New СЕРГЕЙ МЕДВЕДЕВ ПАРК КРЫМСКОГО ПЕРИОДА · 2018. 3. 2. · 2....

С Е Р Г Е Й М Е Д В Е Д Е В

П А Р К КРЫМСКОГО П Е Р И О Д АХ Р О Н И К И Т Р Е Т Ь Е Г О С Р О К А

Москва 2017

УДК 32ББК 66.2(2Рос)

М42

Художественное оформление Аиды СидоренкоНа переплете использована иллюстрация Wnong/Shutterstock

Медведев, Сергей Александрович.Парк Крымского периода. Хроники третьего срока / Сергей Медведев. – Москва :

Индивиду ум паблишинг, 2017. – 327, [9] с. – (Политика).

ISBN 978-5-9908862-6-1

«Парк Крымского периода» — это сборник эссе историка и политолога Сергея Медве-дева, написанных им в 2014–2017 гг. по мотивам главных политических, социальных и исто-рических тем, волнующих российское общество. Чекисты и журналисты, Донбасс и Сирия, танки на параде и «мигалки» на лимузинах, Сталин и Ельцин, собаки Шувалова и песни Шнурова сплетаются в одно полифоническое повествование о власти и обществе времен третьего президентского срока Путина. Эссе Сергея Медведева одновременно ироничны и академичны, но неизменно глубоки. Это острый социологический комментарий к собы-тиям последних трех лет.

«Сергей Медведев — блестящий социолог и публицист, один из самых образован-ных людей нашего времени. Эта книга — сборник размышлений, спровоцированных жизнью, но постоянно выходящих за пределы обыденного. В каждом сюжете есть своя правда, как есть и своя, сугубо личная, боль автора, видящего несовершенство окружаю-щей нас реальности».

Владислав Иноземцев, экономист, политолог

«В несвободной стране выходит свободная книга. Сергей Медведев — тот самый рус-ский европеец, о котором Ф. М. Достоевский говорил в “Подростке”».

Юрий Пивоваров, историк, академик РАН

УДК 32ББК 66.2(2Рос)

© Медведев С.А., 2017.© ООО «Индивидуум паблишинг», 2017.ISBN 978-5-9908862-6-1

М42

5

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЕВИАФАНАМорозным вечером 9 февраля 2016 года в Москве состоялась ак-ция, которую окрестили «ночью длинных ковшей». Присланные мэрией экскаваторы и бульдозеры под прикрытием полиции и ОМОНа начали снос ста торговых павильонов возле станций метро под тем предлогом, что они угрожают безопасности ком-муникаций и мешают движению пассажиров. У владельцев па-вильонов имелись законные свидетельства о собственности, но это не остановило московского мэра, который назвал их «бу-мажками». Происходящее напоминало фильм Андрея Звягин-цева «Левиафан», который вышел на экраны годом ранее: там была рассказана похожая история бизнесмена, дом которого по-мешал местному мэру и был снесен строительной техникой.

Образ Левиафана — власти, приходящей к гражданину в ви-де бульдозера, танка, автозака, — является ключевым для пони-мания современной России. Он взят из трактата Томаса Гоббса: философ обозначал государство в виде морского чудовища, ко-торое одно способно усмирить человека и положить конец анар-хии, «войне всех против всех». Сегодня мы снова столкнулись с традиционным государством, которое возвращается в Россию всей своей гусеничной мощью — от сноса ларьков до военных парадов, от истории предпринимателя, рассказанной Звягинце-вым, до дел олигархов, чей бизнес отняли силовики.

Социолог Симон Кордонский писал, что волны российской истории — это циклы расширения и сокращения государства: вдох-выдох. Словно циклы жизни Левиафана, который то на-ползает своей тушей на берег, то отступает обратно в море. По-сле кризиса российского государства в 1980-е и его обвала в 1990-е, когда из-под глыб проросло независимое политическое, экономическое и гражданское общество, 2000-е годы стали пе-риодом возвращения государства в его исторической полноте: с мигалками и привилегиями, с презрением к закону и простому гражданину, с великодержавной риторикой и войнами за импер-

6

ское наследие. И внезапно оказалось, что завоевания 1990-х — открытое общество, конкурентные выборы, свобода мысли и свобода собраний — могут быть очень легко демонтированы.

Как гражданину России, который искренне отождествлял се-бя с переменами эпохи Горбачева и Ельцина, мне было больно наблюдать этот откат, демодернизацию и деглобализацию моей страны. Как историку это было крайне интересно: я видел, как возвращаются традиционные формы власти и подчинения, спо-собы тоталитарного мышления и советские фигуры речи, прак-тики государственного распределения и ритуалы сословного общества, восходящие и к брежневской эпохе, и к сталинизму, и к крепостному праву, и даже к временам Ивана Грозного. С начала 2000-х история России словно переигрывалась зано-во, воспроизводя большинство социальных, политических и экономических матриц, и казалось, что Россия сползает в на-езженную веками, раскисшую от дождей осеннюю колею.

И наконец, возвращение Левиафана стало профессиональным вызовом для меня как для журналиста. На протяжении послед-них пяти лет, а именно с сентября 2011 года, когда Владимир Пу-тин объявил о намерении идти на третий президентский срок и будущее страны вдруг нарисовалось четко и непреложно до 2024 года, я с методичностью хроникера писал колонки про практики «вставания с колен», про огосударствление нашей жиз-ни, про символы и ритуалы суверенитета — сначала на сайте ра-диостанции Finam FM, затем на порталах Forbes и Slon, а также для «Новой газеты», журналов «Искусство кино» и «Отечествен-ные записки». Оглядываясь назад, я вижу, что вышли моменталь-ные снимки, очерки современной истории России, вариации на главную тему — возвращение государства и его война с различ-ными сферами гражданской, территориальной и символической автономии. Это же и является темой книги, которую вы держи-те в руках. Это летопись возвращения Левиафана, хроники на-ступления государства на граждан, утверждения им своих суве-ренных прав на наше пространство, тело и память.

