, чем это кончится. Весело и

хорошо на уроках.

Как это гадно и обидно! Мужчины ценят в женщине только женщину.

Они любят в ней только тело, любят постольку, поскольку она удовлетворяет

их половые потребности, в то время как женщина глубоко любит в мужчине

человека, его качества, его характер. Мне почему-то не хочется верить, что

это так, хочется мечтать о возвышенной любви.

Сегодня папа говорил с Ольгой об отношении к Жорке. Они серьезно

увлечены друг другом. Вместе целые дни, вместе были в Ленинграде и те-

перь неразлучны. Родители боятся, как бы они не поженились. Неужели брак

(в основном смысле этого слова) исходная точка всякой любви?

Сегодня трудный период в моей жизни — это вторая четверь. С третьей

четверти начинается возрождение, и я оживаю. Школа не мучит так, не успе-

вает надоесть, как наступит весна. Весна… с сиренью и черемухой, с неуло-

вимым молодым движением в природе, с этим дурманящим ароматным

обаянием.

Я удивляюсь, за что меня любят девочки: Муся давно мне об этом сказа-

ла; Ира, как мне кажется, долго боролась из-за гордости с собой, но и она не-

давно сказала, что чувствует ко мне любовь; а сегодня даже Ксюшка, глупый

ветерок, сказала, что любит меня. И это так удивительно, приятно и умиро-

творяюще действует на меня. Значит, не такой уж я ужас, значит, есть у меня

хорошие стороны.

<8 февраля 1935>

Вчера так хотелось домой. Ведь Женя и Ляля в первый раз ходили в ин-

ститут. Я надеялась услыхать что-нибудь о нем или увидеть его, а он, оказы-

вается, еще не венрулся в Москву. Женя была хмурая и злая, она ведь любит

его и не знает, что делать: бросить ли дружбу с ним или продолжать дру-

жить.

<10 февраля 1935>

Рассказы и пьесы Чехова я могу читать без конца. О, как я на каждом

шагу встречаю в них себя! И весь этот безнадежный отчаянный тон, песси-

мизм и бессилие так знакомы и близки мне. Как не узнать себя в его Иванове

Page 184: Nina Lugovskaya "I want to live"

184

и Треплеве! Все они неудачники, жизнью неудовлетворены, их мучает застой

и удушающая затхлая атмосфера. Но что делать? Такова жизнь и жизнь

именно такова, никогда она не была и не будет другой. Что такое энергия,

подъем, радость и счастье? Это моменты и они встречаются изредка в жизни.

А писатели любят совокуплять их и создавать картину идеалистической жиз-

ни. Но это же ложь, это не жизнь.

Я сейчас чувствую себя такой старой, неспособной ни к борьбе, ни к

действиям, такая безнадежность и отчаяние, кажется, что живу уже так дав-

но. Несколько раз думала о том, что вот незаметно пройдет в этом безна-

дежнгом пессимизме вся жизнь и не останется ни одного желания, ни одной

мечты.

Вчера у Иры было свидание с Левкой. Вот они уже и друзья, они будут

счастливы, будут подолгу разговаривать долгими темными вечерами, а мне,

кажется, завидно. Зависть! Какое поганое чувство. Оно преследует меня всю-

ду, отравляет существование. На все у нее один вопрос: «А почему ты не та-

кая? Почему тебя этого нет? Почему ты так не можешь?»

Ничего, если Ира возбуждает во мне только зависть, но я боюсь, как бы

это не оказалось ревностью, ведь Левка во мне возбуждает какое-то чувство.

Мне приятней смотреть на него, чем на других, меня волнует его красоего

сияющие синие глаза, такие очаровательные! Он высокий и смешной в своем

коротеньком пиджачке, и вчера возбуждал во мне почти любовное чувство.

Да, и он был с Ирой, говорил с ней, он любит ее. Мне страшно! Неужели это

ревность?

Он много рассказывал Ире про свою жизнь, что он был беспризорный.

Левка беспризорный… а теперь такой очаровательный. Но все же видно, что

он много-много знает, что много пережил, много видал, и, несмотря на это,

он выглядит таким мальчишкой. Нет, что за вздор! Неужели я влюблена?

Глупости! Но что же это? Мне теперь хочется о нем думать столько же,

сколько и о Жене Г., который, кстати, еще не приехал в Москву. Что с ним?

Левка, кажется, затмевает его…

<15 февраля 1935>

Завтра выходной, и Левка опять будет у Иры. Меня, кажется, тянет туда

довольно сильно, и я пойду, потому что чувствую, что не влюблена пока в

него и очень беспокоиться нечего. Но он такой обаятельный и с такими лучи-

стыми большущими глазами. Хочется его видеть и рассмотреть, как следует

вблизи. Какой завтра у меня занятой день. У бабушки именины, и надо будет

помочь ей, потом к половине второго надо быть у себя, так как должны при-

дти Муся, Ира и Ксюшка, а потом… потом Байч. О, это долгая история!

Как-то дней шесть тому назад меня в школе охватила страшная тоска.

Не могла сидеть и слушать невнятный и неприятный голос исторички.

Страшно хотелось чего-нибудь новенького, интересного. Начала со скуки ка-

кую-то глупую переписку с Мусей: «А знаешь, Муся, я выхожу замуж за

Шуню. Приходи на свадьбу».

Page 185: Nina Lugovskaya "I want to live"

185

Муся удивилась и вдруг пишет барону 93: «Я знаю твою баронессу». Он,

к удивлению нашему, так заинтересовался, что оставил даже свой вечно пре-

небрежительный тон и спросил ее: «Кто она?». «Я не могу назвать ее имя, —

написала Муся, — опишу ее особенности». В это время кончились уроки, и

мы пошли домой. В раздевалке Шуня подошел к Мусе и сказал: «Так не за-

будь написать».

Мы были крайне довольны, что победили его надменность и равноду-

шие, и на следующий день не замедлили ответить ему, но не про меня, ко-

нечно, а… про мою Бетьку 94. Как пришла на ум мне эта мысль, не знаю, но

она оказалась такой удачной и забавной, что мы ею воспользовались.

Итак, особа, которой понравился Шуня, была молода и хороша собой, по

происхождению она была француженка, но по странной случайности носит

английское имя Бетька. Живет она вместе со мной, недавно приехала из-за

границы и поэтому по-русски не говорит. У нее черные курчавые волосы и

большие карие глаза.

Последующие затем дни были заполнены оживленной перепиской. Ба-

рон был заинтересован и заинтригован чрезвычайно и, разумеется, ни ему, ни

кому другому не приходило в голову, что мы собираемся сыграть с ним злую

шутку. Впрочем, начиная переписку, никто и не собирался приглашать его

домой, но, «чем дальше в лес, тем больше дров».

Как-то так вышло, что барон захотел ее увидеть, и мы уговорились, что

он завтра придет ко мне. Воображаю, как будет поражен, обескуражен и рас-

сержен Шуня, когда увидит перед собой черномазого, наряженного в платье

пуделя вместо очаровательной французской девочки, о которой он, быть мо-

жет, думает по ночам. Шуня, наверно, очень взволнован, ведь это, без сомне-

ния, его первый любовный роман, и он так плачевно кончится.

* * *

Бывают дни, когда я чувствую, что вечная холодная преграда между

мной и ребятами рушится, и я становлюсь их товарищем. Эти дни доставля-

ют мне такое удовольствие и удовлетворение. Странно, шесть лет я училась с

ребятами и только в середине седьмого года получила возможность наблю-

дать их. Всегда они были для меня какими-то особенными, непонятными и

чужими существами из другого мира. С ними по-другому говорила я, к ним

по-другому относилась.

Да это и понятно: за всю жизнь я не только не имела ни одного друга-

мальчика, но просто знакомого. Кроме школы, для меня не существовало ,их

и это еще более углубляло и закрепляло мое странное отношение к ним. Но и

в школе я страшно далека от них, я ведь странная. Мне стоит страшного тру-

да сказать что-нибудь любому парню, потому что я боюсь насмешки. На-

смешка для меня страшней всего и именно от ребят, мнением которых как-то

особенно дорожишь.

93

Второе прозвище Шуни. 94

Маленький пудель.

Page 186: Nina Lugovskaya "I want to live"

186

После каникул мне как-то случайно удавалось прислушиваться к разго-

ворам ребят. Через Мусю и Иру, которые с ними часто переписываются, и я

несколько сблизилась с ними. Меня поражает их многосторонняя развитость,

удивительная любознательность и серьезность. И такими жалкими, глупыми

и узко развитыми показались девочки. Я всегда их уважала меньше, но те-

перь я просто презираю их.

Меня удивляет, почему самый глупый из ребят знает больше, чем я. Обо

всем он может так спокойно и рассудительно говорить. А у девочек — рома-

ны, мальчики и сплетни. Как стыдно! Шуня поражает меня своей развито-

стью, он очень сведущий в истории. Видно, он много читает и, вообще, очень

способный и остроумный.

<19 февраля 1935>

Ира пришла ко мне 16-го около двух часов, так что я уже думала, что

она надует меня. Мы с Мусей одели Бетьку в коричневую кофточку, повяза-

ли банты и усадили не стул. Она послушно сидела, наклонив голову и со

скрытым негодованием взглядывала исподлобья карими глазами. Около трех

раздался звонок, и мы, волнуясь и смеясь, не знали, что делать. Потом я стала

удерживать Бетьку, а Муся бросилась открывать дверь.

Вошла Ира в сбившейся набок шапке, взволнованная и взбудораженная.

Некоторое время она охала, прислонившись к стене. «Да в чем дело? Что

случилось?» Она удивленно спросила: «Да разве они еще не пришли?» — и

сразу успокоившись, став сама собой, прошла в комнату. «Ну, рассказывай».

«Только я вхожу во двор, смотрю все четверо стоят: Шуня, Левка, Толька и

Антипочка. А, говорят, «Шариха», пойдем к Луге. Я говорю: почему вы

здесь, идите к Нине, а я сейчас приду. Иду домой, а мама моя, удивленная и

раздраженная, заявляет, что никуда ты не пойдешь после бани, да и что это за

новости, заходят вдруг ребята и куда-то зовут. Я думала, что они давно уже

здесь. Может, они раздумали?». «Нет, это невозможно. Наверно, заблуди-

лись».

Мы, теряясь в догадках и недовольные, большой компанией стояли у

окна и разговаривали. Ира вдруг говорит, указав вниз: «Вот они прутся». Ре-

бята выходили из-за угла дома с совершенно противоположной стороны.

«Откуда их несет?» — пробормотала я. «Ба-а-а, да их пятеро, еще Линда!

Ха-ха!» Я почти испугалась: «Что же с ними делать?»

Бетьку мы решили раздеть и, назвав наскоро Жучкой, бросились к две-

ри. Муся хохотала, у Иры от волнения лицо покрылось буро-красными пят-

нами, она говорила: «Я уйду. У меня такой вид, нет, я уйду». «Брось, Ира, го-

ворить глупости». Но она все же спряталась в кухне. У меня в руках и ногах

появилась дрожь.

В маминой комнате был отец, и мне перед ним было стыдно и неприят-

но: «Куда их черт несет столько». Ребята целой толпой вошли в коридор и

вдруг начали раздеваться. Они посмеивались, переговаривались и у всех бы-

ли смеющиеся и полуудивленные лица. Бетька лаяла, Линде пробасил: «Ого,

Page 187: Nina Lugovskaya "I want to live"

187

какой пудель!» «Замолчи, Жучка! — громко смеясь, говорила я. «А, Жучка»

— ребята хохотали.

«Ну, проходите» — сказала я, проводя их в комнату сестер. Левку мы

вызвали в мою комнату и набросились на него: «Где вас столько набралось?»

Он рассказывал и смеялся совсем мальчишеским и большим ртом с каким-то

синеватым пятнышком над губой, глаза его, большие и светлые, будто под-

дернутые пленкой, тоже смеялись. Мы рассказали ему всю правду о Бетьке и

велели позвать Шуню. Было смешно.

Он вошел, маленький и чудно одетый в свежую белую рубашку и наряд-

ные синие брюки. «Почему вас так много?» Смеясь и путаясь, красный, рас-

терянный и смущенный, он начал рассказывать, как было дело. Было странно

и приятно видеть, как этот женоненавистник и презиратель так чистосердеч-

но и по-детски объяснялся. «А нехорошо, что так много? Да мне плевать на

них, их можно прогнать» — проговорил он. Однако мы сказали ему, что Бет-

ти не может сегодня быть дома, и пошли к ребятам.

Антипка играл на рояле, ребята стояли у окна и смотрели какую-то кни-

гу, а Линде с важным видом говорил что-то о футуризме. Левка сидел на сту-

ле, хитро улыбался, оттягивая вниз угол рта, и посматривал на Бетьку. Очень

скоро они ушли, оставив странное впечатление неловкости и совершенной

глупости. Вечером Левка должен был идти к Ире. Я не победила в себе жела-

ния видеть его и пошла к ней.

Он пришел с Толькой, высокий и чудной в своей коротенькой шубейке.

И я опять и опять всматривалась в его лицо. Оно не было красивым, но глаза

казались очаровательными, да волосы, золотистые, светлые, необыкновенно

мягкие и волнистые от корня. Ушли мы все вместе в десятом часу. Я пошла к

бабушке, где уже много было народу.

Как и на всех подобных вечерах, было очень скучно и неинтересно сре-

ди скучных людей. Коля достал патефон и много танцевал с Женей и Лялей.

Но я все же осталась довольной от необычности обстановки и большого ко-

личества народа, искренне обрадовалась Витюшке А., которого так хотелось

увидеть. Ему, вероятно, было тоже очень скучно, он все молчал и дичился в

начале даже и нас. После ужина мы вместе с ним убежали к нам и пели. У

него необыкновенно красивый и сильный, грудной и какой-то переливчатый

голос.

<20 февраля 1935>

Я завидую Ире и неравнодушна к Левке. Да, вероятно так. Больше нечем

объяснить мой страстный интерес ко всему, что касается их, желания видеть

Левку, сдерживаемой и невольной досыды на Иру. Они вчера полсе школы

долго гуляли и разговаривали, и Левка казался мне все более симпатичным,

несмотря на его легкомыслие. Удивительно, как много он уже пережил и по-

бывал во всех историях, такой большой и такой маленький. Это особенно

пленит.

Page 188: Nina Lugovskaya "I want to live"

188

<21 февраля 1935>

Иры сегодня не было в школе. Я передала Левке от нее записку и стала

следить за ним. На первых уроках он был хотя и не весел, но спокоен. Иногда

переговаривался с ребятами, получив несколько замечаний. Но потом! Потом

он весь остаток дня ни разу не улыбнулся, не выкинул ни одной шутки и си-

дел один, уикнувшись в книжку. По временам оборачиваясь, я видела, как он,

облокотившись о парту, неподвижно сидел так и сосредоточенно смотрел

вперед большими и серьезными глазами. И лицо было задумчиво, почти гру-

стно.

И опять я не могла не налюбоваться на него и опять спрашивала себя, не

влюблена ли я? Он немного ожил на последнем уроке, подсмеивался над

Шуней, и я несколько раз встречала его глаза, на минуту искрящиеся смехом.

Взлохмаченные волосы казались темным золотым ореолом над высоким и

белым лбом.

Да, я опять увлеклась Левкой. Что теперь делать? Сейчас еще не поздно

бороться, но что будет дальше? Я не понимаю, что у меня за чувство к нему?

Оно не такое, как было в пятом классе и не то, что я испытываю к Жене Г.

Мне не хочется ни внимания его, не хочу, чтоб он писал мне записки, но все

же какое-то сильное чувство тянет к нему. Оно все упорнее и властнее за-

ставляет поворачивать в его сторону голову и смотреть на него. Как сопро-

тивляться этому охватывающему и обволакавающему меня чувству?

Я никогда не была совершенно равнодушной к Левке. В пятом классе

было бурное увлечение, когда я считала за счастье поговорить с ним, когда я

провожала его взглядом каждый вечер из школы и дрожала от взгляда синих

и блестящих глаз. Потом это чувство прошло, и я больше не мучилась, но

всегда с большим удовольствием смотрела на него, всегда он занимал особое

место в моем сердце.

И то, что я чувствовала к Линде, не могло заглушить это «нечто». Оно

не было заглушено глупым увлечением к Маргоше и, пожалуй, на время я

почувствовала себя совершенно равнодушной к нему только тогда, когда лю-

била Женю Г., да и то потому, что не ходила в школу.Ну, посмотрим, что

будет дальше, ведь положение не из приятных.

<23 февраля 1935>

На улице весна. Ура! Весна! Сколько силы и энергии, сколько необъяс-

нимого счастья приносит она. Кажется, будто вместе с весенними водами

вливаются в душу новые силы. Солнце так ласково греет, и так очарователь-

но и душисто пахнет ветер. Небо темное с легкими облаками на нем, ветер

буйно и неровно рвет, и порывы его напоминают что-то необыкновенно при-

ятное и далекое — теплый вечер, весенний мягкий аромат воздуха, запах ли-

стьев и радость, необыкновенное счастливое спокойствие.

Нет, теперь я успешно вынесу борьбу с тоской. Самое страшное время

для меня прошло и теперь с каждым новым теплым днем будут расти мои

Page 189: Nina Lugovskaya "I want to live"

189

силы, мои надежды о счастье. Ах, как люблю я весну, и как же благотворно

она на меня действует.

Сейчас, совсем недавно, были у Жени Андрей Б. и Юра Т. Я так давно

их не видала и обрадовалась им. Андрей очень красив и не так угрюм, как

раньше. Почему-то я их сегодня совсем не боялась и даже изредка вставляла

какие-то замечания и сама было очень довольна этому. Да, все зависит от

практики и, если б я чаще вращалась в среде молодых людей, то не смотрела

бы на них, как на существ из другого мира, с которыми надо как-то особенно

вести себя.

Я делаю большой прогресс, перестала смотреть особенно на ребят, и

часто они для меня только дети, именно дети, с которыми можно весело бу-

зить, и это как-то странно подействовало на меня. Я теперь свободней гово-

рю с ними и меньше обращаю внимания. Сегодня вдруг заметила, какой

нежный по-детски нос у Маргоши, почти как у девочки, и стало почему-то

смешно, что он мог быть для меня чем-то другим, чем просто мальчиком.

И теперь мне кажется, что и Шуня не такой уж надменный и недоступ-

ный, замечаю, как он простодушно смеется и разговаривает, а его презри-

тельный тон просто дурная привычка. Да, он сказал сегодня или, вернее, на-

писал, что всех учениц седьмого класса он считает дурами (скверный маль-

чишка), за небольшим исключением. Интересно все же узнать, кто составля-

ет это исключение? Шуня добился своим отношением к девочкам того, что

они почему-то стали уважать его.

Если б не что-то, что я чувствую к Левке и что иногда заставляет меня

неприятно себя чувствовать, потому что хочется взглянуть на него, поймать

его взгляд, я была бы совершенно довольна школой. На уроках сидишь как-

то свободно, с подъемом, готовая выкинуть какую-нибудь шалость, и пере-

брасываешься изредка словами или хитро взглянешь на чью-нибудь улы-

бающуюся физиономию. Какая-то особая бодрость от сознания общности и

чувства взаимной симпатии со всеми окружающими тебя существами.

Иногда меня опять почти мучительно интересует вопрос: какого мнения

обо мне окружающие? Знаю, что Муся, Ира и Ксюша мнения хорошего, но

другие, хотя бы Зина, Рая и Мила, хотя бы Шуня и Маргоша? Об этом я не

имею никакого понятия, и это странно. Вечером вдруг пришло на ум, что ду-

мает обо мне Шуня? Вот, наверно, смотрит и размышляет: ведь ей шестна-

дцать лет, она уже не маленькая и что-то все молчит. Умна ли она и что из

себя представляет? А может он ничего и не думает? Нет, не может быть. Вот

я об Аленушке (сестре Иры) и то думаю, когда вижу ее.

<24 февраля 1935>

Сейчас сестры совсем разошлись с Женей Г., никаких отношений. Наша

Женя хотела вырвать любовь к нему, и я не знаю, удалось ли ей это, но ни

она, ни Ляля ни слова не говорят теперь о нем, и он как будто совершенно не

существует для них. А я-то почти совершенно забыла о нем, иногда вспомню

и захочется увидеть, воскресить в памяти его лицо.

Page 190: Nina Lugovskaya "I want to live"

190

А Левка? Он сегодня назвал меня Нинкой, и это было приятно. Как-то

Ира сказала: «А тебя он очень любит». Я не стала расспрашивать, как именно

он отзывался обо мне, но стало странно, что Левка может еще иметь товари-

щеское чувство. Опять-таки не могу я смотреть на него, как на себя и дево-

чек.

Вчера ночью был пожар. Я почти засыпала, когда услыхала возгласы

Ляли: «Мама! Смотри, как вспыхивает». Я побежала в ее комнату. За домом

колыхалось широкое багряно-розовое зарево, разгораясь по временам и рас-

ходясь огненным полукругом. КазалосЬ, восходило солнце. Первое мгнове-

ние стало необыкновенно жутко и будто что-то сжало сердце резким страхом

и подкатило к голу непослушный комок.

Я долго сидела на столе у окна и смотрела на красный шатер и думала,

стараясь подавить в себе дрожь ужаса о том, какая ужасная вещь жизнь, и что

я видала только ее розовую сторону, а та, которая иногда приоткрывается и

несет смерть, незнакома и страшна. А потом, когда лежала уже в постели, в

голову пришли странные мысли.

Меня пугала темнота, она, казалось, была наполнена живыми существа-

ми с недоброжелательным молчанием следившими за мной, и это насторо-

женное молчание пугало. Почему так действует на людей темнота? Я увере-

на, что в комнате никого нет и не может быть. Что же страшного?

Для людей самое страшное — это неивестность. А темнота — неизвест-

ность. А может быть кругом действительно есть кто-то, невидимый и без-

молвный? Может быть есть загробная жизнь, и те, кто умер, находятся здесь,

их не видишь, они не могут сделать зла, но присутствие их ощущаешь. Это

ощущение гнетет и пугает.

Стоит мне только посидеть некоторое время без дела и позволить себе

начать размышлять и рыться в своих ощущуениях, как незаметно начинает

обволакивать знакомое и тоскливое чувство какого-то морального душевного

недомогания, болезненного и грызущего. Я поэтому все время заставляю се-

бя быть занятой, чтоб не иметь возможности думать и чтоб держать глубоко-

глубоко зловещее «нечто».

<4 марта 1935>

Как странно! Была весна, снег стаял почти совсем, набухли почки и как-

то по-особенному настроили в ожидании теплых и душистых дней, и вдруг

опять мороз. Ирине и Левке теперь негде встречаться. Дома у нее мамаша и

она может что-нибудь заподозрить, на улице холодно, и мы решили устраи-

вать иногда свидания у меня. Чудно мое положение помогать сближению че-

ловека, который мне нравится, с другой.

Но я не чувствую не только ревности к Ире, но и просто неприятного

чувства. Мне кажется, что моя симпатия товарищеская и отчасти волнующее

влияние его красоты, не больше, и я начинаю успокаиваться. Около девяти

Левка пришел, а Иры еще не было. Странно и волнующе смешно было ви-

деть мужскую фигуру у меня. Это было в первый раз.

Page 191: Nina Lugovskaya "I want to live"

191

Пока Левка раздевался, я стояла, усмехаясь, в дверях комнаты и думала,

как бы теперь устроить, чтоб не ставить его в неудобное положение, ведь

все-таки пришел к совершенно постороннему человеку. На мужской голос

вышла Ляля, наверно, думала — к ней кто-нибудь. Не поворачивая головы и

давясь от смеха, воображала, какое она состроила удивленное и лукавое ли-

цо. Они поздоровались, и Левка вошел в комнату.

Высокий, худой и стройный, он казался таким милым в своей серой ру-

башке с подвернутыми рукавами. Мы что-то сказали друг другу, две-три

фразы, и я, чувствуя, что сейчас настанет молчание и Левка чувствует себя

очень натянуто, предложила ему сыграть в шахматы. Но в это время пришла

Ира, я их усадила и на некоторое время оставила вдвоем.

Женя хитро улыбалась (она знала, в чем дело), мне было немножко не по

себе, и чувствовалась какая-то нервная порывистость в движениях. Потом я

вошла к ним и весь вечер мы просидели вместе, болтая о пустяках. Иногда я

смотрела на него из-за абажура и видела серые, смеющиеся, все-таки дорогие

для меня глаза и необыкновенно красивые светлые мягкие и волнистые воло-

сы.

За этот вечер я еще больше уверилась в его легкомыслии, пожалуй, даже

хулиганстве, и самом обыкновенным уме, но ничто не могло окончательно

рассеять глубокой симпатии к нему. По-прежнему он был для меня самым

симпатичным мальчиком в группе. Весь вечер у меня было немного повы-

шенное и радостно возбужденное настроение и после с удовольствием я

вспоминала его слова и жесты. Левка как-то неотесан, неловок и своеобразно

остроумен, иногда смеется так чудно, негромко и подвизгивая.

И все-таки общим впечатлением оказалась пустота бессмысленно про-

веденного вечера. Они ушли поздно, около двенадцати. Я бросилась к сест-

рам: «Ну, как? Понравился?» «Он мне Пата 95 напомнил» — сказала Ляля и

мне стало немного обидно, что Левку, такого необыкновенного, милого и

славного, путаю с тем длинным и некрасивым подростком, который ходил к

Ляле.

Мама ничего не спрашивала, только сказала, улыбаясь: «Впервые, Нина,

в твою обитель приходит златокудрый юноша». «Ага». Я была благодарна за

это простое и чуткое отношение ко мне: «Чей же он поклонник? Мне кажет-

ся, Ирин». «Обязательно поклонник, просто так пришел — а сама подумала,

— наверно, девочки что-нибудь сказали».

А сегодня такая смешная история вышла с Левкой. Я была у Иры, вдруг

приходит Толька. Я открыла дверь: «Ты один?» «Ждет — тихо ответил он,

кивая на улицу. — Я пойду, пусть Ира выходит». «Да куда ты, Войди хоть

для виду. Что мама-то подумает». Ира дала ему какую-то книгу и сказала,

что только поест и выйдет. Минут через пять Толька явился опять с запис-

кой.

Мы боялись что В.А. 96 начнет что-нибудь подозревать. «Что же он так

скоро книгу принес?» — спросила она. «Да там немного списать надо было».

95

Одноклассник сестер в школе. 96

Мать Ирины.

Page 192: Nina Lugovskaya "I want to live"

192

Левка писал, что хотел увидеться с Ирой, но так как ей некогда (откуда он

это выдумал?), то он уезжает в центр. «Едем за ним» — решила Ира.

Мы вышли. «Ира, да куда мы поедем? Разве найдешь их в центре? Я не

поеду». «Нет, поедем» — почти повелительно говорила она и вскочила на

трогающийся трамвай, так что у меня не осталось времени на раздумье. Ра-

зумеется, в центре мы никого не нашли и «не солоно хлебавши» вернулись

домой.

По дороге зашли к Тольке. Он сказал, что они, действительно, были на

Кузнецком, а потом зашли к Ире, и ее не оказалось дома. Мы хохотали —

значит, друг за другом гонялись. Нет, я Левку не люблю, он меня волнует

только вблизи, а когда не вижу его, то и забываю.

<7 марта 1935>

На днях было второе свидание Левки с Ирой у меня. Я их усадила к себе

в комнату, а сама пошла к девочкам. В квартире никого не было. Стараясь

сдерживать тревожащую иногда досаду на себя за смешное положение и не-

которое любопытство, я заставляла углубиться в книгу. Дверь в коридор бы-

ло открыта, слышу, из моей комнаты кто-то вышел. «Кто это?» — подумала

я, однако не подала виду и продолжала читать, прислушиваясь.

Наконец, оттуда послушался приглушенный голос Иры: «Нина! В чем

дело?» Я недоумевала — Ирина стояла, прижавшись лицом к стене, высокая

и тонкая, уткнув черную красивую головку в руку. «Ира, что это значит?»

«Ничего. Иди к нему». «Но все-таки, что же случилось?» «Ничего, говорю».

Левка сидел, облокотившись рукой о стол, серьезно и равнодушно по-

смотрел на меня, но был, пожалуй, несколько смущен. Но вид у него был та-

кой, будто ничего не случилось. «В чем дело, Левка?» «А я не знаю» огово-

рил он, добродушно кривя уголки рта. «Но все же с ничего не могло же этого

случиться?» «Она взяла и ушла» — проговорил он, усмехаясь.

Я прошлась по комнате: «Чудаки! Что же с вами делать?» Он молчал, не

глядя на меня, и это было как-то неприятно. «О чем хоть речь у вас шла?»

«Да ни о чем. Я сидел и молчал, а она ушла». «Ах, она ушла потому, что ты

молчал?» Опять помолчали, и я мучительно подыскивала, чтобы еще ска-

зать. «Хочешь, пойти и утешь ее?» «Ну, вот еще, пускай немного успокоится.

Ничего!» — он засмеялся и стал опять похож на обыкновенного Левку.

Я спросила его о что-то про его учение по художественной линии, крат-

кие ответы его скоро исчерпали всю тему, и я не знала, что делать дальше.

Левка облокотился на руку и несколько раз провел по волнистым и необык-

новенно мягким, кажущимися пепельными волосам, открывающим большой

лоб, нежный и белый, как у младенцев, с голубыми тонкими жилками.

Лица его не было видно за лампой. «Ну, пойди, позови ее». Я вышла.

Ира сидела на постели в комнате сестер и, откинув голову, смотрела вверх

большими и печальными черными глазами. «Ира, может быть, пойдешь к

нему?» Она ушла. Что же у них произошло? Меня разбирало любопытство и

Page 193: Nina Lugovskaya "I want to live"

193

почти зависть к Ире за эту возможность любить и часами сидеть с любимым

человеком, говорить с ним.

Я невольно прислушивалась к их голосам, оживившимся и веселым.

Левка смеялся, и меня вдруг потянуло увидать его смеющийся большой рот,

как-то задорно и нагло, и глаза. Я с досадой закрыла дверь и включила радио,

чтоб не слышать их. Скоро пришла мама: «Ты что, устраиваешь им свида-

ния?» Я подумала и сказала: «Ага».

Не хотелось врать, да и это казалось лишним. Почему-то захотелось

быть с ней откровенной, показалось — она поймет. Мы говорили весь вечер.

Мама запретила подобные посещения за исключением редких случаев. И во-

обще, очень отрицательно и резко, как и следовало ожидать, отзывалась о

любви. Я защищала Иру, потому что в одно и то же время и себя. Мама гово-

рила: «Глупости эта любовь. И если она придет, надо бороться с ней. Что за

чепуха!». Это меня сбило с толку.

Я все-таки достаточно считалась с мамой, чтоб пропустить ее слова ми-

мо ушей. И они вдруг пошатнули весь устой моих мыслей. Любовь — ничто

иное, как глупость? Это ловко. То, что вызывает к жизни, дает счастье, энер-

гию, весь жизненный смысл, мама, не задумываясь, назвала глупостью. Чуд-

но!

Я вспоминала десятки романов и хоть бы в одном нашла подобное мне-

ние. Все, ради чего мне хотелось жить, что казалось таким прекрасным, зна-

чительным и серьезным — ничто иное, как глупая прихоть. У мамы очень

простое мнение на этот счет (с годами это сложилось или она другой чело-

век), что любовь — это брак, дети и т.п. А то, что кажется таким необыкно-

венным и прекрасным — мираж?

<11 марта 1935>

Музыка навеяла грусть… Как жизнь полна противоречий. Вот сейчас бы

лечь и слушать весь вечер передачу концерта и млеть в сладостном томлении

от звуков, напоминающих что-то неясное и чудесное. Но нельзя, нельзя те-

рять ни минуты этой дорогой и мучительной жизни. Я гоню от себя свобод-

ные минуты, я боюсь мыслей и не хочу думать о будущем.

Пока решила только учиться, успею еще научиться и говорить, и вести

себя в обществе. Но сначала надо узнать, о чем говорить и подготовить себя

к достойному обществу. Иногда хочется какой-то бурной захватывающей

жизни, но она не уйдет, а сейчас надо подготовить себя к ней. Душевное рав-

новесие сравнительно налажено.

Вчера был вечер у Муси, были я, Муся, Ира, Левка и Толька. Вечер со

скукой, пустыми разговорами, как всегда. Никак не могу освободиться от

обаяния Левки, и это становится глупым. Смотреть в его глаза, слушать, как

он тоненько и чудно хихикает — все это доставляет мне громадное удоволь-

ствие. А ведь он почти отталкивает, как человек.

Эх, что значит наружность. Глаза у него казались серыми, искрящимися

ясным блеском, и я упорно искала их взглядом почти против воли. Он был

Page 194: Nina Lugovskaya "I want to live"

194

довольно весел, рассказывал какие-то шокирующие и неправдоподобные ис-

тории и часто смеялся. Помню, я тихонько сказала Мусе: «Левка — волоса-

тик», — и мы засмеялись, а он быстро и исподлобья взглянул на нас странно

блеснувшими лукавыми и обиженно подозрительными глазами.

После чая сели играть в карты. «Мне жарко» — говорил Левка и все хо-

дил по комнате, потом начал с остервенением кидал на стол карты и, вдруг с

шумом поднявшись, швырнул всю колоду, так что она рассыпалась по ска-

терти: «Ну их к черту. Я домой пойду». И быстро вышел, лицо при этом у не-

го было хмурое, почти злое.

За ним пошли Ира и Толька и пока они одевались, я все смотрела на не-

го, стараясь понять: в чем дело? Левка стоял, угрюмо насупившись и присло-

нясь к стене с наклоненной головой. Лицо неподвижно застывшее, озабочен-

ное и углубленное в себя, глаза как будто бегают понизу. Мне еще раньше

казалось, что он часто не смотрит в глаза.

Они ушли, Муся начала мне что-то рассказывать, а я с досадой чувство-

вала, как меня все это мало интересует сейчас, кроме Левки. Что ж, я увлек-

лась им? Нет. До этого еще не дошло, но что-то уже есть. Вся его фигура, вы-

сокая и еще по-мальчишески неоформившаяся, кажется необыкновенной,

почти дорогой. Да, я опять увлекаюсь. Страшно глупо!

Домой я пришла в скверном настроении. Неужели опять нарушится мое

душевное спокойствие? Сестры рассказали две сенсационные новости, не-

давно еще об этом в газетах писали. На Садовой Триумфальной к двум ка-

ким-то девушкам пристали четверо парней и взялись провожать их. В уеди-

ненном переулке они начали лезть к ним с обниманием. Одна, вырвавшись,

убежала, а другая вдруг упала и тут же умерла. Оказалась, она была ранена

ножом в грудь.

На днях же Тоня П,, девица из группы сестер, возвращалась из театра

домой с кавалером. Навстречу шли четверо, и они вдруг начали бить кавале-

ра по лицу. Тоня наивно вступилась за него, а парни принялись и за нее. Ка-

валер, пользуясь этим, перемахнул через забор и, стоя в безопасности, смот-

рел, что будет дальше. Хулиганы полупили девушку и ушли, а кавалер вер-

нулся к ней и благополучно довел до дому. «Вот социализм, вот советская

культура!» — проговорила я, вскипая злостью.

Начался спор, и я ушла к себе, почти падая. Злость душила меня, мут-

ным комком подступала к горлу и жгла. Кажется, всех перестреляла бы за это

бахвальство, за ложь, за те жизни, на которых строится строится хваленый

социализм. И я женщина. Что делать? Эта вечная зависимость от мужчин,

беспомощность и глупость с ума сводят. И нет выхода. Проклятье! Ни одно

шага сделать нельзя. Ужасно!

Будут ли когда-нибудь мужчины порядочными, да если и будут, то при-

ятно ли получать от них в виде милости это почтительное отношение к себе.

Во многом виновата мама. Зачем она с ранних лет внушает нам отравляю-

щую жизнь мысль: не ходите одни, могут обидеть. Мало ей хулиганов! Этот

страх перед возможностью изнасилования страшной угрозой висит над всей

Page 195: Nina Lugovskaya "I want to live"

195

нашей жизнью. Почему это самое ужасное для женщины? Как гадка с этой

стороны жизнь.

<14 марта 1935>

Считается среди учеников далеко не доблестью сидеть целыми днями за

уроками, серьезно и усердно заниматься, таких презрительно называют

«примерными», «зубрилками». Но попробуй получить «неуд», и те же учени-

ки, фыркнув, подумают: «Дура и лентяйка». И вот изволь и вертись среди

двух огней, так чтобы ни в один не попасть.

Это значит подделываться под чужое мнение? Да, конечно. Но мнение

людей всегда играет большое значение в поступках людей, правильно оно

или нет. Надо быть слишком умной, независимой и быть выше на целую го-

лову окружающих, чтоб не придавать значения чужому мнению. Надо не

уважать людей, а я многих уважаю и потому невольно считаюсь с их мнени-

ем.

И всегда как-то странно, почему в школе, учреждении, созданном для

занятий, вдруг так презирают эти занятия, ставят их на последний план, по-

чему считается чуть ли не предосудительным прекрасно учиться, иметь хо-

рошую дисциплину и считаться на хорошем счету. Что за странная, веками

созданная борьба и вражда между школьной администрацией и учениками?

Неужели надо стараться насолить педагогу, подстроить ему какю-нибудь па-

кость, не жить с ним дружно, помогая друг другу…

Что-то надо сломать, какую-то преграду, которая отделяет учеников от

педагогов, надо по-другому поставить дело. Ведь всегда педагог запрещает

что-то ученику, делает неприятности, замечания, и это бесит. Нет условий, в

которых можно было бы развивать хорошие стороны характера, ведь дурные

инстинкты всегда преобладают, не давая никакого удовлетворения в духов-

ном отношении. Как-то странно построен мир на вражде, или это закон при-

роды?

В этот четверг я бездельничала и немного больше, чем следовало бы.

Мне наставили столько «хорошо», что было стыдно перед Ирой и другими,

получившими «отлично». И в особенности стыдно и неприятно было созна-

вать, что ты неспособна, что ты глупее других. Вспоминалось, что я на два

года старше многих, а развита не только больше, а, пожалуй, и меньше. На

что же я ухлопала эти два года жизни? Или действительно я так неспособна?

Я самолюбива и, пожалуй, тщеславна и честолюбива. Я решила сдавать

на «отлично» и впервые за много дней прнялась заниматься. Было странно и

иногда даже приятно испытывать чувство уверенности и спокойствия знаю-

щего человека. Но я страшно боюсь географии, чувствую, что отвратительно

плохо все знаю, в голове путаница и большей частью пустота. Нет! Быть не

может! Неужели я такая тупица?

Что за подлая судьба, не дала ничего: ни наружности, ни способностей,

никаких талантов и наделила самолюбием и гордостью, желанием быть луч-

шей. Это жестоко. И кроме того, я с головы до ног женщина. Не дать женщи-

Page 196: Nina Lugovskaya "I want to live"

196

не красоты и обаяния — это насмешка, что ни говори, а для женщины круп-

нейшее место занимает желание нравиться, почти безотчетное и всюду ее

преследующее…

Нравиться даже тому, кого не любишь, кто неприятен, просто приятно

думая, что ты возбуждаешь интерес, что это необык-новенное чувство, кото-

рое называется любовью. Может быть, это просто признак мелкого женского

тщеславия и глупости? Но я знаю, что неизмеримо приятно знать, что ты ко-

му-нибудь нравишься. Я чувствую, что у меня прошли бы эти странные тре-

воги сердца и это моральное недомогание, для чего нужно лишь взаимность

любимого человека, только чувство, что тебя любят.

Вот вопрос: почему проходит мой пессимизм и начинает сменяться нор-

мальным самочувствием. То ли это было болезненное, ни на чем не основан-

ное чувство, часто встречающееся у девочек, когда они переходят отроческие

годы, то ли следствие серьезных и гнетущих дум. Может быть было и первое,

но несомненно больше было второе.

Ведь было время, когда не проходило часу, чтоб я не вспомнила о своей

злосчастной наружности. Хорошо, если я вспоминала сама, а когда мне об

этом напоминали. Жить с непокидаемой жуткой мыслью, с сознанием урод-

ства и со скрытой завистью ко всем, переходящей в ненависть… Как не воз-

ненавидеть жизнь?

Теперь этому конец. Операция сыграла роль, если даже не в исправле-

нии глаза, то в том чувстве, которое жило во мне. Оно вдруг стало пропадать.

Когда жизнь была настолько сильна, что заглушала его и редко стало вспо-

минаться клеймо. А ведь я его еще иногда вспоминаю и опять режет старая

боль. Мне странно, что никто никогда теперь не говорит мне об этом. Никто,

даже Коля, отвратительный и гадкий тип. Почему? Неужели в людях столько

благородства? Или недостаток на самом деле стал так мало заметен?

<15 марта 1935>

Как-то вышел чудной инцидент. Это было в биологии, на переменке.

Ксюшка вдруг кричит мне: «Лови Жучку!» Он, перескакивая через парты,

выскочил из класса раньше, чем я опомнилась. Мы вышли за ним, он стоял

на лестнице и, указывая на нас, задорно смеялся. «Пойдем подумаем». В зале

он остановился и, шарахнувшись от Ксюши, побежал обратно.

Я неожиданно протянула руку, и он, наткнувшись на нее, остановился,

Каким маленьким ребенком показался он мне, когда я, сомкнув руки, не-

вольно заключила его в объятья на одну секунду только. Я быстро выпустила

его, растерявшись даже несколько и смутившись. И он даже не засмеялся и

скорей удрал. А у меня почему-то появилось к нему хорошее чувство, как к

маленькому ребенку.

Сенсационная новость!! Левка пишет дневник! А!! Как вам это нравит-

ся?!

Page 197: Nina Lugovskaya "I want to live"

197

<18 марта 1935>

У сестер в институте прекрасно поставлена культурная работа среди

студентов, организованы драмкружок и хор. Драмкружок уже работаеь дав-

но, нанят платный режиссер, готовивший постановку «Личная жизнь». Женю

удивительно затянула эта работа, да и все остальные кружковцы там всегда

оживленны и веселы бывают. 16 марта была генеральная репетиция, и вдруг

Женя почувствовала, что хрипит страшно. Ей надо было петь. «Я не могу иг-

рать» — сказала она режиссеру. «Играть необходимо. Вы не должны подво-

дить остальных. Выходите».

Она страшно напрягала голос, срывалась, но играла, петь не могла и в

последнем акте еле говорила. А на 18 марта назначено представление. Ин-

ститут требует постановки, режиссер заставляет играть Женю. Все были по-

чему-то уверены, уверены, что она и Нина П. перестанут хрипеть. Нина пере-

стала, но Женя сегодня было лучше, но… ей не хотелось губить себя быть и

быть посмешищем перед публикой.

Днем приехала Нина, они целый день ели гоголь-моголь, пили горячее

молоко с маслом и, чтобы потренироваться, пели и цитировали некоторые

места из пьесы. Женя не знала, что делать, скандал ведь готовился грандиоз-

ный. Были вывешены афиши, розданы пригласительные билеты, все было го-

тово.

В пять часов явился Юра Т., посидел глубокомысленно в комнате и на-

чал уговаривать Женю, подсев к ней на постель и взяв за локти закинутых за

голову рук. «Не могу, Юра — говорила сестра почти шопотом. — Так и ска-

жи всем. Поезжайте с Ниной и попробуйте уговорить там». «Это Нина-

смутьянка соблазнила» — заметил сердито Юра. Нина вдруг рассердилась

страшно и начала кричать: «Я не смутьянка? Да зачем мне ее соблазнять?

Ведь у меня появился голос». «Ну, а если человек больной, у нее ангина, как

же она может ехать?»

Они ушли, и Женя, кажется, успокоилась немного. Я ушла к Ире и про-

сидела там до девяти часов. Почему-то уже на лестнице у меня вдруг появи-

лась тревожная и упорная мысль: «А что, вдруг они уехали?» Я тихонько от-

крыла дверь, посмотрела на вешалку. «Одно пальто висит, другим, наверно,

укрылась Женя». Почти успокоенно я вошла в комнату, у окна стояли Ляля и

Жорка, а Жени не было. Ляля сказала: «Вечер будет. Приезжали режиссер и

Юрка и увезли ее. Ты поедешь?». «Я? Дай подумаю».

Ехать, чтобы видеть, как Женя страдает, все время мучиться, болеть и

бояться за каждое ее слово. Страдать и краснеть вместе с нею за каждый

взрыв хохота в публике. Нет, спасибо! И главное, не иметь возможности ей

помочь, быть пассивным зрителем. «Я не поеду» — сказала я Ляле и стала

раздеваться. Что-то она сейчас делает там, наверно, волнуется страшно.

Странно, когда приехал режиссер, она даже протестовать не стала и по-

слушно начала одеваться, вероятно, поражена была. Мама говорит: «Она

чуть не заплакала». Нет, это ужасно, выступать и играть, зная, что прова-

Page 198: Nina Lugovskaya "I want to live"

198

лишься, ждать с ужасом каждого хриплого звука в горле и хохота публики,

надрывать голос до боли, до слез. Пожалуй, после этого заречешься совсем

играть.

<22 марта 1935>

Недавно перечитала «Детство, отрочество и юность» Толстого и, кажет-

ся, только теперь поняла, насколько Толстой — крупный художник. Так вер-

но и точно воспроизвести время, из которого он уже давно вышел, может

только Толстой. Никто еще, кажется, не брал такой крупной задачи: описать

три крупных периода жизни и никто так мастерски не мог изобразить их, как

Толстой. Он в немногих сравнительно страницах показал больше, чем другой

в нескольких книгах.

С первых срок бросается в глаза тщательная обработка произведения.

Ни одно событие не написано даром, оно характеризует и показывает с раз-

личных сторон характеры. Нет той утомляющей нагроможденности, которая

часто встречается у писателей, не чувствующей главной сути дела. У Толсто-

го так все к месту, так все стройно и чудно.

Удивительно, как много мест встречаю я в этой вещи схожих с моими

собственными переживаниями. И опять-таки это говорит за то, что Толстой

сумел подметить и изобразить черты, общие для всех в этом возрасте, всем

знакомые и общеизвестные и поэтому особенно милые. Можно возразить,

что зачем мол писать вещи все знакомые и хорошо известные, их скучно чи-

тать. Нет, они составляют особый интерес и могут произвести на читателя

благотворное влияние.

Толстой — один из немногих может сказать о своем детстве: «Счастли-

вая-счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять вос-

поминаний о ней?» Да, детство его было поистине отрадно. Если в Нико-

леньке Иртеньеве Толстой описывал себя, то между мной и им, без сомнения,

есть много общего. Он тоже был страшно застенчив и робок.

Интересно замечание об этом, очень тонко подмеченное: «Страдание

людей застенчивых происходит от неизвестности о мнении, которое о них

составили; как только мнение это ясно выражено, какое бы оно ни было —

страдание прекращается». Пожалуй, застенчивость тесно связана с самолю-

бием.

Толстой был некрасив и это доставляло ему много страданий: «Я был

стыдлив от природы, но стыдливость моя еще увеличивалась убеждением в

моей уродливости. А я убежден, что никто не имеет такого разительного

влияния на направление человека, как наружность его, и не столько сама на-

ружнойсть, сколько убеждение в привлекательности или непривлекательно-

сти ее».

Много общего между отрочеством Толстого и моим, в обоих много без-

отрадного, с той только разницей, что мое еще безотрадней. О своей привыч-

ке уединяться в этот период жизни, мечтать и думать Толстой говорит: «Из

всего этого тяжелого морального трудая не вынес ничего, кроме изворотли-

Page 199: Nina Lugovskaya "I want to live"

199

вости ума, ослабившей во мне силу воли, и привычке к постоянному мораль-

ному анализу, уничтожевшей свежесть чувства и ясность рассудка».

«В тот период времени, который я считаю пределом отрочества и нача-

лом юности основой моих мечтаний было четыре чувства: любовь к ней, к

воображаемой женщине, о которой я мечтал всегда в одном и том же смысле,

и которую всякую минуту ожидал где-нибудь встретить. Второе чувство бы-

ла любовь любви. Мне хотелось, чтобы все меня знали и любили. Третье

чувство была надежда на необыкновенное, тщеславное счастье. Четвертое и

главное чувство было отвращение к самому себе и раскаяние, но раскаяние

до такой степени слитое с надеждой на счастье, что он не имело ничего пе-

чального». С этим последним я не совсем согласна, меня раскаяние часто му-

чает.

<23 марта 1935>

Вчера у Иры был Левка. Он все-таки мне нравится, и я стараюсь понять

мое чувство к нему. Мне было приятно бороться с ним, говорить и сидеть ря-

дом, и когда, играя в волейбол, мы сталкивались руками, я странно чувство-

вала это прикосновение теплой и твердой руки и не могла понять, доставляет

оно мне удовольствие или это просто самовнушение вечного вопроса над

моими отношениями к Левке. Я почти против воли оглядывалась на него и

ловила милую улыбку, когда он, сосредоточенно глядя темными глазами, за-

гонял «блошек» в коробочку.

Невольно вспоминается рассуждение Толстого о любви, которую он де-

лил на три разряда: любовь красивую, самоотверженную и деятельную. Мое

чувство к Левке относится к первому разряду, мне просто нравится его хо-

рошенькое лицо, ровный румянец щек, синие большие глаза и пепельно зо-

лотые мягкие волосы.

Потому ли, что я не могу на нее надеяться или потому, что это составля-

ет отличительную черту толстовской красивой любви, у меня нет никакого

желания получить взаимность. И даже как-то дико и странно думать, что

Левка может ко мне относиться как-то иначе. По словам Иры, он, кажется,

очень хорошего мнения обо мне, и это мне приятно. Завтра вечер у Левки, и я

так рада, что увижу Ю.И.97 такой, какой давно не видала, милую и близкую.

Последнее время меня мучает странная мысль. Я и раньше интересова-

лась, что думают обо мне сестры и их знакомые, но теперь это приняло

большие размеры. Я предполагаю, что ко мне относятся, как к маленькой, и

это глубоко оскорбительно. Я теперь все время сравниваю свое отношение к

Аленушке с отношением сестер ко мне. Каждый поступок Иры, слова и дей-

ствия преображаю и представляю на ее месте себя и, глядя со стороны, так

ярко вижу то, чего не замечала дальше.

