bric-a-brac #9

КругозорТочки и линииФотоныСловаКнигиМЕТАМОРФОЗЫ

Октябрь2011

№9

http://bricabrac-ezine.com

РедакцияНаталья ГрезинаВладимир НовиковЮлия РысинаСергей Трафедлюк

ВёрсткаНаталья ГрезинаНаталья ДавыдоваЮлия Рысина

Оформление номераВладимир Новиков

Автор идеи проектаАлексей Дулов

LepticaRadyaЛиз КонImpactolaserМария КасьяненкоPrick«Бойс в Крыму»

6 | Брик-а-брак №9, 10/2011 http://bricabrac-ezine.com

é+à=la casualidad?!«Верите ли вы в случайности?» — спросили bric-à-brac в специальном интервью для про-екта Léptica (Мадрид, Испания). И как прикажете ответить на этот вопрос, глядя на портал, чьи создатели даже не подозревали о нашем существовании? восемь выпусков, восемь номеров электронного журнала, на страницах которого писатели и художники разрабаты-вают общий проект. Причём один из них — «Метаморфозы»! После этого даже язык у нас не мог повернуться, чтобы заговорить о случайностях в жизни. Зато не оцепенели руки, не сдала фантазия. В девятом выпуске онлайн-журнала Léptica «La casualidad» команда bric-à-brac представила четыре проекта на тему «Случайность», а наши испанские коллеги, любящие диакритические значки над гласными не меньше, чем мы, поделились своими работами, сделанными для их предыдущего проекта, «La metamorfosis».

«Uto

pian

Tre

e»

http://leptica.com/

http://issuu.com/leptica/docs/la_casualidad

7

bric-à-brac ← LépticaLéptica — площадка для свободного творчества

В нашем названии обыгрывается термин орга-нолептика — определение свойств тел с помо-щью органов чувств. Понимать, что такое Léptica, можно по-разному. Для нас это, прежде всего, непосредственная реакция на внешние стимулы, способные пробудить в нас вдохновение.

Ресурс www.léptica.com — это онлайн-сообщество художников, которые постоянно находятся в поиске единомышленников и хотят развивать свои идеи сообща.

Каждые два месяца у нас возникает желание поразмышлять на определённую тему с разных точек зрения: искусства, науки, философии… Так получают развитие многие незаконченные мысли, а идеи-одиночки создают пары, сливаясь в одном большом проекте. Нам чуждо линейное мышление. Каждый участник Léptica включается в сложную сеть творческого сотрудничества, не теряя, а развивая свою идентичность.

Затем личные эксперименты и проекты несколь-ких авторов проходят этап голосования, и те, что набрали большинство голосов, формируют боль-шой сетевой архив в форме бесплатного и до-ступного электронного журнала, который, в свою очередь, может послужить стимулом для вдохно-вения любого читателя.

В этом году Léptica обрела не только собственный голос (еженедельно с 8 до 9 на радио Onda Latina выходит передача «La hora Léptica» [«Час Léptica»], предоставляющая ещё одну возможность «за-

разиться» нашими идеями), но и «тело». Специальный проект Léptica-Action принципи-ально обходит музейные залы стороной. Во вре-мя уличных представлений художники презен-туют большую экспозицию работ, созданных под впечатлением от знакомства со своими коллега-ми по искусству. (См. фото наших перформансов «Do It Yourself», «Folk», «Utopian Tree».) Интернет и правда расширяет наши возможности!

Вместе мы строим огромный и густонаселённый кибергород, универсальное арт-пространство для сотрудничества, поскольку убеждены: культура — это непрерывный процесс развития, чуждый императивам извне («Должно быть так, и никак иначе!»). В нашем мире нет ничего, что нельзя было бы изменить, перевернуть с ног на голову, переиначить, интерпретировать, переделать на свой лад. Не существует единственно правильной магистрали, у каждого свой путь. Единственная постоянная проекта Léptica — его страсть к изменениям.

Итак, мы считаем, что Léptica — это уникальный инструмент, который требует от вас:

внутренней свободыразвитого воображенияогромной любвиикритического мышления

9

«Do It Yourself»

11

«Fol

k»


«Utopian Tree»


bric-à-brac → Léptica

Елена ДушкевичTrashformation

Елена Душкевич предлагает серию фотографий, сделанных во время прогулок с дочерью на берегу моря. Что перед нами? Законченные абстрактные композиции или чистой (морской) воды случайность?

Владимир НовиковВода внутри

Владимир Новиков показывает, что происходит с плёнкой, если случайно уронить фотоаппарат в воду.

Наталья Давыдова«Does He toss a coin?»«Is this by chance? Is this a chance?»


– Почему ты решил разговаривать именно на языке стрит-арта? Начал «с чистого листа» или до этого занимался искусством?

– Я не думаю о том, что занимаюсь искусством. Для меня стрит-арт — это чистый лист, свободный от правил и условий, существующих в арт-среде. Очень сложно все делать самим, но чем больше я узнаю арт-среду, тем яснее становится, что это огромное преимущество. Ничем другим я раньше не занимался, учился на философском, отсюда знакомство со многими идеями. Работаю фото-графом. Стрит-артом занимаюсь больше года, есть люди, которые всегда помогают мне. Одному сделать что-то нельзя, просто не хватит рук.

– К кому ты обращаешься своими работами? К людям или к городу?

– Для меня стрит-арт — это, прежде всего, спо-соб исследования города. Я хочу понять, где мы живем. Улицы пусты, и эта огромная уличная пустота — дыра — так или иначе попадает внутрь человека. Проблема в том, что общественное пространство еще должно стать общественным. Произойдёт это только тогда, когда люди будут обращать на него внимание, вносить что-то свое. Я думаю, что в публичной среде есть бесконеч-ный потенциал развития. Жизнь в городе можно сделать сколь угодно более интересной

Беседуя с екатеринбургским художником Radya, bric-à-brac узнаёт, как выпускники философских факультетов начинают заниматься уличным искусством, чем Россия идеально подходит для стрит-арта и почему, выйдя на уровень города, художественный проект превращается в драку.

Последствия RADYAции

http://www.t-radya.com/

17

и приятной. Сейчас для большинства горожан дом заканчивается за входной дверью.С другой стороны, стрит-арт может наносить очень острые удары в политическом плане. Во-круг политических проектов всегда возникает шум. Если проект при этом хороший — он к тому же действует, это уже не просто провокация, а очень эффективный способ донести свою идею. Моя задача — попробовать и проверить как мож-но больше вещей в обоих направлениях.

– Ты говоришь: попробовать. Значит ли это, что стрит-арт для тебя пока скорее игровая площадка и ты, возможно, будешь работать и в других областях?

– Не знаю, но мне нравится работать на улице. Оба больших направления в стрит-арте опреде-ляются отношением к политике: или его нет, или оно критическое. В первом случае это, наверное, можно назвать игрой, но я не пользуюсь этим

словом. Во втором — уже нет. Игра, конечно, очень широкое понятие, но это скорее драка. Или, если все получается, война.

– Кстати, а как ты относишься к группе «Война»?

– У них есть потрясающие вещи, например «Мент в поповской рясе». Я думаю очень важно то, что их проекты провоцируют обсуждение, люди ме-няются, укрепляются в своих мнениях. И против-ники, и сторонники становятся сильнее. «Война» работает в самом сложном жанре — такие проек-ты должны быть идеально сделаны, чтобы об-суждали не саму провокацию, а цель, на которую она направлена. Коррупцию и власть, беспредел ментов, а не художников. Очень легко обвинять обычных людей — Плюцера, Вора, Лёню, Козу, и очень сложно и страшно — МВД, ФСБ и всех этих ребят. Между тем, по-настоящему война никому не навредила, в отличии от последних.

«Пот

еря

проч

ност

и»

http://www.photoshare.ru/album84313.html

http://www.photoshare.ru/album84313.html

19

«Без лишних слов»


– Хорошо, стрит-арт провоцирует людей заду-маться. Однако не совсем понятно, какой реакции ты ждёшь от зрителя, скажем, своего проекта «Без лишних слов». У проекта есть социальный подтекст или это просто игра с городским про-странством (вроде перевёрнутого кадра с надпи-сью «Тебя видно»)?

– Я жду самой реакции, неважно, какая она. Пусть это будет естественная для человека реакция — что увидел, то и подумал, что подумал, то и сказал. Огромные надписи сами по себе очень сильны, поэтому я выбираю простые слова, но они обязательно должны быть неоднозначными и не простыми благодаря контексту. Именно по этому принципу были подобраны «Соберись» или «Тебя видно». Наверное, это нужно для того, чтобы разрушить обычный механизм восприя-тия, власть огромных лозунгов над прохожими и городом. Надписи достаточно быстро исчезают — это тоже честно.У стрит-арта всегда есть социальный подтекст, это в природе стрит-арта. Он может по-разному выражаться, но если этого не будет, то не будет стрит-арта. Аналогично, когда работы выставляют в галереях и музеях, они просто становятся дру-гими, это не уличное искусство.

– Для другого своего проекта, Face Book, ты вы-брал Бродского и Маяковского. Почему именно их?

– Мне показалось, что я стал понимать Бродского, насколько это возможно, в 23 года. А Маяков-ского всегда любил. Уверен, что ему бы стрит-арт понравился, похожие вещи.

– Чем для тебя определяется удачность проек-та: множеством откликов в ЖЖ, живой реакцией оффлайн, изменением городского ландшафта самого по себе?..

– Одно условие — смогли ли мы сделать то, что хотели. Я никогда не могу сказать точно, что по-лучится и как это будет работать, я только вы-

бираю направление, задаю идею. Самый глав-ный момент — когда все готово, можно отойти и посмотреть: видна идея, или нет. Почти всегда начинается что-то, не зависящее от нас, вещи на-чинают работать сами. В стрит-арте любой хоро-шо сделанный проект обречен на успех.

– А как на практике реагируют люди на то, что ты делаешь? Насколько Екатеринбург «дружелю-бен» к стрит-арту?

– Екатеринбург любит стрит-арт. Самая приятная и показательная история — я ни разу ничего не согласовывал: полицейским хватало моего объ-яснения и эскиза или они вообще не появлялись. Россия — лучшая страна для стрит-арта, это я почти сразу понял.

«Fac

e bo

ok /

Мая

ковс

кий»

http://t-radya.com/street/20/

21

– Стараешься ли ты не вторгаться в частную жизнь других людей своими высказываниями? Где, на твой взгляд, грань между социально-политической активностью, неравнодушием и просто выпендрёжем, какового на улицах предо-статочно?

– Я стараюсь вторгаться в жизнь людей, и есть два вопроса, с которыми всегда нужно разо-браться, прежде чем начать проект: стоящая ли это идея (честная ли?) и готов ли ты отвечать за нее. Многие проекты не проходят согласование, я долго думаю над ними и, в конце концов, от-казываюсь. Я никогда не думал о «выпендрёже», это же что-то пустое. Пугающей выглядит другая тема — что-то тёмное и грубое. Если написать: «Убей себя» — это рано или поздно сработает.

– А насколько стены общественного простран-ства могут быть заполнены стрит-артом? Ты не думал о каком-то цельном произведении, включающем в себя, допустим, пару кварталов?

– Я думаю, есть смысл обсуждать конкретные проекты, общего правила у меня нет. Главное, насколько громким может быть проект. Для меня все зависит от идеи, она может занимать одну стену или весь квартал — это не так важно. Я бы нарисовал что-нибудь на небе, но нужно очень много техники. à


Год назад американская художница Лиз Кон (Liz Cohn) объявила о старте двухлетнего международного мэйл-арт-проекта Altered/Artist Playing Cards. Уже сегодня на руках у Лиз более 1200 авторских игральных карт. В мае 2012 года скопившаяся к тому времени колода будет выставлена в портлендской галерее «12×16».

Около 200 художников из Мексики, Японии, Индонезии, Греции, Франции, Великобритании, Испании, Италии, Португалии, Сербии, Литвы, Турции, Южной Африки, Филиппин и Австралии. Такова на сегодняшний день география карточного проекта. Впрочем, удалённость участников друг от друга нисколько не мешает задумке Лиз Кон, напротив — играет на руку.

Задача художника — сделать уникальную игральную карту не самому, а вместе с соавтором, нередко находящимся на другом конце земного шара (как правило, это Лиз Кон, однако некоторые карты меняют своих владельцев до пяти раз). При этом формат мэйл-арта абсолютно исключает возможность отправки по электронной почте. Конверт, марка, адрес от руки, почтовый ящик. Так и только так. Зато никаких ограничений в тематике и методах.

Так что главная трудность, с которой сталкиваются художники, даже не деньги (послать клочок бумаги хоть на край света любому по карману). Настоящее испытание — позволить другому человеку вмешиваться в свой творческий процесс. Де-факто это означает, что ни один из соавторов не может определить, можно ли считать работу завершённой, или перед ними — лишь переходная стадия, промежуточный итог. Таким образом, карты получают возможность жить собственной жизнью, а их создатели — определить, каковы границы их зоны комфорта при сотрудничестве с коллегами.

Примеры такого взаимодействия можно посмотреть на сайте Лиз Кон.

Мэйл-арт и колода карт

http://www.lizcohnartstudio.com/lizcohnartstudio.com/apc_collaborations.html

http://www.lizcohnartstudio.com/lizcohnartstudio.com/apc_collaborations.html

Impactolaser35-летний архитектор из Венесуэлы Йорлмар Кампос

(Yorlmar Campos) рассказывает о том, как он создал дизайнерский проект Impactolaser, и объясняет, почему в современном искусстве больше не действует принцип элитарности.

27

Художественный проект Impactolaser я создал вместе с Марией Изабель Карденас (Mária Isabel Cárdenas), студенткой, изучающей философию и кинодело.

Проект Impactolaser был запущен в конце 2007 года как веб-сайт, где мы размещали наши дизайнерские портфолио, однако вскоре он стал для нас формой самовыражения. Мы стали публиковать и наши некоммерческие работы. Одновременно у нас появилась ещё одна сфера деятельности — дизайн футболок и значков (мои хобби с детства).

В центре нашего внимания — графический дизайн, особенно в сферах иллюстрирования и типографики. Техник используем много: ри-сунок карандашом, чернилами, акварельными красками, пастелью, мелом, а также коллаж и, наконец, компьютерную графику. Нам нравится придумывать забавных персонажей, попадающих в несерьёзные ситуации, браться за смешные темы. Источников вдохновений масса. Музыка и реклама, работы мастеров современного ис-кусства, типографической отрасли и архитектуры XX века. Среди них — Рёхей Янагихара (Ryohei Yanagihara), Пол Рэнд (Paul Rand), Милтон Глей-зер (Milton Glaser), Соул Басс (Saul Bass), Боб Гилл (Bob Gill), Боб Нурда (Bob Noorda), Алан Флетчер (Alan Fletcher), Адриан Фрутигер (Adrian Frutiger), Герб Любалин (Herb Lubalin), Эд Бенгет (Ed Benguiat), Вим Кроувел (Wim Crouwel), Рихард Нойтра (Richard Neutra), Бруно Мунари (Bruno Munari), Роберто Бурле-Маркс (Burle Marx), Оскар Нимейер (Oscar Niemeyer), Чарльз и Рэй Имз (Charles and Ray Eames) и многие другие.

Сейчас нас больше интересует трафаретная печать на бумаге (полутоновые изображения флуоресцентными красками) как наиболее вы-разительный материал для творчества, а также на типографской продукции (видимо, сказывается влияние архитектуры).