Книга делится на четыре части, каждая из которых описыва-ет одну из «войн» государства за суверенитет:

1. Война за пространство — от битв за московские площади и бульвары между властью и протестным движением до симво-

7

лических акций по «собиранию» российского пространства, вроде планов по колонизации Арктики; от постимперских авантюр в Крыму и на Донбассе до неоколониальной войны в Сирии; от собянинского урбанизма до геополитических ам-биций Кремля.

2. Война за символы — непрерывная борьба за символиче-ское доминирование через различные локусы, знаки, ритуалы и перформансы власти: Кремль и Красная площадь как сакраль-ные пространства; спецномера и мигалки на дорогах как ут-верждение силы над правом; военные парады и патриотические парки как заповедники суверенитета. Одним из главных сим-волов «вставания с колен» стали стратегические ядерные раке-ты «Тополь-М»: проезжающие по улицам Москвы, нарисован-ные на антисанкционных майках, грозящие Западу с телеэкра-нов, они стали символической основой нового российского самосознания.

3. Война за тело — новая сфера государственного регулиро-вания, которая особенно отчетливо проявилась в 2010-е. Речь идет о практике, которую Мишель Фуко называл «биополити-кой», о вторжении государства в частную жизнь граждан: в по-требительские, сексуальные и репродуктивные практики. Здесь можно вспомнить борьбу с гей-пропагандой и иностранным усыновлением, возвращение норм ГТО и уничтожение санкци-онных продуктов. Власть приходит в места, которые раньше считались достоянием приватной жизни — в нашу гостиную, спальню, кухню, залезает в холодильник и в целом регламенти-рует нашу телесность под видом борьбы за демографию и здо-ровье нации.

4. Война за память — последнее десятилетие стало временем активной исторической и мемориальной политики государ-ства — от единого учебника истории до культа 9 мая, от «свя-щенного Херсонеса» до борьбы с «фальсификациями». Отчаяв-шись построить будущее, государство живет мечтами о героиче-ском прошлом, творит миф о русской истории как непрерывной череде побед, но при этом боится признавать провалы и ошиб-ки, репрессирует травматические воспоминания.

Общий знаменатель этих войн — битва за «суверенитет», под которым Кремль понимает безраздельность государствен-

ной власти и ее независимость от внешних сил. Власть хочет контролировать географическую и символическую террито-рию, коллективное тело и коллективную память нации. В цен-тре всех этих баталий стоит фигура суверена — президента Путина, и не случайно в текстах постоянно возникает имя главного теоретика суверенитета в ХХ веке — немецкого юри-ста Карла Шмитта, столь популярного у околокремлевских по-литологов. Но было бы неверно связывать возвращение госу-дарства с одним только Путиным — скорее он сам стал знако-вой фигурой, воплотившей и обозначившей большой исторический цикл, вечное возвращение русского Левиафана. Здесь та самая гегелевская диалектика — это не Путин воскре-шает модели русской истории, но сама русская история в 2000-е годы воплотилась в фигуре Путина, который, по меткому заме-чанию Виктора Пелевина, стал национальной идеей России.

Но в этой же диалектике есть и надежда на выход из дурной бесконечности «русской колеи». История развивается по спи-рали, и всякий раз возвращение государства происходит на бо-лее высоком уровне гражданской и территориальной автоно-мии. Сегодня власти противостоят люди, получившие беспре-цедентный для России опыт свободы и открытости последней четверти века, ломающие стереотипы патернализма и рабства, граждане мира, встроенные в глобальные потоки товаров, ус-луг, образов, идеологий. Государству все сложнее отнимать у них права, и все чаще Левиафан в своем наступлении выгля-дит лишь жалким подобием самого себя — много текстов в этой книге говорят о фейках, симулякрах, об исторической реконструкции. Новый российский поход за суверенитет мо-жет быть безжалостен и порой смертоносен (для Донбасса, Си-рии или для российских детей — жертв «закона Димы Яковле-ва»), но в целом это уже фантомные боли, войны уставшей Им-перии, которая пережила свою эпоху, истощила свою ресурсную базу и ведет арьергардные бои на неумолимо сокращающейся территории. Наблюдать эти битвы иногда страшно, чаще смеш-но, но неизменно интересно. С живым интересом к русской истории, творящейся на наших глазах, и написана эта книга.

Москва, 2017 год

ЧАСТЬ 1

ВОЙНА ЗА ПРОСТРАНСТВО

Часть 1. Война за пространство 11

СУВЕРЕННОЕ БЕЗДОРОЖЬЕСтрашнее российских дорог может быть только одно: ремонт российских дорог. Свидетелем такой локальной катастрофы мне довелось стать недавно, когда я ехал на машине из Москвы в Тарту по федеральной трассе М9 «Балтия». Собственно, эта трасса, проходящая по территории Тверской и Псковской обла-стей, и раньше не блистала качеством дорожного покрытия, так что люди знающие ездили в Прибалтику через Минское шоссе, но в этот раз случилось нечто чрезвычайное даже по меркам российских дорог: на расстоянии 250 км от столицы на трассе кончился асфальт. Не в Забайкалье, не на злополучной дороге Чита — Хабаровск, а в самом центре Европейской России феде-ральная трасса превратилась в убитую грунтовку с эпическими ямами, сплошь покрытую слякотной жижей метровой глубины. По ней медленно ползли фуры, выписывая кренделя; некоторые сталкивались, иные сползали в кювет. Навстречу попадались за-лепленные грязью легковые с московскими номерами, и мы с водителями обменивались ироничными улыбками. Встреча-лись редкие машины с иностранными номерами: я видел «тойо-ту» португальцев, которые оживленно фотографировали из всех окон: о таком они будут рассказывать внукам.