97

Юлия Ивановна, бывший классный руководитель Нины и мать Левки.

Page 200: Nina Lugovskaya "I want to live"

200

<27 марта 1935>

Давно вечеринки не оставляли у меня такого отрадного впечатления, как

вечер у Ю.И. Я опять люблю ее восторженным и страстным чувством, но

спокойно и отрадно. Каждый ее взгляд и слово доставляет наслаждение. Она,

живая, веселая и милая, теак и мелькала среди нас, смеялась, что-то говори-

ла. Сын ее Кирюша прямо очарователен и будет похож на нее. У него нежное

и руманое лицо с белым лбом, как у Левки, и большущие синие глаза с тем-

ными ресницами. Он заразительно хохочет, морща носик и щуря глаза, гово-

рит тонким и звонким голосом. И я влюблена во всех троих.

Лев мне нравится, но без муки и желаний, потому что я люблю его лицо

и, когда не вижу, то совсем забываю. На вечере и по дороге домой я была по-

ложительно счастлива. Завтра или послезавтра Ю.И. обещала привести к Ире

Кирюшу. Как хорошо!

<28 марта 1935>

Каждый день проходит так: утром просыпаюсь часов в девять или пол-

девятого с чувством сожаления, что кончилось счастливое и спокойное забы-

тье, что опять надо начинать утомительную и скучную вереницу одних и тех

же дел, одних и тех же желаний. Первой мыслью бывает: нельзя ли еще хоть

полчасика, хоть пять минут подремать.

И с бесконечным чувством наслаждения уткнешься в подушку и забу-

дешься легким, похожим на полубодровствование сном. Как не хочется на-

чинать этот день, такой до мельчайших подробностей знакомый и похожий

на предыдущий и не дающий ничего, кроме скуки и досады на себя и на дру-

гих.

Но вставать надо, поэтому машинально и с трудом начинаю одеваться, а

в голове привычно ворочаются мысли. Все рассчитано до мельчайших под-

робностей. Натянув грубые мальчишеские башмаки и подтянувшись ремнем,

беру гребешок и зеркальце и, взглянув привычно в окно и на градусник, на-

чинаю расчесывать волосы. Мыслей так много и все они так легки, неопреде-

ленны и смешаны, кажется, все они рождаются одновременно. «Надо акку-

ратно чесать волосы, а то они очень лезут». Потом моментально переносишь-

ся в будущее: «Как будет хорошо, когда они будут густыми, тогда закроются

уши».

На улице снег… Форточку открывать не буду — холодно. А может быть

стоит? Ах, этот папа! Сломал цветок, что его носит здесь! А все-таки я зря с

ним такая злая… Распускаются ветки, это липа, а это не сирень, а бузина.

Потом убираю постель, умываюсь и все думаю, как бы провести порацио-

нальней день. Ставлю чайник и сажусь у сестер читать.

Потом иду к бабушке за хлебом и провожаю Бетьку. Чай пью одна, ино-

гда с мамой, и тогда сидим молча и сосредоточенно, жуя хлеб. Сдерживаю

подступающего и зашевелившегося бесенка-тоску. Весь день думаю только о

Page 201: Nina Lugovskaya "I want to live"

201

том, чтобы успеть сделать многое. Иногда сажусь за рояль и бренчу что-

нибудь неумело и без удовольствия.

А то вдруг начну думать, что я вот в скором времени прекрасно буду иг-

рать или рисовать. Опять читаю. Скука усиливается. Если приходит папа, на-

чинаем ругаться. Он вдруг войдет в комнату и почти спокойным и назойли-

вым голосом: «Ты что, Нина, читаешь?» «Толстого — отвечаю и думаю про

себя. Отвечай спокойно, сдерживай себя». «Что именно?» «Я уж тебе не раз

говорила». «А все-таки?»

Я молчу и всеми силами сдерживаю подступающую злость, стараясь

внимательно читать. «А что ты мне сегодня от бабушки принесешь?» «Не

знаю». «Никогда не отвечай, не знаю — в сотый раз говорит он. — Все

должна знать». «Да откуда я могу знать? — вдруг кричу я. — Что даст, то и

принесу». «Чего ты раздражаешься?» Я молчу.

«А знаешь, Ниночка, вот этот цветок надо рассадить». Я не оглядыва-

юсь. «Видишь, сколько отростков, отсади». «Не буду я». «Почему? Отсади

сейчас». «Не хочу! — говорю я повышая голос. — Отсаживай сам». «А то ты

дребедень посадила. Ничего у тебя не получится» — говорит он невозмути-

мо, почти ласково. — Эти левкои никуда не годятся». «Откуда он выдумал

левкои? Я их и не сажала — думала я, сжав кулаки, но молчу и опять прочи-

тываю одну и ту же фразу. — Папа, ну не мешай мне, уйди».

В лучшем случае он уйдет на кухню и начнет там возиться и ворчать. И

против воли прислушиваешься, кипя злобой. «А где тряпка? — говорит он

себе. — Ничего нет, ничего не найти. Ну и народ. Три дочери и не могут уб-

раться. Анархисты». Раньше я возражала ему, огрызалась, но теперь молчу и,

кажется, с ума схожу от той накипевшей молчаливой и неизрасходанной зло-

сти, переходящей часто в ненависть.

«Нина» — кричит он. «Что?» «Пойди сюда». Делая усилие, встаю и иду

к нему? «Ну?» «Какой мой хлеб?» «Да вот он лежит, твой хлеб. Ведь знаешь»

— и хлопнув дверью, ухожу. Скоро он опять приходит и говорит подобные

вещи. Терпеть этого я не могу и начинаю говорить ему гадости сознательно и

не раскаивась. Он будто удовлетворяется этим и отстает, сделав замечание.

Я, успокоившись несколько, начинаю ругать себя, что не воздержалась от

злости и крика.

Обсуждение своих поступков, а поэтому и желание усовершенствовать-

ся не покидает меня и страшно осложняет мне жизнь. Ничто не удовлетворя-

ет, во всем находишь справедливое осуждение себя. Невыносимая, привыч-

ная и гложущая тоска по забвению и успокоению зашевелится и начнет под-

ниматься. Я ее сдерживаю, читая. Но вскоре скучно станет от всего, захочет-

ся чего-то: уйти куда-нибудь, находится с людьми, чтоб забыть о себе. Раду-

ешься приходу Ксюши, с которой нельзя сказать ни одной умной речи, но все

же веселее.

А то пойдешь в школу и отвлекаешь мысли видом педагогов и ребят,

редко они не озлобленны и не желчны, но все-таки как-то легче. Почти каж-

дый день хожу к Ире, там иногда бывает Муся или Левка, а то и никого, то-

гда мы играем в шахматы или болтаем о чем-нибудь. Удивительно успокаи-

Page 202: Nina Lugovskaya "I want to live"

202

вает уютная и знакомая, но приятно не надоевшая еще обстановка: большой

диван, книги, маленький и чудной котенок.

Но если случается целый день провести дома, к вечеру настроение убий-

ственное. Делать ничего не могу, читаю с трудом и, ругая себя, сижу с Женей

и Лялей и жду, когда будет одиннадцать часов. Привычно думаешь и роешь-

ся в своих переживаниях. Мне так хочется счастья. Но что для него надо?

Любить и быть любимой? Это даже не необходимо. Лишь бы тот, кого люб-

лю, был рядом и давал мне возможность заботиться о себе.

Нет, я соврала, что не хочу взаимности. Такое желание иногда быть хоть

для кого-нибудь дорогой, чтоб знать, что твои горести и радости будут близ-

ки для другого! Хочется друга и, признаться, друга-мужчину. Хочется просто

любви, чтоб не быть так бесконечно одинокой.

Как-то надо заполнить пустоту в жизни и я, наверно, рано выйду замуж,

плюнув на все неприятности жены, лишь бы иметь детей, иметь возможность

любить кого-то, ласкать кого-то. У меня даже реже появляются честолюби-

вые планы и уже не трогает, что я самый посредственный человек и что из

меня ничего не выйдет. Я чувствую, что счастье для меня — в любви, всегда

обновляющей и чудесно новой.

Иногда мне кажется, что я развилась раньше, чем это следует, и мои же-

лания не соответствуют желаниям шестнадцатилетней девочки, и многое для

меня уже непреложная истина, а былое кажется заблуждением молодости.

А как я бываю счастлива, когда приходит время лечь спать. Сон! О, как

хорошо! Засыпаю быстро, а то лежу почти без дум и наслаждаюсь. Редко-

редко придут мечты, но она уже не захватывают, не уносят в другой мир, и я

их бросаю. Спать-спать! Единственное желание, и сон такой спокойный,

крепкий, почти без сновидений и освежающий.

<29 марта 1935>

Недавно приехал из Кашина С.А.,98 муж Сони. Он там работает, а перед

выходными приезжает в Москву. С.А. послал меня за водкой, а потом вдруг,

добродушно смеясь, предложил выпить. «Давайте!» — ответила я и засмея-

лась. «Ну, и молодец!» Он нали рюмку мне, и я молодцевато запрокинув ее в

горло, начала закусывать. Водка чуть горьковата и горячим потоком обдала

горло и, раливая тепло по телу, пошла по пищеводу.

Что-то удивительно приятное ударило в голову и наполнило ее горячей

тяжестью. Но я была вполне трезва… С.А. после нескольких стаканов раз-

добрел, покраснел и, обычно сдержанный, начал много говорить. Почему-то

теперь особенно ярко вырисовывались морщины на его обмякшем лице и как

будто только сейчас заметила его старость.

Он говорил о своей работе, а я думала, что он хороший человек и пре-

красный ценный работник, что раньше я его не знала и что это был бы пре-

красный тип инженера, любимого всеми, знающего свое дело, для какого-

98

Сергей Александрович Келлер.

Page 203: Nina Lugovskaya "I want to live"

203

нибудь рассказа. Глядя в его ярко-голубые глаза и подыскивая какие-нибудь

реплики в ответ ему, я подмечала и критиковала каждое свое слово и думала,

что анализ очень мешает естественным и простым отношениям между людь-

ми и делает их преднамеренными.

<6 апреля 1935>

Как это состояние называется? Как буто чего-то хочется, ощущение та-

кое, буто долго не ела, голодно, но не физическим голодом, а моральным, и

чего-то не достает до создания ощутимого и все же неуловимого и неясного.

Эта неясность пропадает и кажется, будто вот-вот поймаешь и осознаешь то,

что настойчиво копошится в душе. Это кровь «бродит».

Мне хочется любви, хочется забыться в этом чувстве, растворить свое

«я», забыть о себе, бросить анализировать, чтобы ощущать только любовь и

счастливый покой. А этого нет. Какое неясное беспокойство раздражает ме-

ня, оно временами так усиливается, что кажется внутри немного крови серд-

ца там, что называется душой, что-то настойчиво копошится, холодное, ко-

лыхающееся, обволакивающее странно приятной паутиной. Хочется и отде-

латься от этого чувства и еще-еще прислушиваться к нему.

Да, без сомнения, мне хочется любви, которой я никогда не испытывала

и поэтому странной, а не той, какой я представляю ее. Я, конечно, говорю о

любви ко мне. Это смешно? Но так болезненно хочется быть для кого-нибудь

дорогой и близкой, чтоб знать, что кто-то ждет, кто-то следит и любит. Я

уверена, что быстро прошло бы тогда мое нервное и напряженное состояние

и желание чего-то.

Для женщины важна очень наружность, все они до пошлости одинаковы

в своем желании нравиться, любить и быть любимой. Это нельзя осуждать,

потому что это естественно. Я присматриваюсь к своим подругам. Ксюшка?

У нее есть знакомый парень, к которому она иногда ездит и которому нра-

вится. У нее эта потребность любви вполне удовлетворена и поэтому не вы-

зывает болезненных явлений. Помню, одно время ей нравился Максимов, она

написала ему записку — так все просто и поэтому не мучительно.

У Иры роман с Левкой. В этом отношении у нее много странностей, при

другом воспитании и обстановке она могла бы быть развратной, так как у нее

есть наклонности к кокетству, к частым и близким отношениям с мужчиною.

Она слишком любит быть женщиной, но сдерживающим центром у нее явля-

ется чувство приличия, заставляющее ее хоть наружно казаться невинной. К

ребятам она больше, чем неравнодушна, сколько записок писалось ею раз-

ным мальчишкам. Но она хороша, и ей можно писать с надеждой на взаим-

ность.

Я подобных вещей делать не могу, если б даже было бу желание, я

уродлива и слишком самолюбива и горда, чтоб получать отказы и насмешки.

А Ира получала. Муся еще ребенок, но и она нравилась многим, и в ней это

женское тщеславное чувство удовлетворено. Недавно я узнала от Ксюшки,

Page 204: Nina Lugovskaya "I want to live"

204

что и у Зины есть «хахаль», что Вера Л., такая серьезная на вид и не похожая

на «наших», тоже имела отношения с ребятами. И еще многие-многие.

Я же — нет! Это — исключение и, следовательно, не нормально, а все

ненормальности вызывают болезни и странности. То, что Ире в четырна-

дцать лет знакомо, для меня до сих пор неведомо и непостижимо. Я сейчас с

горем убеждаюсь, как пагубны ужасными последствиями уродство и ущерб-

ность в детстве. Достаточно сказать, что я, не считая раннего детства, не

имела ни одного знакомого мальчишки.

Это может показаться мелочью, однако вышло так, что незнание ребят

слилось с болезненным и странным интересом к ним, желанием находиться с

ними, изучать их, и в том возрасте, когда они должны быть только товари-

щами, они были для меня совсем другим. Помню, еще в пятом классе для ме-

ня ребята были именно мальчиками, и немудренно, ведь мне тогда было 14

лет, столько же, сколько Ире сейчас. А в нашем возрасте два года это боль-

шая разница. И интересы мои и окружающих были настолько различны, что

понять друг друга было нельзя. И то, что нашло бы себе исход раньше, то

спокойно бы прошло, а подавляемое и задерживаемое развивалось, ширилось

и начинало мучить.

Иногда мне хочется дать горячую клятву, чтоб детей своих не бросать на

произвол их горячей фантазии, чтоб создавать для них строго правильную,

спокойную и радостную обстановку и следить за ними, следить неустанно.

На собственном опыте я познала это и научусь чутко следить за каждыми пе-

реживаниями своего ребенка. Уметь понять его и направить без насилья и

страданий на правильную дорогу есть большое искусство. И священной обя-

занностью каждой матери является посвящение ребенку всей своей жизни,

чтоб не получались такие странные выродки, как я.

Page 205: Nina Lugovskaya "I want to live"

205

ТРЕТЬЯ ТЕТРАДЬ 99

<7 апреля 1935>

Только начало апреля, а совсем весна. Снега нет, и сегодня мы с Ксю-

шей ходили в школу без шапок и в осенних пальто. Необыкновенно приятно

ощущать прохватывающий резкий весенний вечерний холодок и, распах-

нувшись навстречу свежему апрельскому ветру, чувствовать, как он холод-

ной волной охватывает шею и тело, откидывая назад волосы, и бьет в лицо,

порывистый и неровный.

Всю дорогу смеяться, говорить глупости, не думать ни о пропадающем

времени, ни о ждущих книгах, ни об учении. И так… любить все — и Ксю-

шу, и сумеречный темный вечер, и людей, что проходят кругом, и бодрящий

холод ветра на лице и волосах. А сколько людей проходят мимо? Как их

много, как они до головокружения и тумана разнообразны, но все почему-то

старые, нахмуренные, куда-то торопящиеся, косящиеся недоброжелательно и

насмешливо.

Иногда парни окликнут или бросят какую-то шутку, и, забывая сердить-

ся, смеешься в ответ, потому что весело и хорошо. Долго стояли с Ксюшей у

подъезда студенческого общежития, смеялись на ветер и с любопытством

смотрели на студентов. Большинство их уже не молодые и все бледные и ху-

дые, с сосредоточенными невеселыми лицами, лоб в морщинах. Нам было

всех их жаль, а все же весело.

«Ну, всего. Завтра, друг мой, приходи» — сказала я. «Я не твой друг.

Первый твой друг «Зыря», затем Ира, Муся и потом уже я» — неожиданно и

серьезно ответила Ксюша. «Что за вздор, Ксения? — я взяла ее за руку, и ша-

гая рядом по тротуару, старалась объясниться и оправдаться. — Во-первых,

«Зырю» надо отбросить. Что за чушь и кто это выдумал? Кто всю волынку

выдемал?» Да ты сама же». «Серьезно? Я сказала, что он мне нравится? Но

это же все глупости. Теперь о другом. Ты, Ира и Муся одинаковы для меня, в

каждой из вас я люблю отдельные черты, которые мне нравятся. В общем,

люблю вас одинаково». «Ну да, а Муся?» «Что Муся? И Мусю люблю не

больше тебя».

Я страшно тщеславна, тщеславна до гнусности., поэтому мне так прият-

но было, когда я поняла вдруг, что дорога Мусе, Ксюше и Ире. Самая откро-

венная и наивная из них оказалась Муся, она давно уже стала говорить, что

любит меня, она так всегда нежна и ласкова. Я ее люблю, но люблю просто

ее внешность, ее маленькую и изящную фигурку, хорошенькое и нежное ли-

цо, розовые щеки и свежий мягкий ротик, люблю смотреть ей в глаза с мох-

99

Третья тетрадь велась с 7 апреля 1935 года по 3 января 1937 года.

Page 206: Nina Lugovskaya "I want to live"

206

натыми черными ресницами, когда она говорит, они у нее искрятся и щурят-

ся смехом. Мне приятно бывает обнимать ее, гладить плечи, чувствовать ее

мягкую и красиво очерченную грудь.

Но духовных связей у нас нет, и, как человека, я ее не уважаю и, пожа-

луй, не люблю. Это такой легкомысленный, ни о чем не думающий мотылек.

Каждый вечер при встречах она здоровается и, радостно улыбаясь, говорит:

«Сколько мне тебе рассказать нужно. Такие новости!» И потекут бесконеч-

ные рассказы об одном и том же, во сколько они пришли к Ляле, кто и как

сидел, о чем говорили. Ее болтовня иногда раздражает, так она пуста, бессо-

держательна и неинтересна.

Но Муся живет этим и, надо сказать, очень живо рассказывает так, что

нередко заинтересовываешься. Она принадлежит к тому типу людей, кото-

рым всегда есть что рассказать, с которым всегда что-нибудь да случается.

Мне кажется потому так у них получается, что они из ничего умеют созда-

вать целые происшествия и «из мухи делать слона». Мусю я с удовольствием

могу видеть через три-четыре дня, но каждый день проводить с нею, с ласко-

вой улыбкой отвечать на ее нежности и быть всегда спокойной и вниматель-

ной… Иногда меня прорывает, и я говорю ей какую-нибудь грубость, она

обижается, а я сержусь на себя за несдержанность и прошу у нее прощения.

Теперь Ксюша. Она глупа, тупа, легкомысленна и груба, но дружба с

нею у меня все же сильна. Я в ней нуждаюсь и ищу ее иногда, ведь с Мусей

так никогда не случалось, чтоб она пригодилась мне в чем-нибудь практиче-

ском. А ведь известно, что и о привязанности судишь в степени пользы, ко-

торую приносит человек. Странные узы связывают нас с Ксюшей — одно го-

рячее желание бузы, веселых выходок и любви к физкультуре. Так хочется

иногда разнообразия, забытья, да я просто люблю все это.

Обе мы бесшабашны, дерзки и грубы, часто ругаем власть и задираем

прохожих. Сдерживающее начало у меня развито сильнее, и я иногда оста-

навливаю ее слишком уж беспардонные и грубые выходки, но чаще участвую

во всем. К моему стыду, я невольно попадаю под ее влияние, хотя разум за-

ставляет меня быть осторожней и сдержанней.

Обе мы безнадежно и глупо хотели бы стать мальчишками и завидуем

каждому их движению: она — их физическому превосходству, я — еще вдо-

бавок и умственному, поэтому больше страдаю. Обе мы не любим кокетства

с ребятами и выходки иных девочек по отношению к ним не терпим. Мы час-

то расходимся во взглядах с нею и спорим, но общего с ней у нас много: хо-

чется мне на каток, иду с Ксюшей, надо сделать гадость педагогу или сбе-

жать с урока, согласится и поддержит меня только Ксюша. В этом отноше-

нии мы — одна душа. Я раньше никогда не задумывалась о том чувстве, ко-

торое движет ею, а если и думала, то всегда казалось, что она любит меня все

меньше и меньше. И мне странно показалось, когда она как-то сказала, что

любит меня, а я отдаю предпочтение другим.

Теперь Ира. Надо сказать, что к Ире я чувствую что-то более сильное,

чем к двум остальным. Ира — подчиняющая себе натура, она не любит слу-

шаться, а любит, когда слушают ее. Это выдающаяся девочка, она интересна,

Page 207: Nina Lugovskaya "I want to live"

207

умна и развита очень основательно, настойчива до упрямства и по-женски

своевольна и капризна, что в общей сложности дает более пленительное

ощущение для мужчин и привлекательное для женщин.

Ира в меру остроумна и прекрасно держит себя в обществе, ловко ведет

разговор и почти всегда весела. У нее так много той женственности, которой

нет совсем у меня, и она так умеет усиливать ее, что я часто любусь ею, под-

мечая то эту, то другую милую черточку, и часть… завидую ей. Но что от-

талкиваменя ет и заставляет не уважать ее — это отношение к ребятам, ее

непростота и кокетство. Не осуждаю за те чувства, которые она испытывает к

ним, но действия, ее действия…

Я смотрю на мальчика против своей воли, как на мальчика, она же наме-

ренно вызывает в себе это нетоварищеское к ним чувство. Завести себе маль-

чика, постоянного и настоящего, который бы не ограничивался перепиской, а

любил и показывал это на деле, стало ее сильным желанием. Ее желание ис-

полнилось, у нее появился Левка, любящий, наивно простой, хорошенький и

подчиняющийся ей. Но как она искала себе их? Кому она не писала только?

Стоит ли осуждать ее за то, что есть у меня самой, но на что не хватило сил

не скрывать, а открыто признать законным и, плюнув на мнение окружаю-

щих, идти к цели? Правда, она не очень-то разбиралась в средствах.

Но ведь совершенный предрассудок — правило писать первыми маль-

чикам, а не наоборот. Она пренебрегла этим, но чего достигла? Ее многие

презирают и подсмеиваются. Она, кажется, пудрится, что-то делает со свои-

ми щеками, лицо ее уже не просто лицо 14-летней девочки, а то намеренно

грустно, то странно оживленно, глаза иногда так неестественно блестят, и так

изысканно и обдуманно улыбается рот.

Любовь к нарядам всегда вызывала у меня презрение и отвращение, но

она так любит их и одеваться умеет. Зачем она так резко выделяет себя? За-

чем эти высокие каблуки, эти сногсшибательные кофты? А как все обдуман-

но и рассчитанно у нее в отношении к ребятам,как улыбнуться, как взгля-

нуть. То она весь вечер будет печальной и нестерпимой в своих капризах, то

вдруг ласкова и добра. Помню, как часто она говорила и смеялась с другими

ребятами только для того, чтобы Левка страдал и доставлял ей этим удоволь-

ствие лишний раз видеть, как он любит.

<8 апреля 1935>

Ирина в школу эти дни не ходит, и Левка почти каждый день после уро-

ков навещает ее, и каждый раз мне смешно и странно видеть здесь его, не-

сколько натянуто молчащего, смущенного, совсем другого, чем в школе. Ме-

ня удивляют их отношения: можно ли так бессодержательно проводить вре-

мя? Когда я прихожу, они молчат, лишь иногда Левка вставит односложное и

монотонно звучащее словцо.

Сегодня после уроков я забежала к ней, Левка был уже там, и они сиде-

ли на диване в маленькой ее комнате. Тут же была Аленушка с подругой Ни-

ной. Ира подобрала ноги и, откинувшись на спинку дивана, улыбалась. Мы

Page 208: Nina Lugovskaya "I want to live"

208

немного поговорили, а потом начали драться. Это всегда так приятно бывает

для обеих сторон. Мне было смешно смотреть, как Левка аккуратно и береж-

но брал ее руки и тихо бил по спине, валяя по дивану.

Мне было приятно в его обществе и не хотелось уходить, поэтому я

приняла участие в драке, открыто став на сторону Левки. Мы с ним тоже не-

много подрались, отнимая друг у друга перчатку. Мне левка нравится, я по-

няла это и успокоилась. Когда я его вижу, он меня волнует и хочется смот-

реть на него, а когда его нет, я моментально забываю о нем и не чувствую его

отсутствия. Эта спокойная и почти товарищеская привязанность.

И теперь у Иры я с удовольствием смотрела, как они боролись с Ириной

и бузили, Ира била его перчаткой по лицу и прятала ее. Наконец, Левка отнял

ее и легонько начал хлестать по спине. Во мне росло раздражение против

Иры за то, что она так бесцеремонно и так кокетливо самоуверенно вела себя

с Левкой, а он был робок и неловок.

«Левка, что ж она бьет тебя по лицу, а ты не отплатишь?» Он колебался

и спрашивал: «А что, Ира, слабо?» «Слабо» — отвечала она, не глядя на него

и равнодушно. Он дотронулся до ее головы: «Слабо?» — и тихонько шлеп-

нул по щеке. Она быстро встала, так порывисто и резко, словно ее серьезно

оскорбили, и, когда я попыталась загородить ей путь, сказала: «Пусти!» — и

ушла.

Я была удивлена. За что? Что особенного он сделал? «Ничего. Придет,

она всегда так» — сказал Левка. Но Ира не приходила, она ушла к Тамаре.

Мне было жалко Левку, он сначала смеялся, а потом стал хмурым и злым: «Я

тоже домой пойду». «Знаешь, Левка, а ведь и правда, иди! Что она издевается

над тобой, надо ее проучить. Это просто невыносимо с ее стороны, я советую

уйти». Он колебался немного, но все-таки ушел. Молодец!

<15 апреля 1935>

Левка сильно увлекся Ириной, часто на уроках он поворачивает голову и

подолгу пристально смотрит на нее, и глаза становятся нагло-

ощупывающими, чего ищущими. Взгляда ее он никогда не выдерживает и

отворачивается, усмехнувшись и красиво опустив уголок рта. Он редко те-

перь бывает прежним Левкой, матерщинником и заносчивым забиякой, на-

глым до хулиганства. Часто теперь он сидит серьезный, облокотившись на

руки, или покусыват губы и хмурится. Стало в нем больше порядочности, ру-

гани, от которой краснели даже ребята, не слышно.

Ирина говорит, что он ей нравится, но никогда не бывает она к нему

внимательна, ласкова и, если глядит темно-карими глазами, то как-то презри-

тельно-равнодушно и насмешливо улыбаясь. Дома у Иры Левка дик и нелов-

ко-молчалив, он кажется таким прстодушным и робким мальчиком. Они по-

долгу молчат или дерутся, иногда Ирина ложится на диван, откинувшись на

спинку, и говорит звонко резкие остроты или подразнивает, а то смеется,

слегка колыхаясь грудью, переливчато, раздражающе и соблазнительно.

Page 209: Nina Lugovskaya "I want to live"

209

Роскошные ее черные волосы растрепываются, и странно манит тонкий

и стройный стан с легким очертанием груди. Полумрак, долгое молчание,

близость умной и интересной девочки возбуждающе действует на Левку. Ко-

гда, кроме них, в комнате есть кто-то еще, Левка хмуро молчит и становится

угрюмым, сторонится всех, отвечает односложно и неохотно.

Помню как-то в выходной собрались мы случайно у Иры: я, Муся, Левка

и Ксюша. Он сидел на стуле, вертел что-то в руках, молча слушал нашу глу-

пую, двусмысленную и часто не бесгрешную болтовню. То ли его смущало

непривычное общество нескольких девочек, то ли еще не была забыта недав-

няя ссора с Ирой, но настроение у него было скверное.

Ирина не обращала на него внимание, шутила и смеялась с нами. У меня

копошилось досадливое чувство к ней и смешанная с жалостью симпатия к

Левке. Иногда я старалась втягивать его в разговор, но мне и это сделать бы-

ло невозможно (я и он не умеем говорить и оба «буки»). Потом мы начали

играть в жмурки, живая беготня, смех и неожиданные столкновения оживили

его.

У Левки порывистая, впечатлительная натура, и, как ни странно, к концу

вечера настроение его резко изменилось. Он хохотал тоненько и заразитель-

но, по-мальчишески сгибался и увертывался, фигура его, высокая, в белой

апаше странно одурманивающе действовала на меня. Я еще не теряла голову,

но потеряла осторожность. Было так приятно и беззаботно весело.

Я забывала себя в этой дикой беготне и шарканьи, чувствовала расту-

щую симпатию к Левке. Поймать его и, держа за крепкую руку, загадывать,

или, затихнув, сжаться под испытывающей рукой, чтоб не узнал, и, встав где-

нибудь в углу около него и усмехаясь, перекинуться словом. Хорошо! Чувст-

вуешь себя маленькой и бесконечно довольной пряным чувством любви.

Он водил и наткнулся на Ксюшу, и я оттащила его, взяв за руку. Он за-

жал мою руку в своих и неожиданно крепко пожал ее. Ему, наверно, было

так хорошо, что просто хотелось с кем-нибудь поделиться, и в этом пожатии

была благодарность, веселое головокружение и что-то обещающее.

Мне вспомнился вечер у Ю.И.: жаркое и молодое возбуждение в теле,

глаза у меня завязаны и, плавая в темноте, я стою, улыбаясь, и ищу середину

комнаты. Кто-то взял меня за плечи и, проведя несколько шагов, Левка ска-

зал: «Вот середина» — и, крепко удержав, отпустил. Меня никто не брал так,

чтобы вдруг теплое и приятное чувство разлилось по спине и плечам от при-

косновения этих сильных рук, необыкновенно крепко и мягко взявших.

Иногда вдруг Левка напоминает мне Ивана П., который когда-то ходил к

сестрам. Что-то в Левке есть недоброе, прикрытые личиной веселого просто-

душия и смеха. Как в нем уживаются два столь различных человека: один —

влюбленный и милый мальчик, обаятельно хорошенький и симпатичный, ко-

торый вращается в среди культурных людей, и его любит интересная девоч-

ка. Другой — развращенный, уличный хулиган с матерщиной и кулаками,

наглый и гадкий из тех, которые ходят по ночам, пугая прохожих в пьяной

разнузданной кампании, и нередко ночующих в отделениях милиции вместе

с уголовщиной и проститутками.

Page 210: Nina Lugovskaya "I want to live"

210

Сегодня Левка написал Ире записку, в которой просил ее бросить пере-

писку с Антипой и грозил порвать с ней. Не знаю, что именно ина ответила

ему, но что-то очень резкое и не только с Антипой, но и с Маргошей болтать

начала — я знаю, нарочно. Перед последним уроком он напился, по словам

ребят, он выпил три кружки пива.

Был урок истории, Левка сидел в полуоборот к нам и изредка перегова-

ривался с Маргошей, который тоже был пьяный, басил на весь класс и глупо

смеялся. Странное что-то замечалось в Левке с самого начала урока, потом

он вдруг лег на парту, уткнувшись в руки. «Что напился?» — спрашивал его

Маргоша. «Иди к чертовой матери!» — ответи Левка, поднимая всклокочен-

ную голову с влажными и злыми глазами.

Некоторое время он сосредоточенно вырывал листы из книги и, склады-

вая итх, мелко рвал. Что-то дикое и необузданное мелькало в его потемнев-

ших, странно и хитро горящих глазах. Лицо его горело и стало буро-красным

с вздувшимися жилками на лбу и на шее. Теперь он во весь голос разговари-

вал с Маргошей, оборачиваясь к нему и смеясь.

Растегнутая рубаха открывала худую и мускулистую грудь, он, нагло ве-

селый и пьяный, напоминал Долохова, когда тот сидел с бутылкой рома на

карнизе окна третьего этажа. Левка порвал несколько трамвайных билетов и,

улыбаясь смотрящими исподлобья глазами, сдувал их с парты, рассыпал по

порте деньги и рассказывал Маргоше о том, что пойдет сейчас в милицию.

Едкий и невеселый был смех у него, и я, вместо того, чтобы презирать

его, чувствовала к нему какую-то материнскую нежность с желанием успо-

коить его, разубедить и научить. После звонка мы быстро оделись и выско-

чили за ним. Он на ходу вскочил в трамвай, ехавший на Зубовку.

Неожиданно Ира увидела его идущим уже по мостовой, размахивая

портфелем, и стала за ним следить: «Смотри! Теперь он вскочил в автобус…

соскочил… Что он делает? Сел в трамвай, который едет сюда, его, наверно,

оштрафуют». Трамвай подъезжал, Ира отвернулась: «Я не буду смотреть на

него». Левка стоял на площадке, прислонившись к стене и откинув разгоря-

ченную голову, без шапки, с ярко видной, золотистой шевелюрой. Мы сели

на следующий трамвай и увидали его, шедшим по тротуару. «Он, наверно, к

тебе явится». «Не думаю» — сказала Ира.

<17 апреля 1935>

Вчера были у Ю.И., но уже не было такого оживления, что в прошлый

раз, и к концу хотелось домой. Но все же очень приятно было сидеть на мяг-

ком диване в той комнате и смотреть на Ю.И., на Левку, на хорошенького

Кирюшу. Мне вспоминается пятый класс, мое увлечение Левкой. Тогда я

пробовала однажды мои мечты записать и представляла, что буду с Ирой у

Левки весной и почему-то в полумраке. И хоть не совсем так, как казалось

мне тогда, но мои мечты воплотились в жизнь.

Вчера было уже все не ново и поэтому не увлекало, и мне оставалось

время анализировать и следить. В конце концов я оказалась лишней, когда

Page 211: Nina Lugovskaya "I want to live"

211

играли в жмурки, меня никто не ловил: Лев искал Иру, а Толька — Зину,

свою очередную люб, ведь он не может быть не влюбленным. Мне еще не

было неприятно, положение было смешное: завязывая им глаза, шептать:

«Она стоит у окна», или «Или к столу».

В одиннадцать мы ушли, Левка пошел с нами, сказав, что идет к Соро-

кину. Было странно и приятно идти с ребятами по темной улице и говорить

не так, как обычно в школе, а откровенно и дружественно. В трамвае мы с

Ириной остановились на последней площадке, а ребята ушли на переднюю.

На остановке Лев перескочил к нам и повис на нижней ступеньке.

Ветер дул со свистом морозной свежестью апрельской ночи и пьянил,

заставляя улыбаться. Рядом совсем близко стоял Левка с лохматой непокры-

той головой и поворачивал иногда к нам разгоряченное лицо. И опять я чув-

ствовала к нему нежную симпатию. На разгоне трамвая Толька крикнул:

«Левка, или ко мне!». И мне стало страшно за него так, что сердце слегка об-

дало холодком, и я быстрее, чем сообразила, сказала очень серьезно с легкой

мольбой: «Левка, останься с нами!»

Он не ушел, и я довольная и чуть-чуть смущенная своей странной вы-

ходкой начинала приятно волноваться. Казалось, кругом все таким хорошим,

и не хотелось скрывать своей симпатии. Ирина с Толькой свернули, а мы с

Левкой пошли дальше. Новизна положения смешила, мы шли размашисто и

быстро, громко говорили. «Левка, ты серьезно собираешься пить сегодня?»

«Ага… Приду домой, напьюсь и спать». «И часто ты так?» «Нет, я раньше

никогда не пил столько, как в последний месяц». «Что, настроение плохое?»

«Да, бывает».

Мне хотелось спросить его: «Ира что ли виной этому?», — хотелось ус-

покоить, сказать ему, что он зря ревнует и мучается, что она его любит, но

ведь она женщина, а всякая женщина не может не помучить, не может обой-

тись без кокетства. А робость моя сковывала язык, да и потом вдруг ему не-

приятно будет, что я лезу не в свое дело, и я молчала.

На углу мы расстались и, идя к себе домой, я с улыбкой думала, что и я

хожу по вечерам с ребятами, но не так, как все, и не так, как хотела бы. Но

желание добра Левке и бесконечная любовная жалость к нему, кажущемуся

маленьким и обиженным, была настолько велика, что я забывала о себе и ни-

чего не хотела.

<18 апреля 1935>

Скоро конец. О, как хочется! Близость его и воодушевляет меня, и спа-

сает от тоски и злого отчаяния. Когда нет больше сил заниматься, вспомнишь

о том, что это последнее усилие, последнее! И… сразу же больше сил, легко

и весело. Ведь это избавление не только на три месяца, как в прошлые годы,

а навсегде! А там какая-то неведомая, немножко страшная и прекрасная

жизнь.

Левка показал Ирине свой дневник. Как мне хочется прочесть его! Это

не простое любопытство, а глубокий интерес к нему, к его переживаниям.

Page 212: Nina Lugovskaya "I want to live"

212

Мне не хочется верить, что он плохой, что он может делать гадости, а днев-

ник все бы рассказал. Нет, Левка хороший и несчастный. Мы просто привык-

ли видеть его веселым и беззаботным и кажется, будто не может быть у него

серьезных переживаний.

А ведь он был беспризорным: мать его развелась и вышла замуж второй

раз — это так тяжело отзывается на детях. Потом умер отчим, и Левка остал-

ся один, неустойчивый и ищущий. Теперь вот у него Ирина. Зачем она муча-

ет его? Ведь он из-за нее так пьет. Ах, какая скверная жизнь! Двое людей

любят друг друга, зачем же мучиться? Почему не быть счастливыми? Все за-

быть и любить, любить… Левка пишет в дневнике: «Как все опротивело, ка-

кие все сволочи. Как бы не пришлось покончить с жизнью все счеты…»

<20 апреля 1935>

На истории вдруг страшно заболел живот. Я сидела, сжав руками голову

и глядя вниз. Так все было безразлично, неинтересно и раздражающе кругом.

В тупом напряжении бессмыслия сидела я и, не слушая ничего, думала толь-

ко одно: «Когда же конец урока? Фу, черт, как ужасно». То мне хотелось,

чтоб меня пожалели и обратили внимание на то, как мне больно, то я нарочно

наклоняла голову и опускала ее, чтоб не было ничего заметно.

Зина обернулась и подала Ире записку. «Кому?» — спросила она. «Чи-

тайте». Какой-то неоформленной мыслью проскользнуло у меня в голове,

похожее на желание, на мечту. «Не от Зыри ли?» Да, это, действительно, бы-

ло от него, он звал нас к себе на вечеринку 22-го. Из ребят должны были

быть он сам, Маргоша, Антипа, Байч и братья Зеленины. Эти последние —

очень интресные типы, младший, Володя, невысокий, интересный блондин,

феноменально умный парень, пользующийся очень большим успехом. Стар-

ший, Юрий, уродлив ужасно, и никакими особенными качествами не отлича-

ется.

Первое мое чувство по прочтении записки было удовольствие, удовле-

творение долгожданного и предчувствие чего-то интересного. Потом показа-

лось страшным идти на вечер, где будут двое незнакомых, а остальные инте-

ресующие и часто отталкивающие, но опровергая, подползла другая мысль, а

почему бы не пойти? Уж не так это страшно.

Я могу ведь не общаться с Зелениными, потом очень интересно посмот-

реть, какими бывают вечеринки, не те ребячьи, на которых я бывала, а дру-

гие, немного страшные и чуждые. И желание, и любопытство оказались

сильнее, я сказала девочкам, что пойду, если пойдут они.

На перемене я пошла домой, долго меня не пускали в раздевалку, там

кому-то было дурно и то и дело выбегали с испуганными и серьезными ли-

цами нянечки. Когда я вошла за пальто, я в полумраке раздевалки разобрала

фигуру директора, стоящего на коленях с пузырьками в руках.

Живот вдруг прошел, уходить не хотелось, и только страх, что боли

начнутся снова, заставил меня уйти. На улице было удивительно тепло и

солнечно, и в этом радостном хороводе лучей и ветра носились ребята и де-

Page 213: Nina Lugovskaya "I want to live"

213

вочки. Наших никого не было. Я села на трамвай и высунулась навстречу

ветру, с Девички голос Тольки что-то крикнул мне, и я вдруг с каким-то ра-

достным чувством обернулась туда. На дорожке стояло несколько наших ре-

бят, я подняла руку и помахала им, кто-то ответил мне, а остальные стояли,

глядя в мою сторону. И почему-то близкими и хорошими показались они

мне, когда постепенно удаляясь, мельчали и тускнели.

Странные у меня отношения к «Зыре». С тех пор, как кончилась пере-

писка между ним и девочками, он совсем перестал обращать внимание на

меня и, вероятно, давно забыл о тех странных посланиях. В его полном игно-

рировании и незамечании меня чувствуется даже какая-то преднамеренность.

И это начинает меня злить, появляется болезненное желание узнать, нрав-

люсь ли я ему и нравилась ли когда-нибудь.

Он мне даже несимпатичен, а часто просто противен бывает и все же

что-то заставляет следить за ним, улавливать его каждый взгляд, чутко заме-

чать, когда он начинает говорить с кем-нибудь из девочек и осуждать при

этом даже досаду. С другими «Зыря» говорит часто и охотно, между нами же

редко когда произнесет хоть слово.

Пожалуй, я хочу прервать эту пелену молчания между ним и мной, но

стоит лишь случаю свести нас вместе, я становлюсь вдруг такой злой и не-

терпимой, что любого оттолкну. Это происходит даже не по моему желанию,

я зло и холодно огрызаюсь и отворачиваюсь. Вчера я погналась за Левкой, и

«Зыря» неожиданно преградил мне дорогу. С такой злостью я схватила его за

шиворот и, не глядя, сказала: «А ну, пусти меня!». И когда он заупрямился,

почти ненавидела его и с отвращением сторонилась его, чтоб не коснуться.

Девочки, наверно, думают, что он мне нравится, так как только начнут

говорить о нем, я глупо краснею и смеюсь, я же просто теряюсь. Как назвать

это чувство? Я знаю, что стоило бы мне узнать, что я ему нравлюсь, как я

моментально бы успокоилась и забыла бы о нем.

Странно, что с Маргошей у меня установились сейчас удивительно про-

стые и дружественные отношения, чяастенько я перекидываюсь с ним сло-

вечком. Левка все же, кажется, нравится мне, хотя мне страшно не хочется

сознаваться себе в этом и чувствовать себя опять связанной. Сегодня на уро-

ках он был удивительно оживлен и хорош и, так зажигательно улыбаясь,

смотрел на Иру, крутя в руках ленточку, которую отнял вчера. Она с ним та-

кая ласковая была сегодня, переглядывается и улыбается.

Странно! Я пришла домой и вдруг почувствовала такую скуку и досаду,

что ушла из школы, пришла в голову мысль, что же я буду делать летом, ко-

гда сейчас лишний час свободы заставляет меня скучать. Я сейчас хочу одно-

го: находиться среди людей и заниматься какими-нибудь интересными пус-

тяками. То, что год тому назад было для меня мукой, стало теперь единст-

венным, кажется, удовольствием.

* * *

В девять часов пошла встречать Иру и Ксюшу. Такой хороший вечер се-

годня, тепло, как летом, ветер пропитан пахучей и свежей влагой. Я их встре-

Page 214: Nina Lugovskaya "I want to live"

214

тила в конце Пироговки вместе с Толей. Они много рассказали о школе, о

том, что на труде дрались и отнимали у ребят мяч. Воображаю, как было ве-

село и хорошо. К «Зыре» девочки решили идти, и передо мной встает теперь

мучительный, неразрешимый вопрос о костюме. Да!

И это не легкомыслие, не предрассудок, это… самолюбие и гордость.

Что ж, приду я туда в башмачищах мучижьих, в перепачканной юбке и коф-

те, которая в заплатах, а потом какой-нибудь Шуня будет называть меня ку-

харкой. Нет, этого я не хочу. Значит, не идти? А как хочется! Я знаю, что в

смысле наряда буду там последняя, и все же хочу. Фи, как это противно, что

за условности! И все же не хочу я, чтоб надо мной смеялись.

И потом… мне немножко жутко. Вдруг я покажусь глупой и тупой. Да,

без сомнения я буду такой, молчаливой, страшной и надутой букой. Может

быть, не обращать внимания на их мнение? Я бы и не обращала, если б знала,

что я умна, но я сомневаюсь в этом и очень.

Что из того, что профотбор показал, будто у меня самое высокое разви-

тие? Что из того, что все говорят мне — я умная? Мне совсем не интересен

этот ум на бумаге, я хочу в жизни быть такой! И почему это Ирина так ловко

и мило ведет беседу? А Муся? Муся, которая не знает, что такое лунное за-

тмение и считает корабль и пароход одной и той же вещью, почему это Муся

умеет болтать? Проклятье!!

<21 апреля 1935>

Из-за своей близорукости я могу иногда, подолгу зная людей, не знать,

как следует, их наружности. Это хорошо, ведь люди мне кажутся лучше, чем

они есть на самом деле, и прикаждой встрече я могу заметить совершенно

новые черты в лице. Есть в девятом классе один ученик Николай В., и только

сегодня я сравнительно хорошо рассмотрела его лицо. Мы с Мусей стояли

около раздевалки, разговаривая. Старшие классы расходились, Николай В.

прошел по коридору, посмотрел в нашу сторону и поздоровался с Мусей.

Его длинноногая стройная фигура в коротеньком распахнутом зеленом

пиджачке и заломленной шапке скрылась в канцелярии. Я не успела увидать

его лица и, разговаривая с Мусей, поглядывала туда, чтоб не пропустить его.

Он вышел и что-то спросил у Муси. «Коля, пойди сюда» — крикнула она,

делая несколько шагов от меня, так что они стояли почти рядом, и я с радо-

стным чувством, слега краснея и волнуясь, взглянула на него.

У него было бледное и продолговатое лицо со светлыми волосами, пря-

мой с горбинкой нос, тонкие и красивые губы и синие-синие глубокие глаза.

Он о чем-то говорил с Мусей, слегка обнажая зубы, и мне показалось, взгля-

нул на меня. Я отвернулась и, глядя в другую сторону, вспомнила рассказ

Толстого «Дьявол» и слова из него: «Это чувство заставляло его провожить

глазами всякую молодую женщину». Странно, что теперь при каждой встре-

че с ним, мне вспоминаются слова Муси: «Мне бы очень хотелось, чтоб у вас

с Колей что-нибудь было». Не глупо ли?

Page 215: Nina Lugovskaya "I want to live"

215

Николай В. и Вадим М. Давно ли, кажется, они были для нас чужими и

недосягаемыми «большими», интересными и непонятными? А теперь? В ок-

тябре на демонстрации как-то к Мусе подошла Ляля К. и Димке 100 она понра-

вилась. Вскоре через записки и через Мусю они встретились у Ляли. Начался

роман, необыкновенный по своей быстроте и характеру. События, как гово-

рится, развертывались с головокружительной быстротой, и мне часто вспо-

минаются какие-то сценки из романов и повестей, настолько все это необы-

денно и странно для меня и пахнет стариной.

Ляля — очаровательный шестнадцатилетний подросток, не знаю, с како-

го времени, но очень давно в нее влюбляются ребята. Она весела, умна и кра-

сива. Встречи с Димкой были каждый день у нее на квартире, и он неуклонно

шел к своей цели. Димка — интересный человек, у него невысокий рост,

крепкая и очень сильная, несколько полная фигура, черная голова с интерес-

ным лицом и синеватыми полосками на месте сбритых усов и бороды.

Учится он прекрасно, девочки его любят, ребята уважают. Он умен, хо-

рошо воспитан, но иногда ужасно дерется и буянит. Он не идеализированный

и сентиментальный, а человек, живущий чувством, мстительный и страст-

ный, поразительно настойчивый и гордый. Из него выйдет очень деловой па-

рень. Димка и Ляля — чудесная пара, но они «как коса на камень нашла»,

столкнулись друг с другом.

Оба избалованы и упрямы, и хотя женщина все же подчинялась, но у

них часто происходили ссоры, любовь была не спокойной, а бурной с силь-

ными сценами и со слезами. Так прошло несколько месяцев, но что бывает

постоянным в семнадцать лет? Ляля полюбила и Колю, она пыталась это

скрывать, но Дима узнал и порвал с ней. Да, надо сказать, что они с Никола-

ем были лучшими друзьями. Ляля целыми днями плакала, страдал Димка и

Коля, и кончилось тем, что Димка решил ехать в Севастополь.

Перед отъездом он зашел проститься к Ляле, и странное это было сви-

дание. Он плакал, а ничего нет более волнующего, как слезы мужчины. Ляля

рыдала, она, бедняжка, любила обоих, как ни странно, но это было действи-

тельно так. Оба ей были так дороги, что она не могла лишиться ни одного,

обоих она целовала и к обоим ласкалась. Подчиняющая и сильная натура

Димки притягивала ее все же больше, и этого больного ребенка, который ры-

дал у нее на коленях, она любила.

Димка все же уехал 13 апреля. Ляля пошла провожать его, и до отхода

поезда они ходили по перрону, не обращая ни на кого внимания, и говорили-

говорили. И с новой силой перед разлукой вспыхнула у обоих любовь. Когда

Димка уже был в поезде, Ляля вдруг неожиданно разрыдалась, уткнувшись в

плечо какой-то знакомой. Поезд двинулся, и вдруг Димка, соскочив с вагона,

бросился к ней, целовал и уговаривал не плакать. «Димуша, ради бога, са-

дись» — говорила она, заливаясь слезами. «Нет, нет, пока ты не перестанешь

плакать, я не сяду». Проехал последний вагон, и он в последний раз обнял ее

и вскочил на подножку.

100

Так звали Вадима друзья.

Page 216: Nina Lugovskaya "I want to live"

216

<23 апреля 1935>

Так давно, что это даже отошло от меня в область мутного прошлого,

помню, были у Сони 101 знакомые Зеленины, но мысль о возможности чего-

нибудь общего меду теми Зелениными и этими, которых я увидала вчера,

пришла мне в голову лишь совсем недавно, когда я услыхала о двух братьях.