Сегодня в мире искусства великое множество талантливых людей, и лучшие из них не считают себя художественной элитой. Я убеждён, что се-годня настоящее искусство зарождается в среде

http://www.impactolaser.com/

http://www.mol.co.jp/yanagihara-e.shtml

http://www.mol.co.jp/yanagihara-e.shtml

http://www.paul-rand.com/

http://miltonglaser.com/

http://miltonglaser.com/

http://saulbass.tv/

http://www.bobgilletc.com/

http://www.bobgilletc.com/

http://www.thisisdisplay.org/features/Bob_Noorda_1927-2010/

http://www.alanfletcherdesign.co.uk/

http://www.alanfletcherdesign.co.uk/

http://www.monotypeimaging.com/ProductsServices/TypeDesignerShowcase/AdrianFrutiger/

http://www.monotypeimaging.com/ProductsServices/TypeDesignerShowcase/AdrianFrutiger/

http://www.aiga.org/medalist-herblubalin/

http://www.linotype.com/1515/edwardbenguiat.html

http://www.linotype.com/1515/edwardbenguiat.html

http://www.iconofgraphics.com/Wim-Crouwel/

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B9%D1%82%D1%80%D0%B0,_%D0%A0%D0%B8%D1%85%D0%B0%D1%80%D0%B4

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B9%D1%82%D1%80%D0%B0,_%D0%A0%D0%B8%D1%85%D0%B0%D1%80%D0%B4

http://www.munart.org/

http://www.munart.org/

http://www.mraggett.co.uk/rbm/

http://www.niemeyer.org.br/

http://www.niemeyer.org.br/

http://www.eamesoffice.com/

http://www.eamesoffice.com/


среднего и низшего классов, более скромной и непритязательной. Именно из этого «подпо-лья» приходят вещи, чётко и чутко отражающие контекст и рассказывающие об актуальных темах. Иногда они остаются незамеченными, что, впрочем, для искусства обычное дело. Если про-изведение нельзя понять с первого взгляда, если оно — естественно и без принуждения — броса-ет зрителю интеллектуальный вызов, побуждая постичь заложенные в нём смыслы, это говорит только в его пользу. И всё же главное достиже-ние нашего времени — новые средства общения, позволяющие художнику развиваться интеллек-туально и развивать своё мастерство. à


Моя мама — искусствовед и журналист, и я с детства часто бывала в музеях, мастерских самых разных художников и на открытиях вы-ставок современного искусства. Так что художе-ственная среда всегда была мне близка, и выбор творческого пути произошёл естественно.

Я работаю в различных техниках: печатная графика, резьба по камню, живопись, компью-терная графика, текстильная кукла, кукольная скульптура. Мне всегда очень интересно учиться чему-то новому, пробовать разные технологии и материалы. Но больше всего мне нравится ку-кольная скульптура в технике папье-маше. С папье-маше меня познакомил Роман Шустров — известный петербургский художник. Он по-казал мне возможности этой на первый взгляд «несерьезной» техники, многому меня научил и помог мне поверить в свои силы.

Кукольная скульптура из папье-маше инте-ресна тем, что требует навыков, знаний и умений

Мария Касьяненко

Кукольная скульптура

в совершенно различных областях. Нужно почув-ствовать и передать пластику образа, грамотно выстроить композицию скульптуры, суметь техни-чески воплотить задуманное, добавить детали и фактуру, подобрать цвет.

Очень сложно описать, как я придумываю своих персонажей. Иногда какая-то мельком уви-денная деталь (это может быть что угодно, даже тысячу раз до этого виденное пятно на обоях) вызывает целый вихрь зрительных ассоциаций, из которых одно выплывает на поверхность, трансформируется и складывается во вполне определенный образ. После этого мне лишь оста-ётся додумать детали. А иногда, наоборот, сначала появляется идея скульптуры (например, вспоми-нается какой-то мифологический персонаж), а визуальное воплощение уже продумывается в соответствии с этой идеей.

31

«Кра

сны

й сл

он»

33

«Festina lente»«Формула любви»«Каприс» «Йог»


«Расступитесь, я сам взойду!»«Страж»«АнтиТедди»«Чаек»


В преддверии выхода сборника альтернативной украин-ской музыки «Sbornik» bric-à-brac беседует с инициатором этого проекта, севастопольским лейблом Prick Records. Один из его основателей, Арсений Князьков, рассказывает, какое отношение их детище имеет к заячьим следам и счастливым мудакам, зачем нужны лейблы и легко ли музыкантам нахо-дить единомышленников в Украине и других странах.

Prick-ш

оу

Когда был создан лейбл и кем?

Идея лейбла как-то сама собой появилась около полутора лет назад. Причём, строго говоря, это не была идея создания рекорд-компании, просто хотелось написать что-нибудь эффектное на обложке дебютного и пока единственного диска группы Cat Inside, в которой мы — Андрей Мальцев и Арсений Князьков, собственно, основатели лейбла — играем. Из такой вот почти что шутки и родилось нечто вроде проекта: если мы выпусти-ли один диск, почему бы не попробовать ещё, тем более что никаких перспектив с лей-блами ни у нас, ни у многих наших друзей, тоже занимающихся музыкой, не намечалось.


Название вашего лейбла переводится весьма по-разному: и «укол», и «шило», и «след зайца», и «член», и «придурок». Вы сознательно выбрали настолько неоднозначное слово? Какое значе-ние подразумевали прежде всего?

Уже не помню точно, было ли это причиной для выбора названия, но, так или иначе, со вре-менем как-то связалось название Prick и строчка из песни Pixies, которую мы с Cat Inside пере-игрывали на нашем первом концерте, года за полтора до начала каких-либо разговоров о лей-бле. Она звучит полностью как «I am one happy prick» — что почти невозможно расслышать, поскольку Блэк Фрэнсис это громко выкрикива-ет, причём через гитарный перегруз. Он кричит, насколько мы тогда разобрались, «я счастливый мудак», и вот из-за этого этот перевод — заодно с «членом», куда же без него — как-то и кажется лично мне милее всех прочих.

Почему вы решили создать лейбл? Выгоднее продвигать мультибренд, чем каждый отдельный проект по одиночке?

Как уже было сказано, мы не рассчитывали на создание какого-мультибренда, просто написав Prick Records на обложке диска, — но да, в конце концов оказалось, что сделать для пяти групп один сайт действительно удобнее, чем делать пять. Здесь стоит очень серьёзно оговориться, что наша деятельность только-только начинается — на нашем счету пока всего два релиза, наш сайт уже вечность находится в стадии разработки, внушительных прорывов мы пока не соверша-ли — так что все эти громкие слова о продвиже-нии следует воспринимать просто как планы на будущее. Да, в идеале бы хотелось, чтобы назва-ние Prick Records обобщало несколько проектов, которые при этом движутся своими путями и не держатся ни в каких рамках, — но в то же время состоят в таком вот клубе по интересам. Кроме того, под той же маркой Prick Records мы иногда делаем и будем продолжать делать в дальней-

шем концерты — как правило, на них выступают всё те же несколько «наших» групп, но недавно мы поработали с москвичами из группы сИстра и вскоре организуем завершающий концерт украинского тура валлийской группы Strange News From Another Star. Короче говоря, деятель-ность нашего «бренда» бессистемна и всё никак толком не упорядочится, но всё-таки удобно иметь для неё такой вот общий знаменатель.

39

Prick — это объединение уже существовавших команд или же в рамках данного проекта были созданы новые коллективы?

Есть как минимум один коллектив, попавший на лейбл Prick уже после его официального осно-вания, — причём он же и самый, как нам кажется, важный и перспективный на всём лейбле — это группа Kimberley. Но говорить «в рамках про-екта» было бы неправильно, потому что сбором по кусочкам новых групп мы пока заниматься не пытались, а просто наладили контакты с теми, кто был нам интересен. Контакты между тремя

группами — Kimberley, Cat Inside и Tulpa Skin — обусловлены просто тем, что мы дружим между собой и репетируем в одном и том же месте, так что мы бы помогали друг другу и без изо-бретения велосипеда с лейблом. Но, кроме того, есть ещё две группы, с которыми мы наладили связи за последние полтора года — это My Sister Spectre из Житомира и mandarinaduck из Запо-рожья, и мы надеемся, что их согласие порабо-тать с нами, несмотря на наш иногда довольно безответственный подход к делам лейбла, приведёт к тому, что вскоре мы издадим новые записи и тех, и других.

Cat Inside


Создавая лейбл, на какой вопрос вы отвечали прежде всего: зачем или для кого?

Частично на этот вопрос уже был дан ответ выше, но есть и ещё кое-что, что хотелось бы добавить — опять же, с поправкой на то, что мы ещё только начинаем делать что-то серьёзное и пока что можем кормить желающих разве что вот такими абстрактными рассуждениями. Так вот, во-первых, рекорд-лейбл как понятие на Украине не развит в принципе: такое понятие отсутствует в законодательстве, а если с какой-то десятой долей приближения считать его аналогичным «издательству», дело всё равно упирается в от-сутствие практики существования инди-лейблов на местной почве. Точнее, лейблы есть — приме-ром может служить хотя бы деятельность Кости Смирнова из Одессы и его арт-лейбла «Кувшин-ка» — но здесь возникает ещё одна проблема: ни один из них не ориентирован на ту музыку, которая интересна нам. Музыканты, которые

записали мини-альбом, даже не рассматривают других вариантов, кроме как делать тираж «под-польно» своими руками: об этом я сужу хотя бы из разговора с уже упомянутыми выше запо-рожцами mandarinaduck. Собственно, мы были в такой же ситуации, когда сделали первую серьёз-ную запись с Cat Inside, — и нам показалось, что было бы неплохой идеей даже с учётом наших скромных возможностей давать музыкантам, ко-торые нам нравятся, или хотя бы нашим друзьям возможность выпустить свой диск скромным тиражом, а не просто выкидывать его в интернет.

Легко ли поддерживать лейбл, что для этого нужно, может ли создать лейбл кто угодно и на-сколько это нужная вещь?

Этот вопрос опять упирается в то, что, в сущ-ности, мы пока что не так уж много сделали: два диска и менее десятка концертов. С большими проблемами мы пока не сталкивались, кроме

41

разве что физической невозможности уложить задумку в чётко намеченный ей срок. Наш самый пока что амбициозный проект — сборник моло-дой украинской музыки — рождается в муках в течение года, и, как мы очень надеемся, скоро всё-таки явится на свет божий. Лично для меня его выход и реакция людей на его появление и станет показателем того, насколько деятельность Prick Records кому-то нужна и в каком направле-нии ей стоит развиваться.

Какое место вы хотите занять в музыкальной жизни Севастополя? Устраивает ли оно Prick? Может, метите на Крым или Украину?

Что касается актуальной музыкальной жизни Севастополя, то есть проведения концертов и появления записей групп, то у нас в этой сфе-ре получилась очень удобная монополия: мы прикладываем руку практически ко всему, что сами считаем интересным, то есть к концертам

местных групп, которые нас интересуют, и их же релизам. К высотам мы не рвёмся, поскольку, как уже говорилось раньше, на нынешнем этапе надо хотя бы закончить начатое и вообще как-то потвёрже встать на ноги. Звучит наверняка не слишком впечатляюще, но, как я уже упоминал, показателем того, какое место мы занимаем в местной музыкальной жизни, станут наши бли-жайшие несколько релизов и наш предстоящий первый опыт работы с зарубежной группой в качестве промоутеров.

Есть ли общие эстетические убеждения у всех команд? Объединяет ли их вообще что-либо, кроме дружбы/знакомства и желания стать по-пулярными?

Когда мы составляли описание лейбла для сайта или какого-то ещё интернет-аккаунта, мы написали там, что руководствуемся в делах лейбла исключительно собственным вкусом:

Kim

berl

ey


Cats’ Orchestra и The Saint Kurva Trio, а ещё два трека, которые можно было бы обозначить рас-плывчатым понятием «инди-поп» (песня одес-ской девушки по имени Anniebri и черновицкого проекта The Limited Edition, списавшись с осно-вателями которого, мы обнаружили, что в Черно-вцах инди-рок-тусовка существует уже почти два десятка лет и насчитывает с десяток разных по-своему интересных проектов). Так что, надеюсь, сборник не будет звучать как попытка выпустить свою новую песню и заодно набить хронометра-жа чем-нибудь аналогичным, а как наш взгляд на нынешнюю ситуацию в украинской музыке. И раз уж нашлось пятнадцать отличных и разных песен — выходит, взгляд оптимистичный.

Принёс ли уже лейбл ощутимые преимуще-ства для всех команд? Что вы считаете лучшей отдачей от своей работы?

В перенасыщенное информацией время то, что люди просто обратили бы внимание на наш релиз или концерт и ознакомились бы по-внимательнее с творчеством хорошей, но не очень раскрученной группы — уже станет не-малым достижением; подобный результат был бы по-настоящему желанной отдачей и вообще продемонстрировал бы, что все разглагольство-вания вокруг лейбла для чего-то нужны. Я буду надеяться на то, что «завтра будет другой день» и что-нибудь в этом роде нам рано или поздно удастся. à

наверное, этим и исчерпываются эстетические убеждения, служащие нам фундаментом. Если нам нравится музыка групп и мы решаем так или иначе с ними посотрудничать — значит, наши вкусы немного совпадают и, значит, нас таких не так уж мало. Это, разумеется, не означает, что мы пытаемся выискать или выпестовать точные копии какой-нибудь нашей любимой западной группы в каждом украинском городе — скорее, люди, делающие музыку в близком нам жанре и делающие её хорошо, так или иначе станут нам интересны. Если есть какие-то ограничения, то они вызваны естественными обстоятельствами: у электронных музыкантов, к примеру, своя тусовка и инфраструктура, в которую мы, так или иначе существующие в кругах, связанных с гитарной музыкой, стараемся не лезть. Как след-ствие, маловероятно, что мы выпустим какой-нибудь чисто электронный проект — это другая ниша, пытаться охватить всё сразу было бы само-надеянно.

Какие у Prick отношения с современной укра-инской музыкой? В компании каких музыкантов ребятам из Prick было бы комфортнее всего выступать?

Я изо всех сил терпел, чтобы попридержать рассказ о сборнике украинской музыки до этого вопроса — поскольку лично мне очень бы хоте-лось, чтобы это интервью привлекло внимание в первую очередь к этому релизу. Сборник, кото-рый мы выпустим в ближайшее время (называть-ся он будет, кстати, «Sbornik»), содержит пятнад-цать треков — и его трек-лист как раз примерно и охватывает тот круг украинских музыкантов, ко-торый нам наиболее интересен и с которыми мы хотим иметь дело и в дальнейшем. В процессе составления трек-листа мы отслушали огромное количество новых украинских проектов, и имен-но эти пятнадцать так или иначе нас зацепили. Туда попали как гитарные группы, такие, как Stoned Jesus и Respect Your Mom, так и, напри-мер, экспериментальные музыканты — вроде The

43

Mandarinaduck

My sister spectre

Он никогда не улетал отсюда. Он лежит там, в земле, завернутый в свой парашют… на Фрай-фельде. Перепаханное поле степного Крыма, словно бы исколотое сухими, посеревшими к весне стеблями убранной пшеницы. Пасмурное небо, ледяной ветер, скелеты деревьев по пе-риметру. Самолет сбит, низвергнут, искорежен… Йозеф Бойс — солдат Люфтваффе — был убит там. Йозеф Бойс — художник, пацифист, борец с капиталистической, буржуазной системой — был там рожден.

И речь пойдет именно о нем: об искусстве, о его кризисе в послевоенной Европе, о пере-смотре ценностей, о крушении идеалов, о выра-батывании нового художественного языка, языка искусственного… Но на то ведь оно и искусство.

