POLUSДмитрий Рязанов ................................

ONTOSЕлена Савилова .................................Наталья Голованова ...........................Наталья Егупова .................................Юрий Полисский .................................Елена Хейфец ....................................Олег Лаврентьев ................................Юрий Вязовский .................................

141

147157160164170176191

СОДЕРЖАНИЕ

Вместо предисловияОстался ли Ave самим собой ......

VERSUSСветлана Джигун ...............................Юрий Полисский ................................Елена Савилова ................................Виталий Масановец ...........................Ирина Миних ......................................Семен Шполянский ............................Елена Хейфец ...................................Александр Сорокин ...........................Анастасия Коваленко ........................

COSMOSАлексей Тихонов ................................Олег Лаврентьев ...............................

MEMORATUSМила Нилова ......................................Любовь Линник ...................................Петр Башкорев ..................................Александр Коваленко ........................Сергей Топоров ..................................Юрий Маврояни .................................Зинаида Павлова-Пустовойтенко .....Наталья Порожнякова .......................Елена Петренко .................................

3

469

111314181920

2361

9196

102106108110111131133

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

Олег Лаврентьев tonol@rambler.ru

Редакционный совет:

Светлана Джигун Юрий ВязовскийВиталий Масановец Юрий ПолисскийДмитрий Рязанов Игорь Плисюк

Ave №11 2012 / За ред О.Н. Лаврентьева, - Одесса: ПАЛЬМИРА, 2012 - 200 c

© «Аve»© Ю. Вязовский, символы на обложке

ISBN

3

Остался ли «Ave» самим собой

Прошло больше года с тех пор, как в связи с тяжелой болезнью Павел Анатольевич Мацкевич ушел с поста главного редактора первого в Одессе меж-дународного журнала «Ave» и альманаха «Южный город». За это время вышло два номера альманаха «Южный город» и сейчас выходит «Ave». Чувствуя, какое настроение царит в умах людей, хочу ответить на вопрос, который должен вол-новать как читателей, так и писателей, сотрудничающих с журналом: остался ли «Ave» самим собой, сохранил ли он свое лицо?

Если говорить о системе, а Павлом Анатольевичем была создана именно двухступенчатая система, в которой «Южный город» служил ступенькой, поли-гоном, где «обкатывались», пробовали свои силы молодые авторы для того, что-бы впоследствии печататься в «Ave», то она сохранилась. «Южный город» по-прежнему дает возможность молодым талантам пробовать свои силы, а «Ave» принимает лучших из них. С другой стороны, мог ли уход от дел главного редак-тора пройти для журнала бесследно?

Конечно, нет. Прежде всего, из журнала ушли люди, которые были знакомы лично, либо заочно с Павлом Анатольевичем Мацкевичем, автором серии исто-рических романов, членом союза писателей Москвы, грандиозным светилом на фоне нашего небосклона. Им уже неинтересно просто печататься, пускай и в хо-рошем журнале, их держал редактор силою обаяния своей личности. Покинули те, которые не верили, что «Ave» сможет найти силы и выжить. Ушли люди и по другим причинам: семейные обстоятельства, творческий застой и, самая печаль-ная причина – смерть… Я открываю девятый номер «Ave». Из четырех замести-телей редактора, работавших в нем, в настоящий момент в журнале не осталось ни одного. Из одиннадцати членов редакционного совета сейчас в журнале лишь четверо. Становится немного страшно и, если можно чему-то удивляться, так это: как в подобных обстоятельствах журнал все-таки выжил.

Разумеется, такую брешь пришлось закрывать лишь притоком новых людей. Вспоминая тех, с кем перестал сотрудничать журнал, становится грустно, ведь благодаря им «Ave» стал таким, каким его знают люди в Украине, России, США. Но тут же в уме возникают имена тех, кто пришел после: Тихонов, Шполянский, Краковская, Голованова, Копалейшвили, Хейфец… Талантливые люди, талант-ливые произведения, которые нужно печатать, нужно доносить до читателя.

Итак, «Ave» живет, дает возможность одним людям реализовать себя, а дру-гим оценить их талант. Ну а вопрос, с которого начиналась статья? Остался ли журнал прежним? Стал взрослее, мудрее, мужественнее?

Конечно, он изменился. Большинству из тех, кто пришел в журнал в послед-нее время, от семнадцати до сорока лет. Так что можно говорить о том, что жур-нал помолодел, в нем стало больше кумира молодежи – фэнтези. Что же касается художественного уровня, то, как и прежде, мы стараемся печатать лучшее: спо-рим, режем, опять спорим, вставляем, но судить, насколько хорош журнал, не нам – читателю. В этом и прелесть, и трагизм положения – любой рядовой потре-битель может прочитать талантливую вещь и сказать: фи. Но с другой стороны, никакая реклама, никакие яркие картинки, ничто не заставит человека со вкусом прочитать тусклую вещь и начать аплодировать. Никогда.

Олег Лаврентьев

4

VERSUS

Светлана Джигун

Лауреат Одесского Третьего городского конкурса поэзии, занявший второе место. Публиковалась в газетах: «Вечерняя Одесса», «Юг», журналах «Аve» и «Южный город», в альманахе «Квинтэссенция».

А я за тех, кто в битве вызрел

А я за тех, кто в битве вызрел.Кого за смелости полёт,Томит в ночи « случайный выстрел».И неслучайный – стережёт.

А я за тех, кто был отчаян!Обманутый, лжеца простил.Кто о мещанское «бренчанье»Разбил упрямый столько сил.

А я за тех, кто не боитсяНа Свет чутьём одним идти.Ступая первым, - ошибиться,Упасть. Подняться и пойти!

Кто рано, рано смертью выбит.Кто не отдал себя сполна.Кто жизнь, как жребий, - сердцем выбрал.А иначе зачем она?..

5

Безымянный город

Этот город изучен и пройден мной.Тишиной правит здесь вороньё.Я когда-то отрёкся от родины,Чтобы в нём пело сердце моё.

Кое-что рассказали мне здания,Молчаливо восстав на пути.Но вращается круг мирозданияИ что отнято, то – впереди.

Обречён я тобой на изгнание.И живу для тебя без вреда.Но и те, кому дал ты признание,Покидают тебя навсегда.

Славой вскормлен и славой ты вы-ношен.Но любви здесь нарушен закон.И живёшь ты презрением к ближне-му.Говоря, что ты «с ним не знаком».

В испытаниях высших ты выстрадан.Только долго не рад никому.И не слышишь ты Голоса истины,Так как домом не стал ты ему.

Формулы

У правды формулы просты:Не бойся боли, наготы,Не бойся пули и угрозы.А только – в сердце пустоты.

У неба истины просты:Не бойся страха, темноты.И быть непонятым не бойся,Во имя слова правоты.

У совести дела просты:Она не терпит немоты,Когда во мраке словоблудийЕё сжигаются мосты.

У Мира формула проста.Пока не лгут ничьи уста,В нём тихим бисером в про-странствоБеззвучно льётся красота.

Земля в огне, во лжи, в крови.Из года в год. От века к веку.Так что мешает человекуУсвоить формулу Любви?

Осени

Не суетись.Холодный ветерСвоё исполнит ремесло.И день, что был так добр и светелЗапахнет лиственной золой.

Не обольщай меня невнятно,Что беды катятся к концу.Так убедительно понятныУдары ветра по лицу.

Холодный ветер –Друг давнишний.Мой трезвый и надёжный друг.Где мы навстречу – Третий лишний.И мир не вырвется из рук!

Холодный ветер.Враг заклятый.Верши свой леденящий долг.Вот только дом мойТёплый, святый,Оставь мой дом.Не тронь мой дом.

6

Юрий Полисский

Член Международного сообщества писатель-ских союзов и Межрегионального союза писате-лей Украины. Автор десяти книг поэзии и про-зы. Главный редактор коллективного сборника «Творцам Победы!». Член редакционного совета международного литературно–художественного журнала «Ave». Лауреат литературных премий.

Кандидат технических наук, Заслуженный изобретатель Украины, доктор философии в области техники, академик Международной академии авторов научных открытий и изобретений.

.

* * *

Летний день без тени и тревоги зажигает ранняя звезда.И поют ромашки вдоль дороги,камыши у тихого пруда.

И в любви ликующем потокетянется подсолнух к небесам.А тысячелистник одинокий вновь живет по солнечным часам.

И, судьбой пока еще хранимый, видит наяву счастливый сон.Но мгновений бег неумолимовсё уносит в океан времён.

И уходит с утонувшим летом ливнями звенящая вода.Лишь поют серебряным рассветомкамыши у тихого пруда.

* * *

Расплескалось летов трепетных рассветах,в звездах синеоких,в пении ручья.

Облетев полсвета,расплескалось летои ушло до срокав дальние края.

А на тихом плёсезакружила осеньранним листопадом,стылостью полей.

Закружила осеньи ушла сквозь просиньпод холодным градомс криком журавлей.

7

Белла

«Ты краски дал, что стали мне судьбою» (Марк Шагал)

Ты краски дал, и в глубине сосудамерцающий огонь, что тихо догорал,взметнулся ввысь, и сотворилось чудо:Скрипач играл в ночи. О, Боже, как играл!

Скрипач играл, и уходили звуки сквозь призрачность времён в прозрачность тишины. И билась боль - предвестница разлуки,как верный камертон трепещущей струны.

Ты краски дал, и, получив свободу, мозаикой мазков ложась на полотно,Она мечтой плыла по небосводу, лиловою мечтой, взлелеянной давно.

Она плыла, раскинув в счастье руки.Далеким был финал, неведомый пока.Но билась боль - предвестница разлуки,И на пространство крыш садились облака.

«Ты краски дал, что стали мне судьбою»,И кисти, и мольберт, и день, и лунный свет.Но что мне мир, построенный Тобою,Когда в нем нет её, когда её в нём нет.

Молитва

Для всех моих родных – и близких, и далеких, Для всех друзей моих, живущих на земле, Я каждый день прошу: Судьба, продли им срокиПростого бытия в плывущем корабле.

И освети их путь земным обычным счастьем.Их дом убереги от бури и невзгод,От зависти людской, от злобы и напасти.От боли их храни, храни из года в год.

8

Наполни души их лазурью небосвода,Где звездная страда, где солнце и луна. И дай здоровья им до самого ухода,Чтоб радости нектар испить смогли до дна.

Пусть будет каждый миг в стремительном потоке Финальных кратких дней отрадою во мглеДля всех моих родных – и близких, и далеких,Для всех друзей моих, живущих на земле.

* * *

Что остается после нас?Дожди, туманы и дороги,и журавлиный клин нестрогий,и стих, рожденный про запас.

Что забираем мы с собой?Цветов загадочные страны,боль мирового океана,простор небесно-голубой.

Что с нами здесь и в этот час?Закаты, новые рассветы,и неизвестные сюжеты,любовь, как будто в первый раз.

В лучах подаренного дня живите музыкой, стихами, любовью, страстью и грехами,живите, каждый миг ценя!

9

Елена Савилова

П Р И Л Е Т А Л И А Н Г Е Л Ы

П. Р.

* * *

Ты родился с душой навсегда сероглазой,Но весь солнцем пронизан, как это ни странно.Светом зимней волныНавсегда со мной связан,Острым блеском стальным,Мягкой дымкой туманной…Так в предутреннем мраке мерцают огни,Светлый луч маякаЧерез бездну сияет,И на каждой реснице –Ты только взгляни! –Искра солнца теплом золотым полыхает.В пепле рдеет пурпур,Как рассвет среди туч.В сердце пепельной розы таится румянец.Среди сумрачных льдинЗаблудившийся луч –Каплей крови небеснойРассечен багрянец.В серый цвет ты закован,Как рыцарь в броню.Строгий мачо во всём,С головы до ботинок.Идеал средь мужчин –И я это ценю!Но во взглядеПризывно синеет барвинок.

Елена Савилова, одесситка, литератор... Любит детей, море, путешестви я и многое другое... Мечтает заниматься творчество м 24 часа в сутки. Потому что в счастливой жизни творчество м является всё!

10

* * *

Инь и янь – две половинки слова,Облачко, зажатое в руке!Подношу к губам его, но сноваТает, точно мёд на языке.Слово слаще мёда – вот в чём дело.Хочется то плакать, то мечтать…Я же разглядеть его хотела,Я хотела слово написать!

* * *

Светлой ночью майскоюКолдовскойПрилетали ангелыВ мир людской.Прилетали ангелыНе во сне.Прилетали ангелыВ дом ко мне.В душу, лучезарные,Мне глядятИ слова заветныеГоворят.И светла, и праведнаБожья цель.Приносили ангелыКолыбель…Но напрасны, ангелы,Все мечты.Не со мной обвенчанныйВ жизни ты.Как исполнить, ангелы,Божью весть?!У тебя законноеСчастье есть!..Прилетали ангелыТолько раз,Обжигали пламенемСтрогих глаз.Догорает в пламениЧасть души…Это – наказание.Не греши!

Тёмной ночью ветреной,В час глухой,Покидали ангелыМир земной.Тени крыльев падалиНа постель…Уносили ангелыКолыбель…

* * *

Твой дом похож на теплоходВечернею порой,Когда он по небу плывётГромадой световой.Плывёт в заветные края,Но путь туда далёк…На небесах горит маяк;По звёздам курс пролёг.Команду капитан зовёт, В грядущее маня.Плывёт по небу теплоход…Но нет на нём меня.

11

О масках

Непростительное допущенье,Что на лица одетые маски,Дабы скрыть душ застой и броженье,Дабы правду спасти от огласки,

Нам людьми оставаться помогутОт начала к концу диалога.Человек выбирает дорогу,Но не каждая радует Бога.

Разноцветную делая маску, Дорогую, с отделкой наружной,Мы напрасно расходуем краску,Так как маска является чуждой,

Непригодной для счастья всецело,Для носителя – легкой отравой.Ложь в любом проявлении смелоНашу суть представляет лукавой

Мирозданию, случаю, цели…Лгут «чтоб легче жилось» поколенья.Мир неискренен. Ну, неужели,Трудно жить без фальшивого пенья?

Та же маска не меньше опаснаДля того, кто влюбился однаждыВо владельца ее. Жизнь прекрасна...Но им вскоре знакомиться дважды.

Так открытое сердце наткнетсяНа обман, и захлопнутся двери,А в любовной галактике солнцеПерестанет светить в полной мере.

Маска – очень простая защитаРазных дел, достижений и связей,Что ко многим с рожденья привита,Утолщая с годами слой грязи.

31 марта 2012г.

Виталий Масановец

Член Межрегионального союза писателей Украины Лауреат 4-го городского конкурса поэзии. 1 место в номинации «Поэзия 2010» в г. Одессе. Автор поэтических сборников («Отражение» 2006г., «Человеку» 2012г.). Публикации в альмана-хе «Южный город». Публикация в международном Журнале «AVE» в 2011г.

Публикация в международном альманахе «Золотая Ника» 2011г. Публикация в издании «Российские поэты» от сайта (стихи.ру) в 2010г. Публикация в альманахе «Свой вариант» Межрегионального союза писателей Украины и Конгресса литераторов Украины выпуск №17

12

Продолжение рода

Любовь дана, как воздаяниеЗа тяжесть дней,

Прошедших в муках ожидания.Своих коней

Направив по пути неясному,Заметный след

Стальной подковы сердцу страстномуЗа нить побед,

Как некий приз она оставилаНа счастье и

С тех пор отсутствуют все правилаВ большой любви.

А Бог своим благословениемНавек скрепив,

Настроил четко два творения На позитив,

Чтоб в миг сплетения таинственный,С огнем в крови,

Те двое думали единственно О цифре «три».

Май 2012г.

Народу от чиновников

Извините, Бога ради,Нас за то, что в «клоунаде» Нам приходится работать,Гос. дверями громко хлопать;

Безразлично и с издевкой,Со словестной заготовкой,Всех, кто близится к финалу, Направлять опять к началу,

Нить затягивая в узелИ смеясь до боли в пузеНад проблемами чужими,Над несчастьями большими.

Человеческое горе:Толпы в душном коридоре,Словно шпроты в тесной банке,Нервы вовсе на изнанке.

Так походов бесполезностьВ стопроцентную нечестностьУчит вас тянуть зубамиПравду, спрятанную нами.

Извините, ради Бога,За систему лжи и торга,Закрепленную в том месте,Где должно быть все по чести,

По закону, без ухмылок,Без чиновничьих копилок. Знаем мы, что быть ужасноОт бесправия несчастным.

Механизм из тысяч новыхШестеренок бестолковыхНе изменит сам движенье – Где-то выше управленье.

А пока движенье то же – Ничего совсем не гложет;И легко, скрывая копоть,Безнаказанно работать.

Июнь 2012г.

13

Ирина Миних

Первая публикация

Зима

Снегом замело мою избушку,Все кругом стоит белым-бело, Нет со мной уже моей старушки,Все что было – ветром унесло.

Унесло в невидимые далиРадость, смех, веселье, красоту.И остались память да печали….

Быстро мчится время, лечит раны Все предательства давно простила я,Помню только лишь улыбку мамы, Как ты «там», хорошая моя?

14

Криворожский поэт Семен Шполянский

Первый сборник стихов «А жизнь посолена так круто» вышел в 2002 году в Кривом Роге. Там же вышел лирический сборник «С добром в душе живи» (2005 год), «Не возвращайся к пройден-ным годам» (2009 год) и «Я иду к окоёму» (2011 год). С 2009 года – член Регионального Союза Писателей Приднепровья. Печатается в журналах и газетах Днепропетровска, Кривого Рога, Киева.

Война не вернула домой

Держу поблекший лист, израненный годами,На нём суровый знак проклятья той войны,Что выбелила волосы у мамы,Что в жизнь мою внесла тон лопнувшей струны.Пишу уже давно, с годами матереюИ с жадностью брожу по строкам мудреца,Но лишь сейчас рискнул, боялся – не сумеюСтихами рассказать о подвиге отца.На третий день войны ушёл он ровно в полдень,Насвистывая, помню как сейчас:«Любимый город может спать спокойно,» –И добрым был прищур знакомых глаз.

* * *

Мёртвое поле железом изрыто,Оттепель ржавой укрыта волной,Сколько здесь ранено, сколько убито,Пахнет земля беспощадной войной.Юностью в землю легли миллионы,Стрелки сердец прекратили свой бег,Лишь колоколен печальные звоны,Лишь прилипающий к брустверу снег.В восемь ноль-ноль, не сверяясь с часами,Поднял он роту в последний бросок,Взмыло жар-птицей в руках его знамя,Ринулся в небо разрывов песок…Русское поле, знакомое с детства,Шёлком ковыль или синь васильков,Бойкий ручей говорливым соседством,Дробная россыпь в аллюре подков.

15

Небо, с горящими тускло глазами,Серый туман из предутренних рек,Яхта с поймавшими вихрь парусами,Быстрый, безоблачный времени бег.Город, растущий в лесах новостроек,Счастье в окне на втором этаже,Визг молока из наполненных доек,Книги любимой бессонный сюжет…Всё это там, вдалеке горизонта,Словно мираж на пустынном песке,Рядом под танками – линия фронта,Солнце, застывшее в красной реке.Знамя неслось впереди наступленья,Падали рядом друзья и враги,Крики «Ура-а-а» до мозгов исступленья,Пули – преградой заросшей тайги.Коммунистические батальоны,Грудью сметая огонь батарей,Шли в наступление степью бессоннойВ ватниках, мокрых от слёз матерей…Он повалился, неловко и странно,Холмиком серым на мокром песке,Трассой прошитый в последнем броске.Жизнь оборвала смертельная рана.Смолк на мгновение рёв канонады,Болью в ушах улеглась тишина,Танки ушли и не рвутся снаряды,Может, окончилась этим война?…Взглядом невидящим сдвинуты брови,Небо седое от дыма и бед,Жизнь вытекала алинками крови,В жухлой траве оставлявшими след.Рота рвалась в бушевавшее пламя,Под пулемётов крутой перестук,Кто-то отцовское алое знамяВзял из его холодеющих рук.Знамя неслось, призывая к отмщенью,Плавя живых в монолитный кулак,Танки скользили грохочущей тенью,Этот напор – не выдерживал враг…

16

* * *

Кончилась битва весной в сорок пятом,Многих война не вернула домой,Так и отец мой – он не был солдатом,Приняв солдатом последний свой бой.Судит Судьба по суровым законам,Честь не прощает в пути - никого,Чистый напев колокольного звона –Память о жизни отца моего.

Восьмое утро марта

Чудных дней унеслась половинаЛишь во сне возвращаясь ко мне –То каймой журавлиного клина,То берёзкой в рассветном окне.Ярким солнцем весны озарённыйРазгорелся сегодня рассвет,Может чуточку больше влюблённый,Может трудному счастью ответ.И под светлым лучом заигралаВсеми красками диво – капель,Будто новое жизни начало,На любви настоявшийся хмель.Я бреду по журчанью протоков,Наугад, оставляя свой след,Будто нет ни лишений, ни сроков,Ни проблем накопившихся – нет.Соберу первоцветиков горстку,Их сложу в белоснежный букетИ, почти с окоёма полоски,Донесу до тебя их привет.День, звездою последней зажжённый,Пусть грядёт продолжением снов,Я вниманьем твоим окрыленныйБлагодарен тебе за любовь.Посмотри: наполняется светомМой букет – отступает ненастье.Ты возьми его вместе с рассветом,Пусть с цветами войдёт к тебе счастье!

17

Зимнее утро

Тишина ушла с будильника трезвоном,В каждом уголке забилось эхо,И, смешавшись с воем вьюги заоконным,Полетело по двору колючим снегом.Не торопится простуженное солнцеРазорвать туман холодного рассвета,Сказочный узор в моём оконце –Зябкостью неписанного цвета.Просыпаются голодные дворняги,Собираясь в дружеские стайки,То кружат, а то в снегу прилягут,Ожидая шару – пищу попрошайки.Первый бомж над мусорной коробкойРазгребает недоеденные крохи,И стоят вокруг него собаки робко,Лишь глазами выражая жуть эпохи.Изредка обглоданные костиДолетают до дворняг подарком жизни,Их хватают на лету, рыча от злости,Те, кто половчей на этой тризне.Заметает снег нахоженные тропы,Собираясь в бело-хладные сугробы,Что мне до ухоженной Европы,Убежать бы от собачьего озноба.

18

Летний вечер

Не пожалев румян закату,Полдневный зной сошел к реке,Лишь слабый отблеск лиловатыйСебе оставил вдалеке.

В дремоту убыл вечер сонный,Накрылся шалью с головой,И месяц корочкой лимоннойКоснулся дали луговой.

А для своей игры на скрипке,Наладив нежные смычки,На берегу под старой липойЗвучали в сумерках сверчки.

Так удивив аккордом сольным,День снова выскользнул из рук...И душу рвали колокольни,Как предвещание разлук.

* * *

В Париже день такой же, как у нас,И звезды здесь такие же большие,Но поливальные машины здесь другиеИ на углу не продается квас...Здесь, как везде, врасплох застигнет дождь.Начнется день в кофейне с круассаном.Французскую имеет он осанку-Парижский день...На наш слегка похож...На проводах расселись наши птицы-Случайные, почти как я в Париже.Мне этим город стал немного ближе,Но очень захотелось возвратиться...

* * *

Строке родиться было не дано,И...вырвана ненужная страница.Но голубь из неё бумажной птицейЛетит легко в открытое окно,Где мир звенит, и тысячи лучейЕго качают, словно в колыбели.Но он один. Без дома, без постели...Он одинок без нежности моей.Душа жила и трепетала в нем,Пока он смог на землю опуститься...И было жаль бумажную синицу,Которая не стала журавлем...

Елена Хейфец Днепропетровск

19

Александр СорокинРостов–на–Дону

Не герой

Пашка не был героем: он был просто убит. Из шагающих строем его выбрал джигит: в окуляре прицела с сердцем крест совместил, пару выдохов сделал и, спокойно, убил. И упал навзничь Пашка, в пыль дороги кровя... На его месте страшном мог быть каждый. ...Мог я... И не будет мальчишке девятнадцати лет... Никогда не напишет он подружке: 'Привет!'. А отправится в цинке послезавтра домой... И Алинке-малинке не его быть женой. Позабудет солдата и влюбленность свою, выйдет замуж... Когда-то... Я ее не виню. Но, быть может, Алина память-боль сохранит: назовет Павлом сына... Если муж разрешит. А вот к Пашкиной маме не вернется тепло: Не помогут бальзамы Утешающих слов. Хлебом стопку накроет И слезой окропит... Пашка не был героем. И не станет. Убит.

20

Анастасия Коваленко

Закончила Одесский национальный универ-ситет им. Мечникова, факультет РГФ. Публикации в сборниках: «Жизнь, духовность, вера», «Южный город», газета «Вечерняя Одесса», журнал «Ave», «Квинтэссенция одесской литературы начала 21 века». Грамота в номинации “Зрительские симпа-тии” на 3-м городском одесском конкурсе поэзии.

Мечтатели

На бархатных полотнах наготы,Укутавших робеющее утро,Рассыпались пурпурные цветыВ лазурные объятья перламутра.

Шептал Рассвет, качая на рукахМечтателей в елейных облаках.

Спустя века, в холодных городахВ окно стучат рождественские птицы,Горят огни в ликующих глазах,Кругом пестрят напудренные лица.

И в волосах заснеженной зимы,Теплы ли твои руки, mon ami?

21

***

Твой путь был выстлан чёрной пустотой,В слепых глазах, не ведающих света,Пропитанных отравленной слезой,Не верной правды, бледной и чужой,Но принятой, как истина завета.

Ты день за днём, не покладая рук,Чертил на стенах призрачные мантры,И мудростью смыкал сознанья круг,Из вечности черпая диаманты.

Ты был пророком в собственной тюрьме,Пульсирующей с гранями пространства,Отдав покой на милость тишине,Сковав судьбу в оковы постоянства.Твой образ был подобен кораблю,Плывущему в песках немой пустыни,Раскинутой у бездны на краю,В безветренной, оставленной долине.

Ты отпустил своих волшебных птиц,Их песни заменяя на молчанье,И не оставил ни имён, ни лиц,Что в памяти томили ожиданье.

Застыла мысль невысказанных слов:Прозрачна, ледяна и невесома,Как холодны ступени без шаговВ безмолвии покинутого дома.КипарисыТёплый тёрпкий туман в кипарисовом сладком покоеОбнимает деревьев шуршащий и трепетный стан.С головой в облаках, пропитавшихся запахом хвоиЯ дремлю, погружаясь в простор кипарисовых стран.

И мне снятся их тёмно-зелёные горы и реки,И зёлёное солнце над городом вечной тиши.Кипарисовый плен всё сильнее смыкает мне веки,И мне незачем что-то искать и куда-то спешить.

Я стою как в забвении в лёгкой приятной прохладе,Внемля всем родникам и источникам внутренних грёз.И янтарные бусинки сока в меду-мармеладе,Застывают, храня в себе свет кипарисовых слёз.

22

***

Время текло, я стоял босиком на полу.Медленно сыпались звёзды в песочных часах.Я разбил их и бросил в осколки ракушку-луну.Моё время и небо застыли в холодных ногах.

И я выдохнул дым, словно душу отдал на покой.И она улетела в окно, в мир другой за углом.Ну а я всё живу, без надежды вернуться домой.И последний закат всё сожжёт безысходным огнём.

Я нашёл свою обувь, взял трубку и томик стихов.Посмотрел, как цветёт за окном голубой дикий лён.Отмолить бы у Бога хоть несколько смертных грехов.Я шагнул за порог и вдруг понял, что снова влюблён.

Спрячь меня

Спрячь меняВ своём холодеющем небе,В голодных и голых объятиях.Укрой, улыбнись, останьсяСо мной, перепуганным зверем,Без имени и без сердца.Я буду тиха как осень,Я буду нежна, как утро,С тобой, возмужавшим и мудрым,Усталым с дорог и ветра.Как ты обещал покориться,Так я, покорённая дважды,Усну на горячих ладонях,Как-будто и не было страшно.

23

COSMOS

Алексей Тихонов

2006-2011 годы – публикации в профессиональных и корпоративных жур-налах («Кабельщик», «Электросвязь», «Комстар»). 2001 – 2008г. – работа над повестью «Дорога в Крым», в 2008 г. Публикация её на сайтах «Самиздат» и «Проза.ру».2008г. – публикация на сайтах «Самиздат» и «Проза.ру» новеллы «Проценты с непрожитых лет» и повести «Сказки издалека». 2009г. - победа повести «Сказки издалека» на конкурсе «Белое пятно», организованном Новосибирским отделением союза писателей. Повесть заняла 1-е место в номинации «Средняя форма». 2010г. – публикация на сайтах «Самиздат» и Проза.ру» сборника дет-ских сказок «Сказки засыпающего папы» и новеллы «Материнский оберег». 2011г. – победа на конкурсе «Русская Тройка – 2011» новеллы «Проценты с непрожитых лет», публикация этого рассказа на сайте Literayurensviat.com на болгарском языке. Публикации на бумаге: рассказ «Проценты с непрожитых лет» – сборник Аэлита-006, журнал «РБЖ-Азимут» № 16, журнал «Южный го-род (Одесса) №15; Новелла «Материнский оберег» – журнал «Южный город» (Одесса) №14.

Сказки издалека (полная версия)

Посвящается моему отцу, ушедшему до срока.

– Поздравляю вас, – инспектор по кадрам приветливо улыбнулась, отложив в сторону ворох бумаг. – Вы прекрасно справились и с профессиональными тестами и с тестами на структуру личности. Конечно, последнее слово за вашим потенциальным руководителем... Но, я не помню случаев, чтобы он отказался принять на работу сотрудника, успешно прошедшего тестирование. Считайте, что вы уже получили предложение от

24

Линк Индастри! Володя едва не подпрыгнул на стуле от восторга. Ещё бы, работа в этой

компании могла изменить всю его жизнь! Он ведь так мечтал именно об этом два последних года...

– Однако, прежде чем заключить договор, нам потребуется проговорить с вами несколько существенных моментов. Стартовые условия таковы: вы поступаете на должность инженера в отдел разработки модулей спектрального уплотнения. Оклад устанавливается, как мы и договаривались, исходя из количества набранных вами баллов в тесте на профпригодность. С учетом вашего блестящего результата – сумма получается неплохая. Вместе с тем, это вовсе не потолок! Через год вы вправе пройти тест на соответствие должности старшего инженера, а ещё через год – ведущего. С каждой новой ступенькой, ваш оклад будет увеличиваться в полтора раза.

Мысли в Володиной голове искрились радужными фонтанами: «Наконец–то можно будет снять квартиру и забрать Марину и Павлика от горячо любимой «мамы». Не ощущать каждый вечер «искреннего» сочувствия, не слышать дурацких вопросов, вроде: «А Володя до сих пор на должности ассистента?», «Хоть бы на пару тысяч зарплату прибавили, знают же, что у вас ребёнок маленький...» Или недоумённо–вопросительного, коронного: «Ну почему он не хочет, чтобы папа позвонил Юрию Васильевичу? Наверняка в его лаборатории есть нормальные должности с нормальными ставками!»

– А теперь, нам нужно обсудить ещё один непростой вопрос... У нас на предприятии действует очень жёсткий режим соблюдения коммерческой тайны. Мы весьма тщательно и скрупулезно подходим к борьбе с промышленным шпионажем. Руководство компании уверено, что именно наша политика в части защиты собственных разработок от конкурентов, сделала нашу компанию абсолютным лидером во многих сегментах рынка сетевого оборудования. Поэтому, вам необходимо будет подписать ряд документов, гарантирующих ваше согласие соблюдать действующий на предприятии режим.

– Я готов! – выпалил Володя. – Я вовсе не собираюсь разглашать важные сведения!

– Я вам верю! – улыбнулась кадровичка. Володе на мгновение показалось, что в её глазах запрыгали весёлые чёртики. – Соблюдая наши процедуры, вы при всём желании не сможете никому ничего рассказать. У нас не вполне стандартный подход к этой проблеме. Те методы, которые используют обычные компании, показали себя недостаточно эффективными. Ведь парадокс заключается в том, что чем режим секретности жёстче, тем больше неудобств создаётся для сотрудников, особенно ключевых! Тем больше расходы предприятия и меньше производительность труда, особенно в проектных подразделениях! Сотрудники, работая в некомфортной обстановке, начинают смотреть «налево». И, в конце концов, уходят! А оказавшись у конкурентов, то есть вне нашей юрисдикции, с удовольствием «сливают» им все наработки, да и просто интересные идеи, не реализованные, пока, у нас. То есть, чем больше усилий в этом направлении, тем хуже результат! Такой вот замкнутый круг. Поняв это, мы пошли по иному пути. От нас люди не уходят вовсе. Потому, что работать у нас, в первую очередь, комфортно!

– Это хорошо! – невпопад вставил Володя.

25

– Да, неплохо... – согласилась кадровичка, пристально рассматривая собеседника. – Наш метод заключается в том, чтобы сотрудники не выносили с работы ничего! Приходя утром, сотрудники переодеваются в специальные костюмы, которые снимают только вечером, уходя домой. Из личной одежды не допускается оставлять ничего, даже трусов! Личные вещи на рабочем месте, также, категорически запрещены. Штрафы за проступки весьма существенные! Но, самое ценное находится у сотрудников не в карманах, а в головах! Поэтому, выносить мысли, также, не допускается!

Володя улыбнулся, однако лицо инспектора оставалось совершенно серьёзным.

– Вы зря улыбаетесь, – кадровичка подошла к окну и прислонилась к подоконнику. – Я говорю совершенно серьёзно! Несколько лет назад мы заказали систему, позволяющую работать с кратковременной памятью сотрудников. Физически это выглядит так: вы приходите утром на работу, переодеваетесь, включаете компьютер и начинаете работать над той проблемой, которой занимались вчера. Вы полноценно общаетесь с коллегами, участвуете в мозговых штурмах и совещаниях, переписываетесь и встречаетесь с поставщиками и заказчиками. То есть, работаете в обычном режиме. А вечером, непосредственно перед уходом с работы, отвечаете на несколько вопросов в специальном диалоговом окне на своём компьютере. Потом – выключаете компьютер и идёте в раздевалку. Рабочий день должен закончиться не позднее 19.00. Уже по дороге в раздевалку вы перестаёте помнить, чем занимались в этот день. Воспоминание остаётся только на уровне ощущений, эмоций. Если вам всё удалось – вы рады. Если наоборот – вы недовольны. Но, вспомнить детали, конкретные вопросы вы не в состоянии. А на следующий день, едва вы садитесь за компьютер – память и все ваши знания к вам возвращаются. Вот так просто и удобно!

– Не думал, что такие технологии уже существуют. Мне всегда казалось, что подобные вещи можно встретить только в фантастике. – Володя задумчиво рассматривал собственный ботинок, начищенный до зеркального блеска.

– Сто лет назад обычный компьютер казался фантастикой! А система наша даже не уникальна... По крайней мере, разработчик отказался включить в контракт пункт гарантирующий исключительность нашего права на неё. Скорее всего, он уже впарил её десятку другому фирм. Но, изначально, она разрабатывалась под нас, и мы ею вполне довольны. У вас, наверное, много вопросов? Задавайте не стесняясь! Лучше все нюансы обсудить до подписания бумаг, как говориться «на берегу».

– А как происходит «забывание»? Информация выкачивается из мозга, а потом заливается вновь?

– Нет, конечно же, не так! Удалить информацию из мозга нельзя. Система хранения информации живым организмом слишком сложна, дополнена множественными механизмами резервирования. Наша система, как это ни парадоксально звучит, «стирает» память из мозга так же, как её стирает компьютер с жёсткого диска. Всего лишь «убивается» путь! При этом, используются особенности работы ассоциативной памяти. Можно провести аналогию с анекдотами – некоторые люди не помнят ни одного анекдота, пока

26

ситуация его не напомнит. Сколько раз вам в обществе друзей приходилось слышать «А на эту тему есть анекдот...» Также и здесь, только процесс закрытия информации не случайный, как это происходит на бытовом уровне, а управляемый и более глубокий. Все ваши знания возвращаются, когда у вас перед глазами возникает определённый символ, слово или последовательность цифр. Только и всего!

Помолчав немного, Володя спросил: – Но ведь тогда, сотрудник думает о работе только на работе! Не знаю,

как у других, но мне частенько удаётся найти решение какой–то сложной задачи по дороге с работы или уже дома... За ужином или во время игры с ребёнком. Как–то само, знаете ли, приходит...

– Такая проблема действительно есть. Но, в наших условиях полностью преодолеть её, к сожалению, невозможно. Единственное, что мы можем сделать в этом направлении – создать комнаты релаксации и спортивный комплекс. Любой сотрудник может проводить там до пяти часов в неделю! То есть, можно отвлекаться от работы прямо в рабочее время. Впрочем, если работа сотрудника идёт успешно, никаких санкций за превышение лимита не применяется... Но, вы ведь не об этом хотели спросить. Вы не задали пока вопроса, который задают перед подписанием контракта все.

– Да, собственно... – Вы хотите спросить, не наносит ли наша система вреда вашему

мозгу? Не придётся ли потом бегать по врачам? – кадровичка смотрела на соискателя с иронической усмешкой. Вопрос, действительно крутившийся на языке, показался глупым, наивным.

– Я действительно собирался спросить об этом. – потупился Володя. – Отвечу вам со всей откровенностью, – кадровичка всё также

улыбаясь, снова уселась напротив Володи и достала из принтера, стоявшего на столе, отпечатанный трудовой контракт. – Из двухсот пятидесяти постоянных сотрудников, за помощью психиатра ещё никто не обращался! Если вам это, вдруг, не дай Бог, конечно, понадобится – вы будете первым. И, недуг ваш, по всей вероятности, никак не будет связан с нашей системой. Я, кстати, совсем запамятовала – ваш непосредственный начальник сегодня в отгуле... Предлагаю не тратить время на формальности, вы официально приглашаетесь на работу в Линк Индастри на тех условиях, что мы с вами обговорили. Вам нужно время на принятие решения?

В кабинете Полетаева, теперь уже бывшего Володиного шефа, было

нестерпимо душно. Раскалённый июльский воздух, густо приправленный московским смогом, вливался в комнату через открытое настежь окно, как вишнёвый кисель. Новенький кондиционер, висящий под самым потолком, традиционно бездействовал. Володю этот кабинет ужасно раздражал с самого первого посещения. Причём, причину этого раздражения Володя сам себе объяснить так и не смог. Если бы со временем, после десятого отказа повысить зарплату и двадцать пятой выволочки за неверно выполненное задание – было бы понятно, а так... Четыре года назад Володя впервые переступил порог этого кабинета, чтобы подписать у Полетаева Задание на дипломный проект. После защиты, Полетаев согласился взять его на работу в Институт, чтобы Володя

27

не «загремел» в армию – сотрудники Института имели право на отсрочку. Тогда, как и сейчас, в кабинете особенно раздражали контрасты. На дорогущем дубовом столе стоял допотопный компьютер. На стене, с растрескавшейся за двадцать лет кремовой краской висел огромный плоский телевизор. Портрет действующего президента, почему–то, соседствовал с портретом Ленина.

– Ты, Вова, не суетись... – раздражённо поблёскивал очками Полетаев. – Чё ты тут с заявлением своим бегаешь? Договаривались же, что как только Кривошеина в сентябре в декрет уйдёт, я тебя сразу на её ставку переведу! Сразу через ступеньку прыгнешь – присвоим тебе квалификацию старшего инженера. Как положено, с комиссией... Я тебе ставку инженера ещё в марте мог дать, только там прибавка всего на полторы тысячи. И больше повышения в этом году не было бы. А так сразу на четыре с половиной поднимать будем! Подводишь ты меня, Вова!

– Да что мне эти четыре с половиной?! – разговор шёл уже по третьему кругу, и Володя порядком завёлся. – Мне в Линк Индастри в четыре раза больше вашей Кривошеиной дают! И это без учёта премий! Я тут уже три года горбачусь, ставку инженера мне можно было и в прошлом году отдать! Тем более, уже полтора года как свою отдельную тему веду. Покажите мне другого ассистента с отдельной темой, входящей в официальный перечень разработок Института!

– Ну, тему ты сам выпросил, никто не заставлял! – Полетаев неожиданно поднялся из своего кожаного кресла и переместился на стул рядом с Володей. – Хотя, конечно, у нас и инженеров с отдельной темой по пальцам одной руки пересчитать. Слушай, Вова, давай поговорим не как начальник с подчинённым, а как два нормальных человека, просто как два мужика. Начистоту и без передачи. Договорились?

– Ну, договорились... Правда, не совсем понимаю, о чём ещё говорить. Я ведь, не повышение клянчить пришёл. Ваши возможности в этом плане я прекрасно понимаю и не лезу с этим вопросом.

– Напрасно ты так... Впрочем, разговор у нас начистоту, поэтому, даже к лучшему, что все точки над i сразу расставим. Я, признаться, когда узнал, что ты зять Кравцова, слегка обалдел! «Ни фига себе, – думаю, – какая у нас тут змея на груди пригрелась! В моей лаборатории – зять шишки из главка!» Я сперва подумал, что ты вовсе ходить на работу перестанешь – отсрочка есть и ладно! А ты ходишь, работаешь... Решил тебя мягко выдавить чисто материальными вещами. Ну зачем зятю Кравцова лишние полторы тысячи деревянных? Думал, может сам уйдёшь – или в другой институт или просто в другую лабораторию... Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.

– Юрий Васильевич! Во первых, мне это уже неинтересно, так как дело прошлое... Теперь–то какая разница? А во вторых – логики не усматриваю. Если я внезапно оказался блатным –Вам бы меня наоборот, холить и лелеять...

– Не усматриваешь, потому, что на один ход вперёд считаешь, а надо – минимум на два! Я бы тебя холил, а ты бы у меня постоянно сидел. На фиг мне тут зять Кравцова в постоянном режиме! А так – могу я не знать, ху из ху? Могу... Ну, пожурят, в крайнем случае... Зато свалишь быстрее! Но – это прошлое всё! Про это уже не думай, и в расчёт не бери! За то время, что ты у меня, никаких «косяков» за тобой не замечено! Ни стукачества, ни

28

педалирования интересов путём жалоб тестю, с его последующими звонками. Поэтому, я тебя и начал двигать потихоньку. Тему дал, зарплату собираюсь повысить. Расчёт мой достаточно простой, в данном случае. Ты с моей помощью, растёшь потихоньку, кандидатскую пишешь, защищаешься... Чего не защититься то? Тема у тебя хорошая... А через четыре года – мне на пенсию, и я рекомендую тебя на своё место. Ферштейн? Никто возражать не посмеет. А ты меня замом оставляешь, и дальше растёшь. Через десять лет – директор Института. С твоим–то тылом! И я при тебе советник. Вот так, парень! Считать надо на два хода вперёд, а лучше – на десять! А насчёт Линк Индастри – не обижайся, но на такую зарплату, как тебе кладут, ты не тянешь! Не стоишь ты столько. Только без обид! Ты парень толковый, спору нет! Но, деньги–то, фантастические! Столько ни один специалист из нашей сферы не стоит! Разве что – супергений какой–нибудь, с головой как у лошади! А ты говоришь – это только старт! Здесь засада где–то... Только где, я пока не понимаю. Подумай сам – у тебя–то больше информации... Подумай – и кончай дурить! Сегодня по любому не подпишу – жалуйся, кому хочешь! Завтра приходи! А до завтра – подумай. Такой вопрос с кондачка не решается. Всё, свободен!

Володя, угрюмо молчавший в течение всего полетаевского монолога, так же молча поднялся и подвинул Полетаеву своё заявление. Уже от двери коротко бросил:

– Я завтра в девять за ним зайду. Рассматривайте! О том, что беседа закончена, открывший было рот Полетаев, понял

по громкости хлопка, закрывшейся за Володей двери. «Вот молокосос! Туда же, права качать... Зарплата, блин, маленькая. Ну иди, там тебе полный карман насыплют! Используют и выкинут, как ветошь! И никакой заступник не поможет...»

Кравцовским зятем Володя стал, действительно, внезапно.

Началось всё промозглым ноябрьским вечером, когда ехавший впереди Володи маленький красный джип внезапно остановился, как вкопанный. Видавшая виды Володина девятка, поцеплявшись, для приличия, потёртыми летними шинами за склизкую московскую кашу, сдалась. Пристыковалась, с характерным звуком, к яркому новенькому бамперу и замерла в ожидании неприятностей. Володя нехотя выбрался из автомобиля. Постоял в нерешительности. Наконец, дверь джипа распахнулась и, увидев хозяйку машины, Володя расстроился окончательно. Девчонка была хороша! Копна огненно рыжих волос, чуть скуластое лицо с правильными чертами и мраморной кожей, точёная фигурка... «Сейчас начнётся! – едва бросив взгляд на девушку, Володя принялся уныло разглядывать трещину на красном бампере, – выльется ушат помоев, а потом ещё десять от богатого «папика» на Мерседесе. Расскажут, как надо ездить, какую «резину» покупать...» Хозяйка джипа тоже сосредоточенно рассматривала боевые раны своего железного коня. Наконец, поймав Володин взгляд, смущённо улыбнулась, отчего на щеках проступили трогательные ямочки. Неопределённо махнула рукой куда–то вперёд:

– Там собака бежала... – Надо ГАИ вызывать. – пожал плечами Володя. – Надо... – согласилась девушка. – Вы на меня очень сердитесь?

29

– Вообще–то, это вы на меня должны сердиться, – Володя был, мягко говоря, удивлён. – По правилам, в аварии виноват я, не соблюдал дистанцию.

– По правилам, наверное, вы... Но, вы же не могли предугадать, что я так тормозну! Только, честное слово, если бы я слабее тормозила, она бы не успела отскочить. Не сердитесь...

– Вы немного странная... – Володя с любопытством разглядывал девушку. – Я думал, вы будете ругаться, «группу поддержки» вызывать.