О наших знакомых я знала лишь то, что сам Зеленин профессор и что у него

есть два сына: Володя и Юра, — но я решила, что это просто странное совпа-

дение, так как мне казалось, что те Зеленины живут где-то очень далеко от

нас.

Ровно полвосьмого явились вчера мы к «Зыре». Весь день щекотало лю-

бопытство и неприятное пощипывание в груди, похожее на страх и еще что-

то. С особым чувством думала я о костюме и заботливо разглаживала белую

кофточку, которую выпросила у Ляли. Когда мы стали подходить к его дому,

во мне так сильно заговорила неприязнь, похожая на отвращение троим уб-

людкам: Зыре, Маргоше и Шуне, что захотелось убежать домой.

У Муси было бешеное настроение и она, хохоча и пища, потянула нас во

двор на черный ход. Оттуда выскочил рыжий охотничий пес, очарователь-

ный и добродушно лающий, и Муся галопом вместе с Зиной убежала на ули-

цу, а мы стояли с Ириной на дворе и хохотали. Вышел Зыря, он был в снеж-

но-белой косоворотке с вышивкой, подпоясанной белым шнурком, и ослепи-

тельным пятном казался на серой в сумерках улице. Улыбаясь жалкой и лас-

ковой улыбкой, он звал нас, и столько было покорной неловкости, неприят-

ной мне в его позе.

Я быстро пошла за ним, что прекратить эту комедию и избавиться от

взглядов прохожих, которые, казалось, с любопытством и насмешкой смот-

рели на нас, будто они могли знать о существовании какого-то Зыри. В ма-

ленькой передней, молча пересмеиваясь, мы разделись и прошли в комнату.

Никого не было, кроме хозяина, который неловко и смущенно, волнуясь, хо-

дил или ерзал на стуле и старался занимать нас.

Завели патефон, мне было смешно и в то же время невольно-гадливо,

что я не могла сидеть на месте. «А где же Маргоша?» «Он у себя. У него еще

штанов нет». «А без штанов? Что же он свои американские не оденет?» Ско-

ро пришли Маргоша и Шуня. Девочки сидели на диване и переговаривались,

ребята держались на другой стороне комнаты. Маргоша острил, возился с

маленьким братом Аликом и был отвратителен.

В моей памяти вдруг неожиданно всплыла картина далеких прошедших

лет. Мне лет 6-7, я с сестрами у Зелениных. Большая столовая, много детей,

справа комната-спальня, маленькая комната, оставшаяся в моем воображе-

нии, особенно уютная и удобная. Там мы устраивали возню и тушили зачем-

то свет. Помню веселое возбуждение двух братьев: младшего Володи, хоро-

101

Тетя Нины.

Page 217: Nina Lugovskaya "I want to live"

217

шенького и живого мальчика со светлыми волосами, тогда уже остроумного,

и старшего Юры, некрасивого, черного и угрюмого.

Сейчас первым вошел Володя, очень невысокий, широкоплечий и здо-

ровый, хорошо сложенный, с почти квадратной головой на короткой шее в

коричневом костюме. В его движениях было много простого достоинства и

спокойствия. За ним следом вошел высокий парень, производящий впечатле-

ние еще несложившегося подростка с чуть сутуловатыми плечами, длинной

шеей и безобразно неприятным лицом.

Когда она вошли, произошло маленькое смятение: «Вас представлять,

что ли?» — спросил «Зыря» «Не стоит, мы, кажется, знаем друг друга». «Да,

почти всех» — ответил Зеленин старший, осмотрев нас так, будто мы прода-

вались с аукциона. Выручил Володя, спокойно и сдержанно начав представ-

ляться. Тихо бормоча «Нина» и мысленно смеясь, я посмотрела на него, за-

метив, что у него очень умное лицо, такое, которого не забудешь скоро.

Большой и выпуклый лоб, удивительно умный, очень прямой нос и малень-

кие голубые глаза. Лицо, как и голова, казалось квадратным, и, глядя на

верхнюю часть его никак не думалось, что это 15-летний мальчик, а подбо-

родок и губы были еще нежны и по-детски неопределенны.

Прошло около часа. Сидя на диване, я проклинала себя за то, что пошла

сюда и краснела от оскорбленного самолюбия, ведь более глупого положения

я никогда не испытывала. Мы почти все время молчали, а стоило нам пере-

кинуться словом, как Маргоша или Байч подхватывали его и, презрительно

гримасничая, говорили оскорбительные колкости.

Временами хотелось вскочить и крикнуть им, что они просто подлые

мальчишки, что они гадки и не имеют права кидать направо и налево неза-

служенные оскорбления, но чувство своего бессилия против этой молчаливо

и затаенно враждебной силы, желающей поднять на смех, и уверенность, что

умственная ограниченность наша заставить нас страдать вдвойне, заставляли

молчать. Было странно и дико видеть кругом сплошное сборище этих нрав-

ственных и физических уродов, все они были страшны до безобразия, невос-

питаны и мерзки, просто мерзки.

Братья Зеленины произвели на меня благоприятное впечатление, о

младшем я слыхала столько необыкновенного, что сначала разочаровалась

слегка в нем, второй показался уж не таким страшным и не глупым. Кое-как

с упрашиванием и пререканием удалось перетащить девочек в столовую.

Рядом с собой посадила я Мусю, а с другой стороны между мной и Ирой

сел Володя З. Говорил он мало потому, что я не старалась завязать с ним раз-

говора, но из того, что говорил, все было, если и не остроумно, то прилично и

вежливо, что невольно становилось спокойней и вольней. Мучаясь сознани-

ем своей глупости и злясь, я отмалчивалась и обращалась все к Мусе.

Володя разговаривал с Ирой, и Рая начала хитро подмаргивать мне на

них. Ирина была хороша потому, что очень сильно напудрила нос и подбо-

родок и чем-то нужным и ярким подкрасила щеки. Интересно, эти накрашен-

ные девицы какое впечатление производят на ребят?

Page 218: Nina Lugovskaya "I want to live"

218

Когда мы вышли в темную сырую ночь около двенадцати часов, у меня

осталось о вечере два ярких впечатления о вечере: первое — это мерзость

всех и всего, напускная важность и жеманство девочек; вульгарная распу-

щенность ребят; общая скука и натянутая бессодержательность разговоров;

постоянное ощущение, что каждое твое слово ловится окружающими для то-

го, чтобы осмеять тебя и унизить.

И второе — это младший Зеленин 102, умный, тонко вежливый и хорошо

себя держащий, ловкий всегда и во всем, сдерживающий переливающие че-

рез край волны ребячьих пошлостей. Помню его незадолго до нашего ухода:

он сидит почти посередине комнаты, чуть раставив ноги в прекрасных ко-

ричневых щиблетах, и ловкими размашистыми движениями рук ловит запис-

ки. Все у него хорошо и не режущее глаза: и движения, и чуть волнистый кок

светлых волос, и даже оттопыренные уши, и разговор, развязный и нетороп-

ливый со спокойным и уверенным голосом.

Сегодня таким противным показался мне Маргоша, что стало стыдно за

давнишнее заблуждение и за то, что я могла еще недавно говорить с ним.

«Зыря» на вечере показался симпатичным и почти милым, возбуждал во мне

жалость, а теперь лишь легкую неприязнь. Иногда мне хочется дать слово се-

бе, что никогда больше я не пойду к ним на вечеринки. Что меня останавли-

вает? Мне кажется, интересе к Зелениным. Не «Зыря» же?..

Спрашиваю сегодня у бабушки: «Кто такой Зеленин?» «Есть Алексей

Филиппович, есть Владимир Филиппович». «А где они живут?» «В Долгом

переулке». Мне вдруг до того смешно стало, что я неожиданно рассмеялась

прямо ей в лицо. Какие странные и интересные совпадения бывают в жизни.

Да, те Зеленины и эти одна и та же семья.

<25 апреля 1935>

Взбалмошная идея влезла мне в голову. Сегодня узнала, что «Зыря» ос-

вобожден от испытаний, и, кажется, потому, что у него больная нервная сис-

тема. Я же думаю, что, как профессорский сынок, он имеет просто какую-то

протекцию. Так или нет, но я хочу попробовать устроить себе то же. Еще

давно мне говорили, что по профотбору у меня нашли сильно не в порядке

нервы. Почему бы не воспользоваться этим? Я разработала уже план дейст-

вий и все, что возможно, сделаю.

А как соблазнительна мысль! Она так неожиданна и непредвиденна, что

я как-то осознать ее не могу и боюсь радоваться. А как это было бы чудесно!

Весь май свободна, школу кончить через неделю. Нет, из этого ничего не

выйдет, это слишком прекрасно и странно. Но почему же «Зыря» все устро-

ил, разве он нервный? Я уверена, что ни один человек не видел его злящимся

и даже волнующимся, всегда или добродушное спокойствие, или блаженная

и довольная улыбка. С такой улыбкой не могут быть нервными… Боже мой,

102

Знакомый из соседней школы.

Page 219: Nina Lugovskaya "I want to live"

219

неужели не удастся? Неужели не улыбнется мне зеленый чудный май свобо-

дой и волей?

<27 апреля 1935>

Музыка нагоняет грусть. В каком-то порыве стремишься подняться вы-

соко-высоко в голубую сияющую лазурь и, слившись в одно с прекрасными

звуками, парить там в блаженном экстазе и не чувствовать себя, забыться,

чтоб звучать и петь вместе с ликующей, радостной музыкой. И эта невоз-

можность унестись и раствориться в бурном потоке аккордов и звучной ме-

лодии мучает и будит в душе заглушаемые жизнью струны о счастье, о меч-

тах, будит неудовлетворенность…

29-го у Ирины вечер. Мне хочется идти, я меняюсь, кажется, да не толь-

ко меняюсь, а переменилась уже. То, что я пережила в эти полтора года, было

тяжелой борьбой, было болезнью. Странно, что все это я вынесла, что не от-

равилась, не умерла. Жизнь моя осталась все та же, с той же однообразной

глупостью, пошлостью, тоской, но я научилась быть покорной. То, что рань-

ше вызывало гордый и бурный протест, теперь спит.

Я не позволяю теперь спрашивать себя: почему я хуже других, почему

мне не везет, почему я всегда страдаю? Я, как говорится, приобрела способ-

ность по-философски смотреть на жизнь, а попросту, научилась покоряться,

заглушила в себе всякий протест. Я не хочу теперь спрашивать — зачем

жить? Где цель? Почему в природе устроено все так разумно для ничего? Где

конец и где начало?

Есть такие неразрешимые загадки, которые лучше не пытаться разгады-

вать человеку, если не хочешь заблудиться в мировом пространстве собст-

венной мысли. Вспоминаю слова Макара Чудры, который говорил: «Ты бе-

гай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее. А задумаешься — разлюбишь

жизнь, это всегда так бывает… Кто скажет, зачем он живет? Никто не ска-

жет!».

Сильный рассказ «Макар Чудра». Сейчас опять прочла его. Такой плав-

ной красоты речи, подобной музыке, ни у кого еще не было до Горького. И

так пошло все кажется вокруг меня, такими маленькими глупенькими — мои

интересы, что даже говорить о них неохота.

<30 апреля 1935>

Нет, жить, наверно, я никогда не научусь. Вот хожу, ищу дело и, не на-

ходя его, тупо сяду где-нибудь и начинаю думать. Только теперь поняла я,

как глупы, однообразны и узки эти мысли, как мало в них свободного твор-

чества и как все они мелки. Теперь я поняла, что я не умна и даже недоста-

точно способна, но примириться с этим… никогда!!

Я не хочу и не могу спокойно сказать себе: «Тебе не дала природа даро-

ваний, ты все равно ничего не добьешься, так успокойся и живи, как живет

большинство: тихо и незаметно». Я слишком честолюбива и горда, чтобы

Page 220: Nina Lugovskaya "I want to live"

220

признать себя побежденной, неспособной к борьбе. Я до сих не могу нау-

читься спокойно смотреть на превосходство Иры надо мной. Оно несомнен-

но, и это так жжет на каждом шагу, и каждый раз так хочется подняться до

нее.

Моя жизнь сейчас — это сплошное самобичевание, унижение и оскорб-

ление. Каждая острота, не сказанная мной, каждый удачный жест или вы-

думка вызывают у меня мучительный и едкий вопрос: почему это не я при-

думала, не я сделала? И начинаешь рыться в голове, перебирая все, что там

есть, а там нет ничего. Ничего! Ужасное слово.

Честолюбие — страшная вещь. Это значит, что я никогда не удовлетво-

рюсь, всегда буду стремиться быть выше всех и, достигнув высоты, почувст-

вую, что я страшно одинока. И я не знаю, бороться мне с этим чувством, при

этом навеки отказавшись от всех планов, или развивать свою жизнь, жаж-

дать, желать и мучиться? Если честолюбие сочетается с талантом, то может

получится блестящие последствия, но честолюбие и бездарность? Это просто

насмешка какая-то!

Одно время мне казалось, что у меня есть сила воли — теперь я и в этом

начинаю разочароваться. Всю неделю тому назад я почти успокоилась, и

тонкая гнилая тина жизни начала затягивать. Но странно взбудоражила вече-

ринка, где увидала я Зеленина, где все были умны и развиты, а мы, девочки,

глупы и гадки, за исключением, разве, Ирины. И я опять кипела, стремилась

к книгам, к занятиям.

Вчера у Ирины был вечер. Из ребят пришли только «Зыпя» и Зеленин

младший, попросту «Валдей». Возможно потому, что им было неудобно сре-

ди стольких девочек или еще почему, но настроение у обоих было неважное,

особенно у Володи. Он почти все время молчал за чаем, сидя между Тамарой

и В.А., изредка вскидывая исподлобья маленькие упорные голубые глаза.

Было в его лице что-то привлекательное и отталкивающее, странное выраже-

ние придавали лицу оттопыренные большие уши и нироко раставленные гла-

за.

«Зыря», весь красный и противный, то, чуть приподняв одну бровь,

смотрел по сторонам, то глупо смеялся и ужасно щурил глаза. Они у него та-

кие гадкие бараньи и смотрят так сладенько-покорно, как-то робко, просяще

и чувственно. Вчера я поняла, что с ним я не могу иметь даже обыкновенных

отношений, он противен мне и почти перестал интересовать, но его равно-

душие начинает злить и раздражать меня, возбуждая настойчивое и болез-

ненное желание знать, нравлюсь ли я ему. Зачем мне это? Здесь сказывается

женская натура…

Володя сказал, когда мы нашли белую ниточку, что у «Зыри» блондин-

ка, и это было приятно мне, но, когда мы начали играть в «жмурки», и «Зы-

ря», водя, крепко ухватил меня за юбку и долго не хотел отпускать, вцепив-

шись крепкими большими пальцами, я, сначала смеясь, а потом злясь и него-

дуя, оттаскивала его руку и чувствовала его только, как мужчину с гадкими

намерениями. И это отвращение дошло до того, что я вдруг не смогла заста-

вить себя завязать ему глаза и попросила кого-то другого.

Page 221: Nina Lugovskaya "I want to live"

221

Володя кажется все более обыкновенным и простым мальчиком, натя-

нуто и неловко молчащим, чем больше я понимаю его, тем спокойней и нор-

мальней интерес к нему. Я уже не стараюсь не смотреть на него и, рассмат-

ривая с любопытством, отворачиваюсь только тогда, когда его неприятно

упорные глаза вскинутся на меня.

Кажется (но только кажется), ему нравится Ирина, и они переписывают-

ся между собой. Но что-либо определенного сказать нельзя, Ирина хороша

была, кокетливо смеялась, оживленно поблескивая глазами, и заставляла ос-

танавливать на себя глаза. Высокая и стройна, она держалась очень прямо и

от того казалась еще выше и стройнее, и напоминала мне Вареньку из «После

бала».

Муся Зеленину совсем теперь не нравится, он даже несколько раз чуть

презрительно кривил губы на ее замечания. В ее уме я разочаровалась окон-

чательно, и она опять меньше нравится мне, Ирина же удивляет меня своей

быстрой и умной мыслью. Я ее не только люблю, но и уважаю.

<1 мая 1935>

Веселый май, прекрасный май! Лучший месяц, месяц молодости, любви

и желаний, с теплыми вечерами, в томном аромате сирени и черемухи, с

взбалмошными и пахнущими влагой ветрами. И как всегда этот месяц ничего

не принес мне, кроме смутной мечты о несбыточной майской любви и горь-

кого томления. И все-таки куда-то тянет в пахучую вечернюю мглу, под шо-

рох лопающихся почек, под темное небо. И желание закружиться в жизни,

отдаться мечте и сказке сладостно поскребывает грудь.

Долгие годы мечтаю я об этой жизни от сердца, жизни одним чувством

и, зная, как все это невозможно, до сих пор не хочу расстаться с мечтой.

Жить от сердца мне нельзя: для этого надо быть красивой и быть вполне

женщиной. Мне надо жить головой. Но как? Порвать со всем, что так дорого

было мне и чего я так привыкла желать, бросить привычную для морали точ-

ку зрения и начать строить новый мир, мир, основанный не на мечтах и сума-

сбродных желаниях, а на занятих наукой.

Этот год был решительным шагом на моем жизненном пути. Я сделала

пробу той жизни, о которой столько думалось и о которая, казалось бы,

должна была удовлетворить меня. Я забыла учебу. С трудом в начале заста-

вила себя считать все это чепухой, а нужным — что-то другое. Этот год со-

стоит из чередований двух настроений, но и то, и другое соединяются одним,

сильно развившимся чувством честолюбия, доходящего в мелочах просто до

тщеславия. То с особой силой всколыхнется тело 16-ти летней девочки, со-

зревшей, мечтательной и поэтому желающей увлекать, любить и веселиться,

забыть об этом скучном мире формул и задач и, отбросив неопределенное

«еще рано», окунуться в бессмысленно веселую и пошлую жизнь. То захо-

чется заниматься, лихорадочно и упорно, оплетут грезы об институте, об

упорной работе с серьезными товарищами, захочется стать умной, выдаю-

Page 222: Nina Lugovskaya "I want to live"

222

щейся. Но для чего? Опять-таки для этой жизни, но чтоб занять в ней место

видное, одно из первых.

Первое желание, не рассуждая, такой как есть, попытать счастья, очень

настойчиво росло во мне, и, как более легкому и приятному, я отдалась ему.

Но прошлые годы упорных занятий наложили след на мои мысли, и я посто-

янно боролась, сомневаясь, как следует жить. Мне трудно было бросить

учить уроки, спокойно получать «удочки» и не слушать на уроках.

Я старалась приобретать тот особый веселый и несколько наглый неза-

висимый вид, как у других девочек в этой жизни. Я боролась упорно со своей

застенчивостью и каким-то природным глубоким чувством приличия и,

скрывая его, делала иногда возмутительно гадкие вещи, уверяя, что это так и

должно.

Я бросала даже читать, отгоняя от себя все, что напоминало мне об

усидчивой работе. За этот год я страшно распустилась, так что почти не могу

себя заставить заниматься, и все рвусь куда-то, подальше от себя. Желание

нравится у меня очень сильно развито, быть может, именно потому, что я ни-

когда никому не нравилась, и это приобрело болезненный оттенок навязчи-

вой идеи, затрагивающей мою гордость.

Она, страдая всегда всю жизнь, со странной жадностью ищет для себя

что-нибудь приятное, понравиться всем, даже тому, кто неприятен, кого и не

знаешь совсем, но сознание того, что ты кого-то интересуешь, приятно щеко-

чет мелкое женское самолюбьишко. Этого я сама настолько стыжусь, что

даже в дневнике никогда не решалась писать об этом, и теперь заставляю се-

бя, чтоб еще больше унизиться и, может быть, отрезвиться.

Вся жизнь моя наполнена ребятами и перед ними все становится неин-

тересным и неважным. За чтением и за занятиями я всегда занята мыслью о

ком-нибудь, мыслью настойчивой и волнующей, мне вспоминаются различ-

ные факты, сказанные тем-то, и его слова. В постели я думаю об одном, часто

мечтаю и со странно ощутимом замирании пережаваю и чувствую созданное

глупой фантазией.

В школе взгляд мой всегда чего-то ищет, я замечаю малейшие двидже-

ния окружающих, устремленные на кого-нибудь глаза, а если я случайно

встречусь несколько раз глазами с кем-нибудь, то неизменно на самом дне

души моей проскользнет нечто, непохожее даже на мысль, какая-то тень во-

ображения: «Не нравлюсь ли я?»

Этот вопрос задаю я мысленно всякому, и безобразному, отталкиваю-

щему Маргоше, и тринадцатилетнему ребенку Шуне, и Левке, который,

знаю, любит Ирину, и Будуле с Лазарем, и Тольке, несимпатичными и даже

не интересующими, и Антипке с Уклоном. Когда я подумала, что могу по-

нравиться Д,, отвратительному мальчишке, которого презираю, мне было

приятно. Почти бессознательно! Я ловлю каждый взгляд и, сумев перехва-

тить его, бываю очень довольна, каждый раз испытывая чувство удовлетво-

рения. Интересно, что последнее время я часто встречаю взгляд Уклона и за-

метила, что у него темные, блестящие и, пожалуй, весело насмешливые глаза.

Page 223: Nina Lugovskaya "I want to live"

223

<3 мая 1935>

На улице был дождь, и тусклый свет дня делал комнату полутемной. Я

лежала на диване, положив голову на колени Мусе, и, закрыв глаза, старалась

задремать. Было скучно, и болела голова, хотелось скинуть с себя это лени-

вое и тупое оцепенение уютной комнаты и уйти домой. Муся рассказывала

что-то Тамаре, как всегда очень оживленно и о мальчиках. Я, удерживая

раздражение и непризнь, лениво прислушивалась…

Перед уходом домой я поймала Ирину и повалила на диван: «Маленькая

Манон! Как хочу я целовать тебя!» «А я не хочу» —ответила она, не улыба-

ясь. «Ты что, Ирина? Опять плохое настроение?» «Сходи туда, куда я проси-

ла». «К Левке? Но почему ты не хочешь написать ему?» «Не хочу. У меня

есть особые причины». «Да, мне, конечно, трудно решать, насколько эти

причины веские потому, что я не знаю, в чем суть дела у вас» — проговорила

я, желая напомнить о ее неоткровенности.

«Не буду посылать ему». «Ну, как хочешь. А я не хочу идти». «Ты нико-

гда не исполняешь моей просьбы. Эгоистка!» «Муся, как ты думаешь, могут

ли быть причины не посылать записки по почте, а через посыльного?» «Да,

иногда могут. А ты, правда, эгоистка, Нина». Что-то во мне протестовало

против роли посредника, она оскорбляла меня и унижала.

Мне казалось, что Ира делает это их прихоти, из простого каприза, из

желания пересилисть меня, гордость моя страдала примысли, что я подчиня-

юсь ее воле. «Нет, не пойду я». Ирина сказала, и я удивилась тому, что она не

обидилась на отказ, а стала убеждать: «Вот представь, ты попросишь меня

передать записку Зеленину, например, что же думаешь, я не отнесу?»

«Я бы и просить не стала» — ответила я упрямо, а сама, побеждая сле-

пую гордость, начала ставить себя на ее место и чем больше я это делала, тем

понятней мне становилось ее желание. Я думала: «Очень возможно, что я бы

стала ее просить отнести, потому что «пошлешь по почте, а вдруг прочтут. А

идти ей самой совсем неудобно». Продолжая раздумывать, я уже уверена

была, что просьбу ее исполню.

«Пиши, я отнесу». Мне немножко стыдно, что я изменила свое решение,

но уверенность, что поступок мой правильный, успокаивала меня. Я вместе с

Мусей села в трамвай, предстоящая странная роль нисколько не волновала и

не смущала меня и, усмехаясь, я думала: «Как я все-таки переменилась по

сравнению с прошлым годом. Как бы билось сердце у меня тогда, когда бы я

шла к Ю.И. А теперь… совершенно спокойна».

Я вошла со двора с черного хода и, пройдя пустую кухню, вошла в ко-

ридор. Из открытой двери напротив видны были люди, и, стараясь быть не-

заметной, я быстро свернула. В конце коридора на сундуке лежал Кирюша,

задрав ноги, и громко что-то говорил, лицо его было разгоряченным и румя-

ным, синими-синими казались его полузакрытые глаза, отененные черными

Page 224: Nina Lugovskaya "I want to live"

224

ресницами. Он увидал меня и весело, нисколько не смущаясь, сказал: «А мы

в машину играем». «Ты что, один, Кирюша?» «Нет, с Левкой».

Я заглянула в комнату, Левка стал мне навстречу: «А, Нина». С необык-

новенной яркостью свежего впечатления заметила я, как розово его лицо, как

он «мил, неловкий и чудный, милый и большой ребенок». «Я записку при-

несла». «От Ирины?» Он взял ее: «Что, сейчас ответ надо?» «Нет, наверно,

нет. Ты прочти, что она там пишет».

И пока он спокойно и, пожалуй, небрежно читал ее, я заметила какие-то

тетради на письменном столе и подумала почему-то, что он занимался хими-

ей. «Что с ней?» «С ней? Да ничего. Ну, как, ответишь или сам придешь?»

«Сам приду». Когда я уходила уже, он крикнул вдогонку: «Скажи, через пол-

часа приду». «Хорошо». Я ушла и все думала о том, какой он милый и что до

сих пор я не могу освободиться от его обаяния.

<8 мая 1935>

Как, уже испытания? Как неожиданно и как скоро. Вот уже больше ни-

когда я не буду таскать сумку и укладывать в нее книги. Я так мало думала

об экзаменах, что они кажутся пугающе новыми, и как неожиданно. Каким

мутным сном кажется для меня весь этот год, мучительный, однообразный и

полный переживаний! Так все выскочило из головы, как будто я и не жила

раньше. Прошедшее никогда не интересует меня, оно не существует для ме-

ня, я живу только в настоящем и будущем.

Послезавтра первый зачет — литература письменная, я никак не могу

заставить себя подумать об этом. Близость его пугает и радует, ведь там ко-

нец. Там лето. От лета я больше ничего уже не жду, как раньше, уже не меч-

таю. Но все же желаю, вероятно, потому что просто привыкла ждать чего-

либо. Жизнь стала спокойней, но как-то особенно тускла и однообразна, без

желаний, без перспектив. Но старые мысли, старые кошмары возвращаются

иногда.

Прихожу вчера к Ире заниматься по математике, Левка был уже там. Я

села против зеркала и посмотрела на себя, не случайно, а с каким-то привыч-

ным желанием увидеть себя сносной. Настроение было радостное, весенне и

удовлетворенное. Рядом были Ира и Левка, оба симпатичные и любимые.

Но из светлого четырехугольника стекла смотрела на меня такая без-

образная и ужасная фигура, что мне мучительно стыдно стало за себя, за свое

страшное и смешное лицо, за спутанные и торчащие над ушами волосы, за

всю фигуру, странно неказистую. Я отвернулась, готовая разрыдаться, в бес-

помощной злости и отчаянии, и долго не могла отделаться от тяжелого чув-

ства оскорбления, незаслуженного и ужасного.

А в школе меня стала мучить другая мысль, ставшая постоянной болез-

нью. Ирина вдруг упорно стала заговаривать с «Зырей», острила, кокетливо

улыбаясь, а на его глупый и смущенный смех сыпала меткими репликами.

«Так вдруг она ему нравится?» — думала я. Он смеялся с ней, а на меня не

смотрел, он говорил ей что-то. Так что, я ревную? Я злилась на Иру так, что

Page 225: Nina Lugovskaya "I want to live"

225

готова была наговорить ей дерзости, и больно колола меня предположение,

что он ею увлечен.

Нет, то была не ревность, а зависть и оскорбленная гордость, я была ос-

корблена одной мыслью об этом. Я завидовала Ирине: ее уму, наружности и

умению вести этот легкий и такой необходимый разговор. Я готова была не-

навидеть ее за то горе, которое она причиняет мне, и мысль, что она вдруг

парой слов и взглядом сумеет отбыить и уничтожить последнюю мою утеху,

последнее, что мне было приятно. И мне так и казалось, что она делает это

нарочно, было ужасно думать, что я хуже ее, что все увлекаются ей, и страш-

нее всего то, что ведь он променял меня на нее.

<10 мая 1935>

Первый экзамен уже прошел, а настроение все еще не экзаменационное.

Было не только страшно, но даже спокойнее, чем на многих учетах. Я не чув-

ствовала ни малейшего напряжения, даже рука не дрожала и я забывала, что

это выпускной экзамен. Писали как раз то сочинение, про которое говорил

Левка и которое я прекрасно проработала дома, и при том, такое равнодушие

было ко всем отметкам.

Завтра — устная литература, а я еще не начинала заниматься потому,

что весь день сегодня авантюрничала с Ириной. Немножко жутко, а вдруг не

успею выучить! Приготовиться за весь курс в одно утро — это немного

трудно, появляется даже досада на то, как глупо потеряла я вечер.

Мы вышли с Ириной из школы и вдруг обе решили идти к «Зыре», на-

вестить его. Сумасбродная идея! Я с особой твердостью сумасшедствия уп-

рямо не хотела слушать разума, и мы пошли. Минутами хотелось отступить и

идти домой, пугала мысль, что там будет Зеленин и, может быть, я попаду в

глупое положение, начинала охватывать застенчивость. Однако к дому мы

подошли с твердым намерением побыть у «Зыри».

Ира позвонила: «А спрашивать будешь ты». «Хорошо. Только не убе-

гай» — и я ждала, держа ее за рукав. Было совершенно тихо за дверью, и мы

начали хохотать и с опаской оглядываться на дверь Зелениных (детей). На-

верх бежала светлая и чистая лестница. Вдруг у Зелениных послышались го-

лоса и кто-то крикнул: «Володя!» Мы бросились к двери и выскочили на

улицу, хохоча и крича, как будто стараясь скрыть под смехом чувство ос-

корбления, замаскировать свое смешное положение.

Вечером мы пришли к Мусе. Играл патефон, и было скучно. «Я пойду

звонить «Зыре» — сказала Ира, упрямо уверяя нас, чтоочень хочет хотя бы

поговорить с ним. Его не оказалось дома. «Звони еще кому-нибудь». «Кому

же? К Зелениным я не стану звонить». «Маргоше?» «Что ж, я его вызову».

«Зови ко мне Зеленина» — сказала вдруг Муся. «Хорошо. Только от тебя».

Она позвонила: «Володю позовите… А, здравствуй. Ты не занят сейчас? За-

нят. Ну, тогда не надо». И повесила трубку, покраснев.

«А что же ты не спросила, там ли Зыря?» «Звони теперь ты» Меня поче-

му-то не испугало это, и я позвонила, а когда подошел Зеленин, я спросила:

Page 226: Nina Lugovskaya "I want to live"

226

«У тебя нет Зыри?» Он удивленно переспросил? «Кого? Зыри? А-а-а — голос

его засмеялся, — нет, нету». «Ну, извини, пожалуйста» «Пожалуйста-

пожалуйста» — ответил он изысканно и вежливо, и по голосу было видно,

что он смеялся.

Я тоже рассмеялась в трубку и повесила ее. И этот смеющийся голос

вдруг с такой яркостью напомнил мне на первой вечеринке свободно-

держащегося, предупреждающе-вежливого человека с подкупающей, не-

сколько веселой, развязной и самонадеятельной манерой говорить и все де-

лать, и его вечно веселые, кокетливо-насмешливые слова: «Пожалуйста-

пожалуйста». Мне подумалось, что я могу увлечься им, и эта мысль смутила

и неприятно поразила меня.

<15 мая 1935>

На испытаниях очень весело и совсем не страшно, а главное, школа не

успевает надоедать. За два часа и сохраняет свою прелесть чего-то веселого,

живого, вечно затаенно рокочущего. Устные предметы превзошли все мои

ожидания, я подсказывала открыто до нахальства, не слушая педагогов и зло

огрызаясь на них, ухитрялась даже передавать отвечавшим записки с решен-

ными примерами.

Веселое напряжение охватывало на протяжении двух часов, когда, улы-

баясь, украдкой, старалась вывозить слабых и, боясь и волнуясь за других, я

совершенно забывала о себе, не успевая думать даже, о чем спросят меня.

Нет теперь этого томительного ожидания, а живая деятельность моя коротает

время. Помню, как мучительно резкими ударами билось у меня сердце, когда

на литературе отвечал Левка. Он не знал и, кусая губы, смотрел растерянно и

жалко.

<19 мая 1935>

Вчера разбился громадный 8-ми моторный самолет «Максим Горький»,

гордость и слава не только нашего СССР, но выдающаяся величина мира.

Впрочем, на счет последнего ничего достоверного не знаю, а нашим газетам

доверять нельзя. «Максим Горький» вылетел в сопровождении двух бипла-

нов, один из которых в слишком близком расстоянии от него начал делать

мертвые петли.

Голубая лазурь, кажущаяся такой ласковой и вовсе не страшной, напол-

нена ужасными случайностями. Биплан упал на крыло к «Максиму Горько-

му» и повредил его. 65-ти метровая громада, кувыркаясь, полетела вниз, рас-

секая солнечную даль, по которой так свободно и спокойно плавала всегда, и

теряя части. Вместе с «Максимом Горьким» упал и биплан.

От стройного красивого гиганта осталась серая и красная металлическая

груда и сорок семь изуродованных трупов, которые за минуту до этого были

живыми мыслящими и чувствующими людьми и с радостью и замиранием

сердца неслись высоко над Москвой. И эти люди, летчики и пассажиры,

Page 227: Nina Lugovskaya "I want to live"

227

мужчины и женщины, вдруг превратились в безобразную кровавую массу,

теплую и липкую, с белеющим мозгом и костями, в то, что называют крова-

вой лепешкой.

Ужасно и непоправимо! Из-за какой-то недопустимой оплошности лет-

чика погибло ужасной смертью сорок семь человек. А хорош же «Максим

Горький», который разлетелся на части от удара такого маленького самоле-

тика. Его построили не для того, чтоб употреблять где-либо, так как он ни в

транспорте, ни в военном деле значения не имел, а для того, чтоб наш Союз

занял одно из первых мест в мире, чтоб можно было сказать: «Вот какова

наша авиатехника! Каких гигантов мы создаем!». Как много у нас этого по-

казного, не основанного на здравом смысле, как много хвастовства. Вот из-за

этого-то хвастовства мы и страдаем.

<22 мая 1935>

Помню, много раз я говорила себе, что надо перемениться и перестать

хандрить, говорила, но не менялась. А теперь вдруг чувствую, что перемени-

лась. Не могу решить, что было раньше, решение переменить и потом уже

перемена или сначала перемена, а потом, почувствовав ее, созрела твердая

вера в возможность ее. Но все-таки я переменилась и продолжаю поддержи-

вать в себе это настроение, говоря себе: «Смотри на все весело, смейся в ли-

цо невзгодам и лишениям, счастью и радости. Смейся в лицо смерти!» Те-

перь я смеюсь, не позволяю себе думать о грустном и глупостях.

Ирина вчера была у Ю.И., именно у нее, а не у Левки. Они долго гово-

рили, и она провела там целый вечер. Ю.И. удивительно хорошо к ней отно-

сится и так внимательна всегда. Если б это было год или два назад мне было

бы очень тяжело, а теперь просто неприятно и завидно. Почему она так умеет

говорить, так умна и хороша? Какая я дура!

Сейчас Ирина звонила «Зыре», о чем они говорили неважно, но, слушая

их, мне несколько раз становилось неприятно (что не сказать больше), когда

казалось, что она нравится ему.

<26 мая 1935>

«Сыплет черемуха снегом,

Зелень в цвету и росе…»

Черемуха… Она стоит у меня на столике. Чудесный пышный букет бе-

лых хлопьев. Нежно пригибаются воздушные и прозрачные снежные гроздья,

и запах от них такой весенний, такой одуряющий. Сад у Иры покрылся бле-

стящей темной зеленью, и я там подолгу сижу и смотрю на листы и траву.

Никогда, или я забыла уже, я не наслаждалась так весной, как теперь.

Раньше весенний ветер, светлое небо и зелень мучили меня, а теперь я

счастлива. Да, я не боюсь назвать себя счастливой, когда у меня есть воз-

можность вдыхать ароматы весны и смотреть, как цветет все кругом белым

Page 228: Nina Lugovskaya "I want to live"

228

цветом черемухи. Я хожу по улице и восхищаюсь каждым новым листочком,

покачиванием ветвей, яркой и горящей на солнце травой. Что мне экзамены,

что мне занятия?

Я с утра ложусь на окно, чтоб видеть, как ползут темные тени по дороге

и светлое солнце становится ярче и резче, и подолгу лежу, высунув голову и

закрыв глаза или, запрокинувшись, смотрю в туманное, слабо синеющее не-

бо. Утренний ветер — обольститель. Я люблю его, как любят людей, и ласки

его жгут и волнуют меня, заставляя улыбаться навстречу. Он свеж, порывист

и ласково мягок. Временами хочется олицетворять его.

Днем вчера прошел дождь, первый теплый летний дождь. Мы лежали с

Мусей на окне, говорили глупости, а я наслаждалась слабым пахнущим дож-

дем и парящий влагой и смотрела на темную тучу над Воробьевками. Когда

мой маленький друг ушел, я зашла к Ирине, а там был Левка.

А у меня настолько было все переполнено счастливой радостью жизни и

весны, так все пело, нежно, немножко грустно и прекрасно, что не хотелось

думать о своем одиночестве и не укололо, как всегда, эта близость Льва и

Ирины. Этот вечер был чудесным, когда я, не думая, хорошо это или нет, де-

лала все, что мне вздумается, когда я смеялась своему счастью, а Левка был

для меня простым, не заставляющим сдерживаться и следить за собой.

В одиннадцатом часу мы сидели в саду, медленно потухало светлое и

ясное небо, а на западе трепетно замерцала далеко за деревом бледная звез-

дочка. Сырая земля и мокрые листья и почки пахли водой и цветами, так

пахли, как может пахнуть майским теплым вечером.

<27 мая 1935>

Я — кончила школу, кончила и навсегда, а будущий год для меня — те-

мен. Такой маленькой, беспомощной и ничего не знающей чувствую я себя

вне школы среди громадного мира. Может показаться, что я люблю школу?

Нет. Она сейчас для меня мила и так знакома, как старая комната, в которой

прожила десятки лет и которую все же жалко покидать, потому что так много

связано с ней: и хорошего, и дурного.

Но в школе я не останусь, никогда не останусь, чтоб не испытывать

больше неудовлетворенности и грызущей скуки, чтоб никогда не чувствовать

себя такой униженной и глупой перед 13-ти летними детьми. Нет, никогда,

никогда я не вернусь в школу. В этот год должна произойти какая-то крупная

перемена в моей жизни. Ну, да черт с ней! Это все впереди. А теперь я кон-

чила, я гуляю, я свободна. Ура!!

На днях я, Ирина и Левка зашли к Линде. Его самого не было, а мать и

бабушка радостно и настойчиво просили нас войти и подождать «Димочку»,

и видно было, что обе боготворят его. Мы согласились написать ему записку,

вошли и знакомая нам уже комната показалась на этот раз больше и светлей,

напротив двери письменный стол, по стенам широкие коричневые, обитые

кожей кресла и, вероятно, очень удобные и мягкие, масса книг.

Page 229: Nina Lugovskaya "I want to live"

229

Пока Ирина писала, бабушка, маленькая седая и очень симпатичная, раз-

говаривала с нами и смотрела сквозь круглы роговые очки ласковыми, доб-

рыми и почти любящими глазами, любящими за то, что мы одноклассники

Димы. Не помню, как зашел разговор о школе, она сказала: «А Димочка сда-

ет экзамены», — кто-то из нас спросил: «Сдает?». «Да, да» —просто ответила

бабушка, удивляясь нашему удивлению.

Мы быстро переглянулись с Левкой, глаза его хитро блеснули и он

спросил: «А как он сдает?» «Разве вы не знаете?» «А мы из другого класса.

Мы отдельно сдаем». «Да, он хорошо сдает. Вот только по географии его

трудно спрашивали, педагог хотел срезать. Ему, вообще, география трудно

дается».

И пока она говорила, чуть-чуть запинаясь, я внимательно смотрела на

нее, поддакивала, а губы невольно дергались и поднимались вверх. Но надо

было не смеяться, а плакать, теперь нам ясно стало, что Линде весь год обма-

нывает родных, весь год ездит вместо школы куда-то еще и лжет-лжет.

Сегодня после экзаменов Левка взял Антипку и Уклона, и они пошли к

Линде. Мы с Ирой решили перехватить его и сели на трамвай. Линде был там

и оказался не выше меня ростом, складный и не дурной с белыми зубами и

совершенно черными глазами. На улице мы встретили ребят и все вместе с

Линде пошли к Ире.

Линде производил впечатление вполне нормального и развитого челове-

ка, вел себя свободно и просто. Мы долго играли в волейбол, потом Антипа и

Уклон ушли, а Левка и Линде остались, Линде все бегал по площадке, часто

падал и успел даже Иру пригласить к себе якобы за книгами. Интересно она

ему нравится? Это было бы серьезной победой!

<8 июня 1935>

Вчера у Иры была вечеринка, и так хотелось, чтобы она удалась, не была

похоже на все прошлые вечеринками с «ублюдками», со скукой и похабщи-

ной, чтоб оставила хорошее впечатление о ребятах и о школьной жизни.

Странно проходили эти свободные дни, все мы волновались, много говорили

о вечере, собирали деньги и падали с головокружительной высоты энтузиаз-

ма и подъема в темную глубь безнадежного пессимизма. Вечер несколько раз

расстраивался, затем все налаживалось, потом вдруг опять все летело к чер-

ту. После правильной жизни с регулярными занятиями, определенными же-

ланиями и волнениями резкая перемена всего уклада вышибла всех из колеи.

Как все люди, привыкшие к систематической и стройной жизни, я поте-

ряла почву под ногами и бессмысленно закружилась в пространстве по воле

ветра и настроения так, что скоро спутала дни и события, в голове получи-

лась ужасная путаница из пустых разговоров, событий и дел. Казалось, что-

то большое происходит, а на самом деле мы продолжали кружиться на одном

месте в непривычной пустоте и рассеяности праздной жизни, приятной и не-

приятной в одно и то же время.

Page 230: Nina Lugovskaya "I want to live"

230

Мы с Ирой в поисках денег и людей по нескольку раз в день ездили то

туда, то сюда, исколесили все переулки, прилегающие к Зубовке с той и дру-

гой стороны, так что скоро они стали совсем знакомыми. Поездки соверша-

лись с тупой и привычной усталостью, я бегала к бабушке звонить по теле-

фону, запоминая все номера, и так привыкла, что перестала бояться и спо-

койно разговаривала с ребятами.

Вчера за час до сбора приехала Муся и сообщила, что Зыря в Москве.

«Он будет у нас?» «Нет, он не может. Обещал в шесть быть в деревне». «Мы

его притащим» — решили мы с ирой и поехали к нему. И в это время каза-

лось, что он необходим, что без него ничего не выйдет и что он нам очень

нужен. Обе мы горели, эти бестолковые и веселые дни немного взвинтили

нас, настроения менялись невероятно быстро и резко. Зырика мы дома не за-

стали, он только что уехал.

За час до сбора ребят наш энтузиазм вдруг пропал, стало все вдруг без-

различно и неинтересно, казалось, что вечер не удастся. Но хандрить было

невозможно, так светло и уютно было в комнатах, так ласкали глаза белые

покрывала, чистые скатерти и легкие, чуть колышущиеся тюлевые шторы.

Девочки были одеты в белые костюмы, радостные, особенно оживленные и

воздушные, они так подходили к убранству комнат.

Их было четверо, кроме меня, все черноглазые, все хорошенькие и пол-

ные того обаяния, которое так и бьет из девочек-подростков. Надо заметить,

что самый пленительный возраст у женщины это от четырнадцати до шест-

надцати лет, когда девочка превращается в девушку, хорошеет, начинает ко-

кетничать и старается понравиться, но когда все это женское очарование пе-

ремешивается с ребяческой детской порывистостью, простотой и резвой иг-

ривостью.

Ляля и Рая с большими черными, жгучими глазами напоминали южанок

своей смуглостью и пламенным блеском глаз, Муся и особенно Ирина были

изящно меланхоличны и очаровательны северной нежностью кожи и мягким

теплым огоньком в глазах. Ребята пришли в светлых костюмах и сразу вне-

сли охлаждающую напряженность в наши отношения. Несколько минут

Ирина кое-как поддерживала вялый разговор.

«Пойдемте играть в волейбол», — предложил Маргоша. В саду все сразу

оживились и повеселели, дрались мячами, отнимали их друг у друга. Володя,

маленький и крепкий, хорошо играл, вошел в раж, растрепался, стал красным

и удивительно ловко прыгал за мечом. Маргоша был по-медвежьи непово-

ротлив и грубоват, о Юре нечего было сказать, кроме того, что играл он

скверно.

В восемь часов пришел Димка, в черном костюмчике с белым отложным

воротничком, выглядевшим так наивно по-детски. Я немного начала расхо-

диться, подралась с Володей, отдавила ему ногу, а потом оторвала пуговицу

на рубашке, и было очень неприятно и стыдно: «Вот, подумает, кобыла ка-

кая, как черт, навалилась».

Мы хотели устроить вечер настоящий, с вином, с ухаживанием и потому

рассадить девочек и мальчиков вперемешку, но возникал вопрос: «Как?» Бы-

Page 231: Nina Lugovskaya "I want to live"

231

ло бы глупо посадить Мусю с Линде, а меня с Володей. Чтобю не было раз-

доров, на совещание вызвали Бориса М. «Я не знаю, — буркнул он, уходя

вперевалку и махнув рукой. — Я позову лучше «профессора» Зеленина. «Ну,

иди и зови его» Володя прищел: «В чем дело?»

Муся объяснила ему. «Хорошо», — сказал он, уселся на диван, написал

на узких полосках бумаги имена и начал рассаживать мысленно всех. Раю

без спора посадил с Маргошей, меня, как ни странно, Володя посадил с собой

рядом и спросил еще, улыбаясь: «Ты ничего против не имеешь?» «О, нет, мне

совершенно все равно». Мусе попал Линде и она воскликнула: «Димка? Ни

за что!» «Как же тогда быть?» — спросил Володя.

Я взяла, хоть это мне, по правде сказать, не хотелось, свой листок и по-

ложила рядом с Димкой: «Вот так». И тут же, подняв его, проговорила: «Ой,

с Линде, о чем же я с ним говорить буду?» Но потом все же оставила себя

тут. Володя взял себе Ирину, с чего и надо было начинать, и больше уже ни-

чего не хотел менять. На том и порешили: Ирина сидела между двумя Зеле-

ниными, с одной стороны от них Ляля с Димой, с другой — Рая и Борис, я и

Муся — напротив.

Ребята принесли с собой четыре бутылки вина, закуска тоже была не-

дурная. Все сидели за столом, не начиная, было смешно и ужасно неприятно,

а Муся, повернувшись ко мне, тихо сказала: «Вот ужас какой!» Ей, привык-

шей к другой компании, эта неловкость мальчиков казалась дикой. «Ребята,

принято, чтобы вы начинали» — сказала я, но они только усмехались, нелов-

ко разговаривали, и никто не решался начать.

«Нина, ведь ты тоже кавалер» — проговорила Ирина. «А ведь правда»

— и я, улыбаясь, взяла бутылку наливки и налила себе и Мусе, моей даме.

Кое-как ребята принялись наливать вина себе и своим соседкам, сначала

много пил Юра, но не пьянел и все молчал, быстро охмелел Борис и стал

смеяться, громко говорить что-то, продолжая пить и подливая Рае, так что

вскоре эта пара сильнее всех была навеселе.

Мало пил Володя и совсем почти не пили Ляля и Дима, который сидел

со скучающей физиономией и пытался говорить тосты, потом начал встав-

лять свои реплики и Володя. Я понемножку отхлебывала из рюмки густую

оранжевую и прозрачную влагу и молча ела, так что Муся даже сострила на

мой счет, сказав: «А Васька слушает да ест».

После двух рюмок я предложила Мусе пить на соревнование, хотя ее

рюмка была в два раза меньше моей. Мы перепробовали все сорта, а потом я

уже ни на кого не обращала внимания, пила себе рюмка за рюмкой и следила,

как на меня подействует вино, но ни головокружения, ни забытья не было. Я

спокойно продолжала анализировать свои мысли, они были ясны, но вдруг я

почувствовала себя совершенно развязно, все показались такими близкими и

своими, застенчивость совершенно пропала.

Я что-то вскрикивала, предлагала Маргоше пить еще, заставляла его

смеяться, смеясь сама. Мы с ним, наверно, перепились бы, если б не вмеша-

лась мама Иры и не запретила мне больше пить. В общем, я выпила рюмок

десять или одиннадцать, но много ела, поэтому была лишь чуть-чуть навесе-

Page 232: Nina Lugovskaya "I want to live"

232

ле. Было только очень жарко, жарко до слез, лицо горело, и временами при-

ливало к голове, ей было как-то тесно и казалось, что с боков ее равномерно

сдавливали. Возможно, это и называется «ударило в голову», но перед глаза-

ми не кружилось, и я готова была уверять всех, что не пьяна.

Девочки смеялись и говорили, что глаза у меня пьяные, блестящие и бе-

гающие. Я встала из-за стола и пошла к зеркалу, было очень весело и хоте-

лось дурить без конца... Постепенно все начали подниматься из-за стола, кто-

то предложил пойти в сад. Я смеялась и мысленно была уверена, что не пья-

на, если б не легкое отношение ко всему, разговорчивость, на меня не похо-

жая, и совершенное забвение настоящего и будущего.

«Маргоша, давай еще пить». Он ухмылялся, смотрел на меня бессмыс-

ленными глазами и мотал головой. Я схватила его за руку: «Ну, пойдем. Вот

трусишка! Давай пить!» Он проговорил, тараща глаза: «Я трус? Да ведь не

позволяют пить». «Брось, позволят» — я потащила его к столу и взяла его и

свою рюмку, Юра бросился отнимать у нас вино, а мама Иры, сердясь, кате-

горически запретила мне спаивать Маргошу, сказав: «Идите гулять».

