Большая Высь

Часть первая. Домик в деревне.

Глава первая, начало истории.

– Валера уже пришѐл с работы?

– Да, мам, он сейчас переодевается.

– Скажи ему, что отец хочет с ним за ужином поговорить.

Зоя, которую муж ласково звал «Мотылѐк», недовольно

вздохнула. Ей было почти двадцать лет, а родители поучали еѐ,

как маленькую, и это злило.

Муж вешал костюм в шкаф, когда Зоя пришла звать его к

ужину.

– Лерусик, кисик, предки опять хотят тебя тиранить.

– А мы не можем куда-нибудь свалить под благовидным

предлогом?

– Мы и так скоро свалим в Дахаб. Потерпи, осталось всего

два месяца.

– Если ты меня прямо сейчас не покормишь, я два месяца

не протяну, – ответил Валера своей обожаемой жене.

Он ненавидел разговоры о планах на будущее, а отец Зои

как раз был любителем «перетереть» о перспективах. Как только

зять появился за столом, тесть завѐл «старую песню о главном».

– Валера, ты знаешь, сейчас времена уже совсем другие.

Это раньше можно было встать на очередь и получить через

двадцать лет квартиру совершенно бесплатно. Теперь на такое

честным трудом не заработаешь. Надо копить деньги и брать

кредит.

Валера молча терзал тупым ножом кусок ромштекса.

Мотылѐк попыталась защитить мужа:

– Пап, мы состаримся и умрѐм, пока ипотеку отработаем!

Но мать быстро оттеснила еѐ в коридор и возмущѐнно

зашептала:

– Ты что, всю жизнь хочешь ютиться в нашей жалкой

двушке?

– А что, мы вам здесь мешаем? – отбивалась Зоя.

– Да это мы вам мешаем! А знаешь, какие большие

квартиры сейчас строят?!

– У нас нет денег.

– А ты работать иди, раз бросила институт.

Не желая продолжать бесполезный разговор, Мотылѐк

протиснулась обратно в кухню.

– Я узнал, что вы с дочерью собирались в Дахаб, да? –

продолжал тесть.– Зачем вам тратить деньги на всякую ерунду?!

Прогуляете – даже оглянуться не успеете, а деньги огромные. И

что вам две недели там делать? Кстати, на море и в Крым можно

съездить.

Мотылѐк с негодованием глянула на мать. Та ведь была в

курсе их планов. Ещѐ один камень за пазуху. Зоя собирала их с

тех пор, как поняла, что они обе одинаково безалаберно

относятся к жизни, но только мать при этом смеет читать ей

нотации.

– Там – виндсѐрфинг, – бубнил Валера. Он знал, что ему

никогда не переубедить тестя, не одобрявшего интересов

молодых людей, однако, молчание считал слабой позицией.

– Что? Что?! Я не понимаю, ты что, увлѐкся

экстремальными видами спорта? А о своей жене ты думаешь?

Кто о ней позаботится, если тебя не станет? Мы-то не вечны!

– Это не опасно, и мы вместе собирались...

– Да ты представляешь, во сколько это обойдѐтся?! Лучше

не тратьтесь по пустякам, а копите, – вещал тесть в спину

уходящему Валере.

Валера проскользнул мимо тѐщи, с осуждением качавшей

головой, в комнату.

– Ну что, замучили? – сочувственно спросила Мотылѐк,

запирая дверь на замок.

– Сил больше нет. Мои никогда бы и слова не сказали, а

здесь – что ни вечер, то разговоры в пользу бедных.

– Тебе только кажется, что у твоих нам будет лучше.

– По крайней мере, хуже точно не будет.

– Ну, давай до Дахаба попробуем пожить у твоих. Знаешь,

у меня вообще такое ощущение, что мои предки втайне мечтают,

чтобы мы немножко у твоих пожили, – лукаво улыбнулась

Мотылѐк.

– Уломала. Мать давно приглашает. Говорит, что

соскучилась. Поживем у них два месяца. Если всѐ пойдѐт хорошо

– переедем насовсем.

Мотылѐк ободряюще потрепала мужа по затылку и

направилась, пританцовывая, к музыкальному центру. Однако еѐ

лицо приняло озабоченное и печальное выражение, как только

она отвернулась от Валеры.

– Может, мы всѐ-таки поживѐм здесь и попробуем

накопить на квартиру?

Зоя вопросительно взглянула на Валеру, включив его

любимую Тори Эймос.

– Нет уж. Я даже не помню, что впихнул в себя за ужином!

Если так пойдѐт и дальше, я стану как зомби.

– Всегда мечтала практиковать вуду, – хихикнула

Мотылѐк, взбираясь на кровать-чердак. Зловеще ухая, Валера

принялся карабкаться вслед за ней, нещадно раскачивая

хлипкую конструкцию. Мотылѐк отбивалась подушкой и

протестовала – это был один из их любимых «игровых

моментов». Как только оба оказались на полу, возня приобрела

совсем иной характер.

– Мотылѐк, ты где?

– Я гуляю тут, в парке.

– А почему ты не дома?

– Я не пойду, пока ты домой не придѐшь!

– Что случилось?

– Да твоя мать меня достала!

– Чем она тебя достала?

– Всѐ время цепляется, даѐт советы, как и что делать. А

если делает сама – сердится, что я ей не помогаю. А как только

начинаю помогать – говорит, что я всѐ делаю не так.

– Ну, ты с ней не спорь, и всѐ будет хорошо.

– Как же! Если ей не к чему придраться, она начинает меня

«лечить».

– Это как?

– Втирает, что, типа, я нигде не учусь, на работу не хожу,

поэтому мой долг – рожать детей.

– Скажи: всем, кому должен, я прощаю, хе-хе.

– Дурак!

– Ну, скажи, что она права. Что тебе стоит?

– Ты что, офонарел? Я не собираюсь рожать детей!!!

– Тебя никто не заставляет рожать прямо сейчас.

– Твоя мать заставляет. Давай не будем об этом. Я думала,

тебе небезразлично моѐ здоровье и то, что я должна быть готова

к этому.

– Мне очень дорого твоѐ здоровье. Предлагаю сегодня же

вечером начать подготовку к «этому».

– Извини, мне сейчас не до шуток, пока.

– Мотылѐк, Мотылѐк!

Валере отвечала пустота.

В расстроенных чувствах Мотылѐк плелась по

мытищинским улицам, мало заботясь о том, что совсем не знает

эти места и легко может заблудиться. Здесь всѐ было не так, всѐ

казалось враждебным. Мотылѐк с отчаяньем думала, что правы

те, кто выходит замуж по расчѐту, а не по любви.

Дома еѐ ждала с распростѐртыми объятиями свекровь.

– Зоя, где ты ходила? Мы тебя ждали к ужину. В магазине

была? Что-нибудь купила?

– Ма, подожди, – перебил еѐ Валера. – Мотылѐк мой

маленький. Заблудилась? Замѐрзла? Что такая грустная? Что

случилось?

– Да ничего не случилось, пропусти, – Мотылѐк

попыталась пройти, но муж обнял еѐ и не отпускал до тех пор,

пока напряжение не ослабло и Мотылѐк не повисла у него на

руках.

– Ну ладно, пока вы тут обнимаетесь, я пойду – займусь

делами, – как бы между прочим сказала свекровь. Супруги

переглянулись и отправились в свою комнату. Из кухни

явственно донеслось: «Я прекрасно понимаю, что ей в нашей

трѐшке куда вольготней жить, чем у родителей, но нельзя же

быть нахлебницей постоянно! Надо и совесть иметь!» Валера

поспешно закрыл дверь.

– Я за эту неделю осточертела сама себе! Можно подумать,

что я повисла у неѐ на шее, ем еѐ продукты и ничего не делаю по

дому.

– Перестань! Мы же можем снимать квартиру, я не раз уже

предлагал...

– Никогда! Отдавать чужому дяде кучу баксов за

тараканий угол? У нас в перспективе есть две квартиры на двоих.

Почему мы должны выкидывать деньги на ветер? Только потому,

что моим хочется, чтобы мы купили отдельное жильѐ, а твоим –

чтобы завели ребѐнка?

– Я бы сам с удовольствием купил тебе жильѐ и завѐл с

тобой ребѐнка.

– Прекрати издеваться!

– Я не издеваюсь, я серьѐзно хочу в ближайшее время

заняться решением этих двух вопросов.

– Это – без меня! Я ещѐ пожить хочу!

– Ну, убивать тебя никто не собирается.

Валера тихонько тормошил свою взбалмошную,

строптивую жену, надеясь, что она сменит гнев на милость. Его

очаровывала еѐ манера дуться. Когда Валера впервые увидел

Зою, она беззаботно порхала по коридорам пединститута,

смеялась и, казалось, ступала не по земле, а по лѐгким облакам.

Хорошенькая студентка с мелодичным, высоким голосом словно

околдовала его.

– Мотылѐк, о чѐм задумалась?

– Мне кажется, я вообще не готова к «замужу». Мне

хочется ходить по дискотекам, оттягиваться и жить в своѐ

удовольствие.

– О’кей, завтра же пойдѐм на дискотеку. Ну, в смысле, не

завтра, а в субботу.

– Почему не сегодня?

– Если пойдѐм сегодня, я не высплюсь, а утром мне на

работу.

– Лерусик, кисик, ты кроме работы ещѐ чем-нибудь

интересуешься? – поморщилась Мотылѐк.

Тобой! – с энтузиазмом ответил Валера.

Они действительно выбрались в субботний вечер на

дискотеку. Валера ещѐ не успел войти в здание, а уже

демонстративно зевнул, намекая, что все эти танцульки – тоска

зелѐная. Мотылѐк разозлилась на него и отправилась зажигать

одна, что поначалу вовсе не огорчило мужа. Он заказал пиво в

баре, но минут через пятнадцать заскучал, поискал Мотылька

глазами на танцполе – еѐ там не было. Он прошѐлся по клубу,

вернулся в бар и увидел жену: она кокетничала с каким-то

слизнеподобным типом. Валера не смог придумать ничего

лучше, чем сесть за еѐ спиной и буравить взглядом наглеца.

Мотылѐк щебетала что-то о коктейлях, когда «слизняк»

приобнял еѐ за талию и сложил губы для поцелуя. Мотылѐк

игриво загородилась рукой и запрокинула голову, звонко хохоча.

Они завалились на колени Валере. Тот грубо отпихнул

«слизняка», схватил в охапку жену и решительно направился к

выходу.

Домой возвращались в ожесточѐнном молчании. У самого

подъезда Мотылѐк остановилась и обвиняющим тоном

заговорила:

– Ты вѐл себя как мужлан.

– Ни фига себе заявочки! По-твоему, это нормально –

целоваться с первым встречным на дискотеке?

– Я не собиралась с ним целоваться, – смело солгала

Мотылѐк.

– Ты замужем, постарайся усвоить это.

– И что, мне теперь флиртовать ни с кем нельзя?

– Нет!!! Так – нельзя.

– Может, купишь мне чадру?

– Поедем в Дахаб – куплю.

– Я с тобой никуда не поеду. Деспот.

Валера промолчал. Он прекрасно видел, что Мотылѐк

устала, что она недовольна замужеством, что она решает для

себя: жить с ним или снова стать свободной. Жить самой по себе

легче, чем быть хозяйкой в доме. Что удерживает еѐ рядом с ним?

Только его молчание...

Не дождавшись ответа, Мотылѐк повернулась и вошла в

подъезд, Валера следовал за ней. Войдя в квартиру, супруги

прокрались в свою комнату и одновременно повалились на

кровать. Это показалось им забавным. Фонарь неярко освещал

примирительные улыбки. Валера обнял Зою. Они долго лежали,

ничего не обсуждая.

«С ним хорошо. Но если по чесноку... Я влюблялась всего

дважды. В школе втюрилась в парня, которого через полгода

забрали в армию, а теперь вот – в Валеру. Что я видела в жизни?

У меня не было ни романов, ни встреч под луной. Хотя, конечно,

я всегда нравилась мальчикам. Просто я этим не пользовалась.

Но каждый был очарован. Зря не пользовалась. Так и жизнь

пройдѐт, а я останусь в стороне. Вот если бы можно было

―отложить‖ мужа на неопределѐнный срок, пока не нагуляюсь...»

Мотылѐк повернулась на бок и подоткнула под щѐку кулачок.

Валера наблюдал за тем, как она устраивается поудобнее.

«Совсем как ребѐнок. Не может решить, чего хочет. Ещѐ пара

―промывок мозгов‖, и она бросит всѐ и сбежит, даже не планируя,

где и на что будет жить...» Он устало закрыл глаза. Мотылѐк всѐ

мечтала: «Он ничего не знает о бабушкиной квартире. Вот бы

уломать бабушку отдать еѐ мне, я бы поселилась там с какой-

нибудь подружкой, мы бы вместе ходили в кино, на дискотеки,

знакомились бы с парнями, устраивали бы у себя вечеринки».

Мотылѐк потянулась и повернулась на другой бок, спиной к

Валере. Он угадал еѐ движение и обнял. «Глупенькая, ей кажется,

что стиральный порошок в машинке, мыло в ванной и туалетная

бумага в уборной появляются сами собой. Моей девочке даже

невдомѐк, что жить отдельно от родителей – это не только

покупать продукты и гулять, где вздумается. Чтобы сказочная

фея могла летать в облаках в своих одеждах, сотканных из грѐзы,

надо, чтобы трудолюбивый гном ежедневно поставлял к еѐ столу

нектар и для крыльев свежайшую пыльцу...» Засыпающий муж

улыбался своим мыслям, а его жена продолжала строить

коварные планы: «Этот Дахаб нам будут припоминать до пенсии

– лучше сразу отказаться. Упрошу его поехать в деревню. Там

постараюсь убедить бабушку в том, что она ничего не потеряет,

если не чужие люди будут платить ей за квартиру, а я. Устроюсь

на работу, поселюсь у неѐ на Красных Воротах, буду аккуратно

каждый месяц отдавать баксов пятьсот. Лучше, конечно, триста.

И пошли они все лесом, никто мне не указ...»

Мать отговаривала Зою, но та всѐ же потащила мужа к

бабушке в деревню. По дороге она преувеличенно бодро

расписывала, как хорошо провести недельки две в Липецкой

области, призналась, что давно не видела бабушку. Валера

заранее был согласен ехать куда угодно, лишь бы вместе, но

поведение супруги его насторожило.

– Почему ты раньше еѐ не навещала?

– Я ездила к бабушке каждое лето, когда была маленькая.

– Сейчас – весна. Там, должно быть, холодно.

– Да брось ты, весна в этом году рано началась. И в доме

должна быть печка. – Мотылѐк не была в этом уверена,

поскольку никогда не навещала бабушку. Ни разу. Она знала,

бабуля живѐт где-то далеко, но Зою, как и еѐ маму-хиппи, это

никогда не интересовало. Бабушка была для Мотылька скорее

мифом, чем реальностью. – Еѐ зовут Елена Константиновна. Она

– добрейшей души человек.

У станции их встретил присланный бабушкой шофѐр,

симпатичный и общительный малый. Валера почувствовал укол

ревности, хотя знал наверняка, что его жена никогда не отнесѐтся

серьѐзно к человеку более низкого социального уровня. За

разговорами супруги не заметили, как доехали до места.

Старенький «ягуар» резко затормозил, водитель выбежал

убедиться, что всѐ в порядке. Мотылѐк тем временем решила

посмотреть карту области и развернула еѐ на весь салон

автомобиля. Большая Высь была отмечена не на своѐм месте и

значилась как Большой Верх. Зоя глянула в окно. Еѐ смутил вид

деревни: богатые, нестандартные строения с уходящими за

горизонт высокими заборами, роскошные калитки вычурной

ковки. Вместо номеров на табличках – имена владельцев.

Бабушкина «дача» оказалась самой скромной: двухэтажный

особняк в старопомещичьем стиле, ухоженные кусты у ворот,

газон, прудик с альпийской горкой, ряды деревьев, как в парке.

Валера с Мотыльком ошарашенно переглянулись, но обсудить

ничего не успели. Елена Константиновна, бодрая и сияющая от

счастья, шла к ним, издали восклицая: «Здравствуйте, мои

хорошие! Заходите скорее в дом, располагайтесь, через полтора

часа будет обед, приедут гости, а вам надо ещѐ успеть привести

себя в порядок и обустроиться!» Мотылѐк неуверенно

улыбнулась, но Валера не растерялся и бросился пожилой даме

на шею: «Как я рад с Вами познакомиться! Никогда бы не

подумал, что бабушка может так молодо выглядеть!» Елена

Константиновна с мягким упрѐком во взгляде потрепала его по

затылку, точно так же, как это делала еѐ внучка. Взяв гостей за

руки, как детей, повела показывать дом.

– О вещах не беспокойтесь, их отнесут к вам в комнату, –

бабушка кивнула в сторону шофѐра.

– Я не знала, что у тебя такой дом... теперь, – оторопело

произнесла Мотылѐк.

– Да. Мне помогает по хозяйству очень милая женщина из

Молдавии, есть приходящий садовник, а машину я одолжила у

соседей.

– Шик-модерн! Нет слов, слѐзы из глаз, – мямлила

Мотылѐк, переходя из комнаты в комнату. Уже без бабушки

супруги прошлись до прудика.

– Я фигею без баяна, – резюмировал Валера, залезая рукой

в ледяную воду.

– Да я сама не знала, что у меня такая мегабабушка. Не

думаю, что всѐ это содержится на доход от сдачи квартиры, –

Мотылѐк осеклась, и Валера понял, что она проговорилась.

Пришлось выкручиваться.

– У неѐ в центре однушка, и я хотела попросить

разрешение пожить в ней... нам. Мама сказала, что бабушка

живѐт на крохи, которые ей платят квартиранты. Но если этот

дом содержится на КРОХИ, то я – китайский лѐтчик.

– Думаешь, прилично обращаться с подобной просьбой к

пенсионерке?

– Да ты в своѐм уме?!! Видно же, что для неѐ плюс-минус

несколько сотен долларов... – Мотылѐк перехватила негодующий

взгляд мужа и тут же исправилась. – Мы сами можем у неѐ

снимать!

– Вот это – другой разговор. Против этого я не возражаю.

Пока они поднимались к себе, Мотылѐк кляла себя за

неосторожность: «Теперь не выйдет сбежать от мужа на

конспиративную квартиру. Язык без костей!» Торопясь,

раскладывали вещи и выбирали что-нибудь непритязательное

для сельского застолья.

Супруги явились к столу последними: гости уже расселись.

Мотыльку стало страшно неловко за себя и за мужа: их внешний

вид не вписывался в общий ансамбль костюмов и вечерних

платьев, изысканных и, как ни странно, уместных. Гости

передавали друг другу блюда. Мужчины галантно наливали

дамам вино в хрустальные бокалы. Все, кроме Валеры и

Мотылька, мило беседовали о разном.

– Ты меня позоришь! Сейчас же опусти тарелку! И

переверни – я положу тебе салат, – возмущѐнно шипела на мужа

Мотылѐк.

– Смотри, этому сервизу не меньше ста лет! На фарфоре

выбито «Barocco».

– На фарфоре нельзя ничего выбить, кисик, – певуче

проговорила Мотылѐк, улыбнулась сидевшему напротив

мужчине, похожему на английского джентльмена из старого

кинофильма, и поднесла ложку с салатом к тарелке мужа. Валера

тут же ухватился за салатницу.

– Дай-ка! Гляди, здесь на донышке: «Товарищества М.С.

Кузнецова» и герб! И она из другого сервиза.

Валера изогнулся буквой «зю» между столом и

салатницей. А когда выпрямился, встретился глазами с

джентльменом напротив. Тот рассмеялся и показал Валере

одобрительно оттопыренный большой палец. Мотылѐк поняла,

что проще сослаться на неотѐсанность мужа, чем пытаться

заставить его вести себя чопорно.

– Московская интеллигенция старой закваски всегда

свозит на дачу старый хлам, – обратился Валера к джентльмену.

– И заметьте, не просто старый, а дореволюционный, –

отозвался тот, наклоняясь вперѐд. – Думаю, ваша хозяйка

дорожит им.

– Да... я и не знала, что у бабушки тут светские рауты, –

постаралась исправить положение Мотылѐк: ей показалось, что

их приняли за домашнюю прислугу.

За столом собрались любители архаичных манер и

многословных тостов. Каждый поднимал бокал за хозяйку дома,

перечисляя достоинства, каких и не подозревала в ней внучка.

Оказалось, что Елена Константиновна всѐ ещѐ преподает, пишет

монографии, исследует средневековую европейскую литературу...

– Я не удивлюсь, если она у тебя окажется нобелевским

лауреатом, – вполголоса пошутил Валера. Мотылѐк скептически

поджала губы. Она была польщена вниманием, которое

оказывали бабушке, но смысл некоторых фраз был ей неясен.

– Лерусик, я такая глупая – ничегошеньки не понимаю, –

пожаловалась Мотылѐк мужу.

– Я въезжаю только в комплименты кулинарному

искусству, – великодушно признался тот. Мотылѐк ощутила

моральное превосходство над мужем и наконец-то почувствовала

себя комфортно. Может, потому, что мясо «по-королевски» было

изумительным и вино мягкими волнами заливало еле уловимое

беспокойство: а куда мы, собственно говоря, попали?.. А может,

потому, что сложно весь вечер держать себя в напряжении.

Укладываясь спать, они согласились друг с другом, что

мягкие перинки – одно из признанных достоинств деревенской

жизни.

Ночью Зое приснился странный сон. Она видела накрытые

снегом деревенские дома за чѐрными дощатыми заборами; троих

мальчишек, играющих в придорожном сугробе, человека,

бредущего откуда-то издалека, и мамаш, стоящих рядом со

снежной крепостью. Свет еле пробивался из-под серого ватника

низких туч. Слышались обрывки разговоров, чувствовался запах

свежести, чего-то приятного... парного молока. Двое старших

ребят построили снежный дворец и расставили на нѐм

солдатиков. А третий, неуклюжий карапуз, то наступал на

тоненькие аллейки ледяного парка, то обрушивал крепостную

стену. Один из строителей не обращал на малыша внимания. Он

старательно прикреплял веточку к поясу вылепленного из снега

короля и конфетную «золотинку» вместо плаща – королеве.

Другому парнишке было жалко дворец. И он сердито пихал

непоседу каждый раз, когда тот пытался подобраться к

пластиковым часовым на дозорных башенках. Малыш из

упрямства продолжал наступление, пока не поскользнулся. От

обиды, да ещѐ оттого, что упал и ушиб голову, ребѐнок тоненько

захныкал. Но мать, увлечѐнная беседой с соседками, не

обернулась к нему. Тот, кто лепил королевскую чету, одѐрнул

товарища: «Не смей бить мелкого». «Да он стенку сломал!» –

начал было оправдываться обидчик, но его приятель встал в

полный рост и громко отчеканил: «Я тебе говорю, не смей его

трогать!» Женщины разом смолкли и обернулись. Парень,

оттолкнувший малыша, возмутился – друг перекинулся на

сторону «врага», вместо того, чтобы защищать от нападения

постройку: «Ты кто такой, чтобы мне указывать?!» Шедший

мимо мужичок остановился, поставил на ноги плачущего

карапуза и шлепком направил к матери. Старшие мальчишки

между тем сцепились, причѐм обижавший «мелкого» заметно

проигрывал. В бессильной злобе он начал пинать снежные

башни и стены, раскидал солдатиков, растоптал короля с

королевой… И тут в Зоином сне исчез звук. Мертвящая тишина

накрыла деревню, и только медленно двигавшиеся фигуры

людей напоминали о том, что история ещѐ не закончилась. Лицо

победившего мальчишки побледнело, исказилось, он нелепо

взмахнул руками, будто двигаясь в толще воды. Слепящая

вспышка света, пугающая, смертельно опасная, молниеносная,

разрезала пространство. Мстительная радость побитого

сменилась острым чувством страха. Задира инстинктивно

присел, над его головой медленно проплыло и упало на

пустовавшие с осени дома зловещее бело-огненное пятно. Земля

осела, домишки прогнулись, как проваливаются плавящиеся

стенки свечи, стало беспросветно темно и тоскливо...

Глава вторая, другое начало истории.

Филипп впервые опоздал на пару. Потоптавшись у дверей

журфака, так и не решился войти. Февральское утро было

морозным. Филипп устроился на камне под Ломоносовым,

закурил, открыл «Историю ересей». Минут через пять заметил,

что к нему вальяжной походкой направляется Утер. «Пижон,

посреди лекции вышел покурить», – иронично произнѐс про себя

Филипп, пытаясь сосредоточиться на книге. Утер, студент пятого

курса, обладал диковинной фамилией, легким иностранным

акцентом, безупречным телосложением и привычкой дорого

одеваться. Первокурсницы считали стильной внешность этого

наглого рыжеватого блондина. Филипп отчаянно завидовал

пятикурснику, его карьере тележурналиста. Самому Филиппу

хвастать было нечем. Он комплексовал из-за невысокого роста,

излишне полной фигуры и всего, что выдавало в нѐм

провинциала. Его успехи на ниве фоторепортажа были весьма

скромными. Он мучительно свыкался с тем, что никому нет до

него дела.

– Привет, толстый!

Филипп поднялся, и Утер тут же ткнул его кулаком в пузо.

– Это тебя отчислили за пожар в сортире?

– Сгорело помойное ведро, всего-то! И меня ещѐ не

отчислили, – возразил Филипп.

Утер снисходительно глянул на первокурсника.

– Да неважно, что было на самом деле. Вся фишка в том,

что ты внушишь людям о своих поступках.

Пока Филипп переваривал поучительную тираду, от

«иностранца» поступило предложение:

– Слушай, я тут подумал: у тебя есть шанс исправить

положение. Имеешь планы на выходные?

Филипп отрицательно мотнул головой.

– Я так и понял. Где там твои предки, во Пскове? Что,

убьют за отчисление, да? За комнату не заплатил?

Филипп не успевал кивать.

– То есть по тебе, двоечнику, плакать никто не будет.

Отлично! Я как раз еду в свою деревню. Там по соседству живѐт

некая Долгобородова, Елена Константиновна, слыхал о такой? Ну

да, она самая. Вы всѐ равно пролетаете со спецкурсом у неѐ, но

если ты примажешься к второкурам, тебя сразу зауважают. Я

помогу, хоть не так скучно будет. Организуем шашлык, бухло и

всѐ такое. В общем, в субботу в полвторого жду тебя у первого

вагона из центра на Павелецкой-радиальной. Сядем на рейсовый

автобус и через шесть часов – там!

– Автобусом же ехать неудобно...

– Извини, мой «ягуар» братец забрал. Или ты думаешь, я

такой богатый, имею целый автопарк?

Это было сказано с легким нажимом. Филипп сразу

сдался:

– Ладно, я буду на месте в два часа дня, да? – Филиппа

волновал вопрос: «Зачем всеобщему любимцу звать в попутчики

такого малоприметного, незначительного человека? Ведь он

даже имени моего не знает».

– В полвторого, – поправил «иностранец» и прищѐлкнул

пальцами, ставя точку в разговоре. А потом добавил немного

мягче и почему-то без акцента: – Не комплексуй, Филипп, все мы

были когда-то убогими неудачниками.

В субботу вечером студенты шли по занесенной снегом

дороге где-то в Липецкой области. Солнце уже давно завалилось

за горизонт, мороз усиливался. Неожиданно Утер повернул в лес.

Спустились к замерзшей речке. Утер обернулся к спутнику с

победоносной улыбкой: финишная прямая!

– Неужели нельзя было доехать на автобусе? – недовольно

спросил Филипп, потирая окоченевшие ладони.

– Наше появление – сюрприз для домашних, – объяснил

Утер, слегка коверкая слова.

Небо давно растеряло краски, но лес не был беспросветно-

чѐрным из-за снега. Филипп чувствовал себя лазутчиком на

вражеской территории. Всюду чудились скользящие тени,

шорохи, хищное лязганье зубов. Он старался идти как можно

тише. А Утер, как назло, громко запел: «Закончится битва, и

смерть примет нас, и слуги тела унесут». Его пение мешало

Филиппу следить за нарастающей внутренней тревогой.

Первокурсник вспотел, запыхался, отстал. «Господи, сделай так,

чтобы он замолчал!» – стонал он про себя, не особенно веря, что

Господь снизойдет до его просьбы. Но внезапно Утер умолк и

замер. Филипп услышал то, чего так боялся.

– Волки! – воскликнул он, в один прыжок догнав Утера.

Тот, хрипло матерясь, заметался в сугробе. Клацнули не

волчьи зубы – защѐлкнулся капкан на ноге Утера, и разжать

«челюсти» никак не удавалось. Филипп понял – это надолго, и

предложил развести костѐр.

– Ты же не бросишь меня здесь? – спросил Утер.

– Не брошу. Только не пой больше, – ответил Филипп и

отправился обдирать ветки для костра. Вернувшись, он

обнаружил, что Утер освободился из капкана и доедал кусок

пирога, запивая из плоской фляги. Филиппу тоже хотелось есть и

пить, но просить было неудобно. Он сложил ветки домиком и

после нескольких неудачных попыток поджѐг.

– Когда ты понял, что заблудился? – спросил он Утера. Тот

тяжело вздохнул:

– Не знаю. Мы должны были выйти к холмам ещѐ полчаса

назад. Но этот капкан... Местные никогда не охотились на

волков. Здесь вообще нет волков!

– Тот, кто поставил ловушку, был другого мнения, –

проворчал Филипп.

– Я тут вспомнил кое о чем. – Утер достал из кармана

куртки пачку фейерверков. – Вот, хотел порадовать сестрѐнку. Но

у нас, типа, борьба за выживание... Так что запусти их. Может

быть, нас заметят.

Филипп отошѐл на пару шагов от костра и запустил все

фейерверки разом. Разноцветные искры со свистом прорезали

ночную мглу и затерялись в облаках. Темнота плотней

надвинулась на путников. Утер пригорюнился.

– Они даже не подозревают, что я могу оказаться здесь, –

заговорил он с каким-то странным вдохновением. – Им даже в

голову не придет выглянуть в окно. Сестрѐнка давно спит,

начитавшись сказок про эльфов. Мать беседует у камина с

собаками и раскладывает пасьянсы на то, что будет, и на то, чего

не было. Братец с отцом бухают и рассуждают о расширении

сознания... Никто не ждет меня.

Утер обеспокоенно обернулся, засопел и принялся

вытаскивать из костра самую толстую ветку. Неловко встав, он

передал еѐ Филиппу, сделал знак идти за ним и направился к

деревьям. Подойдя к ближней ели, он утоптал снег вокруг ствола.

– Я залезу наверх и посмотрю, куда идти, – пояснил он.

– В такой темноте всѐ равно ничего не разглядишь, –

возразил Филипп.

– Перестань ныть, лучше подсади меня, – приказал Утер.

Он ловко вскарабкался по стволу. На Филиппа посыпались

кусочки коры и сухая хвоя.

– Что-нибудь видно? – спросил первокурсник в

беспокойстве. Утер не ответил.

На противоположном берегу реки Филиппу почудились

маленькие парные огоньки. Он сразу догадался, что это за

огоньки. Возможно, Утер тоже видел их и поэтому молчал.

Филипп отчаянно сжал в руках горящую ветку и прислонился

спиной к дереву. Он не знал, чего ожидать, потому что видел

волчью охоту только в мультфильме про Маугли.

Хищники, должно быть, почуяли его страх и начали

наступление. В это же время сверху послышалась возня.

«Наверное, Утер решил напоследок покаяться», – пришла

нелепая мысль в гудевшую, как пустой чан, голову парня.

– Оставайся на дереве, – срывающимся голосом

предупредил Филипп. – В этом лесу водятся волки.

– Ага, я чувствовал, что мы не одни здесь мерзнем! –

сострил Утер, продолжая копошиться. В его голосе не было и

тени раскаяния.

– На дереве безопасно, – повторил Филипп на тот случай,

если Утер не понял его слова буквально.

– Тогда карабкайся на ѐлку, болван.

– Я не могу. Я не умею лазать по деревьям, – с горечью

произнѐс Филипп. На утоптанном снегу он заметил нож,

оброненный Утером.

– Брось, все умеют лазать по деревьям. Я же смог. Даже с

прокушенной ногой.

– А я не могу!

Филипп боялся повернуться спиной к волкам, но в то же

время еле сдерживался, чтобы не броситься бежать, куда глаза

глядят.

– Хорошо, я слезаю, – сказал Утер. И вот что удивительно:

иностранного акцента снова как не бывало.

– Нет! – крикнул Филипп. Он сделал судорожный выпад в

сторону хищников. Ему показалось, что те отшатнулись.

– Пошли вон! Убирайтесь! У меня огонь! – вопил Филипп,

размахивая гаснущей веткой. Но как только он оступился, один

из волков прыгнул на него. Парализованный страхом, Филипп

повалился в снег. Ни укусов, ни веса животного он не чувствовал

и даже попытался пырнуть зверя ножом.

– Брайан! – послышался из-за дерева голос Утера. –

Брайан, я здесь!

«Он спятил. Зовѐт волка по имени», – мелькнуло у

Филиппа в голове. Наконец, он смог замахнуться и ударить волка

в бок. Тот, заскулив, отполз в сторону. Остальные хищники

растворились в темноте. Филипп шатаясь встал, огляделся. К

нему, перескакивая через сугробы, несся крупный лохматый пѐс.

– Осторожно, не задень меня ножом! – прозвучал

незнакомый первокурснику голос. В ту же секунду вместо собаки

перед ним появился взъерошенный парень в аляске.

Круто ты волка сделал! – похвалил он Филиппа и

спросил Утера, указывая на парня: – Я возьму его себе?

Филиппа такое заявление покоробило. Но он был

слишком потрясѐн, чтобы возмущаться. Ноги подгибались,

стволы деревьев медленно съезжались перед глазами... Парень в

аляске посветил фонариком ему в лицо, хмыкнул и, взвалив

Филиппа на плечо, отправился в обратную сторону. За ним шли

Утер и ещѐ один человек, одетый в косматую шубу, с ружьѐм

наперевес. Утер уже не хромал, он шѐл, размахивая обгорелой

веткой в такт своим размашистым шагам.

Они спустились в овраг, прошли по тѐмному узкому

тоннелю. Свет фонарика выхватывал схематические

изображения охотников и диких животных. Филиппу, видевшему

все вверх ногами, рисунки показались абсурдными. Ещѐ

раздражало то, что его несут, как заплечный мешок. Но вот все

вышли из тоннеля.

Филиппа вернули в вертикальное положение.

– Ты настоящий герой, – Утер пожал ему руку. – Сестра

почтет за честь разделить ложе с таким смельчаком! – Он

стрельнул глазами в сторону своих спутников.

– Герой, нет слов, – засмеялся парень в аляске. – Только

волк от него убежал. А это очень плохо. Теперь он будет за ним

охотиться.

Филипп даже знать не хотел, кто за кем будет охотиться.

Ему сейчас хотелось покоя. И выпить водки.

До Утерова дома добрались благополучно. Свора собак

радостно встретила их и проводила до открытых дверей, где

теплый воздух стоял плотной туманной завесой. Собаки

беспокойно крутились, тающие снежинки мерцали у них на

мордах.

– Месмерайс! – позвал парень в аляске. – Ты не поверишь:

Утер! Прибыл с неофициальным визитом в Большую Высь в

сопровождении делегации из одного человека.

Хозяева зашли в дом, поднялись по узкой винтовой

лестнице на второй этаж. Хлопнула дверь, голоса загудели

неразборчиво. Пройдя через неприятно пустой коридор, Филипп

остановился на пороге гостиной. Он чувствовал себя неуместным

в этом доме и радовался, что все забыли о нѐм. Подойдя к

камину, он прижался лбом к растрескавшейся полке и долго

смотрел на пламя. Огонь почернел и медленно угас.

Очнувшись, Филипп почувствовал покалывание в ладонях

и ступнях. Он понял, что лежит на полу. Парень откашлялся,

поднялся на локтях и огляделся. Рядом с ним сидела девушка в

тонком белом свитере поверх ночной рубашки. Ее темные волосы

были заплетены в косы, большие серые глаза спокойно глядели

на гостя. Заметив, что парень пришѐл в себя, она сочувственно

улыбнулась и подала ему чашку с горячим молоком. Филипп

смутился, мгновенно вспомнив слова Утера о сестре, якобы

готовой разделить ложе со смельчаком. «Она видела мое брюхо»,

– подумал бедный студент и отвернулся. Его носки сохли на

каминной решетке. Филипп покраснел и хотел убрать их, но не

смог подняться.

– Похоже, мне придется переночевать прямо здесь, –

попробовал пошутить он.

Девушка невнятно ответила ему и взяла за руку.

– Не надо беспокоиться, здесь мне вполне удобно... –

сказал Филипп наугад.

Парень, сменивший аляску на уютное пончо, перегнулся

сверху через перила и прервал его: «Она говорит, что

приготовила ванну специально для тебя».

– Спасибо, конечно, но это не обязательно. Если я здесь

никому не помешаю… – затараторил Филипп.

– Только дурак отказывается от расслабляющей ванны, –

остановил его парень. Спускаясь по лестнице, он продолжил: –

Давай-давай, не обижай хозяев. Ты не пожалеешь.

Подойдя к камину, он брезгливо, двумя пальцами взял

носки Филиппа и швырнул их в огонь.

– Она принесет тебе новую одежду, – пояснил он.

– По-моему, это уж слишком. Меня устраивает и моя...

– Меня не устраивает, – отрезал странный юноша.

Пришлось подняться за провожатой наверх. Равновесие

ускользало от Филиппа. Он кое-как добрался до ванной комнаты,

заполненной душистым паром и мерцанием свечей. «Почему в

этом доме везде такое ―романтическое‖ освещение?..» –

подумалось Филиппу. Девушка помогла ему раздеться, не

обращая внимания на слабые попытки сопротивляться.

Поддержала под локоть, пока он влезал в ванну, наполненную

темной водой, пахнущей хвоей. «Теперь, когда она видела меня

совсем голым, нелепо надеяться на симпатию, – растерянно

размышлял Филипп. – Она слишком красива, чтобы обратить

внимание на такого, как я». Девушка принялась намыливать

Филиппа. И ещѐ она пела. Ее нежный голос и приятная мелодия

успокоили гостя, он расслабился, закрыл глаза...

Вот он скользит куда-то в водовороте, пение превращается

в шелест ветра, перед глазами сияет солнце. Приближается чей-

то силуэт. «Меня зовут Брайан, теперь я – твой хозяин, – слышит

Филипп сквозь дрѐму. – Я буду обучать тебя. Если что-нибудь

нужно, можешь спрашивать». «Интересно, на каком языке

говорит сестра Утера?» – думает Филипп. «Не забивай себе

голову чепухой, завтра вы с Эмер будете понимать друг друга.

Теперь отдыхай». Солнце погасло, наступила ночь.

Глава третья, о насилии над

личностью.

– Эй, проснись, все садятся завтракать! – услышал Филипп

через несколько мгновений и открыл глаза. Он лежал в постели,

в маленькой комнатке с низким потолком и белеными стенами.

Тусклый дневной свет пробивался сквозь пыльные тюлевые

занавески. Свежевыглаженная одежда висела над изголовьем.

Судя по звукам, все давно уже встали. Утер сидел в некогда

роскошном, ныне продавленном кресле у стены с картой мира.

– Вставай, соня! В столовой нас давно ждут пирожки со

шпинатом. Арти обещал притащить самогон.

– Я не стану пить самогон с утра пораньше, – заявил

Филипп, одеваясь. Он чувствовал себя больным: нос заложен, в

горле скребет, голова тяжелая.

– Тебе полезно укрепить здоровье, славный ты наш

охотник на волков.

– Обойдусь как-нибудь, – ответил Филипп. Подумав, он

прибавил: – Лучше мне остаться здесь. Там ведь будет твоя

сестра… Мне очень неловко после того, что случилось вчера.

– Э-э… Я не понял. Что ты вчера успел натворить, пока она

тебя лечила?

Филипп решил не развивать тему и промолчал.

– Ну хорошо, – махнул рукой Утер. – Если хочешь, твое

место – на кухне. Потом можешь посмотреть, как мы с Брайаном

разминаемся во дворе. Из окна будет хорошо видно.

Утер вышел из комнаты. Филипп поплѐлся за ним,

подворачивая на ходу рукава рубашки. Оглянувшись, Утер

съязвил:

– Что, хоббит, шмотки Брайана тебе велики? Ничего не

попишешь, у нас не магазин, придѐтся донашивать вещи

хозяина.

– Как – хозяина? Что значит – хозяина?

– Ну, мне-то ты не особенно нужен. Правда, Брайан

ничуть не лучше. К тому же иногда бывает неадекватен. Но ты не

бойся. Если что – сразу прячься и голову пригибай.

Утер хохотнул и зашагал вниз по лестнице. Он только

передернул плечами, когда услышал следующий вопрос:

– Что же мне теперь делать?

– Вход в кухню с улицы.

Скрипя половицами, Филипп прошѐл по дому, боясь

встретить сестру Утера. Потом он долго слонялся по кухне, не

зная, можно ли взять что-нибудь поесть. Услышав, что кто-то

идѐт, он забился в угол, сев спиной к тѐплой печке.

Открылась дверь, и в кухню вошла девочка лет двенадцати

с большим кувшином в руках. Филипп затаил дыхание. Девочка

подошла к столу. Она собралась налить себе молока, но, увидев

гостя, остановилась.

– Доброе утро, – приветливо сказал гость.

– Наконец-то ты проснулся! – обрадовалась девочка. Она

уселась рядом, поставила перед собой и гостем чашки с

нарисованными чѐрно-белыми котятами, налила молока. – Меня

зовут Эмер. Ты так смотришь, будто не помнишь меня.

Филипп в замешательстве разглядывал девочку. Она была

копией девушки, которая ухаживала за ним прошлой ночью.

– Ты всегда ведешь себя так? – поинтересовалась Эмер.

– Я? Да здесь все ведут себя странно.

– Это правда, народ в нашей компании немного...

эксцентричный. Но это – из-за Холмов. Они влияют на наше

сознание, но и защищают от влияния извне. Поэтому здесь

происходит много непонятного.

Филипп рассеянно уставился в окно, надеясь рассмотреть

холмы, однако, дом был огорожен высоким забором. За ним

виднелись лишь верхушки сосен и елей. Во дворе свора затеяла

возню. С веселым визгом и лаем псы гонялись друг за другом,

прыгали и валялись в снегу.

– Брайан с Утером дурачатся, – пояснила Эмер. –

Мальчишки, что с них взять. Давно не виделись.

– А хлеба можно? – Филипп стеснялся просить себе

завтрак. – Где Утер-то?

– Во дворе, играет с собаками.

Эмер отломила и подала ему кусок ржаного хлеба. Филипп

снова повернулся к окну. Теперь он ясно различал в снегу среди

борзых две человеческие фигуры. Наверное, раньше не заметил

Утера и Брайана, потому что они были одеты в короткие меховые

полушубки, сливавшиеся цветом с шерстью собак.

– У тебя такой огорошенный вид, – рассмеялась Эмер. – А-

а, ты не видел ещѐ всего, что вытворяет Брайан. Он может

показать, где живут эльфы, и не боится ходить ночью по болоту.

– Зачем ходить по болоту ночью? – не понял Филипп.

– Ловить рыбу.

Это поставило Филиппа в тупик: «Ловить рыбу. На болоте.

Ночью... Талантливо!»

– А ты правда победил волка?

Своим невинным кокетством Эмер смущала гостя.

– Да, настоящего, с огромными зубами. Только я его не

победил. Просто не дал ему убить себя. Он напал на меня

внезапно…

И парень рассказал про схватку с волком. Эмер

внимательно выслушала, а потом спросила, было ли ему

страшно. Филипп признался, что ему до сих пор не по себе от

всего, что произошло.

– Ты очень смелый! – похвалила его девочка. – Поэтому-

то они тебя вчера и посвятили.

– Они меня – чем? – переспросил Филипп. По спине у него

пробежал неприятный холодок. Что-то внутри заставило

насторожиться.

– Брайан взял тебя под свое покровительство. Ты теперь

его ученик.

– Ну да, он что-то такое говорил. Или мне приснился тот

разговор… Думаешь, он научит меня ловить рыбу? – попытался

сострить Филипп.

– Он научит тебя быть крутым. Например, таким, как

Утер. Ты же хочешь быть таким, как Утер?

Филиппу показалось, что она в душе у него прочла.

Действительно, он мечтал хоть немного походить на того, кого

знает весь журфак. Поэтому не уловил издѐвки в голосе девочки,

пристально глядевшей ему в глаза.

– Что же я должен сделать, чтобы стать Утером? Убить

волка?

– Глупый ты еще, маленький. Людей среди собак не

видишь, – с улыбкой произнесла Эмер и придвинулась ближе.

– Сколько же тебе лет на самом деле? – спросил Филипп.

Эмер тут же отстранилась и с усмешкой произнесла:

– Я достаточно взрослая для тебя.

Она собралась уходить, но Филипп обогнал еѐ и встал в

дверях:

– Тебе, наверное, скучно здесь?

– Вовсе нет! У меня много интересных книг, я занимаюсь

танцами, играю на флейте.

– А телевизор у тебя есть? Или компьютер?

– Телевизор... – Эмер на секунду замялась. – Телевизора

нет. Компьютер есть.

– Здорово! Ты в игрухи играешь? Хочешь, я научу тебя,

как правильно раскачать паладина? А в школу ты ходишь?

Эмер кивала, но уже не улыбалась. Она заподозрила, к

чему он клонит.

– Здесь есть Интернет только у Елены Константиновны. А

вообще, если хочешь уехать отсюда, скажи Брайану. Он отвезет

тебя на станцию.

– Ну, ладно, ладно. Ты что, рассердилась на меня? –

Филипп попытался превратить свои расспросы в шутку.

– Нет. Мне вообще-то всѐ равно, – ответила Эмер. Филипп

отстранился. Ему было досадно, что он стал ей неинтересен.

Немного постояв, гость тряхнул головой и решил поискать

Брайана. Заглянув в комнату с камином, он увидел карты на

столе и поспешил выйти. Он не заметил в комнате Месмерайс,

которая уже давно и безрезультатно колдовала над раскладом. Ей

не давал покоя короткий разговор с Утером, состоявшийся

полчаса назад. «Мальчик мой, почему ты не отправишь обратно в

Москву этого дармоеда?» – с неудовольствием спросила она,

окрестив дармоедом Филиппа. Утер поморщился: «Мам, ничего

страшного, если он поживѐт у нас. Может, он будет полезен

Брайану. Он не трус и склонен к альтруизму. Такой человек

всегда в хозяйстве пригодится. Насчѐт дармоеда ты не права:

много он не съест». – «Милый мой, дело же не в том, сколько он

съест, а в том, что пока ты с ним возишься, драгоценное время

уходит!» – «Да не волнуйся ты. Во-первых, сама говорила: по

картам выходит, что всѐ случится осенью. Во-вторых, я уладил

вопрос с работой. Диплом получу и сразу уеду куда-нибудь за

границу». Месмерайс от возмущения даже голос повысила: «Ты

бросишь меня здесь одну?! А на какие шиши и куда ты поедешь?

Думаешь всѐ успеть в последний момент?!» Утер смерил мать

ироничным взглядом и помахал скатанной в трубочку картой:

«Весь мир у меня в руках! Грант получу и поеду. В Сорбонну,

например, в архивах копаться. А что касается того, успею ли я...

До осени ещѐ уйма времени!» И он вышел, насвистывая. А

Месмерайс всѐ раскладывала и раскладывала карты, добиваясь

точной даты.

Филипп вышел во двор и огляделся. Двухэтажное

каменное строение показалось ему зловещим: черепичная крыша

походила на низко надвинутую ведьмину шляпу, сбоку

прилепились гаражи и пристройки непонятного назначения. Всѐ

выглядело допотопным, несовременным, убогим. Филипп

двинулся к пруду с замшелыми каменными изваяниями по

периметру. Ледяное оконце в земле окружали дубы. Под одним

из них сидел Брайан. Заметив Филиппа, он поднялся и с

радушной улыбкой направился к гостю.

– Что же ты вышел на улицу в одной рубашке? –

участливо начал он. – Надел бы что-нибудь, там полно вещей, в

шкафу. Ты же спас жизнь моему братцу! И теперь мой дом – твой

дом, вместе со всем, что в нѐм имеется.

– Тогда можно одолжить у тебя машину? – воспользовался

Филипп гостеприимным жестом Брайана. Тот так и замер.

– Вернее, попросить отвезти меня на станцию, – быстро

исправился Филипп. – Понимаешь, мне очень, очень нужно…

Радушие улетучилось с лица собеседника.

– Утер сказал, что вы приехали на неделю. Сказал, что у

тебя какое-то важное дело к нашей соседке.

– Да-да, было дело. Но возникли не зависящие от меня

обстоятельства… Еще более срочное дело… Понимаешь?

Брайан понимал. Понимал, что Филипп врет.

– Погоди, сейчас ключи возьму и поедем, – предупредил

он и убежал в дом.

Филипп бросился вслед за Брайаном, но наткнулся в

коридоре на открытую дверцу шкафа. Снял свою куртку с

вешалки, сунул руку во внутренний карман. Бумажника там не

было. В другом кармане он нащупал гладкое тельце мобильника

и решил не скандалить из-за пропажи пяти сотен рублей.

Брайан вернулся через минуту, отпер гараж, ненадолго

скрылся внутри и вырулил из темноты на старом обшарпанном

«ягуаре». Цвет автомобиля Филипп определил как «грязный», но

это было не важно, лишь бы уехать. Не выпуская телефон из

руки, он забрался на сиденье рядом с водителем. Утер вышел из

дома и открыл ворота.

«Ягуар» проехал вдоль немногочисленных домов Большой

Выси. Когда деревня осталась позади, на душе у Филиппа стало

намного легче. Он глядел на пейзаж за окном. За редкими

деревьями и пучками кустов мелькали занесенные снегом

печные трубы, торчавшие из земли.

– Что это? – спросил Филипп.

– Болото. Раньше здесь была большая деревня, но вся

ушла под воду, – Брайан говорил с безразличием. – Говорят, в

один час исчезла, только трубы остались. Гиблое место, сюда

носа никто не кажет. На холмах безопаснее.

– Эмер сказала, что ты ходишь сюда по ночам рыбу

ловить. Сказала, что ты хотел и меня научить... чтобы я стал

крутым, как Утер-сэнсэй.

– Обучение – это насилие над личностью, – произнес

Брайан, игнорируя насмешку. – Более или менее жестокое,

зависит от учителя. И от способностей ученика. Ты не

представляешь, через что пришлось пройти мне. Иголки,

воткнутые под ногти, покажутся комариными укусами по

сравнению с этим. Я пообещал себе, что никогда не стану

подобной сволочью… Я бы учил тебя бережно, был бы

максимально честен с тобой. Я бы никогда не бросил тебя одного

на болоте.

Филипп замер, уставившись на него. В глазах Брайана

стояли слезы.

– Понимаешь, все дело в том, что… – начал Филипп, но

Брайан мотнул головой:

– Заткнись!

Через несколько метров машина затормозила и

остановилась.

– Все. Вылезай, приехали, – приказал Брайан.

Филипп вышел из «ягуара» и осмотрелся. Лес, дорога,

остановка, усеянная мелким мусором: окурками, шоколадными

обертками. Валялась даже бутылка из-под лимонада. По

расписанию автобус должен был прийти через тринадцать минут.

– Всего доброго, – сухо попрощался Брайан, хлопнул

дверью машины, круто развернулся и погнал прочь.

И тебе того же, – негромко произнѐс Филипп.

Он тщетно прождал полчаса. Пробовал звонить, но был

«вне зоны». Терзаясь недобрыми предчувствиями, простоял еще

минут двадцать, потом сплюнул и резво пошел «на Москву».

Темнело, пустынной дороге не было видно конца-края. Спустя

час, несчастный первокур проклял всех, кого только мог

вспомнить, начиная с Утера и его чокнутой семейки. Вскоре он

пришел к закономерному выводу, что сам виноват в своих

невзгодах. «Ну, остался бы я в их доме, ничего страшного не

случилось бы. По крайней мере – ничего, страшнее прогулки

зимней ночью по затерянной в лесу дороге». Впереди Филипп

разглядел автобусную остановку. Подойдя ближе, он осветил

экраном телефона расписание и понял, что вернулся на прежнее

место! Мобильник слабо помигал и «сдох».

Филипп глядел в темноту с беспомощной яростью.

– Брайан! – заорал он, сам не зная, зачем. –Ублюдок!

Сволочь! Скотина! Мизерабль! Собака страшная...

Он еще долго вопил, выдумывая изощрѐнные, обидные

ругательства, но его голос звучал все тише и жалобней.

Вдалеке появились огни фар. Филипп бросился навстречу

автомобилю, размахивая руками и вопя: «Стойте!» Машина

остановилась, внутри зажѐгся свет. За рулѐм сидел Брайан.

Филипп замер, сделал несколько шагов назад и обессиленно сел в

снег. Брайан вылез, терпеливо выслушал длинную матерную

тираду в свой адрес, после чего пригласил гостя вернуться к

обещанному шашлыку и прочим радостям зимнего отдыха.

«Как ни крути, – думал Филипп, отогреваясь в салоне

автомобиля, – прогулка закончилась не худшим образом».

Брайан ухмылялся, искоса поглядывая на своего подопечного:

мол, как он там? Это вынудило гостя объясниться.

– Я хотел сбежать, потому что чувствовал себя неуместным

в вашей компании. Вы играете в какие-то заумные игры, которые

мне непонятны. Я согласен во всѐм разобраться, если ты

объяснишь мне правила. А то я время от времени чувствую себя

идиотом!

– О! Можно подумать, до этого ты не чувствовал себя

время от времени идиотом, –парировал Брайан, увеличивая

скорость, словно сидел за рулѐм внедорожника. – В жизни, друг

мой, окружающие только и делают, что пригибают тебя к земле.

А у нас ты можешь научиться летать высоко под небесами. И не

важно, кто кем тебя считает. Надел личину и включился в игру.

– А если я прирасту к этой маске? Знаешь, я читал...

– Знаю-знаю, только не умничай. Роль эрудита уже занята,

– Брайан мельком глянул на помрачневшую физиономию

спутника и примирительным тоном добавил: – Мы начнѐм с

малого: починим твоѐ восприятие действительности. Думаю,

дело быстро пойдѐт на лад, если ты будешь записывать...

– Может, и практика с галлюциногенами будет? – съязвил

Филипп.

– Пива тебе нальют, не переживай, – добродушно ответил

Брайан. – Пока попытайся стать прозрачным для безразличных

тебе людей. Учись всему, чему учат, но не принимай всерьѐз то,

чем занимаешься. Тогда никто не узнает, кто ты на самом деле.

Просекаешь?

– Ты сам-то просекаешь, что говоришь? – спросил

Филипп, раздражаясь.

– Нет, конечно. Просто меня забавляет глупое выражение

твоего лица.

Филипп осѐкся. «Ничего не поделаешь, – сказал он себе. –

В их семейке, видно, привыкли смотреть на людей свысока».

Они подъехали к дому со стороны болота, минуя

единственную улицу Большой Выси. Филипп обратил внимание

на странную особенность: с одной стороны участок не имел

забора. Автомобиль вкатился во двор. Арти в медвежьей шубе

нараспашку возился у мангала. Рядом сидел на корточках Утер и

мешал снег с землей. Хозяева ничуть не удивились их

возвращению. Арти подошел к машине и молча вручил Брайану

шампур с аппетитно пахнущей тушкой птицы и небольшой

котелок. Брайан подмигнул Филиппу, и они отправились в дом,

бросив машину посреди двора.

В гостиной они уселись прямо на полу перед камином.

Тепло возвращалось в тело Филиппа, ноги гудели от усталости.

Повторялся вчерашний сценарий. Филипп вздрагивал от

малейшего шума за спиной, ожидая появления взрослой Эмер.

– Что ты ерзаешь? – спросил Брайан, наливая своему

подопечному горячего пива в декоративную кружку, которую

снял с каминной полки. Филипп выпил всѐ до дна и ощутил, как

его развозит. И его действительно развезло.

– Слу-ушай, – протянул он. – Не надо меня расспра-

ашивать. Если начну анализировать, крышу снесет.

– Пусть сносит.

Брайан налил себе пива в ту же кружку, утолил жажду и

снял с шампура тушку, поделившись с Филиппом по-братски.

– Что за зверь? – уточнил гость, разглядывая свою порцию

дичи.

– Рябчик, – жуя, произнѐс Брайан. – Ешь, он вкусный.

Арти осенью подстрелил. Да расслабься уже, тебе первому станет

легче!

Филипп с сомнением покачал головой. Брайан только

пожал плечами.

– Ну, как хочешь. По крайней мере, помни: здесь тебе

бояться нечего, – сказал он и тут же оглянулся, встревоженно

зашептав: – Как думаешь, что Месмерайс понадобилось от тебя?

Ты, вроде бы, совсем ее не заинтересовал…

Филипп хотел спросить: «Так какого рожна ты меня

пугаешь?» – но не успел.

Оглянувшись, он увидел медноволосую даму, неспешно

спускавшуюся по лестнице. Еѐ пышную фигуру обнимало тѐмно-

вишнѐвое бархатное платье с длинным шлейфом. Шлейф был

предсказуем, как и глубокое декольте.

– Добрый вечер, – поздоровался Филипп.

В зелѐных глазах хозяйки дома промелькнуло изумление,

словно к ней обратилась ожившая деталь интерьера.

– Как, ты еще здесь? – приподняв тонкие брови, спросила

она. И сразу же продолжила: – Очень кстати. Сейчас начнѐтся

урок танцев для маленькой Эмер. Будешь ее кавалером, пока

Утер на охоте.

– Не поздно ли для занятий? – возразил Филипп, стараясь

сохранить невозмутимость. – Кстати, Утер ковыряется во дворе,

если он вам нужен.

– Ты хочешь сказать, что лучше меня знаешь, где мой сын

и что он делает? – с презрением проговорила Месмерайс.

– Я видел его минуту назад, – продолжал Филипп,

понимая, что препирается впустую. – Разве что он охотится на

мышей…

Брайан со смеху фыркнул в пивную кружку. Месмерайс

уперла руки в крутые бока.

– Чему ты его учишь, олух? – обратила она свой гнев на

Брайана. – Вряд ли хорошим манерам!

– Честно говоря, это не мой конѐк, – признался тот. – Это,

скорее, по части Утера. Или, может быть, ты возьмѐшь нашего

дурачка на воспитание?

Теперь пришла очередь Филиппа поперхнуться.

– В этом доме все приходится делать мне! – Месмерайс

перевела взгляд на студента. – Иди за мной. И больше не

пререкайся.

– Но я не умею танцевать... – еле выговорил тот, вытирая

руки о штаны. Отказа Месмерайс не приняла. Пришлось

Филиппу пойти с ней.

– В самом деле, почему бы тебе не развлечь малышку

Эмер? Не отказывай ей в удовольствии, – подбодрил его Брайан.

Вслед за хозяйкой Филипп плѐлся по коридору второго

этажа. Потом они спустились по лестнице и оказались в зале с

высоким потолком и медной люстрой, в подсвечниках которой

горело множество свечных огарков. Вдоль одной из стен тянулось

зеркало. Окна были задрапированы гобеленом со сказочной

батальной сценой: рыцарь, единорог, лев и дракон стремились

покорить белую башню в центре изображения. Пока Филипп,

словно в музее, таращился на гобелен, Месмерайс присела на

оттоманку под окном, взяла в руки гитару и начала играть. Еѐ

пухлые пальцы забегали по струнам. «Странно, что она умеет так

хорошо играть на гитаре», – подумал Филипп. Первые же такты

старинной пьесы настроили парня на умиротворѐнный лад. Он

смутился, когда Эмер, сияющая и по-сельски милая, предстала

перед ним в бальном платье из полупрозрачной летящей ткани.

На ногах – изящные туфельки, в глазах – робость и восторг;

волосы заплетены в «корзинку».

– Это подарок от Елены Константиновны, – сказала

девочка. – Мне на день рождения. Правда, красивый?

Филипп не сразу понял, что она говорит о гобелене.

– Контрданс, – объявила Месмерайс. Эмер сделала

книксен и приготовилась танцевать. Филипп вопросительно

посмотрел на Месмерайс и на всякий случай втянул живот.

– Променад! – прозвучало резко, как команда. Томный

взгляд Месмерайс стал сосредоточенным. Занятие началось.

Филиппу пришлось много раз пройти с Эмер вдоль

зеркальной стены, прежде чем у него стало получаться хоть

чуточку изящно.

– Разворот, балансэ, перемена, балансэ, перемена... –

диктовала Месмерайс.

Филипп догадывался по движениям Эмер, что от него

требовалось, и старательно проделывал все па: пропускал под

рукой партнѐршу, дрыгал ногой. Он очень боялся, как бы

Месмерайс не заметила, что девочка всѐ время задевает его

подбородок локтем. Эмер нарочито отрывисто исполняла все

элементы танца, не сводя насмешливых глаз с кавалера. Сам

кавалер в ужасе смотрел на собственное отражение в зеркале и

пугался взгляда Месмерайс, чьи пухлые губы кривились в

двусмысленной усмешке.

Наконец урок окончился. Эмер снова сделала книксен и

убежала, хихикая. Было слышно, как она напевает в коридоре

отзвучавшую мелодию.

– Ты свободен. Следующее занятие завтра в шесть вечера,

– величественно молвила Месмерайс и не спеша удалилась.

Филипп поплѐлся следом. Он был сбит с толку,

невнимателен, забрѐл куда-то не туда, свою комнатѐнку нашѐл не

сразу. Небольшую радость доставила кем-то проявленная забота:

на полке у раковины лежали зубная щѐтка, паста и одноразовая

бритва. Но приятная мелочь не исправила впечатления от

вечера. «Все надо мной издеваются. Каждому, даже юной Эмер, в

кайф помучить меня, – рассуждал он, укладываясь спать. – А эта

Месмерайс? Что за извращѐнное удовольствие – одеваться в

деревне как на бал! Маникюр, макияж... тяжело мне будет не

реагировать на эти пышные формы, а ведь она нарочно так себя

преподносит». Мысли Филиппа путались, однако он ещѐ долго не

мог заснуть, терзаясь простой и обидной истиной: «Она будет

соблазнять меня бесконечно. А как только я поведусь, она сделает

возмущѐнное лицо, и я останусь в дураках... Ведьма!»

Глава четвѐртая, в которой обучают

магии.

Утром Филипп с нетерпением ждал Брайана на кухне. Он

успел оценить щедрость хозяев, оставивших ему тарелку

пшенной каши и ломтик сыра на ржаном хлебце. Завтракая,

парень мысленно задавал вопросы своему «покровителю».

Например, почему мать великовозрастных детишек выглядит так

молодо? И с Эмер не всѐ ясно. Не могла она быть одновременно и

маленькой девчушкой, и взрослой девушкой. Филипп

недоумевал: «Возможно, в тот вечер никакой красавицы у

камина и в ванной не было... Но понятия, которыми Эмер-

девочка запросто оперирует в разговоре, вряд ли входят в

обычный мыслительный рацион детей еѐ возраста!»

Мельком взглянув в окно, он увидел Брайана около

машины в окружении семьи. Филипп выбежал на улицу и

услышал, как Арти диктует, что купить. Первокурсник подошѐл

ближе и запинаясь предложил:

– Может, я поеду с тобой? Я пригожусь.

Брайан с сомнением взглянул на подопечного и

отрицательно покачал головой. Утер, словно вспомнив что-то,

обратился к Брайану:

– Разрешишь мне поэксплуатировать твоего клоуна, пока

тебя не будет?

Брайан согласился.

Филипп ошарашенно смотрел, как его кидают в очередной

раз.

– Поверь мне, у нашего героя есть все основания не

отказываться от прогулки в одиночестве, – многозначительно

произнѐс Утер, провожая взглядом автомобиль. – Не будем

терять времени даром. Для начала сделаешь уборку в доме,

очистишь двор от снега. А потом я научу тебя колоть дрова.

Филипп в ступоре смотрел на пустую заснеженную дорогу.

Ему хотелось садануть Утера по наглой рыжей морде, но он

понимал, что толку от этого будет мало.

Весь день он старательно намывал рассохшиеся половицы

и драил унитазы, подавляя беспомощную ярость. Женщины

танцевали и музицировали, Арти занимался хозяйственными

делами, Утер читал сразу несколько книг. К вечеру гость только-

только окончил уборку в доме.

После ужина оба студента вышли покурить. Утер ехидно

заметил Филиппу:

– Какой ты, однако, нерасторопный. Нажрал себе задницу.

Небось, застреваешь в дверных проемах?

– Выбрал бы в универе кого-нибудь попроворней.

– Мне показалось, ты – лучший. – Утер выпустил дым в

лицо первокурснику. – Конечно, можно было бы прихватить

смазливую девчонку для Брайана, – добавил он с пошлой

ухмылкой. – Но тогда ездить за хавчиком пришлось бы мне.

На следующий день Утер разбудил Филиппа затемно,

выгнал во двор, вручил топор и пару рукавиц. Филипп ежился от

холода, сонно моргал и думал: «Жалко, что это не сон». При

первом же ударе он растянул плечо, очень скоро заработал

мозоли, но под конец поленья перестали уворачиваться от топора

и даже распадались на равные половинки. Закончив работу,

Филипп сложил дрова под навес и снял свитер, спросонья

надетый на голое тело. Затем оглянулся, ожидая похвалы, но

вместо Утера увидел Эмер. Парень привычно застеснялся своего

рыхлого живота, но свитер не надел, чтобы не показывать

смущение.

– Я колол дрова впервые в жизни, – признался он.

– Ты быстро учишься, – похвалила его Эмер.

– А до меня у вас были заезжие рабы? – Перехватив еѐ

вопросительный взгляд, Филипп пояснил. – Похоже, что Утер

поставляет сюда рабочую силу.

– Нет, к нам редко приезжают из города. Правда, недавно

гостила одна девушка. Она учится на гинеколога. Рассказывала

много интересного. Но сразу уехала, как только поняла, что

Брайан не женится на ней.

– Да как она умудрилась уехать?! Ведь отсюда же не

выберешься... Что, если ее волки съели?

– Нет. Тогда никаких волков в помине не было.

– Это воодушевляет, – мрачно заметил Филипп и после

паузы добавил: – А тебя не пугает то, что люди появляются здесь

из ниоткуда, а потом исчезают? А кругом – болото...

– Что ж, ты тоже потом исчезнешь, – Эмер пожала

плечами.

– Ну, нет! – возмутился Филипп. – Я не исчезну. Я уеду

обратно в Москву. На машине, на поезде, хоть на лыжах!

Эмер звонко рассмеялась. Филиппу стало нехорошо от еѐ

смеха. Хмурясь, он направился в кухню, уселся за стол и

приступил к завтраку. Эмер взялась варить ему кофе. Но не успел

он съесть овсяную кашу, как в кухню вошѐл Утер и сразу

набросился с критикой.

– Ты изуродовал кучу прекрасного материала! Ты что,

никогда дрова не рубил?

– Нет! – хором ответили Филипп и Эмер.

Утер поджал губы. Пройдя в глубь кухни, он взял турку,

выплеснул кофе в раковину и уставился на Эмер. Девочка молча

вышла.

– По-хорошему я должен заново учить тебя, как

обращаться с топором, но тогда мы опять выбьемся из графика, –

обратился он к Филиппу.

– А что у нас по графику? – без энтузиазма

поинтересовался тот.

– Пойдѐм, – коротко приказал Утер.

Заглянув к Месмерайс, Утер позвал собак, нежившихся у

камина. Взял из шкафа облезлую шубейку и вышел из дома.

Филипп сделал вывод, что работа предстоит грязная. Его

изводило смутное предчувствие беды. Он как можно медленнее

плелся позади и все время оглядывался, в надежде услышать

шум мотора.

Юноши обогнули пруд, вышли к большому неровному

полю. Утер остановился и закурил, задумчиво вглядываясь в

заснеженное пространство с редкими сухими метелками пижмы.

Собаки принюхивались к собственным следам на снегу.

Наконец Утер указал, прищѐлкнув пальцами, на

маленький серый предмет вдалеке:

– Я тут неделю назад шапку посеял... Пойди, посмотри, не

заколосилась ли?

Видя, что первокурсник не оценил его тонкий юмор, Утер

продолжил:

– Ну, будь другом, сбегай за ней. Посылать собак

бесполезно, стемнеть успеет, пока я этим глупым животным

объясню, что от них требуется.

Филипп недоверчиво покосился на борзых. Он

сомневался: неужели охотничьи собаки могут быть настолько

тупы, чтобы не принести хозяйской шапки?

– Тогда зачем вы кормите их? – проворчал парень и

зашагал по полю.

– Тебя мы тоже кормим! – кинул Утер ему вслед.

«Это очередная ловушка», – размышлял Филипп, глядя

под ноги. Он подозревал, что его завели на болото. Но

благополучно пересѐк поле, даже не намочив ног, и поднял

шапку. К меховой макушке были прикреплены небольшие рога.

Бархатистые, как у молодого оленя.

– Надевай скорее! – с нарочитым беспокойством крикнул

Утер. Филипп автоматически сунул голову в шапку. Утер

пронзительно свистнул, собаки сорвались с места и кинулись к

Филиппу. Парню стало страшно. Забыв про шапку, он рванул

прочь. Ноги вязли в мокром снегу, дыхание сбилось от страха и

злости, но ему каким-то чудом удавалось бежать быстрее собак. У

леса свора нагнала его, лязгая зубами и заставляя метаться из

стороны в сторону. Большой рыжий пѐс сбил Филиппа с ног и

вцепился в рукав шубы. Нервно матерясь, Филипп прижал морду

животного к земле и навалился сверху. Свободной рукой он

прикрывал голову. Борзые с удовольствием рвали шубу на

клочки. В свалке рогатая шапка соскочила с головы Филиппа.

Собаки сразу же успокоились, завиляли хвостами, начали лизать

ему лицо. Потом сорвались с места – вернулись на свист хозяина.

Филипп, потрясѐнный, измотанный, взмокший, еле доплѐлся до

Утера и кинул ему в руки шапку.

– Замечательно! Давай еще разок, – похвалил Утер и снова

подал ему шапку. – У тебя пять минут форы, отбеги подальше.

– Я не побегу. Я не могу… – простонал Филипп, растирая

мышцы ног.

– Ты хочешь, чтобы я отпустил их прямо сейчас?

Филипп махнул рукой и заковылял к дому. Отчаянное «Да

пошел ты…» застряло где-то внутри.

Утеру, вероятно, было все равно, где натравливать собак.

Он подождал, пока Филипп удалился на приличное расстояние, и

снова спустил борзых. Услышав погоню, Филипп припомнил

парочку нехороших слов, но даже не ускорил шага. Его сильно

тошнило, перед глазами всѐ качалось. Филипп подумал, что,

должно быть, ударился головой и заработал сотрясение мозга.

Собаки окружили его, помахивая хвостами и приглашая

поиграть.

– Домой, домой, – скомандовал Филипп. – Нагулялись

уже.

Свора побежала вперед. На Утера Филипп не оглянулся.

Придя в дом, он скинул разодранную шубу на пороге, поднялся к

себе в комнату, повалился на постель и крепко уснул. Как ни

странно, его никто не беспокоил.

Проснулся Филипп уже после полудня. Рядом с подушкой

лежали новая тетрадь, ручка и свежая газета.

«Брайан вернулся!» – догадался Филипп. Превозмогая всѐ

не отступавшую тошноту, он привѐл себя в порядок. В доме было

необыкновенно тихо. Филипп направился в кухню. По пути ему

никто не встретился. Поначалу это мало взволновало

московского гостя. Каша и чай – на столе, есть время спокойно

подкрепиться и поразмыслить. Но в голове свербело: «Куда все

делись? Что это значит?» Не окончив завтрак, он вернулся в дом,

прошѐлся по всем коридорам, подѐргал запертые двери комнат.

Вышел во двор – там тоже было безлюдно. Вокруг пруда

потерянно бродили собаки. Сумки с продуктами лежали у

калитки. Филипп перетаскал покупки в кухню, затем обошѐл дом

снаружи. В кустах, рядом с забором, он откопал под остатками

бурого снега чьи-то вещи: прозрачную, до отказа набитую

косметикой сумочку, ядовито-зелѐные перчатки с помпонами,

старый футляр для очков и одноразовые проездные на метро.

Остро пахло гнилью и кофе. Филипп забросал находки снегом,

вернулся к калитке, приоткрыл еѐ и боязливо высунулся наружу.

Никого. Он решил зайти к соседям. «Возможно, они окажутся

вменяемыми, законопослушными гражданами и подвезут меня

до станции... хотя бы в обмен на ―сдохший‖ мобильник», –

думалось бедняге.

Филипп прошѐлся вдоль участков и, никого не найдя,

вышел на середину дороги. Его терзали сомнения, вздорные

фантазии и боязнь одиночества. «Что же мне делать в пустой

деревне? Чем объяснить исчезновение людей? Инопланетным

вмешательством? Почему остался только я один? Где искать

помощи?..» Тряхнув головой, он решил придерживаться более

приземленной версии: «Возможно, все ушли в лес. Или на

болото, рыбу ловить. В любом случае стоит вернуться и

подождать еще. А уж потом взять еды, одеться потеплее и дойти

до другой деревни или до ―железки‖».

Только он успокоил себя этими мыслями, как увидел на

дороге машину. Она приближалась невероятно быстро. Голова у

Филиппа снова закружилась, живот скрутило судорогой, парня

вырвало. Автомобиль затормозил в полуметре от Филиппа. Тот,

покачиваясь, упѐрся руками в капот. Брайан выскочил из

«ягуара», подбежал к своему подопечному и злобно прошипел:

– Иди в дом!

Потом невозмутимо обошѐл «ягуар» и открыл заднюю

дверцу. Пассажиры были заняты изучением карты и не обратили

внимания на шатающегося человека. Филипп тряхнул головой,

развернулся и пошел нетвердой походкой прочь. Отойдя шагов

на двадцать, он обернулся и увидел Брайана, открывавшего

калитку молодой паре. Гости приехали к соседке. Доносились

жизнерадостные реплики, но речь приезжих была непонятна

Филиппу.

Добравшись до подножия холма, он осознал, что всѐ

вернулось на круги своя. Арти с хмурым видом чинил крышу.

Утер расчесывал собак и бросал шерсть в костѐр, устраивая

жуткую вонь. Месмерайс давала урок музыки Эмер: из открытых

окон лилась трель флейты. Филипп словно проснулся от

тяжелого, мутного сна и сразу же оказался в другом, виденном

неоднократно. Однако декорации успели измениться: вместо

снега землю покрывали бурая прошлогодняя трава и грязь.

Солнце припекало. Филипп принимал всѐ как должное. Он без

эмоций направился к дому.

Брайан задержался во дворе, чтобы перекинуться парой

слов с Утером.

– Ну, как наш Филипп? – поинтересовался он у

«братишки».

Тот отвлѐкся от собак, уселся поудобнее и с серьѐзным

видом начал излагать:

– За прошедший период подопечный научился

самовнушению и вхождению в состояние млекопитающего

системы Королевский олень. Преуспел в исполнении

исторических танцев, визуализации небольших предметов...

Визуализирует и съест! – хихикнул он и продолжил серьѐзно: –

Был приучен воздерживаться от пищи и сна, пристрастился к

физическому труду, тренировкам. – Утер приподнял бровь,

намекая на свой педагогический талант, и чуть заметно

улыбнулся. – Можешь проверить.

– Я уже проверил. Он вышел на меня «из ниоткуда».

Видимо, находился в параллельном пространстве или другом

времени.

– Брайан, лапа моя, ты опять фантастики начитался?

– Утер, брось свой дурацкий тон. Лучше объясни, как

Филипп умудрился усвоить то, чего ему не показывали?

– «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-

нибудь»… Теперь его можно хоть в крестовый поход брать. Не

подведѐт!

– Я думал, ты его для прикола притащил, – буркнул

Брайан. – А ты, оказывается, с ним в походы ходить хочешь.

– Ну, не на танцы же... – отшутился Утер и с поучающей

интонацией продолжил: – Когда приближается гроза, каждый

разумный человек ставит громоотвод, чтобы защитить себя и

своих близких. Теперь насчѐт гибели молодого мага можно не

волноваться. Это будешь не ты. И уж точно – не я.

– Офигел совсем?! Зачем подставлять Филиппа! Если уж

на то пошло, я сам разберусь с Сидом.

– Маленький глупый Брайан! Да он дунет-плюнет, и ты –

труп. Ты же не помнишь, тебе было всего четыре года, когда Сид

впервые показал миру, на что он способен. После этого и тебе и

мне запрещали с ним общаться, забыл?

– Ерунда какая-то, – с сомнением пробормотал Брайан. –

Где доказательства, что ему на роду написано прихлопнуть

одного из нас? Почему только сейчас все спохватились и

поверили Месмерайс?

– Да не важно, когда все поверили. Пойми, если Сид

действительно убьѐт кого-то, то пусть это будет посторонний нам

человек. Филипп – вполне подходящая кандидатура. Или зачем,

ты думаешь, я его сюда привѐз?

Брайан покачал головой и побежал следом за Филиппом.

Догнал его в коридоре второго этажа. Приложив палец к губам,

поволок в свою комнату, втолкнул внутрь, закрыл дверь на ключ

и, усевшись на диване, восторженным шѐпотом спросил:

– Как это у тебя получилось?

– Что? – не понял Филипп.

– Помнишь, на дороге тебя начало тошнить? – пояснил

Брайан. – Что ты сделал перед этим?

– Я бегал в рогатой шапке по полю. Утер науськивал на

меня собак. Наверное, я ударился головой, когда упал.

– Этих собак невозможно натравить на человека, –

перебил его Брайан таким тоном, что Филипп должен был сразу

смекнуть, что к чему. Но Филипп не смекнул.

– А я не человек! Я ничтожество, существо низшего

порядка, скотина подопытная!

– Парнокопытная, – уточнил Брайан. – Ну да, скотинушка

в шапке с рогами… Подожди, успокойся. Я понимаю твое

возмущение, но и ты попытайся понять. Чего добивался Утер?

Слова Брайана действовали на Филиппа умиротворяюще,

но парень все еще чувствовал себя оскорбленным. Он постарался

мыслить логически. Постарался изо всех сил.

– Возможно, он хотел избавить меня от страха перед

волками. Клин клином вышибают. А тяжелая, грязная,

унижающая работа должна была научить относиться к себе без

ложной гордости, уважать учителя и беспрекословно

подчиняться его требованиям. Даже если они кажутся

бессмысленными.

Брайан кивал, но видно было, что его не удовлетворяли

изыскания Филиппа. И тут Филипп сорвался:

– Всем вам в кайф поиздеваться над несчастным

придурком вроде меня! Даже если вы чокнулись на каких-то

мистических учениях и верите в то, что делаете... вы абсолютно

больные люди!!! Подумать только, разыгрываете спектакль с

исчезновением. Вся деревня в этом участвует! Ты теперь

свеженьких придурков привез для соседки, тоже, небось, ведьмы.