100 километров без асфальта я ехал 4 часа, и за все время не видел ни одного дорожного рабочего, ни одной полицейской машины, никакой техники, никаких объявлений о сроках ра-бот или маршрутах объезда — просто исчезнувшее полотно. На заправке мне рассказали, что дорожники сняли асфальт в начале осени и ушли, не сказав, когда вернутся. Четвертый месяц дорога стоит, как после авиаудара в конце 1941-го, когда шли бои подо Ржевом и Великими Луками. На той же заправке мне поведали о французском дальнобойщике, который пришел к ним с мольбой: «Я заблудился на проселках, как мне выехать на главную дорогу?» Ему сказали, что это и есть главная доро-га, ведущая из Европы в Москву.

На этом шоссе я понял две важные вещи. Во-первых, мы пе-решли в новое состояние: абсолютной безнаказанности. Еще

12 ПАРК КРЫМСКОГО ПЕРИОДА

лет пять назад в России такое было сложно представить: можно было воровать из бюджета, но при этом надо было хотя бы изо-бражать видимость деятельности. Теперь возможно все и не от-вечает никто: вслед за банальным воровством пришло тоталь-ное безразличие. Как показывает практика последних лет, у нас никто никогда не отвечает: ни за украденные миллиарды, ни за падающие спутники, ни за смытые города.

Но это лишь полбеды. Страшнее другое: мы теряем страну. Я езжу по этой дороге в Эстонию уже почти 10 лет, ровно те са-мые годы, что Россия неуклонно поднималась с колен, и вижу, как с каждым годом уже в 100 км от Москвы пространство рас-падается на глазах. Дорогу М9 непрерывно ремонтируют, но она становится все хуже. Все больше вокруг мертвых дере-вень — по ночам на десятки километров ни одного огонька, и люди встречаются все более безрадостные, бредут куда-то с санками вдоль обочин или голосуют без особой надежды в глазах: рейсовых автобусов я тоже, кстати, не видел. За исклю-чением нескольких сетевых заправок придорожный сервис все более убогий: шашлычные шалманы, куда и завернуть страшно, и сараи с запчастями для грузовиков. Местное население, как в XVI веке, торгует у дорог дарами леса: сушеными грибами, морожеными ягодами, грубой меховой одеждой. А сам лес по-немногу отвоевывает оставленное цивилизацией пространство: зарастают кустарником брошенные поля и деревни, деревья все ближе подходят к дороге. И если раньше по дороге то и дело встречались засады ГИБДД с радарами, то в этот раз я не встре-тил ни одной. Власть, инфраструктура, люди — все растворяет-ся в небытии. Я чувствовал себя героем фильма «Бумер», пропа-дающим в злой энтропии российского пространства.

Проблема шире, чем отдельно взятая дорога, — речь идет о самом формате российского государства, его отношениях с пространством, о территориальном суверенитете России. И пока Минюст и Госдума борются с иностранными агентами и «оранжевой чумой», а Дмитрий Рогозин рассказывает нам, что Россия отстаивает свой суверенитет то ли в битве за Си-рию, то ли в противостоянии американской ПРО в Европе — этот самый суверенитет на дороге М9 мы уже потеряли. У су-веренитета есть две стороны: формальная власть и контроль.

Символы власти на трассе кое-как присутствуют: в городе Зуб-цов рядом с отелем «Боверли-Хилл» видно здание местной ад-министрации с российским триколором, а на подъезде к горо-ду Нелидово стоит бетонная будка, на которой написано «Рос-сия, вперед!», но эффективный контроль над пространством уже утерян. Здесь нет ни государства, ни инфраструктуры, ни институтов, ни, в общем-то, жизни.

Еще десятилетие подобного распада — и уже никто не по-едет по этой дороге ни в Пушкинские Горы, ни в Карево, родо-вое поместье Мусоргского, ни в Остров с его уникальными лыжными тренировочными базами, ни в древний Изборск, ни в белокаменный Псков. А еще десять лет — и от России оста-нутся десятка два крупных городов, имиджевые инфраструк-турные проекты типа олимпийского Сочи, маниловского моста на остров Русский и стадионов к чемпионату мира по футболу, а между ними — пустота с редколесьем и запущенными доро-гами. Россия превращается в побитое молью покрывало, в ко-тором все больше дыр и все меньше ткани. Мы отстояли свой суверенитет подо Ржевом и Вязьмой в 1941 году, но растеряли его на дорогах, проходящих по тем же местам.


ДЫМ ОТЕЧЕСТВАНа территории РФ раскрыт крупнейший антироссийский заго-вор. Его участники не шакалят у западных посольств, не про-едают гранты международных фондов, не зависают в «Жан-Жаке» и фейсбуке и не носят цветы к мемориалу Немцова. Они гораздо более многочисленны, чем пресловутая «пятая ко-лонна», и распределены по всей стране, готовые выступить в первый же погожий весенний день.

Существование этой группы открыл полпред президента в Сибирском федеральном округе Николай Рогожкин. На опе-ративном совещании в Чите по вопросам чрезвычайной ситуа-ции, комментируя катастрофические травяные и лесные пожа-ры, в которых погибли десятки людей и тысячи остались без крова, он предположил, что в регионе действует сообщество оппозиционеров-поджигателей. «Давайте тогда нарисуем сле-дующую ситуацию — собралась какая-то группа людей, или оппозиция, как ее сейчас называют. Прошла инструктаж и про-вела диверсионные акты в плане возгорания в тех или иных точках, просчитав дополнительно места вокруг Читы, вокруг населенных пунктов, и в одно и то же время взяли и запалили». Позднее Рогожкин уточнил свои слова, объяснив, кого считает «оппозиционерами», — это граждане, которые «продолжают разводить костры, вести поджоги травы в сельхозугодиях и на собственных лесных делянах».