– Я знаю, что странная. Мне это уже сто раз говорили. – прямой, внимательный взгляд огромных серых глаз окончательно смутил Володю. – А группа поддержки мне не нужна. Я уже взрослая девочка. Меня, кстати, Мариной зовут.

Следующие четыре часа пролетели как один миг. Соизволивший,

наконец, приехать экипаж ДПС застал молодых людей оживлённо беседующими в салоне Марининого джипа. Бравый, усатый капитан категорически отказался оформлять бумаги, обвинив их «в сговоре с целью обмана страховой компании». Смягчился гаишник только тогда, когда тысячная купюра перекочевала из Володиного кошелька в его перчатку. И тут же Володя поймал на себе осуждающий, колющий, как игла взгляд Марины. Отвернувшись, Марина отошла к своей машине и за всё время составления протоколов и схем не произнесла ни слова. Когда гаишники уехали, Марина, забрав свою часть бумаг, направилась к джипу. Володя догнал её:

– Ты оставишь мне телефон? – А зачем? – резко обернулась к нему девушка. – Мне показалось, что

ты нормальный, что ты настоящий! А ты такой же, как все! – Да в чём дело–то? Что произошло? – Ничего особенного... Просто ошиблась немножко. Обидно, когда всё

совсем не так, как показалось в начале. – Тебе не понравилось, что я дал им денег? – А зачем ты давал? У тебя водятся лишние деньги? Или ты

чувствуешь за собой какую–то вину? Почему им обязательно нужно совать на лапу? Нигде такого нет! А потом сам возмущаться будешь: «взяточники», «оборотни»! А сам то ты кто?

– Да при чём тут я? – Володя был обескуражен столь бурной реакцией на вполне тривиальный, с его точки зрения, поступок. – Если бы я не дал – он бы ДТП не оформил, пришлось бы мне за всё платить! А так – страховая заплатит! В том то и дело, что лишних денег у меня нет. Мне такая принципиальность не по карману...

– А я с тебя что–то требовала? Мне показалось, что ты нормальный парень! Порядочный, интеллигентный, весёлый... А тебе, как всем, «принципиальность не по карману»! Только вот, ты не задумываешься о том, что так будешь рассуждать всегда, независимо от того, сколько у тебя денег! Сначала с гаишником, потом с кем–нибудь ещё... А потом возмущаться, почему такая плохая жизнь!

– Ремонт твоего бампера стоит две моих месячных зарплаты. Это значит, что два месяца я буду сидеть у матери на шее, вместе с младшим братом–студентом и больным отцом. И если я решил вопрос, отдав свой

30

двухдневный доход, вместо двухмесячного – я по любому прав! У тебя своя правда, у меня своя... Я живу в том мире, который есть! И приоритеты у меня немножко другие. И первый из этих приоритетов – благополучие близких. А исправление пороков этого мира – сто двадцать пятый!

– Ну и вали отсюда... Не плачь потом, что все вокруг хапуги! Живи в воём мирке!

На том и расстались. Но, не успев приехать домой, Володя увидел на мобильнике незнакомый номер. Подняв трубку, Володя услышал взволнованный Маринин голос:

– Ты на меня не очень рассердился? Я твой телефон в справке о ДТП нашла. Не сердись на меня, я немножко подумала, и поняла, что ты прав. По–своему прав. Но всё–таки прав... У меня возле дома хороший сервис – я уже договорилась насчёт твоей девятки. Завтра приезжай, это на Мосфильмовской, давай я объясню, как доехать.

– Не надо, зачем?! Я всё равно буду чинить сам. Какие там сервисы... Давай лучше завтра встретимся, кофе попьём...

– Давай сегодня! Дальше всё развивалось молниеносно. Уже через две недели, Володя

и Марина с трудом переносили разлуку длительностью больше одного дня, несмотря на то, что регулярно ссорились. А через месяц знакомства Володя впервые переступил порог Марининой квартиры. Этот день он запомнил надолго...

Подготовка к визиту началась с раннего утра. Приём душа, обычно занимавший пять минут, растянулся почти на час. Потом, чрезмерная тщательность бритья привела к появлению на Володином лице многочисленных порезов. А поиск идеального, с Володиной точки зрения, сочетания оттенков носков, галстука и рубашки чуть не довёл маму до суицида.

Ровно в три часа дня, секунда в секунду, Володя, с трудом удерживая в руках огромный букет для потенциальной тёщи, торт и бутылку шампанского, набрал на панели домофона номер Марининой квартиры.

– Проходи, – Маринин голос с трудом пробился сквозь звонкий собачий лай.

Путь от двери подъезда до Марининой квартиры занял меньше минуты. Но этого времени Володе вполне хватило, чтобы почувствовать себя неуютно. Нет, в принципе, Володя всё это уже представлял себе – и консьержку с удивлением рассматривающую его пальто местного пошива и просторный холл, и бесшумно стартующий лифт с зеркалами на всех стенках. Просто, на следующий день они собирались в гости к Володе, и контраст, ставший из представляемого материальным, подействовал на Володю удручающе.

Марина уже ждала его возле открытой двери своей квартиры. Возле её ног тёрся симпатичный шарпейчик.

– Проходи, не смущайся! На тебе же просто лица нет! – Марина ловко перехватила коробку с тортом. – Не волнуйся ты так! У отца сегодня отличное настроение! А вот и он, знакомьтесь! Это мой друг, Володя! А это мой папа – Анатолий Петрович!

– Очень приятно! – Володю с интересом рассматривал рослый, широкоплечий мужчина в клетчатой рубашке с засученными рукавами и

31

светлых джинсах. Рыжие волосы с заметной проседью и такие же рыжие усы, в сочетании с одеждой почему–то напомнили Володе ковбоя из фильмов о Диком Западе. При рукопожатии у Володи выступили слёзы – показалось, что рука попала в гидравлический пресс. – Проходите, сейчас будем обедать.

– Да, уже почти всё готово, Верочка заканчивает сервировать стол. – со стороны гостиной появилась замечательно красивая, ухоженная женщина в свободном домашнем платье. – А вы, значит, и есть тот самый Владимир? Честно говоря, нам Маринка первый раз своего кавалера показывает.

– Да, тот самый. – на смену нервному напряжению, видимо, как защитная реакция, к Володе пришёл кураж. Галантно поклонившись, он протянул женщине букет и коробку с тортом. – Это Вам! Я подозревал, что у Марины очень красивая мама, но, чтобы настолько...

Отец Марины лишь усмехнулся. Казалось, что вечер явно удался. Володя откровенно рассказывал о

себе – чем занимается, где работает, о своих увлечениях и, конечно, о семье. Маринин папа вспоминал молодость, годы учёбы и голодный аспирантский быт 80–х. Неожиданно выяснилось, что Володя работает в одном из институтов, находящихся в непосредственном подчинении у Марининого отца. С этого момента в непринуждённой, вначале, атмосфере почувствовалось некоторое напряжение. Наконец, Маринина мама увлекла дочь на кухню, «приготовить чай».

– Вы очень приятный молодой человек. – немножко помолчав, начал «потенциальный тесть». – Весёлый, контактный, дружелюбный. Не глупый, по моему... Кроме того, ваше влияние на Марину, пока, вполне благотворно – она стала гораздо спокойнее и благоразумней. Вы мне вполне симпатичны, как человек... Немножко напоминаете меня самого тридцать лет назад. И именно поэтому, я хочу оказать вам небольшую услугу. А именно – объяснить истинное положение вещей. Возможно, не всё, что вы услышите будет приятно для вас. Тем не менее, прошу выслушать меня до конца и не перебивать. Я человек прямой и терпеть не могу всевозможные «политесы». Так вот, насколько мне известно, у вас с Мариной планы просто наполеоновские. Однако, здесь всё не так просто... Марина – человек с огромным потенциалом, во всех смыслах! Через год она закончит «Плехановский». Кстати, идёт на красный диплом! В совершенстве знает два европейских языка, ещё на двух может объясниться. После окончания института, ей не составит труда найти отличную работу, даже без моей помощи. Хоть у нас, хоть за границей... Ей уже сейчас предлагают очень неплохие варианты. Что же касается вас, не обижайтесь, у вас всё уже сложилось. Охотно верю, что вы неплохой специалист в своей области, что на работе вас ценят и носят на руках. Но, тем не менее, вы и сами понимаете, что это совсем другой уровень. И подняться с вашего уровня до уровня Марины без посторонней помощи, так сказать, без своеобразного трамплина вам не удастся. А сам я в роли такого трамплина выступать не желаю, считаю, что для Марины это будет унизительно. Безусловно, я не верю, что ваша встреча срежиссирована, или, проще говоря, подстроена. Хотя, такие мысли вначале у меня возникли, мир всё–таки не настолько тесен... Однако, факт остаётся фактом – при столь существенной разнице в вашем положении, построить счастливую семью вам не удастся. Все мы по грешной земле ходим и мыслить

32

надо реально, чтобы не кусать потом локти. . Поэтому, заявляю вам вполне официально – своего согласия на ваш брак, если у вас, разумеется, есть такие планы, я не дам! А вот просто дружить – пожалуйста... И именно в статусе друга можешь бывать у нас сколько хочешь!

Володя выслушал весь этот монолог молча. Чего–то подобного он ждал и очень боялся. И когда Маринин отец, завершил, наконец, свою речь, тихо произнёс, глядя на него в упор:

– Что касается наших с Мариной отношений – этот вопрос наш. О браке мы пока не разговаривали, т.к. слишком мало времени прошло с момента знакомства. Но, когда такой вопрос возникнет, уверяю вас, что Марининого согласия мне будет достаточно! И у меня обязательно получится сделать её счастливой. А вам я обещаю, что никогда не попрошу вас о помощи. На эту тему можете быть совершенно спокойны.

На какую–то долю секунды Володе показалось, что в глазах Кравцова мелькнул искренний интерес. Заговорил он, правда, уже надев на лицо ехидную усмешку:

– А ты, по моему, уже очень хорошо узнал Марину... Отлично понял, что если ей под хвост попадёт шлея, то её уже никому не остановить, даже нам. И надеешься на этом сыграть. Ну, что же, посмотрим, что у тебя получится... А я подумал, что ты умный парень, что хорошо относишься к Марине. Пойми, ты не можешь составить ей достойную партию! Не ерепенься, а просто прими мои слова как искренний дружеский совет, от выполнения которого всем будет только лучше! А так – вы оба в итоге будете несчастны.

В этот момент в дверях показались Маринина мама и домработница Вера с подносом, уставленным чашками:

– Ну что, мужчины, обсудили свои важные дела? А у нас уже готов чай!

Володя вздохнул с огромным облегчением – разговор его порядком тяготил.

Чай допили, болтая о погоде и просмотренных фильмах. Володя, с

трудом дождался окончания чаепития, поспешил поблагодарить за ужин и стал собираться домой. Марина неожиданно вызвалась проводить его до автобусной остановки.

– О чём вы разговаривали с отцом?– спросила Марина, едва они вышли из подъезда. – Он был корректен с тобой? Не обидел? Ну, что ты молчишь?

Володя действительно с трудом подбирал слова. Наконец, произнёс: – Нет, в принципе, не обидел... Разве можно обидеться на правду?!

Наверное, всё, что он мне сказал, сказано из лучших побуждений. И, конечно же, он прав – мы с тобой совсем не пара... Только вот, просто так расстаться с тобой я не могу. Ты действительно нужна мне. Позарез нужна! Как воздух...

– Я знаю... – Марина остановилась, прижалась к нему, обняла за талию двумя руками. – Я знаю, что ты думаешь, и что ты чувствуешь. Я не говорила тебе, думала, что ты сам со временем поймёшь... Я чувствую людей. Когда я с кем–то общаюсь, я чувствую все эмоции, которые испытывает человек в этот момент. Иногда, могу даже угадать мысли. Наверное, это такой своеобразный дар. Хотя, до встречи с тобой, я думала, что это не дар, а наказание за что–то.

33

А тебя я чувствую даже на расстоянии. Ты не обращал внимание, что я всегда знаю, что с тобой происходит? И когда тебе плохо, я стараюсь позвонить и отвлечь тебя?

– Да, о чём–то таком я действительно догадывался. Особенно, видя как ты знакомишься с людьми...

– А ты думаешь, легко общаться, например, с парнем, когда единственной его мыслью в этот момент является «интересно, а какой формы у неё сиськи?». А с женщинами вообще полный караул – пока досконально не рассмотрят, во что ты одета, ни о чём путном не договоришься. Знаешь, как раздражает?!

– Нет, слава богу, не знаю... – Володя поцеловал невесту в рыжую макушку. На душе было легко и спокойно. – Хотя, признаться, меня вопрос насчёт формы твоих сисек тоже очень интересует...

– Подозреваю... – улыбнулась Марина. – Если бы тебя этот вопрос не интересовал – было бы очень обидно. Увидишь, в своё время... Когда можно будет. А насчёт отца или кого–то ещё – не беспокойся! Я вполне могу сама решить, что мне делать, как и когда... А те «мальчики–мажоры», полные дебилы с купленными дипломами, и спесью до небес, с которыми родители пытались меня знакомить, пусть отдыхают! На этот счёт вообще не переживай. Мне ты нужен! Такой, какой есть. А вся эта мишура, вроде дорогих машин и прочего при нашем желании обязательно появится. Со временем...

Свадьба состоялась через три месяца. С Марининой стороны

присутствовали только бабушка и давняя школьная подруга, прилетевшая на мероприятие аж из Берлина. Тем не менее, свадьба получилась весёлой, шумной, бесшабашной. Такой, какой ей и полагается быть. Гостей выпроваживали из арендованной кафешки глубоко за полночь, когда администрация уже не соглашалась ни на какие уговоры и доплаты. Марина, немного грустившая вначале от отсутствия родителей, постепенно оттаяла и веселилась от души.

– Ты знаешь, – призналась она потом Володе. – я много раз представляла себе, как буду выходить замуж. И каждый раз меня передёргивало от отвращения. Я представляла, как меня будут поздравлять знакомые отца, как он говорит, «люди нашего круга», говорить красивые слова, а думать – о том, что можно поиметь от столь полезного мероприятия. Да и жёны их, истекающие ядом в гламурненьких платьицах... Детишки подросшие, «золотая молодёжь»... Ещё хуже... Такая свадьба – не праздник, а пытка! Попробуй оступись, хоть в прямом, хоть в переносном смысле. Сделаешь от волнения что–то не так – затравят потом... Слава Богу, что моя настоящая свадьба прошла по–другому. Именно о такой я и мечтала!

Поселились у Володиных родителей. Летом Марина защитилась, а ещё через пять месяцев на свет появился Павлуша. Только тогда и состоялось знакомство родителей молодожёнов. Неожиданно, родители Марины предложили немного пожить у них. Володя сильно не сопротивлялся – в родной малогабаритной двушке большой семье жилось не слишком комфортно, а младший брат и вовсе был вынужден ночевать на кухне. Тем более, что родители Марины, похоже, сменили гнев на милость и общались с Володиной

34

роднёй запросто, без малейшего намёка на высокомерие. Маме они очень понравились...

Накануне первого рабочего дня в Линк Индастри, Володя оказался у

Кравцовых совсем рано, часа в четыре. Прощание с Институтом прошло очень быстро. «Отходной» Володя не устраивал. Получив на руки трудовую книжку и расчёт, сразу поспешил домой. А уже через полчаса вернулся тесть. Едва сняв плащ, он зашёл в комнату «молодых»:

– Володя, можно тебя на минуточку? Пойдём ко мне в кабинет, разговор есть...

Заперев дверь кабинета, Кравцов усадил Володю на диван, а сам присел на подлокотник и заговорил:

– Мне Полетаев сегодня отзвонился. Сказал, что ты из Института уходишь. И не куда–нибудь, а в Линк Индастри. Типа, зарплату тебе там какую–то колоссальную пообещали и всё такое... Это правда?

– Правда. – насупился Володя. – Только, это моё дело, где работать и на что кормить семью. За вашей помощью я пока не обращался и впредь обращаться тоже не собираюсь!

– Так! Опять началось... – Анатолий Петрович встал с подлокотника и переместился за свой письменный стол, сев вполоборота к Володе. – Давай договоримся так: несмотря на не слишком весёлое начало взаимоотношений, ты – всё равно член нашей семьи. Ты муж моей дочери и отец моего внука! Вы живёте в нашем доме, чему, я признаться, только рад! Поэтому, совсем не считаться с нашим мнением ты не можешь! Я не держу на тебя обиды за то, что вы с Мариной проигнорировали наш запрет. К тому же, в ваших отношениях не появилось того, чего я больше всего опасался ... Пусть и с некоторым опозданием, но мы приняли Маринкин выбор и считаем тебя полноправным членом нашей семьи. И я совсем не хочу, чтобы тебя увезли в «дурку» в смирительной рубашке. Поэтому, не стоит тебе вставать в позу, а лучше – послушай добрый совет и прими его!

– И что же это за совет? В какую такую «дурку» меня должны увезти? – Линк Индастри – это очень мутная контора... В отношении неё

ведется проверка московской прокуратурой. А ещё – их пристально мониторит ФСБ. Ты кем туда устраиваешься?

– Инженером, по своей специальности... – Чёрта с два! Ты туда устраиваешься подопытным кроликом!

Деньги, конечно, там платят неплохие, но за них ты продашь своё здоровье, в том числе и психическое. Линк Индастри – это полигон для испытаний методов управления массовым сознанием. И основное его назначение – совершенствование методов внешнего управления человеческой психикой! Пока даже не понятно, кем он был создан.... Скорее всего – американцами. А то, что попутно решаются другие задачи, ведётся проектирование и производство оборудования самого разного назначения – так это просто составная часть эксперимента. А заодно – шикарное прикрытие!

– Анатолий Петрович, вы хоть сами то себя слышите? Что за ерунду вы мне сейчас рассказываете? Какое ФСБ, какие кролики?! Я сыт по горло дебильным НИИ, в котором угробил три года жизни! Я ни под каким видом

35

туда не вернусь, это решено и записано! Армия мне, слава Богу, теперь не грозит, и ничего не мешает мне найти нормальную работу. Вот, собственно, я и нашёл!

– Что ты нашёл?! Ты думаешь, тебя туда за твои блестящие знания взяли? Единственное, с чем тебя можно поздравить – это с тем, что у тебя действительно высокий IQ! Со среднестатистическим туда не берут. Но, это только первый критерий! А второй критерий – высокая внушаемость! Вот так! А профессиональные знания тут и вовсе не при чём!

– Да, откуда вы всё это знаете? Вам что, московская прокуратура отчёты по своим проверкам предоставляет?

– Нет, не предоставляет... – Кравцов снова переместился на диван, сев вплотную к Володе. – Зато, меня туда регулярно вызывают, как раз по теме Линк Индастри! Эта контора обескровливает проектные институты, находящиеся в моем ведении. Текучка среди молодых специалистов – будь здоров! А отработанный шлак сбрасывается в психушки. Вот так, Вова... Так что, не занимайся фигнёй, а возвращайся в Институт. Я пообщался с отделом кадров. Там сделают вид, что ничего не было. Садись плотно за кандидатскую. Если защитишься, получишь свою лабораторию после выхода Полетаева на пенсию. А дальше – как крутиться будешь... Может, и директором своего НИИ станешь, со временем.

– А как же насчёт «трамплина» и всего остального? Помните? – Вова, ты глухой или издеваешься? – Кравцов снова поднялся и

буквально навис над Володей. – Я что, всё это сейчас напрасно говорил? Ты – член нашей семьи! Со всеми вытекающими правами и обязанностями! В основном – с правами, конечно...

–Ага, а обязанность всего одна – послушно брать под козырёк и исполнять, что скажут. – Володя поднялся и Кравцов вынужден был отступить на шаг назад. – Анатолий Петрович, я признателен вам за заботу обо мне и моей семье, но все решения я всегда принимал сам – и отвечать за них тоже буду сам! Решение об уходе из Института – продуманное и взвешенное, так же, как и решение поступить на работу в Линк Индастри. И больше я это обсуждать не хочу!

Кравцов подошёл к двери и отпер её. – Я сделал для вас с Маринкой всё, что мог. Я честно пытался тебя

переубедить, я сказал тебе слишком много, даже из того, что не следовало говорить. Ты, Вова, просто упрямый баран. Я тоже не желаю больше спорить, вижу, что бесполезно. Самое печальное, что ты никогда не поймёшь, что был неправ. Потому, что уже с завтрашнего дня тебе начнут промывать мозг и «правильно» ориентировать тебя в этой жизни. Вперёд, как говориться, попутного ветра в задницу...

Володя, ничего не ответив, ушёл в свою комнату. Наскоро перекусив, они с Мариной и малышом отправились гулять. О переходе на новую работу, жене Володя ничего не сказал.

На следующий день, без пятнадцати девять Володя был у дверей

проходной. Проверив паспорт и сверившись со списками, вахтёр выдал ему новенький пластиковый пропуск с фотографией и рассказал, как пройти в

36

раздевалку. Вместе с сонной толпой таких же молодых сотрудников, Володя оказался в большой, просторной раздевалке с мраморным полом и длинными рядами деревянных шкафчиков вдоль стен.

– Тимофеев! – окликнул Володю поднявшийся со скамейки молодой парень, по виду – от силы лет двадцати. – Здравствуйте! Я начальник отдела спектрального уплотнения, в который вы зачислены на работу. Зовите меня просто Сашей, так удобнее. Вот ваш шкафчик, запоминайте, номер 217. Переодевайтесь, я подожду вас на выходе. Ваша униформа в шкафу. Не забудьте, всю личную одежду нужно оставить здесь. Если сильно стесняетесь – в конце комнаты кабинки для переодевания.

В ящике, к Володиному удивлению, оказался вовсе не комбинезон, который он представлял при слове «униформа», а самый обыкновенный джемпер в английскую клетку и светло–синие брюки, в качестве обуви – кроссовки. Всё великолепно подошло по размеру. Правда, карманы брюк были зашиты, а все пуговицы были пластмассовые.

Ровно в девять Володя с Сашей зашли в помещение отдела. – Знакомьтесь, у нас новенький! – прямо с порога объявил Саша.

– Зовут его Володя Тимофеев. Прошу любить и жаловать! Первым делом, напоите его кофейком. Сейчас будет торжественно выдана персональная кружка!

С этими словами Саша подошёл к шкафу и достал оттуда довольно большую, примерно грамм на четыреста кружку с логотипом фирмы.

– Держи! Советую сразу подписать несмываемым маркером, безымянные кружки имеют обыкновение растворяться в недрах отдела. А без неё – никак, это ты и сам скоро поймёшь. Кофе–машина вон там. Семён, научи новичка, как с ней обращаться.

– Как у вас всё серьёзно, – Володя был немного смущён. – целый ритуал...

– А все ритуалы создаются жизнью. – глубокомысленно пробасил Семён, грузный парень, в растянутом свитере. – Ведь, если эффективность мозга снижена, и держится это слишком долго – из зарплаты вычитают. В норме должно быть не меньше 90 процентов. Так, хоть кофе тебе процентов пять добавит. А то и десять...

– А как вы эффективность измеряете? – спросил Володя, принимая из рук Семёна чашку дымящегося напитка. Кофе действительно был отличный.

– А она автоматически измеряется. Там на экране, в правом нижнем углу, рядом с часами пиктограмка такая есть. Если зелёная, значит всё в порядке. Наведёшь на неё курсор – всплывёт окошко, где точная цифра будет видна.

– Познакомишься со всеми и постепенно включайся в работу. – прервал разговор Саша. – Твоё рабочее место вон там, рядом с Семёном. Видишь свободный компьютер? На рабочем столе один единственный ярлык. Это общая папка с разработками отдела по актуальным темам. Есть ряд изделий, по которым нет пока технологической карты. Тебя, ведь именно как технолога брали... Начни составлять, там «рыбы» есть, а дальше сам разберёшься. Описание производственной базы в отдельной папке. Сильно не усердствуй, устанешь – прогуляйся по коридору, или посмотри комнату релаксации. Наша

37

– направо, через три двери. На адаптацию к условиям работы тебе два месяца отведено... Ближе к шести подойдёшь ко мне – я отпущу тебя и сам выключу твою машину. Так что, удачи! И, как говориться, добро пожаловать в коллектив!

Включив компьютер, Володя углубился в работу. Первая попавшаяся папка сразу вызвала живой интерес. Оказалось, что в Линк Индастри уже разработана та самая конструкция дисперсионной призмы, что так долго вынашивал Володя, работая в Институте. Но, технология её производства детально проработана не была. В том наброске технологической карты, которая имелась в папке, были явные ошибки. Засучив рукава, Володя принялся за дело. В углу экрана радостно светилась пиктограмма с изображением зелёного мозга.

– Ну что, юнга, совсем заработался?! – Володя услышал за спиной голос Семёна. – Война войной, а обед по расписанию! Пойдём, пойдём! Сегодня, по моему, соляночка в столовой. А на второе, если не ошибаюсь, антрекоты!

В столовой было многолюдно, из висевших на стене колонок играло

радио. Взяв на раздаче свои порции, Володя с Семёном нашли свободные места и принялись за трапезу.

– Семён, а ты давно здесь работаешь? – поинтересовался Володя. – Без трёх недель год...– охотно поддержал беседу Семён. – Скоро буду

аттестовываться на «старшего инженера», Сашка уже подписал представление. – А почему у всех одежда разная? Я думал, будет какая–то одинаковая

униформа... – Я сам не знаю, зачем они эту мороку придумали. – Семёна, похоже,

тоже раздражали бессмысленные переодевания. – Как они объясняют – чтобы персоналу было комфортно, и в то же время, чтобы никто «жучка» не пронёс. Не знаю, короче... С одеждой – дуристика полная...

– А что, действительно всё забывается, когда уходишь домой? – не унимался Володя.

– Тут дело такое... – лицо Семёна стало серьёзным. – Ты сегодня изучал материал. Всё в нём понял?

– Ну да, конечно... – удивился Володя. – это же моя тема с предыдущей работы. Представляешь, как совпало?!

– Представляю... – настороженно покосился Семён. – Ты, наверное, уже через три месяца «ведущим» станешь.

– В смысле? – удивился Володя. – В прямом! – Семён закончил с солянкой и принялся терзать

антрекот. – Система очень быстро выстроила интерфейс с тобой. В первый день ни у кого не получалось. Ты – первый, кому это удалось. Скорее всего, система сама поняла, какую папку тебе подсунуть. Вряд ли это совпадение... Так вот, чем плотнее интерфейс с системой, тем выше должность, ну и зарплата, соответственно. А с забыванием штука такая – открывая файлы с описаниями каких–то процессов, ты начинаешь читать с экрана и всё сразу понимаешь. Даже если ты абсолютно не в теме! А всё потому, что автор текста, работая в системе, в дополнение к тексту, сам того не замечая, наполнял файл мысленными образами, собственными сопутствующими знаниями и навыками. В итоге, ты начинаешь понимать текст точно так же, как его автор,

38

а может быть и лучше, при наличии у тебя более продвинутых познаний. По крайней мере, логика рассуждений однозначно и чётко видна. Это здорово экономит время и оптимизирует процесс – людям, мыслящим одинаково проще договориться. Но, вот какая тут штука – усваивая материал, ты практически не прилагаешь усилий. С расчётами, чертежами – то же самое... И выйдя из системы ты автоматически теряешь всё, что ты усвоил таким способом. Попробуй распечатать этот же текст, прочитать его – и ты с удивлением увидишь, что ничего не можешь понять. Решишь, что там написана полная ахинея, или что для тебя это слишком сложно. Но, разобравшись, поняв, ты уже ничего не забудешь! Пойми, система выстраивает интерфейс между нами на невербальном уровне. В этом её основное назначение. То, что тебе кадровичка рассказывала о защите информации – фигня полная! Может быть, конечно, и не фигня, но уж точно не основное назначение системы. А основное назначение – организация идеальной коммуникационной среды между сотрудниками, чтобы связать их друг с другом и с общим хранилищем информации. Ты, например, заметил – у нас в комнате нет принтера. И копира тоже нет! Он нам не нужен! Мы не пишем служебных записок, отчётов и заявок на что бы то ни было! Единственный принтер стоит в канцелярии, чтобы печатать «внешние» бумаги – письма всякие, запросы... А у нас всем рулит система, которая и обеспечивает передачу информации между сотрудниками, даже в разных подразделениях.

– То есть, ты хочешь сказать, что это такой суперкомпьютер, который рулит всеми производственными процессами?

– Нет, ты опять не понял! – словоохотливый Семён оторвался от антрекота и принялся терпеливо растолковывать новичку суть вопроса. – Система обеспечивает, как бы тебе попроще объяснить, «понимание с полуслова»! А процессами рулят сами люди! Мы – не винтики в огромном механизме, как ты, похоже, подумал... Ты, например, технолог. Ты узкий специалист, обеспечивающий проработку вопросов производства того, что начертил конструктор, то есть я! Я разрабатываю конструкцию по материалам, которые мне выдаёт разработчик! Есть ГИП*, который «сводит» разработки разных отделов в единое изделие, и определяет, в конечном итоге, что должно у каждого отдела получиться. Есть менеджеры проектов, решающие организационные вопросы. Есть маркетологи и коммерсанты, определяющие, что же будет продаваться на современном рынке. Ну, и так далее... Всё, как в обычной производственной фирме! Ни одной из перечисленных задач система выполнять не в состоянии! Это могут делать только люди! А задача системы – обеспечить эффективность процесса. И это действительно удаётся! У нас нет войн между отделами! Коммерсанты не пищат, что технари «опять разработали какую–то хрень, которая на рынке не востребована». Менеджер проектов не натягивает логистов, которые «проспали» поставки и т.д.

– То есть, у вас полный мир и взаимопонимание? – спросил Володя, когда они с Семёном вышли на крыльцо здания «подышать никотином». Семён бросал курить и пассивное вдыхание вожделенного дыма, испускаемого другими сотрудниками, считал обязательным для себя десертом.

– Да нет, конечно, бывают и ссоры, даже крики! – Семён блаженно щурился, стоя на солнышке. – Но, всё по делу, не из–за бумажной волокиты... Чтобы тебе было понятно, я приведу такую аллегорию. Ты в футбол играть

39

любишь? – Ну, в детстве играл.... – Володя очень удивился вопросу. – А что,

здесь это принято, типа «тимбилдинг» какой–нибудь? – Нет, ты немножко не так понял... Вот представь, что ты

полузащитник. Ты получил мяч и рвёшься по правому краю к воротам противника. За пять метров до штрафной площадки тебе необходимо сделать пас на левый фланг, где мяч подхватит нападающий и пробьёт по воротам. Если допустить, что в команде работала бы наша система, то единственное, что от тебя требуется – это бежать! Бежать изо всех сил к той точке, откуда ты сделаешь голевую передачу. Не нужно думать о нападающем, он обязательно окажется в том месте, куда ты пошлёшь ему мяч! И окажется вовремя, приняв мяч под нужную ногу! Не нужно оглядываться на игроков противника, ты знаешь, где находится каждый из них, с точностью до метра, вполне достаточно того, каждый из игроков твоей команды их видит. А на случай, если у тебя не хватит дыхалки пробежать нужную дистанцию достаточно быстро, тебя страхует другой игрок, которому ты можешь отдать пас раньше. Как ты думаешь, такая команда выиграет у обычной, при прочих равных условиях?

– Тут даже и сомнений нет... – А главное, играть в такой команде – одно удовольствие! И работать

тоже! Уже не думаешь, ни про Интернет, ни про посторонние дела какие–то... Даже, если дома неприятности, начинаешь работать в системе – и всё забывается! Да, собственно, и домой–то особо не тянет... Не знаю, ты человек семейный, у тебя может быть, это по другому будет. А лично меня, система каждый день сама вечером выгоняет. У неё такая функция заложена. Бережёт сотрудников, чтобы не утомлялись... Ладно, пошли работать – перерыв через три минуты закончится!

Вечер наступил незаметно. На экране внезапно зажглась надпись

«Завершайте описание операции «Шлифовка» и закрывайте сеанс. Терминал будет выключен через двадцать минут». Володя взглянул на часы – «Мать честная, без двадцати пяти семь! А Сашка и не подошёл вовсе – тоже заработался, наверное...». Дождавшись выключения компьютера, Володя отправился в раздевалку. Первым делом, достал из шкафчика мобильник, но он, почему–то, оказался выключен. «Странно, вроде только вчера заряжал... Наверное, пора аккумулятор заменить». До дома доехал быстро – повезло с троллейбусом. Едва открыл дверь – со стороны кухни раздался топот босых ног по паркету.

– Вовка! Живой!!! – Марина с разбега прыгнула к Володе на шею. Повалила его прямо на полку с обувью. Прижалась всем телом, стала покрывать Володино лицо горячими, влажными поцелуями. – Живой!

– Марина, что с тобой?! – Володя попытался отстранить от себя жену и подняться. – Объясни, что происходит?

– Это ты объясни! – из Марининых глаз брызнули слёзы. – Мне показалось, что ты умер! Что тебя больше нет! Я тебе звонила много раз, а ты трубку не брал! Почему ты не брал трубку? А потом твой телефон совсем отключился! Где ты был? Что с тобой произошло? Почему ты трубку не брал?

– Марина, ты взрослая женщина! – Володя был слегка обескуражен

40

этой бессмысленной, с его точки зрения, сценой. – Ну, не брал я мобилу, ну и что? Я её в куртке забыл...

– Да, Бог с ней, с мобилой с твоей! С тобой с самим что было? Почему мне показалось, что ты мёртв? Что с тобой происходило в половине десятого? И потом тоже... Вовка, миленький, пожалуйста, расскажи мне всё! Я чуть с ума не сошла! Я стала звонить в больницы, в морги, в милицию... Надо мной только смеялись... Все решили, что у меня паранойя. Но, я же чувствовала, чувствовала, что с тобой какая–то беда! Я совсем потеряла связь с тобой! Мне показалось, что я опять осталась одна в чужом мире! Позвонила отцу – он сказал, что разговор не телефонный. И что тебе самому нужно мне всё объяснить... Вовка, что происходит?

– Да, ничего не происходит! – Володе удалось, наконец, отлепить от себя жену и подняться. – Марина, что с тобой? Меня эти твои «сверхъестественные», «потусторонние» способности иногда раздражают! Со мной, как видишь, всё в порядке. Жив, здоров, прекрасно себя чувствую... Ни насморка, ни кашля, ни даже мигрени! В половине десятого я работал за компьютером, как обычно в это время...

– Вовка, зачем ты мне врёшь? – в глазах Марины сверкнули настоящие молнии. – Что ты из меня дуру делаешь? Ты знаешь, что врать мне бесполезно! Что произошло сегодня? Ты никогда не врал мне, а сейчас – врёшь! Ты вернулся чужой, холодный... Где мой Вовка, где? Тот, который поцеловал меня сегодня утром, возле вот этой двери, уходя на работу?

Володя грустно вздохнул. Похоже, сделать сюрприз не получится. Он много раз представлял, как придёт к Кравцовым после первой получки с толстой «котлетой» из зелёных бумажек. Какие удивлённые глаза будут у Марины: «Ты что, соседей грабанул?» «Нет, это теперь у меня зарплата такая... Мы, кстати, переезжаем на днях. Одевайся, поехали варианты смотреть!»

– Да, здесь я... Здесь. Я вовсе не хотел тебе врать. Собирался сделать сюрприз. Я ушёл из своей шараги. Теперь у меня новая, интересная работа в представительстве европейской производственной компании. Моей зарплаты нам будет хватать на всё! По крайней мере, на то, что действительно нужно... На новую квартиру переедем, через пару месяцев машину сменим... Я собирался тебе всё рассказать, когда первую зарплату получу.

Марина снова обняла его, положила голову на плечо. – Вовка, миленький, у меня только один вопрос. Сюрприз – Бог с ним,

пусть будет сюрприз. Зарплата, машина... Ответь мне на один только вопрос – что произошло в половине десятого?

– В половине десятого ничего не произошло. – тихо ответил Володя. – Я сидел и спокойно работал за компьютером. Вот и всё... Немножко раньше я переоделся, оставил личные вещи в раздевалке и поднялся в кабинет. Может быть, у них там помещения экранированные?

– Не знаю... А можно этот компьютер больше не включать?... Когда Володя поставил телефон на зарядку, высветилось двадцать

шесть непринятых вызовов. Позже пришла SMS–ка ещё о десяти. Вызывающий абонент был всего один – «Мой Лисёнок».

41

Подъехав к дому, Володя снова с неудовольствием убедился, что мест для парковки нет. Ни одного. Машины висели на бордюрах, стояли на газоне и даже – на детской площадке. «Чёрт бы побрал это Никулино с его транспортным коллапсом. Угораздило же согласиться на такую дыру! Не, на детскую площадку не поеду – опять эти великовозрастные имбецилы что–нибудь натворят...» – Володя поморщился, вспомнив, как обнаружил свежую царапину на крыле своего новенького кредитного «Опеля», как отпрашивался на работе, чтобы поехать в страховую компанию. Сашка, конечно, отпустил, но посмотрел как на идиота...

– Марина, муж пришёл! – переехав на новую квартиру, Володя почувствовал себя настоящим главой семьи, кормильцем и хозяином. О своём приходе он обычно громогласно объявлял прямо с порога. – Что там у нас сегодня на ужин?

– Володя... – Марина стояла в дверях кухни бледная, встревоженная. – у меня плохие новости...

– Блин, ну какие ещё новости?! – Володя рассматривал жену с плохо скрываемым раздражением. Последнее время всё в ней бесило: худые ноги – спички, нелепо торчащие из пушистых тапок с изображением собачьих мордочек. На одном из собачьих ушек прилип кусок овсяной каши. Пальцы в неотмытой зелёнке. – Вечно у вас то понос, то золотуха... Опять Павлушка заболел? Задолбали уже своими соплями!

– Твоя мама звонила. Она и тебе звонила, но ты трубку не брал.... – Господи, а им–то чего опять нужно?! Конечно не брал, я ведь уже сто

раз и ей и тебе объяснял, что у меня телефон в раздевалке остаётся! – У твоего папы обширный инфаркт. Сегодня, в обед, скорая увезла.

Мама просила позвонить ей, она расскажет, как в больницу доехать. Она сейчас там...

– Ну и чего я туда попрусь? Он, наверняка, в реанимации и к нему не пускают. Просто так прокатаюсь целый вечер по пробкам через всю Москву... В субботу съезжу. Ты на стол накрывай, давай, я голодный как волк!

– Мама сказала, что он в любой момент умереть может. – у Марины затряслись губы. – Врачи сказали, что он уже не встанет.

– Не встанет... Он уже три года встаёт только если поднимать. Ничего, как–нибудь доскрипит до субботы. У меня завтра запуск нового модуля в опытное производство. Я ответственный за всю технологическую часть! Мне вчера выговор сделали – по результатам прошлого месяца, средняя эффективность мозга у меня меньше 84%! Ты хоть понимаешь, что это значит? Это из–за вас, с вашими бессонными ночами, запорами и ангинами! Никакой кофе не помогает! Давай, давай, накрывай на стол. Уже половина девятого!

– Вовка, ты чего, обалдел? – из Марининых глаз ручьём текли слёзы. Павлик подбежал и прижался к её ногам, обхватил изо всех сил. – У тебя отец умирает, а ты про какие–то проценты эффективности рассуждаешь! Я так больше не могу! Ты в какого–то биоробота превратился. И в башке компьютер и вместо сердца процессор какой–нибудь. Я ведь тебя больше не чувствую. Вообще не чувствую, даже просто, как живого человека! Дворника–узбека чувствую, продавщицу в хлебном... А тебя – нет! Ты – как машина! Что же это такое?! Вовка, Вовка, где же ты там, в этом теле?! Откликнись, отзовись,

42

я ведь так с ума сойду! Умоляю тебя, заклинаю всем самым святым, уходи с этой дрянной конторы. Я сама работать пойду, никогда ничем не попрекну тебя, только уходи оттуда! Я смогу, я всё это смогу оплачивать, а ты отдохни немножко, на море, в Анапу съездим, только уходи оттуда!

«Так, опять эти истерики... – Володя не торопясь снял пальто, расшнуровал и аккуратно поставил на полочку дорогие немецкие ботинки. – Как же её в чувство то привести? Может быть, врезать как следует? Говорят, помогает...» Шагнув навстречу жене, Володя наотмашь ударил её. Пощёчина получилась хлёсткой, звонкой. Марина замолчала и только непонимающе моргала глазами. Павлушка прижался к ногам матери ещё крепче и неистово заверещал:

– Уходи, уходи, ты чужой! Не трогай нас с мамой! Не трогай, а то возьму нож и зарежу тебя!

– Вот змеёныш! – Володя смотрел на сына совершенно равнодушно, как на плюшевого медведя. – А я тебе страховку медицинскую оплачивал... Так, похоже ни поесть, ни отдохнуть мне здесь не дадут.

Володя снова одел пальто, ботинки, похлопал себя по карманам, чтобы убедиться, что всё на месте и вышел за дверь. Марина судорожно глотая воздух, как извлечённая из воды рыба, сползла по стенке. Павлуша зашёлся в неистовом крике. Марина прижала его к себе, молча гладя по голове. Говорить не было сил.

Володя неспешно спустился к машине. В салоне было тепло. Включив магнитолу, он покатил к метро поискать какую–нибудь кафешку, чтобы перекусить. Плотно, не торопясь, поужинал и направился в сторону офиса. Подключив гарнитуру, набрал номер начальника:

– Саня, здорово! Не разбудил? Извини, пожалуйста... Мне сегодня нужно в гостевом номере переночевать... Вот, звоню, чтобы поставить в известность, как по процедуре положено... Да, семейные проблемы небольшие... Ну да, примерно как у Андрюхи и Владислава Павловича. Ага, моя тоже настаивает на увольнении. Совсем эти бабы сдурели! Да не, не беспокойся, куда я без команды? В крайнем случае, разведёмся... Ты, кстати, расскажи мне завтра, что там в отдел кадров написать, чтобы белую часть зарплаты уменьшили. Ничего, без алиментов обойдётся! Девочка не из простой семьи – родители единственную дочку прокормят как–нибудь... Ну, всё, до завтра!

Горевший впереди зелёный сигнал светофора неожиданно замигал. Володя, убедившись, что перекрёсток пуст, плавно надавил на педаль газа. Двухсотсильный мотор, басовито рыкнув, приятно вдавил Володино тело в удобное спортивное кресло. Мигающий зелёный сменился жёлтым. Справа на перекрёсток медленно выехал старенький «Москвич». «Чёрт, откуда взялась эта развалюха?» – Володя изо всех сил нажал на тормоз. Несмотря на тревожный треск ABS, на коварном мартовском льду машина пошла юзом, а потом и вовсе закрутилась волчком. Вылетев на тротуар, Володин «Опель» плашмя ударился водительской стороной в парапет набережной. Роскошным салютом брызнули стёкла. Почувствовав удар в затылок, Володя погрузился в липкое жёлтое марево.

43

Когда пришёл в себя, увидел что находится в старом парке, возле родительского дома. Парк был залит ярким солнцем, зелёные листья тихо трепетали от тёплого летнего ветерка. Возле знакомого с детства постамента с гипсовым солдатом купались в луже воробьи. «Интересно, сколько времени прошло после аварии? И как я здесь оказался?» – покрутив головой по сторонам, Володя очень удивился – несмотря на дневное время, людей в парке не было. И тут, он боковым зрением увидел, наконец, как с одной из скамеек поднялся человек и двинулся навстречу. Фигура была очень знакомая. Когда человек подошёл поближе, Володя остолбенел: навстречу шёл отец. Только, совсем молодой – жилистый, подтянутый. Как в детских воспоминаниях, когда они вместе ездили на электричке за грибами. Или когда втроём, вместе с младшим, Валеркой, делали капремонт мотора на видавшей виды «Копейке». А потом целый час отмывались от въевшейся грязи и слушали как мама распекает отца, именно такого, за испорченные новые футболки.

– Здорово, Володька! – отец смотрел на оторопевшего сына слегка насмешливо. – Ты чего стоишь как столб?

– Папка... Это ты? – Я, конечно! Ты, Володь, как тюлень сейчас выглядишь. Никак в себя

не придёшь! Здорово, видать, головой приложился! – Папка, я ничего не понимаю! Ты молодой такой, худощавый... Что

произошло? – А я теперь всегда молодой буду. Все болячки остались в моём

многострадальном теле, которое, наконец, обрело покой. – Ты что, умер? – Ну, тебе же Марина сказала, что я готовлюсь. Вот, подготовился и

ушёл! – А я? Я тоже умер? Отец немножко помолчал, разглядывая Володю. Потом, улыбнувшись,

произнёс: – Да нет, тебе ещё рано туда. Просто, я не смог уйти, не попрощавшись

с тобой. У тебя не вышло приехать, а мне очень хотелось увидеть тебя напоследок. Я попросил о коротком свидании с тобой и мне разрешили. Правда, для этого пришлось машину твою расколотить... Ты уж извини! По другому никак не получалось...

Володино лицо запылало. Он отчётливо помнил последний разговор с Мариной, но никак не мог понять, почему не поехал в больницу? Почему ударил её? Почему обозвал Павлушку змеёнышем?

– Вовка, Вовка... – отец, всё ещё улыбаясь, покачал головой. – Ты у меня совсем ещё мальчишка. Я, правда, очень горжусь тобой – если так рваться к успеху, как рвёшься ты, можно достичь очень многого. Ты молодец, есть у тебя и воля и энергия. Если тебе к одному месту электрочайник подключить – вода вмиг закипит! Только вот, ты пока не понял, что ценой успеха иногда являешься ты сам. Так часто бывает – бежал, торопился, перепрыгивал через всех, кто копошится под ногами... Добежал, пора кубок и медаль принимать, а тебя самого уже нет! Прежнего, который знал, зачем бежит. Немножко пожив, ты поймёшь, что все сокровища мира не стоят того, чтобы перестать быть самим собой. И уж, тем более, не стоят слёз тех, кто тебя любит.