Эмер мне проговорилась, что у вас раньше жила какая-то

девушка. Так я за домом ее барахлишко-то откопал. А труп вы в

болоте утопили? Когда решили, что она в шаманы не годится?

– Какое ещѐ барахлишко? – переспросил в замешательстве

Брайан, и Филипп со злорадством отметил, что его собеседник

впечатлѐн, хоть и старается скрыть это.

– На мусорной куче валялись перчатки… c помпонами,

сумка с косметикой. Ничего не напоминает? – Филипп понизил

голос. – Послушай, ты ведь тоже влип в это дерьмо, как и я,

правда? Именно поэтому ты так стремишься

покровительствовать мне. Может, вместе сбежим отсюда?

Брайан глянул на Филиппа, затем похлопал своего

ученика по плечу.

– Ты прав, вместе у нас есть шанс сбежать.

Лукаво улыбнувшись, он наклонился к Филиппу и

зашептал ему в ухо:

– Здесь действительно скоро произойдѐт убийство.

Жертвой буду я. А убийцей – Утер... Ведь это я украл у него

косметичку!

Брайан откинулся на спинку дивана. Его смех,

заразительный и непосредственный, вселил в Филиппа

уверенность в том, что всѐ кончится хорошо. Ему стало легче на

душе: он удерѐт отсюда, и даже не один!

– То есть ты серьезно думал, что вся деревня, как по

команде, подскочила и кинулась в леса, только чтобы позлить

тебя? – Брайан буквально давился от хохота.

– А что, черт возьми, я должен был думать? Типа на меня

вдруг нашло что-то и я вас всех в упор не замечаю? Пока ты не

задавил меня своим «ягуаром»? А нашло это на меня как раз

тогда, когда я идиотскую шапку надел. Вообразил себя

королевским оленем и побежал быстрее ветра!

– А иначе собаки сразу бы нагнали тебя! Они все-таки

борзые, – поддразнивал его Брайан, – Смотри, как ладно всѐ

складывается. Надев шапку, ты перестал быть Филиппом, и

собаки погнались за тобой. Тут не надо забывать, что ты

умудрился стать «не-Филиппом» и для самого себя. Поэтому

неудивительно, что ты не видел никого во всей деревне.

– А эта шапка – невидимка?

– Невидимка включается в твоей голове и работает так,

что транзисторы зашкаливают.

– Значит, на самом деле я – чокнутый? Почему бы вам не

сдать меня в дурку?

– Наша деревня, дружок, – местный филиал. Только

пациенты сами выбирают палаты по интересам. Участок на

востоке – Царство Египетское. На юге – Олимп, легенды и мифы

Древней Греции. На нашей территории – Волшебный Холм, а у

Долгобородовых – сплошь «рыцарские турнюры». Парня,

который там живѐт, зовут как героя испанского эпоса – Сид, то

есть повелитель1. В общем, чтобы сбежать от психов, нам

придется играть по их правилам, на их поле. Поэтому я и

заинтересован в том, чтобы ты немножко чокнулся. Это я

называю обучением, так мне легче мириться с собственным

недугом.

– А зачем меня учит Утер?

Брайан задумался: Утер никаким боком не подходил к его

стройной теории, только что состряпанной ради будущей

покладистости Филиппа.

– Вероятно, ты прав. Утеру нет резона учить тебя чему-то

1 См. «Песнь о моѐм Сиде».

стоящему. Ему доставляет удовольствие мучить тебя, – нашелся

наконец Брайан.

Филипп кивнул и, толкнув дверь, вышел из комнаты.

Брайан отчѐтливо помнил, что запер дверь на ключ. Он

оторопело продолжил, глядя ученику вслед:

Никто и не ожидал от тебя столь головокружительного

прорыва в магическом искусстве.

Глава пятая, посвящѐнная помолвке.

Утром Валера первым делом дотянулся до шторы и

задѐрнул еѐ, чтобы восходящее солнце не било прямо в глаза.

Потом они с Мотыльком дремали, потом валялись, потом

обсуждали меблировку комнаты и стиль оформления всего дома.

А когда всѐ-таки встали, обнаружили, что на часах всего четверть

десятого.

– Глупо подниматься так рано в свой законный отпуск, –

заметил Валера.

– Я уже больше не могу валяться. Чувствую, если не встану

– разболится голова. – Мотылѐк размеренными движениями

раздвинула шторы и раскрыла окно. – Пока нас не будет,

комната проветрится... Брр, прохладно!

– Надень-ка под свитер водолазку, – посоветовал муж.

Через пять минут они спустились вниз. Там их поджидала

женщина средних лет, в старомодном шерстяном платье и

переднике. Она приложила палец к губам и провела их мимо

гостиной, где за длинным полированным столом, уставленным

стопками книг, сидела Елена Константиновна. Напротив неѐ

юная девица писала диктант. «Бабушка репетиторствует», – с

улыбкой отметила про себя Мотылѐк. Следуя за женщиной, они

пришли в кухню. На завтрак им дали свежий деревенский творог

с густой желтоватой сметаной, до того вкусной, что еѐ мазали на

хлеб, ели ложками и наесться не могли.

Подававшая на стол женщина представилась Алысей.

Сказала, что девочка в гостиной – уже вторая за сегодня ученица,

и далеко не последняя. Наливая густое какао, Алыся

посоветовала супругам:

– Здесь места чудные! Гуляй – не хочу.

– Да, мы с удовольствием пройдѐмся, – отвечала Мотылѐк,

кивнув в благодарность за какао. – Пока бабушка занята, нам всѐ

равно надо будет чем-то развлечься.

И хотя у Валеры было готовое предложение, чем развлечь

жену, он промолчал. Супруги вышли из флигеля, прошли по

дорожке вдоль дома и, оказавшись на улице, выбрали

направление «от железнодорожной станции».

– Успеется и вечером, времени у нас навалом, можем

погулять, – рассуждал вслух Валера. Мотылѐк поморщилась: муж

вѐл себя иногда как подросток.

– Странно, что ты не сказал этого при домработнице.

– А что такого? Мы ведь муж и жена, тут ничего

противоестественного нет.

– Ты так старательно подчѐркиваешь, чтобы никто не

сомневался... – У Мотылька была наготове колкость, но девушка

не успела ничего сказать. Их облаяли соседские псы, как из ведра

окатили оглушительным рявканьем. Три злобные морды

пытались протиснуться под воротами, часто-часто беря дыхание

для новой тирады на своѐм, собачьем. Мотылѐк вскрикнула и

прижалась к мужу. Валера взял жену за локоть и быстро повѐл

прочь. На противоположной стороне, за оградой, тоже были

собаки, борзые, но они дружелюбно виляли хвостами и даже

повизгивали, предвкушая радость знакомства. Рядом со сворой

стояла женщина, супруги только сейчас заметили еѐ.

«Бальзаковский возраст», – определил для себя Валера. Дама

медово улыбнулась и заговорила нараспев:

– Добрый день, друзья мои. Не бойтесь, там ворота

крепкие, собаки вас не искусают. Я вижу, вы гостите у моей

доброй подруги. Я как раз дочитала книжку, которую она

написала. Не сочтите за труд передать ей со словами

благодарности. Книга доставила мне истинное наслаждение, –

произнося это, дама плавными движениями открывала засов и

отворяла калитку. – Зайдите к нам на минутку, наши собачки

хорошо воспитаны – не надо пугаться. Я схожу в дом за книгой.

Валере и Мотыльку пришлось зайти внутрь. Собаки тут же

окружили их радушной толпой, тѐрлись у ног, а одна боком

задела калитку и захлопнула еѐ. Мотылѐк обеспокоенно

взглянула на мужа, но он с превеликим удовольствием чесал за

ушами сразу двух борзых. Пригласившая их дама удалялась

размеренным шагом. Она обернулась и повела рукой вправо,

туда, где за высоким кустарником был натянут тент.

– Присядьте пока, я через мгновение вернусь.

И она стала медленно подниматься на холм.

Под тентом Мотылѐк плюхнулась в плетѐное, заполненное

подушками кресло. Валера устроился рядом. К ним подошѐл

молодой человек, одетый с чужого плеча, немного несуразный и

робкий. Он придвинул кругляш стола вплотную к гостям,

протянул руку для приветствия.

– Филипп. Очень приятно, – потупившись, сказал он.

Мотылѐк покровительственно кивнула, но не представилась. Зато

Валера от души пожал руку Филиппу и назвал себя. Напротив

усаживался ещѐ один юноша в деловом костюме тонкой шерсти.

Он имел утомлѐнный вид и всѐ время щурился на солнце. Валера

обратил внимание на шикарные аксессуары его туалета: дорогие

запонки на манжетах, золотую булавку в галстуке, янтарный

мундштук в руке и начищенные до блеска штиблеты.

– Утер, – представился франт.

Имя звучало необычно, но Валера надеялся, что у него

будет время во всѐм разобраться. Филипп расставлял перед ними

овальные тарелки.

– Валера, – так же лаконично ответил гость. Он огляделся:

голые ветви разросшейся сирени отгораживали их от забора,

оставляя открытым вид на холм. За спиной Утера, немного

поодаль, стоял мангал: приготовлением пищи был занят хмурый

мужчина, хорошо сложенный, ростом выше среднего. Он

передавал Филиппу шампуры с готовым шашлыком, а тот нѐс их

к столу и раскладывал по тарелкам. Мясо так соблазнительно

пахло, что гостям и в голову не пришло отказаться от угощения.

Утер извлѐк из ящика, стоявшего под кустом, четыре бутылки

пива, Филипп услужливо поставил перед гостями и хозяевами

высокие стаканы. Жаривший шашлык мужчина подошѐл к столу

с последней порцией и уселся в кресло между Мотыльком и

Утером.

– Арти, – равнодушно произнѐс он и откинулся в кресле,

приятно захрустевшем плетѐной спинкой. На Арти была бурая

цигейковая шуба поверх тонкой льняной рубашки белого цвета,

тѐмные брюки и мягкие домашние тапочки без задников.

Мотылѐк увидала за его спиной капюшон, на котором торчали

ушки. «Забавно, – подумала она, – Детская шуба?» И Мотылѐк

тоже откинулась назад, чтобы рассмотреть капюшон Арти. На неѐ

глянула перевѐрнутая медвежья морда с оскаленной клыкастой

пастью и выпученными в бешенстве глазами. Испугавшись,

девушка поскорей села прямо и впилась зубами в шашлык. Чуть

заметная усмешка проскользнула по лицам Арти и Утера,

остальные ничего не заметили. Валера с энтузиазмом доедал

свою порцию, а Филипп подтягивал кресло, чтобы тоже сесть к

столу.

– Ты куда это пристраиваешься? Поди-ка лучше раздуй

угли, чтоб не погасли, – прикрикнул на него Утер. Перехватив

изумлѐнный взгляд Валеры, он миролюбивым тоном заметил: –

Говорят же: хочешь, чтобы всѐ было хорошо, – делай сам.

Однако он и с места не сдвинулся. Судя по всему, Утер

обожал разглагольствовать, причѐм ему было всѐ равно на какую

тему говорить. Обсудили преимущества жизни на природе,

новинки автопрома, поголовную бездарность попсовых певичек

и чей мобильник круче. Арти не принимал участия в беседе, но

не забывал ставить на стол бутылки с пивом: светлое – для

Мотылька, нефильтрованное – для себя, Валеры и Утера. Филипп

покрутился у мангала, затем принѐс несколько бутылочек с

соусами. Утер недовольно проворчал:

– Сто раз просил принести салфетки, неужели так трудно?!

Филипп трусцой побежал за холм.

Выпив ещѐ бутылочку, Валера решил, что они уже

достаточно знакомы с хозяевами, чтобы начать задавать личные

вопросы.

– А вы что – иностранцы? – Перехватив недоумѐнные

взгляды мужчин, Валера пояснил: – Ну, у вас такие имена

странные, Утер, Арти...

– Вы бы слышали, какие клички Месмерайс даѐт своим

борзым! – смеясь ответил Утер. Он не глядя взял салфетку из

стопки, принесѐнной Филиппом.

Валера поморщился: с этим кучерявым парнишкой

обращаются слишком сурово. Ведь ему тоже хочется вкусного

шашлыка, чѐрт подери! Валера взял нетронутый шампур, хотел

предложить Филиппу, но Утер перехватил руку гостя и с мягким

упрѐком произнѐс:

– Зачем тратить бесценный шашлык?

Он взял со своей тарелки недоеденный кусок мяса и

бросил Филиппу, как бросают подачку собакам. Филипп поймал

объедок обеими руками, вопросительно взглянул на Утера.

Валера отвернулся и положил шампур на тарелку в центре стола.

Он не хотел видеть, как Филипп униженно поглощает остатки

хозяйской еды. Но несчастный вертел в руках мясо, не зная, что с

ним делать. В тоске он повернулся к холму. По склону широкими

шагами, чуть скользя кроссовками по влажному от вечерней

росы склону, спускался тот, кто на «ягуаре» привѐз супругов в

деревню. Арти, Утер, а за ними и Мотылѐк с Валерой обернулись

к вновь прибывшему. Лицо Филиппа расцвело радостной

улыбкой.

– Брайан! – воскликнул парень, дав «петуха», и побежал

навстречу. Фигуры приятелей скрыла дымка, тонкими полосами

протянувшаяся поперѐк холма. Гости озадаченно моргали,

словно прогоняя пелену с глаз, и трясли головами. От выпитого

пива шумело в ушах, словно пробежал табун лошадей. Арти

заговорил о необходимости нарядиться к приходу гостей, но все

только ближе придвинули кресла к столу. Порывом ветра

согнуло кустарник и разметало разговор. До собравшихся за

шашлыком доносились обрывки речи Арти. Но длилось это

недолго, ветер быстро улѐгся, вернув гостям спокойствие и

ощущение комфорта. Мотылѐк обнаружила, что беседа за столом

плавно перетекла в монолог. Девушка без труда уловила нить

повествования. Это была сказка.

– ...Поговаривали, что заблудившейся девице явится

юноша. Он будет пригож собой, учтив и ласков. Он выведет еѐ из

чащи. Но вся беда в том, что, влюбившись в него с первого

взгляда, девушка не утерпит и вернѐтся на то же место, чтобы

пропасть безвозвратно.

– Он, наверно, кушал их с лесной клубничкой, – вставил

Утер, вызвав недовольство рассказчика. Арти переждал ответную

реплику Валеры: «А сказкой матушки стращали дочерей, чтобы

те не принесли в подоле и вообще остерегались ходить по лесу

одни». И продолжил, задумчиво вертя в руках веточку

распустившейся сирени:

– Юная Кэролайн славилась красотой на всю округу. Люди

не могли наглядеться на еѐ стройную фигуру и милое лицо. Ей

только исполнилось пятнадцать, а женихов уже – хоть отбавляй.

Кэролайн была приветлива с каждым, однако ни один не

пришѐлся ей по сердцу.

Однажды она услыхала историю о пропавшей без вести

девушке из соседнего села. Ходили слухи, что коварный Там Лин

заманил еѐ в свои сети. И как ни была осмотрительна и скромна

Кэролайн, она попалась на удочку любопытства. Мечтая увидеть

Там Лина хоть одним глазком, она маялась дни напролѐт и

проводила без сна короткие июньские ночи. Пока, наконец, не

решилась отправиться в лесную чащу навстречу таинственному

возлюбленному. Встав до свету, чисто-начисто умывшись и надев

лучшее из своих платьев, девушка перевила лентами длинные

косы и, не сказавшись никому, отправилась в лес.

До полудня ходила она, рассеянно собирая ягоды в

лукошко, которое прихватила с собой. Зелень деревьев укрывала

еѐ от яркого солнца. Но вот Кэролайн захотела пить. Ни ручья, ни

родника не попалось ей на пути. Наконец она разглядела в

зарослях дикого шиповника заброшенный колодец. Девушка

подошла и присела на его замшелый край. Колодец давным-

давно пересох и не мог утолить еѐ жажды. Не повстречался ей и

печально известный Там Лин. Кэролайн долго сидела в

задумчивости у колодца, вдыхала аромат лесных цветов и

печалилась сама не зная о чѐм. Рядом выводила трели пѐстрая

пичужка. Но вдруг птичка умолкла. Кэролайн подняла голову и

увидела пригожего юношу в охотничьем костюме, что был ему

очень к лицу. Молодой охотник учтиво поклонился и спросил

Кэролайн, не заблудилась ли она. «Нет, – отвечала девушка. – Я

просто присела отдохнуть. А как в этом лесу очутились вы? Судя

по наряду, вы не из здешних». «Вы правы, милая барышня, мой

дом далеко отсюда. Я увлѐкся погоней за ланью и случайно

заехал в эти края», – с приветливой улыбкой ответил ей юноша.

«А где же ваш конь?» – удивилась Кэролайн. Но вместо ответа

охотник печально склонил голову и проговорил: «Позвольте, я

покажу вам, как выйти из леса. Здесь заблудиться немудрено. Со

мной вам не грозит никакая опасность: я метко бью дикого зверя

и не страшусь дать отпор врагу». Кэролайн поднялась с

колодезного камня, но не спешила идти вслед за юношей. «Как

вас зовут?» – спросила она. «Там Лин», – он без тени улыбки

назвал своѐ имя и посмотрел ей в глаза. Кэролайн поспешила

отвести взор, покраснев. «Скажите, – заговорила она вновь. –

Почему о вас ходит такая дурная слава? Будто вы завлекаете в

чащу юных девушек, и они пропадают безвозвратно». И вот что

он ей ответил: «Не из-за меня гибнут девушки, но от чар лесной

феи, которая не позволяет и мне уйти отсюда. Ровно год назад я

заблудился в вечернем лесу. И рядом с этим колодцем решил

дождаться утра. В полночь здесь проезжала королева фей со

своей свитой. Увидев меня, она воспылала ко мне любовью и

предложила стать еѐ мужем. Но мне не по нраву жизнь лесного

народца. И вот я солгал. Сказал, что ждѐт меня суженая, что я не

могу нарушить обещания и жениться на другой. Королева фей

поклялась, что отпустит меня с девушкой, если та придѐт в

полночь к колодцу и доедет со мной на коне до опушки, не

вскрикнув, не вздрогнув и не зажмурив глаза. Я должен был

обещать, что, как только наступит рассвет и церковь откроет свои

двери, я обвенчаюсь со своей суженой, чем докажу правоту своих

слов». Кэролайн слушала Там Лина и всѐ больше влюблялась в

прекрасного пленника феи. Однако Там Лин предостерѐг еѐ: «Не

верь своим чувствам, о девушка! Они переменчивы, а свита феи в

полночь ужасна. Как только ты испугаешься и зажмуришь глаза,

злые эльфы разорвут тебя на части. Мне невыносимо думать, что

ты погибнешь». Но Кэролайн обняла его крепко-крепко. «Я

избавлю тебя от чар лесной феи, и мы будем вместе всегда!» –

сказала она. Он поцеловал еѐ и отступил в гущу деревьев,

мгновенно пропав из виду. А Кэролайн опять присела на

колодезный камень, чтобы дождаться полуночи.

– Если он не хотел еѐ подставлять, так смолчал бы, –

пробурчал вполголоса Филипп. Но его никто не услышал.

– Красавица Кэролайн решила спасти Там Лина, –

рассказывал тем временем Арти. – Сердечко еѐ замирало от

страха, она трепетала при мысли о том, что ей доведѐтся провести

ночь в лесу. Но чем сумрачней и неприветливей становились

лесные дебри, тем сильней разгорались еѐ чувства к юноше.

Взошла луна, запели ночные птицы, но ни один зверь не

потревожил Кэролайн, ни один человек не появился, чтобы

развеять любовное наваждение.

Арти отвлѐкся, чтобы снять рыбу с гриля.

– Я бы, наверное, не выдержала. Ужас-ужас! – подала

голос Мотылѐк, стрельнув глазами в сторону Утера.

– А ты днѐм к нему приходи. И целоваться можно, и

жизнью рисковать не обязательно.

Арти вернулся к столу, и все притихли, ожидая

продолжения банкета и окончания сказочной истории.

Листья деревьев шептали: «Беги, Кэролайн! Спасай свою

жизнь!» Ветер поднялся, чтобы указать ей дорогу домой. Но

девушка продолжала ждать. В полночь мириады светляков

замелькали в глубине леса. За деревьями показалась летящая по

воздуху процессия эльфов и фей. – Сильный порыв ветра принѐс

полупрозрачную туманную завесу, загородившую слушателей

друг от друга; укутавшись поплотнее в широкие тѐплые плащи,

гости прилежно внимали рассказчику. – Возглавляла процессию

сама королева. Она ехала на молочно-белом коне, и лунный свет

играл на его роскошно украшенной попоне. Позади следовал Там

Лин на гнедом скакуне, и был юноша бледен и печален.

Кэролайн понимала, что он не рад предстоящему испытанию. Но

как только Там Лин повстречался взглядом с влюблѐнной

девушкой, его взор повеселел и улыбка вернулась на уста.

Королева фей остановила коня. Вся еѐ пышная свита замерла,

ожидая приказа. Кэролайн поднялась им навстречу.

Разряженные в пух и прах эльфы и феи поспешно поклонились.

Королева величественно улыбнулась и повела рукой в сторону

юноши, приглашая Кэролайн присоединиться к кортежу. Была

эта фея царственно прекрасна: каскад золотистых волос

ниспадал ей на плечи, безупречная кожа светилась благородным

бледным светом, чѐрные очи сверкали нечеловечески властным

огнѐм, горделивая осанка подчѐркивала королевскую стать.

Наряд еѐ был выше всяких похвал. С такой красотой не

сравнилась бы ни одна из земных девушек. Но Там Лин смотрел

лишь на Кэролайн, в его глазах не отражались блики звѐзд, но

светились любовь и надежда. И Кэролайн без тени сомнения

ступила в стремя и, опираясь на его руку, села в седло перед

юношей. Он обнял еѐ и шепнул: «Ничего не бойся!» Конь

королевы фей встал на дыбы, процессия взвилась в воздух,

уносясь прочь от пересохшего колодца. Словно зачарованный

сидел юноша, и лишь тепло его рук напоминало о том, что он –

живой человек среди волшебного народца, окружавшего

Кэролайн. Пугающие хари заглядывали в лицо девушке, ледяные

пальцы касались еѐ шеи, жуткие крики и вздохи оглашали

полуночный лес, а длинная грива призрачного коня хлестала

бедняжку по щекам. Сонмы окровавленных девичьих лиц

вставали перед ней, тучи зловредных насекомых бросались на

Кэролайн, силясь ужалить еѐ. Внезапно огромная скользкая жаба

прыгнула на руку девушке и ощерила зубастую пасть. Но

Кэролайн удержалась от вскрика, помня об уговоре: ни звуком,

ни движением не должна она выдать свой страх.

Так ехали феи, гонимые безумным весельем и

предвкушением страшного пира. Всѐ ужасней и гаже становились

лики придворных, но напрасно они пытались вызвать панику в

сердце влюблѐнной. Близился рассвет, а с ним и венчание в

храме. И Кэролайн храбро глядела вперѐд, ожидая увидеть

просвет меж деревьев. Королева фей поняла это, круто

развернула коня и сама набросилась на девушку. Безобразен был

облик феи в тот миг: всклокоченные космы волос; исказившееся,

посеревшее от гнева лицо; красные угли глаз и огромные острые

зубы, торчащие из перекошенного рта. Руки как узловатые ветви

и горб за спиной – такой предстала королева фей перед

потрясѐнной девушкой. Но не вскрикнула Кэролайн, не

вздрогнула и не зажмурилась в страхе. И пропала лесная фея,

туманом растаяла в высокой траве на опушке леса. Исчезла еѐ

жуткая свита. Конь вывез юношу и девушку к сельской

церквушке, стоявшей на пригорке неподалѐку. Обвенчавшись,

влюблѐнные ускакали в родные края Там Лина и жили безбедно

и счастливо до конца своих дней.

– Вот, друзья мои, подобные феи и заходили сегодня

ночью к нам на огонѐк, – подвѐл Арти неожиданный итог своему

рассказу. И прибавил, мол, рад тому, что гости вместе с ними

отпраздновали помолвку сына.

Только Валера открыл рот, чтобы спросить, чью именно

помолвку и каким образом они отпраздновали, как из

сгустившейся темноты вынырнул Брайан и, жизнерадостно

улыбаясь, воскликнул:

– Здорово, други мои! Вижу, вы без меня неплохо

развлекались? Здрась-сте, прекрасная гостья, позвольте

поцеловать ручку, щѐчку...

– На этом можно остановиться, – громко, но тем не менее

дружелюбно прервал его Валера.

– Простите, не представился. Брайан, краевед и рыболов, –

парень шутливо помахал панамкой. Похоже, он действительно

пришѐл с рыбалки: на нѐм были жѐлтые резиновые сапоги-

ботфорты, оранжевая ветровка поверх красной флисовой

толстовки, болотного цвета непромокаемые штаны. И удочка в

руках. – Филипп, дружище, помоги-ка мне.

Филипп с энтузиазмом бросился помогать Брайану. Вместе

они втащили котѐл на стол. Валере показалось, что в нѐм –

глинтвейн. Он решил уточнить, но Брайан предвосхитил его

вопрос.

– Самое лучшее, что у нас есть. Выпив этого пива, вы

забудете всѐ на свете! – Он подмигнул Мотыльку, и та

расплылась в бессмысленной улыбке пьяного человека. Валера

решил, что пора уходить. Попробуют пиво и – домой.

– Это вам не «Грольш» в бутылке, – с умным видом

поддакнул Утер. Арти многозначительно улыбался, а Брайан

зачерпнул шесть полных кружек, пододвинул кресло для себя и,

усевшись, волоком подтащил кресло Филиппу. Тот плюхнулся на

сиденье, медленно вытянул замызганные болотной грязью ноги.

Брайан положил себе в тарелку двойную порцию шашлыка,

снятого с шампуров заботливой рукой Арти. И столько же

насыпал в тарелку Филиппа. Валера с интересом наблюдал за

реакцией Утера, но тот даже бровью не повел, словно до

появления Брайана не шпынял беднягу по любому поводу.

Мотылѐк после первого же глотка домашнего пива пришла

в умиротворѐнное расположение духа. Она начала тихонько

постукивать по подлокотнику пальцами, на которых кольца

сверкали неровными гранями драгоценных камней. С довольным

выражением лица поглядывала она то на Арти, то на Утера, то на

Брайана. От обаятельной улыбки последнего она, казалось,

таяла. Беспокойный червь ревности мешал Валере наслаждаться

угощением и приятной беседой. Только Филипп не вызывал в

нѐм подозрений, поскольку держался скромно и не стрелял

глазами в сторону его жены.

Но вот все встали, подняли кружки, звонко сдвинув их над

центром стола. Тост, который произнес Арти, Валера не

расслышал. Он хлебнул хвалѐного пива – блаженство разлилось

по всему телу. Сев на прежнее место, он закинул голову,

машинально прижав к макушке мягкую широкополую шляпу.

Тента сверху уже не было. Над головой сверкали крошечные,

подслеповато мигающие звѐзды. Млечный путь длинной

туманной полосой указывал дорогу домой. Пришло время

прощаться. Хозяева искренне расстроились, однако

воздержались от просьб остаться подольше. Брайан и Филипп

проводили супругов до калитки, поддерживая под руки: склон

был неровный.

– Обязательно заходите к нам ещѐ, – убеждал их Брайан.

Его приветливые глаза задорно сверкали. Валера рассеянно

кивнул. Не задумываясь, отдал Филиппу шляпу и плащ. Потом

ему пришло в голову спросить, который час.

– Половина первого, – определил Брайан, не сверяясь с

часами.

– Огромное спасибо, нам у вас очень понравилось.

Шашлык отличный! Пиво обалденное, – продолжал

расшаркиваться Валера.

– Оно сварено по старинному рецепту. Больше вам нигде

такого пива не нальют. Приходите в любое время, – сказал

Брайан и закрыл за гостями калитку.

– Здорово посидели, – выдохнула Мотылѐк, когда они

отошли от забора шагов на пять.

– Да, удивительный вечер. И тѐплый какой... Даже в мае не

так тепло, – мечтательно ответил ей муж, снимая ветровку и

берясь за свитер.

– Лерусик. Ле-ру-сик! Мы выпили много пива, не забывай.

Пьяному всегда жарко.

– А кто пьян? Всего-то... литра три выпил. Не выдумывай.

Правда ведь, парилка. – Валера снял свитер, не слушая протестов

жены.

Они остановились у калитки бабушкиного участка.

Мотылѐк подѐргала ручку. Та сначала не поддавалась, но в конце

концов открылась. Добрались до дома. Прошли, не разуваясь, в

гостиную, где наткнулись на Алысю. Судя по тому, как

ошарашенно уставилась на них домработница, Мотылѐк решила,

что к бабушке не принято заявляться за полночь.

– Извините, что мы так поздно, – улыбнулась Мотылѐк,

надеясь искупить этим позднее появление. Алыся перевела

взгляд на Валеру.

– Да ничего, ничего. Разувайтесь, проходите. Ужин

согреть?

– Спасибо, не надо. Мы отлично поужинали у ваших

соседей, Утера и... Брайана. – Валера не мог вспомнить имя

третьего из гостеприимных хозяев.

– А-а, понятно, – лицо Алыси прояснилось, она

заулыбалась и, пожелав им спокойной ночи, ушла в темноту

комнат. Супруги переглянулись и уселись за стол, за которым

бабушка утром занималась с ученицей. Алыся снова появилась в

тѐмном проѐме двери.

– Вы ждѐте Елену Константиновну?

Мотылѐк рассеянно кивнула.

– Она уехала и будет послезавтра, – сообщила Алыся. –

Ещѐ раз спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Валера. Мотылѐк молчала,

пытаясь понять, как это бабушка умудрилась свинтить с дачи.

Ведь они только-только приехали. Это по меньшей мере странно.

Мотылѐк машинально огляделась и, к своей радости, увидела

телефон.

– Вот это да! Здесь и телефон имеется! Сейчас позвоню

маме.

Перетащив аппарат к себе на колени, девушка набрала

домашний номер. Недолгое ожидание – и еѐ лицо озарилось

счастливой улыбкой. Есть контакт!

– Мам, это ты? А это – я! – почти кричала в трубку

Мотылѐк. Валере было забавно слушать, как общается с его

тѐщей подвыпившая жена. В предвкушении бесплатного цирка

он устроился поудобнее.

– Да у нас всѐ нормально, не беспокойся. Никуда не

пропали. Не позвонили сразу, как приехали... На месяцы? Ещѐ

скажи, на годы! Как у вас дела?.. Бабушка – нормально, только

она уехала куда-то. Слушай, ты ничего не говорила ей? Ну, типа,

зачем я приехала... Говорила? Мам, да ты что??? Ну, кто тебя

просил вмешиваться?! Зачем ты ей всѐ рассказала? Она,

наверное, обиделась! Вот ты подставила меня, ну это ж надо!

Ничего доверить тебе нельзя. Как я теперь обращусь к ней, когда

она всѐ от тебя узнала?.. Ты небось наговорила ей... а?.. что?.. Я

твою тактичность знаю. Хуже – только ядрѐна бомба... Спасибо...

Я тоже тебя люблю, спокойной ночи!

Валера сочувственно смотрел на жену. Телефон занял

прежнее место.

– Ну, ничего, – подбодрила себя Мотылѐк, – утро вечера

мудренее.

Они поднялись со стульев и, обнявшись, поплелись

чистить зубы и спать.

Глава шестая, в которой есть

романтика.

Каждый понедельник начинался с влажной уборки дома. С

шести утра мастерица на все руки Алыся мыла пол, двигаясь от

гостевых комнат на втором этаже слева к кухне, что на первом

этаже справа. Она старалась не шуметь, однако ведро пару раз

гулко стукнуло об пол и нарушило чуткий сон Мотылька.

Пришлось встать, умыться, влезть в балахон, висевший в стенном

шкафу, и выйти – посмотреть, что происходит. После вчерашнего

застолья страшно хотелось пить и совсем не думалось. Ни на

какую тему. В прихожей на высоком обувном шкафчике стоял

графин с водой, но Мотылѐк побрезговала пить оттуда: «Уж

лучше дойти до кухни и нормально позавтракать».

Влажный от росы воздух бодрил. Мотылѐк решила пройти

через раскинувшийся за газоном парк, ведь она видела его лишь

мимоходом. Над головой чирикали птицы, за деревьями

виднелся небольшой домик. Любопытство вело к нему девушку

узкой тропинкой. Вообще-то Мотылѐк не собиралась

останавливаться у садового домика, но еѐ заинтересовало

движение за открытым настежь окном. Она развернулась на

пятках и подошла ближе. Девушке представлялся неспешно

движущийся дедуля-садовник, которому не спится ранним

утром. Вязаная шапочка, защищающая от утренней прохлады;

нарукавники – совсем как у доисторических клерков в конторах;

старческая неспешная походка и мудрый, проницательный

взгляд из-под всклокоченных бровей.

В оконном проѐме показался кто-то сгорбленный.

Довольная своей прозорливостью, Мотылѐк собралась идти

дальше, но человек в окне разогнулся и опроверг еѐ

предположения. Во-первых, он оказался выше, намного выше

ростом. Во-вторых, кроме брюк, свободно державшихся на

бѐдрах, на нѐм ничего не было. Человек стоял в профиль, сильно

наклонив голову вниз. Лицо закрывала густая светло-русая

шевелюра. Было совершенно ясно, что это не дедушка. Со

стороны правого флигеля, где располагалась кухня, донеслось:

«Си-ид! Сыночек, завтрак через пять минут!» Мотыльку стало

весело: «Так вот ты какой, кухаркин сын!» Надо было сразу

догадаться, но она всегда витала в облаках и очевидные вещи

доходили до еѐ сознания в последнюю очередь. Кухаркин сын

словно застыл, пойманный широким пятном солнечного света.

Он разглядывал какие-то бумаги, потом присел и исчез из поля

зрения. Мотылѐк не сомневалась, что сможет изучить его

получше, если немного подождѐт. А пока наслаждалась

окружавшей еѐ красотой: раннее свежее утро, невероятным

образом раззеленившийся газон, пышные кроны деревьев,

сквозь которые ажурными тѐплыми снопиками проникал

трепещущий свет...

Кухаркин сын встал, кивая в такт собственным мыслям, и

повернулся к окну, чтобы разложить бумаги на столе. Юноша

постоянно двигался, поэтому Мотыльку не сразу удалось

рассмотреть его черты: острый гладкий подбородок, прямой,

тонкий, чуть длинноватый нос. Ровный лѐгкий загар не шѐл к

меланхоличному выражению лица. На секунду юноша замер,

вдумчиво изучая невидимый Мотыльку предмет. Под его

короткими светлыми ресницами она увидела отблеск прозрачно-

спокойных вод. Оливково-серая радужка пропускала солнечные

лучи, и те золотистыми зайчиками гуляли по бежево-жѐлтому

дну его озѐрных глаз.

«Сид! Уже пора!» – донеслось опять со стороны дома. Сид

поднял голову и встретился взглядом с Мотыльком. Внимательно

посмотрев в глаза хозяйской внучке, он взял обеими руками

створки окна и закрыл их, затем опустил рулон жалюзи до самого

подоконника.

Мотылѐк была обескуражена: «Вот это номер! Первый раз

вижу, чтобы молодой человек вот так, без эмоций, смотрел на

меня! Если вспомнить... нет, даже не могу вспомнить случая,

чтобы хоть один остался равнодушным к моей внешности.

Цепляет! Я же знаю, что цепляет. Любой парень хоть как-нибудь

да отреагирует на меня, но этот загадочный тип даже бровью не

повѐл!» Мотылѐк почувствовала, что страшно проголодалась.

Она развернулась и зашагала в кухню. Домик за еѐ спиной

оставался наглухо запертым.

Девушка пересекла газон перед центральной частью дома.

В просторной кухне, занимавшей весь первый этаж флигеля, был

накрыт стол. Появление гостьи удивило стряпавшую там Алысю.

Куда больше, чем вчерашнее позднее появление. Тем не менее на

скатерть немедленно лѐг ещѐ один прибор. Мотылѐк с аппетитом

съела мясной пирожок, пирожок с курагой и два бутерброда к

чаю: с малиновым и с крыжовниковым вареньем.

– Спасибо, всѐ так вкусно! – поблагодарила она.

– Да что ты, деточка. Кушай на здоровье. А почему ты так

рано встала?

– На свежем воздухе хорошо высыпаешься, – слукавила

Мотылѐк. Ей не хотелось, чтобы эта добрая женщина чувствовала

себя виноватой в том, что разбудила гостей ни свет ни заря.

– Ты тоже делаешь зарядку по утрам?

– А кто ещѐ делает?

– Да мало кто делает. Вот твоя бабушка даже завтракает в

постели, как больная. Но она – бодрая и крепкая, ещѐ нас с тобой

переживѐт! – Алыся подмигнула девушке. Мотылѐк так и

прыснула, а потом задумалась: не слышала ли Алыся еѐ разговор

с мамой? Нет, не должна была. Во всяком случае, интересовало

гостью сейчас не это.

– Там в домике садовника какой-то молодой человек... Он

закрыл окно, когда увидел меня.

Алыся добродушно рассмеялась.

– Сид немножко не в своѐм уме, поэтому он живѐт

отдельно, – домработница наклонилась к уху Мотылька. – Он

иногда такое вытворяет!.. Я бы давно сдала его на попечение

медиков, но Елена Константиновна – благородная душа, жалеет

бедного нашего мальчика. Из-за этого она безвылазно сидит в

деревне, я так думаю.

Скорбно поджав губы, Алыся направилась к плите. Еѐ по-

сельски пухлые руки никогда не оставались без дела: сейчас они

строгали зелень в суп, пока Мотылѐк рассеянно разглядывала

плитку на полу.

– А чем он занимается? – гостья повернулась к окну и

уставилась на видневшуюся за деревьями сторожку.

– И чем только ни занимается! Но иногда от него бывает

польза. Бабушка сценки пишет для своих студентов. Она мне

говорила, что нынешняя молодѐжь совсем ничего не читает.

Чтобы они хоть как-то учились, хозяйка устроила им театр.

Девицы табунами ходят, а недавно у них такой красивый парень

играл в пьеске «Стойкий принц»2 – я бы в него влюбилась, будь я

помоложе. Представляешь, роль принцессы в драку...

Алыся остановила сама себя. Ей показалось что-то, и она

предостерегающе подняла палец к потолку. Мотылѐк поспешила

спросить о Сиде:

– Сид тоже участвует в спектаклях?

– Нет, – еѐ собеседница вернулась к готовке. – На нѐм

бабушка проверяет, хорошо ли получилось ужать какой-нибудь

роман до разговоров между героями...

Алыся на время отлучилась и вновь вернулась в кухню с

большим свѐртком в руках. Распаковала, переложила мясо в

2 «Стойкий принц» – пьеса испанского драматурга Пьедро

Кальдерона де ла Барки.

корытце с маркировкой «свинина» и продолжила:

– Наши соседи каждую зарезанную свинью называют Мак

Дато. Смех да и только. А Сид даже на глаза не показывается

бабушкиным гостям. То, что ты его видела, вообще-то странно.

Хотя в такое чудное утро даже старый пѐс вылезет из конуры.

– Он был внутри, – уточнила Мотылѐк. – Перебирал

какие-то бумаги.

– Ну ясно, что об этом говорить! – ни с того ни с сего

взъерепенилась Алыся, тайком бросив взгляд поверх головы

девушки.

Мотылѐк почувствовала, что засиделась на кухне. Не

прощаясь, она проскользнула за спиной домработницы, вышла

из кухни и направилась к пруду. Из окна кухни было видно, как с

противоположной стороны газона от дерева отделилась тонкая

тень.

– Бедный мальчик! – бормотала Алыся. – Всѐ ведь остыло

уже! Битый час ждал, пока эта кукла наговорится и уйдѐт...

Валера был неприятно удивлѐн, не обнаружив утром жену

в постели. «Эту кошку-сплюшку румяным калачом с постели не

подымешь, а тут – удрала куда-то, а ведь ещѐ восьми нет», –

ворчал покинутый муж, разглядывая то городские джинсы, то

потрѐпанные треники, специально взятые в деревню. Надел

джинсы, чтобы не навлечь на себя гнев супруги-чистоплюйки,

наскоро умылся и побежал завтракать. Алыся мыла посуду, когда

он появился на кухне. Радушно поприветствовав гостя, женщина

поставила на стол порцию молочной каши, вазу с фруктами и

плетѐную корзину, набитую разносортным печеньем. Валера

быстро умял кашу, отказался от чая – взял вместо этого персик –

и, озираясь, спросил:

– Алыся, не подскажете, где Зоя?

– Да там она, у пруда. Я сейчас поставлю вам шезлонги.

Если пожелаете, принесу чай.

– Спасибо, не утруждайтесь, я сам забегу за чаем, если что,

– благодушно ответил Валера. К нему вернулось хорошее

настроение. Значит, она не сбежала от него к соседям, в гостях у

которых вчера так засиделись! По правде сказать, ему не

понравились мужчины в том доме, исключая Филиппа. Но тот

был то ли прислугой, то ли мальчиком для битья.

– Где можно взять шезлонги? – спросил он Алысю.

Домработница махнула мыльной перчаткой в сторону одной из

дверей. Там была кладовая. Подхватив сразу два складных стула,

Валера бодро зашагал к пруду. Мотылька там не оказалось.

Поставив ношу на ровную площадку у воды, он хотел

отправиться на поиски жены. Однако она сама выпорхнула

невесть откуда и повисла на шее у мужа.

– Лерусик-кисик, – засюсюкала Мотылѐк, поворачивая

голову Валеры затылком к домику садовника (ей хотелось

сохранить в тайне своѐ маленькое открытие). – Там такая

замечательная беседка! Пойдѐм?

– Пойдѐм, – согласился Валера, крепко поцеловав

беглянку.

Они поднялись по отлогому склону. С невысокой горки

открывался завораживающий вид: поля, леса и перелески,

неширокое русло реки – и ни одной души вокруг. Речка мягким

изгибом пересекала равнину, на еѐ берегах вѐтлы опустили ветви

в воду. Бабушкины владения лежали ровным отрезом зелѐной

скатерти. Вокруг поднимались холмы, за которыми попрятались

дома соседей, так что увидеть обитателей этих мест невозможно

было даже из окон второго этажа.

– Хочешь, принесу чай с пирожками? – негромко

предложил Валера.

Мотылѐк мечтательно смотрела вдаль и ответила не сразу.

– Нет, спасибо, я ещѐ не проголодалась.

Они молчали, не спеша заговорить вновь. Каждый

задумался о своѐм. Мотылѐк ещѐ в первый день приезда

обиделась на то, что бабушка не задала ей ни одного вопроса,

словно внучка с мужем приезжали к ней каждые выходные.

Валеру не напрягало безразличие, но он привык быть

незаметным и незаменимым. Именно по причине всегдашней

своей незаменимости он чувствовал себя немного странно и

потерянно: здесь совершенно нечем было заняться! Ни колодца,

ни грядок, ни дров для рубки. А что ещѐ делать городскому

жителю в деревне? Предложить свою помощь на кухне он

постеснялся. Оставалось опять отправиться на обзорную

экскурсию по окрестностям. Но и это невинное развлечение было

чревато внезапными посиделками в чужой компании. Ох, как он

не любил неожиданности, ненавидел, когда что-то не

поддавалось рациональному объяснению! Например, время. Или

погода. Ещѐ вчера газон чернел перекопанной землѐй, под

деревьями виднелась жухлая прошлогодняя трава, без куртки

можно было продрогнуть и простудиться. А сегодня солнце

жарит, как в середине лета, полно жужжащей мошкары,

деревянная беседка на припѐке ароматно пахнет смолой. Откуда-

то повылезла шелковистая густая зелень, кроны деревьев стали

на порядок лиственнее. Валера размышлял, есть ли в русском

языке слово «лиственнее», когда Мотылѐк предложила: «Может,

пройдѐмся?» Надо было решать, что делать дальше.

– Я представила себе, как хорошо здесь жить. Спокойно,

размеренно. По вечерам философствовать за чаем, после обеда

спать, на рассвете гулять в парке...

Мотылѐк вспомнила утреннее происшествие, и мысли

сбивчивой нетерпеливой толпой устремились в другом

направлении.

– Зимой здесь скукотища, а осенью и ранней весной –

непролазная грязь, – возразил Валера.

– Зато всегда – свежий воздух, – напомнила Мотылѐк, беря

мужа под руку и уводя из беседки. Они обошли дом с тыльной

стороны и вышли на улицу.

Закрыв за собой калитку, супруги повернули направо.

Напротив участка их новых друзей – Арти, Утера и Брайана –

возвышалась живая изгородь. Над широкой полосой

вечнозелѐного кустарника нависали ветви садовых деревьев.

Выслушав сплетни про соседских свиней, Валера решил

поделиться с женой наблюдением, которое с утра не давало ему

покоя.

– Ты заметила, что сегодня всѐ выглядит необычно? В

конце апреля не вырастает столько зелени.

– Заметила, это вечнозелѐное растение, – беспечно

ответила Мотылѐк. – И вчера тоже было жарко. Забей, деревья

же ещѐ не зацвели – значит, всѐ нормально.

– Да они уже отцвели!!! Приглядись, вон – на яблоне...

яблоки.

– Ага, а на груше – груши! Да что ты, в самом деле...

Наслаждайся природой, вряд ли в городе выдастся денѐк лучше

этого. – Мотылѐк немножко подумала и с коварной усмешкой

продолжила: – Или ты боишься, что проспал два-три месяца и на

твоей обожаемой работе без тебя с ума посходили? Будь уверен,

если ты нужен им, они до тебя дозвонятся.

Заметив, как искренне огорчился Валера, Мотылѐк решила

убавить колючесть.

– Сегодня только четвѐртый день отпуска, расслабься.

– Третий, – поправил еѐ муж. Его обидела чѐрствость

супруги. Кроме того, мучила необходимость выбора в восприятии

мира: либо за одну ночь наступило лето, либо он не помнит, что

делал последние несколько недель. Валера считал оба варианта

неприемлемыми.

– Смотри, какой интересный сад, – решил он отвлечься,

переменив тему. – Нечасто увидишь в нашей полосе персиковые

деревья... с персиками. Чѐрт! Это муляж. Мандариновые деревья

вообще растут только в офисах! – Поймав на себе издевательский

взгляд жены, он быстро поправился: – В нашей полосе. Зимой

они бы вымерзли здесь.

– А может, здесь никогда не бывает зимы? – Мотылѐк

смотрела исподлобья и улыбалась прямо-таки мефистофельской

улыбкой. – Может, здесь время остановилось, постоянно растут

финики и сирены зазывают в свои сети всяких губошлѐпов типа

тебя!

Мотылѐк расхохоталась, наслаждаясь произведѐнным

эффектом. На Валере лица не было. Он понимал, что Мотылѐк

забавляется, но никак не мог найти разумное объяснение тому,

что менее суток назад остатки снега лежали на обочинах дороги и

кое-где проклѐвывались салатовые листочки, а сейчас трава

топорщится лохматым зелѐным ковром и шелестящие купола

деревьев утыканы спелыми фруктами, как спинка дивана –

декоративными пуговицами.

– Мотылѐк, милая моя, ну посмотри ты вокруг. Ты что, не

видишь, происходит что-то странное?!

– Всѐ на-армальна! – с анимешной интонацией ответила

супруга и пустилась вприпрыжку по дороге.

– Мотылѐк? – тихо сказал кто-то за оградой. Валера весь

сжался от суеверного ужаса.

– Какое прелестное существо, но она не похожа на вашу

дочь, – голос принадлежал женщине, он был мелодичен и высок.

Казалось, та, кто говорит с Валерой, улыбается, закрыв от

удовольствия глаза.

– Вы кто? – еле выдавил из себя Валера.

– Зовите меня Алѐна. Я живу здесь. Сад требует моего

постоянного присутствия. Так много плодовых деревьев...

Мотылѐк – ваша племянница?

– Нет. Жена.

– Изумительно! На закате жизни впустить солнце в дом –

что может быть лучше?

– Мне двадцать восемь. Не думаю, что я так уж стар, –

Валера с нарастающим беспокойством наблюдал за тем, как его

молодая жена игриво прыгает через канавку обочины, собирая

придорожные гвоздички. Крошечные звѐздочки цветов были

аккуратно посажены кем-то вдоль забора, но Мотылька это не

смущало.

– Забавно, – продолжала не видимая за плотным

кустарником женщина, – мужчина в расцвете сил, перед

которым открыты все горизонты, выбрал себе в спутницы юную

стрекозку... Воистину, любовь слепа. – Она рассмеялась, но смех

был сочувственным.

Валере это не понравилось.

– Простите, – кратко попрощался он и решительно

направился к Мотыльку.

– Ты что, не видишь? Это – специально посаженные цветы.

Их нельзя рвать. Прекрати дурачиться, ты же взрослый человек!

Мотылѐк надула губки и швырнула в кювет сорванные

гвоздики.

– Раз ты такая бука, пойдѐм домой и там поговорим.

Нечего мне выговаривать при посторонних!

Она развернулась и заковыляла к дому, ставя ноги, как

маленькая девочка, изображающая балерину-кривоножку.

– А где ты видела посторонних? – удивился Валера. Он

подобрал рассыпавшийся букетик – ему было жаль погибшие

цветы.

– Ты даже не видел, с кем разговаривал, балбеска! –

насмешливо бросила через плечо Мотылѐк и побежала к

бабушкиной калитке.

Валера непроизвольно покраснел. Ему по-прежнему

никого не было видно, но мысль о том, что некая Алѐна до сих

пор наблюдает за ними, вгоняла его в краску.

Дома Мотылѐк забралась в шезлонг, оставленный кем-то в

беседке, и принялась читать старинный рыцарский роман,

вытащенный из бабушкиной библиотеки. Валера маялся от

безделья. Батарейка у сотового села, пакета с зарядными

устройствами и портативным DVD-плеером он в вещах не нашѐл.

К вечеру несчастный муж смирился с тем, что придѐтся без

спроса воспользоваться местным телефоном. Он спустился в

гостиную, но не успел набрать номер – увидел в окно Зою. Она

пряталась за деревом, выслеживая кого-то. Поискав глазами,

Валера обнаружил интересующий жену предмет. Точнее,

человека. Высокий юноша, гибкий и ловкий, рубил мечом

невидимого противника. Удары, которые он наносил, нельзя

было отнести к какому-нибудь определѐнному стилю: похоже

было, что он смешивал и восточные, и европейские элементы

боя, иногда делая стремительные выпады свободной рукой.

«Воображаемый щит», – догадался Валера. Он положил трубку и

вышел в боковую дверь. В сумерках можно было и не заметить

того, кто тренировался в густой тени деревьев. Плавные

движения сменялись резкими, возникало впечатление, что этот

«танец» хорошо отрепетирован. Внезапно юноша остановился и

начал декламировать. Валера старался незаметно подобраться

поближе. Незнакомец читал нечто патетическое. Причѐм

настолько воодушевлѐнно, что у Мотылька это не вызвало

приступа смеха, а ведь она всегда скептически относилась к

подобного рода зрелищам. Валере было видно лицо жены (они

оказались друг напротив друга). Смесь сострадания и

восхищения отражалась на еѐ обычно безмятежном личике. У

Валеры защемило сердце. Вот чего ей не хватало в муже!

Неприкрытой, полуголой, как этот стройный юноша, романтики

со стихами и элементами рыцарского антуража. Валера

помрачнел. Молодой человек замялся. Видимо, забыл текст.

Достав из кармана брюк свѐрнутые вчетверо потрѐпанные листы

бумаги, он углубился в чтение и медленно побрѐл прочь. Как

только он скрылся за деревьями, Мотылѐк опасливо двинулась за

ним, но Валера перехватил еѐ.

– Куда направляешься? – с фальшивой улыбкой спросил

он.

Мотылѐк вздрогнула от неожиданности, но мгновенно

взяла себя в руки и так же делано улыбнулась в ответ.

— Просто гуляю.

— Пройдѐмся вместе?

— Да не стоит, я уже собиралась домой.

— Я тебя провожу.

— Я сама дойду.

— Мотылѐк, ты не хочешь, чтобы нас видели вместе?

— Кто нас может увидеть? Тут никого нет. Я поброжу в

одиночестве, кое о чѐм подумаю и вернусь.

— Я волнуюсь, чтобы с тобой ничего плохого не случилось.

— Ты мне не доверяешь!

— Неправда. – Валера понял, что настаивать бесполезно. –

Как хочешь, я пошѐл спать.

— – Приятных сновидений, – холодно ответила Мотылѐк и

направилась вдоль первого ряда деревьев в сторону

флигеля, краем глаза наблюдая за мужем. Валера шѐл,

не оборачиваясь. Мотылѐк рассчитывала вернуться к

домику Сида, когда муж уйдѐт. Но поскольку

атмосфера таинственности была загублена напрочь,

минуты через три она вернулась домой.

— Спать легли, словно поссорившись. Валера напрасно

старался приласкаться к жене. Она раздражѐнно

отбрыкивалась. Огорчѐнный, он засопел и немного

погодя уснул. А Мотылѐк выбралась из кровати,

укуталась в плед и долго ещѐ грустила у окна, а потом

заснула, свернувшись калачиком в кресле.

Глава седьмая, в которой нет мистики.

– Бабушка!

Этот возглас разбудил Валеру. Мотылѐк высмотрела

бабушку в окно. Елена Константиновна шла к дому, окружѐнная

толпой молодых людей.

Супруги стали одеваться.

– Наверное, приехали бабушкины студенты. – Мотылѐк

задумалась, потом выбрала модные вельветовые брюки и свитер

из шерсти альпака. Валера саркастически хмыкнул:

– Ты в этом расплавишься, как сырок «Дружба».

Метнув гневный взгляд на мужа, Мотылѐк язвительно

бросила:

– Надо было взять шмоток на все сезоны! И ты бы тащился

в электричке не как навьюченный мул, а как вздрюченный

верблюд.

Валера поморщился. Обидно было слышать от жены такую

похабщину. Но особенно его огорчал тон тирады – злобный,

отчуждѐнный.

– Мотылѐк, я не враг тебе...

– Меня зовут Зоя, если ты забыл.

– Хорошо, Зоя. Но тогда и ты не называй меня Лерусик-

кисик.

– А как прикажешь тебя называть? – с вызовом спросила

Мотылѐк.

– Валера.

– Хорошо, Ва-ле-ра. Только не надо при бабушкиных

гостях намекать на то, что мы женаты.

– А зачем намекать? Так прямо и скажу, – Валера

попытался перевести препирательства в шутку, но Мотылѐк не

оценила юмор.

– Что за собственничество?! – раскричалась она. – Ты

считаешь, что я не личность, а бесплатное приложение к тебе!

– Во-первых, не бесплатное. Во-вторых, «личность» – это

не синоним половой распущенности... – Валера тут же пожалел,

что так опрометчиво высказался. Мотылѐк выбежала из

комнаты, громко хлопнув дверью.

Покопавшись в шкафу, Валера обнаружил корзину, а в ней

– залежи летних вещей. Он печально усмехнулся и вывалил на

кровать всѐ содержимое корзины, хранившей в себе этот клад.

Расправлял и раскладывал: налево – женские тряпки, направо –

мужские. Нашѐл даже пару кремовых тапок в мелкую дырочку.

Примерил – как раз впору, правда, старомодно выглядят, но в

деревне так даже лучше. Из брюк ему подошла только одна пара,

из «кусачей» ткани на тон светлее тапок. Зато с рубашками не

возникло проблем. Довольно улыбаясь, Валера спустился на

первый этаж. Из окна он увидел, что студенты расположились в

беседке. Мотылька нигде не было. Хорошее настроение

мгновенно улетучилось. Он поплѐлся завтракать, предвидя, что

будет тосковать в шезлонге у пруда в одиночестве на солнцепѐке.

Мотылѐк сидела у бабушки в спальне на пуфике. Елена

Константиновна полулежала на подушках. Сначала внучка

собиралась разжалобить еѐ, расписывая стеснѐнное житьѐ-бытьѐ.

Но закончила совсем не той просьбой, с которой приехала.

Удивляясь сама себе, Мотылѐк выложила начистоту:

– Я хочу разойтись с мужем. Я понимаю, что это очень

эгоистично с моей стороны, но я чувствую себя молодой, не

нагулявшейся. Скованной браком. А ещѐ у него невозможные

родители, его мама меня допекает. Моя, правда, тоже допекает,

но не в этом суть... Он слишком «правильный», я не могу с ним

расслабиться, похулиганить. Мне надо дорасти до него. Я хотела

бы выйти замуж за такого человека лет через десять. Но, боюсь,

он не будет ждать меня десять лет, если я сейчас уйду. Что мне

делать, а?

– Сходите в гости к соседке на востоке от нас. К той, что

увлекается египтологией. Мы все считаем еѐ мастером по части

психологических головоломок. Она обязательно тебе поможет.

Вам обоим поможет.

– А прилично будет прийти к ней без приглашения?

– У нас все запросто ходят друг к другу в гости. Всѐ друг о

друге знают. Вы ещѐ не приехали, а соседи уже были в курсе.

– Спасибо огромное. Думаю, мы сегодня же к ней зайдѐм.

– Хорошо, хорошо. Я буду рада, если все проблемы

разрешатся. Иди. Увидимся за обедом, – и Елена

Константиновна царственным жестом отпустила внучку.

Мотыльку совсем не улыбалось идти с Валерой к

психологу. Она предчувствовала, что ей скажут: надо быть

ответственнее, в браке живут не ради удовольствия. Она ожидала

услышать всѐ то, что ей говорили родственники и замужние

подружки. И это еѐ не устраивало, потому что не укладывалось в

задуманный план действий.

Мужа она нашла у пруда.

– Вставай, колобок. Ты от бабушки ушѐл, – начала

тормошить Мотылѐк Валеру.

– Куда ушѐл? – не сразу понял тот.

– К египтологу. Пойдѐм, на мумии потаращимся!

– Здесь есть музей? – Валера нашарил под шезлонгом

тапочки, встал. Ленясь нагнуться и поправить обувь на пятках,

потоптался на месте.

– Вот пойдем и посмотрим, что там есть, – подбадривала

его Мотылѐк.

Когда они проходили по аллее парка, Мотылѐк не утерпела

и оглянулась на скрытый в тени деревьев домик. У окна стоял

Сид. На таком расстоянии невозможно было разглядеть его лицо,

и всѐ же Мотыльку показалось, что он чем-то опечален.

Наигранная бодрость Мотылька стремительно улетучивалась,

окрепла уверенность в том, что нужно срочно расстаться с мужем.

У калитки участка на востоке они позвонили. Приятный

женский голос попросил подождать минутку. Тембр был низкий,

с еле уловимой хрипотцой. Мотыльку сразу представилась жрица

любви в восточном наряде, а Валере вспомнилась Патрисия

Веласкес в роли Анк-Су-Намун3. Участок, огороженный глухим

забором, был не такой холмистый, как у других соседей госпожи

Долгобородовой. Калитку открыла высокая стройная женщина

лет сорока пяти в длинном светло-бежевом льняном платье

прямого кроя.

– Добрый день, заходите, пожалуйста, – без улыбки, но

очень доброжелательно пригласила супругов дама и как бы

невзначай коснулась таблички у входа: «Светлана Владимировна

Птаха». Войдя, гости растерялись, начали в изумлении озираться

по сторонам. Большое пространство перед домом было засыпано

мелким жѐлтым песком, в кадках стояли пальмы,

перпендикулярно дорожке лежал, вытянув передние лапы,

сфинкс. Его лицо неуловимо напоминало кого-то. Мотылѐк

удовлетворѐнно улыбнулась. Перед ней было жилище

настоящего фаната своего дела. Именно так и должен выглядеть

дом египтолога – как пирамида. Однако дорожка вела в обход

пирамидоподобного строения, в глубь участка. Там стоял

современный коттедж, отделѐнный от главного здания ручейком.

– Тут находится моя коллекция, – указала на пирамиду

Светлана Владимировна.

Валера осматривал здание, словно памятник архитектуры.

Мотыльку стало смешно. Чтобы вывести мужа из восторженной

прострации, она завела разговор о вещах обыденных.

– У ваших соседей такие злые собаки! Они нас облаяли и

3 Из к/ф «Мумия возвращается».

чуть не искусали.

– У меня во дворе тоже живѐт собака, – ответила Светлана

Владимировна.

Словно отозвавшись на слова хозяйки, с подстилки у входа

в пирамиду встал крупный остроухий пѐс и сделал несколько

шагов вперѐд. До этого животное лежало неподвижно, поэтому

гости не замечали его.

– Хенти – фараонова собака. Это название породы. Он

охраняет моѐ собрание редкостей.

– А я думал, что это – доберман с некупированным

хвостом! – простодушно признался Валера. Светлана

Владимировна повела плечом, давая понять, что он попал

пальцем в небо.

– И окрас не тот, и экстерьер совершенно другой. Но вы

ведь не собачники, так что не буду нагружать вас лишними

подробностями. Этот пѐс – представитель древнейшего рода,

современные кинологи считают, что породе фараоновых собак по

меньшей мере пять тысяч лет.

– А сколько на самом деле? – спросила Мотылѐк с

энтузиазмом школьницы на экскурсии. Светлана Владимировна

остановилась. Она хотела пригласить их на чай в коттедж, но

передумала.

– На самом деле выводы делают, исходя из найденных

изображений собак. Сами животные служат людям намного

дольше, – развернувшись, хозяйка энергичным шагом

направилась ко входу в музей. Мотылѐк кинула на мужа

победоносный взгляд: вот как надо напрашиваться на осмотр

«собрания редкостей»!

Светлана Владимировна повела их к своим сокровищам.

Она молчала, но была готова дать подробные объяснения.

Мотылѐк и Валера брели по экспозиции порознь, каждый

рассматривал то, что ему интересно. Гости продвигались вдоль

витрин, глазея на ушебти и канопы4, спрятанные в музейные

саркофаги из стекла со специальным режимом температуры и

влажности воздуха внутри. Мотылѐк быстро пресытилась

египетскими заупокойными артефактами. Пользуясь тем, что

муж изучает глиняные, каменные, деревянные сосуды и

статуэтки, она проскользнула меж прозрачных витрин и подошла

к египтологу.

– Откуда вы взяли такую шикарную коллекцию? Собирали

годами? – спросила шѐпотом девушка.

– Нет, мне посчастливилось приобрести серию

археологических находок. Оптом, на одном закрытом аукционе.

– Ух ты, здорово! Значит, вы увлеклись всем этим недавно?

– Нет, я с детства обожаю культуру древнего Египта. Но по

образованию я медик, как это ни странно.

4 Ушебти – дословно «ответчики»; фигурки людей или мумий,

помещѐнные в захоронение и, по поверью древних египтян,

призванные работать вместо усопшего в загробном мире.

Канопа – сосуд, чаще алебастровый, в который клали

внутренности покойного, вынутые при бальзамировании.

Крышки четырѐх канопов изображали головы сыновей бога

Гора: Амсети, Хепу, Кебехсенуфа и Дуаумутефа.

– Мне это не странно, – заявила Мотылѐк с независимым

видом. – Бабушка говорила, что вы – психолог.

– Я – хирург. Психологом твоя бабушка назвала меня в

шутку. Но если у тебя есть какие-то вопросы, можешь смело их

задавать.

Светлана Владимировна говорила неторопливо,

проницательно глядя ей в глаза. Мотылѐк принялась излагать

утопическую концепцию консервации мужа до лучших времѐн.

Она надеялась, что у любительницы древностей эта теория не

вызовет отвращения.

– Какая любопытная мысль, – подвела итог Светлана

Владимировна. Похоже было, что она и вправду

заинтересовалась примитивными мечтами девушки. – Но нет

ничего нового под солнцем.

Мотылѐк с замиранием сердца ждала рецепта,

проверенного временем. А с другой стороны стеклянной

витрины, за их спинами, стоял, боясь шелохнуться, Валера. Зал

оказался не таким уж большим (пространство увеличивали

зеркальные панели), внимательному Валере не составило труда

остановиться там, где он начал осмотр. Муж ничем не выдал

своего присутствия – не хотел мешать рассуждениям жены. Но у

него дыхание перехватило, когда он вник в суть. Хозяйка дома

прекрасно видела в зеркале побледневшее лицо мужчины. Но

раз тема была затронута, египтолог не могла упустить

подходящий случай:

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. У меня самой тоже

есть муж, однако он появляется только тогда, когда я соскучусь

по нему. Не раньше. Выныривает из небытия и погружается туда

вновь, как только надоест мне. Достичь такого результата совсем

не сложно. Мои зеркала хранят образы всех, кто в них

отражался...

Светлана Владимировна уверенно-быстрым движением

обвела ногтем зеркальное отражение Валеры, и оно, как

вырезанная из бумаги картинка, легло на поверхность стола, так

кстати оказавшегося у стены. В ящиках нашлись диковинные

вещи, извлечѐнные привычной хозяйской рукой: листья

папируса, пахучий пузырѐк с маслянистой жидкостью, моток

тонкой льняной ткани, острые на вид, закрученные железки,

каменный нож. Из-под витрины египтолог достала закрытую

маску шакала и надела еѐ. Мотылѐк с интересом склонилась над

столом. Валера бесшумно опустился на корточки – ему было

дурно. В музейной обстановке ему всегда становилось нехорошо,

к тому же в голове не укладывалось незамысловатое

предательство жены. Снизу ему были видны две фигуры со

спины, но чем женщины занимались, Валера разглядеть не мог.

Зато сквознячок, тянувший по полу, хорошо освежал. «Вот ведь...

И глазом не моргнула – сдала с потрохами. Думала, я не услышу.

Что ж...» – горестные мысли толкались в голове, мешая одна

другой. Валера стал тереть лоб, чтобы хоть как-то их

упорядочить. Из-под руки он увидел, что шакалья голова

поднялась над головой хозяйки.

Светлана Владимировна сняла маску Анубиса, держа еѐ на

вытянутых руках, отложила в сторону и развернулась к

Мотыльку:

– Он будет находиться во сне, подобном смерти, пока ты не

придѐшь за ним. Приходи в той же одежде, в то же время суток.

Если лето будет дождливым, тебе придѐтся пропустить год.

– А я и не заметила, как наступило лето, – задумчиво

произнесла Мотылѐк, но еѐ лицо сразу же осветилось улыбкой. –

Спасибо вам огромное! Я обязательно вернусь, не выбрасывайте

его, пожалуйста. До свиданья!

Мотылѐк, окрылѐнная успехом и лѐгкостью проведѐнного

таинства, выпорхнула в двери, не обратив внимания на сидящего

между витрин мужа. А тот, надо сказать, уже закипал. Именно

сейчас Валере стало пронзительно ясно, что соседи сговорились

морочить им голову. Разгневанный мужчина поднялся навстречу

Светлане Владимировне. Она же шла к нему, всепонимающая и

сочувствующая.

– Прежде чем задать свои вопросы, выслушайте меня, –

попросила она.

Валера сделал над собой усилие: ничего не сказал, надеясь

получить разумные объяснения.

– Никакой магии здесь не было. Этот спектакль я

разыграла специально для Вас. Ваша жена задумала нехорошую

вещь, согласитесь. И лучше для вас обоих будет жить каждому – в

своей реальности.

В каком смысле – в своей реальности? – переспросил

Валера.

– Ей хочется свободы от обязательств, хочется

пользоваться преимуществами молодости. А вам нужна

стабильность, нужна преданная жена и дети. Эта девушка не

доросла до уровня достойной вас. Хотя она, конечно, понимает,

как ей повезло с мужем. Рано или поздно она всѐ равно пустилась

бы в загул, но только вы не видели бы этого. Ложь любимой

женщины, согласитесь, была бы для вас невыносима.

Представляете, если бы вы застали еѐ с другим?

Египтолог подвела Валеру к окну. По дороге беззаботно

бежала Мотылѐк. Из калитки участка, который Валера мысленно

окрестил Мак Дато, вышел парень. Мотылѐк радостно помахала

рукой, парень раскрыл объятья. Валера вперился взглядом в

затылок жены, словно хотел заставить еѐ споткнуться. Но

Светлана Владимировна заговорила, и Валера отвернулся от

окна.

– Не осуждайте еѐ. Нелегко признать свою ошибку, но

истинно великодушные люди умеют отпустить того, кто хочет

уйти.

– Мне казалось, она любит меня... – Валера опять тѐр лоб,

прогоняя головную боль. Бедняга почти не почувствовал, как его

взяли под руку и повели вон из музея. Мимо собаки, стоявшей у

входа в выжидательной позе. Через речушку, к веранде, на

которой был накрыт стол к чаю на три персоны.

– Я доктор по призванию, – говорила хозяйка, пока они

шли. – Я действительно иногда использую магию, врачуя людей,

но это скорее исключение, чем правило. Мы можем перейти на

«ты»?

– Да, конечно, – рассеянно отвечал Валера. Ему было

безразлично, кто с ним говорит и о чѐм. Они уселись на удобных

стульях с высокими спинками. Светлана Владимировна разлила

чай на двоих, третья чашка зияла пустотой молочного цвета и

притягивала к себе взгляд. В неѐ невидимой струѐй лилась

печаль.

– Здесь и без сверхъестественных способностей понятно,

почему твоя жена так легко обманулась: она хотела быть

обманутой. Но живое не может быть законсервировано, иначе

оно погибнет. Человек – неделимое при жизни многообразие

сущностей. Физическое тело – «Хат», рыба, плывущая в

материальном пространстве земной жизни. Бессмертная душа,

«Ба», как птица вольна летать после смерти в небе... – Египтолог-

психолог-хирург с интересом наблюдала за Валерой. – Для жены

ты умер, вот в чѐм смысл. Но смерть – это врата в иную жизнь.

Ты прошѐл сквозь них. Тебя ждут новые, интересные миры. Она

осталась здесь, осталась жить за триста километров от дома, в

этой деревне с неопределившимся временем года и

полусумасшедшими обитателями. Пока она не войдѐт в свои

врата – будет маяться в иллюзиях и мороке, окружающем нашу

деревню.

– Так Вы тоже считаете, что здесь что-то нечисто? –

обрадовался Валера неожиданной единомышленнице. Светлана

Владимировна смотрела на него участливо, однако в уголках еѐ

рта затаилась насмешка.

– Да, кое-что, – ответила она.

Валеру не устраивала одна лишь констатация факта, он

хотел конкретики.

– Но что же всѐ-таки происходит? Вам как медику должно

быть очевидно...

– Здесь не работает рациональный подход. Ты думаешь,

что разговариваешь с простой смертной, а перед тобой – богиня,

и богиня грозная, Могущественная5. Или, например, ты

приходишь в гости к соседям, и тебе кажется, что пролетело

несколько часов, а на самом деле прошли месяцы или даже годы.

В садах Алкмены деревья всех сортов цветут и плодоносят

круглый год, даже когда болото промерзает до дна и кошмары

зарываются в ил, впадая в зимнюю спячку. У каждого здешнего

обитателя есть второе имя или несколько имѐн...

– Даже у вас?

Видя, что еѐ тирада не вызвала доверия, мудрая

собеседница предпочла свести разговор к шутке:

– Да. Одно я даже назвала.

Шутка получилась с «двойным дном».

– Светлана... э-э...

– Владимировна, – подсказала хозяйка.

– Светлана Владимировна, не поймите меня неправильно,

но очень тяжело относиться без скепсиса к людям, которые

5 Могущественная – один из эпитетов египетской богини

войны и палящего солнца – Сехмет (изображалась в виде

женщины с головой льва).

всерьѐз считают, что владеют магией или обладают бессмертием.

И то, что на одном участке собраны растения разных

климатических поясов, очень сомнительно. На большом

расстоянии, например, можно муляж выдать за фрукты.

– Никто не препятствует твоему любопытству. Пройди

вниз по улице и зайди на последний участок. – Светлана

Владимировна сняла со спинки стула замшевую сумочку на

длинном ремешке: – Заодно, будь добр, окажи мне услугу: отнеси

Алѐне эту вещицу и передай ей. Скажи, что с неѐ – пояс. За быка.

Если воспользуется.

– Так и сказать?

– Да, она поймѐт, о чѐм я. Налить ещѐ чаю?

– Спасибо, я и так уже четыре чашки выпил. У Вас здесь

очень уютно, но мне надо идти, – Валера протянул ладонь, чтобы

ему дали обещанный аксессуар для Алѐны, но хозяйка дома

неправильно истолковала его жест и крепко пожала ему руку.

Валера взглянул в глаза женщины, орехово-карие, лучисто-

жѐлтые. На мгновение ему показалось, что еѐ взгляд серьѐзен и

сосредоточенно спокоен, как у львицы на охоте. Однако это

впечатление погасила еѐ улыбка, мягкая и радушная. Валера

ушѐл, совершенно успокоенный тем, что обитательница участка с

пирамидой, свихнувшаяся на мифологии Египта, всѐ-таки добрая

женщина.

Секундное потрясение от властного взгляда жѐлтых

львиных глаз заставило Валеру начисто забыть про сумочку. Он

так и шагал с пустыми руками. Шагал, рассеянно глядя себе под

ноги, с безразличием доверясь дороге. Когда он проходил мимо

живой изгороди, Алѐна открыла калитку и встала в еѐ створе,

прислонясь к жѐсткому кустарнику спиной. Заметив светлое

пятно на фоне зелени, Валера машинально поднял голову. Лицо

из сосредоточенного стало удивлѐнным. Он не ожидал, что

дойдѐт до еѐ участка. Ему, по правде говоря, вообще не хотелось

никуда идти, он был не в настроении встречаться с кем-либо. Но

теперь Валера рассудил, что раз здесь принято без

предупреждения заваливаться в гости, то почему бы ему не зайти

к ней. Заодно он сможет проверить правоту дамы с фараоновой

собачкой: плодоносят ли деревья всех сортов в этом саду.

Алѐна выглядела слишком хорошо для сельской

местности. Свободные брюки из струящейся лѐгкой материи,

плавно переходящие в блузу-безрукавку, отлично сидели на

идеальной фигуре – округлой, где надо, с зовущей к объятиям

талией. Алѐна с полуулыбкой наклонила чуть набок голову,

приглашая гостя посетить еѐ имение. Валера не мог не брякнуть:

– Вы потрясающе выглядите... но я не принѐс быка в обмен

на пояс!

Он остановился, собираясь вернуться за вещицей. Алѐна

отрицательно качнула головой и шагнула-растаяла в тени

деревьев за оградой.

– Не стоит возвращаться. Главное вы передали на словах.

Заходите, вы ведь ни разу у нас не были, – еѐ голос звучал уже

где-то далеко.

Войдя внутрь и затворив за собой калитку, Валера решил

не поддаваться чарам Алѐны и направился в противоположную

сторону – осматривать сад.

Вплотную к садовым дорожкам, узеньким, выложенным

плиткой в чѐрной, будто только что политой дождѐм земле,

кучно расположились благоухающие клумбы. Дорожки

разбегались в разные стороны, разграничивая деревья, стоящие в

середине цветочных островков. Всюду солнечный свет

перемешивался с тенью, в целом было нежарко. На ветвях висели

персики, груши, вишни, апельсины. Рядом с плодами

раскрывались цветочные чашечки новых урожаев. Валера

старался как можно глубже зайти в сад, но вышел к накрытому

белой кружевной скатертью большому столу, за которым сидела

компания разновозрастных ребятишек. Алѐна останавливала

желающих схватить сразу две-три булки из плетѐной корзины в

центре стола, следила, чтобы маленькие не перемазались

вареньем и мѐдом, чтобы не передрались старшие. Перед

каждым ребѐнком стоял стакан молока.

– Мы собираемся играть в садовника. Будете? –

приветливо спросила она Валеру.

Детские мордашки с надеждой и интересом повернулись к

нему.

– Напомните правила, – попросил Валера, присаживаясь к

столу.

Дети хором читали: «Яса-довни-комро-дился! Нена-шутку-

рассер-дился! Всецве-тымне-надо-ели...» Тут запал кончился, и

они вразнобой начали выкрикивать названия.

– Роза, гортензия, азалия, фейхоа! – торопились

застолбить цветочно-плодовые имена девчонки.

– Лютик, одуванчик, ванька-мокрый, бешеный огурец! –

не отставали от них мальчишки.

– Садовник, – объявил Валера, дождавшись относительной

тишины. На него обратились восхищѐнные взгляды. Игра

началась.

Играли на скорость. Из-за каши во рту, вернее, из-за булок

и молока, не у всех получалось выговорить внятно и чѐтко слова.

Путаница вызывала взрывы веселья, а когда кто-то «влюбился» в

фейхоа, у маленьких скороговорщиков так заплетались от смеха

языки, что бедному растению семейства миртовых придумали с

дюжину новых названий. Валера хохотал до слѐз. Ему уже не

хотелось уходить отсюда.

Глава восьмая, про рыбалку.

Брайан отлучился по делам. Филипп ждал его к вечеру, но

учитель вернулся только на следующее утро. Он был зол, как

черт, и пьян, как сапожник; въехал на «ягуаре» в пруд. Филипп,

выбежавший встречать его, бестолково бегал около машины, не

зная, как исправить положение.

– Сегодня на обед рыба, – мрачно проговорил Брайан, не

сводя глаз с карпов, плававших в пруду кверху брюхом.

– Неудачный день?

– Эти гады выкин’ли меня из х-художки. Я прот’рчал в их

вертепе весь день! П’нимаешь, друх мой, сп’циалист по

обхаживанию преп’дских рож у нас – У-утер. А меня можно легко

п’слать… Надо научи-ца пр’давать себя и прод’вать до-орого. Вот

– ты, скольк’ б ты запр’сил за собс-сную душу?

– Я сам не понял, как отдал ее даром, – признался

Филипп. Он подобрал палку и попытался подогнать ближайшую

рыбину к берегу.

– К-кому? – Брайан тупо пнул бампер «ягуара».

– Тебе. Разве забыл? Правда, я и сам плохо помню... –

рассуждал Филипп, а Брайан, застыв на месте, молча наблюдал,

как его подопечный ловит дохлую рыбу и бросает на берег

скользкие тушки.

– Общение с умными людьми – не твоя стихия! –

высунулся из окна второго этажа Утер. – Ты облажался, юное

дарование! Не умеешь ладить с вышестоящими. Со старшими,

так сказать, по званию. Если хочешь, я решу твои проблемы. За

скромное вознаграждение.

– Хват’т о-рать на м’ня из окна, – рявкнул на него Брайан

и, обращаясь к Филиппу, вполголоса сказал: – Знал б ты, как

д’стало меня тва-ѐ непр’биваемое упрямс’во. Ты х’ть раз

попытался что-нть вспомн’ть?