Я добродушно на все соглашалась, оставила вино и, хватая за руку Мар-

гошу, все-таки твердила: «А Маргоша, трус, боишься пить?» «Не дают» —

повторял он. На улице было совершенно темно, черные тени покрыли пло-

щадку и наступали на нас. Там вдали слегка виднелись светлые и стройные

тени Ирины и Володи, которые вышли вперед и ходили по дорожке.

Вино возбудило во мне удивительную жажду действия, я ни минуту не

стояла на месте, подходила то к одному, то к другому, чудила и смеялась.

«Маргоша! — говорила я, потом делала мутные глаза, пошатывалась и, вертя

перед его лицом пальцем, бормотала. — Селам-белям, сильвупле». Он, сме-

ялся и, смешно удивляясь, спрашивал: «Что она пристает ко мне?» Все-таки я

притащила его в дом, но вино уже убрали, и мы возвратились в сад.

Ночь была чудесная, теплая и почти безветреная. Сладко пахло влагой,

ночной холодок пробирался по веткам, небо было светлое и синие с низкими

и бурыми облаками. Я стояла на волейбольной площадке и смотрела кругом,

вот близко прошли Ирина с Володей, оживленно говоря о театре, потом

прошли, плотно прижавшись, Маргоша с Раей. Остальные девочки куда-то

ушли, и я осталась одна с Юркой. Что же было делать, как не начать в свою

очередь прогуливаться? Я медленно шла, усмехаясь в темноте, и говорила с

ним так спокойно и свободно, как будто это был не Юрка, совершенно по-

сторонний мне человек, а Ира или Муся.

Теперь мне дико и стыдно вспоминать об этом, ужасно неприятный оса-

док был в душе, некоторое оскорбление за то, что мне достался Юрка и что я,

смеясь над ним, ходила и разговаривала с ним. Иногда я начинала молоть

чушь, потом убегала к девочкам или в дом, но выйдя, неизменно натыкалась

на него. Несчастный был так безобразен, что все убегали от него, и ему при-

ходилось довольствоваться мной.

Мне же тоже некуда было пойти и, заглушая скуку, я продолжала прогу-

ливаться, иногда чуть покачиваясь и касаясь плечом его руки. Обычное мое

«я» было унижено в лице других девочек, оно кипело завистью и оскорблен-

Page 233: Nina Lugovskaya "I want to live"

233

ной гордостью, смеялось над собой за свое глупое положение. Другое, пья-

ное хотело лишь веселиться, забыть все, плюнуть на все. Вот почему необхо-

димо мне вино, ведь без него была бы такая тоска.

Это ужасное воспоминание о Юрке, о том, что я могла говорить ему от-

кровенные вещи, весь день сегодня мучает меня, заставляет страдать и хо-

лодным комом сидит под ложечкой, будто что-то сосет там. Разошлись мы

около часу, а перед этим сидели в столовой, и Володя, разойдясь под дейст-

вием вина или еще чего-то, положив локти на стол и глядя в основном на Ля-

лю и Димку, рассказывал содержание какой-то пьесы, а я, сидя с другого бо-

ка стола, спокойно смотрела на его профиль.

У него правильные черты лица, прямой нос, большой, чуть покатый и

выпуклый лоб, крутой и круглый подбородок, светлые брови и маленькие

глаза с красноватыми белками. Маргоша был очарователен, все время смеял-

ся, добродушно и глуповато, или начинал ужасно чудно таращить глаза, звал

всех танцевать, а потом вдруг впал в пессимизм и рассердился. Иногда он го-

ворил такую милую и пьяную чушь, что все хохотали, было очень весело и,

что интересней всего, никто из ребят не говорил гадости.

<18 июня 1935>

Женское во мне говорит так громко, что заглушает все остальные чувст-

ва, я все время думаю о ребятах: о Зелениных и других. С ними мы последнее

время часто встречались и на днях ездили за город. Маргоша увлекся Лялей и

не отходит от нее ни на шаг. Она очень благосклонно к нему относится и по-

этому у него прекрасное настроение, и он очень добродушен и мил. Он не

может скрыть ни одного из своих чувств, и всегда очень легко сказать по его

лицу, сердится он или доволен.

Общее впечатление от поездки осталось очень приятное, как о дне, про-

веденном совсем по-иному, не в Москве, но иногда было и скучно. В Болше-

ве мы взяли две лодки и поехали кататься. Маленькая речечка, какой-то при-

ток Москвы-реки, очень живописна, небыстра и глубока, с темными заводя-

ми, поросшими кувшинками, вся в порогах и извилинах, обросшая развеси-

стыми ивами.

Мы часто въезжали в их густую тень, я и Ира сели в лодку с Юрой и

Шуней, в другой были Володя, Маргоша, Муся и Ляля. Вначале было весело,

перекидывались словами, смеялись и гребли. Среди травы и тростника вы-

брали стоянку и вылезли на берег, где ребята разделись и пошли купаться.

Муся и Ляля уехали за лилиями, на берегу остались я, Ира и Володя.

Никак не могу понять, почему именно об этом времени остались у меня

приятные воспоминания. Мы лежали под деревьями, закусывали и болтали,

было как-то особенно просто. Потом мы трое уехали кататься и было весело

и спокойно, я чувствовала себя совершенно удовлетворенной от того, что ря-

дом со мной сидел Володя, мы были втроем, и он был весел. Чем объяснить

это чувство? Или он начинает мне нравиться или это просто женское тщесла-

вие говорило.

Page 234: Nina Lugovskaya "I want to live"

234

Через пять часов мы сдали лодки и пошли в лес, и тут мне стало очень

невесело. Маргоша был с Мусей и Лялей, Ира невыносимо капризничала и

ужасно противно дулась, Володя шел или с Шуней, или с девочками. С Юр-

кой я не могла идти, потому что против него у меня стала подниматься

страшная неприязнь, к тому же он все время молчал, и понимая его, я все же

злилась.

Лес был северный, но радостное чувство все же не покидало меня до тех

пор, пока Володя не сказал мне одной препротивной вещи. Мы сели отдох-

нуть и доесть провизию, разговор как-то зашел о драке, и Володя сказал мне:

«Давай со мной драться». «Давай» — ответила я вызывающе. «Ну, нет, с то-

бой я не согласен». «Почему? Что за странные представления о моей силе?»

«Да, еще бы, тебе ведь скоро девятнадцать лет будет».

Как мне больно и обидно стало, я покраснела и уже серьезно, но стара-

ясь быть равнодушной, сказала: «Ну, далеко не девятнадцать». Нарочно или

нечаянно он дотронулся до самого больного места в моей душе, то, что я все-

гда старательно отгоняла, о чем старалась не думать, он грубейшим образом

кинул мне в лицо, как неоспоримое и ужасное обвинение.

Я готова была заплакать от злости и оскорбления и, внутренне дрожа,

быстро встала: «Пойдем, Ирина?» Этот инцидент нарушил мое благодушное

спокойствие, долго я не могла забыть насмешливого и оскорбительного тона,

когда он говорил: «Тебе скоро девятнадцать лет будет». За что они оскорб-

ляют меня на каждом шагу? Неужели я так уж противна и стара, что даже

сожаления не вызываю? До чего я дошла! Сожаления прошу. На некоторое

время этот невысокий широкоплечий мальчик с маленькими пристальными

глазами стал мне противен.

* * *

За что меня девочки так любят? Я не понимаю, но факт, что все они от-

носятся ко мне прекрасно. Сейчас мы в хороших отношениях к Ляле, она

очаровала меня, как и многих других своими глазами, обаятельной простотой

и вечной оживленностью. С ней всегда весело, потому что она без умолку

может говорить, так хорошо, естественно и мило, что голос у нее приятный,

негромкий с чуть невнятным выговором.

Удивительно, как она проста, очаровательна, глаза у нее очень хорошие,

почти совершенно черные с синими белками и черными же длинными ресни-

цами, круто загнутыми вверх. Смотрит она очень прямо широко раскрытыми

глазами и даже немножко снизу, так что ресницы тонкими стрелочками ло-

жатся на веки. Лицо у нее очень милое и смуглое с красивыми и длинными

бровями, несколько надломленными посередине и круто загибающимися

вниз черными стрелками, и крупными, четко очерченными красными губами,

очень мило улыбающимися и образующими при улыбке нежные и продолго-

ватые ямочки на щеках. Я в нее влюблена.

Странно, что я, которая увидала жизнь с совсем иной стороны и которая

должна смотреть на все более трезво, никак не могу заставить себя не обра-

щать внимание на наружность, а судить людей по их внутренним качествам.

Page 235: Nina Lugovskaya "I want to live"

235

Может быть, именно по тому, что я некрасива, я страстно люблю красоту и

поклоняюсь ей. Известно ведь, что мы склонны любить именно то, чего у нас

нет, а некрасивые вызывают во мне неприятное и отталвкивающее чувство.

Что со мной делается, я не знаю, но теперь часто ловлю себя на минутах

полного и тупого бездумья, близкого к идиотизму. У меня страшко испорти-

лась память, нет почти никаких мыслей и осталась от старого только одна

тупая и приглушенная боль и подозительно настороженное и больное само-

любие. Проклятье!! Опять хандрю. Без дел умираю со скуки, но ничего не

хочется делать.

<20 июня 1935>

Фу!… Что это значит? Что за ужасное состояние? Так скучно и так не

хочется ничего делать. Почти все время, чтоб не сказать большего, думаю о

ребятах и главным образом о… не знаю, сейчас в голове все перепуталось. Я

заставляю себя думать не о том, о ком мне хочется, а о ком считаю нужным,

и теперь вовсе ничего не понимаю. Но скука начинает доходить до безумия.

Отчего мне так хочется увидать Зелениных? Ведь не может быть, чтоб

мне нравился Володя, этот насмешливый и злой мальчик? Но почему мне так

досадно, когда я слышу, что он находится с другими девочками. Недавно Ира

была у них (не знаю, хвалить или порицать ее за это). И провела там вечер.

Я ужасно злилась и с удовольствием услыхала сегодня от Муси, что они

над ней смеются. С Мусей и Лялей ребята очень сблизились, часто бывают у

них, а сегодня катались на лодке. Я же все злюсь и на них, и на всех, на-

строение ужасное и временами, кажется, что больше не вытерплю. И выхода

нет. Хочется куда-нибудь уехать, потому что Москва стала кошмаром.

<30 июня 1935>

Жизнь двигается толчками, неожиданными и неравномерными, как буд-

то громадное колесо ветряной мельницы, подует ветер и замелькают в возду-

хе крылья, неудержимо и губительно, неся на каждом какое-то новое собы-

тие, новое впечатление. Или вдруг наступит неожиданное затишье, и крылья

бессильно повиснут в воздухе, и потекут однообразно и уныло скучные дни.

Всю зиму уныло стояло колесо моей жизни, а теперь вдург неожиданно

и резко повернулось. Новая страница жизни захватила меня, новые знакомст-

ва — новые переживания. С тех пор, как состоялась наша первая загородная

поездка, вернее, с тех пор, как ребята увидали Лялю, очаровательную, дерз-

кую и веселую девочку, они стали часто видеться с ней и Мусей. Володя, как

и Маргоша, также увлекся ею и со свойственной ему дерзкой самоуверенно-

стью стал добавиться взаимности. Ляля смеялась и увлекала их, но действо-

вала так просто и так тонко в одно и то же время. Всегда веселая, оживленная

и болтливая, она то подсаживалась к Володе и, стреляя черными глазами,

разговаривала с ним, то, смеясь, подходила к Маргоше, бесцеремонно трепа-

Page 236: Nina Lugovskaya "I want to live"

236

ла его по лицу и утаскивала с собой. Ей нельзя было противиться, да никто и

не противился

23 июня мы решили ехать за город. Я тоже согласилась, подавляя в себе

оскорбленность и злость, ведь смириться с тем, что я никогда и никому не

буду нравиться. С Володей у меня установились странные отношения, вер-

нее, никаких отношений: мы еле-еле здоровались и прощались с ним и во

время встреч не говорили друг другу ни слова.

Я его намеренно чуждалась, потому что слишком много думала о нем,

немного боялась и не понимала, а следовательно, интересовалась. Временами

против него поднималось у меня неприязнь, смешанная с завистью. Я любила

смотреть на него, изучая лицо его и улыбку, как сказала ляля, «ласковую»,

несколько презрительную, иногда и неприятно притягивающую. Было бы

ошибкой сказать, что он мне нравился, но я много обращала на него внима-

ния.

Ирина ехать отказалась наотрез, ей, всегда уверенной в себе и своем ус-

пехе, оскорбительно было это пренебрежение к ней ребят и полное невнима-

ние. Ее просто не замечали, а в душе смеялись и презирали за то, что она

кривлялась, вдруг ни с того, ни с сего обижалась и уходила, и до смешного

открыто бегала за Володей. Один Юра не покидал, всегда уговаривал и часто

говорил со мной о ней.

Мы с ним были в прекрасных отношениях, должно быть потому, что я

нисколько не дорожила его мнением и не боялась, что он будет смеяться на-

до мной, была с ним откровенно, разговорчива и была с ним сама собой. Де-

вочки уверяли, что я нравлюсь ему, этому поверила и я. Он был внимателен

ко мне, часто подходил, а если меня не было, всегда справлялся обо мне и

был, как и во всем остальном, очень неловок.

Меня злили и смешили его ухаживания, но я не была уверена в его чув-

ствах ко мне и поэтому продолжала желать больше. Для меня стало почти

необходимостью, чтоб он был со мною, и я очень обижалась, когда замечала,

что он разговаривает с другими. Да, без сомнения, мне нравилось это.

22 июня вечером ребята пришли к Ире, чтоб попытаться в последний раз

уговорить ее. Помню, было тепло и сыро, ветки и листья тяжелы и полны во-

дой, в саду мокрая трава и одуряюще нежный запах жасмина. Мы наброси-

лись на него и рвали чудесные белые и пахучие цветы, обдавая себя холод-

ными брызгами, и перекидывались словами.

Ира категорически отказалась, она знала, как неискренны и лицемерны

были все уговоры. Маргоша и Володя были очень рады, и мне хотелось уз-

нать, хочется ли Юре, что она поехала. Я поймала его на дорожке и прямо

спросила: «Юра, ты не соврешь мне?» «А разве я врал когда-нибудь?» «Ну,

так скажи, хочешь, что поехала Ирина?»

Он отвел глаза в сторону и, подумав слегка, кивнул головой: «Хочу». Я

усмехнулась и, весело смеясь, подошла к девочкам, а самой так больно и

обидно было, так оскорблено было во мне женское. И чем больше я уверя-

лась, что ему нравится Ирина, тем сильнее было желание добиться своего и

перетянуть его к себе.

Page 237: Nina Lugovskaya "I want to live"

237

На следующий день Ира все же поехала, и я чутко присматривалась к

каждому движению и взгляду Юры. Определенно она не нравилась ему, он

мало говорил с ней и все время проводил со мной, до смешного бегая за

мной. Правда, темой нашего разговора все время была Ирина… Да нет, быть

не может, чтоб он так искусно скрывал свои чувства. Зато как я зла теперь на

него, когда он после тех ухаживаний, после явного расположения вдруг зая-

вил вчера, что ему нравится Ирина. Как я злилась на него!

На прогулке было чудесно, как и в первый раз, мы взяли лодку и по тем-

ной извилистой реке поехали искать стоянку. Опять манил своей сырой те-

нью правый лесистый берег, шумели камыши в заводях, опять палило солнце

в безветреном воздухе и невыразимо приятно поламывали от гребли руки.

Мы причалили к уединенному местечку на берегу, к воде спускались кусты

ракиты, а дальше далеко кругом тянулось болото, и не было никого. С одной

стороны — река, с другой — глубокий и большой, как озеро, темный залив.

Как было там хорошо! Не лезли никакие мысли в голову, не хотелось раз-

мышлять, а только веселиться и смеяться…

Ребята купались, я и Ирина взяли лодку и поехали вглубь залива между

густыми зарослями высокой травы и водяных трав. Тут, казалось, все вымер-

ло. Ветер поднимал брызги и гнал маленькие и заостренные волны, вода ому-

та казалась черной-черной. На ней спокойно и красиво белели лепестками

точно восковые лилии. Мы их много нарвали. В эту поездку я начала уже

проще держать себя с Володей и несколько раз говорила с ним о каких-то

пустяках. В лесу мы дрались шишками. И тогда еще Юра был мой.

Потом, помню, мы встретились как-то у Муси: Юры не было, Маргоша

сидел с Лялей, а Володя забился в угол и мрачно молчал, пока к нему не под-

села Муся, такая милая, ласковая и просто веселая. Я и Ира почувствовали

себя страшно лишними и ушли злые. Помню, мне плакать хотелось от него-

дования и злости, опять я мечтала уехать из Москвы, чтоб забыть о ребятах.

28 июня у Зелениных был вечер, там было очень весело, у меня кружи-

лась голова от вина, я бузила и забывала все свои глупые мысли. Маргоша

очаровательно улыбался, Володя проводил все время с Мусей, я частенько

подходила к ним, говорила с ним и как только начала понимать его и почув-

ствовала себя равной, интерес к нему пропал и заменился обыкновенной

симпатией. Вероятно, в этот вечер Юрий и увлекся Ириной. Он был скучен,

уже не подходил ко мне, как прежде, и злил своим равнодушием, а то еще и

уходил от меня. Ирина была в длинном шелковом платье, стройная, томная и

интересная.

Вчера он пришел к ней, я тоже там была, и все вместе мы пошли к Мусе.

Там у патефона Ира спросила его: «О чем мечтаешь?» «О девочке» — отве-

тил он. Меня это раззадорило и подожгло: «О какой?» Я подсела к нему и за-

глянула в глаза. «О черноглазой» — он иногда умел так меланхолично и рас-

тянуто отвечать. «Кто ж эта черноглазая девочка? Юра, скажи!» «Нет, не

скажу». «Да ну, скажи. У нее очень черные глаза?» «А они, может быть, и не

черные». «Как не черные? Значит, ты солгал? Нет, ведь черные?»

Page 238: Nina Lugovskaya "I want to live"

238

Я смеялась и прямо настаивала, а сама надеялась вдруг он скажет, что

они действительно не черные. «Знаешь, Юра, если я назову имя этой черно-

глазой девочки, ты не станешь отрицать?» «Ну, не знаю, я, может быть, и не

скажу». «Ну, вот. Тебе только надо сказать да или нет» — буркнула я ка-

призно (я научилась здесь всему). «Ну, хорошо, говори». «Ляля?» Он брезг-

ливо оттопырил губу: «Нет». «Ирина?» — спросила Муся. «Ага» — он слегка

отвернулся и как-то смущенно и жалко усмехнулся.

Я ужасно разозлилась, ушла от них, а сегодня, зайдя к Ире, опять встре-

чаю у нее Юру, который сидел на окне ко мне в полуоборот. Я прошла на

крыльцо и долго стояла, кусая губы и не зная, что мне делать. Потом решила

уйти домой, но он заметил меня и окликнул. Я ушла очень скоро, но успела

заметить, что мое дело проиграно.

Он отнял у Иры платок и не хотел отдавать его. Когда я села на скамей-

ку, он не подсел ко мне, как раньше делал, а уселся на землю рядом с Ирой.

Как я ненавидела его и что бы я ни дала, чтобы видеть его «моим». Странное

существо женщина. На что он мне? Он мне не только не нравится, а просто

неприятен, и все же я хочу, чтоб я ему нравилась. Как была оскорблена моя

женская гордость, когда я поняла свою ошибку.

Ну, довольно, теперь с ним покончено. Завтра Зеленины уезжают, и я

страшно рада. Довольно! Теперь вырваться из Москвы и все в порядке. 2 ию-

ля я, может быть, уеду к С.А.103. Вчера Юра сказал, что я больше похожа на

мальчика, чем на девочку, и я немного обрадовалась, но больше огорчилась.

Это звучало точно так же, как если б он сказал: «Ты никому не можешь по-

нравиться».

<2 июля 1935> Кашира

Три часа унесли меня за тридевять земель от Москвы в небольшой жи-

вой поселок будущего города. Здесь чисто, просторно и как-то даже поэтич-

но. Белые новые домики и светлые вымощенные тротуары, а кругом лес, вы-

сокие тонкие березки. Лес очень большой, безлюдный и жутко заброшенный.

Сухая земля усыпана хворостом и листвой, всюду цепкие кусты и деревья,

частые, низкорослые — дуб и клен.

Мне как-то невесело и странно. Меня всегда удивляет и пугает эта быст-

рота передвижения поездов, переносящих в короткий срок на такие большие

расстояния. Я мало думаю о настоящем и будущем, а все вспоминается Мо-

сква, ребята, наши встречи, поездки. Такое теплое и нежное чувство у меня к

ним и к девочкам, и немного грустно, будто мы не увидимся теперь никогда.

Почему они так милы мне стали, так хочется их видеть и временами что-то

вроде сожаления появляется, что я уехала сегодня и не увижу их?

Они все должны сегодня прийти к Ляле. Я сейчас не вспоминаю ни о

ком в отдельности и хочется видеть их всех и даже Юру, на которого зла

ужасно и который не дает мне покоя. Я не понимаю, как это вдруг вспыхнул

103

Сергей Александрович Келлер.

Page 239: Nina Lugovskaya "I want to live"

239

он к Ирине. Если б он увидал ее только теперь, а то видеть каждый день,

быть вполне равнодушным, ухаживать за другой (хам!) и… вот нате вам!

Но сомнений в том, что она ему нравится, нет, он ходит к ней каждый

день и смотрит жадными глазами. Да нет, я не буду женщиной, если оши-

бусь. Мы не ошибаемся никогда в таких случаях, и все-таки хочется надеять-

ся, что я ему нравлюсь. Я еще временами начинаю сомневаться в том, кто

ему нравится и так хочется окончательно проверить. Сегодня мне бы пред-

ставился случай, я бы поговорила с ним… Ну, да что толковать, это невоз-

можно.

На вечере у Зелениных 28 июня наткнулась на фотокарточку братьев,

когда они были маленькими. Такие милые и хорошенькие! Помню наивное и

славное личико Юры с нежными чертами и необыкновенное хорошенькое

личико Володи со слегка опущенными глазами, большим и крепким лбом и

капризно оттопыренными губами с упрямым подбородком.

Со станции мы ехали в самодельном автобусе, скроенном из грузовика,

тут началось мое первое знакомство с сослуживцами С.А. Их было четверо:

один старый, грязно одетый русский, другие — чистые и холеные евреи. Я

обратила внимание на двух: одного постарше, полнеющего уже с несколько

насмешливой улыбкой и такими же голубыми глазами, и совсем молодого с

умным и открытым лицом и очень темными карими глазами. Когда мы уже

шли к дому и те отстали, я слышала нескромно громкий разговор. «Это все та

же?» — спрашивал молодой. «Нет, другая». «Эта как будто посерьезней».

Потом смех и что-то еще, что отнесло ветром.

Сейчас испытывала очень глупое состояние лишнего и чужого человека,

да еще и смешного. Мы пошли с С.А. обедать в столовую, маленькую ком-

натку с тремя небольшими столами на четыре человека каждый. С.А. со все-

ми знаком, здоровался, разговаривал, а я сидела в углу, не зная, куда девать

руки и куда смотреть.

За наш стол сел молодой мужчина, до сих пор я не знаю, кто он, но вид-

но, что выдающийся инженер. Мне понравился его низкий, очень приятный

густой баритон. Держался он очень свободно, самоуверенно и спокойно, го-

ворил медленно и часто с насмешкой. Волосы у него очень светлые с сереб-

ристым оттенком, но выхоленые, вьющиеся, напоминающие Левкины. Хо-

лодное белое лицо несколько мясистое с яркоголубыми глазами и чуть при-

пухшими чувственнымси и женственными гуьами, яркими и свежими.

<3 июля 1935> Кашира

Настроение немного грустное, но приятное, и все наполнено воспомина-

ниями. Смешно признаться, но я привязалась к нашей московской компании,

первой и, должно быть, последней в моей жизни. Впервые в этом году я име-

ла среди мальчиков таких близких хороших товарищей, и они долго не забу-

дутся. Мне кажется иногда, что это первое яркое и живое впечатление моей

жизни. Сейчас все мысли наполнены ими, и каждый шаг вызывает тучу вос-

поминаний. Я здесь одна и заполняю свое одиночество старыми образами.

Page 240: Nina Lugovskaya "I want to live"

240

Вчера вечером моросил дождь, было необыкновенно тихо и тепло. Лес,

весь мокрый и пахучий, ярко зеленел кругом. Мы с С.А. рвали цветы, и у

меня что-то приятно ныло в груди. И так хотелось, чтоб на его месте был кто-

нибудь молодой, интересный и волнующий.

Вспоминалась поросшая травой и кустами, неровная болшевская дорога,

темные колокольчики и белые ромашки. Мы рвали их, Володя З., широко

шагая, неожиданно бросался и перебивал цветок из-под носа, а потом, сме-

ясь, отдавал. Вспоминала, как я и Юра З. лазили через кусты, и он был весь

белый от каких-то липких мелких цветов.

Сегодня пошла за ягодами. В лесу никого, он дик и местами так густ,

что почти невозможно пройти. Мне было весело, потому что я была не одна,

а с маленьким фокстерьером. Чей он? Не знаю. Он очень мил, весел и общи-

телен. Мы лазили через кусты, а потом лежали в траве и рвали ягоды.

Я очень скоро потеряла всякое представление о том, где нахожусь, и

бродила, как придется: то выходя на узкие тенистые дорожки и широкие

прямые просеки, заваленные хворостом, то углубляясь в темную и сырую

чащу, где было тихо, а наверху шумел ветер. Свет падал бледными и невер-

ными бликами, и приятна была эта дикость и одиночество.

Вчера поздно вечером я пошла погулять по поселку. Слабо и нежно тем-

нело. На пустоши играли в волейбол, и я робко подошла и смотрела, а потом

пошла к гигантским шагам. Несколько девушек взвивались высоко в воздух и

звонко хохотали.

Мне хочется надеяться, что Зеленины по какой-нибудь странно случай-

ности не уедут до 6-го.

Скучно. С.А. обещал свести на Оку, но пропал куда-то, возможно, у него

собрание, хотя он и обещал прийти рано. Я не купила молока, и теперь нам с

ним нечего есть, поэтому я несколько неспокойно чувствую. Болят ноги, и

гулять не хочется. Скучно. Лес то необыкновенно мил, то вдруг начинает пу-

гать своим безлюдьем. Ходишь целый день по этой «лесной пустыни» и не

встречаешь ни одной живой души.

<3 августа 1935> Москва

Готовлюсь в рабфак и поэтому занимаюсь целый день. Живу одна, мама

и девочки на даче, в Москве лишь я с бабушкой. Странно, как твердо и непо-

колебимо мое решение насчет рабфака. Мне иногда самой чудно, как я без

сомнений, без вопросов подошла к своей несколько взбалмошной идее. Так,

как будто мне больше идти некуда, хотя открыт путь — в школу, путь легкий

и веселый. Но я давно отреклась от него.

Моему самолюбию льстит такая решимость и твердость. Заниматься

сейчас очень трудно, вокруг очень много искушений, и они так сильны! Да-

ча! Поэзия природы, леса и поля. А тут четыре стены кругом, душная Москва

и сухие учебники. Странно все мне теперь в себе: мое спокойствие, с кото-

рым я занимаюсь, моя твердость и весь мой внутренний мир. Он перестраи-

Page 241: Nina Lugovskaya "I want to live"

241

вается. И хотя я еще не понимаю, что созидается во мне, но знаю — это что-

то новое и поэтому интересное.

Сейчас во мне восстановилось некоторое равновесие, нет болезненных

припадков хандры, нет тоски и отчаяния. Я теперь уже не покончу жизнь са-

моубийством, и не потому, что она стала легче. Нет, она все такая же и даже

мои взгляды те же, но все это как-то поверхностней стало меня касаться, как

будто та часть души, которая болела вечно, уже отпала. Я успокаиваюсь, но

вместе с тем и черствею, Должно быть, так всегда. Впечатлительные натуры

больные.

Теперь природа уже не вызывает во мне такого чувства, что раньше. И

если иногда утром и высунешься в окно, с наслаждением дыша свежестью

утра и смотря на слабо голубеющее ясное небо, но душа уже не рвется, как

прежде, навстречу этому небу, не стремится слиться с кружевным узором об-

лаков и улететь вместе с ветром в прозрачную синюю даль.

Мне немного жаль, что я не могу, как раньше, жить каждым клочком

травы, каждым порывом ветра. Это или совсем прошло, или только задержа-

но усилием воли. Она, должно быть, держит меня крепко и не дает распус-

кать себя. А потом, что будет, не знаю. Нет, я всегда буду любить природу. А

сейчас я занимаюсь! Занимаюсь много, без похвалы. И хоть страшно некогда,

остается место и время на странные волнующие движения в душе, похожие

на предчувствие, ожидание или просто желание чего-то.

Вечерами, засыпая, я отдаюсь взбалмошным мечтам о странных и глу-

пых вещах, но мечтаю, не веря, а так, рисую перед собой чью-то чужую

жизнь, невозможную для меня. А о рабфаке не думаю почти совсем. Не по-

тому, что неинтересно, а просто совершенно не представляю, как там и что.

Экзамены так невероятно новы, что даже не знаю, пугаться ли.

Я начинаю освобождаться от своей застенчивости, становлюсь естест-

венней. Иногда вдруг нападет такая беспричинная радость, как будто я лучше

всех на свете, красивей и милей. И знаешь, что нет, а все-таки с таким насла-

ждением закинешь голову и, смотря на всех весело и почти заносчиво, идешь

и улыбаешься всем. И такую силу при этом чувствуешь в теле и в сердце, так

все живет там, так хочется борьбы и жизни.

<25 августа 1935>

Прошло лето, как проходит все на свете, и опять потянется холодная и

суровая, как сама зима, зимняя жизнь. Но какая это будет жизнь? Я не в шко-

ле и, кажется, не в рабфаке. Так где же я? Позавчера сдала последний экза-

мен, и стало скучно от однообразия свободного времени, потому что не стало

цели. А только несколько дней назад жила тысячей различных чувств и

ощущений. Новая обстановка, новые люди… И радостно было, идя в новую

жизнь, и чуть-чуть, как какое-то сожаление, жила в душе грусть по школе.

Page 242: Nina Lugovskaya "I want to live"

242

МПИ 104 убогий и скверный институтишко. Узкие крутые лестницы, низ-

кие коридоры и неприглядно бедные и неуютные аудитории. На письменных,

кроме трех девушек, сидящих рядом со мной, я не сталкивалась с окружаю-

щими и еще представляла их лучше, чем на самом деле. А 23-го был устный

опрос. Коридоры набились сдающими, и в их говоре, в их смехе все было так

пошло, так резало слух, так казалось глупо. Ребята (как и все фабричные и

даже не фабричные на свете) двусмысленно посмеивались, двусмысленно

переговаривались, и девушки жались от них к другой стене.

В первые минуту я почувствовала себя страшно одинокой и стало охва-

тывать чувство застенчивости и неловкости. На меня никто не обращал вни-

мания, все это начинало бесить. Но в это время вошла знакомая девушка, мо-

лоденькая, но уже получившая особый отпечаток если не распущенности, то

слишком вольной развязности с неприятными, очень маленькими и как-то

порочно прищуренными глазами. При взгляде на нее думалось: «Вот совет-

ская девушка».

Таких узнаешь повсюду, у них всегда яркий берет-блин; круто завитой и

взбитый на бок кок волос, часто крашенных, выпущенный из-за открытого,

маленького и белого, как фарфорового уха; по последней моде платье, всегда

очень неизящно и бесвкусно сшитое, но всегда кричащее; лицо, так много

позволяющее мужчинам, несколько, пожалуй, наглое и никогда не смущаю-

щееся.

Итак, моя маленькая знакомая была не особенно приятная, но ведь в ка-

ждом человеке есть хорошие черты, у нее они тоже были. Она была весела,

разговорчива, и с ней я не чувствовала себя стесненной. Вообще, в такой об-

становке люди ближе и лучше, так как дурное родится от безделья. Русский я

сдала быстро и побежала вниз в другую аудиторию, где сдавали математику.

<26 августа 1935>

Глупо. Ужасно глупо! Я иду в школу. А кто это полмесяца назад гово-

рил о своем твердом решении? Кто думал, что со школой все кончено? Но

разве я виновата? МПИ переводят в Лефортово, а ездить туда было бы безу-

мием. Итак, я опять в школе. Однако меня могут и не принять туда еще. Ди-

ректор мне почти отказал. Он как-то замялся, говорил о том, что больше нет

мест и что лучше бы мне идти в 42-ю школу. Завтра пойду к Ю.И., потом

опять в школу, а потом, если примут, радовать своих.

Недавно приехали братья Зеленины, я увидала их впервые у Иры. Юра

все тот же, молчаливый, чудной, но вовсе не противный.; Володя чуть под-

росший, страшно оживленный, о чем-то не остроумнго болтающий, с оттен-

ком изысканной и утонченной полости. Мне почему-то очень хочется сейчас

видеть Юру и… перебить его у Ирины, потому что мне показалось, что сей-

час он относится ко мне не хуже, чем к ней.

104

Московский полиграфический институт.

Page 243: Nina Lugovskaya "I want to live"

243

Многие, узнав о моем возвращении в школу, подумают, что я не выдер-

жала, сдалась. Нет, я никогда не сдаюсь, а только отступаю. Я сейчас себя

чувствую среди всех своих знакомых такой неразвитой и такой дурой и му-

чаюсь этим беспрестанно. Что за странное заблуждение у всех о моих спо-

собностях? Все думают, ято очень умна и этим делают мне еще больнее.

Клянусь всем дорогим в моей жизни, всеми теми муками, которые при-

шлось испытать мне, что никогда не допущу своего ребенка (если он будет)

до тех условий, в которые очутилась сама. Самое ужасное для детей это по-

пасть в ненормальную обстановку, и тот ребенок будет хорош, который стро-

го, нормально и спокойно воспитывался.

<30 августа 1935>

Вот новости! Мама сегодня сказала, что просматривала мой дневник, так

как боялась найти там что-нибудь контрреволюционное. Было бы очень ми-

ло, если б она наткнулась на записи о братьях Зелениных и других. Вообще,

это мне не очень нравится, хотя я не рассердилась. Я знаю, что она делала это

только в моих интересах.

Из рабфака я ушла. Я вдруг решила, что там слишком мало дадут мне

общего образования, а выйти недоучкой — значит противоречить себе и сво-

им целям. Я решила идти в школу, но с условием, что в январе перейду в

рабфак при МГУ. Я теперь хотела идти туда. И это, главным образом, и было

причиной того, что я полностью порвала с Полиграфическим. Временами я

ругаю себя за это, но исправить ничего нельзя. Теперь надо думать о другом.

В 35-ю школу меня не приняли. Это можно сказать определенно, хотя

директор (проныра противная) кормит меня надеждами. Да я не верю и те-

перь определюсь завтра же в 45-ю новую школу рядом с нами. Чем она

должна быть хуже остальных? Ведь была же и 35-я новая, и я училась в ней,

была новой 2-я школа на Усачевке, а теперь стала образцовой.

Итак, я в в 45-й, не так дурно и скорей надо определиться, чтоб не иску-

шать себя при виде Муси, Ирины и прочих. Моя новая школа большая и,

значит, там будет много народу и столько нового. А в январе я все-таки уйду.

Как-то на днях я зашла в 35-ю, там была Ю.И., которая стала агитировать

меня на курсы по подготовке в педагогический институт. Ах, педагоги! Ни-

как не удержатся от агитки. Педагогов сейчас нет, и она решала воспользо-

ваться моим безвыходным положением. Ну, нет, дудки! Я не хочу закабалять

себя в учителишки, с этой знаменитой профессией привел бог недавно по-

знакомиться.

У мамы происходят испытания в организующуюся в этом году семилет-

ку. Она, бедная, без помощников никак не может справиться и взяла в по-

мощь меня и Ирину. Было немножко смешно и странно указывать и объяс-

нять совершенно взрослым людям и старикам. Но потом привыкли и пре-

красно стали чувствовать себя. Эти чужие и враждебные рабочие такими по-

корными и робкими детьми становились, очутившись в школе. У многих, в

Page 244: Nina Lugovskaya "I want to live"

244

особенности у стариков и женщин, дрожали руки. Они краснели, запинались

и как-то дружелюбно и ласково обращались к нам.

<31 августа 1935>

Я довольна отчасти, что пришлось столько беспокоиться этим летом.

Как-то выросла, перестала бояться и привыкла к неприятностям, только час-

то стала появляться тройная складка на лбу и выражение какого-то сосредо-

точенного неразрешимого вопроса. Я осталась без места и жалею, что взяла

документы из Полиграфического рабфака. Ну, да лишь бы устроиться, а там

сожаление пройдет! Обходила все школы: мест нигде нет.

Была в 35-й. Ю.И. сделала последнюю попытку уговорить директора.

Он, маленький и противный, слегка усмехаясь, сдержанно и коротко уверял

ее, что теперь ничего нельзя сделать, а она, эта милая дорогая Ю.И. с такой

ласковой просьбой говорила ему обо мне, что нельзя же оставить меня за

бортом, такую способную ученицу, что можно выбросить Линде, который не

держал испытаний. Ее просящая улыбка и подвижная фигура, все так умоля-

ло, а он холодно обрезал ее доводы. И мне было гадко и стыдно, что из-за

меня она просит и из-за меня ей отказывают. Какие нежные у нее губы и со-

всем молодая гладкая кожа около них и на вырезных ноздрях!

Из школы я ушла с неприятным чувством и завернула в 6-ю, где сейчас

учится Володя З. и где когда-то училась я. Теперь выбирать не приходится:

хочу или не хочу учится с Володей и во второй смене, — лишь бы приняли.

Но завуч бла на собрании и поговорить было не с кем, так и ушла ни с чем.

В этом году появилась серьезная жизни и поэтому все глупые мысли о

мальчиках, о своей наружности, о наших отношениях невольно отошли назад

и раздвоение стало меньше, как-то мало теперь думаю о настоящей жизнен-

ной дороге. Я все эти годы бьюсь в заколдованном круге между серьезной

жизнью, учебой, наукой и женскими мечтами, желаниями, мальчиками.

И то, и другое сильно во мне и одинаково, поэтому решить непосредст-

венно чувством нельзя, а надо, чтобы вмешалась голова и определила более

важное и нужное мне. Она долго колебалась, но теперь я знаю, что надо бро-

сить легкомыслие и всецело уйти в науку. Но как облегчить этот уход? Как

сделать его легким и спокойным? Ведь эта жизнь глубоко в меня вросла и

слишком волнует, чтоб так просто от нее можно было отделаться.

Надо ею присытиться и удовлетвориться, чтоб потом забыть, а я полна

неудовлетворенного раздражения, колющего мое самолюбие. Бросить «эту»

жизнь, значит, сдаться, сказать себе: «Я не смогла быть интересной, не смог-

ла увлечь ни одного мальчика, не смогла добиться своего». Но я не хочу сда-

ваться! Ведь стоит мне, что я кому-нибудь нравлюсь, чтоб успокоиться и по-

терять всякий интерес к фокстротам, мальчикам и бессмысленным разгово-

рам.

Я опять пыталась вернуть Юру, победила в себе отвращение к нему и

внимательно взглядывалась, стараясь найти хоть что-нибудь в этом лице-

маске, но оно было всегда одинаково, ни малейшего чувства или желания не

Page 245: Nina Lugovskaya "I want to live"

245

видно было на нем. Он и улыбается как-то внешне, формой губ, но ни глаза,

ни лицо не менялись. Я часто изучала его глаза, ища какого-нибудь выраже-

ния в их черноте, и мне нравится цвет его глаз густой и темно-корич-невый.

Все эти дни я чутко наблюдала каждое его движение и все надеялась, а вчера

решила, что нет, я не буду унижать себя до беганья за ним.

Теперь прошло время крепких и долгих рукопожатий, пристальных

взглядов и откровенных фраз. Интересно, чего только нельзя сделать, играя

на самолюбии, а Юра невольно и искусно натянул туго все струны, и вчера я

почувствовала желание все сказать ему и узнать определенный ответ. Володя

поразительно нов, и теперь во всей сильной красоте своей виден его ум и

прямо-таки феноменальная память. Он на каждом шагу сыпет цитатами, вы-

держками и всегда так к месту и очень мило. Немножко бы меньше пошло-

сти, и он был бы хорош.

Странную вещь сказала мне недавно Муся. Будто Юра З. хочет позна-

комиться со мной и, кажется. Заинтересован, если она не преувеличила. Я

смеялась в ответ и категорически отказывалась, а впрочем была довольна.

Юра З. один из наиболее интересных мальчиков десятого класса, умный и

милый, друг Николая В. и Вадима М., он из их компании, и я его считаю

наиболее порядочным и серьезным.

<3 сентября 1935>

Что делается со мной? Так ужасно и так противно. Ощущение такое,

будто должно случится что-то страшное скоро, неизвестное и неизменное.

Двигаюсь и занимаюсь с постоянным замиранием и уважением в душе. Как-

то там неспокойно и гадко. Я учусь во 2-й школе на Усачевке. Почему же я

недовольна. 8-й класс хорош по составу. Все способные и очень развитые, а я

чувствую себя такой ограниченной и неумной, и страшно учиться среди них,

и хочется, стыдно сказать, назад в 35-ю школу.

Вчера Ирина сказала, что директор соблаговолил принять меня назад в

школу. И теперь у меня начался ужасный разлад. Куда идти? Я не помню еще

подобного мучительного ощущения и этих ужасных сомнений. Если б перей-

ти было невозможно, я бы успокоилась, а то мама сказала: «Как хочешь. Мо-

жет быть, перейдешь?». Я теперь вдруг почувствовала, что потеряла всю

свою самостоятельность, твердость и такой беспомощной маленькой девоч-

кой стала.

Все эти дни скучаю и по Мусе, и по Ирине, и по всем. Новые сотовари-

щи чужие, непонятные. В школе держу себя как-то настороженно и неспо-

койно, как во враждебном лагере, и все эти сомнения, эти вопросы! Как глу-

боко врезалась в меня старая жизнь и как оказывается я люблю ее.

Все мои кричащие слова о науке, о серьезной жизни оказались пустыми,

я та же пустенькая и глупая девушка, с отвращением думающая о занятиях и

в то же время ищущая каких-то идеалов в жизни, мечтающая и тщеславная.

Мне часто хочется сказать про себя, что я Обломов.

Page 246: Nina Lugovskaya "I want to live"

246

Стыдно за слабость, и все же я не могу спокойно обречь себя на жизнь

среди этих чужих людей. Боже мой! Что же делать? Я запуталась в жизни,

только она началась. Но с какой стати быть там, где не нравится, в этом и за-

ключается умение жить, чтобы выбирать лучшее. Да горе-то в том, что я не

знаю, где мое лучшее, не знаю, куда мне идти! Ничего я не знаю. Странно,

что такие настроения женщины выливают обычно в слезы, а я не могу пла-

кать, не могу страдать по-женски, только что-то все бурлит под ложечкой.

* * *

Я поняла теперь, что я со всем своим страстным желанием познания, с

упорной работой (нельзя ведь отрицать, что я много сделала для своего раз-

вития) оказалась теперь самой посредственностью и неразвитой, чтоб не ска-

зать большего. Кто бы знал, как это мучает меня и как мне всегда хочется

быть умнейшей и первой, но я чувствую, что поздно спохватилась теперь за

ум и что читать бесполезно, потому прочитанное проваливается, как в яму, я

не помню ничего.

Таких людей называют обычно неспособными, но мне до сих пор еще

больно согласиться с этим, так раньше я не могла свыкнуться со своим урод-

ством. А ведь я всю жизнь думала лишь о том, чтобы много знать и быть ум-

ной. Есть люди, которые не задумываются над этим и не стремятся, а потом

блещут умом. В жизни моей все устроено так, чтобы противиться моим же-

ланиям и стремлениям.

<6 сентября 1935>

Сегодня первый выходной день этого учебного года. Я в хорошем на-

строении и спокойна, потому что учусь в своей старой школе. Кончились со-

мнения и муки, и я пристала после бурного метания «без руля и без ветрил» к

тихой пристани. Удивительно, как стало все хорошо, как свободно я держала

себя вчера, кончилось то неприятное напряженное состояние, которое я ис-

пытывала во 2-й школе. Теперь остается самое страшное — взять из 2-й шко-

лы документы. А вдруг не дадут? Это еще ничего, если только не заявят в 35.

Странно, что эти сумасбродные проделки сходили мне пока с рук. Папа

очень недоволен, ругает меня трусихой, но мне все равно. Мне кажется, что

прошлогодний ужас перед школой у меня не возобновится и что я благопо-

лучно проучусь этот год. Я, конечно, начинаю приобретать способность спо-

койно верить в свою ограниченность и бездарность, но отказаться от желания

учиться не могу — это значило бы потерять последнюю цель. Очень возмож-

но, путем упорных трудов мне удастся выбиться из толпы, но больше, чем

ученой клячей, я не стану, нет у меня этой жилки, что называют талантом.

Page 247: Nina Lugovskaya "I want to live"

247

<12 сентября 1935>

Ой, как бегут дни! Прошло полмесяца, занимаюсь неохотно, но все еще

тешу себя надеждой увлечься наукой. Свыклась с мыслью, что я Обломов?

Нет, разумеется, не свыклась, я никогда окончательно не привыкну к ней, но

теперь ясно знаю, что это правда. В общем, все погано, мысли поганые, ни-

как не могу добиться того, чего хочу, и хоть есть простой выход, это бросить

добиваться, но это, кажется, не в моей натуре. Настроение однако неважное:

никак не найду настоящего в жизни, что должно делать, как и зачем.

Юра З. уж давно выбросил из головы свою сумасбродную идею на счет

знакомства мной, и Муся уже не встречала меня лукаво блестящими глазами

и не говорила: «А мне, Нина, сколько тебе рассказать надо!» О Юре я не за-

говаривала, потому что знала, что он отступил. Отступил! Значит, опять

щелчок, опять ошибка?

Удивительное дело: стоит какому-нибудь мальчику, которому я нрави-

лась, поговорить со мной, как он моментально начинает понимать свою

ошибку. Скажут, что это мелкое женское самолюбие. А кого не уколет это

вечное обхождение меня? Нет, не в этом дело. Но какого черта он вдруг вос-

пылал желанием познакомиться со мной? Не рассмотрел что ли впопыхах,

что я страшна и что неладно скроена, а потом разобрал да попятился? Больше

того, на днях я узнала, что ему нравится Лиза К. Переманили такие хоро-

шенькие глазки! И как после этого не злиться, когда знаешь, что тебя проме-

няли на какую-то Лизу К.?

Позавчера, кажется, у Муси были я и Ирина, пришли туда и ребята из

десятого класса: Николай и Юрий. Это, кажется, первый выезд мой в свет.

Ну, так вот. Пришли ребята: Колька, высокий, с выразительными красивыми

глазами в рамке темных ресниц и с резко очерченным лицом, немного грубо-

ватым и неумным; и Юра, славный и интеллигентный мальчик с интересным

лицом и прекрасными серыми и добрыми глазами. Он, правда, меня немного

раздражал своей женственной мягкостью.

Было интересно наблюдать их, о которых столько знала раньше, и каж-

дый из которых был загадочно нов. Муся с Юрой премило танцевали и бол-

тали все время. Коля пригласил Ирину танцевать, а я сидела одна, но почему-

то в этот раз не было той острой боли оскорбленного самолюбия, чувства

лишней и смешной.

Вчера к Ирине пришли Муся, Коля В., Юра и Дима М. Последнего я еще

не знала, но все время спокойно чувствовала себя и лишь тогда, когда они

вошли в коридор, у меня сильно забилось сердце. Я внимательно посмотрела

на этого странного человека маленького роста, которого все боялись, а де-

вочки сходили по нему с ума.

С первого момента он поставил меня в неловкое положение и восстано-

вил против себя, как-то странно задержавшись и не поздоровавшись со мной,

так что мне первой пришлось сделать движение рукой. Это меня взбесило, и

Page 248: Nina Lugovskaya "I want to live"

248

я готова была не любить эту маленькую и плотную фигуру в черном костю-

ме.

Димка внес в наши отношения и наш разговор какое-то напряжение и

стесненность. Он начал с того, что едко и скорее не словами, а тоном и улыб-

кой, сострил на счет Ирины и на счет других, хитрыми и жгучими точками

глаз посматривал, смеясь, на мусю. Его присутствие заставило меня оконча-

тельно забраться в скорлупу. Странно, даже товарищи побаивались и стесня-

лись его и долго не хотели идти танцевать.

Он как-то снисходительно и небрежно обращался со всеми и лишь ис-

ключительной симпатией и лаской дарил Мусю. А она тоже изменилась в его

присутствии, стала более взрослой, более кокетливой девушкой, была блед-

на, и эффектно блестели ее черные с мохнатыми ресницами глаза.

Димка ей, должно быть, нравится, но у него тогда было скверное на-

строение, как я потом узнала, но еще до этого догадывалась по особой резко-

сти движений и язвительной злой улыбке. У него очень тонкие извилистые

губы и очень хищное и недоброе выражение глаз. Он так засмеялся, когда

Коля начал танцевать с Мусей, что тот сразу же ее бросил и сел на диван,

смущенный и красный, как маленький мальчик.

Мне жалко было его. Диме не сиделось, он переходил с места на место,

то начал показывать фокус, потом передал карты Ирине. Она, противно ко-

кетничая, начала что-то раскладывать, а он не дождался конца и резко вско-

чил. Потом подсел ко мне, начал играть в «очко», но и тут еле высидел кон и,

бросив карты, ушел. А я все больше злилась на него и чувствовала себя глупо

пригвожденной к месту без дела и разговоров. Так было противно от этого

бездействия и молчания, от мысли, что над тобой могут смеяться, что хоте-

лось уйти домой.