44

Володя стоял, опустив голову. Из глаз, помимо воли, текли слёзы. – Да, ладно, не дрейфь! – отец подошёл совсем близко и приобнял его

за плечи. – у меня для тебя подарок один есть. На прощанье, так сказать... Порывшись в кармане брюк, отец достал маленькую флешку: – На вот, это тебе! – Что это? – Вова, не тупи! Ты что, ни разу флешки не видел? На ней – всё, что

было залито в твою бедную черепушку за последние семь месяцев. Я подумал, что тебе может быть некомфортно с этим багажом. Теперь ты можешь выбрать, что с ним делать. Можешь просто выбросить, вместе со всеми своими «достижениями» за это время. А можешь – сохранить. Как хочешь, дело твоё. Ну, всё, держи краба, сынок! Пора мне... И тебе пора. За тобой неотложка приехала.

Откуда–то сверху раздавались встревоженные голоса: – Давление падает, начались судороги! Пульс нитевидный. Набери два

кубика адреналина. Так, что это зажато в кулаке? С трудом разлепив залитые кровью веки, Володя соскочил с носилок,

оттолкнул фельдшера и, что было сил, рванул к парапету. Размахнувшись, запустил флешку в тёмную воду Яузы.

– Ни фига себе, прыть какая... – фельдшер с досадой отряхнул испачканные в грязном московском снегу ладони. – А ты говоришь, адреналин! Наверное, под кайфом паренёк. Нанюхаются, наколются и гоняют, как сумасшедшие. Уроды!

Жёлтое марево снова накрыло Володю с головой. Блаженно улыбаясь, он растянулся в покрытой тонким льдом лужице.

Пробуждение было тяжёлым. Страшно ломило весь затылок. При попытке открыть глаза, яркий свет резанул по ним, будто острой бритвой. Сухой язык в полупарализованном рту отказывался даже просто пошевелиться. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью.

Постепенно, глаза всё же удалось открыть. Взгляд упёрся в белый потолок, обострённое обоняние уловило запах формалина и ещё какой–то больничной химии. «Как я здесь оказался? Больница какая–то… И кто я вообще?» Минуты тянулись как прилипшая к ботинку жвачка. При попытке пошевелиться, голова просто взорвалась неистовым барабанным боем. Неожиданно громко раздался звук открывающейся двери.

– Так, а здесь у нас кто? – судя по голосу, невидимый визитёр настроен решительно, он здесь главный. – Ага, Тимофеев и Гринёв. Что по Тимофееву?

– Поступил позавчера с открытой черепно–мозговой травмой, – второй голос был женский, совсем молодой, звонкий, – томография показала трещину теменной кости, гематому в затылочной области. Оперативно проведена трепанация черепа с целью удалением гематомы. Состояние стабильное, сегодня утром больной пришёл в сознание.

Володе удалось, наконец, повернуть голову и посмотреть на вошедших. Ближе всех, к Володиной койке стоял маленький лысый, полный человечек в

45

белом халате. Он внимательно рассматривал Володю, и похоже, был вполне доволен увиденным. Неожиданно, он спросил, обращаясь напрямую к пациенту:

– Что болит? Пошевели пальцами рук! Володя пошевелил. Затем, с трудом выплёвывая согласные, произнёс: – Голова, затылок очень ломит… И пить хочется! – Ну, пить вам пока много нельзя, возможна рвота, захлебнётесь… Что с

вами произошло, помните? – Отец умер. Я ехал в больницу и попал в ДТП. – зачем–то соврал

Володя. Лысый обернулся к сопровождающим. Девушка, стоявшая на шаг позади

него с «историей болезни» в руках, кивнула. – Очень, очень хорошо! Просто отлично! Вот, что значит молодой

организм! При такой травме должен был месяц в коме провести… Сегодня ещё понаблюдаем, а завтра будем принимать решение о переводе в обычную палату. Так, а что у нас с Гринёвым?

Володя закрыл глаза и снова погрузился в забытьё. Пришёл в себя только ближе к вечеру, нестерпимо хотелось «по маленькому». Боль в голове стала существенно слабее, рука без особых усилий дотянулась до кнопки вызова. Пожилая медсестра, подойдя к его кровати, сразу достала «утку» и стала, без лишних расспросов, прилаживать её под Володю.

– Ко мне кто–нибудь приходил? – Володина речь стала вполне разборчивой, давалась без труда. – Мать, например, или жена…

– Не знаю, я только что смену приняла. – равнодушно пожала плечами медсестра, – Ты «судном» то, первый раз что ли пользуешься? Ничего, привыкай, тебе ещё долго здесь валяться. А передачи для тебя есть, не знаю, правда, от кого… Только их тебе отдадут, когда переведут в обычную палату. Есть будешь, ужин приносить?

– Мне надо с женой поговорить! И с матерью! – Володя попытался подняться, но боль в затылке неожиданно вернулась, взорвавшись в голове множеством ярких, обжигающих искр. Володя неловко повалился навзничь.

– Шустрый ты какой… Ещё в футбол здесь сыграй! Лежи пока, отдыхай, через сорок минут ужин принесу…

На следующий день Володю перевели в обычную палату. Он, действительно быстро шёл на поправку, смог даже садиться на койке. Едва оказавшись в палате, получил передачи от родных. Мать писала в записке, что не сможет прийти в ближайшие два дня, так как занята хлопотами с похоронами отца. Его, согласно завещанию, повезли хоронить в родной городок на Тамбовщине. Вторая передача была от тётки, маминой сестры. Ни в той, ни в другой мобильника, единственной вещи, нужной сейчас Володе, не оказалось. От Марины передач не было.

Два следующих больничных дня были страшно длинными и тоскливыми. Ни передач, ни посетителей не было. Володя попробовал, было, спуститься в вестибюль к таксофону, но получил нагоняй от старшей медсестры и оставил эти попытки. Тем более, что, по её словам, таксофон уже недели три не работал. От разговоров с соседом по палате Володю

46

начало мутить в первый же день, он совершенно не выносил больничных бесед. Больше всего сейчас хотелось поговорить с Мариной. Объяснить ей, попросить прощения. Хоть как умолять, пусть даже на коленях, при всех. Она бы обязательно поняла. Не может же она не понять, что он просто попал в беду. Ведь, так же не бывает! Они ведь любят друг друга!

Слава Богу, в мамином пакете со снедью нашлась книжка. Какой–то дурацкий детектив с полоумной главной героиней. Найдя книгу, Володя чуть не подпрыгнул на кровати от радости – теперь можно было убивать время гораздо быстрее! Погрузившись в чтение, Володя не заметил, как дверь в палату открылась, и к Володиной койке не торопясь подошёл посетитель.

– Здравствуй, Володя! – тесть поставил на тумбочку пакет с какими–то гостинцами. – Поправляешься?

– Анатолий Петрович! – Володя, вздрогнув от неожиданности, отбросил в сторону книгу. – А где Марина? Почему она не приезжает?

– Не валяй дурака, Вова. – взгляд Кравцова был жёстким, пронизывающим. – У тебя ведь нет амнезии?! Помнишь, всё, что сделал в тот вечер? Так–то… Марину и Павлика я забрал к себе. Тебе ни приезжать к нам, ни звонить больше не нужно. Когда выпишешься – занимайся, чем хочешь, только нас больше не беспокой. Заявишься – ноги переломаю! Получается, что я в тебе тогда не ошибся…

– Вы сюда приехали, чтобы сказать мне всё это? – Володя начал заводиться.

– И да, и нет… – тесть задумчиво оглядел Володю с головы до ног. – Нужен ты мне, разговоры с тобой разговаривать… Я бы не приехал, но у нас проблемы с Павликом. Он не спит уже две недели. Засыпает ненадолго, минут на двадцать и вскакивает. Истерика, плачь… Кричит о каком–то пауке. Это началось ещё до твоей аварии. Марина тебе говорила, да только тебе было начхать на это. «Детские страхи» – всё, что ты тогда сказал. Отстаньте, типа… А с того дня, когда ты попал в больницу, Павлушка начал нас донимать, чтобы отвезли его к тебе. Постоянно повторяет «Папка вернулся, он меня пауку не отдаст». Показывали его детскому психологу, тот сказал, что надо постараться устроить вам свидание.

– Так он здесь? – Володя не смог сдержать улыбки. – Он что, в коридоре сидит?

– Что ты лыбишься? – глаза тестя налились кровью. – если бы не психолог, ты бы его точно больше не увидел. Я и после психолога не хотел его к тебе везти, да мать с бабкой буквально заставили!

Сосед по палате, подтянув на ходу тренировочные штаны, вышел в коридор, оставив дверь полуоткрытой. В образовавшуюся щель тут же протиснулась любопытная мордашка с веснушчатым носом и копной огненно рыжих волос. Опасливо оглядев палату, и, встретившись взглядом с Володей, расплылась в счастливой улыбке. Дверь от мощного толчка открылась настежь, а маленький ураган, преодолев, за долю секунды, расстояние до Володиной кровати, прыгнул прямо ему на грудь.

– Папка, ты ведь вернулся?! – огромные серые глазищи тревожно всматривались в опухшее Володино лицо. – Ты ведь, опять только наш с мамкой?

47

– Ваш, чей же ещё я могу быть? – Володин голос дрожал, слова не шли. – Я самый первый узнал, что ты вернулся. – Павлик прижался к

Володиной груди, обхватил его двумя руками. Из уголка Володиного глаза, помимо воли, скатилась горячая капля и

спряталась в серой наволочке. – Ты ведь, не позволишь пауку кусать меня? – Павлик приподнялся,

оседлал Володю и принялся пытливо всматриваться в его лицо. – Какому пауку, Павлуша? – Володя совершенно не понимал о чём идёт

речь. – Где ты его увидел? В телевизоре? – Да нет, Вова, тут не всё так просто. – тесть устало опустился на

стул возле Володиной койки. – Павлик, похоже, унаследовал большую часть Марининой дури, а то и преумножил её. Достали меня эти блаженные…

– Хочешь, покажу его тебе? – Павлик, казалось, совсем не обратил внимания на слова деда.

– Он у тебя что, с собой, что ли? – Володю начало разбирать любопытство.

– Какие вы, взрослые, бестолковые… – искренне расстроившись, произнёс мальчуган. – Особенно дед! Такой глупый! И ты такой же… Как паук может быть у меня с собой? Он же огромный! Вот смотри!

Маленькая, тёплая ладошка сына легла на Володины глаза, и в тот же миг всё Володино тело скрутила судорога, как при ударе током. Мышцы занемели, перехватило дыхание. А потом, все эти ощущения исчезли, и Володя почувствовал, что падает в пустоту. Неожиданно, перед глазами возникла вполне чёткая картинка.

Длинный коридор какого–то офисного здания, деревянные двери с золочёными табличками, возле каждой – ряд пластмассовых кресел. На креслах ждут своей очереди подростки – обычные мальчишки и девчонки. Есть несколько взрослых женщин, по–видимому – учителя. Атмосфера достаточно непринуждённая, в каждой группке периодически возникает то толкотня, то смешки. Когда «безобразия» становятся совсем уж явными, учителя шикают, но – вполне спокойно, без нервности. Периодически, из кабинета появляется мальчуган или девушка. Бросив одноклассникам вальяжное «Следующий», присаживаются на свободное кресло. Одна из дверей в очередной раз открылась, выплюнув улыбающегося верзилу лет шестнадцати:

– Тимофеев, с вещами на выход, то есть на вход! Со скамейки поднимается худощавый паренёк с веснушчатым носом и

рыжими волосами, собранными в аккуратный хвостик. Верзила напутственно хлопает его по спине, отчего парень буквально влетает в открытую дверь.

В кабинете за столами, заваленными кучей папок со скоросшивателями сидят двое. Тот, что постарше – с усами и тяжёлыми мешками, под маленькими поросячьими глазками, одет в поношенный пиджак поверх серой водолазки. Молодой – щеголеватый красавчик в добротном пиджаке и при галстуке. Открыв очередную папку и пробежав пару строчек, он поднимает глаза на паренька и коротко, сухо произносит:

– Фамилия, имя, отчество. – Тимофеев Павел Владимирович. – паренёк нервно оглядывается

48

вокруг, опускает глаза. – Год рождения! – Две тысячи седьмой. – Вам четырнадцать в прошлом году исполнялось, почему уклонились от

явки в Районный центр определения пригодности человеческого материала? – Я в больнице лежал, когда мой класс на освидетельствование

приходил. Бабушка же звонила вам, вы разрешили в следующем году прийти. – Я – не разрешал! После процедуры определения зайдёте в 116–й

кабинет, возьмёте квитанцию на оплату штрафа. Пока штраф не оплатите – разрешение на получение паспорта не получите. Всё понятно?

– Всё… – парень нервно переминался с ноги на ногу. – Можно начинать? – Начинай! – молодой откинулся на кресле и потянулся. – Синие

электроды на запястья, жёлтые – на локтевые сгибы, красные прищепки – на мочки ушей. Дальше – следуй командам на экране монитора.

Парень подошёл к тестовому аппарату. С виду – обычный компьютер. Экран, клавиатура, мышка… Правда, на мониторе прикреплены две видеокамеры, как два больших глаза, и откуда–то сзади идут несколько тоненьких проводков с датчиками на концах. Действительно, очень похоже на какого–то сюрреалистического паука, усевшегося на стол и поджидающего очередную жертву. Испытуемый расположился на стуле перед монитором, взяв проводок с красной прищепкой, осторожно подцепил её к уху. Поморщился, видимо прищепка сильно сдавила мочку. Затем, быстро прикрепил остальные датчики. Экран зажёгся и появилась заставка с каким–то гербом в виде зелёного мозга в обрамлении дубовых ветвей. Через секунду заставка пропала и появилась инструкция, а затем посыпались вопросы. Отвечал быстро, пальцы так и летали по клавишам. Продолжалось это, примерно, минут двадцать. Затем на экране загорелась надпись: «Исследование закончено. Результаты обрабатываются. Можете отключить датчики». А уже через пару секунд экран стал красным, раздался резкий звуковой сигнал и в центре появились жёлтые строки:

Глубина доступного системе ментального проникновения – 0,72%; Устойчивость мозга к внешнему воздействию – 8500 единиц Время установления внешнего контроля над мозгом – Интервал

ожидания превышен, контроль не установлен Номер успешной попытки подключения к системе – Подключение не

состоялось Рекомендованная методика увеличения глубины проникновения –

Отсутствует Личный идентификационный номер – Не присвоен Предписанная профессиональная сфера – Не определена Статус по результатам исследования – Ментальный аутист

– Вот, блин, неделька начинается… – молодой поморщился, как от зубной боли и повернулся к товарищу. – Ну, что – оформляем на шахту?

Старый молчал, пристально вглядываясь в покрывшееся испариной лицо мальчишки. Прошло не меньше минуты, прежде чем он бросил молодому

49

через плечо, делая, почему–то, ударения на первые слоги: – Тебе, Артур, не вредно бы инструкции изучать в день их поступления,

а не тогда, когда столкнёшься с нестандартным случаем. Есть указание от ноль третьего ноль первого сего года не направлять ментальных аутистов на работу в шахты. Там теперь необслуживаемые роботы с нашего брюссельского завода трудятся. А аутистов предписывается утилизировать по месту первичного обнаружения. Так что – оформляй акты на утилизацию и на изъятие органов согласно перечню. Не забудь, все акты в трёх экземплярах.

– А в трёх то зачем? – молодой удивлённо покосился на своего начальника.

– А’ртур, ты руководящие документы совсем не читаешь? – поросячьи глазки старика просто сверлили подчинённого.

– Ну, не успеваю я! – не особо расстроившись начальственному гневу, хохотнул Артур. – Был бы я к системе подключен, как эти бараны – наверное, всё бы успевал.

– Будешь так к службе относиться – подключим. Мне рапорт написать не долго. Подумай над этим и кончай скалиться. Заполняй, давай, акты – это тебе минут на сорок ещё.

Покривившись, Артур достал бланки и стал заполнять их от руки. Мальчишка попытался встать.

– Сидеть! – рявкнул на него старик. – Дверь всё равно закрыта. Сейчас документы оформим и пойдёшь.

Через полчаса, когда молодой дописал, наконец, свои бумаги, старик поднял трубку телефона, стоявшего на его столе, пару раз крутанул диск и коротко бросил:

–Конвой в двести третью! Буквально через пару секунд дверь открылась и два дюжих молодца в

серой форме, с нашивками в виде такого же герба, подхватили мальчишку под руки. Артур поднялся из–за стола и вручил им акты:

– Этого в медпункт на утилизацию и позовите следующего из очереди. Повернувшись к висевшему у двери зеркалу, поправил галстук, смахнул

пару чешуек перхоти с пиджака и направился обратно к своему столу. Путь по коридору занял от силы минуту. Открыв дверь в медпункт,

конвойные стали затаскивать туда упирающегося и пыхтящего от натуги мальчишку. Тучная тётка в белом халате поинтересовалась, смачно, со звуком отхлёбывая из чашки:

– А с этим что делать? Коррекция мозгов опять? – Не–а, этого – на утилизацию! – конвоир сунул ей акты прямо в

испачканные шоколадом руки. – Ну, тогда пристёгивайте пока, щас я чашку помою и займусь. – тётка

накрыла полотенцем свой нехитрый натюрморт и вышла из комнаты. Вернувшись, подошла к извивающемуся на кресле мальчишке, ласково

погладила по голове. Тот уже разорвал кожу на запястьях о тонкие, но, по–видимому, очень прочные ремни, намертво пригвоздившие его к креслу.

– Не дёргайся, всё равно уже ничего не поделать. Не бойся, больно не будет.

– Не надо – парень почти шептал.

50

– Ну, как не надо? – медсестра набрала в шприц какой–то прозрачной жидкости. – Если руководство решило – надо выполнять. Оно ведь не просто так, с бухты–барахты, а в соответствии с инструкцией! К тому же, если ты не можешь работать в системе – как же ты жить собираешься?! Потерпи, сейчас всё кончится…

С трудом поймав вену на дёргающейся руке, медсестра медленно, аккуратно впрыснула туда всё содержимое шприца. Парень несколько раз дёрнулся, захрипел, изо рта пошла розовая пена. Медсестра лёгким движением повернула какой–то рычажок под креслом, отчего оно, тихо жужжа, превратилось в хирургический стол. Достав из шкафа небольшой саквояж с инструментами и банки с какими–то растворами, она расставила всё это на тумбочке возле стола и подошла к телефону, висевшему на стене.

– Алло, центр трансплантации? Медпункт тридцать второго отделения беспокоит. Пришлите машину за органами. Да, набор стандартный. Ну, всё, ждём…

Вернувшись к столу, срезала с трупа одежду и взяла в руки электрическую ножовку.

Дёрнувшись пару раз, Володя пришёл в себя. Павлушка всё ещё сидел на нём верхом. Потом, взяв со спинки кровати салфетку, вытер взмокший Володин лоб. Володя несколько секунд просто тупо таращился вокруг, не очень понимая, где находится.

– Это твой паук? – выдавил он, наконец. – Ну да! – Павлик, казалось, ждал от отца какого–то чёткого решения. –

Я не хочу, чтобы он кусался. Знаешь, как больно? Мысли в Володиной голове совершенно перемешались, никак не желая

выстраиваться хоть в какую–нибудь картину. «Артур… Или, как произносил «старый» – А’ртур. Дурацкое имя… Не наше… Иностранцы? А’ртур… Как Конан Дойль. Или как английский король из средних веков! Что им здесь надо? Хотя, понятно что – ресурсы. Нефть, газ там всякий... Экспансия без ядерных бомб и ракет. Или всё–таки наши? Тогда кто? Нет, вряд ли наши. Что там, тогда за «роботы с нашего брюссельского завода»? Но, надо же как–то их остановить! Но, как? Что же делать?» Решение пришло внезапно. Павлушка, будто что–то понял, мигом соскочил с отца и уселся рядышком на кровати.

– Анатолий Петрович! – Володя чуть приподнялся на койке. – Мне нужно поговорить с тем следователем, что занимается делом Линк Индастри, я хочу дать показания.

– Послушай, Володя! – Кравцов снова начал заводиться. – Что за чертовщина у вас здесь происходит? Мне надоело чувствовать себя дураком! Все всё знают, о чём–то догадываются… Один я, как идиот, абсолютно не в теме!

– Анатолий Петрович, никто вас не считает идиотом! Просто, я хочу уйти из Линк Индастри и хочу, чтобы этой конторы больше не было! Вы, помниться, тоже этого хотели…

– Если ты считаешь, что это поможет тебе вернуть Марину и Павлика – то скажу тебе прямо, ты заблуждаешься.

51

– Посмотрим… Пока я всего лишь хочу дать показания. В этом ведь наши интересы совпадают?!

Кравцов только покачал головой: – Я не знаю, какую игру ты ведёшь, но на всякий случай скажу, что

прокуратура больше не занимается делом Линк Индастри Только ФСБ. Оттуда следователя звать? Или передумаешь?

– ФСБ – это ещё лучше! Это – то, что надо! Кравцов тяжело вздохнул, открыл, было, рот, чтобы что–то ещё сказать,

но только устало махнул рукой. – Пойдём, Павлуша… Мама заждалась, наверное! Павлик вскочил, обвил Володину шею и чмокнул в щёку, заросшую

густой щетиной. Прошептал в самое ухо: – Я знаю, ты насовсем вернулся! Папка, не бойся, я тебя никогда не

брошу! Затем, встал и поплёлся за дедом. Уже возле двери обернулся и помахал

на прощанье ладошкой. Обыкновенной детской ладошкой.

В ожидании следователя Володя стал продумывать, что и как нужно говорить. Однако, придумать хоть какой–то план никак не удавалось. Что он знал о системе? И о конторе в целом? Оказалось, что почти ничего. Только то, что он там работает, конструирует какие–то модули, и получает за это приличные деньги. Буквально, неделю назад Володя был уверен, что это лишь производитель сетевого «железа». И вот – на тебе, колыбель «паука». Похоже, сообщить следователю почти нечего… Не видение же пересказывать!? Сделав такой вывод, Володя очень расстроился. От грустных мыслей его отвлёк звук открывающейся двери.

– Вовка, здорово! – на пороге стоял Саша, Володин начальник в сопровождении какого–то бритого мужика в коротком пиджаке. – Не надоело тебе здесь валяться, бездельник? У нас без тебя работа стоит!

Оба визитёра уверенно подошли к Володиной кровати и встали с разных сторон. Саша, улыбаясь, стал выкладывать на тумбочку апельсины и сок. Потом достал из сумки ноутбук:

– Ты, старик, поправляйся скорее! Это всё тебе – ешь витамины, отращивай повреждённый мозг и выходи скорее! Мы, правда, тебя и сегодня потревожим, не возражаешь?

С этими словами, Саша раскрыл ноутбук и включил его. – У меня голова болит, – попытался замять вопрос Володя. – Я сейчас

вообще ничего не соображаю. Гости переглянулись, «бритый» расстегнул верхнюю пуговицу на

пиджаке. – Вова, не капризничай! – Сашка положил ноутбук на Володино одеяло.

– У нас проблема – заводской технолог обнаружил ошибки в технологической карте на твой новый модуль. Посмотришь его замечания, исправишь, что там требуется, и – лежи, поправляйся.

– Да, не буду я! – Володя приподнялся на койке. – Я болею! – Авторизуйся, давай, гадёныш! – «бритый» вытащил из подплечной

кобуры пистолет и приставил к Володиной голове. – Пошустрее, пока я тебя не

52

завалил. – Просто введи свой логин и пароль, исправь технологическую карту и

мы уйдём. – Саша ещё раз пододвинул ноутбук к больному. Володя нехотя взял ноутбук, ввёл логин и пароль. На экране мелькнула

знакомая заставка, потов появился совершенно обычный «рабочий стол» с одинокой папкой в центре.

– Открывай! – скомандовал «бритый». Володя кликнул по папке, потом по нужному файлу. Однако, вместо

привычного окошка текстового редактора на экране появилась жёлтая надпись на красном фоне:

Ментальная проницаемость пользователем полностью утрачена. Интерфейс пользователя с системой установлен быть не может.

Саша вопросительно посмотрел на напарника. Тот поморщился: – Я тебе ещё вчера сказал, что после трепанации черепа интерфейс

обычно исчезает! Надо было сразу идти… Ну, ладно, лучше поздно, чем никогда!

Саша, кивнув, закрыл крышку ноутбука и опустив его в сумку, извлёк оттуда шприц, наполненный жидкостью.

– Потерпи, старик, больно не будет… Это прививка, чтобы контакт восстановился.

– Да, пошёл ты! – Володя оттолкнул его ногой, отчего бывший начальник неловко завалился на соседнюю койку.

Воронёный ствол снова упёрся в Володин лоб. – Лежи спокойно!– прошипел «бритый». – А не то мозги вышибу! – Это чего тут у вас такое интересное?– раздался негромкий, абсолютно

спокойный голос от двери. Краешком глаза Володя заметил невысокого, плотного парня с пистолетом в руке. – Ну–ка, все руки в гору, и поживее!

Воспользовавшись тем, что «бритый» поднял глаза на неожиданного визитёра, Володя что было сил, ударил его по руке. Пистолет выстрелил и Сашка завизжал, прижимая руки к красному пятну, расплывающемуся по белой рубашке на его животе. Следующий выстрел хлопнул у двери и «бритый», взмахнув, как дирижёр, руками грохнулся навзничь. Сашкин визг плавно перешёл в какие–то булькающие звуки.

– Ты Тимофеев? – спросил парень, подходя к Володе вплотную. Мельком взглянув на корчащегося от боли Сашку, он отвернулся. – Я майор госбезопасности Шульгин. Вовремя ты меня, однако, позвал – а то бы тебя друзья пристукнули.

– Я хочу дать показания. – Володю била мелкая дрожь. Он опасливо взглянул на красное пятно на стене с прилипшими желтоватыми сгустками и отвернулся.

– Просто показаниями ты теперь не отделаешься… – майор покосился на застывших у двери медсестёр. – Вставай, одевайся, в машине всё проговорим. Где тут у вас больничный гардероб?

Быстро бежать у Володи получалось плохо. Голову разрывала изнутри

53

пульсирующая боль, ноги передвигались с трудом. А после того, как ФСБ–шник рывком сорвал с Володиной головы повязку и натянул взамен неё кепку, Володя даже жалобно заскулил. Когда выходили из здания, майор оглянулся по сторонам, снова достал пистолет и убрал его, только затолкав Володю в машину.

– Да, видок у тебя…– покачал он головой, когда машина резко взяла с места. – Тяжело будет туда пройти. Однако, других вариантов сейчас нет… Этих двоих через час хватятся, а может и раньше. Надо вызывать группу захвата к вашему офису. Материала, в принципе, на вашу контору достаточно. Ты сам вызвался сотрудничать – теперь назад пятками уже нельзя… А то вместе со всеми загремишь, как говориться, под фанфары! Так что, слушай внимательно. Ты – штатный сотрудник, у тебя есть магнитный пропуск. Твоя задача – войти в здание, переодеться, как это у вас принято, дойти до серверной и войти внутрь. Дальше – по обстановке… Нужно, каким хочешь способом, не дать им отформатировать диски с документацией по их хозяйственной деятельности, логистике, и так далее. Понял?

– Не очень… – от нестерпимой боли Володя с трудом воспринимал указания майора.

– Ну, парень, что–то ты у меня совсем бледный… – ФСБ–шник достал из кармана какие–то таблетки. – На вот, положи под язык и медленно рассасывай. Должно полегчать.

Володя положил в рот таблетку. – Я не понимаю, как я дойду до серверной и не дам сисадминам

форматировать диски? Вход в серверную – по специальным пропускам только для ограниченного круга лиц.

– Единственное, чем я могу тебе помочь – это дать нож из углепластика. По свойствам ни в чём не уступает стальному, но на металлодетекторе не виден. Пистолета такого нет, к сожалению. Дальше – делай, что хочешь, но в серверную войди и выруби питание на всех серверах. Просто выруби питание, и всё. Учти, что команда на форматирование может поступить и из какого–то внешнего терминала. А может быть и некая тревожная кнопка. Поэтому – действуй по простейшему плану – просто обесточь оборудование. Как только ты войдёшь в серверную – мы входим в здание.

Благодаря таблетке, боль начала отпускать, появилось спокойствие и ощущение уверенности в себе. И главное – в успехе предприятия. Голова работала быстро и чётко, мысли больше не путались, всё само раскладывалось по полочкам.

– Ну вот, хоть порозовел немножко. – майор с заметным удовлетворением разглядывал Володю. – А то был зелёный, как сверчок какой–то.

– А кто они такие, и что им нужно? – По нашей информации – это секта. Про «Братство духовного

единения» ничего не слыхал? Ну, это не удивительно – до позапрошлого месяца она насчитывала от силы человек шестьсот… Вероятно, кто–то из её членов был отличным программистом. Была написана некая программулина, которая, постепенно совершенствуясь, превратилась в операционную систему, способную взаимодействовать с мозгом пользователей. Ты был в команде

54

подопытных кроликов. То есть, Линк Индастри – всего лишь «обложка» Братства и основной источник доходов. Что ни говори, а «железо» вы классное делали. Но, по видимому, отладка уже завершена, потому, что действия Братства активизировались. Недавно к нам поступила информация о заказе Линк Индастри на увеличение скорости офисного канала в Интернет до 10 Гигабит в секунду. Причём, трафик там бешеный, провайдер просто озолотился за эти два месяца. Одновременно, мы зафиксировали совершенно невинные баннеры на самых разных сайтах – от порно до спорта и официальных страниц музеев и заводов. Если кликнуть по этим баннерам, попадаешь на сайт Братства. А там – тебя уже поджидает система, с полным арсеналом методов. Тут тебе и двадцать пятый кадр, и фразы двойного смысла, выполненные шрифтом определённого цвета в нужных областях экрана. Да, много всего… Суть в том, что на сегодняшний день Братство духовного единения насчитывает уже двенадцать тысяч адептов. Вот так!

– А пастыри этого братства сидят «за бугром»? – Ты знаешь, мы сначала и сами так думали, но эта версия не

подтвердилась. Там все только наши. «Дорогие Россияне», так сказать… – То есть, вы хотите сказать, что система – это всего лишь некий софт? – В основном – софт. «Железо» соответствующее, тоже, наверное,

было… Вопрос интересный! Кстати, скажи–ка, милый друг, а какие там у вас были мониторы?

– Электронно–лучевые, здоровые такие… Можно сказать, доисторические!

– Э, нет! Никакие они не электронно–лучевые. Просто, там куча прибамбасов специфических в корпусе! Наверное… Но, всё равно, главное – программа. А мониторы без неё ни черта не стоят!

На Володю словно вылилось ведро холодной воды. Поняв, что сказал лишнее, майор принялся задумчиво жевать нижнюю губу.

«Артур» – неслись мысли в Володиной голове. – «Как я мог забыть, что в институте, в параллельной группе учился парень с точно таким же именем. Никакие они не иностранцы, и уж точно не сектанты. Как–то плохо я представляю себе сектантов, пишущих рапорты и рулящих выдачей паспортов. Это больше похоже совсем на другое ведомство. Которое запросто схавает Братство и глазом не моргнёт. Схавает вместе с системой».

Машина, между тем остановилась в двух кварталах от офиса Володиной конторы.

– Вот нож. – взгляд майора стал колючим, оценивающим. – Действуй! И не вздумай дурить!

– Постараюсь. – пробурчал Володя, убирая нож в рукав и открыл дверцу машины.

В раздевалке, взяв одежду из шкафа Володя быстро нырнул в кабинку. Полностью раздеваться не стал – натянул только свой свитер в английскую клетку. Время было обеденное, поэтому, вместе с другими сотрудниками без труда прошёл пост охраны. Однако, уже на втором этаже его остановил окрик охранника:

– Тимофеев! Остановитесь!

55

Володя остановился. Охранник, вооружённый лишь дубинкой, придирчиво осмотрел его и

коротко бросив «Следуйте за мной», двинулся прочь по коридору. «Блин, надо было так глупо попасться!» – досада захлестнула Володю с головой, даже дыхание перехватило. Перед глазами возник рыжий мальчишка, пристёгнутый ремнями к медицинскому креслу. Нож оказался в руке сам собой. Чуть ускорив шаг, Володя, коротко взмахнув, всадил нож охраннику в бок. Выдернул, с леденящим треском разрываемой зазубринами плоти. Охранник лишь охнул, удивлённо глядя на стекающую по лезвию тонкую струйку, и стал оседать. Володя бросился в сторону серверной. «Странно…» – пронеслось у него в голове. – «Сколько раз приходилось слышать, как трудно убить человека. Говорят, некоторых после этого рвёт. Угрызения всякие… А у меня – никаких эмоций! Будто в компьютерной стрелялке!»

Добежав, выровнял, насколько сумел, дыхание и постучал в дверь серверной. Дверь приоткрылась и Володя увидел удивлённое лицо Лёни, бывшего однокурсника. «Чёрт! Только тебя мне и не хватало… Конечно, здесь должен был сейчас оказаться именно он!» – Володя вздохнул, нож в потной руке за спиной неприятно впивался ребристой рукояткой в непривычные к такой работе ладони. Нет, вообще–то Володя знал, что Лёня работает помощником системного администратора в их конторе, но столкнуться с ним сейчас хотелось меньше всего.

– Ты тут один, что–ли? – Володя попытался выдавить из себя нечто вроде улыбки.

– Ну, да… Ребята сейчас на обеде. – Лёня был абсолютно спокоен, и даже рад неожиданному гостю. В институте они, помниться, дружили.

Володя резко толкнул левой рукой дверь, отчего щуплый Лёнька отлетел назад и, не удержавшись, упал.

– Ты чё! – Лёнькино лицо с девичьими губами и длинными ресницами приобрело обиженное выражение. – Обалдел совсем?

– Значит так! – Володя захлопнув за собой дверь, достал из–за спины нож. – Вот этот шкаф – двигаем к двери! А этот стол потом – в распор между шкафом и стеной.

– Вовка, ты что делаешь? – Лёня уже успел подняться. Став бледным, как бумага, он только растерянно переводил взгляд с окровавленного ножа на Володино лицо и обратно. – Что происходит?

– Все вопросы потом. – рявкнул гость. – Сделаешь что–то не так – кастрирую. Не шучу!

Лёня, будто скинув с себя наваждение, бодро взялся за передвигание мебели. Когда с блокированием двери было покончено, Володя за руку подтащил Лёньку к ближайшему компьютеру:

– Входи под админским паролем! – Не буду! – решил, было, проявить героизм Лёня. В ответ – снова короткий взмах Володиного ножа. Лёнька, рассматривая

глубокий порез на бедре начал терять сознание. «Вот зараза, он ещё и крови боится…» – жалости к приятелю у Володи в этот момент, почему–то, не было. Усадив Лёню на стул и надавав увесистых пощёчин, Володя всё же заставил его войти в систему на правах администратора. В дверь уже вовсю барабанили,

56

пытались её выломать. Как только система приняла пароль, Володя потащил упирающегося Лёньку к окну.

– Прыгай! – Володя, периодически тыкая бедолагу в ногу ножом, заставил его залезть на подоконник.

– Не буду! Здесь третий этаж! – Лёнькины губы смешно тряслись, из глаз катились слёзы. Володина память некстати подбросила картинку из прошлого, когда Лёнька также куксился перед разгневанным преподом по физике. Он тогда позволил почти всей группе, в том числе и Володе, сдуть у него решения задач из очередного коллоквиума. И – пошёл сдавать последним. Препод топал ногами, грозился отчислить, а Лёнька только шмыгал носом, но – не признавался.

– Ладно! – Володя стащил Лёньку с подоконника за воротник. – Быстро выдирай все кабели для внешней связи. Но – только, чтобы внутри помещения всё работало. Проверю, если что – сразу прирежу! Потом – сидеть в углу и молчать как мышка!

Возня за дверью, тем временем прекратилась, наступила полная тишина, а затем, уже с улицы раздались крики и выстрелы. Усевшись за компьютер, Володя на секунду растерялся. Однако, опыт давних студенческих «халтур» по администрированию разных локалок, за умеренную плату, пришёлся очень кстати. Он быстро нашёл диски как с ядром системы, так и с многочисленными версиями исходных кодов. Убедившись, что никаких «хвостов» не осталось, Володя запустил форматирование этих разделов. «До завершения процесса осталось 23 минуты» – «обрадовало» выскочившее на мониторе сообщение.

Володя оглянулся. Лёнька, добросовестно оборвав все оптические шнуры в стойке с «внешними» кабелями, тихо сидел в уголке, прямо на полу, зажимая порез на бедре успевшим напитаться кровью носовым платком. За дверью происходили абсолютно непонятные события – одновременно слышалось заунывное хоровое пение на одной ноте, звуки борьбы и отборный мат. Сквозь эту какофонию пробивались редкие хлопки выстрелов. Наконец, всё стихло, и Володя услышал голос Шульгина, доносившийся из–за закрытой двери:

– Тимофеев! У тебя всё в порядке? Мы уже зачистили третий этаж, можешь открывать!

Володя посмотрел на монитор. «До завершения процесса осталось 17 минут».

– Сейчас! – Володин голос предательски дрожал. – У меня тут шкаф тяжёлый! Сейчас отодвину…

«До завершения процесса осталось 16 минут» Володя прошёлся с ножом в руке по всей серверной, обрезая ножом кабели, идущие к клавиатурам, мышкам и мониторам. За дверью оглушительно грохнуло, шкаф, подпиравший дверь, развалился на части, и она буквально влетела в комнату. Стеклянная перегородка, отделявшая длинный ряд стоек с оборудованием от админского предбанника со звоном разлетелась по всей комнате. Володю взрывной волной отбросило к стене. В серверную ворвались несколько бойцов СОБРа, один из них, врезав Володе по шее прикладом, заставил лечь на пол, прямо на битое стекло. Через секунду сверху возник Шульгин:

– Та–а–ак, голубь ты мой сизокрылый… А почему у тебя стойки

57

работают? На всём оборудовании, вон, лампочки мигают? Это что значит? – Не получилось… – боль снова вернулась к Володе, а кроме того,

навалилась жуткая апатия. Оглядевшись и быстро оценив обстановку, Шульгин подскочил к щитку

на стене и вырубил все «автоматы». Стойки, тем не менее, продолжали работать в прежнем режиме. Тогда, майор подойдя к одной из них разбил прикладом стеклянную дверь и выдрал «с мясом» блок розеток. Несколько серверов отключились. Затем скомандовал своим:

– Так, все кто свободен – делай как я. Тут в каждой стойке отдельный источник питания. Выдираете розетки – идёте к следующей стойке. Вперёд!

Подошёл к Володе, присел на корточки: – А мы тебя выручать шли, думали – убивают тебя… Решили,

правда, одумался. Единственный нормальный человек на всю эту гадскую контору нашёлся и решил помочь нам остановить эту заразу. А ты – туда же… Мало нам, что эти идиоты с песнями и плясками на автоматы лезли. С голыми руками. Бойцов душить пытались, по двадцать человек на каждого наваливались… Мало нам того, что перед воротами уже демонстрация из этих идиотов, правозащитников и журналюг выстроилась… Так, ещё ты – все диски отформатировал… Молодец!

– Не все! – Володина речь была еле слышна, язык почти не слушался. – Все разделы с документами об операционной деятельности конторы целы – можете проверить. Удаляется только сама система.

– Да мне их деятельность – по барабану! Урод ты, покойник ты, вот ты кто… Ты не представляешь, что я с тобой сделаю!

– Представляю… – Володя слабо улыбнулся, увидев, как одного из солдат от раскуроченного блока розеток шарахнуло током. «Придурки, можно ведь не разбивать стеклянную переднюю дверь, а открыть ключом заднюю, железную. И погасить всю стойку одной кнопкой на юпсе**»

– Нет, мальчик, – Шульгин поднялся, переступил с ноги на ногу, будто принимая мяч. – пока, к твоему счастью, не представляешь… Скалится ещё, скотина!

Короткий взмах ноги в модных остроносых ботинках. Сознание погасло, будто кто–то щёлкнул выключателем. Мгновенно, без боли…

Ветра нет, на улице удивительно тихо. С высокого, иссиня чёрного неба смотрят мириады звёзд. Ни единого облачка. «К морозу… Наверное, последнему апрельскому морозу. Павлушка вчера сказал, что у нас там уже почки на деревьях набухли. Скоро листочки появятся… Так, сколько там до отбоя осталось?» – Володя посмотрел на старенькие часы с треснутым стеклом. Услышав за спиной скрип снега под чьими–то ногами, поднялся со скамейки.

– Фартовый, к Куму! – Фома, невысокий, плюгавый мужичёк из «актива» остановился на почтительном расстоянии.

Володя улыбнулся. «Надо же, быстро доехала! Думал, только послезавтра будет».

– Фартовый, ты чего так обрадовался? Ваши, вроде, с Кумом не больно любят встречаться…

– Да, пошёл ты! У меня личник, жена приехала.

58

– Уже знаешь? Вот, заодно и расскажешь Куму, чьим мобильником пользуешься…

– Ничьим! Мне он не нужен! – Володя сделал шаг в его сторону. – А тебе ещё раз, по хорошему говорю – отвали!

– Ты, Фартовый, сильно не зарывайся… – Фома отступил на шаг, развернулся и пошёл прочь.

Фартовый… Володю всегда коробила кликуха, намертво прицепившаяся к нему с первых дней пребывания на зоне. С его точки зрения, такую должен был носить удачливый медвежатник или гопник, а уж никак не обычный мужик. Первый раз он услышал это определение в свой адрес ещё в Лефортово, когда его, целого и невредимого, перевели в обычную камеру после содержания в пресс–хате. А ведь, всего за пять дней до этого, Володя мучительно искал способ повеситься, но так, чтобы наверняка! Тогда, на допросе, Шульгин, вдруг перестав пинать его по переломанным рёбрам, устало произнёс:

– Достал ты меня! Не хочешь по хорошему – будет по плохому… Сейчас отправлю тебя на пресс–хату. Посидишь недельку, пообщаешься с милыми, интеллигентными пацанами… И сам всё расскажешь. И кто тебе дал задание систему затереть на серваках и где у вас резервные копии исходных кодов. – ухмыльнулся, надевая пиджак и складывая бумаги в дипломат. – Зато, запоров потом точно никогда не будет – всё будет со свистом пролетать!

В пресс–хате его встретили радостно. Худой, болезненного вида грузин осклабился «О, свежее мяско!» и попытался похлопать Володю по заднице. Уклонившись от его руки, Володя прошёл к свободным нарам, лёг навзничь и стал напряжённо думать, где взять верёвку. До отбоя, однако, соседи по камере активности не проявили. Не подошли и после. Лежали на нарах, смотрели в его сторону, но – не подходили. К четырём утра Володю сморил сон. Однако ничего плохого так и не случилось.

Днём всех четырёх сокамерников, по очереди, выдернули на допрос. Первый не вернулся, Володя потом узнал, что его прямо с допроса увезли в институт Сербского: на вопрос следователя, почему не сделали свою работу, урка стал с пеной у рта доказывать, что на Володиных нарах, в ногах, всю ночь просидел рыжий пацан со светящимися глазами. Трое других, поумнее, угрюмо бубнили что–то про крепкий сон. А спустя пару дней, Шульгин был отстранён от этого дела и направлен в командировку в Северную Осетию. Новый следователь отнёсся к делу весьма равнодушно, а потом и вовсе передал его в прокуратуру. Вскоре, от всех его эпизодов осталось два – нанесение тяжких телесных повреждений охраннику и лёгких телесных Лёньке, за которые Володя и был осуждён.

Потом его окрестили «Фартовым» уже на зоне, когда он отличился тем, что вышел последним из старенькой столовой, буквально за секунду до того, как прогнившие стропила затрещали и крыша рухнула вниз, погребя под собой с полсотни бедолаг.

Окончательно же кликуха закрепилась за Володей, когда отморозок Башкир проиграл его жизнь в карты. В ту ночь ему катастрофически не везло. Проиграв все имевшиеся деньги и сигареты, он, желая отыграться, поставил на кон жизнь первого, на кого упал взгляд. И снова продул!

Володя проснулся в последний момент – будто что–то толкнуло его в

59

бок. Увидев занесённое над шеей лезвие, сумел отклонить удар – нож лишь пропорол руку от запястья до локтя. Отшвырнув Башкира ударом ноги, Володя успел встать с койки. А Башкир, выставив вперёд выкидуху, снова бросился на свою несостоявшуюся жертву. И – остановился, вытаращив глаза, будто увидел справа от Володи что–то ужасное, шокирующее. Раскрылся, пропустив мощный прямой в челюсть и ещё один, послабее, в шею, чуть правей кадыка. Ворвавшийся в барак конвой пинками погнал в карцер и бьющегося в судорогах от кашля Башкира и Володю. Башкира, правда, выпустили уже через два дня и отправили в родной Ижевск, в связи с раскрытием новых эпизодов его дела.

Обстановка в комнате для длительных свиданий с родственниками предельно проста – стол, накрытый старенькой, кое–где прожженной сигаретами клеёнкой, два продавленных стула и накрытая синим шерстяным одеялом койка с железным матрасом. Под потолком – тусклая лампочка. Однако, и её света достаточно, чтобы ещё с улицы разглядеть через окно знакомый, до боли родной силуэт. «Ждёт… Как здорово, что сумела добраться так быстро!». Дверь открывается с противным скрипом.

– Вовка! – Марина встаёт и делает шаг навстречу. – Ты такой худой стал! Тебя тут вообще, кормят?