Брайан говорил с отчаяньем, однако Филипп был уверен,

что тот снова подтрунивает над ним. Его «хозяин» с некоторых

пор вел себя очень странно. Случилась с ним такая перемена

после того, как на шашлык к Арти пришли гости г-жи

Долгобородовой. Брайан исчез куда-то и оставил обучение парня

на совести Утера. Тот не преминул разыграть свое излюбленное

представление: хозяин-самодур и его покорный раб. Филипп

старался быть незаметным, прислуживая за столом. А потом

вернулся Брайан и забрал Филиппа с собой на болото. К тому

времени бедолага готов был сбежать куда угодно. Они взяли

удочки, пиво и ушли в темноту. Ночь была теплой и безлунной,

тишину нарушил только конский топот, отгремевший

рокочущим камнепадом где-то за холмами. Болото оказалось не

таким уж кошмарным местом. Вместе они до рассвета удили

рыбу, пили пиво и говорили по душам. Брайан показывал, как

ловить на спиннинг, а Филипп выцепил из вонючей болотной

жижи его резиновый сапог. Однако наутро учитель стал

держаться с ним отчуждѐнно, заявил, что у Филиппа память

отшибло. Именно с тех пор Брайан мучал его вопросами, дразнил

и злился. Филипп не понимал, что от него требуют, и жалел

только об одном: Эмер куда-то уехала и не могла подсказать, что

следует вспомнить или сделать, чтобы Брайан прекратил

цепляться.

Брайан швырнул рыбину в окно второго этажа, но

промахнулся. На улицу вышла Месмерайс. Остановившись

посреди двора, она с недовольным видом огляделась.

– Уберешь все к полудню, – приказала она Брайану. –

Эмер возвращается.

– Как ж... я выт’щу эт-ту рррухл’дь в од’ночку?

– Я должна сама показать тебе – как?!

– Лан-но. Я п’пробую, – сдался Брайан. Как только

Месмерайс скрылась из виду, он подошел к Филиппу и пугающе

внятно проговорил: – Я помогу тебе с рыбой. Иди в гараж и

принеси веревку.

Решив, что Брайан смягчился под чарами Месмерайс,

Филипп побежал за веревкой. По пути он думал: «Все

налаживается само собой. Вот и Эмер уже в пути, вечером я буду

танцевать с ней контрдансы».

– Сейчас мы устроим веселую забаву, – недобро улыбаясь,

объявил Брайан и забрал веревку. Он обошел несколько раз

вокруг дуба, накручивая верѐвку на уровне пояса. Филипп

принялся помогать и вскоре оказался крепко-накрепко

привязанным к дереву.

– Вот так, прекрасненько! Теперь ты у меня вспомнишь

все! – во взгляде Брайана мелькнула чертовщинка.

– А как же ты вытащишь машину? – Филипп попробовал

урезонить своего доброго друга. На развѐрнутые объяснения он

не рассчитывал и смирился с тем, что ему придется провести

полдня привязанным к дереву. Надеясь на то, что к Брайану

вернѐтся трезвый ум, парень предложил: – Мы могли бы

перекинуть веревку через дерево и тянуть вдвоем. Вдвоем

гораздо легче.

– Ты действительно катастрофически глуп! – воскликнул

Брайан. – Но я вобью тебе в голову, что надо, или вышибу тебе

мозги! Тогда голову можно будет заполнить чем-нибудь

стоящим.

С этими словами Брайан поднял рыбину и швырнул прямо

в лицо Филиппу. За первой последовала вторая, третья. Вскоре

Филипп сбился со счета. Когда Брайану не подворачивалась под

руку рыба, он кидался грязью.

– Ну что, вспомнил? Поднатужься, пораскинь мозгами!

Филипп уже не мечтал участвовать в танцевальных уроках

Эмер, но все еще не мог поверить в то, что Брайан серьѐзно

настроен забить его до смерти.

– Ты выбрал самый нелепый способ избавиться от меня!

– Разве я плохо стараюсь? – от всей души удивился

Брайан. – Я тебя совсем не разозлил?

– Может, хватит? Мне почему-то не смешно! – взмолился

Филипп. Оставалась слабая надежда на то, что кто-нибудь из

домочадцев увидит творящийся беспредел и прекратит пытку. Но

все как сквозь землю провалились. Даже Утер, посуливший

разобраться с проблемами Брайана, не появлялся. «Как глупо

будет сдохнуть тут, забитым насмерть дохлой рыбой!» – Филиппу

обиднее всего было то, что его собирался убить человек, к

которому он успел по-настоящему привязаться.

– А тебе и не должно быть смешно! Видишь, мне самому

невесело почему-то.

– Брайан, погоди, я вспомнил кое-что!

«Хозяин» замер, не успев поднять с земли очередную

тушку.

– Утер сказал, что ты не совсем здоров. Психически.

Карп шмякнулся о скулу Филиппа, оставив липкую

отметину.

– Неправильный ответ! – Брайан снова стал метать то

рыбу, то грязь. В какой-то момент Филипп перестал различать

предметы. Перед глазами появился густой красный туман. Но

бедняга не потерял сознания и все ещѐ чувствовал удары по

голове. Он сильно зажмурился, а когда снова открыл глаза, то

увидел над своей головой грязный бампер. Брайан держал

«ягуар» на вытянутых руках и с лѐгкостью покачивал им из

стороны в сторону. Дыхание Филиппа пресеклось, красный туман

снова поглотил его. В этом тумане происходили еще более

поразительные вещи. Девочка Эмер в коротком пальто и

клетчатой юбке ехала на велосипеде по размытой дождями

дороге и что-то напевала. А потом в облике взрослой девушки

плыла по озеру в лодке и приветственно махала ему рукой. Еѐ

сказочно красивое платье развевалось по ветру. Лодка

пружинисто воткнулась в подтаявший лед возле берега. Желая

помочь Эмер сойти на берег, парень оторвался от дерева, к

которому, казалось, был надежно привязан. Он вошел по колено

в воду и протянул к Эмер руки.

– Бедный мой Филиппок, не бойся, я с тобой, – сказала

она. – Возьми это, и ты сможешь преодолеть...

Она подала ему яблоко. Филипп взял, надкусил его и тут

же вспомнил сцену, некогда разбитую на мелкие кусочки,

которые теперь сложились у него в голове: Брайан тащил за

жабры из черной, густой, словно нефть, воды огромную рыбину с

зубчатым плавником на хребте; она сопротивлялась и затянула

Брайана в болото по пояс, и тут Филипп понял, что это вовсе не

рыба. Он увидел страшное человеческое лицо, с холодным,

немигающим взглядом и беззубым ртом, отчаянно хватающим

воздух. Длинные руки обвили шею Брайана, тот почти сдался,

пойманный и обезволенный неживым взглядом чудовища. Оно

сделало вдох и ушло под воду. Брайан с испуганным криком

скрылся в черной жиже. Чудовище вынырнуло вновь, уставилось

на Филиппа. Тогда он, Филипп, схватил леску (первое, что

подвернулось под руку) и, зажмурившись, бросился в болотную

грязь. Намотав леску на чешуйчатую шею, он начал душить рыбу.

И продолжал душить даже тогда, когда та уволокла его под воду.

Леска болезненно впивалась в ладони, но он со злорадством

принимал эту боль, означавшую, что монстр чувствует то же.

Кроме того, Филипп ощущал землю под ногами. Поэтому он

упорно тянул свой улов из воды. Уже на берегу он остервенело

пинал издыхающее чудовище. Когда темнота у его ног

перестала дергаться, он вспомнил о Брайане и ринулся обратно в

болото. Но увидел своего учителя, живого и невредимого, в

высоких зарослях осоки.

– Ну, что ты стоишь?! – закричал он на Филиппа. – Скорее

проси у неѐ, что хочешь!

– Что? – не понял Филипп.

– Я же сказал, что хочешь! Силы, знания, возможности

бежать… Не стой столбом, она не будет ждать вечно!

Филипп нерешительно подошел к неподвижной туше,

прилипшей к стволу дерева. Была ли на свете вещь, ради которой

стоило снова приблизиться к этому потустороннему существу,

вызывавшему омерзение?

– Только скажи так, чтобы я не слышал, – предупредил

Брайан.

Пересиливая страх, Филипп нагнулся над тьмой. Сначала

он хотел оказаться дома и чтобы ничего этого никогда не было.

Но в последний момент передумал.

– Я хочу, чтобы Эмер была со мной, – выдохнул он и

отстранился, потому что тьма начала таять, оставляя после себя

мокрый след и леску, зацепившуюся за кору. Над их головами

глухо проворчал громовой раскат.

– Ужасно! Я где-то потерял свой сапог… – послышался

озабоченный голос Брайана. Он шарил палкой в грязи,

выбрасывая на берег куски льда и гнилой травы.

– Ну вот, теперь я заболею, и ты будешь в этом виноват! –

заявил «хозяин».

Филипп пробормотал: «Надо меньше пить», – оглядел

болото и увидел торчавшее из грязи желтое голенище сапога.

Видение пропало. Резкий рыбный запах ударил в нос.

Филипп проморгался. Он по-прежнему находился под дубом.

Моток верѐвки валялся неподалку. Рядом сидела Эмер.

– Бедный ты мой, бедный! Как тебя измучили, –

причитала она. Еѐ ладони были такими теплыми, а голос таким

заботливым, что Филиппу стало невыносимо жалко себя.

– Не трогай меня, я весь провонял дохлой рыбой, – еле

выдохнул парень, чуть не плача от обиды: она снова видела его

униженным, жалким, и ничего нельзя было поделать.

– Глупенький, разве это так важно?

– Зачем ты всегда превращаешься в маленькую девочку,

когда я мог бы... – Он осекся, боясь, что она не поймѐт его

отчаяния и ускользнет вновь.

Но Эмер продолжала гладить его волосы и задумчиво

разглядывать лицо.

– Бедняга. Ты выкарабкался почти с того света.

Удивительно, что ты смог убить эту … – она тщательно

обдумывала слова, – сущность. Правда, Брайан тебя за это не

похвалит.

– Да уж… Я опять провалил экзамен?

– Нет, у тебя всѐ получилось, ты же победил! – Помолчав,

Эмер озабоченно продолжала: – О тебе мало заботятся. Хорошо

бы тебе сменить наставника.

Филипп почему-то решил, что Эмер говорит о профессоре,

чей спецкурс Утер обещал ему в Москве. Словно в прошлой

жизни! Бывший студент никак не мог взять в толк, зачем ему

теперь-то встречаться с Долгобородовой. Он уже и не надеялся

вернуться в мир нормальных людей, продолжить учебу в МГУ.

– Только, знаешь что… – Эмер нахмурилась, потѐрла

переносицу. – Будь хоть немного внимательней. Иначе магия так

и останется для тебя делом избранных, к которым ты не

принадлежишь. Понимаешь?

Филипп недоумѐнно посмотрел на Эмер и вдруг

рассмеялся:

– Ну, да. У вас всѐ – для избранных. Шапки рогатые, пиво

волшебное. Твои братишки – чисто экстрасенсы, а ты… ты…

Эмер смотрела на Филиппа с укором. Вдруг она

встревоженно оглянулась.

– Я волнуюсь за тебя. Что, если однажды ты не вернѐшься

обратно?!

Она умолкла. Со стороны дома к ним приближалась

Месмерайс.

Глава девятая, с нетривиальным

концом.

Месмерайс продефилировала вдоль пруда, мимо

каменных изваяний, в немом восторге цеплявшихся за еѐ платье

шершавыми лбами, мимо отстранившейся от Филиппа Эмер. Она

шла прямо к нему. Бедняга вжался в ствол дуба, попытался

слиться с вековым гигантом, надеясь стать незаметным муравьѐм

на морщинистой коре. Месмерайс двумя пальцами обхватила

запястье Филиппа поверх рукава. «Брезгует коснуться моей

кожи», – подумал парень, кое-как поднимаясь с земли.

– Не преувеличивай свои страдания. Жалея себя, ты

становишься только слабее, – Месмерайс не смотрела на него.

Она повернула к дому, Филиппу пришлось идти за ней. Он шагал

неровно, стараясь не наступить ей на платье, подол которого,

словно ленивый зверь в бархатной шкуре, полз по грязи, по

ошмѐткам рыбьей чешуи. Чтобы не тащиться бесславно позади

дамы, Филипп ускорил шаг и даже успел открыть дверь перед

Месмерайс. Та легонько наклонила голову и вошла в дом, не

отпуская руку Филиппа, который расценил кивок как

благодарность. Это было приятней, чем предположить, что она

старалась не задеть высокой причѐской о притолоку.

Месмерайс молчала. Филипп смотрел на еѐ горделивый

профиль – настолько красивый, что обратиться к этой женщине

казалось ему кощунством. Хозяйка дома отпустила Филиппову

руку и направилась лестнице. Бедный студент понял, что выбор

ему не предоставили, и обречѐнно поплѐлся следом. Тишина

сковывала его дрожащие мысли, из них во все стороны торчали

рыбьи хвосты. По-прежнему не оборачиваясь, Месмерайс

прошла по коридору второго этажа, открыла одну из дверей и

обернулась, как бы приглашая зайти. Филиппа тяготила

таинственность. Чтобы поскорей внести ясность в происходящее,

он набрался смелости и вошѐл. Все равно, никто уже не поступит

хуже, чем обошѐлся с ним Брайан.

Парень очутился в той самой ванной комнате, где уже был

когда-то. Месмерайс стояла на прежнем месте. Своим медовым

голосом она повелительно произнесла:

– Раздевайся. Ты весь в чешуе, тебе надо умыться.

Филипп отвернулся. Услышав щелчок дверной ручки за

спиной, он с невесѐлой усмешкой подумал, что не стоило

обставлять так торжественно проводы до места банальной

помывки. Он снял рубашку, включил и отрегулировал воду,

сунул голову под тѐплую, прозрачную струю из крана.

– Брюки тоже снимай.

Филипп даже слегка присел от неожиданности и, не

разгибаясь, оглянулся: Месмерайс стояла у двери, которую

закрыла за своей спиной, и расстѐгивала манжету. «Она будет

меня мыть!» – вздрогнул, догадавшись, Филипп. Его смятение

было, конечно, приятным. Ведь он получит долгожданное

удовольствие, когда эти прекрасные, полные и умело-нежные

руки намылят его голову, шею... Филипп так размечтался, что,

снимая брюки, едва не расквасил нос о чугунный край ванны.

Дно ванны, он только сейчас заметил, не имело слива. «Очень

странно, – подумал Филипп, но тут же успокоил себя, – тогда бы

в воде плавали чешуйки, а их нет». Он хотел обернуться к

Месмерайс, но она сама подошла и шагнула в закручивающиеся

бурунчиками потоки, пригласив парня жестом – словно

пальчиком переворачивала страницу книги – присоединиться.

Филипп оторопело уселся в ванну вместе с ней. Они сидели

нагишом друг напротив друга. Филипп внутренне ликовал,

прислушиваясь к журчанию наполнявшей ванну воды, не смея

оторвать взгляда от еѐ ярко-зелѐных глаз. Месмерайс заговорила:

– Брайан не справился с твоим упрямством. Но что с него

взять? Твой «хозяин» – всего лишь мальчишка. Ты так ничего и

не вспомнил. Придѐтся самой за тебя взяться.

Филипп возмутился, однако сказать ничего не успел.

Месмерайс продолжала:

– Я преподам тебе мастер-класс. Выводы сделаешь

самостоятельно. Насколько я поняла, ты говорил у пруда о своих

сексуальных желаниях? Кого же ты пожелал?

Филипп ухватился за щѐку: если Месмерайс сумела

расслышать шѐпот с высоты двух этажей, что же она спрашивает

о деталях? Наверняка издевается над ним, как и все в этом

сумасшедшем доме!

– Я хочу Эмер и не понимаю, зачем вы остались в ванной,

если предполагалось, что я буду мыться?

Месмерайс перебила его:

– Ты хочешь Эмер? А хочешь ли ты знать, кто такая Эмер?

Филипп кивнул. Ему давно не давали покоя вопросы: кто

эта девушка, откуда она и, особенно, – сколько ей лет?

– Изволь, – со злорадным удовольствием начала

Месмерайс. – Она такой же человек, как и ты. Правда, человек

необычной, редкой породы, если можно так выразиться. Она

приехала погостить к домработнице нашей соседки, но долго не

могла найти нужный ей дом и обратилась за помощью к нам.

Конечно, мы помогли ей, а заодно рассказали, какая дивная

малина растѐт сразу за нашим участком в перелеске. Эмер,

которую звали тогда Оля, уже через час шла с лукошком в руках

собирать ягодку. Вообще-то девушек было несколько. Одна

набрала полтуеска, другая – целую корзинку. Самая крупная,

самая сочная ягода попадалась только Оленьке. Кусты стояли

непроходимой стеной перед прочими девушками. Оля свободно

пробиралась в самую гущу малинника. Солнце играло с ней в

прятки, то освещая зелень так, что сквозь листья видны были

ягоды, то пряталось за тучку, стрельнув тонким лучиком на шаг-

другой вперѐд и выхватив сочные малиновые пятнышки на

плетях. Ждать остальных невозможно, когда столько яств

впереди! Оленьке было шестнадцать лет, родители давно уже не

читали ей сказок про девочек, заблудившихся в лесу. Да разве

можно заблудиться в перелеске, когда напросвет видны холмы? С

каждым шагом Оля поддавалась азарту погони, лукошко вбирало

в себя двойной, тройной объем! Ей было весело, голова слегка

кружилась, вокруг стрекотали насекомые, напевая беззаботные

песенки о ласках лета. Еѐ пальцы задевали кружевные

крылышки стрекоз. Стрекозы склоняли свои прехорошенькие

головки и нашѐптывали девочке истории об играх фей на лесных

полянках. Оленька зачарованно смотрела на узорные туфельки

на их ножках. Крошечные ручки брались за руки девочки и вели

за собой в хоровод. Смех переливистым жемчугом рассыпался по

траве, такой шелковистой, густой, словно речная вода под сенью

раскидистых ив. Дивный день был, безветренный, ясный,

нежаркий. Девочке сладко спалось на мягкой траве у реки. Ива

укрыла шатром из ветвей, травушка оплела рученьки-ноженьки,

пенье стрекоз убаюкало Оленьку. Я рассказывала ей

удивительные истории о наших Холмах, о радостных днях без

хлопот и печали. Она улыбалась. Месмерайс, сказала она, звучит

как музыка. И я подарила ей прекрасное, чудное имя – Эмер.

Филипп сидел как в воду опущенный. Он вытянул сначала

одну, а потом вторую ногу, насколько позволяло свободное

пространство ванны. Месмерайс ловким движением подхватила

его под колени и притянула к себе. Теперь парень лежал под

водой, широко раскрыв глаза и пуская редкие пузыри. Он

ошалело таращился на Месмерайс. Она сквозь призму воды стала

моложе и стройней, стала похожа на... Эмер. Она села на него

верхом. Филипп боялся пошевельнуться. Только рѐбра выдавали

его волнение: как жабры часто-часто раздвигаясь сдвигались в

такт еѐ движениям. Эмер-Месмерайс улыбнулась. Вода

помутнела и сгустилась...

Филипп рывком выдернул своѐ сознание из небытия.

С трудом открыл глаза и обнаружил, что сидит в пустой

ванне. Месмерайс нигде не было. В ванную комнату отчаянно

ломился Брайан: он звал Филиппа, ругался и пытался выбить

дверь. Филипп хотел ответить ему, но не мог разлепить губ. Он

был настолько обессилен, что лишь наблюдал, как дверь с

грохотом ударилась о стенку. Зазвенела, упав на кафель,

щеколда. Брайан ворвался в ванную.

– Ты… ты жив? Потрясающе... – выдохнул Брайан,

всматриваясь в лицо Филиппа, но тот лишь моргнул левым

глазом.

– Черт! – Брайан отпрянул от края ванны. – Не стоило

оставлять тебя с Месмерайс, очень уж жѐстко она с тобой...

Филипп не понимал, почему Брайан так переживает. «Что

случилось?» – хотел спросить он, но простонал что-то

нечленораздельное.

– Ничего страшного. Всѐ будет хорошо. Я позабочусь о

тебе. Я больше не брошу тебя, – успокаивал Брайан, вытаскивая

обмякшего Филиппа из ванны и укутывая банным полотенцем. –

Ты молодец. Я думал, тебе крышка, а ты – ничего,

выкарабкался…

Он перетащил Филиппа в его комнату, уложил в постель,

накрыл одеялом. Зашторил окно, посоветовал спать до полного

восстановления сил. Уходя пообещал, что будет неотступно

караулить у двери. Филипп проморгался, присматриваясь в

полутьме к извилистым трещинкам на беленом потолке.

Размышлять обо всем происшедшем получалось туго – он

послушался совета Брайана, уснул.

Ему приснился сон: они с друзьями играют во дворе. Он,

неуклюжий мальчишка с разбитыми коленками, прыгает по

крышам гаражей. Между гаражами валяются битые бутылки,

рваные покрышки и прочий мусор. Вязкий рубероид нагрелся на

солнце, пачкает подошвы кед. Ветви тополя нависают над

головой. Оступившись, Филипп скользит по покатой железной

крыше и повисает, держась за самый край. Ему никак не удаѐтся

упереться ногами в стенку соседнего гаража, сердце испуганно

бьѐтся, солнце слепит глаза. Внизу, в фиолетовой сырой тѐмноте

виден человек, но разглядеть его лицо невозможно. Филипп кое-

как выбирается наверх. Отдышавшись, вспоминает, что спит. Его

друзья исчезли, как и ветви деревьев, и другие гаражи. «Осталось

главное», – думает он и снова заглядывает вниз. Незнакомец

протягивает ему руку. Филипп без страха и сомнений

вытаскивает его наверх...

Филипп проснулся отдохнувший, успокоенный сном. В

окно ярко светило солнце. Он выглянул во двор, привычно

удивившись: «Ну, ѐперный театр! Сколько ж я проспал?» Лето

было в самом разгаре. «Из универа меня отчислили», – без

сожаления подумал Филипп, отходя от окна. В комнате пахло

жасмином и штукатуркой. Он оделся, открыл дверь. Брайан

сдержал обещание: он сидел, прислонившись к стене, читал

Филиппов дневник и делал красной ручкой пометки на полях.

– Ну что, рыболов, очухался? – приветствовал учитель

своего подопечного. – Извини, я тут со скуки нарушил твое

личное пространство, сказки твои прочитал. Талантливо! Я бы

даже рискнул показать какому-нибудь издателю.

Филипп ничего не сказал по поводу нарушенного

пространства. Дневник казался ему никчемной тратой времени и

бумаги.

– Насколько я понимаю, предстоит душеспасительная

беседа, – не без ехидства заметил Филипп. – Я бы провел еѐ где-

нибудь на солнышке, подальше от дома.

Брайан согласился. Они отправились в поле, захватив с

собой пиво и круассаны.

– Мне уже доложили, что ты вспомнил нечто, – начал

Брайан, усаживаясь на траву. – Теперь я хотел бы выслушать

подробный отчет.

Филипп подробно описал видение у дерева, кошмар на

болоте. Брайан внимательно слушал, отмахиваясь от комаров и

вопросов. Когда Филипп дошел до интимного урока Месмерайс,

Брайан вскинул брови, с недоверием уставясь на рассказчика.

– Я занимался сексом то ли с Эмер, то ли с Месмерайс, –

без подробностей закончил Филипп, смущенный взглядом своего

«хозяина».

– Не могло быть ни того, ни другого, – покачал головой

Брайан. Его категоричность навела Филиппа на одну мысль.

– А может, ты ревнуешь меня к Месмерайс как к учителю?

Может, с ней я достиг большего успеха?

Брайан вскочил и принялся ходить туда-сюда,

жестикулируя.

– Идиот! Месмерайс не учитель! Она не в ванну к тебе

залезла, а в душу! Чтобы поживиться твоей жизненной силой,

отожрать энергии. И надо же было додуматься – рассказать ей

про рыбу! О твоем договоре даже я не должен был знать.

– А я могу дышать под водой? – не отставал Филипп, не

обращая внимания на вопли Брайана.

– Можешь, если ты рыба.

– А-а, значит, я теперь рыба?

– Ты болван! – злился Брайан. – А я – вдвойне болван,

потому что доверил выбор тебе. Я-то думал, тебе хватит ума,

чтобы попросить силу или хотя бы возможность сбежать… –

Брайан усиленно тер виски.

– Что же теперь делать? – растерянно спросил Филипп.

– Про Эмер можешь сразу забыть. Блин, сдалась же она

тебе!

– Я хотел, чтобы она уехала с нами.

Брайан посмотрел на него так, что у парня мурашки

побежали по спине.

– Хорошо, пойдем, я покажу тебе Эмер, – сказал он и

быстрым шагом направился к речке. Филипп собрал мусор и

побежал следом. Среди ив Брайан остановился, сориентировался,

с прищуром глянул на полуденное солнце. Подойдя к одному из

деревьев, приподнял склонившиеся к земле ветви. Из-за яркого

света Филипп долго не мог разглядеть: что там лежало в густой

траве. Брайан смотрел на ученика сурово, и Филипп

почувствовал головокружение, предвещавшее тошноту и

галлюцинации. Он присел на корточки и прямо под ногами

разглядел серовато-желтые кости. Несмотря на то, был виден

лишь небольшой фрагмент скелета, взволнованное сознание

Филиппа рисовало бренные останки Эмер. Или Оли, уснувшей

давным-давно под ивушкой…

Брайан опустил ветку и отвернулся. Филиппа

выворачивало наизнанку в прибрежную траву.

Глава десятая, где многое

разъясняется.

Мотылѐк покинула частный музей и вприпрыжку

побежала к бабушкиному дому. Издали завидев Брайана,

который только что вышел на улицу, девушка помахала ему

рукой. А когда приблизилась, то с плохо скрываемым

ликованием крикнула:

– А я – только что от египтолога! Угадай, где мой муж?!

Брайан только развѐл руками. Его напрягло появление

хорошенькой беззаботной барышни с восточной стороны.

Приказав едва оклемавшемуся от рвоты Филиппу держаться

поблизости, Брайан сосредоточил внимание на девушке.

– Что ты с ним сделала?!

Мотылѐк замедлила шаг.

– А что?

– Что??? Я и спрашиваю: что ты сделала с Валерой?

– Я ничего не делала. Он... – Мотылѐк догадалась, что

объяснить смысл манипуляций, произведѐнных над отражением

мужа, будет сложно. Она бы обязательно придумала, что наврать,

но Брайан двумя быстрыми шагами сократил расстояние между

ними и сильно ухватил еѐ за запястье. Мотылѐк в испуге

уставилась на соседа и потянула руку на себя, пытаясь

освободиться.

– Будешь ты отвечать, дура несчастная?

– Да ты что?! В своѐм уме? – возмутилась Мотылѐк. – Мы

вместе туда пришли посмотреть коллекцию. А потом Валера

остался там.

Она заглянула Брайану в глаза и тут же присела в страхе:

такого гнева она ещѐ ни у кого не умудрялась вызвать. Брайан

угрожающе навис над ней, отчѐтливо, чуть ли не с ненавистью

выговаривая:

– Ты что, не понимаешь, как страшно ты подставила

Валеру? Ведь она замучает его до смерти. Ты в жертву его

принесла, неужели не видишь?

– Я его отдала на время. Мы сделали мумию...

– Что-о??? Мумию?! Из живого человека? Да ты

понимаешь, что это – ещѐ хуже смерти? Быть живым

мертвецом?..

– Она сказала, что это – сон, ничего страшного... –

лепетала Мотылѐк, пытаясь скинуть, соскрести ногтями,

стряхнуть со своей руки пятерню Брайана.

– Не слушаешь, что тебе говорят, – ладно. Пойдѐм к Елене!

– и Брайан потащил Мотылька, как на буксире, к особняку Елены

Константиновны. Филипп проводил их до калитки и в

нерешительности остановился: внутрь его никто не приглашал.

Брайан тянул девушку прямо через газон. Чем ближе они

подходили к дому, тем сильнее она упиралась. Ужасно, если

бабушка отругает еѐ. И неприятно будет, если Сид увидит, как еѐ

против воли ведут, словно козу на верѐвке. Мотылѐк начала

хныкать, но Брайан не обернулся, негромко выругав еѐ глупым

созданием.

Профессор читала за столом объѐмную рукопись с

изображением святого Себастьяна на обложке и не сразу подняла

глаза на странную пару, вломившуюся в гостиную. Брайан был

краток:

– Вот! Она мумифицировала мужа.

Елена Константиновна недоумѐнно смотрела на них,

сдвинув очки на кончик носа. Расценив еѐ молчание как

поощрение, Мотылѐк затянула волынку:

– Я ничего плохого ему не сделала. Мы запеленали

отражение, вырезанное из зеркала. А Валере это вреда не

причинит, он будет спать, пока я...

– Хватит, – прервала еѐ бабушка, опасаясь, как бы внучка

не ляпнула лишнего. – Поднимись в свою комнату и подожди

там.

Брайан отодвинулся в сторону, пропуская понурившуюся

девушку, но не отвѐл возмущѐнного взгляда от Елены

Константиновны. Он ждал, что она немедленно накажет

Мотылька и при этом придумает, как спасти Валеру. Однако

быстрых и решительных действий не последовало. Седовласая

дама указала Брайану на стул рядом с собой. Брайан присел на

краешек. Елена Константиновна тихо заговорила:

– Не надо недооценивать мою дружбу со Светланой. Она

никогда не причинит вреда моим родственникам. Разве ты не

заметил, что девочка вовсе не любит своего мужа? Она влюблена

в другого. Поэтому твой долг, как порядочного человека, взять на

себя заботу о влюблѐнной барышне. А Валера сейчас

направляется к Алѐне, жив и здоров. Можешь на досуге

убедиться в этом. Теперь ступай наверх, она ждѐт тебя. Уведи еѐ

отсюда подальше, договорились?

Брайан сидел, потупившись. Когда Елена Константиновна

замолчала, он коротко кивнул и направился к лестнице.

Пожилая дама смотрела ему вслед и недобро улыбалась. «Как

всѐ-таки легко манипулировать неокрепшим юношеским

сознанием, – самодовольно думала она. – Внучка получит

идеального любовника и не будет мозолить нам глаза». Брайан

уведѐт с собой Мотылька вон из дома, прочь от еѐ драгоценного

Сида.

Когда Брайан заглянул в комнату, девушка сидела,

бессмысленно копошась в складках винтажного приталенного

платья, взятого из стопки, аккуратно сложенной Валерой. Брайан

закрыл за собой дверь и подошѐл к окну. Мотылѐк капризным

тоном заявила: «Не вздумай обернуться!» – и принялась

переодеваться, с мстительным злорадством думая, что поставила

парня в весьма дурацкое положение. Брайан досадовал, что

попался на еѐ детскую хитрость. Его раздражала необходимость

развлекать балованную девицу, но надо было уважить просьбу

соседки. «Возни с тобой будет ещѐ больше, чем с недотѐпой

Филиппом. Кстати, что-то его не видно у калитки. Хотя это даже

к лучшему», – рассуждая так, Брайан развернулся к Мотыльку.

Она как раз закончила переодеваться. Он легко угадал нужный

момент, но Мотылѐк всѐ равно рассердилась.

– В чѐм дело? – с вызовом спросила она.

– Ты пойдѐшь со мной. Надо поговорить.

– Мне велено сидеть здесь, – надула губы Мотылѐк. Она

вспомнила, что обижена на бабушку.

– Елена Константиновна разрешила, – примирительным

тоном пояснил Брайан, подошѐл и легонько подтолкнул свою

новую подопечную к выходу. Та заинтригованно взглянула на

него: «Интересно, что это он о себе возомнил? Меня не так-то

просто заставить!» – но больше ничего подумать не успела.

Брайан бесцеремонно схватил еѐ за запястье и двинулся к

дверям. Девушка шла, нарочито громко топая и упираясь изо

всех сил. В голове у неѐ плясали разрозненные мысли: «Если

бабушка разрешила ему наказать меня за проступок, то такой

расклад нам не нужен. Нахал. Вцепился как клещ. Может, он в

меня влюблѐн?! Ну, конечно! Только куда же он меня

приведѐт?..» И потрясѐнная будоражащей догадкой, Мотылѐк

остановилась, заставив Брайана притормозить и обернуться:

– Что стряслось?

– А куда мы идѐм? – спросила Мотылѐк, лукаво щурясь.

– Ко мне, – Брайану претило еѐ кокетство, мешало

сосредоточиться.

– А я к тебе не хочу. Я хочу к Сиду.

Такого Брайан не ожидал. Не разжимая руки, он вывел

Мотылька за калитку.

– Зачем тебе к Сиду?

– Я его люблю. А ты думал, я тебя люблю?

Они шли вдоль ограды по краю канавы. Брайан никак не

мог успокоиться:

– Ладно! Не люби, плакать не буду. Баба с возу – кобыле

легче. Не хочешь хорошо и красиво, хочешь героические сопли с

сахаром... – он остановился. Мотылѐк наткнулась на его плечо и

тоже остановилась. – Ты хоть в курсе, какой человек твой Сид?

Он живѐт в отрыве от действительности по своим, особым

правилам. Твоя бабуля не выпускала его за околицу, чтобы никто

не помешал ей воспитать настоящего рыцаря. Оно тебе надо?

Мотылѐк радостно закивала, но Брайану было очевидно,

что еѐ мечты не совпадают с тем, к чему она стремится.

Отвернувшись, он пошѐл дальше. «Влюблѐнная барышня»

окрылѐнно семенила следом. Минуты через три Брайан снова

развернулся к ней.

– Ты ждѐшь, что он станет петь серенады при луне? Этого

не будет. У него в голове настоящее средневековье. Он и в репу

может дать, если решит, что ты – ведьма. Сюсюкать с ним нельзя,

потому что рыцарское поведение... это совсем не то, что ты себе

воображаешь. – Брайан не желал объясниться напрямую,

опасаясь разжечь интерес девушки к Сиду. – Ну, представь: мало

надеть настоящие доспехи, в них надо ходить, сидеть, справлять

малую и большую нужду. Рыцарь тебе не фея. У него, конечно,

есть кодекс чести, но есть и потребности типа поесть, поспать...

Брайан видел, что слова пролетают мимо ушей Мотылька.

«Ничем хорошим это для тебя не кончится», – сказал мысленно

он. Встав на колено, положил ладони одна на другую. Мотылѐк

удивлѐнно уставилась на парня.

– Хочешь завоевать любовь рыцаря – вперѐд. Но должен

предупредить: прекрасные дамы живут в башнях, заперты туда

на долгие годы. Рыцари по собственному почину добиваются их

благосклонности. Они добиваются, а не наоборот. Наступай.

Брайан качнул ладонями, предлгая себя в качестве

ступеньки. Мотылѐк повернула голову в сторону ограды: они

остановились напротив сторожки, где жил Сид. Оставалось

только перемахнуть через забор. «Логично. Лучше сделать это

тайком. Иначе бабушка меня живьѐм съест», – проявила чудеса

сообразительности Мотылѐк и без зазрения совести водрузила

свою не совсем чистую пятку на подставленную опору. Брайан

рывком встал, поднимая руки вверх. Он тоже не остался в долгу,

заглянув девушке под юбку. Даже голову наклонил, чтоб удобней

было. С коротким: «Ой!» – Мотылѐк приземлилась по ту сторону

забора. Смешанные чувства одолевали Брайана, главным среди

которых было желание поскорее сбежать. Но всѐ же он подождал,

пока она поднимется, цела и невредима. Затем быстро зашагал

обратно к дороге. Туда, где маячила нескладная фигура Филиппа.

– Мы пойдѐм в поход! – с фальшивым энтузиазмом

крикнул Брайан. – У Елены нам делать нечего. Я чувствую, она

не справится с ситуацией. Надо валить. Растворимся в болотном

тумане... что может быть лучше?

«Как будто для похода нет более удачного места, чем

болото», – думал Филипп немного позже, складывая в рюкзак

палатку и спальные мешки. Потом он наблюдал, как Брайан

сгребает с кухонных полок все консервы, попавшиеся ему на

глаза.

– Это же надо быть такой идиоткой! Счастливое

безмозглое дитя! – Брайан не отказал себе в удовольствии

швырнуть пару консервных банок об стену. Банки с грохотом

покатились под стол. Проводив их взглядом, Брайан обернулся к

Филиппу.

– Ты ведь знаешь, с каким трепетом я отношусь к слабому

полу?

Филипп на всякий случай кивнул.

– Эта дура не догадывается, что сейчас достанет Сида

своими притязаниями, получит хорошего пинка и полетит как

гордая птица ѐж обратно в свою Москву!

Филипп не понимал, почему Брайан переживает за

смазливую девчонку, которая только что сдала в музей

собственного мужа.

– А что с Валерой-то? – спросил он.

– С ним всѐ в порядке, Алкмена за него отвечает. Пойдѐм

на болото. Там закончим твое обучение, – отрезал Брайан.

– Я думал, мы его только начали, – Филипп даже

растерялся. Он только-только стал получать удовольствие от

обучения. Ему казалось, что он ни на шаг не продвинулся в

магическом искусстве, однако готов был посвятить не один год

ученичеству. И тут выяснилось, что лавочка сворачивается... А

ведь в конце учѐбы положено сдавать экзамен! Филипп понял,

что провала не миновать.

Они вышли во двор. Возле пруда на плетѐной подстилке

загорала крошка-Эмер, прикрыв лицо тинейджерским

журналом. «Лолита», – пронеслось в мозгу у Филиппа. Но

Брайан уже продирался сквозь кусты малины, так что ученику

ничего не оставалось, как броситься следом. Они направлялись

сквозь душистые заросли к речке.

– Задавай свои вопросы, – скомандовал Брайан.

Филиппа понесло.

– Мы надолго?

– Это как получится.

– Что нам может помешать?

– Моя глупость и волк, которого ты не добил в прошлый

раз.

Филипп вспомнил про волка и поторопился сменить тему.

– Зачем ты показал мне кости под ивой? Эмер ведь живая.

Брайан обернулся с нехорошей улыбкой, открыл рот,

чтобы ответить, но передумал.

– У тебя с ней что-то было? – догадался Филипп.

– С чего ты взял?

– Она смотрит на тебя с придыханием.

– Все маленькие девочки смотрят на меня с придыханием.

– Не все, как выяснилось сегодня! – подколол Филипп, до

которого наконец-то дошѐл смысл слов о «трепетном отношении

к слабому полу». – И Эмер не такая уж маленькая.

– О, да! Эмер не такая, – передразнил Брайан. – Она

особенная! Но только не для тебя. Ты влюбился в неѐ, потому что

она пожалела тебя. А пожалела потому, что ей было скучно.

Поверь мне, романтикой здесь и не пахнет... Айда к реке!

Они выбрались из малинника и побежали через поле к

воде. Брайан буквально летел над густой травой. Филипп,

спотыкаясь, нѐсся следом. Рюкзак бил его по спине и

перевешивал назад. Все муравейники, кротовые норы и пучки

чертополоха как нарочно выстроились в ряд, чтобы попасть ему

под ноги. Когда они были уже на берегу, Брайан дал Филиппу

отдышаться и поделился наблюдением:

– Ты неправильно бегаешь. Ты слишком тяжелый.

– Толстый, – поправил его Филипп. Однако он отлично

понял, что Брайан имел в виду не физический вес.

Брайан скинул брюки и рубашку, собираясь перебраться

вброд через реку. Филипп тоже разделся, полез вслед за учителем

в приятно холодившую воду. Течение было несильным, дно

покрывали водные растения. Их безразличные прикосновения

смущали Филиппа. Выбравшись на берег и одевшись, приятели

пошли вдоль реки к тому заболоченному месту, где одной

апрельской ночью ловили рыбу-монстра.

Поставили палатку, подготовили место для костра. Брайан

блаженно развалился на песке. Филипп устроился неподалѐку.

Не зная, о чѐм завести разговор, он спросил наудачу:

– А чем закончилось твоѐ обучение?

Его наставник поднял к голубому небу руки, растопырил

пальцы и лениво проговорил:

– Я заблудился на болоте и чуть не утонул. Наша соседка-

профессорша случайно оказалась рядом. Не то чтобы она

частенько шляется по болотам ночью... Видимо, уловила мои

эмоции и прилетела посмотреть, что происходит.

На кончики его пальцев садились отдыхать стрекозы.

– Она протянула мне веерные грабли. Я себе все руки

изуродовал. Думаю, она хотела помочь мне свести счѐты с

жизнью.

Солнце слепило глаза, но Филипп был уверен, что ясно

разглядел окровавленные ладони Брайана. Он моргнул, видение

исчезло.

– А она что, – Филипп запнулся, – ведьма? И летает на

веерных граблях?

Брайан неопределѐнно покачал головой.

– Она, сама того не зная, научила меня ходить по болотам

легкой поступью. Надо бы, кстати, и тебя научить… Черт, мне

многому надо тебя научить, а времени так мало! – Он сел.

Стрекозы носились над его головой. – Когда будешь бежать через

болота, представляй себе, что ты – это я.

– Не думаю, что это сработает.

Филипп всматривался в блеск отраженного света на

поверхности реки. Он вспоминал апрель, когда вода черной

жижей с кусочками грязного льда хлюпала под сапогами и злое

мерзкое чудище пыталось заглянуть ему в глаза.

– А что это за рыба была тогда? Почему я ее забыл? –

опять спросил ученик.

– Это – Авседиль, мой личный кошмар. А забыл ты ее,

потому что люди вечно что-то забывают. Треть жизни учатся,

другую треть вспоминают то, чему научились. А потом берутся

учить других. Ты еще многое вспомнишь. Ну-ка, закрой глаза и

вызови в своѐм воображении мое лицо. Представь, как я говорю

тебе то, что говорю.

Филипп послушно закрыл глаза, увидел как наяву лицо

Брайана. Это было нетрудно. Парень всѐ ждал, что учитель из

озорства кинет в него лягушку или насыплет на голову песку.

– Представил? – спросил Брайан. Его лицо в воображении

Филиппа тоже спросило: «Представил?» – Повторяй мои

мимические движения, и ты почувствуешь то, что чувствую я.

– Да ну? – не поверил Филипп. Он открыл глаза и с

деланым изумлением стал таращиться на Брайана. – То есть,

чтобы не утонуть на болоте, я должен закрыть глаза, представить

твое лицо и смело шагать себе легкой поступью?

Брайан засмеялся, довольный шуткой.

– Я хреновый учитель, – заключил он.

– А я – ученик хренового учителя! – с гордостью объявил

Филипп.

– Ладно, преподам тебе свой мастер-класс. Топай за мной.

Брайан дефилировал вдоль берега. Филипп шѐл следом и

беззастенчиво кривлялся, передразнивая его. Утомившись,

учитель сел на песок, задумался. Филипп в точности повторил его

позу. Однако мысли у них были разными. Филипп впервые

получал удовольствие от бестолкового, на его взгляд, занятия.

Жизнь прекрасна! Погруженный в свои думы, Брайан начал

копать яму. И так как он не дал Филиппу команду «выйти из

игры», тот тоже стал копать. Они рылись во влажном песке, пока

тонкая перегородка между двумя ямами не рухнула.

– Знатная дыра получилась, – заметил Филипп, отдуваясь.

– Полезай внутрь! Измерим глубину.

Филипп доверчиво улѐгся на дно, Брайан закопал его и

тщательно утрамбовал песок вокруг.

– Сможешь вылезти? – хитро усмехнулся он.

Филипп, почувствовав подвох, рыпнулся туда-сюда.

Вылезти отчего-то не получалось.

– Ну, я пошел, – спокойно заявил Брайан. – Когда надоест,

позовешь.

– Что-то мне уже надоело... – огорошенно пролепетал его

приятель. – Ты же обещал не оставлять меня одного на болоте!

Но Брайан уходил всѐ дальше и дальше. «Вот он,

обучающий момент! – подумал Филипп, предчувствуя

неприятности. – Ошибиться невозможно. Он считает, что

―магический прорыв‖ достигается в результате жестокого

обращения. Типа сейчас я взбеленюсь и вытащу себя из песка,

как барон Мюнхгаузен, за волосы. Классно придумано. Только

почему я чувствую себя полным ничтожеством?.. Пора начинать

вопить!»

И Филипп завопил. Он кричал долго, ругался на разные

лады, сердился. Но песок крепко держал его, горе-ученик даже

рукой пошевелить не мог. Он пытался крутиться и раскачиваться,

но только зря тратил силы. Он тщетно взывал к совести

Брайана, к его дружеским чувствам, к жалости, наконец.

Солнце садилось за холмистый горизонт. Стрекозы

ошалело проносились над головой, гоняясь за комарами. В

деревне лаяли собаки, в перелеске щебетали птицы. Песок

остывал.

Филипп отчаялся дозваться своего наставника и изменил

тактику. Теперь он спокойно ждал, когда Брайан сам вернется,

заинтригованный отсутствием звуков. Спустились сумерки, и

Филипп понял: «Брайан ушел насовсем! Решил, что ученик не

оправдал надежд... Гад, бросил меня подыхать здесь! Выберусь

сам – хорошо, а не выберусь – никто не виноват, не судьба,

значит, стать магом». В сгущавшейся темноте Филипп вспомнил

черную рыбину. Странное имя «Авседиль» само собой пришло на

ум. «Интересно... судя по имени, чудовище женского рода.

Может быть, это одна из бывших пассий Брайана? Та, чью

косметичку я нашел в куче мусора…» От этой мысли Филипп

окончательно проснулся и замотал головой. Ни Брайана, ни

рыбы поблизости он не увидел. «А ему все-таки удалось довести

меня до состояния, когда я начал думать об этом серьезно», –

саркастически фыркнул Филипп. Однако торчать в песке ему

смертельно надоело. Пленник с удвоенной силой возобновил

попытки освободиться. Он задыхался от усталости, злости и

отчаяния, когда заметил, что вода в реке поднялась и медленно

затапливает берег.

– Брайан! – закричал парень срывающимся голосом. Он

был обессилен борьбой. Волна, поднявшаяся с

противоположного берега, накрыла его. Закинув голову, Филипп

взглянул последний раз на звездное небо, искаженное призмой

воды. Он ждал, когда кончится запас воздуха в лѐгких и он

захлебнѐтся. Но чьи-то руки крепко ухватили его за плечи и

выдернули из песка, как морковку с грядки. Филипп откашлялся,

отдышался, попытался унять дрожь в коленях. Присев рядом,

Брайан с сожалением смотрел на ученика. Песок так и остался

сухим. Никакого разлива реки не было. Брайан помог встать

бедняге, стряхнул с него налипший песок. Молча они добрели до

палатки, Филипп забрался в спальник, Брайан достал бутылку

виски и подал Филиппу. Тот сделал несколько глотков и

попросил еды. Опустошив разогретую на огне тушенку с гречкой,

он почувствовал себя способным выслушать объяснения

Брайана.

– Прошу прощения за вынужденную жесть, – начал тот с

примирительной улыбкой. – Твои мучения не пропали даром, я

посмотрел на тебя совсем другими глазами. Единственное, что

приходит в голову... Ты похож на мобильник, в котором

заложено до фига всяких функций, да только аккумулятор сдох.

Чтобы сбежать, тебе придѐтся позаимствовать немного моей

энергии, ничего не попишешь. На твоѐ счастье, я – безлимитная

батарейка.

Филипп закрыл глаза. Ему всѐ ещѐ мерещилась мутная

вода.

– Слушай, – спросил он. – Помнишь, ты говорил, что с

тобой обращались более жестоко? Это правда? Куда ж еще

жѐстче?

Покровительственная улыбка Брайана медленно растаяла.

Спи давай, а то все кошмары пропустишь, – сказал

наставник устало и полез в свой спальный мешок.

Глава одиннадцатая, про театр.

Мотылѐк не чуя себя подошла к сторожке. Дом был заперт.

Девушка уселась на ступеньку. В сердце теснились досада,

надежда и грусть. Оставалось ждать, когда придѐт еѐ Сид. Она

бездумно разглядывала верхушки деревьев, голубое небо с

редкими перистыми облаками. Прошло полчаса бесполезного

ожидания. Внимание Мотылька привлекли смех и оживлѐнная

беседа. Говорили сразу несколько голосов:

– А если она помрѐт, ты втыкаешь? Тебя же мгновенно

вычислят!

– Не говори ерунды. От снотворного никто не умирал.

– Ты сама сказала – лошадиная доза.

– Ну да. Она же лошадь! – раздался дружный

переливчатый смех.

Несколько девичьих голосов продолжали обсуждение:

– Да нет, ничего ей не сделается. Зато теперь будут

выбирать новую Гиневру6. И вы предложите меня.

– Думаешь, он в тебя втюрится? Что-то я сильно

сомневаюсь.

– В отличие от этой дуры я идеально выучила роль, к тому

же, моя подруга учится в Щуке...

– Елена! Бежим в беседку!

6 Гиневра – жена короля Артура, персонаж из цикла

английских легенд о рыцарях Круглого стола.

Студентки сорвались с места, шурша костюмами,

надетыми для репетиции. Мотылѐк не утерпела и выглянула из-

за дома, чтобы оценить, как выглядят заговорщицы. Еѐ волновал

вопрос: не за Сидом ли охотятся студентки? Первая, кого увидела

Мотылѐк, была еѐ собственная бабушка. Елена Константиновна

кивком подозвала внучку к себе.

– А я тебя везде ищу! – преспокойно заявила она. –

Пойдѐм, пообедаем. Я должна ввести тебя в курс дела.

Мотылѐк почесала висок и пошла за бабушкой, которая то

и дело оборачивалась и останавливалась, проверяя, идѐт ли за

ней внучка. Толпа студней активно шумела на кухне. Елена

Константиновна и Мотылѐк сели обедать в гостиной. Откуда-то

из коридора вышел Сид и в нерешительности остановился на

пороге комнаты.

– Поди к себе, – не оборачиваясь, велела ему Елена

Константиновна. Сид в замешательстве смотрел на Мотылька:

она за секунду до его появления привстала со своего места и

потянулась, чтобы взять из хлебницы ломтик «докторской»

булочки. Винтажное платье удачно подчѐркивало еѐ

миниатюрную фигурку. Сиду стоило огромного труда не

вспылить в ответ на откровенное пренебрежение, выказанное в

присутствии гостьи. Он низко склонил голову, медленно

повернулся и вышел из дома.

– Зачем ты смущаешь мальчика? – как бы невзначай

спросила Елена Константиновна, с затаѐнной ненавистью

наблюдая, как Мотылѐк провожает юношу влюблѐнным

взглядом.

– А я даже не заметила его, – начала оправдываться

Мотылѐк. Но потом вспомнила нечто важное. – Ты не хочешь

поговорить со мной кое о чѐм?

– Очень хочу. Но не за обедом, – закрыла тему бабушка. В

молчании они доели суп, принялись за второе. Мотылѐк опять не

утерпела:

– Ба, скажи, Сид участвует в спектакле?

– С чего ты взяла? Он за спецкурс денег не вносил! –

казалось, одна только мысль о возможной халяве была

возмутительна.

Мотылѐк облегчѐнно выдохнула: соперницы отменяются!

Она улыбалась собственным мыслям, пока заканчивала обед.

«Надо же, как удачно всѐ складывается. Бабушка будет занята со

своими студентами. У Сида никого, по-видимому, нет. Он

смутился, значит, я ему понравилась. Теперь надо, чтобы наш

храбрый рыцарь захотел меня спасти, и – дело в шляпе!»

Мотылѐк посмотрела исподлобья на Елену Константиновну.

Лицо последней выглядело бесстрастным. Откуда внучке было

знать, что мысли о завоевании Сида жирным шрифтом

пропечатываются на еѐ миловидном личике, и бабушка читает их

«с листа», леденея от бешенства.

Они одновременно встали из-за стола, прошли в комнаты

правого крыла на втором этаже. Там находилась огромная

костюмерная.

– Ты будешь великолепно выглядеть в средневековом

платье. И роль под стать. Тебе достался лакомый кусочек. У нас

возникла проблема. Знаешь, большой театр – большой

гадюшник, маленький театр – маленький гадюшник... –

бормотала бабушка, выбирая подходящий наряд для Мотылька.

Потом она долго и обстоятельно объясняла, почему внучке

придѐтся играть сегодня роль Гиневры. Мотылѐк еѐ слушала

весьма небрежно.

– Я должна репетировать с твоими студнями?

– Буду очень признательна, – весьма холодно произнесла

Елена Константиновна.

– Бабуль, а почему ты разрешила Брайану увести меня из

комнаты?

Бабушка протянула внучке шикарный наряд и отчѐтливо

произнесла, пристально глядя ей в глаза:

– Это я тебе расскажу при условии, что ни одна живая

душа не узнает о нашем разговоре.

Щѐки девушки вспыхнули. «Вот это да! Интриги,

оказывается, плетутся и на более высоких уровнях». Мотылѐк

воспользовалась тем, что надо было переодеться, и спряталась от

бабушки за ширмой. Это бегство не смутило собеседницу:

– История хранится в тайне, о ней знаем только мы с

Брайаном. Но ты – моя внучка, тебе я расскажу. Полтора года

назад я сидела вечером в гостиной и читала рефераты своих

учеников. В посѐлке никого не было, все разъехались по делам.

Погода стояла скверная. Я весь день провела дома. Не скажу,

чтобы я заскучала или задумалась, но что-то отвлекло меня от

работы. Я много внимания уделяю интуиции, предчувствиям и

подобным вещам, поэтому, когда возникло ощущение тревоги, я

отложила все дела и сосредоточилась на своих чувствах. Кто-то

страдал. Страдал невыразимо тяжело. Я улавливала всеми

фибрами души стоны разрывающегося от боли и скорби сердца.

Этот плач был беззвучен. Но он потряс меня, хоть я и понимала,

что ничем помочь не могу. Игнорировать столь сильное

излучение эмоций было невозможно. Я мучилась вместе с тем

человеком. Прошло два часа, я уже изнемогала от усталости.

Представляешь, от страданий тоже можно устать. Внезапно

гамма настроения изменилась. Теперь доминировал страх,

животный страх перед смертью. Я поняла, что кто-то провалился

в наше болото и тонет в нѐм. Я не могла оставаться на месте,

опрометью бросилась туда, к трясине. По дороге я увидела

садовые веерные грабли и захватила их с собой. Лѐгкой поступью

я прошла по болотным топям. Найти потерпевшего не составило

труда. Это был молоденький мальчик. Трясина засосала его уже

по грудь, но руки были всѐ ещѐ на поверхности, так что он сразу

ухватился за протянутые грабли. Беда была в том, что тонкие

железные прутья на черенке гнулись и резали ему пальцы. Он

никак не мог крепко схватиться за них, изранил все руки. Я

подобралась к нему с риском провалиться и всѐ же была слишком

далеко. Парень сделал рывок, чтобы схватить деревянную часть,

но окровавленная ладонь соскользнула, и он провалился в

трясину ещѐ глубже. Его рот перекосился в предсмертном ужасе.

Беднягу было уже не спасти...

Раздался стук в дверь, прервавший тайную беседу. В глазах

Мотылька стояли слѐзы – она была потрясена. А бабушка,

хитроумный режиссѐр, подстроивший вторжение «на самом

интересном месте», с ловко разыгранным недовольством

поручила заглянувшей студентке ввести внучку в спектакль и

ушла. Ушла, оставив незавершѐнным душещипательный рассказ,

чтобы вынудить Мотылька вернуться к Брайану хотя бы для того,

чтобы узнать окончание страшной истории.

На самом деле события разворачивались не так уж

трагично. С четвѐртой попытки Елена Константиновна всѐ же

вытащила Брайана из болота, доволокла до своего дома. Вместе с

Алысей отмыла его от грязи и тины, перевязала раны на руках,

уложила в кровать, напоила горячим бульоном. Брайан

провалялся в кровати до полудня, изредка вздрагивая во сне от

кошмарных воспоминаний. Его разбудил громкий телефонный

разговор – «спасительница» звонила его матери. Брайан понял,

что его хотят сдать. Решив смотать удочки, он стал лихорадочно

соображать, как бы выбраться незамеченным из

«гостеприимного» дома. Комната, в которой он лежал, оказалась

заперта на ключ. От безысходности Брайан готов был завыть, но

вдруг замок щѐлкнул, дверь открылась, и на пороге он увидел

Сида. Тот не ожидал обнаружить гостя в доме. Он помедлил пару

секунд, потом прошѐл к платяному шкафу и начал рыться в нѐм,

изредка откладывая в сторону кое-что из своих вещей. Брайан

сказал:

– Мне надо сбежать отсюда. Ты меня выпустишь?

Сид бросил своѐ занятие и коротко ответил:

– Пойдѐм.

Они вышли из дома, Сид проводил его до калитки. Не

поднимая глаз, закрыл еѐ за Брайаном. Ушѐл, не обернувшись.

Брайан почувствовал угрызения совести: для Сида эта калитка

навсегда останется закрытой.

Мотылѐк фантазировала, как неожиданно ярко мог бы

раскрыться еѐ актѐрский талант. Но в тот день репетировали

всего одну сцену, и, как назло, у Гиневры не было ни реплики.

Елена Константиновна весьма надеялась на то, что внучка

увлечѐтся партнѐром, эффектным и интересным молодым

человеком. И снова невезение: именно этот монолог

воодушевлѐнно читал Сид в тени деревьев, когда Мотылѐк и

Валера подглядывали за ним. Не удивительно, что девушка даже

не заметила студента, игравшего роль еѐ любовника. На его месте

она воображала Сида, ещѐ сильнее увлекаясь вымышленным

героем.

К вечеру жара спала. Мотыльку пришла в голову мысль

появиться перед обитателем сторожки в сценическом костюме.

Если на солнцепѐке платье было обузой, то в вечерней прохладе

оно оказалось уместным. Мотылѐк сделала крюк, обходя кругом

бабушкин участок, чтобы подойти к домику в парке с

противоположной, скрытой деревьями стороны. Сид как раз

вышел из дома. Запер дверь, положил ключ в деревянный

кармашек под козырьком. Мотылѐк аккуратно и тихо

ступала по траве, высоко подняв платье. Ей было плохо видно,

что именно прячет Сид, – их разделяло расстояние метров в

тридцать. Но как только он повернулся и проворно сбежал с

крыльца, она бросила юбки и замерла на месте, приняв изящную,

по еѐ разумению, позу. Молодой человек сделал вид, что заметил

еѐ. Тогда она подцепила край платья, как учили на репетиции, и

пошла навстречу, для верности заговорив с ним:

– Здравствуйте!

Сиду пришлось замедлить шаг и ответить ей.

– Добрый вечер.

– Мы сегодня репетировали сцену в спектакле. Я слышала,

как вы читали текст из этой пьесы. Вы не могли бы помочь мне?

– Помочь в чѐм?

– Ещѐ раз пройти со мной эту сцену.

Сид остановился, ироничным взглядом смерил еѐ с ног до

головы. Любая другая смутилась бы, не Мотылѐк.

– Мне сказали, что бабушка проверяет на вас свои пьесы.

Эту я, конечно же, читала и раньше...

Мотылѐк не догадывалась, как бесят Сида еѐ бестактные

рассуждения.

– Я позволяю Елене Константиновне использовать себя

как подопытного кролика только потому, что она причинила мне

много добра, – холодно заметил он.

Мотылѐк поборола возникшее замешательство: пока цель

не достигнута, нельзя отвлекаться на обдумывание странного

объяснения о добре и кроликах.

– Ну, я очень прошу! Это не опыты. Для меня это очень

важно!

– Я вижу, мадемуазель, вы привыкли добиваться

исполнения своих желаний.

Глаза Мотылька сверкнули ликованием: «Он согласен!

Пусть только не думает, что меня так просто подцепить». Она тут

же потупилась:

– Вот уж нет, вы совершенно не правы! И я очень

болезненно переживаю, когда мне отказывают в таких простых

вещах.

Сид достал из кармана куртки объемную пачку

исписанных листов. Он не глядел на девушку полторы секунды,

но Мотылѐк успела поправить причѐску и состроить милейшее

выражение на лице.

– Почитайте вот это. Завтра всѐ равно репетиции не будет

– Елена Константиновна утром уезжает вместе со студентами в

город. А мне надо идти.

Мотылѐк с энтузиазмом схватила бумаги. Убедившись, что

она развернула и пытается разглядеть написанное, Сид широким

шагом удалился.

Стихи, – разочарованно протянула Мотылѐк. Она всегда

терпеть не могла поэзию. И поэтому, как ни была увлечена

Сидом, читать его рукописи не стала.

Глава двенадцатая, с бесхвостыми

русалками.

Посреди ночи Филипп проснулся. Несколько минут он

прислушивался, боясь пошевелиться: нежные девичьи голоса

где-то рядом пели народную-хороводную. Филипп прикинул,

откуда доносилось пение. Сообразил,что высокая осока

закрывает тлеющий костѐр от излучины с пляжем, поэтому

палатку не заметили.

Он стал будить Брайана. Тот отмахивался, зарываясь с

головой в спальник; зажигалка освещала его недовольное,

заспанное лицо.

– Ну, что тебе?

– Слышишь? – шѐпотом спросил Филипп.

– Угу…

Огонѐк зажигалки погас. Брайан снова погрузился в сон.

Филипп подождал немного и снова начал тормошить друга:

– Что это? В смысле, кто это?

– Сам как думаешь? – Брайан зевнул.

– Девки поют.

– Хорошо поют, – согласился Брайан. – Пойдем,

посмотрим?

– Они не знают, что мы здесь?

– Вот именно! Пройдем через камыши, устроим сюрприз.

Филипп пожалел о том, что разбудил учителя. Тот уже

выбрался из палатки, у заводи обрисовался его силуэт. Очень

темный на фоне реки.

– Пойдѐм, – тихо позвал Брайан. – И прихвати бутылку.

Филипп не хотел лезть в мокрую (!) воду, но оставаться

одному тоже не улыбалось. Прижав к груди кроссовки и бутылку

виски, он последовал за другом. За шуршащей изгородью осоки

открылось сказочное зрелище: полуодетые девицы в венках, с

распущенными волосами водили хоровод вокруг костра.

– Это русалки, что ли? – удивился Филипп.

– Сегодня ночь на Ивана Купалу! – объяснил Брайан. Его

губы растянула плотоядная улыбка. – Пойдем, потусуемся!

– Не пойду я к русалкам. Защекочут, затащат в реку и

утопят!

– Да это студентки к Елене приехали, оттягиваются на

природе. Пойдем, у них же нет хвостов.

– Это ничего не значит, – упрямился Филипп.

Брайан уже расстегивал рубашку.

– Ошибаешься, друг мой, это кое-что значит... – ответил

он.

Девушки вошли в воду, ежась от холода. Распевая что-то

про суженого-ряженого, отпустили свои венки плыть по течению.

– Нет, ты только посмотри: они хороши, как на подбор! –

Брайан повесил рубашку на услужливо протянутую ветку кривого

деревца, росшего у самого берега. – Ну, ты идешь?

И он бесшумно погрузился в реку. Минуты не прошло, как

он вынырнул посреди девичьего хоровода. Девушки бросились на

берег, испуганно визжа. Скоро визг сменился кокетливым

хихиканьем. Одна из девушек вернулась, чтобы разглядеть

Брайана получше. Тот встретил еѐ веером брызг. Подружки

поспешили на помощь, вытащили на берег нежданного гостя. Тот

указал им на приятеля, прятавшегося в осоке. Филипп постоял в

нерешительности, потом пошѐл к ним посуху, отказавшись от

эффектного появления из пены болотной. У костра он огляделся.

На песке валялись пустые бутылки из-под десертного вина,

вскрытые коктейльные банки и пакетики чипсов – студентки

предпочитали отнюдь не русалочье меню. Компания расселась у

костра. Брайан назвался Шуриком, представляясь двум Настям,

Полине, Ксюше и Кате. Последняя приглянулась Филиппу.

Черноволосая, кареглазая, с благородным профилем и

изысканными манерами, молчаливая. Стоило бывшему

первокурснику спросить, что нового на факультете, как девушки

наперебой принялись выкладывать новости, сплетни и хохмы.

Филипп слушал молча. Брайан, как только возникла пауза,

заявил, что он – студент Суриковского училища, отчисленный за

беспробудное пьянство, и принялся травить байки одну за

другой. Девушки слушали с интересом, все ближе подсаживаясь к

рассказчику. Филипп на пару секунд отошѐл в кусты, а когда

вернулся, обнаружил, что Брайан вовсю целуется сразу с обеими

Настями.

– Быстро же он их развѐл – шепнул Филипп Кате.

– Самому слабо? – в голосе девушке слышались ирония и

вызов.

Парень смутился. С одной стороны, он не был готов

состязаться в обаянии со своим учителем. С другой, не хотел

выглядеть угрюмым монахом. Он принялся сбивчиво и

запутанно описывать Кате зимнюю встречу с волками. То и дело

осекался, боясь брякнуть лишнее. Катя вежливо кивала,

вслушиваясь в рассказ Брайана, звучавший параллельно. Вдруг

Брайан-Шурик умолк, подмигнул девчонкам и скрылся в кустах.

Филиппу пришлось пересказать свою историю с самого начала.

Второй раз получилось более захватывающе. Филипп расписывал

горящие во тьме волчьи глаза, когда ему почудилась пара

внимательных вражьих глаз в кустах напротив. Он зажмурился и

снова уставился в темноту. Никаких волков, померещилось.

Пока он собирал волю в кулак, чтобы продолжить рассказ,

девицы начали перешѐптываться. Затем одна из Насть с лукавым

смехом отправилась вслед за Брайаном. Остальные принялись

перемывать косточки своим знакомым. Филипп молчал, стараясь

припомнить более-менее подходящую сплетню.

Вернулась Настя и закурила, загадочно улыбаясь. Тут же

приспичило отойти Полине, еѐ сопровождал дружный девичий

смех. Когда она вернулась, то не утерпела и прокомментировала:

«Мама дорогая, это было что-то с чем-то! Он сам меня смутил», –

и тут же поняла, что совершила промах. Ведь пока они

развлекались игрой «собьѐм спесь с местного ловеласа», им не

требовалось оправдания своим поступкам...

Катя сидела на прежнем месте: она не участвовала в

заговоре. Филипп наклонился к ней и проговорил:

– Интересно, чем он их прельстил?

– Да ничем особенным. Типа, сказал: пойдем, покажу мою

палатку.

– Кстати, наша палатка совсем близко, за бугром, –

ляпнул, не подумав, Филипп.

Катя отстранилась и со скепсисом уставилась на него.

Филипп сразу понял: что бы она ни сказала, это будет отказ.

Девушка, словно сомневаясь, произнесла:

– У меня есть парень. Понимаешь? Ты конечно очень

милый, но…

– Но до Брайана мне далеко, – закончил за нее Филипп.

– До чего далеко? – не поняла Катя. Но ему было уже не

важно, что она скажет.

– Как вы сюда попали? – Филиппу остро захотелось

вернуться обратно, в Москву.

– Мы на автобусе приехали. Долгобородова все

организовала. Мировая старушенция. И костюмы, и пленэр, и

обеды. Пьесу с нами репетировала. Мудрая концепция – обучать,

играя. Иначе ведь ленивых студней не заставишь заучить

наизусть столько текста.

Филипп понимающе кивнул: «Я на своей шкуре проверил

мудрость такой концепции. Брайан тоже обучает играя. Только от

его игр волосы по всему телу дыбом становятся и наизнанку

выворачивает. И главное: где применять полученные знания?..

Как и этим ―актрисам‖... Неужели роль, сыгранная на сцене,

зачтѐтся на экзамене? Черт, а ведь это мысль!» Филипп

вспомнил, что днем с недоверием отнѐсся к заданию представить

себя Брайаном, эдаким самодовольным Аполлоном с солнцем в

волосах. Может быть, студентки – и есть тот самый экзамен,

который он почти провалил? От волнения у него заколотилось

сердце. Закрыв глаза, Филипп вызвал в памяти лицо Брайана,

постарался стать Брайаном. Словно погрузился в колодец, где

воздух леденит дыхание. Почувствовав острую боль в груди,

Филипп инстинктивно сжал себя в пустых объятиях, откинул

голову назад, жадно глотая воздух.

– Тебе плохо? – участливо спросила Катя, заметив его

судорожный жест.

– Да ну вас! Я спать пойду, – не чувствуя собственного

тела, но при этом двигаясь уверенно и красиво, Филипп не спеша

пошел прочь от костра, слегка покачивая разведенными в

стороны руками. Он видел лес, и реку, и песок под ногами. И всѐ

это казалось ему одушевлѐнным, находящимся в постоянном,

хаотичном движении. Всѐ переливалось красками, прозрачные

струйки тепла перетекали с одного предмета на другой.

Огромное, бесконечное, объѐмное пространство живой материи.

За спиной он услышал Катины шаги.

– Подожди! Я обидела тебя? Я же не хотела!

Филипп обернулся, пытаясь стереть победную улыбку

Брайана с собственного лица.

Понимаешь, я правда не могу. Дело не в тебе, – начала

оправдываться Катя, в отчаянии глядя то на него, то на

оставшихся у костра подружек.

– Я понимаю. Мне ничего от тебя не надо, – еле выговорил

Филипп. Он слегка покачнулся, теряя равновесие. Девушка

подхватила его подмышки.

– Что с тобой? Ну, скажи что-нибудь?

– Ничего. Я пьян и хочу спать.

Он ощущал, как растворяется в шевелящихся мириадах

живых частиц, в теплом воздухе, слоями поднимавшемся от

земли в звездное небо. И он хотел остаться один, хотел поглотить

весь мир, распыляясь в нѐм до молекул.

– Я провожу тебя, – тихо сказала Катя и повела парня к его

палатке, где тлел забытый костер, указывая в темноте верный

путь. Филипп казался себе воздушным шариком, который Катя

придерживала у земли своим испугом. Добравшись до палатки,

Филипп, не задумываясь, плюхнулся на спальный мешок

Брайана. Катя села рядом. Потом нерешительно нагнулась и

приложила ухо к Филипповой груди.

– У тебя сердце бьется, как сумасшедшее. Тебе плохо?

– Нет, – отозвался Филипп, обнимая девушку. – Мне

хорошо. И это странно.

Он почти не различал ее лица в темноте, но знал, что она

разглядывала его, в смятении ища и не находя объяснения

происходящему. Он вспомнил, что в своем рассказе про волков

остановился как раз на появлении Брайана. «Гигантская

батарейка... Где он сейчас? Обнимается с двумя сразу или

притаился в кустах у палатки и прикалывается надо мной? Нет,

блин! Это он лежит на спальнике, и к нему доверчиво прижалась

Катя, я даже рядом не валялся», – Филипп отстранился от

девушки, скрючился в углу. Саднящий комок обиды подступил к

горлу. Катя словно проснулась, отпрянула, пробормотав: «Мне

пора». Убежала не оглянувшись, не попрощавшись. Филипп

медленно приподнялся, вылез на четвереньках из палатки и

опустошил котелок с остывшей водой. Ему было плохо, как с

похмелья. Он поднял голову и вздрогнул, увидев Брайана. Тот

сидел напротив, на брѐвнышке, его лицо освещало колеблющееся

пламя костра. Вид у наставника был усталый, но довольный.

– Ну, что ты, Филипп, отвлекаешься на несущественные

детали? Маска надета, игра началась. Нельзя бросать дело на

полпути только потому, что ты почувствовал себя перчаточной

куклой.

– Да пошел ты… – огрызнулся Филипп. Он вернулся в

палатку, упаковался в спальный мешок и закатился в угол. – Это

не обучение, это изнасилование какое-то.

Брайан так и не нашел, что ответить.

Глава тринадцатая, с предгрозовой

атмосферой.

Мотылѐк проснулась и долго не могла понять, зачем она

завела будильник на пять тридцать. Но увидев в кресле

сценический костюм и подоткнутые под него рукописи, живо

поднялась с постели и поспешила к окну. Парк выглядел

пустынным.

– Конечно, листья деревьев скрывают его от меня! Надо

идти туда, – рассуждала вслух Мотылѐк, надевая самое красивое

из летних платьев. Решив, что романтичнее будет, если она

пойдѐт босая, девушка поспешила выйти через боковые двери

дома и направилась к домику Сида. Утренняя роса жгла холодом

ноги, но девушку это не смущало. Без труда уловив движение в

дальней части парка, она осторожно, то и дело прячась за

стволами каштанов и лип, продвигалась к намеченной цели.

Отчѐтливо звучали глухие удары. Сердце Мотылька так и

прыгало, где-то в животе сплетались в горячее лохматое солнце

страх, волнение и радость. Она ощутила лѐгкую дрожь и присела

на корточки, пожалев, что выбежала из дома, минуя туалет.

Высунувшись из-за дерева, она увидела, как Сид стремительно

приближался к тому месту, где она спряталась. В руках у него был

боккэн7, которым он наносил удары по стволам деревьев.

7 Боккэн – деревянный японский меч для тренировок.

Мотылѐк поднялась, прильнула спиной к скрывавшей еѐ липе и с

замиранием сердца подумала, что как только он приблизится,

она выйдет из своего укрытия и... В этот момент ей было сладко-

страшно, тем более что юноша уже пригвоздил воображаемого

соперника к каштану напротив и готов был развернуться, чтобы

полоснуть «еѐ» липу.

Она выскользнула из-за ствола и встала, спрятав руки за

спину, крепко прижавшись к дереву. Сид замахнулся прежде, чем

увидел Мотылька. По его побледневшему лицу она поняла, что

он не сможет остановиться. К счастью, у девушки подогнулись

колени, и боккэн просвистел над еѐ макушкой, не задев, правда, и

дерева. Сид помедлил секунду, а затем продолжил тренировку.

Мотылѐк села в траву. Ей хотелось плакать от пережитого испуга,

от того, что Сид даже не остановился, от того, что пошли прахом

еѐ старания выглядеть привлекательной.

Она тяжело поднялась с земли и отправилась домой. В

своей комнате, переодевшись в безыскусный сарафанчик бледно-

голубого ситца, она улеглась на кровати и тихонько плакала, пока

не уснула.

Промучившись бессонницей остаток ночи, Филипп решил

навестить девичий лагерь и преподнести себя Кате as is8, без

прикрас. Превозмогая головную боль, Филипп умылся в речке и

решительно поплѐлся через заросли осоки, не снимая кроссовок.

8 as is (англ.) – как есть.

Девушки уже встали. Они складывали разбросанные по

пляжу вещи, подбирали повсюду валявшийся мусор. Филиппа

встретили вежливыми улыбками. Катя без энтузиазма спросила о

его здоровье. Филипп завидовал своей вчерашней гостье: она не

понимала, как цинично над ней пошутили. Он отвѐл Катю в

сторону.

– Прости, я вел себя по-дурацки, – повинился Филипп. – Я

не ожидал, что так получится. Честно.

– Всѐ нормально, я всѐ понимаю, мы оба были хороши

вчера… – перебила она, не желая выслушивать признания.

– Если бы не Шурик... – Филипп мучительно подбирал

слова.

– Ну, это же его палатка, должен он был где-то спать, –

проявила понимание Катя.

– Эй, Катюшка, почесали к автобусу, а то без нас уедет, –

прервала их Полина.

Филиппа осенило.

– А может, мне поехать с вами? – спросил он. И сразу же

начал оправдываться. Придумал неотложное дело в Москве,

заболевшую тѐтку, потерянный кошелек. Предложил в качестве

оплаты проезда мобильник. Он воодушевился, он готов был

танцевать на Красной площади голым, лишь бы удрать из

деревни. Но ничего такого не понадобилось. Студенткам было не

в тягость его общество: в автобусе для него найдѐтся место, и если

он донесет их вещи...

Прогоняя наваждение холмов, Филипп старался не

вспоминать о спящем учителе. Он почти бежал впереди девушек,

не чувствуя тяжелой ноши. В измученном воображении парня

автобус испарялся по мере их приближения, как мираж в

пустыне, или под сатанинский хохот взрывался вместе со всеми,

кто в нѐм находился. Однако когда они пришли на место, автобус

благополучно стоял на обочине. Несколько человек курили возле

его дверей, Елена Константиновна вслух зачитывала фамилии из

списка. При виде г-жи Долгобородовой Филипп остановился как

вкопанный. Он не был готов увидеть еѐ. Профессор вскользь

глянула на парня. Филиппу почему-то вспомнились веерные

грабли, ладони Брайана, протянутые к солнцу… Он попятился.

– Мне надо идти… Я забыл… Я потом, когда-нибудь… –

пояснил он девушкам. Развернулся, скинул рюкзак у заднего

колеса автобуса и бросился, не разбирая дороги, обратно.

Утер с недовольством следил за тем, как Арти выкатывал

для него машину из гаража. За покупками ездил обычно Брайан.

Утер искренне возмущался: как им пришло в голову обратиться к

нему, Утеру, с подобной просьбой?! Арти вручил насупившемуся

снобу список, деньги и посоветовал не выезжать обратно на ночь

глядя, а перекантоваться в Лебедяни. Утер с досадой хлопнул

дверью «ягуара» и неумело стартовал. Месмерайс радовалась

тому, что вовремя сплавила сына в город. Она собиралась

улизнуть из дома, когда Арти поймал еѐ за локоть:

– Куда это ты, милая?

– Зайду к соседке, – ответила мадам с непринуждѐнной

улыбкой, желая показать, что дело у неѐ сугубо женское.

– Зайди-ка лучше в дом, я хочу поговорить с тобой.

Месмерайс слишком хорошо знала, чем грозит

неповиновение спокойному, как запечный валенок, Арти. Она с

недовольным видом прошла в гостиную. Уселась и, горделиво

отвернувшись, буркнула:

– Можно подумать, я собралась сожрать чужого младенца!

– А можно подумать – нет? – с усмешкой парировал Арти.

Месмерайс встрепенулась, даже руками всплеснула.

– Да ты в своѐм ли уме?! Я и мухи обидеть не смею, под

твоим гнѐтом даже гадать разучилась. Что ж мне теперь, из дому

выйти без спросу нельзя?

Арти многозначительно улыбался. Месмерайс не раз

убеждалась: он видел еѐ насквозь и пресекал малейшее

поползновение проявить «треклятую ведьминскую натуру».

Поэтому ненавидела, когда он так улыбался.

– Иди куда хочешь, Мэри. Но помни: каждая мать

защищает своего дитѐныша, как ты – своего. Тебя порвут на

части, если влезешь, куда не следует.

Арти повернулся и вышел. Месмерайс осталась сидеть на

месте. «В принципе, – размышляла она, – старый друид прав:

как ведьма я слабее любой из деревенских баб. Мне ни разу не

удалось навести порчу даже на самого мелкого обитателя садов

Алкмены. К Сехмет вообще никто, кроме Арти, не решается зайти

без уважительной причины. Елена, эта человеколюбица, прости

Господи, на дух меня не переносит... Вот погоди, старая гадина,

станешь немощной и слабой, не в силах будешь противостоять

мне. Тогда-то я на тебе отыграюсь!» Действительно, если

Долгобородова всего лишь недолюбливала свою бывшую

аспирантку, то Месмерайс люто ненавидела Елену за украденную

диссертацию, за то, что некогда восхищалась своей научной

руководительницей и нянчилась с Сидом вместо учѐбы в

аспирантуре. Но особенно еѐ изводило то, что Долгобородова не

помогла ей женить на себе Арти, которого кроме охоты и

приусадебного хозяйства, казалось, ничто не интересовало...

«Пожалуй, не стоит ни с кем делиться информацией. Тем более,

Арти не советует», – рассудила Месмерайс и отправилась на

поиски кого-нибудь, на ком можно сорвать зло.

Тем временем Арти направился как раз туда, куда не

пустил медноволосую мадам. Калитка участка с пирамидой была

отворена. Навстречу выскочил, виляя хвостом, Хентиаменти.

Арти остановился почесать пса за ухом. Хенти преданным

взглядом проводил гостя до коттеджа. Сехмет сидела в кресле-

качалке с закрытыми глазами, устало опустив руки. Но она не

спала. Она ждала, когда Арти объяснит причину своего прихода.