Димка вскоре ушел с Мусей в другую комнату и весь вечер проговорил с

ней, а мы, немного поскучав, принялись за карты и развеселились. Интерес-

но, нравится ли Муся Юре? Это очень возможно, а я бы не хотела. Да, о

Димке я слышала столько дурного, что представляла его себе злодеем и не-

много удивилась, что он может дружески и по-человечески беседовать с Му-

сей. Вообще, теперь Муся для меня не просто хорошенькая девочка, а опыт-

ная девушка, уплывшая далеко от меня в области познания любви и флирта.

<23 сентября 1935>

Сейчас красят мою комнату и как-то залили дневник. Ужасно досадно —

он такой замазюканный и неразбочивый стал, что пришлось кое-что обво-

дить. Ну, ладно.

Дни бегут, словно тучи пред грозой, с такой невероятной силой, что я не

успеваю никак прийти в себя и поэтому, возможно, не хандрю. Мои мысли,

мои стремления сосредоточены на одном: учиться, учиться и учиться. Стать

умной. И это так трудно (чтоб не сказать больше). Я научилась спокойно от-

носиться к своим недостаткам, значит, научилась не покоряться, потому что

злиться и беситься значит признавать невозможность борьбы. А я борюсь

Page 249: Nina Lugovskaya "I want to live"

249

каждый день, каждую минуту. Я думаю только об одном и странно, как

мысль может так концентрироваться. Не было ни одного шага, ни одного же-

лания, не разбудившего эту мысль.

«Я знал одной лишь думы власть,

Одну, но пламенную страсть.

Она, как червь во мне жила,

Изгрызла душу и сожгла».

Она стала моим кошмаром. Стать умной! Когда я слушаю объяснения на

уроках, сквозь внимательно настороженный для восприятия мозг, не пере-

ставая, сквозит и сверлит одно и тоже: «Надо знать это отлично, надо пройти

это углубленно». Дома я ложусь и просыпаюсь с одним: «Сегодня прочту

Покровского, начну заниматься по-немецки». Плохо то, что все это мысли.

Моя ли вина в том? Не знаю. Мне не хватает времени.

Ведь не могу же я сократить свой сон до шести часов, это значило бы

стать больной. Боже мой! Куда же девался мой ум, моя память. Ведь недаром

же считали меня способной! Да, все это было, но теперь ушло. Колесо фор-

туны повернулось, нет, даже хуже, колесо фортуны скатилось вниз. Оно под-

нимется наверх, но память не вернется, этого не бывает, и кто бы знал, как

мне ужасно это осознание.

Я временами начинаю осуждать маму за то, что она не обратила внима-

ния на мое болезненное состояние в прошлых годах и не попыталась спасти

меня. Я победила свою тоску, но с каким ущербом! Говорят, после острой

истерии бывает частенько ослабление памяти, очень возможно, что я была

больна именно этим, но… теперь не вернешь! Надо добиваться другим, план

у меня готов, он почти старый, так хорошо мне знакомый. Главное — это

максимальное использование времени и разумная интенсивная работа.

За эти школьные три года я должна развиться, должна добиться того,

чтобы по окончании десятилетки сказать себе с удовлетворением: «Да, вот

теперь ты можешь считаться умной и развитой». Ужасно! И никак не изме-

нишь! Больно, что никто не верит в то, что так болезненно я чувствую сама, я

уверена, многие думаю, что я напрашиваюсь на комплимент. И как всегда я

надеюсь, что все изменится, что память придет, что я ничего-ничего не буду

забывать.

Я все время думаю о том, как устроить свою жизнь, чтобы приятное со-

четалось в ней с необходимым и чтоб не возвращались прошлогодние на-

строения. Я решила заниматься с Мучей вдвоем (и с Ириной), правда, это

займет немного больше времени, но зато гораздо лучше я чувствую себя по-

том: мне необходимо научиться говорить, а одной это нельзя сделать, так что

здесь есть прямая выгода. Все остальное время буду тратить на серьезную

учебу в расширенном объеме. Печально, что я никак не расстанусь с против-

ным словом «буду», вот уж месяц почти я все собираюсь… Обломов…

Как видно, я научилась философствовать, а «философствовать — это

значит учиться умирать», сказал кто-то. Я понимаю это несколько иначе, фи-

лософствовать — это значит учиться жить. Мне некогда теперь думать о ре-

бятах, о наружности, об успехах, это будет тогда, когда придет ум. В школе я

Page 250: Nina Lugovskaya "I want to live"

250

и на переменах пыталась читать, но боюсь переутомиться, а то получится об-

ратное действие.

Мне сейчас никто не нравится, никто даже особенно не интересует, и

женщина во мне сидит спокойно. Она, конечно, проявляет себя, но не мучает

и не мешает ученью. Часто на уроках я чуть оборачиваюсь и смотрю в другой

конец класса на нак называемую «Камчатку». Там сидит Левка и Зырик, и

очень возможно, что я ошибаюсь, но может и нет: Зырик что-то частенько на

меня поглядывает. И до того мне смешно становится, когда я встречаюсь

вдруг с его большими карими глазами, широко раскрытыми.

Я усмехнусь и отворачиваюсь, а потом потихоньку, ка бы невзначай,

скользну взглядом по далекой парте и сержусь, если смешное длинное лицо

не повернуто в мою сторону.Там, за этой черной головой есть другая, на ко-

торую я смотрю — светлая, чуть курчавая, поросшая чудесно-мягкими золо-

тистыми волосами, будто гофрированными на висках и курчаво-спутанными

на затылке, часто закинутая назад к темнозеленой стене. Единственный чело-

век, который может понравиться мне и к которому чувствую я теплую сим-

патию — это Лев. Он еще больше вырос, похудел, но все тот же у него уда-

лой и добродушно хитрый вид и те же сияющие красивые глаза. Девочки го-

ворят, что он подурнел, а мне кажется, что нет — все такой же милый.

<3 октября 1935>

Вот… Сегодня у меня была Муся, и мы весь день не могли заниматься,

сидели и болтали. Она умненькая и очень способная девочка, а я настолько

отупела, что хочу пойти к врачу. Мучаюсь без конца и без конца мечусь.

29 сентября была у Ирины вечеринка. Уже потому, что говорю я о ней

лишь четыре дня спустя, видно, какое незначительное впечатление она оста-

вила. Мне было скучно, я ужасно себя чувствовала себя чужой и смешной. Я

боялась ребят, жалась по уголкам и все ждала с их стороны какой-нибудь

гадкой выходки. Димка почему-то соблаговолил предложить мне танцевать,

я согласилась и как всегда очень неловко и немного наивно утащила его в

другую комнату.

С ним я себя чувствовала наиболее просто и свободно, хоть и знала, что

Дима опасный человек. Он одного со мной роста и, танцуя, я сувствовала его

лицо на уровне своего и иногда шершавую щекку. Он очень мускулистый и

сильный, и я ощущала, как под тонкой рубашкой ходили на его руке и плече

мускулы. Дима очень интересен, но глубоко не симпатичен мне как человек.

Интересно, что перетянет? Вот вздор! Я никогда не буду в числе его много-

численных воздыхательниц. Как же!

Ну, вот. Это был единственный раз, когда я танцевала на вечере, осталь-

ное время я сидела в качалке и злая, как черт, смотрела кругом. Дима и Муся

«беседовали», усевшись у Ирины на диване и потушив свет, Колька целовал-

ся с Ниной, Ирина и Зуй танцевали. Я отказалась от второй вечеринки. Нет, я

положительно не могу быть в таком положении, в котором нахожусь, это ме-

ня оскорбляет.

Page 251: Nina Lugovskaya "I want to live"

251

Интересно проанализировать мое отношение к Диме. Он краси, он Пе-

чорин, но такого легкомысленного и пустого человека я езе не встречала.

Все интересы в жизни сосредоточены у него на интригах, девочках и вече-

ринках. Он мне даже умным не показался, и я глубоко довольна, что он не

нравится мне.

<6 октября 1935>

Чудесный вечер. Темный и ясный. Где-то за домами кутается в облаках

голубая луна. Ветер, необыкновенно мягкий и нежный упорно дует с юга и

приносит сухой и душистый осенний запах. Он всегда шепчет мне о чем-то

хорошем, красивом и далеком и навевает тревожную грусть. Я бы часами

могла идти ему навстречу и слушать рассказ о счастье, о лесах, о далях.

Ветер так много приносит с собой. Он летит из каких-то неведомых да-

леких краев, полных цветов, травы, деревьев. Есть своеобразная прелесть в

природе осенью. Никогда не бывает так суха и шершава трава, так красивы и

пестры краски леса. Дует ветер, и тревога слабо нарастает. Почему-то всегда

чувствуешь себя одинокой и хочется любви и сентиментальной нежности. И

все-таки необыкновенно хорошо…

<11 октября 1935>

Сегодня у Муси вечеринка, и она должна стать знаменательной и значи-

тельной, но я не увижу воочию развязки тех интриг, которые устроил и ис-

кусно сплел Дима. Дело в том, что я заблаговременно отказалась от участия в

их компании, чтоб не ждать, когда мне это предложат. А это было бы неми-

нуемо. Еще 29 сентября Дима говорил, уходя: «Надо будет несколько изме-

нить состав». Муся сказала мне, что это говорилось о Ростике, но я знаю, ко-

го подразумевал Дима.

Помню прошлые учебные годы, какими тогда были интересными ребя-

та, а теперь я и не думаю почти о них. Встречаясь в школе, уже не пугаюсь и

не ловлю в себе легких замираний, они стали, как все, хотя я их все-таки со-

всем не знаю. Опять это только хорошенькие мальчики, только сейчас начи-

наю узнавать Диму. Этот подражатель Печорина решил, наверно, что живет в

XIX веке и ведет такие интриги и подкопы, будто находится в «высшем све-

те». Странно, почему еще так много у нас этих легкомысленных и вредных

типов.

Дима давно уже порвал с Лялей, еще летом. Он в письме назвал ее про-

ституткой и больше с ней не имел никаких отношений. Кто был из них боль-

ше виноват? Ляля обманывала Диму и крутила с Колей, а Дима имел некото-

рое право на свои слова. Прошло лето, и от пламенной любви Димы ничего

не осталось. Он приехал прежним, неуязвимым и холодным. И Ляля, эта фе-

номенальная покорительница сердец, почувствовала, что она не сможет ни-

какими силами вернуть себе своего Диму, покорного, любящего и такого

очаровательного.

Page 252: Nina Lugovskaya "I want to live"

252

У Ляли ужасно страдало самолюбие, оно вызвало интерес к Димке, и те-

перь она, кажется, увлечена им. Она стала прилагать все свое искусство, всю

женскую прелесть, чтоб понравиться Димке. Она бросила гордость и высо-

комерие, искала встреч с ним, чтоб можно было сказать ему слово с очарова-

тельной и нежной улыбкой, блеснуть глазами или расплакаться.

Мы долго не могли понять, кто из них победит, потому что Дима не из-

бегал встреч и не гнал ее, но теперь начинает раскрываться его политика —

он хочет отомстить. Это человек, не забывающий ничего. Ничего! Дима тон-

ко и верно пошел к цели, опутывая все более и более окружающих в мель-

чайшую сеть своего заговора.

У Ляли есть подружка Роксана, говорят, красавица необыкновенная, и

Дима заводит с ней роман. Что может быть больнее для девочки, когда чело-

век, любивший ее некогда, увлекается ее подругой? О, Димка, опытный и

страшный палач! Лялю он отдает Николаю и хочет устроить у них что-то. 29-

го он откровенно расспросил Мусю о ее отношениях с Николаем и просит

помочь ему (с Роксаной). Муся отказалась, она молодец!

Сегодня на вечере Дима делает решительный шаг к сближению с Рокса-

ной. Как? Это еще неизвестно. Он, как очень осторожный политик, сажает ее

за столом с Зуем. и всеми силами показывает, что она нравится именно Зую.

Ляля сидит с Колей, и это начало мести. Она или откажется от подобной чес-

ти, или уже за столом закатит истерику. Дима — заправила всего, он назна-

чает день сбора, он рассаживает всех, как ему вздумается, он заставляет даже

устраивать романы с тем, с кем ему надо. Все его слушают и все его боятся.

Он почти стал нарицательным и, если что-нибудь о нем говорят необыкно-

венное, невольно воскликнешь: «Недаром же он Дима!»

Мне немного обидно, что меня выбросили за борт, что я не подошла, не

гожусь им. Но что же делать? Это было неминуемо. Сегодня вечером пошла

к Юре З., просто мне было скучно и противно жить рассказами о ком-то и

хотелось куда-нибудь сходить самой. Мне открыла дверь простоватая домра-

ботница и, многозначительно улыбаясь, провела меня в комнату. Юра долго

не приходил, и я сидела в мягком кресле и, усмехаясь, озиралась по сторо-

нам. Немного неловко было, будто я делала что-то противозаконное и непо-

лагающееся.

Сегодня вечером пошла к Юре З., просто мне было скучно и противно

жить рассказами о ком-то и хотелось куда-нибудь сходить самлй. Мне от-

крыла дверь простоватая домработница и, многозначительно улыбаясь, про-

вела меня в комнату. Юра долго не приходил, и я сидела в мягком кресле и,

усмехаясь, озиралась по сторонам. Немного неловко было, буто я делала что-

то противозаконное и неполагающееся.

Потом пришел Юра, и мы начали искать книги. Он был смешон со своей

вечной робостью и неловкостью, но развязней и разговорчивей, чем всегда.

Неожиданно в столовой раздался голос Володи, такой знакомый и… милый.

«Володя пришел» — сказал Юра. «Так рано?» «Да он всегда сбегает, то с

труда, то еще с чего-нибудь». «Да? — вдруг испугалась и быстро сказала я —

Ой, мне не хочется его видеть. Закрой, пожалуйста, дверь». «Зачем?»

Page 253: Nina Lugovskaya "I want to live"

253

Я врала и перед ним, и перед собой. Юра прикрыл дверь и сказал: «Он

обидится теперь. Ну, пускай». Только после я поняла, что поступила бес-

тактно и некрасиво, а сначала была так довольна своей глупой выходкой. В

шесть часов я ушла и, сидя в трамвае, подумала: «Жаль, что я не видела Во-

лодю». И чем больше думала, тем досаднее становилось.

Какого черта я начала кривляться? Если б не закрыли дверь, я бы увида-

ла его, ведь мы не виделись очень давно. Вот он вошел бы, невысокий, ши-

рокоплечий и веселый. «А, Нина!» — сказал бы и посмотрел ощупывающе

исподлобья или, хитро скорчившись, многозначительно засмеялся и спросил:

«Я не помешал вам?» И начал бы сыпать остроумными афоризмами, шутка-

ми и рассказами.

До боли доходила злость на себя, ведь я уже давно хочу увидеть его,

ищу после школы, а когда он сам в руки попался, вдруг взять и выпустить

его. Ужасно глупо! Как ярко я его представляю в этих серых брюках, крепко

расставив ноги, с упрямым подбородком и большим лбом. Поистине золотой

лоб! А теперь я его может быть никогда не увижу, ведь не пойду же я к Юре

опять, а позвать он меня не догадается. Дурочка какая! Сейчас мне Володя

нравится больше других мальчиков, хотя я не видела его около двух месяцев.

Каким хорошим он сейчас кажется! Почему же я не захотела его видеть сего-

дня? Эх, хоть бы пригласил меня как-нибудь Юра, я уж не буду так глупа…

<16 октября 1935>

В Абиссинии война. Война! Ужасно. Читаешь о жертвах, о нападениях,

о рвущейся шрапнели и сбрасываемых бомбах, а сама никак не можешь

осознать, что где там далеко бесконечно, в удушье Африки, началась крова-

вая бойня. Как хорошо знаешь, что такое война из книг, сколько раз читала,

содрогаясь, о вспоротых животах и человеческих обрубках без рук и без ног,

но, читая сухие донесения, не представляешь себе, что теперь наяву рвутся

ноги, гибнут люди.

А кругом так все оскорбляюще равнодушно и спокойно. Так же люди

учатся, работают, так же кипят в своих мелких страстишках перед лицом не-

умолимой смерти.

* * *

Я кручусь между двух пристаней: к одной тянет рассудок, к другой —

все остальное. Эти пристани: наука и флирт. Никто не понимает меня, да и

никто бы не понял, если б я все рассказала. Всяк на свой аршин меряет! А

решить что-нибудь надо: или туда, или сюда. Ах, недаром я хотела уйти из

школы. Здесь такая нерабочая обстановка и так она затягивает, так мешает.

Муся и Ирина ни о чем не думают, кроме как о мальчиках, я нет-нет, да

и начну за ними тянуться. А где уж мне! Приду к ним, сижу букой и грею

одну завистливую гадкую мысль: «Они умнее меня, ничего не делают, а ум-

нее. Почему я такая дура?» Какое же веселье полезет в голову с такими мыс-

лями?

Page 254: Nina Lugovskaya "I want to live"

254

Я знаю, что тогда только воспряну, стану веселой и беззаботной, когда

сброшу с души безобразную ношу. Я дура! Это ужасней от того, что раньше

все считали меня очень умной. Теперь мне уже никто не говорит этого —

значит, все думают иначе. Несколько месяцев назад я иногда сомневалась,

говорила себе: «Ты, должно быть, не такая уж дура, а то тебя вытолкали бы

из этой компании». И надежда, прячась по уголкам, золотила горькую темь

души мягким светом.

Теперь упорхнула и она. Что ж, смириться? Я, должно быть, дойду и до

этого. Как-то вдруг, ни с того ни с сего я поняла, что я за бортом. Иллюзии у

девочек разрушились, я не подхожу к их компании ни по уму, ни по деньгам,

ни по наружности, и меня выбросили. Я не то, что любила всю эту легкую

жизнь, но бесконечно злит то, что я не годилась туда, что даже в этой пустой

среде я на целую голову ниже всех окружающих, ниже тех, кого временами

презираю.

<23 октября 1935>

У меня несколько меняется образ жизни. Заниматься хочу мало, так как

вполне достаточно иметь по всем предметам «хорошо», на «отлично» успею

перейти в десятом выпускном классе. В школе преподают много ненужных

подробностей, которые быстро забываются и которые приходится брать зуб-

режкой. На это тратися все время. Боже мой! Как быстро идут дни и как ни-

чего не успеваю.

Я немного отошла от Муси и Ирины из-за ребят, мне всегда была чужда

эта компания, а теперь стала в особенности потому, что Дима очень зол на

меня. Гадина какая! Я незаметно для себя изо дня на день все более восста-

навливаю себя против него. Меня бесит его самонадеяность, его эгоизм и се-

бялюбие. По его мнению, все люди созданы для него, чтоб ублажать его при-

чуды, чтоб служить его целям.

Еще 29 сентября, на вечере у Ирины, помню Дима предлагал выпить за

его дела и чокался со всеми. Я знала отчасти эти дела и отказалась, он, пом-

ню, спокойно сказал: «Не хочешь пить за мои дела? Как хочешь». А Мусе он

шепнул на ухо: «Ну этого я никогда не прощу Нине». Странно. Тихая робкая

девочка, всех побаивающаяся и сторонившаяся, вдруг вызвала в Диме резкую

антипатию. Мне кажется, он считает меня более умной и опасной, чем я есть

на самом деле.

Я начинаю временами ненавидеть это красиво-розовое лицо с классиче-

ским профилем и, не рассуждая, хорошо это или дурно, ищу случаев задевать

его. У меня странно путаются желания злить его и наладить с ним отноше-

ния, я специально для Димы ухожу с площадки, как только он начинает иг-

рать, на переменках изредка и мельком взгляну на него и иногда, уловив где-

то не то на себе, не то совсем близко его круглые и недобрые глаза, думаю:

«Как он относится ко мне и что обо мне думает, эта странная личность?»

А сия странная личность все же чертовски красива. Не знаю, чем кон-

чится все это, ведь Дима из тех, которые ничего не забывают. Мне как-то

Page 255: Nina Lugovskaya "I want to live"

255

Муся сказала: «Если б Дима имел возможность, он тебе бы здорово насо-

лил». Мне странно сознавать, что я имею серьезного врага, я, которая всегда

со всеми имела если не дружественные, то дипломатические отношения.

Сейчас я увлекаюсь Валей белым, в нашем классе составилась команда

из совершенно иной компании, и я влилась в нее. Девочки совсем в ином ду-

хе, попроще наших, но, кажется, и по- доступнее. Они всегда оживленно бе-

гают на переменках или смеются, охотно принимают приставания ребят и

как-то необыкновенно быстро с ними знакомятся, что для меня совершенно

непонятно.

Они знакомы с ребятами девятых и десятых классов, и мне в них нравят-

ся то, что они премиленькие девочки, но не барышни, и не нравится уж

слишком вольное обращение их с мальчиками. Мне весело в круговороте

дней и часов, не дающих одуматься, и все же временами приходит вопрос:

«А когда читать? Когда учиться?» Не знаю.

<3 ноября 1935>

На меня плохо влияет компании Муси и Иры, да и они сами, без них я

могла бы еще исправиться, они тянут-тянут, а с моим слабоволием никак не

могу вырваться из-под их влияния. Кто бы знал, что мы за весь день ни о чем

другом не говорим, как только о ребятах, с языка не сходят Дима, Коля, Ира.

Сколько раз повторяются сказанные ими фразы, слова, обсуждаются их по-

ступки, надо сознаться, что первое место в сих разговорах занимает все же

Дима: что он сделал, для чего, как встал, как посмотрел, как при этом усмех-

нулся. Боже мой! Сколько драгоценного и невозвратного времени ушло на

эти разговоры и сколько можно было бы сделать.

Нет, теперь ясно, отчего женщины настолько глупей мужчин, ведь они

имеют какую-то особенность: праздно проводить время и нерационально его

использовать. Я часто на улице прислушиваюсь к разговорам, мальчики

оживленно, захлебываясь и споря, толкуют о войне, об автомобилях, о том,

как устроен трамвай, о кино; девочки или ничегго не говорят, или порют ка-

кю-то чушь о… мальчиках. И ни разу, ни разу 105 я не слышала, чтоб мужчи-

ны и ребята говорили о нас. Удивительное дело!

Но как это изменить? Попробовать с Мусей заговорить об Абиссинии,

но она не читает газет, рассказывать я не умею, да и она просто пошлет меня

подальше с моей Абиссинией. Мальчики же настолько презирают нас, что

никогда не согласятся говорить с нами о серьезных вещах.

Сейчас мы, я и Муся, сидим со Львом, нам очень весело, потому что все

уроки напропалую деремся и бузим. Вчера на физике так разошлись, что на

нас смотрел весь класс. Мы устроили у себя «желтый дом» и вывешивали на

стену объявления об умалишенных, и каждый протаскивал другого. Но и со

Львом мы только и делаем, что бузим, ни одного серьезного разговора.

105

Подчеркнуто самой Ниной.

Page 256: Nina Lugovskaya "I want to live"

256

У Димки находят положительные черты, что за черт! Эта маленькая га-

дючка, как никто иной, умеет заинтересовать. Возможно, я преувеличиваю,

но теперь мне в каждом слове и движении его чудится какой-то тайный и

обязательно недобрый смысл, хотя Дима иногда кажется таким милым, про-

стым и хорошим. У него есть некоторое благородство в отношении к женщи-

не, правда, несколько старотипное, смешанное с оскорбительным презрени-

ем. Он прекрасно умеет занять, развеселить, наладить разговор или удачным

словцом разрядить атмосферу, словом, он душа общества. И этот же Дима

можетоскорбить ни за что, может надсмеяться и наиздеваться. Очарователь-

ная и опасная гадючка!

Сегодня я ездила весь день за часами куда-то в Богородское, замерзла и

устала, а от метро болит голова. Мне все еще доставляет удовольствие спус-

каться в это странное и красивое подземелье, похожее на светлое и высокое

здание. Я каждый раз с неуменьшающимся удовольствием смотрю вдоль по-

лотна в узкий полукруглый ход тоннеля, в котором тускло поблескивали

лампочки и было темно.

А как приятно сидеть в красивом блестящем вагоне и мчаться вдоль уз-

ких серых стен, чтоб на минуту вынырнуть на голубую или розовую стан-

цию, то высокую со стройными мраморными колоннами, то изрезанную ар-

ками с яркими выложенными изразцами стенами. Очень мила станция у Кро-

поткинских ворот в розовом тоне с изяшными граненными колоннами с лег-

ким расширением, поднимающимися кверху.

Там, немного не доходя до потолка, они образуют блюдообразные рас-

ширения, из которых раскидистыми кругами поднимаются белые колонки.

Невидимые снизу электрические лампочки льют на них свет, и потолок вме-

сте с верхней частью колонн кажется воздушным и легким.

Чувство, которое во мне за 16 лет ни разу не находило нормального вы-

хода и всегда подавлялось, иногда прорывается. Хочется каких-то нежных и

теплых отношений, и очень обидно, что я никак не могу никому понравиться.

Престранно! Мне необходимо излить излишек чувственности на кого-

нибудь, чтоб потом освободиться совсем. Но вот горе, я даже увлечься ни-

кем не могу с6ейчас.

<4 ноября 1935>

Прошлый и позапрошлый годы моей жизни есть нечто иное, как исте-

рия, затяжная, странная и упорная. Я ее поборола, но поплатилась очень мно-

гим, поплатилась способностями. Ясно, что раньше я была очень неглупа, а

память у меня была прекрасная, теперь же я совершенно лишилась ее, да, со-

вершенно. Мне иногда так горько становится, если б я все запоминала, что

читаю, боже, сколько бы я знала уже, сколько различных интересных и раз-

нообразных вещей и фактов.

Вот я сейчас прочла газету и попыталась восстановить в памяти прочи-

танное — половину уже забыла. Прекрасная память у Ирины, она помнит

столько различных мелочей, иногда даже поражаешься, как в этой головке с

Page 257: Nina Lugovskaya "I want to live"

257

узким лбом укладывается столько. А жаль, что она не мальчик, из нее могло

бы что-нибудь получиться.

Что за наитие нашло на меня? Хочется писать, да только нечего. В об-

щем, я вру, другой бы на моем месте столько сюжетов нашел, а у меня даже

фантазия не работает.

<8 ноября 1935>

Праздник прошел. Великий революционный праздник, а в душе какая-то

глухая злость, неудовлетворенность и вовсе не празднично. Немного скучно,

немного грустно и ужасно не хочется заниматься. Удивительное дело! С удо-

вольствием читаю научные серьезные книги, с интересом просматриваю га-

зеты, но все, лишь немного отдающее школой, муштрой, обязательным по-

рядком, вызывает отвращение, как бы интересно ни было.

На днях в школе произошел скандал. Весь восьмой класс сбежал с кон-

трольной по литературе. Осталась одна Лиза К., она пошла к директору, рас-

сказала обо всем, и мы ей за это объявили бойкот. На следующий день нас

ругали страшно, открыли контрреволюцию и искали зачинщиков. Бедного

Льва дважды вызывали к директору, и он оттуда возвращался с красными

глазами. Дело доходит чуть ли не до исключения из школы, и мне вдруг это-

го захотелось, потому что… Куда он пойдет? Наверно, его попытаются уст-

роить в рабфак, так и я с ним за компанию. В общем, это почти совершенный

вздор, один процент против 99%.

Мне очень хочется больше жизни, больше движений, а мне даже некуда

пойти вечером. Муся с Димой и прочими, которые меня не признают, у Иры

кто-то там есть, да у меня, кстати, еще кое-какие дела на сегодня есть и, кро-

ме того, уроки. Уроки! Куда ни глянь, все в них упрется, я, кажется, за всю

вторую четверть совсем съеду с отличных. Надо сознаться, что все мои глу-

пые настроения, недовольство и метания суть неудовлетворенного чувства.

Надо бы полюбить кого-нибудь, а в школе некого, не Диму же? Один инте-

ресный мальчик в школе, да и тот мерзавец.

<17 ноября 1935>

Я раздевалась и, сдавая пальто, думала, как бы пройти так, чтобы взгля-

нуть мельком в зеркало на себя и посмотреть, действительно ли я уж очень

мужиковата или ничего. Моя дурная фигура, как раньше мое дурное лицо, не

дает мне покоя, я и ходить стала как-то стесненно, держа руки полусогнуты-

ми на животе, как институточка, и боюсь сделать лишнее движение, чтоб не

показаться смешной. Взяв номерок, я пошла вглубь вестибюля, просторного

и светлого.

Диспансер сиял чистотой и красотой, вверх тянулась широкая белая ле-

стница, симметрично бежали от нее, закругляяс вверх, две ветви и вели на

второй этаж. Я прошла ее и поднялась по другой, более скромной, «задней».

На третьем этаже меня оглушил гам полувзрослых басистых голосов, и я, не-

Page 258: Nina Lugovskaya "I want to live"

258

ожиданно испугавшись, остановилась на лестнице и, задрав голову, смотрела

на площадку.

К перилах подходил юноша, высокий, здоровый и смотрел на меня свер-

ху. Я вдруг постыдно испугалась и убежала, а надо было идти туда во что бы

то не стало, иначе моя память никогда не вылечится. Но опять проходить

профотбор… как не хочется. Мне казалось, что там одни мальчики и было

ужасно страшно. Так я и не пошла и, походив по диспансеру в раздумье, уш-

ла домой.

А дома — скандал. Мама да и вообще все взрослые никак не могут по-

нять нас. Они требуют, чтоб мы уделяли внимание дому, убирались, наводи-

ли чистоту, готовили. Им легко говорить, когда, кроме готовки, у них нет ни-

чего. Не все ли равно маме, идти на работу или остаться дома хозяйничать, и

там, и там она одинаково теряет время.

А мне? Мне каждая минута дорога. Я целый день ищу лишь чего-нибудь

нового, полезного. В школе, дома — одна мысль — познавать. И вдруг надо

чистить картошку, мыть посуду. Это значит, в течение часа, другого засыпать

в тупом бездумьи и твердить себе каждую минуту: «А время идет, идет, ты

теряешь его, это золотое время».

Мне часто приходят в голову вопросы: правильно это или нет. Должна

ли я бросить всякую физическую работу и отдаться науке, перестать обра-

щать внимание на укоры мамы, на то, что она, усталая и постаревшая, начи-

нает варить обед, а я сижу и читаю. Или наоборот — во всем помогать ей,

быть прилежной дочерью и женщиной, зато навек остаться глупой посредст-

венностью. Нет, ни за что!

Я должна доказать, что женщина не глупей мужчины, что она теперь

тоже станет человеком, будет работать и будет творить. Я знаю, как думают

мужчины, как высоко они ставят себя и как их всегда оскорбляет, если жен-

щина победит их в чем-либо. И вот доказать им, что мы победим, что у нас

головы не только мальчиками и тряпками забиты, так хочется. Эх, если б мне

попасть в другую компанию, в другую обстановку, к серьезным умным лю-

дям!

А я кручусь среди пустеньких девочек и сама невольно думаю и говорю

о Диме и других мальчиках. Дима! Тот, кто незнает его, кто никогда не гово-

рил с ним, все уверяют, что он очень противный и вовсе не красивый, что все

бросается в глаза что-то животное в его широких скулах, в маленькой и на

славу развитой фигуре. Так говорила и я, так говорили Муся с Ирой в шестом

классе. А теперь? Муся почти что влюблена в него, Ирина уже влюблена, а я,

если и не симпатизирую ему, то уж, без сомнения, признаю его красоту.

Да, он красив, кроме того, он оригинален. Нет человека, лицо которого

так бы ярко характеризовало личность: эти небольшие красивые губы, тонкие

и в то же время чувственные и такие злые иногда, когда он раздвинет их в

противную режущую усмешку; а глаза, круглые и широко раставленные с

длинными черными бровями и таким дьявольским огнем. Смотришь в эти

глаза и удивляешься: откуда в них этот огонек. Бывало Дима говорит что-

нибудь, лицо у него спокойно и серьезно, слова убедительны, а глаза чуть

Page 259: Nina Lugovskaya "I want to live"

259

недобро сощуренные и так горят, что становится жутковато. И думаешь,

серьезно говорит Дима или нет, ведь эта злая гадючка умеет очаровательно

смеяться, так добродушно, весело и просто, широко открывая рот и смешно

всхлипывая.

Как-то мы с Мусей подошли к нему в школе, ей надо былосговориться

по поводу вечеринки. Муся на днях сожгла себе щеку йодом и теперь у нее

около носа сидело темное пятнышко, о котором она всем комично рассказы-

вала. «Что это у тебя, Муся?» «А это знаешь, Димуш, Ирка-гадючка мне йо-

дом прижгла». У него вдруг дрогнуло все лицо, чуть приподнялись брови,

прищурились и хитро заискрились глаза. Я и Муся почувствовали, что он

что-то собирается выкинуть, действительно, он быстро и хитро взглянул на

меня, премило улыбаясь, и сказал: «А правда, Нина, она стала очень симпа-

тичной с этой штукой?»

* * *

Недаром говорят: «Все течет, все изменяется». Не так давно, лишь в

прошлом году, каждый из нас занимал совершенно иные роли: первой в уче-

нии была я, Ирина и в особенности Муся прекрасно ко мне относились. Я

пользовалась авторитетом у них, и каждая старалась сесть на уроке со мной,

на перемене ходить со мною. Ирина пользовалась большим успехом у маль-

чиков, так что Мусе даже досадно становилось. В нее был влюблен Левка,

Толька, неравнодушен Антипа и Линде, и она целые уроки вела остроумную

переписку с ними и крутила с Левкой.

Муся уже тогда начинала подавать надежды, но была еще совершенной

пешкой. В компании Ляли Мусю ни за что не считали и терпели лишь как

подругу Ляли и как удобного почтальона. Муся сама рассказывала, как она

боялась ребят и все вечера просиживала в уголке, молча и пугливо погляды-

вая на всех. Она терялась в их присутствии, одно время даже ее очень не лю-

били, и Димка частенько подсмеивался.

И вот несколько месяцев спустя Дима приезжает из Балаклавы и вместо

робкой девочки встречает очаровательную маленькую женщину с лукавыми

глазами, веселенькую и умненькую. Перемена была поразительна, так могут

меняться только некоторые девочки. Я частенько смотрю на нее и думаю, от-

куда что взялось? Почему раньше не было этих красивых веерообразных

ресниц, этого «бесенка» в глазах (как Дима говорит)?

Как она умеет мило и ловко кокетничать, говорить всякую чепуху с оча-

ровательными ужимками. Более живого существа я не встречала: эта девочка

не сидит молча, она всегда найдет о чем болтать и смеяться, или полезет

драться, или начнет что-нибудь рисовать. Эта маленькая крошка не одну го-

лову вскружила теперь, Мусю начали баловать, ею стали восхищаться, на нее

перестали сердиться.

Муся избаловалась, как могут избаловаться женщины, пользующиеся

успехом, она, как котенок мягко ударяет бархатной лапкой, под которой

скрываются тигриные коготки. Кокетство вошло в ее плоть и кровь, она ко-

Page 260: Nina Lugovskaya "I want to live"

260

кетничает со мной, с Д.А. 106, с Димой и другими, Мусю без кокетства нельзя

представить. Почувствовав, что она очаровательна, Муся стала вдруг беско-

нечно самонадеянна, уверена в себе и частенько беспардонна, часто она зло

шутит в полной уверенности, что все сойдет ей с рук.

А как она дерется? Она укусит тебя, исцарапает, изобьет ногами и добь-

ется своего, но стоит сделать ей больно, как она поднимает скандал и обижа-

ется. Муся иногда так умеет окатить ушатом холодной воды, быстро преоб-

разит свое подвижное лицо в очень серьезное и надменное и, глядя слегка

исподлобья и медленно взмывая веерами ресниц, скажет: «Нина, довольно,

ничего нет смешного», или «Вовсе неостроумно, можешь успокоиться». Я

знаю, что этой манере она научилась у Ляли.

Как много отрицательных черт я нашла, и все же Муся мне поразитель-

но нравится, и как притягивают всегда те качества, которых нет у тебя самой.

Вот образ новой Муси. Она стала независимой, и вдруг я почувствовала, что

она совершенно перестала во мне нуждаться. Теперь мне приходилось под-

ходить к ней, подделываться под нее. Ух, как меня это бесит!

Ирина тоже чувствует ее силу и виляет около нее. Мне так бывает стыд-

но, что мы, две большие и умные, подобострастно склоняемся перед малень-

ким мотыльком. Мне кажется, что все догадываются об этом и смеются надо

мной и Ириной, когда мы, наклонившись к Мусе, слушаем со вниманием ее

болтовню. И стыдно становится и хочется бросить ее, чтоб не быть смешной.

Но самое незавидное положение у Ирины, ее совершенно перестали за-

мечать ребята: для Димы она не существует, а Коля и Юра прямо-таки нена-

видят ее. Меня Димка не любит, значит, я для него не пустой звук, а что-то

значу, и чтоб не стать ничем, мне временами так хочется злить его, играя на

его самолюбии. Было бы любопытно узнать, какого он обо мне мнения, но

для этого надо обратиться к Мусе, а я никогда не задам ей этого вопроса,

чтоб ни он, ни она не подумали, что я им интересуюсь.

<28 ноября 1935>

Я села в ожидании психоневропатолога. Хорошенькая уютная комнатка

почти пуста, темные стены, на которых отдыхает глаз, удобные плетеные

кресла. Я села около стола и, откинувшись на спинку и заложив нога за ногу,

почувствовала вдруг какое-то необыкновенно успокоительное и приятное

чувство, будто это была не чужая приемная, а давно знакомая и любимая

комната. Вставать не хотелось, когда подошла моя очередь. Я робко вошла в

кабинет.

За столом сидел большуший черный врач и уже то, что он был мужчина,

такой страшный и быкообразный, вызвало у меня неприязнь, недоверие и

смущение. Я села и подозрительно исподлобья глянула на него. Он смотрел

внимательно, почти пристально большими бычьими глазами. Я вдруг сразу

решила, что он ничего не знает и что я не буду верить ни одному его слову, и

106

Учитель в школе.

Page 261: Nina Lugovskaya "I want to live"

261

все время, пока он спрашивал о чем-то, а потом начал проделывать разные

манипуляции, я ждала только конца приема.

Он поставил меня, взял за голову и посмотрел в глаза: «У вас с рожде-

ния такой глаз?» «Да» — ответила я равнодушно. Разумеется, как я и думала,

он ничего путного не сказал, и я ушла неудовлетворенная, злая и подавлен-

ная. «Так он сразу заметил глаза… Значит, так заметно? Конечно, заметно.

Ты почему-то выдумала, что все прошло». Так я опять уродка?! Да, опять. И

вот я сижу перед зеркалом, смотрю на себя… и плачу. А я давно не плакала,

как-то раньше не могла выдавить слезы, только по-прежнему знакомо и

ужасно давило внутри.

Я ни перед чем не сдавалась, ведь можно было найти выход: я поступала

на рабфак и, не поступив, не отчаивалась, потеряла память и все-таки надея-

лась на возврат ее, но это неисправимо. Это значит — опять целые дни муки,

ужаса и затворничества. Я все время была в счастливом заблуждении, как

будто надо радоваться, что хоть немножко пожила без кошмара. Ничуть,

только стыдно за себя.

Уродство — это самое ужасное в жизни, а на лице, а на глазах! Прокля-

тье!! Рыдать в бессильной злобе, рвать волосы на себе и знать, что ничего

никогда не сможешь изменить. От этого сходят с ума — быть ни за что за-

клейменной незаживающим клеймом на всю жизнь. И нет вины, нет винова-

тых, и поднимается злоба на саму себя. Ненависть, презрение и злоба. Завтра

я не смогу никому смотреть в глаза — мне будет стыдно. И значит никаких

иллюзий, никаких мечтаний больше? Нет, не могу я так жить! Боже мой, мне

кажется, я с ума сойду. Мне кажется счастьем вчерашний день, и все эти

мелкие неприятности, которые раньше трогали. Что теперь делать? Что де-

лать?

Я хочу на весь свет закричать: что мне делать? Врачи, которым не верю,

операции, которые не помогут, и соболезнования, от которых смешно и тош-

но. И никаких надежд. Как все это случилось? Почему я вчера, почему я

раньше не думала об этом? Почему после операции я успокоилась и все ста-

рое прогнала вон? Так, правда, некоторое время я не была такой? Не знаю.

Должно быть, я просто… обманулась!

Только я начала меняться, только начала успокаиваться, как вдруг… Се-

годня я получила два удара. Дура и уродка! Зачем же мне дали то, что назы-

вают гордостью и самолюбием? Я хочу блеска, славы, я хочу любви и сча-

стья, а получаю стыд, ненависть и отчаяние. Отчаяние! Какое благозвучное и

какое страшное слово. Отчаяние это значит смерть. Это нет никакого 107 вы-

хода. Вот опять где-то у сердца чувствую противную и тяжелую гадюку, она

сидит и сосет. Это — злоба бессилия, это ненависть урода. Очень противное

существо ростом с блоху.

Мне как-то странно: как я завтра пойду в школу, как это все пойдет по-

старому, а я буду другая, опять несчастная и отверженная. В голове у меня

раньше билась мысль поближе сойтись с Колей или Юрой, неисполнимая в

107

Подчеркнуто самой Ниной.

Page 262: Nina Lugovskaya "I want to live"

262

жизни, но возможная, а теперь я должна смеяться и гнать все это потому, что

каждое новое знакомство с мальчиком, каждое слово с ним неизменно связа-

но с наружностью. Скажут, какое легкомыслие, да ведь надо же понять, что я

все-таки женщина.

Боже мой, до чего же я глупа. Если прочесть мои последние записи и

первые, то не найдется никакой разницы, не только слог, но и выражения

одинаковые. За три года я не двинулась в своем развитии, а врач говорит:

«Это пройдет». Нет, это никогда не пройдет.

<22 ноября 1935>

Очаровательная ангорская кошечка я мягкой, как пух, шертью выпусти-

ла коготки и очень острые. Вчера Муся сказала мне, смеясь: «Ну, подвинься,

толстушка!» Я промолчала. «Ты не сердишься?» «Нет — отвечала я ей в тон,

— я тебя так презираю, что даже сердиться не могу». Ах, ты, гадюшка!» На

этом как будто кончилось, но сегодня несколько минут она громко и нахаль-

но начала говорить мне: «Ах ты, толстушка. Ты толстая, Нина». «Муся, пере-

стань!»

Она смеялась, наивно таращя глаза: «Ты не сердись, Нина, я всех назы-

ваю толстыми, кого люблю». «А я прошу этого не делать» — говорила я ти-

хо, бояст, чтобы кто-нибудь нас не услыхал (мне было бы стыдно). «Вот чу-

дачка! Это у меня ласкательное имя, я ж говорю, что всех так зову, и ты то-

же, как все, толстушка» — ворковала Муся. «Как все?» — спросила я, заде-

тая и немножко оскорбленная. «Ну да, как все. Ну, толстушка, не сердись» —

непонимающе ответила она. «Муся, замолчи или я с тобой разговаривать не

буду» — я отвернулась злая-презлая.

Нет, какое она имеет право, как она смеет оскорблять меня. В это время

девочки с задней парты окликнули меня: «Луговская, спроси у Муси, сколько

времени» «Я не знаю, спросите у нее»». За что Муся вдруг решила обидеть

меня, или ей хотелось быть похожей на Диму? (Дима любит такие вещи вы-

кидывать). Она обернулась и громко сказала с некоторой насмешкой: «Она

не хочет разговаривать со мной за то, что я ее толстой назвала. А ведь прав-

да, она толстушка?» Я сидела, ни на кого не глядя, и чувствовала ненависть к

ней и презрение к себе.

Я не могла найти ни слова в ответ на насмешку, так была беспомощна, а

она продолжала язвить. «Муся, прошу тебя, замолчи». Она некоторое время

молчала, а потом решила помириться: «Нинок, не сердись — и с невырази-

мой наивностью сказала, — ты будешь не толстая у меня, а тоненькая-

тоненькая. Хорошо?» Она с каким-то особым удовольствием произносила

слово «толстая», близко поднося в моему лицу маленькие пальчики, показы-

вающие, какая я буду тоненькая.

С глупейшим видом смотрела я в ее хтрые глаза, удлиненные глаза

японки с улетающими ресницами, и тщетно искала каких-нибудь резких

слов. Злость так охватила меня, затопила все остальные чувства, стыд покры-

вал мое лицо красными пятнами: «Муся, если б ты знала, как мне хочется

Page 263: Nina Lugovskaya "I want to live"

263

ударить тебя». Она еще не сдавалась. Я сказала ей, отвернувшись: «Пойми,

что ты себя унижаешь. Неужели у тебя нет ни капельки самолюбия и тебя не

оскорбляет, что я не хочу с тобой разговаривать, а ты лезешь. Ну, перестань».

Сзади кто-то крикнул: «Нина, чего ты красная такая?» Несколько человек

обернулись, а я взбесилась, чувствуя, что победа все же за Мусей, что я не

смогла дать ей должного отпора. Я уткнулась в парту и просидела так весь

оставшийся урок, а Муся скоро оправилась и начала весело болтать с девоч-

ками. Теперь мы не разговариваем, и я ненавижу ее, а насмотреться вдоволь

не могу и… завидую. Стыдно признаться.

<28 ноября 1935>

«Лень-матушка вперед нас родилась» — говорит пословица. Второй

день сижу дома, правда, оба по причине, но чувствую, что еще и еще не хо-

дила бы в школу.

Вчера рано-рано поехали с мамой в Бутырку 108. Чуть светало, и нудно

было видеть оживающее утро в темных вечерних сумерках. И странно: эта

синяя ночь вся была пропитана неуловимым и еле ощутимым дыханием утра.

Как-то особенно свеж и чист был воздух, или это казалось так, потому что

сама я только что встала и была бодра и весела. Падал редкий, мелкий сне-

жок, кругом торопились люди.

В тюрьму я приехала замерзшая и злая. Народу было много. На скамей-

ках сидели полусонные женщины с узелочками, узлами, сумочками и целыми

мешками. Все почти женщины и какие различные: старые и молодые, весе-

лые и отупевшие от горя, простые и интеллигентные, много рабочих. И у

всех выражение апатии и какого-то покорного горя.

В отношении к политическим чувствуются какие-то сдвиги: Бутырка

стала их тюрьмой, их теперь не высылают почти без суда и следствия, как 5

лет назад. И с родными объясняются более вежливо.

* * *

Боже мой! Как не хочется завтра идти в школу. Будет черчение, а у меня

нет ни одного чертежа, их надо делать целый вечер, при том еще за эскизами

ехать к Мусе. Позволит ли мне мама остаться дома? Вдруг нет? Тогда я про-

паду. Впрочем, нет, позволит, я на самом деле немного больна.

Опять хочу уходить из школы. На днях разговаривала с Ю.И., мы с ней

вместе вышли из школы: «Ю.И., я хотела бы поговорить с вами». «Пойдем,

детка» — сказала она ласково, как только может говорить Ю.И., и взяла меня

под руку. «Ю.И., я уже такая бродяжка, и опять хочу уходить из школы. Как

вы думаете, будет прием в январе на рабфак?» «Нет, Нина, нет. На хороших

рабфаках никогда не бывает зимой свободных мест». «Никогда?» «Да. Но,

впрочем, я поговорю с Клавдией Ивановной, может быть, но вряд ли. Не

108

Бутырская тюрьма, в которую привезли из ссылки арестованного там отца Нины — Сергея Федо-

ровича Рыбина.

Page 264: Nina Lugovskaya "I want to live"

264

лучше ли тебе остаться в школе? Или, может быть, дома плохое материаль-

ное положение? Ты, конечно, скажешь мне, почему не хочешь учиться в

школе?»

Я, разумеется, сказала ей: «Ю.И., выдите ли, мне уже шестнадцать лет, а

вокруг меня четырнадцати летние, маленькие». «Ну, это же пустяк, раньше

было заметно, что ты старше, а теперь с каждым годом будет сглаживаться.

Да у вас и четырнадцатилетних-то мало, все больше пятнадцатилетние, а им

скоро будет шестнадцать, значит, они станут тебе ровесниками» 109. Я ей не

сказала, что мне-то тоже будет через месяц семнадцать лет.

Боже мой! Уже семнадцать, а я еще до сих пор чувствую себя маленькой

девочкой. Как глупо. Я еще не жила, мне за эти семнадцать лет абсолютно

нечего вспомнить. Я говорю не только о чувствах, но, надо сознаться, что

чувства в жизни занимают видное место, как стимул к работе, учению, к са-

мой жизни, а у меня не было друзей, не было радостей.

Женя с Лялей много вспомнят из своего прошлого: бешеные скачки на

лошадях где-то в отдаленных аллеях Сокольнического парка, веселый круго-

ворот катка, волейбол, вечера с друзьями и с теми, которые их любили. Муся

будет через три года с удовольствием вспоминать волнующие вечера, полные

какого-то обаяния, красивых мальчиков, свой успех, танцы до головокруже-

ния, кокетство и милое тщеславие.

А Нина не вспомнить ничего. Каждый из них скажет когда-нибудь: «Да,

я пожил и пожил ничего!» У меня, так сказать, «была молодость», а я чувст-

вую неудовлетворение жизнью, которая не оправдала надежд, людьми, кото-

рые обманули, и собой, не сумевшей поймать ни жизнь, ни людей.

<12 декабря 1935>

Живу такой жизнью, о которой потом будет мучительно стыдно споми-

нать и которую назвала достойной презрения, если б мне о ней кто-либо рас-

сказал. А сама живу, осознаю и ничего не меняю. Заедает среда, пожалуй, та-

кая пустота и легкомыслие, чтоб не сказать большего, толкуем об одном и

том же каждый день — мальчики, мальчики и мальчики.

О, как я презираю себя за эту жизнь, за свою глупость и безволие. Про-

тивно и скучно. Через пятнадцать дней каникулы, но они что-то не радуют:

надежд нет, желаний тоже нет. Хотя, положим, я вру, желание-то есть — уй-

ти из школы, — но мое безволие удручает. Из двух зол выбирают лучшее.

Довольно! Не могу писать — тоска до тошноты. Тоска и злость.

<21 декабря 1935>

Время-время! Тысяча чертей! Если б в сутках было бы 84 часа. Черт!