Йозеф Бойс был среди первых художников, констатировавших кризис современной культу-ры, современного искусства, и предложил свой выход из этого кризиса. Получив классическое образование в Дюссельдорфской академии художеств, он какое-то время создавал графи-

27–30 октября в Севастопольском художественном музее им. М.П. Крошицкого, киноклубе «Киноварь» и галерее «Зелёная пирамида» состоялся проект «Йозеф Бойс в Крыму». Отправной точкой разговора о классике современного искусства стал так называемый крымский миф Бойса. В марте 1944 года его самолёт был сбит около деревни Знаменка. Бойсу грозила верная смерть, если бы не татары, обернувшие его в войлок, пропитанный мёдом и топлёным бараньим жиром. Возвращение к жизни стало для Бойса толчком для перерождения, пересмотра своих духовных ориентиров. И всё бы хорошо, если бы не одно но: доподлинно известно, что историю о своём чудесном спасении Бойс... выдумал. Куратор проекта Виктория Данилюк рассказывает о том, каким ей слышится художественное «эхо» самолёта, сбитого 65 лет назад, в видеоработах самого Бойса и Кристофа Шлингензифа, скандально известного немецкого режиссёра театра и кино, а bric-à-brac публикует фотоотчёт с выставки.

Фото Анна Садовникова


ческие работы в духе наскальных примитивов. Однако, обращаясь к искусству прошлого, он пытался синтезировать новый язык, основанный на переосмыслении художественного наследия и, в то же время, направленный на решение современных задач. И пока «коллеги по цеху» экспериментировали с индустриальными мо-тивами, «врывавшимися» в искусство середины 20 века, Бойс использовал элементы природные, естественные. Он был уверен: если войлок, мед и жир исцелили его тело в Крыму, с их помощью можно «вылечить» и современную культуру. В своих перформансах Бойс словно бы проводил «шаманские» ритуалы, но действовать на зрителя они должны были через сознание. Художник не хотел ими «одурманить» публику, он призывал ее задумываться, реагировать непосредственно, не опираясь на стереотипы, сложившиеся благодаря массовой культуре.

Вот почему, приехав в Соединенные Штаты Америки, Бойс не пожелал общаться с людьми. В аэропорту его завернули в войлок и на карете

«Beuys, Beuys, Beuys…»/ «Бойс, Бойс, Бойс…»

http://beuysinkrim.blogspot.com/

1. Лекция в Художественном музее им. М.П. Крошицкого.2. Экспозиция в Художественном музее им. М.П. Крошицкого. Фрагмент спектакля Кри-стофа Шлингензифа «Церковь страха перед чужим во мне»

Видеоперформансы Йозефа Бойса3. «Как объяснять картины мёртвому зайцу»4. «Койот: Я люблю Америку, Америка любит меня»

5 Удо Кир в амплуа дьявола. Фильм Кристо-фа Шлингензифа «Эгомания — остров без надежды»

1

2

47

скорой помощи доставили в галерею Блока, где он провел три дня, деля комнату с живым койо-том. Одной из целей художника было показать, что он хочет общаться, взаимодействовать с истинным «духом» Америки, на символическом уровне обнажая существовавшие на тот момент социальные и политические проблемы США (кой-от напрямую соотносился с автохтонным населе-нием Америки — индейцами).

В его знаменитом перформансе «Как объяс-нять картины мертвому зайцу» животное вы-ступает одновременно и как символ жертвы, и как тотем, жертвы принимающий. Таким образом, Бойс соединял современные ему сложные фило-софские системы с первобытными верованиями.

Символика произведений Й. Бойса проста, порою откровенно наивна — специфический художественный язык только начинал форми-роваться, двигаясь от элементарного к гиперин-теллектуальным концепциям века 21-го. Однако слава немецкого художника распространялась далеко за границы ФРГ, и на сегодняшний день он является одним из самых цитируемых худож-ников современности.

И уже неважно, придумал ли он историю своего спасения, обратившись к натуральным материалам сознательно, или исходил из личного, непосредственно пережитого опыта. Несомненно и неоспоримо то, что он сам испытал: он видел бессмысленность убийства. Поэтому искусство стало для него трибуной, с которой он призывал искать другие пути, рефлексировать и помнить о прошлом, извлекать из него уроки. Эти раз-мышления влились в тематику его видео-арта «Штаб Евразии»: художник выстраивал симво-лическую модель единения двух культур, которая предлагала своеобразный способ изживания межнациональных конфликтов.

В 1976 году художник принимает участие в Венецианской биеннале современного ис-кусства — самом значимом в мире актуального искусства событии. А через 35 лет весь нацио-нальный павильон Германии 54-й биеннале будет посвящен творчеству его последователя — Кристофа Шлингензифа.

Во фрагменте из постановки оперы Вагнера «Парсифаль» Шлингензиф напрямую «цитирует» Бойса. Чрезмерно натуралистично, доводя идеи

3

45


Бойса до абсурда, он пытается вывести «сухой остаток» философии своего именитого пред-шественника. На видео зафиксировано одно из непреложных свойств всего живого — смертность. В качестве символа жертвы Шлингензиф, вслед за Бойсом, выбирает зайца. Под величественную музыку Вагнера тело животного превращается в прах… Смерть так же естественна, как жизнь, и именно с этим Шлингензиф пытается смирить-ся. Но стремление к смерти естественным не яв-ляется — это не романтично, это не эстетично, вот о чем буквально кричит его работа.

«Церковь страха перед чужим во мне» — спектакль, посвященный переживанию перво-бытного страха, в первую очередь, перед смер-тью. Верующему человеку этот страх помогает преодолеть религия. Узнав о своём страшном диагнозе — рак, Шлингензиф решил бороться с надвигающимся ужасом небытия, призвав на помощь единственную силу, в которую на самом деле верил. И этой силой оказался не Бог, а ис-

6

7

8

910

6. Лекция Франка Эккарта, специалиста по творчеству Йозефа Бойса7,8. Лекция Томаса Ирмера, специалиста по творчеству Кристофа Шлингензифа9. Виктория Данилюк, куратор проекта10. Вступительное слово Виктории Данилюк

49

кусство. Шлингензиф откровенен до эксгибицио-низма. Как и для многих художников современ-ности, искусство для него занимает нишу между религией и психоанализом. В последние месяцы жизни Шлингензиф пытался избыть свой страх перед смертью, стремился отыскать Бога, где бы он ни был, кем бы, чем бы ни являлся… Наконец, проверить искусство на прочность перед лицом самого страшного из испытаний.

«Для того чтобы быть художником, надо стра-дать», — говорил Бойс. Только пережитое на соб-ственном опыте перерождается в пронзительный крик, запечатленный в искусстве. Только сильные эмоции останавливают зрителя у произведения, заставляют думать, заставляют сопереживать, вы-водят из «летаргического сна» массовой культу-ры. à

11

1213

14

11. Ретроспектива фильмов Шлингензифа в галерее «Зелёная пирамида» 12. Лекция в Художественном музее им. М.П. Крошицкого 13. Исмет Шейх-Задэ и его инсталляция «Юсуф Байис — возвращение блудного сына»14. Обсуждение ретроспективы Шлингензифа в галерее «Зелёная пирамида»

Сергій Алієв-КовикаМаксим КириченкоДмитрий ГорелышевKislow


Сергій Алієв-Ковика Днепропетровск

ВИТИНАНКИ

Восстанавливая справедливость, днепропетровский художник Сергей Алиев-Ковыка отвечает на вопросы bric-à-brac, назревшие ещё в прошлом номере журнала.

53

В девятом номере bric-à-brac вы представляете серию выты-нанок. Очевидно, что ваш подход к традиционному украинскому жанру декоративно-прикладного искусства несколько иной, чем обычно. В чём отличие? Для вас это трансформация канона, его переосмысление, игра с ним, его осовременивание?

Не поділяю розподілу на жанри за радянською традицією. Що малюнок чи-то живопис, що витинання — мені різниці нема. Само витинання цікаве мені як матеріал (папір, ножиці), дуже архаїчний і разом з тим сучасний, універсальний. І цікаве са́ме витинання, де здебільшого ритм будується через симетрію, а не аплікація. Джерелом була і є давня українська витинанка «обереги» та просторові паперові композиції Петра Мітурича початку 20 ст. (в цьому напрямку я різав, якщо так можна казати, просторові вити-нання). В чому різниця? Народна річ функціональна, «прикладна», я ж роблю «картинки», хоча глибинний мотив «обереги» підспудно залишається. Але нема не гри, не загравання. Пластичні мотиви, які не стаються в малюнку чи в іншій техніці, проявляються через ножиці та папір, здебільшого це орнаментальні мотиви. Я взагалі люблю матеріали різні і працюю і з папером, і з ганчір’ям (лялька-мотанка), з деревом і металом.

Какие имена украинской культуры вы считаете для себя знако-выми, определяющими?

Скоріше — які явища та імена. Якщо давньої культури, то це українські стародруки і, в першу чергу, майстер Ілля — автор гра-вюр до Патерика Печерського, 1661 р., народна картинка «Козак Мамай», кам’яна скульптура степу (Кам’яні Баби), Тарас Шевченко — його малюнки, поезія. Сучасники — поет Іван Сокульський, худож-ник Володимир Лобода.

www.kovyka.porogy.org

http://www.kovyka.porogy.org/


В каком состоянии находится украинское ис-кусство сегодня? Переживает ли оно расцвет или упадок? В чём вы видите его пути развития?

Криза. Загальна духовна криза постколоніального, посткомуністичного стану культури і держави, в якій ця культура мусить існувати. Але криза — це й очищення, подолання всіх цих приставок «пост». І розквіт, і занепад — речі взаємозв’язані. Це ми переживаємо.

Вы обучались у Мая Митурича. Определил ли он ваше мировоззрение? Чем запомнились его классы? Какую роль он сыграл в вашей жизни?

Певною мірою, визначив. В першу чергу — культура відношення до матеріалу, в даному ви-падку, папір, відчуття цінності білого аркушу па-перу вже як завершеної форми, цінність кожного дотику до аркуша… (Оце відношення до паперу як до ціннісного матеріалу теж поштовх до вити-нання). Культура книги, дитячої книги… Книга як велика просторова форма. Малюнок — це живе спілкування з краєвидом, не схема, а почуття, відчуття, не правила, а чуттєве, інтуїтивне, живе розуміння форми, пропорцій, композиції… Дуже уважне вдивляння в простір. І — свобода… Дотор-кання до традиції, а це П. Мітурич, В. Хлєбніков, В. Фаворський… Вважаю, що мені страшенно пощастило.

Чем является для вас искусство: средством общения, способом донесения мысли, чистым и самодостаточным видом деятельности, чем-то ещё?

Мабуть, все, що ви назвали. А взагалі-то, мистецтво — це така безодня для мене, як нічне небо. Дивишся, відчуваєш неосяжність, від якої дух захоплює, а пояснень нема…

У вас много этюдов, в том числе серия «На Днепре», опубликованная в прошлом но-мере bric-à-brac. Природа для вас — повод

Чем, на ваш взгляд, украинская изобразитель-ная школа отличается от остальных? Делаете ли вы упор на этих особенностях в своём творче-стве?

Не буду заглиблюватись в якісь зовнішні ознаки. Трагічний, драматичний шлях української культури, постійна духовна бороть-ба за саме існування в колоніальні часи і тепер, в постколоніальному часі, багато в чому визна-чила і визначає зараз особливості і відмінності її. В кращих, відвертих та чесних творах української образотворчої школи є це. Але я не є якимсь класичним представником української образотворчої школи. Для мене більшою школою було народне мистецтво.


для создания художественного произведения, материал, из которого вылепливается изо-бразительная пластика, или нечто самостоятельное, незави-симое? Иными словами, объект или субъект?

Певно, що більшість творів виникають через живий контакт з оточенням. Спостереження і спостереження… Так, жива природа. Це і привід, і матеріал. Об’єкт і суб’єкт, і я в ньому, і воно в мені. А коло досить вузьке — береги Дніпра, Оріль, Степ.

Насколько уклад жизни определяет творчество худож-ника?

В моєму випадку, скоріш, творчість визначає уклад життя.

В седьмом номере нашего журнала был общий проект — «Па-триотизм». Как вы понимаете это явление/чувство?

Це явище, це відчуття, для мене, знову ж таки, Дніпро, Степ. Мені це дуже важливо.

Есть ли у вас хобби, способ проведения досуга, важные для творчества?

Мандри, блукання берега-ми Дніпра в пошуках всіляких артефактів (акулячих зубів наприклад) à


Максим Кириченко

Апока

липс

ис

Харьков


Дмитрий Горелышев, иллюстратор и преподаватель Москов-ской художественно-промышленной академии им. Строганова, объясняет, каким образом он начал делать аппликации с натуры и почему сил на них уходит гораздо больше, чем на обычные на-броски красками или карандашом.

Дмитрий Горелышев

Москва Аппликации с натуры

http://gdmitry.livejournal.com/

69

Внимание к этому искусству началось у меня, наверное, с Анри Матисса — у него есть серии чудесных аппликаций. Желание делать их самому появилось от необходимости усложнения задачи. Я мно-го рисую разными материалами, но только аппликация обязывает работать максимально собранно, достигать выразительности ми-нимумом средств, представлять композицию целиком. Ещё задачу усложняет то, что я делаю их без предварительной разметки, сразу режу ножом или ножницами. Нож ведь — это тот же карандаш или перо, но более требовательный к автору.

71

Работаю, в основном, с натуры. Но не для того, чтобы достоверно всё перенести на бумагу, это ученическая задача. Я сейчас воспри-нимаю модель как повод для рисования, как задачу, для которой нужно придумать решение. В случае с аппликацией это значит, что нужно довести композицию до знака, выраженного в одном или нескольких пятнах, придумать соотношение тонов, цветов и фактур бумаги, определить соотношение этих пятен с белым или цветным фоном. На работу в среднем уходит 10-20 минут. Но это время очень высокой концентрации внимания.

Для меня эти работы ценны именно тем, что сделаны всегда с полной отдачей, погружением в тему. Они стоят мне гораздо больше сил и энергии, чем любые другие работы. Также я стараюсь использовать аппликацию при работе с иллюстрациями. à


Несмотря на провокационный формат: антиMONEYфест, — фестиваль музыки и стрит-арта «RESPBLICA», прошедший в Каменце-Подольском 16–18 сентября, оплатил часть издержек художникам, приехавшим из Украины, России, Беларуси и Испании. Взамен представители уличного искусства как следует поработали над зданиями старого города. Делегатом от Севастополя на фестивале выступил Kislow, создав-ший самую большую из своих работ.

Kislow

Севастополь

За столом великанов

http://www.respublicafest.com.ua/

http://kislow1.livejournal.com/

79

«Есть шутливая легенда о Каменце-Подольском. Якобы когда-то на этом месте жили великаны, и у них был обеденный стол. И так как кушали они часто, со временем вокруг «стола» вытоптали долину, а в долине потом потекла речка. Таким образом, старый город находится на столе у великанов. А крендель, которого я изобразил, и есть великан».

Цель фестиваля его организаторы пояснили в стихах, вспомнив Мандельштама: «Я хочу, чтобы мыслящее тело превратилось в улицу, в страну», — и в прозе: «Если бы все: власти, рекла-модатели, рекламщики, управляющие компании, клининговые службы, да вообще все люди поня-ли, что серость наших мыслей, чувств, поступков и желаний исходит оттого, что нас окружает, и по-пытались вместе делать все то же самое, только красиво, качественно и со вкусом, то цель нашего проекта была бы достигнута!»