– Здравствуй, Могущественная.

– Здравствуй, Дедушко Мороз, борода из ваты! –

отозвалась Сехмет.

– Что ж ты, старушка, совсем забросила воспитание своего

прелестного дитяти?

Сехмет приоткрыла глаза и, закинув голову назад,

пристально посмотрела на Арти. Тот уселся напротив.

– А в чѐм дело? – спросила она.

– Да ни в чѐм. Пивка попить не с кем. Порядочных людей

осталось полтора человека, Алкмена не пьѐт вовсе... Вон она,

кстати, идѐт. К тебе, что ли?

Сехмет хлѐстким рывком встала со своего кресла и

подошла к окну, изобразив на лице слащавое радушие. Она

легонько толкнула оконную раму, отворившуюся, как балконная

дверь, вместе с частью стены. Шагнула на веранду, к краю

которой спешно перетекли ступеньки крыльца. Дорожка с

молниеносной быстротой понесла еѐ к калитке, изгибаясь,

словно волна. Арти покачал головой и тихо произнѐс:

– Прояви вежливость – пригласи девочку в дом.

В ответ от утробного рычания задрожали половицы. Арти

лишь усмехнулся. Пропела трель звонка, Сехмет впустила

Алкмену и, приобняв за талию, повела к коттеджу. Старый друид

уселся на стуле поудобнее, закрыл глаза – прикинулся веником.

Ему был хорошо слышен разговор женщин, входящих в дом:

– Светлана Владимировна, я вас очень прошу... Может, вам

подойдѐт наш бык? Это племенной бык.

– Алѐна, милая, менять быка на быка бессмысленно.

Серапис9 получился бы и из этого.

– Но мой – настоящий! На выставке показать не стыдно.

– Радость моя, мне бык для выставки не нужен. Я с тобой

9 Серапис – божество плодородия, распространѐнное в греко-

римской империи и соединившее в себе черты Осириса и

Аписа.

поделилась, теперь делись со мной ты.

– Я не могу отдать вам пояс Афродиты... – еле выговорила

Алкмена. Она стояла, потупясь и безвольно опустив руки, готовая

заплакать.

– Тогда возвращай Валеру.

– Не могу, – ещѐ тише отвечала молодая женщина, в еѐ

мелодичном голосе появились стальные нотки.

Сехмет изумлѐнно уставилась на гостью, а та от смущения

не знала, куда девать глаза. Взглянув на стоящий посреди

веранды стул, Алкмена спросила.

– А зачем Вы веник на стул положили?

Сехмет швырнула веник в угол, метко попав между стеной

и комодом.

– Не отвлекайся на пустяки. Получила производителя –

гони пояс! – с угрозой в голосе отчеканила хозяйка дома.

– А он убежит, если я отдам... – канючила Алкмена, нехотя

расстѐгивая пуговицы блузки.

– Не убежит. Ты же сокровище! Мечта всей его жизни. Он

и без пояса был бы твой.

Алкмена выудила из-под одежды ажурный пояс. Глаза

Сехмет неестественно ярко сверкнули, лицо превратилось в маску

жадности.

– Не надевайте его сразу, – попросила Алкмена, – мало ли,

увидит кто.

Сехмет кивнула, плохо соображая, что ей говорят.

– Клади в комод, – приказала она.

Алкмена послушно выполнила еѐ приказ, но Сехмет не

было видно, в какой ящик скользнул узенькой полоской чудо-

поясок. Гостья помедлила и удручѐнно пожелала:

– Удачи.

– Проваливай, – неожиданно грубо отозвалась Сехмет и,

как только Алкмена вышла, подскочила к ящикам комода и

начала неистово рыться в вещах.

Арти, облокотившись на комод, с насмешкой наблюдал за

ней.

– Ты не тем занимаешься. Вместо того, чтобы

удовлетворять свою непомерную жадность до артефактов,

подумай-ка о спасении маленького Брайана. Он у тебя

замечательный, это правда. Но всѐ же Сид сильнее... Думаю, для

всех будет лучше, если Брайан переночует сегодня у тебя.

Сехмет бросила на него взгляд одержимой.

– Не лезь! – рявкнула она. – Я уже достаточно

позаботилась о нѐм.

– Ну, смотри, я тебя предупредил, – без тени эмоций

произнѐс Арти и вышел вон, унося с собой волшебный пояс.

Опасно было оставлять его в руках Сехмет.

Залетевшая в палатку муха назойливо жужжала у

москитной сетки. Брайан проснулся. Второй спальный мешок

был пуст. Филиппа не оказалось ни у кострища, ни в прибрежных

кустах. Брайан порадовался за парня. Наконец-то тот наладил

близкие отношения с женским полом. Но когда наставник

пробрался сквозь заросли осоки, радость его поутихла.

«Отношения» оказались настолько близкими, что Филипп

слинял вместе со студентками. На опустевшем пляже дымился

плохо залитый костѐр, у берега в воде колыхались венки. Брайану

стало тоскливо. Он прислонился к стволу березы, а потом и вовсе

сполз на землю, спрятав лицо в колени. «Конечно, дуралею

крупно повезло: его вывезут отсюда. Без проблем. А мне тут

целое лето скучать, и совершенно нечем заняться. Как некстати…

у меня жестокое похмелье, а этот пень самоутверждается!» –

размышлял покинутый учитель.

– Пойти, что ли, утопиться? – с невеселой усмешкой

произнѐс он вслух. Но окружающая природа осталась

безразлична к его переживаниям. Проснувшаяся кукушка щедро

отмерила ему несколько лет и улетела. Брайан почувствовал себя

совсем одиноко. Напевая: «Soy un perdedor. I’m a looser, baby, so

why don’t you kill me»10, он вошел в воду. Река услужливо обняла

его, смывая печаль и усталость. По дну заискивающе шустрили

мальки. Брайан с недоумением всмотрелся в водную гладь. Нечто

мутной кляксой расплывалось у его ног, медленно приобретало

густоту и черный цвет. «Ирония судьбы, – подумал парень, –

ведь это – то самое место, где мы с Филиппом ловили весной

Авседиль. Зачем сейчас-то она мне нужна? Ну, ползи сюда,

недоделанная тварь. Посмотри в глаза полному лузеру!»

С другого берега послышался вопль:

10 Композиция Looser, исполнитель Beck.

– Брайан!

Того словно током ударило, сердце в груди подпрыгнуло

от радости. Чернильное пятно в панике забилось в прибрежную

осоку. Брайан вздохнул с облегчением: Филипп стремглав несся с

горы, перескакивая кочки и ямы, махал руками, словно пытался

взлететь. Он пересек реку вплавь, не беспокоясь о том, что

одежда намокнет.

– Ты чего в воду-то залез? – кричал Филипп, надеясь

избежать неприятных расспросов.

– А ты чего? – Брайан даже не улыбнулся своему ученику,

как будто ему не хотелось знать, что случилось и почему тот

вернулся.

– Я – так... проводил их, помог вещи до автобуса дотащить,

– глазом не моргнув, соврал Филипп. – Ты что такой убитый?

Слово «убитый» подало Брайану идею изобразить

мировую скорбь и обиду.

– Будь другом, приготовь что-нибудь пожевать, –

трагическим шѐпотом попросил он и побрѐл к берегу.

Филипп сразу же побежал разводить потухший костер,

метнулся к палатке за консервами. Разогрел фасоль и вскипятил

воду, довольный, что удалось отделаться от объяснений. Брайан,

необъяснимо жалкий, сидел всѐ это время без движения на

берегу. Филиппа удручало собственное предательство, поэтому он

подошел к Брайану, вертя в руках банку из-под фасоли, и, не

выдержав, повинился:

– Я хотел сбежать. Мне показалось, что ты сам

вынуждаешь меня свалить из этого проклятого места.

– Проехали… – отмахнулся Брайан.

– Но теперь-то мы сбежим? Вместе? – не отставал Филипп,

все еще полагая, что Брайан сердится на него.

– Типа того, – Брайану надоело разыгрывать «ходячий

укор совести», и он сменил тон. – Чего там у тебя, завтрак готов?

Пойдѐм, пожрѐм.

Одежда сушилась у костра. Парни с аппетитом умяли свой

завтрак и легли вздремнуть на солнышке. Умиротворѐнный вид

давался Брайану с трудом. Одна мысль не давала ему покоя.

– Ты решил больше не мучить меня магическими

дисциплинами? – спросил Филипп, глядя, как Брайан вяло жуѐт

травинку, закрываясь рукой от солнца.

– Почему? Я учу тебя безответственно убивать время,

осознавая, что его катастрофически мало. Чем не магия?

– И что, мне это когда-нибудь понадобится?

– Конечно, это очень нужное умение. Называется: «Делать

хорошую мину при плохой игре».

– А-а-а... Значит, не зря мне казалось, что наш поход – это

уход. В смысле, уход от ответственности? – догадался Филипп.

– Отвянь, – отмахнулся от него Брайан, но тут же перевел

все в шутку. – Наш поход – это приход. Ну, что, слабо сделать

меня на короткой дистанции?

Он вскочил и рванул к речке. Они плюхнулись в воду

одновременно. На этот раз Филипп не отставал от учителя. «Как

щедро. Он хочет дать мне фору», – подумал Филипп и нырнул,

потому что, как всякий неуклюжий пингвин, плавал под водой

быстрее. Вдруг он заметил слева, в нескольких метрах от себя,

подозрительное движение в водорослях. Брайан плыл справа.

Нечто, похожее на загустевшее нефтяное пятно, постоянно

меняющее форму, приближалось и растягиваясь, с явным

намерением захватить двух пловцов разом. Филипп рывком

вынырнул.

– Брайан! Там какая-то дрянь!

Глядя, как черная муть заволакивает воду у

противоположного берега, Брайан скомандовал:

– Живо на берег!

Выбравшись из воды и отбежав подальше, они

остановились, дрожа и не находя слов. Взбаламученная вода

обманчиво тихо лизала песок.

– Глюк? – предположил Филипп.

Брайан отрицательно замотал головой.

– Авседиль?

Учитель недовольно скривился.

– Что мы такого сделали? Чего она цепляется к нам?

– Это Елена заставляет меня вернуться в деревню... а

Авседиль не пускает. Я не пойму, она охраняет или нападает? –

Брайан в смятении оглядывал речную гладь. – Она вообще

злопамятная тварь...

– Может, нам лучше вернуться?

– Чтобы вернуться, надо пересечь реку, – с ошалелой

улыбкой напомнил Брайан.

– Слушай, ты снова меня дуришь, небось, краску в реку

запузырил или еще какую дрянь. У тебя уже не хватает фантазии

на приличные фокусы!

Филипп думал, что если разозлит Брайана, то тот сумеет

найти простой и изящный выход из ситуации. Однако Брайан его

не слушал. Пошарив у костра, он нашѐл забытые девицами

сигареты, закурил. Потом начал одеваться. Филипп тоже оделся

и предложил:

– Давай дойдем до брода, там эта штука не сможет сбить

нас с ног.

Брайан ответил невпопад.

– Я не обязан решать чужие проблемы! Если хотите, могу

отвезти еѐ на станцию... Понимаю, никому не нравится быть

громоотводом, когда надвигается буря. Вызовите бригаду

психиатров. Я не полезу его успокаивать, мне жить пока не

надоело! НЕ-ПОЙ-ДУ-НЕ-БУ-ДУ!!! – в истерике кричал Брайан,

обхватив голову обеими руками, скрючившись как от боли в

желудке и крутясь на месте.

«Ну вот, он окончательно чокнулся, – Филипп испуганно

смотрел на своего учителя. – Голоса слышит. А мне что делать?»

Потом достал сигарету и тоже закурил. Брайан тем временем

успокоился. Вернулся к их стоянке, собрал палатку, рюкзак и

направился к броду. Филипп, разумеется, следовал за ним.

Глава четырнадцатая, 18+...

Было без четверти одиннадцать, когда Мотылѐк решила

пойти и поговорить с «кухаркиным сыном». «Как невежливо с

его стороны игнорировать меня! Это не по-джентльменски...

Тоже мне, рыцарь! – возмущение не давало ей покоя. – Ни разу

не упал в обморок от умиления при встрече со мной. Что я делаю

не так?» Проходя мимо гостиной, она заметила на длинном столе

вазу с фруктами и ухватила персик и кисточку винограда.

Мотылѐк приближалась к сторожке не спеша, она успела

съесть на ходу всѐ и задумалась, куда бы деть шкурки-косточки.

Дом Сида был заперт. Она встала на цыпочки, пошарила под

козырьком в поисках тайника. Нащупав ключ, ловко выудила

его, отперла дверь и положила ключ обратно. Внутри никого не

было. Девушка закрылась изнутри, кинула мусор в корзину под

столом и огляделась. Типичное «осиное гнездо» на кровати,

бесформенная куча одежды в кресле, беспорядок на рабочем

столе.

– О! Ноутбук! – негромко воскликнула Мотылѐк, переведя

взгляд на широкие полки с книгами. – Странно тогда, что он

пишет от руки.

Она продолжила осмотр. Домишко делился на две

неравные части: маленькую комнату и ещѐ более крошечную

кабинку с умывальником и туалетом. К кабинке примыкал

встроенный шкаф. Мотылѐк хотела было заглянуть внутрь

шкафа, но стоило ей приоткрыть дверцу, как оттуда посыпалось

барахло, повалились бумаги, попѐрли коробки – так, что она еле

запихала всѐ обратно через щель и закрыла шкаф поплотней.

– Вот она, подноготная бравого рыцаря, – усмехнулась

Мотылѐк. – Все мельницы в округе посносил, а у себя прибраться

– руки не доходят.

В открытое окно она увидела, как со стороны флигеля идѐт

хозяин сторожки, доедая на ходу булку и с увлечением читая

книгу. Мотылѐк метнулась к дверям, но тут же сообразила, что

лучше пусть он обнаружит еѐ сидящую внутри, чем воровато

выходящую из дома. И Мотылѐк устроилась в старом узком

кресле, предварительно переложив на кровать ворох вещей.

Вешалка с дождевым плащом отделяла еѐ от входной двери.

Щѐлкнул замок.

Сид не заметил девушку. Он прикрыл дверь, прошѐл к

полкам, выудил оттуда полоску бумаги – для закладки в книгу,

затем сел за стол. Первое время Мотылѐк боялась шелохнуться.

Сид неотрывно писал что-то. Девушка попробовала взглядом

привлечь внимание «кухаркиного сына», однако этот

безотказный приѐм не работал в бабушкиной заколдованной

деревне. Тогда гостья переменила позу, вызвав радостный скрип

кресла. Сид перестал писать, облокотился на стол и положил лоб

на ладонь, словно потерял нить мысли. Мотыльку казалось, что

она сидит здесь целую вечность, что пора уже уйти, что она для

него не более чем пустое место. Но тут еѐ осенила догадка:

именно этого он и ждѐт! Тогда Мотылѐк встала, тихонько

подошла и положила руки ему на плечи. Так, чтобы пальцы

касались щѐк юноши. Сид выпрямился, но не обернулся. Она

наклонилась к нему и дотронулась носом до уха, выдохнув

беззвучное: «Сид!» Еѐ руки спустились ниже и свободно повисли.

Сид покраснел и аккуратно взял еѐ за предплечья, но так и не

решился отстранить от себя. Для Мотылька вопрос был ясен:

любови – быть. И она искренне не понимала, что может

останавливать молодого человека, если он здоров, красив и

свободен? Она заглянула в лицо Сиду. Его глаза были закрыты,

словно он пытался перетерпеть сильную боль. Мотыльку

захотелось его пожалеть, но Сид открыл глаза.

– Уходи, – напряжѐнно проговорил он и легонько

оттолкнул еѐ.

Мотылѐк упрямо покачала головой, не отводя взгляда.

– Я же вижу, что небезразлична тебе, – тихо проговорила

она.

– Я хочу, чтобы ты немедленно ушла.

– Сид, тебе как воздух необходимо то, от чего ты так

упорно отказываешься.

Сид побледнел. Мотылѐк поняла, что попала в точку. Она

начала перечислять все доводы, приходившие ей в голову, не

заботясь о логике.

– Ты красив как бог; нельзя вечно прятаться от людей;

расслабься, и ты получишь массу позитивных эмоций; зачем

скрывать свои чувства, когда можно разделить их с тем, кто

поймѐт тебя; в этом нет ничего предосудительного...

Однако эти слова били мимо цели. Сид не любил свою

внешность. И он многое отдал бы за то, чтобы хоть изредка

общаться с обычными людьми. Не говоря уж о том, что адюльтер

он считал предосудительным.

– Я не отстану от тебя, пока мы не займѐмся любовью! –

выкрикнула Мотылѐк.

– Хорошо, – отрывисто произнѐс Сид, развернулся к окну,

закрыл его и опустил жалюзи.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он, подошѐл,

снял с неѐ сарафан и начал расстѐгивать свои брюки. Увидев

жестокую решимость в его глазах, Зоя хотела ответить «нет», но

от испуга у неѐ пропал голос.

Когда Елена Константиновна садилась со студентами в

автобус, часы показывали десять с копейками. Получаса не

прошло, а она уже чувствовала себя некомфортно, словно еѐ

ожидали в городе какие-то неприятности. После одиннадцати

она уже наверняка знала, что зря уехала из Большой Выси. Она

раздала поручения старостам, самому ответственному из

студентов вверила свой саквояж. Как только доехали до

ближайшего города, Елена Константиновна чуть ли не

выпрыгнула из автобуса и, размахивая деньгами, побежала к

дежурившим на центральной площади раздолбанным

«жигулям»и «волгам».

– До Большой Выси! – запыхавшись, приказала она,

плюхаясь на заднее сиденье первой подвернувшейся машины. Со

свистом долетели до деревни. Втрое переплатив, Елена

Константиновна выскочила из автомобиля и помчалась к

парковой сторожке. Взбегая по лестнице, она уже знала, что

увидит, когда откроет дверь.

Мотылѐк лежала на полу. Лицо было залито медленно

высыхавшими слезами. Она была в глубоком обмороке. Сид

неподвижно сидел у еѐ ног, глядя на кровавые разводы на полу.

– Никита! – тихо воскликнула Елена Константиновна,

отворив дверь. Он поднял голову, его губы дрогнули в

беспомощной, виноватой улыбке.

– Я не хотел...

– Зачем ты еѐ впустил? Поднимайся! Живо! Отнесѐм еѐ к

Светлане. – Елена Константиновна спустилась по лестнице и

тяжело села на нижней ступеньке. Сид лихорадочно одевался.

Потом он стянул с кровати простыню, подхватил бесчувственную

девушку, неловко закутав еѐ с головой.

– Как всѐ произошло? – с нескрываемой болью в голосе

спросила Елена Константиновна, еле успевая за Сидом, несшим

Мотылька на руках как ребѐнка.

– Она забралась в дом, когда я обедал. И не хотела уходить,

сказала, что не отстанет, пока не займѐтся со мной любовью.

– И что?

– И я решил, что надо сделать так, чтобы ей не

понравилось. Но я не хотел еѐ убивать.

– Перестань, ты еѐ не убил, она всего лишь в обмороке.

Сехмет приведѐт еѐ в порядок.

– Я знаю, что не убил. Я не хотел еѐ убивать.

Открывая калитку участка с пирамидой, Елена

Константиновна встретилась глазами с Сидом. Ей стало

нехорошо на душе от его тяжѐлого, пристального взгляда.

– Что ещѐ ты мне не сказала? Выкладывай, пока не поздно.

– Дома расскажу, – устало ответила та.

«Да, за всѐ в этой жизни приходится платить. Избитая

мудрость, к которой каждый приходит своим кривым путѐм», –

печально думала она по дороге обратно. Сехмет не отказала в

помощи и не задала ни одного вопроса. Но по злорадному

огоньку, вспыхнувшему в еѐ кошачьих жѐлтых глазах, Елена

Константиновна поняла, что допустила ошибку, не рассказав

Сиду всѐ как есть в первый же день приезда внучки. Горе-рыцарь

брѐл чуть поодаль, повесив голову. Он терзался раскаянием,

корил себя за животную страсть, старался не допускать мысли о

том, что мог полюбить Зою. Иначе пришлось бы признать:

любовь сладка и любовь утрачена для него навсегда. Ведь

девушка не захочет видеть его, сбежит из деревни. А в

одиночестве эти однажды разделѐнные чувства выкипят и

отравят его своими ядовитыми испарениями.

Сехмет быстро выполнила техническую часть работы,

благо повреждения были невелики. Гораздо дольше она

приводила девушку в чувства, читала над ней заговоры

«здоровья», «быстрого исцеления», «смягчения оскорблѐнной

души» и «анестезии»; поила снадобьем, возвращающим силы, и

коньяком. Сехмет истратила на приготовление мази, которая в

мгновение ока разглаживает швы, ценные и редкие

ингредиенты: экскременты газели, кровь летучей мыши, глазную

жидкость свиньи, даже молоко женщины, родившей мальчика, –

половину ро11!

Мотыльку было невмоготу вспоминать о том, что с ней

недавно произошло, и она завела разговор на первую

попавшуюся тему. Не обращая внимания на манипуляции над

собственной персоной, она спросила о Брайане. Сехмет это было

на руку: при таком раскладе она могла ограничиться только

заговорами и не тратить анестезирующие вещества из аптечки.

– Вы не знаете случайно, как Брайан очутился на болоте?

– Ты тоже слышала миф о том, что он пришѐл ниоткуда? –

с интригующей полуулыбкой поинтересовалась Сехмет.

– Нет, но я знаю, что однажды ночью он тонул там.

– Да, он попал в беду после общения с дамой, которая

обучала мальчика азам магии. Он был строптивым учеником.

– А как даму звали?

– Сехмет.

– Она не уследила за ним? Или он отказывался учиться?

– Наоборот. Обучение было закончено, ему следовало

двигаться дальше... Кстати, а почему ты не спрашиваешь, как

звучит настоящее имя Брайана?

11 Мера объема сыпучих и жидких веществ в Древнем Египте,

1 ро – 0,014 л

Я думала, Брайан – его настоящее имя.

– Нет, эту кличку ему дали жители дома Мак Дато. Его

настоящее имя – «Прелестное дитя богов».

– Ух ты, как здорово! Но вы не ответили, зачем бросили

его на болоте.

– Бросили на болоте?! Ты наблюдательная девочка, Зоя.

Но не замечаешь очевидных вещей. Твоя бабушка не умеет

спасать людей, она всего лишь способна оказаться в нужном

месте в нужное время. Поэтому она знает очень много чужих

секретов. Почему бы тебе не пойти и не задать вопросы

участникам той истории? Ты теперь должна чувствовать себя

намного лучше.

Сехмет пристально смотрела Мотыльку в глаза, так что

девушке на какой-то момент показалось то же, что и

«мумифицированному» мужу. Во взгляде женщины – взгляд

львицы, готовящейся к прыжку. Львицы кровожадной, не

знающей жалости. Мотылѐк отвела глаза.

– Да, я пойду. Только у меня, кажется, нет с собой одежды.

Сехмет сняла со статуи лежащего Анубиса льняное

покрывало. Подобными кусками ткани здесь были укутаны все

статуи. Мотылѐк поѐжилась: в прохладном помещении без окон

было прохладно и сыро.

– А ничего другого нет?

Доктор-египтолог недовольно нахмурилась, словно

размышляла, изничтожить наглую девицу сейчас или

повременить немного. Потом вышла, еѐ долго не было, а когда

вернулась – несла в руках длинное светло-бежевое платье, тоже

льняное.

– Спасибо вам преогромное! – Мотылѐк на всякий случай

легонько поклонилась, чтобы не возникло сомнений в том, как

высоко она ценит усилия хозяйки дома.

– Прими его в подарок, но не надевай в другие дни недели.

Сегодня понедельник, – холодно ответила Сехмет.

– Да, спасибо вам за всѐ. Я действительно лучше себя

чувствую. Ничего не болит. Только у меня ещѐ один вопрос. Я

долго пролежала в обмороке?

– Очень недолго. Но раз уж ты спросила... Может, ты что-

то видела перед тем, как потерять сознание?

Мотылѐк вспомнила свои ощущения. Сердце забилось

быстрей, перед глазами потемнело, во рту появился

металлический привкус и кровь прилила к щекам.

– Я ничего не видела. Я зажмурилась, а до этого глаза

были закрыты.

Сехмет поняла: девчонка врѐт ей! Женщина была

настолько раздосадована, что издала какой-то хриплый звук

горлом, глухой, еле слышный, но всѐ же Мотылѐк уловила его и

поспешила ретироваться. Она вышла из имения Госпожи

нетвѐрдой походкой и направилась домой. Она отчѐтливо

помнила картинку, высветившуюся в еѐ угасавшем сознании:

конный рыцарь в тяжѐлых боевых доспехах сражается с

огромной львицей. Вот что явилось в кошмарной тьме Мотыльку,

прежде чем она выключилась, лѐжа на полу и изнемогая от боли.

Глава пятнадцатая, со слезами.

Сид сидел в своей «одиночке» – в домике посреди парка.

Придя домой, Елена Константиновна первым делом загнала его

под ледяной душ. Остудив парня таким образом, она велела ему

удалиться в сторожку с условием, что он носа не высунет оттуда

до отъезда Мотылька.

Зайдя во флигель, Сид взял ведро, тряпку, по пути

зачерпнул воды прямо из пруда и направился к себе – мыть пол.

Опустившись на колени, он тѐр половицы и ревел, как в детстве,

когда его впервые наказали за драку с Утером. С последним они

были лучшими друзьями, несмотря на каверзный характер

соседского парнишки. Сид носил тогда вполне обычное имя –

Никита. Однажды зимой друзья поссорились, за драку Никиту

наказали: запретили выходить за ограду. А потом и вовсе

лишили какого бы то ни было общества. Он искренне не

понимал, за что с ним так жестоко обращаются. Время шло,

домашнее образование и изоляция сделали общительного,

жизнерадостного парня болезненно мнительным, вспыльчивым,

обидчивым. Его жизнь строилась на системе строгих запретов,

наложенных на него взыскательной Еленой Константиновной; но

сам он судил себя строже средневековой инквизиции.

Сид плакал, сознавая, что совершил непоправимую

ошибку. Задвинув ведро под кровать, он лѐг на пол,

скукожившись и чувствуя себя отпетым негодяем. Перед его

мысленным взором вырисовывалась мрачная картина: Мотылѐк

идѐт к своей бабушке, и та рассказывает... Сид как наяву слышал

каждое слово Елены Константиновны, и волосы у него на голове

шевелились от ужаса. Он сел, уставившись в пространство

широко раскрытыми, невидящими глазами.

– Не может быть... Не может быть! – беззвучно шептал он,

вытирая лицо от слѐз. Потрясѐнный юноша уже не жалел ту, с

которой обошѐлся незаслуженно жестоко. Теперь он ненавидел

еѐ! За то, что она появилась в его жизни.

В дверь постучали неуверенной рукой.

– Открыто, – сказал Сид. Голос изменил ему, пропав на

полуслове.

Дверь приотворилась. На пороге стояла Мотылѐк. У неѐ

был измождѐнный, печальный вид. Сид заметил, что на

безымянном пальце девушки впервые не надето обручальное

кольцо. Мотылѐк подавила подкатывавшую тошноту и через силу

произнесла:

– Я пришла... – Голос еѐ тоже не слушался. – Поговорить.

– Заходи.

Сид встал и выкатил стул на середину комнаты, приглашая

девушку сесть. Сам он расположился спиной к окну. Мотылѐк

вошла, не поднимая глаз, и уселась, не зная, с чего начать. Еѐ

волновало одно: любит ли он еѐ. Пока она шла сюда, ей

подумалось, что в деревенской глуши некому было заниматься

половым воспитанием парня. В самом деле, не бабуля же

объяснит ему, что к чему. Значит, он сам мог испугаться

происходящего не меньше еѐ. Мотылѐк жаждала простить ему

всѐ, если это «всѐ» он натворил, питая к ней нежные чувства.

Однако она слишком долго молчала. Сид ответил на незаданный

вопрос:

– Ты напрасно сюда пришла. Я не люблю тебя. И не хочу,

чтобы ты оставалась здесь. Уезжай. Твоя бабушка компенсирует

ущерб, не забудь зайти к ней. Можешь даже не сомневаться: я

нарочно сделал тебе больно, потому что ты сказала, что иначе не

отстанешь от меня. Теперь выполняй своѐ обещание –

проваливай.

Ужасаясь его словам, Мотылѐк выбежала из сторожки.

Ноги сами понесли еѐ к бабушке. Та лежала в постели с

холодным компрессом на голове. На прикроватном столике

валялись распечатанные лекарственные упаковки, стоял стакан с

водой. Мотылѐк плотно закрыла дверь и села, почти что

прилегла на кровать. Елена Константиновна открыла один глаз.

– Ты должна честно сказать мне, зачем приехала сюда. Что

побудило тебя?

– Я сначала хотела попросить, чтобы ты разрешила мне

пожить в твоей квартире…

– Алыся собрала твои вещи. Ключи и адрес я положила на

чемодан. Расписание поездов возьмѐшь на столе в гостиной.

Мотылѐк выпрямилась, ей было обидно до слѐз. Елена

Константиновна мягко коснулась еѐ руки:

– Не плачь. Сид – чудовище. Я не напрасно запирала его от

людей. Он не способен контролировать себя, а ты

спровоцировала его. Я виновата, что не предупредила тебя.

Прости меня. Зоя, умоляю, прости, что не смогла уберечь тебя.

– Я тебя не виню. Ба, скажи, он действительно

умалишѐнный?

Бабушка открыла второй глаз. Ответила она не сразу:

– Он не душевнобольной. Но лучше считай его психом. А

то, что случилось с тобой, – кошмарным сном, который

закончился и больше никогда не повторится.

– Мне кажется, он неравнодушен ко мне.

– Да ты что? Он не способен любить. Он вообще не может

испытывать эмоций. Никаких, кроме злобы. Поэтому я

изолировала его от общества. И лучше будет, если ты забудешь о

нѐм!

Эта вспышка гнева и то, что бабушка повысила голос,

навели Мотылька на мысль: во-первых, она права в своих

догадках. И – от неѐ скрывают нечто важное, это во-вторых.

– Знаешь, бабуля, мне кажется, если он поживѐт немного

среди людей, все проблемы пройдут сами собой. Он озверел в

клетке, в которой ты его заперла. Вот и набросился на меня.

– Не мели ерунды! – Елена Константиновна села в

кровати, заставив Мотылька вскочить. – Сид никуда не выйдет, а

ты немедленно уедешь в Москву! Я уже вызвала Брайана, чтобы

он отвѐз тебя на станцию.

– Нет, дорогая моя, я выкраду твоего драгоценного Сида и

сделаю из него человека, – злобно закричала в ответ Мотылѐк.

– Не смей! – закатила глаза та, хватаясь за сердце. Но

внучка догадалась, что перед ней разыгрывают спектакль,

поэтому обхватила за плечи и придержала готовую завалиться на

подушки бабушку.

– Ба, ну прекрати! – сказала она, вновь присаживаясь на

кровать. – Это я умираю сегодня целый день, а не ты. Меня до

полусмерти затрахал кухаркин сын, а ты ещѐ заступаешься за

него, хотя другая давно убила бы гада собственными руками.

Бабушка замерла и оценивающе уставилась на внучку.

– Ты не успокоишься, пока не вымотаешь мне все нервы? –

Елена Константиновна села в постели. Отхлебнув глоток,

протянула стакан внучке, та жадно выпила всѐ до дна.

– Да. Давай уже, отожги не по-детски, – с горькой иронией

произнесла Мотылѐк.

И бабуля зажгла:

– Когда твоя матушка была чуть моложе, чем ты сейчас,

она позволяла себе всѐ, что только приходило ей в голову. Стала

хиппи, курила марихуану, набиралась количественного

сексуального опыта. И неожиданно забеременела. Я поймала еѐ,

когда она ехала делать аборт. Еле смогла отговорить, пообещав,

что все заботы о ребѐнке возьму на себя. Мы на полгода уехали в

деревню, а когда она родила, то очень изменилась. Вышла замуж

за первого, кто сделал ей предложение. Мужчина оказался

военнослужащим, и они уехали в часть, где спустя год родилась

дочка, Зоечка. Сына, кстати, назвали Никитой. Если тебе

интересно, возьми с комода альбом. Там – все фотографии

Никиты, я много снимала его в детстве. Есть кадры и юношеской

поры.

Мотылѐк, ошеломлѐнная незатейливой историей жизни

своей матери, немеющими руками взяла фотоальбом и раскрыла

посередине. Жизнерадостные улыбки карапуза, копающегося на

горке песка. Потом – серьѐзно-грустные глаза и направленные

мечтательно вверх профили. Везде – Сид, везде он один. Чем он

старше, тем одухотворѐннее выражение его лица, отрешѐннее и

вдумчивее взгляд. Мотылѐк вытащила карточку, на которой он

стоял в гостиной у окна вполоборота к камере, с книгой в руках,

углублѐн в чтение, обнажѐн до пояса, прекрасен и печален.

– Я уезжаю, – коротко сказала Зоя и вышла, не

попрощавшись.

Выйдя от бабушки, Зоя заглянула в свою комнату,

переоделась в джинсы и майку, взяла ключи, документы, деньги,

бумажку с адресом и двинулась в сторону станции пешком. Она

шла по дороге, не желая никого видеть. В заднем кармане лежала

фотография Сида. На душе было невыразимо горько. Предстояло

многое обдумать, осознать, принять или отринуть. Решить, как

жить с этим дальше. Она склеивала свою картину мира, словно

расколотый на мелкие черепки кувшин. Получалось не очень-то

оптимистично, многие детали не вписывались в орнамент. За

размышлениями девушка не заметила, что дорога свернула в лес

и стала сужаться, пока не превратилась в тропинку, которая

запетляла меж деревьев и исчезла в траве. Дальше Зоя шла

наобум, пытаясь держать прежний курс, но неприятное

ощущение «я заблудилась» уже поселилось внутри. Появился

прогал в лесных зарослях, Зоя поспешила туда, но вышла не на

дорогу, а к болоту. Испугавшись болота, она повернула обратно,

но оказалось, что путь назад перегораживал непролазный

бурелом. Зоя не понимала, как же она прошла сюда? Оставалось

одно: выломать длинную ветку и, исследуя почву под ногами,

двинуться в прежнем направлении. Кочки выглядели

устойчивыми, но девушка не теряла бдительности и каждую

проверяла на прочность. Вечерело, а она так и не вышла на

проезжую дорогу. Более того, ей казалось, что она кружит на

одном месте. Зоя села под кривое деревце передохнуть, а когда

снова собралась в путь, то обнаружила, что вокруг – ни одной

устойчивой кочки. Палка проваливалась везде, куда ни ткни. В

отчаянии девушка вернулась обратно под дерево. Села на колени,

чтобы не простудиться на остывающей земле. Закинув голову,

посмотрела на сгущавшиеся чѐрные тучи. В мыслях всплыло

горькое: «За что?!» Слѐзы набежали на глаза. Мотылѐк плакала и

плакала, а положение не улучшалось. Где-то вдали гремела

гроза, начал накрапывать дождик.

Филипп задавал темп, бодро топая впереди. Его учитель

плѐлся сзади. Ему страх как не хотелось идти – платить по

фальшивым счетам. Но все словно сговорились признавать его

крайним. Самое противное в этой истории было то, что он ни к

кому не мог обратиться за советом, даже к матери, хотя... Брайан

задумался: «Она же мать! Мне бы хоть чуточку жалости» – и с

затаѐнной надеждой посмотрел на далѐкую верхушку пирамиды.

Филипп остановился. На его лице нарисовалось

нетерпеливое недоумение: Брайан сильно отстал, а тут ещѐ, как

назло, погода из безоблачной незаметно превратилась в

беспросветно-пасмурную.

– Брайан, ну, ты что, увяз?

– Да, я по уши увяз в дерьме, не хочешь занять моѐ место?

– Брайан скривился и покачал головой. Филипп открыл было

рот, чтобы напомнить другу о своей ничтожности, однако

подумал, что и у этого божества бывают плохие дни, и

промолчал.

– Тебе чем-нибудь помочь? – минуты через две участливо

спросил он.

– На вот, понеси. Тяжѐлая штукенция, – Брайан с ленцой

вытащил из кармана брюк овальную, с крышкой, пепельницу

цвета слоновой кости. Передал приятелю. Филипп ждал, что не

удержит артефакт, повалится, придавленный загадочной

вещицей. Но пепельница оказалась самой обычной. Пустой

внутри, слегка потѐртой снаружи. Филипп озадаченно вертел

«тяжесть» в руках, когда Брайан продолжил:

– Я пойду к Сехмет, а ты беги домой и готовься. Как только

дам отмашку, припустим во все лопатки через болото. Лѐгкой

поступью, как я тебя учил. Входи в нужное состояние, ничего

лишнего с собой не тащи. Ну, я не про вещи, ты понимаешь.

Филипп в ужасе таращился на друга: впервые тот говорил с

ним без издѐвок, по-человечески.

– Если ты рискуешь жизнью, то зачем идѐшь туда?

Брайан подмигнул ему:

– Дуй домой, будь другом. А пепельница пригодится, если

нам не удастся сбежать вместе. На донышке адрес нацарапан –

обязательно сходи туда, тебе помогут.

И он повернулся к приятелю спиной, давая понять, что

разговор окончен.

Сехмет занималась домашним хозяйством, когда еѐ сын

возник на пороге коттеджа.

– Откуда такой красивый нарисовался? – спросила она, не

оборачиваясь.

– Мам... У меня к тебе разговор.

Сехмет перебирала комод. Складывала вещи в новом

порядке, меняла старые мешочки с лавандой на новые. Брайан

переминался с ноги на ногу, но мать была поглощена уборкой и

не обращала на него внимания.

– Ма-а ма-а! – тихим загадочным голосом произнѐс

Брайан. – Мне подарили девушку, а я отпустил еѐ. Теперь меня

вызывает Елена. Очевидно, хочет устроить головомойку за то, что

девица натворила дел без моего присмотра.

– Она не головомойку тебе хочет устроить, – не

оборачиваясь, ответила Сехмет. – Она жаждет мести. По еѐ

словам, именно из-за тебя девчонка попала в передрягу. Мне,

кстати, пришлось еѐ буквально собирать по кусочкам.

– Я-то здесь при чѐм? – возмутился Брайан.

– Ты подкинул еѐ Сиду, да?

– Я только перекинул еѐ через забор.

– Сынуля, у тебя кочан капусты вместо головы. Ты

подсунул Рыцарю Смерти беззащитную девчонку и смотался в

поход, на увеселительную прогулку! Что же ты думаешь, он

пощадил еѐ? Да она чуть не умерла под ним. Провалялась

неизвестно сколько времени в обмороке!

Брайан подошѐл к матери и проговорил, примирительно

глядя ей в глаза:

– Я не виноват, я же не знал...

– Да, ты не знал, предположим, что Зоя – внучка

профессорши. Но ты виноват в том, что не упрятал эту дуру куда

подальше, как просила Елена. Ладно, речь сейчас не об этом.

Арти велел посадить тебя под домашний арест, пока Сид в парке

груши околачивает. Арти, конечно, перестраховщик, но лучше

его послушаться. Пусть Сид укокошит какого-нибудь слабака и

успокоится. Нечего и лезть к нему. Теоретически ты мог бы

уболтать его и разрядить обстановку, но ты ведь не можешь не

идиотничать. Спровоцируешь новую вспышку гнева, а деревне не

пойдѐт на пользу ещѐ один Армагеддон.

Брайан обнял мать и поцеловал в макушку:

– Ты – гений! Его надо спровоцировать!

Он выбежал из коттеджа и, впечатывая плитки дорожки

глубоко в песок, направился прямиком к имению Елены

Константиновны. Следом за ним, выдерживая небольшую

дистанцию, мягкими лапами ступала огромная львица.

Филиппа терзала тревога, страх перед неизбежностью

пригибал к земле. Подавленный и сбитый с толку, он забросил

рюкзак в дом, достал на всякий случай из куртки мобильник,

вышел во двор и сел на ступени крыльца. Привыкнув к тому, что

послушание необходимо для обучения, он не посмел задать

уточняющие вопросы. Брайан описал примерный порядок

действий: войти в «нужное» состояние, а потом бежать лѐгкой

поступью по топям. Но как войти в это загадочное состояние, не

объяснил. Филипп поджал колени к животу, уткнулся в них

лицом, зажмурился, пытаясь вспомнить свои ощущения. Нечто

подобное он испытывал при сильном опьянении: «вертолеты» в

голове, мысли путаются, ноги не держат, чувства обостряются,

окружающая действительность кажется искаженной и

ускользающей, мышцы пресса сводит, горло сжимают спазмы.

Филипп засунул два пальца в рот, но вовремя сообразил, что

тошнота с рвотой – лишь следствие каких-то процессов, к

которым не готов его организм. Ему нужен был другой стимул.

На крыльцо вышла Эмер с тазом, полным стираного

белья. Она замерла на мгновение в дверях, потом поставила таз и

села рядом с Филиппом. Он не удивился, увидев ее взрослой. Не

питая романтических иллюзий, Филипп печально любовался ею

и размышлял, что сказать на прощание, как уйти со свободным

сердцем.

– Тебе плохо? – спросила Эмер.

– Мне хорошо, – вздохнул Филипп. – А надо, чтобы стало

плохо.

– А я так стараюсь, чтобы всем было хорошо… – девушка

грустно улыбнулась, и ему показалось на миг, что она знает о

предстоящей разлуке. Эмер смотрела на него с участием и этим

причиняла ещѐ большую боль. Уж лучше б вовсе игнорировала

его.

– Могу тебе помочь? – предложила она.

– Полюби меня, – прошептал Филипп с замиранием

сердца.

– И тебе сразу станет плохо? – отшутилась Эмер.

– Если ты меня полюбишь, мне станет так хорошо, что я

смогу войти в то состояние, в котором мне всегда бывает плохо.

Это нужно, чтобы спасти Брайана, – запинаясь, объяснил

Филипп.

Спасти Брайана… – эхом отозвалась Эмер. Стало

очевидно, что еѐ больше не интересует Филипп. Эмер встала,

прислушалась к крикам на улице. Филипп хотел выдавить из себя

слова прощания, но вдруг увидел Месмерайс. Угадав еѐ желание

не дать им повлиять на ход событий, он рванул к калитке:

жизненно важно убежать от Месмерайс и оказаться рядом с

учителем, подставить плечо! Сосредоточась на своей задаче,

парень уже не следил за тем, что происходит с Эмер.

Глава шестнадцатая, в которой идѐт

дождь.

Месмерайс, словно чѐрная рыба-беда, выплыла из-за дома.

Она догнала Эмер, бежавшую на помощь своему «братишке»,

ухватила за косы и дѐрнула с такой силой, что девушка

взвизгнула от боли и упала на колени.

– Ты куда намылилась? – с нескрываемым злорадством в

голосе спросила ведьма. Эмер испуганно смотрела на неѐ.

– Мне нужно на улицу.

– Никуда ты не пойдѐшь, – мстительно объявила хозяйка

Мак Дато и рывком подняла Эмер с земли. – Поднимайся,

пойдѐм в дом.

Она потащила девушку к кухне, втолкнула внутрь и

заперла дверь. От волнения Эмер никак не могла придумать, как

ей ускользнуть от ведьмы.

– За что меня заперли? – спросила она.

Месмерайс вперила взгляд в баламутку:

– Ты хочешь сказать, не за что?!

– Мне нужной выйти, – упрямо проговорила Эмер. Она

ощутила, что прямо сейчас, где-то там, на улице, должно

произойти нечто страшное. Месмерайс обычно оставалась глуха к

переживаниям других, но сейчас тоже уловила огромную волну

негатива, щедро захлестнувшую холмы и долины. Как еѐ борзые,

она принюхалась к воздуху, а затем с утроенной злобой

обратилась к Эмер.

– Я сказала тебе: никуда ты не пойдѐшь! Нечего тебе там

делать.

– Я должна помочь Брайану.

– Ах ты, мерзкая девчонка! – ещѐ больше распалилась

ведьма. – Какого рожна ты полезешь разнимать Брайана с

Сидом?

Эмер была потрясена. Она догадывалась, что Брайан попал

в плохую историю, но не ожидала, что он может столкнуться с

Сидом. В их доме часто говорили о том, что Сид вспыльчив и в

гневе может натворить бед. Она понимала, почему еѐ

перепоручили соседям, когда она, оставшись круглой сиротой,

приехала жить к своей тѐтке, домработнице Елены

Константиновны. Но трудно было представить, что

дружелюбный Брайан может ввязаться в серьѐзный конфликт.

– Вы же сами говорили, что Сид – сумасшедший. Почему

же вы не остановите его?

– Потому что я – в своѐм уме, и не полезу, куда не следует.

Тебе, кстати, тоже советую поберечь свою шкурку.

– Но надо предупредить Брайана, чтобы он поскорее ушѐл

оттуда.

Месмерайс только презрительно хмыкнула: девчонка –

идеалистка. Вечно суѐтся со своим неуместным желанием

помочь.

– Брайан сам нарвался. Наивно думал усмирить Сида.

Теперь он поплатится за свою самонадеянность!

Глаза Эмер широко распахнулись, она закричала на свою

воспитательницу:

– Как вы можете держать меня здесь, когда Брайану грозит

такая опасность!!!

– Тварь! – рявкнула на неѐ Месмерайс, заставив Эмер

вздрогнуть. – Думаешь, я не знаю, почему ты так печѐшься о

Брайане? Думаешь, я не в курсе того, что ты прыгнула к нему в

постель, как только он появился здесь?!

Эмер всего лишь секунду стояла, шокированная тем, что

Месмерайс в курсе еѐ личной жизни, а потом рванула к двери.

– Да плевать мне на то, что вы знаете...

Это было так незначительно по сравнению с тем, что

происходило на улице! Месмерайс загородила собой проход.

Девушка ухватила еѐ обеими руками за бок, чтобы сдвинуть со

своего пути.

– Пустите меня к нему!!!

– Не пущу! От тебя там мокрого места не останется. Да что

ты о себе возомнила?! Малолетняя сопля! Тебя взяли в

приличный дом, воспитывают, деньги на тебя тратят. Ты должна

быть благодарна мне за то, что я забочусь о тебе, как о родной

дочери!

– Благодарна?! Старая ведьма! Да я была для вас куклой,

развлечением. Вам ведь всегда хотелось иметь дочку, Утера вы

никогда не любили...

Месмерайс наотмашь ударила Эмер по лицу, вымещая всю

свою ненависть. Девушка потеряла сознание. Месмерайс присела

рядом с распростѐртым на полу телом. Она осталась довольна

результатом и торопилась поживиться таявшими в юном

создании силами. Закрыв глаза, ведьма с упоением грабила

сокровищницы девичьей души, а над еѐ головой тѐмной,

страшной тенью поднимался призрак Эмер.

Оля как наяву видела те лѐгкие и беззаботные дни:

горчинкой отдающие воспоминания о родителях, новые

впечатления от переезда, ненавязчивое ухаживание Утера,

приятно щекочущее самолюбие. Ей спокойно жилось у чужих

людей, окруживших еѐ вниманием. И когда в это сообщество не

кровных родственников влился ещѐ один человек, Оля

отнеслась к его появлению, как к должному. Обаятельный,

невысокого роста юноша сразу произвѐл на неѐ впечатление.

Он был открытым, непосредственным, добрым. Пожалуй,

доброта – от всего сердца, бескорыстная, не расчѐтливая –

сильно отличала Брайана от остальных обитателей дома.

Оля почувствовала искреннюю симпатию к нему. Ей

доставляло огромное удовольствие говорить с ним обо всѐм на

свете, смеяться над каждой мелочью. Когда в первый же день

знакомства они расстались, пожелав друг другу спокойной

ночи, девушке не сиделось в своей комнате – так много она ещѐ

не успела обсудить со своим новым товарищем. Убедившись,

что все спят, она отправилась на поиски Брайана. Он читал в

своей комнате. Сидя на кровати, они хихикали, шептались.

Брайан просил разрешения любоваться еѐ глазами, несмело

касался длинных ресниц. Оле хотелось сделать для него что-то

особенное, чего она раньше никогда не делала. И она поцеловала

его в краешек губ, когда Брайан качнулся к ней, чтобы

поправить выбившуюся из косы прядь. Парень смутился, низко

наклонил голову и обнял девушку, заключил в почти невесомые

объятия. Он не смел прильнуть к ней, казалось, не доверял

своим ощущениям. Оля тихонько погладила его по волосам.

Брайан крепко прижал Олю к себе и поцеловал с таким жаром,

что девушка не сразу ответила на его ласку. Они обнялись

порывисто, торопливо, одержимые желанием сделать друг

другу несказанно приятно. Потом лежали рядом, ничего не

говоря и ощущая, что они теперь вместе навеки... Их роман,

казалось, остался для всех секретом. Однако вскоре Брайан

стал относиться ко всему, как к шалости. Словно бы они

пробрались тайком в кладовую и полакомились конфетами,

припасѐнными к празднику. Брайан объяснял Оле: «Потом у

нас всѐ будет по-настоящему, надо только немножко

подождать, пока ты вырастешь. Ведь тебе всего

шестнадцать...» С тех пор она охраняла их общую тайну, то

напоказ игнорируя всеобщего любимца, то надевая личину

маленькой девочки, когда в дом приезжали посторонние...

Елена Константиновна обеспокоенно смотрела в окно. Не

вовремя Сид затеял тренировку. Формально нельзя было

запретить ему выходить из дома: Зоя уже ушла из деревни. И

если Сид не выместит эмоции на чѐм-нибудь, будет только хуже.

И всѐ же нехорошие предчувствия не давали покоя пожилой

даме. Она вышла из дома, надеясь, что прогулка поможет ей

развеяться. Первым, кого она увидела, был Брайан,

направлявшийся к еѐ участку.

– Сид! – позвал он, подходя к калитке.

Вдалеке показалась Светлана Владимировна. Хотя она шла

неторопясь, еѐ заклятая подруга не поверила, что Сехмет

появилась здесь случайно. «Что ж, придѐтся кинуть старые кости

нашей львице», – цинично подумала Елена Константиновна. В

это время Сид подошѐл к калитке и, не выходя за ограду,

негромко крикнул Брайану:

– Что нужно?

– Выходи, разговор есть.

– Не о чем нам разговаривать, – безразлично кинул Сид,

собираясь уйти.

– Тебе обязательно нужно кого-нибудь убить? Ну, убей

меня, – с вызовом предложил Брайан.

– Куда ты лезешь, маленький глупый мальчик?

– Да уж не родной сестре под юбку...

Не успев сделать двух шагов от калитки, Сид в гневе

развернулся, замахнувшись тренировочным мечом, и полоснул

им по забору, разнеся деревянные планки в щепки. Елена

Константиновна закрыла глаза и вызвала в памяти образ Рыцаря

Смерти. Над еѐ головой взвилась чѐрный силуэт рыцаря в латах, с

пикой, мечом и щитом, на бешеном сером коне. Не открывая

глаз, Елена поплыла по еле колыхавшейся под ногами траве к

тому месту, где дрались мальчишки. С противоположной

стороны гигантскими прыжками приближалась львица-Сехмет.

«Началось», – сразу понял Филипп и тут же упал.

Невыносимый ужас наполнил слабостью все его тело, вдавил в

землю. Ноги не слушались, он беспомощно лежал ничком во

дворе, зажав руками уши, зажмурив глаза. «Ничего страшного, –

успокаивал себя парень. – Это ведь Брайан. Сейчас они с Сидом

набьют друг другу рожи, и можно будет спокойно попить пива».

Филипп встал на четвереньки (беспроигрышная, устойчивая

поза) и медленно пополз к калитке, словно увязая в густом

сиропе. Как ни силился ученик поспеть на помощь учителю, он

катастрофически не успевал. Солнце уже успело провалиться в

тучи, осветив истошно-багровым цветом всѐ вокруг, а он прошѐл

всего двадцать метров.

– Над седой равниной моря ветер тучи собирает, –

бормотал он. – Между тучами и морем гордо реет буревестник,

черной молнии подобный...

До забора он добрался уже на своих двоих. Шѐл он, слегка

пошатываясь.

– Глупый пингвин робко прячет! Умный – смело достаѐт!

– скандировал во всѐ горло Филипп, выходя за ограду. –

Безумству храбрых поѐм мы песню!..

Увиденная картина ужаснула его: поверх обычной драки, в

которой Сид первым же ударом меча сломал руку Брайану,

Филиппу открылась магическая битва, которой не было

названия. Он словно грезил наяву, продираясь сквозь вязкое

пространство к чудовищным видениям, накладывавшимся на

обыденную картину мира.

Сида перекосило от гнева, волосы на его голове встали

дыбом, с них сыпались искры. Он набросился на Брайана, даже

не поднявшего рук для защиты. Удар обрушился на мгновенно

выросший над макушкой Брайана прозрачный купол. Защитный

колпак брызгами разлетелся, взметая каскад острых осколков и

разрезая как бумагу грабовый меч Сида. Тут же зелѐные гибкие

плети обвили нападавшего, связывая по рукам и ногам. Брайан

перехватил инициативу – успел нанести два удара, коротких и

болезненных. Над его головой львица совершила

умопомрачительный прыжок, но конный Рыцарь остановил еѐ

ударом пики. Пика разбилась в щепки. В то же мгновение Сид

вспыхнул чѐрным пламенем, опалив путы, огненные руки

схватили кулаки Брайана, заставляя его корчиться от боли.

Утробный львиный рык сотряс землю, прорвав набрякшие

грозовые тучи. Мощные дождевые потоки хлынули на дерущихся

и затушили языки пламени. Брайан обхватил Сида выросшими

из-за плеч двумя широкими, как тело мурены, хвостами и

повалил в грязь. Там они топили друг друга, усердно работая

кулаками. Брайан, более ловкий, всѐ время уворачивался от

ударов более сильного противника. Конь Рыцаря встал на дыбы,

испугавшись громоподобного рыка. Львица воспользовалась

этим и полоснула когтями по конскому брюху, распоров его. Она

увернулась от взметнувшихся копыт, но не ожидала, что поток

бесформенной материи хлынет на неѐ. Еле успев спешиться,

Рыцарь оглушил Сехмет щитом и выхватил из-за пояса меч.

Увидев, что матери грозит опасность, Брайан решился на

крайнюю меру. Понимая, что не сможет отвлечься от битвы без

ущерба для себя, он не глядя швырнул Филиппу часть своей

жизненной энергии, а теми чудесными силами, что оставались в

нем, задержал опускавшийся на Сехмет меч, пока та не отскочила

в сторону. Все действия Брайан провернул молниеносно, но Сид

всѐ же успел нанести нокаутирующий удар. Обессиленный

противник, выбитый из дорожной грязи, распростѐрся на

обочине.

Львица поспешила отступить. Поравнявшись с Брайаном,

она аккуратно перевернула его лапой, собираясь унести в зубах,

как котѐнка. Однако встретившись глазами с Сидом, не рискнула

подобрать раненого и спешно укрылась во владениях Мак Дато.

Она искала помощи у того, чьѐ участие в битве осталось скрытым

даже от Елены Константиновны. Впрочем, последней было не до

Сехмет и еѐ тайного союзника. Она с ужасом думала, как ей

теперь взаимодействовать с Сидом: «...И какими ещѐ калачами

заманивать домой. Подозреваю, что он не захочет возвращаться

ни в сторожку, ни в свою комнату в усадьбе». Смертельно усталой

даме вовсе не улыбалось бродить под дождѐм и вылавливать

беглеца по буеракам. Но ничего другого не оставалось. Она

видела, как Сид подошѐл к лежащему лицом в грязи Брайану,

обхватил парня поперѐк туловища и скрылся с ним в

сгущавшейся темноте.

Дождь изливался карой небесной, дорога вмиг

превратилась в полосу непроходимой скользкой грязи.

Зачарованный зрелищем битвы, Филипп не заметил, как нечто

развернуло и вытолкнуло его из деревни. Он осознал, что бежит к

станции, когда по краям дороги замелькали деревья. Нужно

было свернуть за кустом орешника, и он перепрыгнул на

заросшую тропинку, заваленную замшелыми остовами деревьев.

Вскоре парень оказался у подножья лесного холма.

Тропинка терялась в овраге, стремительно наполнявшимся

мутной водой. По наитию Филипп двигался дальше, пока не

заметил в крутом склоне темный провал под корнями деревьев.

Словно гигантские кривые пальцы, корни вцепились в

осыпавшуюся землю. Филипп медлил, не мог решиться войти

под низкие своды. Он чиркнул зажигалкой. Слабый огонѐк, этот

крошечный союзник, осветил ему путь. Парень вспомнил: после

битвы с волками «братья» шли по тоннелю, чтобы попасть в

деревню. Филипп двинулся вперѐд, вглядываясь в картинки на

стенах. Рисунки, которые он некогда счѐл своей фантазией,

оказались схематичным изображением его жизни в

заколдованной деревне. Вот волки и человек с горящей веткой;

большой котел, окружѐнный жителями Мак Дато; чудовищная

рукастая рыба со звездами вместо глаз; человек с оленьими

рогами; дерево рядом с круглым прудом и дева в лодке;

распростѐртая фигура, объятая языками пламени... Заканчивался

ряд так же, как начинался: встречей с волком. Филипп дѐрнулся

– нагревшаяся зажигалка обожгла пальцы.

Из тоннеля он выбрался на ощупь, взобрался по

скользкому, почти отвесному склону холма и вновь очутился на

тропинке. Впереди маячило болото с искривленными деревцами

и взлохмаченными мшистыми кочками. Филипп закрыл глаза,

без труда представил себе лицо Брайана. Ему припомнился

вчерашний солнечный день на берегу реки. «Иди по моим

следам», – Филипп словно наяву услышал уверенный голос

Брайана и зашагал по призрачной тропе легкой поступью.

Иногда ему казалось, что он не открывает глаз, но ясно видит

дорогу перед собой.

Дождь лил, не переставая. Сгущались сумерки. Беглец

думал лишь о двух вещах: нужно выбраться из леса к рассвету и –

по болоту вместе с ним идет Брайан. Единственный, кто не

боится ходить по болотам. О том, что происходило в деревне,

Филипп старался не думать. «Если ему хватает сил прикрывать

мой побег, значит, он жив и все будет хорошо», – успокаивал он

себя. Неожиданно послышался слабый звук, напоминавший

плач. Парень повернулся и открыл глаза. На маленьком

островке, посреди топи, под деревом он различил скорченную

фигуру девушки. Присмотревшись, он узнал ту, которая своим

отказом заставила Брайана пуститься в бега. «Очередная гримаса

судьбы, – философски заключил Филипп. – Придется

вытаскивать из болота девчонку, которая, по-хорошему,

заслуживает порки». Он подошѐл ближе и великодушно

протянул ей руку. Зоя судорожно ухватилась за неѐ. Она так

боялась пропасть на болоте, что нисколько не испугалась

незнакомца. Даже обрадовалась, потому что узнала его: это

житель бабушкиной деревни, он выведет еѐ к станции!

– Иди сюда, – сказал Филипп, подхватил еѐ на руки и

решительно зашагал дальше. Он не чувствовал ни боли в

мышцах, ни усталости. И был рад тому, что девушка молчала.

Болотные топи кончились. Внезапно Зоя вскрикнула и вцепилась

в плечо Филиппа. Из леса на них вышел матѐрый волк и

приветственно осклабился.

– Это ко мне, – сказал Филипп, опуская девушку на землю.

– Стой тихо.

Зоя замерла, а потом медленно присела на корточки,

держась за живот. Филипп представил себе, что в его руке

появилась дубинка потолще, и пошѐл на волка.

– Ну что, старый недобитый друг, придется с тобой

разобраться, – обратился Филипп к серому хищнику и

угрожающе занѐс воображаемую дубинку над головой. Волк

прижал уши и тихо зарычал. Шерсть на загривке встала дыбом.

– Пшел отсюда! – крикнул Филипп. Дубинка рассекла

воздух перед волчьей мордой. – Вали, я сказал! Убью на хрен!

Зверь замер, принюхиваясь, потом медленно развернулся

и, поджав хвост, скрылся за деревьями. Филипп устало вздохнул,

потом оглянулся. Девушка смотрела на него с восторгом, как на

эпического героя. У Филиппа закололо под ребрами от сладкого

чувства собственного могущества. Он хотел сказать что-нибудь

приободряющее, но смутился и проронил только:

– Пойдѐм.

Ухватившись за Филиппову брючину, Зоя встала,

просунула холодную ладонь ему под мышку. Они шли по лесу

под дождем в полной темноте. Наконец, над кронами деревьев

забрезжил свет. Они вышли на шоссе и увидели машину с

шашечками. Внутри на водительском кресле спал человек. У

двери валялось множество окурков. Филипп постучал в окошко.

Человек проснулся и бессмысленно закивал, энергично опуская

стекло. Договориться с ним не составило труда. Меньше чем

через сорок минут они оказались в Лебедяни, а оттуда без труда

добрались до Липецка. Уставшие, промокшие до нитки, грязные,

голодные, беглецы без сил упали на чѐрные дырчатые сиденья в

привокзальном фойе. Филипп ощущал, как ведьминские чары

слабеют с каждым мгновением. Он победил в схватке с магами

Большой Выси!

– Сжечь бы эту деревеньку напалмом... – прошептал

парень, садясь в поезд. И мысленно добавил: «Вот только

Брайана жалко. Когда-нибудь вернусь сюда за ним».

Часть вторая. Стеклянный Холм.

Глава первая, Новый год!

Обитатели Большой Выси собирались отметить Новый, две

тысячи седьмой год. Рано утром в сонную, по-осеннему сырую

деревню приехал Брайан со своей девушкой. Его ещѐ в Москве

распирало от гордости: друзья из «художки» банально напьются

в общаге, как и год, и два назад. А он, как солидный человек,

справит Новый год с семьѐй. Едва приехав домой, он сразу

отправил Аню на кухню – стряпать, а сам взялся двигать мебель в

гостиной. В десять туда с радостными воплями ввалились

воспитанники Алкмены. Был немедленно объявлен аврал.

Месмерайс и Эмер принимали самодельные подарки и угощали

гостей пирожными. Арти, закрывшись у себя, лепил белую

ватную бороду поверх своей, рыжей. Сехмет, которая проспала

начало праздника, прибежала на кухню с нарядом Снегурочки и

уговаривала Аню надеть его. Брайан бросил раздвигать стол,

метнулся в танцевальную залу, чтобы переставить ѐлку из угла в

центр, уронил еѐ и теперь вместе с Алысей собирал осколки

лампочек, елочных украшений и стеклярусных бус. Не хватало

только Елены Константиновны и Сида, но они всегда пропускали

детский утренник. Утера не ждали, он позвонил ещѐ в середине

декабря с радостной новостью: ему дали прямой эфир в

новогоднюю ночь. И хотя телевидение у жителей Большой Выси

было не в чести, Арти купил огромную, в полстены, плазменную

панель. Шикарную новинку установили между книжными

шкафами, чтобы с комфортом смотреть передачу, сидя за

праздничным столом.

С приходом гостей в каминной комнате стало душно. Дети,

по выражению Месмерайс, «ходили на ушах», их звонкие голоса

заполнили дом Мак Дато. Чтобы снять напряжение, Арти открыл

бутылку шампанского и разлил вино по бокалам. Пока малыши

читали стишки Деду Морозу и Снегурочке, дамы успокаивали

нервы «шипучкой». Потом при полном содействии Брайана

приговорили бутылочку ирландского ликѐра. После чего Аня

вернулась на кухню; Месмерайс и Эмер заново нарядили ѐлку

детскими поделками и подарками; Арти и Сехмет ушли за

стульями на участок с пирамидой. Брайану поручили развлекать

детей. Алыся отправилась к себе, порылась в загашнике у Елены

Константиновны, отыскала мелкие краснобокие яблоки и

короткие жѐлтые свечи, обѐрнутые у основания золотой фольгой.

Сложив всѐ в плетѐную корзину, кухарка принесла находку

Месмерайс – пусть украсит ѐлочку – и с энтузиазмом взялась за

готовку.

После полудня Аня на минуту вышла из кухни, чтобы

поглядеть, чем занимает ребятишек Брайан. Очень уж

подозрительной показалась ей тишина, воцарившаяся в доме.

Прокравшись по коридору к гостиной, она заглянула в дверной

проѐм и заулыбалась. Дети сидели полукругом у стола,

сдвинутого к камину. На столе стояла коробка, в ней

разыгрывалось представление. Внутри вертепа, раскрашенного

красками тѐмных, тѐплых тонов, двигались фигурки ослов и овец,

лошадей и коров, людей и ангелов. Они сверкали глянцем и пели

на разные голоса. Аня не видела Брайана, однако еѐ восхищало

мастерство, с которым парень управлял куклами: крошечные

фигурки были как живые. Зрители боялись шелохнуться и

развеять волшебство. Один из карапузов восседал на горшке,

Алкмена зачарованно застыла рядом. Она тоже не могла

оторвать взгляда от вертепа. Вдруг Ане подумалось: «Но ведь

сегодня не Рождество. Ну и раздолбай же ты, Брайан. Наверняка

сам делал коробку, старался, а праздники перепутал...» И

девушка вернулась к стряпне.

Был поздний вечер, когда мимо окон дома Мак Дато

промелькнул тѐмный, высокий силуэт. Дети к этому времени

успели ободрать ѐлку, сытно пообедать, посмотреть мультики,

набегаться по дому, набить шишек, уничтожить все запасы

сладкого и отправиться восвояси. На смену воспитанникам

Алкмены пришли Сид и Елена Константиновна. Эмер и

Месмерайс перемыли всю посуду и теперь переодевались, каждая

в своей комнате. Месмерайс старалась выглядеть

сногсшибательно. Ей непременно нужно было перещеголять

Сехмет. С Еленой Константиновной она не соревновалась,

поскольку считала еѐ «устаревшей моделью». У Алыси имелся

новогодний наряд, не менявшийся лет пятнадцать. Месмерайс

тайком порылась в Аниных вещах и вздохнула с облегчением,

сочтя девушку Брайана никудышной соперницей. Намечалась

дуэль на костюмах. Еѐ-то и сорвало появление нового гостя.

Приехал Утер и спутал Месмерайс все карты. Она уже

могла сосредоточиться на своѐм внешнем виде, когда слыша в

каминной комнате резкий высокий голос сына и взрывы смеха

Арти и Брайана. Плюнув на задуманную причѐску в стиле мадам

Помпадур, Месмерайс покрутила в воздухе пальцами. Волосы

свились медной змеѐй и сложились в пучок, выпустив из

середины тонкую раздвоенную прядь. Матерясь вполголоса,

хозяйка дома стремглав побежала к лестнице, чтобы там,

преисполнившись достоинства, величественно сойти по

ступенькам навстречу нежданному гостю. К сожалению, она

появилась, когда сын уже закончил рассказ и с довольным видом

стоял, привалившись боком к стене, скрестив руки на груди, с

ухмылкой осматривая расставленные на столе кушанья.

– А пойдѐм-ка, Сид, покурим-ка! – предложил Утер.

Вдвоѐм с Сидом они вышли, оставив Месмерайс гадать, что же

привело сына в деревню. На лестнице показалась Елена

Константиновна. Она ходила в танцевальную залу поглядеть на

свой подарок – гобелен, порядком запылившийся, но ещѐ не

тронутый молью. Она не видела, куда улизнул Сид, а

расспрашивать было неловко. В гостиной воцарилась зыбкая

тишина, предварявшая шумную застольную беседу.

На улице Утер закурил, хмуро озирая двор. Сид

потягивался, будто проспал целый день.

– Что стряслось-то? – поинтересовался он, жестом

отказываясь от предложенной сигареты.

– Да закури уже! Никто не увидит, – с лѐгким

раздражением настаивал Утер.

– При чѐм тут?.. Я не курю, ты же знаешь.

– Ага, и не пью, – Утер издевательски осклабился.

– Нет, пью. Но только не пиво. И не каждый день. Давай,

ладно.

Пока Сид кое-как прикуривал, Утер рылся в карманах,

доставал и рвал в мелкие клочки какие-то бумажки, бормоча

вполголоса: «Как же, пьѐт он. Бокал красного. По воскресеньям.

Если бабушка позволит». Уже обращаясь к Сиду, громко сказал:

– Пройдѐмся? А то настроение – ни к чѐрту, заколѐбся я на

этой гадской работе.

И они молча пошли к единственной в Большой Выси

дороге. По ней можно было гулять бесконечно, всѐ равно далеко

не уйдѐшь. Сид больше не расспрашивал приятеля. Захочет – сам

расскажет о своих проблемах. Утер шѐл, засунув руки в карманы.

Он ссутулился, выглядел недовольным. Пару дней назад одна из

подруг возмущалась подлостью начальства. Бедняжка усердно

собирала материал, насмерть воевала за каждую букву с

редактором, тщательно просматривала вѐрстку... В ночь перед

сдачей номера в типографию любовница шефа накатала пустую

статейку – еѐ и напечатали вместо заранее подготовленного

текста. Подруга вдрызг разругалась и с начальником, и с его

пассией, даже хотела уволиться. Утер про себя посмеялся над

чувствительной девушкой и утешил, как мог: «Сама виновата. В

контракте прописано, что всѐ будет по-честному? Нет. Мотай на

ус, чтобы в следующий раз не облажаться». А сегодня утром сам

попал в ту же ситуацию. И готов был взвыть от злости, когда шеф

лгал ему в глаза, приводя аргументы типа «эфир не резиновый»,

«у компании есть свои приоритеты», «это частный телеканал»,

«в следующем году у тебя будет столько работы, сколько ты сам

не захочешь». С досады Утер послал всех к такой-то матери,

купил автобусный билет до Липецка и корабль косяков12,

мстительно думая: «Ничего, в родной деревне меня повеселят

лучше вашего. Накурю Сида и поиграем в войну Севера и Юга.

Литературный негр против бабушки-латифундера».

Они шли уже минут пять, когда Утер заговорил:

– Брайан девицу приволок.

– А как же барышня, которая у вас живѐт?

– Да кто их считает. Новая – страшная, как моя жизнь.

Хорошо, что Сехмет еѐ не увидит.

– Думаю, увидит. Она придѐт к одиннадцати.

– А почему она не на дежурстве? Она ж всегда откачивает

ударно отметивших.

Сид слегка удивился тому, что Утер не в курсе событий.

– Сехмет ушла с работы прошлой весной, – объяснил он. –

Как было: она посреди ночи переполошила всех, заставила Арти

12 Косяк (жарг.) – папироса с марихуаной, одного «корабля»

(спичечного коробка с марихуаной) достаточно для того,

чтобы набить 4-5 папирос.

везти еѐ в больницу, там стала требовать, чтобы текущую

операцию отменили. Главврач отказался впускать еѐ в

операционную. Сехмет заявила, что пациент умрѐт на столе.На

это главврач сказал, что если она не напишет заявление «по

собственному желанию», то еѐ уволят за пьянство. Вынудили

написать заявление.

– А человек умер... – подытожил Утер.

– Да, опухоль была неоперабельна, так говорила сама

Сехмет.

– Тебе говорила? – Утер вгляделся в лицо собеседника,

изображая крайнее изумление.

– Алысе.

– Надо же... – Утер на секунду прекратил клоунаду. –

Алыся – твой шпиѐн-информатор?

– Ей скучно, вот она и рассказывает мне про всех. А кроме

того, ей тоже надо кому-то поплакаться. Она серьѐзно считает,

что еѐ племянницу черти украли.

Утер аж поперхнулся дымом.

– Те же черти, что наливают пива Сехмет?

– Зря ты так, – Сид с упрѐком взглянул на приятеля. –

Сехмет пьѐт совсем немного. Не больше других и уж точно не на

работе. Она несколько раз вытаскивала с того света безнадѐжно

больных. Считаю, что с ней поступили несправедливо.

Утер лишь пожал плечами: на месте Сехмет он не стал бы

так подставляться, всегда можно действовать хитрее. Его

раздражало другое.

– Цена вопроса – человеческая жизнь. Стоило Арти

щѐлкнуть пальцами, и главврач сам бы умолял Сехмет о помощи.

– Насколько мне известно, Арти никогда не вмешивается в

чужие дела, – поморщился Сид.

– О, ну конечно же! – Утер поглядел на тлеющую сигарету

Сида и поинтересовался: – Что, так ни разу и не затянулся?

– Невкусно.

– Есть другие, – без тени эмоций сказал Утер и полез во

внутренний карман.

«Другие» сигареты развеселили их чрезвычайно.

– «Я боюсь жить – наверное, я трус. Денег нет, зато

есть»13... – Утер очертил рукой линию горизонта. Сид, смеясь,

предложил:

– Давай завалимся к ним, как два Деда Мороза.

Утер лягнул запертую калитку Долгобородовых.

– Лучше разорим вашу костюмерную. Там мно-ого

интересного!

Они синхронно перемахнули через забор и побежали к

особняку Елены Константиновны. На ступеньках неосвещѐнной

лестницы начали спотыкаться и нашли в этом новый повод для

веселья. Когда добрались до места, Утер радовался, как ребѐнок.

Он носился, срывал с вешалок и разбрасывал одежду. Сид

хохотал так, что повалился на пол. Отдышавшись, он заметил

13 «Пригородный блюз», песня Майка Науменко.

коробку, которой раньше не было. Парень дополз до коробки,

распечатал еѐ, вынул кипу театральных костюмов, упакованных в

полиэтилен.

– Утер! – позвал он. – Беги сюда!

Утер с разбегу прыгнул на вешалку, повалил еѐ и очутился

прямо напротив Сида.

– Коробка-моробка? Шмотки... э-э... мотки?

Оба так и покатились со смеху, настолько удачной

показалась им шутка.

– Ну, типа – да. Наверное. Не знаю, – медленно отвечал

Сид, разглядывая костюм самурая. – Давай наденем ВСЁ.

– Костюм капусты, да? Фигня это. Вот латы чугуниевые

или прикид парашютиста – стайлак14.

– Я тебя не понимаю, – Сид встал с пола и скрылся за

плотной стеной разнопѐстрых тряпок. – Говоришь из-под-

выподверта.

– Ис-пад... выпад... выперда... – Утер впал в задумчивость.

Он остался сидеть на полу. Не спеша сдѐргивал на пол то

вызывающе красный корсет, то шотландский килт, то хламиду.

Рассматривал вещи и отбрасывал в сторону.

За рядами одежд Сид вертелся вокруг своей оси, пытаясь

приладить кимоно к нужному месту. Вариантов, на его взгляд,

было немало.

14 От англ. style – стиль; модный, стильный вид.

– Я надел кимоно и хаори15, остальное не налезло, –

шурша полиэтиленом, крикнул он Утеру.

– А я вот думаю: пока будем идти, я на фиг замѐрзну в этой

гадской штуке, – рассуждал тот вполголоса, вертя в руках корсет.

Потом позвал: – Сид! Я выбрал плед и гетры.

Сид просунул голову между костюмами и вопросительно

уставился на Утера. Вещи, на которых Сид повис, сорвались с

вешалок. Юноша, спотыкаясь, явился во всей своей красе.

Упаковочный слой ему сильно мешал.

– Ты что, не переоделся? – спросил Сид.

Утер перебирал пальцами в воздухе и любовался игрой

сухожилий. Оторвавшись от созерцания собственной руки, он

перевѐл взгляд на приятеля и веско произнѐс:

– Сними. В Древней Японии полиэтилен считался одеждой

бедных. Я переоденусь у себя, там зеркало есть.

– Тут тоже зеркало есть, – Сид махнул рукой куда-то в

сторону. Утер с трудом поднялся и пошѐл в указанном

направлении. Вскоре он вернулся, переодетый в килт и гетры. От

своего костюма он решил оставить белую рубашку и галстук. Сид

к этому времени отделался от «бедняцкой робы» и гнул в разные

стороны длинный узкий меч из картона, обклеенного фольгой.

– Что за шашка? – мимоходом спросил Утер.

– Катана.

– Из тугоплавкой стали? – съехидничал сосед.

15 Элементы традиционной японской одежды.

– Бумажная.

Утер указал на выход, и они двинулись, расшвыривая

ногами кучи барахла. Вдоль стены на крючках висели головные

уборы. В последний момент Утер ухватил венок из мелких

искусственных цветов, пояснив: «Это для Брайана, он у нас типа

Лель». Сид прочитал под крючком: «венок Офелии», но не стал

разубеждать приятеля, боясь показаться занудой.

Пока Утер с Сидом резвились в костюмерной, Брайан

развлекал гостей в доме Мак Дато. Ему не нравились кислые

мины Елены Константиновны и Алыси, он из кожи вон лез,

чтобы развеселить заскучавших дам. Пустил несколько пробок от

шампанского в потолок, сплясал с Эмер польку (Месмерайс

аккомпанировала на гитаре). Заметив, что все залюбовались

изящным танцем, Брайан воспользовался моментом: потянул за

обе руки Сехмет, уговаривая присоединиться. Арти пригласил

Алысю, а Эмер с детской наивностью позвала Елену

Константиновну. Старушка согласилась. Гости и хозяева

отправились в танцевальную залу. Там Брайан снова задвинул

ѐлку в угол, подсунул Эмер флейту, а сам поклонился Елене

Константиновне на старинный манер. Сехмет предложила Ане не

стесняться и составить ей пару. Струнно-духовой дуэт исполнил

без перерыва кадриль, галоп, мазурку. Елена Константиновна

запросила пощады. Брайан проводил еѐ до скамейки. Алыся тоже

поторопилась раскланяться со своим кавалером. Во время

короткой передышки Эмер уговаривала Месмерайс сыграть

«Небесное танго», или «тот печальный ноктюрн Шопена», или

«просто вальс». Месмерайс начала проявлять недовольство,

видя, как Арти приглашает на танец Сехмет. Брайан приобнял

Аню за талию и отчѐтливо произнѐс: «Сейчас ты услышишь

―Небесное танго‖ в бесподобном исполнении Марии Юрьевны».

Месмерайс польщѐнно улыбнулась и доставила всем

удовольствие своей игрой.

Эмер с грустью наблюдала за тем, как неловко двигалась

Аня, как Брайан великодушно пропускал такты, позволяя

партнѐрше войти в ритм. Боясь расплакаться при гостях, Эмер

шепнула на ухо Алысе: «Я устала, пойду спать» – и ушла,

обиженная на Брайана. А он остался танцевать с Аней.

Когда Сид и Утер вернулись, все садились за праздничный

стол. Месмерайс принялась ругать их за опоздание, но Сехмет

радостно воскликнула: «Впервые в деревне Большая Высь!

Группа ―ТаТу‖!» – чем рассмешила публику. Утер кинул венок

Брайану, тот примостил головной убор к нужному месту. Елена

Константиновна буравила взглядом Сида, но еѐ немой упрѐк

остался без внимания.

Два стула пустовали в разных местах. Вновь прибывшие

стали дружно протискиваться к свободному месту в торце стола.

Арти встал, чтобы пропустить Сида, а шедшего следом Утера

поймал за воротник и зашипел ему на ухо:

– Накурились, придурки?