На самом деле круг подозреваемых гораздо шире. Весной традиционно горит вся Россия: люди поджигают мусор, траву, стерню, камыши, тростник. По данным Гринписа, ежегодно горят сотни тысяч гектаров полей и лесов, сгорают 5–6 тысяч домов, уничтожаются усадьбы и заповедники, гибнут люди, сгорает заживо скот, непоправимый ущерб наносится дикой природе, почвам, растительности, всем травяным и лесным обитателям. По мере того как весна движется с юга на север России, вся страна на месяц, а то и больше, погружается в без-умный угар саморазрушения, пока не пройдут весенние ливни и не появится первая зелень. Пользуясь словами полпреда Ро-


гожкина, это крупнейшая оппозиционная акция, по сравнению с которой меркнет любой киевский Майдан и каирский Тах-рир, «весеннее наступление трудящихся», как называли проте-сты в советской прессе.

Самым опасным сезоном являются праздники, когда люди культурно отдыхают, выпивают и закусывают и начинают ак-тивно общаться с природой. В 2015 году беда пришла на Пасху, когда в один день, 12 апреля, одновременно в разных местах, как Воронья Слободка, запылала Хакасия. А впереди еще большее экологическое бедствие — майские праздники, когда миллионы «оппозиционеров» потянутся на природу — с мангалами и ве-дерками шашлыка, с музыкой и транспортными средствами. Внедорожники и квадроциклы раскатают в мягком грунте колеи и перепашут молодую травку, машины выстроятся цепью вдоль рек и водоемов, загремит шансон, затрещат ветки деревьев, по-тянет мясным чадом, и забелеют в майских сумерках первые му-сорные кучи. Большая часть населения России давно и прочно находится в оппозиции к своей среде обитания, разрушая ее до некоего усредненного состояния энтропии, и палы травы — лишь часть большой проблемы, заключающейся в принципиаль-ной антиэкологичности нашего существования.

Почему в России жгут траву? Антропологи скажут о засев-ших в генах традициях подсечно-огневого земледелия, кото-рым занимались наши предки в восточноевропейских лесах, об огневой очистке сельхозугодий древними скотоводами, поджи-гавшими прерии, культурологи — об архаических ритуалах весны и вере в очистительную силу огня, а представители МЧС — о банальном хулиганстве. На деле уже давно и беспо-воротно разоблачены мифы о том, что выжигание травы про-гревает почву и обогащает ее золой, помогая вырасти новой траве: почва от беглого травяного пожара прогревается незна-чительно, но при этом гибнут почки и семена трав у самой по-верхности земли, полезные микроорганизмы и мелкие живот-ные. Уничтожаются кладки и гнездовья птиц, гибнут новорож-денные зайчата, ежи и ежата, лягушки, насекомые, личинки, куколки и черви; на месте разнотравья вырастают более устой-чивые к огню сорняки — лопухи и борщевик, а после выжига-ния тростника вырастает все тот же тростник.


Есть еще одно популярное объяснение: стремление зажечь траву, пока ее с другой стороны не подожгли соседи, сыграть на опережение. Мысль о том, что траву вообще можно не жечь, жителям соседних деревень, видимо, в голову не приходит. Та-кая «война всех против всех» свойственна обществам в состоя-нии крайней атомизации и социальной аномии.

Философ Максим Горюнов видит в пожарах метафизику рус-ского мира: «Россияне, подобно своим финно-угорским пред-кам, выжигавшим первозданный лес, чтобы посадить репу и брюкву, выжигают культурные и политические пространства вокруг себя ради своих газовых труб и многоэтажных панель-ных городов». «Русская весна» оборачивается русским пожаром и погромом — это сполна ощутили на себе жители Новорос-сии, ставшей зоной сплошной социальной катастрофы.

Но главное объяснение пала травы — иррациональное «а го-ри оно все синим пламенем!», необъяснимая тяга русского че-ловека к показному, красочному саморазрушению. «Прикольно горит!» — думает он, зажигая огонь у околицы, от которого сгорят и поле, и лес, и деревня, и он сам. В степном пожаре — пушкинская идея русского бунта, того «мирового пожара в крови», о котором писал Блок и от которого он сам постра-дал. Маяковский вспоминал, как в первые дни революции про-ходил мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. «Нравится?», — спросил Маяковский. «Хорошо», — ответил Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли».

Метафизика русского пожара — и в потаенных мечтах «под-польного человека» Достоевского, в желании разрушить все-мирную гармонию и пожить по своей «глупой воле». Михаил Эпштейн видит причины российской политики последнего го-да именно в этой ущемленной гордости «подпольного челове-ка». Сегодня Россия добровольно поджигает все, что было соз-дано четвертью века реформ и перемен, — буржуазный ком-форт и хрупкое постсоветское благосостояние, открытость внешнему миру и систему отношений с Западом — ради эф-фектных и бессмысленных геополитических жестов; подливает масло в огонь гражданской войны в Украине, грозит Западу ядерным пожаром. Но в основе этой самоубийственной поли-

тики — все та же иррациональная страсть к саморазрушению, уничтожению среды обитания, что движет анонимными под-жигателями. И пока Дмитрий Киселев грозит США радиоак-тивным пеплом, весь юг Сибири засыпало вполне реальным пе-плом от пожаров, устроенных не мифическими оппозиционе-рами, а обычными российскими гражданами. Как сказал Виктор Пелевин, «антирусский заговор, безусловно, существу-ет — проблема только в том, что в нем участвует все взрослое население России».


ДЕНЬ БУЛЬДОЗЕРИСТАНочь с 8 на 9 февраля 2016 года вошла в историю Москвы как «ночь длинных ковшей», когда были снесены 97 торговых пави-льонов у станций московского метро, и оставила позади себя не только груды строительного мусора, но и массу вопросов. Зачем было столь показательное, массовое, поспешное уничто-жение? Для чего было столь явное нарушение статьи 35 Кон-ституции, которая гласит, что никто не может быть лишен пра-ва собственности, кроме как по суду? Почему надо было экзе-куцию дополнять унижением, как говорится, adding insult to injury, называя снесенные павильоны, где ежедневно закупались сотни тысяч горожан, «гадюшниками», а легальные свидетель-ства о собственности — «бумажками»?