«Как и везде, чиновничьи поступки чрезвы-чайно далеки от сказанных ими слов и данных обещаний, — рассказал bric-à-brac Kislow.— Были моменты, когда я думал, что закончить работу не удастся. Городские власти пообещали бесплатно выделить вышку, но в последний момент пере-думали и сказали, что стоить она будет 170 грн. в час. А мне она была нужна на 3 дня! Сумма набегает больше, чем на материал. Но всё сложи-лось хорошо, деньги нашли, и мне удалось за-кончить. Правда, уезжал я прямо из корзины этой вышки. Всю неделю, что я там провёл, я практиче-ски не отходил от стены. Организаторы — отлич-ные ребята, я познакомился с хорошими людьми и интересными художниками. Жаль только, что не удалось особенно погулять по Каменцу. Город красивейший». à

Сергей МаксименкоМигель Филлагран


Сергей МаксименкоЧелябинск


Мигель ФиллагранМюнхен

http://www.villagran.de/

На входе в Севастопольскую бухту, которая на протяжении почти двух столетий используется исключительно в военных целях, Борис Иванович вот уже 2 года пытается выращивать мидии. Руч-ной труд сведён к минимуму. Мидии растут на связках пластико-вых бутылок, успевших стать характерной чертой заградительного мола. Два года ожидания позади, можно собирать первый урожай. Игорь, один из пяти наёмных работников, едет на весельной лодке на понтон. Там он собирает, моет, сортирует и консервирует мидии. За его спиной видны последние военные суда Черноморского флота России. На частном примере Мигель Филлагран показывает контраст между военным прошлым Севастополя и новым, мирным использованием городских бухт.

Себастьян Кайзер

http://www.villagran.de/

Валерия СоколовскаяАнтон Бахарев-ЧернёнокЛида КимДмитрий Аверьянов


Валерия Соколовская

Сны о безымянных птицахТуман не менялся. Его рвали на части угло-

ватые крылья чаек. Выдранные клочья, це-пляясь за свою форму ещё несколько секунд, неизбежно растворялись. Но туман не закан-чивался, как и крики чаек, как запах цветуще-го миндаля в холодном и влажном воздухе.

Аллея с двух сторон ограничена дере-вьями так плотно, что пространство вокруг более не существует. Оно начинается у самых ресниц и заканчивается сморщенной корой и прожилками листьев. Если оглянуться назад, можно увидеть все ту же симметрию, отсюда и до бесконечности. Аллея дышит, расширяясь и сжимаясь с движением ветра в кронах, на секунду приотворяя бесцветное небо. И до-рожка из крупного острого гравия не закан-чивается, сколько не иди по ней. Гравий лишь холодно хрустит, немедленно возвращаясь на потревоженное место и замирая. Все, что движется здесь, — это альвеолы в прозрачных листьях.

В руках деревянная коробка с размыты-ми почтовыми печатями. В коробке пахнет бледно-желтая трава. Наклониться, найти не-приметное птичье яйцо и положить в коробку. Можно не смотреть вверх, не искать гнезд. Скорлупки кажутся пустыми, но берешь в руку — и чувствуешь робкий, сбивчивый пульс, ко-торый оставляет исчезающее ощущение теп-ла. Кажется, что услышать это можно, только если жилки на ладони перестанут толкаться.

Ощущение времени размыто. Скорлупки раскрываются. Совсем маленькие птички, черные и молчаливые, только с внутренней стороны крыльев — нежные цветные полоски.

илл. Наталья Грезина

Глаз не может зафиксировать даже точку, когда птичка исчезает в кусочке неба. Оста-лась аллея, остались осколки меловых коро-бочек и ветер в кронах.

Замки бывают спрятаны в клеенчатой обивке старых дверей, в заржавелых ящиках, которые торчат посреди улицы под туманным фонарем, в кожаных обложках дневников с тайными записями.

Ключ был найден очень приятным сол-нечным утром. Он лежал в литровой банке с крохами засохшего по ободку абрикосового варенья. На дне, рядом с ключом, — малень-кое двустороннее перо и несколько сухих прутиков. Рука колется о них, пока пальцы не-ловко выуживают металл из круглого отвер-стия. Ключ подвешивается на старую тесемку и примеряется ко всему подряд: к запертому десять лет назад пустому серванту с запахом лаванды, к ящику ножной швейной машинки, к двери лодочной станции. Ничего подходя-щего.

Нужный замок вполне может и не суще-ствовать, стереться из памяти или времени, заржаветь на мусорной свалке. Но думается все же, что если есть ключ, то он что-то откро-ет. И в этот момент все изменяется. А в аллее среди острых камней появляется крохотное яйцо. Круг замыкается.

Чей это сон? Это чайкам снятся маленькие безымянные паданцы с неба. И они кричат от бессилия, потому что не могут изменить даже туман.


Где у жердёл сверкали ляжки…

Где у жердёл сверкали ляжки,Поля выпячивали пузо,Где солнце с месяцем, с оттяжкой,Ковали звонкие арбузы;Где по утрам — юна, вихраста —В росе капуста коченела,Пока её не брали в рабствоИ с хрустом стискивали тело;И где подсолнечник щербатыйНосил за пазухою бусы —Для той, увиденной когда-то,Простоволосой кукурузы, —

И я созрел там вишню свататьИ по весне вести невестой,Но заменить фату халатомКазалось ей неинтересно.Цвети, цвети над каждым кровом —Забавой старым абрикосам!А я найду в краю суровомНезагорелую берёзу —И у неё в ногах украдкойУсну, живой и настоящий,Успев шепнуть о жизни краткойИ о любви непреходящей.

Антон Бахарев-Чернёнок

107

Книжка

Познакомитесь на работе,Присмотритесь, поживёте,В ресторанчиках поедите,Поедете в Египет,Женитесь на потеху,Скинетесь на ипотеку,На подержанную машину,Будете ждать сына,Будете ждать дочку,На даче укропчик,Абзац в газете, Улыбчивые соседи,Разговоры, винишко,А это, покажете, книжка,С автографом, датой,Дружили когда-то,Вот вам вязальная спица,Там сросшиеся страницы.

Илл. Лина Дамиани


Что помню я из юных лет…

Что помню я из юных лет?«Г» южное и слов немножко.Литература как предмет.Кроты, крадущие картошку.

Примет любовных ерунда,Наверно, две невзрачных драки.И не забуду никогда,Как Муську хавали собаки.

Из окон школы едкий свет.Вторая обувь, будь неладна.Мы с мамой шлёпаем след в следПрохладной улицей Прохладной.

Как разгружали шлакоблок,А я, малой, возьми и пукни.И обживало потолокСемейство ос на летней кухне.

Вокзал светился, как маяк,И проходили очень близко:За маневровым — товарняк,За электричкой — пассажирский.

109

В домике, делящем бездну…

В домике, делящем бездну на небо и море,Жить, и стихии воссоединять — вдыхая;Где заблудилась — и в окна — луна глухая,Тычет слепое птичье, рыбье немое.

Я допустил бы даже — бог с ним! — соседей,Чтоб выбегать ночами на запах дыма:Звёздная чешуя облетает мимо,И каменеют, мерцая, пустые сети…

Но не пройдёт и жизни, а я сумеюЗвуки распознавать, различать оттенки,Стихотворения складывать — перед тем, какСнова оглохну, ослепну и онемею.

Когда человек…

Когда человек умирает,Мир пронизывает особая гравитация,И живые собираются около мёртвого, Как свет и материя у чёрной дыры.Очень дальние родственники Встречаются и шагают бок о бок, У прохожих вытягивает сердца,А машины глохнут и не могут проехать мимо.Человека кладут в землю,Чтобы странный магнетизм ослаб,И, дав слово созваниваться, все разъезжаются,Замечая, как выросло притяжение планеты.А когда смерть показывают по телевизору,Люди прилипают к экранам, И снова появляется чувство, Что от души сейчас оторвёт не менее половины.Всё это говорит об одном:Пока мы смертны — мы неразлучны.

110 | Брик-а-брак №9, 10/2011

Хурма и груши

Какой непоправимый ужас Случится, если я умру!А кто же будет кушать грушиИ переспелую хурму?Да мало ль дел на свете этом —Женись, работай, богатей...А можно даже стать поэтом —Ну, это если без затей.

Вон, пьяный дед колотит в стенуОбрубком собственной рукиИ голосит: «Враги! Измена!» —И я сжимаю кулаки...Кто вместе с ним пойдёт на немца?И кто прикроет, дурака?Кому, кому раздавит сердцеЕго фантомная рука?!

Не опоздаю на работу,Не заведу себе жену,И перед скопищем народаНе опрокину тишину.И карапуз, развесив уши,Не пустит длинную соплю...

Пойду-ка есть хурму и груши -Которых, в общем, не люблю.

111

Математик

Его сократили, как пару одинаковых неизвестных.Остались домашние формулы, в которых не находилось места.Жена разнуляла рот и выкатывала два по два евроцента,Он поправлял очки и улыбался смущённым знаком процента.Они давно уже спали не обыкновенной, а десятичной дробью,Бесхвостая кошка делила их на целое и на сотые доли.А ночная луна из-за штор возводила его в степень,Из-за чего на вид он становился ещё более мелок и раболепен.Утром, под кухонным шкафчиком, жена прихлёбывала цикорий,Он поглядывал искоса, пытаясь извлечь из восьмёрки корень,Она уходила, в расчётах делалось недопустимо пусто,Но были в окнах таблицы домов и графики птичьих функций.Ей, вообще, нравились только история и литература.Естественно, скоро она сбежала к какому-то королю артуруИ родила от него троих сыновей и красавицу-дочку...И математик тоже был счастлив, в других строчках.


Лида Ким

113

#2Сидя на лавочке в шумерском зале, тянули пиво,

запрятанное в бумажных пакетах. Замечаний не де-лали: нас, приходящих сюда через день, уже можно было расценивать как предметы постоянной экспо-зиции.

– Скучно, — говоришь.И, чуть помолчав: – Нет, не так: я скучаю.– Я не сгожусь на фаюмский портрет, — тихо.Вздрагиваешь:– Что?– Да там, в соседнем зале висят, — повожу головой

в сторону высокого дверного проема.Быки Шеду, пятиногие, высокие, стоящие с двух

сторон обступали каждого входящего.– Не сгодишься, конечно. Ты же пока жива, — по-

жимаешь плечами, сощурившись на древние роспи-си, — я же не сгожусь на ассирийские барельефы. У меня нет крыльев и львиных ног, нет огромных глаз и мощных рук.

– Многого, в общем, нет, — говорю.– Многого, в общем, нет, — соглашаешься.


#4Ничего нового: пили.Окна бесконечных многоэтажных — пестрый орнамент спального

района.– Бродвей буги-вуги, — говоришь, не убирая стакан ото рта.– Что? — поднимаю голову.Форточка дышит шторой.– Там, за окном, — скучающий взмах руки.– А, — сажусь на кровати, подбирая под себя ноги, — Нет, не он.Внизу машина на скоростях — мимо.– Не он — не Бродвей?– Точно.Помолчали.– Там по-французски говорят?– Где?Подпираешь щеку рукой, отворачиваешься:– Ну там.– А. Наверняка. А что?– А по-русски?– Ну нет. Мало кто, кажется. Там еще площадь Колумба есть.Смеюсь.– Значит, — говоришь, — буду по-русски разговаривать с ними.Отходишь от окна, садишься за стол, неуютно ссутулив плечи.– Я алкоголик пьяный, — давишь смешок. — Когда я пьяная, меня

тянет жаловаться.– Душу вытаскивать? — спрашиваю.– Да, так.Стакан глухо стукается о поверхность стола.– Тянет меня — я и жалуюсь.Опускаешь голову.– На незнакомом другим языке. Me comprends?

115

#5– Что, сидишь?– Сижу, — отвечаю. Жарко.– Можно я с тобой чаю попью?– Да, давай, — с радостью даже.Садишься. У меня тесно — только потолки высокие. Потолки да окна — большие.– Мало, — говоришь, вздыхая, — мало времени.– Для чего? — спрашиваю. — У меня, правда, зеленый только. Пойдет?– Я проходил мимо, услышал: «Полный запрет — проще всего». Мимо проходил,

фраза зацепилась. А ведь правда — проще всего.– Проще всего, — киваю. Жара стекает по лбу к вискам. — Сахар, лимон?– Вот еще что: писала подруга, — носик заварочного стукнулся о край чашки. —

Пишет: подошел к ней на улице человек, просил письмо перевести с русского…– Может, мяты положить?– А там текст — странный. И две фразы. Вторую забыл — она про любовь. А пер-

вая: «А водку пить надо, это единственный способ не стать алкоголиком». И текст странный письма, и предложение это.

Пододвигаю чашку.– Чай-то пить будешь? — спрашиваю.– Нет, пожалуй, — рассеянно.Быстро спохватываешься:– Извини, — смотришь виновато, — времени мало.


#6Курили в пепельницу из мятой фольги. Долго, до самого фильтра — по по-

следней.На утро не оставалось: старый сценарий.Только бычков доверху.

#7– Мне это неприятно. Я вижу вокруг тебя множество людей, хватающих

тебя за грудки, рукава и штанины. Они хотят, чтобы ты спешил. И, что самое мерзкое для меня лично, — среди них есть женщины.

Помолчала.– Нет, самое мерзкое — то, что ты действительно спешишь.Прошлась по комнате. Села на край кровати, собрала волосы высоко

на затылке.– Являешься ли ты воображаемым? Я осязаю тебя каждое утро, каждый

вечер, ночь и день. Ты варишь мне кофе — я жарю тебе яичницу. Ты целуешь меня в лоб — я застегиваю пуговицы твоей рубашки. Ты заправляешь постель — я раздвигаю шторы в нашей спальне.

Краткий выдох.– Ты обнимаешь меня — я обнимаю тебя.Усмехнулась — нездоровая пляска мышц лица.– Но: стоит тебе уйти, как между нами начинают происходить разговоры.

Я спорю с тобой, шатаясь по комнате неуспокоенным маятником, я рождаю

117

тебе длинные монологи о себе и нас, задаю вопросы тебе, на твои — от-вечаю, пускаясь с тобой в длительную полемику, порой выхожу из себя, опускаясь до ругани…

Встала и подошла к окну, опершись руками о подоконник.– Я говорю тебе о разном.Сжала сигарету в ладони.– Даже о чем-то таком…Щелкнула зажигалкой.– Что не в полной мере могу объяснить даже себе. О таких вещах…Прикурила.– Которые, кажется, недоступны для понимания.Дым поднялся.– Но почему же я никогда не скажу тебе этого… по-настоящему? И что

есть это — «по-настоящему»? И есть ли разница между «настоящим» и тем, что происходит сейчас, прямо сейчас…

Стряхнула пепел.– И если она существует, не является ли то сумасшествием, разговорами

не с тобой, целующим меня в лоб и готовящим кофе, а с…Повернула голову и улыбнулась.– Нет, прости: все это какая-то ерунда.


Дмитрий АверьяновСобачка

Было два-три часа ночи. Я возвращался до-мой от подруги с одной только мыслью: по-есть чего-нибудь. По пути был магазин, там я и надеялся что-нибудь купить. В витрине было много всего, и выбрать быстро не получалось. Мой взгляд остановился на копченых кры-лышках. «Вот, — подумал я, — возьму парочку; как раз и денег хватит».

– Дайте, пожалуйста, два крыла, — обратил-ся я — вроде так — к продавщице.

Так начинается моя история о собачке.Я шел домой весьма довольный собой: два

крыла — как забавно вышло. Когда я покупал крылья, в магазине стоял подпитый парень и ждал, пока я закончу, чтобы продолжить раз-говор с продавщицей (видимо её приятель, но мне показалось, что они только познакоми-лись). Да, кстати, я вспомнил, как я тогда вы-разился, я сказал: «Дайте, пожалуйста, одно крыло... хм... нет, давайте два» — а тот самый пьяный парень поддакнул: «Да... на одном да-леко не уйдешь...» Тогда я не обратил никако-го внимания на это замечание, но потом, ког-

да вспомнил и понял соль, — улыбнулся. Так я и шел радостным, пока не случилась одна встреча.