– Полкосяка для запаха. Нам и своей дури хватает! – Утер

подмигнул Арти, а потом резко вывернулся, захватил его шею в

«замок» одной рукой, другой собрал копоть с внутренней стенки

камина и нарисовал хозяину дома кошачьи «нос» и «усы». Арти

не рассердился. Он рассудил, что после обильного ужина

одурманивающие действие травы сойдѐт на нет – не стоит

заморачиваться.

– Смотри. Отвечаешь за него своей задницей, –

предупредил он, указывая на Сида.

– Ты меня выпорешь?! Это эротично, – Утер жеманно

всплеснул руками и тут же загоготал во всѐ горло. Арти

ухмыльнулся и покачал головой. Второй свободный стул

перекочевал к стене. Все уселись, чтобы честь по чести проводить

старый год. До полуночи оставалось не много времени.

– А как же фейерверки? – всполошился Брайан, увидев,

что Арти разливает вино по бокалам. – Утер, ты привѐз что-

нибудь?

– Нет, – ответил его «братишка», помрачнев. – Придумай

что-нибудь сам. Ты же умеешь.

– Я-то умею, – хвастливо подтвердил парень и поднялся со

своего места, немного покачиваясь. – Сейчас я покажу вам фокус.

Мне понадобятся фольга и спички.

Арти стрельнул глазами по сторонам и, убедившись, что

никто не торопится принести фокуснику спички, отправился в

кухню. Пока Арти не было, Брайан с важным видом вещал:

– Тут самое главное – техника безопасности. Самодельная

ракета может выйти на околоземную орбиту, поэтому при

запуске пригибайте головы. А лучше всего – прячьтесь за спинки

стульев, потому что ракета полетит... не знаю куда. Из-под стола

ничего не увидишь, Утер, вылезай. И сходи вымой руки!

Произнося последнюю фразу, Брайан так умело копировал

интонации Месмерайс, что все покатились со смеху. Утера это

задело, но он и не подал вида. Пришѐл Арти, принѐс рулон

фольги, спички и жостовский поднос.

– Смотри, не спали скатерть, – назидательно сказал он,

кладя поднос в центр стола. Из-под его руки быстро убрали всѐ

лишнее. Юный пиротехник тут же принялся мастерить «ракету».

– Нужна ещѐ опора, – деловито сообщил Брайан. Арти

смерил его взглядом. Парень не посмел настаивать и постарался

обойтись подручными средствами. После трѐх неудачных

попыток обмотанная фольгой спичка была установлена и

зажжена. Брайан ловко выскочил в коридор и там присел на

корточки. Все непроизвольно пригнулись. Только Сехмет не

шевельнулась, сощурившись на «ракету». Спичка дрогнула,

рванулась, описала в воздухе крошечную дугу, упала на край

подноса и зашипела, словно извиняясь за своѐ убожество.

Сотрапезники недоумѐнно переглянулись. Брайан почувствовал

себя неловко.

– Ну, когда я был маленький, это выглядело эффектнее, –

оправдывался он, садясь на своѐ место. За столом снова

засмеялись, кто сочувственно, кто насмешливо.

Арти включил телевизор, предложил гостям приступить к

ужину. Сид набросился на угощение и ел невероятно много,

методично опустошая одну салатницу за другой. Утер с

задумчивым видом сидел перед пустой тарелкой, прижимая к

себе аквариум с рыбкой-телескопом. Сначала он из озорства

помыл в аквариуме руки, но потом забыл, зачем ему

понадобилась эта ѐмкость. Теперь он инертно болтал пальцами в

воде. Рыбка плавала брюхом кверху.

– У меня есть домашняя заготовка, – объявил Арти. – Я не

надеялся, что гении шоу-бизнеса удивят нас прекрасным в

новогоднюю ночь, поэтому приготовил сюрприз.

Заинтригованные, сотрапезники переглядывались. Арти

выдержал паузу и торжественно произнѐс:

– Пусть наши молодые и красивые мамы глядят на себя,

как в зеркало. Остальным предлагаю угадать в трѐх смешных

карапузах Сида, Утера и Брайана.

Все оживлѐнно заговорили, обрадованные предстоящим

развлечением. Аня склонилась к Брайану – тот безмятежно спал,

положив голову к ней на колени. Венок валялся на полу. Девушке

стало досадно от того, что еѐ парень слишком пьян, чтобы

участвовать во всеобщем веселье.

– Оцифровал архив? – развязно спросил Утер из своего

угла. – А кстати, плазма уже не рулит. Прошлый век.

Арти молча забрал у него аквариум и вышел. Слив воду с

дохлой рыбкой в унитаз, Арти вернулся к гостям, погасил свет и

запустил фильм. Каждый устроился поудобнее. Архив был

большой, просмотр предстоял долгий. Подсев поближе к Ане,

Арти обстоятельно рассказывал предысторию каждого эпизода,

справедливо полагая, что девушка многое не оценит без его

объяснений. Алыся умилялась каждым шагом Сида, Сехмет

беззлобно подтрунивала над нарядами соседок. Месмерайс

расчувствовалась от воспоминаний и выпитого. Она начала

жаловаться Елене Константиновне на Утера, который в

последнее время совсем распоясался, а ведь в отличие от Сида,

всегда был послушным мальчиком. «Послушный мальчик» тем

временем закурил прямо за столом. Сладковатый запах дыма

заставил Арти запнуться на полуслове. Отец семейства вперил

гневный взгляд в нарушителя, отчего упустил один необычный

момент в хрониках: людей в кадре оказалось чересчур много.

Они толпились в придорожных кустах, заполняли горизонт

своими тонкими, серыми фигурами. Тухлой молочной рекой

заливали пространство экрана, готовые выплеснуться из

прошлого в реальность. Елена Константиновна, вполуха

слушавшая нытьѐ Месмерайс, хлопнула в ладоши и дрогнувшим

от волнения голосом велела:

– Ну-ка, выпили по бокальчику и забылись здоровым

пьяным сном!

Месмерайс от неожиданности хрюкнула и уснула. Аня

послушно закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон. Алыся

заторможенно взяла шампанское, приложилась к горлышку,

после чего вырубилась, уронив бутылку на пол.

– Они... не могут сюда проникнуть. У них нет тел! –

пролепетала Сехмет. Арти оглядел экран. Он сам ещѐ не понял,

зачем призраки столпились по ту сторону плазменной панели.

Рассчитывать на помощь Сехмет или Елены не приходилось: обе

были слишком напуганы.

– Артѐм! – завопила Елена Константиновна. – Никита и

Утер не спят! Сделай что-нибудь!

– Не могу, – процедил сквозь зубы Арти, – эти дебилы

накурились, их нельзя выключить. Пусть смотрят. В крайнем

случае, спишем потом на глюки. Не отвлекайся от телевизора.

– Они выбирают медиума, – подала голос Сехмет.

– Я вижу, они уже выбрали, – ядовито заметила Елена

Константиновна. После еѐ реплики в комнате повисла тишина.

Полупрозрачные тени медленно наполняли коридор. Арти резко

встал с места. Движение призраков прекратилось.

– Нас слушают многие, мы обращаемся к тебе, –

заговорила Сехмет. – Обещанный нам отправится с нами. Он

будет счастлив, его ждѐт свадьба.

Елена Константиновна так и заѐрзала на своѐм месте, но

Арти одѐрнул еѐ коротким, «приглаживающим» жестом.

– Приветствую вас, жители Холма! – с достоинством

произнѐс он. – Мы празднуем сегодня помолвку Брайана и Ани.

Сид и Утер приняли обет безбрачия, а сам я связан обещанием

жениться на Сехмет. В моѐм доме нет никого, кто мог бы

заключить брак с одной из прекрасных и могущественных

обитательниц вашего мира.

Услышав про обет безбрачия, Сид и Утер переглянулись и

нелепо заржали. Но Арти не мог позволить себе заметить их

смех. Ему необходимо было верить в то, что он говорил.

– Нам нужен один, самый лучший. Кем ты пожертвуешь? –

сказала Сехмет и в страхе уставилась на Арти. Тот пристально

смотрел ей в глаза, мысленно взвешивая варианты.

– Я – самый лучший! – вдруг заявил Утер и вскочил на

стол.

Расслабленной, вальяжной походкой он направился к

месту, где толпились тени. Елена Константиновна непроизвольно

открыла рот, и Утер нахально подмигнул ей.

– Ну на фиг этот обет безбрачия. Я жениться хочу!

Подавайте мне самую свежую из ваших невест! – Он остановился

в центре стола прямо на подносе и начал размахивать руками,

демонстрируя себя со всех сторон. – Жених высшей пробы,

штучная работа. А что вы можете предложить?

Сехмет опустила глаза. Арти сел на своѐ место. Призраки

начали стремительно втягиваться в экран, бесплотные тела

скручивало вихрем. К Утеру тянулись манящие руки. Он

самодовольно рассмеялся и пошѐл на их бессловесный зов. Ни

Елена Константиновна, ни Сехмет, ни Арти не шевельнулись,

чтобы одѐрнуть парня, которого собирался поглотить жадный до

всего живого Холм.

Окрик Сида остановил Утера.

– Да ты с ума сошѐл! – Сид взобрался на стол и направился

к своему приятелю. Он передвигался с усилием, скидывая на пол

всѐ, что мешало идти. – На ком ты собрался жениться?! Они там

дохлые все! На свадьбу – деревянный фрак, в руках – пучок

травы... Отойди!

Он спихнул Утера со стола и выхватил из-за пояса катану.

Елена Константиновна завизжала пронзительно, как

девчонка, но еѐ визг потонул в треске чѐрных молний,

окруживших Сида. Каскад рубящих ударов сопровождали

вспышки. Грохот, разрывавший воздух небольшой каминной

комнаты, заставлял колотиться сердца в бешеном темпе. Сид

размахивал бумажным оружием, рассекая стены коридора и

книжные шкафы. Призраки поспешно скрылись в своѐм

потустороннем обиталище. Бледный свет экрана погас.

– Зашибись, Новый год справили, – негромко подвѐл итог

Арти. Встав, он снял два подсвечника, чудом уцелевших на

расколотой каминной полке, зажѐг свечи. Сехмет растолкала

спящих. Сид так и остался стоять на столе. Он смутно понимал,

что вытворил нечто несусветное, но не помнил, что происходило

здесь ещѐ секунду назад. Он включился в реальность вместе с

зажжѐнными огарками и обнаружил себя в нелепой позе посреди

разгромленного праздничного стола. Ошеломлѐнный, он

спрыгнул на пол, стерпел подзатыльник от Елены

Константиновны и побрѐл домой, терзаясь ложным чувством

вины.

Арти вопросительно поглядел на Сехмет.

– Они кричали от боли. А до этого... Последнее, что я

уловила... про то, что земные жѐны их не интересуют. Будет

какая-то мистическая помолвка, – с одышкой проговорила та.

– Ну во-от, опять Утер нажрался как свинья и перебил всю

посуду, – в полусне изрѐк Брайан. Он приподнялся на локте и

стал бесцельно озираться, пока не упѐрся взглядом в разбитую

каминную полку. Помедлив секунду, он возмущѐнно завопил:

– А где моя золотая рыбка? Где Авседиль?!

– Я, кажется, кокнул аквариум, – еле выговорил Утер,

выуживая из битых тарелок кусок сѐмги. Он неловко поднялся.

Мелкие стѐклышки так и посыпались с него.

– Только посмотри на себя, опять порвал одежду! Вечно от

тебя головная боль и проблемы, – застонала Месмерайс. Она

закатила глаза, изображая страдание, сжала виски

указательными пальцами и вышла из-за стола. Чуть позже все

услышали, как она заперлась у себя на втором этаже. Брайан

ушѐл горевать на кухню, поближе к запасам вина и водки.

Арти распорядился, чтобы осколки голыми руками не

трогали, однако хозяйственных перчаток на всех не хватило. Аня

пожертвовала своими ядовито-зелѐными перчатками с

помпонами. Пока они с Алысей очищали стол от несъедобного

месива из салатов, тарелок, колбас и фужеров, Сехмет сметала

веником фарфорово-стеклянную крошку в совок. При этом она

громко комментировала ситуацию:

– Типичный отдых женщины в провинции. Привыкай,

Аня. В комплекте: водка и пьяная драка. Но сегодня Новый год,

поэтому нам налили шампанского и устроили шоу трансвеститов.

Вместо приятного застолья благодарные зрители могут

насладиться уборкой.

Сехмет разогнулась и вперила негодующий взгляд в спину

Арти. Тот убирал из коридора сломанную мебель, растерзанные

книги и техногенные ошмѐтки. Почувствовав, что на него

смотрят, он пробормотал: «Конец проводке, н-да... остались мы

без электричества», – прошѐл в гостиную и бережно положил на

стол две неравные части стекла от монитора.

– А телевизор?! Зачем ты разрешил Сиду напасть на него?

С Утером всѐ понятно – он давно мечтал стать звездой экрана. Но

куда смотрел ты, старый друид?! – Сехмет ожесточѐнно

принялась собирать битую посуду с другой стороны стола.

Аня решилась на бестактность:

– Артѐм Николаевич, почему – «старый друид»?

Арти хмыкнул, косясь на подметавшую пол Сехмет, и

мягко произнѐс:

– Что вы, Анечка, какой же из меня друид? Светлана

Владимировна выразилась иносказательно. Она, как и всякая

красивая женщина, не употребляет грязных ругательств. Бережѐт

лицо. Но с плазмой и правда фигня вышла... Ладно, пѐс с ней. Не

берите в голову, – посоветовал глава дома и тонко улыбнулся.

Когда в комнате никого, кроме Сехмет, не осталось, Утер

счѐл уместным высказаться:

– Праздничная суета улеглась, все разошлись по палатам.

– А ты что сидишь? – спросила соседка. Она как раз

собралась подметать там, где задержался парень.

– А я нескромно надеюсь на то, что вы залатаете мою

шкуру.

– Могу обеспечить починку мозгов, – огрызнулась Сехмет.

Утер высокомерно вскинул бровь.

– С мозгами у меня всѐ в порядке. Я ведь не сижу в

буквальном смысле. У меня весь зад в осколках. – Утер видел, что

Сехмет не собирается уделять ему внимание, и злился. – Вы же

давали клятву Гиппократа, а я очень кстати истекаю кровью.

Неужели так трудно понять?..

– Неужели так трудно помочь? – перебила его Сехмет. –

Или ты, как и твой папашка, считаешь, что уборка – сугубо

женское дело?

– Наезд необоснованный, – парировал Утер, – Я –

пострадавший. А наш папа разбирал завал в коридоре, если вы

не заметили.

– Завал в коридоре сложно не заметить, – согласилась

Сехмет и отложила веник. – Давай, покажись. Надеюсь, самое

дорогое не пострадало?

– Не, голова цела, – осклабился Утер, вытягиваясь во весь

рост на столе.

Сехмет заглянула ему в глаза и без тени улыбки сказала:

– Утер, голова пуста. И нет повода для веселья. Царапины

я уберу, хоть это и бесполезное дело.

– Почему – бесполезное? Гладкая задница сделает меня

счастливым.

Сехмет оставила без внимания его реплику.

– Давай договоримся. Я скажу тебе главное, а ты не

перебивай. Ты сейчас попал в ситуацию. Неприятную ситуацию.

И вот что я вижу: у тебя нет друзей. За тебя некому заступиться.

Если нужна будет поддержка, не материальная... не-ма-те-

риальная поддержка, понимаешь? Тебя некому будет выручить.

Мать твоя – никудышная ведьма. Остальные будут играть против

тебя. А я если и поднимусь за кого, то только за Брайана.

Сехмет замолчала. Сняв перчатки, она извлекала соринку

из-под ногтя. Утер воспользовался паузой:

– Да ладно, мы с Сидом друзья. Все видели, как он кинулся

защищать меня. А с Брайаном мы вообще как братья.

– В самом деле, эти ребята – что надо. Сид бросится тебе на

выручку, но его бабушка не пустит. А Брайан с пьяных глаз

ошибѐтся днѐм, приедет на похороны и искренне по тебе

поплачет.

Тут Сехмет сильно шлѐпнула Утера. Порезы исчезли. Утер

не шелохнулся. Он с запоздалым раскаянием сообразил: Сида

опять запрут дома за «безобразие», как тогда, в детстве.

– А если покаяться перед Еленой? Скажу, что это я наку...

напоил Сида. Что он разорил наше дворянское гнездо по моей

вине.

Сехмет тяжело вздохнула.

– Даже если Сида не накажут... Он не знает, что надо

делать. Его никогда не учили магии. Скажу тебе больше. Если

карты не врали... Размахивая своим фальшивым оружием, он

может убить тебя. Я не утверждаю, что Сид захочет убить. Но

убьѐт. Случайно, не глядя. Или кое-кто направит удар, и тогда он

ликвидирует тебя из сострадания, на благо общества, для твоего

же спасения – словом, из лучших побуждений. А мне опять будет

стыдно. Да ты не понимаешь...

– Допустим. Но неразрешимых проблем не существует.

Если нужен друг, то я могу его быстренько сделать. – Утер бодро

вскочил и пожал Сехмет руку. – Спасибо за скорую

психиатрическую помощь.

– И этот дурак ещѐ улыбается, – глядя ему вслед,

произнесла соседка.

Через месяц Утер привѐз в деревню Филиппа.

Глава вторая, беглецы.

Выбравшись из Большой Выси, Филипп и Зоя приехали в

Москву. На последние сто рублей Зоя взяла такси.

– Мне – на Пражскую, так что я лучше на метро… – начал

прощаться Филипп. Ему было неловко бросать девушку, не

проводив до дома, однако сесть на велюровое сиденье в

измызганных болотной грязью штанах он не решался.

Зоя вцепилась в парня и тянула его к машине, убедительно

шепча:

– Тут близко. Ты же можешь простудиться! А в метро не

пускают «босиком и в пачкающей одежде».

Филипп сел в автомобиль и рассеянно уставился на свои

кроссовки. Усталость гасила в нѐм сопротивление, соблазняла

побыть в роли ведомого. Конечно, смущало то, что девушка

платит за него, но он рассчитывал вернуть ей всѐ до копейки. В

съѐмной комнате в чемодане лежала карточка, на которую

родители каждый месяц перечисляли сумму денег, которой

хватало на оплату жилья и скромный набор продуктов.

«Наверное, скопилось достаточно для того, чтобы решить все

проблемы, – размышлял беглец. – Восстановлюсь в универе,

найду работу. Какую угодно. Я умею мыть унитазы – очень

ценный навык для фоторепортѐра». Филипп вздрогнул,

вспомнив о трудовых повинностях в доме Утера. Зоя

придвинулась поближе к своему спутнику. Она решила, что тот

озяб.

Как только беглецы вошли в квартиру, Зоя нашла для

Филиппа домашние тапочки, настояла на том, чтобы он первым

принял горячий душ. Пока гость мылся, девушка вскипятила

воду, отыскала заварку и мѐд, приготовила всѐ к чаепитию.

Вместе они выпили по чашечке, а потом Зоя отправилась

приводить себя в порядок. Она долго лежала в ванне, ни о чѐм не

думая, стараясь лишь не заснуть и не захлебнуться в

эвкалиптовой пене. Когда она вышла, то обнаружила, что не

позаботилась о спальном месте для Филиппа – он уснул,

скрючившись в кресле.

Зоя огляделась. Диван, кресло, тумба с телевизором,

книжные стеллажи душили маленькую комнату. Зоя принялась

за детальный осмотр своего нового жилища – ни намѐка на

платяной шкаф или комод. В прихожей она обнаружила женские

демисезонные ботинки, пару зимних сапог; в прозрачном чехле

висела каракулевая шуба, рядом – осеннее пальто с лисой.

Девушка взялась раскладывать диван, надеясь, что под ним

окажется ящик с одеялом и постельным бельѐм. Но она слишком

устала и дважды с грохотом роняла сиденье. Шум разбудил

Филиппа. Он помог справиться с диваном и махнул рукой в

направлении одной из стен:

– Там должен быть шкаф.

– Его там нет, – жалобно отозвалась Зоя.

Филипп вгляделся в еѐ лицо, ища хоть тень лукавства. Зоя

не притворялась. Гость подошѐл к стене, пошарил в поисках

ручки, кнопки или выемки. Оклеенная обоями дверь шкафа

послушно откатилась в сторону, открывая полки с вещами и

вешалки с костюмами. Автоматически включилась подсветка.

– Хитрая ведьма, – пробормотал парень и, повернувшись к

дивану, повалился на него ничком. Зоя вытащила из

пластикового ящика объѐмное одеяло, простыню и подушку-

«думку».

– Ложись, пожалуйста, сюда, – ласково попросила Зоя,

застелив часть дивана.

– Нет-нет, я буду спать в кресле, – запротестовал гость, не

веря, что сможет заставить себя почувствовать уютно в жѐстком,

неудобном кресле.

– Ты заснѐшь как убитый. И я тоже вырублюсь. Здесь

места на четверых хватит, на этом диване. А в кресле жутко

неудобно. – продолжала уговаривать Зоя.

Филипп сдался и перекатился на застеленную часть.

Меньше чем через минуту они лежали, максимально

отодвинувшись друг от друга, скукожившись каждый на своѐм

краю дивана. Из неплотно закрытого шкафа просачивался свет.

Филипп с лѐгким замешательством думал, что вряд ли сможет

заставить себя вылезти из-под одеяла и закрыть шкаф. Он

прислушался к ровному дыханию девушки. Она провалилась в

сон мгновенно, как и обещала. Филипп стянул с себя одежду, лѐг

поудобнее. Тень на стене шевельнулась, покачивая

замысловатыми рогами, но парень столько чудес повидал за

последнее время, что даже не вздрогнул. Лишь подумал лениво:

«Чего только не понавешают». И уснул.

Утром он почувствовал, что не способен передвигаться. Он

подѐргал одеяло, в которое, как в кокон, завернулась Зоя.

Девушка проснулась, машинально поправила спутавшиеся

волосы, пошарила рукой по полу в поисках тапок. Филипп

закрыл глаза и прислушивался, как она ходила по кухне,

вскрывала какие-то упаковки, что-то пересыпала, наливала воду

в чайник. Как только щелкнула дверь ванной, гость с медвежьей

грацией поднялся с дивана. На кухонном столе стоял, накрытый

блюдцем, свежезаваренный кофе. К напитку прилагались

тарелка с залитыми кипятком мюсли, пятиграммовый контейнер

со сливками, розетка с мѐдом. Большая порция макарон по-

флотски была бы предпочтительнее, но разве от изящной

девушки можно ожидать подобного?..

Кафель неприятно холодил ступни. Филипп придвинул

табурет к столу и уселся, положив ноги на перекладину.

– Начинай без меня, – послышалось из ванной.

– Ага, – ответил он негромко и включил телевизор.

Лившийся с экрана поток информации неприятно поразил

Филиппа. Год назад он спокойно проглотил бы будничный блок

новостей, но после незабываемого мастер-класса в деревне

парень не переставал удивляться: как зрители могут

воспринимать всерьѐз такие дурацкие репортажи?..

– Почему ты не ешь? – поинтересовалась Зоя. Она уже

успела выйти из душа и благоухала бабушкиной «Шанелью». –

Может, тебе сварить рис? Или гречку?

– Макароны, – проронил Филипп, не отрываясь от телека.

Вскоре он с аппетитом ел спагетти, заправленные оливковым

маслом. Зоя настояла на том, чтобы телевизор был выключен.

– Раз мы в центре, дойду до универа пешком. Там у меня

дела. Много дел. Стартую прямо сейчас, – рассуждал вслух

Филипп, заканчивая завтракать.

– А я останусь дома и буду думать, из чего бы приготовить

обед, – отвечала Зоя для поддержания беседы. Она не

притронулась к мюсли.

– Хорошо, сначала заеду на Пражскую, сниму денег и

привезу тебе, а потом уже – по делам, – сразу же перекроил свои

планы парень, чтобы Зоя не подумала, будто он забыл, что

должен ей за билет и такси.

– Что ты! Ничего не нужно. Зачем это? Глупости какие!

Она возражала только потому, что считала неприличным

сразу соглашаться. Филипп отрицательно помотал головой,

помыл тарелку и только тут заметил, что до сих пор щеголял

перед барышней в трусах. Прежде он бы сгорел со стыда, но

теперь лишь кинул беглый взгляд на Зою: заметила ли? Не

похоже было, чтобы Зоя думала о его внешнем виде. Она

встревоженно глядела ему в глаза. Видимо, пыталась вычислить,

надолго ли он оставит еѐ одну. Филипп предложил ей поехать с

ним и был удивлѐн, когда Зоя отказалась. Поправляя на плечах

банный халат, она объяснила, что постирала бельѐ и будет

чувствовать себя некомфортно в грязных джинсах, надетых на

голое тело.

Филипп вышел из дома с неясными мыслями о том, что

есть в мире загадочные девушки, из-за которых кидаются

консервными банками, устраивают магические поединки и

чувствуют себя полными идиотами при том, что ничего «такого»

не делали.

Через сорок минут он стоял у порога квартиры на

Пражской. Дверь открылась прежде, чем он позвонил. На

лестничную клетку вышел хозяин с мешком строительного

мусора в руках. Увидев Филиппа, он радостно заулыбался, но тут

же скрыл улыбку и начал возмущѐнно вопить:

– Тебе что, позвонить было трудно? Сказать: жив-здоров. Я

ж сначала ждал, думал, оставлять за тобой комнату или нет.

Такой хороший мальчик был, всегда домой ночевать приходил,

никаких компаний, тишина. И вдруг исчез! Я все больницы, все

морги обзвонил... Скажи спасибо, что твой хлам не выкинули.

Пойдѐм.

Хозяин энергично направился внутрь квартиры, открыл

бывшую Филиппову комнату, шикнул на какую-то бабку и

вытащил чемодан.

– Ты, наверное, сирота, раз не догадался предупредить.

Бедные твои родители! Короче, бери вещи и проваливай.

«Надо позвонить родителям», – запаниковал Филипп, но

попросить телефон не решился. Он взял чемодан и сбежал с

четырнадцатого этажа по лестнице, забыв про лифт.

Не сбавляя темпа, он добрался до банкомата. Денег на

карточке накопилось много. Филипп снял треть суммы и бегом

пустился к ближайшему салону связи. Там уговорил продавщицу

подсоединить к зарядке мобильник, набрал отцовский номер.

Любезная девушка тактично отошла в сторону и издалека

кокетливо поглядывала на Филиппа.

Три долгих гудка. В рубке прозвучало хриплое: «Да?» У

парня сжалось сердце. Он сообразил, что отца может хватить

удар от его звонка. Поскольку сын не отвечал, отец спросил:

«Филипп, ты?» Тот спохватился: глупо молчать и прерывисто

дышать в трубку. «Да, пап, у меня всѐ нормально, я тут застрял в

универе, но сегодня уже решу все проблемы, вы за меня не

волнуйтесь», – затараторил он. «Приедешь домой?» – глухо

прозвучало в ответ. «Закончу дела и сразу приеду!» – бодро

пообещал Филипп и, попрощавшись, отключил телефон от

зарядки. Надо было спешить.

Ехать до старого здания МГУ предстояло без пересадок.

Свободных мест было много, но Филипп садиться не стал. Он не

участвовал в повторяющейся пантомиме: заходит в вагон

старушка, стоит немым упрѐком для всех мгновенно заснувших

мужчин и какая-нибудь девица, в конце концов, уступает ей

место. Филипп устроился в торце вагона, прикрыл глаза,

сосредоточился на предстоящем разговоре в учебной части. При

плохом раскладе ему грозило отчисление. Он хотел побороться за

академ. Требовалось лишь придумать клѐвую отмазку, но

хитроумное решение избегало Филиппа. Не сочинив ничего

путного, он прислонился спиной к ведущей в отсек машиниста

двери и уставился на «пассажиропоток», который заливался с

перрона в поезд, бурлил внутри вагона и выплѐскивался на

остановках. «Что-то слишком уж много народу», – подумал

парень, опираясь на дверную ручку. На какое-то мгновение ему

показалось, что дверь может открыться и впустить его прямо на

факультет... Но Филипп не был готов прямо сейчас оказаться в

здании на Моховой16, поэтому одѐрнул себя и убрал руку.

Приятный голос объявил Боровицкую. «Пора! Может, по пути

что-нибудь выдумается», – сказал он сам себе и двинулся к

выходу.

Увы, чуда не произошло. Он нашѐл свою фамилию в

списках на отчисление, упал духом и поплѐлся обратно. В

учебную часть даже не сунулся. На лестнице его окружили

девчонки из «газетной» группы. Они ещѐ издалека окликнули

Филиппа, но тот не расслышал.

Расцелованный в обе щѐки, непривычно обласканный,

парень не знал, что отвечать на их вопросы «куда

запропастился?», «где сейчас работаешь?», «куда едешь летом?»,

«что лежит в чемодане?». Одна из барышень восторженно

пискнула:

– Ой, Юлленйельм идет!

Филипп вздрогнул и метнулся к выходу, но Утер заметил

его и крикнул: «Филипп, стой!» Улизнуть не удалось. Парень был

16 На улице Моховая находится факультет журналистики МГУ

им. Ломоносова.

вынужден ждать, пока кумир факультета подойдѐт к нему.

– Таки сбежал из дурдома? – громко спросил Утер, не

обращая внимания на шарахнувшихся в сторону девиц. Его

иностранный акцент резал слух.

«Начал в лучших традициях, с публичного унижения», –

разозлился Филипп.

– Пойдем, поговорим, – негромко предложил

старшекурсник, подталкивая Филиппа к выходу. Утер не желал

гадать, разразилась ли гроза в его отсутствие или Брайан довѐл

до ручки своего подопечного, и тот удрал, чудом прорвавшись

сквозь незримый заслон. Так или иначе, Утер намеревался

вытащить из Филиппа ответы на свои вопросы.

– На, закури, – он протянул Филиппу сигарету и

приготовился чиркнуть зажигалкой. Филиппа кольнуло

воспоминание: с ним уже проделывали этот трюк! Перед тем как

натравить собак, Утер прищѐлкнул пальцами. Теперь

переключателем внимания должна была стать зажигалка...

Филипп успел схватить Утера за руку, и кремень не высек искры.

– Я смотрю, ты здорово насобачился блох ловить, –

съязвил Утер и пнул чемодан, который Филипп выронил. – Ну,

поведай же, любимец фей, как тебе удалось выбраться из

проклятой деревни? И как поживает твой учитель Брайан?

– В деревне всѐ спокойно, Брайан сам разрешил мне

уехать, – отодвигая чемодан в сторону, ответил Филипп. – Даже

не пытайся мной манипулировать. У тебя не получится

«щѐлкнуть» меня. И вообще… из-за тебя я отчислен!

«Экие термины... сечѐт фишку», – усмехнулся про себя

Утер.

– Почему ты выбрал именно меня? – кипятился Филипп. –

Только не надо песен о том, что я – самый лучший.

– Хорошо, перескажу своими словами: мне нужен был

легковнушаемый лузер. Когда я узнал, что ты, зачитавшись

«Хоббитом», чуть сортир не спалил, то сразу понял: ты – мой

клиент. В первый же день ты показал всѐ, на что способен. Я даже

не напрягался! Стоило только поблуждать часок по лесу, как твой

страх породил вполне правдоподобных волков. Кста-ати, –

завопил Юлленйельм с поддельной радостью, – я в Википедии

прочѐл, что волки нападают стаей, а не поодиночке! И не

пытайся испепелить меня взглядом, деточка. Кем бы ты был

сейчас, если бы не я? Знаменитым фотографом?

Филиппу захотелось поколотить своего мучителя

независимо от того, смотрят на них или нет. А тот, уловив

настроение бывшего подопечного, шагнул назад и загородился

ладонью. Этот жест сбил с толку Филиппа. На его беду, Утер не

придерживался традиций и знал кучу альтернативных способов

взломать сознание собеседника. Слегка покачивая рукой, Утер

заговорил тихо, проникновенно и совершенно без акцента:

– Успокойся. Для меня сдать твою сессию – как два пальца

об асфальт. Давай зачѐтку... merci17. Вопрос ведь не в том, чтобы

тебя не отчислили, а в том, чтобы ты получил ценные знания и

17 Merci (фр.) – спасибо.

навыки. А ты их получил. Пусть не по специальности, но разве ты

стал бы, в самом деле, снимать паровозы для газеты «Гудок»?

Филипп приуныл. У него как-то само собой выветрилось из

памяти, зачем он собирался начистить Утеру физиономию. А тот

понял, что настал подходящий момент.

– Помнишь, ты учился чувствовать себя в чужой шкуре?

Скакал королевским оленем, а потом шлялся неизвестно где. Ты

должен был обнаружить удивительные вещи...

– Угу, я обнаружил перчатки в мусорной куче и рваную

косметичку.

– К черту косметичку, сосредоточься на главном. Каждый

охотник желает знать, где сидит фазан. Где сидел фазан, когда ты

уходил из деревни?

Филипп в замешательстве молчал. Испытующий взгляд

собеседника вызывал в нѐм прилив раскаяния. Но Филипп не мог

понять, в чѐм он виноват.

«Нет, не сечѐт фишки, а жаль. Придѐтся отпустить», –

подумал Утер и с присущим ему высокомерием спросил:

– Ты наверняка спрашивал в детстве: «Мама, откуда я

взялся?» Что тебе наврали родители? Где они тебя нашли?

Филипп ошарашенно уставился на Утера и еле выдавил из

себя:

– В магазине купили...

– Вот и прекрасно! Возвращайся в свой Псков, найди

картонную коробку, залезай в неѐ. Лежи в позе эмбриона и

вспоминай. Можешь мне поверить, ты многое вспомнишь. Когда

встанешь – как заново родишься. Без страха и сомнений начнѐшь

действовать. И будешь во всѐм прав. А я уезжаю в Сорбонну, au

revoir18.

Утер развернулся и зашагал обратно на факультет –

сдавать сессию за Филиппа. Филипп проводил его взглядом, взял

чемодан и пошѐл на вокзал – покупать билет на поезд до Пскова.

Зоя выстирала джинсы, просушила утюгом: можно

отправляться к родителям. Мать была дома. Она встретила Зою

недружелюбно, молча смерила взглядом и ушла на кухню. Зоя

пошла следом. Она села к столу, за которым завтракала, обедала

и ужинала без малого двадцать лет.

– Ну, что? – спросила мать. – Навестила бабулю?

Сумасшедшего дядечку видела?

– Там полно сумасшедших тѐтечек и дядечек, – в ответе

Зои сквозила неприязнь. Она предполагала, что по головке еѐ не

погладят, но насмешливый тон матери особенно раздражал.

– Мам, я думала, ты меня хоть морально поддержишь.

– Я тебе работу в хорошем месте нашла, – мать положила

перед ней бумажку с телефоном. – Мужа-то у тебя больше нет,

пора пересаживаться на другую шею.

– Что ты хочешь сказать? Как это – нет? – возмутилась Зоя

и тут же осеклась. – Откуда ты знаешь?

– Елена утром звонила. Рассказала о твоих приключениях.

18 Au revoir (фр.) – до свидания.

Как одна красотка у тебя Валеру увела. Как местные мальчики

морочили тебе голову, а потом из деревеньки выперли...

– Она врѐт! – выкрикнула Зоя.

– Она всегда врѐт, – устало ответила мать. – Но тебя это не

оправдывает. Нельзя всю жизнь порхать по верхам, Зоя. Надо

заняться, наконец, чем-нибудь стоящим. Бери пример с Валеры.

Он с пользой провѐл время в деревне.

Поставив перед дочерью тарелку супа, мать уселась

напротив.

– Хлеба не дашь? – с набитым ртом попросила Зоя.

Прожевав, добавила: – Я не думаю, что Валере хоть что-нибудь

запомнилось из нашего отдыха.

– Ошибаешься. Когда вы здесь жили, он всѐ мечтал, что

начнѐт разработку какого-то шумоподавляющего устройства. Так

вот, в Большой Выси он сделал все расчѐты и подал заявку, чтобы

запатентовать изобретение. Нельзя сказать, чтобы он проделал

всѐ это в беспамятстве.

– Ты хочешь сказать, что он изобрѐл прибор, который

запустили в производство?

– Ну, до этого ещѐ далеко. Отец говорит, чтобы внедрить

изобретение, надо найти НИИ19 соответствующего профиля и

заинтересовать в своей идее. НИИ подаст в свое министерство

заявку на проведение ОКР20. Министерство каждый год на ОКР

19 НИИ – научно-исследовательский институт. 20 ОКР (опытно-конструкторские разработки) – технические,

деньги выделяет, но, как водится, предложений всегда больше,

чем денег. Если дело выгорит, по разработанной

конструкторской документации на серийном заводе начнут

выпуск приборов, они станут востребованными, патент выкупят

американцы и опять ни шиша в стране не останется. Всѐ уйдѐт

буржуям.

Пересказав отцовский пессимистичный прогноз, мать

принялась нахваливать Валеру. Зоя ела, не отводя глаз от

тарелки. Она пропускала мимо ушей фразы типа «слишком

хорош для такой разгильдяйки, как ты», «от тебя никакой

пользы», «ничего не умеешь делать». В задумчивости взяла

бумажку с телефоном, поблагодарила мать и поехала к себе

домой. Она силилась понять, чем же она была занята в деревне с

апреля по июнь. Ничего дельного не вспоминалось. Они гуляли с

мужем пару дней по окрестностям, затем напились у соседей, а

потом она «замариновала» Валеру и добилась внимания Никиты.

Все события легко укладывались в неделю...

Когда Зоя приехала на Красные Ворота, она обнаружила

под дверью Филиппа, спавшего на чемодане. Зоя растормошила

его, завела в квартиру, усадила пить чай. Попыталась разузнать,

что он делал в деревне, но не добилась своего. Филипп двигался

как сомнамбула и на вопросы не отвечал. Через некоторое время

он внезапно встрепенулся, посмотрел на часы, отдал ей

инженерные, лабораторные изыскания, которые завершают

работу изобретателя, создавая 1) образец изделия, 2) рабочую

документацию к нему для производства.

сложенную вдвое пачку сотенных купюр, взял чемодан и сухо

попрощался. Сорок минут спустя его поезд отбыл во Псков.

Остаток вечера Зоя просидела перед телевизором. Ближе к

полуночи ей стали мерещиться несуразные вещи: за окном

плавали рыбы с рядами колючек на спинах, по стенам пробегали

тени оленей с ветвистыми рогами, из-под дивана высовывались

страшные морды. Зоя сбежала от неприятных видений на кухню.

Пошарив в ящиках, нашла банку консервированной макрели,

вскрыла еѐ, но не смогла заставить себя съесть «эту гадость».

Пришлось лечь спать натощак. Рыбьи тени злорадно сгустились

над девушкой.

Наутро Зоя привела себя в порядок, позвонила по

указанному в бумажке номеру и договорилась о встрече. На

собеседовании ей было сложно изобразить интерес к новой

работе. Дама-HR21 хотела вежливо выставить претендентку за

дверь, однако Зое повезло: руководитель, которому подбирали

помощницу, заглянул в переговорную. Зою взяли в штат.

На девушку свалили кучу нерешѐнных проблем,

оставшихся от предыдущей секретарши, но Зоя была довольна.

Теперь она работала допоздна и была избавлена от ужасающе

пустых вечеров. Приходя домой, она принимала душ, чистила

зубы и заваливалась спать. Ей было не до осмысления

собственного одиночества – она выматывалась так, что не

хватало сил приготовить ужин.

Глава третья, после дождя.

В ночь после стычки Брайана и Сида деревня выглядела

опустошѐнной. Дождь лил как из ведра. Не похоже было, что к

утру распогодится. Все, кто мог убраться с места драки, унесли

ноги подальше. Пустая дорога замазывала липкой грязью их

следы.

Сид перетащил Брайана в беседку. Там стояло несколько

сложенных шезлонгов. Сид подцепил один из них, раскрыл

максимально полого и свалил туда Брайана. Очевидно было, что

пока тот без сознания, разговора не получится. Но «рыцарь»

понятия не имел, как заставить парня очнуться. Он

сосредоточенно уставился на Брайана, который всѐ не приходил в

себя. С досады Сид треснул кулаком по стопке шезлонгов,

непроизвольно потѐр ладонь. Это навело его на одну мысль. Он

уселся на пол, подхватил безвольно свисавшую руку Брайана и

направил всю свою волю на то, чтобы поделиться с ним хорошим

самочувствием. Брайан шевельнулся, его веки дрогнули. Но едва

он пришѐл в себя, как тут же предпочѐл отключиться, приберегая

полученную энергию до лучших времѐн. Сид решил, что одной

«порции» мало, и нетерпеливо повторил процедуру,

почувствовав при этом лѐгкое головокружение. Брайан выглядел

теперь намного лучше. Он чувствовал чью-то заботу и надеялся,

что ему помогает Эмер. Увидев улыбку на лице противника, Сид

нахмурился и в раздражении направил третий заряд, на этот раз

жгучий, будоражащий, гневный. Уголки губ Брайана

искривились в недовольстве. Ему пришлось-таки открыть глаза.

Сид выпустил его руку, подтащил к себе другой шезлонг и уселся,

наклонившись вперѐд и почти касаясь подбородком собственных

колен.

Увидев своего врага, Брайан подумал: «Всѐ, сейчас меня

будут убивать», – и попытался притвориться мѐртвым. Сид

пресѐк этот манѐвр.

– Не смей симулировать, – пригрозил он, тряся раненого

за плечо. – Открывай глаза!

Брайан нехотя подчинился, морщась от боли: сломанные

рѐбра при каждом движении нестерпимо ныли. Сиду было не до

его переживаний: он жаждал высказаться.

– Объясни мне, чего ты хотел? Зачем ты полез ко мне с

оскорблениями? Не подумал, что это может плохо для тебя

кончиться?

Брайан чуть заметно кивнул, его веки обессиленно

сомкнулись. Сиду опять пришлось трясти его. Парень очнулся, но

был этому не рад. Разбитое тело болело, физических сил едва

хватало на то, чтобы не стонать. Сид не унимался:

– Признай, что глупо было встревать, не разобравшись. Я

мог покалечить тебя ненароком, я же был зол как чѐрт.

Брайан слабо улыбнулся. В этом было столько иронии, что

Сид мгновенно взбеленился, вскочил и заорал ему в лицо:

– Ты же ничего обо мне не знаешь! Какого рожна ты

пытался спровоцировать меня?! Ты действительно хотел, чтобы я

убил тебя? Это абсурд!

Брайан сокрушѐнно качал головой, размышляя о чѐм-то

своѐм. Сид пнул ногой стоявшие рядом шезлонги, сделал

несколько кругов по свободному пространству беседки и немного

успокоился.

– Ну, ты признаешь, что совершил бессмысленный

поступок? – спросил он.

Устало закрыв глаза, Брайан отрицательно покачал

головой. Сид понимал, что нельзя терять самообладание, что он

не может набить морду и без того помятому противнику. Однако

его доводило до белого каления то, что он не в состоянии

справиться с упрямцем. Разъярѐнный, Сид выскочил из беседки,

подставил лицо ледяному дождю и стоял под потоками воды,

сколько хватило терпения. То есть меньше чем через минуту он

вбежал обратно под навес и принялся трясти Брайана. Тот еле

выговорил:

– Мне больно.

Сид отпрянул, отпустив его. Слова прозвучали жалобно,

как просьба.

– Где болит? – обеспокоенно спросил Сид.

Несмотря на прямолинейный, бескомпромиссный

характер, он не был ни чѐрствым, ни жестоким. Вспышка гнева

прошла, и Сид не желал быть причиной чьих-либо страданий.

– Рѐбра, – хриплым шѐпотом отвечал Брайан. – Их

перевязать надо.

Сид на секунду задумался, потом снял с себя рубашку и

стянул ею грудную клетку раненому. Не зная, чем ещѐ помочь,

Сид огляделся и решил, что им лучше переместиться в дом.

Алыся поможет правильно зафиксировать переломы.

Аккуратно взяв Брайана на руки, Сид быстрым шагом

направился к усадьбе, стараясь не тряхнуть беднягу лишний раз.

Хитрец уловил перемену в настроении соседа. Именно этого он и

добивался. Теперь можно было выключить сознание и

восстанавливаться за счѐт энергии Сида.

Окна первого этажа освещал неяркий торшер: Алыся

ждала, когда вернѐтся кто-нибудь из хозяев и отпустит еѐ спать.

Она вязала бесконечный шарф – сидеть без дела ей было в

тягость. Как только входная дверь приоткрылась, Алыся сразу

отложила спицы, проворно вскочила и вперевалку побежала в

прихожую. Нажав на дверную ручку локтем, Сид вошѐл спиной

вперѐд. Когда он развернулся, Алыся так и ахнула:

– Подрались?!

Сид кивнул и внѐс Брайана в гостиную. Домработница

кинулась на кухню, по пути включая везде свет. Она взяла

аптечку, горячую воду (чайник давно стоял в режиме подогрева).

Выхватила стопку свежих кухонных полотенец из ящика.

Расторопно набила глубокий карман передника всем, что только

может пригодиться. Минуты не прошло, а она уже мчалась

обратно с тазиком, чайником, ножницами, марлей, деревянными

лопатками для готовки и причитала, что кипятка не хватит.

– А зачем дощечки? – спросил Сид, глядя, как

домработница вывалила на стол всѐ, что принесла, налила в

тазик кипяток, разбавила его водой из графина.

– Если у него что сломано, надо шину сделать. Не из

граблей же веерных! Поставь-ка ещѐ воду, – ворчливо

распорядилась Алыся. – И принеси чистую одежду.

Пока Сид выполнял поручения, женщина сняла с Брайана

мокрые, измазанные дорожной грязью шмотки.

– Что ж ты всѐ время куда-то встреваешь, прямо каждой

бочке затычка. Не сидится тебе, егоза. Учился бы своей живописи

– горя не знал бы! – ворчала Алыся, совершая гигиенические

манипуляции. У неѐ была сноровка сиделки со стажем. Сид

носился по дому в поисках пледа – он подумал, что Брайан мог

простудиться под дождѐм. Когда Алыся взяла принесѐнные

Сидом треники, чтобы надеть на Брайана, тот открыл глаза и

попытался вмешаться в процесс.

– Лежи уж, не вертись. Что, намял тебе Сид бока? –

сочувствия в голосе женщины не слышалось, поэтому Брайан

снова лѐг пластом и как можно жалобней простонал:

– Он мне ру-у-ку сломал. Правую. И рѐбра. Где-то...

– Ох ты, горе моѐ луковое!

– А ты поцелуй – и всѐ пройдѐт, – с лукавой улыбкой

предложил Брайан и тут же схлопотал по физиономии. Алыся

шмякнула ладонью не сильно, намеренно избегая заплывшие

синяками скулы, – удар пришѐлся по губам. Брайан обиженно

скривился.

– Ну, что я сказал-то? – пробормотал он. Понимая, что в

бессознательном состоянии получит больше внимания и заботы,

хитрец закатил глаза и сделал вид, что отрубился.

Тем временем Сид принѐс плед. Вдвоѐм с Алысей они

наложили шину на сломанную руку, сделали фиксирующую

повязку на рѐбра. Алыся пожелала спокойной ночи и ушла во

флигель. Сид присел на стул и уставился на Брайана: парень спал

глубоким сном, бледный, растерзанный, но отнюдь не

несчастный. Сид хотел понять мотивы поведения соседа.

Искренне сожалел, что переломал ему кости. Сам он, как ни

странно, совсем не пострадал, если не считать мелких ссадин.

Юноша размышлял о том, что Брайан невольно устроил ему

испытание. Непохоже было, чтобы «рыцарь» выдержал его с

честью: не смог укротить гнев, еле-еле справился со своей

разрушительной энергией. Виня себя в слабоволии,

вспыльчивости, безрассудстве, Сид гадал, что же заставило

Брайана рискнуть здоровьем, а может, и жизнью...

За окном показалась Елена Константиновна. Хозяйка

усадьбы была сыта по горло прогулкой под проливным дождѐм.

Интуиция подвела еѐ: сначала Елена Константиновна искала

воспитанника у реки, потом – по буеракам, отделявшим еѐ

участок от поля, принадлежавшего Алкмене. Наконец, она

сообразила, что лучше двигаться в сторону дома.

Стоя под окном, она внимательно изучала обстановку в

гостиной. Не желая своим появлением вывести Сида из

состояния равновесия, Елена Константиновна направилась в

кухню. Там она сотворила проклятие, которое должно было убить

всякое живое существо, которое попытается пересечь границу еѐ

владений. Создав своеобразный «периметр» вокруг своего

участка, стала искать неприметную вещь на роль «ключа». На

глаза попался коробок спичек. Он вполне подходил для еѐ целей:

спичек хватит всем, а когда понадобится убрать «периметр», она

уничтожит один из «ключей» – убыток хозяйству небольшой.

Выждав часа два, Елена Константиновна прошлась по

дому, разложила спички по карманам Алыси, Сида, Брайана.

Отсыпала «ключей» и себе. Оставалось лишь переговорить с

соседями и убедиться, что они не собираются брать реванш.

Взвесив все «за» и «против», Елена Константиновна решила

обратиться к Арти.

В особняке Мак Дато стояла мѐртвая тишина. Елена

Константиновна заглянула на кухню, в комнату с камином,

прошла вдоль закрытых дверей второго этажа, спустилась в

танцевальную залу. Там она обнаружила Арти. Он стоял перед

гобеленом с кружкой пива, созерцая фигурки людей,

расположенные по периметру картины. Хозяин дома не

обернулся, когда соседка подошла и поприветствовала его. Елена

Константиновна поняла, что разговор предстоит трудный.

– Послушай, Артѐм Николаевич, – начала она. – Я бы

хотела взять с тебя слово, что ты не будешь вредить Никите. И

Светлане своей запретишь.

– У меня нет времени на глупости, – ответил Арти и

отхлебнул пива.

– Много дел? Давай помогу, – Елена Константиновна была

сама любезность. Кислая улыбочка оставила морщины у глаз

Арти.

– Убери куда-нибудь свою протеже. Я не в состоянии

придумать ей достойное наказание. Она почти сожрала Эмер, еле

успел остановить.

Елена Константиновна бросила беглый взгляд на гобелен.

Подумав немного, наклонилась к изображению в правом нижнем

углу и спросила:

– Интересная вариация аркана «Повешенный», ты не

находишь? – она указала на человека, подвешенного за одну ногу

к перекладине между двумя дубами у пруда. Арти пропустил

мимо ушей еѐ реплику. Гордо выпрямившись, Елена

Константиновна покинула залу. На втором этаже она проверила

все двери: одна оказалась незапертой. На полу у кровати Эмер

сидела Месмерайс, содрогаясь от беззвучных рыданий. Еѐ

мучили угрызения совести и страх перед Арти. Профессор обняла

за плечи свою бывшую аспирантку.

– Пойдѐм, пойдѐм, – сочувственно шепнула Елена

Константиновна. – Сейчас тебе лучше позаботиться об Утере.

Кроме тебя, ему никто не поможет.

Она ободрительно улыбнулась и помогла Месмерайс

встать, отряхнула еѐ юбку, отвела в танцевальную залу. Арти там

уже не было.

Ночь таяла, когда Елена Константиновна поднялась на

второй этаж, чтобы найти Арти и потребовать «мир» за

оказанную услугу. Дверь в его комнату была распахнута. Арти

лежал на кровати в верхней одежде и обуви. Он пил пиво.

– Ну, как там Машка? – небрежно спросил он соседку.

– Отлично вписалась в картину всеобщего благолепия, – с

недовольной миной ответила Елена Константиновна. – Я получу,

наконец, от тебя подтверждение?

– Что мы не будем вредить Сиду? Елена ты наша

Константиновна, по-моему, мы никогда в твои дела не

мешались... За Сехмет поручиться не могу. Она имеет право

посмотреть, в каком состоянии еѐ мальчик.

Елена Константиновна возмущѐнно передѐрнула плечами.

Арти рассмеялся.

– Не можешь ты без этого. Чего ещѐ не хватает? Чем ты

недоволен?!

– Я недоволен тем, что ты влезла в их разборки.

– Никита беззащитен перед магией Светланы.

– Брайан тоже мало что может противопоставить Сиду.

Или ты хотела, чтобы Сид прибил его и сел в тюрьму?

Елена Константиновна изменилась в лице и закричала

тонко, неприятно-резко:

– Прекрати! Не смей! Ты прекрасно понимаешь, что речь

не об этом. Мальчик отделался бы лѐгким испугом, а в жертву

твоего сына принесли бы условно.

– Разбежалась! – грубо перебил Арти, поднимаясь с

кровати. – Утер ещѐ утром уехал в Москву. И вернѐтся не раньше

понедельника. Из вредности задержится, я его знаю.

Смерив Елену Константиновну взглядом, Арти направился

в коридор, намеренно задев еѐ плечом. Постояв несколько

мгновений в ступоре, пожилая дама поспешила следом.

– Артѐм Николаевич! Не упрямься. Давай по-хорошему...

– Как заговорила-то, – проворчал Арти, спускаясь в

гостиную. Там он занялся потухшим в камине огнѐм. Елена

Константиновна села к низенькому столику. Он был засыпан

картами, как осенний парк – опавшими листьями.

Отдышавшись, она пригляделась к карточному узору. Пасьянс

наконец-то сошѐлся, известив Месмерайс о смертельной

опасности. Однако Елена Константиновна плохо разбиралась в

иносказательном языке карт и не могла с ходу понять, о чѐм они

говорят.

– Я давно, давно тебя предупреждал, – заговорил Арти,

оставив своѐ дело и повернувшись к соседке. – С самого начала

ты его неправильно воспитывала. Слишком ограничивала,

муштровала, давила авторитетом. В итоге ты его так пережала,

что он чуть не взорвался. Либо ты – дура, либо сделала это

нарочно. И тогда о каком мире между нами может идти речь?! Ты

чуть не угробила Брайана.

– Я всѐ держала под контролем... – начала оправдываться

Елена Константиновна, но Арти еѐ перебил:

– То, что ни одно животное не пострадало, – моя заслуга, а

не твоя. Молись, чтобы Брайан задержался у вас подольше,

потому что как только он вернѐтся к матери, я уничтожу ваш

серпентарий!

Арти указал Елене Константиновне на дверь.

Если бы соседка догадалась заглянуть в окно через минуту-

другую, то увидела бы самодовольную улыбку хозяина Мак Дато.

Он сервировал себе поздний ужин, радуясь, что Брайан

поселится у Долгобородовых. Имея лѐгкий, открытый характер,

парень без труда поладит с Сидом, думал Арти, а Сид защитит его

от коварных жителей Холма, если они вообще посмеют сунуться

к Рыцарю Смерти. Такой расклад вполне устраивал старого

друида.

Эмер очнулась от долгого забытья. Ночной мрак заполнял

спальню, создавая таинственное и умиротворѐнное настроение.

Шторы были задѐрнуты, из-под двери пробивалась узенькая

полоска света. Девушка не знала, сколько пролежала без

сознания. Не желая оповещать кого-либо о своѐм пробуждении,

она бесшумно встала, оделась, открыла окно. Серебряный свет

сливался с гладью пруда. Луну надкусила чернота. Тень дуба

закрывала водную поверхность похожим полукругом. Эмер с

беспокойством подумала о том, что Брайан, быть может, лежит

где-нибудь в канаве, побитый, беспомощный, покинутый всеми.

Она сделала глубокий вдох, развела руки в стороны, повернула

ладони вниз и, вытянувшись, поплыла к лунной дорожке на воде.

Холодный воздух струился вдоль тела. Эмер достигла берега и

встала на твѐрдую почву. Туфли тут же вымокли в вечерней росе.

«Конечно, ведь была такая гроза», – вспомнила Эмер. События

недельной давности казались ей вчерашним происшествием.

Девушка оглядела свой наряд. «Вполне приличный вид,

можно смело идти на улицу». Она миновала спящих у пруда

божков, обогнула холм и вышла за околицу. На улице – ни души.

Окна первого этажа у г-жи Долгобородовой были ярко освещены.

«Возможно, она пожалела его, бедного». Эмер надеялась на

лучшее, но всѐ же еѐ подмывало проверить, как обращаются с

Брайаном в профессорском доме.

У открытой калитки она остановилось, почувствовав

подвох. В чѐм именно он заключался, девушка определить не

могла. Из осторожности она решила прибегнуть к уловке.

Потѐрла руки, словно катая шарик. Образовалась густая мыльная

пена. Эмер подула на ладони. Мыльные пузыри медленно

устремилось сквозь калитку. Она шагнула в радужное, невесомое

облако, растворилась в воздухе. Красивые прозрачные шары всѐ

летели и летели в проѐм, а с другой стороны из их воздушного

хоровода выпорхнула девочка Эмер. Еѐ легкая походка,

клетчатая юбка с белой блузкой и беззаботная улыбка

принадлежали той девчушке, которую часто видел во сне

Филипп. Девочка тихо вошла в дом и направилась в ярко

освещѐнную гостиную. Там она увидела Брайана. Он лежал на

диване, накрытый пледом, и просил кого-то слабым, но хорошо

слышным голосом: «Будь другом, добавь туда лимону. И лѐд!»

Эмер с плутоватой улыбкой встала у изголовья. Почувствовав

тень на своѐм лице, «страдалец» открыл глаза. Эмер беззвучно

рассмеялась. Как это похоже на Брайана: при первой же

возможности притвориться умирающим, заставить окружающих

сломя голову носиться вокруг. Она видела, что он вполне

оправился после драки и теперь ведет ему одному понятную игру.

Девушка решила не мешать. Брайан с благодарностью посмотрел

на Эмер. Еѐ появление пролило бальзам на душу: из всех, кто мог

бы о нѐм позаботиться, только она навестила его. Эмер убрала

чѐлку со лба Брайана, ласково погладила по голове. В этот

момент в гостиную вошѐл высокий юноша. Он нѐс стакан с водой

и остановился на полпути, непонимающе уставясь на гостью.

Эмер инстинктивно сделала шаг назад, хоть и не испугалась. Она

уже забыла, что собиралась выглядеть, как маленькая девочка.

Поэтому Сид увидел еѐ милой восемнадцатилетней барышней в

тонком летнем платье с намокшим подолом и в ажурном болеро.

Постояв секунду, он молча подошѐл к дивану, подал Брайану

воду. Эмер протянула руку к напитку, спросила: «Можно?» –

изящным, мягким движением взяла лимонад, пригубила и

передала Брайану. Тот с интересом наблюдал за еѐ выходкой и за

реакцией Сида.

Эмер тем временем направилась к выходу. Сид проводил

еѐ взглядом. В задумчивости он сломал спичку, случайно

оказавшуюся в кармане брюк. Когда Эмер подошла к калитке, то

остановилась в недоумении. «Всѐ-таки приятно, когда ради тебя

снимают периметр!» Обрадованная, она направилась домой. Ей

нетерпелось рассказать Арти обо всѐм увиденном.

Глава четвѐртая, свобода.

Для жителей деревни Большая Высь наступили

удивительные дни: долгие, тѐплые, туманные, наполненные

ожиданием, неясностью, осторожностью. Настала эта пора, как

только Утер вернулся после недельного отсутствия. Едва

появившись, он уже был недоволен тем, что его не встречают c

оркестром. Поэтому не стал выгружать продукты из машины, а

бросил автомобиль на обочине. Пройдясь по улице, он

обнаружил большие перемены. Пропал глухой забор вдоль

участка на востоке, обнажив грядки с увядшей капустой и

огородное чучело с мумиеподобным лицом. Маленькие

воспитанники Алкмены баламутили воду речки, протекающей по

территории Мак Дато. Под тентом Арти угощал Валеру

неизменным свиным шашлыком. Свора собак ютилась в

деревянном загоне у пруда. Ни матери, ни братца не было видно.

– Арти, где Месмерайс? – с вызовом спросил Утер. Арти не

спеша протянул ему руку для приветствия и ответил с недоброй

улыбкой:

– Она себя плохо вела, пришлось поставить еѐ в угол.

Поди, до сих пор там стоит.

Утер с недоверием взглянул на старого друида, боясь

понимать его слова буквально. Он знал, Арти любил такие

приколы. На всякий случай Утер постарался вести себя

повежливее. Поздоровался с Валерой и уже без тени претензии

обратился к хозяину дома:

– Можно еѐ забрать?

– Забирай насовсем!

Арти барским жестом разлил пиво по кружкам и уселся в

плетѐное кресло рядом с сиренью. Он был уверен в том, что,

пытаясь освободить мать, Утер попадѐт в те же сети.

Утер рысцой побежал к дому. Его не оставляло ощущение

смертельной опасности, испытанное однажды в семилетнем

возрасте, перед тем как часть их деревни в одночасье

провалилась в болото. Тревожно оглядываясь, он проверил

каждую комнату. Из помещения словно вынесли лишнюю

мебель: стало просторно и пусто. В солнечном свете плясали

толпы пылинок, празднуя свободу от мрачного ига Месмерайс.

Дом казался и заброшенным, и обитаемым. Как будто ожили

вещи взамен ушедших людей.

– Мама! – позвал, наконец, Утер. Тишина стала ещѐ

прозрачнее. – Мам, я уже понял, что у вас тут произошла

очередная катастрофия...

Вещи внимательно слушали Утера. Он продолжал:

– Я решил, вот прямо сейчас решил, что не буду ждать

никакого приглашения. Возьму и уеду к чѐрту на рога, в

Копенгаген. Мне ваша мистика поперѐк горла стоит! Мы уже

выяснили, что маг из меня хреновый, даже более хреновый, чем

из тебя – ведьма. И поэтому я разворачиваю машину и еду. Если

хочешь, могу подбросить до станции.

Говоря это, он тихо передвигался по коридору второго

этажа, надеясь уловить панику материнского сердца. Но

Месмерайс ничем себя не выдала. Юноша спустился в

танцевальную залу, сделал несколько поворотов перед зеркалом

и вдруг с содроганием заметил, что на него глядят расширенные

от ужаса глаза. Вернее, еле уловимое отражение глаз. Утер

обернулся – никого. Он опять поглядел в зеркало, но видение не

повторилось. Тогда он спросил себя, что изменилось в зале? От

того, что гобелен сняли с окна, в помещении стало светлее.

Профессорский подарок ко дню рождения Эмер растянулся во

всю торцовую стену и закрыл чѐрный ход. Полотно было

варварски прибито гвоздями к балюстраде, украшавшей

периметр узкого балкона вверху танцевальной залы. Наверное,

от того, что гобелен повесили криво, рог изящного единорога

спрятался в складку и выглядел обломленным; лев, когтивший

своего соперника, казался сложенным пополам; белая башня

накренилась на манер Пизанской; рыцарь в чѐрных доспехах

«поседел» от пыли, просыпавшейся с настила балкона. Утер

придирчиво осмотрел каждый эпизод батальной сцены. Ему

померещилось нечто странное на давно изученном изображении.

Утер несколько раз прошѐлся вдоль всей картины. Внимание

привлекла фигура коленопреклонѐнной дамы, в молитве

сложившей руки. Она напоминала кого-то, до боли знакомого.

Кроме того, фрагмент производил впечатление новодела.

Молодой человек долго морщил лоб, глядя на изображение

молящейся. Потом устало выдохнул и покачал головой:

– Не, я сдаюсь. Как Арти закатал тебя в ковѐр – ума не

приложу... Но выцепить тебя оттуда – ещѐ бОльшая проблема!

В ответ послышались сдавленные рыдания. Утер опустил

глаза, отставил ногу, невзначай задев шпалеру, покрутил носком

щѐгольского ботинка, невесело усмехаясь:

– Ты только не думай, что я прикалываюсь над тобой. Арти

сам разрешил мне забрать тебя, так что...

Утер закрыл глаза и вытянул вперѐд руку ладонью вверх.

Он ни на что не рассчитывал. Бездумно и сосредоточенно

протянул руку туда, где под сенью кривого деревца ждала

Месмерайс. И почувствовал, как мать ухватилась за него, с

трудом поднялась с земли и, нетвѐрдо ступая, вышла из

заколдованной картины.

Утера неприятно поразил внешний вид Месмерайс. Она

сильно похудела, осунулась, даже сгорбилась за время его

отсутствия. Кожа на лице и руках сморщилась, взгляд стал

бегающим, движения – скованными, суетливыми. Никто бы не

узнал в ней прежнюю Месмерайс, волшебно красивую,

надменную, гордую. Она приниженно попросила:

– Давай уедем прямо сейчас. Я не ела несколько дней, но

на обед здесь не останусь.

Утер кивнул ей. В его душе мстительный бесѐнок

выплясывал зажигательный танец, подбивая сорвать гобелен. Но

здравый смысл подсказывал: «Если нарушить установленный

порядок, всѐ пойдѐт наперекосяк. Есть риск сломать жизнь и тем,

кто непричастен к замыслам Арти. Лучше сдержаться и оставить

всѐ как есть».

Месмерайс не понимала, почему сын медлит. Утер

осклабился и задорно подмигнул матери.

– С другой стороны, я не могу уйти, не оставив о себе

добрую память. Арти ещѐ год сюда не заглянет... – продолжил он

вслух свою мысль и с силой дѐрнул гобелен. Материя затрещала

и оборвалась, шпалера упала на пол. – Пусть их идиллия летит к

чертям собачьим! Через месяц-другой здесь заведѐтся моль и

проест дыры в сказочной картине мира.

Они вышли из дома через чѐрный ход, чтобы не

привлекать к себе внимания, и отправились к железнодорожной

станции пешком.

Так получилось, что Брайан прижился у Долгобородовых.

Никто не выгонял его, а сам он не спешил уходить. Порядок в

доме не изменился с появлением нового жильца. Сид по-

прежнему вставал в пять утра, открывал настежь окна во всѐм

доме – проветривал комнаты, а после тренировки ходил купаться

на реку. Брайан всюду таскался за ним, всячески показывая, как

ему скучно бездельничать. Клянчил боккэн, чтобы поучаствовать

в тренировках. Обижался, когда из-за головокружений не мог

бегать на длинные дистанции. Впрочем, долго дуться Брайан не

умел: он был чрезвычайно любопытен и непоседлив, а у Сида

оказалось множество интересных дел.

Большую часть своей работы Сид не скрывал от

посторонних глаз. Например, вычитку дипломов и рефератов,

написанных студентами Елены Константиновны. Юноша

проводил и собственные литературные изыскания, результаты

которых Брайан изучал с большим интересом. Его поражала

глубина и многогранность мысли, изложенной витиеватым и

порой не совсем понятным языком. И в то же время смешила

неприспособленность Сида к жизни. Брайан не строил иллюзий

по поводу собственной эрудиции – чего нет, того нет. Но

прекрасно понимал, что Сиду не хватит одной только

литературы, чтобы адаптироваться в современном мире.

Однажды утром Брайан валялся на диване: он чувствовал

лѐгкое недомогание после очередной попытки пробежаться. Сид

строчил что-то на разрозненных листах бумаги, сидя за столом у

окна. Он то и дело возвращался к написанному, вычѐркивал

целые строчки, вносил исправления. Он трудился с таким

воодушевлением, что Брайан не удержался и спросил:

– Чьи творения ты так безжалостно черкаешь?

– Свои.

– Ух ты! Дай заценю, – гость даже приподнялся на локте и

вытянул шею, чтобы разглядеть рукописи, но хозяин загородил

работу плечом.

– Нет, я не люблю показывать свои стихи, тем более, когда

они не закончены.

– Что, все разом исправляешь? Или это одно?

Сид, не глядя, протянул ему тонкую тетрадку и карандаш.

Взяв предложенное, Брайан устроился поудобнее, освободил

место перед собой, раскрыл тетрадь. Она была пуста. Очевидно,

Сид не хотел, чтобы его отвлекали. В задумчивости юный

художник набросал портреты Филиппа и Месмерайс. Долго

мучился с автопортретом. Закончив его, с озорной ухмылкой

принялся рисовать Сида. Тот как раз прервал своѐ занятие,

откинулся на спинку стула и с усилием тѐр глаза, словно пытался

выдавить из них нужные слова. Потом снова набросился на

рукопись, беспощадно вымарывая строчку за строчкой. Брайан

непринуждѐнным тоном поинтересовался:

– Ну, а теперь покажешь, что получилось?

– Нет, – ответил Сид. Он водил поверх написанного

ручкой, как дирижѐрской палочкой, подрагивавшей в такт

неслышному ритму.

– Тогда я тоже ничего не покажу тебе! – воскликнул

Брайан запальчиво.

– Имеешь полное право.

Сид продолжал работать, не поднимая головы.

– С друзьями так не поступают, – обиженно бубнил ему в

спину Брайан.

Сид перевѐл взгляд на Брайана, потом отложил в сторону

ручку и развернулся к надувшемуся, как мышь на крупу,

приятелю.

– Тебе, наверное, скучно здесь сидеть?..

Брайан смутился, опасаясь, что ему сейчас поручат сделать

что-нибудь полезное, например, почистить картошку к обеду. Так

поступил бы Арти.

– Расскажи, как тебе удаѐтся заинтересовать девушек? –

спросил Сид.

Брайан с облегчением выдохнул и принялся

разглагольствовать на любимую тему.

– Мне для этого ничего не надо делать, разве что пустить

маленький импульс. Обычно они сами проявляют инициативу.

Причѐм на шею вешаются, как правило, девицы с заниженной

самооценкой. Или такие, которые не знают, кого ищут. Они

потом сами «отклеиваются». Ну, а мне, естественно, нравится

процесс. – Брайан хихикнул и тут же снова постарался быть

серьѐзным. – Но тебе же наверняка хочется покорить сердце

одной-единственной. Поэтому нужна совсем другая тактика.

Брайан выдумывал на лету и, как ему казалось, весьма

неплохо.

– Предположим, ты увидел девушку, во всех отношениях

идеальную. Найди общего с ней знакомого, чтобы он представил

вас друг другу. Первый разговор должен быть легковесным,

чтобы она не подумала, будто тебе от неѐ что-то нужно. Когда ты

поймѐшь, что она относится к тебе с симпатией, сделай что-

нибудь неожиданное. Например, поцелуй... и пропади из еѐ поля

зрения на несколько дней! Эротическое впечатление будет

бередить ей душу, заставляя влюбиться в тебя. А при новой

встрече подкинь более ценную пищу для фантазий, например,

свои стихи.

– Девушки не читают стихов. – Сид помрачнел при

воспоминании о том, как Алыся нашла его рукописи во время

уборки в комнате Зои. «Твоѐ. Лежало на кресле под одеждой», –

сказала домработница сочувственно и отдала стихи, не глядя на

поэта, готового провалиться сквозь землю от стыда.

– Вот тут ты неправ! – с энтузиазмом перебил его Брайан.

– Ты не представляешь себе, насколько девчонки обожают

всякого рода лирику. Стихи, песни – всѐ сойдѐт, лишь бы ты

страдал и говорил об этом красиво.

Брайан вовремя заметил мину досадливого отвращения на

лице слушателя. «В твоѐм случае притворяться не надо. Похоже,

ты в жизни не позволил себе ни одной неискренней строчки», –

сказал про себя Брайан и продолжил другим тоном:

– Чтобы девушки хотели и любили тебя, они должны

видеть, как ты горишь своим творчеством. Как иначе они поймут,

что ты талантлив и достоин любви, если никогда не прочтут твои

поэмы?..

– Издавать их я не буду, – возразил Сид.

– Да не об этом речь. Девушка должна знать, что у тебя за

душой. А стихи говорят об этом лучше, чем... Нет, поступки

говорят всѐ же больше. Но ты сначала познакомь еѐ с внутренним

миром. А потом сделай какой-нибудь шикарный подарок.

Влюблѐнная девчонка бескорыстна, но где-то в глубине души

всегда ждѐт материальных подтверждений того, что дорога тебе.

Они обожают забавные игрушки, зверушек белых и пушистых,

цветы!

– Я понял, – перебил его Сид, поднимаясь с места.

Мысленно он добавил: «Ничего нового ты мне не сказал.

Примитивно и надѐжно, но может не сработать на тонком

материале. Знать бы заранее, насколько она развита...» Сид

собрал бумаги и вышел из гостиной.

Брайан удивлѐнно смотрел ему вслед. Хороших идей было

навалом, но, похоже, Сида интересовало только то, что можно

было реализовать в ближайшем будущем. «Ты, парень, слишком

серьѐзно относишься к жизни. Надо бы тебе поучиться

беззаботности. Освоить искусство изящных подколок,

поднатореть в общении с людьми, – лениво думал Брайан, в

задумчивости рисуя Елену Константиновну на новой страничке.

– Дружеский шарж... Тэ-экс... Однако стоит крепко подумать,

прежде чем сводить тебя с местным бомондом. На своѐ счастье,

ты мало общался с Утером: его хлебом не корми, дай поѐрничать.

А ты этого не любишь. И Арти не лучше, хоть и умнее. К маме не

пойдѐм, мамин юмор – чисто капля никотина. Убивает лошадь. А

хомячка разрывает на части. Остаѐтся Алкмена, но у неѐ – дети.

Хотя... это – мысль! Беззащитные, непосредственные и

бестактные. То, что нужно!» Брайан, ободренный своим новым

планом социализации Сида, отправился на кухню –

подкрепиться.

Со дня драки прошло две недели. Эмер вполне оправилась

от урона, который нанесла ей Месмерайс, но вновь навестить

Брайана не спешила. Дома ей тоже не сиделось. Она трижды в

день прогуливалась с собаками по единственной улице Большой

Выси, выпрашивала у Арти хозяйственные поручения и

постоянно курсировала между участками на юге, востоке и

севере.

Настал день, когда ей срочно понадобилось переговорить с

Алкменой. Эмер воспользовалась тем, что нужно было сходить за

парным молоком, и бегом припустила к «Олимпу». Алкмена как

раз уложила малышей спать и уселась на веранде с шитьѐм.

Старшие воспитанники разбрелись: кто читал в тени садовых

деревьев, кто загорал после обеда на лужайке перед домом.

– Привет, я не очень отвлекаю тебя? Можешь сейчас

говорить? Мне надо кое-что тебе рассказать, – громким шѐпотом

начала гостья, ища глазами укромный уголок. Вдалеке, за

клумбами виднелась разлапистая алыча. Эмер потянула Алкмену

к душистым зарослям, за ними стояла деревянная скамья. Ветви

укрыли девушек от посторонних глаз.

– Помнишь, когда была гроза и мой братишка подрался с

соседом? Ну?.. Сид с Брайаном подрались, – теребила Эмер

Алкмену, для которой один день не отличался от другого. –

Словом, на той неделе я была в доме Елены Константиновны.

– Елена Константиновна, кстати, уехала в город, – сказала

Алкмена между прочим.

– Хорошо-хорошо. Но ты меня слушаешь? Прекрасно. До

этого я видела Сида мельком пару раз, и мне было как-то неловко

идти в дом к незнакомым людям… Но, во-первых, там живѐт

Алыся, моя тѐтка, да и Брайан застрял у них.

Смутившись, сама не зная почему, Эмер продолжала

нарочито развязно:

– Брайан, если его привечают где-то, считай, там и

приживѐтся. И вот я такая пришла к ним, типа, дайте попить, а то

так кушать хочется, что переночевать негде... Хлебнула водички

и домой пошла, на меня никто даже собак не спустил, что

нетипично для нашей деревеньки. А вчера днѐм, когда я за мѐдом

к тебе приходила, по дороге наткнулась на Сида. Как ты

помнишь, их калитка почти напротив нашей, так что я нос к носу

с ним столкнулась. Мы как-то сразу нашли о чѐм поговорить.

Алкмена понимающе кивала, и Эмер не стала вдаваться в

подробности. Ей хотелось поделиться с Алкменой главным.

– Вот мы почти дошли до твоего участка, он проводил

меня до самой калитки. Надо было прощаться. Вдруг он обнял

меня и поцеловал взасос!

Наэлектризованное молчание Алкмены было

красноречивей комментариев.

– А потом пошѐл своей дорогой. А я – к тебе. Взяла мѐд и

отправилась домой – обдумывать. Но мне что-то не думается.

Вот, решила рассказать, потому что... не знаю, что делать.

Эмер с надеждой ждала: что скажет Алкмена? Та молча

улыбалась и смотрела на колыхавшиеся чашечки цветов. Потом

неспешно заговорила:

– Знаешь, ты сейчас не пытайся что-либо придумать.

Посиди, отдохни. Посмотри на цветы. Можешь даже поспать

здесь, на лавочке. Всѐ само образуется, вот увидишь. Ты ведь

девушка свободная, никому не обещанная. Если вам судьба быть

вместе, значит, будете.

Алкмена поднялась, погладила Эмер по голове и пошла к

дому.

Эмер оглядела сиденье, смахнула невидимую пыль и

улеглась на бочок. Она смотрела на цветы, легонько

покачивавшиеся на ветру, потом вдруг уткнулась лицом в сгиб

локтя – до того остро будоражащими были воспоминания о

поцелуе.

Глава пятая, дракон.

В тот же день после полудня Брайан дождался, когда Сид

закончит свои дела, и бодрым тоном заявил:

– На повестке дня – визит в Олимпийскую деревню!

Сид вскинул брови:

– Что за странные фантазии? Ты собрался принять участие

в Олимпийских играх?

– Ага! Мы пойдѐм к нашей соседке, Алкмене. Она

содержит частный приют для детей-сирот. Сделаем доброе дело:

повеселим еѐ пупсиков, а заодно дадим роздых их

воспитательнице.

– С чего бы им называться Олимпийской деревней?

– Да потому что Алкмена божественно красива.

Обворожительна, как Афродита, мудра, как Афина, и

целомудренна, как Артемида.

– Не, я не пойду.

– Тебе не нравятся чистые, неиспорченные натуры? –

подколол приятеля Брайан. Он знал, что играет с огнѐм, но

сдержаться никак не мог.

Сид нахмурился и принялся шнуровать развязавшийся

ботинок. Потом, не поднимая глаз, с нажимом сказал:

– Не занимайся сводничеством. Я и без тебя могу

познакомиться... – Сид остановился, потому что Брайан

заливисто хохотал. Отсмеявшись, юный маг объяснил причину

веселья:

– Поверь, к этой даме на хромой козе не подъедешь. Да и

на гнедом жеребце тоже. У неѐ весь смысл жизни – дети. И на

мужиков она смотрит как на подходящих либо неподходящих

производителей. Мы для Алкмены – сопляки, наш щенячий

возраст еѐ не интересует. Но поскольку она занимается делом

благородным, то наш прямой долг – изредка наведываться к ней

и помогать по хозяйству.

Брайан не сомневался, что в садах Алкмены Сиду будет

комфортно. Детишки – народец любопытный. Они примут гостя,

начнут общаться с неподдельным интересом.

Сиду затея не нравилась. Во-первых, он был уже давно

знаком со старшими воспитанниками приюта – они регулярно

писали диктанты в гостиной Елены Константиновны. Во-вторых,

он не понимал, зачем Брайан пытается мистифицировать его и

прячет Алѐну под именем древнегреческой царицы. Но меньше

всего ему хотелось встретить там бывшего мужа Зои.

Когда они пришли к соседке, Валера и Арти пили на

веранде чай. Сида немедленно пригласили к столу. Брайан не

успел и шагу сделать, как его обступили дети и принялись

тормошить.

– Давай поиграем в индейцев! В ковбоев! В охотников на

леопарда!

Брайан морщился и отрицательно качал головой, он не

чувствовал себя в силах противостоять целому племени пигмеев.