Версий было множество: одни говорили, что это была за-чистка коррупционных сетей лужковских времен, связавших этнических предпринимателей с городскими чиновниками, другие — что это была помощь крупному сетевому ретейлу, который не выдерживает ценовой конкуренции с мелким оп-том, третьи — что это была акция устрашения населения после протестов дальнобойщиков и ипотечников. Между тем ответ на вопрос «почему» прост, как ковш экскаватора: снесли, пото-му что могут.

Эта одна из ключевых фраз постсоветской действительности, полностью описывающая всю микрофизику власти. Почему на ночном проспекте, когда все полосы движения пусты, машина с мигалкой все равно едет по осевой? Потому что может. Поче-му Цапки, безраздельно владеющие сотнями душ крепостных в станице Кущевской, все равно приходят в дом к фермеру и убивают 12 человек? Потому что могут. Почему Россия в на-рушение норм международного права и, в частности, Буда-пештского меморандума о гарантиях Украине аннексирует Крым? Потому что может. И наконец, почему мэр в фильме Андрея Звягинцева «Левиафан» не только отнимает у стропти-вого предпринимателя его бизнес, дом, жену и ребенка, но и сажает его в тюрьму? Ответ известен.


«Левиафан» вышел на большой экран в 2015-м, но только че-рез год бульдозер из фильма доехал до Москвы. То, что каза-лось сильной метафорой, высказыванием художника на тему российской власти, обернулось руинами повседневности, кото-рые москвичи увидели наутро возле своих домов. Левиафан явил мощь во всей своей полноте, ибо чистое явление силы — это признак абсолютного суверенитета, как его и понимал То-мас Гоббс в своем классическом трактате XVII века и как раз-вил это понятие в ХХ веке Карл Шмитт в своих работах о «чрезвычайном положении». Суверену не нужны ни логиче-ские, ни юридические обоснования, он самодостаточен в своем праве на применение силы, он реализуется в перформативных актах насилия, которые не имеют никакого иного смысла, кро-ме утверждения самого этого суверенитета. Иными словами, суверенитет — это короткое замыкание силы, которая бесцель-на и потому абсолютна.

Мы уже давно — а со времен Крыма бесповоротно — переш-ли важную грань в отношениях власти и общества, Кремля и внешнего мира. Если раньше власть как-то суетилась, приду-мывала объяснения, занималась пиаром, фабриковала уголов-ные дела, как было с Ходорковским, то теперь этого не требует-ся, эпоха объяснений прошла вместе с эпохой законов, прав собственности и конституционных норм. Настоящему сувере-ну Конституция не нужна. Ответом на убийство Немцова, са-моуправство Кадырова, разоблачения Навального по «делу Чайки» является звенящее молчание — власти более не нужно объясняться и оправдываться, это все придумки слабых, а сла-бых, как известно, бьют.

Не надо иллюзий: все это происходит с нами уже больше де-сятилетия. Шло ползучее размывание Конституции: отмена губернаторских выборов и местного самоуправления, преодо-ление запрета на избрание президента более чем на два срока, фактическая отмена свободы собраний и приоритета признан-ных Россией международных норм над национальным законо-дательством, был отъем собственности в Сочи и Химкинский лес — но все это было на относительном удалении, в информа-ционном пространстве, на экранах ТВ и в петициях Change.org, а теперь пришло в Москву. И за эту четкость, откровенность

и полноту образа власти искреннее спасибо мэру Собянину. Вслед за другим известным чеченским блогером он мог бы на-писать в инстаграме мэрии Москвы сакраментальное «кто не понял, тот поймет».

На самом деле Сергей Собянин оказывается неожиданно близок Рамзану Кадырову. Казалось бы, что может их роднить помимо любви к авторитарно-плиточному урбанизму и круп-номасштабному освоению бюджетов на благоустройство? Мо-сква и Чечня, хаб глобализации и заповедник патриархата и фундаментализма: что у них общего? Но оба они, Собянин и Кадыров, по сути, являют два лица путинского символиче-ского порядка, основанного на примате силы над правом. Они тестируют границы конституционного пространства и, не встречая сопротивления, разрушают их. Их локальные инстру-менты по применению силы — Кадыров, кстати, тоже исполь-зует бульдозеры для разрушения домов родственников «боеви-ков» — приобретают федеральный масштаб. Ни решения о сно-се павильонов в Москве, ни заявления Кадырова об отстреле либеральных оппозиционеров не пишутся в Кремле — но они Кремлем постфактум легитимируются и санкционируются, и тем самым полностью воспроизводят логику путинской вла-сти, доводят ее до конечного потребителя в простых и убеди-тельных формах. И бульдозер под окнами здесь является самым красноречивым аргументом.

Хорошо пока хотя бы, что не танк.


СВЯЩЕННЫЕ ЛЬДЫ16 сентября 2013 года Россия блестяще провела очередную ма-ленькую победоносную войну. В Карском море ФСБ России произвела силовой захват судна Arctic Sunrise организации Гринпис, которая ранее пыталась провести мирную акцию про-теста на буровой платформе «Приразломная» в Печорском мо-ре. Люди, вооруженные автоматическим оружием, высадились с вертолета; в ходе операции производилась предупредительная стрельба из автомата АК-74 и артиллерийской установки погра-ничного корабля. Затем ледокол защитников окружающей сре-ды был отбуксирован в Мурманск, где суд приговорил 30 акти-вистов к двухмесячному заключению, а прокуратура завела де-ло по статье 227 УК РФ «Пиратство», по которой преду смотрены сроки до 15 лет.