– Лисёнок мой! – у Володи в горле будто стоит ком. Одновременно хочется, и разглядеть, как следует, и крепко стиснуть в объятиях, зацеловать до одури…

Когда страсти немного улеглись, Марина спросила, чуть приподнявшись на локте и внимательно рассматривая Володино лицо:

– Ты спрашивать опять ничего не будешь? – А зачем? – Володя довольно улыбнулся. – я и так всё знаю! Даже, как к

тебе сосед с верхнего этажа клеился! – Да не клеился он вовсе! – Марина для порядка надула губы. – Я его

знаешь, как отшила! – Если не клеился – как ты его отшила? – всё так же лёжа навзничь

улыбался Володя. – Ну, Павлушка! – Марина снова прижалась к Володе всем телом. –

Приеду – надаю по заднице! Понимает, тоже мне, кто к кому клеится! – Ты там соседу скажи, что у тебя муж – урка! – Володя в очередной раз

поцеловал Марину в рыжую макушку. – Скажи, выйдет – попишет! – Ах ты урка мой… – Марина снова приподнялась на локте. – Кстати,

отец сказал, что с УДО*** всё получается! Скоро опять будешь с нами! – Давно хотел спросить – почему он за меня хлопочет? – Я ведь тебе говорила! А может и нет… – Марина на секунду

задумалась, потом продолжила. – Павлушка ведь показал ему того «паука»! Когда тебя забрали, деда тоже вызвали на допрос. Он провёл там больше семи часов. А потом, приехав домой он стал орать на нас, тебя обзывать последними словами. Павлик внимательно слушал, а потом подошёл к нему и взял за руку. Дед опустился в кресло, и Павлик положил ладонь ему на глаза. А потом, когда всё кончилось, дед так и остался молча сидеть. Единственное, что сказал, это

60

попросил нас уйти. Просидел до утра, а утром поехал в церковь, впервые за тридцать лет. Сейчас он уже совсем не тот, не узнаешь его, когда встретишь – седой весь…

– Павлушка рассказывал мне, что дед болеет… Про «паука» не вспоминает больше?

– Да нет, с того дня – как отрезало… Сразу писаться перестал! Ты с ним каждый день разговариваешь?

– Да нет, каждый – не получается! Днём ведь я его не слышу. Чувствую, иногда, что зовёт, но не получается сосредоточиться. А вот вечером – наступает наше время. Когда я лежу на кровати после отбоя, я отлично слышу его и даже могу отвечать. Правда, он теперь всё чаще в это время спит.

– Что ж ты хочешь, второй класс – не шутка. Устаёт страшно, там у них программа теперь – чокнуться можно! Зато, когда у вас получается, он весь аж светится от счастья. Ты ему, правда, каждый раз новую сказку рассказываешь? Когда только ты успеваешь их придумывать?!

– Да, с этим проблем как раз нет – пока лес валишь, мозг ничем не загружен, придумывай, что хочешь!

– У него даже есть любимые серии – про мышонка Тошу, и, кажется, про слониху Слоню… Так, да? Я их правильно назвала?

– Правильно… – Володя задумчиво потёр подбородок. – Только вот ведь какая фигня выходит – там, на воле, я ему ни одной не рассказал! Сначала, он маленький был, а потом… Противно вспоминать, лучше б забыть всё!

– Ничего, расскажешь ещё! С УДО твоим всё срастается, скоро дома будешь! Как раз в августе, к его дню рожденья!

*ГИП – главный инженер проекта. **UPS – источник бесперебойного электропитания для сетевого (и не

только) оборудования. ***УДО – условно–досрочное освобождение.

Москва, 2009 год.

61

Олег Лаврентьев

Победитель конкурса городской прозы в 2009 году, печатался в журналах «Южный город», «Ave», в альманахе «Квинтэссенция».

Объект особой важности

Их вызвали рано утром. Они сидели за столом, незнакомые друг другу люди и молчали. Худощавый старик с клиновидной бородкой и взъерошенным чубом; он то и дело смотрел на наручные часы и что-то возмущенно бормотал себе под нос. Рядом с ним сидел такой же беспокойный мужчина лет пятидеся-ти в красной, с вышитыми узорами, нарядной, довольно нелепо смотрящейся в контрасте со строгими черными брюками, рубашке. Человек доставал из карма-на телефон, что-то подсчитывал, записывал результаты в блокнот, отрицательно мотал головой, зачеркивал и снова считал… В его поспешно-лихорадочных дви-жениях чувствовалось волнение, которое он не мог скрыть. Возможно человек в нарядной рубашке знал, зачем их вызвали.

В кожаном кресле на торце стола удобно устроился светловолосый муж-чина в бежевой рубашке. Его слегка прищуренные, бутылочно-зеленые, слов-но у кота, глаза изучали умиротворение и сочувствие. Легко было представить себе, как в их глубине бессильно тонут паника и негодование собеседника, а о невозмутимо-спокойное лицо бессильно, как о гранитную стену, разбиваются волны человеческого гнева. Человек с зелеными глазами был самым спокойным из всех собравшихся в кабинете, но возможно тому виной была усталость, он не выспался и несколько раз подавил в глубине тела зевок.

Последним был высокий, мускулистый шатен лет тридцати в пестрой май-ке и темных джинсах. Несмотря на ранний вызов, он выглядел свежо и бодро. Весь его вид говорил о том, что этот человек по первой команде готов вскочить, броситься сворачивать горы, нырять на дно океана, решать невыполнимые зада-чи, кого-то спасать. Но вместо этого он уже сорок минут сидел за столом, как и остальные трое, и терпеливо ждал.

В шесть тридцать восемь отворилась дверь, и в комнату вошел человек среднего роста с широкой залысиной. Он быстро прошел к свободному креслу на свободном торце стола, но садиться не стал, а быстро оглядел собравшихся.

– Прошу простить, – начал он низким голосом, – за ранний подъем, того требуют обстоятельства. Прежде всего позвольте представиться самому и пред-ставить вас друг другу. Меня зовут Ефим Петрович Варежкин, я первый замести-тель начальника Службы Безопасности.

Варежкин переждал несколько секунд, давая возможность оценить уро-вень важности своей персоны, а значит и дела, и посмотрел на старика с бород-кой.

– Это профессор Оренбургского университета, историк Марк Исийдорович

62

Осадчий. Рядом с ним сидит Валерий Андреевич Павлов, руководитель проекта особой важности, в некотором роде виновник торжества. Напротив меня нахо-дится следователь по особо важным делам Самарской прокуратуры Польшаков Олег Ефремович, и последний, Евтушенко Евгений Григорьевич, оперуполно-моченный Белобородовского района города Оренбурга. Если по ходу моего рас-сказа будут возникать вопросы, прошу задавать их сразу, мне так легче работать.

– Когда все это закончится? – немедленно спросил Осадчий. Голос у него был резкий, скрипучий, неприятный. – В восемь тридцать у меня лекция, и я бы очень хотел успеть.

– Боюсь, что не скоро, – покачал головой Варежкин. – Это возмутительно, – нахохлился профессор. – Два месяца я просил

местный музей передать мне экспонаты наших могильников, и вот когда раз-решение получено, меня срочно вызывают на это… собрание или заседание. Почему именно сегодня!? Завтра я должен вернуть экспонаты в музей!

– Все неприятности происходят в самую неприятную минуту, профессор, – попробовал разрядить обстановку шуткой Варежкин, но старик не повелся.

– Почему вы не поинтересовались, у кого из нашего университета сегодня окна!? Мы бы просмотрели график…

– Боюсь, что на дискуссии у нас нет времени, – прервал профессора Варежкин. – Могу лишь принести вам свои извинения.

– Извиняйтесь перед студентами, – буркнул Осадчий и демонстративно отвернулся к окну.

– Сегодня ночью в Оренбурге, три с часа назад, – ровным голосом после паузы продолжил Варежкин, – злоумышленник проник на территорию объекта особой важности, убил сторожа, отключил сигнализацию и совершил определен-ное действие, которое свидетельствует, что он знал о секретном объекте если не все, то почти все. Совершив преступление преступник, – в этом месте Варежкин замялся на несколько секунд, подбирая формулировку, – скажем так, скрылся. Теперь относительно самого объекта особой важности. Думаю, будет лучше, если о нем расскажет его руководитель. Пожалуйста, Валерий Андреевич, вам слово.

Павлов прокашлялся. – До сих пор не могу успокоиться, прийти в себя, – глухим голосом начал

он, – все так неожиданно, это ЧП. Вот рубашку эту дурацкую второпях надел, да… Если вкратце, то наше КБ сумело построить… машину времени.

Осадчий недоверчиво хмыкнул и снова повернулся к окну. Павлов болез-ненно воспринял выпад, сбился с мысли, нервно потер переносицу и продолжил:

– Честно говоря, даже мы, ее создатели, не представляем себе механизм работы машины во всем объеме. Но если о теоретической базе, то за основу была принята теория Хроноса-времени, как огромной реки. В этой реке вместе с тече-нием плывем мы. Скорость течения велика, а наши силы слабы, поэтому мы не можем преодолеть его силу и изменить свое местоположение в реке, то есть мы живем в настоящем. Но вот представьте себе, что ветер срывает с вашей головы шапку и бросает назад. Предмет попал в прошлое. Примерно так действует наша машина, она кидает объекты назад в прошлое.

– А будущее? – спросил Польшаков.– С будущим сложнее. Понимаете, мы же не ветер, чтобы бросить предмет

63

абы куда. Переместить объект вперед или назад по временной шкале одинаково возможно. Проблема в том, чтобы он не оказался в стене дома, над вулканом или перед грузовиком на автостраде. Поэтому в прошлом мы наметили несколько крупных объектов, местоположение и описание которых нам досконально из-вестно и кидаем предметы в них. А в будущем мы таких мест не знаем, ведь обычный дом могут перестроить, снести…

– Продолжайте, – сказал Варежкин и взглянул на часы. – Да, да, – заторопился Павлов. – Как я уже говорил, мы научились бросать

предметы в прошлое. Лет на пятьсот, более позднее время требует детальных проработок. Сначала бросали неживые объекты, потом собак, кошек.

– Людей? – спросил Польшаков. – Людей нет, ведь они не смогут вернуться, – тихо ответил Павлов. – До

сегодняшнего дня людей не перебрасывали. А вчера злоумышленник проник на территорию, зарядил собственную конечную станцию и перебросил себя. Мы знаем год переброски, знаем место, куда он направился, но не знаем, зачем он это сделал.

– А это важно? – спросил Евтушенко. – Ведь помешать вы ему уже не смо-жете, как я понимаю.

– Как сказать, – покачал головой Варежкин. – Но разговор пока не об этом. Продолжайте, Валерий Андреевич.

– Понимаете, отсюда мы можем следить за живыми объектами, – сказа Павлов. – Не как в видеокамеру, на мониторе компьютера, а несколько иначе. Отсюда мы наблюдаем отдельные течения Хроноса как совокупность цветных временных линий, или определенных процессов, в число которых входят и чело-веческие жизни. Мы можем выделить отдельную линию, или несколько из них, и сможем наблюдать, влияет ли та или иная на определенный исторический про-цесс, который тоже отображается цветной линией. Вижу, что непонятно, но я сейчас поясню. Приведу простой пример. Представим себе, что мы отправили в прошлое собаку. Проголодавшись, она набрела на племя, которое убило и съело слона. Собака присоединилась к пиршеству. Что мы увидим на своем экране? Слона, точнее его цветную линию. На определенном этапе жизнь животного под-ходит к развилке: его могут убить, могут не убить. Линия слона идет по развилке, где встречается с линией племен, и исчезает. Линия собаки приближается к ли-нии племени и на время соединяется с ней, присоединяясь к пиршеству. Теперь представьте себе, что мы отправили в прошлое Гринписовца. Он сумел отстоять животное, и возле развилки линия слона потекла по другому руслу, не сопри-касаясь с линиями собаки и племени, со всеми вытекающими последствиями.

Несколько секунд в комнате было тихо, собравшиеся осмысливали, что им пытался объяснить Павлов.

– Вы хотите сказать, что тот, кто отправился в прошлое, решил изменить будущее? – проскрипел Осадчий.

– Вот именно, – ответил Варежкин. – Разумеется, это худшее из предпо-ложений, возможен любой другой вариант. Скажем, неудачник решил коренным образом поменять свою жизнь, начав в ее с нуля в высшем смысле этого понятия; или выяснить разгадку исторической загадки. Но мы не можем утешать себя та-кими предположениями, а обязаны рассмотреть наихудший вариант, причем, в самые кратчайшие сроки.

64

– Вы следите, как преступник влияет на ход истории? – поинтересовался Евтушенко.

– Увы, для этого нужно знать, какой исторический процесс его интересует.– Собственно, для этого мы вас и позвали, – вмешался Варежкин. – Вы

должны ответить на вопрос, каковы цели преступника. – В какой год перебросил себя преступник? – спросил Польшаков. –

Возможно, сама дата крупного исторического события подскажет нам… – Конечно, близость к определенной развилке, возможно, указала бы нам

на цель, но увы, – не дал ему окончить Павлов, – когда мы говорили о дате, я несколько покривил душой. Поскольку процессом руководили не мы, не была проведена процедура записи, и я вычислил дату по количеству затраченной энер-гии, а это неточно. Словом, пока мы можем говорить о развилке с одна тысяча восемьсот третий по тысяча восемьсот двадцатые годы.

Профессор Осадчий внезапно встал и направился к выходу.– Куда вы? – удивился Варежкин. – Они даже не потрудились узнать мою специализацию, – не обращаясь ни

к кому, – бормотал профессор. Историк, и этого достаточно… – Вернитесь, Марк Исийдорович! – в голосе Варежкина прозвучали сталь-

ные нотки, и все сразу поверили, что этот человек не зря занимает должность первого заместителя начальника Службы Безопасности. – Мы знаем, что вы спе-циалист по скифам, но обстоятельства дела потребовали вызвать именно вас.

– Какие же? – ошарашенный его тоном, тихо спросил Осадчий, глядя на заветный выход из комнаты, до которого ему оставалось каких-то два шага.

– Подойдите к столу, – потребовал Варежкин. Профессор неохотно подчинился. – Вот, – Варежкин кинул на стол пять фотографий. Все невольно подались вперед, рассматривая снимки. На фотографии был

изображен мужчина лет двадцати приятной наружности с длинными волосами и прямым носом. Глаза мужчины были прищурены, на лбу собрались морщи-ны… Словом, у него было то особенное выражение лица, когда человек сосре-доточен на решении сложной проблемы, требующей предельной концентрации. Такие лица бывают у охотника перед выстрелом, у спортсмена перед стартом. Фотографии были хорошего качества, на одной из них было четко видно, как на носу человека проступали мелкие капли пота.

– Узнаете?– Франс? – убитым голосом спросил Осадчий. – Да. Валерий Андреевич, – спросил Варежкин Павлова, – у вас все?– Почти. Остается добавить, что район высадки изучается, думаю, вскоре

мы точно скажем, куда направился преступник. – Хорошо. По ходу рассказа Валерия Андреевича возникли какие-то во-

просы?– Да, – кивнул Польшаков. – В начале разговора вы упомянули, что пре-

ступник знал специфику работы объекта. Насколько глубоко? Можно ли эту ин-формацию получить, скажем, путем наблюдения?

– Нет, – не раздумывая, ответил Павлов. – Преступник знал, как работает машина, причем в подробностях.

– То есть можно говорить об утечке, – уточнил Варежкин.

65

– Боюсь, что да, – развел руками Павлов. – Еще вопросы. Евтушенко поднял руку. – Спрашивайте, – кивнул Варежкин. – Объект особой важности охранялся одним сторожем, или остальные на-

ходились далеко от места преступления?– Сторож был один. Предвижу ваш следующий вопрос: почему такая сла-

бая охрана такого серьезного объекта. Дело в том, что за безопасность объекта отвечала его секретность. О факте существования объекта знали десять сотруд-ников КБ и пять человек в правительстве.

– Мне тяжело поверить, что о работе машины знало всего пятнадцать че-ловек, – возразил Евтушенко. – Я не знаю подробностей, но наверняка этот объ-ект требовал хороших мощностей, ну не знаю, связи, специфических материа-лов. Возможно, есть человек, связанный с объектом косвенно, но который мог догадаться…

– Я понял, куда вы клоните, – прервал его Варежкин. – Нет, объект числит-ся как филиал одной телефонной станции и соответственно получал мощности и материалы так, что это не вызывало подозрений. Даже охрана, я имею в виду тех, кто должен реагировать в случае нападения, не знала, что именно она охраняет. С этой стороны вы можете быть спокойны. Итак, я ставлю задачу перед нашим штабом во всей ее полноте: выяснить, куда и зачем направился преступник, и как произошла утечка. Последнее немаловажно, потому что нельзя исключать вари-ант, что преступник не одиночка. Итак, разбиваю задачу на конкретные задания. Олег Ефремович и Евгений Григорьевич изучат место преступления, жизнь и связи преступника. Марк Исийдорович расскажет нам, что он знает о своем сту-денте, а попутно послужит нам консультантом по данному историческому от-резку, хоть это и не его специализация. Валерий Андреевич будет использовать возможности своего творения, то бишь, машины. Вы сможете сделать это в оди-ночку?

– В принципе, да, хотя есть пару специалистов, которые смогли бы… – Пока попробуйте работать самостоятельно. Ни я, ни вы пока не можем

утверждать, что у преступника нет сообщника, а в этом случае он скорее всего из вашего КБ. Итак, приступим. Профессор, что вы сможете сказать о Франсе Лае?

С того момента как историк узнал имя преступника, он выглядел пода-вленным.

– Хороший студент, с головой, – неохотно сказал Осадчий. – У меня учится год. Ему предлагали аспирантуру… я предлагал.

– Кто был его руководителям до вас? – спросил Польшаков. – Бек. Орест Петрович Бек. – Что Лай изучал у Бека?– Францию Наполеоновских времен. – Это совпадает со временем переброски. На каком курсе сейчас Лай?– На пятом. Был. – Почему он перешел в вашу группу, проучившись четыре года на другой

теме?Осадчий задумался. – Я не помню сути, но у Франса был конфликт с Беком.

66

– У меня пока все, – сказал Польшаков. – Хорошо, – кивнул Варежкин. – Олег Ефремович, сыском руководите вы.

Не тяните, не отвлекайтесь на второстепенные версии, времени в обрез. Всю горячую информацию тут же скидывайте сюда, мне, вот адрес порта. В подчи-нении у вас всего лишь один человек, и я бы не хотел привлекать дополнитель-ные силы, чтобы не было утечки информации. Но если это станет необходимым, мы задействуем, сколько потребуется, вплоть до армии. Если по ходу возникнет препятствие, затрудняющее расследование, звоните мне. Добавлю лишь, что Евгений Григорьевич будет вам хорошим подспорьем.

– Спасибо, – спокойно кивнул Польшаков. – Тогда за работу. Загремели отодвигаемые стулья.

Польшаков. Раскрывая образ.

Проблемы, которые сейчас приходится решать человечеству, как правило, сложны и требуют коллективного решения. Один человек не сможет обхватить все, и я не раз отмечал себе, что сейчас следователь наряду с прочими качества-ми, должен обладать талантом организатора. В данном деле изначально было непростое условие: сроки. Поэтому, во-первых, требовалось сузить задачу, вы-делить главное, не отвлекаясь на второстепенное, а во-вторых, максимально по-лезно использовать своего помощника. И я решил, детали преступления, через кого произошла утечка, будет выяснять Евтушенко. Он опросит работников КБ. А я займусь воссозданием образа преступника, его психологическим портретом. Ведь чтобы смоделировать, манеру поведения Франса Лая, мы должны знать, что он за человек. Все это мы обсудили с Евтушенко буквально в течение мину-ты. Парень ловил мысли на лету, сказал, что подозреваемый у него уже есть, и отправился проверять свою теорию. Рано, конечно, говорить, но, судя по всему, помощник у меня толковый.

Теперь нужно было решать, как действовать самому. Прежде всего мне хо-телось побеседовать с Павловым, но в голове зудел вопрос Варежкину, который я хотел бы задать без свидетелей. Взглянув на замначальника службы безопас-ности, я увидел, что он сидит один и направился к столу.

– Ефим Петрович. – Да, – мгновенно подобрался он. – У меня к вам нескромный вопрос. – Спрашивайте. – Почему к секретному расследованию привлекают людей со стороны, а не

оперативный состав вашей организации?Несколько секунд Варежкин молча кусал губы, и я уже пожалел, что влез,

ведь вопрос имел косвенное отношение к делу. – Дело в том, Олег Ефремович, – наконец сказал Варежкин, – что вот уже

два года, как оперативно-следственный отдел в моем ведомстве расформирован. В прессе этот акт широко не освещался, о нем знают немногие.

От неожиданности я даже не нашелся, что сказать. Должно быть мысли отразились на моем лице, потому что Варежкин криво усмехнулся:

– Я тоже был не в восторге от такого решения, но… – развел он руками, –

67

выбирать не приходится. У вас все?– Да. – Тогда приступайте.Новость меня огорчила. Не только потому, что считал такое решение не-

разумным, но и по личным соображениям. Через год я собирался перейти в следственную группу службы безопасности, в этой передвижке для меня были кое-какие плюсы, а теперь оказалось, что переходить некуда. Неприятно отказы-ваться от намеченных планов.

Впрочем, к расследованию мои личные неурядицы не имели никакого от-ношения, о чем я не замедлил себе напомнить. Приведя мысли в порядок, я ото-звал в сторону Павлова и побеседовал с руководителем проекта. Меня интере-совали кое-какие подробности работы объекта особой важности. Павлов отвечал собрано, по делу, но во время беседы несколько раз взглянул на часы.

– Скажите, мы можем продолжить беседу у меня в кабинете? – наконец спросил он. – Мне не терпится начать кое-какие вычисления.

Поскольку в мои планы входило осмотреть место происшествия, то я со-гласился. Мы вызвали персональную кабинку метро и поехали в КБ.

– Скажите, Валерий Андреевич, когда поднялась тревога?– Когда он вошел в камеру переброски и запустил программу. Программа

включила движки, резко возросло количество потребляемой энергии, незапла-нированной энергии, и сигнал тревоги вышел на компьютер у меня дома, ну и в охране.

– Когда это случилось?– В три пятнадцать. – А когда он проник на территорию?– В два тридцать с чем-то. – Кто приехал по тревоге?– Какой-то милицейский отдел, я не вникал в подробности. – Вас известили они?– Нет, я приехал по тревоге. – Когда вы приехали, сотрудники милиции были на месте?– Да, и люди Варежкина тоже.– Как вы их различаете?– Они в штатском… ну и присмотревшись, понял, мы там два часа крути-

лись. Люди из разных ведомств держались обособленно, между собой почти не общались. Я помню даже такой момент: кто-то из милицейских хотел пройти в камеру переброски, и его не пустили.

У меня был еще один вопрос, но к делу он отношения не имел. – Валерий Андреевич, а если вспомнить фантастические романы: можно

перебросить человека на десять лет назад, чтобы он увидел самого себя? Он усмехнулся:– Нет. Природа не терпит таких парадоксов, один из объектов сразу умрет,

скорее всего, переброшенный. Мы перебросили пять кошек на год назад, четыре из них умерли, а в пятом случае умер оригинал.

Больше вопросов у меня не было, и остаток пути мы проделали молча.Мы прибыли на место в семь пятнадцать. Ворота прошли свободно, но

входа в здание стоял человек в сером пиджаке. Он внимательно проверил наши

68

пропуска, а когда мы прошли, что-то сказал в микрофон. Очень похоже на нас: усиленные меры безопасности после происшествия.

Мне понравилась планировка здания. Маленький зал, изогнувшийся под-ковой, черный каменный пол, сбоку фонтан с тропическими растениями, у про-тивоположной стены диван. Потолки высокие, свет неяркий, наверное, приятно работать в таком месте.

В зале было пусто, лишь на диване в напряженной позе сидел молодой че-ловек, судя по внешнему виду, тоже из людей Варежкина. При нашем появлении он встал.

– Сержант Ермолаев. – Очень приятно, Олег Ефремович. – Ну я пойду к себе? – жалобно спросил Павлов.К тому моменту я исчерпал свои вопросы. – Конечно идите, – согласился я и повернулся к сержанту.Молодого человека звали Валера. Я потребовал протокол осмотра, а ему

приказал позвонить в университет и узнать расписание работы Бека. Пока Валера говорил по телефону, я начал изучать место происшествия.

Возле оранжереи белая кривая мела очертила контуры человеческого тела.– Валера, в этом месте есть камеры? – Да, две. – Ты сам запись происшествия смотрел?– Так точно, три раза. – Камеры все фиксировали, но тревогу не подняли?– Нет, они не имели выход на экраны службы охраны.– Наружную сигнализацию отключить сложно?Валера усмехнулся и махнул рукой:– Самая простая, ребенок справится.– Ясно. Во дворе камеры есть?– Да, но момент нападения они не зафиксировали, там дерево мешает.– Как был убит сторож?– Преступник, видимо, оглушил его, связал руки и ноги пластиковыми

фиксаторами, заклеил рот скотчем и притащил в зал. Здесь он ударил его шилом в сердце.

– Не задумывался, зачем?– Не понял?– Зачем было убивать оглушенного и связанного? Может человек освобо-

диться от пластиковых фиксаторов?– Тяжело. – Так зачем убивать? Сторож спокойно пролежал бы до приезда оператив-

ной группы. Преступник утроил свой срок без видимой причины.– Свидетель… – А камеры?Валера не ответил, но ему было проще, найти ответ на вопрос должен был

я. Я вышел во двор, чтобы установить, как преступник проник на территорию. Через десять минут я знал ответ на этот вопрос. Один из прямоугольных прутов трехметровой ограды был слегка согнут, как раз настолько, чтобы между пру-тьями возникло пространство, куда бы могла влезть человеческая голова. Чем

69

же он это сделал? В протоколе упоминается, что у входа лежал маленький ломик с бурыми пятнами. Видимо, ломик сослужил двойную службу. Орудие престу-пления уже отправили в лабораторию. В другом деле я бы позвонил экспертам и попросил определить, использовался ли предмет как рычаг для разгибания пру-тьев, но сейчас меня поджимало время. Бек заканчивал лекцию через тридцать минут, для просмотра записи камеры у меня было минут двадцать пять. Зачем же он убил сторожа?

Сидя в кресле, я смотрел, как сосредоточенно работает молодой человек. Работал Франс слаженно, никаких сбоев, паники, метаний. Хорошо отрепетиро-вал, либо его натаскали. Но меня интересовало не это. Я то и дело приближал и отдалял его лицо, пытаясь понять, что за характер скрывается за этой острой бородкой, тонкими губами, широким лбом? Вот и момент убийства, никаких эмоций… Я остановил и вернул запись назад. Нет, дрогнула душа у человека, блестящее жало слегка качнулось, губы сжались и побелели. Но колебание дли-лось секунду, не больше, Франс Лай умеет преодолевать слабость. Тонко писк-нул будильник, пора лететь к Беку.

В университете мне не повезло – в деканате сказали, что Бек взял студен-тов Осадчего и повел в аудиторию номер сто семнадцать. Показывать экспонаты музея, как я понимаю. Наверное, у меня было очень огорченное лицо, потому что секретарша, молодая девушка по имени Лена, ободряюще сказала, что через два часа доцент освободится, и больше лекций у него нет. У меня было сильное же-лание предъявить свое удостоверение и прервать выставку экспонатов, тем более что беседа, скорее всего бы, не затянулась. Но успокоившись и поразмыслив, я не стал этого делать. Бек не единственный, с кем я хотел пообщаться, изменим порядок встреч вот и все. Наказав Лене, чтобы Бека никуда не отпускали, я от-правился в Южно-Уральск…

В самолете я просмотрел анкету. Лай был единственным сыном Беатрисы Лай, француженки второй волны эмиграции. Об отце никаких данных. Мать ра-ботала преподавательницей на курсах французского языка, умерла, когда маль-чику было тринадцать лет. Причина смерти – менингит. Детдом, где рос Лай расформировали три года назад. Учителей и воспитателей судьба, а точнее ми-нистерство, раскидало по области. Я решил не гоняться за стаей зайцев, а от-правиться туда, где Лай работал после школы, а именно в разгрузочную бригаду номер два железнодорожной станции города и побеседовать с рабочими бригады Лая. Тут меня ждало еще одно разочарование.

– Текучка, – пожала плечами женщина в отделе кадров. – Редко кто видит нашу профессию своим призванием. Поработают год-два, от силы пять, и уходят. Я могу дать фамилии, адреса…

С таким же успехом я мог искать учителей. Не везло мне сегодня. Уже десять часов, время текло сквозь пальцы. Что же делать, звонить Варежкину, чтобы искали людей? Мне позарез нужно было поговорить с кем-то из прошлой жизни Франса, потом сопоставить с мнением человека из его настоящего и от этих проекций рисовать портрет… На всякий случай я попросил личное дело Лая и просмотрел его. Ничего особенного. Анкетные данные, свидетельство об окончании курсов, свидетельство о присвоении второго разряда, свидетельство о присвоении первого разряда, медицинская справка, профсоюзная карточка… Здесь я наткнулся на документ, который меня заинтересовал. Некая Барбара

70

Чернецкая сообщала, что рабочий первой категории Франс Лай нарушает рас-порядок об отдыхе, а именно не спит два положенных отрывка по шесть часов, положенные Трудовым Кодексом, статья семнадцать, пункт первый. Я показал справку заведующей.

– Обычное дело, – пожала она плечами. – Наше дело, чтобы люди рабо-тали, их, чтобы не перерабатывали. Хотя, нарушение сна, это редкий случай… – она застучала клавишами компьютера. – Ага, все понятно. Ваш подопечный в две смены работал. А если человек работает две смены – тут все строго: один-надцать с половиной часов работа, полчаса на еду, обязательно, завтрак, обед в нашей столовой усиленного питания, а после работы сон. По-другому и быть не может, организм не выдержит, либо себя, либо технику угробит.

– А когда же личная жизнь?– Некогда. Разрешается только есть и спать. И не беспокойтесь, на двух

сменах люди работают максимум несколько месяцев, больше не выдерживают.– А сколько работал Лай?Она посмотрела на экран и слегка ошарашено сказала:– Почти восемь. Нет, – торопливо добавила женщина, – я не шучу, это

редкость. Люди здорово в таком режиме выматываются. Поэтому профсоюзники двусменников строго проверяют. Ну а Лай, получается, нарушал. За такое ему могли запросто запретить работать в две смены.

– И чем все закончилось в данном случае?– Ничем, он продолжил работать в две смены. Я просмотрел дело дальше. Так, вот вторая жалоба инспектора Барбары и

на ней резолюция старшего инспектора Анастасии Ярославны Филимоновой: … Проведена проверка… считать, что рабочий первой категории Франс Лай уяс-нил требования профсоюза, никаких взыскательных мер не предпринимать… Любопытно. Несмотря на несогласие инспектора профсоюза, ее начальница Лая выгораживает…

– Подозрительный случай, – словно читает мои мысли собеседница. – Обычно они двусменников очень строго карают. Ведь случись что, с них с пер-вых спросят.

Да, нужно мне побеседовать со старшим инспектором профсоюза Анастасией Ярославной Филимоновой.

Маленькое желтое здание профсоюза стояло через дорогу от здания отдела кадров, а Анастасия Ярославна была на работе и не занята. На вид ей было лет пятьдесят пять-шестьдесят, лицо в морщинах. Тем не менее я сделал вывод, что в молодости Настя Филимонова была не из последних красавиц. Статная фигу-ра, правильные черты лица; невольно вспоминаются некрасовские конь и изба. Я представился, женщина заметно напряглась, и показал фотографию Лая.

– Вам знаком этот человек? Она взяла карточку, поджала губы, собираясь сказать, нет, но вдруг поднес-

ла левую ладонь к глазам, словно пытаясь поймать ускользающее воспоминание. – Это не… тот мальчик с французским именем… Франс?– Да, это Франс Лай. – Как он быстро изменился, прошло лет пять, не больше. Бородка эта. – Расскажите, как вы познакомились?Анастасия Ярославна положила карточку на стол и пристально посмотре-

71

ла мне в глаза. – Олег Ефремович, вы хотите знать, как я нарушила свой долг?Не скрою, мне потребовалось некоторое усилие, чтобы не отвести глаза.– Почему вы так считаете?– Давайте подумаем. Я виделась с юношей один раз, тот самый.

Впоследствии мы не общались, если не считать поздравительной открытки, что он прислал года четыре назад. Что же было во время этой встречи? Я разрешила ему работать вопреки кодексу. Все верно?

– Все, да не все. Сам факт вашего нарушения меня мало интересует. Сделаем так, расскажите мне подробно о той встрече, а я отсею плевелы и остав-лю семена.

Она нахмурила брови, сосредотачиваясь. – Ну что ж, жалобы Чернецкой вы читали?– Да. – Когда Барбара написала вторую жалобу, я обязана была принять решение.

По большому счету это уже была формальность, двусменник должен спать две-надцать часов, а если он не соблюдает режим, мы переводим его на одну смену приказом, вот и все. Но по закону я должна была проверить все сама. Пришла я к нему в общежитие в шесть вечера, то есть он уже час как должен спать. Стучусь в дверь. Открывает мальчишка, высокий, худой, с красными глазами. На столе горит лампа и открытый компьютер, на экране текст. Я вхожу, начинаю ему чи-тать мораль. Мальчишка все это слушает, не возражает. Я выговорилась, замол-чала, молчит и он. Помолчали мы так минут пять, потом я спрашиваю, что чита-ешь? Тут он оживляется и начинает рассказывать, что ему в этом году поступать в институт, что он готовится на исторический факультет. Зачем же ты, говорю, в две смены работаешь, когда в одну больше времени остается, вот и готовился бы. Он опять объясняет, что ему нужно деньги накопить на учебу, ведь учиться целых шесть лет. Показал мне свои расчеты, будущие расходы. Разговорились мы. Сирота он, в детдоме воспитывался. Учиться очень хотел, глаза загорались, когда об институте говорил. Жалко мне его стало. Говорю: не могу я тебе разре-шить так жить. Либо вторую смену бросай, либо учебу. А он: тетя Настя, сколько мне осталось? Три месяца всего! А вторую смену мне бросать нельзя, не хватит денег. Вижу я, моей породы парень, упорный. Будет искать, где обмануть, и все равно своего добьется. Ладно, говорю, три месяца я тебе даю, но обещай, что не меньше десяти часов спать будешь. Обрадовался он сильно, а через год открытка от него поздравительная пришла. Поступил он в Оренбургский университет. Ну что, сильно я закон нарушила?

– Не знаю, – покачал я головой. – С моей точки зрения, вы поступили пра-вильно, помогли человеку, а в рамки закона всего не впишешь. А теперь разре-шите откланяться.

– Знаю, что не скажете, но видно, крепко начудил где-то парень?– Конечно не просто так ищем. – Поймаете, не судите сгоряча, разберитесь. – Обязательно, Анастасия Ярославна. Я вышел из здания профсоюза и облегченно выдохнул воздух. Кажется,

фортуна начинает добреть. Кое-что я узнал о тебе, Франс Лай. Оказывается, ты умеешь легко входить в доверие к людям…

72

Орест Петрович Бек оказался прямой противоположностью своему колле-ге худому, подвижному Марку Исийдоровичу. Если бы меня спросили, кем были предки Ореста Петровича, я бы сказал: купцами. Высокая дородная фигура, ши-рокий лоб, надменное выражение лица, густые, сросшиеся брови, прямо бери и пиши портрет волжского купца середины девятнадцатого века. Даже в манере поведения преподавателя проскакивало что-то купеческое – закинутые за спину руки, грудь колесом и голос как у церковного пономаря.

– Меня задержали, – не без обиды пророкотал он, когда мы прошли в сво-бодную аудиторию, – а мне еще готовить доклад на завтрашнюю конференцию. Надеюсь, ваше дело действительно важное.

Таких людей я сразу осаживаю. – Да, я хотел вызвать вас повесткой еще утром, но потом передумал. Бек громко засопел, но промолчал. Я сделал паузу, чтобы он, попавшись

в своей памяти, нашел пару грехов, а потом положил на стол фотографию Лая. – Этот молодой человек учился у вас?Орест Петрович взглянул на фотографию и презрительно фыркнул:– Нажаловался. – Отвечайте на вопрос. – Он учился у меня три года.– Что вы можете о нем сказать?– Бездарь. – Его оценки говорят о другом.– Вызубрить в нашем деле это еще не все. – Выражайтесь яснее.– Извольте. Историк не может быть пристрастным. Если он подтасовыва-

ет факты, это уже не ученый, а фальсификатор. Лай делал доклад о правлении Наполеона и представил все так, словно эпоха правления корсиканца была чуть ли не злотым веком Франции. Я прервал доклад, Лай вспылил и стал требовать, чтобы ему дали закончить, словом, хамить. Пришлось удалить юнца из зала, а потом предложить на выбор либо покинуть университет, либо уйти из моей группы. Он выбрал второе, хотя я предполагал первое.

– Почему?– Этот период истории вызывал у Лая живой интерес, он разбирался в эпо-

хе, сумел раскопать пару любопытных вещей, в настырности ему не откажешь. Мне с трудом верится, что он увлекся скифами.

– Орест Петрович, не было ли у вас какого-то специфического спора, что было бы трудно проверить по имеющимся источникам? Ну скажем, какой орден носил Наполеон или как звали его коня?

Бек посмотрел на меня как на идиота. – Не припомню. Мы распрощались. Орест Петрович оставил у меня в душе неприятный

осадок. Не люблю таких самоуверенных типов. С другой стороны пристрастие пристрастиями, а факты фактами. Франс интересовался Наполеоном, любопыт-но. Но все же Бек явно недолюбливает своего ученика, его показания следует принимать, помня об этом факте. У меня появилось желание расспросить еще какого-то свидетеля выступления Лая. Поколдовав с секретаршей над списками группы Бека, я выбрал Александра Меньшова, соседа Лая по этажу в общежи-

73

тии, спортсмена и очень общительного человека. Саша Меньшов оказался невысоким, крепко сбитым парнем. Ему я на-

звался репортером газеты, куда обратился Лай, желая напечатать свою статью. Кроме того я добавил, что в настоящий момент Франс Лай переехал учиться в Севастопольский институт, гоняться за ним нет времени, а хотелось бы иметь представление о человеке, в частности об одном выступлении, слухами земля полнится, потому что идеи оригинальные, но оригинальности еще не достаточ-но…

– Что вам сказать о том выступлении, – пожал плечами Саша. – О чем его статья?

– О Наполеоне, довольно любопытно, но… – Вот именно, что но. И тогда Франс тоже перегнул палку. Его вообще

клинит на Наполеоне. Бонапарт этакое солнце земли Французской, не верю! Но любопытные мысли в выступлении были, я искренне негодовал, когда этот беге-мот Бек, не дал ему закончить.

– Вы считаете, Бек был не прав?– Конечно! Ну увлекся Франс, что с того!? Мы же сами и разнесем его в

пух и прах. А так вышло очень некрасиво. Франс обиженный и оскорбленный, а мы, студенты, не успели даже сказать, что об этом выступлении думаем. Ради чего тогда они вообще нужны? Что мы дети, что сами не можем разобраться, где истина, а где ложь!?

– Скажите, а почему Франс не продолжил заниматься Наполеоновской эпохой, а ушел в другую группу?

– Это сложный вопрос, – скривился Саша. – Я никому не скажу. – Ну, остаться в нашей группе ему не дал Бек, а уйти в другой университет,

Франс не захотел по личным причинам. – Я понимаю, – сделал я таинственное лицо, – женщина. – Да. – Скажите, а как по-вашему, насколько верна была теория Лая?– Да я же говорю, ни на сколько! Наполеон нес Франции благо! Ха-ха!

Теория была красиво построена, там были любопытные факты, но это все част-ности, по сути Лай ошибался. Так что Бегемот правильно метал молнии. Но мож-но быть правым по сути, и неправым по форме, вот о чем идет речь. Все имеют право на ошибку, мы же живем не в сталинскую эпоху, когда за вольномыслие ставили к стенке.

– Что ж, спасибо. Еще вопрос немного не по теме. Чем увлекается Лай кро-ме истории? Какое-то хобби? Есть у него друзья? Знаете, читатели любят, когда человек разносторонне развит, а то многие ученые замкнулись на своей работе, и больше ничего у них в жизни нет.

Саша хмыкнул:– Что касается друзей, то ближе меня из мужской половины вы никого не

найдете. – А та девушка?– Я ее не знаю, два раза видел их вместе на улице.– Сложный случай.– Конечно. Франс – это научный сухарь, без малейшей примеси. Его божок

74

– история. Кроме нее парня ничего не интересует, он ни на что не молится. Хотя стоп, не так давно был у него бзик, начал посещать нашу группу самбистов.

Я распрощался с Сашей и направился в спортзал. Самбо, это любопытно. Когда я шел в спортзал, пришло сообщение от Евтушенко, его версия под-

твердилась, утечка произошла через инженера Красину, есть идеи, куда именно направился Лай. Что ж, понемногу картина начинает вырисовываться.

Невысокий крепыш Федор Иванович Уваров смотрит на меня вполглаза. Сейчас его гораздо больше интересуют ребята, возящиеся на ковре.

– Лай, Лай, помню, – горит Уваров и вдруг резко кричит: – Резче, Паша, резче это делают! И не просто приседают, а помогают противнику двигаться, подталкивают его своим телом! Извините, – это уже мне.

– Давайте отойдем в сторону, – предлагаю я. Мы идем в подсобку, и здесь впервые внимание собеседника уделено мне

одному. – Помню я этого парня, – говорит Уваров. – Захотел заниматься, пожалуй-

ста. Но через пару месяцев я ему от ворот поворот. – Почему?– Понимаете, борьба – это не драка, а искусство. А он хотел освоить не-

сколько приемов, чтобы можно было эффективно ребят с улицы бросать на пол. А я не для этого их натаскиваю, спортсмен вообще не должен применять свои приемы вне зала, такое мое мнение. Вот и все наше знакомство.

– С вашей точки зрения, есть у Лая волевые качества, нужные спортсмену?Уваров задумывается.– Да. Он и физически развит, и злость спортивная есть. Если бы он захотел

заняться всерьез, я бы его оставил. – Понятно. – Ну… это все, – в голосе Уварова я почувствовал неуверенность.– И Лай больше не пытался заниматься борьбой?Я пристально смотрю на тренера, и он смущенно отворачивается. – Ну если вы еще что-то хотите знать, спросите Васю, – неохотно говорит

Уваров. – Кого?– Васю Немцова, тренера по дзюдо. – Лай и у него тренировался?– Видел я их пару раз вечером. Судя по выражению лица Немцова, мое удостоверение тренера не радует. – Что вы хотите?Я уже из разговора с Уваровым предположил, что тут что-то нечисто. – Послушайте, Немцов, или вы сейчас же мне все рассказываете об этом

человеке, или разговор мы продолжим в моем кабинете. Немцов смотрит на фотографию. – Это Франс, что с того?– Откуда вы его знаете?– Тренировался у меня. – В группе?– Индивидуально. – Такой талант?

75

Немцов вздыхает и чешет подбородок. – Ладно, командир, чего вокруг да около ходить. Пришел ко мне парень,

попросил приемам научить. Эффективным. В общаге на него шпана наезжала, пятеро на одного. Малый оказался не робкого десятка, хоть и француз, решил им отпор дать. Пошел на самбо к Феде. А Федя не может понять, что парню борьба нужна, чтобы за себя постоять, попросил на кислород. Тогда он ко мне обратил-ся.

– Вы научили его приемам?– Научил. Не смертельные, но эффективные, хулиганье отстанет. А что,

перегнул палку?Я строго смотрю на высокого, уже пожилого человека. – Голова дана человеку, чтобы думать, Немцов. Вы совершили преступле-

ние и будете за это отвечать по закону. Я вышел из спортзала без четверти три. В три совещание у Варежкина,

нужно торопиться, но я еще зашел в общежитие, где проживал Лай. Там ничего не знали об отъезде студента. Дежурная, завороженная моей корочкой, без вся-ких вопросов об ордере, открыла мне его комнату. Увы, там было пусто, ни книг, ни прочих вещей. Один из студентов, проживающих на этаже, вспомнил, что вче-ра днем видел Лая, выходящего из своей комнаты с большим черным чемоданом. Жаль, что не удалось получить личные вещи, дневник, телефон, или хотя бы на-стольную книгу, иногда вещи могут кое-что рассказать о хозяине. Но времени на розыски, куда вчера уходил Лай с чемоданом, не оставалось. Без четырех минут три я садился в такси.

Я не опоздал и вошел в кабинет без одной минуты три. В кабинете были Варежкин и Осадчий.

– Проходите, Олег Ефремович, – сказал Варежкин. Сзади послышался шум шагов, а через секунду появился запыхавшийся

Павлов. – Не опоздал?– Нет, Валерий Андреевич, – Варежкин взглянул на часы. – Давайте на-

чинать, я думаю, Евтушенко скоро будет. Прежде всего хочу рассказать, чем за-нимались мы с Марком Исийдоровичем. Благодаря информации, полученной от Евтушенко, мы узнали намерения Лая…

В этот момент дверь широко распахнулась, и появилась взлохмаченная го-лова Евтушенко.

Евтушенко – В яблочко

Чего я не люблю в своем деле, так это мудрствований и чесания левой ру-кой правого уха. Некоторые оперативники, особенно по молодости, любят дать волю фантазии, а природа действует по стандарту. Нет, бывали у меня в жизни такие совпадения, что только диву давался. Факты ложились так, что по всем параметром человек преступник, а в конце концов выяснялось, что все это на-смешка судьбы. Но исключение лишь подтверждает факт, в девяноста случаях из ста действует стандарт и богатую бабушку убивает нуждающийся внук, а не преуспевающий доцент из параллельного мира. Поэтому когда Польшаков пред-

76

ложил мне выяснить, как произошла утечка, я попросил список сотрудников КБ и первой, на кого я обратил внимание, была единственная женщина Мария Витальевна Красина, двадцати девяти лет от роду. Конечно, молодой человек мог познакомиться с любым сотрудником КБ, и за кружкой пива или на рыбалке выяснить тайну века, но любовная версия казалась мне самой вероятной, она, как правило, дает преступнику очень широкие возможности.