– В «Волшебника Изумрудного Города»! Мы раздавим

Гингему вон тем домиком! – маленькие пальчики указали на

сторожку, где раньше прятался от людей Сид.

– Не-е-е, это скучно! Брайан, давай поиграем в конец

света!

– Нет-нет-нет! – в ужасе завопил Брайан. Он тщетно ждал,

когда кто-нибудь додумается предложить мирную игру.

Один из малышей потянул его за руку и, поднявшись на

цыпочки, доверчиво зашептал на ухо:

– А у нас в саду спит твоя девушка! Колян и Димон еѐ

охраняют. Пойдѐм, покажу!

Брайан, приложив палец к губам, крадучись отправился в

глубь сада. Детишки умолкли и пошли следом, они сразу

вспомнили о своѐм недавнем открытии – гостье, которую Колян с

Димоном обнаружили, когда играли в «казаки-разбойники».

Эмер притворилась спящей, чтобы избежать тысячи вопросов

вездесущей ребятни. Она только и ждала момента, чтобы

улизнуть от своих сторожей.

Заглянув под алычу, Брайан торжественным шѐпотом

объявил:

– Мы будем играть в «Спящую красавицу»! – увидев, что

детские мордашки скривились, Брайан тут же придумал, чем

заинтересовать детей. – Она будет заперта в замке, как в

мультике про Шрека.

Воспитанники Алкмены запрыгали в восторге, их глаза

засияли в предвкушении чудес.

– А ты сделаешь из луковицы карету?

– Конечно! Но только в самом конце сказки! А пока

давайте воткнѐм палки вокруг скамьи и обмотаем их какой-

нибудь старой занавеской. Получится заколдованный замок. А

потом я найду вам страшного чѐрного дракона. Он будет

охранять…

– Настоящего дракона? Здорово! Чѐрный даже лучше, чем

розовый! – заверещали дети, но Брайан их тут же одѐрнул:

– Вы что?! До начала игры принцесса не заколдована и

может проснуться. Ну-ка, давайте тихо!

Ликующая ребятня побежала за подходящими для

постройки замка материалами. Рядом с Брайаном осталась одна

из старших девочек.

– Брайан, можно, я тоже буду принцессой? А ты меня

освободишь.

– Леночка, из меня рыцарь никудышный. Я всѐ время

пропадаю на пирах и турнирах. Даже на охоту не езжу. Ты

заскучаешь в моѐм замке и превратишься в царевну-лягушку.

– Почему – в лягушку?

– Так, понятно. Шварца22 вам, значит, не читают... –

Брайан досадливо тѐр затылок и поглядывал на «спящую» Эмер.

Леночка смотрела на него влюблѐнными глазами, что мешало

Брайану веселиться на полную катушку.

– Ладно. Мы сделаем вот как, – решил, наконец, юный

22 Евгений Шварц (1896 – 1958) – драматург, автор знаменитых

экранизированных пьес «Обыкновенное чудо», «Тень»,

«Дракон», «Золушка», «Дон Кихот».

маг. – Рыцарей будет несколько, ведь у нас много мальчишек.

Принцесс тоже должно быть несколько. Так что иди и спроси, кто

ещѐ будет принцессой, а потом найдѐте себе красивые наряды.

Парень быстро ретировался, чтобы не встретиться со

взглядом огорчѐнной девочки. По пути к дому Алкмены он

размышлял: «Чтобы освободить принцесс, дети должны будут

убить дракона. Он должен дать себя убить. Это научит его

самопожертвованию. А я геройски спасу Эмер из лап чудовища,

ей будет приятно».

Беседа за столом на веранде шла своим чередом. Сид

молча пил чай, Валера делился планами на будущее, Арти

внимательно слушал, задавал уточняющие вопросы. Когда речь

зашла о том, что Алѐне необходима помощница, а в скором

будущем и замена на время декретного отпуска, Сид заѐрзал на

месте. Он чувствовал себя лишним. Очень кстати появился

Брайан и отозвал юношу в сторону.

– Ты веришь в волшебство? – спросил он так, словно

собирался рассказать о том, что по соседству живут настоящие

маги-чародеи. Сид нахмурился и потребовал:

– Давай без предисловий. Что нужно делать?

Но Брайану без предисловий было неинтересно.

– Дети верят в то, что где-то живут феи, драконы и

храбрые рыцари. Покажем им сказку про отважного героя. Вот

только поменяемся на этот раз местами. Рыцарем буду я, а ты –

отрицательным персонажем. Просто наблюдать дети не захотят –

дадим им возможность поучаствовать. В финале злодея

повергнут. Понарошку, конечно. Но ты позволишь им победить

себя...

– Кем я буду? – перебил Сид.

– Драконом, – ответил Брайан, будто это разумелось само

собой.

У Сида вытянулось лицо.

– Трѐхголовым, что ли?

– Ну, – усмехнулся Брайан, – если сможешь, замути

трѐхголового.

Сид почесал висок и отправился в обход дома, чтобы

поразмыслить, как бы получше изобразить дракона, что

использовать в качестве костюма, чем устрашить детишек.

Проблемы в том, чтобы поддаться победителю, он не видел.

Смущало то, что сигнала к началу игры не было, а по саду вовсю

носились мальчишки с самодельными мечами. Сид гадал, знают

ли они, какую роль отвѐл ему Брайан. Он вышел на песчаную

площадку у ворот. На краю площадки стояла конура. Сид не

боялся собак, но глухое ворчание заставило его остановиться.

Через мгновение черный терьер бросился на гостя. Тот ловко

отскочил на безопасное расстояние и сел прямо на песок,

задумчиво разглядывая необычное животное. Странность

состояла в том, что у сторожевого пса было три головы. Все три

взахлѐб лаяли на Сида. На садовой дорожке показался Брайан.

Судя по лицу, что-то крайне обрадовало его.

– Сид! Отличная идея – использовать собаку.

Сид оглянулся. Его движение вызвало еще более

ожесточенный лай.

– О чем ты?

– Это Кэрри, – парень счел нужным представить пса Сиду.

– Я в курсе. Местный мутант. – Ответил Сид.

– Всѐ-то вы знаете... Ладно. Покажу тебе, как его

приручить. Гляди на Кэрри спокойно и доброжелательно. Ты –

его хозяин, об этом и думай. Спусти пса с цепи и идите туда, –

Брайан махнул рукой в сторону той части сада, где лежала на

скамейке Эмер. Еѐ вместе с алычой уже окружили плотной

завесой. Брайана забавляла мысль, что Сид не будет знать, кого

он сторожит.

– Твоя задача – охранять розовый замок, а цель детей – его

захватить. Не забудь, что в финале добро должно победить зло.

О’кей?

– Да, договорились, – подтвердил Сид, поднимаясь на

ноги. Брайан наблюдал, как он подошел к ощерившемуся псу и

попробовал погладить. Кэрри присел на задние лапы, но

прыгнуть не успел. Сид резко опустился на корточки, обеими

руками придавив животное к земле. Пес дернулся, но вырваться

не смог. Не отпуская холки животного, Сид расстегнул ошейник,

погладил среднюю голову, почесал за ухом правую. Левая

отвернулась. Сид поднялся и отправился искать «замок». Кэрри

недовольно затрусил следом, то и дело оглядываясь на Брайана.

– Иди-иди, я никому не скажу! – добродушно шепнул ему

Брайан, добавив мысленно: «Больше ты не сможешь служить

своей хозяйке, а жаль. Хороший был пес».

У Сида не было времени на проработку характера

персонажа: события в сказке развивались стремительно. Король

Артур объявил о начале турнира, мальчишки принялись

рубиться на мечах. Алкмена махала платочком, если считала, что

победу можно присудить досрочно, а принцессы возмущались,

дескать, это – не по правилам.

Сид бродил по саду в поисках «замка», который

полагалось охранять. Наконец, среди пышно разросшихся

деревьев, он нашел то, что искал: несколько шестов, обмотанных

бледно-розовой плотной материей, белыми гофрированными

лентами, выцветшими тюлевыми занавесками то ли

персикового, то ли жѐлтого цвета. Кэрри сел и принялся чесать за

ухом.

Снова прибежал Брайан. На этот раз он нѐс в охапке

странную конструкцию из тонких деревянных планок, чѐрной

плащевки и тѐмно-зелѐной одежды.

– Скорее, – крикнул шепотом он, передавая другу

ножницы. – Помоги распороть швы. Это от Халовина осталось.

Костюм Бааван Ши23.

– Вы справляете Хэллоуин? – спросил Сид.

– Конечно! Мы ж кельты, – и Брайан подмигнул ему, в

душе посмеиваясь над приятелем. Однако он преувеличивал

23 В шотландском фольклоре – злые фейри, которые могут

превращаться в птицу или красивую женщину в зелѐном

платье.

степень его наивности. Сид допускал, что соседи могли квасить в

течение недели, празднуя Самайн24, но учитывая то, что Арти

родился в Уфе, полагал, что они были ближе к шаманам, чем к

кельтам.

Распоров швы, юноши отделили длиннополое платье от

плаща, к которому крепились крылья. Судя по воплям, дети

приближались.

– Надевай, – приказал Брайан и засунул платье под стену

«замка».

Так как Сиду надевать было нечего, он не принял слова

Брайана на свой счѐт, а лег ничком на землю. Кэрри послушно

встал ему на спину. В глазах терьера дрожал страх. Сид

осторожно начал подниматься. Брайан пожал плечами, подтянул

пса поближе к голове Сида (так, чтобы животное почти сидело на

плечах у человека), аккуратно укутал обоих плащом. Затем он

закружился на месте, размахивая руками и распевая:

– Пусть поднимется древнее чудище!

Пусть расправит могучие крылия!

Пусть сожжет все дыханием огненным!

Пусть когтистою лапой порушит все!

Пусть летит в небеса не хихикая.

– Потому что если будешь хихикать, то не сможешь

взлететь, – с упреком закончил он.

24 Самайн, Новый год по кельтскому календарю, приходился на

первую неделю ноября.

Пѐс срывался то одной, то другой лапой с плеч Сида – того

трясло от смеха.

– Я не собираюсь взлетать, успокойся, – уверил «дракон»

юного мага.

– Но иначе ты не превратишься! – настаивал на своем

Брайан.

– И превращаться не собираюсь, – независимо заявил Сид.

Брайан почесал в затылке.

– Тогда мне сложно будет победить тебя, я-то ведь

превращусь в рыцаря.

Сид, поднявшийся было на ноги, снова опустился на

четвереньки.

– Думаю, дети испугаются, если увидят меня в полный

рост, – объяснил он.

– Не испугаются, – буркнул Брайан, удаляясь. – У тебя

морда няшная.

Сид без лишних слов спрятал голову под плащ и поплотнее

запахнулся. Кэрри скучал и зевал. Сидеть на плечах у человека

ему не нравилось.

Всех проигравших на турнире Арти определил в

оруженосцы. Четверка победителей получила из рук короля

разящие наповал мечи.

Ребята быстро добежали до зарослей алычи, но

приближаться к «заколдованному замку» не торопились: в

кустах шевелилось что-то черное, хорошо заметное издалека.

Оно медленно поворачивалось на четырех лапах.

– Он повернулся к нам хвостом, – шептались оруженосцы.

– Нападать со спины нельзя, нужно вызвать его на смертный бой.

– Давайте вытащим принцессу с другой стороны. Тогда не

надо будет убивать дракона, – предлагали рыцари.

– Это нечестно!

– А ты видал, какой он жирный! И хвост... погляди!

Все уставились на хвост дракона, лениво извивавшийся и

делавший плавные круги над землей.

– Все цветы посбивал, гад! – громко возмутился один из

оруженосцев. Остальные поспешили загасить его вопль, но было

поздно. Дракон развернулся к ним, и поединщики невольно

отступили назад.

– Три головы! – только и смогли выдать испуганные

мальчишки. Дракон был невысок, но внушал ужас. Массивное

тело в кожистых чешуйках; когтистые лапы, толстые, как у слона,

и корявые, как у варана; длинный тонкий хвост и такие же

длинные шеи, на которых покачивались украшенные черным

плюмажем головы. Дракон радостно улыбался во все три

зубастые пасти. Его мелкие глазки блестели ярко-зелеными

огоньками. Один из оруженосцев изумленно ойкнул.

– Не боись. Ща порубим, – неуверенно успокоили его

рыцари.

– Не надо, – шѐпотом ответил ойкнувший пацан.

– Почему не надо? Ты чего, сдрейфил? Ну и вали отсюда,

трус несчастный.

Дракон вперевалку направился к мальчишкам, сразу

ощетинившимся четырьмя мечами и семью копьями.

– Поднимай копье, давай! – орал на своего оруженосца

рыцарь, но тот мотал головой.

– Смотри, у него зубы ровные, он – травоядный!

Ящер остановился, не понимая, почему рыцари не

нападают. Потоптавшись на месте и повертев головами, дракон

нерешительно откашлялся. Тонкая струя огня вырвалась из

средней пасти, но не дотянула до мальчишек. Те сразу

опомнились и с криком «Ура!» атаковали противника. Дракон

бодро переломал передними лапами все копья, отступил и

выпустил три огненные струи, вытянув шеи и тряся головами.

Плюмажа уже не было и в помине. Из пастей торчали в разные

стороны острые тонкие клыки. Хвост выписывал невероятные

кренделя, сбивая с деревьев фрукты и ломая алычу. Одна из стен

«замка» тоже пострадала, так что изумленная Эмер могла через

брешь наблюдать за Сидом, который с увлечением управлял

какой-то взбесившейся черной тушей.

...На приличном расстоянии от «замка» и дракона

оруженосцы помогали рыцарям снять обгоревшую одежду,

превратившуюся в лохмотья. У всех были опалены брови,

ресницы, челки.

– Надо идти за подкреплением, – неуверенно начал

паренѐк, разглядевший зубы дракона.

– Травоядный... – передразнил его товарищ. – А огнем

плюѐтся, только щурься!

– Зато у него крыльев нет, – не сдавался тот.

– А вот и врешь! Есть у него крылья. Они с боков

нарисованы.

Мальчишки оглядывались на дракона. Он сидел на земле и

чесался как собака. Правая голова косилась на разорванную

стену «замка», средняя повернулась к рыцарям. Заметив, что на

него смотрят, дракон резво вскочил с места, принялся ходить

кругами и хлестать себя хвостом. Крыльев у него и вправду не

оказалось, даже нарисованных. Шкура изменила окраску, став

иссиня-зелѐной. На головах топорщилась короткая чѐрная грива.

Настроение у ящера было отличное, что очень огорчило

мальчишек.

– Он с нами играет! – догадался один из рыцарей. Это

было похоже на правду. Дракон опять уселся на землю и с

демонстративным равнодушием начал чистить клюв

центральной головы.

– Зубов нет, – вздохнул самый молчаливый. – Но головы

всѐ равно три. А нас – восемь. Будем окружать.

Ребята врассыпную побежали к «королевскому дворцу».

Дракон так и замер. Он даже немного уменьшился и поблек.

Хвост, точно самостоятельное существо, печально улѐгся на

землю.

Арти и Валера изучали какие-то документы, когда команда

освободителей нарушила их работу.

– Нам нужны доспехи, потому что он плюѐтся! – с ходу

заявили пацаны.

Арти ответил не сразу.

– Сэр Бэлентайн, разве так обращаются к королю

достойные рыцари, прося о помощи?

Валера укоризненно покачал головой. Мальчишки

опешили, но их выручили маленькие принцессы, отозвав в

сторону. У них были готовы опояски, которые им поручил

сплести Брайан. Как только горе-вояки надели опояски, их

предводитель и маг прочѐл заклинание – верѐвочные полоски

превратились в настоящие колонтари25.

– Объявляется перерыв. Я провожу принцесс в замок. А вы

найдите себе щиты и латы, – распорядился Брайан, но его не

слушали. Рыцари и их оруженосцы выламывали из соседского

забора новое оружие, торопясь вернуться и опять атаковать

огнедышащую тварь.

Добежав до места, ребята увидели странную картину: ящер

аккуратно срезал клювами цветы и складывал в стожок. Заметив

возвращение «врагов», дракон смѐл хвостом цветы под

тряпичную стену, тряхнул головами (его чешуя отливала

перламутром, из-под густой платиново-белой гривы торчали

уши-лопухи) и развернулся к первому, кто подбежал. Выбив меч

из рук рыцаря, дракон оскалился и завертелся на месте – его

окружили. Огромная туша повизгивала каждый раз, когда острие

пики втыкалось под чешую. Дракон не мог отбиться ото всех

25 Колонтарь – кольчужная рубаха без рукавов, укреплена

металлическими пластинами.

сразу. Улучив момент, когда за спиной оказалось немного

свободного пространства, он попятился, поджав хвост и пригнув

головы к земле. Потом присел на задние лапы, разинул все три

пасти, заклекотал... Рыцари и оруженосцы сбились в кучку и

оторопело смотрели, как медленно расправлялись громадные,

прозрачные, тѐмно-серые блестящие крылья.

Но тут появился ещѐ один рыцарь. Он размахивал на бегу

мечом и вопил: «Справедливость побеждает!» Одним ударом

срубил дракону все три головы. Грузное тело ящера разлетелось

по небу серыми обрывками туч. Эмер, наблюдавшая за

сражением сквозь брешь в стене «замка», с досады чуть не

заплакала. Ей не верилось, что дракон пожжѐт огнѐм всѐ и вся.

Она надеялась ещѐ долго наблюдать за тем, что придумает Сид,

чтобы не драться по-настоящему. Сам он прятался в тени

деревьев неподалѐку. Ему тоже было жалко, что игра слишком

быстро закончилась. Брайан рассѐк мечом стену «замка» и вынес

Эмер наружу. В руках у неѐ был букет из сорванных драконом

цветов.

Дети во главе с Брайаном отправились к «королевскому

дворцу». У веранды их встретил рассерженный Арти.

– Брайан! Что ты натворил?! Посмотри, во что

превратился Кэрри!

– Да ни во что, – пожал плечами тот, ставя Эмер на ноги.

Дети тихо поднялись на веранду и прошли в дом. Было

ясно, что продолжения сказки не будет.

– Я же сделал его ради смеха, – напомнил Брайан.

Угрызений совести он не испытывал. К тому же не пристало

герою оправдываться.

Однако Арти продолжал читать ему нотации:

– Чистейшей воды дурость – лепить на собаку три головы.

Но раз уж сделал – будь добр, не калечь. Что за игры такие?! На

глазах у детей развеять животное по ветру...

– Кербер – единственная собака, которую я знаю из

греческих мифов, – сварливо бубнил Брайан. – Кто ж виноват,

что он трѐхголовый.

– Мог выбрать его братца Орфо. Две головы. У Зевса была

золотая собака, с Артемидой бегала свора. Стигийские собаки у

Гекаты... – дал справку Сид. Он скромно стоял позади всех,

поэтому Арти сразу и не заметил его.

Алкмена воспользовалась паузой и попросила:

– Правда, Арти, не ругай Брайана. А вместо собаки нам бы

лучше козу или кроликов.

– Я сделаю! – быстро подхватил идею Брайан, но получил

от Арти подзатыльник.

– Когда соберѐтесь на очередную выставку – свистите.

Купим вам мелкую живность. – Арти прошѐл в дом, широким

жестом приглашая народ на ужин. Эмер и Сид остались

неохваченными.

– Стало прохладно, правда? – заговорила девушка.

– Да, уже вечер, – согласился Сид.

– Я люблю смотреть на закат.

– А я люблю встречать восход. Из нашей беседки

изумительный вид на реку и поля, – Сид мельком взглянул на

Эмер и, кивнув на прощание, отправился домой. Эмер повертела

в руках цветы и подумала, что Сид, должно быть, назначил ей

свидание.

Глава шестая, упадок.

На следующее утро Брайану захотелось повидать Эмер, но

он нигде не мог найти еѐ. Обошел все участки и, наконец,

высмотрел еѐ профиль в тени беседки Долгобородовых. Девушка

читала, сидя в шезлонге. Шкодливо улыбаясь, Брайан подкрался,

перегнулся через борт беседки, закрыл глаза Эмер ладонями, но

тут же убрал руки, ощутив под пальцами слезы. Не понимая, что

происходит, он зашѐл в беседку, сел перед Эмер на пол и,

заглядывая ей в лицо, шѐпотом спросил:

– Кто обидел мою девочку?

– Вот... – выдохнула она, протягивая ему исписанные

листы.

Брайан недоуменно уставился на стопку бумаг. Прочтя

пару строк, он поднялся и принялся декламировать с нарочитым

трагизмом первое попавшееся стихотворение:

Венера – дырою в Сатурне.

Весь выбелен голой луною,

Я тщетно играю героя –

В песке увязают котурны.

Все крылья в репейниках-звѐздах,

Храню тебя строже, чем ангел.

Огню, пронизавшему воздух,

Не стать снова угольным камнем.

Так плотен мой сон – не проснуться,

Чуть держится на воде он.

Хоть пѐрышком прикоснуться

Желаю сильнее, чем Демон...26

– Разумеется, ты плачешь! – в голосе Брайана сквозила

горечь. Он догадался, кому принадлежат стихи, и досадовал на

то, что ей, а не ему Сид доверил свои творения.

Эмер отняла рукопись и прижала еѐ к груди.

– Брайан... Он так страдает! Всю свою жизнь, каждую

минуту.

– Дурочка, да это всего лишь красивые слова, поэтическое

преувеличение. Талантливо, конечно, но не стоит понимать

буквально! – Брайана неприятно поразила догадка о чувствах,

зародившихся у девушки к Сиду.

– Я знаю, что это не преувеличение, – тихо возразила

Эмер. – Он отчаянно одинок.

– Как и все мы, – с намѐком ответил Брайан и попытался

обнять еѐ.

– Я хочу помочь ему.

Эмер сидела прямо, еѐ руки опустились на колени, пальцы,

сжимавшие стопку листов, дрожали.

– Мне даже смешно! Если дело дошло до стихов… значит,

поцелуй, внезапный, полный страсти, уже был?

26 Стихи Арсения Глазкова.

Эмер отвернулась и замерла, словно затаилась, не желая

продолжать разговор. Брайан вспылил: вскочил, схватил один из

сложенных шезлонгов и швырнул его об пол. Удар получился

сильным, стул развалился на части.

– На кого ты злишься? – спросила Эмер, с сожалением

глядя на сломанную вещь.

– Исключительно на самого себя… – честно ответил

парень. Он раскаивался в своей глупой самоуверенности во время

разговора с Сидом. И жалел о теперешней выходке, потому что

не хотел быть похожим Сида, когда тот был в гневе. Он выбежал

из беседки, бросился на траву, закрыл глаза и вспомнил

прежнюю, любящую его Эмер. Пару лет назад, весенним утром,

умытым дождѐм, она нашла на подоконнике арбузное семечко,

завалившееся в щель. Брайан взял семечко, спрятал в еѐ кулачок,

сверху накрыл своей рукой, попросил не подглядывать. Эмер

послушно зажмурилась. Брайан прочѐл заклинание,

придуманное на ходу. Эмер хихикала, чувствуя, как что-то

щекочет ладонь. Когда она открыла глаза, то увидела

прозрачный зеленый росток, он тянулся из-под еѐ пальцев к

свету.

«Кто еще сможет вырастить для моей девочки цветы? –

думал Брайан в отчаянии. – Посмотри на меня! Вот кто одинок!

Я страдаю без твоей любви!»

Но Эмер поднялась и ушла: Брайан мешал ей плакать.

После этого дня события не баловали жителей Большой

Выси разнообразием. В деревне было пусто и скучно. Брайан

перебрался в Мак Дато и каждый день напивался до

бессознательного состояния. Арти невозмутимо вѐл домашнее

хозяйство. Эмер старалась как можно реже пересекаться с тем и с

другим. Она подолгу выгуливала собак в окрестных перелесках.

Один раз заходил Сид – передать Арти записку от Елены

Константиновны (профессор запомнила, как легли карты в

последний раз, много думала над раскладом и, наконец, решила

поделиться своими опасениями с соседом). Полагая, что чтение

чужой почты сродни воровству, Сид не разворачивал сложенную

вчетверо бумажку. Не найдя хозяина дома, он оставил записку на

видном месте.

Арти нашѐл «почту» ближе к вечеру. Прочтя послание, он

бросил все дела и уселся в каминной комнате за столом, где по-

прежнему лежали гадальные карты, плотно прижатые куском

прозрачного плексигласа. Сверяя Еленины выкладки с

карточным узором, Арти озабоченно тѐр лоб и пытался

сообразить, что следует предпринять в первую очередь. Ситуация

напоминала шахматную партию, начатую много лет назад и

отложенную до той поры, когда он поумнеет настолько, чтобы

одним изящным ходом победить противника. Однако теперь,

став мудрее, он понял, что всѐ это время находился в патовой

позиции.

Драгоценные секунды убегали в небытие, Арти сидел без

движения, погружѐнный в тяжѐлые мысли. Появление Алкмены

вывело его из ступора. Соседка постучалась и вошла в дом. В

руках у неѐ было яблоко. Увидев, что она чем-то сильно огорчена,

Арти поднялся ей навстречу и радушно улыбнулся.

– Приветствую! Как здоровье? Надеюсь, у вас всѐ

благополучно?

– Какое там благополучие! – Алкмена подала ему яблоко.

– Вот, посмотрите, в нѐм – червяк! Смородина осыпается, цветы

начали сохнуть, на груши напала плодожорка. Я понимаю, что

вам не до меня, но надо бы посмотреть сад.

Арти вздохнул, оглядел яблоко, положил на стол поверх

записки. Бормоча себе под нос: «Погоди-ка, сейчас подправим

твой сад», – он поднялся на второй этаж. Алѐна осталась ждать

внизу.

Взяв в комнате Брайана кисточку и краски, Арти

направился в танцевальную залу, чтобы подмалевать подарок

соседки. Гобелена на месте не было. У Арти ѐкнуло сердце, но он

тут же увидел, что шпалера валяется на полу. Проклятая моль

нанесла ей серьѐзный ущерб. Потребовалось бы много энергии и

времени для исправления картины, а эти ресурсы были слишком

ценны, чтобы расходовать их сейчас. Арти ясно видел, кто

виноват в их несчастье, и дал себе слово не щадить Утера. Если

тот, конечно, рискнѐт вернуться в деревню.

Оставив краски и кисть в зале, Арти вернулся в каминную

комнату, по-отечески обнял Алкмену за плечи и направился с

ней к выходу, попутно делясь неприятными новостями.

– Как это ни печально, дружочек, но всѐ хорошее рано или

поздно заканчивается. Когда я предлагал тебе заняться нашим

приютом, я рассчитывал, конечно, на более долгий срок

безбедного существования. Но видишь ли, не всѐ в моей власти.

Накрылся медным тазом источник нашего с тобой процветания.

Деревня придѐт в упадок за считанные дни. Ты очень кстати

отправила детишек с Валерой в тур по Золотому кольцу.

Алкмена непонимающе глядела на Арти. Уверенный в

своих силах, почти всемогущий хозяин жизни выглядел

удручѐнным горестями человеком, который сам нуждается в

поддержке.

– Но как же дети вернутся, если здесь всѐ погибнет?

Арти не ответил.

Они дошли до дороги молча. Арти остановился, тяжело

облокотился на створ калитки, сосредоточенно помолчал, глядя

себе под ноги, потом устало выдал:

– Вас пригласит к себе в гости один из детских лагерей

отдыха. Это в Сочи, у них новый оздоровительный комплекс

отстроен, хорошая команда вожатых. Поезжай в Москву, как и

собиралась, то же агентство оформит вам путѐвки. Я уверен, что

твой маленький приют захотят поддержать сразу несколько

общественных организаций. Без опоры вы не останетесь. А я

больше ничем не могу помочь. Собирай всѐ необходимое и

уезжай сегодня же.

Энергично тряхнув головой, Алкмена поспешила

удалиться. Арти закрыл калитку и застыл с закинутой к небу

головой. Он улыбался. Всѐ-таки ему удалось в этой жизни

немало. Талантливый врач, друг Светланы, смог открыть свою

клинику при поддержке Арти; скоро полезное изобретение

Валеры выйдет в массовое производство, минуя

бюрократическую волокиту. Но главное – два десятка пригретых

и обнадѐженных ребятишек избежали худшей доли и получили

шанс в вечной борьбе за выживание.

Постояв так минуты две, Арти отправился искать Брайана.

Найти его было несложно, стоило лишь спуститься в подвал. Ещѐ

с лестницы открывался буколический вид на подпиравшего

стенку парня, который раскачивался вперѐд-назад, изредка

прикладываясь к бутылке, и монотонно повторял: «Прошляпил,

прошляпил...»

Глава дома вплотную подошѐл к нему, смерил взглядом,

помолчал немного, оценивая ситуацию, а потом принялся

распекать Брайана за нерадивость. В конце концов, какие бы

душевные муки не испытывало «прелестное дитя богов», ему

нельзя забывать свои обязанности. Без поддержки сады Алкмены

придут в запустение! Особенно опасно невнимание к южным

сортам...

Больше всего Арти злился на то, что Брайан пропускал

мимо ушей его упрѐки. Юный маг состроил трагическую мину и

со слезами в голосе прошептал:

– Эмер ушла от меня...

– И ты решил квасить, пока она к тебе не вернѐтся? Водкой

дело не поправишь.

Брайан некоторое время бездумно смотрел в пространство,

потом уронил голову на скрещенные руки и завыл.

– Если бы ты знал, как мне сейчас тяжело! Я так

облажался!!!

– Не вопи, как баба. Сделай что-нибудь, достойное

мужчины.

– Предлагаешь вызвать Сида на дуэль?

– Не смеши публику. Ты против Сида – ничто.

– А если мы поменяемся силами?

– Не вздумай. Если тебе удастся перетянуть силу Сида на

себя, ты всю область в болото уронишь!

– Ну, раз я такое дерьмо и никому не нужен – пойду

спрыгну с крыши.

– Убьешься.

– Значит, надо спрыгнуть с крыши и не убиться, –

улыбнулся Брайан.

– Левитация – это высший пилотаж. Если фокус удастся –

моѐ почтение. Только будь осторожен: крыша местами прогнила.

На этом их содержательный разговор закончился. Арти

вернулся к хозяйственным делам, а Брайан полез на крышу. Он

нетвѐрдо держался на ногах, покачивался при каждом шаге, пока

взбирался по лестнице, скрытой в декоративной башне. От

башенки к краю крыши вѐл настил, новый по сравнению со всем

остальным покрытием. Брайан из любопытства прошѐл по нему

и очутился на том единственном месте, с которого открывался

вид на отрезок деревенской дороги. «Как дальновидно было

устроить драку именно здесь! – похвалил Брайан сам себя. –

Арти наблюдал за нами с этого места. Может быть, даже помогал

мне! Отлично!» Брайан растянулся на досках и стал ждать

появления Эмер и Сида. Вскоре послышался лай собак, по дороге

пробежала свора. Юный маг поднялся на ноги. Расслабленное

алкоголем тело раскачивалось с пугающе большой амплитудой.

– Эй, Сид! – зычно крикнул Брайан. Сид и Эмер, шедшие

по дороге, обернулись и увидели балансирующий на краю крыши

силуэт, освещѐнный заходящим солнцем. – Привет, народ. Как

дела? Наслаждаетесь свободой?

Собаки шустро забежали на участок Мак Дато и скрылись

за холмом. Эмер и Сид поспешили подойти ближе к дому.

– Не ожидал вас здесь встретить! – продолжал Брайан,

когда они остановились за кустами крыжовника. – Черт, не могу

закурить, ветер сильный…

Он покачнулся, сильно выгнувшись назад, и как бы

невзначай выронил зажигалку. Эмер беззвучно ахнула,

схватилась за рукав Сида. Брайан изящным движением вернулся

в вертикальное положение.

– Кстати, Сид, сейчас я покажу тебе одно упражнение... на

доверие. Раз уж я на крыше, а вы – внизу. Фишка в том, чтобы ты

понял, что от тебя требуется, раньше... а не позже!

Он стрельнул сигаретой в небо, якобы не сумев

перевернуть еѐ в пальцах фильтром к себе. Эмер в ужасе поняла:

если речь зашла об «упражнениях» – жди беды.

– Сид, он спрыгнет оттуда! – прошептала она. – Я

чувствую, он собирается сделать это.

– Не волнуйся, если прыгнет – поймаем, – вполголоса

ответил Сид. И громко, уверенным тоном предложил: –

Покажешь свое упражнение на трезвую голову, договорились?

Брайан резко качнулся. Руки взметнулись, словно он

потерял равновесие.

– Брайан, слезай, прошу тебя! Ты же можешь случайно

сорваться и разбиться! – чуть не плача, закричала Эмер.

– Не волнуйся, я не чувствую боли! Я не способен страдать!

– бросил тот.

– Спускайся вниз, поговорим нормально, – настаивал Сид.

– Не о чем нам разговаривать! – передразнил его Брайан,

повторив слова, сказанные месяц назад перед дракой. Впрочем, у

него не было цели позлить Сида.

– Исполняется песня без слов! – объявил покинутый

влюблѐнный и прыгнул.

Стоявшие внизу не увидели, как он ухнулся бесформенным

коконом вниз. Они рванулись к картинно падавшему телу. Они

тянули руки навстречу эффектно изогнутой над их головами

спине. Казалось, юный маг парил над землѐй. Эмер чувствовала,

что если она коснѐтся Брайана, то ей захочется обнять, успокоить

и никогда-никогда не отпускать его. Разрываясь между любовью

к покинутому парню и дружбой с Сидом, Эмер страдала. Не

желая выбирать, она спрятала лицо в ладонях. Силуэт над их

головами медленно растаял в вечернем воздухе.

Настоящий Брайан барахтался за кустами крыжовника. Он

никак не мог выпутаться из сети и беззвучно матерился, ругая

того, кто растянул здесь гамак.

Стряхнув с себя морок, Сид и Эмер бросились к кустам. Брайан

лежал на траве, пытаясь проткнуть подбородком небо. Сид помог

ему встать. Брайан икал. Все трое удручѐнно молчали.

– Я пойду домой. Осто... – Брайан икнул, – ...ч-чертело всѐ.

– Постарайся больше не пить, – мягко попросила Эмер.

Брайан махнул рукой и побрѐл прочь. Сид и Эмер

обменялись многозначительными взглядами и тоже разошлись

по домам.

Небо не успело потемнеть, а деревня уже затихла до утра.

Только из кустов крыжовника доносился треск – Арти

вытаскивал из-под колючих веток гамак. Сеть-то была ещѐ

хорошая, в хозяйстве могла пригодиться.

Брайан долго не мог заснуть, ожидая, когда к нему придѐт

идея. И она пришла, простая и гениальная. Парень посчитал на

пальцах, сколько дней осталось до конца недели, и с довольной

улыбкой уснул до утра.

Утром он проснулся так рано, как только мог, и сразу

побежал к Сиду. Тот тренировался в парке. Закончив

упражнения, Сид спросил:

– Тебе уже лучше? Голова не болит?

– Нормалѐк. Слушай, у меня есть мыслишка одна. Давай

проведѐм спарринг?

– Нельзя, – с серьѐзным видом возразил Сид – Мы в

разных весовых категориях. Ты сразу вырубишь меня.

Поморщившись, Брайан потянулся за боккэном,

прислонѐнным к дереву, но Сид забрал оружие.

– Не бойся, – настаивал Брайан, садясь на траву. – Это

просто, ты сам будешь всѐ контролировать.

– А смысл?

– Смысл в том, что тебе придѐтся действовать за меня, а

мне – за тебя.

– Не пойдѐт. Я против себя не играю.

Брайан не сдавался:

– Я-то не так предсказуем для тебя, как ты сам. Понял, в

чѐм сложность?

Сид оглянулся и поднял с земли ещѐ один деревянный

меч.

– Тебе повезло, – сказал он, показывая запасной боккэн.

– Клади сюда! – Брайан указал на землю перед собой.

Лицо его стало серьѐзным.

Сид улыбнулся, уселся напротив и положил меч перед

приятелем. Тот принялся объяснять:

– Никакой уличной магии на этот раз. Забудь про то, что

было вчера. Я был пьян, завѐлся из-за Эмер, но это не повод... Мы

же друзья? Помашем шашками-деревяшками, подурачимся,

заодно посмотрим, кто во что горазд. Только ты мне одолжишь

немного своей силы, чтобы из меня получился настоящий Сид. А

я дам тебе свою магию – почувствуй себя в шкуре Брайана.

Сид рассмеялся.

– Я согласен. Давай попробуем! – он вскочил на ноги и

убежал в парк.

Брайан нахмурился. Он полагал, что Сиду, которого он

изображал сейчас, не понравилось бы такое поведение. Парень

поднялся и двинулся следом, угрожающе помахивая мечом и

рассуждая про себя: «Он воображает, что я – легкомысленный

дурачок». Сид исчез – спрятался за одним из деревьев. «И когда

это было, чтобы я избегал драки? – продолжал внутренний

монолог Брайан, ускоряя шаг. – Выпендривается, актѐрствует.

Ну, сейчас он у меня доиграется!» Он скрипнул зубами: ведь он

злился, вернее, на его месте должен был злиться Сид. Следовало

как следует разъяриться, чтобы войти в то неконтролируемое

состояние, когда страшная, разрушительная энергия вырывается

наружу и сметает полдеревни на своѐм пути.

Спарринг начался. Брайан метался от дерева к дереву,

пытаясь «прищучить» соперника, вызвать его на открытый бой.

Но Сид, как скользкая рыба, всѐ время уплывал из рук.

– У меня отличная интуиция, а ты даже не можешь

угадать, за каким деревом я прячусь! – доносилось откуда-то из-

за спины преследователя, но как только Брайан бросался на звук,

там никого не оказывалось.

– Ты не владеешь магией! – пытался оправдать свою

неудачу Брайан.

– Я – нет, а ты? – насмешничал Сид. Ему и в самом деле

нравилась новая затея.

– Выходи на честный бой!

– Я не разговариваю так высокопарно. Будь проще,

приятель, истина лежит на поверхности.

Брайан метался, преследуя тень Сида, а тот продолжал

разглагольствовать:

– Тебе следовало изучить меня получше, прежде чем

предлагать эту игру.

– Эгоист! – Брайан задыхался от быстрого бега. – Ты

совсем не думаешь обо мне.

– Так говорит настоящий Брайан, – негромко произнѐс

Сид. Он стоял неподалѐку, на его лице не было и тени улыбки. –

Давай отложим, а то я придумал пару хитрых штук, пока был

тобой.

Сбитый с толку, юный маг оглядывал товарища, еле

переводя дыхание.

– А я вот ни одного стиха не сочинил. Но бросать нельзя. Я

уже зол на тебя по-настоящему.

– Хорошо. Гляди, меч надо держать вот так, – показал Сид.

Брайан тотчас же напал на него. Они принялись дубасить

друг друга, как на показательных выступлениях, равномерно

нанося и отражая удары. Сид настолько явственно поддавался

Брайану, что того корѐжило от ярости.

– Да что ж я никак не могу убить тебя!!! – завопил он

наконец.

– Потому что ты не хочешь смерти Брайана. То есть я не

хочу, – сказал Сид.

Брайан опустил боккэн.

– Не бойся, я никого не убью. – Сид покачал головой. –

Зачем было затевать петрушку со спаррингом, когда ты мог

просто спросить?

– Ты же мой друг! Я не хотел оскорбить тебя недоверием. –

В пафосно произнесѐнной фразе сквозила обида. Брайан начал

понимать, что чувствовал Филипп, когда не справлялся с

заданием.

Сиду захотелось побыть одному, он повернулся и пошѐл к

реке. Брайан поплѐлся следом. На берегу Сид отдал ему боккэн со

словами: «Положи туда», – и указал на вытоптанный пятачок

неподалѐку. Брайан выполнил его просьбу, а когда вернулся, Сид

уже прыгнул в воду.

– Не плыви за мной, тут ключи, вода ледяная, – крикнул

он, стремительно удаляясь. Брайан с горечью подумал, что

хорошо было бы поплыть за ним, утонуть на полпути и таким

образом досадить и ему, и Арти, и всем, чьѐ превосходство он был

не в силах превозмочь. Но Брайан отлично знал, что вода не

примет его. Он лѐг на берег и представил, как проваливается в

песок. Почувствовал, как песчинки щекочут лицо, мотнул

головой, вдохнул песок, закашлялся и, загребая руками воздух,

испуганно выкрикнул: «Филипп!»

Глава седьмая, Филипп.

Филипп уехал в родной город ещѐ в июне. На вокзале его

встретили родители. Заметив, что у парня слипаются глаза, они

решили, что он не выспался в поезде, поэтому на время

отложили расспросы. Чувствуя себя виноватым, Филипп отдал

отцу кредитную карточку, однако не торопился рассказать, чем

был занят последние полгода. Дома он сразу завалился на

кровать и проспал весь день. Поднявшись около полуночи,

выпил четыре кружки воды и подсел к компьютеру, чтобы

узнать, что нового творится в мире. Прочѐл архивы некогда

любимых форумов, проверил почту, ответил на письма, которые

были ещѐ актуальны. Заметив, что на часах полпятого, снова

улѐгся спать и встал одновременно с родителями. Они

обрадовались появлению сына на кухне. Парень с аппетитом съел

порцию котлет с картошкой и попросил добавки.

– Как ты изменился, повзрослел, – ворковала мама, гладя

его по голове. Отец хмурился.

– Что-то он не торопится рассказать нам, где полгода

пропадал и что делал. Как сессия – ни слова. Ведь даже ни разу

после Нового года не позвонил нам, паршивец. Забыла, мать, как

собиралась в Москву ехать? Да если бы твой друг не позвонил, мы

бы в милицию заявление подали!

– Да погоди ты, – перебила мама.– Видишь, ребѐнок

кушает. Сейчас поест и всѐ нам расскажет. Правда, Филиппок?

Филипп кивнул – лишь бы не доставали. Немного погодя,

спросил:

– Какой друг вам звонил?

– Твой университетский товарищ, Утер, – ответила мать.

Филипп перестал есть.

– А-а... Да, у него странное имя. А что он про меня

говорил? Ругал, наверное, за нерасторопность?

– Наоборот, он хвалил... – мама не успела договорить, как

отец снова вмешался.

– Хоть он и звонил каждый месяц, докладывался про твои

успехи, я долго сомневался, что у тебя всѐ в порядке. Слишком уж

он нахваливал тебя. Учитывая, сколько сейчас сект и

наркоманов...

– Опять ты за своѐ! Наш мальчик не наркоман, –

возмутилась мама.

– Слишком расхваливал. Пел – соловьѐм разливался, –

продолжал отец.

– Да-а, Утер такой, петь любит, – ввернул Филипп и,

пользуясь тем, что родители отвлеклись от допроса, сбежал в душ

– наконец-то помыться после дороги. Когда он вышел, предки

уже ушли на работу. На кухонном столе лежала записка. Прочтя,

где стоят щи и что нужно есть на второе, Филипп вновь подсел к

компьютеру. Он вспомнил, что паладин из «Вселенной

завоевателей» простаивает без дела почти полгода. К счастью,

аккаунт по умолчанию ежемесячно пополнялся с карточки, так

что Филипп без проблем вошѐл в давно знакомый, полузабытый

мир монстров и героев. Играть старым персонажем стало скучно.

В голову Филиппу пришла идея создать виртуальную Большую

Высь и побегать теми, кто в ней обитал. Сначала он решил

населить деревню людьми, но разглядывая эту расу, понял, что

девушки все как одна похожи на Зою. Ради смеха Филипп назвал

Зоей блондинку с самым глупым выражением лица и определил

еѐ в монахини. Помня, что у великанш шикарно прорисован

бюст, Филипп решил: «Раз пошла такая пьянка, сделаю из

Месмерайс бо-ольшую воительницу». И, поддаваясь шкодливому

настроению, отыскал среди гномов самого рыжего и

молодящегося мага на роль Арти. Радуясь возможности

поиздеваться над теми, кого раньше побаивался, он сделал

Сехмет костлявой дохлой девочкой, Утера – колдуном-

кровопийцей с андрогинной внешностью и вычурным нарядом.

Немного поколебавшись, назвал Сидом мрачного эльфа с

колоссальной мускулатурой и пластичными движениями.

Последними на очереди стояли звери-титаны, их самцы

выглядели мужественно, а самки – сексуально. Создав пару

«Филипп» и «Эмер», парень вздохнул: пусть хотя бы виртуально

они найдут друг друга.

– А я как Брайан буду вами всеми играть, – сказал вслух

Филипп.

Опасаясь, что разучился управлять персонажами, он для

пробы взялся за Арти и поднял его до сорок восьмого уровня. На

это ушло две с половиной недели. Филипп неотрывно сидел у

компа, на улицу не высовывался, ел, что дадут, спал от силы

четыре часа в сутки. Когда чувствовал песок в глазах,

использовал глазные капли с лубрикантом. Когда уставала кисть

правой руки, перекладывал мышку под левую. Этим его забота о

собственном здоровье и ограничивалась.

Каждый раз, когда предки звали его поговорить, он

отмахивался. Но вот настал день уплаты за Интернет. Родители

ждали, когда сын выползет из комнаты, они хотели высказать

накопившееся недовольство. Но Филипп полдня просидел,

запершись у себя, а потом объявил голодовку. Мать проплакала

весь вечер, наутро отец оплатил злосчастное соединение, и всѐ

пошло по-прежнему. Филипп взялся за прокачку своего главного

чара…

В один нежаркий августовский день он вылетел из игры.

Всплывающее окошко известило его: «Соединение прервано».

Пользуясь случаем, Филипп зашел на кухню и увидел за столом

озабоченную мать и отца, отрешѐнно смотревшего в окно. В

руках отца дымилась сигарета и подрагивала пепельница.

Маленькая овальная вещица цвета слоновой кости напоминала о

каком-то эпизоде из прошлой жизни. Впрочем, у Филиппа было

столько прошлых жизней, что он сбился со счѐта. Отец смерил

сына долгим, скорбным взглядом. Мама подавила тяжѐлый

вздох. Филиппу не хотелось, чтобы они заговаривали с ним,

поэтому он побыстрее отвернулся и открыл холодильник. За

спиной он услышал:

– Я, мать, теперь почту только на работе проверяю. Дома-

то компьютер занят. Знаешь, товарищ Филиппа прислал его

курсовую. Написал, что очень хвалили нашего сына, даже

предлагали развить тему. На диплом, говорят, потянет. А я вот

думаю, как же он дальше будет учиться, когда он целыми днями в

компьютер играет?!

Филипп ел пельмени с разделочной доски, лежавшей в

морозилке. Мама легонько толкнула его в плечо.

– Отвечай хоть, когда тебе отец говорит!

– А он с нами не разговаривает. Жрать давай, за Интернет

плати и – отстаньте все от него.

– Филипп! – воскликнула с упрѐком мать. – Повернись! И

не ешь сырое, я сварю... ох, съел всѐ! Ведь полсотни штук было!!!

– Да нет, мать, ты ж вчера варила, – успокоил еѐ муж,

затушил окурок и звучно шмякнул пепельницей об стол. Филипп

вздрогнул, отпрянул от холодильника и сел к столу.

– Сынок, тебя били в университете? Ты нам только правду

скажи, а?

Родители заглядывали ему в глаза. Филипп видел, как

сильно они его любят, как жаждут помочь. Но не чувствовал себя

несчастным, пострадавшим или беспомощным. Он был волхвом

семидесятого уровня и знал все ответы на все вопросы. Кроме,

пожалуй, одного: откуда эта пепельница?..

– Как на пепельницу-то зыркнул... – тихо сказала

женщина, наклонившись к мужу. Затем обернулась к Филиппу: –

Сыночка, это твоя, бери. Я нашла еѐ у тебя, когда ты приехал.

Надо ж было постирать штаны-то. Все в грязи были, в какой-то

тине болотной.

Филипп нахмурился, взял пепельницу в руки, повертел –

ничего примечательного. На донышке был выгравирован

московский адрес и имя «Анютка». Он взвесил пепельницу на

раскрытой ладони: «Тяжѐлая вещица». В памяти всплыла фраза:

«Тяжѐлая штукенция. На донышке адрес нацарапан – там тебе

помогут». Это сказал Брайан перед дракой с Сидом. Филипп

ужаснулся: возможно, Брайан подавал кому-то сигнал SOS, а он,

дурак, не понял и потерял столько времени впустую. «Что же

делать? Может быть, еще не слишком поздно? – заметались

вопросы в голове Филиппа. – Отвезти пепельницу по адресу, как

курьер, и уехать?.. А что, если Сид зашиб Брайана насмерть? Но

не могли же Арти и Утер оставить Брайана умирать... Хотя Утер

собирался куда-то и просил меня вспомнить нечто важное. Ох,

лучше бы Брайан позвонил этой Анютке сам...» Филипп ушѐл в

свою комнату, выдвинул ящик старого массивного комода,

выкинул белье и забрался внутрь. Свернулся калачиком, прижал

колени к подбородку. В ящике приятно пахло можжевельником,

было непривычно уютно, хотя спина и колени упирались в

жесткие стенки. «Что Утер говорил о перерождении?..» –

пытался вспомнить Филипп. Он долго лежал в позе эмбриона,

вслушивался в шум улицы, пока не ощутил мерное покачивание.

Засыпая, Филипп решил: «Для начала отвезу пепельницу, а там

будет ясно, что делать дальше». Через полчаса он проснулся, с

трудом вылез из ящика. Конечности затекли и болели, зато

появилась приятная ясность в мыслях. Филипп отправился на

кухню. Мама готовила ужин. Филипп присел к столу, щурясь от

яркого света.

– Все нормально? – не оборачиваясь, спросила мама.

– Да, вполне. Я возвращаюсь в Москву.

Мама села на табурет.

– Отец! – крикнула она, в голосе зазвучали истерические

нотки. – Ты только посмотри! Он опять уезжает в Москву.

Послышались шаркающие шаги, и Филиппу подумалось,

что хорошо было бы сейчас их «щѐлкнуть» и уехать без проблем.

Но он счѐл неэтичным поступать с родителями таким образом.

– Я люблю одну девушку, – начал объяснения Филипп,

когда отец встал рядом, тяжело привалившись к дверному

косяку. – Мне очень нужно встретиться с ней. Эта пепельница... Я

должен привезти ей эту безделушку. Я обещаю, что позвоню, как

только все наладится.

– Я думаю, он наркоман, – безапелляционным тоном

сказал отец. Мать сокрушѐнно кивала.

– Вы мне не верите? – вспылил Филипп. – Нате, смотрите!

Он закатал рукава, показывая вены на руках. Отец покачал

головой.

– Сейчас куда только не колют. И под коленки, и в другие

места. Я бы поверил тебе, если бы ты вѐл себя адекватно. А то сам

– как зомби, а совесть твоя – отдельно ходит и по телефону с

нами разговаривает. Что ты за человек, Филипп? На тебя же

смотреть страшно. Оброс, как зверь, волком глядишь, если тебя

от твоего интернета проклятого отрывают.

Филипп так и открыл рот.

– Папа!.. Я не наркоман. Дело в том, что я легко увлекаюсь

игрушками. Я вам всѐ сейчас расскажу. Вы ведь намекаете на то,

что с Утером по телефону разговаривали, да? У него, кстати, моя

зачѐтка лежит... Но я не об этом. Утер раньше в студенческом

театре играл. Он пригласил меня на мастер-класс, который

проводил один режиссѐр, не в Москве. Я поехал. И заигрался, что

чуть было сессию не пропустил. Там девушка есть, красивая

очень. Она любит режиссѐра, а я – еѐ. В общем, я, конечно,

непонятно объясняю, но уехать от них совершенно невозможно.

Они – талантливые люди, к ним притягивает что-то. Я даже

несколько рассказов написал об этом театре. Но только вот я – не

актѐр. Сколько ни крутился рядом – так ничему и не научился.

Только унитазы мыть...

– Тебя заставляли мыть унитазы? – воскликнула мама и

всплеснула руками.

– Ну, да... – просто ответил Филипп и улыбнулся. –

Должна же быть от меня какая-то польза.

– Не уезжай, Филиппок, прошу тебя, эта девушка всѐ равно

тебя не полюбит, – принялась умолять мама.

– Пусть едет, – перебил еѐ отец. – Сессию сдал – пусть

гуляет. Всѐ лучше, чем за монитором зрение портить.

Филипп поцеловал мать, обещал как можно чаще звонить

и побежал собирать вещи. Закинул в рюкзак всѐ необходимое и

застыл посреди комнаты, соображая, не забыл ли он что-нибудь

важное. Тут он заметил, что отец наблюдает за ним.

– Чего тебе, пап?

– Ты встречи с ней не ищи. Если сама к тебе не подойдѐт,

значит, ты для неѐ – пустое место. Понял меня?

– Понял... честное слово, я не наркоман, – сказал Филипп

немного невпопад. Он стеснялся попросить денег на дорогу, но

отец и сам всѐ понимал. Молча положил на собранный рюкзак

карточку, потрепал сына по затылку, обнял его.

– Главное, учѐбу не запускай. Обещаешь?

Филипп обещал.

На его счастье, удалось купить билет на поезд, который

отправлялся этим же вечером. Оставалось полтора часа до

посадки. Филипп отправился гулять по окрестностям.

Поддавшись спонтанному желанию, он зашел в парикмахерскую

и попросил, чтобы его обрили наголо. Внутренне радуясь

символизму своего решения, Филипп прощался с имиджем

неудачника. Он был настроен противостоять могущественным и

коварным магам Большой Выси, собирался стать сильнее их.

В поезде попутчики косились на его бритую голову. «Как

внешность влияет на восприятие! – с усмешкой подумал Филипп

и уставился в окно, чтобы ничто не мешало его внутреннему

монологу. – Кто такая Анютка? Понятия не имею. Чем она может

помочь Брайану? Может, она знает, что за чертовщина творится в

Большой Выси? Интересно, удивится ли Эмер, когда увидит

меня? Скорее всего, она меня даже не заметит». Филипп надел

наушники и включил музыку. Пейзаж за окном сливался с

печальными песнями «Stranglers». Вселенская тоска подкралась,

чтобы навалиться на Филиппа, но никак не могла уловить

направление его взгляда, растворившегося в вечерней темноте.

Наступило утро. На вокзале Филипп посмотрел по схеме

метрополитена, как доехать до Строгина, быстро добрался до

этого уютного района и без труда пришѐл по адресу.

Услышав, что кто-то настойчиво жмѐт кнопку звонка, Аня

подумала: «Это Брайан, он умеет выбрать самый неподходящий

момент». Она наспех смыла шампунь, обмотала голову

полотенцем, накинула халат и выскочила в прихожую, на ходу

завязывая пояс. Забыв поглядеть в глазок, отперла дверь и

поспешила вернуться в тѐплую ванную. Но тишина вместо

приветствия насторожила еѐ. Девушка оглянулась: на пороге

стоял не еѐ парень, а бритый наголо юноша с бледным,

осунувшимся лицом.

– Филипп?.. Вот так сюрприз! Проходи, рассказывай.

Филипп не ожидал, что его назовут по имени. Но это был

хороший знак: нет необходимости объяснять, кто он и как связан

с Брайаном. Гость молча подал пепельницу.

– Вы – Анна?

Он пристально разглядывал девушку, но, как назло, в еѐ

внешности не было ничего особенного. Аня машинально сунула

руку в карман халата, достала и надела очки, чтобы рассмотреть

Филиппа. В очках она выглядела взрослее, солиднее. Филиппу

тут же стало ясно: они никогда не встречались.

– Конечно, я – Анна. Филь, что с тобой? Ты не узнаешь

меня? – Аня не понимала, почему еѐ знакомый ведет себя так

странно. Вид у него был совсем потерянный. – А где Брайан? С

ним что-то случилось? Почему он не приехал сам? – продолжала

она расспрашивать, жестом приглашая гостя пройти в комнату и

сесть на диван.

Филипп едва заметно пожал плечами и виновато потупил

взгляд.

– Он не смог приехать и послал меня за помощью, –

промямлил Филипп. Ему было стыдно признаться, что за

помощью его послали не вчера.

– Понятно. Он в жестоком запое и творческом кризисе.

Как я от этого устала... Поеду. – Аня решительно тряхнула

головой. Полотенце размоталось. – Вытащу его из депрессии, а

заодно расставлю все точки над «ѐ».

– Брайан влез в какие-то разборки с местными, там может

быть небезопасно.

– Ой, да знаю я всех ваших местных! Этот дурдом я давно

уже изучила. Ладно, присядь, пока я оденусь и соберусь. Поедем

на машине.

Филипп обрадовался: «Машина будет очень кстати! В

случае чего, можно будет переночевать в ней, чтобы не попадать

в зависимое положение от липецких магов. К тому же Аня

назвала деревню дурдомом, значит, она знает, во что

ввязывается». Его восхищала преданность девушки, ее

уверенность. Надо же, едет в дурдом и не боится!

Аня в считанные минуты переоделась, накрасилась и

теперь носилась по квартире, складывая в пакет вещи. Филипп

поймал себя на том, что не может оторвать взгляда от еѐ ядовито-

зеленых носков, лежавших в прозрачном пакете. Он вспомнил,

как в мусорной куче нашел такого же цвета перчатки. С

помпонами.

Глава восьмая, Аня.

Когда они выруливали на «ниве» со стоянки, Филипп

спросил:

– Ань, извини за дурацкий вопрос, но откуда ты меня

знаешь?

Его озадаченный вид вызвал у спутницы невольную

улыбку.

– Странно, что ты меня не помнишь. Я часто приезжала в

Большую Высь.

– Мы общались?

– Я тусовалась в основном с Брайаном и с Арти. А ты

проводил всѐ время с Утером, который говорил, что мы для тебя

– неподходящая компания.

– Я проводил компанию с Утером? Был с Утером? Я же его

ненавижу! – Филипп был настолько потрясѐн, что начал

заговариваться.

– Почему ты его ненавидишь? – изумилась девушка. –

Расскажи, пожалуйста.

– Что тут рассказывать... Он меня заставлял вкалывать, как

раба на плантации. Я пахал целыми днями задаром.

– Я не заметила ничего подобного. Меня коробило, когда

Утер муштровал тебя, но в целом ты не выглядел порабощѐнным.

Ты выполнял всякие поручения...

– Но я не за тем туда приехал! – перебил еѐ Филипп.

– А за чем?

Филипп самому себе не мог ответить на этот вопрос. Аня

поджала губы и замолчала.

– Утер, конечно, стервец, – наконец сказала она. – Но к

тебе он очень тепло относился. Я думала, вы с ним – лучшие

друзья. Ты старался во всѐм услужить ему.

– А на самом деле…– Истинное значение вещей всѐ

отчѐтливее проступало перед Филиппом. Он выпалил на одном

дыхании: – Я должен был научиться противостоять чужой воле!

В памяти мгновенно всплыли слова Утера: «Я буду давить

на тебя, заставлять делать всякую ерунду, а ты придумывай

отмазки или заставь меня самого сделать это». Филипп беззвучно

рассмеялся, с горечью сознавая, что унизительной чистки

унитазов можно было избежать. Выходило, что Утер, которого он

считал своим персональным кошмаром, вроде Авседили

Брайана, обучал рохлю-первокурсника полезным вещам.

Запоздалые выводы Филиппа сводились к следующему:

«Ежедневные тренировки сделали меня сильным и ловким.

Неотвратимость наказания научила меня не бояться унижения

или боли. Догадайся я сопротивляться воле Утера... Но почему

всѐ выглядело так, словно они с Брайаном сговорились играть в

доброго и злого полицейского? Единственное объяснение: он

готовил Брайану прикрытие в драке с Сидом. А я сбежал, оставив

своего друга на произвол судьбы. Именно поэтому Утер

разозлился, встретив меня в Москве. И, возможно, именно это

обучение я должен был вспомнить, лежа в позе эмбриона в

картонной коробке».

После долгой паузы Филипп решил кое-что уточнить.

– Ань, а ты ничего не путаешь? Утер – это такой рыжий,

длинный, все время говорит гадости. А Брайан – помельче,

темноволосый, очень девушкам нравится.

– Спасибо, я в курсе, – ответила Аня, слегка обидевшись. –

С Брайаном я уже второй год знакома.

Аня помолчала и предложила немного не в тему:

– Хочешь перекурить?

Филипп чувствовал себя неуютно после всего, что она

рассказала, поэтому с радостью поддержал идею:

– Я бы с удовольствием, но в машине дымить не хочется.

Может, остановимся на минутку, разомнѐм старые кости?

Аня ответила ему в тон:

– Заодно покормим «стального коня». Вон заправка.

Только ты отойди подальше, а то вдруг взрывы на бензоколонках

случаются не только в голливудских блокбастерах.

Пока Филипп наслаждался ядовитым дымом и видом

заполненной фурами дороги, Аня залила полный бак, перегнала

машину на стоянку и заглушила двигатель. Она сидела, закрыв

глаза, погружаясь в воспоминания о первой встрече с Брайаном.

Еѐ подруга под конец декабря рассорилась со своим

парнем и слѐзно просила Аню пойти с ней отмечать Новый год в

другой компании. Мотивация подруги была ясна, и Аня

согласилась. Люди в новой тусовке оказались приятными, Аня

веселилась вовсю, ей даже некогда было попробовать

праздничные салаты. Она не сразу заинтересовалась парнем,

который, немного стесняясь, пригласил еѐ на медленный танец.

Аня отчѐтливо помнила, что ей сначала понравился кто-то

другой, но Брайан приворожил еѐ своей ласковой улыбкой. Он

выглядел очень юным, немножко наивным. Аня мысленно

сравнила его с оленѐнком, еѐ умиляли по-детски припухлые

щѐки Брайана, мягкие жесты, каштановые волосы. Юноша

целовал еѐ ладошку и не давал присесть, даже когда музыка

замолкала. Заметив, что девушка устала, он потянул еѐ на кухню,

где накормил салатами и закусками, которые хозяева припасли

на завтра. Затем уволок в коридор, помог одеться-обуться.

Держась за руки, они выбежали на улицу. Часы показывали

девять с четвертью, на душе у Ани было светло и радостно.

Брайан поймал такси, не торгуясь, влез в машину, увлекая за

собой спутницу.

– Называй улицу, – тормошил он еѐ, добиваясь, чтобы

девушка поскорее назвала свой адрес. Таксист, получив точные

указания, быстро довѐз их до места.

Дома никого не было. Аня с облегчением выдохнула:

родители все-таки приняли приглашение друзей отметить

Новый год на природе. С турбазы на Оке они вернутся не раньше

второго числа, это она знала наверняка. Поэтому проявила

инициативу: втянула в дом остановившегося на пороге Брайана,

со смехом сняла с него шапку, не разуваясь зашла на кухню и

поставила чайник.

– Раздевайся! Что ты будешь: чай или кофе? – Аня

высунулась из-за кухонной двери. Еѐ гость присел на корточки,

чтобы разуться. В темноте коридора Аня не сразу разглядела его.

Брайан поднял голову, тусклым лунным светом блеснули

кружочки зрачков. У Ани ѐкнуло сердце: всѐ-таки они знают друг

друга меньше суток. Не слишком ли самонадеянно приглашать

малознакомого, пусть даже очень симпатичного парня к себе в

квартиру?..

– Я бы не отказался от чашечки чая. Зелѐного, если можно,

– его бархатный голос успокоил девушку. Уже через две минуты

они сидели за столом, ожидая, когда заварится чай. Брайан

доброжелательно смотрел на Аню, та в свою очередь с интересом

разглядывала черты его лица. Подбородок с трогательной

ямочкой, улыбчивые полные губы, глаза цвета гречишного мѐда,

пронизанного солнечными лучами. Аня не находила ничего, что

бы выдало в юноше злостного маньяка. Давешний испуг

испарился, девушка спохватилась: надо бы приготовить завтрак

для гостя. Она вскочила, засуетилась, но Брайан поймал еѐ за

руку:

– Не надо, я не голоден. Ань, у тебя есть молодой человек?

– Нет... – помедлив, ответила она и села на прежнее место.

– Честно говоря, у меня было огромное количество парней, но...

всѐ как-то несерьѐзно. Встречались, гуляли, но мне потом что-

нибудь не нравилось, и я убегала.

Брайан внимательно слушал, не выпуская еѐ руки. Аня не

видела причин лукавить и намеренно сказала понравившемуся

ей человеку то, что сказала:

– Знаешь, я влюбляюсь очень легко, но не считаю это

поводом для более «глубоких» отношений. И в меня часто

влюбляются. Но не все мне симпатичны, как ты, – Аня с улыбкой

превосходства поглядела на Брайана. Она была уверена, что эти

слова смутят и более опытного парня. Щѐки Брайана

действительно слегка покраснели, а рука разжалась.

Аня уверенным тоном продолжала:

– Вот если бы я полюбила тебя, такого милого, хорошего

мальчика, я бы согласилась с тобой встречаться. Но – извини,

ничего не получится, мы друг другу не подходим. Ты слишком

юный...

Аня принялась наливать чай, наслаждаясь

обескураженным состоянием собеседника. Потом поставила

чашки, сахарницу и пиалу с вареньем на поднос и предложила:

– Пойдѐм в гостиную. Я так натанцевалась, что боюсь

упасть с табуретки.

Они прошли в комнату, Аня поставила поднос на

журнальный столик.

– Знаешь, что бы я сделал, если бы узнал, что ты ко мне

неравнодушна? – спросил еѐ гость.

– Расскажи, – велела Аня, усаживаясь поудобнее в углу

дивана.

Брайан сел рядом с ней и потянулся за чашкой, невзначай

потеснив колени девушки. От его прикосновения она ощутила

покалывание на коже и непроизвольно потѐрла коленки обеими

руками. Брайан хлебнул чаю, поставил на место чашку.

– Зря ты чай не пьѐшь, – по-хозяйски пожурил он еѐ.

Аня почувствовала себя не в своей тарелке. Тогда ей было

невдомѐк, что парень потешался над еѐ самоуверенностью.

– Насколько я понял, ты – девушка скромная и глубоко

порядочная, – он вопросительно посмотрел на свою собеседницу.

Она кивнула и, секунду подумав, залилась румянцем.

Скрыв удовлетворение от того, что заставил еѐ расколоться,

Брайан сделал вид, что растерялся. Он потупил взор и принялся

рассуждать далее:

– Ты права, нам нельзя встречаться. Я честно тебе скажу: я

стеснительный, немного неуклюжий с теми, кто мне дорог. А ты

такая... особенная! Но если бы ты полюбила меня, я бы умер от

счастья!

Аня недоверчиво взглянула на собеседника, а тот разлѐгся

на диване, заставив хозяйку дома встать – теперь она решила

избегать его прикосновений.

– Пожалуйста, сядь рядом... Чуть-чуть ближе, – попросил

он и, прикрыв глаза, продолжал. – Проведи пальчиком по моему

лбу, носу, сделай полукруг: щека-подбородок-щека. Теперь

пальчик щекочет шею, бежит по ключице и возвращается с

другой стороны. Погладь меня, будто я – большая пушистая

панда. Наклонись, коснись кончиком носа моей кожи. Если ты

выдохнешь, от твоего тѐплого дыхания мурашки побегут вдоль

тела, если вдохнѐшь, сердце на секунду сладко замрѐт. Если ты

обе руки запустишь в мои волосы, станет ещѐ приятнее. Ань, ты

заметила, что своей грудью ты касаешься меня? Это возбуждает.

Аня отпрянула, смущѐнно убрав руки. Брайан тут же

открыл глаза, сел на диване, обхватив колени кольцом рук, и с

улыбкой сказал:

– Пожалуй, пойду повешусь.

Аня покраснела до слѐз.

– Почему? – еле слышно спросила она.

– Потому что ни один мужчина не устоит перед такими

нежными прикосновениями. Я перевозбудился, не будет мне

покоя.

Девушка решила его приободрить:

– Я тоже возбудилась. Правда, не знаю... ты ведь не

влюблѐн в меня?

– Увы, это так. Иначе я бы почувствовал острое желание

тебя поцеловать. Посмотри, как это действует, ляг на моѐ место.

Брайан нежно взял еѐ за руки и уложил на диван. Аня

доверчиво закрыла глаза. Коварный гость наклонился над ней:

– Будь я влюблѐн в тебя, я бы одними подушечками

пальцев пробежал по овалу твоего лица, по задорному профилю,

по щечкам и подбородку, по контуру губ...

Аня с полуулыбкой пыталась поймать ртом его палец.

Брайан осторожно поцеловал еѐ. И ещѐ раз – затяжным,

чувственным поцелуем. Аня не ощущала, что делали его руки,

снимающие одежду с обоих, не уловила, как сначала одно колено

юноши, а затем и другое опустилось на диван. Брайан

прошептал:

– Открой глаза.

Одной рукой он обнял еѐ за плечи, вторая делала такие

вещи, о которых Аня и не догадывалась раньше. Девушка

смотрела на Брайана, приоткрыв в изумлении рот.

– Вдохни глубоко, – посоветовал парень. И как только Аня

сделала глубокий вдох, ей сразу захотелось убежать от странных,

пугающе резких ощущений. Она попыталась вылезти из-под

него, но упѐрлась головой в подлокотник дивана и, судорожно

выдохнув, вскрикнула. Брайан нежно и крепко-накрепко

обхватил еѐ обеими руками, прижался всем телом.

– Тихо-тихо-тихо... – шѐпотом умолял он. – Остановиться?

– Да.

– Сейчас, погоди, – он шумно выдохнул, опустив голову. –

С тем, кого ты полюбишь, всѐ будет не так, всѐ будет прекрасно...

Извини, я кончил, – с плутоватой улыбкой прибавил он.

Аня задумалась: Брайан сделал с ней нечто, на что не

получал разрешения.

– Можно считать, что я переспала с тобой? – Она хотела,

чтобы вопрос прозвучал цинично, но вышло жалобно и жалко.

– В смысле? – переспросил Брайан. – Тебя интересует,

лишилась ты девственности или нет?

Девушка угнетѐнно молчала.

– Да этого всѐ равно никто не заметит! – В словах Брайана

сквозила пресыщенность. – Твоя неопытность и так бросается в

глаза. К тому же любящему человеку не важно, был у тебя кто-то

раньше или нет. В общем, вопрос с дефлорацией снят. Отдыхай,

моя хорошая.

Аня соглашалась со всем, что говорил ей Брайан, но

почему-то ей хотелось плакать. Увидев скривившиеся губки,

парень заявил:

– Или знаешь, что? Ты, скорее всего, так и осталась

девственницей. Я ещѐ ничего не успел, это был глубокий петтинг.

– Правда? – обнадѐженно переспросила Аня.

– Правда. Целую ваши ручки. – Брайан с недовольным

выражением лица поднялся с дивана и лениво поплелся в

ванную.

Филипп вернулся к машине, и они поехали дальше. Обоим

не хотелось говорить. Девушка сосредоточенно смотрела на

дорогу, прогоняя мучительные воспоминания о своих

отношениях с Брайаном. Взаимной любви у них так и не

случилось. Он приходил к ней в гости без предупреждения, затем

надолго пропадал, а когда они вместе появлялись на каких-то

вечеринках, барышни раздражѐнно шептались за спиной,

презрительно называя еѐ «официальной девушкой». Часто Аню

изводила непонятная тревога, и тогда она звонила Брайану на

мобильный, срывалась посреди ночи и приезжала за ним на

папиной «ниве». Почти всегда оказывалось, что любимый

вдребезги пьян, физиономия разбита, в кармане – ни копейки.

Но хуже всего было, когда он появлялся на пороге еѐ дома

трезвый, в депрессии и подолгу плакался на свою непутѐвую

жизнь. Она жалела его, детально разбирала все неурядицы,

давала правильные советы. После чего Брайан беззаботно убегал,

бросая на прощание: «Не пропадай!»

Солнце клонилось к закату, когда «нива» свернула на

плохонькую дорогу, ведущую в Большую Высь. Дорога долго

петляла, огибая овраги и болота, но к деревне не приближалась.

Филипп в нетерпении скусывал заусеницы. «Опять начались

аттракционы с замороченной местностью, – думал он, искоса

поглядывая на спутницу. – Интересно, когда она смирится с тем,

что мы катаемся по кругу?»

– Невероятно, – наконец проговорила Аня. – Мы с

Брайаном доезжали минут за десять. Ничего не понимаю! Тут же

одна дорога?..

– Наверное, Брайан был за рулѐм?

Аня утвердительно кивнула. Как Филипп и предполагал,

его учитель не удосужился посвятить девушку в «тайную

доктрину» Большой Выси. Брайану было проще попроситься за

руль и без лишних объяснений доехать до места, чем нагружать

подругу лишними сведениями.

Не умея водить автомобиль, Филипп мог предложить

только пешую прогулку.

– Я уверен, что мы находимся совсем недалеко от деревни.

Давай пройдемся, а там попросим помощи у кого-нибудь? У

Арти, например.

Аня вздохнула и остановила машину у обочины. Они

выбрались наружу. Дорогу обрамляла густая поросль камышей.

Аня почувствовала запах застоявшейся воды и воскликнула:

– Но тут же вокруг болото!

– Я знаю местность, – уверил еѐ Филипп. – Я здесь полгода

рыбу ловил. И мне не впервой выводить девиц из топи. Ничего

не бойся, держись за руку.

Аня взяла его под руку, они шагнули в придорожную

траву. Филипп продвигался вперѐд уверенно, легко, бесшумно.

Он представлял себе: по болоту идѐт Брайан, раздумывая о чѐм-

то своѐм. Ане мерещилось, будто они скользят невесомыми

призраками над поверхностью земли, объятые вечерним

туманом. Она решила воспользоваться старым приѐмом:

прогнать страхи разговором на отвлечѐнную тему.

– Слушай, я в мистику не верю. Хотя Арти пытался

однажды произвести на меня впечатление одним загадочным

действом, – Аня мельком взглянула на Филиппа. – Я говорила

тебе, что бывала в этой деревне не раз? Вот однажды я

проснулась на рассвете, весь дом спал. Из кухонной трубы шѐл

дым; я увидела это, когда мне захотелось пройтись по росе.

Знаешь, это очень романтично – встать ни свет ни заря и

пробежаться по мокрой траве или сделать зарядку в лучах

восходящего солнца. Полезно, опять же, дать организму нагрузку

на свежем воздухе с утра пораньше.

Филипп вспомнил свои эмоции от утреннего пробуждения

ради пары сотен взмахов топором на февральском морозце. Аня

не заметила саркастической улыбки на лице своего спутника и

продолжала:

– Из любопытства я зашла на кухню и обнаружила там

Арти. На столе стоял завтрак, от горячей еды шѐл пар. Арти не ел,

он химичил вокруг крошечного треножника. Свободное

пространство на полу кухни было застелено тѐмно-синим ковром,

по краям курились благовония. Ну, видел, наверное, такие

тлеющие палочки... Арти усадил меня на стул и начал втирать

что-то про самосовершенствование, про духовный рост, про

знания, которые без учителя не получить. Он в принципе

нормальный мужик, вполне вменяемый и очень умный, его

всегда интересно послушать. В том, что он говорил, было

рациональное зерно: лучше набираться опыта под присмотром

знающих товарищей, для этого же и учатся в университетах. Но

оказалось, что Арти хотел, чтобы я, как говорится, здесь и сейчас

принялась за некие мистические экзерсисы под его

руководством. Он рассказывал, что в прежние времена шаманы

добивались аудиенции Всевышнего, опускаясь сначала в

«нижний мир» и поднимаясь потом в заоблачные выси. Как

птичка срывается с ветки вниз, чтобы затем набрать высоту.

Якобы, он поможет мне проделать необычное путешествие, оно

обогатит мой внутренний мир и объяснит многое в этой жизни.

Сразу скажу, что я не способна к погружениям подобного рода. Я

во всѐ это не верю.

Филипп оторвал взгляд от ельника за болотом и с

интересом повернулся к Ане. Его будоражила мысль о том, что

Арти с лѐгкостью открыл перед ней сокровенные знания. Филипп

не мог добиться этого, как ни старался. Аня же рассказывала

потрясающие вещи обыденным тоном, словно извлекала из

далѐкого прошлого воспоминания о курьѐзном рандеву с

человеком, до которого ей давно нет дела.

– Знаешь, в тот момент мне было безумно интересно, что

он мне предложит. Он описал несложную процедуру: я ложусь на

спину или на живот в центре ковра, закрываю глаза и под звук

шаманского бубна мысленно опускаюсь под землю. Причѐм для

спуска пригодна любая дыра. Вход в метро, деревенский колодец

или унитаз. Главное, чтобы место было до боли знакомое. Ну, я

похихикала, конечно, и решила, что станция метро идеально

подходит для этого случая. Арти предупредил, что я, возможно,

встречу на своѐм пути существо из мира низших, природных сил,

которое покровительствует мне. Обычно оно появляется четыре

раза. Ещѐ Арти сказал: как только изменится темп ударов бубна,

надо вернуться обратно тем же путѐм, что и пришла. Я спросила

(из любопытства, разумеется): «Что случится, если я не найду

дорогу домой?» Он ответил, что тогда ему придѐтся лечь рядом,

приложить свою ладонь к моей ладони, свою стопу к моей стопе и

отправиться вслед за мной. Честно сказать, меня смутило

подобное откровение. Я и так чувствовала себя немножко

неловко после предложения прилечь на ковѐр. Арти заверил, что

я ничем не рискую, сказал, что при окуривании не используются

наркотические вещества. Повесил мне на шею кованую рыбку на

кожаном ремешке – чтобы она меня охраняла. Поскольку

неадекватного поведения я от него не ожидала, то не было

причин отказываться, и я улеглась прямо посередине кухни...

– На живот? – перебил еѐ Филипп, подспудно угадывая

стеснение молодой девушки перед взрослым мужчиной.

– На ковѐр! – с вызовом ответила Аня. – Легла на живот,

закинула правую руку за голову и согнула в колене левую ногу –

так полагалось. Арти сначала носился вокруг меня с

треножником и бормотал что-то неразборчивое, потом начал

бить в бубен, и я закрыла глаза. Легко представила себе, как

спускаюсь по эскалатору вниз, как иду по станции. Потом мне

опять почему-то представился эскалатор, но как я ни старалась

по нему спуститься, он упорно выносил меня наверх. Я бродила

впотьмах, откуда-то вырисовывались то курчавая лошадь, зубасто

смеющаяся, то непонятные силуэты, прочерченные красным

грифелем в темноте. А потом я, наверное, заснула. Потому что не

слышала больше бубна и не могла заставить себя идти куда-либо.

Мне снилась детская площадка во дворе у нас, в Строгине. Лето,

отблеск розово-оранжевого заката на домах. Я держалась за

цепочки качелей, отталкивалась ногами от земли, сначала

легонько, затем сильнее. И вдруг меня качнуло вперед, и я

вылетела прямо в небо, полуденно-голубое, светлое, чистое. Из

белоснежного облака навстречу мне кто-то протянул руки, и я,

как воздушная гимнастка в цирке, ухватилась за них.