Мало кого смутила несоразмерность преступления и предпо-лагаемого наказания: если годом ранее три девушки получили «двушечку» за песню в храме, то здесь экологи посягнули на святыню куда большую, чем храмовая солея, на нефтяную плат-форму «Газпрома» — тут впору заводить дело о кощунстве! Да-ром что «Приразломная» собрана из списанной в утиль нор-вежской платформы на бракованном оборудовании и заражена радионуклидами, и пускай ее уже два года не могут запустить в эксплуатацию из-за нарушений техники безопасности и об-щей нерентабельности, все это не имеет ровно никакого значе-ния: в глазах силовиков и патриотов нефтяная платформа явля-ется национальным достоянием, символом энергетической без-опасности, государственного суверенитета и форпостом в борьбе за ресурсы Арктики. Именно этим объясняются жест-кие действия силовиков, патриотическая истерика и классиче-ские российские теории заговора, сообщающие, что Гринпис действует по указке западных конкурентов России за арктиче-скую нефть.

В Арктике уже не первое десятилетие идет война за ресур-сы — нефтегазовые залежи шельфа, места рыболовства, маршру-ты коммерческого судоходства. По мере того как продолжается


глобальное потепление и тает арктический лед, аппетиты госу-дарств и корпораций обостряются. Апофеозом территориальных притязаний стало триумфальное водружение в 2007 году тита-нового флага РФ на арктическом дне, на хребте Ломоносова, да-бы застолбить российскую часть континентального шельфа.

Проблема в том, что главной проигравшей в этой войне ока-жется сама Россия независимо от того, сколько арктичес- ких вод и дна ей удастся присвоить. Угроза будущему России — не в территориальных претензиях конкурентов, а в экологиче-ском бедствии, которое происходит сейчас в Арктике. Если там начнется массовая промышленная добыча углеводородов и ком-мерческое судоходство, это бедствие превратится в катастрофу, которая больнее всего ударит по России с ее протяженным ар-ктическим побережьем и зависимостью от арктического «кон-диционера». Нефтедобыча является самой грязной отраслью в России (главным образом, из-за сжигания попутного газа), а в случае возможных аварий трагедия будет в разы масштабнее, чем в Мексиканском заливе: в арктических водах технологиче-ски можно собрать не более 10% разлившейся нефти.

При этом подтвержденных запасов «черного золота» на ар-ктическом шельфе хватит всего на 3–5 лет. В Баренцевом море, например, доказанные запасы в пять раз меньше того, что рос-сийские компании сейчас добывают ежегодно. Нефть на шель-фе «тяжелая», низкого качества, а ее себестоимость значительно выше той, что добывается на суше: при мировых ценах за бар-рель ниже 100 долларов добыча нефти в Арктике становится нерентабельной.

Истинная причина погони за арктической нефтью и ее защи-ты при помощи вертолетов и судов береговой охраны — не в суверенитете и национальных интересах России, а в корыст-ных целях нефтяных корпораций: их арктическая инфраструк-тура, включая ледокольный флот, разведочное бурение, вспо-могательные суда, создается за счет государственного бюджета. Точно так же за счет бюджета они получат налоговые льготы на добычу и экспорт полезных ископаемых. Россияне же не уви-дят ни этой нефти, поскольку она прямиком из скважины пой-дет на экспорт, ни налоговых отчислений в силу все той же практически нулевой рентабельности.


В связи со спором об Арктике и инцидентом с Гринписом часто говорят о суверенитете, о священных рубежах России, о поколениях полярных исследователей, о победах и жертвах. Дело в том, что суверенитет в карман не положишь. Россия мо-жет захватить огромные арктические территории, но расшире-ние на них хозяйственной деятельности ради блага отдельных корпораций может нанести стране огромный ущерб. Сувере-нитет — это не только юридическое обладание территорией, но и способность ее рационально использовать и передать в со-хранности будущим поколениям. В этом смысле Россия уже утратила суверенитет над сотнями тысяч квадратных киломе-тров территории, которые залиты нефтью, заражены радиацией и прочими следами хозяйственной и военной деятельности; при этом, как известно, хрупкая природа в Арктике восстанав-ливается не годами, а столетиями. Новая Земля с ее радиаци-онным фоном или остров Врангеля с сотнями тысяч разлив-шихся бочек топлива обозначены на карте как российская тер-ритория; по факту они на обозримое будущее потеряны и для России, и для всего человечества. На этих суверенных террито-риях произошла глобальная экологическая катастрофа.

Арктика за пределами территориальных вод отдельных стран — это достояние всего человечества. В мире уже несколь-ко лет существует движение за то, чтобы признать ее междуна-родной территорией с особым охранным статусом, закрытой для хозяйственной и военной деятельности и открытой только для науки и туризма. Призыв Гринписа «Спасите Арктику» подписали более 5 миллионов человек. В международном праве уже существует подобный прецедент — Договор об Антаркти-ке 1959 года и Конвенция 1982 года по сохранению морских жи-вых ресурсов Антарктиды (АНТКОМ). Ради сохранения пла-неты Земля и ради будущего России подобный режим следова-ло бы распространить и на Арктику.

Повторю еще раз: речь не идет об отказе от суверенитета го-сударств в пределах существующих границ и территориальных вод. И речь идет не только о России, а обо всех арктических странах, о возможности отказа от исключительных экономиче-ских зон и вообще от военной деятельности, добычи природ-ных ресурсов, промыслового рыболовства и транзитного ком-

мерческого судоходства. Одно дело — эксплуатация Северного морского пути в нынешних объемах и при нынешних задачах завоза генгруза в арктические порты и обеспечения научной деятельности. Совсем другое — если при дальнейшем таянии льда через Арктику будет проложен коммерческий маршрут из Атлантического в Тихий океан, по которому пойдут контейне-ровозы и супертанкеры, превратив Северный Ледовитый океан в оживленную транспортную магистраль с крайне высокими рисками судоходства. Этого не должно произойти. Арктика, подобно Антарктиде, должна быть превращена во всемирный заповедник.