Все это я изложил Польшакову. Он выслушал меня и согласился. Польшаков в нашем деле личность известная, пару его дел описаны в учебниках по криминалистике. А в прошлом году он раскрутил очень громкое дело при минимуме улик. Поэтому я старался не упасть в грязь лицом, быть максималь-но собранным. Но Олег Ефремович оказался свойским мужиком, и что самое приятное, он обо мне тоже кое-что слышал. Сам он собирался осмотреть ме-сто происшествия, а потом пройтись по знакомым Франса и постараться, как он выразился, нарисовать его психологический портрет. Окрыленный признанием моих заслуг, я приступил к делу, а именно позвонил Красиной и договорился о встрече. Рассудив, что Служба Безопасности возьмет на себя мои текущие рас-ходы, я обнаглел и вызвал такси-вертолет. Через пять минут я уже высадился на крышу дома Красиной.

Мария Витальевна оказалась худощавой женщиной среднего роста. Сходу оценив ее внешний вид, я сделал вывод, что с поклонниками у Маши должны быть трудности. Она не желала подчеркивать свои внешние достоинства (ноги у дамочки длинные и стройные, желательно носить короткую юбку) и отказыва-лась скрывать недостатки (прическа старомодна и вообще ей бы пошла длинная стрижка). Я представился, она не удивилась визиту опера, и пригласила в ком-нату. Здесь я окончательно убедился в своем первоначальном выводе. На стенах схемы, диаграммы, на полках рабочие диски. Хоть бы ковер на стену повесила или кактус на окно поставила. Ну кому приятно, когда твоя жена грызет гранит науки? Нет, обеды в ресторанах сейчас не в моде, людям нравится, когда женщи-на крутится на кухне и вкусно готовит. Конечно, два часа в день среди кастрюль – это безумно много, но, говорят, предки тратили на это еще больше времени.

– Мария Витальевна, меня зовут Евгений Григорьевич, можно просто Евгений. Я пришел для неофициальной беседы, но с вашего разрешения запись нашего разговора будет вестись. Как у вас со временем?

– Называйте и меня без отчества, – пожала женщина плечами. – Нет, я ни-куда не спешу, я сегодня в отгуле, на работе какая-то проверка.

Говорила она негромко и неторопливо. Чувствовалось даже легкое безраз-личие. Такое бывает, если у тебя неприятности, а люди лезут со всякой ерундой. Взвесив за и против, я решил взять быка за рога.

– Мария, вы знаете этого человека?Она взяла фотографию и держала в руке не меньше минуты. А когда по-

ложила на стол, в ее взгляде была боль, тоска, горечь, но безразличие ушло. – Это Франс, – сказала она.У меня не было времени наслаждаться триумфом. Но в душе я поздравил

себя: попадание в яблочко! С первого раза! – Кто он вам?Женщина усмехнулась. – Никто, и в то же время все. Мы встречались с ним.

77

– Сколько времени?– Около года. – А сейчас?Она взглянула на диктофон. – Вы потом будете с товарищами все это прослушивать?Я почувствовал, что краснею.– Да. – Неприятная у вас работа. – Но необходимая.Мария Витальевна не ответила. Она отвернулась и смотрела в окно. Там

качались верхушки деревьев, бегали ребятишки. Там тек канал имени Салавата Юлаева, и маленькие волны пенились у крутых берегов.

– Вы не возражаете, если я закурю? – Курите. Мария Витальевна вопросительно посмотрела на меня, и я понял, что си-

гарет у нее нет. Я спохватился, торопливо достал из кармана портсигар. – Благодарю, – женщина втянула дым, закашлялась. – Семь лет не курила,

но сейчас потянуло. Так вот, Евгений, мы с Франсом расстались. – Причина ссоры?– Мы не ссорились. Просто он уехал.– Куда?– Говорил, что в Севастополь, его приглашали в местный университет. – Простите за бестактный вопрос, вы тяжело пережили разрыв?– Тяжелее, чем думала. Я помолчал, собираясь с мыслями. – Как вы познакомились?Она развела руками и выпустила к потолку струю дыма. – Тривиально, в баре. Я редко хожу в такие заведения, но в тот вечер не

ладилось на работе… – Простите, что перебиваю, а где вы работаете?Мне показалось, что на ее лице промелькнула злорадная усмешка.– На этот вопрос, Евгений, при всем желании я не могу ответить. Так вот, я

присела за столик, заказала себе вина. Рядом сидели завсегдатаи, тянули коктей-ли, убивали бесценное время, такая обычная ночная жизнь. В какой-то момент я обратила внимание на него. Он тоже одиноко сидел за столом и презрительно смотрел на всю эту шушеру. Потом он поймал мой взгляд… Мы долго наблюда-ли друг за другом, потом Франс встал и подсел ко мне.

Он рассказал, что тот день для него тоже оказался неудачным. Он поссо-рился с руководителем своей группы, причем настолько сильно, что был вынуж-ден выбирать: уйти из университета или из группы. Между нами оказалось мно-го общего, очень много… Вот так мы и познакомились.

– Мария, а вы никогда не строили планы совместной жизни, если у вас так много общего?..

Задавая этот вопрос, я чувствовал, что перегибаю палку. Какого черта она должна быть со мной откровенна, что с того, что я оперативник? Но Мария от-ветила и даже не возмутилась. У меня было такое чувство, что она мне испове-дуется.

78

– Нет. – Почему?– Я всегда знала, что семейная жизнь не для таких как Франс Лай. Франс

– человек идеи. Такие люди, как Бисмарк, Наполеон, Ленин имели семью, но семья была для них чем-то второстепенным. Если бы перед ними встал выбор: семья или карьера, они бы не раздумывали.

– И какая идея была у Лая?Красина усмехнулась. – Наука, хотя, разумеется, такая ничтожная цель не могла быть точкой при-

ложения для такого вулкана, как Франс. В том-то и была его беда, что Франс не имел точки приложения своим силам, не знал, куда себя деть. У него была мечта, но мечта неосуществимая, и он это знал.

– Какая?Она снова усмехнулась. – Евгений, вы русский?– Да. – Я тоже. Как патриот вы довольны той ролью, что играет ваша страна на

мировой арене?– Вполне. – А вот Франс был недоволен ролью, которая досталось Франции. Он счи-

тал, что его страна заслуживает большего. Отсюда нелюбовь к англичанам, ме-тания, поиски…

– Но сейчас… – Да, в том-то и беда, сейчас Земля – федеративное государство, нацио-

нальные предрассудки уходят в прошлое. Еще сто лет назад можно было затеять войну, оттяпать у соседа плодородные земли, или промышленный район и уси-лить свою экономику, но сейчас принцип: развивайся за счет другого не в моде. Увы, Франс не желал с этим мириться.

– Точка зрения ретрограда. – Можно сказать и так, но вернее будет сказать: Франс родился не в свое

время. Ретроград не понимает отсталость своих взглядов, считает их передовы-ми, а Франс все понимал, и… страдал.

У меня что-то шевельнулось в мозгу.– Но были моменты, когда Франция, действительно, играла ключевую

роль в мировой политике. Должно быть это время его привлекало, как историка. – Верно. Период, когда у Франции были колонии и, разумеется,

Наполеоновский период. Франс говорил, что если бы Европа осталась под го-сподством Франции, ей бы удалось избежать много потрясений, фашизма, в частности. Кстати, именно из-за этого у него возник разлад с руководителем группы в институте.

– Да? Странно. Конечно, его точка зрения не совпадает с общепринятой, но чтобы уходить из-за этого…

– Все зависит от того, как ее защищать. Да дело не в точке зрения. Франсу нужно было не признание его идей, а способ возвеличить Францию. Он по при-роде не теоретик, а практик. И в то же время он понимал, что в современном мире это неосуществимо, очки в гонке нужно было набрать сто лет назад.

Мы подошли к тому моменту, когда я должен был решать, рассказывать

79

ли ей о сегодняшнем происшествии. Выходило так, что нужно рассказывать, но всегда есть небольшое но. А вдруг Мария Витальевна сообщница, и я ей рас-крою все карты? Но есть еще фактор времени, некогда мне ждать.

– Мария, а если бы Франсу представилась возможность изменить про-шлое, куда бы он направился?

Женщина вздрогнула и впилась в меня глазами. Потом взяла в руки фото-графию и внимательно рассмотрела ее еще раз.

– Это плитка на полу с моей работы?– Да. – А я-то, дура, дразнила вас, что не скажу, где работаю… Значит, сегодня

у нас не проверка.– Да. – Францу удалась переброска?– Да. Она очень быстро пришла в себя, я терял инициативу. Если она не захочет

рассказать, куда отправился ее возлюбленный, я окажусь в дурацком положении. – Он убил сторожа. Мария Витальевна вздрогнула. – Куда он мог направиться?– Бедняга Ефимыч… – Куда он мог направиться?– Не знаю! – рявкнула она. Потом помолчала и с горечью заговорила. – В

наполеоновскую Францию, куда же еще. Не так обидно, когда совершаешь что-то страшное ради общего блага, но в данном случае предпосылки неверны из-начально. Наполеон не думал о благе Франции, какая чушь, я же сто раз ему это говорила! Он думал о собственном благе, только о собственном! Наполеон – это такой же тиран, как Гитлер, Сталин, Мао…

– Не слишком ли вы строги?– Что с того, что Наполеон не строил концентрационные лагеря, тогда их

еще не изобрели. Он кидал мужское население Франции под пули сотнями тысяч лишь бы прославить себя, ссылал политических противников на острова с убий-ственным климатом. Ах, Франс, Франс, почему ты не слушал меня!?.

– Мария, – осторожно прервал я это словоизлияние, очевидно, отголосок неоконченного спора, – как вы считаете, куда конкретно он мог направиться?

Секунд десять Мария боролась с собой, по ее лицу волнами бегали судо-роги, и я всерьез стал бояться, что сейчас с женщиной случится истерика, но все обошлось

– Мы не раз обсуждали эту тему, спорили. Давайте думать, – убитым голосом сказала Мария Витальевна. – Самое, наверное, крупное упущение Наполеона произошло, когда молодой инженер, предложил ему проект парового судна. Наполеон отверг проект. Если бы Франции удалось построить паровой флот, англичанам пришлось бы туго. Знаете, Франс не без оснований утверждал, что Наполеона остановили два одноглазых: Кутузов и Нельсон. Так вот, паровой флот помог бы молодой империи корсиканца сокрушить английские парусни-ки… Но как заставить Наполеона принять верное решение? Не представляю. Нет, Франс бы направился не сюда. Что теперь… Кутузов. Можно убить полко-водца, это реальнее. Но Кутузов не единственный военачальник в стране. Был

80

Багратион, Барклай де Толли… Кстати, именно Барклай де Толли первым вы-сказал идею заманить французскую армию вглубь страны. Александр первый всерьез рассматривал идею пригласить на русскую службу генерала Моро, и в последствии Моро воевал против Наполеона… Нет, думаю, Франс не выбрал бы и такой вариант. Что у нас остается, Ватерлоо. Здесь, во всяком случае, мож-но влиять на события. Вы помните подробности? Не помните. В Бельгии перед Наполеоном стояли объединенные силы прусаков и англичан. Сначала Наполеон навалился на прусские войска, победил их и обратил в бегство. Послав за ним в погоню корпус под командованием Груши, он вступил в бой с англичанами. И вот здесь судьба сыграла с императором злую шутку. Когда победа была у него в кармане, оказалось, что Блюхер обманул Груши и вышел в тыл французским войскам. Так вот, если бы Груши не оказался простофилей и поспел бы вовремя к основной части французских войск, история пошла бы по другому пути. Все что нужно – направить маршала Груши в нужный момент в нужное место.

– Скажите, Мария, – осторожно сказал я, – а почему вы помогаете мне?Она криво усмехнулась. – Не вам, Евгений, ему. Поймите, спасать Наполеона – это ошибка, он не

возвысит Францию. Можно помочь корсиканцу остаться у власти, но пройдет лет десять, и Франц с ужасом убедится, какую ошибку он совершил. Наполеон переродится окончательно и станет настоящим тираном. А Франс будет мучить-ся, страдать и в конце концов со своим характером совершит какой-то безумный поступок, но уже ничего не изменит…

Оставался еще один вопрос. – Мария Витальевна, от кого Франс узнал о машине времени?Она покраснела. – Я ему не говорила. – Ну-ну. Женщина разозлилась. – Я ему не говорила!Поистине она была прекрасна в гневе: бледное, заостренное лицо, свер-

кающие глаза, сжатые кулачки… Я невозмутимо молчал, стараясь походить на Польшакова, в тишине тикали ходики на стене. У женщины по лицу опять забе-гали судороги, на бледной коже лица, под глазами ярко темнели иссиня-черные круги. Все-таки здорово ей за эти два дня досталось.

– Я ему не говорила, – тихо сказала Мария Витальевна, – но как-то дав-но мне позвонил Валерий Андреевич, руководитель проекта. У нас что-то не ладилось, уже не помню что, и предложил приехать в КБ. Уже был вечер, мы с Франсом очень мило сидели. Я отказалась. Валерий Андреевич настаивал, я разозлилась и сказала, что машина времени – это всего лишь машина, а я человек и имею право на отдых. Франс услышал и спросил: что это за машина времени? Мне бы соврать, а я заявила, что не имею права сказать правду, и, разумеется, не могла заинтересовать его больше. Но к этой теме мы больше не возвращались.

– Павлов говорит, что Франс досконально знал, как работает машина. – Если он смог перебросить себя, то разумеется. Но я ему ничего не рас-

сказывала. Я задумался. – Где у вас хранятся рабочие записи?

81

Женщина покраснела:– В записной книжке. – Она помолчала и тихо добавила: – Конечно, он мог

их скопировать.Выйдя на улицу и выбрав укромный уголок, я позвонил Польшакову. Увы,

занято. Тогда я набрал адрес порта Варежкина и продиктовал результаты рассле-дования. Потом кинул копию сообщением на телефон Польшакова. Что теперь? В списке у меня значились еще восемь человек, для очистки совести нужно по-беседовать и с ними. Где тут стоянка такси?..

Я стоял, ожидая очереди, и меня обуревали противоречивые чувства. Конечно, парень псих, но… я его понимал. Лет семьдесят назад Франция в силу самых разных причин начала хиреть и из передовых стран скатилась во второ-степенные. Мне бы, как французу, было бы обидно. Я сам, помню, в школе пере-живал, что мы продали американцам Аляску. И было еще одно чувство, чув-ство жалости. Этот Франс был дилетант, а ввязался в игру с профессионалами. Я был уверен, что мы с Польшаковым точно просчитаем его намерения. А люди Варежкина найдут и обезвредят. Франс был обречен.

Человек медленно приходил в себя. Тело ломило, зудела кожа, живот хва-тали спазмы. Чувства оказывались служить, в ушах шумело, в глазах стояла тем-нота. Человек попробовал застонать, но сам не смог понять, издал ли хоть звук. Не было желания встать или выпить воды, хотелось одного, чтобы ушла боль. Но шло время, и боль стала слабеть. В темный мрак ночи стали прокрадываться белые пятна. Человек сделал усилие и разжал веки. В глаза хлынул яркий поток света, но человек заставил себя не зажмуриваться, и вскоре он стал различать предметы. Зеленые листья, темные стволы… он в лесу. Лай вскрикнул и сел. У него получилось, хотя стала сильно кружиться голова. Жуткое все-таки состоя-ние после перехода. Но ему нужно действовать, времени в обрез. Франс схватил-ся руками за ближайший ствол и медленно встал.

Варежкин. Решение.

Мы начали заседание, когда появился Евтушенко. – Извините, не рассчитал, – приложил он руку к груди. Я молча показал ему на стул и продолжил доклад. Мы узнали, что идеей фикс Франса было вернуть Франции статус мировой

державы. Поскольку в современных условиях достичь этого невозможно, Франс, как мы полагаем, решил сделать это в девятнадцатом веке, а именно, в период правления Наполеона. Разумеется, если бы Франс не узнал о существовании ма-шины времени, он остался бы безвестным мечтателем, а теперь встает вопрос об угрозе человечеству. Как именно Франс намерен осуществить свою мечту? Для ответа на этот вопрос нам нужно точно знать, в какой год и в какое место направился Франс. Валерий Андреевич, подтвердите наши предположения или опровергните их.

Павлов встал, потом снова сел, откашлялся. – Подтвержу, – сказал он. – Год одна тысяча девятьсот пятнадцатый, шест-

надцатое июня, место у селенья Катр-Бра. Это возле Линьи, где произошла битва с пруссаками…

82

– Значит, все-таки Ватерлоо, – задумчиво продребезжал Осадчий. – Да, Наполеон мог его выиграть.

– Мы тоже пришли к такому выводу! – встрепенулся Евтушенко. – Расскажите подробно, что удалось узнать вам, – предложил я. – Ваше

сообщение прочитать не успели.Евтушенко вкратце обрисовал свою беседу с Красиной. – Вы считаете, ей можно доверять? – спросил я. Он задумался. – Полагаю, что да. – Хорошо, – я посмотрел на Польшакова. – Вы пока единственный, кто не

отчитался о проделанной работе. Прошу. Польшаков посмотрел в сторону, собираясь с мыслями.– Мои данные косвенно подтверждают предположение, что Лай хотел из-

менить теперешнее политическое и экономическое положение Франции. Кроме того я попытался ответить на вопрос, кто же такой Франс Лай. Из того, что мне удалось выяснить, могу сказать, что это целеустремленный, упорный, волевой человек. Такой штришок: Франс без видимой необходимости убил сторожа КБ. Думаю, Лай выработал какой-то план, в ходе которого ему может понадобиться пойти на убийство, и молодой человек решил таким способом себя закалить. Умеет войти в доверие к людям, заставить служить своим интересам. Мне уда-лось выявить два случая, когда он убедил людей нарушить закон в угоду себе. Последние четыре месяца изучал приемы дзюдо, какие конкретно можно узнать у тренера университета Немцова. Все.

Речь Польшакова произвела известное впечатление, если раньше кое-кто считал Лая хлюпиком-идеалистом, то теперь собравшиеся взглянули на него иным глазами.

– Как-то очень легко мы выяснили его намерения, не находите? – спросил Осадчий. – Если он такой волевой, то мог бы и… замести следы.

– Если бы Франс раньше знал бы, что судьба столкнет его с машиной времени, возможно, он бы поостерегся открыто высказываться о своих убежде-ниях, – возразил я. – Кто мог рассчитывать на такой подарок судьбы? Нет, меня беспокоит, почему он выбрал дату шестнадцатое июня, за два дня до Ватерлоо? Ведь это дает нам время на то чтобы все выяснить и предпринять ответные меры.

– Не забудьте, что у него только одна попытка, – тихо сказал Осадчий. – Ему нужно время на адаптацию, раздобыть одежду, придумать, как попасть к маршалу, если он будет действовать непосредственно через Груши.

– А что возможны другие варианты? – усомнился я. – Безусловно, – вызывающе тряхнул бородкой профессор. – К Груши

слали связных. Если бы хоть один из них знал, куда ему направляться… Кроме того, Франс может рассчитывать на разговор с Наполеоном…

– Забудьте, – неожиданно живо прервал профессора Павлов. – Франс не-известный человек без звания не аристократ, а тогда это кое-что значило! Нет, он не может рассчитывать на то, что Бонапарт его послушает.

– Стоп! – громко сказал я, видя, что Осадчий собирается возразить. – Давайте еще раз проиграем события, чтобы все точно представляли, что про-исходило накануне и во время Ватерлоо и могли участвовать в полемике. Марк

83

Исийдорович, вы штудировали битву, вам и карты в руки. – Конечно, я не могу претендовать на то что знаю все нюансы, – начал

профессор, – это не мой период, да и времени было мало, я просмотрел только Тарле… Вы все еще не хотите, собрать специалистов по этому периоду?

– Не хочу, – терпеливо сказал я. – Наша задача состоит не только в том, чтобы обезвредить Лая, но и в том, чтобы о машине времени знало как можно меньше людей.

– Да, вы говорили, – спохватился Осадчий и раскрыл блокнот. – Тогда я начну; в целом события выглядели примерно так: 16 июня произошло большое сражение Наполеона с Блюхером при Линьи. Победа осталась за Наполеоном; Блюхер потерял больше 20 тысяч человек, Наполеон – около 11 тысяч. Но из-за вялости маршала Нея, который задержал первый корпус, победа оказалась неполной, Наполеон мог бы при Линьи уничтожить всю прусскую армию. Блюхер был разбит и отброшен (в неизвестном направлении), но не разгром-лен. 17-го числа Наполеон дал передохнуть своей армии. Этот день скорее был нужен прусакам, чем французам, он дал возможность разбитому Блюхеру привести свои войска в порядок. Итак, вот вам ошибка императора и возмож-ность для Франса. Идем дальше. Около полудня Наполеон отделил от всей ар-мии 36 тысяч человек, поставил над ними маршала Груши и велел ему продол-жать преследование Блюхера. Тем временем Веллингтон занял позицию в 22 километрах от Брюсселя, на плато Мон-Сен-Жан, южнее деревни Ватерлоо.

Английский полководец укрепился на этом плато. Его идея была ждать Наполеона на этой очень сильной позиции и продержаться, чего бы это ни стоило, до той поры, пока Блюхер успеет, оправившись от поражения, уйти от преследования Груши и прийти к нему на помощь. Не буду вдаваться в дета-ли сражения, в этом нет необходимости. Скажу лишь, что надежды Велингтона оправдались. Наполеон почти разбил англичан, но подошедший Блюхер спас его.

– То есть, вы считаете, что битве было два ключевых момента, спо-собных изменить результат, – подвел я итог его речи. – Не делать отдыха 17-го июня и не дать возможность Блюхеру обмануть Груши?

– Был еще третий, – тихо сказал Павлов. – Если бы маршал Ней вовре-мя задействовал первый корпус, прусские войска были бы разбиты, и вопрос с преследованием Блюхера вообще не стоял бы на повестке дня.

– Вот вам и шестнадцатое июня, – звонко хлопнул себя по лбу Польшаков.

В комнате воцарилась тишина. Не скрою, впервые за операцию я по-чувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. В самом деле, если парень сумел обеспечить выдвижение первого корпуса, то мы уже ничего не сможем сделать. Прошли сутки, французы победили пруссаков, теперь победят и англи-чан. Где-то в прошлом события изменились, и новые Варежкин и прочие члены штаба должны предпринимать меры к тому, чтобы история шла своим руслом, а именно, чтобы Наполеон благополучно здравствовал. Но минута слабости бы-стро прошла, я не замечал изменения в своем сознании, а значит, Франс решил избрать другой путь, либо не добился успеха. Все это я изложил собравшим-ся. Они заметно приободрились. В этот момент у Павлова зазвонил телефон. Ученый взял его, взглянул на экран и изменился в лице. Мы поняли, что звонок

84

важный. Павлов, выслушал, что ему скажет трубка, потом ответил короткое: еду. Закончив разговор, он еще несколько секунд смотрел в пол, о чем-то думая, потом поднял глаза на меня.

– Это из центра управления машиной. Я на свой страх и риск вызвал Семена, без него бы я не справился. Нам удалось получить временную линию Лая.

– Мы едем с вами, – сказал я.

Франс осторожно раздвинул ветки кустов и посмотрел в просвет. Там на берегу реки на коленях стоял человек в синем мундире и умывался. Франс еще раз прикинул соотношение сил. Вокруг никого, до солдата шагов пятнадцать, но он стоит спиной. Вперед. Солдат услышал топот шагов, когда было слишком поздно. Он успел обернуться, рука его схватилось за ружье, но сильный удар ребром ладонью по горлу свалил его на землю. Франс схватил ружье и с силой воткнул штык в грудь…

Некоторое время Франс смотрел на лежащего. Зачем-то нагнулся, пощу-пал пульс. Мертв. Судьбе было угодно, чтобы первым убитым человеком стал соотечественник. Тут он спохватился, идиот, чего ты стоишь! Время уходит, а мундир сейчас весь пропитается кровью!

Все устроились за большим квадратным столом, на стене перед ними

висел большой экран. – Вот его линия, – показал Палов на одинокую светло-красную линию. – Почему здесь нет никаких других событий? – поинтересовался

Евтушенко. – Каких, например? Мы ввели битву при Ватерлоо, но самой битвы еще

нет, поэтому нет и линии. – Введите битву при Линьи, – предложил Осадчий. – Семен, – громко сказал Павлов, – ты слышал? – Даю, – раздался молодой голос из-за двери слева. Через несколько секунд на экране появилась сине-черная полоса. – Сейчас я вам все поясню, – сказал Павлов. – Итак, Франс пытался

повлиять на исход битвы, видите, его полоса подходила к развилке битвы при Линьи, но у него ничего не получилось, исход сражения остался прежним. Семен, давай корпус Груши и основную армию французов. Так, – сказал он, когда на экране появились коричневая и сиреневая полосы, – линия Франса движется к линии корпуса Груши. До развилки около шести часов…

Франс шлепал по грязи и безуспешно стался унять дрожь. Черт, сейчас бы кружку горячего чая или стакан вина. Что за невезучий день! Несколько ча-сов назад он с трудом уговорил охрану провести его к маршалу Нею. Но даль-ше все пошло наперекосяк. Сколько не убеждал молодой солдат угрюмого чело-века с хмурым выражением лица, что он набрел на раненого офицера, который был послан императором к маршалу с приказом немедленно отправить первый корпус к Линьи, Ней не говорил ни слова. А потом повернулся и пошел прочь, бросив два слова: в полк. Франса схватили за руки, оттащили и отправили в какую-то часть к здоровенному сержанту со злым выражением лица и громким

85

голосом. С большим трудом удалось сбежать ночью во время марша. Теперь он должен сделать вторую попытку.

Недавно прошел дождь, Франс здорово промок и продрог. Полцарства за кружку чая.

– Итак, наконец-то мы получили возможность влиять на события, – ска-

зал Варежкин. – Мы знаем, куда движется Лай и каковы его цели. Чтобы поме-шать ему, я предлагаю послать людей, которые уничтожат террориста, данное определение мне кажется наиболее близким.

– Эти люди не вернутся, – тихо сказал Польшаков.– Да, это будут добровольцы, которые знают, на что они идут. С физиче-

ской подготовкой у них все в порядке, им только нужен будет инструктаж об-становки, в которой они будут действовать.

– Сколько их будет? – спросил Осадчий. – Сколько мы сочтем нужным… – начал Варежкин, но Павлов быстро за-

мотал головой: – Нет, нет, что вы. У машины есть ограничения. Одна незапланированная

переброска, теперь еще. Я могу гарантировать две успешные переброски, не больше. А дальнейшие будут иметь меньшую вероятность успеха.

– В чем будет выражаться неуспех? – подумав, спросил Варежкин. – Я имею в виду поломка машины или…

– Точность, – пояснил Павлов. – Пойду отклонения по месту и по време-ни. Нам нужно делать коррекцию, чтобы машина работала точно. Три запуска без коррекции – это предел.

– Понятно, – постучал пальцами по столу Варежкин. – Что ж, два челове-ка – это не мало.

Франс сидел в густых зарослях каких-то кустов, похожих на сирень и ждал. Несколько часов назад по дороге, проходящей в сотне шагов впереди, прошагали колоны солдаты в темных мундирах – пруссаки. Значит, все верно, скоро должны показаться французы Груши. Неожиданно сзади раздался шорох. Франс обернулся и инстинктивно выставил приклад, защищая себя от бросив-шегося на него человека…

Члены комиссии стояли, окружив, высокого молодого человека с корот-кой стрижкой. Он был наголову выше всех, возвышаясь над ними, как молодой дубок посреди орехового подлеска. Трудно сказать, какие чувства обуревали членов комиссии; пожалуй общим было одно: они сделали свое дело и перешли в группу зрителей. Успех же операции теперь зависел от этого высокого парня и его напарника.

К Варежкину подошел Осадчий и осторожно потянул за рукав пиджака. Руководитель операции сделал шаг в сторону.

– Вы уверены, что нам следует применить такие… ммм жесткие меры, – тихо спроси профессор. – Давайте попробуем силу убеждения, я уверен…

Варежкин взглянул на него с жалостью:– Доверьтесь моему опыту, профессор. Моему и следователя Польшакова,

он ведь нарисовал психологический портрет Лая довольно точно. Я знаю, что

86

для вас он остался страстно-увлеченным студентом, но этого студента уже нет. Есть преступник, фанатик, который в шаге от исполнения своей мечты. В такой ситуации он не остановится ни перед чем. – Варежкин посмотрел, какое впе-чатление произвели его слова, потом вернулся к остальным, подошел к своему агенту. – Ну, Сергей, в добрый час. Помни, какими приемами он владеет, но это может оказаться не весь его арсенал.

Сергей улыбнулся.– Не волнуйтесь, Ефим Петрович. Члены комиссии с сочувствием смешанным с уважением смотрели на

молодого человека. Первый ушел в кабину для переброски полчаса назад, и у них не было времени рассмотреть его внимательно, а этот стоит с ними давно. Молодой человек был спокоен, хотя не мог не знать, что даже в случае успеха, вернуться назад не сможет. И ни волнения, ни тени страха… Загорелась розовая лампочка над белой дверью.

– Пора, – сказал Павлов. Варежкин молча хлопнул парня по плечу. – Ни пуха. Сергей кивнул, – К

черту, – и прошел в камеру. Дверь за ним закрылась.

Франс смотрел на голого человека, лежащего перед ним в луже крови. Если бы не везенье, если бы приклад не угодил с первого же удара в глаз, не-известно, кто был бы сейчас трупом. Наверняка этот парень профессионал. Быстро же его вычислили. Сколько людей они пошлют? Десять? Двадцать? Неужели он не успеет выполнить свою великую миссию? Неужели Франции так и суждено прозябать на вторых ролях!? Франс почувствовал, что им овладе-вает отчаяние. Сейчас здесь начнут прямо из воздуха появляться коротко стри-женные парни без одежды, и тогда он погиб. В этот момент послышался гул голосов, топот копыт, и на дороге показались люди в синих мундирах…

Сергей медленно приходил в себя. Жестокая штука эта переброска, слов-но под танком побывал. Тренированное тело постепенно восстанавливало свои функции, вскоре Сергей смог перевернуться на живот и осмотреться. Он на какой-то поляне, поляна лежит на возвышенности. Внизу кусты, дальше дорога, на дороге столпились солдаты. Нужно подползти ближе, рассмотреть, кто это.

Франс стоял перед худым, человеком на серой лошади и третий раз по-вторял свою историю.

– Я отстал от своих, час назад я набрел на умирающего человека. Он ехал к вам, маршал. Его послал император с приказом немедленно следовать к остальным войскам.

– Зачем? – резко спросил Груши.Потому что Блюхер обманул вас, чуть не сказал Франс, но сообразил, что

простой солдат не должен знать всех этих тонкостей и просто пожал плечами. – При офицере не было пакета? – по-прежнему строго спросил Груши. – Нет.Это было естественно, офицер должен был в случае ранения уничтожить

пакет, но этот солдат вызывал у маршала сильные подозрения. Своим странным акцентом, необычной в некоторых оборотах речью, но в тоже время Груши чув-ствовал, что перед ним француз, а не переодетый англичанин.

– Офицер не назвал себя? – продолжал спрашивать маршал, буравя солда-

87

та глазами.– Он умирал.– Что за пятно на мундире? Ты ранен? – Это его кровь.– Твой полк, твой командир? Франс смешался. От волнения имена, которые он заучивал перед опера-

цией, выскочили из памяти. – Сержант Дюпре, – назвал он имя злого сержанта. Окружающие маршала засмеялись. – Понабирали деревенщину! Хорош

солдат!– Ты знаешь имя своего командира? – повторил маршал.Франс напряг память. Давай, вспоминай, ты же знаешь… – Господин Д’Эрлон. – Генерал Д’Эрлон, – фыркнул маршал. – Хоть это ты помнишь. Франс чувствовал, что ему не верят, как тогда Ней. Правильно, дурак, на

что ты надеялся? Ты здесь чужой, и люди это чувствуют. Что же делать?В кустах Сергей нашел тело Антона, не повело, бедняге. Но предаваться

сочувствию не было времени, Франс Лай, его цель, стоял на дороге в каких-то десяти шагах в окружении французских солдат. Близок локоток, да не укусишь. Сергей медленно потянул руку к ружью. Хорошо что он успел пройти краткий инструктаж старинного оружия. Сейчас это ружье сослужит ему службу.

Выстрел из кустов нарушил безмятежную обстановку, которую создал этот странный солдат. Опытные военные отреагировали быстро: десятки ружей выстрелили в ответ, а несколько улан подъехали ближе и осмотрели труп. Убит! Он совсем голый! Их было двое! Наверное стрелял в маршала! послышались крики. На дорогу оседал странный солдат, на спине у него расплывалось алое пятно. Его подхватили, уложили на телегу.

Франс силился поднять голову. Вот и все, они все-таки тебя достали. Нет, не все, теперь конец недоверию, перед смертью тебе поверят. Он лихорадочно переводил взгляд с одного лица на другое. Зрение начинало отказывать, кружи-лись разноцветные пятна, черты расплывались. Наконец он нашел маршала и, собрав последние силы, прохрипел:

– Спешите, император и Франция ждут вас… Груши смотрел на строгое восковое лицо умершего. Мертвый солдат ис-

полнил свой долг, а он исполнит свой. Подняв руку над головой, маршал громко сказал: – К Мон-Сен-Жан!

Павлов, не мигая, смотрел на экран. Остальные ждали, что скажет уче-ный. Он был единственным из собравшихся, кто мог объяснить происходящие в прошлом события по движению цветных линий.

– Наш первый боец приближается к Лаю, – тихо сказал Павлов. Все за-таили дыхание. – Они встретились… Наш посланец мертв.

– А Лай? – отрывисто спросил Варежкин. – Он жив и, кажется, не пострадал, – сквозь зубы сказал Павлов, буравя

экран глазами. – Его линия приближается к линии корпуса Груши. – Сергей?– Его линии пока не видно… ага, вот она, зеленая. Пока стоит на месте,

88

он приходит в себя, приближается к линии Лая, черт!.. – Что там? – негромко спросил Варежкин. – Да не молчите же!– Линии Лая и Груши сближаются… пересеклись, – не обращая внимания

на вспышку начальника, сказал Павлов. – Линия Сергея тоже подходит, но вряд ли он сможет повлиять на события.

– Почему? – спросил Осадчий. – Груши не ходит в одиночку, сейчас между ним, Лаем и Сергеем стена

вооруженных солдат… Линия корпуса Груши на развилке… Сергей вмешался в события! Линия Лая гаснет, Сергей… погиб.

– Корпус Груши? – быстро спросил Варежкин.– Пока стоит, – сквозь зубы сказал Павлов, буравя экран глазами. –

Двинулся… он двинулся в другое историческое русло, – обреченно сказал уче-ный, садясь на стул.

– Лай? – спросил кто-то.– Лай мертв, но свою миссию он выполнил. – Сколько у нас времени? – подошел к нему Варежкин. – Мы можем по-

слать… – Нет, покачал головой Павлов. – Уже при запуске Сергея машина броси-

ла его менее точно, чем предыдущего посланца. Следующая ошибка будет та-кой большой, что объект высадится в сотне километрах от намеченного места. Успокойтесь и давайте наблюдать. Семен, – попросил он, – дай нам битву при Ватерлоо.

– Только французов и англичан? – спросил из-за стены Семен.– Включи еще Блюхера.

Император медленно смотрел на стену в темных мундирах. Она подходи-ла к французской армии стыла. Несколько часов назад он послал навстречу ей часть кавалерии, но прусаков это надолго не задержит. Груши, где Груши? сам себе задавал вопрос Наполеон и сам же себя успокаивал: маршал и его корпус где-то рядом, преследуют Блюхера. А если нет? спросил внутренний голос. Если нет, то нужно разбить Веллингтона до прихода Блюхера, ответил импера-тор.

Для того чтобы выиграть эту битву, он сделал все. Было нащупано слабое место в английской позиции – правый фланг и центр, сопротивление на этом участке почти сломлено, а сейчас туда наступала гвардия. Все что было нуж-но Наполеону, это два-три часа времени, но Блюхер, конечно поспеет раньше. Груши, почему нет Груши?..

Они успели поужинать, и сейчас, наблюдали за событиями с дивана, при-несенного из зала. Все уже ориентировались в хитросплетениях исторических линий и вполголоса обсуждали ход битвы.

– Англичане сейчас не выдержат, – сказал Евтушенко. – Но Блюхер уже подошел вплотную к французским войскам, – возразил

Польшаков. – Груши же немного отстал. – Это неважно, – вздохнул Осадчий, – французы не сразу побежали. –

Кроме того, видите, как ускоряется корпус Груши? Вперед пошла кавалерия.

89

К ночи все было кончено. Английская армия была разбита и отступила, вместе с ней бежали и прусские войска. Французы отдыхали после тяжелого сражения. Израненные, изнуренные солдаты брели вдоль дороги, приветствуя радостными криками одинокую фигуру, темным пятном выделяющуюся на фоне яркого костра. Солдаты приветствовали своего императора.

Прошло уже около часа после того, как стало ясно, что битву при Ватерлоо выиграл Наполеон. Теперь, когда операция была закончена, наступи-ло чувство расслабленности. Члены комиссии сидели и вполголоса трепались.

– Веллингтон разбит, разбиты и мы, – грустно сказал Осадчий. – Да, провел нас мальчишка, – согласился Варежкин. – А я был уверен, что ничего у него не получится, – признался

Евтушенко. – Думал, что мы его обложим со всех сторон. – Жизнь – это не фильм, молодой человек, – наставительно сказал

Осадчий. – Мы все сделали верно, но нам не повезло. – Это точно, – согласился Польшаков. – Удача самый важный ингредиент

успеха. Она даже важнее ума.– Что же теперь? – спросил Евтушенко. – Сейчас мы начнем верить, что

Наполеон величайший гений всех времен и народов?– Кстати, – щелкнул пальцами Варежкин, – лично я не замечаю, что мое

мировоззрение изменилось. Остальные переглянулись между собой. Они с удивлением отмечали от-

сутствие каких-либо изменений в своих чувствах. – Возможно для этого нужно время, – неуверенно сказал Осадчий. – Нет, нет, это должно произойти практически сразу, – возразил Павлов

и внезапно кинулся к столику в углу, на котором стоял компьютер, защелкал клавишами. Новости, Франция… Страна продолжает оставаться на семьдесят восьмом месте…

– Фух, – облегчено выдохнул Варежкин. – Кто-то что-то понимает?Внезапно Осадчий захохотал. Все с изумлением смотрели на профессора,

а он заходился смехом, словно помешанный. – Что с вами? – спросил Варежкин, когда раскаты смеха стали тише. – Простите меня, – сипло сказал Осадчий, – ох-хо-хо. Это нервное. Мы

– толпа безмозглых ослов! Ну с чего мы решили, что битва при Ватерлоо окон-чательно и бесповоротно именит карту Европы? Наполеон мог проиграть оче-редную битву через два дня и преспокойно отправиться на Святую Елену!

– Верно, – задумчиво сказал Павлов, садясь на стол. – Союзные войска только начали развертывать свои силы, Наполеон был обречен… Оказывается течение Хроноса не так-то просто изменить.

Зазвонил чей-то мобильный. Осадчий поднял трубку, но, видимо, он не смог разобрать того, что ему говорил собеседник, потому что морщился и на-конец включил динамик. Тотчас же кабинет наполнился звуками громкого вос-торженного голоса.

– Ты представляешь, это же уму непостижимо! – кричала трубка. – Наполеон выиграл битву при Ватерлоо, но англичане и прочие фальсифициро-вали результаты сражения! Я еду в Париж на международную конференцию, там нам дадут ознакомиться с секретными архивами! Марк, ты можешь себе

90

представить! Это сенсация!.. – Да, я представляю, – бесцветным голосом сказал Осадчий. – Желаю

успеха.Запиликал мобильный Польшакова. Следователь виновато посмотрел на

Варежкина: – Третий звонок за сегодня.– Конечно, – кивнул Варежкин, – наша миссия фактически окончена. Польшаков отошел в угол и поднес к уху телефон. Через несколько се-

кунд он опустил руку с телефоном и вернулся к остальным. Все срезу заметили, что постоянно невозмутимое лицо следователя тронула гримаса боли.

– Что-то случилось? – испуганно спросил Осадчий. – Простите за бес-тактность, но за день мы так сблизились…

– Племянница, – устало сказал Польшаков. – Сердечный приступ, умерла, не дождавшись скорой.

– Какой ужас, – тихо сказал Павлов. – Она болела?– Никогда. Ей было всего двадцать лет, спортсменка-биатлонистка.

Прошло три дня. Рано утром в кабинет к Павлову вошел Варежкин. – Доброе утро, Валерий Андреевич. – Доброе, Ефим Петрович. Если он для нас доброе. – Да, решение правительства, наверняка, вас огорчит. Решено закрыть

ваш проект и заморозить все исследования. Павлов устало потер лоб. – Сейчас, когда перед нами открылись такие перспективы, когда мы узна-

ли, что течение Хроноса тяжело изменить… – Общего события, но не частного, – тихо возразил Варежкин. – Валерий

Андреевич, мы насчитали около ста тысяч внешне здоровых людей, скоропо-стижно скончавшихся в тот день. Диагнозы разные, но есть предположение, что это потомки тех, кто выпал из нового исторического русла.

– Ох, – вздохнул Павлов, – понимаю. Но все равно не могу смириться. Поставьте надежную охрану, оцепите нас тройным кольцом…

Под пристальным взглядом первого заместителя начальника Службы Безопасности, он смешался и замолчал. Варежкин сделал паузу и медленно за-говорил, отчеканивая каждое слово:

– Валерий Андреевич, вы же понимаете, что любые меры безопасности не гарантируют стопроцентной безопасности в случае очередной попытки из-менить течение времени. Мы не можем рисковать, просто не имеем права.

08.08.2011

91

MEMORATUS

Мила Нилова

Одесситка, закончила ОИСИ. Живет в США с 1991 г. Пишет уже около 15 лет. Начала печататься с 2005 г. Впервые ее рассказы были опубликованы на сайте Юго-Восточного сетевого издательства. Далее Антология газеты «Отражение» – «Лицом к лицу», Литературно-фолософский журнал «Гостиная» под редакцией Веры Зубаревой, Литературно-публицистический сборник «Южный город», журнал «Ave», «Легенс».

Калейдоскоп

Когда-то в далеком детстве у меня был калейдоскоп! Я даже не могу назвать это игрушкой, это было совершенно замечательное, почти волшебное устройство. Мы жили тогда в коммунальной квартире, мама целый день была на работе, бабушка, собираясь готовить обед, а приготовление еды на керогазе было делом не быстрым, звала меня с собой на кухню. Я соглашалась, быстро бежала за калейдоскопом и, прижав его к груди, шла за ней по длинному кори-дору. Притащив тяжелый табурет к кухонному окну, долго усаживалась – самое главное, правильно сесть – так, чтобы на калейдоскоп светило солнце. Я мед-ленно поворачивала калейдоскоп и оказывалась в неправдоподобно красочном, почти сказочном мире. И тут же забывала как мне надоедало стоять в длинных очередях за хлебом и еще за чем-то, а в общем-то, за всем. Было тяжелое по-слевоенное время, продукты отпускали в «одни руки» только в определенном количестве, и бабушка всегда брала меня с собой, чтобы были еще «одни руки». Как-то мама попросила свою студентку Свету посидеть со мной пару часов вечером. Бабушка уехала навестить свою сестру, а маме нужно было уйти на лекцию, она часто читала лекции по вечерам. Я с удовольствием осталась со Светой. – Света, давай почитаем, – попросила я показывая ей свою новую книгу. – Давай, только сначала нужно поесть. Хорошо? – подмигнув мне, улыбнулась она, зная, что я не большой любитель еды. Подумав мгновение, я пошла на компромисс – ради Светы, которая мне очень нравилась, и, конечно же, ради новой книги. На кухне я показала Свете

92

нашу новую, блестящую, газовую плиту, нам несколько дней тому назад под-ключили газ. Она, положив в кастрюльку с водой два яйца, поставила ее на пли-ту и мы пошли в комнату. Она накрывала на стол, я ей что-то рассказывала, нам было хорошо и весело, и вдруг мы услышали, как наш сосед закричал: – Война! Бомбят! Света изменилась в лице, она еще хорошо помнила свое военное дет-ство. Схватив меня на руки, выбежала в коридор. Из кухни раздавались голоса наших соседей, Света остановилась на пороге. Жена успокаивала деда Степана, что война давно закончилась, и бомбежки быть не могло, что ему это просто показалось. Он возражал, уже и сын, и дедова невестка, и даже внучка пыта-лись убедить его. Света, поняв, что произошло, стала извиняться, и тут все они разом с негодованием повернулась к ней. Я всегда побаивалась деда Степана, он ходил с палкой и у него был горб, наводивший на меня ужас, а тут еще он был такой злой. Я, на всякий случай, крепче обняла Свету за шею. Дело в том, что дед Степан любил по вечерам курить на кухне в темно-те, а Света, по керогазово–примусной привычке, просто не рассчитала время. Вода выкипела, яйца вылетели из кастрюли, одно упало на пол рядом с дедом, а следом за ним второе – прямо ему на темячко. Когда мама пришла, Света ей всё рассказала, и она тут же побежала к соседям, а вернувшись, долго смеялась. Вообще тогда смеялись много, это было настоящее празднество жизни, пусть трудной, полной лишений, но жизни – после тяжелых лет войны. Наша семья увеличилась, у меня появилась старшая сестра Бронечка. Она была маминой студенткой, и как–то пришла к нам в трудное для нее вре-мя, так и осталась с нами на всю жизнь, родной и любимой. Бабушка все чаще уезжала к своей старенькой маме. И так получилось, что мама с Броней раз-делили ее обязанности – мама готовила, а Броня «добывала» продукты. Когда она выходила в город за покупками, а в Одессе все выходили в город, даже если жили в двух–трех кварталах от Дерибасовской, мы всегда ждали ее не только с чем-нибудь вкусненьким. Как-то приходит она домой после своего очередного похода. – Подходит моя очередь, смотрю, на ценнике написано: АБИРКОС. Я говорю продавщице, что нужно писать не абиркос, а абрикос. А она, скеп-тически посмотрев на меня, отвечает: «Я Вас умоляю! Какая разница, абир-кос–абрикос! Всё равно зеленый!» – со смехом рассказывает Броня вынимая из сумки пакет с абрикосами. А истории о ее учениках и их родителях! Броня проработала учительни-цей младших классов сорок пять лет, так что нам было о чем послушать за эти долгие годы. После окончания уроков приходит в класс одна мама за своей дочкой, еще с порога говорит громким голосом: – Здравствуйте, БрУнислава Петровна! – Здравствуйте, – отвечает Броня.