Я доел второе крыло и нес косточку в руке, осматриваясь: куда бы её деть? Тут я увидел маленькую серую собачку, которая сверну-лась в комочек. Я очень обрадовался, что на-шел применение своей косточке, и швырнул её собачке, — швырнул, так как собачка была далековато, в метрах десяти от дороги. Собач-ка ужасно перепугалась, взвизгнула и бро-силась прочь, да так стремительно, что я сам невольно дернулся. «Ну вот, покормил», — по-думал я и уже в более грустных мыслях по-плелся домой.

Дальше и рассказывать нечего: я добрался до своей квартиры, разделся, за-крыл окно и лег спать. Я спал и не знал, что собачка гавка-ла всю ночь и никак не могла успокоиться. Я не слышал ее. Ничего не слышал.

– Гав, гав... Чем, чем помешала тебя бедная собачка? Чем помешала я тебе? Лежала себе, тихо так... Тихо-тихо... Чем я могла помешать,

119

гадина. Ты сейчас спишь, сытый, тебе тепло, а мне холодно, больно, и нет сна. Какой же ты поэт? Смешно! Не ты поэт — а я. Ты там пи-шешь в своих стишках, что ты такой бедный, одинокий и обездоленный, что есть тебе не-чего и пьешь ты чуть ли не из луж. Но тебе и в голову прийти не может, что я такая и есть, — я и есть настоящий поэт. Я, я пью из луж, голодаю, и нет у меня ничего, и пою я только от всей моей собачьей души, как могу, — ис-

я, грязная маленькая собачка, лежа в своей яме? Ты, конечно, уже спишь, видишь свои сны, в которых тебе снятся твои предстоящие подвиги, ты видишь славу, людей, которые да-рят тебе цветы и кричат: «Браво!», ты оправ-дываешься перед ними и скромничаешь, а они окружают тебя, задают вопросы... А мне снятся кости, совсем без мяса, обычные кости и покой, представь себе, мне снится покой. И вот, только я заснула, ты кинул в меня чем-то,

илл.

Вла

дмир

Нов

иков

кренне и чисто. Какие деньги, о какой награде можно говорить в моем случае, если для меня наивысшее счастье — это голодная косточка и — где-то там в несбыточных мечтах — ласковая рука хозяина? Гав, гав...

Все окна черные, все-все. В каком-то из этих окон ты. Ты спишь, ты заперся, и никто в тебя ничем не кинет, никто. А я все о тебе знаю, все. Получаешь за свою ложь деньги и считаешь себя выше других, — в первую очередь, выше тех, кто еще не получает деньги за свою ложь. Тешишь себя тем, что другие не могут так, как ты, и зря тешишь. Возвышенная натура... Обидел бедную собачку, самое безобидное существо на свете. Я и кошки никогда не гоняла, разве что щенком, а ты в меня камнем... поэт... Гав, гав...

Известно что бы ты подумал, если б услышал меня сейчас. Ты ухмыльнулся бы: «Нашлась мне тоже, булгаковский Шарик», — но откуда ж мне знать, гений наш, что есть такой Булгаков и что есть у него где-то там говорящий Шарик? Но ты никогда, никогда не услышишь меня; никогда не сможешь так, как я; никогда ты не напишешь того, о чем болит моя яркая душа в серой шку-ре; никогда ты не напишешь того, о чем я пою. Пою, а не гавкаю. Пою... Никогда не напишешь.

Но я проснулся с утра и написал. Вопреки.

Миша ГертельманKСоня ВанеянЕлена Щербань

Проект «Супергатари» — это манифестация моей личной философии: «Если не умеешь, но очень хочется, то надо попробовать, и всё полу-чится». Дело в том, что рисовать я совсем не умею (способности мои даже не нулевые, а отрица-тельные), но очень люблю. Супергатари пришёл на помощь в первую очередь мне, чтобы помочь разрешить этот парадокс.

Сначала я нарисовал характерное лицо, которым наделяю всех моих героев, и принялся иллюстрировать эпосы народов мира — браться за что-то менее масштабное не поднялась рука. Я иллюстрировал «Сказание о Гендзи» и «Кале-валу», потом взялся за вещи попроще — «Гамлет», «Сказка о Красной Шапочке» и тому подобное. Но потом захотелось чего-то своего, и тогда я придумал супергероя, которого зовут Суперга-тари (это сочетание слов «супермен» и «моно-гатари», что по-японски означает «сказание» или «сказания»). Лицо у него осталось таким же, только прибавилась маска, плащ и его вечный спутник — Сова.

СУПЕРГАТАРИМиша Гертельман

123

Супергатари помогает спасать мир от всяче-ских бед, обычно — проникая в прошлое и предот-вращая ключевые события, приводящие к несча-стью. Он не делает различий между реальным и книжным миром, поэтому легко общается как с историческими личностями, так и с литературны-ми героями.

В области искусства комикса антихудожни-ку в моём лице удалось достичь определённых успехов. Иллюстрации «Гендзи-Моногатари» выставлялись на фестивале комиксов «Коммис-сия» в Москве, а уроки игры го в комиксной фор-ме были даже переведены на болгарский язык.

Издательство «ИГНЫПС» Олега Бухарова (рассказ о его студии рисования обнажённой модели можно найти в bric-à-brac №8) издало книжку «Супергатари спешит на помощь», кото-рая распространяется в узком кругу любителей Супергатари. Несколько иллюстраций из этой книжки я отобрал для читателей журнала bric-à-brac.

Миша Гертельман


КПотеря (Waste)

Вьетнамский аниматор, иллюстратор и декоратор Пхан Тран Минь Тху (Phan Tran Minh Thu) просит называть себя просто – К. Эта 25-летняя девушка живёт в городе Хошимин и придерживается принципа «Живи хорошей жизнью»: «В жизни, как и в сказке, важна не её продолжительность, а то, насколько она хороша». О сказках К знает не понаслыш-ке. Перебрав несколько профессий, она поняла, что её глав-ная мечта — рисовать иллюстрации для детских книг, несмо-тря на любые трудности. Без этого ей и жизнь не в радость. Специально для bric-à-brac К перевела на английский свою книгу «Потеря» («Waste»), рассказывающую историю двух девочек, Лавиш и Сандри, живущих на разных планетах.

http://klbc.wordpress.com/

http://klbc.wordpress.com/


«Выстр

ел»

А.С. Пуш

кин

143

«Выстр

ел»

А.С. Пуш

кин

Соня Ванеянграфические фантазии

Почему для иллюстрирования выбран А.С. Пушкин и почему именно «Выстрел»? It’s a question.

Это было задание для всего третьего курса «Книжной мастерской» Московского Академиче-ского художественного института имени Сурико-ва, студентом коего я являюсь. Тему выбирала не я. Мне она не нравилась, честно. Более того, я не считаю, что Пушкин вообще нуждается в иллю-стрировании. Всё, что ему надо было, он написал, все предметы, что ему были необходимы, он перечислил. Какая работа остаётся иллюстрато-ру? Визуализировать то, что уже есть на словах, расставить стулья по углам, а на них усадить героев, а на колени героям барышень, вроде как: «Знакомьтесь, вот характерный представитель пушкинского времени, вот у него бакенбарды, вот его любовь и муза, вот его пистолет, а вот так вот он может стрелять в случае, если его муза не на его коленях и т. п.»

И что дальше?А дальше лучше не рассуждать, т. к. смысла

в подобного рода иллюстрации нет. Но почему-то только этим художники в основном и занимают-ся — констатацией фактов, дополнением к уже сказанному. Разница лишь в уровне технического исполнения и таланта — от полной самодеятель-ности до откровенной гениальности.

Скажете, нет? Ну и ладно.

Но какое отношение имеют эти рассуждения к моей книжке?

Самое непосредственное.Проще всего будет сказать, что она — резуль-

тат непонимания и нежелания изучать так на-зываемый классический подход в иллюстрации: текст — картинка, текст — картинка.

Почему нежелания? Потому, что художествен-ное произведение — это не энциклопедия, где идёт сухое перечисление фактов. Так почему же от иллюстратора традиционно ждут перечисле-ния деталей интерьера?!

Нет! Не дождётесь бантиков на шляпках и пуговиц на мундирах!

Но можно и ещё короче выразиться: моей целью было превратить банальное учебное за-дание в нечто интересное, в первую очередь, мне лично.

В этой книжке нет иллюстраций как таковых.Она делалась не ради результата, а ради

самого процесса.Она — иллюстрация моего процесса чтения.

Я никогда не думала, что буду заниматься ил-люстрацией, но, как известно, аппетит приходит во время еды.

«Выстрел» — одна из первых книг молодой московской художницы Сони Ванеян. Специально для bric-à-brac Соня рассказывает о том, почему она недолюбливает традиционный подход к иллюстрации, а заодно демонстрирует нестандартный способ чтения классической повести.

154 | Брик-а-брак №9, 10/2011 bricabrac-ezine.com

Лена Щербань

Виктория ДанилюкEva AroElena GimenoАнна МинаковаОльга ДолговаЕлена ВильчуковаМаксим КириченкоОлег ВласовOlivia Garcia HardyЮрий ТубольцевМихаил КапкинОльга ВасильцоваLeticia Kamada

Дмитрий АверьяновCraineMireia SalaАнна ФранкоMaria GaleВладимир НовиковОльга КасьяноваСергей ТрафедлюкНаталья Грезина

Овидий начал превращать в начале нашей эры, после него пре-вращали многие, и теперь мы присоединяемся к нему и ко всем им и тоже начинаем превращать.

Человеческая суть в превращениях. C момента появления сознания человек — а сознание появилось, если судить трезво, одновременно с человеком, — так вот, с момента появления созна-ния человек стал превращать. Он превратил ракушки в условные единицы, он назвал одну ракушку «один», две ракушки «два» и так далее; а после, когда обменивался, например, бананами, говорил «один» и «два», превращая бананы в своей голове в ракушки. Нет, не подумайте, что это первобытный прием. Каждый раз, когда мы расплачиваемся деньгами, бумажками, мы фактически расплачива-емся золотом, которое для удобства лежит в банке. (Алхимики и не думали, что пройдет время, и не только железо, но и бумагу каждый легко сможет превратить в золото.) Я привел лишь один пример, а на самом деле, превращения занимают всю нашу жизнь, они вез-де. Мы превращаем всё во всё, даже не замечая этого. Мы видим цифры 13.30 и тут же превращаем эти цифры в круглый циферблат и представляем, как расположены на нем стрелки! Получается, что мы превращаем те самые тринадцать и тридцать ракушек во время! Получается, что цифры, то есть те самые ракушки, — это и деньги и время одновременно. Не чудо ли? Так превращение — это и есть чудо! Но разве у нас есть только деньги и время? А как же наши чувства? Во что мы превращаем наши чувства? Что мы слы-шим в каждой попсовой песенке? «В груди кусочек льда», «растопи мое сердце» и т. п. Мы превращаем для красоты, согласен, но разве и не для того, чтобы понять друг друга? Разве нет в нас потребно-сти к превращению, к чуду? Есть! Мы не можем не превращать и минуты, мы не можем без чуда, ни секунды без чуда!

Дмитрий Аверьянов

МЕТАМОРФ

ОЗЫ

Crai

ne |

Lépt

ica

| Circ

ular

squ

are

163


Mireia Sala | LépticaMetamorfosis

165

http://www.mireiasala.es/

http://www.mireiasala.es/

Н. Давыдова


Ночь. Тени ветвей на асфальте. Профиль. Слегка исковеркан.Это есть первый признак превращения дерева в человека.Шаг. Ты затмеваешь тени: падают люди и стены с башнями.Это есть первый принцип превосходства устоявшего над падшими.Шаг. Кошка перебегает дорогу. Ты её гонишь — что-то нечисто.Это первый шаг по превращению кошки в анархиста.Ты говоришь мне, что их не любили испокон века, —И кошка делает второй шаг по превращению в человека.Ты говоришь, что рифма человека-века слабей, чем это-лето,И я делаю десятый шаг по превращению в поэта.Ты слышишь крик и пытаешься обойти кругом —Так собака медленно превращается в друга,Так человек превращается во врага.Ты уже дома и видишь, как паук превращается в рыбака,Руку мылит другая рука, и другая рука убивает паука.Ты умываешься и ложишься спать.Таракан выживает; он прячется за кровать,Он один из тех, кто умеет ждать.И я буду петь не тебе, а пауку и ему.Почему это так — тебе придется понять самому.Утро. Ты просыпаешься. Пора на работу. Рано.А я как был, так и остаюсь Аверьянов.И это одна из причин, почемуЯ полюбил тараканов.

Д. Аверьянов

Пре

вращ

ение

169


Метаморфозы происходят во сне — это подсказывает застрявшее в середине слова «морфо».

На третий день луна была зеленой. Обе-щался прозрачный воздух, платиновый свет. Радостное раннее утро на вдохе и осень на выдохе в сумме плюс на минус рождали по-кой. Но ведь сон бывает не только у тела.

Тем временем на станции «Амундсен-Скотт» наступала весна. Становилось теплей. Сводка: сегодня столбик термометра поднял-ся до отметки в минус 48 градусов Цельсия. С минус 56. Оттепель.

Тем временем путешественник с пустым кислородным баллоном сидел на плече Эве-реста. Когда он был маленьким, он готовил-ся увидеть свет. Сейчас он готовился увидеть иной свет. Сознание в нем уже не держалось.

Но встал — все равно умирать — поче-му бы не побороться до самого предела сил. И полегчало. И снова возликовал. А дома, на далеком любимом острове, в этот день равно-душный автомобиль сбил его дочку.

В этот день ты заворачивал в бумагу бу-терброды, садился с чукотским мальчиком на

льдину и отталкивался папиным багром от се-рой слоистой земли, уплывая в Америку.

В этот день четыре пирамидальных то-поля рядком стояли над ручьем в жаркой ночи среди звезд, и бабушка Ание варила гу-стой абрикосовый джем в алюминиевом тазу в летней кухне приземистого татарского до-мика.

Выехав из Антананариву, Игорь снова пробил колесо и теперь курил возле горячего джипа, покрытого красной пылью в три слоя.

Марина вязала из лучшайшей пряжи крохотные носки свой крестнице, которая еще не появилась на свет. Нить шла плавно, петля в петлю, и на душе было волнительно и уютно.

В этот день поволжские немцы сидели за монтажным столом в Висбадене над фильмом о Сталине, только что отснятом в Ливадии.

Луна зелено взошла сразу во все эти пейзажи.

В этот день Аня стояла в самом центре площади имени Ленина. Вокруг нее враща-

Анна ФранкоСвидание

171

лась льдина, Игорев джип, Эверест, немцы, бабушкины тополя и Маринины спицы, цвели все времена года обоих полушарий, каждое — в своей красе. При желании ее можно было разглядеть из космоса или с другой планеты. Вид сверху: голова, плечи. Если пойдет — ста-нут видны шагающие ступни. Полы черного пальто. Но даже если вплотную подойти, не заметишь, как Аня говорит свое первое ма-ленькое «нет». В эту самую минуту. Темная Аня. Не видно ее, так облепило.

– Аня, Аня, Аня…– Ааааняааа…– Это это это — это любовь! Ты просто

должна бросить все! Ты должна быть с ним. Разве не чувствуешшш? Не бойся изменить всю свою жизнь! Вот теперь ты заживешь!