Сейчас этот призыв звучит как утопия, особенно учитывая весь узел исторических, экономических и геополитических проблем, которые завязаны на Арктику: современная цивили-зация развивалась в Северном полушарии, и именно Арктика была ареной многовекового противостояния. Вряд ли государ-ства, и прежде всего Россия, «встающая с колен», готовы отка-заться от своих суверенных аппетитов и экономических амби-ций. Но когда начиналась всемирная кампания в защиту Ан-тарктиды, это казалось такой же утопией. Сегодня пришло время Арктики.

По большому счету, национальные интересы России состоят не в установке титановых флажков на дне и не в иллюзиях тер-риториальных приобретений, не в новых военных базах и не в «энергетической безопасности» (которая, по сути, прикрыва-ет интересы нефтяных корпораций), а в экологической безопас-ности страны и в ее устойчивом развитии. Арктика является для России зоной наибольшей природной уязвимости, и в этой ситуации наши интересы защищают не «Газпром» с «Роснеф-тью», не арктические войска и не катера береговой охраны, а горстка отчаянных активистов Гринписа. Но этот парадокс сложно понять стране, ослепленной миражами суверенитета и мифами о неисчерпаемых ресурсах.


КРЫМ КАК ТЕРРИТОРИЯПОДСОЗНАНИЯ

А как все смешно начиналось: «закон о топоте котов», возрож-дение норм ГТО и школьной формы, комические Милонов и Мизулина, «взбесившийся принтер» Госдумы. Поначалу это казалось абсурдом, толстым троллингом — казачьи патрули, кафедра теологии в МИФИ, письма возмущенной обществен-ности. Когда начался процесс по делу Pussy Riot и были приня-ты «закон Димы Яковлева» и закон о гей-пропаганде, все пока-залось уже серьезнее, но еще оставалась надежда, что мракобе-сие — всего лишь политическая технология, пропаганда для внутреннего пользования, акция устрашения для общества по-сле митингов на Болотной и Сахарова.

При взгляде со стороны Россия была обычной авторитарной страной, которая привычно прессовала СМИ и несогласных, но играла по глобальным правилам, проводя IPO, привлекая инвестиции, готовясь к Олимпиаде в Сочи и председательству в «восьмерке», выступая в Совете Европы и Совбезе ООН. Мо-скву вяло критиковали за права человека, но с ней можно было договариваться по международным делам, по той же Сирии. В политике царствовал прагматизм, и Путин производил впе-чатление человека, который «знает, куда положил свои деньги». Внутренняя и внешняя политика были разведены: дома — ду-ховные скрепы отечественного производства, снаружи — кре-дитные рейтинги, «Северный поток» и друг Сильвио.

И вдруг неожиданно плотину прорвало, и мутные воды рос-сийской внутренней политики хлынули наружу, втягивая Рос-сию в крымскую авантюру, выводя ее за пределы международ-ного права, начиная новую холодную войну с Западом. Духов-ные скрепы из внутрироссийского продукта стали основой для внешней политики. Евразийские камлания от Александра Ду-гина, патриотический китч от Александра Проханова, доморо-щенная геополитика от ведомственных академий, возглавляе-мых отставными генерал-майорами, из интеллектуального тре-


ша вдруг стали мейнстримом, обернулись реальными пере- движениями войск, интервенцией неопознанных частей и ядер-ными страшилками для Запада в исполнении Дмитрия Рогози-на и Дмитрия Киселева. Мимимишный милоновский топот ко-тов превратился в лязг гусениц.

В течение трех недель, отделяющих Игры в Сочи от крым-ского референдума, Россия превратилась из триумфатора и го-степриимного хозяина Олимпиады в страну-нарушителя, по-ставившую на карту свою репутацию и международную ста-бильность ради каменистого полуострова в Черном море. 16 марта Россия с разгона, одним махом прошла точку бифур-кации, разом закрыв 25-летний проект нормализации и адапта-ции к глобальному миру, длившийся с 1989 года, года ухода из Афганистана и падения Берлинской стены, и оказалась в новом мире с новоприобретенной территорией — но без правил, га-рантий и норм международного права. Эта оглушительная трансформация по своей неожиданности, масштабу и возмож-ным последствиям сопоставима с распадом СССР.

В этом перевороте не надо искать ни рациональной основы, ни системных пределов: маховик сорвался с оси, и неизвестно, что еще он разнесет. Тут для понимания нужны не Киссин-джер с Бжезинским, не «финляндизация» с «балансом интере-сов», а скорее Бердяев и Данилевский, Якунин и Шевкунов. Российскую политику захватил уже не газпромовский менед-жер с виллой в Антибе (сейчас он частным рейсом из Внуко-во-3 летит спасать свои активы), а православный чекист с томи-ком Ивана Ильина. Мы слишком долго не замечали «русский мир» и «геополитическую катастрофу» — и теперь они приеха-ли к нам на БТРах.

В российской политике произошла юнгианская революция, в ней окончательно восторжествовало коллективное бессозна-тельное, архетип, миф. Начавшись как троллинг и политтехно-логия, иррациональное постепенно проникло в сердцевину по-литики и само стало политикой, оптикой, через которую Кремль смотрит на мир. Дискурс овладел субъектом и вызвал к жизни новые, идеологические и мессианские, формы политики. Как пишет публицист Александр Морозов, «понятия выгоды, торга, обмена, сотрудничества, институциональности, традиционной


“политики интересов” — вообще весь дискурс Realpolitik усту-пает место риску, героизму, героизированному суициду и “фа-туму”. Любые жертвы и даже конечная катастрофа не убеждают инициаторов такой политики в ее абсурдности».

Крым стал тем самым «фатумом», моментом истины, точкой сборки основных мотивов прошлых лет: постимперский ресен-тимент и уязвленная гордость, как в балабановском «Брате-2» («Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите!»), жажда реванша и поиск «фашистов», комплекс неполноценности (Америке мож-но, а нам нельзя?) и глобальные амбиции. В Крыму наступило насыщение раствора комплексов и страхов и произошла кристал-лизация нового российского режима. И одновременно — терри-ториализация коллективного подсознания, которое нашло себе плацдарм, инвестировалось в героический миф Севастополя.