Ничего не успеваю делать, а целый день занята делом. Дни мчатся в каком-то

тоскливо бесконечном и сумрачном вихре. Прошло две четверти, через де-

109

День рождения у Нины было 26 декабря, действительно, с наступлением Нового года ее соучени-

ки, у которых весной и летом был деньрождения становились как бы ее «ровесниками».

Page 265: Nina Lugovskaya "I want to live"

265

сять дней каникулы, а я как-то еще не совсем очнулась и не успела привести

мысли в порядок. Не думаю о будущности, потому что нет времени, и не

знаю, что буду делать по окончании восьмого класса.

Серьезная трудовая жизнь как-то нелепо переплетается с самой легко-

мысленной и пустой, Может быть, неделю, а, может быть, две тому назад (не

знаю, с чего началось) я вдруг в шутку начала уверять всех, что мне нравится

Юра Зуй. То ли мне хотелось подурить, а, может быть, разбирая мальчиков, я

сама решила, что из трех может понравиться мне только он, а хотелось чего-

нибудь нежного и ласкового, словом, хотелось завести роман.

И вот я начала создавать чувство. Признаться, никто не верил, что Юра

мне нравится, а я упорно убеждала других и себя. Я стала чаще думать о нем,

ложась спать и в свободное время, и с каким-то особенным и приятным чув-

ством вспоминала о нем, а не о других. Он совершенно вытеснил из моего

воображения Диму, ведь о ком-то думать и мечтать для меня необходимо.

Раньше спутником в своих переживаниях я против воли и забываясь

ставила Диму, как наиболее интересного. Теперь он побледнел и пропал, и я

была очень довольна. Увлечься Димой было бы оскорбительно, потому что

им все увлекаются, а я не хочу быть в числе всех. Да ведь ужасно унизитель-

но страдать из-за такого негодяя, который, ясно, как день, не ответит никогда

даже симпатией.

Не то Юра, милый и интересный юноша, весь необычайно приятный,

мягкий и порядочный с такими добрыми и красивыми глазами. Что-то начи-

нало подниматься у меня к нему, разумеется, не любовь, а так, симпатия. Я

стала чаще говорить о нем, искать его в зале и, найдя, долго смотрела на ми-

лое лицо. Вспомнила давнишний его разговор с Мусей, когда он говорил, что

хочет познакомиться со мной, и решила, что не все еще потеряно. Почему-то

я была почти уверена, что у нас что-нибудь получится и ждала-ждала все

сильнее этого дня.

Он был такой милый, вечно бегающий и занятой. Как-то около разде-

валки я увидала его, идущего ко мне навстречу, и невольно долго и при-

стально посмотрела ему в лицо, а он вдруг громко и весело проговорил:

«Здравсвуй, Нина!» Я очень смутилась и обрадовалась. Потом я столкнулась

с ним в коридоре наверху, он шагал быстро, и на одно мгновение я увидала

красивое лицо его и растрепавшиеся черные волосы и потом все с нежностью

вспоминала его.

Да, я была уверена, что ему понравлюсь (зачем скрывать). Я часто вече-

рами стала заходить к Мусе, подолгу сидела там, скучая и дожидаясь его. Он

не приходил, а уверенность моя все крепла, у меня даже начинало сильно-

сильно биться сердце, когда слышались заветные два звонка.

17 декабря у Муси была вечеринка. Юра ни разу за весь вечер не подо-

шел ко мне, не сказал ни слова, будто меня и не было вовсе, а потом… ну,

это после. Я сердилась на него и была оскорблена, а потом узнала, что в этот

вечер он неудачно пытался устроить свои дела с Мусей и был злой, как черт.

С меня вдруг соскочила вся напускная нежность, я разозлилась на него

страшно, но это потом…

Page 266: Nina Lugovskaya "I want to live"

266

А на вечере у меня сначала было хорошее настроение, было скучновато,

но почему-то приятно. Я стала гораздо свободнее держать себя, и это радова-

ло. Все танцевали, а я и Изик А., чудный, хорошенький мальчик, сидели в

уголке, переговаривались иногда и смотрели на танцующих. У меня привыч-

ка смотреть на лица, а не на ноги, что гораздо интересней, иногда встретишь

чей-нибудь взгляд или улыбку. Часто мелькало красное лицо Димы и его са-

танинские глаза.

Через час, наверно, или около этого охматила меня тоска, да такая, что

мне реветь от злости и унижения хотелось. Почему, почему никто не мог

пригласить меня танцевать? Ведь я же умела немножко. С ненавистью я поч-

ти смотрела, как один или другой брали девочек и начинали мелькать по

комнате, а я все сидела и робко надеялась, что кто-нибудь догадается из веж-

ливости. Но никто не догадывался. Сдерживая слезы, злая и ни с кем не раз-

говаривая, сидела я на кресле и, положив голову наруки, почти дремала.

Я была уже уверена, что потанцевать мне не придется, и все еще спра-

шивала, за что меня все игнорировали. Не Димка ли уж из какой-нибудь мес-

ти приказал своим мальчикам помучить меня? Подошла Ира. «Нина, что с

тобой?» — проговорила она, смеясь. «Спать хочется» — делая добродушное

лицо, пробормотала я. Трещала какая-то платинка, танцующих не было, все

устали уже. Вижу, подходит Дима, горячий, оживленный и вдруг говорит:

«Нина, я с тобой еще не танцевал сегодня. Пойдем?» — и протянул руку.

Я удивленно и растерянно взглянула на него. «Идти или не нет? Никто

не танцует, и нас все заметят. Как стыдно-то будет, но не пойти ужасно глу-

по» — промелькнуло у меня в голове. Я медленно и неуверенно поднялась и

коснулась горячей руки его. От неожиданности я забыла наблюдать за собой

и за другими и лишь чувствовала, что тяжесть и обида, гнетущая меня, про-

ходит, а тут рядом этот злой и неискренний, но находчивый мальчик, нелю-

бимый, но красивый, спаянный из мускулов, ходящих под белой просторной

рубашкой.

Пластинка скоро кончилась, я неловко взглянула на него, усмехнулась и

поспешила сесть на диван. Колени чуть тряслись, казалось, все с удивлением

и интересом смотрят на меня и видят, как неловко и странно я себя чувствую.

Мне что-то стыдно было. Дима поставил другую пластину и… опять взял

меня. Я чувствовала, как радостная волна захватывала меня, росла и шири-

лась. Скуки, как не бывало. «Ах, Дима, как скучно сегодня было» — сказала

я и заметила, как чуть-чуть дрожал у меня голос от пережитой обиды.

«Да? А мне никогда не бывает скучно». «Еще бы, тебе». «Когда я вы-

пью, все равно сколько, рюмку ли, пять, я до опьянения никогда не дохожу

— при этом он посмотрел на меня. — Для меня как-то пропадают отдельные

люди, я вижу только лица. Мелькнет лицо, я подхожу, увижу еще, беру тан-

цевать». «Редко же ты меня видишь» — с горечью вырвалось у меня. «Нет,

ты все сидишь, ну, я тебя и не заметил» — с наивнейшим видом уверял он.

Гадючка! Говоря, я иногда поворачивала к нем улицо и тогда все задевала на

его ухо носом и было очень смешно и немножко неудобно.

Page 267: Nina Lugovskaya "I want to live"

267

Я села на свое место, взбудораженная и удивленная, и сквозь всю анти-

патию к Димке почувствовала к нему горячую благодарность за эту подачку,

которую кинул он мне. Я была благодарна, что он это сделал, а никто другой

не догадался. Да, он тонко заметил, увидав меня там на кресле, злую и хму-

рую, что я дошла до высшей точки отчаяния, и спас меня. Я себя чувствовала

маленькой и несчастной девочкой, которой вдруг подали руку. И мне так за-

хотелось верить в другого Диму, хорошего и не злого. А к Юре все прошло с

того вечера.

<24 декабря 1935>

Я не умею плакать, а только ненавижу, зло и как-то сухо. Ненавижу все,

себя и весь мир, хочу чего-то, чего нельзя добиться и глубоко неудовлетво-

рена собою всегда. Плакать хочется, а плакать не умею, так скучно, тоскливо

и стыдно за то, что я такой неудачник в жизни. Но не я в этом виновата, ви-

дит бог, не я. Где мне взять ум и способности? О, если б я была умна, сколь-

ко бы я сделала. Я чувствую такую силу в себе для работы, лишь бы была

уверенность в себе. Но… это невозможно. Значит, бросить все: и школу, и

книги, на что это мне теперь? Давно я убедилась, что я не умна, а привыкнуть

к этому не могу. Очень тяжело. Сейчас я могу дойти до разврата, потому что

страстно хочется каких-нибудь сильных и необычайных ощущений. Если б

мама прочла это?! Ха-ха. Да ну, все вздор.

Весь день сегодня занималась, но, так как ничего не выучила, то вдруг

упала духом. Стоит ли учить, пусть ставят «плохо», пусть ставят, что хотят.

Ничего не хочу делать, все равно из меня ничего не получится. Может быть,

буду «ученой клячей», как где-то сказано у Чехова, хоть в чем-нибудь повез-

ло бы мне. А то нигде 110, разбита по всем фронтам. Как-то Левка говорил обо

мне: «Нина — прекрасный товарищ».

Так, кажется, все говорять, но хоть бы один увлекся для удовлетворения

самолюбия. Потом ничего не надо, но хоть один разок. Мне семнадцать лет!

Ах, если б могли эти строки жечь, как жгут меня слова, если б рассказали они

о муках, которые копятся в душе с тех пор, как я поступила в школу. Семна-

дцать лет этой тупой дуре, которая все еще сидит в школе и в восьмом клас-

се. Боже мой! Нет, строки не умеют говорить. У Жени с Лялей часто бывают

ребята: Жора, Юра, реже Валя. Ведь они тоже неумны и некрасивы, но что-то

в них есть? Да, я знаю, что это — веселье. Они без сомнения способные де-

вочки: играют, поют. Не хочу спать и не хочу заниматься, ужасно хочется бе-

ситься.

<29 декабря 1935>

Два дня не могла себя заставить написать о том, что произошло 27-го.

Было страшно и стыдно вспоминать и все же помнила об этом ежеминутно. Я

110

Подчеркнуто самой Ниной.

Page 268: Nina Lugovskaya "I want to live"

268

позорно и постыдно засыпалась по литературе и по химии 111. Боже мой, как

было стыдно. Я не могла никому в глаза смотреть! Казалось, каждый смеется

надо мной. И не то ужасно, что я не ответила на отлично, а ужасно то, что это

крест на все мои способности. Не ответить такой пустяк. Какой позор! Это

значит — я совершенная дура. Нет, нет, бесконечно стыдно. Мною овладело

отчаяние и безумная злость. Дома я плакала злыми слезами, потом пошла в

ЦКБ, но не добилась толка. К вечеру совершенно охрипла.

К Жене и Ляле пришли Юра и Валя, которые вздумали подсмеиваться

надо мной, и это так меня взбесило, что я ушла от них и не хотела разговари-

вать. Как мне было больно и досадно, досадно до слез. Странно сошлись две

эти неприятности в один день, и я просто пала духом. Вчера и сегодня в шко-

лу не ходила и старалась весь день спать, ни за что не бралась, а на душе тя-

желым камнем лежала одна мысль: «Зачем теперь учиться и заниматься».

Мне временами хотелось бросить школу, все, мысль доходила почти до са-

моубийства.

Сейчас этот кошмар отходит на второй план и в душе тошно, тошно до

ужаса. Я не знаю, что буду делать, читать не могу, потому что все равно за-

буду все. Цели в жизни нет совершенно, и это ужасно. А быть неудачником

из гордости и самолюбия не хочу, я не хочу смиряться ни перед чем.

<4 января 1936>

В ночь на 1 января и утром я ощутила движение времени. Вот оно пол-

зет громадное и неумолимое, медленно и непреклонно. Перевалил еще год

и… пропал. Я уже не думаю о нем, я стремлюсь все вперед, опять о чем-то

мечтаю и жеоаю чего-то, и нет ни одного воспоминания, чтобы отметить

прошедший год. Жизнь была бесцветная и серая.

Мне страшно совестно, что мне семнадцать лет, и я дошла до того, что

стала лгать и говорить, что мне шестнадцать. Это я делаю впервые в жизни,

и, кажется, начинаю жалеть, что ушла из рабфака осенью, но теперь уже ни-

чего изменить нельзя. Я согласна теперь опять месяц-два без отдыха зани-

маться, чтоб только уйти из школы. Это сплошная пытка — осознавать свое

бессилие. Вот я и испортила себе настроение, а то все время поддерживала в

себе равновесие.

Теперь я умею это делать и стала не такой, какой была раньше. Я теперь

не боюсь знакомых сестер, не молчу все время, а главное, могу веселиться,

смеяться и шутить. Новый год я проводила с сестрами дома, и этот вечер я

танцевала, принимала участие в их играх и не боялась никого. И я знаю, по-

чему: раньше на меня никто не обращал внимания, как на маленькую, это

меня ужасно мучило, я становилась застенчивой и пугливой и моментально

глупела.

Я не говорила ни слова, потому что боялась насмешек, или думала, а

вдруг на мои слова не обратят никакого внимания? Теперь все решили, на-

111

Нина получила отметки «хорошо», а не «отлично», на что рассчитывала.

Page 269: Nina Lugovskaya "I want to live"

269

верно, что я все-таки подросла, со мной заговаривали, танцевали, и я была

весела, дурила и бегала. Каплан не обращал на меня никакого внимания и

очень злил этим: он весь вечер ухаживал за Лялей, необычно мило и в то же

время открыто. Искал ее повсюду и нежно клал ей в рот ломтики мандари-

нов.

Женя Г. пришел, когда еще никого не было. Я пошла открывать в пол-

ной уверенности, что это мама, и, когда увидала перед собой знакомое и так

давно невиданное лицо, по старой привычке екнуло сердце и забилось силь-

но-сильно, но потом уже я к нему относилась так же, как и к другим. Женя

устроил необычайную иллюминацию, обернув лампы цветной бумагой, и

стало так красиво и празднично кругом. За столом, помню, было оживленно

и смешно, Нина П. начала со всеми целоваться под общий вой и хохот.

Она много пила, кокетничала с Андреем и казалась интересной. Андрей

какой-то чудной и немножко противный, все молчит, сопит своим длинным

носом и нехорошо усмехается. В обществе он всем мешал и был, как мозоль

на глазу. Но все чаще он убегал с Ниной в другую комнату, целовался что ли

с ней или лез обниматься. Удивительный поганец! Вот так бы все ему дотро-

нуться, коснуться или низко наклониться. Глаза у него только хорошие,

большие и синие-синие и необыкновенно яркие.

<10 января 1936>

Завтра идти в школу, но, так как за каникулы я не бралась ни за один

учебник и не думала о ней совершенно, то такое впечатление, будто я кончи-

ла школу давным-давно и навсегда. Не тянет никого видеть, даже Мусю и

Иру, точно они мне совсем чужие, чуть знакомые. Не думается ни о ком из

них, или я очень жестокосердна и нечутка по природе и так быстро забываю

друзей, или с ними у меня не было никакой связующей нити и общих интере-

сов, кроме ребят, которыми я интересовалась лишь внешне и постольку, по-

скольку они ими интересовались.

Мои переживания и мое «я» захватили не мои мысли и чувства, и я за-

была об окружающем, рассматривая все лишь сквозь призму собственных

переживаний. Привыкшая к строгой планировке своих дней и занятий, я все-

гда теряюсь при неожиданных переменах, и поэтому каникулы прошли не-

осязаемо близко и бестолково, как в чаду, оставив чувство недовольства со-

бой за эту безалаберщину и чепуху.

Несколько дней тому назад была я у врача по нервам, который внима-

тельно и долго меня осматривал (потому что платный) и, не найдя, по-

видимому, ничего особенного, прописал два лекарства и обтирания. Лечусь,

но не надеюсь, чтоб из этого получился какой-нибудь толк.

Сегодня пошла в Текстильный институт определяться в рабфак, причем,

все это делается в глубокой тайне. Я научена горьким опытом и до последне-

го момента никому не скажу про эти попытки. Вчера потихоньку стащила у

сестер студенческий билет и спрятала. Сегодня днем с замиранием сердца

Page 270: Nina Lugovskaya "I want to live"

270

подходила к зданию института, боясь, что меня встретит кто-нибудь из их

знакомых, и уже придумывала, что сделать.

В институте взад и вперед студенты: кто-то только что пришел и разде-

вался, другие уходили домой и одевались. Один раз мне показалось, что идет

Юра, и я, не зная, куда деваться, бессмысленно начала крутиться на месте.

Затем зашла в учебную часть и у какой-то канцелярской «крысы» спросила,

как мне найти канцелярию рабфака. «Здесь нет рабфака, он в другом зда-

нии». «Вы не можете дать мне адрес?» «Да, вон через дорогу, Донская, 51».

У меня даже сердце забилась: как 51, значит, вместе с Женей и Лялей?

Это, действительно, счастье. Я пошла домой в полной уверенности, что сюда

меня примут уже потому, что велели зайти через несколько дней, а в других

рабфаках мне просто отказывали. Теперь не страшна и школа, 13 января пой-

ду на рабфак и окончательно все узнаю, а пока буду жить надеждами.

Сегодня был чудный день. Солнце, ярко золотистое и светлое, все по-

крывало светом. Небо было поддернуто легкой и светлой дымкой, и в возду-

хе стоял чудно-прозрачный туман. Сквозь редкие белые облака слабо синело

небо и медленно-медленно на землю падали легкие снежинки. Воздух ис-

крился и переливался в золотой пряже лучей.

<11 января 1936>

Вот уже несколько месяцев папочка сидит в тюрьме. Как странно, что

мы теперь никто не волнуемся, не ужасаемся и спокойно говорим об этом,

как о самом обычном деле. Недавно кончилось следствие, и мама пошла хло-

потать о свидании. Ей назначили на сегодня. Еще в прошлом месяце она по-

дала заявление на себя и меня. Сегодня мы поехали на Лубянку получать ор-

дер, и в школу я не пошла.

Я долго колебалась и не знала, куда идти: в школу или к папе. Не хоте-

лось пропускать первого дня, но не идти к папе? Позднее меня неприятно по-

разило, что к моему желанию видеть папу в сильной степени примешивалось

тщеславное гадкое чувство. Я несколько раз думала, что, если я не поеду, па-

па назовет меня эгоисткой, а в противном случае, будет очень доволен лю-

бящей его дочерью и невольно, может быть, подумает: «А вот старшие не

приехали!». Мне хотелось именно этого (чтоб меня отличили), и я больше

думала не о том удовольствии, которое я доставлю папе, а о том, которое по-

лучу сама от удовлетворения своего тщеславия.

Ордер дали, но только на одну маму. Мне вдруг до слез так стало обид-

но, и чтоб не расплакаться, я шла, стиснув зубы. Действительно ли мне так

хотелось видеть папу? Очень возможно. Но только даже в эту минуту я не

могла удержаться от мысли сделать какой-нибудь заметный жест или сказать

что-нибудь эффектное, чтоб окружающие обратили внимание и подумали:

«Какая хорошая дочь».

Я тут же выругала себя за эту мысль и пошла домой злая, как черт. От

этой злости у меня глаза иногда наливались слезами и даже кричать хотелось

или выкинуть что-нибудь безобразное, иступленно хотелось разорвать ордер

Page 271: Nina Lugovskaya "I want to live"

271

или бросить им в лицо. Сволочи! Но я ничего не сделала, не закатила истери-

ку и даже не заплакала, а продолжала спокойно идти и думать, что я совсем

не думаю о папе и о том, что не увижу его, о том лишь, что эти мерзавцы, си-

дящие у власти, нисколько не считаются с нами.

У меня страдала гордость, болело самолюбие и… только. А сколько зло-

сти, желчи! Она, казалось, переливала все границы, затопляла меня. Я нена-

видела положительно всех. Кого ни встречала на дороге. И обмеривая про-

хожих яростным угрюмым взглядом, нахмурив брови, думала, какое чувство

вызывала у людей своим видом и что каждый думал обо мне .

Сегодня был чудный день. Солнце, ярко золотистое и светлое, все по-

крывало светом. Небо было поддернуто легкой и светлой дымкой, и в возду-

хе стоял чудно-прозрачный туман. Сквозь редкие белые облака слабо синело

небо и медленно-медленно на землю падали легкие снежинки. Воздух ис-

крился и переливался в золотой пряже лучей.

Эти дни я читала о Толстом и опять невольно подпадаю под влияние его

мышления. Страсть самосовершенствования была у меня всегда, а сейчас

вдруг появилась необыкновенная ясность самокритики, спокойное и беспо-

щадное саморазоблачение и толстовская жестокая откровенность. Самоусо-

вершенствуйся, дружочек! Посмотрим, что-то из тебя получится.

А надо сознаться, что у Толстого я нахожу все больше общего с собой,

та же несчастная наружность, от которой он в молодые годы и в детстве так

страдал, рано развившийся самоанализ, бесконечная гордость и даже тщесла-

вие, эти вечные поиски чего-то, неумение успокоиться. Иногда я встречаю у

него слова, сказанные будто мною, то ли это от того, что мы, действительно,

похожи, то ли это сказывается необычайная гениальность Толстого, так вер-

но подметившего душевные движения.

<13 января 1936>

Много было всяких невероятных скачков в моем настроении, но таковых

еще не бывало. Третья четверть. Первый день в школе, а настроение у меня

ужасное, как будто вот уже два месяца я занимаюсь без передышки. Отдыха,

как и не бывало. Раньше я бодро себя чувствовала после каникул шла в шко-

лу с какой-нибудь надеждой, с желаниями, а теперь… тоска.

Я сегодня в школе смеялась, бузила и ничего не хотела делать, потому

что знаю, что я дура, а дома до слез тяжело. Поехала в рабфак, но директора

не застала и пока дожидалась его, начинали подниматься сомнения. Всякие

подленькие малодушные вопросики лезли в голову и не знала, где одна из

меньших бед. Найти не могла.

И все же спрашивала: «Удобно ли тебе вечером будет заниматься? Ты

будешь одна среди противных людей, они будут смеяться и издеваться. И вот

они кругом, эти отталкивающие физиономии, ты сидишь одна в углу, испод-

лобья подозрительно и испуганно смотришь по сторонам и чувствуешь, как

во всех этих чуждых сердцах растет недоброжелательство и насмешка. Боже

мой, чего только не нарисует мне услужливое воображение, каких бьющих

Page 272: Nina Lugovskaya "I want to live"

272

тонов не наложит смелой рукой, каких только не возведет воздушных замков

или опустит в черную яму.

Я ждала час, но директор не пришел, и я со своей неразрешимой мукой

ушла домой, и всю дорогу в душе лежала тень этих сомнений. А дома… Я

постучала, и чьи-то мужские шаги услыхала за двурью. Мне открыл Женя Г.,

потом сделал своей необычайно походкой несколько мягких шагов в сторону

и спросил: «Откуда? А… так, от девочки». Я немного смутилась от неожи-

данности, а потом весь вечер с ума сходила. Не от него, конечно, а от одино-

чества… Нет, не хочу, на зло всем не хочу больше страдать! В черту! Не бу-

ду. Нарочно всем брошу в лицо, что я счастлива.

<14 января 1936>

Завтра пойду на рабфак. Примут или нет? Наверно, нет, ну, да посмот-

рим. К занятиям такое отвращение, что абсолютно не могу ничего делать,

стала отвратительной девчонкой. Все мои положительные черты: настойчи-

вость, усидчивость, разумность поступков, — исчезли, я стала нестерпимо

несдержана, никакого постоянства в голове, а какая-то каша, я ничего не де-

лаю.

Завтра — в рабфак. Школа для семнадцати летней девушки неподходя-

щее место. Муся, Ира, которых я люблю, но не уважаю, не удовлетворяют

меня и не заполняют той душевной пустоты, которая всегда бывает у подро-

стков, не изведавших еще жизнь и знающих о ней слишком много. Сегодня я

проспала, не пошла в школу и испытывала, как на каникулах, беззаботное

спокойствие, не ощущая обычной тревоги в душе.

Нет ничего ужасней мысли или чувства, которые не покидают, постоян-

но давят и гнетут день и ночь, каковы бы они ни были мелочны и незначи-

тельны, и со временем становятся мучением. Недаром одной из ужаснейших

пыток считались удары по одному и тому же месту на голове холодных капе-

лек воды. Странная пытка, вначале кажущаяся смешной и чуть ли не прият-

ной, спустя часы превращается в кошмар. Создается впечатление будто тя-

желый молот ударяет по голове, и каждое прикосновение отзывается в мозгу

и во всем теле.

<15 января 1936>

Не хочу, не хочу заниматься. У нас сильно заболела домработница, Ма-

ня и я остались дома. У девочки температура около 40º, и оставлять ее нель-

зя. Сижу дома и читаю книгу. На улице — тусклое солнце и небольшой мо-

розец, иногда идет редкий снежок. Необычайно голубовато и светло.

Я определенно зла на Женю Г. за то, что он небрежно называет меня на

«ты» и не замечает меня. Странно, он достаточно чуток, чтоб понимать меня,

и достаточно вежлив и добр, чтоб сделать приятное. Однако, он не делает ни

того, ни другого, разве я требую от него чего-нибудь особенного? Он со мной

не такой, как Юра, Жора и даже Андрей. Те заговорят со мной ради меня са-

Page 273: Nina Lugovskaya "I want to live"

273

мой, непосредственно из чувства симпатии или любопытства, а Женя, тот по-

иному. Я чувствую, что каждое слово, сказанное мне, неискренно, все, что он

ни делает, он заставляет себя делать, чтоб казаться и быть добрым. Но все это

он делает разумом (поэтому все напускное), а не чувством.

<17 января 1936>

Рабфак, кажется, провалился. Велели зайти 25-го, и хотя я разжигаю в

себе надежду, но в душе осознаю, что ничего не получится. Я успокаиваю

себя и говорю: «Ну, ничего, Нинок, одну только пятидневочку походишь в

школу, а там пойдешь в рабфак». И тут же злая мысль ползет издалека: «Да,

жди, так тебя и примут. Когда говорят, зайдите через несколько дней, но

обещать ничего не могу, значит, дело не выгорело». И все-таки я надеюсь и в

школу не хожу.

Странно, мама мне это не запрещает, будто понимает мое состояние и

вполне со мной согласна, хотя этого не может быть, или она так занята, что

махнула на нас рукой? Нет, не то. Вероятно, она знает, что причина у меня

есть и просто не вникает в нее, потому что совершенно мне доверяет. Боже

мой! Несчастная мама. Мне так больно за нее, и я так ненавижу тех, по вине

которых она мучается. Так хочется иногда помочь.

Вот, кажется, что-то неожиданное произойдет и все изменится. Но ниче-

го не происходит. А она стала старая, больная и апатичная. Ко всему, даже к

нам и папе. Она похожа на заработавшуюся ломовую лошадь, которая как-то

уж по инерции ходит целый день в жесткой упряжке и возит тяжести, хоть

сил нет. По привычке покорно и терпеливо терпит побои.

Мама знает свой долг. Этот долг она будет выполнять до тех пор, пока

совершенно не лишится сил, пока не умрет, собственное ее «я» и все прочие

заботы стоят на втором плане. И если есть время исполнять их, она исполня-

ет, а нет, она спокойно и самоотверженно старается забыть их. Мама — это

идеал матери. Я еще нигде не встречала таких матерей, кроме бабушки.

Она всю жизнь положила на нас. Иметь детей для нее было самым важ-

ным вопросом в жизни, потому что иметь детей, значит потерять себя, от-

речься от себя и жить только для них. Она теперь не интересуется своим здо-

ровьем и спокойно говорит о смерти, как об избавлении, но жизни своей не

улучшает, так как каждый час отдыха отнимает необходимую для нас копей-

ку.

Я не знала, что люди могут так кошмарно много работать: с утра и до

ночи, с утра и до ночи каждый день, без отдыха, без радостей. А дочери, ко-

торым посвящена и на которых загублена вся жизнь, ходят, задрав носы и не

желают ничего видеть дальше своей маленькой подленькой жизни.

Они воображают, в особенности младшая, что недаром созданы для это-

го света и что одарены необычайными талантами, поэтому грешно тратить

время на такие вещи, как уборка по дому, маленькая помощь маме, хотя бы

для того, чтобы утешить ее. Они не желают штопать свои вещи и стирать их

и ходят, как нищие, грязные и неряшливые.

Page 274: Nina Lugovskaya "I want to live"

274

Три бездушных эгоистки, не любящие мать. А вы загляните в их душу.

Боже мой! Чего только нет там? Какие возвышенные и прекрасные идеи, ка-

кие мысли, какие планы. Сколько самоотверженности и героизма, когда,

удобно лежа в мягкой постели, они мечтают о своем будущем.

А папа сидит в Бутырках. Сидит со своей дикой и беспомощной ненави-

стью, со своей энергией и одаренностью и больными глазами. Сегодня я бы-

ла в Политическом Красном Кресте и подала заявление. Любопытное учреж-

дение, которое много кричит о себе и ровно ничего не делает.

Я слышала от окружающих, что они ходят по несколько лет, не добива-

ясь никакого толку. Народу много, помещение отвратительное, похожее на

закуток. Посетителям очень мало отвечают, что «мы постараемся, но вряд ли

из этого что-либо получится». Достойный ответ.

Я абсолютно не занимаюсь, но завтра придется взяться, потому что 19-

го иду в школу. Я не хочу быть больше умной и серьезной, не хочу ничего

делать, а буду все время танцевать, бузить, гулять и жить. Я вдруг поняла,

что молодость дана только один раз и, если я не использую ее, то уж никогда

не вернутся эти возможности пожить. Я хочу жить!

Я поняла вдруг, что мне уже семнадцать лет 112 и что это лучшая пора

жизни (обычно считается), а я хожу в каком-то странном полусне, как будто

мне тридцать лет, и все радости пролетают мимо меня. Ведь в жизни мне не

останется ни одного воспоминания, ни одной волнующей счастливой карти-

ны, а жизнь без единой минуты счастья не жизнь.

Я хочу любить, обманываться, но любить. Ведь старость без любви —

это кошмар. Сейчас я в ужасе замечаю, что я влачу жалкое существование, и

тут же думаю: «Ничего, еще есть время все исправить». А через десять лет я

буду ужасаться, раскаиваться и проклинать себя за то, что в жизни ничего не

нашла, и тогда уже надеяться будет не на что.

<21 января 1936>

Хочу себя уговаривать бросить просвещать себя, потому что дура, и все

равно у меня ничего не получится. Но не могу — тянет и тянет к книгам, к

знаниям. Не успеваю читать: так много дел и уроков. Ну, да ничего не поде-

лаешь. Настроение хорошее, но хочется спать.

<22 января 1936>

Почему-то вспомнила первую вечеринку с Мусиными ребятами. Мы си-

дели за столом, я подсела к Мусе и уговаривала ее не пить больше. По дру-

гую сторону ее сел Дима и предлагал ей вино. Муся протянула мне рюмку:

«На, Нинок, выпей». Я выдша. И вдруг Димка, смеясь и ласковым голосом

(так лгать только он умеет) сказал: «Мне тоже тебя можно называть Нинок,

чтоб ты пила?»

112

Подчеркнуто самой Ниной.

Page 275: Nina Lugovskaya "I want to live"

275

Я смутилась, и странно, что эта неискренняя и случайная ласка человека,

который мне глубоко несимпатичен, до сих пор затрагивает какие-то необы-

чайные струны в душе. Это ведь была единственная 113 ласка из уст мальчика,

и трудно понять, что кроется под словом единственная ласка! И опять я бла-

годарна за ту крупинку нежности, которую подарил мне Дима. А как он меня

не любит!

На Зуя Юру я очень рассердилась за то, что он обманул мои надежды

(тогда на вечере у Муси), а теперь он опять такой милый и очаровательный, и

я каждый день любуюсь им.

<30 января 1936>

Проклятье! Не хотела писать о своих неудачах, потому что мне перед

собой даже стыдно думать о них. Я все ждала, что, наконец, удастся мне моя

затея, но теперь… Опять прежние пессимизм и хандра. В жизни моей не ис-

полнилось ни одного желания, ни одного! Мне надоело и опротивело это, я

не хоч4у быть больше неудачником. Понимаете, не хочу! И мне стыдно за

мое дурное настроение и за мои неудачи. Да ведь я же не виновата в этом!

Это какой-то злой рок! Или, может быть, я сама не умею никогда ничего уст-

роить.

Мне везде отказали: в Архитектурном рабфаке, в МТИ и на подготови-

тельных курсах, — как сговорились. И вот я опять в школе. Скука… и тоска!

Когда я подумаю, что мне уже 17 лет, а жизнь моя бесцветна и сера, мне

страшно становится. Ведь я буду до исступления жалеть эти так тускло про-

ползшие годы.

В школе тесно и душно, меня так бесит и мое легкомыслие, и легкомыс-

лие моих друзей. Недавно они очень обидели меня. Я последнюю шести-

дневку не ходила в школу, сначала была больна, а потом, надо признаться,

просто прогуливала, так ни одна из них не зашла ко мне. Никто!

Это просто невежливо, милая Муся! Можно крутить с мальчиками и

быть с ними не человеком, а какой-то гадкой, злой и пародией на человека,

но с девочками сохраняй же человеческий облик! Нельзя же быть до такой

степени эгоистичной и ограниченной, чтоб представлять весь мир, созданный

для тебя, а всех живых существ своими поклонниками, живущими лишь для

того, чтобы делать приятное тебе? Смотри, Муся, долг платежом красен. Ты

хоть и кошечка, но достаточно взрослая, чтоб с тебя требовать, как и с дру-

гих.

А Ирина! Мне тяжело, потому что я их всегда посещала и требую с их

стороны даже не любви и привязанности, а просто чувства такта. Отврати-

тельные и легкомысленные девчонки! Признаться, я осталась одна в школе,

раньше ведь они во мне нуждались, потому что я лучше их всех училась, я

затыкала их за пояс и нужна была им.

113

Подчеркнуто самой Ниной.

Page 276: Nina Lugovskaya "I want to live"

276

Опять неудача. Ах, если б этих неудач не было или если б я могла их

побеждать! Но как? Каждый раз упираюсь в одну точку, что я потеряла спо-

собности, потеряла память, а самолюбие вдвое увеличилось. Ужасно хочется

весны, мне кажется, что я никогда ее так не желала. Я знаю, что опять и

опять… буду счастлива, когда увижу зелень, когда почувствую это неопи-

суемое дуновение, знакомое мне. Почему я так люблю и хочу ее теперь?

Заниматься не хочется до тошноты и не хочется сдаваться — я должна

добиться своего. Но как? Всюду разбиваюсь о холодный и официальный тон

директоров, с которыми я не умею говорить, как с людьми, а маму стыдно

просить, потому что в прошлом году она из-за меня попадала в очень нелов-

кое положение. Господи! Помоги мне!

<31 января 1936>

Обломовщина! Сегодня полседьмого разбудила меня мама, и до того

еще, пока я успела сообразить, что надо вставать и идти в школу и что вста-

вать очень не хочется, она сказала: «Холодно, Нина, ужасно, 25º мороза. Я

даже не знаю, идти тебе или нет». Я молчу, но сама начинаю теперь сомне-

ваться, идти или нет? И чем больше думаю, тем сильнее хочется спать, и

лень поднимает голову. «Я не знаю, мама — говорю я и стараюсь не думать.

Что это все ужасное безволие.

Мама, выходя из комнаты, оборачивается ко мне и говорит: «Ну, тушить

или нет свет?» Я думаю несколько мгновений, машу рукой и поворачиваюсь

на другой бок: «Туши». Но не спится и думается: «Эх, ты, Обломов, стыдно.

Но все-таки лежу, вот вспоминается тихая деревня Обломовка и мальчик

Илюша, которого мама оставляет под первым предлогом дома, чтоб он по-

больше поспал и не замерз бы в дороге.

Да, но Илюша не думал о том вреде, который ему причиняет мать, и по-

тому не был сам виноват в том, что из него получилось. А я, семнадцатилет-

няя девушка, прекрасно понимаю, как это вредно, а все-таки продолжаю де-

лать себе этот вред. Обломовщина и безволие. И как мама не догадывается,

что делает из меня «тряпку», да я уже «тряпка». Сама она далеко не Обломов,

а вот я совсем уже, как Обломов, глубоко завернувшись в одеяло, начинаю

создавать идилию своей будущей жизни.

Я не сплю, но настолько увлекаюсь, что временами кажется, будто вижу

сон. Какая-то прекрасная дача и большая веселая компания молодежи, и всем

необычайно весело и хорошо, и сама я, веселая, оживленная и счастливая.

Иногда представляю себе такие невероятные и глупые вещи, что через час

самой стыдно вспоминать о них, но, когда создаешь их, они кажутся реаль-

ными и интересными.

Так я лежу жо девяти часов. Начинает светать, и отражения огней на

моих стене начинают бледнеть. У меня болит затылок от лежания и хочется

спать, но расстаться с мечтой так не хочется. Однако, я засыпаю и, проснув-

шись в одиннадцать часов, продолжаю грезить наяву до трех часов дня.

Шутка ли!

Page 277: Nina Lugovskaya "I want to live"

277

Но, когда встала, все обаяние мечты пропало, потускнела и стала казать-

ся непозволительно глупой слабостью. Опять появляются честолюбивые

стремления и (опять-таки) мечты, и заниматься, черт возьми, все же не хо-

чется. Сейчас пять часов, а я только что встала, ничего не успею сделать, по-

тому что сегодня придет Юра-маленький. Завтра приезжают девочки, и он

хочет убрать комнату. Пусть, «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плака-

ло».

<5 февраля 1936>

Приехали сестры, которых я ждала с нетерпением и которые, в сущно-

сти, вовсе не нужны мне. И потекла пустая жизнь, как течет она уже с неко-

торого времени у меня. Даже не жизнь, так как под жизнью подразумевают

какие-то действия и совершающиеся факты, а созерцание жизни сестер. По

вечерам у Жени Юра, у Ляли Жорка, а у меня тоска и злость.

31 января и 1 февраля приходил Юра (еще до приезда сестер), и мы го-

ворили с ним, и конечно, о сестрах. Я никогда не была даже в дружеских от-

ношениях с мальчиками и помню лишь два случая: Юра З. и Юра Т. Нет ни-

чего общего между ними и есть одна общая черта в наших отношениях: Юра

З. говорил со мной об Ирине, а Юра Т. — о Жене. Очень натурально.

Вчера произошел курьезный случай. Вхожу я в кухню, где сидели Женя

и Юра (в комнате находилась другая пара), смотрю Женя сидит надутая, злая

и говорит ему: «Ну, уходи к своим товарищам. Пожалуйста!» Юра медленно

встал и трудно было угадать по его невыразительному лицу, очень ли огор-

чен он. «Прогоняет она меня, Нина». «Как так?» «Да так». «Надоел, гово-

рит».

Я помолчала и вдруг сказала глубокомысленно, как будто открыла жиз-

ненную истину: «Если гонит, значит, есть за что». Юра оделся и змуро по-

смотрел на Женю: «Всего хорошего». Она молчала, наклонив голову и сер-

дито покачиваясь: «Всего плохого». Он еше некоторое время потоптался в

передней, и мне очень хотелось что-то сделать, чтобы предотвратить этот

странный разрыв, кажется, мне хотелось броситься к Юре и уговориь его по-

мириться или сделать еще что-нибудь, чтобы успокоить.

Он ушел. «Что это значит, Женя?» «Прогнала». «За что?» Просто так».

«Нет, не просто так. Что у вас произошло?» «Да, ничего. Я просто призна-

лась ему откровенно, что влюблена в Сашу». «А он?» «Он сказал: значит,

мне здесь нечего делать теперь, я пойду. И ушел». «Как гадко! Как ты мо-

жешь, взять человека и выгнать?» «А что ж?» — беспечно отозвалась она. «Я

бы не смогла, да это и нетактично». Женя пожала плечами и вышла.

Через минуту я услышала хохот и потом оживленную болтовню и смех

Ляли и Жоры. Я сидела у себя в комнате, злилась и думала: «Выгнала чело-

века, а сама смеется и поет. Как нехорошо все получилось, да, мне надо было

задержать Юру, поймать его в коридоре и вернуть, или утешить, узнав от не-

го, за что они поругались».

Page 278: Nina Lugovskaya "I want to live"

278

И много еще вариантов носились у меня в голове, пока я сидела в своей

комнате. «Какое счастье, что я не сделал этой новой глупости» — думала я

через полчаса, В своих размышления я дошла до того, что стала считать себя

виноватой, что мне надо было с Юрой поговорить и, по крайней мере, при-

стыдить Женю за ее гадкий поступок. В это время постучали, так стучал

только Юра, и я бросилась со всех ног открывать ему, не зная, для чего я так

тороплюсь.

Я не могла без смеха видеть его фигуру: маленький, миниатюрный даже

симпатичной и невыразимо чудной мордашкой и сонными глазами. Он по-

смотрел на меня, не входя, и сказал, еле сдерживая смех: «Женя мне крючок

обещала». «Какой крючок?» «Обыкновенный» — большей нелепости он, ве-

роятно, не мог придумать. На минуту мне хотелось сбегать и принести ему

крючок, но что-то удержало меня, слава богу. «Иди и сам попроси». Он во-

шел и снял галоши, а я аккуратно и ласково начала стакивать с него фуражку,

заглядывая в глаза.

Они смеялись. «Женя, дай крючок». «Какой крючок? Ты что, с ума со-

шел?» Я и тут ни о чем недогадалась и сказала ей сердито: «Ну, пойди же

сюда». Ляля крикнула с постели: «Юрочка, дай конфет!» «Конфеты? Какие

конфеты?» Вышла Женя и я, счастливая тем, что могу помирить их, взяла за

руки и стала сводить их. Оба упирались, а я, ласково улыбаясь, говорила:

«Ну, ребята, помиритесь». Потом затушила в комфорке огонь и довольная

ушла к себе.

Минуты через три в дверь просунулся Юра и поманил меня пальцем:

«Тебя Женя зовет». Я пошла на кухню, на столе лежали конфеты и пирож-

ное. «Давай есть» — сказала Женя. Я посмотрела обалделыми глазами на нее

и вдруг догадалась: «А! Так вы нарочно!» А дальше я сама не знаю, как по-

лучилось, только я обиделась, расплакалась, хотела убежать, но они меня не

пускали, и я, уткнувшись в плечо Жени, тихонько плакала, и, не в силах

сдержать слез, думала, вернее вспоминала, как я сидела в комнате, ругала се-

бя за то, что не догадалась вернуть Юру, и обида моя удесятирялась.

Разумеется, оба были очень удивлены, да и я не меньше их. Если б меня

сейчас спросили, почему я расплакалась, я не смогла бы ответить. Кончилось

тем, что я убежала к себе и долго дулась и… опять-таки ругала себя за глу-

пость и недогадливость.

<11февраля 1936>

Я очень злая, наверно, у меня ко всякому почти чувству примешивается

злость, и я плачу злобно и с ненавистью.

Я не пишу ничего о рабфаке, но это не значит, что я не думаю о нем.

Мне хотелось вдруг неожиданно написать: итак, я в рабфаке. Но, вероятно,

это не удастся, и поэтому буду жаловаться и не на себя, конечно. Я ли не

упорно ходила по всем рабфакам и курсам, в МТИ я раз шесть сряду ездила и

там мне почти отказали, в Архитектурном тоже и на курсах. Что же оста-

лось?

Page 279: Nina Lugovskaya "I want to live"

279

Почему-то в голову неожиданно пришла мысль о сельскохозяйственном

институте, по всей вероятности, это и есть мое призвание. Но он находится у

черта на куличках или в Петровском парке (что одно и то же), и ездить ту-

да… куда, как приятно. Но я решилась и на это. Сегодня, после нескольких

минут полного отчаяния, я решила поговорить с мамой, чтоб 13-го кончить

все это дело. Маму упрошу съездить в Архитектурный рабфак, а сама поска-

чу в сельскохозяйственный институт.

По совести сказать, мне ужасно не хочется идти 13 февраля в школу, по-

тому что меня будут спрашивать по географии, по которой я ничего не знаю,

и чувствую — знать не буду, сколько бы не сидела, значит, опять засыпаться.

Какое унижение! Попытаюсь сойтись с мамой на 13-м, очень хочется верить,

что все удастся и поэтому верю, хотя только подумаю трезво — все надежды

рушатся. В душе появляется какое-то мучительное беспокойство и волнение,

которые бывают в минуты полной безысходности и сознания, что выход был,

а ты сама не нашла его, а теперь поздно. Конечно, поздно.

Уж второе полугодие началось, я бы все узнала давно, если б не Женя.

Гадина! Дала ей аттестат и просила узнать на рабфаке, примут у них или нет.

Я думала, что она лучше сможет все устроить, а она, по свойственной ей бес-

печности, за целую шестидневку не могла поймать директора и поговорить с

ним (я, как подумаю об этом, начинаю ненавидеть ее). И она же сегодня, ко-

гда я упрекнула ее в невнимании, вдруг рассердилась (будто ее оскорбляют),

назвала меня дрянью и скотиной. Ну, нет! Этого я не прощу вам, Евгения

Сергеевна! Нельзя быть в такой степени эгоистичной и черствой.

Таким образом, у меня несколько драгоценных дней ушло совершенно

даром. Страшно подумать о том, что у меня может не удастся моя затея, и

мне кажется, что мое терпение в конце концов лопнет. Боже мой, как хочется

променять это тухлое болото-школу на что-нибудь другое, теперь даже как-

то безразлично на что иное. Хочется плакать от злости и отчаяния.

Женя и Ляля — странные люди, таких неглубоких и поверхностных (о

развитию уж и не говорю), я еще не встречала. Я не могу понять, как это они

с чистой совестью могут не исполнить своего обещания, сделать какую-

нибудь ужасную бестактность. Это определенно недомыслие, но не от глупо-

сти, а от легкомыслия, которое не дает задумываться над жизнью. Такое впе-

чатление, будто жизнь их все время берегла и лелеяла, все им удавалось.

Они, как мотылечки, порхают и ни о чем не думают. Пусть порхают, пока не

опалят крылышки.

<16 марта 1936>

Дорогой мой друг! 114 Давно я не разговаривала с тобой и не делилась

своими горестями. Ты думаешь, это происходит от того, что мне очень весе-

ло, и поэтому не хочется скучать с тобой? О, нет. Я все так же несчастна, как

и раньше, и по-прежнему у меня нет никого. Понимаешь, никого, с кем я

114

Речь идет о дневнике.

Page 280: Nina Lugovskaya "I want to live"

280

могла поговорить, никого, кроме тебя. Да, да, я знаю, ты удивлен и спраши-

ваешь, почему же я тогда не обращалась к тебе, если ты — единственный

мой друг. На это трудно ответить. Причин было много, только я не знаю, со-

чтешь ли ты их вполне уважительными. Ну, да все равно, я привыкла гово-

рить тебе все.

Помнишь, последний раз мы говорили о рабфаке. Тогда я была полна

этой идеей, она вдохновляла меня и обещала такие невероятные вещи, но и

мучила меня много. Но все-таки это была надежда, для которой стоило жить

и трудиться, но теперь ее окончательно нет. Не все ли равно, как она разру-

шилась и долго ли еще мучила меня, только теперь я опять на самом дне

ужасной темной ямы.

Мне недолго быть несчастной, надоело быть неудачницей и поэтому я

даже тебе ничего не говорила. Мне надоело жаловаться тебе и даже перед

тобой бывает стыдно за мою жизнь, в которой ничего не было, кроме неудач.

Я все ждала это время, что вдруг что-нибудь случится, и я вдруг оживу, смо-

гу, как все, смеяться и шутить, но…

Помнишь, одно время я почти не ходила в школу. Когда история с раб-

факом провалилась, я себе сказала: «Ну, Нина, теперь займись учением, ты

довольно ленилась в этом году. Пора поработать». И я начала работать, ты

ведь знаешь, как я умею работать, особенно, когда есть для чего. У меня уже

опять была цель, ведь утопающий хватается за соломинку — я тоже схвати-

лась за нее. Я решила (мне стыдно говорить об этом) летом опять подавать на

рабфак. Ведь правда, мое упорство похвально, а сама я смешна ужасно. Мне

нужны отметки, и я их буду добиваться.

Теперь о моем состоянии. Я начала ходить в школу и первые дни были,

пожалуй, радостны, потому что я соскучилась по людям. Только вдруг я ста-

ла замечать, что вокруг меня не старые мои друзья Ира и Муся, а какие-то

чужие и непонятные люди. Я вдруг оказалась никому не нужной, меня по-

просту забыли. Я сомневалась, надеялась, злилась и мучилась.

Муся, несносная в своих капризах, привязалась к другим девочкам. Я

была всегда так уверена в себе, в ее любви ко мне, что это меня как-то оше-

ломило. На уроках мы с ней сидели вместе, и она была как будто по-

прежнему веселая и ласковая, но и совсем другая. Она уже не говорила мне

ничего и никогда не становилась нежной, а с наступлением перемены вдруг

убегала. Боже, сколько муки мне доставляли эти перемены, я готова была

разрыдаться от злости.

Я была одна, из наших никто не замечал меня, я иногда подходила сама,

а чаще вовсе уходила из зала, потому что я не привыкла просить снисхожде-

ния. Нет, этого ты, вероятно, не поймешь. Вспоминать свое прежнее положе-

ние и теперь каждую перемену ужасно ощущать, что меня предпочли. Я дол-

го думала о причинах такого охлаждения: Муся просто разлюбила, а Ирина?

Я ее не люблю, но меня злит, что она соблюдает здесь какую-то политику.

Когда мы с ней вдвоем, она лезет с откровенностью, рассказывая мне все, а

при других как будто не замечает меня. Я же просто не стала нужна, потому

что поглупела.