Размахнувшись всем телом для затяжного прыжка, отпустила

свою «поддержку» и полетела дальше, и снова пара рук

подхватила меня, не дав потерять высоту. Я верила этим рукам,

мне было весело, я чувствовала себя свободной и новой. Я опять

летела навстречу третьей паре рук и радовалась: кто-то заботится

обо мне, кому-то я дорога. Не стоило и сомневаться, достойна ли

я при всех своих недостатках хорошего отношения. Как только я

это поняла, от меня отвалилась какая-то мелкая чѐрная фигурка,

вроде карикатурно нарисованного чертѐнка. Последняя,

четвѐртая пара рук обхватила мои запястья, качнула и подкинула

так высоко, что я мигом перелетела все облака и увидела, как

маленькой рыбкой моя душа уносится по прозрачной

сужающейся спирали далеко-далеко...

Филипп ошалело уставился на Аню. Она мечтательно

смотрела в потемневшее небо. Потом перевела взгляд на юношу,

огляделась. Они уже благополучно перебрались через болото,

прошли сквозь густой ельник, поднялись на холмы. За рекой

начинался участок Мак Дато. Как ни в чем не бывало Аня

закончила рассказ:

– И тут Арти стукнул в бубен четыре раза, очень медленно.

И сразу же заколотил в таком бешеном темпе, что я поняла –

пора бежать. Можно сказать, весь кайф обломал. По крайней

мере, тогда мне было ужасно обидно: только я добралась до чего-

то интересного, как сразу же пришлось сматывать удочки. Я

поспешила вон из вестибюля нашей станции метро, взбежала по

эскалатору, выскочила на улицу... и тут всякие звуки

прекратились, я резко села и открыла глаза! Всѐ было красным-

красно, я ничегошеньки не видела. И сквозь это красное марево

крошечный образок Девы Марии двигался навстречу мне,

окружѐнный золотым сиянием. Я проморгалась, зрение

вернулось ко мне, но это последнее видение потрясло меня до

глубины души. Я ведь атеистка! И тут – нА тебе, христианская

символика, да ещѐ не во сне, а наяву.

Филипп рассеянно размышлял: «Этот красный туман мне

знаком. Только почему же мы так по-разному воспринимаем

сакральные знания? И ещѐ... она помнит даже незначительные

детали, мне же приходится мучительно выцеплять из памяти

хотя бы главное».

Ане захотелось внушить Филиппу, что она уже тогда

относилась к происходившему со скепсисом. Она испугалась, что

он сочтѐт еѐ легковерной, поверхностной.

– Я думаю, – продолжила она, – что на самом деле я всѐ-

таки поддалась гипнозу, и моѐ подсознание вытащило на

поверхность архетипы, свойственные моему социотипу. Конечно

же, как человек образованный, я сама настроила себя на

раскрытие глубин подсознания, а оно радостно предъявило все

возможные ассоциации, реминисценции из детства...

– Аня, Аня! – взволнованно прервал еѐ Филипп. – Ты

сейчас откровенную чушь городишь. Ты прикрываешься

бессмысленными словами. Не надо пудрить мне мозги. Ты зря

думаешь, что я сочту тебя ненормальной. Пойми главное: Арти

показал тебе новые возможности, раскрыл новые горизонты. А

веришь ты в это или нет – твой выбор. Считаешь себя

неспособной к погружениям – на здоровье. Он же не заставлял

тебя пускаться в путешествие по иным мирам ещѐ раз?

– Вот тут ты не прав, – возразила Аня. – Он с превеликим

удовольствием выслушал подробный отчѐт обо всѐм увиденном.

Объяснил, что я добралась до «прихожей» в доме Господнем. И

вечером того же дня, когда все улеглись спать, постучался ко мне

в комнату и настойчиво зазывал повторить опыт. Я ответила, что

если я остановилась на пороге рая, то это даже к лучшему.

«Свидание с богом – единственное, на которое можно не

торопиться». Отшутилась, можно сказать.

Аня замолчала. Они вышли на финишную прямую. До них

доносился вкусный запах еды. Дойдя до дома и обогнув его, они

наткнулись на празднично накрытый стол, мангал,

переполненный шампурами с шашлыком, и деловито

хозяйничавшего Арти.

Филипп озабоченно зашептал:

– Главное, ничего не пей и не ешь. Мы только узнаем, где

Брайан, и сразу уйдѐм!

– А если нас пригласят к столу? Будет невежливо

отказаться! – возразила Аня.

– Лучше прослыть грубияном, чем проспать до зимы, –

недовольным тоном отвечал Филипп.

Вокруг было безлюдно. Арти очень обрадовался

«нежданным» гостям.

– О! Здоровеньки булы! – приветствовал он их, комично

раскланиваясь.

– Добрый вечер, Арти, – Аня расплылась в смущѐнной

улыбке. Филипп смог лишь выдавить из себя лаконичное:

«Салют».

– А я тут шашлык со скуки затеял. Присаживайтесь к

столу, пани, сейчас всѐ будет, – хозяин галантно подставил гостье

уютное кресло. Филипп хотел было напомнить, что они не

собирались задерживаться, но Аня заговорщически подмигнула

ему. Филиппу стало ясно, что она всѐ равно поступит по-своему.

– Арти, мне надо найти Брайана... – попытался

перехватить инициативу парень. Арти с интересом обернулся к

нему:

– Пра-авда?! И куда ты пойдѐшь искать?

Филипп догадался, что в Мак Дато Брайана нет. Несколько

мгновений он собирался с духом, чтобы выпалить:

– К Сехмет.

Арти с уважением посмотрел на Филиппа, взял кружку со

стола, подошѐл к котлу со знаменитым пивом. Зачерпнув полную

меру, он попросил Филиппа:

– Тогда не сочти за труд отнести Госпоже. Ну, сам

понимаешь... – губы Арти растянулись в характерной

многозначительной улыбке.

– Хорошо, – согласился гость. Он намеревался-таки увести

Аню подальше от опасного и соблазнительного угощения. – Ань,

пойдѐм!

Но Арти мягким движением положил ладонь на руку

девушки и ответил Филиппу, не поворачивая головы:

– Не думаю, что это здравая мысль – тащить нашу

барышню к Сехмет.

Арти красноречиво глядел Ане в глаза. Та не растерялась:

– Действительно, Филипп, я только помешаю вашему

разговору. Ты ведь тоже не любишь быть третьим лишним.

Уловив намѐк в еѐ словах, Филипп подумал, что она начала

относиться к нему как взрослый человек – к ребѐнку, который не

понимает полутонов в отношениях между мужчиной и

женщиной. Парень развернулся и зашагал к участку с

пирамидой. Арти проводил его внимательным взглядом. Ему

было понятно, почему Филипп раздосадован. Однако гостя,

способного разобраться в магических трюках хозяев, следовало

выпроводить как можно скорее.

Глава девятая, Зоя.

Зоя ушла с головой в работу, но по вечерам еѐ настигали

кошмары.

Сначала они закрались в бытовые мелочи. Зоя забывала

выключить воду в ванной, а когда возвращалась, чтобы закрыть

кран, ей мерещилось, что раковину переполняет тѐмная густая

жидкость, кишащая головастиками. Телевизор включался

посреди ночи и показывал передачи из жизни животных: то

волки загоняли оленя, то львицы терзали беременную антилопу.

Зоя просыпалась от рыка хищников и в страхе пыталась

сообразить, где она находится. Потом кошмары проникли

глубже, в память. Собственные мысли начали изводить девушку.

В воспоминаниях Зоя всѐ время возвращалась к злосчастному

эпизоду с Никитой и к тому ужину у соседей, за которым они с

мужем зачарованно просидели несколько месяцев. Новые

подробности всплывали в памяти и пугали своей необычностью.

Зоя решила, что надо чаще расслабляться. В один из

пятничных вечеров купила бутылочку «Шардоне»по дороге

домой. В предвкушении приятного отдыха устроилась перед

телевизором, налила бокал и тут же как наяву услышала тост,

произнесѐнный Арти. Некогда, под чудесный шашлык и

волшебное пиво, хозяин Мак Дато провозгласил: «Выпьем же за

всѐ, что посылает нам судьба. За человека, который нашѐл,

наконец, дело, о котором мечтал всю жизнь. За девушку, которая

спасѐт Там Лина. За нас, которые будут за всем этим наблюдать.

И за тех, кто завидует живущим здесь и сейчас! Виват!» Зоя

поперхнулась вином и убрала бутылку в холодильник. Пить

расхотелось. Она порылась в бабушкиной аптечке, нашла

снотворное, приняла сразу две таблетки и уснула до утра.

Однако кошмары не отпустили еѐ, продолжая

преследовать и в светлое время суток. Утром она мыла руки,

пузыри мыльной пены на пальцах напомнили неправильные

грани колец, надетых во время «помолвки». Девушка вспомнила,

как Арти сказал Утеру: «Ты сделаешь костюмы, я сделаю гостей».

Надменно улыбаясь, Утер подошѐл по очереди к ней и к Валере,

расправляя и приглаживая на их плечах пышные наряды,

выполненные по моде эпохи Ренессанса. Зоя с замиранием

сердца разглядывала радужные разводы на мыльной пене и

снова ощущала озноб, пробравший еѐ до костей при появлении

полупрозрачных, невесомых фигур во время ужина под

открытым небом. В ту ночь чѐрно-звѐздный небосвод затянуло

белѐсыми рваными полосами тумана, пахнуло тиной...

Почувствовав, что из слива в раковине потянуло болотной

сыростью, Зоя быстро выключила воду, схватила полотенце и

выскочила из ванной. Из прихожей к ней потянулись ветвистые

рога, но она рванулась в сторону и бросилась в истерике на диван.

Почему-то ей казалось, что во время «помолвки» в действиях

Арти не было волшебства. Она не сомневалась, что

потусторонние гости пришли сами. Но Арти, несомненно,

применял к Валере и самой Зое нечто вроде гипноза или какой-

то другой техники подчинения сознания. Девушка понимала, что

уничтожение воспоминаний – это защита замкнутого мира

Большой Выси. И в то же время она отчѐтливо помнила, с каким

восхищением глядел Утер на всѐ, что делал хозяин дома.

«Значит, Арти не упускал возможность продемонстрировать свои

способности. Видимо, он нуждался в зрителях, – размышляла

Зоя. – Я могла бы вернуться в деревню, подольститься, уговорить

его помочь мне вытащить оттуда Никиту. Но нет гарантий, что

Арти не усыпит меня ещѐ на полгода из каких-то своих

соображений...»

С тех пор как Филипп уехал из Москвы, Зоя не раз

пожалела, что не взяла номер его телефона. Ведь этот парень был

единственным, кто знал, что творится в липецкой деревне.

Как-то раз Зоя услышала во дворе дразнилку,

натолкнувшую еѐ на новое воспоминание. В бесконечном сне под

открытым небом звучала монотонная речь Арти. Зое хотелось

проснуться, ведь хозяин Мак Дато говорил о чѐм-то чрезвычайно

интересном. Она изо всех сил продиралась сквозь сон и наконец

ей повезло: Утер встрял в монолог, Арти на секунду остановился,

Зоя смогла заставить себя очнуться. В момент пробуждения еѐ

должно было озарить понимание тайного смысла речей.

Насмешливый голос Утера произнѐс ту самую детскую

дразнилку: «Не в склад, не в лад, поцелуй корову в зад!» И Зоя с

содроганием осознала, что всѐ это время Арти бормотал:

«Вымок-выкис, вылез – высох, встал на колоду – бултых в

воду...» И так – до бесконечности. Зоя впала в ярость от того, что

над ними так бесчеловечно потешались. Нельзя было не

вернуться в Большую Высь. Следовало устроить какую-нибудь

гадость в отместку Арти и поскорее увезти оттуда Валеру и

Никиту. Свою болезненную привязанность к Никите девушка

объясняла естественной сестринской любовью и жалостью к

запертому в деревне брату.

Чтобы не попасть под влияние людей, опасных своей

таинственной властью над сознанием, Зоя разработала план

действий. Понадобился человек, который регулярно звонил бы

ей и пришѐл бы на выручку в случае провала. Насмешливо

назвав свой план «Бабетта идѐт на войну», Зоя остановила выбор

на маме, однако, взявшись за телефонную трубку, не торопилась

позвонить. «Как заручиться поддержкой и при этом ничего не

объяснять? Ведь что ни скажи, всѐ вызовет подозрения и лавину

неприятных вопросов. Знаем мы, куда заводят откровенные

разговоры с мамочкой». Зоя представила себе их беседу и

поняла, что пересказывать бабулину версию не стоит. Хотя

девушке было интересно, как мать отреагирует на обвинения в

разгульной жизни и браке по залѐту.

Прошла неделя. В пятницу вечером Зоя всѐ-таки

позвонила домой, узнала, что родители собираются в субботу на

кладбище, где похоронен дедушка, и напросилась с ними. Наутро

отец заехал за ней. По дороге мама угощала еѐ красными

сливами и домашними пирожками, расспрашивала про работу,

здоровье, настроение. Зою воодушевило то, что родители стали

терпимее, доброжелательнее. Однако просить о помощи при отце

она остереглась.

В машине и на кладбище разговоры шли самые

обыденные. Поскольку навещали умершего редко, уборка

крошечного участка земли заняла полдня. Отец удалял

секатором разросшийся шиповник, мама вырывала сорняки,

заполонившие все пространство около могилы, высаживала

декоративный лучок. Зоя выносила мусор и слонялась без дела,

рассматривая надгробия, читая эпитафии, которые казались ей

более красивыми, чем единственная строчка на дедушкином

могильном камне: «Калугин. 1933-1986».

– Кстати, почему дедушка так рано умер? – спросила она,

заметив, что родители сделали перерыв в работе.

Мама недовольно поглядела на неѐ, поджала губы и с

двойным усердием принялась окучивать только что посаженный

лучок. Когда она заговорила, стало ясно, что тема ей постыла и

только ради дочери она готова вспоминать историю

тридцатилетней давности.

– Мои родители развелись, когда мне было двенадцать с

половиной. Отец сразу женился на другой женщине. Я хотела

остаться с матерью, но она злилась на меня из-за отца, называла

«калужским отродьем». И отец забрал меня к себе. Я поначалу

ладила с мачехой. Но та ревновала меня к нему и старалась

всячески очернить. Много друзей среди мальчишек, значит, я –

шлюха. Один раз попробовала «Родопи», были такие сигареты, –

наркоманка. Когда я познакомилась с твоим папой, то поняла,

что Елена со свету меня сживѐт. И сбежала обратно к матери. Из-

за этого отец не мог прийти на свадьбу. Мать сказала: или он, или

я. А мне тогда только восемнадцать исполнилось, разве я могла

решать?.. Потом мать уехала в Германию. Всѐ продала и уехала,

вышла замуж второй раз и – счастлива. А Елена довела отца до

ручки. Он застрелился... из табельного оружия.

Мамин подбородок дрогнул, но она сдержалась и

неприязненным тоном продолжала:

– Я не смогла простить матери то, что она не стала

бороться за наши права и дала развалить семью. Я вычеркнула еѐ

из своей жизни. Но с Еленой, как видишь, мы поддерживаем

отношения. Чисто светские. Я знала, что смогу получить с неѐ

хоть шерсти клок, и не прогадала: она отдала тебе квартиру.

– То есть вы с Еленой не кровные родственники?

– Тебе что, не понятно? Она – вторая жена твоего деда, моя

мачеха.

– Мам, – проговорила Зоя еле слышно. – А кем мне

приходится Никита?

Мать замялась, но всѐ же ответила:

– Никита – внебрачный сын Елены. Формально он – твой

дядя.

Мать взглянула на Зою и толкнула мужа в бок. Родители

вгляделись в Зоино лицо, стараясь угадать, что именно

впечатлило дочку.

Зоя медленно погружалась в странные и страшные

ощущения. Она чувствовала, что еѐ мир снова трещит по швам.

Потрясѐнное сознание не успевало переварить услышанное.

Чтобы не выдать себя неосмотрительно сказанным словом, она

молчала.

Отец потребовал объяснений. Понимая, что

правдоподобную историю ей с ходу не сочинить, Зоя пошла ва-

банк.

– Вот ведь подлая старуха! Знаешь, что она мне плела?.. –

И Зоя повторила всю небывальщину, которую Елена

Константиновна наговорила ей в деревне.

Возмущению родителей не было предела. Они в два голоса

ругали Елену последними словами, отец даже плюнул на

шиповник. Можно было не сомневаться, что Елена

Константиновна оговорила свою падчерицу. У Зои зародилась

надежда: наверное, мама поможет ей. Поэтому девушка

дождалась, когда страсти утихнут, и осторожно спросила:

– Мам, ты могла бы всѐ это рассказать ему?

– Кому? – не поняла мама.

– Ну, этому парню, Никите. Он, наверное, думает, что ты –

его мать. Неужели тебя не коробит, что он считает, что ты

бросила его?

– Зоя, с чего ты взяла, что Елена наврала ему то же самое?!

Зоя подавленно молчала. Мать вкрадчиво

поинтересовалась:

– Надеюсь, ты в курсе того, что Никита слабоумный?

– Нет, мам, ты его не знаешь. Он совершенно нормальный,

– спокойно возразила Зоя.

Отец в сердцах швырнул секатор на землю.

– Ты чего это удумала?! Влюбилась в него, что ли?

Устроили мне тут «Санта-Барбару»! Даже не вздумай туда ездить.

Забудь про это место! Убил бы... – он схватил лейку и побежал за

водой. Мама испуганно уставилась на дочку.

– Зоя, у вас с ним что? Отношения? Зоя, ответь мне! Это же

инцест… даже если вы не кровные родственники.

– Успокойся, между нами ничего не было. И я его не

люблю, – ответила Зоя раздражѐнно.

Она очень устала от переживаний. Еѐ бесило враньѐ,

услышанное от бабушки. Но ханжество родителей выводило из

себя не меньше. Получалось, что ждать поддержки было не от

кого. Никита не захочет слушать еѐ, доказательств собственной

правоты нет – ситуация безвыходная. Зоя расплакалась.

Отец вернулся, мама шѐпотом заговорила с ним.

Посовещавшись, родители пожалели Зою, погладили по головке.

Отвезли к себе, накормили сытным ужином. Зоя легла спать в

свою старую постель вполне несчастной.

Воскресным утром она проснулась поздно. Родители

собирались по делам и поторапливали дочь, а ей не хотелось

уходить: пусть они снова заботятся о ней, как о маленькой.

Прощаясь, отец подмигнул Зое.

– Что, откупилась от тебя Елена, отдала квартиру?

– Ага, я взяла еѐ на понт: либо квартира, либо я беременею

от Никиты, – зло щурясь, ответила та.

– Фу, как грубо! – мама поцеловала еѐ в лоб и нежно

подтолкнула к выходу.

Остаток воскресенья Зоя провела в размышлениях.

Сделать мать помощницей не удалось, значит, следовало

придумать, как провернуть дело одной, не срезавшись на какой-

нибудь мелочи. Например, где заночевать в случае, если не

удастся решить поставленную задачу с наскока. Впереди маячила

рабочая неделя. Зоя решила отложить исполнение плана на

следующие выходные. За неделю предстояло найти палатку,

спальник и котелок – решить проблему жилья и питания. Зоя

планировала одолжить всѐ это у девчонок на работе.

В офисе выяснилось, что ни одна из сотрудниц в походы не

ходит. Зое посоветовали обратиться к Стасику, системному

администратору.

Стасик был классический админ. Он носил грязные

джинсы, растянутый свитер или мятую майку, козлиную бородку,

очки; мрачно глядел на окружающих, но мог внезапно захохотать

после долгого созерцания монитора. Зоя постучалась к нему в

«аську» с вопросом, знает ли он кого-нибудь, у кого есть палатка.

Ответ пришѐл незамедлительно: «У мну есть палатко, йа

кросавчег?»27 Зоя не знала, насколько дорожит сисадмин своим

походным скарбом, поэтому решила явиться к нему лично, чтобы

попросить экипировку. Она не сомневалась, что под напором еѐ

обаяния парень согласится на любые условия. По совету подруг

27 Ломаное: «У меня есть палатка, я ли не молодец?»

Зоя полистала баш.орг28, почитала про анимешников и

ролевиков, покрасила волосы оттеночной пенкой в более тѐмный

цвет. Но с кем ей предстоит общаться, по-прежнему не понимала.

Когда она пришла в админскую, Стасик вскочил с места,

едва сдержал порыв усадить девушку в собственное кресло. Зоя

польщѐнно потупилась.

– Так вот ты какой, серверный админ? – пошутила она.

На секунду Стасик замер, соображая, за какую

провинность его так жѐстко подкалывают. Зоя истолковала его

реакцию как непонимание, принялась извиняться. Стасик

смутился, догадавшись, что девушка сочла его тугодумом. Обоим

стало неловко.

Зоя решила начать с главного:

– Ты мог бы дать мне палатку на следующие выходные?

– Идѐшь в поход с друзьями? – Стасик смело посмотрел ей

в глаза.

– Нет, – Зоя сладко улыбнулась. – Хочу два дня провести в

лесу. Одна. Попробую пожить в естественных условиях. Это такой

эксперимент... социальный.

– Жесть, – Стасик мысленно поставил «смайлик» в конце

фразы. – У тебя хоть КЛМН имеется?

– Что это? – не поняла Зоя.

Стасик покачал головой:

– Это серьѐзнее, чем я думал. Знаешь, пойду-ка я с тобой.

28 Интернет-ресурс, где собраны шутки вокруг сферы IT.

Как ты на это смотришь?

Зоя на секунду растерялась, но быстро сообразила, что

ниточка во внешний мир ей не повредит.

– Конечно! Но я еду далеко, в Липецкую область, –

предупредила она.

– Отказать. Для первой вылазки вполне подойдѐт

Подмосковье.

Такой ответ не устраивал Зою. Она потопталась на месте и

вкрадчиво заговорила:

– Знаешь, я в любом случае поеду туда, куда наметила. Я

была бы рада обществу опытного туриста, но если тебе не

подходит Липецкая область...

Стасик замахал руками:

– Не вопрос. Едем.

Они обменялись телефонами, и Зоя ушла, отметив про

себя: «Надо же, зубы белые, пальцы не прокуренные. И вообще

он симпатичный».

Стасик звонил ей несколько раз в течение недели, чтобы

уточнить, какими консервами она согласна питаться, какой цвет

спальника предпочитает и нет ли у неѐ аллергии на репеллент.

Про загадочное КЛМН Зоя так и не спросила, побоялась, что

админ приедет к ней домой для более подробных объяснений.

Наконец, настал вечер четверга. С пятничными отгулами был

полный порядок. Зоя настояла на том, что она сама возьмѐт

билеты. Разрешила Стасику лишь оплатить покупку.

Они встретились у вокзала. Стасик тащил плотно

загруженный рюкзак, который вмещал в себя всѐ, что нужно

двум туристам. Зоя вышагивала с небольшой торбой на плече.

Внутри лежали расчѐска, косметичка, духи, туалетные

принадлежности, чѐрный и белый комплекты белья, купальник и

босоножки.

Стасик спросил:

– Можно попросить тебя понести гитару?

У Зои округлились глаза.

– Ты взял с собой гитару?!

Стасик не растерялся.

– Я подумал, что если тебе станет скучно вечером у костра,

то можно спеть что-нибудь.

Зоя одобрительно улыбнулась: админ оказался лучше, чем

она думала. Однако лѐгкий укол совести отрезвил Зою. Несложно

было догадаться, что парень надеялся завоевать еѐ

расположение. Девушка решила не кокетничать с ним.

Ночь в поезде прошла без разговоров, без происшествий.

Наступило утро. Солнце приветливо щекотало бегущие вагоны,

заливая светом всѐ вокруг. Зоины ресницы пропускали яркие

лучи вперемешку с утренними сновидениями. Вот из-за пригорка

выглянула бабушкина деревня. Как это бывает только во сне, Зоя

уже знала, что трое мальчишек сидят, каждый у себя дома, и с

нетерпением ждут, когда стрелка укажет на заветную цифру. Как

только наступит срок, они сорвутся с места и сломя голову

побегут куда-то. Зоя видела: пересѐк поле и помчался вдоль реки

высокий худой мальчишка, в котором она узнала Утера. Другой,

мелкий и встрѐпанный, кормил во дворе сахаром пса, шепча ему

что-то на ухо. Потом уселся верхом, обхватив шею животного

руками, и рыжая псина помчала его сквозь лес к той же цели.

Издалека показался третий подросток. Никита, чей дом стоял

дальше прочих, отстал от приятелей, хоть и бежал во всю прыть.

Понимая, что не успевает, он на бегу выломал прут и ринулся

самым кратчайшим путѐм, через овраг, поросший высокой

крапивой. Зоя бесстрастно наблюдала с высоты голубиного

полѐта, как продирался сквозь лес уставший пѐс, таща на себе

Брайана, как бежал по мелководью босоногий Утер, как сбитые

прутом стебли крапивы задевали покрасневшие плечи Никиты и

майка его промокла от пота. Все трое приближались к тихой

заводи. На берегу сидел рыбак, закинув удочку в воду. Зое

нестерпимо захотелось проснуться. Она не желала знать, что

будет дальше. Мальчишки неумолимо приближались к рыбаку.

Он встал, легонько приподняв удочку. Водная гладь дрогнула,

разойдясь от центра гофрированными кругами... Арти выдернул

сверкающую золотую рыбку. Рыба чернела и разрасталась, она

летела прямо на Зою, раскрыв злой зубастый рот. Сновидение

становилось прозрачным, девушка чувствовала, что просыпается,

но в последний момент догадалась: нельзя проиграть! Аккуратно

обхватив руками нос и подбородок страшной рыбины с

человечьим лицом, она захлопнула игрушечную пасть бумажного

монстра, и сновидение растаяло в лучах утреннего солнца.

До прибытия оставалось полчаса, Зоя принялась

краситься.

– Для леса? – с улыбкой поинтересовался Стасик.

– Для себя, – коротко ответила Зоя. На этом их беседа

закончилась.

Они приехали на станцию и, минуя дорогу, углубились в

перелесок. Стасик бодро насвистывал мажорную мелодию, Зоя

готовилась к важному разговору. Поразмыслив над тем, как

заставить своего спутника не выходить из палатки, Зоя решила

мистифицировать парня.

– Намечается некое подобие игры, но не косплей29, – как

бы нехотя начала она. – То есть я хочу сказать: не важно, как мы

будем выглядеть. Наша цель – выполнить определѐнные

действия, не выделяясь среди обычных людей. Это что-то вроде

ДНД.

– РПГ, – поправил Стасик, – но это не важно. Продолжай.

– Мы придѐм, разобьѐм палатку. Так, чтобы нас никто не

увидел.

– По-любому, у мастера зарегиться надо! – Видя

непонимание Зои, парень пояснил. – Зарегистрироваться. Мы

заехали на полигон, надо сдать взнос...

– Ничего не надо, что ты! – запротестовала Зоя. Она

29 Косплей (cosplay) – костюмированная игра. Аббревиатура

РПГ (Role Playing Game) обозначает ролевую игру как

таковую, Зоя перепутала еѐ с правилами игры Dungeons and

Dragons (ДНД).

чувствовала, что плохо подготовилась, того и гляди, провалится.

– Оргвзнос я заплатила ещѐ месяц назад. Насчѐт тебя

договорилась: отдашь по факту помощнику.

– Игротеху. Ну, ладно. Тогда дай мне вводную, что ли.

Зоя обкусывала губу и размышляла, что наврать Стасику.

Наконец она заговорила:

– Мы – следопыты. У нас секретное задание

правительства, мы приехали во враждебную страну. Очень

важно, чтобы нас никто не увидел. Реку переходить нельзя. Ты

сидишь в палатке и не высовываешься. Я выслеживаю и краду

редкого зверя, завезѐнного сюда контрабандой. Его держат в

отвратительных условиях…

– Предположим, это правда, – задумчиво сказал Стасик.

– Конечно, всѐ так и есть! Как ты можешь сомневаться?

– Я не сомневаюсь в том, что ты веришь в легенду, которую

тебе дали. Я рассуждаю с точки зрения мастеров. Неинтересная

игра часто бывает прикрытием для другой, более ценной.

Зоя могла бы радоваться тому, что он так легко купился,

однако еѐ смущала лукавая усмешка на физиономии Стасика.

Заметно было, что он вкладывал в происходящее куда больше

смысла, чем она сама. Зоя понимала: нужно срочно подбить

«второе дно» своей выдумке, сочинить что-нибудь более

заманчивое. Но ей было лень.

Молодые люди дошли до реки, поставили палатку в

перелеске неподалѐку. Набрали веток, развели костѐр. Парень

приготовил обед, они поели и помыли посуду.

Зоя всѐ не решалась идти в деревню. Оставаться со

Стасиком ей тоже не хотелось. Предупредив, что отлучится на

полчаса, Зоя сбежала в лес. Она ходила и злилась на себя за

слабохарактерность. Протоптала дорожку вокруг нескольких

ѐлок, но так и не приблизилась к Большой Выси. В конце концов,

она вернулась к палатке и стала жаловаться на мастеров. Мол,

они отложили начало игры на субботу. Стасик в ответ лишь

пожал плечами.

Было ещѐ достаточно светло для того, чтобы не

спотыкаться в лесу. Девушка вновь отправилась бродить по

окрестностям. На этот раз она пошла к реке. Там, на

противоположном берегу кто-то ловил рыбу. При виде одинокой

фигуры Зое стало не по себе. Вспомнился утренний сон. Рыбак

заметил еѐ, вскочил на ноги и побежал к броду. «Брайан!» –

ахнула Зоя. Она разрывалась между любопытством и желанием

скрыться.

Брайан ещѐ не добежал до неѐ, а Зоя уже выкрикивала:

– Ты чего сорвался с места? У вас что-нибудь произошло?

Чему ты радуешься?

Брайан остановился и развѐл руками, с трудом переводя

дыхание.

– Я рад тебя видеть! Я ждал, когда же ты вернѐшься.

Только ты можешь уговорить Сида не встречаться с моей

девушкой. – Игнорируя разочарование, отчѐтливо

нарисовавшееся на Зоином лице, хитрец продолжал: – Он не

нарочно! Хотел поскорее забыть тебя и стал гулять с Эмер.

– Раньше ты отговаривал меня сближаться с ним, а сейчас

толкаешь к нему, с чего бы это?

– Раньше ты не знала, что он – твой брат. Слушай, мне

очень нужна твоя помощь, Зоя! Увези его, пожалуйста, отсюда. Я

обещаю всячески помогать тебе. Я же всегда был на твоей

стороне.

До этого момента Зоя с кислой миной оглядывала

окрестности, но теперь вперила взгляд в Брайана. Ему не

понравился проницательный блеск в еѐ глазах.

– На моей стороне?! И когда плѐл бабуле про то, что я

привела мужа на съедение Сехмет? И когда я сидела у вас на

помолвке в Мак Дато?

Еѐ памятливость неприятно поразила юного мага.

– С Валерой ты сама разошлась. Он, кстати, уехал с Алѐной

в Сочи. А в Мак Дато вам морочил голову Арти, а не я. Если

хочешь знать, он – твой главный враг. И ещѐ бабуля. Они

сговорились сделать из Сида монстра и принести ему в жертву

Утера. Понимаешь, они нашли и расшифровали запись древнего

обряда, позволяющего обрести бессмертие. Арти же у нас

археолог. Он сам мне рассказывал, как ковырялся в местных

курганах и случайно наткнулся на каверны. Внутри он

обнаружил какой-то тоннель с примитивными рисунками на

стенах. Он приводил людей, чтобы показать находку, но не мог

найти место. Либо рисунков не было. Тогда он решил, что кто-то

его дурачит, взял спальник и заночевал в тоннеле. Рисунки то

появлялись, то пропадали; Арти заработал двустороннее

воспаление лѐгких и загремел в больницу. Там-то они и

познакомились...

– С Еленой? – Крайне заинтересованная, Зоя уже забыла

убийственную новость, с которой начал Брайан.

А тот потерял интерес к своей истории и недовольным

тоном закончил:

– Зоя, я прошу тебя, не повторяй его ошибки.

– То есть?

– Не спи на земле. Ты ведь не дура, чтобы опять идти к

бабушке. Наверняка взяла с собой палатку, спальник. А пенку

захватить не догадалась. Так что лучше тебе ночевать у нас.

Зоя торжествующе засмеялась.

– Фигушки! У меня был консультант. Я даже КЛМН

привезла!

Брайан злобно-серым взглядом смерил девушку и

спросил:

– Как его зовут?

– Стасик.

– О’кей. Пойдѐм, посмотрим на твоего Стасика.

Брайан подхватил Зою под локоть и потянул прочь от

реки. Зоя заупрямилась.

– Кто тебе сказал, что я взяла его с собой?

– Ну, не потащишь же ты сама рюкзак со всем

снаряжением, – безапелляционным тоном заявил Брайан. Крыть

было нечем. Брайан усмехнулся и двинулся к месту «секретной»

стоянки. Зоя покорно пошла с ним. Теперь и она заметила, что

они разбили палатку слишком близко к опушке, чем сорвали

конспиративный план напрочь.

Метров за десять до костра Зоя притянула Брайана к себе и

тихо велела:

– При Стасике ни слова о Большой Выси. Он думает, что у

нас сорвалась игра. Про жертвоприношение после расскажешь.

Брайан согласился, в душе подивившись тому, как

изменилась Зоя.

– Одним соперником больше,– вслух подвѐл итог своим

мыслям Брайан, желая, чтобы Зоя поверила, будто он ревнует к

еѐ новому приятелю. Ему нужна была хоть какая-нибудь зацепка,

чтобы манипулировать эмоциями Зои. Но профессорская внучка

действительно рассталась с имиджем легкомысленной стрекозки.

Прочесть мысли Брайана она не могла, зато уловила его

намерение произвести ложное впечатление.

Стасик вскочил на ноги, как только увидел их. Брайан

нанѐс упреждающий удар:

– Никаких эльфов сегодня. Все игры переносятся на

позапрошлую неделю.

Фраза не произвела на Стасика должного впечатления. Он

пригласил Зою сесть к костру, начал раскладывать по тарелкам

ужин: гречку с сардельками. Брайан запанибрата хлопнул нового

знакомого по плечу и представился Шуриком. Обменявшись

рукопожатиями, юноши расположились друг напротив друга,

причѐм гость умудрился занять насиженное место хозяина.

Привычным движением руки Брайан нашарил за спиной гитару,

взял инструмент и без предисловий начал играть. Зоя за обе

щеки уплетала гречку и покачивала головой в такт музыке.

Брайан пел простые, мелодичные песенки, то шуточные, то

лирические. Некоторые даже привлекали неизбитостью рифм.

Стасик сидел мрачнее тучи. Он планировал спеть Зое пять-шесть

песен собственного сочинения, а этот выскочка захватил не

только его место у костра, но и внимание девушки, ради которой

админ забрался аж в Липецкую область. Если бы наглец пел что-

нибудь известное, можно было бы презрительно кинуть:

«Боян!»30 – и перехватить инициативу. Но все композиции, как

назло, были незнакомые. Они клеились одна к другой, образуя

бесконечное попурри. Стасик не без сожаления отметил, что

голос у Шурика приятный. Одна радость: уровень игры был ниже

среднего. Время шло, Зоя начала клевать носом. Земля

покрылась предутренней испариной, небо слегка посветлело.

Админ передѐрнул плечами, внезапно продрогнув. Костѐр

давным-давно прогорел.

Исполнитель умолк, прижав струны ладонью, и

покровительственно произнѐс:

– Видишь, Стасик, без шансов! Езжай домой.

Стасик уныло наблюдал, как Шурик положил гитару,

выдернул из Зоиной тарелки сардельку и съел еѐ. Затем разбудил

Зою.

– Пора! – коротко объявил он.

30 Интернет-мем: известная всем история, анекдот с бородой.

Зоя сунулась в палатку, подхватила свою торбу. Не

поднимая глаз, уцепилась за Брайана. Они ушли. Стасику ничего

другого не оставалось, как собрать вещи и вернуться на

железнодорожную станцию.

– За Стасика не волнуйся, – приободрил Брайан Зою. Она

жалась к его плечу, пытаясь спрятаться от предрассветной

сырости. – По ту сторону реки живут люди и ходят электрички. А

на этот берег без провожатого не проберѐшься. Ты хотела

услышать про жертвоприношение? Так вот, слушай. Арти и

Елена связались с очень древними магами, которые так далеко

продвинулись в своих мистических практиках, что обрели

бессмертие. Правда, тела они утратили. Хм... Людям всѐ не

верится, что наше устройство мира – лучший вариант, поэтому

они вечно пытаются достичь иных... э-э... модификаций бытия.

Эти маги, вернее, бестелесные сущности, оставшиеся от древних

могучих волшебников, посулили твоей бабке и одному молодому

археологу вечную жизнь в обмен на человеческую жертву. Пѐс

знает, зачем им это...

– Вот именно! – перебила Зоя. – Откуда ты-то всѐ это

знаешь?

– Ну при чѐм здесь... – недовольно фыркнул Брайан. – Я

тут всю жизнь прожил.

Брайану мешала Зоина догадливость, но – ничего не

попишешь – приходилось отвечать на еѐ вопросы.

– Сейчас расскажу, не торопи. Никто никого не собирался

посвящать в свои планы. Но Месмерайс, тѐтка, которая жила в

доме Арти, хорошо умела гадать на картах. Она предсказала, что

орудием убийства сделают Сида, а жертвой – одного из нас.

Зоя отпрянула от своего спутника и с недоверием

посмотрела ему в глаза.

– Да не паникуй ты! «Одного», а не «одну». Чуешь

разницу? – Пренебрежительный тон собеседника заставил Зою

устыдиться собственного испуга. Девушка озабоченно спросила:

– Кто же в итоге рискует жизнью?

– Жизнью – я и Утер, потому что Месмерайс вычислила,

что будет убит молодой маг, самый лучший и перспективный.

Сид рискует попасть в кутузку, как только исполнит своѐ

предназначение.

– Ты же говорил, что в Большую Высь без провожатого не

проехать? Как же милиция заберѐт его?

– Говорил. Пока в силе соглашение наших стариков и

жителей Холма, в деревню никто не может проникнуть. Но где

гарантии, что магическая ограда не рухнет, как только каждый

получит своѐ?

Брайан помолчал и прибавил, с прищуром оглядывая

окрестности:

– Я-то дѐргаюсь, потому что мне деваться некуда и

помирать неохота, а вот Сида никто не проинформирует о

предстоящем торжестве духов над телом.

– Очень сомневаюсь, чтобы в этот бред можно было

поверить.

Зоя скривила губы, всем видом показывая, что история

Брайана – сплошная выдумка.

– А ты не верь. Ты Сида забери и уезжай. Арти же недаром

тебе сказку про Там Лина рассказывал. Кто знает, может, его

мучает совесть и он пытается переиграть всѐ в последний

момент?

Они стояли у дома Мак Дато, на берегу пруда, окружѐнного

замшелыми статуями неведомых божеств. Зоя с неприязнью

озиралась вокруг. Противное ощущение того, что она не в

состоянии вспомнить, была она здесь или нет, усугублялось тем,

что Брайан с издѐвкой наблюдал за ней.

– Ну-ну, магию мы отрицаем. А в гипноз, НЛП,

проникновение в сознание, поди, верим?

Зоя вглянула на Брайана с достоинством особы

королевских кровей.

– У меня есть козырь, который бабуле не побить! – заявила

девушка и пошла прочь. Как ни странно, она выбрала

правильное направление, быстро взобралась на холм и

направилась к участку Долгобородовых. Брайан постоял немного

и отправился восвояси. «Выпендрѐжница. Вся в бабку!» –

раздражѐнно ворчал он. Ему тяжело было смириться с тем, что

Зоя не поддаѐтся его влиянию.

Глава десятая, три откровения.

В тот вечер, когда Брайан пошѐл ловить рыбу, а поймал

Зою, Эмер долго бродила с собаками вдоль забора Елены

Константиновны. Она надеялась встретиться с Сидом. У него по-

прежнему было много дел, так что он редко выходил на прогулку.

Обычно они встречались вечером у реки или на опушке леса.

Девушке нравилось, что Сид слушал еѐ, не перебивая. Не

рисовался, как Брайан, не стеснялся, как Филипп, не спешил

опровергнуть еѐ слова и высказать своѐ мнение, как Утер. Она

уже успела рассказать Сиду о том, что способности к волшбе

жителям деревни дали таинственные сущности, обитающие в

Холме на территории Мак Дато. Что человек утрачивает

магические силы, если очень взволнован или если его энергию

использует кто-то другой. Что некогда Месмерайс придумала

всем прозвища, побоявшись, однако, окрестить как-либо Елену

Константиновну. Вместе с Арти они поделили деревню на

сектора, где следовало чествовать плодородие, славу, богатство и

могущество, – так появились вечноцветущие сады, мастер-

классы в усадьбе, нескончаемые пиры в Мак Дато и пирамида

Сехмет. Говорила Эмер и о Брайане. Что прежде он жил у Сехмет

и назывался Нефертумом, а Алкмена была его няней и

кормилицей, точно так же, как Месмерайс была няней Никиты. В

прошлый раз девушка закончила рассказ на своѐм приезде в

деревню. И теперь хотела поговорить на самую волнующую еѐ

тему.

Сида она обнаружила в парке. Он доливал воду в пруд.

Эмер ждала в беседке, когда он закончит. Потом они вместе

отправились гулять в лес. Они шли рядом, но всѐ же в некотором

отдалении друг от друга. Эмер вспоминала своих родителей, их

гибель в авиакатастрофе и свой приезд в Большую Высь.

– Я сначала удивилась, что меня поселили не с Алысей, а в

доме Арти... – Мерно лившаяся речь девушки словно запнулась о

плотину запретной темы. Эмер смутилась. Сид перехватил еѐ

убегающий взгляд и невесело усмехнулся.

– Я представляю угрозу для общества, так обо мне говорят

у вас в доме?

Эмер замотала головой, шагнула к Сиду, но он мягко

отстранился.

– Жалость – ложный путь. Я не хочу, чтобы ты меня

жалела.

– Это не так! – воскликнула Эмер. Еѐ переполняли боль и

злорадство. – Тебе внушают, что все до смерти напуганы, а на

самом деле боятся только Елена и Арти. У них какой-то договор,

они манипулируют нами, как марионетками. Елена нарочно не

учила тебя магии, чтобы самой управлять мощью, которую дали

тебе Холмы. Месмерайс выпросила меня у тѐти, чтобы играть с

живой куклой. А вовсе не потому, что ты подумал... Если хочешь

знать, люди в нашем доме гораздо опаснее тебя. Когда ты

сердишься, в тебе просыпается Рыцарь Смерти – ты всѐ рушишь

не по своей воле. Вот Брайан причиняет зло сознательно. Утер

подавляет волю беззащитных перед ним людей. Арти не даѐт

никому убежать отсюда.

– В каком смысле – убежать?

– Тех, кто жил здесь раньше, Арти переселил в деревню-

дублѐр, а вокруг Большой Выси создал периметр. Преодолеть

или сломать его невозможно. Он исчезнет, если уничтожить один

из ключей. Но ключи-то – живые люди!.. Только с ними можно

проникнуть в деревню или выехать из неѐ. Единственный, кто

сумел выбраться отсюда сам, – это Филипп. Может быть, Брайан

ему помог, я не знаю. Поступки Брайана не поддаются

объяснению.

Эмер вздохнула, подавляя дрожь.

– Брайан что-то сделал тебе?

– Брайан ведь выглядит милым и беззащитным, да?

– Парни несколько иначе воспринимают друг друга, –

скептически хмыкнул Сид. – Но он – неженка, это правда.

– Изнеженность – одна из его хитростей. Брайан сначала

привязывает к себе, а потом ломает. Я влюбилась в него с первого

дня нашего знакомства. Он сначала забавлялся моей

преданностью, а потом решил проверить меня на прочность.

Однажды он сказал: «Хочешь, я покажу тебе, где живут эльфы?»

Это было тѐплой летней ночью. Мы сидели у реки и смотрели,

как рыбы «клюют» воду, пуская круги. Я согласилась, потому что

соглашалась тогда на всѐ, что бы он ни предложил. Мы бродили

по заболоченным низинкам, дошли до такого места, какое и

представить себе трудно. Там был густой туман. Под ногами –

мягкий мох. Сколько я потом ни ходила, такого пружинистого

мха нигде не встречала. Брайан вѐл меня всѐ дальше. Вдруг стало

светло как днѐм, ощущение – будто ты дома, хотя вокруг что-то

вроде пещеры. Брайан сказал: «Мы в Холме». Нас окружили

полупрозрачные, молочно-белые тени людей. Они чествовали

Брайана, поклонялись ему как божеству. Брайан объявил, что

хочет, чтобы я приняла в себя одну из сущностей и таким

образом стала с ними заодно. Для этого надо было символически

расстаться с телом и прежним именем. Он сотворил девушку, во

всѐм похожую на меня, живую, но при этом не настоящую. Мне

было очень не по себе, когда вторая Оля наивно выпила и съела

всѐ, что ей предложили, покорно улеглась и уснула в высокой

траве под деревом у реки. Стало жутко, когда я почувствовала,

что умирает какая-то часть меня, а пустое место заполняет одна

из тех полупрозрачных сущностей...

Эмер разрыдалась. Или расхохоталась до слѐз – понять

было трудно. Сид обнял еѐ.

– Теперь эта дрянь живѐт во мне, – продолжила Эмер,

переборов истерику. – Она злая и мстительная. Я сопротивляюсь

ей, как могу, но мне очень тяжело. Поделиться ни с кем нельзя.

– Расскажи своей тѐтке.

Эмер только покачала головой.

– Она была первая, кому я пожаловалась. Тѐтя прогнала

меня, обозвав подменышем. Говорить остальным я не решилась.

Брайан продолжал обращаться со мной как ни в чѐм не бывало.

Со временем обида прошла, я даже стала думать, что Холм мне

приснился... Пока не приехала новая девушка Брайана. Что-то

зашевелилось во мне, стало нашѐптывать всякие гадости, но я ни

разу не позволила себе пойти на поводу, хотя мне было очень

больно.

Сид поцеловал Эмер в макушку и шѐпотом сказал:

– Не переживай, всѐ уже в прошлом. Я поговорю с Алысей.

Мы найдѐм способ избавить тебя от этой сущности и вывезем

отсюда.

Девушка всхлипнула, сдерживая чуждое ей желание

оттолкнуть юношу и убежать без оглядки.

– Бесполезно. Ни у тебя, ни у Алыси, ни у меня нет ключа.

– Скажи, у кого есть.

Эмер вытерла слѐзы.

– Сехмет, Елена, Арти, Брайан, Утер, – перечислила она.

Потом, подумав, добавила, – и ещѐ весь «заповедник» Алѐны. Но

ведь они сюда не вернутся...

– Я понял. Пойдѐм, провожу до дома.

Эмер улыбнулась.

– Зачем провожать? Здесь же абсолютно безопасно.

Сид поднял небольшую палку и швырнул далеко в поле.

Свора сорвалась с места, погнавшись за брошенным предметом.

– Собаки у вас бестолковые. Ты говорила, что после

Филиппа в лесу остались волки. Если ты не против, я всѐ-таки

провожу тебя.

Молодые люди медленно шли обратно. Ещѐ издалека Эмер

увидела и сразу узнала Филиппа. Он их не видел. Он направлялся

к участку Сехмет. В руках он нѐс кружку. Эмер попрощалась с

Сидом и побежала домой.

Филипп побаивался дамы, в гости к которой направлялся.

Ему казалось, что его ждут страшные испытания. Почище

иголок, воткнутых под ногти. Он долго не решался потревожить

Сехмет, мялся у еѐ калитки, шарил по карманам. Обнаружив

бутылку портера, Филипп приободрился и, не мешкая, выпил.

Калитка раскрылась сама собой, приглашая войти. Для

храбрости парень отхлебнул из кружки и двинулся нетвердо-

пружинистым шагом мимо насторожившегося Хентиаменти к

коттеджу. Там он постучался в верхнюю ступеньку крыльца.

– Открыто, – прозвучало из глубины дома. Филипп

покачнулся, но удержал равновесие и взобрался на веранду.

– Здравствуй, детка. Ставь кружку на стол и проходи, –

издалека доносился голос Сехмет.

Филипп огляделся, но стола не увидел. Водрузив кружку на

комод, парень не без опаски двинулся в комнаты.

– Я сказала – на стол! – рявкнула ему прямо в лицо

хозяйка, внезапно появившись перед ним.

Филипп икнул и ухватился за кружку, как за спасательный

круг.

– Ох, извините... Я хлебнул вашего пива, а стол... куда-то

исчез...

Дама с интересом разглядывала его, потом погладила по

бритой голове и умиротворѐнным тоном произнесла:

– Ну, не переживай. Садись-ка лучше в креслице и

расскажи, как там мой сыночек?

Филипп тупо уставился на неѐ.

– Как Брайан? – всѐ так же спокойно уточнила женщина.

Филипп непроизвольно открыл рот. Сехмет подтолкнула

донышко кружки наверх, так что гостю ничего не оставалось

делать, как отхлебнуть ещѐ пива. Он уже понял, у кого Брайан

перенял привычку вертеть беспомощными перед его обаянием

людьми. Парень жалобно смотрел на Сехмет. Та милостиво

улыбнулась и вопреки всяким ожиданиям положила ему руку на

плечо, усаживая в кресло с высокой спинкой.

– Опять он удрал от нас, да?.. – Сехмет печально

вздохнула, садясь рядом. – Так тяжело жить в ожидании. Даже

когда наверняка знаешь, что будет что-то совершенно

волшебное. Сначала наивно думаешь, что впереди – много-много

событий и вы будете друг другу всегда интересны. Но потом

понимаешь, что ты всего лишь одна из игрушек. И даже если ты

игрушка любимая, всѐ равно от этого не становится легче.

Она поникла головой, а Филипп осторожно предположил:

– Это можно сказать не только о Брайане?

– Это можно сказать ещѐ об одном человеке, – Сехмет

облокотилась на стол, положив подбородок на кулаки,

развѐрнутые наподобие чашелистика. Она задумчиво глядела в

глаза Филиппу.

Тот залпом допил пиво, отмечая про себя, до чего же

похож на неѐ Брайан. Те же лучисто-золотые солнышки вокруг

зрачков. Филиппу были понятны еѐ переживания, он

недоумевал, как мог раньше бояться Сехмет.

– Оставайся ужинать. Я расскажу тебе, почему наш Брайан

не тонет в болоте.

Отказываться от предложения не имело смысла.

– С удовольствием. Тем более, что идти мне некуда... –

ответил Филипп.

Ему было неловко объяснять причину, но Сехмет и не

спрашивала. Она достала из серванта столовые приборы,

накрыла на стол и надолго ушла в кухню. От нечего делать

Филипп проверил пальцем остроту лезвий, оценил результат на

«двойку с минусом», принялся точить ножи о дно кружки. К

приходу хозяйки он закончил своѐ занятие и сидел со

скучающим видом. Всѐ, что принесла Сехмет, было горячим и

вкусно пахло. Филипп вспомнил, что с утра ничего не ел, и

почувствовал острый голод.

Пока он с аппетитом уплетал свою порцию, Сехмет

делилась воспоминаниями двадцатилетней давности. Они

познакомились с Арти, когда тот попал в больницу с

двусторонним воспалением лѐгких. Она случайно увидела его в

приѐмном отделении. Он совсем не произвѐл на неѐ впечатления,

но тем не менее Светлана Владимировна поговорила с кем надо и

стала лечащим врачом Арти. Они проводили много времени

вместе. Арти рассказывал о своих находках. Он бредил ими день

и ночь, разжигая в ней желание увидеть своими глазами

таинственные петроглифы31 на стенах тоннеля. Наконец он

вылечился и вернулся к раскопкам. Светлана Владимировна

приезжала к нему из города каждую неделю: надо было

убедиться, что здоровью бывшего пациента ничего не угрожает.

Арти не раз уговаривал еѐ взять отпуск и углубиться вместе с ним

в исследования. Особенно его интересовал один из холмов около

деревни Большая Высь. Холм оказался погребальным курганом.

Все предметы в нѐм указывали на высокое положение умершего

и на профессию жреца, однако тело в захоронении отсутствовало.

Очевидно, могилу несколько раз вскрывали и грабили, потому

что в камерах с утварью, находившихся ближе к поверхностным

слоям, валялись взломанные ларцы. Везде, где должны были

лежать тела приближѐнных и слуг, зияли пустоты. Арти полагал,

что «хозяина» холма отыскать всѐ-таки можно, надо только

проявить фантазию. Ведь ложные погребальные камеры –

нередкое явление, их готовили специально для мародѐров, чтобы

те не потревожили покойного. Арти связывал рисунки в тоннеле

со своими находками, много советовался с одной дамой-

историком, жившей в Большой Выси. Светлана Владимировна

ревновала к ней Арти, особенно после того, как одна из

деревенских баб рассказала, что «столичная штучка» поселилась

здесь недавно, мужа у неѐ нет и на Арти она «имеет виды». В

ущерб собственной работе, Светлана Владимировна стала чаще

31 Петроглифы (от греч. petros, камень + glyphe, резьба) –

высеченные на потолках и стенах пещер, а также на скалах и

камнях, доисторические изображения; наскальные рисунки.

навещать своего археолога. Вскоре главврач вызвал еѐ «на

ковѐр», дал отгул и сказал: «Определись, что тебе дороже: мужик

или работа». Светлана Владимировна не раздумывая рванула в

деревню, собираясь поставить Арти перед фактом. Каким? Всему

своѐ время. К полудню она приехала в Большую Высь с бидоном

парного молока в руках. Она всегда привозила с собой разные

лакомства для Арти. Уезжая, варила ему суп на три дня. Но в тот

день еѐ появление было неурочным. Археологи, с которыми

работал Арти, встретили еѐ кривыми усмешками и не без

ехидства сообщили, что Арти и Елена отправились в холм и

просили их не беспокоить. Терзаясь противоречивыми

чувствами, Светлана Владимировна пошла за Арти следом. Она

не желала отступать. С кем бы он ни крутил романов, от неѐ ему

не отделаться! На последних ступеньках, ведущих внутрь холма,

еѐ окутал тѐмный непрозрачный туман. Он не мешал дышать, но

не позволял видеть, что впереди. Боясь оступиться и упасть,

Светлана Владимировна поставила бидон на землю и стала

пробираться на ощупь. Не менее получаса она блуждала по узким

коридорам, пока не вышла в просторную светлую залу. Там

тумана не было. Всѐ, что она увидела, было и зримым, и

незримым одновременно. Помещение походило на крытую

арену, но ни стен, ни потолка нельзя было разглядеть. Несмотря

на это, в зале было уютно. На двух величественных тронах

восседали Елена и Арти. Светлана Владимировна поняла, что на

третьем сидит она сама. Втроѐм они образовывали правильный

треугольник и находились достаточно далеко друг от друга,

чтобы не слышать речь, и вполне близко для того, чтобы видеть,

что происходит с каждым из них. Сложно понять, каким образом,

но сидевших на тронах обучали магии. И каждому было обещано

то, что он хочет, в обмен на кое-что ценное. Каждому была

доверена тайна, которую нельзя раскрывать никому. Светлана

Владимировна ничего особенного себе не пожелала...

– Вы помните, как вышли оттуда? – хриплым шѐпотом

спросил Филипп, когда в рассказе возникла пауза.

– Немного погодя Арти очнулся и привѐл в сознание нас.

Мы лежали за холмом на траве. Елена смутилась и ушла. Редкий

день – я видела еѐ смущѐнной.

– А потом?

– Арти с азартом принялся описывать мне всѐ, что с ним

приключилось. Поставленное ему условие напоминало зарок из

русской народной сказки: «Отдашь то, чего в своѐм доме не

знаешь». И что я могла после этого сказать?! Что собираюсь

поселиться в его доме, потому что беременна? Вилы...

– Вы ему не признались?

– Призналась, куда бы я делась.

– А он?

– Он сразу заявил, что это не его ребѐнок. И помчался за

советом к Елене. Сказать, что я была потрясена, – значит, ничего

не сказать. Думала, столько не ревут. Долго разговаривать с ним

не могла. А он всячески подлизывался. Даже дом купил для меня

в этой самой деревне. Но когда я согласилась переехать, то

выяснилось, что жить я буду одна. А с Арти поселилась какая-то

баба с младенцем.

Сехмет долго молчала, после чего заговорила вновь:

– Он уверял меня, что таким образом защищает меня и

моего ребѐнка. Со временем я как-то упустила из виду

обязательство «отдать то, чего в доме не знал». Но недавно

кредиторы приходили требовать должок. Вот тут-то я и поняла,

какую жалкую роль отвели Месмерайс и Утеру в нашей

трагикомедии.

Произнося эти слова, Сехмет ходила туда-сюда по веранде,

и Филипп машинально тоже поднялся со своего места.

– Да-да, Утер говорил мне. Поэтому они хотели принести

меня в жертву вместо Брайана.

– Вместо Брайана? – Сехмет театрально хохотнула. –

Маловероятно. Но идея жертвоприношения мне нравится.

Она взяла Филиппа за плечи и подвела к высокому трюмо,

стоявшему в коридоре. Зеркало отражало ладно сложенного,

крепкого, невысокого парня и худощавую женщину за его

спиной. Изящным движением Сехмет приоткрыла ворот

рубашки Филиппа и облокотилась ему на плечи.

– Погляди на себя. Чудо, а не мальчик. Жители Холма

были бы рады такому симпатичному гостю.

– Вот и Месмерайс хотела меня соблазнить, – брякнул тот.

Сехмет добродушно хмыкнула:

– О соблазнении речь не идѐт. Они съели бы тебя с

удовольствием. Но раз уж ты сам заговорил, открою тебе тайну.

Судя по всему, ты женишься девственником, если не помрѐшь

холостяком, конечно!

Она скрылась в одной из комнат. Филипп так и остался

стоять в коридоре. Расстегнув рубашку до конца, парень

задумчиво оглядывал себя. Жениться было решительно не на

ком.

Через минуту Сехмет вернулась.

– Я постелила тебе в детской. Спокойной ночи. – Указав на

комнату, из которой вышла, хозяйка дома направилась к себе.

Послышался щелчок замка.

Филипп вздохнул и отправился спать.

Утро следующего дня было тихим и солнечным. В Москве,

в квартире одного из университетских приятелей Утер в

последний раз просматривал документы. Разложил на столе

билеты, пересчитал деньги и задумался. Никто из близких не

знал о том, что завтра утром у него рейс Москва – Цюрих –

Париж... Оставалось вспомнить, всѐ ли улажено, не забыл ли он

чего.

Месмерайс сидела на диване за его спиной и настороженно

следила за сыном. Считая, что настал подходящий момент, она

размеренно произнесла:

– Ты ведь не бросишь свою мать на произвол судьбы? Я

сейчас беззащитна и ранима.

– Молодой человек, живущий с маменькой, вызывает

брезгливую жалость. У меня, по крайней мере, – Утер искусно

копировал манеру Месмерайс игнорировать чужие переживания.

– Я могу тебе пригодиться… – продолжала Месмерайс.

– Не представляю, как ты можешь мне пригодиться.

– Я ведь забочусь о тебе. Мне сон приснился вещий, с

четверга на пятницу. Люди ели рыбу, а потом ушли в землю. Из

земли не возвращаются. Не ешь рыбу, Утер!

– Я тоже позаботился о тебе: нашел тепленькое местечко.

На днях пересекался с одной из своих бывших... Удачно вышла

замуж, живѐт около Белого дома, до фига денег, арбузы каждый

день. И главное, у нее – трѐхлетняя дочь. Я обо всѐм договорился.

Будешь учить ее девочку танцам, наряжать в красивые платьица,

бантики завязывать...

Месмерайс возмущенно заколыхалась.

– Ты хочешь моей смерти?!

– От смерти я тебя спас, а от работы ты не умрешь. Всѐ

лучше, чем сдохнуть с голоду, закатанной в ковер.

Месмерайс видела, что простыми угрозами его не

проймешь, и вонзила ядовитый зуб в самое больное место.

– Не бросай меня, – взмолилась она, не собираясь,

впрочем, унижаться. – Ведь я – единственный родной тебе

человек! Кроме меня ты никому не нужен! Ты же не умеешь

любить, дружить, сопереживать. Верных товарищей у тебя нет.

Ни одна из женщин, с которыми ты переспал, не просила тебя

остаться – они забывали о твоем существовании, как только за

тобой закрывалась дверь. А все потому, что ты чѐрствый, пустой.

В твоей жизни нет ничего настоящего! Превратил себя в

картонное чучело светского успеха и благополучия. Носишь

шикарные шмотки, а у самого моль в кармане сдохла. Твоя

карьера на телевидении – заслуга твоих ловких пальчиков. Ты

называешь соседских мальчишек братиками, хотя ты им никто.

Зовѐшь Арти отцом, а ему хотелось затащить красивую бабу в

постель, поэтому он смирился с ублюдком.

Утер стоял безмолвно, неподвижно, он заметно побледнел.

Месмерайс торопилась договорить, чтобы ни одна капля яда не

пропала даром.

– Ты вспомнишь мои слова, забытый всеми, умирая в

канаве под кустом. Никто даже пальцем не пошевельнет, чтобы

спасти тебя. Арти первый кинет в тебя ка…

Ощутив головокружение и тошноту, Утер усилием воли

стряхнул с себя оцепенение и прервал мать на полуслове.

– Через полчаса приедет мой приятель, Илья. Он поможет

перебраться на новое место, – сипло проговорил он, пряча

взгляд. – Не обмани их ожидания, я расхваливал тебя, как мог.

До свидания, мама. Когда буду помирать под кустом, скину sms-

ку.

«Неблагодарный! – думала Месмерайс, наблюдая, как он

собирается. – Так тебе и надо. Будешь теперь всю жизнь

терзаться этим вопросом». Когда сын просвистел джинсами

мимо неѐ, она не шелохнулась.

Пока Утер ехал в лифте, вздрогнул и запищал телефон.

Звонил Брайан, ему тоже что-то было нужно от Утера.

«Братишка, приезжай, мне так плохо...» – ныл в трубку Брайан.

Утер в раздражении рявкнул: «Да что вы все ко мне

привязались?! Никуда я не приеду, у меня завтра в семь утра

самолѐт». «Тогда тебе тем более нужно появиться в деревне! Где,

по-твоему, лежат документы?» Утер непроизвольно полез во

внутренний карман, достал сложенный вчетверо файл. Брайан

без перерыва продолжал: «Ты их видишь? Ты их не видишь!!! А

знаешь, почему?» Утер вытряхнул цветные бумажки, повертел в

руках, не понимая, куда могли деться авиабилет, паспорт и

прочее. «Потому что они лежат на столе у Арти!» –

торжествующе закончил Брайан. «Отлично! – подумал Утер,

нажимая ―отбой‖ и пряча документы обратно. – Теперь придѐтся

ехать в деревню».

Рискуя опоздать на самолѐт, он сел в рейсовый автобус и

укатил в Большую Высь. По дороге он с отчаянной злобой

вспоминал, как одноклассники завидовали его экзотическим

имени и фамилии. Мать объяснила, что Юлленйельм32 – древняя

шведская фамилия, доставшаяся ей от деда. Сказала, что его долг

– не дать угаснуть дворянскому роду. И он гордился собой, не

догадываясь поинтересоваться более близкими родственниками.

32 Фамилию Юлленйельм можно перевести как «золотой

шлем».

Глава одиннадцатая, Брайан.

Сид брѐл по лесу, удаляясь от деревни. На вершине одной

из лесных горок виднелся прогал, подчѐркнутый широкой

тропинкой. За ней топорщился невысокий кустарник. Юноша

заметил просвет и направился туда. От вида, открывшегося за

кустами, у него захватило дух: крутой склон высоченного холма,

поля, речка, тонкой поблѐскивающей ниткой вьющаяся меж

деревьев, у горизонта синие леса. Ветер тысячей крыльев

коснулся лица Сида, ему захотелось стать птицей, сорваться с

горы, полететь над землѐй, увидеть с высоты свой край и

вернуться домой.

– Мечтаешь взлететь? – спросил его маленький мальчик,

тихо стоявший рядом. На поводке у мальчика был крошечный

серый пудель. Сид присел на корточки, улыбаясь ребѐнку, а тот

поднял на него свои серьѐзные карие глазки и повторил вопрос.

Сид потрепал пацана по лохматой головушке и с сожалением

ответил:

– Человек не может летать.

– Посади меня к себе на шею, – попросил малыш.

Сид, не отвечая, поднялся на ноги. Он не одобрял

подобные шалости.

– Дело не в том, – услышал он знакомый голос. Брайан

стоял рядом и смотрел, как и Сид, в бескрайнюю даль. – Ты не

доверяешь другим, боишься поделиться и не получить что-то

взамен. Ты замкнут, поэтому и не летишь.

Сид изумлѐнно уставился на соседа, с прежней

серьѐзностью глядевшего на расстилавшуюся под их ногами

равнину. Из чувства противоречия Сид подхватил Брайана под

коленки, рывком поднял и посадил к себе на шею. Брайан

потешно барахтался, они оба от души смеялись. Сид переступал с

ноги на ногу, покачиваясь под своей ношей.

– А теперь – прыгай! – весело скомандовал Брайан.

– Туда?! – Сид указал на обрыв. Брайан колотил ногами,

погоняя Сида, и тот, переняв хулиганский настрой товарища,

отступил назад и прыгнул.

– Раскрывай руки! – кричал Брайан, давно уже слетевший

с его шеи и паривший на соколиных крыльях где-то очень

высоко. Сид не мог видеть себя со стороны, но у него получалось

именно то, о чем он мечтал: взмывать к зениту и камнем падать

вниз, замирать у земли и одним мощным взмахом рук опять

набирать высоту. Он долго летал по небу, пока не ощутил, что

кто-то обнимает его...

Сид проснулся, открыл глаза: его обнимала девушка, но

это была не Эмер. Сид в нерешительности дотронулся до волос,

закрывавших лицо. Девушка подняла голову. Он увидел Зою.

– Привет! – тихо сказала она. Светлая улыбка озарила еѐ

миловидные черты.

– Привет, – ответил Сид. Он не знал, как относиться к еѐ

появлению.

– Я вернулась, чтобы сказать тебе, что прощаю тебя и

очень люблю.

Сид молчал. Он не мог относиться к ней как к сестре – не

привык. Он всѐ ещѐ любил еѐ. Встречи с Эмер не затмили образ

безалаберной, своевольной и нежной «сестрицы». Зоя

рассматривала радужку его глаз, с удовольствием отмечая, что

взгляд Сида утратил жѐсткость и отрешѐнность, стал теплей и

уязвимей.

– Кто-то поработал над твоим характером, – шутливо

заметила она ему.

– Это Эмер, – Сид не счѐл нужным скрывать свою дружбу с

соседкой. Но Зоя только обрадовалась.

– Это же здорово! Я так рада, что у тебя есть девушка! Ты

счастлив, и это прекрасно.

Сид кивнул и закрыл глаза. Зоя снова положила голову

ему на грудь.

Брайан разбудил Эмер ни свет ни заря и выманил из дома,

обещая кое-что показать. Эмер не выспалась, но настроение у неѐ

было прекрасное. Брайан направился к особняку

Долгобородовых, поднялся на второй этаж, открыл перед Эмер

дверь в спальню. Ему нетерпелось ощутить еѐ боль. Но Эмер

осталась спокойна. Молча, без эмоций наблюдала она за тем, как

Сид открыл глаза, как он поднялся, бережно переложив Зою на

освободившееся место; как потягивалась и протирала глаза

мнимая соперница, недоумѐнно оглядывая вновь пришедших.

– Давайте завтракать. Спускайтесь, я сейчас оденусь и

догоню вас, – дружелюбно предложил Сид. Видимо, его не

смущала ситуация, в которой они оказались.

На кухне Эмер поставила чайник, приготовила на двух

сковородах по омлету и разогрела пирожки, лежавшие в

холодильнике. Зоя сидела как в гостях. Брайан тихо паниковал,

теряясь в догадках, что же предпримет Сид. Тот вскоре появился

на кухне. Зоя заулыбалась: одет он был со вкусом, даже нарядно.

Эмер заварила чай. Сид помог ей достать чашки с верхней полки,

улыбнулся, жестом пригласил к столу.

За столом все четверо держались чинно, как на светском

рауте. Брайан был на грани истерики, но не подавал виду.

Поговорили о погоде, обсудили наступающий учебный год. Эмер

мечтала поступить в Липецкий Эколого-Гуманитарный институт,

поэтому первого сентября собиралась подать заявление на

подготовительные курсы. Зоя призналась, что сделала глупость,

бросив учѐбу, но теперь у неѐ возникло желание восстановиться в

институте и перевестись на экономический факультет. Сид вслух

размышлял о том, как лучше оформить резюме, чтобы у

работодателей не возникло ненужных вопросов. Внезапно

Брайан вскочил с места и, обозвав их болтунами и придурками,

убежал, не допив чая. Атмосфера беззаботности мгновенно

рассеялась. Сид отправил Эмер будить Алысю, которую вчера

вечером посвятил в свои планы. Зое велел прятаться наверху, в

костюмерной, пока он не придѐт за ней и не увезѐт из Большой

Выси. Набрав полные руки снеди и захватив пакет сока, Зоя

поднялась на второй этаж и затаилась среди пѐстрых тряпок.

Елена Константиновна проснулась оттого, что Сид звал еѐ.

Не кричал на весь дом, нет, конечно. Он всего лишь хотел, чтобы

она спустилась в гостиную. Пожилая дама посмотрела на часы.

«Семь утра! Он просто невозможен!» Она с недовольством

оделась, убрала волосы под гребень и спустилась в гостиную. Сид

сидел за столом, одетый, против обыкновения, в лѐгкую рубашку-

гавайку и светлые льняные брюки. В торце стола, боком к

вошедшей хозяйке, расположилась сонная, нечѐсаная Алыся,

боровшаяся с зевотой, как лев с Самсоном. Сид писал что-то на

тетрадном листе. Алыся мотала головой, чтобы окончательно

проснуться. Елена Константиновна присела к столу и

поинтересовалась:

– Чем ты занят?

– Составляю список, что надо купить. Алыся мне помогает.

Алыся сквозь зевоту проскрипела:

– Брайана ведь не попросишь, а вскрывать запасы не

хочется.

Елена Константиновна преувеличенно удивлѐнно

посмотрела на Сида. Тот с невозмутимым видом перечитывал

написанное. Было видно, что он не откажется от своего решения

поехать в город за покупками. Елене Константиновне стало

горько: еѐ сокровище, еѐ маленький принц вырос и совсем

перестал слушаться, занялся обыденными, прозаическими

вещами.

Сид тонко улыбнулся и, не поднимая головы, сказал:

– Я буду благодарен, если ты поедешь со мной и

поможешь. Я ведь пока плохо ориентируюсь во внешнем

пространстве...

Елена Константиновна почувствовала себя бесконечно

старой: он больше не нуждался в ней и обращался отнюдь не за

помощью – это была почтительная просьба бывшего

воспитанника, который не хотел обидеть отошедшую от дел

хозяйку дома.

– Тебе придѐтся подождать, пока я приведу себя в порядок,

– проворчала она и отправилась умываться.

Сид не возражал. Через час с четвертью они выехали из

деревни. Поскольку Арти никому не возбранял пользоваться

своей машиной, Елена Константиновна взяла ключи без спроса.

Документы всегда лежали в бардачке – в Большой Выси их

некому было красть.

По дороге Сид рассказал о своих планах на будущее. Он

собирался найти работу, пойти на автокурсы и поступить в какой-

нибудь институт. Кроме того, ему пригодятся сотовый телефон и

кредитная карточка – об этом Сид вежливо попросил Елену

Константиновну. Та ничего не ответила, боясь отвлечься от

дороги и уехать в кювет. Всю оставшуюся часть пути Сид

приводил убедительные аргументы в пользу своей идеи. Ему не

нравилось молчание, не похожее на знак согласия.

Они подъехали к банку за пять минут до открытия. Сид с

удовольствием потягивался и ждал, когда можно будет

приступить к исполнению задуманного. Елена Константиновна

сидела как на иголках. Она не боялась, что парень получит

кредитку и сбежит. Еѐ пугала та смелость, с которой Никита

замышлял перемены в собственной жизни. Елена

Константиновна ворчала про себя: «Подобные решения может

принимать лишь тот, кто уверен в завтрашнем дне.

Следовательно, ему стало что-то известно. Но что? Как же

некстати он занялся этой своей адаптацией! Казалось бы, всѐ

удачно складывалось: ему есть что делить с Шуриком, они на

грани ссоры. Любая глупость провоцирует новую стычку и – мы

свободны! Так нет же, понадобились зачем-то телефон и

деньги...»

Наконец банк открылся, консультант любезно обслужил

Елену Константиновну, извинился за то, что доставка новой

карточки займѐт несколько дней. Не признаваясь себе в том, что

рада отсрочке, Елена Константиновна приняла решение купить

мобильный получше и подороже. Сразу после банка они

отправились в салон сотовой связи. На вопрос, какой телефон он

хочет, Сид небрежно ответил, что предпочѐл бы коммуникатор,

назвал марку и модель.

К этому времени Филипп уже проснулся и сел завтракать.

Не стесняясь, он расспрашивал Сехмет о жителях деревни и

вскоре получил прекрасное представление о своѐм друге Брайане

и обо всех остальных. Когда он вернулся в Мак Дато, то

обнаружил, что Аня спит под клетчатым пледом в гамаке у пруда,

а рядом с ней сидит Арти и вырезает из дерева ложки. Эта

мирная картина выглядела совершенно невинной. Филипп

собрался было пройти мимо отдыхающих, но что-то его

насторожило. Арти с довольным, удовлетворѐнным видом

старательно и неторопливо занимался своим делом. Аня спала,

уютно свернувшись калачиком; она улыбалась чему-то и с негой

пошевеливала плечиком. Филипп пристально всмотрелся в еѐ

лицо, потом охватил взглядом всю мизансцену. Его сердце

учащѐнно забилось. Была какая-то синхронность в

происходящем, в непроизвольных жестах девушки, в

последовательных движениях старого друида.

Ане тем временем снился сон. Будто они с Филиппом идут

пешком в Большую Высь по широкой лесной тропине. Лес

выглядит странным. Похожие дорожки Аня привыкла видеть в

городских парках, да и деревья растут слишком редко. В ярко-

зеленом густом подлеске, насквозь пронизанном солнцем и

загадочной тишиной, скрывается нечто любопытное. Аня то и

дело озирается по сторонам. Филипп бредѐт где-то рядом. Его не

видно, но Аня знает, что он неподалѐку. В зарослях мелькает

рыжая с чѐрными полосками шкура хищника. Впрочем, тигр

неагрессивен. Он крадѐтся вдоль их дорожки и скрывается, как

только Аня замечает его в кустах. Филипп уходит всѐ дальше

вперѐд. Аня не испытывает страха. Наоборот, ей кажется, что она

улавливает настроение матѐрого рыжего зверя: мол, я не буду

торопиться, мне некуда спешить; я буду осторожен и возьму своѐ,

как только уйдут, а ты, девочка, зазеваешься... вот тогда-то я и

утащу тебя, и, поверь, тебе даже понравится то, что я с тобой

сделаю.

Услышав, что Аня сладко постанывает во сне, Филипп в

смятении повернулся к Арти. Тот не поднял головы, не изменил

позы, лишь недобрая усмешка тенью пробежала по его губам.

Тем временем сон Ани переменился. Теперь она в каком-то

неопределѐнном пространстве, возле кухонной мебели и плиты.

Одна. Прямо на неѐ идѐт наглый, с бесстыжими прозрачно-

бирюзовыми глазами, молодой и дерзкий белый тигр. Аня в

испуге забирается на подвесной шкаф. Тигр беззастенчиво

смотрит на неѐ, словно желая сказать: «Напрасно ты думаешь,

что я не сумею залезть на шкаф и достать тебя оттуда». Девушка в

страхе не знает, что предпринять...

Уловив волну паники, Филипп в отчаянии метнулся в

сторону Арти, вопя:

– Ты что же творишь, в конце-то концов?!

– Эротические сны. Ты не любишь? Я люблю... –

невозмутимо ответил хозяин дома, откладывая свои поделки в

сторону.

В этот момент Аня проснулась. А тигры так и остались

бродить где-то внутри, будоража и волнуя своим присутствием

девушку. Филипп нетерпеливо дѐрнул Аню за рукав:

– Пойдѐм! Надо пригнать твою машину, а потом разыскать

Брайана.

Аня долго тѐрла глаза, пытаясь качнуться достаточно

сильно, чтобы одним махом выпрыгнуть из гамака. Арти

подошѐл с другой стороны, услужливо помог барышне

выкарабкаться. Аня рассеянно поблагодарила его и обратилась к

Филиппу:

– А ты не рано меня разбудил?

– Думаю, полдень – самое подходящее время, – мрачно

ответил Филипп.

– Ого! – Аня ошарашенно оглянулась на Арти, но тот лишь

пожал плечами. Мол, на свежем воздухе отлично спится. Гостье

только и оставалось, что сказать «спасибо» за заботу и пообещать

вернуться в скором времени вместе с Брайаном. Подхватив под

руку Филиппа, Аня торопливо ушла.

Часом раньше Брайан прокрался в дом Долгобородовых,

разыскал Алысю, спавшую в кресле, растормошил еѐ и,

прикинувшись несчастным, пожаловался:

– Мне очень нужно увидеть Сида. Я бы съездил в город, но

мне... не на чем.

Женщина неохотно поднялась и отправилась во флигель.

Ей пришлось разобрать большую часть содержимого кладовой,

прежде чем она достала маленькую «каму» ярко-красного цвета.

Брайан подкачал колѐса, поднял руль и сиденье до нужной

высоты, расцеловал Алысю в обе щѐки и прямо в доме сел на

велосипед. Алыся открыла дверь, и он выкатился из флигеля,

резво крутя педали. Однако сразу за домом он слез с велосипеда.

Долго выжидал, когда по улице пройдѐт Эмер со сворой собак и

скроется из виду, когда Алыся начнѐт греметь в кухне

кастрюлями. И только после этого прокрался в дом, поднялся на

второй этаж и замер у двери костюмерной. Брайан собирался

выбить противника из седла, выкрав Зою. Он не сомневался, что

Сид до сих пор влюблѐн в неѐ. Как только в нѐм зашевелится

ревность, появится новый повод для драки.

Клацнула дверная ручка. Зоя, ожидавшая Сида, сразу

вскочила со своего места. Брайан окунулся в ощущение Сида

прежде, чем Зоя разглядела, кто за ней пришѐл. Парень поднял

изменившееся лицо навстречу Зое и провалился в кромешный ад

зачаровывающе порочных желаний.

Брайан никогда не мучился от неразделѐнной любви, ему

было невдомѐк, какой мощи способны достичь чувства, запертые

в Сиде. Мысли спутались. Брайан потерял контроль над своими

желаниями, он даже не мог заставить себя заговорить. Поманив

Зою, он сбежал по лестнице, вышел из дома и сел на велосипед.

Зоя следовала за ним. Как только она уселась на багажник,

парень выехал на дорогу и направился к железнодорожной

станции.

Елена Константиновна подписывала бумаги в кабинете

нотариуса, когда Сиду стало плохо. Он разглядывал книги на

полках и вдруг начал оседать на пол, шаря невидящим взглядом

по сторонам. Елена Константиновна еле успела подхватить его

под локоть и усадить на своѐ место. Сид тряс головой, приходя в

себя. Пожилая дама извинилась перед нотариусом, та из

вежливости предложила вызвать скорую. Елена Константиновна

отказалась, вывела юношу на свежий воздух, усадила на лавочку.