Она слышала:Да, это любовь, я должна все изменить,

всех их бросить — я нашла настоящую лю-бовь. Все прежнее было не то. Только решить-ся надо. Я должна быть с ним, это моя судьба. Разделить с ним все. Прошлое уже не имеет значения. Только будущее счастье. Всех их бросить — обойдутся без меня. Уедем вдвоем. Начнется новая жизнь. Прекрасная, полная ярких эмоций, впечатлений, успехов и непре-рывной, континюа, любви — самой огромной и главной в жизни.

Она вспомнила:Восхищение Мишкой — человеком уди-

вительным во многих отношениях, словно сделанным кем-то специально для Ани. Оно не померкло за семь совместных лет — с неж-ных семнадцати до самостоятельных двадца-ти четырех. Но стало чем-то само собой ей принадлежащим и привычным.

Еще вспомнила — Иван. Сердце сделало кувырок. Иван никогда не предлагал никуда с ним уезжать. Не говорил ни о какой люб-ви. Ничего не требовал, не просил и не брал. Но Аня остро чувствовала напряженное вни-мание, чуткий его слух, обращенный к ней, и была уверена — он за нее отдаст все, что толь-

ко может отдать человек. Он чего-то ждал от нее в эти дни. Именно сегодня. Виделись днем, и снова так заглянул в лицо, обыскав глаза с напряжением, словно из них прянет на него что-то жуткое. Но пока ничего не блеснуло.

Аня слышала:– Ну конечно, это любовь — а что же еще!

Это пристальное внимание, эта опека, он ждет, когда ты скажешь ему! Откроешь свои планы. Он обрадуется так, что с ума сойдет от сча-стья! Да, да…

Аня чувствовала:Ничего такого Иван не ждет. И никакие

такие планы не поддержит. И не умрет ни от какого счастья. Все это гадко. Очень это все гадко. Нечестно. И подло даже думать так об Иване.

Слышала:– Нет, ну а как ты хотела? И на свет

рождаться больно, а тут, считай, новая жизнь! Потерпишь дискомфорт, зато потом привы-кнешь — какое счастье будет! И Миша привы-кнет, все забудется, все переживется!

И тут она подумала слабо, словно слабо отводя предложенное ладонью:

– Нет.На проспекте раздался визг. И она оч-

нулась.Аня, наверно, здорово задумалась, по-

тому что Иван уже стоял перед ней, заслонив спиной ночной вялотекущий проспект. Она не заметила, как он подходил, подняв воротник, не вынимая рук из карманов, еще издали пы-таясь всмотреться в лицо.

– Ну здравствуй, каракатица, замерз-ла? Что стряслось? — сказал весело, а глянул остро.

Аня стала чуть видней, мысленная муть отступила. Но она продолжала себя чувство-вать как во сне.

Потирая красные от холода руки, за-куривая, поднося к губам узкогорлый бокал с маслянистым коньяком, она еще слышала словно отзвук сна.


Говорила о том, что на работе сейчас хо-рошо, потому что нет мысли о деньгах — Миша зарабатывает очень-очень много, и можно ра-ботать ради дела, а не ради денег. Говорила о Мише, его новом оружии, о его новых успехах, о том, что по всему дому теперь разбросаны патроны и кобуры, оптика и разные штуки… О том, что у Машки выпал первый зуб, а в са-дике был осенний утренник. О том, что Бор-хес и Бабель — близнецы-братья. О том, что завтра испортится погода. О том, что в детстве бабушка водила ее в церковь, а там — огни, тепло, пение, ладан, воск, хорошо. О том, что тексты автор выпекает, как кондитер — торт. И продолжала чувствовать стыд и сердечные кувырки. И прятала глаза.

В том же сне Аня продолжала ехать в стылой снулой маршрутке в свой милый спальный район. Спать. И на последнем пово-роте вдруг опять ясно сказала:

– Нет. Ничего такого не будет. Прекрас-но любить человека. До смерти любить чело-века. Но необязательно для этого разорвать в клочья несколько жизней. Необязательно позволять этой гнуси взять верх. Можно лю-бить и позволять ему быть счастливым даже без тебя.

Дверцы раскрылись, и Аня сошла в тор-жественно подсвеченный мир. Она была в эту минуту очень ясной. Сгусток плотной тьмы не мог больше удерживаться над ней и ракетой сорвался вверх, со свистом и визгом по спи-рали уходил в небеса, и Аня ясно почувство-вала это и удивленно поняла, что он будет сильно наказан за ее первое маленькое «нет». Свободная и легкая, она побежала домой, к Мишке и Машке с «АукцЫоном» в плеере и огромным высоким небом. С чувством какой-то небывалой победы. И не зная, с каким ле-гионом вернется враг для нового боя. Но она была уже совершенно другая, прежняя, вся своя собственная, какой была ребенком.

На базовой станции путешественник не сразу смог уснуть, лежал, и перед глазами мелькали один за другим пейзажи, увиденные днем.

Игорь продолжал путь, внимательно вглядываясь в ухабистую рыжую аллею под-пирающих небо баобабов.

Вас везли на катере домой рыбаки, а мать, заплаканная и уже не злая, стояла на бе-регу в торбазах и малице, на голову выше чук-чанки Аси с потемневшим от солнца лицом.

Бабушка Ание затянула крахмальной марлей таз со свежим джемом и принялась стерилизовать над паром до блеска намытые банки.

Марина аккуратно срезала молочную нить и завязала узелком.

Немцы вышли на осеннюю улицу и на-правились в закусочную, обсуждая, какую му-зыку выбрать для фильма.

А на станции «Амундсен-Скотт» 27-лет-ний отец Игнатий отвел взгляд от монитора, на котором снег за окном виделся в электри-ческом свете зеленым и желтым, сотворил крестное знамение и продолжал:

Окропиши мя иссопом и очищуся, омые-ши мя — и паче снега убелюся, слуху моему даси радость и веселие — возрадуются кости смиренныя. Отврати лице твое от грех моих и вся беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей…

Термометр снова показывал минус 50, полярная ночь закончилась, были сумерки.

173

фот

о Ю

лии

Токм

ачев

ой

Maria Gale | LépticaEmbryo

http://www.mariagale.es/


http://www.mariagale.es/

177

Превращение КортасараЧтобы узнать, что теряет, а что обретает текст после перевода с одного языка на другой, а заодно проверить, может ли чистой воды механическая работа порождать новые жи-вые смыслы, Ольга Касьянова перевела и двадцать девять раз пропустила стихотворение Хулио Кортасара «Боги» через онлайн-переводчик в следующей последовательности:

1. хинди2. урду3. норвежский4. персидский5. грузинский6. японский7. иврит8. румынский9. суахили10. английский11. телугу12. тайский13. креольский14. гуджарати15. китайский (традиционный)16. греческий17. вьетнамский18. украинский19. турецкий20. бенгальский21. голландский22. французский23. индонезийский24. македонский25. тамильский26. исландский27. каннада (индийский)28. русский29. испанский

Ольга также выполнила перевод получившегося нового стихотворения, а Владимир Новиков проиллюстрировал оба текста. Идея проекта — Сергей Трафедлюк.

Ольга

Касья

нова

Влади

мир Н

овик

ов

Серг

ей Тр

афед

люк

Боги

Боги идут по утоптанным трупам и хламу,Приподнимая брезгливо полы своих мантий:По гнилым котам, по червям, разверстым и скользким,Идут, ощущая в сандалиях тряпичную вонь и сырость — От плевков времени.

Под обнажённый свод неба им не вернуться. БрошеныСюда, на землю, для боли и сна тревожного,Они идут, изранены гнётом и глиной, и, замирая, Считают своих мертвецов, тучи над головой, собак без языков, —Идут подглядеть завистливо в черную яму,Где прямоходящие крысы пререкаются и грызутся Из-за клочков знамён.

179


Пресвятая дева

Святая заступница, непорочная деваспускается c великой стены на помост модного дома.Не могу поднять головы и гляжу украдкой:ей под ноги летят краски полотен, диетические овощи, гнилые верёвки.И мне стыдно за свою непроницаемость, водостойкость,невыносимую новизну.

А в лучших уголках неба Святая деваСмотрит сны о боли и болотном иле.Просыпается в поту, считает убытки, щупает Опустившиеся углы губ,Вспоминает подругу Бредли: она заболела и теперь убита.

Каждая красота в конце сводится к фигуре речи,И кажется, что в джунглях где-то в СанграхавалоканамеКрестовый поход имел бы больше успеха и унёс бы меньше крови,Чем здесь. В одном кубическом метре от попранного законаПресвятая Дева!Знамя — лишь пол-локтя ткани для твоего подола.

Дмитрий Аверьяновилл. Наталья Грезина

183

Цирцея

Искал я девушку такую, как Цирцея;Но говорили мне: сейчас не век Цирцей.Из качеств женских мне одно ценнее:Умела чтобы превращать людей в свиней.

И встретил! Хоть и был тогда не старым,Не смог я крикнуть: «Дайте мне коня!» —Проблема в том, что все магические чарыОна направила чего-то на меня.

И стал я толстым да ленивым, спился,И попросил других попревращать;Она сказала: все уже случилось,Они все сами превратились сообща.

Мы расстаемся, что-то делать поздно.Прощай, спасибо, солнце, за труды.Она сказала: это было просто,И проще всех был в превращеньи ты.


Скажи, зачем ты меняешь свой облик? Ты — оборотень, лживый и коварный. Меняя личины, ты вытанцовываешь этот древний ритуал. Кого хочешь ты одурачить на сей раз? Этого мужчи-ну? Или вот этого? Ты мерцаешь, ты дрожишь, ты трепещешь — захочет дотянуться, схватить — тебя и нет уже. Только помни, дотянуться он хочет до мечты, а ты — человек из плоти и крови, несовер-шенный, своенравный и капризный дух перемен. Что нужно тебе? Победа? Чтобы, изломанный, он валялся под ногами твоими?

Ты же пытаешься нащупать, что за сосуд перед тобой. А затем — принять нужную форму и войти в него. Войти и заполнить без остатка. Ты не бо-решься с его иллюзиями, но выпытываешь его миф, его идеал и прямо на его глазах заполняешь в этом мифе пробелы. Зачем была ты так хрупка, так нуждалась в помощи? Зачем так неустойчиво, но вместе с тем настойчиво ты добивалась вни-мания? Зачем говорила с ним «по душам», за-глядывала в глаза украдкой, сжимала пальцы на его шее?

Зачем так умно ты говорила о его прошлом и проявляла интерес? А шея твоя не скрывала го-лод твой, а голос твой мягко зачем вел его? Куда ведешь ты его? Откуда такая тайна, помноженная на видимую простоту и доступность? Откуда та-кая сила в пальцах твоих, манящих? Где рассудок твой, женщина? Ты отпустила натуру звериную свою и решила, что повадки твоей хватит тебе, чтобы никого не ранить? В какие игры играешь ты? Ты обещала быть честной с собой одной, так возьми зеркало и посмотри в глаза свои. Чего же хочешь ты? Природа твоя не требует жертв, кроме тех, что необходимы как топливо для развития. Сжигая их, ты не горишь сама. Как только «расти»

Виктория Данилюк

Неизвестная переменная

Eva

Aro

| Lép

tica

| Met

amor

fosi

s

185

на орбите одного мужчины ты больше не можешь, ты остываешь к нему. С сожалением смотришь ты на него, отлетая: как душа от оставленного тела. Это тело отдало тебе всё, что смогло, и ты сно-ва свободна, и ты снова ищешь новое тело. Где границы твоего роста? Ты не расширяешься, да и не растешь, ты заполняешь пустоту внутри, зная, что она останется пустотой, — номиналистика. Но сожаление в тебе неестественно. Ты не испыты-ваешь его, а заставляешь себя его испытывать, так ты веришь, что ты — человек. Но так ли это? Мораль со своими законами чужда тебе: ее придумали те, кто не чувствуют. Те, кто вышли из себя и не вер-нулись. А ты слушаешь, в биении сердца читаешь ты свое будущее, точно рассчитывая удары. Так и двигаешься ты по прямой без начала и без конца, сохраняя за собой иллюзию поворотов, сохраняя за собой иллюзию самого движения. Время стоит, оно густо обступает тебя, но ты отвлекаешься ми-молетной реальностью. Всё, что держит тебя, — это близкие, от которых ты зависишь. С которыми вы

взаимозависимы. Но близки ли вы? Влюбляясь, ты уже видишь конец этой любви и не обманы-ваешься силой и могуществом скоротечной эмо-ции. Какой бы сильной ни была она, если застыть и не позволять себе двигаться, момент пройдет и чувство пройдет. Но в сам момент мир ломается и выстраивается на твоих глазах по нескольку раз в день. Что бы ни снилось тебе, это лишь сон. Всег-да можно проснуться. Но вместе со сном исчезнет и тот уникальный опыт, который был создан спе-циально под него. Проснешься ли ты от поцелуя, или останешься холодной водой, сущностью без хозяина, с бесконечностью возможных форм… Ты течешь, ты изменяешься… а что делать телу твоему? Эти люди, среди которых ты живешь, не такие совершенные, как и тело, в котором живешь ты. Им не под силу такая свобода, ты ранишь их.

Как удается тебе, никого не впуская в свой мир, никого не отпускать оттуда? Слабая и хрупкая, ты устоишь. Ломкая и ломающаяся, ты только выигры-ваешь от каждого полученного перелома ... à


Elena Gimeno | LépticaChanges

187

http://elenagimenodones.carbonmade.com/

http://elenagimenodones.carbonmade.com/


илл.

Оль

га Д

олго

ва

189

* * *

Мне в детстве твоём, словно в детстве своём,знаком каждый дом, уголок, водоём,и смех голубиный, и шум тополиный,и белых небес голубой окоём.

Как будто бы помню картинки твои,ботинки твои и пластинки твои,твой дом у железной — как сердце — дороги,следы, тайники, паутинки твои. В далёкую память как тополь вращён, с лихвой одарён и заране прощён, ты смотришь пронзительно и близорукооттуда, где мы не знакомы ещё,

туда, где уже улыбаешься мне,и где наяву веселей, чем во сне,где ты подаешь мне пальто так несмело,как падает на спину бережный снег.

А после — разлук удушающий зной,угар торфяной и оскал ледяной.Ты видишь, беда наплывает, как туча! Пускай не случится с тобой и со мной.

И я возвращаюсь и снова стою,где красят скамью и поют соловью,где ты еще маленький и одинокий, и гладишь трехцветную кошку свою.

И если среди неспокойных тенейкакая-нибудь подкрадется ко мненедобрая неотвратимая правда —пусть я ничего не узнаю о ней.

Анна Минакова

Елена Вильчукова

Моречайка


Максим Кириченко

КлоуныСовременное общество — это миллионы

племен, состоящих из одних только вождей, каж-дый из которых обладает своими уникальными традициями, функциями, ритуалами, законами и мировоззрением. Общее у этих племен и их вождей лишь одно — ксенофобия.

Каждый вождь, совершая социальное, «меж-племенное», взаимодействие, выраженное в ба-нальном выходе на улицу, погружается в состоя-ние перманентного напряжения и беспрерывных расчетов. Встречая в поле зрения вождей других племен, он рассчитывает: завалю \ не завалю, а если завалю, то не окажется ли он вождем не просто племени, но целого союза племен, кото-рые придут на помощь, неожиданно появившись из какого-нибудь темного уголка, которых мил-лионы в этом непонятном мире.

«Грустный клоун – антикопирайт»

197

Встречая партнершу другого вождя или его дочь, он рассчитывает: даст \ не даст, а если и даст, то не окажется ли она предводителем ма-триархального племени и не попадет ли, в таком случае, под угрозу его статус вождя, который он так бережно охраняет.