93

– Здравствуйте Вам поближе! – говорит она уже стоя у учительского стола. – Мое имя пишется через букву О, – в который раз поправляет ее Броня. – Хорошо, Брунислава Петровна, – каждый раз отвечает она. И, выдержав паузу, спрашивает: – Как моя Ниночка? – Нина по-прежнему очень невнимательная и делает из–за этого много ошибок. – Ой, я вчера ей даже акнып сделала за это, – вздыхает она. Броня с ужасом посмотрела на Нинину маму. – Та не, я только так, Брунислава Петровна! Нинуся–момыле, иди сюда! Вот, видите, – говорила она поворачивая свое момыле к свету и показывая небольшой синяк на щеке, – такой маленький акныпчик, а утром я его при-пудрила, шоб никто не видел. Я уже ей сказала: «Нинуся–момыле, ты должна смотреть на доску правым глазом, а на Бруниславу Петровну – левым!» – Почему именно так? – улыбнулась Броня. – Потому что левый ближе к сердцу! – с легким налетом пафоса ответи-ла она. А один ее ученик последнего, уже предпенсионного выпуска спросил ее: – Бронислава Петровна, а можно Вы будете моей запасной бабушкой? Где-то в самом начале шестидесятых маме дали отдельную двухкомнат-ную квартиру и мы переехали в новый дом. Был июль месяц, у мамы день рождения, она еще молодая и красивая. Мы все помогаем ей накрывать на стол, и даже моя младшая сестричка пы-тается принять участие. Придут, как всегда, мамины друзья и, конечно же, её близкая подруга со своим мужем Виктором Михайловичем. А значит, будет очередной рассказ о Леве, руководителе группы, в которой работает Виктор Михайлович в одном из одесских проектных институтов, уже не помню точно, как он назывался. Нет, Лева не хохмил, Лёва ТАК разговаривал! – И что Вы мне показываете эти филькиграмотные цифры? – говорил он своей сотруднице, держа в руках ее расчеты какого-то проекта. Она объясняла ему почему именно так рассчитала. – Давайте поставим точки над Э! – как само собой разумеющееся, ска-зал он и назидательно–укоризненным тоном человека, умудренного жизненным опытом, определенно знающего, о чем говорит, добавил, – Вы же заблудились в собственных соснах! Нет, нет, надо все переделать! В это время зазвонил телефон, он снимает трубку, слушает, потом гово-рит: – Да-да, мы рассчитываем на горелки НГ и МГ. Что? Не слышно? Передаю по буквам – Николай Гагарин, Михаил Гагарин. Закончив разговор, он молча возвращается к расчетам, сотрудница пы-тается что-то уточнить.

94

– Не нервируйте меня, а то потом опять скажите, что Лева переспал ле-вой ногой! Пойдите в библиотеку, возьмите восемь–десять книг и посмотрите между ними! И берите коня за рога! И если Лева, по каким-то своим соображениям, не хотел ехать в коман-дировку, он говорил начальству: – Нет, Лева не может, он сейчас не транспортабельный! Жаль, что они со Столярским жили в разное время, в грязь лицом Лева точно не ударил бы. Как-то незаметно для себя самой, вернулась я в свое детство, юность, когда все жизненные ухабы были еще впереди, за горизонтом, и воспоминания сменяют друг друга, как картинки в калейдоскопе. Маминой гордостью был виноград, которым был увит наш балкон. В какой-то сезон мы даже собрали около шестнадцати килограммов ароматной крупной Изабеллы. За густой зеленью винограда был двор, большой, там даже бил фонтан, но о нем нельзя было сказать – бил, есть и будет. Фонтан-то был, но очень скоро он уже не бил, что-то с ним случилось, и из него сделали песоч-ницу для детей, тоже неплохой выход из положения. А в конце двора, на крыше сарая была голубятня, любимое детище сына нашей соседки по площадке. Тетя Ната, пока ее Толя был на работе, зорко следила за голубятней, которая при-тягивала дворовых мальчишек как магнит. Почуяв грозящую опасность, тетя Ната, маленькая, щуплая женщина, легко высовывалась по пояс в форточку и с Беломором в зубах, умудряясь при этом даже жестикулировать, кричала на мальчишек, посягнувших на сокровище её сына. – Ах ты, китайский мордоплюй, ах ты, фашистская морда, чтоб тебе было на чем спать и нечем укрыться, отойди от голубятни! – разносилось по всему двору. А по вечерам они с Толей чаёвничают на балконе. Толя выносит само-вар, идет за патефоном, ставит его на маленький столик рядом с собой, и под звуки «У самовара я и моя Маша...» они неторопливо пьют чай. Летом все окна нараспашку, в квартиры врывается городской шум и живет там естественным фоном, а во двор из окон выплескивается жизнь со своими буднями, радостями и сложностями. Женщины, с утра, пока не очень жарко, торопятся на Привоз, возвращаются с полными авоськами, и в кухонном переднике, поверх неглиже, готовят, и из окон пахнет жареными глосиками, икрой из синеньких, куриными котлетами. Две соседки, сидя с внуками у фон-тана–песочницы, беседуют за жизнь. – Я шо-то Николавну с третьего подъезда с воскресенья уже не вижу, – говорит одна другой. – Так она ж поехала к дочке на пару дней! – Далеко? – Та не, на Ближние Мельницы! – Шо, ее дочка живет на Ближних Мельницах? – Ну да!

95

– Сваха моя тоже там живет. – Ой, я и не знала. – Ну я ж тебе говорила, ты забыла, на улице Шо–то Расставили. Из окон Люды с пятого этажа раздается «Марина, Марина, Марина...», была тогда такая популярная песня. Её дочку тоже зовут Марина, и Люда, под впечатлением от этого совпадения, каждый день ставит эту пластинку и на-слаждается – на весь двор. У Вовчика, пока единственного во дворе, есть маг-нитофон – подарок родителей к шестнадцатилетию. Вовчик располагается с магнитофоном на окне. Робертино своим очаровательным мальчишеским голо-сом, усиленным техническими возможностями магнитофона, поет об экзотиче-ском острове, а Вовчик, стараясь перекричать его, решает с Женькой дилемму – идти ли им на пляж сегодня после обеда, или завтра с утра. Над нами, двумя этажами выше, живет оперная певица. Раздаются пер-вые аккорды, она играет гаммы, распевается перед репетицией. Через час она величаво проплывает через двор и исчезает в воротах дома. За рояль садится ее муж–композитор. Двор относится к его творческому процессу достаточно толерантно, но если он надолго застревает на какой-нибудь музыкальной фразе, тогда кто-то из соседей включает Первый концерт Чайковского. Композитор за-молкает, видимо, слушает. И, если на следующий день он уже не возвращается к этой фразе, значит, Чайковский вчера действительно помог. Наверное, нелегко было ему писать музыку в таких условиях, но работу он все-таки завершил и премьера балета состоялась. Иногда мне кажется, что я родилась в городе солнца и смеха. Солнце щедро дарило Одессе свои самые яркие лучи в знак особого расположения за неповторимость, мужество, оптимизм, и еще за что-то, одному ему – солнцу, известное. Я родилась и выросла в той Одессе, которая уже никогда не повто-рится, как не могут повториться ощущения детства в многоопытной взросло-сти. А если опять взять и повертеть калейдоскоп?...

96

Любовь Линник

Ангел мой

Посвящается моим родителям.

На Южном Сахалине ранней весной не часто выдаётся лётная погода. Но в этот безоблачный мартовский день 1947-го года неяркое дальневосточ-ное солнце, невзирая на мороз и снег, покрывавший остров, всё же, напомина-ло, что зима закончилась.

Учебный самолёт-спарка* ИЛ-2, сделав смелый разворот над заливом Терпения, взял курс на аэродром.

Командир звена, находившийся в передней кабине, проводил инструктаж в воздухе или, как говорят авиаторы, «давал провозные» недавно прибывшему в полк молодому лётчику.

Выполнив в зоне все упражнения по программе, они возвращались на базу. Лейтенант остался доволен своим подопечным и теперь, летя над морем, выглядевшим с высоты четырёх километров абсолютно гладким, просто на-слаждался полётом.

Невысокие сопки в белом зимнем одеянии и разбросанные по всему по-бережью закованные льдом многочисленные мелкие озёра притягивали взгляд своей сдержанной красотой.

Все лётчики – немного романтики. Чувство восторга и ощущение собственных крыльев Иван впервые испы-тал, поднявшись в воздух девять лет назад.

В те годы обострилась ситуация на западных границах СССР. Не спокойно было и на востоке. С территории созданного японскими милитаристами в Северо–Восточном Китае (Маньчжурии) марионеточного государства Маньчжоу–Го неоднократно устраивались военные провокации против нашего государства и МНР.

Летом 1938-го года произошло столкновение между советскими и японски-ми войсками на юго-востоке Приморского края в районе озера Хасан.

В 1939-м году – вооружённый конфликт на границе с МНР: с мая по сен-тябрь в районе реки Халхин-Гол шли непрерывные бои между советско–мон-гольскими и японо–маньчжурскими войсками.

Наше правительство принимало меры по укреплению группировки сил на Дальнем Востоке, в том числе, авиации.

Развернулась компания по набору молодёжи в аэроклубы. В самые отдалённые уголки страны, где зачастую жители и железной доро-ги никогда не видели, с целью наглядной агитации прилетали самолёты.

Такое необычное событие произошло и в небольшой деревушке в предго-рьях Алтая.

Среди мальчишек, с любопытством и опаской рассматривавших диковин-ную машину, пилоты выбирали тех, кто посмелее, и облетали с ними окрест-ности.

Ваня держался в полёте настолько бесстрашно и с таким интересом рас-спрашивал лётчика о загадочных цифрах и стрелках на приборной доске, что тот предложил ему сделать ещё один круг.

97

А когда они уже прощались на земле, спросил: – Наверное, решил стать лётчиком? – Да, – коротко и уверенно ответил парнишка.

Получив лётное образование и прослужив в штурмовой авиации пять лет, он усвоил главное: лётчик не только подчиняет себе сложную машину, чутко прислушиваясь к её внутренней жизни, но и полностью зависит от неё.

И только составив с нею единый организм, способен на выполнение слож-ных задач.

Так было и на тренировочных полётах, и во время боевых вылетов в период Маньчжурской операции Советско-Японской войны 1945-го года.

Тогда безоружный, на самолёте–корректировщике, снабжённом фотокаме-рами, Иван совершал облёт приграничной территории Маньчжоу–Го и прово-дил для обзора и анализа фотосъёмку целей, уничтоженных нашими штурмови-ками.

Его прикрывали два истребителя. Он остался цел. Но к окончанию этой непродолжительной войны фюзеляж

«корректировщика» был весь изрешечен осколками зенитных снарядов.

Капитуляцией Японии завершился последний этап обескровившей наш на-род Второй Мировой войны.

Начались мирные будни военного лётчика. Сейчас, под ровный гул мотора, спокойно давая по внутреннему переговор-ному устройству заключительные наставления находившемуся в задней кабине Юрию, Иван плавно вёл самолёт на снижение.

Они приближались к аэродрому, ещё полтора года назад принадлежавшему ВВС милитаристской Японии.

Крупная авиабаза (с двумя асфальтовыми взлётно–посадочными полосами и рулевой дорожкой; восьмью металлическими ангарами и двадцатью открыты-ми стоянками для самолётов) находилась в полукилометре от посёлка Найро.

Оперативная ёмкость её оценивалась в одну авиационную дивизию. Ещё несколько минут – и самолёт примут надёжные руки членов экипажа. А после доклада командиру полка и недолгих разборов полёта лётчики по-спешат к своим семьям.

Иван отчётливо представил себе в одном из окон восьмиквартирного одноэ-тажного дома свою жену с их пятимесячной дочкой на руках.

Впервые он увидел Машу весной 1943-го года на построении пол-ка вновь сформированной авиационной дивизии 10-й Воздушной армии Дальневосточного Военного округа.

Тогда ему в числе других молодых лётчиков присвоили первое офицерское звание: младший лейтенант.

Его эскадрилья стояла в двадцати километрах от станции Завитая, где рас-полагался штаб полка, и куда личный состав приезжал каждую субботу – либо в кино, либо на танцы.

Иван любил танцевать с изящной голубоглазой девушкой, легко и без уста-ли кружившейся под задушевные звуки баяна.

Недостатка в партнёрах она не испытывала, и ему приходилось быть рас-торопнее, чтобы получить её согласие на танец.

98

И, когда после окончания Советско-Японской войны их полк перебазиро-вался на очищенный от японских войск Южный Сахалин, он уже не мыслил своей жизни без Машеньки.

Иван мечтательно улыбался, вспоминая сейчас события недавнего прошло-го.

И вдруг…стало необычно тихо. Исчезла привычная вибрация корпуса самолёта. Произошло непредвиденное: сердце машины остановилось. Иван бросил взгляд на приборы – высота две тысячи метров. Все попытки запустить двигатель ничего не давали. Встречный поток воздуха вращал винт вхолостую. Стрелка высотомера угрожающе поползла влево.

– Командир, что случилось? – послышался взволнованный голос Юрия. – Заглохли, Юра…попробуй запустить у себя! До аэродрома оставалось сорок километров. – Ничего не получается! – секунд через пятнадцать прокричал младший то-варищ, – что будем делать?

– Планировать, Юра, планировать, – Иван старался сохранять спокойствие. А сам с горечью подумал: «Если бы не над водой…дотянем ли до берега?» Самолёт терял высоту, стрелка подходила к критической для прыжка с па-рашютом отметке.

Оставались считанные секунды для принятия решения, и любое могло сто-ить жизни обоим.

Штурмовая авиация относилась к авиации сухопутных войск, поэтому са-молёты не были оснащены спасательными плавсредствами.

И, не взирая на то, что полёты проходили преимущественно над Охотским морем, лётчики на случай аварийной ситуации не имели даже спасательных жилетов.

– Юра, открываем фонари!** – скомандовал Иван. Это было всё, что он как командир мог предпринять. Но приказ «прыгать» так и не прозвучал. Делая всё возможное, чтобы удержать машину в горизонтальном положе-нии, Иван пытался отдалить встречу с водой. Но она неумолимо приближалась.

И когда до берега оставалось километров десять, ледяной фонтан от винта, уже погружающегося в волны, обрушился на открытые кабины.

Ему было двадцать четыре. Неужели конец?! – полоснула незнакомая, отвратительная мысль, вместо паники и страха вызвав внезапную злость, – Маша…ну, как же так? Нет…нет!».

Он до боли стиснул челюсти и, закрыв глаза, потянул на себя штурвал. И в этот момент неожиданно ощутил очень слабый толчок. За ним – второй, третий… – Не может быть, – вслух произнёс Иван, боясь поверить в чудо.Но двигатель действительно работал. – Командир…, – только и смог выговорить уже отчаявшийся Юрий. – Юра, держись!

99

Самолёт удалось поднять всего на несколько метров. Иван не шевелился, опасаясь, что любая манипуляция с управлением мо-жет привести к остановке двигателя.

Так, на «бреющем» они пошли к берегу. «Дотянем, дотянем, – как заклинание, мысленно твердил он, – нужно про-держаться одну минуту, всего одну».

На аэродроме уже заметили ИЛ-2, летящий низко над водой, и поняли: что-то неладно.

Все наземные аварийные службы были готовы к встрече. Четыре километра, три – земля близко, но зловещая вода ещё ближе. Сердце самолёта работало неровно, из последних сил. В любой момент оно могло остановиться.

Уже отчётливо виден был аэродром: строения, техника, люди. «Дотянем…ещё несколько секунд» – Иван затаил дыхание, впившись взгля-дом в берег.

Последние метры над заливом – и шасси коснулись взлётно-посадочной полосы.

И в тот же миг…двигатель заглох. Гася скорость, самолёт беззвучно катился по аэродрому. К нему отовсюду бежали люди.

Товарищи помогли лётчикам выбраться из залитых студеной водой кабин. Иван и Юрий, неуклюже передвигаясь в отяжелевших мокрых меховых комбинезонах и унтах, в ответ на сыпавшиеся со всех сторон нетерпеливые во-просы твердили лишь одно: «Заглохли».

Оба сейчас с таким же трудом верили в то, что всё обошлось, как ещё две минуты назад – в то, что могут погибнуть.

Их срочно доставили в штаб полка, а самолёт тягач отбуксировал в капо-нир***.

В большом необжитом кабинете горел свет. Двое молодых мужчин, одетых не по форме, грелись у «буржуйки» и пили горячий чай.

За столом напротив сидел командир полка и делал записи, задавая им во-просы.

Майор уже выслушал подробный доклад о происшествии, и теперь ему предстояло разобраться в его причинах и наказать виновных.

ЧП удалось избежать, иначе его по головке не погладили бы. Но думал он сейчас больше о другом: «Как же повезло этим ребятам! Жизнь лётчика зачастую зависит от секунды, а судьба подарила им минуту – целую минуту».

А вслух, удивив их своим неатеистическим заключением, майор, обращаясь к Ивану, сказал: «Да, лейтенант, видно, бережёт тебя твой ангел–хранитель».

Среди девушек первой эскадрильи у Маши была самая «неженская» специ-альность – мастер по вооружению.

В её обязанности входило: подвешивание бомб в бомбовых люках; установ-ка и зарядка пушек и пулемётов под плоскостями.

Чтобы легче было нести со склада неподъёмную пулемётную ленту, она об-матывала её вокруг туловища.

– Что же ты делаешь, Маша? Ведь тебе ещё рожать, – ругали её сослужив-цы мужчины, – сказала бы нам.

100

В ответ, она лишь отмахивалась, смеясь. Работать приходилось в любое время суток и при любой погоде – самолёты всегда должны были находиться в боевой готовности.

Особенно тяжело приходилось зимой в сорокаградусный мороз, когда при вкручивании взрывателя в бомбу оголённые пальцы примерзали к ледяному металлу.

Но никто не сетовал на трудности, все понимали, что настоящие тяготы службы и смертельная опасность там, на западе, где шли ожесточённые бои с фашистами.

Лётчики непрерывно атаковали командование полка рапортами с просьбой отправить их на западный фронт. Но ни один рапорт не был удовлетворён – они нужны здесь, на восточных рубежах, где уже собирались «грозовые тучи».

Не взирая на пакт о нейтралитете, подписанный между СССР и Японией в апреле 1941-го года, Япония не оставила мысли о нападении на нашу страну.

Была проведена скрытая мобилизация в Маньчжурии, и Квантунская армия увеличена вдвое.

Одержав победу над фашистской Германией, СССР сосредоточил силы на ликвидации очага агрессии на Азиатском континенте.

И 8-го августа 1945-го года объявил войну милитаристской Японии. Штурмовой полк, в котором служили Иван и Маша, был переброшен на границу с Маньчжурией.

С полевого аэродрома близ небольшого села Тамбовка наши лётчики со-вершали боевые вылеты для нанесения ударов по военным объектам и районам сосредоточения вражеских войск в приграничной зоне Маньчжоу–Го.

После полного разгрома Квантунской армии полк перебазировался на осво-бождённый от японских войск и ставший советским Южный Сахалин.

Маша демобилизовалась, но, сменив форму сержанта и рабочий комбине-зон оружейницы на штатскую одежду, осталась работать в родном полку.

Через месяц Иван сделал ей предложение и на новогоднем вечере предста-вил командиру как свою невесту.

Майор знал обоих со дня формирования полка и без колебаний дал разре-шение на брак.

Для Ивана Маша стала не просто женой, но соратницей и другом, хорошо понимавшим его и знавшим до мелочей опасную службу военного лётчика.

Её волнение достигло предела: Ваня задерживался больше, чем на час. Она обежала всех соседей – офицеры были уже дома, но об Иване и Юрии ничего не знали.

Наконец, кто-то сообщил, что они в штабе. А вскоре явился один из членов экипажа за тёплой одеждой для своего командира.

Глядя в потемневшие от беспокойства глаза молодой женщины, он поспе-шил поклясться, что с её мужем всё в порядке.

Маша увидела его, стремительно приближавшегося к дому по расчищенной от снега дорожке военного городка.

Он пристально всматривался в своё окно, зная, чем стало для неё время тревожного ожидания.

Между раздвинутыми простенькими белыми занавесками, чуть розовею-щими в лучах заходящего солнца, прижавшись лицом к детской головке, непод-вижно стояла Маша.

101

Иван невольно замедлил шаг, впервые поражённый этой картиной и, сглот-нув подступивший к горлу ком, неожиданно для себя, лишь одними губами, не-слышно прошептал: «Ангел мой…хранитель мой».

*самолёт-спарка – самолёт с дублирующим управлением в задней кабине.** фонарь – верхняя прозрачная часть кабины.*** капонир – укрытие для самолётов.

Южный Сахалин, пос. Найро (Гастелло), 1945 год.

102

Петр БашкоревПаустовский и одесситы

Когда в юбилейный 2002 год (110 лет со дня рождения Паустовского) меня спросили: «Как ты относишься к Паустовскому?» – я ответил: «Мы воспитыва-лись на Паустовском».

Мы – это несколько поколений советских людей, верящих в идеи комму-низма, записанные в конституции, в любовь, добро, в светлое будущее нашей Родины, во всё то, что так лучезарно и с такой любовью и искренностью опи-сывал Константин Георгиевич.

Уходит в историю XX век. На календаре 2000 год. У всех на устах слово «миллениум» (в переводе с греческого – тысячелетие). А совсем недавно, в 1994 году, городу Одессе отметили 200. Редакция газеты «Вечерняя Одесса» решила выяснить, кто входит в первую сотню Великих Одесситов. С этим во-просом члены редколлегии обратились не в архивы и энциклопедию, а к самим одесситам. 24 и 31 марта 2001 года результаты опроса были опубликованы. Благодарные мои земляки среди прочих называют и писателя Паустовского, родившегося в Москве. Очевидно, важно не то, где ты родился, а что ты сделал для города.

Годы жизни Паустовского в Одессе (осень 1919 – февраль 1922) были тя-желыми и в то же время самыми плодотворными в становлении его как писа-теля. Работая в легендарной газете «Моряк», он вращался среди выдающихся в будущем классиков советской литературы: Бабеля, Ильфа и Петрова, Катаева, Багрицкого и др. По словам Вадима, сына писателя, «они обогащали друг дру-га».

«Паустовский любил Одессу и никогда не скрывал этого, не отрекался от неё, хотя и не был одесситом» – писал Даниил Гранин в очерке «Чужой днев-ник».

Свою любовь к нашему городу он доказал в 1941 году. 22 июня началась Великая Отечественная война, а уже 4 июля он первый из писателей прибыл в Одессу в качестве корреспондента ТАСС по Южному фронту. В дни герои-ческой обороны Одессы в течение двух месяцев Паустовский на передовой вместе с солдатами 25-й Чапаевской дивизии, 95-й молдавской дивизии, 48-го стрелкового корпуса и 9-й армии.

За проявленное мужество и героизм, а также вклад в дело освобождения нашей Родины и Одессы в частности писатель награжден медалями «За обо-рону Одессы» и «За отвагу». Отметить заслуги писателя предложили одесситы. Особую инициативу в этом плане проявила старший научный сотрудник музея Светлана Константиновна Кузнецова.

Представьте себе Золотой зал Одесского литературного музея, где отмеча-ют 125 лет со дня рождения Великого русского писателя, лауреата Нобелевской премии, Ивана Алексеевича Бунина. В зале представитель военкомата и стар-ший сын писателя Вадим. Здесь в октябре 1995 года в торжественной обстанов-ке Вадиму Константиновичу вручали отцовскую медаль «За оборону Одессы».

103

Юбилейные медали («50 лет освобождения Одессы» и «60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 г.») вручают только живым ветера-нам. Паустовскому сделали исключение. Есть и юбилейные медали, посвящен-ные 65-летию Великой победы от мэра города и президента Украины.

Любовь Паустовского к Одессе и одесситам и одесситов к Паустовскому была взаимной.

Заведующая массовой городской библиотекой №2 Центрального района города Одессы Юлия Ильинична Комаровских ещё при жизни писателя поведа-ла Паустовскому о своей мечте. Со временем она добилась своего. По решению Совета Министров УССР №134 от 20 февраля 1969г. руководимой ею библио-теке присвоено имя писателя – романиста. Всего через полгода после ухода из жизни Константина Георгиевича. По её же инициативе именем писателя назван океанский теплоход, а на здании, где он жил, по улице Черноморской, 8, уста-новлен памятный знак – барельеф.

С 4 февраля 1971 года новая улица в нашем городе на поселке Котовского носит имя Паустовского.

У Юлии Ильиничны в библиотеке, а потом и на квартире собираются уже не только рядовые читатели библиотеки, но и писатели, артисты, художники, короче, все те, кого в советское время называли элитой общества. Начинают проводить конференции и отмечать юбилейные даты в Одесском Литературном музее. Правда, первая научная конференция, посвященная Паустовскому, про-шла в 1994 году во Дворце Моряков.

14 июля 1993 года директор литературного музея Татьяна Ивановна Липтуга собрала «паустовцев» в музее. По инициативе Юлии Ильиничны Комаровских и Виктора Ивановича Глушакова почитатели писателя орга-низовали товарищество «Мир Паустовского». Название позаимствовали у начавшего выходить в Москве журнала. Сразу записалось порядка 180-и человек. Официально товарищество было зарегистрировано 31 января 1995 года под номером 20993919. (См. заметку «Имя, объединяющее сердца» в га-зете «Одесский вестник» №109(662) от 21.07.1994 года. Заметку подписали Ю.И.Комаровских, С.К.Кузнецова и В.И.Глушаков).

Задача товарищества – популяризация и сохранение культурного наследия, а также изучение литературного творчества писателя Паустовского.

Товарищество добивается открытия в Одессе 01.12.1998 года музея Паустовского – филиала Одесского Литературного музея ( распоряже-ние Одесской областной государственной администрации №976/А -98). Руководство музеем поручается Глушакову Виктору Ивановичу.

Вершина успеха – распоряжение мэра города от 10.05.1999 года о присуж-дении муниципальной премии Паустовского. Награждение проводится по трём номинациям: 1) поэзия; 2) проза; 3) популяризация творчества писателя. Цель – стимулировать творчество уже сложившихся писателей и пишущей талантли-вой молодежи.

Говорят, что героями человека делают корреспонденты. Представьте себе

104

солдата, который сражается до последнего патрона, до последней капли крови, и все-таки погибает. Может быть, когда-то следопыты найдут его останки, мо-жет быть, даже узнают его фамилию. Но кто расскажет о том, что он думал в последние минуты своей жизни?

Паустовский сам себе воздвиг памятник бессмертным произведением «Время больших ожиданий».

Журналы «Москва» и «Новый мир» отказались печатать повесть из-за того, что он рассказал нам о своем еще не реабилитированном учителе, друге и писателе Бабеле. Напечатал её Парфенов в журнале «Октябрь» в 1959 году. На следующий год её издали в Москве отдельной книгой. Но если даже стандарт-ный московский тираж в 100 тысяч экземпляров для читающего Советского Союза был слишком мал, то эта книга вышла тиражом всего в 30 тысяч.

«Непорядок», – решили в Одесском издательстве «Маяк». Так прекрасно об Одессе и одесситах ещё никто не писал. Её должны прочесть все одесситы. Они командируют в Москву свою сотрудницу Людмилу Борисовну Пятницкую. Она настолько проработала произведение, прониклась содержанием, что в каких-то моментах могла бы поспорить с писателем.

…Ура!!! Пятницкая привезла разрешение перепечатать книгу в Одессе. Она же и главный редактор этого издания. 100 тысяч экземпляров только для одной Одессы. Книгу можно купить в любом книжном магазине, любом кио-ске, на лотках. Её можно взять почитать в любой библиотеке. Но попробуйте найти её сейчас незачитанной. Разве что у какого-нибудь особого коллекционе-ра. Не говоря уже о том, что в 1977 году вышло второе издание книги тиражом 150 тысяч.

21.08.2011. Воскресенье. Я дежурю в музее Паустовского. Музей посетил известный писатель и телеведущий Борис Бурда. Когда я что-то начинал рас-сказывать, он предвосхищал меня наизусть цитатами из книги «Время больших ожиданий». А перед уходом заметил, что спорил с секретарём Жванецкого, который не считает Паустовского значительным писателем. И добавил: « Если кого-то цитируют с точностью до буквы, то этот писатель чего-то стоит!».

В прошлом году 25 сентября мы торжественно отметили в музее 50 лет первому одесскому изданию книги «Время больших ожиданий». Правда, тор-жество это было несколько омрачено минутой молчания по поводу ухода из жизни Людмилы Борисовны Пятницкой. Она много лет была прикована к по-стели, а последний год уже совсем была никакая.

В прошлом году произошло ещё одно знаковое событие. Только оно связа-но не с Одессой, а другим городом. В Черкасском университете имени Богдана Хмельницкого отмечали 20-летие клуба Паустовского. Его основатель и бес-сменный руководитель доцент университета Инна Зиновьевна Тарасинская. С ней мы познакомились в 2002 году на конференции в Пилипчи–Городище – ро-дине отца писателя. Тогда директор музея Паустовского г. Москвы Илья Ильич Комаров с юмором заметил, что средний возраст участников этой конференции 60. Инна Зиновьевна за все время существования клуба старается понизить возраст любителей Паустовского до разумного минимума. Привлекает в свой

105

клуб студентов, организуя поездки по «тропе Паустовского». Так, в 2007 году она подготовила международную студенческую конференцию, которую по до-говоренности с Глушаковым, заведующим музеем им. Паустовского в Одессе, провели в Южной Пальмире. Теперь её бывшие студенты в школах, куда их на-правили работать, организуют филиалы клуба Тарасинской.

31 мая 2012 года исполнилось 120 лет со дня рождения Константина Георгиевича. Во всех городах, связанных с Паустовским, прошли торжествен-ные мероприятия. Так, в Москве, в институте мировой литературы имени Горького РАН, прошла международная конференция, а в городе Тарусе откры-ли новый музей его имени – филиал московского музея. В Одессе в Золотом зале Литературного музея награждали лауреатов премии Паустовского; откры-ли сквер его имени и т.д.

Директор литературного музея Т.И.Липтуга выразила озабоченность по поводу того, что стареют члены товарищества «Мир Паустовского», многие во-обще уходят из жизни.

Реагируя на замечание, директор Одесского музея Глушаков Виктор Иванович внёс предложение директору Черкасского музея Тарасинской Инне Зиновьевне в октябре 2012г. провести совместную вторую студенческую конференцию в Одессе, а директора московского музея Пимневу Валентину Александровну и научных сотрудников одесского музея Кузнецову Светлану Константиновну и Башкарева Петра Георгиевича призвал поддержать инициа-тиву. Тарасинская с удовольствием согласилась. Она уже на пенсии. Ей нужен преемник в деле её жизни. Его она видит в лице Людмилы Владимировны Швыдкой – кандидата филологических наук, доцента, директора Учебно–на-учного института иностранных языков. Своё детище Инна Зиновьевна хочет передать в хорошие руки.

106

Александр Коваленко

Коваленко Павел Кузьмич родился в 1901г. в селе Журавка, от которого 10-15км до Шевченковской малой родины – сел Кирилловка и Моринцы.

Участвовал в гражданской войне, после которой окончил Киевское ар-тиллерийское училище.

Ранним утром 22 июня 1941г. 663а.п., где он служил, подняли по тревоге. Небольшая речушка в результате поводка стала разливаться и заливать матери-альную часть: тракторы, пушки и др. Их перетащили в безопасное место и … легли досыпать. А война уже шла… Со стороны границы с Румынией, до кото-рой было около 40км доносилась какая-то стрельба и глухие разрывы, но никому не пришло в голову, что это было в действительности «Самый близкий» про-гноз заключался в том, что какая-то крупная банда перешла границу. Увы, банда оказалась численностью в 5,5млн. солдатских единиц. Так начиналась для отца война в селе Гнаденталь (ныне Саратского района Одесской области). Вскоре плохо укомплектованный (на 50%) и плохо обученный полк был разбит. А далее была 4-ая ударная армия, наступления в ее составе и не одного отступления.

Отец награжден орденами Ленина, Отечественой войны 1 и 2 степени, Боевого Красного Знамени, медалями «За отвагу», «За оборону Москвы» и др.

В период войны его имя прозвучало по московскому радио, после чего отец получил множество писем со всех концов Советского Союза.

Отец сумел написать уникальный, не имеющий аналога Дневник, кото-рый он вел с 22 июня по апрель 1944г. Дневник составил около 800 рукописных страниц. Владимир Щукин, оператор фильма «Место встречи изменить нельзя» собирался снять документальный фильм о Дневнике отца, но этот проект, к со-жалению, не состоялся. Зато сохранились рабочие съемки к фильму – около 1,5 часа.

Отец прожил до 90 лет. Незадолго до своего юбилея он как-то сказал мне: «Давай сядем на автобус и поедем куда-нибудь за город. Я хочу посмотреть, как взошла пшеница… как взошла пшеница…» В этих пронзительных словах ска-залось не только крестьянская кровь, а любовь и переживание обо всем живом, о Природе, о Людях. Рассказывая об эпизодах Отечественной войны, он всегда говорил: «К счастью, люди уцелели», или «а сколько людей погибло…» И очень часто повторял: «А как досталось бедным лошадкам…»

Павел Коваленко был ярким представителем Поколения Победителей. К настоящему времени это поколение заменило поколение потребителей, многим из которых зачастую никого не жаль. Как неприятно было видеть как 22 июня 2012г. на 411 батарее в Одессе шумные деятели МММ («Мы меняем мир») раз-махивали флагами среди большой группы ветеранов и перед трибуной(!) демон-стрировали свою атрибутику и лозунги. (И это в день скорби и святой памяти о героизме, мужестве, мученичестве). Но у МММ «было право» – они что-то оплатили.

У отца есть стихи, посвященные 22 июня.Сегодня поминальный деньПойдем, товарищи, на тризну,Помолимся за души тех,Кто пал в бою за всю Отчизну.

107

Но сегодня, пожалуй, намного больше нужно молиться о грешных совре-менниках, не жалующих памяти о святых ратниках. И кто знает, быть может, кто-нибудь из них там, на небесах, нет-нет да и скажет: «Как там ребята, в военных стихах у Бориса Слуцкого?» – «Давайте выпьем мертвые за здравие живых!» За духовное здравие.

А когда начнется последнее сражение между силами добра и зла наши святые ратники вновь сорвутся в бой. И кто или что сможет их победить? Никто и ничто!

На фото: А. П. Коваленко, директор музейного комплекса 411 батареи А.Н. Рысин и Ю. Г. Маврояни

Фронтовики на фотопортретах

9 мая 2012 г. Группа горожан (членов историко-поисковой группы «Одесса» и преподаватель национального университета им. И.И. Мечникова), одетая в майки с фотопортретами своих родных – фронтовиков, возложила цветы к военным мемориа-лам Одессы.

Майки с фронтовиков – явление абсолютно новое. Ничего аналогичного в стра-нах СНГ, а, быть может и в мире не было.

22 июня мы вновь одели указанные майки и посетили знаменитый музейный комплекс на 411 батарее. У всех тех, кто нас видел, кто видел нас в майках с фотопор-третами фронтовиков, это вызвало восторг.

Присоединиться к нашей инициативе захотели очень многие, так что, возможно, возникнет целое движение.

После 22 июня некоторые из нас написали заметки о своих родных, запечатлён-ных на высылаемой мной фотографии.

108

Николай Иванович Сташек (01.05.1914 -17.02.1991) родился и рос в многодетной семье крестьян Евдокии и Ивана Сташек, проживавшей на хуторе Мариновский (ныне село Мариновка Беляевского района Одесской области). Детство было тяжелым, а потому трудиться пришлось с малых лет. Учиться пришлось недолго и, после окончания 7 классов школы и одного курса сельхоз-техникума, стал работать трактористом. Затем был призыв в Красную армию, после демобилизации учеба в пограничном училище г. Орджоникидзе и служба в погранвойсках. А потом … война! На фронт Николай Сташек попал в конце февраля 1942 года, а впереди был большой и тернистый путь бойца и командира. Уже скоро, с осени 1942 года 360 стрелковый полк, которым он командовал, сражался на Центральном и Донском фронтах, участвовал в Сталинградской битве, в боях на Курской дуге и в боях по освобождению левобережной родной Украины. За мужество и героизм, проявленные в этих сражениях Указом президи-ума Верховного Совета СССР от 16 октября 1943 года подполковнику Сташек Н. И. было присвоено Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 1214). На заключительном этапе войны полк участвовал в освобождении Белоруссии, Польши и в Берлинской операции. За боевые заслуги был награж-ден также двумя орденами Красного знамени, орденами Суворова 3-й степени, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, множеством медалей. После войны окончил Военную академию имени Фрунзе, а затем ака-демию генерального штаба. Работал заместителем начальника академии, заве-довал кафедрой тактики, защитил кандидатскую диссертацию, получив ученую степень кандидата военных наук и ученое звание доцента. В 1973 году в звании генерал-лейтенанта по состоянию здоровья был уволен в запас. С этого времени стал активно заниматься написанием воспоминаний о прошедшем времени и о себе. Свет увидели несколько сочинений. Первым из них был роман «Крутыми верстами» (1982), повествовавший о солдатах и офи-церах – героях Курской дуги и форсирования Днепра в 1943 году. Вторым художественным произведением была повесть «Через все ис-пытания» (1986). Эта повесть, во многом автобиографичная, рассказывает о судьбе сельского паренька, о его нелегком жизненном пути, о друзьях и това-

Сергей Топоров

109

рищах по борьбе с фашизмом. Эта книга о большой и светлой любви. Книга о тех, кто завоевал Победу, отстоял Родину-мать, выполнил освободительную миссию. Незадолго до смерти в 1990 году вышел роман «На стремнине». Опыт и знания автора позволили ему смело писать о послевоенных вооруженных силах СССР, проблемах, которые были в советской военной науке. Его позиция была беспощадна к лицемерию, бездумности и бездуховности. Николай Иванович был любимцем огромной семьи, в которой вырос-ло девять детей. Его мама, Евдокия Ильинична, носила гордое звание мать-героиня и прожила долгую, трудную, но счастливую жизнь. Сын был редким и всегда желанным гостем. Он был добрым, отзывчивым человеком, интересным рассказчиком и таким остался в памяти родных и близких. Советская власть увековечила память одессита, героя Советского Союза, Сташека Николая Ивановича, поместив его фамилию на доске почета, установленной на театральной площади и на стеле у памятника героям, возве-денного на площади 10 Апреля в городе-герое Одессе.

Василий Федорович Топоров (17.05.1926-30.11.1998) родился в мае 1926 года в южно-уральском селении Верхняя Вязовка Бузулукского района Оренбургской области в семье Федора Семеновича и Анастасии Ивановны Топоровых. Родители воспитывали еще дочерей Марию и Александру, а так-же усыновленного Анатолия. Детство было тяжелым и не очень радостным. Пришлось учебу совмещать с крестьянским трудом, с пятнадцати лет осваивать полезные профессии, а в 1943 году родители проводили Василия в армию. А ведь уже шла война, которая не обминала далекое уральское село. И скоро мо-лодой парень был направлен на фронт. Это очень тяжелое испытание для не обстрелянного бойца и, в первую очередь, с психологической стороны. Василий Топоров принимал участие в боях за Украину, освобождал страны Европы. За безупречное выполнение воинского долга, за мужество и отвагу был награжден несколькими медалями «За боевые заслуги», медалью правительства Болгарии за участие в освобождении братской страны от фашиз-ма, медалью «За взятие Вены», а также орденом «Отечественная война» второй степени. В боях за Вену был ранен и встретил победу во фронтовом госпитале. Срочная воинская служба была продолжена по окончании войны в ча-стях гарнизона одесской области. Здесь воин-победитель встретил свою первую любовь. Лидия Ивановна Сташек стала супругой молодого солдата, вскоре ро-дились дети – сын и дочь. Началась очень нелегкая жизнь семьи младшего офи-цера: переезды, устройство жилья, налаживание быта, но вскоре новый переезд и т.д. Василий Топоров служил в Советской Армии до 1971 года, когда в зва-нии майора был уволен в запас и, началась беспокойная, непривычная граждан-ская жизнь.

110

Юрий Маврояни

Маврояни Григорий Алексеевич родился в г. Одессе в 1918 году на улице Княжеской , в многодетной христианской семье. Окончил 5 клас-сов средней школы, затем работал учеником токаря, токарем. Перед началом Великой Отечественной войны завербовался на строительство оборонительного района в Западной Украине. Работал во Львовской Области, Раворусском райо-не, селе Забирье, где и встретил начало войны. 22 июня вместе с пограничной заставой принял бой. А произошло это следующим образом. 22 июня ночью, отец со своим другом Вадимом (местным жителем) возвращались пешком из райцентра в с. Забирье. Где-то около 4 часов утра шли по просёлочной дороге с купленными костюмами и обсуждали «як залицятись до дівок». Как вдруг увидели множество самолётов с крестами. Вначале они ничего не поняли, но когда один из самолётов, отделившись от других, стал пикировать в их сторо-ну, Вадим бросился в рожь, залёг, (у него был опыт финской) и стал кричать отцу «Ложись». Отец стал смеяться, говоря « Да что ты кричишь?! Это наши проводят какие-то учения. А кресты для чего-то накрасили». Но когда пики-рующий самолёт дал очередь, отец всё понял и на какое-то время потерял дал речи. Самолёт пошёл на второй заход , и тогда друг отца схватил его за рукав и остолбеневшего повалил на землю. Переждав этот налёт они побежали на за-ставу и вместе с пограничниками приняли бой. Но мужество и героизм погра-ничников при наличии у них только стрелкового оружия – что могли сделать? К слову, строившийся укреп район был мощнейшим, грандиозным сооружением и Гитлер это прекрасно знал и потому так торопился начать войну, не дав за-вершить работы. После разгрома погранзаставы отцу повезло – он не попал в плен, добровольцем был принят в армию и стал рядовым пехотинцем. Колесо войны раскручивалось…

Во время боёв на Курско – Орловской дуге был тяжело ранен в левую руку. В это время отец командовал ротой в звании младшего лейтенанта, (при-своенном после 3-х месячных курсов). Вспоминая ту атаку, отец говорил мне: Я поднял роту со словами: «За Родину, за Сталина!» и с яростью мы понеслись на врага. Сумел добежать до намеченного рубежа и всё... Ничего не помню… Помню, что очнулся в госпитале. Отец говорил мне, что ярость той атаки, как и многих других, была обусловлена тем, что фашисты к этому времени уже на-творили, начиная с расстрела 22 июня, когда жертвами стали и военные, и со-вершенно мирные люди, разной национальности, возраста, пола. 22 июня отец считал днём расстрела всех живущих, от Чёрного до Балтийского морей. Но, несмотря на этот жуткий, страшный удар, сумели выстоять и победить! Свою частичку в эту Победу внёс и мой отец.

111

Зинаида Павлова-ПустовойтенкоОт автора

Лето 2007 года. Мне предстоит встреча с писателем Павлом Анатольевичем

Мацкевичем. Испытывая определенную робость, нажимаю кнопку звонка его квартиры. Дверь открывает миловидная женщина. На ее лице я увидела добро-желательную улыбку. Она вежливо пригласила меня пройти в кабинет Павла Анатольевича. Так состоялось мое первое знакомство с женой писателя Лидией. Я вошла в кабинет.

Навстречу мне поднялся высокий стройный мужчина. Строгое выражение голубых глаз смягчала улыбка и приветливый, чуть глуховатый голос. До лично-го знакомства с Павлом Анатольевичем я знала, что он – член Союза писателей Москвы, прочитала его исторические романы «Кровные». Это первый роман из серии, повествующей о междоусобице в Киевской Руси после смерти Великого князя Владимира. Роль Ярослава (в последствии потомками назван – Мудрый) в убийстве Бориса и Глеба. В серию романов вошли «Кровные», «Империя Рюриковичей», «Омраза» (ненависть). Прочитанные романы поразили меня. Глубоко и точно описано «вековечное вещество власти». «Тогда и там» ничем не отличаются от « сейчас и здесь». Эпиграф к роману « Омраза» сразу дает представление об исторических процессах древней Киевской Руси: «Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия?

Грабительство и насилие предо мною и восстает вражда и поднимается раздор». Книга пророка Аваакума 1.3.

Роман Павла Анатольевича Мацкевича «Дано мне жало в плоть» – это не портрет, а описание современного человека, его окружения. Писатель пере-носит нас также в окружение человека жившего две тысячи лет назад и не видит никакой разницы в том, когда этот человек жил». Бог погребает своих деятелей, но продолжает их дело».