Она попыталась выяснить, что с ним случилось, но Сид с

ненавистью глядел себе под ноги и ничего не отвечал. Он

неподвижно сидел на скамье, похожий на огромную фигурную

линейку. Елена Константиновна выжидательно помолчала.

Минут через пять она решила, что его можно оставить ненадолго

одного, и вернулась в контору, чтобы закончить дела.

Сид догадался, что своим скверным самочувствием он

обязан Брайану. Во время спарринга тоже возникла лѐгкая

дезориентация и головокружение. На сей раз с каждой минутой

Сиду становилось всѐ хуже: шея затекла, грудную клетку сдавила

скребущая наждаком тяжесть, мозг сжимало словно под прессом,

в глазах появилась резь, покалывало стопы и ладони. Сиду

невмоготу было сидеть. Понимая, что лучше не вставать, он

переполз с лавочки на газон, лѐг на спину. Закрыв глаза,

постарался увидеть Брайана. Перед его мысленным взором

всплывала лесная дорога, убегающие деревья и еле слышное

поскрипывание педалей старого велосипеда. Зоя сидела на

багажнике. В чѐм-то крылся подвох: не существовало такого

воспоминания, или сна, или предчувствия. Всѐ происходило

прямо сейчас, только в седле сидел не он сам, а... Брайан!

Сид готов был застонать от болезненно-беспомощной

злости, но не позволил себе столь мелодраматичного поведения.

Он перевалился на бок, морщась и потирая глаза. Из подъезда

вышла Елена Константиновна. Сид прикрыл лицо рукой, не имея

ни сил, ни желания объяснять, почему он валяется на земле и

скрипит зубами.

– Кто-то на тебя давит? – негромко спросила Елена

Константиновна, присаживаясь на скамейку. – Знаешь, я

раскаиваюсь в том, что никогда не учила тебя обычным,

житейским вещам. Каждый человек думает в первую очередь о

себе, заботится о собственном благополучии. Шурик уже забыл,

что вы с ним друзья, и делает то, что выгодно ему.

Меньше всего Елена Константиновна хотела мучить

Никиту, но считала, что без обстоятельных разъяснений ей не

принудить его к убийству.

– Я помогу тебе избавиться от Шурика. Это наша общая

головная боль.

– Я не буду убивать, что бы ты ни говорила.

– Никита! Тебя неправильно информировали. Я не могу

тебе рассказать всего, я лишь знаю наверняка, что твои действия

будут носить условный, ритуальный характер. Надо выдавить из

Шурика нечто, что должен уничтожить так называемый Рыцарь

Смерти. Предсказание нужно осуществить...

Елена Константиновна умолкла, наблюдая, как Сид

медленно поднялся с земли. Он сел рядом, свесил голову, уперев

локти в колени. Сердце пожилой дамы забилось быстрее,

каждым ударом отмечая победу: она видела, что еѐ воспитанник

сосредоточенно обдумывает пути расправы над Брайаном. Елена

Константиновна не смела помешать ему исполнить своѐ

предназначение.

Сид поставил перед собой две задачи: стянуть личину с

предателя и отнять у него магическую силу. Судя по тому, что

голова перестала болеть и он ощутил прилив сил, задуманное

удалось.

Брайан упал с велосипеда. Придавленный невидимым

гнѐтом, он еле поднялся. О том, чтобы продолжать морочить

голову Зое, не могло идти и речи. Его физических сил едва

хватило бы на то, чтобы добраться до дома.

– Послушай... – начал Брайан.

– Что-то случилось? – отряхиваясь, обеспокоенно спросила

Зоя. Вглядевшись в изменившееся лицо парня, Зоя

непроизвольно раскрыла рот. Удивление плавно перешло в

бешенство. Теперь ей стало очевидно, что Брайан – зловредный

иллюзионист, то и дело встревающий между ней и Сидом.

– Всѐ нормально, – тем временем отвечал Брайан,

упираясь в неѐ невидящим взглядом. – Дождись поезда на

Москву и отправляйся домой. Сида в деревне нет.

Однако от Зои было не так-то легко отделаться.

– Никуда я не пойду! – с нажимом возразила девушка. –

Если ты не хочешь везти меня обратно в Большую Высь, я

отправлюсь туда пешком!

Брайан раскинул руки в стороны, символически

преграждая ей путь в деревню. Если бы Зоя знала, что еѐ

собеседник вот-вот упадѐт в обморок, то без зазрения совести

убежала бы от него. Но она боязливо двинулась в обход и тотчас

была поймана за запястье.

– Я сказал, ты сейчас же отправишься на станцию!

Фраза прозвучала агрессивно, хоть и несколько вяло. В

глазах Зои вспыхнул упрямый огонѐк, она взвизгнула:

– Отвянь!

Препираться с ней было бесполезно, переупрямить еѐ

Брайан не надеялся, но отпустить тоже не мог. Он обхватил еѐ,

подсек и повалил в придорожный кювет, придавив всем весом.

Зоя заверещала, требуя немедленно слезть с неѐ, но Брайан

уткнулся ей в плечо, пробубнив: «Так надо». Объяснить

подробнее глубокий смысл своего поступка он не мог. Зоя

рыпнулась пару раз и поняла, что из-под Брайана ей не вылезти.

Тогда она начала канючить:

– Послушай... мне вредно лежать на земле, я простудиться

могу... ты же тяжѐлый... ты почти раздавил меня! Алѐ, Брайан,

ну, ты чего?

Не получив ответа, Зоя заглянула ему в лицо и забилась в

попытках высвободиться, вообразив, что еѐ обнимает хладный

труп. Она хотела закричать, но голос пропал. Зое стало жутко.

Со стороны дороги послышался шум мотора. Зоя отчаянно

затрепыхалась, пытаясь расцепить коченеющие руки. Проехала и

остановилась неподалѐку зелѐная «нива». Из неѐ выскочил

Филипп и подбежал к валявшейся в кювете парочке.

– Брайан! Брайан! – звал он, но тот не отвечал.

Живой комочек души Брайана затягивало в гигантскую

чѐрную дыру. Не имея сил выкарабкаться, придавленный

тягостной, непреклонной волей Сида, он приближался к тому,

чтобы бесславно уйти в небытие.

Филипп лихорадочно соображал, чем он может помочь

Брайану. Волоком вытащив из-под него Зою, он улѐгся ничком

прямо на землю, рядом с другом, просунул руку в его ледяную

ладонь и зажмурился, погружаясь в омут чужих кошмаров. Он

ощутил озноб, но не испугался мрака, видя, как что-то живое

трепещет в глубине кромешной тьмы. Снова вспомнился сон, в

котором он вытаскивал человека, застрявшего в черноте проѐма

между гаражами. Теперь он отчѐтливо видел Брайана. Филипп не

знал, как ему бороться с затягивающим в неизвестность вихрем.

Он вспомнил, что в его сне светило солнце, делавшее зелѐные

листья деревьев прозрачными; крыши гаражей были приятно

тѐплыми, а от птичьего чириканья и криков товарищей слегка

кружилась голова. Филипп прошѐл по крышам, улѐгся на липкий

рубероид у самого края. Ветер холодил его бритый затылок.

Брайан крепко ухватился за протянутую руку, подтянулся,

вынырнул из бездны.

Яркий солнечный свет полоснул по глазам Филиппа. Он

вздрогнул и открыл глаза. Он всѐ ещѐ лежал, уткнувшись носом в

сухую листву. Рядом по-турецки сидел Брайан, вцепившись в

собственные волосы. Он жмурился и кривился от сильной

головной боли. Потом повалился на бок, как подкошенный.

Филипп вскочил, подхватил друга подмышки, крикнул Ане:

– Помоги мне!

Она не поняла:

– Дотащить его до машины?

– Дотащить – это я сам. Помоги привести его в чувство.

Пожалуйста!

– Поймай Мотылька, она не должна попасть в деревню, –

шептал Брайан срывающимся голосом.

– Конечно поймаю, у меня и сачок есть, – уверил его

Филипп, доволок до «нивы», уложил на заднее сиденье. Теперь

Брайан вѐл себя иначе: лежал как разваренная макаронина и

водил широко раскрытыми глазами по сторонам.

– Ты кто? – спросил Брайан Аню, но тут же закатил глаза и

застонал.

– Филь, по-моему, он меня узнал, – в словах Ани звучала

горькая ирония. Девушка всматривалась в осунувшееся лицо

Брайана. Заострившиеся черты уже не казались милыми и

трогательными.

– Что случилось? – спросила она Зою.

– Я не знаю, все так странно… – начала оправдываться та,

подходя к машине. – Он повез меня к станции. По дороге

навернулся – наехал на булыжник. Еле встал, начал нести какую-

то околесицу, потом навалился на меня, не хотел отпускать,

повалил в канаву и притих... Я испугалась, подумала, что он

умер!

– Не переживай, – поторопился закрыть тему Филипп. –

Брайану никакие булыжники не страшны. У него после драки с

Сидом все переломы за один день срослись!

– За два, – еле слышно поправил его Брайан.

– Да ну-у? – протянул Филипп. – И тем не менее сейчас он

соберѐт волю в кулак, на глазах у нас регенерируется... Верно,

Брайан? – Филипп обернулся к другу, но тот лежал в обмороке. –

О как! Отключился.

– Думаю, надо отвезти его в больницу, – предложила Аня.

– Нет, повезѐм его к Сехмет, – возразил Филипп.

– К Сехмет?! – воскликнула Зоя, в суеверном страхе

переводя взгляд с Филиппа на Аню.

Те тоже переглянулись.

– Сехмет же в болоте его топила... – ошарашенно

пролепетала Зоя.

– От Сехмет он убежал. И вообще, при чѐм здесь болото? –

без приязни ответил Филипп. Не было времени пересказывать

старые события, когда новые требовали срочного вмешательства.

– Слушай, лучше, чем мать, ему всѐ равно никто не поможет.

Аня была согласна. Изумлению Зои не было предела.

– Ты хочешь сказать, что Сехмет – мама Брайана?!

Филипп махнул рукой.

– Садись в машину, по дороге всѐ расскажу.

Они поехали в Большую Высь. Аня вела автомобиль

предельно аккуратно. Филипп с важным видом делился чужими

секретами.

– Сехмет однажды загипнотизировала Брайана. Под

гипнозом он сказал, что чувствует всѐ то же, что и остальные, но

ничто земное не может убить его. Только сверхъестественная

сила, заложенная в Сиде, способна уничтожить Брайана. Об этом

говорит и предсказание Месмерайс. Однако есть один нюанс:

если эта сила не найдѐт достойной цели, то нанесѐт

непоправимый вред окружающей среде. Будет что-то вроде

атомного взрыва.

Все трое подавленно молчали. Хоть Брайан и лежал по-

прежнему без сознания, Филипп не стал бы утверждать

наверняка, что тот не слышал разговора. Лоб был нахмурен, лицо

имело сосредоточенно-скорбное выражение.

Наконец, Зоя нарушила тишину:

– Зачем же топить его в болоте? Она не поверила ему?

– Во-первых, гипноз был намного раньше. А во-вторых, в

ночь, когда Брайан увяз в трясине, они с Сехмет поссорились из-

за того, что он не хотел уезжать от…

Громкий стон прервал рассказ: Брайан безуспешно

пытался оторвать себе голову. Все наперебой принялись

уговаривать его: «Потерпи, почти приехали, немного осталось».

Машина въехала в деревню. Через минуту Филипп с Аней

волокли Брайана к участку с пирамидой. Зоя шла рядом.

– Сехмет живѐт у Светланы Владимировны? – спросила

она.

– Светлана Владимировна и есть Сехмет, – дала

исчерпывающий ответ Аня.

Зоя так и встала столбом.

– Ты не знала?

Зоя отрицательно трясла головой. Аня и Филипп

двинулись дальше.

– Зайдѐте потом за мной, я буду у бабушки! – крикнула им

вслед Зоя и побежала в усадьбу Долгобородовых.

Брайана донесли до коттеджа, втащили в дом, в комнату,

где ночевал недавно Филипп, положили на кровать. Появилась

Сехмет. Она внимательно осмотрела пострадавшего и

резюмировала:

– На этот раз он серьѐзно влип. Нужна донорская помощь.

Филипп, ты готов?

– Готов. А если у нас не совпадут группы крови?

Сехмет вздохнула.

– Это не медицинский вопрос, Филипп. Ему нужна наша

любовь. Вот представь, что сейчас он умрѐт, и пожалей его. Ему

сейчас же станет легче.

– Я так и знала, что он вампир! – не удержалась Аня.

Сехмет ответила ей, не оборачиваясь:

– Я понимаю, ты разлюбила его, поэтому ни о чѐм не

прошу. Разве только поставить чайник. Не затруднит?

Ане стало совестно, она пробормотала: «Извините» – и

поспешно вышла из комнаты.

Глава двенадцатая, волшебный вечер.

Утер приехал в Большую Высь около семи вечера. «Как

всегда, в этой чѐртовой дыре подозрительно пусто», – думал он,

быстро шагая по дороге.

Деревня казалась заброшенной декорацией к некогда

нашумевшему фильму. Отсутствовали привычные звуки: детские

голоса на территории Алкмены, напевный молдавский говорок

Алыси. Даже собственные собаки не встретили Утера. Обойдя

дом, он заглянул в темное чрево открытого гаража, ругнул

Брайана и направился было в кухню, но у крыльца нос к носу

столкнулся с Арти. Некоторое время они молча созерцали друг

друга.

– Послушай, я специально приехал, чтобы поговорить с

тобой, – торопливо начал Утер. – Я не знаю, что произошло у вас

с Месмерайс, но она сказала, что я не твой сын. Это правда?

Арти изменился в лице.

– Зачем, поганец, гобелен испортил? – прошипел он

сквозь зубы.

Утер не успел ничего ответить. Арти коротко размахнулся

и саданул ему кулаком по лицу. Парень упал навзничь. Рюкзак

отлетел в сторону. Арти наклонился к Утеру, помог подняться на

ноги, слегка тряхнул за плечи, заглядывая ему в глаза.

– Ты чего упал? Никак, солнечный удар. Иди-ка в дом,

полежи, все пройдет…

Утер тряс головой, вытирая дрожащими руками кровь из

носа.

Неподалѐку остановились Аня и Филипп.

– Нет, ты видела?! – шептал Филипп в восторге. – Да я

готов что угодно отдать, чтобы ещѐ раз посмотреть на это.

Свершилась месть! Мастерски он его переключил.

Утер, пошатываясь, зашѐл в дом. Арти устало вытер пот со

лба: потребовалось много энергии, чтобы приструнить Утера.

Подняв рюкзак, хозяин дома оглянулся и поманил к себе Аню и

Филиппа. Потоптавшись в нерешительности, они подошли

ближе. Ничего не объясняя, Арти направился в кухню. Гости

следовали за ним. Там уже стоял готовый обед. Филипп вызвался

принести из подвала квас. Аня села в углу стола, она испытывала

неловкость оттого, что была свидетельницей весьма некрасивой

сцены.

– Спасибо за Брайана, – не оборачиваясь, проронил Арти.

– Благодарите Филиппа. Он его выручил.

– Откройте ящик буфета. Тот, в котором столовые

приборы.

Аня встала, подошла к буфету, выдвинула один из ящиков.

Среди начищенных до блеска ложек, вилок и ножей она увидела

тонкую полоску узорной ткани.

– Пояс Афродиты, – объяснил Арти. – Женщина в этом

поясе может вертеть мужчиной, как ей вздумается. Только не

надевайте в людных местах.

– Я не могу принять такой дорогой подарок.

– Вы можете им не воспользоваться.

Аня колебалась. Название отсылало к мифологии, которую

она плохо знала.

– У пояса есть срок годности, – продолжал Арти. – Через

три дня он станет обычной нарядной безделушкой. Как считаете,

я могу подарить знакомой девушке красивую вещь? Без всякого

подтекста?

Аня взяла пояс, свернула улиткой и положила в карман.

Вошѐл Филипп, но лица собеседников остались

безучастными, как будто не было волнующего разговора о

магическом аксессуаре. Парень поставил на стол кувшин и

вопросительно взглянул на Арти. Тот разливал по тарелкам

борщ.

– Стаканы в шкафу, – сказал глава дома, не отрываясь от

своего занятия.

Филипп поставил каждому по стакану и снова пытливо

уставился на Арти.

– За что Утер получил в нос?

– Задавал слишком много вопросов, – ответил Арти.

Сев за стол, они приступили к позднему обеду.

– Напыщенный враль! Хвастал, что уезжает в Сорбонну.

Думал, я обзавидуюсь тому, что он в Париже побывает, – тихо

бубнил Филипп, отправляя в рот ложку за ложкой.

– Ходит, небось, у себя в комнате, как тигр в клетке… –

задумчиво проговорил хозяин дома. От его слов у Ани

перехватило дыхание, мурашки пробежали по спине. Бросив на

девушку проницательный взгляд, Арти поиграл бровями. Своим

нарочито коварным видом он насмешил и успокоил Аню.

Закончив обедать, девушка задумалась, чем бы ей

заняться. Филипп пил квас и не собирался уходить из кухни. Арти

мыл посуду. Заметив, что гостья не знает куда себя девать, хозяин

дома отдал ей Утеров рюкзак и попросил отнести владельцу, а

заодно разведать, хорошо ли тот себя чувствует и не хочет ли

есть. Аня согласилась. Она не торопясь прошла в дом, поднялась

по лестнице. Размышляя, не проверить ли слова Арти, она

теребила в кармане шелковистую ткань пояса. У самой двери

девушка остановилась, повесила рюкзак на плечо и достала

подарок. Решив, что надменный, испытывающий к ней

антипатию Утер идеально подходит для эксперимента, она

надела пояс и зашла в комнату. Юноша лежал на кровати,

хлюпая носом. Гостья аккуратно положила рюкзак у ножки

продавленного кресла, присела на краешек кровати.

– Ты всѐ неправильно делаешь. Сядь, – заявила она,

потянув Утера за руку.

Ему пришлось сесть. Аня подала носовой платок.

– Одной рукой зажми ноздрю, а другую подними вверх,

вот так.

Утер безропотно сделал всѐ, что ему велели. Он

разглядывал Аню, и нелепая улыбка расплывалась по его лицу.

Аня деловито закинула ногу на ногу и ждала, когда он проявит

инициативу. Утер рассматривал еѐ и ухмылялся. Он хотел понять,

что изменилось в Ане, почему ему не терпится ее раздеть.

– Пойдѐм купаться на речку! – предложил Утер, убрав

платок в карман.

– У меня нет с собой купальника... – засомневалась Аня.

– Ну и чѐрт с ним, пойдем!

Они встали и пошли на реку.

Солнце тянулось к горизонту, дул теплый ветерок. Над

некошеной травой роилась мошкара, стрижи пикировали с

высоты, предвещая на завтра такую же ясную погоду.

Аня ускорила шаг, завидев реку, на берегу скинула

босоножки и зашла по колено в воду. Утер не спеша разделся,

вытащил из кармана телефон и пачку сигарет, положил их сверху

на одежду.

– Ну, что ты там копаешься? – Аня махнула ногой в его

сторону. Брызги попали на вещи. Утер в негодовании

развернулся к ней, набрал воздуха и... рассмеялся! Он радовался

тому, что не сумел рассердиться на неѐ. Анино игривое

настроение передалось ему. Утер подбежал к девушке, подхватил

на руки и плюхнулся в реку. Оба ушли под воду с головой, тут же

вынырнули, отплѐвываясь и окатывая друг друга каскадами

брызг. Аня визжала, молотила ногами по воде, но Утер не

отпускал ее, снова и снова окуная с головой. Их возня доставила

ему неожиданно много удовольствия. «Ничего особенного на

самом деле. – собственный хохот не мешал Утеру хладнокровно

размышлять. – Мокрая одежда, неконтролируемые

прикосновения. Можно безнаказанно тискать девичье тело».

Свои переживания он квалифицировал как «глупое счастье». На

горизонте маячили Париж, Сорбонна, свобода – цели высшего

порядка. А все, что происходило сейчас, должно было быстро

закончиться, так что не стоило ограничивать себя, используя

«одноразовую девочку». Аня высвободилась из его рук и

пыталась забраться Утеру на спину, чтобы спрыгнуть с его него,

как с трамплина. Утер позволил ей эту шалость. Он огляделся:

ниже по течению, под склонившимися ивами росла шелковистая

трава. Густые ветви скрыли бы их от любопытных глаз...

Но никому не было дела до того, чем занимались на речке

молодые люди. Убрав всѐ после обеда, Арти крепко задумался.

Он стоял напротив буфета, прищурив глаз, и почесывал рыжую

бородку. Филипп от нечего делать по-прежнему сидел за столом у

печки.

– Мне стыдно объедать вас, – начал парень давно

заготовленную речь. – Давайте я не буду ужинать?

– Да что ты! – возмутился Арти, – Ты же почти член семьи!

Полгода нас объедал – не объел. Кстати, как насчѐт постной

пищи?

– Нормально. А что, бесконечная свинья сдохла?

– Нет. Просто кончилась. Скажи-ка, ты рыбку ловить

умеешь?

– Ага. И желание загадывать – тоже!

Арти повернулся, окинул взглядом Филиппа, подумал ещѐ

немного и предложил.

– Выбирай, что больше нравится: удить рыбу или

картошку копать?

– Пойду закину удочку.

– Она в сарае лежит. – Арти снова развернулся к буфету и,

оперевшись на створки, принялся изучать запасы на полках.

Провианта оставалось неприлично мало.

Филипп отправился выполнять поручение. Со стороны

реки слышался плеск-шум. «Наверняка распугали всю рыбу», –

лениво подумал Филипп, подходя ближе. Он решил подняться

выше по течению, но один взгляд на «сладкую парочку» заставил

его поменять планы. «Вот гад!» – мысленно выругался Филипп,

кинул удочку в траву, торопливо разделся и бросился в воду,

чтобы оттащить нахала от бывшей девушки Брайана.

Заметив Филиппа, Аня сама отстранилась от Утера.

– Аня! Он манипулирует тобой! – без вступления начал

Филипп. – Он хочет тебя как-то использовать. Он всех

использует, ему нельзя доверять!

– Филипп, успокойся, мы просто купаемся.

– Просто купаетесь? А с берега всѐ выглядит иначе!

– Вот и смотрел бы с берега, – раздраженно прервал его

Утер. – Ты специально пришел сюда, чтобы нам помешать?

– Я пришел рыбу ловить.

– Так лови!

– Сам лови!

Аня чувствовала себя королевой: парни остервенело

грызутся из-за неѐ! Откуда столько дерзости в тихоне Филиппе?

Почему сноб Утер взбешен из-за пустяка? «Они ревнуют! –

торжествовала она. – Это невероятно, но пояс действует!». Решив

не доводить дело до драки, девушка тайком сняла и спрятала в

карман волшебный пояс.

– Я ухожу, – объявила она, выходя на берег.

– Где удочка? – спросил Утер, проводив Аню безучастным

взглядом.

– На берегу валяется, – ответил Филипп.

– Ты бы хоть закинул... удило.

«Совсем крышу сорвало дуралею», – Утер мысленно

посмеялся над беднягой, который вплавь возвращался к месту,

где бросил рыболовные снасти.

Вдруг пловец вскинул руки, словно хватаясь за невидимую

лестницу, и без звука исчез под водой. Выше по течению пошла

рябь, но парень не вынырнул. Утер огляделся: Аня улеглась на

его рубашке и тянула из пачки сигарету. Больше никого не было

видно. Смачно выругавшись, Утер нырнул вслед за Филиппом.

Под водой он увидел Авседиль.

К слову, Филипп сразу узнал еѐ зубастую пасть. Авседиль

быстро приближалась, но Филипп не испугался, а разозлился:

«Ах ты, рыбий гопник! Не на того напала!» Волосы встали на

голове дыбом, превратились в острые колючки. По телу

побежали мурашки и сжались в блестящие чешуйки. Вдоль

спины взъерошился плавник. «Я колючий рыба-ерш, хрен меня

теперь сожрешь!» – мысленно закричал Филипп и скользнул под

самым брюхом монстра.

– Я могу дышать под водой! Я – рыба! Я самый лучший

ученик! – бормотал Филипп, изо всех сил мотая хвостом. Быстро

доплыв до берега, парень выбежал на четвереньках из воды. Он

оказался там, где оставил удочку. Восторг переполнял его, но

Филипп старался осознать, как ему удалось так ловко объегорить

Авседиль. «Должно быть, я потерял плавки, – некстати пришло

ему в голову. – Я же стал маленькой рыбкой...» Плавки были на

месте. К тому же он вспомнил, что Брайан с Утером оставались в

полушубках, оборачиваясь собаками. «Физической метаморфозы

не произошло, – догадался Филипп, застѐгивая пуговицы

рубашки трясущимися от волнения руками. – Мне как-то удалось

убедить Авседиль, что я – рыба».

Надев брюки, парень поднял голову и вздрогнул, увидев

Арти, бегущего с лопатой наперевес. Бросив лопату рядом с

Филиппом, он подхватил удочку и принялся с азартом

накручивать леску.

– Что ж ты… Клюет ведь! – Арти торопился изо всех сил.

Удилище гнулось дугой. Огромная рыбья туша билась на конце

лески. Она медленно приближалась, рассекая толщу воды. Арти

рывками наматывал катушку.

«Я не успел закинуть удочку в реку», – не веря своим

глазам, подумал Филипп. Жуткое ощущение опрокинуло ему

душу.

– Давай! Давай! – вопил Арти и приплясывал от

нетерпения.

Двухметровая рыба с выпуклыми глазами-телескопами

навалилась на Утера. Он попытался всплыть, но Авседиль

атаковала его, прижимая ко дну. Дрожа за свою жизнь, он

вцепился в покрытое черной слизью тело чудовища и сжал

жабры. Авседиль и не заметила этого. Утеру не хватало воздуха.

Он начал захлѐбываться и был близок к тому, чтобы потерять

сознание, когда почувствовал тонкую боль в плече. Полоснуло

чем-то металлическим. Утер не мог извернуться и посмотреть, в

чѐм дело. Рыбина вынырнула вместе с ним, потом ушла опять на

дно, но еѐ зацепило и поволокло к берегу. Юноша не разжимал

рук до тех пор, пока его голова не показалась над водой. Он

неясно слышал крик Арти: «Давай! Давай! Не сорвись!» Из

последних сил сжав Авседиль, он оттолкнул еѐ, быстро

перевернулся со спины на живот и вскочил на ноги.

Арти ловко подхватил добычу. Рыба, силясь вернуться в

реку, извивалась, как грешник на сковородке. Арти оглушил еѐ

лопатой.

– Народ, глядите, какой карп! – подозвал он Филиппа и

Аню, показывая им улов. – Почти с меня ростом! Пойман голыми

руками. Молодец, Утер! Пойдем, это дело надо отметить.

Приготовлю вам такое блюдо, язык проглотите!

Утер, шатаясь, вышел из воды и хрипло проговорил:

– Я есть не буду. Рыбу есть нельзя, мне Месмерайс

сказала...

– Ась? Не слышу, какая мразь?

Утер насупился и ничего не ответил. Арти похлопал его по

плечу.

– Не знаю, кто нас хочет поссорить. Им это не удастся. Без

ужина я тебя не отпущу. А чтобы не отравиться, достану-ка я из

закромов особый напиток. Давно сделал. Специально для такого

случая.

Аня, Филипп и Арти ушли далеко вперѐд. Видно было, как

Арти что-то велел Филиппу, тот закинул лопату на плечо и

направился к картофельным грядкам. Подобрав одежду, Утер

поплѐлся домой. Придя в свою комнату, он упал на кровать и

отрубился.

Мир погрузился в прозрачный летний вечер. Время

застыло каплей слюды на старинных часах. Никто никуда не

торопился. Соблазнительный запах рыбы со специями выманил

Аню из гамака, в котором она беззаботно качалась после того, как

приняла душ и привела себя в порядок. Под тентом, закинув ноги

на стол, сидел Арти. Филипп находился рядом, но в его позе не

чувствовалось той же непринуждѐнности. Парень разглядывал

запылившуюся бутылку. Ту самую, которую Арти некогда

приготовил «для такого случая». Рыба лежала в фольге на столе.

Аня объявила, что берѐт на себя хозяйские обязанности,

разложила салат и картошку по тарелкам, раздала всем по куску

рыбы и налила в фужеры настойку. Начинать трапезу никто не

торопился. Подавая пример, Аня пригубила свой напиток. Перед

глазами словно вспыхнул фейерверк. Напиток был и вкусный, и

«градусный». Намного крепче того, что обычно пили за этим

столом. Желая распробовать настойку получше, Аня увлеклась и

выпила всѐ до дна. Арти, внимательно наблюдавший за

девушкой, довольно рассмеялся и махнул Филиппу рукой, мол,

пить можно. Парень возмущѐнно фыркнул: он и не думал

дожидаться, пока Аня продегустирует выпивку.

Филипп отломил кусок рыбы, разжевал, с удовольствием

проглотил. Из-под сирени раздалось негромкое ворчание. В

кустах разлеглись собаки Утера, они были недовольны тем, что

их хозяина нет за столом. Рыжий пѐс рассуждал о том, что

прежде Арти никого не оставлял без ужина. Филипп снова

хлебнул настойки, почесал макушку и уставился на Аню, сгорая

от любопытства: заметила ли она необычное поведение собак?

Съев свою порцию, Аня с интересом прислушивалась к

тихим звукам, доносившимся со стороны дома. Григовская

мелодия «В пещере горного короля» тревожила и завораживала.

Аня не утерпела и, наплевав на приличия, выскочила из-за стола.

Ничего не говоря, она шла за интригующим пиццикато, пока не

оказалась у дверей комнаты Утера. Сквозь небольшую щѐлку Аня

разглядела молодого человека, лежавшего на кровати с

виолончелью. Она закрыла глаза, ощущая, как краснеют щѐки.

Девушка потянулась за волшебным поясом, но тут же вспомнила,

что оставила вещицу в ванной. Это было досадно. Аня открыла

глаза и сильно вздрогнула: она по-прежнему сидела за столом в

компании Арти и Филиппа! Должно быть, она на секунду

задремала или размечталась... Тигры бродили где-то внутри,

разжигая вздорные желания. Аня взяла пустую тарелку,

положила гарнир и рыбу, подхватила бутылку, вилку и,

извинившись, вышла из-за стола.

Минутой позже она аккуратно, боясь опрокинуть кушанье

на пол, надавила на ручку двери и зашла в комнату. Утер спал.

Аня присела на кровать, настойку поставила на прикроватную

тумбочку, а тарелку – к себе на колени, отломила вилкой кусочек

и, приподняв голову юноши, тихо заговорила:

– Просыпайся и поешь. Очень вкусно!

Утер чуть приоткрыл глаза. Аня поднесла вилку ближе.

Юноша потянулся к предложенному ломтику. С удовольствием

съел, сонно облизываясь, попросил ещѐ. Аня с улыбкой

протянула ему тарелку и вилку. Утер сел, с аппетитом начал есть.

С набитым ртом поинтересовался, что за вкуснятину ему

принесли.

– Это – тот самый карп, которого ты поймал! – сообщила

Аня, весьма довольная собой. Утер плюнул прямо в тарелку,

сунул недоеденную порцию девушке, проворно вскочил с постели

и вытолкал потрясѐнную гостью за дверь. Аня обиделась,

поставила тарелку на пол и ушла.

Утер лихорадочно соображал, что же ему предпринять.

Сначала он ринулся в ванную – опорожнил желудок, сунув два

пальца в рот. Затем вернулся к себе в комнату. Там он увидел

бутылку. На всякий случай сделал несколько больших глотков:

возможно, настойка нейтрализует действие поганой рыбы.

– Надо рвать когти! – вполголоса сказал он и огляделся в

поисках рюкзака. Найдя его, проверил содержимое. Затем сел на

кровать, и долго приводил в порядок хаотично метавшиеся

мысли. Пока пытался сообразить, каким способом лучше всего

уехать из деревни, прошло часа два. Наконец, Утер принял

решение и направился в спальню Брайана, где ночевала Аня.

Девушка уже спала. Молодой человек принялся тормошить еѐ.

– Аня, проснись, надо поскорее убираться отсюда.

Аня села в кровати, потянулась, чтобы включить свет. Утер

перехватил ее руку.

– Нет, никто не должен знать!

– Хорошо.

Аня растерялась. Повелительный тон Утера вызывал в ней

протест и в то же время будоражил воображение. Этот нахал вѐл

себя как сильное, уверенное в себе животное. Как будто

голубоглазый белый тигр вышел из еѐ сна и прикидывается

человеком.

Утер наклонился, чтобы достать из-под кровати

босоножки. Аня погладила его затылок, с азартным страхом

следя за реакцией юноши. Утер сделал вид, что ничего не

заметил.

– Одевайся, надо срочно ехать в Москву.

– Я не сяду пьяная за руль! – возмутилась Аня, однако еѐ

слова не были лишены кокетства.

– Я сяду.

– Нет!

Утер не на шутку разозлился.

– Не хочешь по-хорошему?! – Он схватил Аню за плечи, с

силой тряхнул, отпустил и щѐлкнул пальцами перед носом. –

Живо одевайся, поехали!

Нужной реакции не последовало. Аня только втянула

голову в плечи. Утер оценивающе разглядывал девушку

несколько секунд, а потом с досадой выдохнул.

– Да-а, наклюкалась – будь здоров! Даже щелкнуть тебя

не могу...

Аня замахнулась на Утера, запальчиво выкрикнув:

– Убирайся отсюда, оставь меня в покое! Предпочитаю

выспаться и уехать завтра утром без тебя.

Утер повернулся и вышел из комнаты, беззвучно закрыв за

собой дверь.

Некоторое время Аня сидела не двигаясь. Слышно было,

как зазвенела опрокинутая тарелка, кто-то пробежал несколько

раз по коридору, потом спустился вниз по лестнице. Ане стало

интересно, что предпримет Утер. Она оделась, обулась, тихо

спустилась на первый этаж и, никого не встретив, направилась к

выходу. В коридоре она споткнулась обо что-то, свернувшееся

змеѐй посреди прохода. Не успев испугаться, Аня выбежала во

двор. Из окон второго этажа лился приглушенный шторами свет.

Двор выглядел маленьким, уютным, словно нарисованным.

Услышав шум за воротами, Аня направилась туда.

Около еѐ «нивы» возился Утер, засовывая гибкую трубку в

лючок бензобака. Аня сообразила, что споткнулась в темноте

коридора о моток садового шланга. Парень тем временем

приложился к трубке, словно собрался напиться бензина,

высосал воздух и проворно опустил конец шланга в ведро.

– Что ты делаешь?

– Сливаю бензин.

– Ты не имеешь права! Как, по-твоему, я уеду из деревни?

– Я оставлю немного, до заправки хватит.

Утер с наглым спокойствием посмотрел в глаза девушке.

– Ты получаешь удовольствие, когда тебя ненавидят? –

спросила она с обидой в голосе.

– Вот такая я скотина.

Аня беспомощно смотрела, как Утер наполнил ведро

бензином и осторожно понес его к воротам. Опустив взгляд, она

заметила рюкзак, брошенный неподалѐку, и мгновенно

сообразила, что в нѐм наверняка лежат документы, без которых

Утер не уедет. Она кинулась, как фурия, на оставленную вещь.

Сначала Аня прибежала в свою комнату и заперлась на

ключ. Отдышавшись, она отперла дверь, зашла в ванную и

надела пояс. Теперь не было причины прятаться: она отыграется

на Утере, а заодно накормит голодных тигров, переступавших

внизу живота тяжѐлыми, когтистыми лапами.

Глава тринадцатая, Холм.

«Ягуар» въехал в деревню затемно. Елена Константиновна

так разволновалась, что еле справлялась с управлением

автомобиля на скорости 30 км/ч. После того как головная боль

отпустила Сида, он замкнулся в себе, не желал ни говорить, ни

слушать. Елена Константиновна напрасно уверяла его, что

наступил наилучший момент для того, чтобы освободиться от

договора, привязывавшего их к Холмам. Они-де смогут навсегда

уехать из деревни, если он позволит ей направить удар Рыцаря

Смерти на Брайана. В конце концов, уверяла она, соседского

мальчишку достаточно мысленно «посадить в банку», «накрыть

стаканом» – словом, как-нибудь лишить контакта с внешним

миром, чтобы отделаться от обязательств перед жителями Холма.

Надежда на ответную реакцию почти растаяла, когда Сид

спросил, как она отнесѐтся к приезду Зои. Елена Константиновна

с радостью заверила, что немедленно пригласит внучку в гости,

лишь бы Никита согласился слушаться.

Остановив машину около своего участка, Елена

Константиновна бегом направилась к дому. В гостиной Зоя и

Эмер сидели на чемоданах. Старые молнии с трудом

застѐгивались, Алыся изо всех сил тянула бегунок, а девушки

своим весом пытались сомкнуть створки. Появление хозяйки

дома вызвало переполох. Елена Константиновна сначала

схватилась за сердце, потом принялась орать не хуже уличной

торговки. Обозвав домочадцев крысами, бегущими с корабля,

она велела Эмер убираться вон и никогда больше не переступать

порог их дома. Оторопев от такой несправедливости, девушки

застыли на месте. Алыся села рядом, беспомощно сложив руки на

коленях.

– Я не разрешаю тебе обращаться с ними, как с

крепостными, – услышала Елена Константиновна за своей

спиной.

– Ты вынуждаешь меня прибегнуть к крайним мерам, –

отчеканила Елена Константиновна, но еѐ руки наткнулись на

невидимую преграду и не закончили магический жест,

направленный против Сида. Елена Константиновна в панике

ощупывала прозрачные стены, окружившие еѐ наподобие

гигантской банки или перевѐрнутого стакана.

– Что ты сделал с бабушкой? – спросила Зоя. Она

правильно истолковала его «опрокидывающий» взмах руки за

секунду до того, как Елена Константиновна начала нелепо

озираться и дѐргаться в поисках выхода.

Сид прошѐл в гостиную, не поднимая ни на кого взгляда,

сел к столу. Барышням оставалось лишь присоединиться к нему.

Елена Константиновна замерла в своей «банке», пытаясь угадать,

что задумал Никита.

– Давайте обсудим, – начал он. – Что нам делать дальше?

– Мы рассказали Зое обо всѐм, что произошло. Сид, ей там

не больно? – Эмер перевела обеспокоенный взгляд на Елену

Константиновну.

– Не знаю. Но оттуда она не сможет нам вредить, – в

интонациях Сида не было жестокости или злобы. Успокоенные

его уверенностью в себе, все три женщины вздохнули с

облегчением.

– Если пришѐл срок и Рыцарь Смерти должен уничтожить

какого-то юного мага, – предположила Зоя, – то почему все

решили, что это обязательно должен быть Брайан? Он сам

рассказывал, что договор заключили с моей бабушкой и Арти.

Арти на тот момент был вполне юным, так что речь могла идти о

нѐм самом.

– Елена Константиновна хотела управлять Рыцарем

Смерти, а целью был именно Брайан, – возразил Сид. – Она

уговаривала меня совершить «ритуальное» убийство. Возможно,

речь шла не о физической смерти. Если мы никем не рискуем, то

можем предоставить Рыцарю самому выбрать жертву.

Едва Сид произнѐс эти слова, как Эмер сорвалась с места,

но остановила сама себя, ухватившись за стол обеими руками.

Алыся и Зоя бросились к Эмер, которая билась в диковинной

истерике: порывалась спрятаться и старалась не дать себе этого

сделать. Алыся обняла племянницу, крепко прижала к себе.

– Привяжи меня, пожалуйста, к стулу, чтобы я не убежала,

– еле выговорила Эмер.

Алыся взглядом указала Зое, где взять верѐвку. Как только

Эмер накрепко примотали к стулу, Сид заговорил:

– Видишь, Алыся, я доказал тебе, что Эмер говорила

правду. В неѐ подселили некую сущность, которая панически

боится Рыцаря Смерти. Думаю, такая же сидит и в Брайане. Их

обоих надо избавить от паразитов. Ждите меня здесь, я найду

Брайана, потому что лучше начать эксперимент с него.

– Нет, не уходи! Я не знаю, что выкинет эта дрянь! Убей еѐ

прямо сейчас, она мучает меня невыносимо! – выкрикнула Эмер.

Сид сомневался, боясь причинить ей вред. Он смотрел на

еѐ лицо: оно было бледным, в глазах стояли слѐзы. В то

мгновение, когда Сид почувствовал, как его переполняет гнев на

потустороннюю сущность за то, что она истязает Эмер, девушка

вскрикнула от резкой, пронзающей боли. Бедняжка покраснела,

еѐ била мелкая дрожь. Молочно-белый призрак поднялся над

обмякшим телом Оли и тонкой полоской сизого тумана

заструился по потолку в сторону двери. Что-то замельтешило

около стола. Это Елена Константиновна билась в своей банке,

безуспешно пытаясь освободиться. Она отчаянно

жестикулировала, чего-то требовала, грозила, умоляла, но еѐ не

было слышно. Трое, оставшиеся в сознании, решили еѐ

игнорировать.

Призрак в две секунды покинул усадьбу. Все кинулись к

Оле, которая не подавала признаков жизни.

– Пульс есть. И высокая температура! Надо скорее льда! –

воскликнула Алыся, вперевалку побежав в кухню. Зоя

поддерживала голову Оли, Сид быстро развязывал верѐвку.

Вместе они перетащили пострадавшую на диван.

– Давай я сбегаю за Светланой Владимировной? –

предложила Зоя и направилась было к выходу. Сид успел

схватить Зою за руку.

– Ты не представляешь, насколько это опасно! Мы не

знаем, что нужно этой сущности для проникновения в человека.

Пока ты рядом со мной, она не посмеет напасть на тебя, но если

ты выйдешь из дома, никто не поручится за твою безопасность.

– Значит, мы пойдѐм все вместе, – поставила точку в его

сомнениях Зоя.

Арти не заметил отсутствия Ани. Он ел рыбу, хмурясь всѐ

больше и больше. Филипп сначала боялся заговорить с ним, но

потом догадался, что хозяин дома неспроста к чему-то

прислушивается и лучше отвлечь от мрачных мыслей.

– Я слышал, что вы тоже видели рисунки в тоннеле, –

непринуждѐнно начал парень.

Его собеседник поднял голову, словно вынырнул из

глубины размышлений.

– Да? Молодец. Можно поподробней? – Арти отодвинул

тарелку и изобразил на лице интерес к словам Филиппа.

Тот не обиделся и терпеливо повторил:

– Я говорю, Сехмет мне рассказала, что вы тоже видели

рисунки в тоннеле.

– Намекаешь на то, что она их открыла раньше меня?

– Нет, я хочу сказать, что заметил кое-какие изображения,

когда в первый раз сюда приехал. И когда уезжал…

– Смотри, как занимательно. Что же ты разглядел?

– Первый раз я не успел ничего разглядеть. А на обратном

пути мне хватило времени изучить их. Там – вся моя история. В

комиксах. Где был, что делал. Даже кое-что из будущего.

– Вот на это я бы с удовольствием полюбовался.

– А что, если мои картинки тоже пропадут, как ваши? Ну, я

имею в виду, когда вы приводили других... – засомневался

Филипп.

– Ничего, – Арти сощурился, как бы примеряясь к

непростой задаче. – Мы сделаем одну хитрую штуку.

Филипп сообразил, что они прямо сейчас отправятся к

тоннелю, и обрадовался: возможно, сам Арти возьмѐтся за его

обучение! Собрав тарелки в стопку и накрыв салфеткой остатки

еды, глава дома проронил: «Ну, пойдѐм», – и они отправились в

лес.

Арти шѐл по неприметной тропинке, терявшейся в

темноте. Филипп отметил про себя, что этой дорогой они с

Брайаном никогда не ходили. Путь оказался намного короче, он

напрямик вывел их к оврагу. На ходу Арти сломал нижнюю ветку

ели, скрутил бечѐвкой колючую лапу в своеобразный кулѐк.

Филипп догадался, зачем понадобилась ветка.

– У нас же есть фонарик!

– Слишком современно, – возразил Арти, – в чужой

монастырь со своим фонариком не лезут.

– А-а, традиция… – понимающе отозвался Филипп.

– Ну, бери и иди. Смелее! – подбодрил его Арти, поджигая

самодельный факел. – На всякий случай думай о чѐм-нибудь

постороннем. Например, считай до десяти, прежде чем сделать

очередной шаг.

Филипп кивнул и направился к тоннелю. Арти

одобрительно хмыкнул, присаживаясь на поваленный ствол

дерева. Прошло несколько минут. Арти вслушивался в

мысленный отсчѐт Филиппа: «…Семь, восемь, девять, э-э-э…

шаг».

В тоннеле мимо парня проскользнула и исчезла в темноте

бледная тень. Ветка начала гаснуть, отчего дрожащая чернота

расползалась по неровным, разбухшим от влаги сводам.

«…Восемь, девять, шаг…» – Филипп увидел отпечатки чьих-то

башмаков на влажной земле. Заинтригованный, он присел на

корточки и опустил ветку, чтобы проверить, не его ли это следы.

Повинуясь нахлынувшей тревоге, Филипп поднял глаза и почти

под потолком разглядел силуэт человека в рыцарских доспехах.

Голова покорно склонена, руки покоятся на рукоятке меча.

Филипп замер, затаив дыхание. Свет факела с каждым

мгновением становился все ярче. Филиппу стало жарко и жутко,

он поспешил выйти на свежий воздух.

Арти ждал у входа. Увидев Филиппа, он не сказал ни слова;

повернулся и быстро зашагал обратно в деревню. Филипп

несколько секунд ошалело смотрел ему вслед, потом опомнился

и бросился вдогонку.

– Я видел! – сообщил Филипп, едва поравнявшись с Арти.

– Только очень мало.

– Я тоже видел. И это не к добру, – ответил тот, не

останавливаясь.

– Там был нарисован рыцарь, – настойчиво продолжал

парень, – он не сражался, он как будто сдавался.

«Видимо, Сид отказывается выполнить свою часть

договора. Елена с ним разберѐтся, – размышлял Арти,

напряжѐнно озираясь по сторонам. – Плохо, что явился призрак

Эмер. Если она звала с собой в Холм, то это скверно. Не хватало

мне предвестников смерти».

– Но при чѐм тут я? – не унимался Филипп. – Раньше я

всегда видел только то, что касается меня.

– Тебе показали то, что следует, – огрызнулся Арти, теряя

терпение. – Не пробовал задуматься над вопросом, кто сейчас

требует самого пристального внимания?

Телефон запел голосом Челентано. Арти остановился,

достал мобильник. Мрачно поглядывая на Филиппа, поднѐс

трубку к уху и вполголоса произнѐс: «Ну, что стряслось?» «Арти,

Брайан ушѐл в Холм! – Сехмет говорила тихо и отчѐтливо. Она

была в отчаянии. – Сказал, что спасѐт всех. Остановить его было

невозможно. Он сказал, что знает, что его принесут в жертву, и –

согласен. Арти, что мне делать?» «Сидеть дома!!!» – рявкнул

Арти, с треском захлопнул крышку и отшвырнул телефон в

сторону. Филипп непроизвольно проводил взглядом мобильник.

Повернувшись обратно, он ужаснулся тому, как быстро его

спутник превратился в медведя. В утробном хрипе животного

Филиппу слышалось проклятье Холмам. Парень отпрянул. Зверь

опустился на передние лапы, тяжѐлой рысью побежал обратно к

тоннелю. Филипп поднял телефон, который аж трясся от

желания соединить Сехмет с Арти. Вальяжный голос певца

казался чудовищной издѐвкой над тем, что происходило в лесу.

Нажав «Ответить», Филипп услышал лишь продолжение фразы:

«...он не сможет один. Их много. Они на своей территории». И

поторопился прервать: «Светлана Владимировна, это Филипп.

Арти... – Голос срезался, Филиппу пришлось откашляться,

прежде чем продолжить. – Он ушѐл в Холм. Я пойду за ним в

тоннель и постараюсь быть полезным, чем смогу». Сехмет

помолчала, потом ответила: «Тем же путѐм тебе не пройти. Ищи

открытую дверь. Удачи». Еѐ голос сменили короткие гудки.

Филипп постоял немного, затем опрометью бросился в Мак Дато.

Дом звучал пустотой, но Филиппа это не смущало.

Собираясь с мыслями, он постоял немного возле обеденного

стола в комнате с камином. «Нелегко найти открытую дверь в

Холме, когда не знаешь, какой из холмов – нужный». Взгляд

Филиппа безотчѐтно бродил по поверхности стола, пока парню не

пришло в голову осмысленно оглядеться. Карты под

плексигласом могли бы дать ответ, но парень в них не

разбирался. Зато он вспомнил, что в доме был ещѐ один предмет

с символическими изображениями, и побежал в танцевальную

залу. Гобелен лежал на полу. Филипп не узнавал прежнюю

картину. От белой башни остались руины, у подножия холма

лежал поверженный рыцарь, остальные персонажи разбежались.

Пустынный ландшафт стал похож на болото, в котором

барахтался какой-то человек. «Этот выберется сам», –

отмахнулся Филипп и задумчиво приблизил лицо к картине.

«Вот бы мне увидеть холм с другой стороны, там наверняка

найдѐтся дверь... Обойди!» – подсказал он сам себе, подался

вперѐд, а потом что было мочи побежал по дорожке, обвивавшей

холм, как песочная змея. Слегка подивившись тому, что раньше

не замечал на холме ни ярусов, ни виноградников, Филипп всѐ

выше и выше взбирался по серпантину. Зелѐные склоны холма

постепенно становились прозрачными. «Пора бы уж появиться

двери...» – сварливо буркнул Филипп и тут же увидел дверь.

Небольшую, деревянную, с полированной ручкой. Не рассуждая,

он вошѐл внутрь. Там было светло, под ногами вкусно хрустел

белый песок. Филипп не терял бдительности, он даже пожелал

иметь увесистую бейсбольную биту (на всякий случай), и она тут

же появилась у него в руках.

Парень крадучись шѐл по извилистому коридору. Вода с

тихим плеском струилась по гладким стенам. Филипп глянул под

ноги: песок постепенно темнел и таял. Филипп ускорил шаг, но

вместо того, чтобы продвинуться вперѐд, увяз на месте. Это

сильно разозлило его. «Лопата!» – приказал он бите, тут же

изменившей свой внешний вид, и с ожесточением принялся

расчищать себе дорогу. Коридор постепенно заполнялся

живностью. Со всех сторон сыпались рыжие муравьи, сначала

некрупные, с детский ботинок, потом всѐ больше. Муравьи

стремились к полурастворившейся песчаной жиже, им не было

дела до человека. Не желая сталкиваться с насекомыми, парень

отшвыривал их лопатой. Муравьи злились и пытались кусаться.

Филипп напряг силы и вызвал лѐгкое землетрясение. Песок ушѐл

в образовавшиеся в полу щели, муравьи попрятались.

Одна из стен рухнула, открывая вид на подозрительно

тѐмный коридор. Филипп решил идти туда. Чиркнув лопатой о

стену, он зажѐг черенок и двинулся с импровизированным

факелом в темноту. Из глубины мрачного хода донѐсся гулкий

раскат грома. Парень непроизвольно поѐжился и пробормотал:

«Надо бы оружие получше». В ладони свободной руки он ощутил

ремень – круглый щит закрывал его от нападения слева. Свет

факела сменился бледным мерцанием. Филипп не сомневался,

что теперь держит в руках меч, но его интересовало, что же

освещает ему путь. Светились плотно прилегавшие к рукам

перчатки. Не успел он рассмотреть доспехи, в которые был

облачѐн, как нечто объѐмное и тяжѐлое навалилось на спину.

Филипп не глядя скинул с себя противника и полоснул мечом по

грохнувшейся на пол туше. Надо было идти вперѐд, прорубая

дорогу в толпе монстров. И Филипп неплохо справлялся,

чувствуя, как с каждым уничтоженным врагом растут не только

мышцы, но и воодушевление: скоро он достигнет запредельного

уровня крутизны! Наступил момент, когда победа почти

опустилась на невесомых крыльях ему на плечи – коридор снова

был пустынным. Чувствовалось, как пространство трепетало от

напряжения и тревоги. Нечто неосязаемое приближалось,

Филипп сделал выпад наугад, в ответ раздалось раздражѐнное

шипение. Крупная коричнево-чѐрная кошка прыгнула на него со

стены, стараясь опрокинуть и подмять под себя. Еле увернувшись

от хищницы, он задел щитом другую, сидевшую на уступе

противоположной стены узкого коридора. Рассерженные кошки

одна за другой беззвучно нападали с разных сторон, пытаясь

застать врасплох. Филиппа выматывали их монотонные

тяжеловесные атаки. Он захотел, чтобы в коридоре стало светлее,

и вместо того, чтобы зарубить очередную тварь, ударил мечом по

щиту. Шерсть на кошке мгновенно вспыхнула. Животное

пластично-бесформенным пятном огня бросилось в глубь

коридора, прыгая на стены и поджигая всѐ вокруг себя. От

истошных кошачьих воплей заложило уши. Коридор опустел.

Жар усиливался, огонь полыхал повсюду. Чтобы избавиться от

этой напасти, Филипп повелел идти снегу. Стало снова светло, но

завеса из снежных хлопьев не позволяла разглядеть, куда

двигаться дальше. «Посмотреть со стороны, вид у меня должен

быть самый романтический: мужественный взгляд, гора

мускулов, плащ развевается на ветру, узловатый посох...» –

Филипп осѐкся, широко раскрыв глаза. Он увидел истинную

картину: парень, который увлѐкся собственными фантазиями, и

Холм, услужливо исполняющий любую его прихоть. Никакого

прогресса, никакой пользы, только пустая трата времени.

Испытывая чувство стыда, смешанное с гневом, он потребовал у

Холма, чтобы ему немедленно предоставили Брайана. И

очутился в самой сердцевине волшебного мира. Вокруг не было

ни потолка, ни стен, под ногами чувствовался упругий мох.

Ясный свет разливался повсюду. Филиппу стало хорошо и

приятно. Прямо перед собой он увидел трон. На нѐм восседал

некто, излучавший яркое сияние. Филипп вспомнил свой первый

приезд в Мак Дато, силуэт на фоне солнечного диска и голос. Тот

же голос говорил и сейчас:

– Спасибо, что не забываешь меня. Дорога сюда трудна.

Только достойные могут попасть в Холм.

Филипп слушал, поражѐнный торжественностью момента.

С ним говорил не Брайан, к нему обращалось неведомое, высшее

существо.

– Ты удивлѐн моей метаморфозой? Мною пройден путь

истинного мага. Обретая знания, теряешь форму. Остаѐтся лишь

духовная сущность и вечное стремление к совершенству.

Филипп впитывал каждое слово. Он ощутил, что дрожит от

волнения.

– Моѐ пребывание среди людей окончено. А ты

возвращайся. Развивай, углубляй свои знания. Когда-нибудь ты

вернѐшься, мы будем разговаривать на равных.

Филиппа охватил такой восторг, что он упал на колени

перед троном; на глаза навернулись слѐзы, душа устремилась к

заоблачным высям от горделивого сознания того, что он достиг

всего сам! Существо излучало прекрасный мягкий свет, оно как

будто улыбалось ему.

Филипп уже ничего не видел сквозь слѐзы. Он утратил

всякие чувства, забылся, погрузился в чудесный сон, растворяясь

в мягком мшистом чреве Холма.

Глава четырнадцатая, жертва.

Медведь с грохотом провалился под землю, едва передние

лапы опустились на пол тоннеля. Он оказался в том же месте, что

и двадцать лет назад. Огромный зал, бидон с молоком у

деревянной лестницы, ведущей в бесконечность. Вновь приняв

человеческий облик, Арти заставил себя отдышаться и

успокоиться.

Вокруг было пустынно. Арти не торопился идти дальше.

Он на опыте убедился: проигрывает тот, кто действует

необдуманно, сгоряча. Со всех сторон начали появляться

бледные бесплотные тени. В глубине Холма забрезжил свет. Он

словно призывал Арти идти к центру, туда, где на троне

расположился источник яркого лимонно-жѐлтого сияния.

Щурясь, гость всматривался в светлое пятно. Сущность на троне

показалась ему знакомой, но чтобы разобраться в происходящем,

необходимо было потратить магическую энергию. Арти было

жалко расходовать силы, ведь они могли ещѐ понадобиться.

Угадав сомнения гостя, сущность явила ему свой лик.

Древнее существо, бывшее и верховным жрецом, и величайшим

магом, и духом, просвещавшим его в этой пещере двадцать лет

назад, и Брайаном... Увидев его, Арти в то же мгновение осознал,

кого требовалось принести в жертву на самом деле. Холодящее

чувство западни накрыло его. Боясь, что может пропасть

безвозвратно, Арти запретил себе паниковать и твѐрдо решил

найти выход из Холма.

– Поздравляю! – заговорило тем временем существо на

троне. – Закончился важный этап твоей жизни. Ты шѐл к цели и

достиг еѐ.

– Я шѐл сюда за Брайаном.

– Верно. Брайан – это я. Ты был прав, отказавшись от

отцовства. Никакого ребѐнка не было вообще. И Сехмет это

знала. Она сознательно солгала тебе, чтобы дать мне

возможность жить, наблюдать за твоими успехами в магии.

Теперь ты по достоинству сможешь оценить дар, которым я хочу

тебя наградить. Это то, чего добиваются в конечном итоге все

люди: власть над собственным временем. Мои дни на земле

окончились много столетий назад, но со смертью мы

разминулись. Сокровенные знания помогли мне в этом. И я, и

Сехмет – мы хотим, чтобы ты тоже постиг эту тайну. Ты достоин

стать одним из посвящѐнных.

– Позволь спросить, почему именно я?

– Ты достоин стать одним из посвящѐнных, –

снисходительная, мудрая улыбка пролилась лучезарным светом

на Арти.

– Зачем тебе именно я? – упрямо повторил тот.

– Ты не осознаѐшь, какими чудесными свойствами

обладаешь. Ты многое знаешь, но всегда тянешься к большей

мудрости. Ты упорный, независимый...

– Тонкий ход, – со злобой перебил Арти. – Надуть,

заманить, отсыпать комплиментов и лишить альтернативы.

Достойно великого мага.

– Здесь ты обретѐшь безграничные возможности.

– Этого добра везде навалом, – огрызнулся Арти. – Какого

рожна мне сдалось ваше общество?

– На земле тебе не к чему стремиться. Сына у тебя никогда

не было. Жены – тоже. Твоя единственная любовь – знания.

Здесь ты их получишь. Чтобы стать одним из нас, тебе

необходимо заплатить жизнью. Своей или чужой. Соверши

жертвоприношение, к которому ты готов.

Арти озирался по сторонам. Его изводила мысль о том, что

с ним все эти годы велась двойная игра, а он не смог еѐ разгадать.

– Я ухожу, – коротко бросил он. Толпа бестелесных

существ окружила его.

– Тебе пора расстаться с физическим телом, – еле слышно

произнесла сущность на троне и растаяла в воздухе.

Молочно-белые тени медленно трансформировались,

превращаясь в огромную стаю собак. Галлюцинация,

посмертный подарок Авседиль, становилась явью. Арти пятился,

скаля зубы и щурясь, пока не упѐрся в стену. Тогда он захрипел,

опустился на неуклюжие медвежьи лапы и бросился навстречу

колдовской своре, собираясь порвать псов в клочья.

Аня добилась своего: своенравный хищник превратился в

игрушку в ее руках. Но толку от него было не больше, чем от

плюшевого тигра. Никаких эмоций, трепетных объятий,

страстных поцелуев. Последний раз оглянувшись на спящего

Утера, девушка сняла волшебный пояс. «И что на меня нашло? –

недовольно размышляла она, одеваясь. – Я надеялась, что он

удовлетворит меня, а он удовлетворял себя. Секс ради секса всѐ-

таки препротивная вещь. Никакой отдачи. Надо уезжать, пока

все спят». Она собрала вещи и вышла из дома. Солнце только-

только поднималось. Соседские участки потонули в утреннем

тумане. Ане казалось, вся деревня затаив дыхание ждет, когда

она уедет. Девушка завела мотор и выкатилась из деревни.

«Нива» негромко тарахтела, выравнивая кривой след,

оставленный колѐсами «ягуара».

«Сейчас, еще пять минут и поедем…» – невнятно бормотал

Утер. Заваливаясь в неосязаемую темноту сна, он дѐрнул ногой,

испугался этого движения и проснулся.

– Аня!

Никто не ответил. Он быстро поднялся, привѐл себя в

порядок, подхватил рюкзак и выбежал на улицу. За воротами –

ни души. От автомобиля остались только следы на дороге. Вокруг

– пустота и чернота. Утер взглянул на небо и увидел луну,

бледную, желтую, похожую на лимон. Ночь скинула маску

мрачности, лес засеребрился вдалеке. Между деревьями

заплясали мигающие точки светляков. Утер приободрился и

решил пройти пешком сквозь чащу. Он пересекал еѐ

бесчисленное количество раз, но теперь озирался по сторонам,

словно пришѐл сюда впервые. Деревья величественно подняли

ветви к небосводу. Теплый туман был насыщен запахами зелени

и цветов. Под ногами пружинил густой мох. Вдали показался

холм, он выглядел нарочито высоким, лес вокруг него казался

призрачным.

Издалека послышался лай собак. Утер поспешил на звук, к

подножию холма. «Знакомый тоннель», – мелькнула мысль,

скорее радостная, чем настораживающая. Не задумываясь,

юноша вошѐл в тоннель, собачий визг усилился, но теперь к нему

примешивался рык, от которого душа уходила в пятки. Сразу

захотелось вернуться, но тоннель начал затягивать его вглубь.

Утером овладела паника. Не предвидя хорошего исхода, он

отчаянно сопротивлялся: пробовал грести руками или уцепиться

за что-нибудь, но не мог ни остановиться, ни дотянуться до стен.

«Мне предстоит медленное умирание», – с отчаянием

констатировал он и изо всех сил постарался проснуться. Ощутив,

что просыпаться некуда, что его реальность – самая что ни на

есть настоящая, всамделишняя, Утер от безысходности завопил.

Тут его падение ускорилось настолько, что даже в ушах

засвистело. Как с горки, он катился на пятой точке по

закруглявшемуся ходу тоннеля. Впереди забрезжил тусклый свет.

Остервенело лаяли собаки, заглушая рѐв более крупного

животного. Утер изловчился, вскочил и проехал остаток пути на

ногах. Он оказался в светлой, просторной пещере. Его глазам

открылась отвратительная картина: свора терзала огромного

бурого медведя, а тот мял и рвал нападавших гончих, не успевая

отбиваться. «Арти!» – сразу догадался Утер. Медведь выглядел

свирепо и жалко, он в исступлении рычал. Псы атаковали

яростно, упорно, на косматой шкуре зверя виднелись следы

крови. Утер не знал, чем помочь Арти. Он подбежал, попробовал

свистом отозвать собак, но те не реагировали. Зато медведь

развернулся к нему. Маленькие злобные медвежьи глазки

глядели на Утера, и тот мгновенно понял, что в Арти не осталось

ничего человеческого. Только звериное желание убить всех, кто

стоит на пути. Юноша даже не успел вскрикнуть, как медведь

передними лапами подмял его под себя, переломал кости, словно

сухие прутики, одним движением содрал скальп. Невыносимая

боль пронзила Утера, всѐ вокруг стало красным-красно...

– Посмотри, она задыхается! – прошептала Зоя, указывая

на бабушку. Та держалась за грудь, сидя на полу в своей «банке»,

и часто-часто вдыхала, поглощая остатки кислорода.

Они по-прежнему находились в гостиной. Оля тихонько

бредила, лѐжа на диване, Алыся убежала за помощью,

ослушавшись Сида. Сам Сид чувствовал сильное

головокружение. Он не мог подняться с пола и сидел рядом с

Еленой Константиновной. Та прижалась к невидимой преграде и

иногда вздрагивала, как от икоты. Растрепавшиеся седые пряди

странно молодили еѐ. Оживлѐнный блеск в глазах отдавал

сумасшедшинкой. Она не сводила глаз со своего Никиты.

– Я не знаю, как вытащить еѐ оттуда, – негромко произнѐс

он. – Зоя, постарайся вспомнить, что ещѐ сказал Филипп насчѐт

силы, предназначенной для убийства.

– Я боюсь ошибиться... – Зоя металась между столом,

диваном и «банкой». Она ежеминутно наливала воду в стакан

Оли, и та жадно пила. Сид становился всѐ бледнее, а на пожилую

женщину и вовсе смотреть было страшно. – Филипп говорил, что

если энергия не будет направлена на кого-то определѐнного, то

будет уничтожен окружающий мир.

– И Рагнарѐк33 падѐт на деревню Гадюкино. На все четыре

дома, – горько усмехнулся Сид и закрыл глаза. Собственная

беспомощность изводила его. Он хотел избавиться от

мучительного выбора, хотел «не быть». Лишать кого бы то ни

было жизни он отказывался. Оставалось убить самого себя, чтобы

избавить остальных от угрозы проклятой силы Холмов. Незримо

для окружающих он вновь превращался в дракона, но не в

могучего крылатого исполина, а в надгробный барельеф, в

свернувшуюся кольцом змею. Сид ощутил, как огонь из

драконьей пасти опаляет его, сжигая ошибки и неверные

решения. Глаза его широко раскрылись, но он увидел лишь

беспрерывно сыплющийся пепел. Рот исказился в беззвучной

гримасе, пальцы вцепились в несуществующую опору. Острая

боль пронзила его грудную клетку, заставляя выгнуться дугой.

Зоя закричала от страха, увидев его изменившееся лицо и

посиневшие губы. Хлопнула дверь. На пороге гостиной

появились Алыся с соседкой. В руках Сехмет был большой

пластиковый кейс.

– Похоже на сердечный приступ. Нитроглицерин под язык

33 Рагнарѐк – в скандинавской мифологии конец света,

последняя битва асов, после которой погибнет мир.

и – срочно вызывайте бригаду. – Красные от слѐз глаза Сехмет

были сухими, голос звучал трескуче-жестко. Она положила кейс

на стол, раскрыла его, достала шприц и жестом указала Зое, где

искать лекарство. Охнув, Алыся метнулась к телефону. Сделав

Сиду укол, Сехмет рассекающим ударом уничтожила «банку»,

проверила состояние соседки, после чего подошла к Оле и

удостоверилась, что девушка не нуждается в еѐ помощи.

Вслушиваясь в разговор Алыси с диспетчером, Сехмет вновь

вернулась к Елене Константиновне.

– Где лежит полис? Ты же всѐ дома хранишь, говори, куда

положила? Где, мать, документы, твою... где?

Елена Константиновна блеяла что-то несвязное.

– У неѐ сейф в спальне, в одном из ящиков комода, –

сказала Алыся, закончив телефонный разговор.

Зоя побежала в спальню бабушки, повыдѐргивала ящики

из комода. Все, кроме одного, который не поддался. Под ручкой

выпукло топорщились четыре колѐсика. Зоя набрала «1986».

Сехмет с неприязнью разглядывала Елену

Константиновну, потом полезла в карман за мобильным и

набрала номер своего старого друга. «Извини, что беспокою в

неурочный час... да, понимаю... приятно... у меня к тебе просьба,

личная. Устрой в своѐ отделение мою родственницу, старушка

вот-вот отойдѐт... да... совсем головой плохая… Это не проблема,

сиделку я найду... спасибо. Целую тебя, пока».

– Они будут не раньше десяти, – объяснила она, выключая

мобильник.

– Сдадите еѐ в дурдом? – покачала головой Алыся.

Сехмет ничего не ответила. Налила Оле воды в стакан, села

к столу. Переложив косу на плечо, она в задумчивости

переплетала пряди.

На втором этаже Зоя ожесточѐнно рылась в сейфе.

Наконец, выбрала из обилия дипломов и сертификатов

медицинские карточки Никиты и Елены Константиновны и

бегом вернулась в гостиную. Радость еѐ мгновенно угасла: Сид

находился в сознании, но лучше ему не стало. Зоя села рядом с

ним на пол. Ей страшно было подумать, что он умрѐт.

Время шло, а неотложка всѐ не приезжала.

Алыся бесцельно смотрела на часы: пять утра. Безысходная тоска

сдавила грудь, не давая вздохнуть без судороги рыданий. Алыся

сидела без движения и смотрела в окно на небо, на облака. Она

чувствовала себя бесконечно старой, бесконечно разочарованной

в жизни. «Люди рождаются, люди умирают. Появляются в поле

зрения, исчезают. Симпатичные, некрасивые. Деятельные,

бесполезные, ленивые. Доживают до старости, спиваются к

сорока годам. Любимы, нелюбимы. А многие ищут любовь и не

находят. Всѐ рвутся к чему-то, не видят своего счастья. Их

тысячи, они смотрят на своих кумиров. Завидуют, обожают,

копируют. Девчонки мечтают, мальчишки к ним клеятся. Они

проходят, проходят с облаками, текут, как река. И никого-никого

нет, кто бы пожалел о тебе. Пожалел, зная тебя. Любя не за

красоту, не за стихи, не за то, что ты умираешь молодым. А за то,

что тебя больше никогда не будет такого, особенного».

Эпилог.

– Абсолютное ничто. Небытие. Словно выключили. А

потом… Я проснулся. Ощутил своѐ тело в темноте, которая сразу

же меня отпустила. Открыл глаза, увидел свою комнату... Я чѐтко

помнил все события с того момента, как хлебнул настойки. До

этого я действовал естественно и нелогично, как всякое

животное. Но бухло подарило животному разум... Как только я

очухался следующим утром, сразу сообразил, что путешествие в

Холм было мороком. И нет гарантий, что это пробуждение –

окончательное.

Никита кивнул.

– Так вот, я решил: на этот раз голыми руками меня не

возьмѐшь. Снял с крючка ружжо и побежал к тоннелю. Я

порядком замызгал одежду. Никакого оврага с входом в Холм,

конечно, не нашѐл. Землю как экскаватором перелопатили.

Посреди этой грязи копошилось нечто лохматое. Я сначала

вскинул ружжо, но засомневался, стрелять не стал. Дальше –

картина маслом: поднимает оно голову, орѐт дурным голосом,

замолкает. И я узнаю Светлану нашу Владимировну! Она, как

оказалось, не усидела дома и попѐрлась искать Брайана и Арти.

Никого, естественно, не нашла. Но дотопать домой была уже не в

состоянии.

Рассказчик подождал, пока медсестра раздаст градусники

и уйдѐт. Затем продолжил.

– Она долго разглядывала меня, потом разревелась.

Пришлось закинуть ружжо за спину и утешать мадам по мере

возможности. Тебе снится, говорю, мой кошмар. Если знаешь,

как проснуться, – сделай это прямо сейчас!

– А она? – спросил Никита.

– А оно подхватилось, приползло ко мне и хрипло стонет:

«Их нет, Утер. Они погибли!»

– Может, ей действительно было тошно и жутко.

– Мне самому было не до смеха, – с нажимом произнѐс

Утер, намекая, что упрѐки излишни. – Но как вспомню эту

сцену… Мы выглядели полными дебилами.

– Вы были искренни.

– Да уж, – раздражаясь, Утер тряхнул головой. – Это

стоило слышать! Оказывается, вся эта магия, периметры и ещѐ

чѐрт знает что изобретались только для того, чтобы отнять у неѐ

драгоценного Арти! Какая-то мифическая соперница и мать еѐ,

какие-то духи. Но чем дольше я слушал этот бред, тем отчѐтливее

понимал, что долбаное шоу гоуз он, я жив, а куча народу

перемѐрла.

Заметив, что другие пациенты начинают косо поглядывать

на него, посетитель немного помолчал, потом облокотился на

колени и понизил голос:

– Кстати, она не была уверена, что тебя откачают. Брайан

ещѐ вечером попрощался на веки вечные. Арти пропал без следа.

Возможно, тоннель обрушился прямо на него… Когда я

подтянулся, она руками раскапывала обвал! Я даже

комментировать ситуацию не стал. Тупо дал ей пореветь на своѐм

плече. Пока она причитала, я вспомнил про Филиппа. Если

помнишь, жил у нас такой парнишка.

– Да, был такой. – Никита положил на тумбочку

термометр, показывавший 36,6.

Утер проверил, какая температура на градуснике, но тут

же сообразил, что проявляет чрезмерную опѐку, и с напускной

деловитостью принялся рассказывать дальше.

– Пришлось ломиться обратно в деревню. Света говорила,

что Филипп собирался найти дверь, поэтому самого Филиппа мы

решили искать в доме.

– Ты называешь еѐ Светой?

– Сейчас объясню, почему. Я по горькому опыту знаю, что

если кто-то хочет проблем на свою… э-э, голову, – Утер

приостановился, выжидая, когда медсестра, собиравшая

градусники, выйдет из палаты. – То он или она обязательно идѐт

к гобелену. К финалу нашей сельской эпопеи сей занимательный

девайс окончательно выцвел – ни черта не разобрать. И уж

конечно, Филипп и рядом не валялся. Я облазил всю залу, собрал

на себя пыль с балюстрады, даже хотел влезть на крышу. Но

Светлана наша Владимировна опять начала верещать: Филипп

изящно материализовался прямо поверх тряпки. Выглядел он

довольным. Но Света быстро привела его в чувство. Филипп сразу

же поделился с нами «благой» вестью. Якобы он стал свидетелем

Брайанова апгрейда: тот остался в Холме в виде бесплотной

сущности. Про Арти наш удалец ничего сказать не мог, зато бил

себя пяткой в грудь и заверял, что скоро станет магом покруче

бывшего хозяина Мак Дато. Я даже начал опасаться за Светкин

суверенитет. Психическое здоровье у неѐ и так пошатнулось…

Однако она вообще никак не отреагировала на энтузиазм

свежевылупившегося чародея. Сидела аки мумия. Я заглянул ей

в лицо, чтобы проверить, не померла ли. И знаешь, что

обнаружил? Под грязью, как под макияжем, и не разглядишь,

что девочка-то стала намного моложе!

– Ты хочешь сказать, что она помолодела, узнав о смерти

сына? – Никите приходилось говорить полувнятным шѐпотом,

чтобы соседи по палате, навострившие уши, не уловили его слов.

– Я сам обалдел! – громко ответил Утер. – Света

подползла к зеркалу. В смысле, ме-е-едленно так подошла. Она ж

сутки не спала… ну, и грохнулась прямо на месте, как только

моську рукавом утѐрла. Мы дотащили еѐ до дивана. Филипп

метнулся за коньяком. Принѐс, правда, джин. Раздавили на

троих, и жизнь начала потихоньку налаживаться.

Утер ухмыльнулся, подумав про себя, что до сих пор

удачно обходился без вранья. Признаться в том, что с

воскресенья проблемы только усугублялись, он не мог (врач

предупредил, что пациента нельзя волновать), поэтому перешѐл

на тему, не требовавшую полѐта фантазии.

– Мы созвонились с теми, кто уехал из деревни. Елена

Константиновна лежит в частной клинике, о ней хорошо

заботятся. Алыся и Оля благополучно уехали к родственникам.

Зоя уже в Москве, на работе.

– У вас была ещѐ девушка Брайана, – напомнил Никита.

– А-а, да, точно. Барышня с говорящей фамилией, –

ухмылка Утера стала пресной. – Вот незадача-то. Мы про неѐ

совсем забыли. Надо поискать в гараже, может, там еѐ трупик

завалялся? Шучу… Погоди-ка, откуда ты про неѐ знаешь?

– Алыся спрашивала, нельзя ли везти меня в больницу

своим ходом. Светлана ответила, что единственный человек,

который был в состоянии водить машину, уехал из деревни рано

утром. Я тогда подумал, что они имела в виду тебя, но потом мне

объяснили, о ком она говорила.

– Могу себе представить, как вы обломались... – Утер в

замешательстве замер. Неприятная мысль о том, что Никита

догадается о его метаниях в ту ночь, заставила рассказать всѐ, как

было. – Это я сгоношил Аню смотать удочки. Планировал уехать

на еѐ машине. Но она кинула меня и укатила одна.

– То есть ты хотел потихоньку удрать?

Утер вспылил.

– Нет, блин, я собирался отдаться на съедение Холмам, но

Брайан перебежал мне дорогу, как он это любит делать. А раз

агнца для заклания из меня не вышло, я решил стать козлищем и

подставить вас всех, лишив транспортного средства и пьяной

шлюхи заодно!

Никита отвернулся к окну, всем видом показывая, что ему

не интересны истерики. Во взгляде Утера вспыхнула злоба, но он

подавил негативные эмоции и даже кривенько улыбнулся. Не

собираясь выдерживать долгую паузу, Никита повернулся к

приятелю и спокойно заговорил:

– Злись, будь любезен, на самого себя. Я не обвинял тебя в

предательстве. Не мне нужно было, чтобы ты покорно подставил

шею. Я никогда бы не стал рисковать жизнью своих близких,

чтобы выпутаться из этой истории.

– Ну, а я рискнул! Я пытался подставить Филиппа, а когда

не вышло – рванул на фиг из деревни. И мне было плевать,

передохнете вы все или выкарабкаетесь. У меня был билет на

самолѐт!

Утер выдернул из внутреннего кармана квиток и сунул под

нос Никите. Он отдавал себе отчѐт в том, что ведѐт себя

некрасиво, но остановиться не мог. Никиту это нисколько не

задело; он с восторгом разглядывал билет и бормотал:

– Шикарно! Нет, правда – здорово! Я тебе завидую. Всегда

мечтал съездить в Париж… И недорого как… Слушай, Уткер,

билет новый купишь и полетишь! Виза за один день не кончится,

где жить – найдѐшь. Давай, дуй в аэропорт! Чего нос повесил?

Денег нет?

– Да не в том проблема. Девочка, с которой я должен был

лететь, обещала поселить на халяву. Встречать собирались

серьѐзные люди. Второй раз они для меня не напрягутся. Я всех

прокатил. Даже если наскребу на второй билет, что вряд ли,

шансов хорошо устроиться будет на порядок меньше. Назанимал

до шиша перед отъездом, а дома жрать нечего.

– Дома это – где?

– Дома – это здесь, в Большой Выси. Какой у меня ещѐ

может быть дом? Там теперь Света поселилась. И Филипп. Я не

могу бросить их, они всѐ ещѐ верят в свою сказочку.

– А ты веришь?

– В поле я слал чародейство и магию. Выгоды – с гулькин

нос, а платишь потом своей жизнью. Мне такого счастья не надо.

Вот бы моим лунатикам мозги вправить… – Утер встал и, не

прощаясь, вышел из палаты.

Никита не удивился. Это было похоже на Утера:

стесняться своих благородных поступков и выпячивать

откровенно гадкие, с болезненным упорством противопоставляя

себя всеобщему любимцу Брайану. Но теперь не осталось в

живых ни Брайана, ни Арти, ради которого Утер затевал свою

буффонаду. Покачав головой, Никита взял конверт с

документами (этот конверт Утер положил на его тумбочку со

словами: «Много интересного» – вместо приветствия).

Предстояли большие перемены. Жизнь в деревне со всеми еѐ

тайнами и заморочками для Никиты закончилась. Возвращаться

в Большую Высь он не собирался.

Анна Кириллова

2006-2008