Самый простой способ облегчить свое су-ществование во всей этой системе сложных расчетов и визуально-вербальных взаимодей-ствий — найти в своем потенциальном враге, а в обществе ксенофобов это «все», что-то смешное. В каждом, даже самом грозном противнике есть какая-нибудь, хоть одна, нелепая деталь, заце-пившись за которую, ты возвысишься над врагом.

«Я павлин среди петухов», — думаешь ты.«Ну и клоун», — думают в это время они.

«Грустный клоун»«Девушка-клоун»

199

«Идущий клоун»«Клоун, не ищущий абсолютно ничего»«Позирующая девушка-клоун»

201


«Обратимость»: плоды семантической неустойчивости

Оно ошеломляет и завораживает с первого взгляда. Вы останавливаетесь перед ним, обна-жённые перед его жизнеутверждающей силой, навсегда перерождённые под влиянием мощных витальных эманаций, исходящих от этого полотна.

«Обратимость» (1995) ученицы старшей груп-пы детского сада №38 Оли Касьяновой до сих пор остаётся непревзойдённым художественным отображением страха латентной метаморфозы и – в то же время – образцовым произведением, бичующим как никогда актуальную ныне пробле-му плодово-ягодного расизма.

Так о чём же рассказывает нам эта картина, выполненная в уникальной технике, известной в узком искусствоведческом кругу как флома-стерный kalaque-malaque?

Вы никогда не думали о моркови.Не замечали слив.Упускали из виду салат-латук и вишни.Не бросали задумчивый, мечтательный взор

на персик.Игнорировали тихое присутствие груш и сми-

ренное молчание померанцев.В «Обратимости» сельскохозяйственная куль-

тура, удобренная пестицидами фантазии и компостом рефлексии, органично перерастает в культуру быта, в экзистенциальную боль бытия.

Посмотрите на верхнюю часть эпического холста и оцените смелость пластического реше-ния, отсылающего одновременно к канону еги-петской ритуальной клинописи, драматичности графических романов Алана Мура и эмоциональ-ному контакту со зрителем Марка Ротко.

Фруктам хорошо. Мы видим их дружный строй, мы вглядываемся в их светлые, полные до-бра и милосердия лица.

Лысый помидор. Две вишенки. Кучерявый по-мидор. Огурец-автостопщик. Диско-перец. Слива. Удивлённое семеренко. Морковь с оселедцем. Ра-достное семеренко. Полногубый перец. Безучаст-ный огурец. Морковь на фиолетовой пружине.

Этот мир можно было бы назвать сбывшейся утопией, Елисейским огородом, Райским садом. Но райское счастье не может быть стабильным, и вот исподволь, втуне в блаженствующей мякоти их спелых тел вызревает блажь, выкристаллизо-вываются семена сомнений и тяги к переменам.

МЕТАМОРФОЗА НЕИЗБЕЖНА.И фатум, судьба, рок, фортуна, провидение,

небеса откликаются на зов бунтующей против Рая натуры, и приходит Рука, известная в узком искусствоведении как Длань с Маникюром.

Она – воплощение исконного антропоморф-ного зла, что стучит молоточком в нашей голове: стоит лишь оступиться, и превращение станет из-вращением, перемена – изменой… Изменой себе, своим идеалам, нутряной косточке своей.

Фрукты оставляют отеческую почву, отрека-ются от фиолетовой пружины – будто от прежне-го времени – чтобы войти в утробу Чудовищной Машины и, пройдя тернистым путём, переродить-ся в «хачей в кэпках» (противоречивый термин специалистов).

Вы можете возненавидеть художника, но помните – в отречении от политкорректности нет оголтелого фруктового ура-патриотизма, напро-тив, в ней сокрыта глубочайшая дихотомия, амбивалентное расслоение «Я» на Логос и Хаос, на Карму и Корм, на Зерно и Жмых. Не бойтесь спорной непосредственности молодого автора, не успевшего увязнуть в стереотипах!


сей титанический труд тет-а-тет с собственным inner child и запасом аграрных познаний.

И мы безоговорочно, целиком и с любовью принимаем в себя это торжество визионерства – сочное, как хрустнувшее на зубах яблоко. à

Образованный Доброжелатель

Рукопись прислана наложенным платежом из редакции канала BBC

И вот, в центральной части полотна – мучения плоти, запертой в чужой, чуждой оболочке. Нос тяготит, кэпка жмёт, и ноет темечко, лишённое черенка. И снятся сны о былом счастии, об остав-ленных грядках Элизиума…

Есть ли путь в исконное?От решения этого вопроса зависит жизнь

кавказцев-неофитов, ибо сеет Длань с Маникю-ром меж ними панику, и ужас, и самою смерть. В момент критического пика (знаменитый фраг-мент с ножом) приносит пара смельчаков благую весть: обращение – как обряд реинициации, воз-вращение к первозданной виргинальности – возможно, стоит лишь пройти жернова и шесте-рёнки вспять, повернуться лицом к своим страх-ам и воспротивиться всем сердцем карающей Длани. В этом экзистенциальный бунт картины. Это одна из самых потрясающих сцен в истории мировой кулинарии и живописи – побег фрук-тов. Цепочка их заполоняет собой пространство машины с отвагой микрокосма, дерзнувшего сравняться в масштабах с макрокосмом. Так про-исходит возвращение идентичности, так восста-навливается связь поколений и разворачивает махину времени в обратном направлении.

Всё возможно под луной – напоминает нам художник, и в этих словах, как и в композиции и линиях финального фрагмента, терпкая све-жесть и колористический аппетит.

Как если бы Ньютоновское яблоко, упав к ногам учёного, поднялось обратно к ветвям дерева-матери, перевернув отношение физики к метафизике, так фрукты (вы вновь узнаёте их полюбившиеся черты: кучерявый помидор, лысый помидор, братья-семеренки…) обретают утраченную морфологию.

Но не происходит ли всё это во сне? И можно ли лишиться невозможного, убежать из утопии? А ещё – поворачивают ли реки вспять и в каждом ли бутоне живёт память о цветке? Почто шеве-лится вселенская мысль и шепчет о вечности мудрый спорыш? Чё-кого, кто на что и доколе?

На все эти вопросы художник благоразумно не даёт ответа, робко предлагая зрителю оценить


Olivia García Hardy | LépticaConspiration

http://www.oliviaghardy.com/

http://www.oliviaghardy.com/

207

Олег Власов

То ли голос росы, как тенью,Бумажным корабликом в лужу, Уходит корнем под землюА страхом торчит наружу.

Вольный ветер, скажу тебе, друженС вентиляторным, что дует дома,Там, где человек не нужен,Там где нет этого слова.

Где фонарь говорит со звездою,Прося у нее автограф,Где я становлюсь тобою,Где ты всего лишь иероглиф.

Где рождаются новые строки,Лжевуаль с неба срывают,На людей из могил плюют боги,Ну а люди лишь рты подставляют.

В этих ртах зацветают тюльпаны Поминально-черною краской,Цветы поливают стаканомС барной водой опасной.

Все на свои места,Хочешь того иль не хочешь,Одеялом послужит плита,И смерть посмеется над ночью.

Смерть смеётся над ночью

Юрий Тубольцев Смыслы смыслов жизни

Яблоко схватило Адама, но Адам не схватился.

– Адам, позволь себя сх ватить яблоку! — сказал змей.

– Нет, я еще не созрел, — сказал Адам, и и згнание из Рая не состоялось. Испить смысл. Налей чистый лист в стакан и ис пей пустоту, — сказал ученику учитель Дзы.

Антонимы. Где вдаль — там и вглубь, где вдлинь — там и вширь, где впрямь — там и вкось, где дурь — там и вумь.

Острозоркость. Не то зрение остро, что за горизонт загляды вает, а остро то зрение, что видит себя со стороны, — говорил орел.

Верх одиночества улитки. Даже на такой высоте я нуждаюсь в других улитках, — сказала улитка, взобравшись на вершину Фудзиямы.

Желтые разговоры. Говорят, была одна курица, которая несла квадратные яйца. Странно, как вообще такую чушь говорят?

Макакософия. Что нельзя схватить, то для жизни несподручно, — сказала макака и отвернулась от телевизора.

Полет над собой. Можно подняться так высоко, чтобы увидеть землю целиком, но нельзя подняться над собой так, чтобы разглядеть всего себя, — говорил орел.

В... сети жизни. Все люди находятся в сетях: одни в сетях веры, другие — в сетях неверия.

Философия орла. Не будь выше других, будь выше себя! — говорил орел.

Философия птицы. Не спеши, когда тебя подгоняет ветер, но спеши тогда, когда тебя подгоняет душа, — говорила птица.

Орел — птица свободолюбивая, но прожорливая. А нужна ли мне эта худая свобода? — говорил сидящий в клетке толстый орел.

Взгляд на себя. Уродство граничит с совершенство м, — сказал гадкий утенок, всматриваясь в отражение лебедя на воде.

Наседки на сене. – Насреддин, почему тво и куры несут стоги сена? — удивился Эмир.

– О, великий Эмир, а на что мне еще куры, если я не люблю яиц? — ответил Насреддин.

Занудная развязка. Все связи развязываются, — говорил зануда.


Юрий Тубольцев Смыслы смыслов жизни

Яблоко схватило Адама, но Адам не схватился.

– Адам, позволь себя сх ватить яблоку! — сказал змей.

– Нет, я еще не созрел, — сказал Адам, и и згнание из Рая не состоялось. Испить смысл. Налей чистый лист в стакан и ис пей пустоту, — сказал ученику учитель Дзы.

Антонимы. Где вдаль — там и вглубь, где вдлинь — там и вширь, где впрямь — там и вкось, где дурь — там и вумь.

Острозоркость. Не то зрение остро, что за горизонт загляды вает, а остро то зрение, что видит себя со стороны, — говорил орел.

Верх одиночества улитки. Даже на такой высоте я нуждаюсь в других улитках, — сказала улитка, взобравшись на вершину Фудзиямы.

Желтые разговоры. Говорят, была одна курица, которая несла квадратные яйца. Странно, как вообще такую чушь говорят?

Макакософия. Что нельзя схватить, то для жизни несподручно, — сказала макака и отвернулась от телевизора.

Полет над собой. Можно подняться так высоко, чтобы увидеть землю целиком, но нельзя подняться над собой так, чтобы разглядеть всего себя, — говорил орел.

В... сети жизни. Все люди находятся в сетях: одни в сетях веры, другие — в сетях неверия.

Философия орла. Не будь выше других, будь выше себя! — говорил орел.

Философия птицы. Не спеши, когда тебя подгоняет ветер, но спеши тогда, когда тебя подгоняет душа, — говорила птица.

Орел — птица свободолюбивая, но прожорливая. А нужна ли мне эта худая свобода? — говорил сидящий в клетке толстый орел.

Взгляд на себя. Уродство граничит с совершенство м, — сказал гадкий утенок, всматриваясь в отражение лебедя на воде.

Наседки на сене. – Насреддин, почему тво и куры несут стоги сена? — удивился Эмир.

– О, великий Эмир, а на что мне еще куры, если я не люблю яиц? — ответил Насреддин.

Занудная развязка. Все связи развязываются, — говорил зануда.

209

213

Ольга Васильцова

Бумажные превращения

«Стороны»


«Отражения»

215

«Конец дня»

Leticia Kamada | LépticaWindows


http://leticiakamada.wordpress.com/

217

http://leticiakamada.wordpress.com/


Сергей Трафедлюк

романс

фотографии: Владимир Новиков, Ольга Касьянова

брик-а-брака

219

припев:

припев:


Что же это? Как тяжело сесть и присту-пить, и путаются в голове лишние при-лагательные.

Очень давно не было работы с текстом, при-ходится заново разминать язык: впереди недели и недели подневольной игры со словами, кото-рые должны помочь мне голодно перезимовать и усмирить кашель.

Горло так дерет, что невозможно даже пить.А я как-то нездорово люблю пить. Летом

я выпиваю литра три в день. Много воды и холод-ного чая. И только возвращение в холодный сезон к городским работам, к вонючему ксероксу… Все пьют кофе, и ты говоришь: «Черт, не могу начать день без кофе», — и сам не знаешь, зачем врёшь и что даст тебе это притворство.

Август хорош и опасен тем, что в его воздухе легко помещаются большие перемены, и, забыв опыт, не боишься быстро холодеющего неба, ме-няешь города и строишь планы. В этом августе я отдираю афиши вместе с Петей Кутасовым. Пете сорок, Петя философ.

На летних работах ничего не боишься: ни ругани, ни мошенников, ни переутомления. Бе-решься за всё и если что-то не так — бежишь. Зи-мой труднее: нельзя слететь, остаться без крыши, я становлюсь покладистой и скучной.

Когда я ухожу из копировальни, последней — слегка затянувшейся — работы прошлой зимы, мне дают коробку для вещей, но стол мой чист

и не отяжелен личными чертами. Пожалуй, меня здесь считали мышью.

Коробка пошла на жилище кошки Азы. Пять дней спустя — поезд.

Я ужасно стыжусь, что не люблю тискать жи-вотных. Не умею вот так запросто потрепать по холке или ладонью-утюжком провести от ушей до спины.

Петя Кутасов, с которым мы каждую пятницу срываем афиши культурных событий Новоси-бирска и клеем новые, считает меня черствой. Он выплачивает мне 450 рублей за смену. Я сижу с ним на насыпи и жду электричку. Август на ис-ходе. Мы мало разговариваем.

Теперь у меня эти листы и необходимость говорить, и мучительная солёная жажда, которую больно и ненадолго заполняет чифирь, и хрип

221

в груди, и страх перед работой, которую не знаю, как делать. Не могу собраться, не вижу перед собой текста, в перерывах боюсь впасть в отвле-ченные мысли. В безобидный грех общих утверж-дений.

В марте я впервые видела большой ледоход, ранний ледоход. Мы со старшим курьером Ми-хаилом Васильевичем везли почту из областного центра в сёла и утопили её в реке, и сказать было нечего. Я поехала в следующий город, на следую-щую работу, а что он?

Мой полуподвал наводит на мысли о тубер-кулезе.

Я люблю пустоту. Пространство, когда оно голо, адекватно само себе, и человека, выделяющегося на его фоне — трудно в чем-то обвинить.

Аня Адаманцева, девочка чьих-нибудь снов, скромная до неприличия, невесомая, не шурша-щая, одетая в синее… сидит, и за ней — стена. Она готовит что-то невкусное на довоенной сковород-ке. Ручка перевешивает, и время от времени од-ноконфорочная плитка, водруженная на табурет, опасно кренится, но Аня легко, беззвучно поправ-ляет сковороду, и равновесие восстанавливается.

Еда, сковорода, плита, стена, Аня. Кремовая эмаль за её спиной и бумажный портретик (зачем она его повесила?) кинодивы старого Голливуда, который мне хочется сорвать и пустить гулять по декабрьским ветрам, за область окна. Какая бо-жественная пустота царила бы здесь! — мне оста-

лось бы тоже исчезнуть как избыточному, лиш-нему взгляду, и Аня стала бы совсем невиновата в своей напряженной легкости.

Я боюсь импульсивных поступков. Люблю их и боюсь. На мосту у водохранилища я смотрю на квартет заварных пирожных в шоколадной крошке, на свои колени, на покачивающиеся ма-ленькие ступни, на бездушную воду, которую пьют в городе. Коробка пирожных — всё, что я смогла купить на деньги с последней дневной смены в упаковочном цехе, мне негде ночевать и мне очень нужно найти товарняк. Не с углем и не с нефтью. Знали бы вы, как это трудно теперь. Это раньше, в литературе, у Джека Лондона, легко можно было сбежать от всего, сев на подножку состава, перевозящего коров или обожженный кирпич. Теперь любое безумие надо планировать, и это унизительно.