Page 281: Nina Lugovskaya "I want to live"

281

Итак, я там чужая, нет даже внешней близости. Иногда мне хочется на-

чать борьбу и добиться вновь Муси, но это значит немножко польстить ей,

немного унизиться перед ней и бывать у нее дома в этой развратной компа-

нии… Нет, спасибо… Удивительно то, что я их никого не люблю, меня к ним

нисколько не тянет, но мне ужасно стыдно перед всеми за мое унижение. Это

новое несчастье как-то пришибло меня, я изнервничалась, иногда даже пла-

кать стала, но чем больше несчастий, тем ожесточенней хочется победить

все! И я борюсь.

Прости меня, но я за этот месяц изменяла тебе в мыслях, Может быть,

поэтому и написала, но я думала о другом друге, настоящем, живом, которо-

го можно видеть и слушать! Ведь ты ничего мне никогда не советуешь.

* * *

Недавно были у папочки на свидании. Он отпустил бороду и стал похож

на архиерея. Он скоро уезжает в Алма-Ату 115. Я его теперь люблю. Тюрьма,

заключенные, какой-то широкий двор, тесные переходы, окошко и папино

лицо, чьи-то рыдания, возгласы, истерика — все это как сон. Прошло, будто

сцена в кинематографе, и нет.

Я собираюсь ехать в Алма-Ату. Я о ней мечтаю так же, как и о рабфаке.

Я уеду в эту азиатскую глушь, буду ходить по горам, есть яблоки и, может

быть, хоть на время убегу от себя. Алма-Ата! Отец яблок! О, как ты, должно

быть, прекрасен!. Нет, не поеду. Это-то в моей власти.

<23 марта 1936>

Начались каникулы. Всего пять дней, но все же отдых. А я устала. Чув-

ствую впервые в жизни, что я устала по-настоящему. Голова болит, хотеся

псотоянно спать и, вообще, ряд признаков общей усталости. А отдыхать

только пять дней. В четвертой четверти занятий будет очень много. Надо за-

пастись терпением. Учиться еще 2,5 месяца. Ужасно много. Испытания…

Что за наказание с этой учебой!

На дворе весна, семнадцатая весна по счету. И за плечами эти семна-

дцать лет. Боже мой! Как много пережито и как мало прожито за семнадцать

лет. Я сейчас часто вспоминанию, а воспоминания — это признак старости,

когда в настоящем и будущем нет ничего. Черт! Мало я взяла из этих семна-

дцати лет полезного, а могла бы быть сейчас в высшей степени развитой и

умной, а в результате — балда. Удивительное дело, с некоторых пор я пере-

стала развиваться. Так и стою на одной точке, а теперь, пожалуй, даже пячусь

назад.

От папы нет писем 116. Это странно. Я жду их каждый день. Что с ним

могло случиться? Нет, нет, ничего не может быть страшного. Зачем мне в го-

лову лезут всякие глупости…

115

Сергей Федорович Рыбин был приговорен к 3 годам ссылки в Казахстан. 116

Отец Нины находился в это время в Семипалатинске.

Page 282: Nina Lugovskaya "I want to live"

282

<11 апреля 1936>

Беспорно, что ко всему на свете привыкают, и это единственное и спра-

ведливое подаяние природы. Я привыкла ко всему, и это хорошо, хотя еще

изредка возмущаюсь. Возможно, способность мириться и привыкать — явле-

ние обычное для посредственностей, но это счастье посредственности.

Сегодня сделала вылазку в свет, зашла к Ирине, где был один мальчик

Митя из девятого класса, и, как и все, пошлый и пустой, была там и Муся,

хорошенькая и распущенная до развратности. И сегодня я решила. Что лучше

полное одиночество, чем такая компания. Нет, я положительно не могу за-

ставить себя опуститься так низко, как бы ни было это потом сладко.

Теперь я многое поняла бесспорно и твердо. Я совершенная посредст-

венность, поэтому ни в какое МГУ идти мне нельзя — это было бы глупо.

Можно попытать счастья в области изобразительного искусства, где терпе-

нием еще что-либо можно взять. Я — посредственность, смотрю на это трез-

во, как должно.

<21 мая 1936>

Очередной приступ безумия. Наступил несколько часов назад, и бьет, и

треплет вовсю. Так неожиданно прорвало, а все время было ничего, потому

что много, очень много занималась. Этот месяц прошел, как и все прошли,

все настолько старо, что говорить не о чем, разве только то, что отношения с

девочками сравнительно наладились. Муся иногда даже сама заговаривала со

мною о нашей дружбе, что есть хороший знак. Я же ни разу не спрашивала о

ее отношеничях с Т. и прочими, а тем паче не упрекала ее в холодности. Это

единственное мое средство борьбы: быть бесконечно равнодушной и спо-

койной, сохраняя самостоятельность. Это, я знаю, действует.

О своих переживаниях я дала себе слово не писать в дневник, потому

что мне просто противно, и, если я ничего не пишу, значит все идет по-

старому. С 25-го испытания. Боже! Дай мне сил прожить до 17-го, как-

нибудь сдать и отвязаться, а тогда отдыхать, отдыхать без конца. Я хочу

взять из этого максимум удовольствий, только бы прожить эти дни. Пока бы-

ла занята рисованием карты, никакие глупости не лезли в голову, а сейчас

освободилась, и нахлынули всякие неприятные вещи.

<23 мая 1936>

О, как восхитительно чувствовать, что ты скоро освободишься, что лето

твое и время твое, и можешь делать то, что взбредет тебе в голову. Только бы

не думать, не думать сейчас о лете, не замечать ничего кругом, не замечать

природы, потому что стоит только раз заметить, как она чудесна, то покой

будет нарушен.

Page 283: Nina Lugovskaya "I want to live"

283

А я разлюбила природу. Она уже не трогает меня так, как раньше, и не

мучает своей красотой, но я и чувствовать ее перестала, я как-то охладела, у

меня что-то умерло в душе. Но нет, это должно опять проснуться, только

увижу я лес и поле, уйду одна в пеструю густую тень березняка или под хму-

рые своды бора, и опять вернется очарование природы. Какие сейчас, должно

быть, чудесные нивы и какая трава, и какие цветы!

Май, май! Ты самый лучший месяц. Как благоухает воздух каждым рас-

пускающимся листочком, каждой распускающейся веточкой, как ясно и све-

жо небо, какая зелень, какие ночи, теплые и тихие. Скорей, скорей бы уехать

на дачу, я вырвусь хоть на три дня в начале июня. Неужели же гнить в этой

противной Москве. О, я должна использовать это лето, как никогда. Во мне

сейчас такая жажда жизни, удовольствий… Однако, какой сумасшедший на-

бор слов, я, кажется, не так хочу из Москвы, как показываю это. Все равно,

только у меня сейчас очень хорошее настроение.

<1 июня 1936>

Ну, вот. По алгебре у меня посредственно, и два дня я была больна от

этого. То и дело принималась плакать от злости на себя и негодования. Был

вечер, когда очень серьезно хотелось покончить с жизнью, но теперь все

прошло. Хотя абсолютно не знаю, что делать с собой и со своей жизнью. По-

года восхитительная, и хочется на дачу и страшно думать, что осталось еще

17 дней учиться.

<4 июня 1936>

Красота — могущественная вещь. Красота вообще и человеческая в осо-

бенности. Я человек, кажется, серьезный, иллюзий не имею и прекрасно

знаю, как часто под красивым лицом скрывается очень некрасивая душа. И,

зная это, все-таки увлекаюсь красивым. Урод же вызывает во мне брезгливое

чувство, и, в лучшем случае, жалость. Это нехороший взгляд, я осуждаю се-

бя, но это происходит помимо моей воли. Какое-то инстинктивное стремле-

ние к красоте.

В кино идет сейчас картина, которая называется «Петер». Если передать

ее содержание, то все обаяние ее пропадет, поэтому я не буду излагать его, да

и незачем. Но в жизни я не видала артистки, которая играла бы чудеснее и

убедительнее Франчески Гааль. Глаза поразительной величины, карие и про-

долговатые, с громадными ресницами и непередаваемой игрой.

И весь облик кокетливой девушки, переодетой в мужчину, сколько жиз-

ни, огня и обаяния в каждом ее движении. Я смотрела пять раз эту вещь и

еще пять раз могу смотреть ее, я просто брезжу Франческой. Если б я была

мужчиной, это чувство можно было назвать влюбленностью. Я вспоминаю

всякую мелочь, иногда перед глазами встает ее лицо, ее фигура, ее глаза.

Я раскусила себя: я завистлива. Неудовлетворенность, мучения от соз-

нания своей некрасивости, желание быть умной — все это следствие зависти.

Page 284: Nina Lugovskaya "I want to live"

284

Зависть! Я даже не честолюбива, а просто завистлива. Часто, бывая одна, я

успокаиваюсь в своей маленькой жизни, мне ничего не хочется, и я почти до-

вольна. Но стоит мне встретить человека, в чем-нибудь меня перегнавшего (а

это всегда так бывает), мое спокойствие нарушено. Я злюсь на него и на себя

за то, что проводила зря время, мне хочется что-то сделать, чтоб перегнать

его и освободиться от этого постоянного и невыносимого чувства унижения.

Итак, всюду зависть, и я тону в зависти.

Погода очень хорошая, делать нечего, так как заниматься буду с 7-го, а

читать не хочу (какое-то оцепенение напало). Вот смотрю в окно и нюхаю

ноздрями, по-собачьи вздрагивая, свежий воздух, который ветер приносит ко

мне.

<15 июня 1936>

Послезавтра последний экзамен по-немецкому, и тогда я на лето сво-

бодна. Так хочется отдохнуть, что я даже забываю о рабфаке. Уехать из Мо-

сквы, вот и все, а что будет осенью? В школу я не пойду, это факт (можно ли

мне верить). Рабфаки почти закрылись, да и готовиться опять все лето я не

смогу не от того, что не хватит сил, а потому что скверное моральное состоя-

ние. Апатия и равнодушие. Нет прошлогоднего молодого энтузиазма и подъ-

ема. Я, кажется, состарилась за этот год и привыкла ко всем своим недостат-

кам. А уверившись, что я неспособная, потеряла всякий интерес к наукам и

чтению. Нет конечной цели, и все это печально, но пишу об этом в высшей

степени равнодушно.

Представьте человека, который живет, а сам не знает, зачем делает что-

то с твердым сознанием, что делать это незачем, что все на свете глупо, лиш-

не, нет ничего, чем бы стоило заняться. Это — я. Именно сознание ненужно-

сти всего: жизни, меня и окружающего — мучает меня, а освободиться нель-

зя, потому что действительно не знаю, зачем мы живем. Боюсь, что и лето

проведу скверно и не отвяжусь от этой мухи. Осенью пойду на какие-нибудь

курсы подготовки в институт, хоть в педагогический. Все равно.

<27 июня 1936> Гаврилов Ям.

Дневник хорошо характеризует меня — выступает вся мелочность души

моец, которую не скроют изредка встречающиеся темы. Стоит обратить вни-

мание на то, что обычно составляет предмет моих дум, чтоб понять меня. Я

сегодня прочла кое-что из записей и мне, признаться, стыдно стало: песси-

мизм и мальчики, мальчики и пессимизм. Я вижу, что это дурно, но это дур-

ное есть мое «я», за что я так глубоко не люблю себя. Это есть первое проти-

воречие, а их много еще.

Печорин говорит где-то, что всякий физический недостаток так или ина-

че влияет на душу человека, будто соответствующая часть ее отмирает. Он

глубоко прав, поэтому начну с наружности. Более странно несоответствен-

ной, даже непропорциональной фигуры не встретишь: выше среднего роста,

Page 285: Nina Lugovskaya "I want to live"

285

богатырское сложение главным образом за счет широкой мужицкой кости;

прекрасно развитые плечи, не уступающие своей шириной бравому мужчине;

низкая талия, некрасивые руки и ноги.

Теперь лицо: оно некрасивое, разумеется, но важны не отдельные черты,

а то нечто, что отличает одну физиономию от другой, это нечто у меня со-

ставляет какая-то угрюмая и тяжелая неподвижность (больше я ничего на

нем не подмечала). Этому неприятному выражению соответствуют и отдель-

ные черты его: большой, но далеко не благородный лоб; очень широкие и ко-

роткие брови; маленькие кошачьи глаза (зеленые было бы слишком красиво),

злые или не выражающие ничего и имеющие при этом такой недостаток, ко-

торый нельзя скрыть и который изуродовал мою душу; немного вздегнутый

нос и большие толстые губы, несколько мясистые. Причем, лицо какое-то

расплывчатое, нехарактерное, в нем нет ничего, что отличало бы его от тыся-

чи таких же бесформенных и расплывчатых лиц. Да! Надо еще добавить, что

все это дополняется по огромному оттопыренному уху с каждой стороны ли-

ца.

Характер свой я сама не понимаю, но в общих чертах я такая: в высшей

степени пессимист, безнадежный и безвольный нытик, отсюда угрюмость,

замкнутость и обособленность. Я завистлива. Это все отличительные черты

мои, остальные, как у большинства: слабоволие, тупоумие, заурядные спо-

собности и память, узость интересов и т.д.

Итак, ни в наружности, ни в характере у меня нет ни одной положитель-

ной черты, есть единственная красивая детать у меня — длинные ресницы,

но… они настолько светлы, что абсолютно незаметны. Когда начали разви-

ваться в моем характере ненормальности, я и сама не знаю. Из детства своего

я не помню почти ничего, а рассказывали мне мало.

Когда я была еще совсем маленькой, мы жили в Сибири, наша семья и

семья Д-х, у которых был тоже маленький мальчик. Его часто наказывали, и

каждый раз я приходила к его отцу и упрашивала снять наказание со своего

маленького друга, что часто удавалось, потому что всем известно, сколь

трудно отказывать маленьким детям.

Потом последовательность событий я, конечно, путаю, помню себя уже

в Москве, я живу с бабушкой и папой в нашей громадной красивой квартире,

а мама с сестрами в детдоме. Я одна, товарищей, кажется, не было, потому

что я их не помню, и я в большой почти пустой комнате играю с большим

светлым мишкой — почему-то хорошо сохранилось ощущение окружающей

пустоты и одиночества.В это же время ночью случился пожар, и папа, разбу-

див меня, увел на улицу. Страшно абсолютно не было, лишь любопытно. Да,

вдруг вспоминать детство — это признак старости.

<29 июня 1936> Гаврилов Ям.

Идет дождь, и мне скучно. Первого июля, может быть, уедем в Москву.

Право, я ничего против не имею. Много ли мне нужно, чтобы было весело?

Только одного человека, с которым я могла бы шляться по лесам, ловить ры-

Page 286: Nina Lugovskaya "I want to live"

286

бу, ездить на лодке и, вообще, отдаваться всем тем маленьким летним раз-

влечениям.

Но у меня нет такого, от того мне и скучно, хоть я живу с Лялей, но чув-

ствую себя абсолютно одинокой, в особенности когда она вместе с Жоркой.

Нет ничего неприятнее, как быть третьим лицом, быть лишним. Это можно

терпеть раз, другой, но, когда это тянется годами, то становится противно.

Почему ни одна из девочек на меня не похожа? И почему только с одной

Ксюшей я чувствую себя хорошо, живя с ней душа в душу? Эх, если б она

была поумней.

<14 июля 1936> г. Лебедянь

Вот этого-то я и боялась — мне становится скучно. День проходит так

лениво и спокойно: встаешь, пьешь чай, купаешься, потом обедаешь, спишь

и опять купаешься, и так до конца дня. И, несмотря на то, что времени так

много, все кажется, что его нехватает, потому что все зачем-то друг друга

дожидаются и ходят без дела и без толку. Назревает атмосфера такого мучи-

тельного однообразия, что хоть вешайся. Скучно еще и от того, что здесь ма-

ло людей, да и совсем нет их (знакомых, конечно).

Я провожу лето так, как будто мне сорок лет, то есть так же, как и мама.

А разве это нормально? Я себя чувствую больной от полного физического

бездействия, чувствую себя хилой, руки и ноги, точно плети, хоть бы погре-

сти что ли от безделья и однообразия жизни. Особенно расходилась моя фан-

тазия, и Ляля говорит, что у меня развращенное воображение. Не знаю, хотя

может быть и так.

<7 августа 1936> Лебедянь

Я проехала с севера на юг, из Гаврилова Яма, заброшенного среди со-

сновых лесов и хмурой полусеверной природы, в веселую и зеленеющую

фруктовыми садами Лебедянь, свободно раскинувшуюся посреди степей и

гораздо приветливей и симпатичней Гаврилова Яма.

Гаврилов Ям — безобразный маленький городишко с маленькими дома-

ми, тесно прилепленными друг к другу; нет ни кустика, ни деревца. Весь он

так и разит несносной провинциальной скукой, это фабричный город, и поч-

ти все, живущие в нем, рабочие, хотя есть и мещане. Фабрика видоизменила

лицо города: улицы наполнены рабочим занятым людом, редко там встре-

тишь уснувшую от скуки заглохшую улочку.

Люди там на диво несимпатичные, и мы с Ольгой называли их «ямские

жабы». Изможденные, злые, длинные, женские лица мелькали нахально в ок-

нах, когда мы проходили по улице, чувствовалось, что за нашими спинами

неслышно сплетается паутина пересудов и сплетен. К концу нашей жизни мы

ненавидели там всех людей и особенно, грубых, глупых и ограниченных ра-

бочих, в самом худшем смысле этого слова.

Page 287: Nina Lugovskaya "I want to live"

287

Любопытно, что как гадки были люди, так хороши собаки (хотя в Лебе-

дяни — наоборот). Вместо обычно воспеваемой солидарности рабочих в Яме

господствовал совершенный антагонизм между местными рабочими и при-

езжими, задирательство и мордобой там обычная вещь. Для меня все ужасы

провинциальных городов соединились в представлении о Яме, и вырваться

оттуда было для нас счастьем.

Для меня самое приятное — это менять места и переселяться из одной

местности в другую, о чем я не раз говорила Ляле. Я не могу прожить на од-

ном месте продолжительное время без того, чтобы не начать скучать, когда

мало-мальски привычное становится мне противным и лишь в виде исклю-

чения приятным.

Лебедянь — это неизведанное и невиданное место, поэтому так инте-

ресное. Она стоит на высоком обрыве, а внизу течет голубой Дон. С набе-

режной далеко видно кругом: светлая широкая река, мощными петлями раз-

вернувшаяся по равнине, теряется за деревьями и вдруг неожиданно блестит

далеко в стороне; внизу ползут веселые и утопающие в садах пригороды;

слабо зеленеют низкие берега Дона; воздушно маячит серый высокий мост, а

по обрыву бегут к реке желтые тропки.

<5 октября 1936>

Мне что-то хочется писать стихи, только никак рифмы не идут на ум.

Сейчас настал у меня период умиротворения и душевного спокойствия, ведь

этот год — моя ставка. Я это решила и пока жду, что из этого получится. В

этот год я должна напрячь все силы, поднять всю энергию свою, волю и спо-

собности, чтоб сделать как можно больше. А весной устрою смотр и посмот-

рю, что я сделала и стоит ли продолжать работать, и есть ли надежды на мою

одаренность. И тогда или откажусь от борьбы, или буду уверенна в победе.

Может быть, это самообман, может быть, это только оттягивание роко-

вой минуты, которой я слишком боюсь и в которой я не смогу отказаться от

своих мечтаний, даже уверившись в их несбыточности. Но пока положение

мое на этот год определенно, и я спокойна. Конечно, все прошлые годы были

болезнью, которая наступает у некоторых в переходном возрасте. Я, кажется,

вышла из нее победителем, хотя и с большими потерями.

Любопытную хронику представляет мой дневник. 4 октября прошлого

года я писала, что хочу учиться, что у меня масса энергии и что ставка моя —

три года. А энергии хватило лишь на месяц, спустя который я начала хныкать

и мучиться. Очень любопытно, сколько я протяну в этом году. Пока же я го-

ворю себе, что слабоволия проявлять не должна и весь год должна учиться,

учиться и учиться.

Большое значение будет иметь отношение ко мне девочек в школе. Пока

я с ними в хороших отношениях, Муся говорит, что любит меня очень (но с

ее характером возможно, что завтра все изменится), Таня и Ира любят вслед

за ней. Однако это очень неустойчивое положение и, если я останусь одино-

кой, как в прошлом году, то школа будет для меня тяжелым бременем. Сей-

Page 288: Nina Lugovskaya "I want to live"

288

час нет мальчиков, которые разъединяли нас в прошлом году, и это мое сча-

стье.

Вкратце о школьных событиях: мы чувствуем себя хорошо и весело, за-

нимаемся все трое довольно усердно, отметки получаем приличные, на уро-

ках умеренно бузим, немножко болтаем, немножко деремся, иногда переки-

дываемся фразами с ребятами (чаще с Левкой и Дорошенко, реже с Марго-

шей). На переменках ходим по импровизированному залу-коридору и толка-

емся с мальчишками. Впрочем, я не права, толкаются мальчишки, а мы их

лупим, и чей-то особенно хороший удар вызывает великое одобрение наше.

У Левки в школе есть товарищ из седьмого класса, один из тех лиц, ко-

торые с первого раза бросаются в глаза и которых обязательно запомнишь.

Он среднего роста, блондин, имеет правильные черты лица, которое очень

подвижно и довольно оригинально, интересную бледность кожи и страшно

наглые ярко-голубые глаза. Наглость его превосходит все пределы наглости,

это бывалый малый, которого ничем не смутишь и не удивишь.

Девочки мои им интересуются, так как они, вообще, любят играть во

флирт с такого рода мальчиками. Меня пока это лишь забавляет, так как не

переходит шуточных границ. Он, стоя обычно вместе с Левкой у окна, отпус-

кает на их счет какие-нибудь реплики, которые потом передаются мне, ост-

рит и играет глазами. Вообще, этот мальчик очень подвижный и веселый.

Он обратил свое внимание на Ирину, благо она не маленькая, ее заме-

тить немудрено, и с присущим нахальством начал заговаривать с ней, ведь

ему ничего не стоит вплотную подойти к абсолютно незнакомой девочке,

встать перед ней и смотреть на нее, смущая, долго, в упор и молча. Взгляд

его голубых глаз спокойно-пристален, самонадеятельный, нахальный и бес-

церемонно осматривающий девочек, как хорошо известный товар.

Удивительно, откуда такие молодые люди успевают зачерпнуть в свою

душу столько развращенности, циничности и гадости. Обидно и больно, что

он уже глубоко не уважает моих подруг, да и меня, наверно за компанию. Да,

надо сказать, что он, как и все, никогда не пристает ко мне и обходит молча-

нием и гадким взглядом. Говорю это с гордостью, так как дело идет не о кра-

соте (Танька тоже некрасива), а о чем-то большем, что так тонко угадывают в

женщине мужчины. У меня вид отвергающий всякие заигрывания. И теперь я

достаточно крепка, чтоб быть совершенно уверенной в себе на будущее вре-

мя.

Как-то Ира держала в руках какую-то записку, он вдруг подскочил к ней

и, близко наклоняясь, сделал движение рукой: «Это случайно не мне запис-

ка?» «Нет, случайно не тебе». «А жаль». В другой раз он, увиваясь рядом,

вдруг сказал: «Вы не купите у меня тюбетейку? Или может быть в долг возь-

мете? А?…» Ира поспешила отказаться. Своим нахальством он всегда удив-

лял нас. Однажды, перед уходом домой, он подошел и сказал: «Подождите.

Может быть, я хочу вас проводить».

Все это достаточно любопытно и мало меня касается, ведь еще в одном

вопросе я встала на твердую философскую точку зрения. Раньше меня ос-

корбляло отношение к нам наших ребят. Они никогда не говорили об этом,

Page 289: Nina Lugovskaya "I want to live"

289

потому что мы, вообще-то, никогда не разговариваем, но это чувствовалось

во всем: глубокое неуважение и даже легкое отношение, как к эдаким…

Лишь некоторые из ребят, которые знали нас лучше, несколько иного мнения

о нас, да и то не уверена.

Теперь мне безразличен их яд. Много ль они понимают в девчонках и,

вообще, в человеческих отношениях. Я не осуждаю себя за то, что не боюсь

подойти к товарищу мужского пола и сказать ему два-три слова или пошу-

тить с ним и поехидничать. Они (Антипа, Тимоша, Линде) не понимают, что

их отношения с девочками ненормальны, что учиться в одной группе чуть ли

не десять лет и даже не здороваться, по крайней мере, невежливо. Мы-то в

мальчиках видим товарищей, а большинство других мальчиков и девочек

смотрят друг на друга, как на людей с другой планеты.

Теперь о моих отношениях к мальчикам. Я к ним совершенно равно-

душна, именно, как к мальчикам, и многим симпатизирую, как товарищам. У

меня установился особый тон с ними: веселый, но простой, шуточный, и в

достаточной степени сдержанный, каждую минуту (опасную) могущий пе-

рейти в резкий. Есть другие ребята, это «Камчатка». С ними я не в каких от-

ношениях, очень резко скажешь с ними слово, а с некоторыми до сих пор

еще ничего не сказала.

Из них исключение составляют Лев и Линде. К Левке отношусь хорошо

по старой привычке, хотя теперь меня в нем многое отталкивает: его гру-

бость, блатной вид (чувствуется влияние его друга). А Линде — это человек,

которого стоит уважать, он несколько похож на Володю З. своим умом и

одаренностью, только серьезней и проще, в нем много привлекательного. Он

подходит, хоть и не совсем, к тому типу мужчин, который я могу уважать.

Всегда в классе имеются лица, которые меня интересуют, теперь это

Линде. Знаю, что в начале учебного года я не очень его отличала, а потом

как-то незаметно стала много о нем думать. Все наталкивало на эти мысли: в

школе его присутствие, его фамилия, произнесенная кем-нибудь, по дороге

домой нельзя не вспомнить о нем, потому что часто его встречаешь, выход на

улицу вызывает возможность встречи с ним, а, следовательно, и соответст-

вующие мысли.

Я заметила свой лишний интерес к нему, могущий увлечь меня в область

фантазии и идеализации, и я постаралась уничтожить его. Когда решишь с

чем-нибудь бороться в себе, то это что-то, по крайней мере, первое время на-

оборот усиливается. Так и тут. Я спросила себя, что это значит? И тут же в

голову полезли всякие мысли. А тут еще Ира рассказала, что Линде писал

нашей однокласснице О. любовные записки и стихи, которые передавал ей

вместе с чертежами. Это подняло во мне любопытство и интерес еще усилил-

ся.

Она женственная, высокого роста, тоненькая и несколько хрупкая, с

мягкой походкой и манерами. Маленькая головка ее хорошо гармонирует с

ее прочими качествами: темные волосы гладко зачесаны в небольшие косы,

уложенные на голове; громадные черные глаза смотрят мягко и спокойно; у

нее хорошая улыбка с ямочками на щеках. Она хорошо учится и серьезная. И

Page 290: Nina Lugovskaya "I want to live"

290

весь ее облик, такой изящный, привлекательный и вместе с тем строгий,

именно Линде и должен был понравиться, если он, действительно, так хо-

рош, как я о нем думаю.

Эта пара теперь привлекает мое внимание на уроках и частенько мешает

слушать преподавателя, но больше этого не будет. Сегодня я не думаю о нем,

ибо гораздо легче предупреждать болезнь, чем лечить ее. Итак, сегодня по-

следний день свободы моих мыслей, кто знает, во что может превратиться

этот легкий и праздный интерес к человеку, который не замечает меня и ни-

когда не будет замечать. От меня всего можно ожидать, но меньше всего лег-

кого флирта и поэтому я очень боюсь серьезных увлечений. Я всем говорю,

что в школе я не увлекусь, потому что некем, нет интересных людей.

Среди них есть один, который переплетается с тем, что мне рисует фан-

тазия. Я не могу полюбить теперь человека, которого не уважаю. Наружность

— это второй план. Как странно! Когда мальчику нравится девочка, он начи-

нает вести борьбу за ее любовь, и борется упорно. Я бороться не могу, меня

будет унижать мое внимание к человеку, который мной не интересуется, мне

стыдно будет говорить с ним, подходить к нему.

Человек, который мне нравится менее всего, должен знать это. Если я

иду рядом с Линде, я демонстративно отойду подальше, если девочки гово-

рят с ним, я ни за что не присоединюсь. Мне хочется каждую минуту пока-

зать, что он мне неприятен, что я его не люблю. Один раз я только сказала

ему два слова, за которые себя ругаю.

Мы стояли у доски, я, Ира, Линде и ряд других. «Ты чего же свой днев-

ник не отдала?» — спросила она. «Да, очень надо. Я не хочу, чтоб мне «пло-

хо» поставили». Он услыхал и засмеялся очень неожиданно, но потом вдруг

спохватился как будто и быстро сделал серьезное лицо. Я не догадалась не

обратить внимание на него, а он, видя, что мы смеемся, сказал: «Да ведь у

меня очень плохо стоит» Ира что-то сказала ему, кажется, спросила, по како-

му предмету. «Да, по немецкому». «И у меня тоже очень плохо» — прогово-

рила я одушевленно, вдруг начав жестикулировать как-то странно. Вот и все.

Когда нравится человек, то вся жизнь сосредотачивается на нем: сказать,

чтоб он услышал, сделать, чтоб он заметил, ответ на уроке дается не для пе-

дагога, а для него, все делается для него и только для него. Я это уже испы-

тала с Женей Г. и не хочу повторений, не хочу лишних слез.

Все, что мешает учению, долой с дороги, зачем только я не к месту уз-

нала об увлечении Линде, так подзадоривающем сознание моего бессилия?

Разве я могу соперничать с ней? С этой милой девочкой, которая не только

грубого слова, но и грубого движения не сделает. А я? Диким голосом посы-

лаю всех к черту и с остервенением луплю кулаками пристающих ребят. Не

начать ли переделку? Переделка может быть только во имя чего-то, а вдох-

новляющее имя мне надо забыть. Это легко, потому что это лишь легкий ин-

терес и ничего больше, а глупая моя голова спрашивает: «А, может быть, на-

чать борьбу?» А там, где сомнения, думать об успехе трудно, впрочем, это

все голос рассудка.

Page 291: Nina Lugovskaya "I want to live"

291

Женя и Ляля говорят мне часто, что я хорошенькая. Как-то сделал мне

этот комплимент Юра (впервые в жизни мне это сказал мужчина). Правда это

или неправда?… Не знаю. Я не верю, и факты подтверждают мою уверен-

ность.

<13 октября 1936>

«А ну-ка песенку пропой, веселый ветер,

Веселый ветер, веселый ветер…

Кто весел, тот смеется,

Кто хочет, тот добьется,

Кто ищет, тот всегда найдет.

Хорошо, если б эти последние строки стали бы моим девизом. Как хо-

рошо всегда смеяться, всегда всего добиваться, но для этого надо что-то…

Отчего у меня не может быть этого «что-то». Добьюсь и я, чего хочу, а чего

хочу, и сама еще не знаю, потому что хочу очень многого, хочу всего.

Я должна по-боевому провести этот год, это — моя ставка. Поэтому я не

разрешаю себе отчаиваться, пускай все сомнения, все разочарования прихо-

дят летом, когда я кончу девятый класс и смогу спокойно оглянуться на весь

год и посмотреть, что я сделала. А сейчас — крепкая вера, крепкие силы, на-

правленные к борьбе, и надежда в победу. Ура!

<15 октября 1936>

Когда человек свободен, то он никак не может использовать свое время

так, как хотел раньше. Находятся вещи, которые делать приятнее, чем то, что

следует, вот я и отдыхаю. Погода радостная, и солнце ярко светит в окно.

Комната светлая, сияющая и красивая, красивы ярко-зеленые блики цветов

на окнах. Хорошо! Хорошо петь песни, когда знаешь, что их никто не услы-

шит, и в то же время мечтать о том, как я спою их перед людьми, и они всем

понравятся. Хорошо находиться одной, потому что никто не заставляет быть

обыкновенной Ниной, можно быть красивой и умной. Можно думать о при-

ятных глупых вещах и улыбаться солнцу, небу и своему собственному ото-

бражению в зеркале.

Все идет спокойно, ничто меня не беспокоит: Муся меня любит, и я ее

люблю, Ира и Таня относятся ко мне относятся ко мне хорошо, как мне и хо-

чется. Да, мы теперь с Мусей весьма дружны, ведь нет теперь разъединяю-

щих нас мальчиков. В школе время коротаем между бузой и учением, то есть

именно так, как я бы и хотела, и мы, вероятно, считаемся большими бузотер-

ками.

Мне кажется, что девочки относятся ко мне хорошо: не слишком любят,

но и не питают никакой вражды. Часть их считает нас несколько легкомыс-

ленными и даже очень легкомысленными, но они или заблуждаются, или ри-

Page 292: Nina Lugovskaya "I want to live"

292

суются, потому что ни одна из них не отказалась бы стать такой же, если б

смогла, потому что каждая из них в душе такая же, как и мы.

Кое-что я у Муси и Тани не одобряю, особенно их кокетство с мальчи-

ками и заигрывания, сама я не бываю причастна к этому, но посторонний на-

блюдатель не замечает этого. Как ко мне относится класс и педагоги, мне те-

перь совершенно безразлично, я сама одобряю себя, а что говорят другие, не

все ли равно. Нельзя же прислушиваться ко всем мнениям? Пускай нас счи-

тают легкомысленными, но кто актив класса и кто хорошо учится? Мы.

Мне часто хотелось узнать, какого мнения о нас мальчики. Если вообще,

как о девочках, к которым они считают своим долгом относиться с презрени-

ем, то это ничего, потому что на их месте я сделала бы тоже самое. Если же,

как к пустеньким девушкам, то это меня оскорбляет, хотя последнее предпо-

ложение вряд ли правильно, но кто их знает. Впрочем, с кем разговаривают

мальчики, у кого что-либо спросят, с кем посмеются — с нами!! Но мы так

мало интересуемся нашим мужским населением, что и это в сущности не-

важно.

В прошлые годы меня давила неподвижность и рутинность школьной

среды, теперь мы ее несколько разбили, и поэтому я чувствую себя хорошо.

Однако я по отношению к ребятам очень строга. Мой метод верен, но… уж

слишком верен. Все приставания, все заигрывания я мигом обрываю нарочи-

той грубостью, которую напускаю на себя. Следовательно, уничтожаю в себе

все женственное и привлекательное. Я пошлю кого угодно к черту, пригрожу

«дать в скулу», а то просто разверну и что есть мочи трахну.

Это хорошо, но и плохо. Это слишком въедается в меня, я слишком при-

выкаю к грубости, поэтому надо уничтожать в себе эту черту. Нет ничего от-

вратительнее грубости, а в особенности в женщине, ведь достоинство красо-

ты в женщине — это женственность и мягкость. Грубость напоминает жи-

вотных, я, вообще, немножко груба по натуре, а тут еще приучаю себя к ней.

<22 октября 1936>

Чем объяснить, что я вдруг успокоилась? И кажется, что этого хватит на

год: то ли хорошо отдохнула летом и исправила нервную систему, то ли

твердо поставленная задача на этот год меня одобряет, то ли я просто отупе-

ла и опустилась. Меня почти удовлетворяет моя жизнь, к хорошим и посред-

ственным отметкам я привыкла и теперь почти не мучаюсь, лишь изредка

начнет подниматься что-то, сейчас же подавлю.

Дома мой день так рационален, так строго распределен, что, право, при

желании нельзя придраться. Кажется, что вся энергия, все помыслы сосредо-

точены только на учебе, чтении и прочее, ни одной нерационально использо-

ванной минутки, ни лишних разговоров, ни лишних движений. Здесь мой

идеал лостигнут.

В школе я не совсем так провожу уроки, как хотела бы: во-первых, не

всегда слушаю преподавателя (иногда так приятно под однообразный звук

голоса, удобно усевшись, отдыхать физически и умственно), во-вторых, ту

Page 293: Nina Lugovskaya "I want to live"

293

часть урока, которая сравнительно свободна, не занимаю посторонним, но

нужным делом. Это часто бывает сопряжено с рядом трудностей: то педагог

сердится и делает замечания, если заметит посторонние занятия, то Муся

скажет, что ей скучно и хочется поговорить со мной. Это вовсе не шутка —

Муся! Если с человеком находишься в близких, дружеских отношениях, то

не имеешь права не уважать его требований и прав на себя. Свобода дейст-

вий своих несколько теряется, потому что, если я буду ей мало уделять вни-

мания, она обидится, а если она обидится, мне будет неприятно.

Школу я считаю местом отдыха, так как надо же за весь день где-нибудь

отдохнуть. Там отвлекаешься от серьезных мыслей, живешь непосредствен-

но, балуешься, как маленькая; там я разрешаю говорить глупости, смеяться

до упаду и перекидываться хитрым взглядом с Левкой.

Дома же я делаюсь сразу старше на несколько лет. Дома я или ругаюсь с

сестрами, что весьма гадко, но неисправимо, или занимаюсь, что всегда меня

успокаивает. Но чего у меня нет и что необходимо для развития моего, это

круга умных, развитых и серьезных знакомых, с которыми можно было бы

поговорить о серьезных и интересных вещах.

Муся и Ира хорошие девочки, я к ним привязана, но я часто их не ува-

жаю и тогда бывает очень тяжело, потому что, находясь с ними, не уважаешь

и себя, а расстаться с ними, значит, остаться совершенно одной. Человек —

животное общественное и оно должно находиться в обществе себе подобных.

Иногда мне приходит в голову мысль повлиять на них, но я для этого

имею слишком слабый и трусливый характер, недостаточно ума и очень мно-

го самолюбия. Я знаю, что мои попытки не смогут их заинтересовать, поэто-

му, чтоб не быть свидетелеммучительно тоскливых и пустых разговоров и

участником глупых, а иногда и пошлых шуток, я стараюсь вне школы с ними

почти не встречаться. Знакомство с ними и мое школьное «я» пропадает у

рыночных ворот, где мы с Ирой расходимся в разные стороны.

Здесь меня встречает совершенно иной человек, с другими запросами,

желаниями и мыслями. Вчера этот короткий путь от рынка до дома я шла с

Линде, не вместе с ним, конечно, а по разным сторонам улицы, но на одной

параллели. И пока я шла, то мучительно о нем думала, желая повернуться, но

не разрешая себе этого из гордости, и только на повороте мельком глянула на

его вытяную фигуру с его характерной походкой.

Сегодня Линде делал доклад об испанских событиях. Да, очень умный

мальчик, хотя, положим, я не особенно внимательно его слушала, а лишь

смотрела на него, изучая его лицо и фигуру — удивительно приятно разре-

шать себе иногда эти вольности. У него странное лицо, напоминающего мне

какого-то маленького зверька, возможно потому, что все оно ссуживается

книзу и к носу. У него громадный умный лоб, черные волосы, смуглый цвет

лица и маленькие темно-карие глаза, очень умные, взглядывающие быстро и

исподлобья. Очень умная физиономия, и интересный характерный профиль.

Он меня мучает тем, что так умен, и поэтому ежеминутно напоминает мне

собственную глупость.

Page 294: Nina Lugovskaya "I want to live"

294

Здесь интерес основан на самолюбии, он оскорбляет меня каждой своей

хорошей отметкой (а у него их немало), каждым хорошим ответом, репликой,

я постоянно сопоставляю его и себя в каждом движении. Линде — мой бич,

не смотреть и не слушать его мне трудно, но так как это не увлечение, а на-

против, неприязнь, то я и разрешаю себе это. Если все смеются, я быстро

взглядываю на него и успокаиваюсь, если он тоже смеется, если я сказала

глупость, то первая мысль моя, чтоб он не услыхал ее. И так все время.

Это мой идеал, единственный человек, на которого я хотела бы быть по-

хожей. Интересно, что он думает и какой его внутренний мир? Должно быть,

недосягаемо сложный. Он, кажется, вполне заслуженного мнения о себе, что

видно по нему всегда, все в нем проникнуто чувством собственного совер-

шенства, хотя и несколько прикрытого природным тактом. Вообще, из Линде

в будущем будет толк.

Я себя не обвиняю в дурном поведении, пускай другие смотрят на меня

с презрительной усмешкой. Да, я хочу перебеситься, потому что степенность

придет скоро и успеет надоесть. А через два месяца мне будет восемнадцать

лет. Как страшно и ужасно!

<28 октября 1936>

Неприспособленный умирает. Я могла или умереть, или приспособить-

ся, я приспособилась, и с каждым годом эта способность растет во мне.

Раньше меня мучило мое уродство, теперь это почти прошло, раньше мне

было стыдно моего возраста, и это сознание отравляло мое пребывание в

школе. Теперь я спокойно об этом думаю, а чаще и вовсе не думаю, лишь из-

редка уколет чья-то невзначай брошенная фраза.

В прошлом году сознание моей глупости, неспособности доводило меня

до бешенства и отчаяния, а теперь я уже начинаю разводить философию о

том, что не всем же быть гениальными и что простые смертные тоже могут

быть полезными обществу. Это мне еще не совсем удается, ведь философия

(как отвлеченное объективное рассуждение о вещах) не дается в молодости,

полной горячности и самолюбия.

Но это, в конце концов, совершенно правильный взгляд, нельзя же, чтоб

все люди были одинаково умны, каждый трудится и старается по своим спо-

собностям. Это, в принципе, меня удовлетворяет, и я знаю, что через некото-

рое время подпаду под этот вывод. Но есть у меня неувязки, которые я осуж-

даю ежечасно, хочу изменить и не могу — не умею. Мне всегда так мучи-

тельно думать, что среда, в которой я вращаюсь, так легкомысленна и пуста.

Но это правда. Я не хочу осуждать или ставить ниже себя Ирину, Мусю и

Таню, к сожалению, я стою с ними (внешне) на одном уровне, и интересы у

нас одинаково пусты. Каждый день глупые и однообразные разговоры… От-

чего так получается?

Женщины так односторонне и узко развиты, а мужчины, даже самые по-

средственные, отлично умеют всем интересоваться. Бесспорно здесь играет

видную роль ужасное наследство, которое оставило нам старое поколение. А

Page 295: Nina Lugovskaya "I want to live"

295

может быть, женщина просто глупее? Это тяжелый вопрос для меня. Даром

ничего не получишь, необходимо добиваться равенства с мужчинами. А раз-

ве мы, женщины, добиваемся?!

Мы сидим в своей грязной яме, вырытой десятками веков, и кричим

фразы, которые для нас «придумали» мужчины: «Да здравствует равнопра-

вие», «Дорогу женщине», — и никто из нас не дает себе труда подумать о

том, что это только фразы. Часть нас успокаивает словами свое женское са-

молюбие, а другую часть (большую) и не оскорбляет ее положение.

Что мне делать, чтоб прорвать этот заколдованный круг? Подруг моих

ничего, кроме мальчиков, не интересует (кстати, у них такие испорченные и

развратные взгляды на мальчиков, так друга Левки они считают идеалом

мужчины и ставят его несравненно выше Линде). Все разговоры их сосредо-

точиваются на них ли на похабных шутках, да и я не лучше их, говорю гадо-

сти и сальности. Ужасаюсь на себя и говорю, потому что нельзя же молчать

все время, а говорить о чем-либо другом они не станут, а я не сумею.

О, как я прекрасно понимаю мальчиков! На их месте я презирала бы де-

вочек, я бы не разговаривала с ними. Прошлые школьные товарки мои были

несколько серьезней нас, но от них за три версты несет мертвечиной и

школьной муштрой. Они умеют говорить живо об уроках, причем, страшно

узко, они могут каждую перемену с трепетом ожидать урока и дрожать на

опросе. Я не хочу терпеть этой казенной мертвечины и потому бросаюсь в

обьятия глупости, хулиганства и легкомыслия.

Бывало на уроке сидишь и готова хоть вверх ногами ходить, драться и

ругаться, чтоб только поразмять молодые мускулы и вылить куда-нибудь

бесконечный запас энергии. Отсюда частенько мы деремся, пихаемся, отпу-

каем реплики или говорим другу другу вещи, от которых и стыдно становит-

ся и весело.

<6 ноября 1936>

Как приятно иногда чувствовать себя совершенно свободной, ходить, не

торопясь, думать без напряжения, разговаривать, когда хочется, и отдыхать-

отдыхать.

Мое мнение, что дневник — ненужная и лишняя вещь, не дающая ника-

кой пользы, а следовательно — вред. Развить слог дневник не может, потом-

ству он не пригодится, так зачем же он? Но мне слишком приятно писать все,

что есть в душе, кому-то рассказывать об этом.

Я — очень странная, я еще никого не встречала такой. Есть желание

нравиться, флиртовать, веселиться, быть женственной и интересной, безза-

ветно смеяться и шутить, иногда даже говорить глупости, желание заполнять

свою жизнь яркими, веселыми и полными жизни минутками. А наряду с этим

есть и стремление учиться, есть строгие и упорные мысли о будущем, о цели

в жизни, есть резкий и здравый ум, желание найти в жизни что-то серьезное

и прекрасное, желание отдать себя науке.

Page 296: Nina Lugovskaya "I want to live"

296

Часто я так люблю физическую работу, чтоб почувствовать, как ломит

руки и спину, чтоб по телу пробежала усталая истома, и оно почувствовало

себя таким сильным и молодым, поэтому я люблю спорт, беготню и возню.

Меня до странности не удовлетворяет эта тягучая, однообразная и скучная

жизнь, которую я обречена вести и которую или не умею, или не могу раз-

рушить.

Часто я начинаю не уважать себя, а это ужасно — не уважать самого се-

бя. Первым делом я презираю себя, как женщину, как представителя этой

униженной и низкой части человеческой расы, Но это изменить нельзя.

Больше всего меня мучает моя компания, люди, с которыми я общаюсь. Как

ни странно, но я их презираю иногда, а ведь это ужасно и бесчестно по отно-

шению к ним: считаться их друзьями, а в душе снисходительно улыбаться на

их слова, и то завидовать им и их веселью, то стремиться уйти от них.

Я с ними не откровенна, потому что знаю, что буду непонята ими, я ино-

гда со скукой слушаю их болтовню и стыжусь, если кто-нибудь посторонний

услышит наши разговоры. Это меня преследует всюду. В коридоре, в разде-

валке, в классе, во время урока разговоры, разговоры и разговоры только о

мальчиках. Думаешь бывало: «Господи, о чем бы поговорить? Об Испании?

Но газет они не читают. О книгах? Мы мало читаем общего, они читают лег-

кие и увлекательные, но довольно бездарные романы, которых я в руки не

беру».

Впрочем, они читали, конечно, и классиков, но я не могу говорить на за-

ранее задуманную тему лишь с той целью, чтоб говорить об умных вещах.

Это так фальшиво и противно для меня. Не могу! Вот поэтому-то, чтоб чем-

нибудь заняться, я и начинаю бузить, бузить до самозабвения, а потом ругаю

себя же за это. Впрочем, баловаться я себе сознательно разрешаю.

Интересно, Ира, а за ней, наверно, и прочие, предполагает, что увлече-

ние Женей Г. так на меня подействовало, что я потеряла несколько умствен-

ные способности и стала менее умной. Удивительно, как у них все сводится к

любви. Ах, женщины, женщины! Как вы односторонни и легкомысленны!

* * *

Мне хочется в школу, я люблю школу, да, я ее люблю. Почему? Не

знаю. Там я весела, там можно смеяться, там чувствуешь себя не одинокой,

чем-то дружной и тесной с другими. Но почему же раньше этого не было? Я

меняюсь, а в одном уже точно изменилась: что осталось от прежней злой де-

вочки, молчаливой и пугливой, как зверек, ненавидящей всех и себя, мучаю-

щей себя вопросами и сомнениями, с больным воспаленным самолюбием и

гордостью, с ужасом ожидающей от всех оскорблений и насмешек?

Но и раньше я любила иногда школу, а временами на меня находил

ужас: я сидела безучастная, злая и несчастная, а несчастных и жалких всегда

сторонятся. Это отталкивает, и от меня все отходили, а мне ведь просто хоте-

лось, как и теперь, болтовни, смеха, товарищеских простых отношений с

мальчиками. Меня оскорбляло, когда мальчишки начинали матерщинить или

Page 297: Nina Lugovskaya "I want to live"

297

безобразно хулиганить на уроках, или приставать к девчонкам. Мне тогда,

как никогда после, хотелось быть мальчиком, чтоб не терпеть этих оскорбле-

ний, незаслуженных, ни на чем не основанных, гнусных и безобразных ос-

корблений. Чувствовать каждую минуту, что тебя презирают. Это ужасно!

Но теперь многое изменилось. Я выросла, мне через два месяца восем-

надцать лет. Неприятно, но я имею мужество говорить себе, что это не позор,

что можно и в восемнадцать лет учиться в школе и не быть маленькой. Да,

это неприятно, но чаще я заставляю себя не думать об этом, подумаешь, два

года разницы, а потом я не буду стыдиться своих лет.

Наружность моя уже не так мучает меня, ведь о ней никто мне не напо-

минает. Учиться я стала весьма неважно и, может быть, поэтому стало так

легко и свободно на уроках — бояться некого. Я долго боролась с собой, но

теперь добилась и навсегда выбралась из противного «отличного болота»,

как сказал папа.

Кое-что в школе меня приятно волнует и нравится. Недавно Маргоша

сказал Мусе в откровенной беседе, что я нравлюсь Шехтману. Это один из

тех самонадеянных типов, которые никогда не теряются, всегда сохраняют

спокойное достоинство и думают, что они весьма умны.

Вначале мы все не любили Шехтмана и называли его вполне заслуженно

выскочкой. Теперь он мне не противен, и я с ним в хороших, хотя и далеких

отношениях. Он очень некрасив, неправильные и пошлые черты лица, ничего

выдающегося и характерного, а голова молодого и крепкого бычка.

Я, как всегда, упорно отрицаю правдивость Маргошиных слов, однако,

начала присматриваться и боялась, что он мне станет противен, как и все

прочие в этом случае. Но он ведет себя так, что я определенно не знаю, прав-

да или нет слова Маргоши. Да или нет, но симпатия моя к нему возросла из-

за этого тактичного ко мне отношения. Я не мучилась злостью как раньше

(это уже шаг вперед), мне в сущности все равно, нравлюсь я ему или нет, и

мне, право, будет все равно, если он увлекается кем-нибудь другим.