Писателем создан «Толковый словарь славянских, древнерусских и ви-зантийских терминов». Работа над словарем длилась в течение двадцати лет. Замечательно написано предисловие к словарю. Сначала идет объяснение тол-кового словаря живого велико – русского языка В. И. Даля, толкового старосла-вянского языка, деятельность Кирилла и Мефодия. Погрузившись в описание берестяных грамот, узнаю, что была грамотна Древняя Русь. А расселение народов – вот это то, что входит в тебя, как звуки сокрытых столетий. Народы появляются и также внезапно исчезают. Анаты, хазары, никог-да ранее не встречавшееся мне слово Валинана – единое политическое объеди-нение славян.Я пришла к Павлу Анатольевичу с материалами для рассказа о замечательном историке и известном краеведе, по существу, создателе Одесского историко–краеведческого музея, участнике Великой Отечественной Войны, кавалере ор-дена Александра Невского, ордена Великой Отечественной Войны, кавалере Чехословацкого Креста – высшей награды Чехословакии, Заслуженном работ-нике Украинской ССР Пустовойтенко Николае Николаевиче, моем муже.

Я очень волновалась, ведь передо мной стоял глубокий писатель, автор исторических романов. Как оказалось напрасно – мои материалы были им одо-брены. Они были напечатаны в юбилейном сборнике «Южный город», создате-лем которого и главным редактором являлся П. А. Мацкевич. Затем были пу-бликации о Н.Н. Пустовойтенко в журнале «AVE» главным редактором которого

112

был также П. А. Мацкевич. Спустя два года после нашего знакомства им была одобрена моя рубрика ЖНЛ – ЖИЗНЬ НЕЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ ( идея писателя Евгения Богота).

Моя повесть с указанным названием вошла в «Антологию одесской лите-ратуры начала ХХI века», создателем которой был П. А. Мацкевич.

Я лично знакома с помощником П. А. Мацкевича составителем сбор-ников «Южный город», «AVE», разработчиком эмблемы сборников Юрием Игоревичем Вязовским. Он проделал большую работу при создании П. А. Мацкевичем «Антологии одесской литературы начала ХХI века», разработал эмблему « Антологии».

Человек, влюбленный в литературу и искусство, талантливый врач по профессии, он познакомил меня с писателем П. А. Мацкевичем. И первые пу-бликации об историке Н. Н. Пустовойтенко были осуществлены при поддерж-ке Ю. И. Вязовского.

Павел Анатольевич Мацкевич дал мне возможность рассказать о людях, судьбы которых соприкоснулись с моей судьбой.

В своей автобиографической повести «Жизнь» я попыталась рассказать о замечательной женщине, моей подруге, сестре, но не по кровному родству, а родству душ, Светлане.

Светлая и печальная, нежная и строгая, но всегда верная и добрая, она появлялась и появляется в моей жизни, когда кажется мне, что нет выхода, за-шла в тупик. Но появляется она, целеустремленная, сильная духом и все, что казалось не решаемой проблемой, решается.

Мне нравится ее лицо. Эти точеные и правильные черты, строгий взгляд, заразительный смех.

А голос такой молодой, вибрирующий, порою взволнованный, порою успокаивающий. Нас связывает шестидясилетняя дружба.

Я благодарна Судьбе, что в моей жизни есть Светлана. Человек энцикло-педических знаний, она постоянно изучает Священное Писание, читает фило-софов Христианства, Новый Завет, Псалтырь, Евангелие, Пророков. У нее на-коплен двадцатилетний опыт христианской жизни, где самое главное – это ду-ховное восприятие жизни.

Мне выпало счастье встретить и общаться с известным ученым Судаковым Ростиславом Сергеевичем. Повесть состоит из двух частей.

Автором второй части автобиографической повести «Жизнь» являет-ся Мороз Светлана Анатольевна. Ее проникновенные строки о своем муже Ростиславе Сергеевиче Судакове трогают и согревают души.

113

Жизнь

Автобиографическая повесть

Усмирись с собой и усмирятся с тобой небо и земля

Св. Исаак Сирин Посвящается близкому человеку моей сестре и подруге Мороз Светлане Анатольевне

Часть IСон и явь

Странная была эта ночь! Самая длинная декабрьская ночь в году. Проснувшись, восстановила в своем сознании сон. В нем пронеслись картины из моей жизни, любимый человек был рядом, я спокойно следовала за ним, как-то неясно предугадывая, как бывает только в снах, что он ведет меня туда, откуда нет возврата и, где он пребывает уже полгода.

«Нет, – сказал он, читая мои мысли, это не совсем то, о чем ты подумала». Но все как-то намеками. Мы испытывали необыкновенную нежность друг к другу, но кто-то посторонний ощущался рядом. Это мучило и тревожило меня.

Затем мы приехали на вокзал, чтобы успеть на поезд, который отвезет нас за город, в зимний дом, где так счастливо жили много лет.

Внезапно он остановился и сказал мне: «Я ведь совсем недавно подарил тебе мобильный телефон. Ты рада этому?» Он как-то странно взглянул на меня и отвернулся.

Я не успела ему ответить, как внезапно оказалась на непонятном базаре, где были развешаны ткани, одеяла.

Я запуталась в них, а когда каким-то образом выбралась, его уже не было со мной. Бросилась искать его.

Началось мое блуждание по бесконечным лестницам. Мне надо было вы-браться наружу, но я все время оказывалась в закрытом со всех сторон тупике.

Последний путь по лестнице закончился тем, что я нашла выход. Я видела, что там, наверху, светило солнце!

Но, чтобы выйти из тупика, мне надо сделать резкий рывок и подняться на заветную ступеньку лестницы, ведущую наружу.

Почувствовала, что у меня нет сил это сделать. Пропустила впереди себя женщину, которая смогла преодолеть заветную ступеньку.

Задала вопрос другой женщине, якобы заведующей этой лестницей:«А как же я? Что делать мне?»«А тебе, – ответила она, – надо идти в обход и начинать все сначала».Я осталась в тупике.Проснувшись, почувствовала, что ощущение тупика не покидает меня.Чуть позже, испытывая необъяснимую тревогу, и в то же время потреб-

ность откровенного разговора с Леной, моей единственной внучкой, я взяла в руки мобильный телефон, подаренный мне моим любимым, нашла ее номер. Осталось нажать клавишу для вызова, но я остановилась.

Прошло много месяцев, как Лена не звонит, не навещает меня, хотя жи-вет в 15-20 минутах ходьбы от моего дома.

114

Она живет в квартире, расположенной в центре города. Эта квартира была подарена мне моим любимым. Будучи смертельно болен, он все время пытался решить мои жизненные вопросы после своего ухода.

Однажды он мне сказал: « Я сделаю все, как ты решишь. Ты можешь про-дать эту квартиру сейчас или позже. Но я хочу, чтобы ты после моего ухода не испытывала материальных трудностей. Решай сама».

Я чувствовала, что Лена, живя много лет в его квартире, не питает ни к нему, ни ко мне родственных чувств. В минуты откровения она мне сказала: «Самое мое большое желание – это, чтобы меня как-то совсем внезапно и неза-метно оставили в покое мои близкие».

Помню, что стало больно от ее слов. Но, увы, не знала, что сказать в ответ и продолжала ее слушать ни о чем не спрашивая.

Но совсем скоро после нашего разговора Лена как-то резко переменилась: стала проявлять заботу и внимание.

Мой друг наблюдая за ней, сказал: «Лена может стать твоей опорой в жиз-ни». Наступило время, когда глубокая печаль овладела моей душой. Пришло чувство одиночества. Я теряла близкого человека. Он таял на моих глазах. Под влиянием грустных настроений, я, еще при его жизни, передарила квартиру Лене. Вскоре его не стало.

Он умер 13 апреля 2009 года.Лена очень быстро забыла о моем существовании, буквально через два

месяца после его смерти. Я поняла, что стала ей не нужна. Под влиянием необычного ночного сна, приказав себе, что делаю это в по-

следний раз, нажала клавишу вызова мобильного телефона. Услышала, как Лена нажала клавишу сброса, увидев на дисплее мое имя.

Мои звонки ей были не нужны. С горечью подумала – ведь зеленая купюра в сто долларов – это бог на-

шего времени. Сегодня существует только одна драма, одна пьеса – деньги. Книги, фильмы, растиражированные в огромных количествах, – это

драмы о деньгах. Это касается бизнеса, брачных контрактов, завещаний, дар-ственных.

Так случилось и с моей дарственной. Мне в те горькие минуты жизни показалось, поверилось, что я и Лена,

наконец, начали понимать друг друга, одинаково верить в доброту, ценить и лю-бить близких. Ведь всегда хочется верить в хорошее.

В моей жизни произошло то, что так характерно для нашего времени. Лена, получив дарственную на квартиру, выбросила меня из своей жизни.

Прошел год. Я шла по знакомой улице. Внезапно перед собой увидела Лену, идущую мне на встречу. Она сделала

вид, что не видит меня. Но я остановилась, остановилась и она. «Лена, что слу-чилось? Почему ты не приходишь и не звонишь? Вспомни, наконец, что я сдела-ла все, о чем ты просила. Подарила тебе квартиру в центре города, радовалась за тебя, что ты стала хозяйкой квартиры. А ты обещала всегда быть рядом со мной», – сказала я. В ответ услышала: «Я не испытываю к тебе родственных чувств, и поэтому не звоню и не прихожу».

Но внезапно она заплакала! «Почему ты плачешь, Лена?», – спросила я. В ответ получила молчание. Действительно, мой сон непростой. Тупик. Тупиковая ситуация.

115

Мне не дано разгадать тайну души Лены. Я знаю, что мы живем в эпоху заката духовной культуры.

Но есть непреходящие истины. Это – совесть. Если человек во всех делах пользуется руководством совести, то наступает

чувство полной удовлетворенности и радости. Но если нет спокойствия, нет тишины на сердце, то причину надо искать

в потере совести. Только так я могу объяснить слезы Лены. С этим пониманием происходящего я живу.

…про кого говорить? Заслуживает того

каждый из живущих на земле

И. А. Бунин

Воспоминания

В мае 2011 года я тяжело заболела, пришлось лечь в больницу. В больнице у меня не было желания думать о лечении, лекарствах. Мысли витали в про-шлом. Может быть, это давало возможность как-то преодолевать тяжкое настро-ение, связанное с болезнью. За окном больничной палаты весна весело шагала по городу. Запахи распустившихся цветов, деревьев будоражили воображение. Я часто повторяю, что прошлое бесконечно. Память уносит меня в давнее время.

Зима. 1980 год. Ах, Одесса! Замерзшее море у берега. Крик чаек. Аркадия. Необыкновенно чистый воздух и по-летнему голубое небо. Мы сидим в ресто-ране, холодном, неотапливаемом. Из огромных окон открывается бесконечная даль моря.

Мы – это я, моя подруга Светлана. Мы такие молодые, с нами ее малень-кий сын Богданчик, он бегает по ресторану, заглядывает в огромные окна, офи-цианты не обращают внимания на это, из посетителей только мы трое.

Я смотрю в русалочьи глаза Светланы и у меня рождается ощущение, что мы на другой планете, потому что вокруг так все призрачно, прозрачно, холодно и прекрасно. Душа полна Любви ко всему, что окружает нас. Маленький Богдан задает все один и тот же вопрос, ответить на который невозможно.

«Почему чайки не голуби? И, когда, наконец, мы уйдем отсюда и пойдем на берег моря кормить непонятных птиц». А затем он задает мне вопрос: «Тетя Зина, а почему у вас во дворе нет чаек, ведь Вы живете на берегу моря?»

О, чудеса младенчества! Я живу в районе Староконного рынка. Как ему ответить. У него свои представления о пространстве.

Помню, как в один из дней в комнату вошел маленький Богдан и зая-вил Николаю Николаевичу, моему мужу: «А Ваша тетя Зина, между прочим, моет голову яйцом!» Смеялся Николай Николаевич, смеялись, я и Светлана. Наблюдательность и детская непосредственность! Они всегда удивляют и раду-ют нас!

Прошлое так неожиданно приблизилось. Оно прозвучало в душе мелоди-ей радости, молодости! Пройдет всего два месяца, и я увижу Богдана взрослым человеком.

На душе у меня делается хорошо и так грустно. Я помню дни, наполнен-ные уютом, спокойствием и общением с замечательным человеком удивитель-ной судьбы.

116

Этим человеком был мой муж Николай Николаевич Пустовойтенко – из-вестный музейный работник нашей тогда большой страны.

Он – участник Великой Отечественной войны, кавалер орденов Александра Невского и Великой Отечественной войны I степени, а также Чехословацкого Военного Креста.

Закончив Одесский Государственный университет имени Мечникова и аспирантуру при нем, Николай Николаевич был направлен работать в музей. Он всю жизнь проработал директором историко–краеведческого музея, стал создате-лем экспозиции обороны Одессы. За успехи в работе был награжден «Ленинской юбилейной медалью», а также медалью «За отличную работу» Министерства культуры СССР.

Ему было присвоено звание Заслуженного работника культуры УССР. Он – персональный пенсионер республиканского значения.

Я познакомилась с Николаем Николаевичем летом 1976года. Я стояла в холле музея. Увидела, как по лестнице спускается высокий, даже огромный муж-чина, но необыкновенно легкий в движениях. Была поражена необыкновенно привлекательной внешностью.

Невольно подумала, что с него можно лепить образы древнегреческих им-ператоров или роскошных людей сцены. Красивый, стройный, говорящий се-рьезные вещи с веселыми искорками в глазах.

Я была очарована им. На предложение соединить наши судьбы ответила согласием. Разница в возрасте у нас была 20 лет, но это не помешало прожить вместе двадцать один год, пройдя все испытания, встретившиеся на нашем пути.

Однажды Николай Николаевич показал мне дневник, который он вел в дни войны. Я понимала, что это – подвиг, вести дневник в аду войны, тем более, что существовал запрет Высшего Военного командования на ведение дневников.

В 1990 году Краснодарское книжное издательство издало дневник под на-званием «Фронтовые записки командира 1 дивизиона 195 горно-минометного полка РГК Н.Н. Пустовойтенко о боевых делах товарищей по оружию». Совет ветеранов вручил дневник однополчанам, семьям погибших в боях воинов и се-мьям воинов, ушедших от нас после войны, чтобы об их подвигах узнали в каж-дой семье и не в одном поколении. Я открываю дневник и читаю эпиграф к нему:

Сороковые, роковые Свинцовые, пороховые Война гуляет по России А мы такие молодыеИсторик по профессии, он знает, что надо увековечить каждого из воевав-

ших с ним. К дневнику прилагается список личного состава полка на начало августа 1944года.

Это огромный труд, проделанный историком Николаем Николаевичем Пустовойтенко.

Это – память на века. Действительно, в его списке: «никто не забыт и ни-что не забыто».

Удивительные совпадения случаются в жизни людей. Я помню, усадив ма-ленького Богдана возле себя, Николай Николаевич спросил у него: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» Богдан задумался и на вопрос ответил: «А ты кто?»

«Я», – ответил Николай Николаевич, – «историк. Думаю, что ты тоже, ког-да вырастешь, сможешь стать историком».

Летом 2011 года я встретилась с Богданом, молодым человеком, зани-мающимся историей и журналистикой.

117

Николай Николаевич Пустовойтенко умер 26 августа 1996года. Его серд-це остановилось внезапно. Врачам скорой помощи не удалось его спасти. Я была с ним рядом.

«Опустела без тебя земля», и, действительно, без таких людей пусто ста-новится на этой земле.

Дай Бог, чтобы наши дети и внуки помнили это мужественное поколение, которое ушло на фронт мальчиками, испытав все ужасы войны, но, вернувшись в общество, сохранили, и это удивительно, и романтизм, и нежность, а главное – честь.

Прекрасная страна воспоминаний. Но реальные события заставляют по-думать о сегодняшнем дне. Я обнаруживаю, что в больнице мне нечего есть. В больнице не кормят. Такие времена. Все, что есть в холодильнике из дома, в данный момент для еды не подходит. Это случается, ведь лежу я в гастроэнте-рологическом отделении.

Мною овладевает маленькая паника. К кому могу обратиться за помо-щью? Все, кто могли бы помочь, на работе, и, если придут, то только вечером. А сейчас нет и двенадцати часов дня.

И я набираю номер телефона, как в службу спасения. Номер телефона Катеньки Сабуровой. Она всегда приходит ко мне на помощь. Золотое сердце. В характере Кати есть все – благородство, честность, доброта, ответственность. Не прошло и двух часов; и она уже в моей палате.

Я смотрела на нее и думала, что ничто не изменилось. Она также молода душой и очень жизнелюбива.

И все же, все же….! В ее глазах замечаю затаенную печаль. Болезни, по-тери близких, непростое прошлое – эти штрихи рисуют свои картинки жизни на наших лицах.

Она много страдала. Рано лишилась матери, было ей тогда двенадцать лет. Воспитывалась в семье старших сестер.

Запомнила ее рассказ, как страстно стремилась окончить школу, а затем получить высшее образование. Шли годы, она трудилась. И добилась того, о чем мечтала.

Я познакомилась с ней в Одесском институте народного хозяйства, мы работали на одной кафедре. Много времени проводили вместе, ездили в совмест-ные командировки.

В свободное время любили посидеть в кафе « Снежинка» на улице Дерибасовской. Мы были молодые, веселые, вместе обсуждали, чем будем за-ниматься, когда выйдем на пенсию. Казалось тогда, что будущее сулит стабиль-ную жизнь. Мечталось, что мы часто будем приходить в наше любимое кафе, любоваться прекрасным городом, нарядной публикой, слушать одесский говор, шутить.

Но ничто не сбылось из того, о чем мечталось.Исчезла страна, в которой мы жили и работали. Изменились люди.В минуты поздних вечеров, бывает, даже в полночь, когда комок одиноче-

ства подступает к горлу, я набираю номер ее телефона и слышу успокаивающий душу голос. «И боль, что скворчонком стучала в виске, стихает, стихает».

118

Тупик

То ли тоска по недавно умершему другу, то ли совсем разладившиеся отношения с единственным сыном бросали меня в настроения, которые можно представить так: «попала в тупик». Вспомнила сон, свое блуждание по лестни-цам, стремление выбраться наружу, где есть солнце, свобода, пространство.

Единственным выходом выйти из тупика, я надеялась найти в поездке в Подмосковье, к близкому и родному человеку, моей подруге Светлане. Меня не покидала мысль, что она спасет меня от ощущения безысходности, даст отдых моей душе.

И вот, когда совсем разум и сердце отказывались понимать происхо-дящее, Светлана, преодолевая болезни, усталость, появилась в моем доме. Она приказала собрать вещи, немедленно купить билеты, сесть в поезд и ехать в Подмосковье, в ее дом. Быстрота и решительность сыграли свою роль. Я, как будто прыгнула с высоты в воду, ведь в сложившейся жизненной ситуации мне пришлось не выезжать из дома в течение двадцати лет. Эти двадцать лет были непростыми. Я потеряла близких мне людей, горячо любивших меня.

Ощущение одиночества схватило за горло и не отпускало меня. Я и Светлана сели в поезд. В моей голове пронеслась мысль: «Может

быть, это начало выхода из тупика». Предательство близких ранит наши души больно и навсегда. Моя душа

была ранена. Лето 2011 года было жарким, даже ночью не приходила долгожданная про-

хлада. В душные летние дни я искала пути к сердцу своего сына. Но он не слы-шал меня. Навсегда запомнились летние ночи, одинокие, наполненные печалью. Все мои мысли были сосредоточенны на одном.

Что же хочет доказать мне родной и близкий человек, мой сын, постоян-но выплескивая на меня всю накопившуюся горечь последних лет; и во всем, решительно во всем, обвиняя меня.

Сложилась ситуация, когда два близких человека, мать и сын, не слышат друг друга. Болела моя душа.

Мечта каждой матери – это, чтобы дети в своих сердцах и душах хранили любовь и уважение к ней.

В своей жизни я испытала самую большую и трепетную любовь – это лю-бовь к своей матери. Ее душа была наполнена любовью ко мне. Удивительная, даже детская доверчивость появилась у нее ко мне в последние годы жизни.

Так больно ощущать, что уже давно ее нет. Но мне хочется повторять еже-дневно, что она присутствует в этом мире, ведь душа бессмертна. Я пишу эти строки, и мне хочется верить, что мои слова любви к ней способны на то, чтобы она всегда слышала меня.

Июль 2011 года. Я смотрела на мир из окна вагона. Ровно двадцать лет назад я видела эти станции, полустанки, выезжая в командировки в Москву.

Я хорошо понимала, что Светлана вложила в эту поездку много физиче-ских, душевных сил, чтобы помочь мне выбраться из тупика.

В Подмосковье

Через сутки пути в поезде Одесса–Москва мы приехали в Москву. Надо

было добираться в Подмосковье, в Голицыно. Светлана, моя Светлана, мой верный друг, героически переносила мою

растерянность, физическую слабость, накопившуюся неуверенность в себе.

119

Наконец, мы вошли во двор ее дома. Нас встретила овчарка по кличке Джесси. Она обрадовалась приезду хо-

зяйки. Умная собака Джесси для порядка один раз гавкнула на меня, и сразу же приняла, как члена своей стаи, где главным для нее была Светлана. Удивительна психология животных! Джесси сразу поняла, что я только гость, что в моем при-сутствии, когда нет Светланы, она может позволить себе то, что не позволяла в присутствии хозяйки. Например, войти в столовую и вольно растянуться во весь рост у самого порога. При этом она невольно заставляла меня перешагивать через нее, чтобы подойти к плите, находящейся в соседнем помещении. Джесси только вздыхала каждый раз, когда я перешагивала через нее, но не двигалась с места!

Мне все это нравилось. Какие-то непостижимые ниточки соприкосно-вения человека и животного открывали в моем сознании понимание того, что все едино в этом мире!

Стоял жаркий июль. Поселок показался мне необычным. Я выходила из дома, шла по узким переулкам. Улицы были совершенно безлюдны, можно было долго ходить и не встретить ни одного человека.

Иногда тишину наруша-ла проезжающая легковая машина и опять ни души. Одноэтажные, двухэтажные дома. Мне казалось, что в них никто не живет и никогда не будет жить. Но так казалось. За решетчатым забором буйно цвели растения, красивые клумбы украшали участки домов. Архитектура домов была оригинальной, часто встречались дома, похожие на маленькие замки.

Жаркий июль 2011 года я прожила в поселке.Светлана каждый день приносила мне читать духовную религиозную ли-

тературу.Она помогала лечить мою раненую душу, выводить меня из жизненного

тупика. Однажды, в одной из книг я прочитала строки, очень запавшие в душу. В 1294 году впервые в мире было обнаружено мирро (слезы) на иконе Богородицы. Мирро, вопреки законам физики, может передвигаться на иконе в сторону и даже вверх, как может происходить только в невесомости. Мирроточивость икон – это чудо!

Я узнала, что мирро иногда состоит из слез, подобным слезам человека, но может иметь и другой состав: а именно, масла, но в мирро всегда присутствует белок, а белок – это жизнь.

Наши слезы – это тоже чудо! Когда мы плачем, мы соприкасаемся с чудом Бога.

Как часто, в церкови, глядя на лики икон, приходит понимание, что пре-краснее тех чувств, что зарождаются в этот миг в душе, нет и быть не может! На глаза наворачиваются слезы. Что они означают?

Об этом знает только Бог!Днем, удобно расположившись под соснами, я наблюдала за бесконеч-

но плывущими облаками, постоянно меняющими своими очертания. Небо было низкое и казалось очень близким. Северное небо. Высоко парили ястребы. Увиденное напоминало картины детства, Россию, поселок Бор в Воронежском заповеднике.

Вечером наступала долгожданная прохлада. Усиливался запах от хвои со-сен и аромат цветов на клумбе.

Наконец, можно было идти гулять в поле с овчаркой Джесси, но обяза-тельно в сопровождении кота. Кот был хитрющий и очень деликатный. Он ста-рался не надоедать Джесси, но и не отставать от нас. Милые мелочи жизни, но

120

они согревают наши души! Пройдет немного времени и все это останется в прошлом. Незабываемые, светлые дни жизни.

Ночами я слушала милый голос Светланы, слабо долетающий до меня: «Приидите поклонимся, приидите поклонимся, приидите поклонимся….. Господи, благослови… Честь и поклонение Отцу и Сыну и Святому духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Я чувствовала, что это все для меня загадочно, непостижимо и печально. В один из поздних вечеров Светлана вошла в мою комнату, держа в руках

фотоальбом. Мы смотрели на старые фотографии. Невольно нас охватило волнение, воспоминания уносили нас в нашу моло-

дость. Милые лица близких так рано ушедшие от нас! Вот молодой, красивый Юра Мороз, муж Светланы, умерший в неполные

пятьдесят лет от неизлечимой болезни. На фотографии ему еще нет и сорока, он улыбается, повернувшись лицом к любимой жене Светлане.

Казалось, счастью нет конца. Мы смотрели на фотографию Юрочки, сына Светланы. Он, как и отец Юра, тоже улыбался. Он всегда улыбался. Жизнелюбивый, красивый как его отец, умный. Врач, как говорят от Бога. Юрочка, так рано ушедший из жизни, трагически погибший, ему было только 29 лет!

На фотографиях я и Светлана, молодые, веселые! А вот фотографии по-следних лет.

На них запечатлены Ростислав Сергеевич и Светлана! На фоне реки в поле стоит машина, а возле нее они – Светлана и Слава. Счастливые. Ничто не пред-вещает, что спустя несколько лет два любимых человека испытают боль, горе, надежду и снова боль. Тяжело заболеет Ростислав Сергеевич. Но тогда, в июль-скую ночь, Ростислав Сергеевич находился вдали от нас. Он был в Дивеево.

Была надежда, что он справится с болезнью. Ночь была тиха, не было слышно ни единого звука. В ночной тишине лица наших близких, запечатленные на фотографиях,

приблизились к нам, а прошлое и настоящее каким-то непостижимым образом слились в единое целое проживаемой нами жизни.

Богдан

На следующий день, утром, уютно устроившись в гостиной, наслаждаясь

прохладой, я услышала легкие быстрые шаги. В дом вошел молодой человек. Высокий, стройный, светловолосый. Снял

сонцезацитные очки. Я почувствовала на себе дружелюбный и внимательный взгляд серых глаз. Передо мной стоял Богдан, сын Светланы. Совсем незнако-мый. Красивый. Мягкий голос, в котором иногда проглядывали ирония и на-смешливость, и это было что-то новое для меня. Решила, что эти черты характе-ра унаследованы от отца Анатолия Петровича Беспалько.

И все-таки что-то детское, далекое проступало в его облике. Я слушала Богдана, а в голове пронеслась мысль, что он сейчас задаст мне

тот детский вопрос, прозвучавший в далекие годы, в Одессе, зимой, у меня дома: «Тетя Зина, а Вы все также моете голову яйцом?» Улыбнулась, взглянув на него. Богдан ласково разговаривал со Светланой, а она вся светилась от счастья видеть любимого сына.

Из разговоров выяснилось, что Богдан ведет на радиостанции« Народное радио» авторскую программу «Единая Русь».

121

В понедельник, включив радиоприемник, я слушала программу Богдана. Программа затрагивала вопросы власти, патриотизма, взаимодействия народа и власти, внутренней политики России, ее взаимодействие со странами СНГ, стра-нами Запада.

Запомнилась передача о положении в Ливии. На передачу был приглашен ученый востоковед г-н Гафуров. Богдан так умело построил свою передачу, что радиослушатели были вовлечены в жизнь Ливии, где шла война.

Чувствовалось из вопросов слушателей, что они полностью на стороне Каддафи.

Удивительный российский слушатель! Это благодарный слушатель. Доброжелательность и эрудиция Богдана сыграли свою роль. В результате

посыпались вопросы вообще не по теме. Люди задавали вопросы, волнующие их. Это вопросы о внутренней и внешней политике России, очень много вопро-сов о странах Востока. Поступали вопросы о православной вере, исламе, исла-мистах.

Богдан, как талантливый дирижер, управлял своим « оркестром», старался конкретно отвечать на поставленные вопросы. Конкретика всегда воспринимает-ся слушателями с благодарностью. В тоже время он очень умело подключал к ответам на вопросы слушателей г-на Гафурова.

А вопросы поступали и поступали. Передача получилась очень живой, оригинальной, нестандартной.

Я пишу эти строки в декабре, в Одессе, вернувшись из Подмосковья. В ночь с 22 декабря на 23 декабря 2011 года, поймав волну радиостанции «Голос России» неожиданно услышала знакомый голос Богдана. Богдан был приглашен на обсуждение вопроса, касающегося политики и экономики Украины, в каче-стве политолога и специалиста по вопросам, затрагивающим Украину.

Ночь, Одесса, голос Богдана! Как тесен мир! Я была взволнована. Ведь радиостанция «Голос России» вещает на весь мир. В конце января я вновь услы-шала голос Богдана на радиостанции »Голос России». Он высказывал свое мне-ние о внешней политике трех стран, а именно Польши, Украины, Литвы. Анализ событий, происходящих в этих странах, их взаимодействие друг с другом, их отношение к России – все было изложено четко, продумано и убедительно. Я подумала, что будущее у Богдана Анатольевича Беспалько – это политология, история, точнее, явления, происходящие в новейшей истории. Разговаривая со Светланой по телефону, я часто слышу от нее: «Богдан – моя опора в жизни».

Я мысленно представляю их вместе, как тогда летом, когда гостила у них в доме, в Подмосковье.

Тихие спокойные разговоры матери с сыном, нежные отношения друг к другу. Мне посчастливилось увидеть сложившийся семейный мир, где люди лю-бят друг друга. И все – таки это непростая жизнь. Жизнь, в которой очень стара-ются понять себя и других.

Телефонный звонок

Одесса. Стоит небывалая жара. Июль 2012года. Раздается телефонный звонок в моей квартире.

Знакомый голос . Но голос из далекого прошлого. Есть голоса необыкно-венно выразительные. По их тембру мгновенно можно представить лицо гово-рящего.

Я слушаю голос Толи, Анатолия Петровича Беспалько. Он – преподава-

122

тель начертательной геометрии, профессор. Толя говорил, а я, слушая его голос, представила красивое лицо, ироничную улыбку, смеющиеся глаза. Немногими словами, но так живо, он рассказал о своей поездке в Канаду, о зяте, который не курит и не пьет, делает зарядку по утрам и сам себе варит кашу, о внуках.

Сообщил с юмором, что он тоже не пьет и не курит. Добрая ирония скво-зила в его голосе.

Ах, эти голоса из нашего прошлого! Много чувств пробуждают они в на-ших сердцах!

И вот уже ирония в голосе исчезает, и я представляю лицо Толи серьезным. Он задает вопрос о моей жизни, здоровье и я слышу тепло в его голосе.

Я хочу, чтобы в моей квартире, в моей жизни звучали, пока я жива, голоса моих друзей. Ироничные, спокойные, добрые, взволнованные, но всегда согре-вающие мое сердце.

Рассказ Гулжамол Валиевой

Гулжамол появилась в доме у Светланы, в поселке Голицыно, где я го-стила в июле, спустя пять дней после нашего приезда из Одессы. Молодая жен-щина, уроженка Таджикистана, приехала работать к Светлане, помогать вести домашнее хозяйство, попутно ухаживать за домашними животными.

В доме у Светланы Гулжамол стали называть Гулей. Это нисколько не смущало и не обижало Гулжамол. Гуля свободно говорила по–русски, знала тад-жикский язык и узбекский. Она всегда была приветлива, спокойна, улыбчива. Молодая, стройная, высокого роста. Красивые черные волосы Гули всегда были прикрыты платком. Длинное платье. Лицо миловидное. Тонкие черные брови, яркие выразительные глаза, красиво очерченные губы. Она выглядела моложе своих сорока лет. Она быстро двигалась, казалось, усталость незнакома женщи-не.

Однажды, в летний день, удобно расположившись в гостиной дома, я услы-шала от нее историю, случившуюся с молодой украинской женщиной в далекие семидесятые годы прошлого века. Звали женщину Галина Немченко. Она жила со своим мужем и маленьким сыном в военном городке в Таджикистане. Ее муж находился на военной службе, у него было офицерское звание.

Однажды, уехав по делам из военного поселка, он повстречал в близлежа-щем городе компанию картежных игроков; среди них были молодые таджики. Муж Галины в то время был молод. Каким-то образом наш молодой офицер ока-зался втянут в игру. Игра шла на деньги. Молодой офицер все время оказывался в проигрыше. Когда все деньги были проиграны, молодой таджик потребовал уплатить долг женой. Офицер отказался. Тогда ему стали угрожать. Ситуация сложилась не только абсурдной, но и угрожающей.

Доложить начальству в военном городке о случившемся было страшно, он служил в пограничном отряде. Молодой офицер, вернувшись в военный горо-док, рассказал о случившемся своей жене Галине.

Из его рассказа следовало, чтобы всем остаться в живых, ей надо было последовать за молодым таджиком в его кишлак.

Испугавшись до смерти, Галина вместе с маленьким сыном убежали в поле. Через сутки ее нашли. Молодой таджик забрал Галину с ее сыном в свой кишлак. А ее муж остался служить в пограничном отряде. Шли годы. У Галины от таджикского мужа родилась дочь Джамиля. Судьба распорядилась так, чтобы Гуля и Джамиля подружились и дружат до сих пор. Привезенная украинская женщина осталась жить в кишлаке.

123

Ее таджикский муж привел в дом еще двух жен; от них тоже родились дети.

В доме Светланы, в июле, когда я отдыхала у нее, я познакомилась с зя-тем Галины, он устраивался на работу, проживал некоторое время у Светланы в доме. Его звали Равшан, он был мужем Джамили, дочери Галины Немченко от таджикского мужа. Познакомилась с внуком Галины, его звали Фарух, он прихо-дился сыном Джамили. Равшан и его сын Фарух, работящие люди, приехавшие на заработки в Москву.

Фарух, молодой человек 16 лет очень похож на украинца, сыграла кровь его бабушки Галины.

Гуля рассказала, что через 27лет украинский муж Галины, тот молодой офицер, проигравший ее в карты, нашел кишлак, где жила Галина , и уже взрос-лый их сын. Предложил ей уехать из кишлака на Украину, свою Родину, к этому времени их сын получил образование и работал в городе. Галина и сын не про-стили офицеру его предательство. Отказались уехать с ним.

За время, что Галина живет в кишлаке, она стала очень нужна людям.Женщины кишлака часто обращаются за помощью к ней по житейским

вопросам.Таджики, живущие с ней в одном кишлаке и работающие в России, за-

работанные деньги для своих семей, отсылают на имя Галины. Она грамотная и честная. Сейчас Галине 65 лет. В то лето, когда я жила у Светланы, Галина собиралась поехать проведать родных на Украину, но здоровье не позволило ей осуществить свою мечту.

У офицера жизнь не сложилась, новой семьи он не создал, остался оди-ноким.

Гулжамол

В далеком Таджикистане, в кишлаке, родилась девочка Гулжамол. Гуля – Гулжамол рассказывала мне о себе в июле, когда я гостила у Светланы. Слушая ее, я представила красивую природу края, чистые горные речки, питающие арык, текущий через весь кишлак. На всем протяжении арыка растут деревья, кусты, цветы. Множество деревьев грецкого ореха создают постоянную тень. Необыкновенные ароматы растений теплого края придают местности восточный колорит. Юная Гуля – Гулжамол часто бегала к арыку, набирая воду в кувшины для питья, радовалась жизни, как все мечтала о любви.

К сожалению, судьбу юной девочки решили отец и братья. Это часто слу-чается в семьях таджиков.

Не спрашивая ее согласия, выдали замуж за нелюбимого. И началась ее жизнь в другом соседнем кишлаке. Вскоре родилась дочь. Юная женщина в браке не получила ни радости, ни заботы. А нежность… Это осталось только в мечтах. Шли годы. Подрастала дочь. А муж полюбил другую, и не долго думая, по законам страны, отправил жену и дочь обратно к родителям и братьям. А сам стал жить с другой женщиной. Гуля, находясь в своей семье, смирилась с судь-бой. Но иначе смотрели на женщину ее братья. Они нашли сестре нового мужа. Женщина должна была отправиться с новым мужем в кишлак, расположенный в горах Таджикистана. История повторилась. Никто не спрашивал у нее согласия на брак.

В горном кишлаке, в доме нового мужа ее ждала работа, и только работа. Утром она обязана была уходить в горы, чтобы пасти овец и коров. Вернувшись вечером с пастбища, обязана была обслужить всю семью своего мужа, сварить,

124

постирать, убрать.Однажды Гуля почувствовала, что у нее будет ребенок. Она рассказала мне, как у нее проходили роды. Слушая ее, мне представи-

лось, что присутствую на какой-то абсурдной жестокой картине жизни. Все дело в том, что при родах никого не было рядом с ней – ни мужа,

ни свекрови, ни фельдшера. В муках родила дочь, сама обработала пуповину. Конечно, чудом выжила она и родившаяся дочь.

Прошло совсем немного времени, и женщина заболела. Ее положили в больницу. Роды, проходившие в жутких условиях, дали о себе знать. Операция была тяжелой. После нее молодая женщина уже никогда не могла иметь детей.

Больная жена не нужна была мужу. Он выгнал ее вместе с дочкой из дома. Гуля снова возвратилась в родительский дом. К этому времени дочь от первого брака подросла.

Снова братья Гули решают судьбу юной девочки, ее дочери. Не спросив согласия девочки, ее выдают замуж за нелюбимого. Дочь Гули сейчас живет в другом кишлаке, у нее есть маленький ребенок. Гуля наконец решает, что судьбу своей младшей дочери она никому не позволит калечить. Она приехала работать в Россию. В настоящее время она продолжает работать у Светланы, у нее пре-красные отношения со Светланой, она стала членом семьи. Деньги, заработан-ные ею, она мечтает потратить на образование младшей дочери, дать возмож-ность девочке самой решать свою судьбу, встретить любимого и только потом выйти замуж.

Однажды, в разговоре со мной, Гуля как-то беспомощно, по-детски, по-ведала, о чем мечтает.

Она мечтает, что встретит мужчину, и наконец узнает, что есть забота, ла-ска, нежность, все то, что составляет любовь.

Я пишу эти строки и мне так хочется, что бы ее мечты не остались сказкой, а превратились в настоящую быль.

Вместе с любимым они построят вблизи арыка дом, деревья грецкого оре-ха создадут тень, а кусты роз, посаженные вокруг дома, будут радовать своей красотой.

Часть II

Ростислав Сергеевич Судаков

Сентябрь 2011 года. Прошел месяц, как я вернулась в Одессу из Подмосковья. Так случилось в моей жизни, что Светлана для меня очень близ-кий и родной человек. Я часто ей звонила в Голицыно.

Однажды услышала от нее, что у Ростислава Сергеевича началось обо-стрение болезни.

Я поняла, что случилось страшное. Как-то сразу стало тихо и пусто в моем доме.

Сентябрь в Одессе всегда теплый и солнечный. Но однажды сентябрьским утром было так грустно. Сердце щемило и щемило.

Вспомнила жаркое лето 1992 года. Я живу на даче под Одессой с мамой, внезапно ослепшей. Коварная болезнь – глаукома погасила свет в ее глазах. Стараюсь, как могу, отвлечь ее от печали. Всю жизнь она шила, вязала ориги-нальные вещи, создавала ковры. Внезапно мир сузился для нее. И только при-рода помогала нам переживать трагедию. Шелестели деревья в саду, пели пти-цы, иногда постукивал коготками еж, пробираясь в тихое прохладное местечко.

125

Благоухали розы, посаженные вдоль дорожки сада. Лето выдалось очень урожайным. Абрикосы падали с тихими стуком на

землю, их было очень много, мы не успевали их переработать. Напротив нашей дачи находилась дача Ростислава Сергеевича Судакова

и его жены Светланы Анатольевны Мороз, моей близкой подруги и сестры. Однажды, зайдя на их дачу, я застала Славу, ( мы уже были к этому времени хо-рошо знакомы), стоящим под абрикосовыми деревьями.

Абрикосы падали вокруг него, а он смеялся, радуясь как ребенок, волшеб-ству летнего сада. Неподалеку в саду увидела стол, а на нем листы бумаги, авто-ручку, книги. Рабочая обстановка ученого. Стало неловко, что помешала.

Но нет, он обрадовался моему приходу. Своей легкой походкой он прошел на участок и вернулся со стулом, предложив мне сесть. Он смотрел на меня приветливо, немного задумчиво, уйдя мыслями в другой мир – мир математики.

У него синие глаза, немного усталые, темные волосы, высокий лоб мысли-теля и необыкновенная приветливость. Я навсегда запомнила широко распахну-тый взгляд его синих глаз; что-то детское проскальзывало, когда он смотрел на мир, как будто каждый раз удивляясь, восхищаясь всему тому, что видит вокруг!

Вспомнилось, как однажды стукнула калитка, и вошел на дачу Слава. Я и моя мама очень обрадовались ему, мы пригласили его позавтракать с нами. На стол я подала творог, приготовленный из козьего молока. Творог ему понравился. Пили чай. Слава очень много разговаривал с моей мамой, а она вся светилась от общения с ним. Я вышла в сад, чтобы сорвать зелени к столу и вдруг услышала смех моей матери.

Господи! Что же мог ей рассказать Слава! Ведь я не слышала смеха моей матери с тех пор, как она ослепла!

Провожая его, услышала слова, сказанные им: «Самое главное в твоей жизни – это твоя мама. Приложи все душевные силы, любовь к ней, чтобы мир, который так внезапно погас для нее, стал не так мрачен. Я знаю, что самое бла-городное чувство в жизни человека – любовь к матери. Мы всегда в долгу перед матерями. Я испытал это на себе».

Второго декабря 2011 года ушел из жизни Ростислав Сергеевич Судаков. Большой ученый, математик, академик Российской Академии Естественных Наук (РАЕН), Лауреат Государственной премии СССР, основатель кафедры прикладной математики, занимающейся космическими исследованиями при МГТУ (МВТУ им. Баумана).

Ростислав Сергеевич Судаков подготовил и выпустил более 40 кандидатов и докторов технических и физико-математических наук.

Им написано более ста научных трудов. Академик Р. С. Судаков входит в список известных деятелей науки Российской Федерации. От таких людей зави-сит мировой прогресс на планете Земля.

Я пишу эти строки, а в душе у меня поселилась и не отпускает глухая то-ска, доводящая до слез, и непонятное чувство вины перед Славой. Что это? Нет ответа. Не проходит боль по ушедшему из жизни замечательному человеку.

После похорон Ростислава Сергеевича я получила письмо от его жены Светланы Анатольевны Мороз. Это письмо о Любви двух сердец, о Любви к Богу – Источнику Любви и Любви к людям, о боли, которая необходима душе, о сострадании.

Автором II части автобиографической повести «Жизнь» является Светлана Анатольевна Мороз.

126

Любовь есть великое благо, первое и ис-ключительное из всех благ, она соединяет Бога и обладающих ею. Любовь соединяет Время и Вечность. Прп. Максим Исповедник и Г. Бальтазар

Я стою у границы двух Миров – Временного и Вечного – Земного и

Небесного, у твоего белого гроба. Настоящая суета быстротекущего времени вдруг заглохла и канула в небытие перед величием происходящего. Время за-стыло….

В нашей большой комнате мы одни. И над нами Бог. Ночь. Горящие свечи, как стража у гроба. Псалтырь.

И Тишина… Непроницаемая, исполненная сокровенного содержания. Она стала надежным укрытием, спрятав нас от внешнего мира.

Внутри нее совершается молитва: «Покой, Господи, душу усопшего раба твоего Ростислава…И елика в житии сем яко человек согреши… Ты же, яко Человеколюбец Бог, прости его и помилуй… Вечныя муки избави… Небесному Царствию причастнике учини… И душам нашим полезное сотвори».

Я всматриваюсь в дорогое лицо: красивый лоб ученого, правильный пря-мой нос. Благородный овал лица, бородка, завершающая овал, и источники жиз-ни, доброты – уже закрытые глаза, еще вчера излучавшие небесную голубизну. Но что-то изменилось в этом лице! Понимаю: после долгих изнурительных бо-лей, снизошел благодатный покой, лег отсвет неземной Красоты, легкая мягкая улыбка неслышно утешает: «Не страдай, не плачь, я жив, я с тобой .У Бога все живы».

Слезы сами сбегают по щекам от радости внутреннего осознания нерас-торжимой близости наших душ.

«Слава! Я люблю тебя! Не забывай меня. Ты слышишь?» И вижу: затрепетали твои ресницы… Радость моя, ты слышишь меня и

отвечаешь. У Бога все возможно… и приоткрыть завесу, разделяющую Миры.Две чудесные ночи дарованы нам для того, чтобы мы заново почитали

ушедшую в прошлое нашу земную жизнь (без малого тридцать лет).Два года мы знали о твоем диагнозе, и даже после трех операций не преда-

вались унынию. Ты держался бодро, жизнерадостно, с добрым расположением к людям.

И самозабвенно любил меня, свою жену – « единственную и неповтори-мую», «талантливую» и «спортсменку наконец» – отшучивался. Это было для меня неразрешимой загадкой, и я не пыталась ее разгадывать. Моя милая Гуля рассказала легенду о Лейле и Меджнуне. Прекрасный юноша Меджнун полюбил дочь шаха Лейлу, недостижимую для него. И, оставив мир, обрек себя на ски-тальческую нищенскую жизнь, чтобы ничто не мешало ему воспевать прекрас-ную Лейлу. Владыка соседней земли, прослышав о великой любви Меджнуна, возжелал лично увидеть воспетую красавицу.

Совершив долгое путешествие с караваном через пустыню, он был принят шахом. Увидел и его дочь Лейлу. И что же? «Среди моих служанок можно уви-деть таких же красавиц», – сказал он своему визирю, на что тот ответил: «Это потому, что ты смотрел на нее своими глазами, а не глазами Меджнуна». Так мне открылась тайна твоей любви – одаренность талантом Меджнуна.

Неблагодарная, я привыкла к твоей любви, как люди привыкают дышать,

127

не замечая воздуха, без которого жизнь невозможна. Теперь я задохнулась бы без этого «воздуха», но произошло чудо: ты не

оставил меня, продолжаешь излучать свою живую любовь, ею я дышу и живу. Она воспламенила мое сердце, как свечу, получившую пламя от твоей свечи, и переполнила его светом радости.