В Екатеринбурге мы красим театр. Первый этаж — бежевый, второй, с ярусом — пастельно-розовый, третий — жидкая бирюза. Моя спецовка стала бежевой, пастельно-розовой и бирюзовой. Ещё грязно-зеленой — от травы, в которой я хожу, в которой я лежу, воскресным утром одуревшая от пустого пространства и отсутствия мыслей. Поле — аэродром в сто посадочных полос, бесконечный горизонт, написанный одной почти идеальной линией. Это был май, трёхгодичной давности май, и меня нашли, и был глупый неновый разговор. Я чистила валики и кисти, а моя сестра пришла

Ольга Касьянова

Большие надежды


с ключами от фургона, и я не узнала её по шагам. Мне было стыдно, что я не узнала шагов.

Я люблю выходить за пределы себя. Ужасно, когда это называют лицедейством или бесхарак-терностью. Я верстаю книги и говорю ветвисто с моей напарницей-петербурженкой. Ношу еду в станционной столовой и меняюсь анекдотами с толстыми поварихами. Мою машины и улы-баюсь старшему менеджеру заправки в белой рубашке. Сижу на раскалённой августом насыпи с Петей Кутасовым, в сорок лет всё так же переби-вающимся случайными заработками, и молчу. Мне трудно сказать, кто из них прав и кто мне ближе. Мне трудно судить о людях, но легко быть с ними, по крайней мере, теперь.

Погода переменилась, и мне стало хуже. Октябрь сдуло, обматываться шарфом стало бес-полезно, скрывать кашель — тоже, не могу про-держаться нигде дольше недели, потом сижу на стульях (деревянных, пластмассовых, набитых поролоном) и отвечаю на самые разные вопро-сы. Мне задают вопросы — я испуганно отвечаю. Мне не перезванивают. Так, от безысходности, я добираюсь до старых связей, до Ани Адаманце-

вой, до работы со словами, которая лежит теперь передо мной: чистые листы, тусклые в полупод-вальном свете.

Если бы я могла раздражаться, меня бы бе-сила тяга людей завести себе мнения, увлечения, привычки и вкусы. Если чем-то и можно цепляться за жизнь и предъявлять ей себя, то только не мне-нием, не ответами на частные вопросы.

Я люблю, когда тишина неполноценна. Когда фонит соседский телевизор, бухтит рефрижера-тор или кондиционер, каплет из крана, говорят прохожие или воркуют голуби. Пустынные пляжи невыносимы.

Мы собираем плату за лежаки, и мои напар-ники — бронзовые мальчики из местных дворов — никогда не называют меня по имени. В конце июля я оставляю лежаки и продаю астраханские арбузы. Вокруг грузовика ошивается нетерпели-вая, но ещё осторожная публика, рядом тарахтят асфальтоукладчики, немыслимая жара. Сладкое, тягучее, дурное настроение, когда хочется елозить коленями и громко дышать. Первые арбузы — не пахучие и темные — опередившие других и сорванные раньше времени.

223

Когда я жила круглый год, каждый год в одном городе и в одном кругу, меня называли поздней. Я тихо хорошела, как любой некрасивый ребенок, оставляя себя для другого, предназначенного мне времени. Теперь тело моё стало тёмным, юным и нетребовательным, а сердце, напротив, состари-лось так вдруг, и ничего ему не надо, кроме разве что… даже не знаю. Я давно не боюсь одиночества и не мучаюсь им. Но все же люблю, когда тишина неполноценна.

И непонятно — какой смысл копаться во всех встречных людях и выносить им вердикты? Тяже-ло сносить быстрые выводы. И чужие, и собствен-ные претензии на звание глубокого психолога наводят тоску. Неужели легко сказать, например, отчего в человеке простота? Оттого что он ленив и обыкновенен, или оттого что передумал, переска-зал и переделал уйму всего, и видит теперь правду только в самом простом: небо глубокое; песок горячий; трава зеленая.

Отчего наши симпатии вечно останавливают-ся на оригиналах?

В свой первый побег, споткнувшийся в май-ском Екатеринбурге, я ещё хотела найти какую-

нибудь романтическую самобытность в профес-сии стеклодува или краснодеревщика. Но, как и чуял заранее спинной мозг, всё это оказалось полумерой, изворотничеством. Потому что и там — толпы и очереди, и там жадные человеческие руки шарят, как бы умоститься. И в романтике молодых грязно одетых людей нет никакого от-каза, а только всё та же обычная жажда красивой увлекательной жизни. Крупный кусок времени понадобился мне, чтобы разозлиться и понять, что всё, что нужно человеку, — это красота, во всяком своем жизненном решении он хочет избежать унизительного уродливого минимума и урвать красоту: жить в красивом месте, делать красивое дело, говорить красивые слова, целовать краси-вого человека. И ничего — как странно! — ничего больше ему не надо — ни доброты, ни честности, ни совести, ни самости, ни даже сытости, ни любви, ни покоя. Человек как вид нуждается в красоте, и если постоянную зависимость от еды и сна я готова стерпеть, то желание урвать и присво-ить себе кусок прекрасного — это уже слишком. Многовато пачкотни. И если это видовое, остает-ся только не быть человеком. Умерить инстинкт,


раньше отвечавший за выживание, а теперь — за планировки квартир и выбор одежды. Надо пере-стать торговаться.

Это долго копилось и проняло меня в один момент, когда я и двое молодых медиков бежали от спятившего прозектора с собакой, решившего, что мы воруем трупы (может, кто-то из ребят и во-ровал, не знаю, я мыла в морге полы и в дела их не лезла). Собака была большая и беспощадная, зима была холодная, сумерки были прозрачные и в боковом зрении бешено трепался свет фо-нарей, неверной прямой стелились заснеженные железнодорожные пути. Уже прошло месяцев пять с моего повторного побега, и я впервые в жизни бежала не на скорость, не на поезд, не на калории, не от избытка молодости или пьяного восторга — я бежала, потому что точно знала, что если не буду бежать достаточно быстро — мне конец. И когда уже оторвалась и не слышала крики и рык, и ког-да повернули куда-то и кончились пути, и когда тишина заволокла уши, а черно-серое и черно-синее стало просто черным, я всё равно бежала, радуясь жалящему задыхающемуся сердцу, мо-лочной кислоте в руках и ногах, горловому хрипу и ледяному воздуху, бъющему в переносицу — и выше. Всё задышало во мне, унизившись до тела, полого чудо-механизма, который не есть человек. И это прекрасное чувство — не быть человеком.

Я перестала искать работу полюбопытнее, подкармливаться у панкующей молодежи и ноч-

лежных содружеств. Не осматривала углы своего ночлега, не останавливалась на лицах или зер-кале. Стала чаще переходить из города в город, браться за любое приличное дело, стала ловкой и усидчивой, в моем голосе появилось что-то, что заставляет воспринимать всерьёз: мне всё реже отказывают в работе, даже мужской, вроде мойки машин или рабочих подрядов. Я перестала искать что-то — и меня захлестнула свобода.

Какое счастье идти по шумному электриче-скому раю вокзалов, аэропортов, автостанций — с бутербродом, идеально вписывающимся в кар-ман. Или разузнать о хорошем товарняке у старо-жила с аллеи рюмочных, в маленьком городе, окаймляющем мертвый завод. Не строить из себя опустившуюся царевну или гневливого аскета — идти. Не задерживать себя на чужих зрачках и не пялиться самому.

225

В этом полуподвале дует со всех углов, и все мои микстурки — без толку.

Я не уважаю мою милую Аню, хотя она раз-решила мне ночевать здесь и не задает вопросов. Я не могу даже любить её, как люблю философа Петю или бедного Михаила Васильевича, не-смотря на всё, что она сделала для меня, когда я сбежала, — всё равно мне неловко с ней. Она не носит перчаток, ей нравится, чтоб руки были про-зрачными от холода. Её спокойное лицо, всегда будто следящее за собственной гармонией, вы-зывает во мне глупое желание измять его, приве-сти в движение. Я знаю, она хочет быть хорошей, доброй, но, может быть, именно это…

Если уж честно, я равнодушна к злу, и в том числе к злу в себе. Так было не всегда. Есть такие люди, которые строят себя, раздувают свои не-достатки, чтобы затем их расщепить или срезать,

иссушают собственные склонности, заменяя на те, которые им больше по душе. Есть люди, полагаю-щие, что человек — не нож и не рубанок, что он не сделан для конкретной цели, что он сам мастеро-вой, затачивающий себя, как ему угодно. Мне нра-вилось быть таким человеком. Это было трудно и мало что дало мне, но мне нравилось. Теперь мне нравится не замечать зло в себе, оскорблять его равнодушием.

Всё-таки побаиваюсь вспоминать то, что было раньше, когда я жила в одном городе и в одном кругу и была таким человеком. В той жизни сло-ва — поголовно пятисложные. В той жизни я сижу в огромной машине, и меня слушает восемь чело-век, которых я никогда до этого не видела. Деньги появляются из ниоткуда и уходят в никуда, людей я делю на тех, кого обожаю, и тех, кого ненавижу. Другие не попадаются. Породистые ясноглазые люди ночуют вповалку, не созваниваются ме-сяцами, теряются и находятся, сталкиваются в каком-нибудь выставочном шатре и помахивают бокалом. Прекрасен наш союз. Пишется спич в де-сять страниц и стих в две строки, нужно вести себя то как беспечный ребенок, то как солидная дама. А по скольким людям я скучаю, сколько снится мне! И все мы во всем правы, говоря о челове-ческом достоинстве, и, приходя домой, немножко ненавидим себя за свои слова, и каждый по-своему очень несчастен.

Нам не приходило в голову, что пусть соб-ственная неправота неизбежна и непреодолима, предъявить её некому. По крайней мере, пока жив. Судей нет, надо справляться самому. Осудив себя однажды, признав собственное незнание и бесполезность, неумение разобраться и угадать другого, свою ненужность ближнему и постоян-ную с ним невзаимность, нужно с достоинством принимать наказание. Пренебрегать желаниями, принять бессонницу, терпеть труд и скуку. Осознав, что всё это имеет смысл — смысл наказания за не-совершенство — становится не то чтобы легче, но понятнее. Что даже лучше.

И вот теперь, меняя город и принимаясь что-то с кем-то делать, я не думаю, не выбираю, просто

227

двигаюсь. Такая у меня установка. Так возника-ет ощущение, что тебя ведут, что ты — ведомое, что ты ручка или нож. Порочное, но прекрасное чувство.

Вот я с валиком и краской, вот с ножом для бумаги и ведерком клея, вот со шлангом, вот с подносом, вот — со здоровой иглой для прошивки подошв. Какие ко мне могут быть претензии?

Однажды я просыпаюсь утром в незнакомой квартире, время от времени наступаю на битое стекло, так незаметно залегающее между ворсин-ками тёмно-коричневого ковра, и понимаю, что я чёрт-те где — километрах в двухстах от дома. Я надеваю кроссовки, прохожу по коридору, напо-минающему купейный вагон, оглядываю спящих подростков, с которыми познакомилась вчера на станции, и ухожу — и еду дальше.

Еду считать мертвых рыб на байкальской эко-логической станции, еду торговать искусственны-ми цветами на калужском кладбище, еду клеить афиши в Новосибирске. Какие тут могут быть претензии?!

Нет, не то что бы не было толчка или трещи-ны, отделившей ту жизнь от этой. Никак не могу припомнить, где это было, словно два взаимно исключающих воспоминания: то ли мы стояли в темном коридоре у книжного шкафа, пахнущего старым одеколоном и бельем, то ли мы шли по потрескавшемуся асфальту, между магистралью и спальным районом. Человек сказал, что нена-видит меня за то, что я всегда голодна и всему удивляюсь, за то, что в моей жизни всего вдосталь — даже горя и гнева, за то, что я без усилий по-лучаю то, что он только силится изобразить, несу на открытых ладонях то, что надо бы держать в плотном кармане — и хвастаю, и не стесняюсь. Он не хочет видеть всё это на моих ладонях, пассивно принимать в дар маленькие и большие диковинки, он сам хочет так, а я только дразню, как злой дух, как неведомая сила, своим присутствием, своей преданностью, и главное — своей любовью.

Совсем недавно, какую-то минуту назад, я бро-дила пальцами по пыльным корешкам книг или цепляла колоски на обочине — и была спокойна

229

и счастлива от влажного февральского вечера, от того, что окружила себя людьми, которых знаю и люблю наизусть. А теперь я стою и слежу за пря-мотой собственной спины, и думаю: что делают в таких случаях? Как, по крайней мере, прилично быть дальше? Что вообще бывает дальше? — ду-маю я. В таких случаях следует уйти — наконец допускаю. И иду, наблюдая за собственным прямо-хождением.

Я уходила и уходила, не придумав ничего дру-гого, шла долго, не поворачиваясь и не глядя по сторонам, прислушиваясь к своему новому, опу-стившемуся сердцу, пока не увидела поезд.

Стучат колёса и бьются в соседнем вагоне плохо уложенные листы железа, солнце и небо тонут в февральской грязи или нежатся на лысых пригорках. Створка распахнута, гравий то тянется чередой мелких валунов, то несётся одной серой полосой, можно было бы свесить ноги, да низко-вато. Сначала под сурдинку, между прочим шумом, потом отчётливо играет музыка, и ничего не вид-но, а только жестокая музыка стоит над железным гулом, и кто-то бережно держит под руки, чтобы не свалиться на насыпь с мчащегося на полном ходу поезда. Ниоткуда появляются люди, не задают во-просов, ничего не значат, и я в чьей-то квартире, среди пьяных школьников, отмечающих чей-то день рождения, снимаю кроссовки — безучастная, безымянная я.

Я не повернула назад ни утром, ни когда-нибудь потом, хотя была эта глупая майская попытка, не для того, чтобы осмотреть жизнь с разных сторон и раскраситься ею (как моя спец-овка, когда мы красил театр), а, напротив, чтобы никакой сюжет не успел развиться в моей голове, никакой дом не успел стать родным, никакой го-лос не проговорил страшных слов. Я прыгаю по карте, как по горячему песку, и перемещение не дает обжечься.

Да, я боюсь жизни, очень боюсь. Но теперь, научившись сосуществовать с этим страхом, если я и возлагаю на неё какие-то надежды, то они о том, чтобы перестать чувствовать время и за-тереть свой мозг до такого состояния, чтобы уметь

думать: небо глубокое, песок горячий, трава зеле-ная — и не доходить в этих мыслях даже до соб-ственного имени и возраста, и не размышлять, что же я сделала не так в моей прежней жизни. Если я слишком глупа, чтобы понять это, мне стоит стать достаточно глупой, чтобы это забыть. Как говорил Петя Кутасов, если не встает — к бабам не ходи.

А пока ещё я помню, что зовут меня Мария Ильина, мне 26 лет, я из города Москва, я из обе-спеченной, но проблемной семьи, у меня есть мать, отчим и старшая сестра. Нелепость. До своего 23-летия я была успешным публицистом, подающим надежды автором, активистом дви-жения защиты гражданских прав и завсегдатаем тусовки, много путешествовала, увлекалась дай-вингом. Какая нелепость. В феврале 2008 года уехала на выходные и не вернулась, прислала письмо из Обнинска, потом из Саратова, была найдена в Екатеринбурге. Пробыла дома ещё два месяца и снова сбежала. Невероятная, постыдная нелепость…

Как трудно снова взяться за слова и мысли. Глупо было браться за эту работу. Но зима в этом году немилосердная, не дала обычной халтурки, задавила тяжелеющей с каждым днём болезнью, загнала меня в родной город, в Анин подвал, и заставила напоследок вспоминать, что такое — говорить.

Песок горячий. Трава зеленая. à

bric-a-brac #9

Documents

Transcript of bric-a-brac #9