Однако, слежу я за ним с интересом. Разговаривает он со мной редко, ни

о каком приставании не может быть и речи, что мне вдвойне приятно. Ино-

гда,но очень редко, он оборачивается и смотрит на меня и тогда (о, легко-

мыслие!) все три физиономии: Муся, Таня и Ира, — нчинают хитро улыбать-

ся, переглядываются, перешептываются и ставят меня в очень неловкое по-

ложение. Иногда даже слышится восторженный шопот: «Нина, видишь!» Да,

разумеется, я вижу, но, к счастью, и это бывает очень редко, всего раз пять.

Шехтман — мальчик способны, много читал, недурно знает историю,

пишет стихи и, что странней всего, всякий раз дает их нам читать, мне и Му-

се. Это забавляет нас, так как стихи его не лишены остроумия и юмора. Вот

все, что я заметила, и надо сказать, что девочки пришли в восторг от этой но-

вости и положительно мучили меня сначала, так что Шехтман мог мне опро-

тиветь совершенно.

За все это время я помню только три разговора с ним. Однажды я попро-

сила у него какой-то билет, которые он раздавал, но билетов не оказалось, и

он быстро сказал: «Я тебе достану», — и действительно вскоре достал его.

Page 298: Nina Lugovskaya "I want to live"

298

Затем совсем недавно, на предоктябрьском вечере, мы еще раз поговорили с

ним. Он выступал в какой-то вещи и поэтому в зале его не было.

Это меня раздосадовало и немножко разожгло, причем, Маргоша, кстати

сказать, меня очень поддразнивал. Когда начались танцы, он показался в ка-

ком-то старом пиджаке, весь обдерганный и взлохмаченный с потным и

сальным лицом. Я крикнула ему довольная: «О, Шехтман, иди-ка сюда». Он

подошел. «Я тебе пару нашла» — и показала на Таню.

Она, конечно, с ужасом начала отказываться: он довольно неприятен,

чтоб с ним танцевать, тогда он сел около нее. «Ну, как я играл? Хорошо?»

Таня что-то отвечала. «Нина, видала, какой нос мне сделали?» — неожидан-

но спросил он. Я немножко смутилась, ведь Ниной называл он меня впервые.

«Нет, я не видала, я в конце сидела». «А в какой роли я лучше был?» «О, в

обеих плохо» — весело отвечала я. Он засмеялся.

В третий раз мы поговорили с ним вчера, уходили домой и в раздевалку

ринулись целой лавиной, так что положительно нельзя было туда пробраться.

Смортю, стоит Ш,, я быстро подхожу к нему: «Шехтман! Что за манеры! Ви-

дишь, народу много, надо пальто мне принести». «Тебе? Я мигом». И он бе-

жит, но тут мне уже приносит пальто Ирина. «Поздно» — кричу я и одева-

юсь. Меня это теперь как-то совсем по-новому забавляет, мне приятно и

смешно, а Шехтман не вызывет никакой неприязни, и я уверена, что только

потому, что он так держится со мной, как со всеми.

Теперь несколько слов о вечере. Школа снимала помещение, что создало

совсем иное настроение. Все пришли такие праздничные, веселые, так хоро-

шо одетые, и сразу похорошели: Таня была в темно-синем шерстяном платье;

Муся, высокая, изящная и красивая, как никогда, на ней было бежевое платье

с светло-кремовыми воротничком и обшлагами, право, она была чудной.

Даже мальчики оделись лучше, чем всегда: Левка был в белой рубашке с

черным галстуком и казался совершенно обаятельным с чудной своей золо-

той шевелюрой; Линде одел белый накрахмаленный воротничок, и это сдела-

ло его еще более интересным. Ах, Линде, Линде! Как бы я хотела, чтоб тебя

не было вовсе!

Я долго смотрела на это смуглое лицо и белый воротничок и что-то во

мне шевелилось. Если б не он, я совершенно была бы довольна судьбой, не

знаю, что за чувство к нему. Тут и симпатия, и уважение, тут просто зародыш

увлечения и вместе с тем зависть, почти ненависть иногда, и какая-то рев-

ность к другим и к тем, кто ему нравится и кому он нравится. Он, вообще,

препятствие на моем пути.

Танцы проходили оживленно и весело. Я сидела с девочками недалеко

от сцены и, будучи в прекрасном и сумасшедшем настроении, острила и го-

ворила без умолку и была очень довольна, когда окружающие смеялись. Мне

было так весело, хотя я не танцевала. Я успела поговорить с М., чудным

мальчиком и настоящим херувимом. Он был оживлен и много смеялся, а я

говорила ему комплименты, потому что он был очарователен. Я знала, что он

был доволен, иногда ведь так хорошо говорить приятные вещи. С Маргошей

Page 299: Nina Lugovskaya "I want to live"

299

мы были тоже еще в хороших отношениях, правда, недавно поссорились на

физкультуре.

В тот день мы пикировались все время, и чувствовалось, что это чем-то

должно разрешиться. Так оно и случилось. Я устроилась спать на парте и,

подобрав ноги, уткнулась головой в портфель, а он, проходя мимо, бросил

мне на голову чью-то юбку. Я вдруг соскочила, расвирепев, с парты и запус-

тила в него пустой чернильницей, а потом вдруг испугалась, снова забралась

на парту и спрятала лицо.

«Ну, ты, Луговская, совсем с ума сошла! — прорычал он, лицо его было

страшно от гнева. — Идиотка, сумасшедшая, ты просто с ума сошла, у тебя

воспаление мозгов. Посмотрите на эту идиотку!» Вспышка была так неожи-

данна, что я долго молчала, но так как разбирать, кто прав, кто виноват, было

поздно, а самой начинать ругаться унизительно, то я просто решила молчать

и только один раз, не поднимая головы, сказала: «Замолчи! Очень много раз-

говаривать начал». На следующий день мы не разговаривали.

Линде! Он интересен теперь не только, как человек, но и как мальчик.

Это мне досадно, потому что теперь на него начинают обращать внимание

девочки и даже из других классов, и отнимают у меня мою монополию. Я

сама не знаю,чего хочу и что чувствую, но он не может быть мною незаме-

ченным. Этот человек — мой идеал, его я могла бы любить.

Последнее время я часто его вижу, возвращаясь домой. Бог мой, как он

ходит! Каждый его шаг, посадка головы, манера держать туловище — все

изобличает неизмеримое достоинство, но не хвастовство глупых людей, а

спокойное и уверенное сознание своего ума и превосходства. Он идет, не

спеша, большими мерными шагами, держась очень прямо.

Одна походка его меня начинает злить, как будто он говорит мне: «Я

знаю, что я гораздо умней вас всех, и мне смертельно скучно среди вас, по-

тому что никто из вас не умеет слова умного сказать». Линде! Если б я была

умной, я бы, кажется, вдребезги разбила его. Если я дам себе волю, я, право,

не знаю, во что это может вылиться.

<11 ноября 1936>

В мае 1935 года мы устраивали вечеринку, и был Линде, который как раз

в это время не учился в школе. Боже мой! Как мне сейчас стыдно вспоминать

наше и в особенности свое поведение, так что за одно это он вправе меня

глубоко презирать. Быть такой глупой, пить вино, флиртовать с Юрой З...

Какая гадость! И это при нем, при человеке, который ничего подобного ни-

когда не слыхал. Должно быть, ему и сейчас противно вспоминать тот вечер.

Я помню, мы шли вместе с ним домой, я уже была совершенно трезвой и

чувствовала подступающий стыд. «Тебе, наверно, не понравилась вечерин-

ка?» — спросила я. «Нет, ничего. Только я ожидал совершенно иного».

Интересно, как он ко мне относится? Никак, наверно, да, я знаю, что ни-

как, а все-таки чего-то спрашиваю себя. Мне все время приходится немного

сдерживать себя, чтоб не зайти очень далеко: нельзя думать, нельзя смотреть,

Page 300: Nina Lugovskaya "I want to live"

300

нельзя слушать. Положение не из приятных, и все же я с каждым новым днем

все больше убеждаюсь, что он мне нравится.

Мой метод становится негодным? Нет, но слишком затруднительны ус-

ловия борьбы. Я вижу его каждый день и если запрещаю себе думать о нем,

то смотреть или слушать нельзя запретить. Линде начинает пользоваться

большим вниманием среди товарищей, теперь я часто слышу крик то одного,

то другого: «Линде!» Я хотела освободиться от своего чувства и не могу, хо-

тела добиваться чего-нибудь и тоже не могу, потому что понимаю, как это

было бы глупо.

Разве может он обратить внимание на меня? Конечно, нет. Рядом с ним

сидит очаровательная и черноглазая девочка Люсинька, такая привлекатель-

ная и женственная. О, я это очень хорошо знаю, но… любовь капризна. Да,

он мне нравится, хоть я и завидую ему. Сегодня я впервые за долгое время

опять сказала ему слова у раздевалки, где он, схватив в охапку пальто, бежал

через портфели и людей и впопыхах споткнулся о Мусину сумку: «Ой, черт!»

«Ну, разве можно портфели сбивать?» — проговорила я возмущенно. Он,

смеясь, обернулся: «А-а, прости».

У него есть такие милые странности, которые я очень люблю в нем. Он

до сих пор остался каким-то смешным и неловким, вечно на кого-нибудь на-

толкнется, неловко извинится, а чаще просто что-то забормочет и пронесется

дальше, покраснев. У него странная манера не смотреть в глаза спокойно и

открыто, а как-то вдруг, неожиданно и на минуту. Он часто и быстро красне-

ет, когда смеется или когда его вызывают, при этом вспыхивает весь, а потом

медленно отходит и становится совершенно бледным.

Он мне нравился в младших классах и тогда, когда он, аккуратно оде-

тый, точно джентльмен, с гладким зачесом, смешно выступал в своих корот-

ких детских штанишках, и тогда, когда он, подросший, неряшливый и худой,

одетый в какую-то рвань, в стоптанных туфлях, остриженный и подурнев-

ший, смешно волнуясь и жестикулируя, уже умел прекрасно отвечать сры-

вающимся переходным голосом. В нем все странно и необыкновенно было, а

теперь он превратился в интересного юношу.

Такого умного серьезного и в то же время веселого мальчика я не встре-

чала прежде. А как я безмерно стараюсь показать ему, что я не люблю его, не

замечаю его или просто чувствую к нему антипатию. При встречах я отвора-

чиваюсь, демонстративно отхожу в сторону или, опустив глаза, с деревяным

лицом прохожу мимо. Если где-нибудь столкнешься с ним, первая мысль

(это даже не мысль, потому что я делаю это прежде, чем подумаю) это пока-

зать ему, что мне неприятно, что я хочу скорей отойти, чтоб не дотронуться

до него. Но разве он обращает на это внимание, тот, который вообще не за-

мечает меня?

А все же любопытно, что он обо мне думает? Ведь нет людей, о которых

не выскажешь своего мнения, о каждом есть определенное мнение. Какое же

мнение у него обо мне? О, я знаю, какое, именно то, за которое мне так стыд-

но бывает: глупая, легкомысленная и некрасивая девчонка, грубая, ленивая и

мужиковатая. Ну, довольно, я не должна так много думать о нем.

Page 301: Nina Lugovskaya "I want to live"

301

<20 ноября 1936>

Когда надо много заниматься, у меня всегда скверное настроение, пото-

му что один голос не велит зубрить, а другой напоминает, как стыдно полу-

чить посредственные отметки и как стыдно молча стоять и ничего не знать.

Впрочем, занимаюсь я, конечно, смертельно мало и очень довольна этим.

Папа сказал: «Не лезь в “отличное болото”».

Минутами на меня нападает хандра, когда думаю о своих способностях

или о Линде. Чаще эти мысли неразлучны: стоит вспомнить о Л., как вспо-

минаешь свою глупость и наоборот. Еще через год, а может через два я окон-

чательно перестану мучиться этим, хорошо или плохо?

О, какая я злая и завистливая! И все Линде. Он единственный человек,

которого я уважаю бесконечно, потому что он единственный талантливый из

окружающих меня. Это мой идеал человека. А так это глупо: стремиться к

идеалу и не мочь достигнуть его. Да, идеалы недостижимы, впрочем, воз-

можно, я, по своей привычке, слишком идеализирую его. Нет, он мне не нра-

вится, я просто ему завидую.

<23 ноября 1936>

Вечер под выходной — это вечер лени и отдыха, а иногда сомнений, дум

и тяжелых выводов. Когда есть свободное время, невольно отдаешься раз-

мышлениям, и нет ничего хуже их ждя меня, потому что я сейчас должна

действовать и работать, а вовсе не предаваться размышлениям. В этот един-

ственный для меня свободный вечер так не хочется ни за что браться и ничем

заниматься. Положим, этот маленький отдых можно себе разрешить и за-

нятьприятно-скучноватое время писанием дневника.

Вчера я особенно сильно чувствовала свою симпатию к Линде, мне хо-

телось наблюдать за ним, обращать на себя внимание. Провести вместе урок

уже кое-что значило для меня. На военноведении несколько человек, девочек

и мальчиков, в том числе и Л., ушли в другой класс, чтоб стрелять там. Я не

стреляла по глупой своей трусости, но за Л. наблюдала с трепетом.

Любопытно, что девочки, оставшись в меньшинстве, всегда чувствуют

себя чуть-чуть смущенно и неловко и все ждут какой-то пакости со стороны

мальчишек, никто не знает, что делать… Я с кем-то начала баловаться и на-

рочно упорно гонялась за ребятами, потому что Л. смеялся, и это инстинк-

тивно мне было приятно. Как он встал и где встал, далеко ли от меня — все

это приобретает такое особое значение, все будто раскрывает непонятные

черты.

«Первое прикосновение решает все» — сказал где-то Печорин. Удиви-

тельно, отчего прикосновение так волнует? Л. начал стрелять и, укладываясь

на полу, коснулся ноги моей, и мне это было приятно. Я заметила, что он за-

стенчив по натуре, самолюбив и весьма скромен. Вчера мне суждено было

весь день с ним сталкиваться. Я стояла в дверях и смотрела в коридор, когда

Page 302: Nina Lugovskaya "I want to live"

302

Л. подошел сзади так, что я не сразу его заметила, а лишь услыхала близко за

собой его низкий голос, что-то говорящий приятелю и почувствовала вдруг

мимолетное прикосновение его теплой куртки к спине. По мне не пробежало

электрического тока, меня не обожгло и не бросило в холод, но так неизме-

римо приятно было это теплое острое мгновение.

Да, он стоял сзади, слегка касаясь моей спины, и ласка и тепло было в

его прикосновении. А сегодня я уже почти не думала о нем, не замечала его

часто и как будто почувствовала охлаждение, потому что заметила его в ху-

лиганском поступке. Моя любовь должна быть идеалом, знаю, что этого не

бывает, а говорю.

Сегодня наступила развязка маленького индидента. Мы с Мусей поспо-

рили, причем, я уверяла, что я не нравлюсь Шехтману, а она говорила про-

тивное. Она выиграла и, когда Муся читала мне его записку: «Я говорю да»,

— я покраснела и смутилась, как маленькая. Но мне и теперь не верится, что

это правда, я не понимаю, как так можно кем-нибудь увлекаться. Впрочем,

если б меня спросили, нравится ли мне Левка, разве я не ответила бы «да»?

Должно быть, то же самое и у Шехтмана.

Но я ему бесконечно благодарна за то, что он не показывает своей сим-

патии так, как любят это делать мальчики. Он относится ко мне, как ко всем

прочим, а иногда замечает меня меньше, чем Мусю, и это незаметно злит ме-

ня. Но сегодня мне было немножко неудобно и смешно, но неловкости по

отношению к нему я не чувствовала. Шехтман, по-видимому, заинтересован,

так как написал Мусе, что хочет знать, что будет дальше, что вытекает из ее

вопроса.

Муся посоветовала ему обратиться ко мне и написала про наше пари,

таким образом дело ставится на правильный путь, но я думаю, если он умен,

то никогда не спросит меня об этом. Послезавтра он все скажет, это забавно и

отвлекает меня от мыслей о Линде, на которого я сегодня рассердилась и

весь день говорила, что я нравлюсь кому-то. Мне всегда стыдно и кажется,

что надо мной должны все смеяться, а теперь, когда девочки говорят обо мне

глупости, мне очень неприятно.

Недавно, листая книжонку о Софье Ковалевской, замечательной лич-

ности, широкого и неженского ума женщине, я все больше уверялась, что са-

ма я глупа, непоправимо глупа и что никогда я не выйду из тех миллионов

людей, которых именуют массой, толпой.

<26 ноября 1936>

Сегодня было групповое собрание по поводу плохой дисциплины.

Обычная вещь!! Странная вещь класс (как целая определенная группа лю-

дей). Каждого по отдельности я хорошо понимаю, многим симпатизирую, но

чуть очутимся вместе, как черт те что делается. Какое-то гадкое отношение к

учителям, что-то затаенное, злое, нет нового хорошего отношения, как теперь

говорят, «советского» отношения.

Page 303: Nina Lugovskaya "I want to live"

303

Нам все еще хочется насолить им, сделать пакость и самоотверженно

потом молчать, не выдавая товарищей (именно это достойно нашего уваже-

ния). Сказать по совести, сегодня, взглянув на этот класс, как посторонняя,

почувствовала отвращение к этим глупым и упрямым существам, и стоило

усилий сдерживать себя и оставаться им солидарной. Ну, предположим, я

выступила бы, чего бы я добилась?

Весь упор делался на Левку, Линде и других. О, как я злилась, как я не-

навидела Линде! Как мне хотелось бросить ему в лицо дерзкие и справедли-

вые обвинения! Сегодня я видела его несколько другим, чем обычно, он, ви-

димо, делал усилия, чтоб сдерживать свое раздражение. Ах, Линде! И все-

таки он мне нравится, нравится его непосредственность и ясный ум. Единст-

венный человек, который говорит по существу, по-деловому и которого при-

ятно слушать.

Он умеет так смело и откровенно говорить, как сегодня. Передаю смысл

его слов: «Я объясняю причину своего поведения тем, что мне скучно на

уроках… поэтому я себя так веду… я, конечно, мог не мешать другим, но…

пока еще ничего не могу с собой сделать». Я видела, как ему трудно было го-

ворить это всему классу, который (он знал это) его не понимает и который

сам он глубоко презирает.

Он выдавливал жесткие откровенные слова, и стало совсем тихо, когда

он говорил. Краска то заливала его лицо, то он становился вдруг совсем

бледным и опять краснел, даже шея темнела, и зло вскидывал глазами.Это

мне тоже в нем нравилось, хотя я злорадствовала в душе, по-видимому, по

отношению к нему у меня борются два чувства: симпатия и зависть.

<28 ноября 1936>

Будет ли время, когда мне не надо будет бояться и стыдиться своих лет?

Не знаю.

Ляля говорит, что нехорошо драться и ребячиться, как я это делаю. Она

права отчасти — ведь мне восемнадцать лет, но я нахожусь в среде детей. Да

нет, у меня нет оправданий, и все же я права. В школе я должна находиться в

постоянном аффекте, в постоянно возбужденном наигранном состоянии,

чтоб не скучать и не беситься от навязчивых мыслей о своих годах и способ-

ностях.

Ирина как-то сказала, что эта наигранность и некоторая неестествен-

ность заметны во мне, что я смеюсь и веселюсь, а мне вовсе не смешно. Но в

школе я ни минуты не должна находиться в покое и молчании, я постоянно

ищу, где бы посмеяться, с кем бы подраться, с кем пошутить или поговорить.

И занятая мыслью убежать от своего «я», уже не замечаю и не интересуюсь,

хорошо или плохо то, что я делаю, и какое впечатление это производит на

окружающих.

У меня есть оправдание, оно сильнее всех мнений и осуждений. Я не хо-

чу страдать и мучиться, хотя бы в школе. Я, право, похожа на бешеную, по-

являюсь то там, то тут, нигде не посижу, не уставая, смеюсь и дурачусь. По-

Page 304: Nina Lugovskaya "I want to live"

304

том вдруг стану хмурой и сумрачной, чтобы в следующую минуту бузить

опять.

Странно, куда я ни посмотрю, всюду встречаю улыбающийся взгляд и

смех. И это доставляет удовольствие, бывало сидишь в полуоборот и осмат-

риваешь ряды учеников, и такими близкими, но и непонятными кажутся эти

так хорошо знакомые лица. И все они вызывают какое-то теплое чувство

дружбы и симпатии, особенно в последнее время, со всяким хочется погово-

рить и пошутить.

Вот поворачивается голова Маргоши, и заспанное его лицо лениво улы-

бается, и щурятся маленькие глаза. А вот, во втором ряду, сидят четверо, они

всегда что-нибудь придумают, начинают смеяться и острить, иногда черезчур

вольно, то кто-то передает записку, вкладывая ее в ручку и передавая нам.

Сзади раздастся смешок: «А, хитрецы», — а потом окликает учитель: «Не

мешать». И мы все смеемся.

Вот на другом конце класса смеется и подмаргивает мне Левка, и мне

приятней всего смотреть в его голубые и лучистые глаза. В тот далеком углу

находится для меня запретная зона, куда нельзя и так хочется взглянуть. Там

сидит Линде и туда я могу смотреть лишь изредка. Линде был для меня чем-

то запретным, с кем ни говорить, ни баловаться нельзя.

В эти два дня как-то все пошло шиворот-навыворот, я сталкивалась с

ним и часто находилась с ним рядом. Сегодня был для меня день сумасшест-

вия, все перемены я дралась, потому что холод был ужасный, а на переменах

ребята то и дело открывали окнаи были довольны необычайно. Я то и дело на

переменках вбегала в класс, где клубился морозный пар, и бросалась в атаку,

чтоб закрыть окно. Меня, конечно, отгоняли, начиналась возня.

Линде всегда был тут, но мне так не хотелось портить с ним отношения

возней или дракой, поэтому я ни разу не подошла к нему, но чувствовала его

присутствие ежеминутно и, смеясь, говорила: «Ну, Линде, да не открывай же

окна». Он смеялся, не слушался, конечно, а я крутилась, как егоза, поэтому в

школе была очень довольной, как-то вся переменилась, помолодела.

Линде никак ко мне не относится, не обращает на меня никакого внима-

ния, ни разу он не обратился ко мне. Ни разу! Почему? Да, впрочем это все

вздор. Ко мне никто не обращается первым, ко всем сначала я, и мне теперь

не стыдно. Что ж, если я хочу иметь дело с ребятами, то и буду иметь его. Эх,

до чего же я не люблю девочек, с ними у меня нет ничего общего, ничего. И

как мне хотелось бы занять авторитетное место среди мальчиков. Ну, в об-

щем, это старая песня.

Да, сегодня на читке доклада Сталина разговорились мы с одним маль-

чиком, Москалем, который сейчас в хороших отношениях со мной и Мусей.

Муся, смеясь, спросила: «А правда, Нина нравится Шехтману?» «Муся, за-

молчи, пожалуйста» — вскрикнула я и так смутилась, что они расхохотались.

Я покраснела, спрятала голову в пальто и отвернулась. Как это он сказал с

насмешкой или серьезно?

Вот я дома, и все идет по-другому. Я опять прежняя Нина, которой уже

восемнадцать лет, которая неустанно думает о книгах, об учении, о своем

Page 305: Nina Lugovskaya "I want to live"

305

развитии, которая боится потерять драгоценную минутку в пустых разгово-

рах.

<22 декабря 1936>

Как зарождается увлечение и любовь? Она нахлынет вдруг быстро и не-

удержимо, как прорвавший плотину поток, и затопит всю душу и тело; или

осторожно и медленно начнет пробираться закоулками в сердце, как вориш-

ка, прячась за товарищество и дружб; или неожиданно появится в образе не-

нависти и великой злости. Начало моего увлечения ласковым котеночком на-

чинало щекотать мне грудь, но какой-то безжалостный случай убил его.

Москаль — невысокий миниатюрный мальчик с прекрасным цветом ли-

ца и нежным, как у женщины. Он не красавец, и в нем много странностей, на

первый взгляд даже отталкивающих, но последнее время отношения у нас

наладились. Началось это на школьном вечере с той минуты, когда он, спус-

тившись вниз и увидав меня там, долго упрашивал подняться на четвертый

этаж, где все собрались. Он вызывал во мне какое-то ласковое чувство, со-

всем не похожее на прежнее.

В этот вечер я вдруг сказала себе: «Я нравлюсь Москалю». Почему я это

решила? Ничего не было сказано и сделано, но столько выдающих его мело-

чей видно было во всем. Уже потому, как часто встречались наши глаза и

улыбались друг другу, как мы все время сталкивались, и он заговаривал со

мной, чувствовала я что-то необычное. Он был особенно мил в тот вечер, по-

детски нежен и миниатюрен.

И первый раз в жизни я на симпатию хотела отвечать симпатией без

всяких задних мыслей и чувств, я знала, что кроме меня, никто не замечал

ничего особенного, и поэтому сама незаметно начинала искать в ним встреч.

Трудно описать ту волнующую и ласкающую тягу, легку. и радостную дрожь

сердца, невольный блеск глаз, которые неожиданно подсознательно появля-

ются. Это, может быть, было первое обоюдное увлечение в моей жизни.

Возможно и очень возможно, что со стороны Москаля не было ровно

ничего, и это все моя фантазия (особенно теперь я в этом убеждаюсь), но я

описываю факты так, как я их воспринимала в тот первый вечер и на сле-

дующий день. Если я назову это свое чувство увлесением, то буду глубоко

неправа, скорее это было предисловием к началу увлечения, какое-то еле

уловимое «нечто». Не будь со стороны Москаля того же, у меня ничего бы

никогда не появилось.

Я очень хорошо помню, как мы на каждом шагу сталкивались с ним, пе-

ребрасывались парой слов, опять расходились, и от тог ли, что его внимание

ко мне не носило в себе ничего пошлого, мне было только радостно и прият-

но. Оглядываясь, я знала, что сейчас встречу его улыбающиеся, затуманен-

ные и без блеска глаза. Идя куда-нибудь, я говорила себе, что там опять

встречусь с Москалем. Нас, девочек, было трое, но он очень часто обращался

ко мне.

Page 306: Nina Lugovskaya "I want to live"

306

Однажды мы собрались идти домой, я уже оделась и Москаль тоже (хо-

тя, разумеется, мы не приглшали его с собой). Ожидая девочек, я напряженно

следила за ним, думая про себя: «Уйдет или будет ждать?» Он одел черную

котиковую шапочку, в которой казался еще милей и которую я так люблю

ласкать (будто котенка гладишь), одел пальто и вышел, но я видела его силу-

эт за застекленной дверью, потом вернулся, опять ушел.

Вдруг сверху прибегают Муся и Таня и, смеясь, тащат меня наверх, где,

по их мнению, творится что-то необычайное. Я живо разделась и убежала с

ними, оставив в душе тайное сожаление о том, что Москаль ушел: «Если он

ожидал нас, то вернется». Минут через пять я подумала: «Вернется или нет?»

Он показался на лестнице, улыбающийся и смущенный, с порозовевшими

алыми щеками. Домой мы пошли все вместе.

В этот вечер и утром меня преследовало чувство какого-то радостного и

веселящего ожидания чего-то. В школе были те же частые взгляды, улыбки и

шутки. На каком-то из уроков показывали туманные картины, и что может

быть удобнее темноты для более теплых и свободных отношений? Затемнен-

ный класс оживал и копошился: смех, говор и шутки неслись из полумрака.

Мы с Мусей уселись за Москалем и Маргошей, с последним о чем-то

разговаривали, но мне хотелось слышать Москаля. Посидев с нами немного,

он вдруг ушел, подняв во мне сдержанную досаду. Следя за ним, я продол-

жала болтать с Маргошей и думала, улыбаясь: «Нет, ты все-таки придешь.

Тебе там станет скучно». И, действительно, спустя несколько минут, он вер-

нулся, а мне так хотелось, чтоб это было из-за меня.

На следующий день мы были уже в ссоре, повод был пустячный, глупый

и не делал чести Москалю, который первым начал ссору. Вернее, повода мы

с Мусей так до сих пор не знаем (случилось это с полмесяца назад), есть

лишь смутные предположения, ни на чем не основанные. Наибролее из них

вероятное то, что вечером Москаль видел меня и Мусю на катке в обществе

мальчика, не отличавшегося образцовой репутацией, но в данный вечер ни-

чем не скомпрометировавшего ни себя, ни нас. На следующий день, видя, что

Москаль зол и не разговаривает, я подошла к нему в столовой. Он стоял не-

подалеку, неловко и напряженно двигая стул и не глядя на меня. «Москаль,

ты на катке не был вчера?» «Какое вам дело?» — сказал он неожиданно рез-

ко. Я так неподдельно растерялась, что в первый момент невольно пролепе-

тала: «Что за то? Разве я не могу поинтересоваться?» «Что?» — спросил он,

не расслышав или делая вид, что не слышал, и взглянул на меня злым недру-

желюбным взглядом. Я пожала плечами и отошла.

Вот и все. Уже две пятидневки мы не разговариваем, но я уже без особо-

го чувства (а первые дни было жаль, так быстро все кончилось и еще чувст-

вовалась симпатия) все-таки слежу за ним. Он, видно, сам злится на себя за

ссору, но сдаться не хочет и часто смотрит на нас упорным и сердитым

взглядом совершенно матовых глаз. Теперь и это стало реже, впрочем, слу-

чайно или намеренно он заговаривал несколько раз с Мусей (к сожалению) и

один раз со мной.

Page 307: Nina Lugovskaya "I want to live"

307

Но досада на него и обида не разрешает мне мириться с ним, кроме того,

в первые дни ссоры Москаль беспрестанно отпускал гадости на наш счет, че-

го я не хочу прощать. Почему-то эта маленькая история оставила во мне та-

кое приятное и легкое воспоминание, похожее на воспоминание о летнем те-

плом утре, покрытом дымкой росы. Не жарко еще, и в бледных чистых крас-

ках неба сквозит столько ласки.

Любовь интересное чувство, сколько нового и необычного приносит она

с собой, как заставляет подмечать каждую мелочь, восхищаться движением и

словом. Человек, которого раньше не замечал, становится вдруг дорогим и

близким и волнует, как запах вкусных яств голодающего.

Три слова о Линде. Вчера был день, когда я его чувствовала особенно

близким. Его пересадили на парту передо мной, и я весь урок смотрела на его

затылок и спину и думала о нем. Странное чувство у меня к нему, я не чувст-

вую волнения при виде его, сердце не бьется быстрее, краска не бросается в

лицо и дух не захватывает, но думаю о нем я постоянно. Я смотрю на его

лохматую синюю куртку, которая казалась такой милой, на склоненную го-

лову и черные гладкие волосы, кончающиеся на шее темным закручиваю-

щимся рядком.

Он сидел неспокойно, шевелился и, вероятно, досадовал, несколько раз

засмеялся, и я почти бессознательно старалась тоже смеяться, что он меня

слышал. Несколько раз он поворачивал голову (предлог был вполне основа-

тельный), и я раньше, чем могла о чем-либо подумать, тоже поворачивалась,

так что лица его видеть не могла.

Дав себе слово не поворачиваться, я в следующую минуту опять повто-

рила эту глупость. Это было как инстинктивное протягивание рук вперед при

подаянии. Почти невозможно падать, не делая попыток удержаться. Любо-

пытно, что это его оборачивание родило во мне уже ряд мыслей, даже не

мыслей, а каких-то намеков, теней мыслей.

Так легкий ветерок ползет по листам, даже не тревожа их, скользит по

поверхности воды, не нарушая ее зеркальной глади, но неуловимым дыхани-

ем напоминает о себе. Мне хотелось знать, почему он обернулся? Это так на-

до было? Вспомнилось вдруг, как часто пользуешься сама этим приемом,

чтоб хоть уголком глаза взглянуть на него. Так зачем же? Значит, ему захоте-

лось видеть, а кого видеть? Дальше ни одна мысль не решала додумать, но

сердце говорило, хотя этот разговор сердца не изобразить на бумаге, и я не

стану договаривать.

Впрочем, все это я описываю лишь для того, чтоб обратить внимание на

то, как человек бывает иногда непоследователен, как только дело коснется

чувств. Здесь, кажется, никакой разум не в силах удержать ненужных мыс-

лей, похожих на мечту. Только часом раньше я нашла телефон, который (я

почти уверена) принадлежит Линде. В чем же после этого сомневаться? И

все же, вопреки всем фактам, желанная мечта воплощается в мысли, находит

себе оправдательные факты и подсовывает их, хитро маскируясь.

Что еще вчера произошло? Ах, да. Я, он и ряд других были дежурными.

Мне его так недоставало, что я бегала по школе, разыскивая его по этажам, а

Page 308: Nina Lugovskaya "I want to live"

308

разыскав, ругала себя, боясь, что недостаточно осторожна. Мельком, уже в

классе, я расслышала разговор, который поверг меня в прегадкое настроение.

«Что, Линде, надоело дежурство?» — спрашивала одна девочка, которая ни-

чем особенным никогда не отличалась и на которую я вправе смотреть, как

на стоящую несколькими ступеньками ниже меня.

Как это она могла так спокойно и просто говорить с ним! «Да» — весело

и просто отозвался Линде, а потом добавил, смеясь: «Эти маленькие такие

вредные! Как выстроятся все в ряд, человек двадцать». Я готова была рас-

плакаться от злости и обиды на него и на себя. Или мне просто было больно?

Что это, ревность?

Потом мы столкнулись с ним в столовой, оба стояли в очереди, вернее,

лезли без очереди через головы маленьких. Я увидала Левку: «А, Левка. У

тебя руки подлинее, купи и мне». «Давай». Линде усмехнулся и издал при

этом какой-то неопределенный звук. Эти несколько минут, пока я стояла

плечом к плечу с Линде, были приятны мне и хотелось их продолжать. В то

же время я пыталась отодвинуться от него, заговорить с ним боялась, а сама

кидала в пространство реплики, которые он мог слышать, и, не глядя, сбоку

следила за ним. Он усмехался, но не поворачивал ко мне головы.

На уроке физики была лабораторная работа, мы занимались в кабинете,

я сидела за столом крайняя, а за следующим — Левка, Линде и Уклон, так

что я с Левкой была почти рядом. Я спросила у Левки о чем-то, зная, впро-

чем, что вопрос будет предложен Линде, так как Лев не знал его. Ответ при-

шел опять через третье лицо, Льва, но оказался неточным. Когда я уже узнала

все и забыла об этом инциденте, Левка окликнул меня: «Узнал точно из кни-

ги — 0,79». «Спасибо» — проговорила я и увидела, как Линде прятал в сумку

книгу. Значит, он сам догадался справиться с книгой, чтоб дать точный ответ.

Это очень мило с его стороны.

И вдруг мне так захотелось идти в театр, куда шла наша группа, чтоб

увидеть его, провести хоть косвенно с ним вечер. Вот глупая девчонка! Ма-

лейший, ничего не доказывающий повод рождает надежды. Ну, довольно

петь песнь любви. Мне особенно хотелось продолжить милую игру с Моска-

лем, чтоб забыть и отвлечься от Линде. Это чувство и глупое мое, ложное и

неопределенное положение начинают раздражать меня.

<28 декабря 1936>

Сегодня в школу, кроме меня, никто из нашей компании не пришел, а я

провела весь день с Люсей О. Мы сидели вместе и все уроки разговаривали.

Я внимательно ее разглядывала не только из интереса к ней самой, а в связи с

Линде. Конечно, я неизменно наводила разговор на интересующую меня те-

му о Линде, и очень в этом успевала. Люся, простая и веселая девочка, от-

кровенно и с удовольствием рассказывающая о своих успехах и удачах. Ну,

мне этого только и надо.

От нее я узнала, что она с Линде встречается вне школы и что она ему

нравится. Но нравится ли он ей, еще для меня неизвестно, она говорит, что

Page 309: Nina Lugovskaya "I want to live"

309

нет (врет). О Линде я узнала ряд интересных подробностей, интересующих,

конечно, меня и отчасти мне уже знакомых. В общем, с Люсей у меня пока не

совсем честные отношения постольку, поскольку я проявляю к ней усилен-

ное внимание, в то время, как не питаю никакой особенной симпатии к ней

самой, а затем только, чтоб узнать кое-что.

Впрочем, чего тут нечестного, никаких особых тайн я не выпытывала у

нее, а мой интерес сам по себе меня оправдывает. Ведь я не предлагала ей

своей дружбы и, следовательно, не обманывала ее. Любопытно, что с ней я

сегодня была откровенней, чем со всеми своими подругами, вместе взятыми.

Так иногда бывает, что с незнакомым человеком говорить откровенно легче,

чем с близким.

Мы с ней почувствовали, что во многом сходимся, и это неожиданное

родство развязало мне язык. Оно было так приятно после долгих годов со-

вершенного непонимания, из-за которого я была принуждена играть роль.

Она, подобно мне, завидует мальчикам, по-видимому, ей досадно, что мы,

женщины, менее способны, что нам все так трудно дается, что женщина

серьезная, занимающаяся углубленно умственной работой, гораздо меньше

нравится. Ей, видно, больно, что всякий пакостный мальчишка считает себя

выше любой девчонки. Она это сознает! Как это мне приятно!

Она мне говорила мысли, так близкие мне, что мы с полуслова понимали

друш друга, и не знаю, как на нее, а на меня это день произвел хорошее и ка-

кое-то отрезвляющее впечатление. Оказалось, что кругом не все уж так мерт-

во и противно, как в нашем кружке, а есть и настоящие, правильно пони-

мающие жизнь люди.

Я даже несколько неправа, говоря, что моя заинтересованность ею лишь

из-за Линды, она и сама по себе возбудила во мне любопытство. Впрочем, у

меня уже появляются такие мысли: поддерживать с ней дружеские отноше-

ния, чтобы быть ближе к Линде. Ведь она же видит Линде, так и я могу. Это,

правда, отступление от моей программы, но, во-первых, я не увлечена еще, а,

во-вторых, в опасный момент могу отретироваться.

Этот день помог мне довольно правильно определить Люсю. В ней уже

чувствуется девочка, которая привыкла нравиться, ее манеры, тон рассказов,

смешки, свободный независимый разговор с ребятами. Глаза ее необычайной

величины, темно-карие и бархатные, застыли в выражении холодной задум-

чивости, они не умеют у нее смеяться и всегда остаются одинаковыми. Ос-

тальные черты лица не обладают ничем особенным, и лицо ее нравится мне

все меньше. Но как человек, она мне нравится больше, чем мои подруги, хотя

не так умна и развита, но гораздо серьезней и, разумеется, нет той развра-

щенности, что у нас.

Я право чувствую себя точно смытой от всей грязи, меня окружающей

за сегодняшний день. Сегодня, кусая губы, спускалась вниз и, положа руку

на сердце, клялась, что никогда не помирюсь с Москалем. Гадкий мальчиш-

ка! Мы разоваривали с Вовой Д., когда он крикнул через весь класс, обраща-

ясь к нему: «Вовка, довольно тянуть, пойдем домой». Я что-то хотела сказать

в это время Володе, но, растерявшись, замолчала и могла только остаться на-

Page 310: Nina Lugovskaya "I want to live"

310

ружно совершенно равнодушной, хоть мне было стыдно, и меня душила

злость.

По-моему, это почти то же, как сказать: «Отойди от нее, она проститут-

ка». А что я могу сделать, чтоб прекратить это? Поговорить с ним? Он так

упрям, что впредь будет стараться еще больше. Избить его? Этим я, правда,

буду отомщена, но мне не хочется проявлять к нему слишком много внима-

ния. Впрочем, пощечины он, наверно, добьется. Минутой спустя, когда я по-

лучала пальто, подошли Володя и Москаль, который начал говорить какую-

то дерзость, но увидал меня и добавил вполголоса: «А здесь Луговская», — а

потом уже громче: «Ну, ничего, она не услышит». Да, я, конечно, не услыха-

ла и не повернула головы. Теперь я клянусь, что никогда больше не буду за-

мечать его, никогда не помирюсь с ним.. Презрение — вот самое сильное

оружие.

<2 января 1937>

Еще один год улетел из моей жизни, такой же маленький, незаметный и

ненужный больше, о нем ни воспоминать, ни думать не хочется. Да и зачем?

Я гляжу вперед и только вперед. Все прошлые неудачи заставляют меня ис-

правляться, но уже не мучиться, ведь на ошибках учаться. Это, так сказать,

предисловие к Новому году, нельзя же его хоть этим не отметить.

29 декабря был последний день занятий, а вечером школа устраивала

елку. Я еще была полна мыслями о ребятах и школьных делах, занятия про-

шли весело и оживленно. Я и Муся были в ударе, мы уселись на самую по-

следнюю парту за Линде, одно это уже приводило меня в возбуждение и ра-

дость. Право, как приятно было видеть его рядом, слышать постоянно его го-

лос, наблюдать за ним. Впрочем, не будучи влюблена, я успела с успехом за-

ниматься и другими делами. Мы достали ветку елки и украсили ее, а потом

угощали всех конфетами и дурили вовсю.

Уже в это время чувствовалось, что Москаль волнуется, его попытки

примирения становились все явственее. Он подходил к нашей парте, бросал

замечания, на которые мы, конечно, не отвечали, затем заговаривал с нами,

старался обратить на себя внимание, но все напрасно. Мы были внешне хо-

лодны, а внутренне ликовали, тщеславные душонки были в восторге от воз-

можности кого-нибудь позлить, а тем паче Москаля, столько злившего нас.

Он беспрестанно оглядывался и пристально смотрел своими упорными

глазами. Какое злое существо человек! Нет ничего противней ограниченных

и недалеких девчонок, которые находят удовольствие в том, чтобы злить и

заставлять мучиться интересующихся ими мальчиков.

Домой Муся пошла с ребятами, среди них был и Москаль (им было по

дороге). Муся разговаривала с ними, а Москаль шел сзади и отпускал отвра-

тительные сальности и гадости. Что было в это время в его душе? Это очень

сложная натура, в ней много болезненного и дурного, но основа ее прекрас-

ная, чуткая и нежная. Мне раньше приходило в голову, что в нем под внеш-

ней грубостью и цинизмом кроется что-то совсем иное. Факты, которые ве-

Page 311: Nina Lugovskaya "I want to live"

311

чером того же дня сообщила мне Муся, подтвердили мое предположение и

вместе с болью доставили и удовольствие.

Муся шла на вечер, и у дома одной девочки, за которой она должна была

зайти, ее остановили. От стены отделилась чья-то фигура, это был Москаль,

он схватил ее за руки и в каком-то страстном порыве взволнованно загово-

рил: «Муся, послушай, прости меня. Я сегодня говорил ужасные гадости, я

сам не знаю, что со мной было. Забудь об этом, ну, прости меня».

Муся стояла растерянная и молча глядела в сторону. «Ну что же ты мол-

чишь?» «Да, Москаль, ты отвратительно вел себя. Что ты, хочешь унизить

нас своими репликами? Так знай, что ты унижаешь только себя ими. Мне

очень больно и обидно за это» — и она заплакала, слезы неудержимо текли

по лицу, она их даже не старалась сдержать. «Ну, перестань же. Неужели ты

будешь плакать из-за такой дряни, как я? Прости меня». Муся вошла в па-

радное, где совсем разрыдалась, и в школе она еще была вся заплаканная и в

сильном волнении.

В этот вечер она напоминала мне прошлогоднюю Мусю, неуравнове-

шенную и непостоянную, то хохочущую, то рыдающую, непонятную и при-

влекательную. Признаться, когда она рассказывала эту историю, мне было

очень боль, ведь я получила еще одну пощечину, так как, разумеется, после

этой сцены Москаль неминуемо должен был увлечься Мусей.

Как должны повлиять на чуткого и впечатлительного мальчика женские

слезы, которые, может быть, впервые приходилось ему наблюдать и которые

впервые лились из-за него. Москаль пригласил несколько позднее нас, акку-

ратный, причесанный и славный. Первые пять минут доказали мне правди-

вость моих предположений, он не спускал глаз с Муси и неустанно наблюдал

за ней, а она кокетничала со всеми, чтоб привлечь его.

Она сама мне потом созналась, что не может не играть с тем, кто ею ув-

лечен. Я следила за ними обоими, злилась на себя и Москаля, и вечер произ-

вел на меня кошмарное впечатление, хотя на нем было мне достаточно весе-

ло. Еще интересный факт. Когда и Ира шли в школу, нас обогнал Линде. Я

обрадовалась и напугалась, так как знала, что Люсиньки не должно быть.

Весь вечер я под видом наблюдения за Москалем искала Линде, и даже воз-

можность находиться в одном классе с ним доставляла мне удовольствие.

Вечером дома и на следующий день у меня было такое настроение, что

хоть в воду бросайся. Я опять, как прежде, ненавидела свое лицо, с отвраще-

нием и безнадежно смотрелась в зеркало и плакала злыми слезами. Казалось,

что нет никакого выхода и что я не могу примириться. Тщетно искала я вы-

хода и только еще больше запутывалась. 30 декабря я даже при Ляле не

сдержалась и, плача, рассказывала ей о себе, но не о наружности, а о других

больных вопросах.

<3 января 1937>

Три слова о Новом годе. Было на нем достаточно оживленно и весело,

хотя могло бы быть и лучше. Впрочем, некоторым было, конечно, веселее, а

Page 312: Nina Lugovskaya "I want to live"

312

я все-таки чужая была 117, но собой осталась довольна. То ли я изменилась, то

ли у меня стал более взрослый вид, но со мной все уже говорили, как с рав-

ной, и я не чувствовала себя неловко. Я не была одна, Ляля, как и я, плохо

знала компанию, и поэтому мы были вместе. Я быстро освоилась с двумя-

тремя молодыми людьми и чувствовала себя с ними совсем свободно.

Один из них Юра М., человек вполне взрослый, женатый (жена его, ма-

ленькая и славная женщина, тоже была здесь), видно прошедший огни и во-

ды, и медные трубы. С такими всегда становишься на дружескую ногу, пото-

му что они всегда очень просты и умеют внушить доверие. Простота и уве-

ренность в себе вызывают в робких людях симпатию, с ним я была свободна

именно потому, что между нами не могло быть никакого флирта.

Другой парень, Борис, среднего роста, крепко и хорошо сложенный, с

красивым и симпатичным лицом, очень мне понравился. Есть мужские лица,

каждая черта которых говорит о твердости, мужестве и силе, что так нравит-

ся женщинам. Именно таким было его лицо: прямой породистый нос, не-

большие твердые губы, улыбающиеся всегда ласково, но с некоторой ирони-

ей.

Характерность все физиономии придает чуть выдвинутая вперед нижняя

челюсть и твердые, прямые складки рта (кстати, у нашего Николая улыбка и

выражение губ схожи с Борисовыми). Глаза у него черные, большие с пуши-

стыми ресницами. Борис был один (без девушки), и ему сначала было до-

вольно скучно, так что в первой половине вечера он часто говорил со мной и

с Лялей.

Вино сделало его и нас веселей и общительней, заставило больше сме-

яться и чувствовать ко всем симпатию. И от всей ночи (утро не считаю) у ме-

ня осталось смутное воспоминание о чем-то ласковом, приятном, полным

дружелюбия и симпатии. Какие-то намеки на нежность, теплое прикоснове-

ние руки, ласковая улыбка, близкий улыбающийся взгляд — все, что не име-

ет содержания, стоит только это выразить словами.

Когда выпьешь несколько рюмок вина, первое новое ощущение — это

близость с окружающими, исчезновение тех преград, которые прежде были и

на следующий день вновь будут. Чувствуешь себя родной и близкой. Кому не

приходилось испытывать приятного волнения, похожего на головокружение,

от пожатия чьей-нибудь твердой мужской руки; или вдруг почувствовать, как

тебя кто-то мягко берет за плечи; или стоять вдвоем в комнате и говорить

что-нибудь, глядя в красивое волнующее лицо. Это, может быть, пьяное воз-

буждение, но красивое и невинное.

Стоит сказать пару слов об одном юноше, который меня обидел. Дня за

три до Нового года он с одной девушкой привез к нам елку. Жени не было, и

я была вынуждена принять их. Даня произвел на меня в этот раз хорошее

впечатление, длинный веселый парень. Он, встретясь с Женей в институте,

сказал ей, что я ему нравлюсь, и в шутку добавил, что он прямо-таки влюб-

лен в меня.

117

Нина вместе со старшей сестрой Ольгой праздновали Новый год в студенческой компании в об-

щежитии.

Page 313: Nina Lugovskaya "I want to live"

313

На следующий день он, по-видимому, возобновил разговор обо мне, ска-

зал, что будет за мной ухаживать и собирался объясниться мне в любви.

Правда, он просил, чтобы Женя мне ничего не передавала (она не сдержала

обещания и, право, зря). Понятно, что он шутил, но ведь нет дыма без огня. В

общем, так или иначе, но я предвкушала удовольствие и смех от всей этой

игры, а намеки сестер и Юры Т. разжигали мое воображение, так что, когда

пришел Даня, а он опоздал, я, здороваясь с ним, немного необычайно и не-

ловко себя чувствовала.

Как он начнет и что будет говорить — это меня интересовало., но он не

начал. Прошел ужин, наступил самый разгар веселья, а Даня не замечал ме-

ня. Несколько раз сталкиваясь с ним, я чувствовала все большее замешатель-

ство и неловкойсть и злилась на него. Уже в четвертом часу он застал меня

одну в кухне, но я не дала ему заговорить, боясь, может быть, что он уйдет,

поспешила извиниться за разбитую мною его рюмку.

Разговор был короток, и я (мама мне потом сказала) говорила довольно

плоско (поэтому не передаю разговора). Этим закончилось наше знакомство.

Правда, под утро он еще раз обратился ко мне: «Нина, вы спали?» Я не спала,

а злилась чуть не до слез за облеванный пол. «О, нет, разве заснешь под та-

кой шум. Надо быть совсем пьяной, чтоб заснуть». «Ну, значит, я бы заснул»

— ответил он.

Вот и все. Факт незначительный, но так как их много в моей жизни, то

для любопытства записываю. Немного досадно да неудобно перед Женей и

другими, они теперь ни слова не говорят о Дане и обо мне, это говорит о том,

что мнение его переменилось на обратное, а неприятные вещи не передают.