Сегодня в городе-герое карнавал — гуляют главные фигуран-ты нового российского дискурса Виталий Милонов, «Хирург» Залдостанов и группа «Любэ», казаки и ветераны; Александр Проханов величает президента РФ «Путиным Таврическим», а восторженные комментаторы говорят о «начале русской Ре-конкисты». Вдохновленная сочинским успехом и проникнутая новым мессианством, Россия решила переписать глобальные правила игры, пересмотреть всю мировую архитектуру, унасле-дованную от 1991 года и даже еще от Ялты. Чувствуя слабость и разобщенность западного мира, кризис американского лидер-ства и импотенцию Евросоюза, Москва решила пойти ва-банк и бросить вызов современному миропорядку. Поначалу Россия просто критиковала Запад за моральный распад, выстраивала оборонительный периметр от педофилов и либералов, а теперь решила раздвинуть границы империи, причем сделать это на тех же самых консервативных, морализаторских основаниях, на которых наводила порядок у себя дома.

Удастся ли новый российский крестовый поход? По большо-му счету он стоит на геополитическом мифе, а не на трезвом расчете. В основе всего лежит иррациональный импульс, та са-мая немецкая Blut und Boden, «кровь и почва», которая подняла сегодня миллионы россиян на солидарность с Крымом, но ко-торая имеет крайне мало ресурсных и институциональных ос-нов. В отличие от сталинского СССР, у нынешний России нет

ни армии, ни технологии, ни — главное — привлекательной идеологии для противостояния с внешним миром, какая была у социализма. Аналогии с Ираном-1979 тоже хромают, Пу-тин — не Хомейни, отец Всеволод Чаплин — не Хаменеи, мо-сковское православие не обладает мобилизационным потенци-алом шиитского ислама. Как невозможно построение Святой Руси в секулярной урбанизованной России, так невозможно и построение «русского мира» на штыках, объединение право-славной цивилизации по Хантингтону — если, конечно, не считать таковой собирание «исконно русских» земель Крыма, Приднестровья, Абхазии и Осетии.

История повторяется дважды. То, что происходит сегодня в Крыму, есть последний акт имперской эпопеи России, кото-рая в трагифарсовой манере изживает свое советское наследие. Жутковато, конечно, наблюдать этот экзорцизм, когда от Крем-ля дохнуло холодом и воскресли духи прошлого. Но это всего лишь химеры, тени, симулякры, вроде ряженых казаков или православных байкеров. Пока в России ночь, и надо лишь до-ждаться третьих петухов.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие. Возвращение Левиафана 5

ЧАСТЬ 1. ВОЙНА ЗА ПРОСТРАНСТВО

Суверенное бездорожье 11Дым отечества 14День бульдозериста 18Священные льды 21Крым как территория подсознания 25Соло на барабане 29Донецкий джихад 32Глобальное Бирюлево 38Соблазн геополитики 43Профессия: оккупант 49Войны в Донбассе не было 54Крестики-нолики 59Война с покемонами 64Кремлевский файрвол 70На пути в Теллурию 76

ЧАСТЬ 2. ВОЙНА ЗА СИМВОЛЫ

Заповедник власти 83Чемодан, Майдан, Россия 87Гранитный пряник 91Спецтрасса смерти 96Собаке Шувалова 100Три «Тополя» на Тверской 104За тех, кто в танке 107Продавцы угроз 112Рэкетир с ракетами 117Факельное шествие 123Сборная по околофутболу 127Чрезвычайное положение 131

Скорбное бесчувствие 136Война аватаров 140Коктейль «Ленинградский» 146

ЧАСТЬ 3. ВОЙНА ЗА ТЕЛО

Карательная гигиена 153Тело короля 157Презерватив как знак протеста 162Протоколы содомских мудрецов 166Тест на гомофобию 170Пришла и говорю 174Политика женского тела 179Сланцевая революция 184Царская раздача 187Русский потлач 192Поминки по рокфору 196Тело как оружие 200

ЧАСТЬ 4. ВОЙНА ЗА ПАМЯТЬ

Эпоха дежавю 207В ожидании батлера 211Истерический ревизионизм 216Обломов и Штольц советской власти 220Патологоанатом русской души 224Человек-медведь 227Московский Майдан 230Остров свободы 234Штирлиц в шоколаде 239Праздник без слез на глазах 243Вальс уральских чекистов 250Возвращение призраков 254Чудесный грузин 261Боевое фэнтези 266Эпическая сила 270Открытка из Освенцима 273Музыка после Катастрофы 278

Русский ресентимент 283Мемориальный спецназ 295Революция цветов 299Кто боится Светланы Алексиевич? 303Битва на Исети 308Частный Нюрнберг Дениса Карагодина 315День Конституции 321

Литературно-художественное издание

Сергей Медведев

Парк Крымского периода Хроники третьего срока

Издатели Михаил Врубель, Алексей Докучаев

Редакционный директор Мария ПоляковаХудожественное оформление Аиды Сидоренко

Выпускающий редактор Алена МеркурьеваКорректоры Алена Меркурьева, Анна Васильева, Анна Гасюкова

Верстка Олеси Шумовой

18+

ООО «Индивидуум Паблишинг»[email protected]

www.facebook.com/individuumbookswww.vk.com/individuumbooks

Бумага офсетная. Подписано в печать 9.06.17.Тираж 2000 экз. Заказ № .

Содержит нецензурную брань

New СЕРГЕЙ МЕДВЕДЕВ ПАРК КРЫМСКОГО ПЕРИОДА · 2018. 3. 2. · 2....

Documents

Transcript of New СЕРГЕЙ МЕДВЕДЕВ ПАРК КРЫМСКОГО ПЕРИОДА · 2018. 3. 2. · 2....