Теперь я люблю тебя так, как не умела любить прежде.Прости меня, прости!И снова дрогнули ресницы. Так, окутанные Тишиной, мы познали еще

одну тайну: любовь соединяет любовь на Земле и на Небесах, не зная преград. Ее живые токи пронизывают Мироздание, потому что Сам Господь есть

Любовь, и его первая заповедь – именно о любви к Богу – Источнику Любви и к людям.

Две ночи пройдут, и третьей уже не будет: нас разделит земля. Но это толь-ко внешне: земля на Земле может разделить только земное – тела, но не наши души.

Каждая Личность у Бога единственная, неповторимая и вечная. Мы обо-гащались светом познания, росли и созидали новые видения. Все это был труд тяжелого подъема к Богу. Бывали сомнения, согрешения и падения, но все по-крывалось покаянием и любовью. Так мы создали свой внутренний мир, в кото-ром нам было хорошо, светло и просторно.

Мы не расстаемся с тобой, но восходим на новый душевный уровень об-щения: я в Дольнем, ты в Вышнем мире.

Прости меня за прошлые обиды (их было так много), но ты всегда был великодушным и всепрощающим.

Прости меня, родной. И снова затрепетали ресницы. Теперь я другая, в мою душу влилось сострадание, и оно останется в ней

навсегда. Это та боль, которая необходима душе. Мне нужны слезы сострадания, они смягчают и смиряют душу.

В дни твоих мучений, когда дни и ночи слились в один болезненный ком – вот тогда я увидела твою душу во всей ее красоте, и сердце мое захлебнулось состраданием.

Когда я со слезами просила у тебя прощения, ты, уже плохо владевший речью, однако твердо произнес: «Ты у меня самая лучшая».

Господи! Ты одарил меня таким сокровищем и теперь, когда я поняла, чем владела, ты забираешь его. Но да будет воля твоя святая.

Оставь же мне вечную память о нем, молитвенное общение и надежду на встречу нашу в селения твои.

И мне достаточно! За все благодарю тебя. Если раньше мое сердце не мог-ло вмещать твою любовь, то теперь глубокое сострадание и преклонение перед твоим терпением, смирением, настоящим христианским подвигом, расширило мое сердце так, что оно обрело способность принять тебя полностью с твоими муками, как колыбель принимает младенца или как мать прижимает к сердцу свое больное дитя.

Славонька! Как часто и восторженно ты говорил мне о своей любви, само имя мое заменил на «Солнышко», теперь же прими мое запоздалое признание у твоего гроба в моей вечной любви.

Я медленно погружаюсь в мир воспоминаний. Помню, как мы люби-ли мчаться на машине по дорогам России. Мы проносились через поля и леса Калужской, Курской, Орловской, Ивановской, Вологодской, Нижегородской, Владимирской, Московской областей. Дороги бежали нам навстречу. Леса, зеле-ные раздолья полей, реки и озера, деревни и города. Мы побывали в монастырях,

128

отдыхали на опушках леса, на берегах рек и озер. Купались в Черном море в Одессе, ели абрикосы на своей даче под Одессой, ели виноград и пили вино у меня на Родине, в Тирасполе.

Символически: мы, «пришельцы и странники « Земли, мчались по ней на крыльях любви. И невольно пелось: «Хороша Россия утром на заре, а еще пре-красней в лунном серебре!».

Слава, мой маэстро, давал простор моему сопрано, а сам, владея абсолют-ным слухом, создавал глуховатым голосом бархатный фон второй партии. Это были лучшие наши дни.

Он даже неразлучную свою науку на время оставлял, хотя при нем всег-да были бумага и ручка.

Но, когда он погружался в мир науки, его взгляд становился глубоким, от-решенным от всего внешнего, он словно сосредоточенным своим умом просма-тривал строй мыслей, перестраивая их, направляя в верное русло. Я так любила это выражение его глаз!

Мы оба любили классическую музыку. В наш репертуар входили лучшие романсы, русские и украинские песни, есенинский цикл, несколько итальянских песен, песни минувшей войны, могучие сибирские песни.

Любимый романс Славы приводит в трепет мою душу:

О, если б мог выразить в звуке Всю силу страданий моих В душе моей стихли бы муки И ропот сомнений затих. И я б отдохнул, дорогая, Страдание выплакав все Заветному звуку внимая Разбилось бы сердце мое Он открыл во мне голос, снял с меня комплекс неуверенности, серьезно

уверяя, что у меня оперный (!?) голос и природная постановка (!?). О таком я и думать не смела, не имевшая музыкального образования.

И мы запели вместе! Мы наслаждались красотой и богатством чувств, за-ключенных в самих произведениях, они находили отклик в наших душах. Сердца наши тоже пели. Глубокие чувства излучали его небесно–голубые глаза! Мы ча-сто пели для наших друзей.

Помню, во Владивостоке нам выделили яхту с капитаном, были с нами владивостокские аспиранты Славы.

Помню, мы отправились на Русский остров. По пути ели огромные крабо-вые клешни, а потом пели. «Дорогая Зина, мой верный друг, ты поймешь меня и сердцем и душой те строки моего письма, обращенные к Славе, как откровение всей моей жизни. Вот эти строки: «Те знаменательные две ночи, вместившие в себя всю нашу жизнь, ее глубокий мистический смысл отошли в прошлое – не-далекое еще прошлое. Оно по Закону времени будет отодвигаться все дальше и дальше. В моей памяти эта книга жизни запечетлена навечно».

И снится мне: мчимся вдвоем на машине, словно летим по небу на кры-льях песни и любви.

Моя любовь – зов к тебе в Вечности. Не забывай меня!»Я хочу вспомнить те произведения, которые особенно волновали

Ростислава. Почему именно на них он так реагировал, какое предчувствие в них таилось – это стало открываться в последнее время его болезни. Как-то особенно

129

остро он воспринимал известную арию из украинской оперы: «Ой не світи, місяченьку Не світи нікому, Тілько світи миленькому Як іде до до-о-ому Як іде до дому» Эту арию я исполняла соло, и когда голос, постепенно повышаясь на сло-

ве до «до-о-ому», достигал высшей точки, здесь Ростислав не мог сдерживать своих чувств и ……плакал. Стыдился этой экзальтации, особенно, в присут-ствии гостей, но не смог сдержаться.

Что он чувствовал, тонкий ценитель?Может быть, это было предвидение скорого своего ухода с этой земли, где

все мы «пришельцы и странники», в Вечное Отечество – Небесный Дом и пред-чувствие приближающегося расставания.

В сентябре, когда он уже больше лежал в постели, как-то утром, проснув-шись, рассказал мне сон. «Вижу, что проектирую дом. Дом необычный: все ча-сти его совершенно легкие, светлые, прозрачные». Позже я поняла, о чем гово-рил его сон.

Спустя три месяца после его похорон, я сама увидела во сне этот Дом.Увидела, вот мы вдвоем смотрим в небо – чистое и светлое, а в нем, в не-

весомости плавающий его Дом в виде большого прозрачного куба. Идея Дома не оставляла его на протяжении его последнего месяца – ноября. Когда наступило самое тяжелое состояние, находясь в полном сознании, он спрашивал: « Когда мы уже приедем домой. Я хочу домой. Одевайте меня, мне надо домой». Дом, который он проектировал – это Дом Небесный. Его дух уже предвещал ему пере-ход из этого мира в мир Вышний.

Слава рассказал мне сон, увиденный им тридцать лет назад. «Это было после того, как я приобрел икону Спасителя из какого-то разоренного монасты-ря, когда молодым ученым – ракетчиком ездил в командировку в Северодвинск. Вижу перед собой белую мраморную лестницу, уходящую высоко в небо, а на ее вершине Исус Христос. У меня за спиной море, а я поднимаюсь по лестнице и слышу музыку – такую необыкновенную, что сердце просто тает и хочется слушать ее без конца всю жизнь. Внезапно возникает мысль: «А почему мы так плохо живем?» И я проснулся.

Шли годы. Мы были уже женаты. Он принял Святое Крещение, мы на-чали посещать храм, изучать Священное Писание, читать философов христи-анства. Мы любили читать толкования святых отцов на Библию, Новый Завет, Псалтырь. Евангелие и Пророков. Четвертого октября, в день своего рождения, незадолго до кончины, он уже плохо владел речью, но все-таки пересказал сон–видение : «Поднимаюсь по Выской белой лестнице, а навстречу мне спускается Христос – и больше не мог говорить. Для верующего человека видение «Христос идет навстречу» означает великую надежду и снимает страх смерти. За несколь-ко дней до кончины на мою просьбу сказать что-нибудь, услышала четкое и раз-дельное: «Люблю».

За сутки до кончины он произнес: «Умираю». И повторил это трижды. Больше он уже не говорил. Ростислав, мой незабвенный, ушел в Вечность, мне же оставил вслуши-

ваться в нее через мою любовь. Я читаю эти строки, написанные Светланой, и думаю о жизни ушедшего

Славы, такой большой, сложной и значимой.И представились мне Россия, зима, тоненькая маленькая фигурка Светланы,

130

одетой во все черное, траурное, и ее прощальный поцелуй у гроба Славы. Я выполняю желание Светланы поместить в повесть любимые ею стро-

ки поэта: Снился мне сад В подвенечном уборе В этом саду мы с тобою вдвоем

Звезды на небе, звезды на море Звезды и в сердце моем

Я думаю о собственной жизни. У каждого человека есть тайные стрем-

ления сердца, не всегда осуществляемые на земле. Но «Всеведующий и Милосердный Господь всегда пресекает земную жизнь человека в момент, наи-лучший для его спасения».

131

Наталья Порожнякова

Кандидат искусствоведения, и. о. доц. Института искусств ЮНПУ им. К. Д. Ушинского, преподаватель ОХУ им. М. Б. Грекова, зав. научным отделом ОДМ им. Н. К. Рериха

Украина в жизни и творчестве Николая Константиновича Рериха

В этом году исполняется 65 лет памяти художника, историка, философа, ар-хеолога, писателя, поэта, путешественника, общественного деятеля Н. К. Рериха (1874–1947). Имя Рериха – масштабное, всемирно известное, его жизни и твор-честву посвящены многочисленные исследования как российских, так и украин-ских учёных и искусствоведов. Но многие ли знают о живой связи петербурж-ского художника с Украиной?

Отец Н. К. Рериха Константин Фёдорович возглавлял официально за-регистрированное в 1898 году в Петербурге «Общество почитателей Тараса Григорьевича Шевченко». Стоявший у истоков организации этого общества украинский художник, график, автор проектов знаменитых памятников (напри-мер, Богдану Хмельницкому в Киеве, «Победам Черноморского флота» и матро-су Шевченко в Николаеве) Михаил Осипович Микешин (1835–1896) первым за-метил и поддержал художественные устремления Николая Рериха-гимназиста. Соответственно он увлёк юного художника украинской культурой (среди первых рисунков Н. К. Рериха значатся «Три запорожца под дубом» (1896), «Портрет гетмана», эскизы, посвящённые Богдану Хмельницкому). Среди любимейших своих писателей Н. К. Рерих всегда называл Н. В. Гоголя, портрет которого он выполнил на обложке программы ученического спектакля в гимназии Мая, а впоследствии цитировал в своих очерках, письмах и статьях.

Обучаясь в Академии художеств, студент Рерих принимал участие в еже-годных вечерах, посвящённых памяти Т. Г. Шевченко, которые проводились по инициативе того же самого М. О. Микешина. В очерке 1947 года «Украйна» ма-стер вспоминал: «в академии на украинском вечере ставил живые картины из “Кобзаря” по эскизам Микешина. Подходит сотрудник “Новостей”. “Вы ведь уроженец Украйны?” Говорю: “Нет, я питерец”. – “Ну, я всё-таки скажу, что вы украинец, – картины то удачны: видно, любите Шевченко”. Так я и оказался украинцем».

Учителем не только живописи, но и по выражению Н. К. Рериха «всей жиз-ни» стал выдающийся пейзажист, автор знаменитой «Лунной ночи на Днепре», певец украинских степей и живописных «хаток» А. И. Куинджи (1842–1910, ро-дился в г. Мариуполь). В связи с этим, первые академические композиции мо-лодого художника были связаны как с украинской темой непосредственно (на-пример: «Украинский пейзаж», 1890-е), так и с образами Киевской Руси («Утро богатырства Киевского», 1896; «Вечер богатырства Киевского», 1896; первые картины сюиты «Начало Руси. Славяне»).

С Украиной Н. К. Рериха связывает работа над эскизами мозаик к право-славным храмам хорошо сохранившихся на сегодняшний момент времени. Прежде всего – это воплощённые в материале мозаики церкви села Пархомовка

132

под Киевом «Покров Богородицы» и «Спас Нерукотворный с избранными свя-тыми» (1906). Для южного портала Троицкого собора Почаевской лавры худож-ник разработал эскиз мозаики «Спас Нерукотворный и князья святые» (1906).

Художественное наследие Н. К. Рериха широко представлено в музей-ных и частных коллекциях Украины (Киев, Одесса, Горловка, Днепропетровск, Николаев, Львов). Самое большое собрание произведений мастера – в Горловском художественном музее (28 ед. хр.), среди которых уникальной по целостности и глубокому многоуровневому символизму является серия его эскизов-панно к мо-ленной в Ницце 1914. Каждое живописное панно, как взятое в отдельности, так и в композиции моленной в целом, представляет «модель мира», модель духовного восхождения человека, в которой главным связующим мотивом является узна-ваемый и распространённый в народном украинском декоративно-прикладном искусстве образ Мирового Древа или Древа Жизни. С творчеством выдающегося мастера можно познакомиться в единственном в Украине Одесском Доме-музее имени Н. К. Рериха.

О важности археологических раскопок Древнего Киева для исследования подлинной истории древних славян Н. К. Рерих писал в нескольких очерках: «Десятинная церковь в Киеве» (1909), «Радость искусству» (1909), «Софийский собор» (1936). В начале ХХ века художник сотрудничал с киевским журналом «В мире искусств», посвящённом живописи, литературе, музыке и театру. В Киеве с 1919 года жил и работал брат Н. К. Рериха Б. К. Рерих. До 1923 года он пре-подавал в Киевской Академии художеств, входил в специальную комиссию по восстановлению и изучению собора Святой Софии, создал галерею портретов украинских деятелей искусств, принимал участие в формировании реставраци-онной комиссии.

Таким образом, Украина оставила в жизни и творчестве Н. К. Рериха зна-чительный след – от родственных связей и непосредственных художественных работ на её территории до изучения и сохранения общих для славян культурных сокровищ.

133

Елена Петренко

Директор Одесского Дома-Музея имени Н. К. Рериха

Ученый-индолог – Наталья Михайловна Сазанова

На протяжении двух десятилетий Одесский Дом-Музей имени Н. К. Рериха был связан сотрудничеством и дружескими узами с Наталией Михайловной Сазановой – профессором-индологом Института стран Азии и Африки Московского государственного университета. 19 января 2012 года ей исполнилось бы 80 лет. В одном из залов музея расположилась постоянная экс-позиция с научными публикациями Н. М. Сазановой, ее фотографиями, а также предметами религиозного культа одной из ветвей индуизма, посвященными богу Кришне.

В научном мире Н. М. Сазанова (1932–2006) известна как ведущий спе-циалист мирового уровня по литературе бхакти, в СССР она – первый и един-ственный ученый, овладевший средневековым классическим языком брадж. На этом литературном языке была написана вся художественная литература Индии, затем в начале XX века, на основе браджа появился язык хинди, со своей пись-менностью и грамматикой. Вся научная работа Н. М. Сазановой была сосредо-точена на глубоком философском осмыслении и переводах с браджа на русский язык средневековой индийской поэзии поэта-Махатмы Сур Даса (1478–1582), а также описания жития святых – восьми поэтов-бхактов (любящих Бога), слу-живших в храме Бога Кришны. Именно Н. М. Сазанова впервые была допущена к рукописям XVII – XVIII веков средневекового индийского поэта Сур Даса – «Сурсагар» (океан поэзии Сур Даса), в которой описываются детство и юность Кришны. Рукописью владел махарадж (князь) Джайпура (Раджастан), она на-ходилась в его личной коллекции раритетных изданий. Впоследствии Наталья Михайловна перевела джайпурскую рукопись на русский и немецкий языки. Ее издали под названием «Кришнаяна» Сур Даса с комментариями Н. М. Сазановой в двух томах, с оригинальными гравюрами и текстом на брадже – к 500-летию поэта-Махатмы Сур Даса, в ГДР, в Лейпциге. Н. М. Сазановой было подарено пять экземпляров издания, остальные разошлись за рубежом. В экспозиции му-зея представлена эта редкая публикация.

Жизненный и научный путь Наталии Михаловны сложился удачно. Коренная москвичка, окончила в 1954 году исторический факультет Московского государственного университета, восточное отделение. После окончания учебы работала в Библиотеке иностранной литературы. Затем преподавала в Институте стран Азии и Африки МГУ и работала над кандидатской диссертацией под ру-ководством профессора-востоковеда А. М. Дьякова (1896–1974), посвященной драматургии Бхаратенду Харишчандры (1850–1885) – основоположника лите-ратурного языка хинди. Успешно защитила ее в 1962 году. В 1968 году Н. М. Сазанова была командирована научным отделом МГУ на стажировку в Индию, в

134

город Агру, где находится старинный университет и библиотека. Здесь Наталия Михайловна изучала язык брадж и творчество поэта Сур Даса, входившего в объединение поэтов «Союз восьми» («Аштачхап»), исповедующих божествен-ную любовь и преданность Богу.

Поэт Сур Дас – это великий и любимый народный поэт Индии, Махатма (великая душа), слепой от рождения, сочинявший поэмы на языке брадж. Он был при жизни объявлен святым. В средневековье, на территории Северной Индии, располагался район под названием Брадж. В него входили города и селе-ния: Агра, Барсана, Вриндаван, Гокуль, Матхура, Парасуоли и другие. Согласно преданию, именно в этих местах прошли детство и юность Кришны, здесь жил и поэт Сур Дас. «Сур Дасу принадлежали три произведения: 1) “Сурсагар” (“Океан поэзии Сура”); 2) “Стихи Сура” (“Сурсаравали”) и 3) “Сахитья лахри” (“Волна поэзии”)»

Приезд в Индию для Н. М. Сазановой оказался не только научной команди-ровкой, но и нечто большим – в Агре произошла встреча с духовным Учителем – Махатмой Баба джи гуру дэв Шри Пад джи Махараджем. Это событие определи-ло всю дальнейшую жизнь Наталии Михайловны. Он предложил ей пойти в ду-ховное паломничество за рукописью Сур Даса: «Вы сказали, что хотите увидеть рукопись? Вставайте, пойдем». «Пришлось совершить духовное паломничество по “святым” местам кришнаитов по всем правилам индусских установлений (т. е. босиком, питаясь сугубо вегетарианской пищей для паломников и т. п.). Только после посещения во время этого путешествия всех главнейших кришнаистских святынь от Матхуры до Раджастана и далее в Бенаресе и в Гималаи удалось по-лучить разрешение на ознакомление с рукописями, хранящимися под замком в собраниях махараджи Джайпура, Удайпура и храмах», – вспоминала Сазанова. Таким образом, ученый-востоковед углубленно изучала традицию и культуру средневековой Индии, изучила языки – брадж, санскрит, хинди; проникалась ду-хом Индии и наполнялась любовью к ней.

Результатом научных исследований явилась публикация более десяти книг. Из них нужно отметить монографии «Океан поэзии Сур Даса» (1973), «Нет жиз-ни без Кришны» (1992), «Литература Востока в средние века» (1996) – издания Московского Государственного университета и Сиринъ; «Surdas Krishnayana» (1978), Leipzig und Weimar: Gustav Keipenheuer Verlag («Сур Дас Кришнаяна», выпущенная в Лейпциге и Веймаре). Статьи в научных сборниках издательства Наука: «Замечания по периодизации литературы хинди» (1968), «Некоторые особенности поэзии бхакти XVI в. на языке брадж» (1979), «Кабир. Грандхавали (Собрание)» (1992) и Института востоковедения РАН – «Образ бхакта в “жити-ях 84 вишнуитов”» (2002). В 2008 году Одесский Дом-Музей им. Н. К. Рериха выпустил в память Н. М. Сазановой сборник ее научных трудов, куда вошел и перевод стихов с хинди из Дакорской рукописи средневековой раджастанской поэтессы XVI века Миры Баи. Поэзия Миры Баи – классическая кришнаитская любовная лирика, пронизанная преданной любовью к Кришне.

135

У меня есть Гиридхар Гопал, и никого больше.Никого больше, о садху, хоть обыскала весь мир.Покинула братьев, друзей, отреклась от родни и всех близких.Постоянно сидя с садху, потеряла доброе имя.Глядя на мир – рыдаю. обрадуюсь, лишь увидев Кришну.Проливая потоки слез, взрастила побеги любви.Сбивая сметану взяла масло, вылив сыворотку.Рана послала чашу с ядом, пила и ликовала.Мира полна любви к Кришне, пусть будет, что будет.

Все перечисленные издания находятся в экспозиции Музея Н. К. Рериха в Одессе. В лице Н. М. Сазановой мы встретились с ученым нового типа, со-вмещающим строго научный подход и духовную практику, которая позволяла проникать в сущность исследуемого вопроса. О своем Учителе Сазанова говори-ла, что «это Махатма нового типа. Он служил в миру, занимался общественной работой, подобно Свами Вивекананде» (Вивекананда (1863–1902) – индийский философ). В 1978 году Учитель Шри Пад джи вместе с Натальей Михайловной основал Академию Браджа во Вриндаване (Индия) – образовательное учрежде-ние нового типа с библиотекой и собранием уникальных древних рукописей. В Академии изучались мировые религии и культуры, чтобы приобщать людей к вечным духовным ценностям. В 1994 году на Международной конференции, по-священной 17-летию основания Академии Браджа, в программной речи было сказано: «Стремление к исправлению диспропорций все более охватывает че-ловечество. Естественно, что мы восстанавливаем нашу систему образования, посредством которой каждый человек приходит к себе, а общество обретает стабильность». На базе Академии Браджа Учитель Шри Пад джи осуществил проект организации Международного Университета «Сасват Бхарати», в нем принимала участие и Н. М. Сазанова, представляя русскую секцию Московского Государственного университета. Ею была разработана программа «Экология человека», «которая имеет, не боюсь этого сказать, необычайную возможность повлиять на распространение концепции “нового мышления” во всем мире» (из выступления Н. М. Сазановой в Индии). О целях и задачах Международного Университета было сказано: «Сасват Бхарати» должен действовать как лекар-ство от болезни, поразивших современное человечество. В его задачи входит изучение духовных воззрений и опыта индийских святых и подвижников, его изложений в форме священных книг и шастр; изучение и опытное исследование основных принципов бытия во всех направлениях, как это сохранено в строках священных манускриптов... исследование возможности достижения равновесия между физическим и духовным человеком, жизненными ценностями Запада и Востока; направление человека на высший путь бытия, дающий ему возмож-ность постижения совершенства».

Невозможно не сказать несколько слов о «нежной дружбе» Н. М. Сазановой с младшим сыном выдающегося художника Н. К. Рериха (1874–1947) – худож-

136

ником, ученым С. Н. Рерихом (1905–1993), которая началась в 1973 году в Дели и продолжалась двадцать лет. Неоднократно гостила Наталия Михайловна в имении С. Н. Рериха в Бангалоре и в Наггаре долины Кулу, где прежде прожи-вала семья Н. К. Рериха. Учитель Шри Пад джи встречался с С. Н. Рерихом и на присланной Н. М. Сазановой фотографии они изображены вместе – русский Махариши Святослав Рерих и индийский святой: «Их сатсанг – встречу я считаю событием огромного значения, продолжением вечного духовного диалога Индии и России», – говорила Сазанова.

В 1984 году Н. М. Сазанова вошла в состав Рериховской комиссии, соз-данной при кабинете Н. К. Рериха Музее искусств народов Востока (Москва, Россия), была членом правления Московского общества им. Н. К. Рериха, осно-ванного 17 февраля 1990 года в Москве. Председателем Московского общества им. Н. К. Рериха был художник Б. А. Смирнов-Русецкий (1904–1993) – ученик Н. К. Рериха, с которым Н. М. Сазанова состояла в дружеских отношениях. С 1995 года Наталья Михайловна ежегодно приезжала в Одессу и была почетным го-стем Одесского Дома-Музея им. Н. К. Рериха. В каждый свой приезд она высту-пала с научными докладами в Доме ученых, Музее им. Н. К. Рериха, участвовала в научных конференциях, проводимых совместно с Генеральным Консульством Республики Индии в Одессе; давала многочисленные интервью на телевидении и радио. Приезды Н. М. Сазановой неизменно вызывали духовный подъем и праздничное настроение.

Какой же была Н. М. Сазанова? Разной и многогранной, свободной и не-зависимой, смелой и мужественной, стойкой и волевой во всех жизненных си-туациях. Всей душой, каждой частицей своего естества любила Индию и учила своим примером окружающих любить то, что ей было дорого.

Для Н. М. Сазановой было абсолютной реальностью, что НЕТ ЖИЗНИ БЕЗ КРИШНЫ!

137

К 110-летию со дня рождения

Юрий Николаевич Рерих – ученый-востоковед

Выдающемуся ученому-востоковеду Юрию Николаевичу Рериху 16 авгу-ста 2012 года исполнилось 110 лет. Научная деятельность старшего сына знаме-нитого русского художника Николая Константиновича Рериха (1874–1947) была связана с Индией, Россией, Тибетом и Украиной, в частности, с Музеем искусств имени Богдана и Варвары Ханенко в Киеве. Так, в 1959 году Ю. Н. Рерих во время пребывания в Киеве провел атрибуцию отдельных произведений буддий-ского искусства из собрания указанного музея. С просьбой провести атрибуцию к Юрию Николаевичу обратился заведующий отделом искусства стран Востока Александр Васильевич Крыжицкий, автор путеводителя, изданного в 1957 году (Крыжицкий А. В. Искусство народов Востока // Киевский государствен-ный Музей Западного и Восточного Искусства. Киев). Интересно отметить, что в музее Ханенко хранятся два канглинга – ритуальные духовые инструменты, подаренные Н. К. Рериху известным исследователем Центральной Азии П. К. Козловым (1863–1935). На металлической табличке, прикрепленной к одному из инструментов, значится: «Глубоко уважаемому Н. К. Рерихъ от П. К. Козлова. С.-Петербург» (1913).

Ученый востоковед, тибетолог-буддолог, старший научный сотрудник Института востоковедения имени А. Крымского Елена Дмитриевна Огнева в статье «Сакральное искусство в традиции северного буддизма на террито-рии Украины» описала атрибутированные Ю. Н. Рерихом экспонаты. «Среди отождествленных предметов: танки с изображением «Дорджеджикджеда» («Ваджрабхайрава») со свитой, происходит из Тибета и датируется XIX ст.; сю-жетом “Колесо жизни” (санскр. бхавачакра), одной из самых популярных моде-лей буддийского космоса, происходит из Монголии и датируется XIX веком; сю-жетом “Счастливая земля” (санскр. сукхавати), из Амдо или Северо-Восточного Тибета и датируется XIX веком; а также и скульптуры, в частности “Гэсар”» (Огнева Е. Д. Боги снежных гор: музеи Украины: сакральное искусство в тради-ции северного буддизма; Одесский Дом-Музей им. Н. К. Рериха, 2008).

В Украине, в постоянной экспозиции Одесского Дома-Музея имени Н. К. Рериха представлено литературное наследие Ю. Н. Рериха. В витринах распо-ложились как раритетные издания, так и современные публикации научного и эпистолярного наследия ученого-востоковеда. Одна из самых ранних публика-ций молодого 23-летнего ученого посвящена исследованию и анализу тибетской буддийской иконографии коллекции танок (буддийских икон), написанных на шелке. Монография «Tibetan paintings» («Тибетская живопись») издана в 1925 году на английском языке, в Париже, в серии Librairie Orientaliste (Библиотека Востоковедения), издательство Paul Geuthner.

Юрий Рерих владел тибетским языком и был знатоком различных на-речий Тибета, которые изучал во время Трансгималайской экспедиции (1923–

138

1928). В серии Tibetica (Тибетика), в 1930-е годы, Институтом Гималайских Исследований, расположившимся в Индии, в Наггаре, опубликован труд о ла-хульском диалекте Тибета на английском языке: «Dialects of Tibet. The Tibetan dialect of Lahul» (Диалекты Тибета. Лахульский диалект Тибета). Был выпущен и труд «Амдосское наречие» (Тибета) с приложением фрагментов из «Гэсэриады», впервые переведенных Ю. Н. Рерихом. Среди изданий нужно выделить труд «The animal style among the nomad tribes of northern Tibet» («Звериный стиль у ко-чевников Северного Тибета»), опубликованный в 1930 году, в Праге, Институтом Seminarium Kondakovianum ставшим библиографической редкостью. В Тибете существовала традиция искусства в художественной орнаментике и убранстве оружия, так называемого «звериного стиля» у кочевников, причем в древно-сти этот стиль присутствовал и у скифов – от южно-русских до центрально-азиатских степей, что говорит о единстве древних кочевых культур на огромной протяженности Великой евразийской степи. Присутствует этот стиль на стенах белокаменных соборов во Владимире и Юрьеве-Польском (Россия) в виде зоо-морфных изображений. Ю. Н. Рерих говорил о «широком распространении «зве-риного стиля» от границ Южной России до границ Китая и от сибирской тайги до величественных вершин Трансгималаев в Тибете».

В 1933 году в Париже вышел капитальный труд «Sur les pistes de L’Asie Centrale» («По тропам Срединной Азии») на французском языке в серии Libraire Orientaliste (Библиотека Востоковедения), обобщающий научные результа-ты (археологические, географические, лингвистические, этнографические) Центрально-азиатской экспедиции, которую возглавлял Н. К. Рерих и участво-вал старший сын Юрий Рерих. Мировую славу принесла Ю. Н. Рериху моногра-фия «The blue annals» («Голубые анналы») – перевод с тибетского языка на ан-глийский труда тибетского историка Го-Ло-цава Шон-ну-пал об истории Тибета. Нужно отметить, что Юрий Николаевич в этом труде упорядочил и уточнил во-просы истории и хроники Тибета (VII–VIII вв.).

После возвращения на Родину в 1957 году, Ю. Н. Рерих работал в Институте востоковедения РАН (Москва), возглавлял сектор истории религии и философии Индии, где под его редакцией вышла книга «Дхаммапада» в 1960 году – сборник изречений Будды, в восстановленной им серии Bibliotheca Buddhica (Библиотека Буддика). В Москве ученый завершает колоссальный труд – Тибетско-русско-английский словарь с санскритскими параллелями в десяти томах, опубликован-ных в издательстве «Наука» (1983–1987). В словаре отражены лексика и грамма-тические формы различных этапов развития тибетского письменного языка с VII до середины XX века. Посмертно был опубликован учебник «Тибетский язык», автором которого был Ю. Н. Рерих.

Долгие годы Ю. Н. Рерих работал над фундаментальным трудом «История Средней Азии», начатым в Индии, продолженным на Родине, но так и оста-вавшимся в рукописи. В этой книге он дал «обзор политической и культурной истории Средней Азии с древнейших времен до появления на исторической арене Тимура, когда в 1370 году он заложил основы последней великой сред-

139

неазиатской империи», – писал ученый-востоковед А. Н. Зелинский, ученик Ю. Н. Рериха. Международный Центр Рерихов (Москва) опубликовал в трех то-мах эпохальную работу Юрия Николаевича. В 2004 году был выпущен первый том. В 1932 году во втором номере научного журнала Института Гималайских Исследований «Урусвати», директором которого был Юрий Николаевич с мо-мента его основания (1928) и до консервации (1942), выпустил его работу на английском языке «Studies in the Kalacakra» («К изучению Калачакры»). В этом трактате изложено научно-философское Учение Калачакры – Колеса Времени – добуддийского Учения индо-иранских и сино-тибетских культов. Все описанные научные раритетные труды, а также современные публикации, переведенные на русский язык учеными-востоковедами, экспонируются в Одесском Доме-Музее им. Н. К. Рериха.

О себе Ю. Н. Рерих составил краткую, по-военному четкую и конкретную автобиографию, которую мы приводим.

Ю. Н. Рерих

АВТОБИОГРАФИЯРерих Юрий Николаевич

Родился 3/16 августа 1902 г. в м. Окуловка, Окуловского района, Новгородской области. Сын академика Н. К. Рериха (1874–1947) и Е. И. Рерих (урожденной Шапошниковой, 1879–1955). Среднее образование получил в гим-назии К. И. Мая в Петрограде. В 1917–1919 гг. проживал в Финляндии. Высшее образование получал в Школе Восточных языков Лондонского университета (индо-иранское отделение), 1919–1920. Со второго курса перешел в Гарвардский университет, США, который окончил со степенью бакалавра по отделению индийской филологии. В 1922–1923 гг. работал в Парижском университете на Среднеазиатском, Индийском и Монголо-тибетском отделениях (работал с про-фессорами Пелио, Бако, С. Леви и Мейэ). Одновременно занимался на военном и юридическо-экономическом отделениях и слушал курс китайского и персид-ского (работал с профессором В. Ф. Минорским) языков. Магистр индийской филологии. В 1924–1925 гг. вел исследовательскую работу в Индии, Сиккиме и Кашмире, занимаясь санскритом и тибетским языками. В 1925–1928 гг. ра-ботал с экспедицией Н. К. Рериха в Ладакхе, Синьцзяне, Монголии, Китае и Тибете. С 1930г. состоял директором Института Гималайских исследований в Индии. В 1931–1932 гг. работал в Западном Тибете. В 1934–1935 гг. работал в Маньчжурии, Монголии и Китае. С 1935г. вел научную работу в Индии. С 1949 г. работал в Калимпонге, Западный Бенгал, где руководил индо-тибетским се-минарием для оставленных при университете для подготовки к профессорско-му званию, а также заведовал курсами китайского и тибетского языков. Состоит членом Королевского Азиатского общества в Лондоне и Азиатского общества в Бенгале. В августе 1957 г. вернулся в СССР.

140

Автобиография Ю. Н. Рериха хранится в архиве Института востоковеде-ния РАН (Москва).

После возвращения на Родину Юрий Николаевич работал в Институте востоковедения. За короткий срок ему удалось возродить знаменитую отече-ственную школу буддологии, разгромленную в советское время. Прославили эту школу известные во всем мире русские ученые: Минаев, Васильев, Обермиллер, Ольденбург, Щербатской; их труды были переведены и издавались на многих языках. Рерих вернул к жизни «Библиотеку Буддика», прекратившую свое суще-ствование с разгромом школы и начал преподавать санскрит, непальский, тибет-ский и ведийский языки, восстановив тем самым утерянную традицию.

Ю. Н. Рерих возглавлял комиссию по редактированию переводов Б. Л. Смирнова «Махабхараты» – народного эпоса Индии. И именно он, Ю. Н. Рерих, привез в СССР художественное наследие своего отца – картины художника Н. К. Рериха и затратил немало труда на пропаганду его творчества.

В 1960 году Ю. Н. Рерих ушел с физического плана, похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Автор проекта памятника – младший брат Юрия Николаевича – художник Святослав Николаевич Рерих (1904–1993). В приветствии, посланном им в Институт народов Азии АН СССР к научной сес-сии, посвященной 60-летию Ю. Н. Рериха написано: «Юрий Николаевич – это образ истинного, вдохновенного ученого-мыслителя, человека исключительной духовной гармонии. Он прекрасно понимал, что высшее достижение человека лежит в самоусовершенствовании личности, что, только постоянно работая над собой и стремясь к более совершенной жизни, он может всесторонне обогатить свою специальность и поднять ее над уровнем повседневности».

141

POLUS

Дмитрий Рязанов

Великий злобник (Иван Бунин)

«По приказу самого ар-хангела Михаила не приму боль-шевистского правописания!»

Из множества кандидатур на роль вождя русской литературы 20 века вне России выделяются два имени: Набоков и Бунин. Но Набокова мы можем сразу устранить, он на эту роль никак не тянет, во-первых, это все же писатель английский, а не русский, а во-вторых он, безусловно, уступает по всем параме-трам Бунину. Да и как человек Набоков значительно менее интересен, посколь-ку никогда в жизни не испытывал никаких страстей, кроме разве что страсти к бабочкам. А Бунин всю жизнь был местом полыхания той или иной страсти, из которых главные две: женозависимость и ненависть ко всякому изменению, которая в окончательной форме стала ненавистью к большевизму. Этим Бунин также в «лучшую» сторону отличается от Набокова, аполитичного и далекого от всех основных исторических событий своего времени. Значит, Бунин.

Разумеется, только эмиграция спасла Бунина, нет, не от физического уни-чтожения, хотя, может, и от него тоже, но от опасного и неизбежного сравнения с другими великими писателями послеоктябрьской России. Если выстроить гиган-тов русской словесности указанного периода, то Бунин едва ли займет среди них четвертое или пятое место. Ясно, что ни против Булгакова, ни против Белого, ни против Горького он не игрок. Про более ранние имена можно и не вспоминать. Карикатурные попытки Бунина увязать себя напрямую с традицией Тургенева–Толстого–Чехова не выдерживают никакой критики именно с содержательной стороны. Бунин вовсе не классический писатель. Он – махровый модернист. По каким признакам мы отличаем модернистов? Модернисты двинули вперед либо содержание своих произведений, либо форму этого нового содержания. И то и другое у Бунина находится. Бунин был первым, кто заговорил с ненавистью, художественно оформленной, о народе, прежде всего о крестьянах, которые до того десятилетиями были любимой игрушкой не только писателей, но и всех русских интеллигентов. Он с холодной внимательностью хирурга описал сексу-альную жизнь – тоже впервые в России. Бунин одним из первых и, кстати, одним из немногих, освободился от всех традиционных форм русской прозы в пользу текучего интимно–разговорного языка. Бунина можно узнать, прочтя несколько строк. Что же это за неуловимая субстанция? Это смесь наивности, резонерства, тонкого чувства элементов, таких как запахи, цветовые оттенки, температура, фактура предметов или лиц, и быстрая расстановка действующих лиц по табли-це «нравится–не нравится». Одна из главных уязвимостей русской литературы

142

– постоянная тенденция к соскальзыванию в журналистику или публицистику с неряшливым стилем и банальными сюжетами, порой показывается и в прозе Бунина, показывается, но тут же исчезает. Он как никто умел пройти по лезвию художественного слова над политической бездной.

Какое же из произведений Бунина останется самым памятным? Конечно, большинство повестей и рассказов этого писателя будут продолжать читать и изучать в школах, но я присоединюсь к той школе мысли, немногочисленной, кстати, которая отдает предпочтение «Окаянным дням» в качестве бунинского шедевра. Ни «Деревня», ни «Митина любовь» ни «Чанг» ни «Темные аллеи», при том, что всё это великолепная литература, не великая – великолепная, всё же не вызывают у читателя ощущения, что это нечто вечное и непреклонное. Это уже было. Было у тех, кого сам Бунин считал своими учителями, И хотя почти все эти произведения автобиографичны, подлинного Бунина мы в них не уви-дим. Прежде чем перейти к обоснованию такого возвышения «Окаянных дней», нужно ответить на вопрос: чем вообще Бунин памятен в истории русской лите-ратуры?

Стилистов у нас было много и Бунин не самый яркий из них. Хотя са-мый последовательный. В его наследии нет ничего нехудожественного, ничего служебного. О чем бы он ни писал, даже о перебоях с продуктами в военной Франции, это тоже искусство. Однако интеллектуальная, если так можно выра-зиться, сторона произведений Бунина в общем удручает. Трудно себе представить более глупого русского писателя, настолько Бунин не разбирался ни в истории, ни в политике, ни даже собственно в литературе, где он упорно, десятилетиями, отказывал во всяком значении авторам, чей талант или даже гений не нуждался в доказательствах. Последнее особенно ярко проявилось в навязчивой полемике с символистами, которым как мы теперь понимаем, Бунин просто завидовал.

Когда после долгого умалчивания и запретов Бунина разрешили печатать в

СССР, то кроме чисто художественных доводов «хорошо пишет» попытались со-орудить некоторую политическую индульгенцию. Выдернув несколько строчек из дневника 40-х годов, Бунина изобразили как одумавшегося патриота, который «осознал ошибки прошлого» и «горячо приветствовал победу советского народа над германским фашизмом». Если же читать этот дневник подряд, то видно, что Бунин ничего не приветствовал, кроме появления продуктов и временного улуч-шения своего самочувствия, а его описания войны России и Германии постоянно менялись и выдавали, скорее, отстраненное любопытство «кто-кого», которое после победы СССР сменилось апатией и равнодушием.

У Бунина всю жизнь были свои теории всего. По любому поводу он знал правильный ответ. Какие политики мерзавцы, какие честные, какие женщины лучше и для каких мужчин, чем была хороша старая Россия и что ее погубило, как пахнет клевер и как пахнет жимолость, одним словом, он никогда не нуждал-ся ни в каком новом знании. И разумеется, не будь он художником, его мнения были бы никому не интересны. Но вот здесь и кроется главный секрет Бунина. Как самые наивные, доморощенные, эгоистические представления о мире и лю-

143

дях, перерожденные исключительными по тонкости чувствами, колоссальной восприимчивостью и, что самое главное, умением этот бесконечный чувствен-ный опыт адекватно описать, превращались в неубедительную, но обаятельную картину странного мира вечного дворянина в изгнании. А главным двигателем этой чувствительности и описательной способности была злоба.

С самого детства Бунин злился. Его раздражало всё. Каждое столкно-вение с людьми, даже с собственной семьей, отношение к которой у него по-стоянно менялось и, пожалуй, только брат Юлий никогда не становился пред-метом сомнений. Затем многочисленные романы разной степени удачности, как правило, заканчивавшиеся разрывом и полным отторжением с обеих сторон. Затем постоянная грызня в литературных лагерях, где Бунин вынужден был изо-бражать дружбу с теми, кого он на самом деле ненавидел. Надо сказать, что во времена Бунина все собратья по писательскому цеху нимало не щадили друг друга. Брюсов, Мережковский, Зинаида Гиппиус пристально и ревниво следили друг за другом: «Ну… ну… ну… О! Оступился!!!» И следовала безжалостная атака. Однако Бунин и среди них выделяется силой своей ненависти и зависти. Наконец апофеозом его жизни, без сомнения, стало яростное сопротивление рус-ской революции во всем ее многообразии. Бунин versus русской истории. Ставка, как видим, высока. И Бунин, возможно, единственный игрок, который, несмотря на очевидную обреченность своей игры, вел ее до конца.

Конечно, жизнь эта была нелегка. И, судя по дневникам, порой перехо-дила границу жалкости. Это постоянные переходы от великого к смешному и об-ратно. В последние годы Бунин был озабочен только ежедневным вслушиванием в свои внутренние симптомы, да и до этого он десятилетиями пророчил себе скорую смерть, что в ретроспективе выглядит скорее забавным и малодушным. Можно ли представить в дневнике Толстого тоскливую запись «выхожу в ти-раж»? Это как-то мало вяжется с восторженным отношением Бунина к Толстому и знаменитому «е.б.ж.», но что делать, боялся. Боялся Иван Алексеевич потерять свое любимое земное воплощение. Боялся, что каких-то женщин он не позна-ет, каких-то закатов он не увидит, каких-то конкурентов не обольет презрением. Положение Бунина – это фигура гурмана жизни, который не хочет жить, но и умереть боится. И этим тоже нам близок Бунин, ибо это самое что ни на есть рас-пространенное современное состояние. Тут у Бунина миллионы потенциальных читателей и поклонников были бы, если бы всё это очарование сомнительное не терялось в переводе.

Бунин – самый буржуазный русский писатель всех времен, и тому же

Набокову есть чему у него поучиться. Эта черта особенно ярко проявилась у Бунина в его описаниях получения Нобелевской премии. С огромным наслажде-нием подробно дает он все детали ужина, как одеты гости, король, читающий при-ветственный адрес. Несомненно в этот момент Бунин чувствовал, что наконец-то справедливость свершилась (на фоне ужаса и ярости четы Мережковских, когда стало ясно, что «нобелевку» дадут не им, а именно Бунину). Не следует забывать, что между Буниным и Мережковским в эмиграции продолжалась невидимая во-йна – кто самый «крутой», и хотя Мережковский мог выиграть у Бунина тактиче-

144

ски, как неутомимый социальный лев, бесконечными заседаниями всех обществ и «ламп» всех цветов, ясно однако, что по очкам, стратегически, написанное в это время Буниным убивало на корню смехотворные писания Мережковского, всех этих «неизвестных иисусов» и «тутанхамонов на Крите». Мережковский даже в эмиграции продолжал учить публику кто такой Леонардо да Винчи, так что нобелевский комитет недолго, видно, колебался и дал Бунину за «продолже-ние великий русской традиции». Но недолго премия тешила Бунина, главным образом оттого, что деньги кончились быстро и снова подступили материальные проблемы. И тут, безусловно, заслуживает уважения, что Бунин, имея для этого все возможности, не свалил в Америку, когда началась война. Какая-то внутрен-няя брезгливость европейца не позволила ему это сделать. А может быть, он предчувствовал, что в Америке и он превратится в тень, что уже произошло с Бурлюком, в дальнейшем произойдет с Довлатовым и многими другими, да, в общем-то, уже и Набоков являет собой этот переход: от русских аристократов к интервью журналу «Плейбой».

Когда Бунин скончался, вместе с ним захлопнулась целая эпоха. Перестал существовать фантастический мир какой-то мультяшной дореволюционной России, обретавшейся в почти безвоздушном пространстве. Какой-то бесконеч-ный фильм Владислава Старевича, галлюциногенный аквариум 1911 года, когда на дворе год 53-ий. Поэтому Бунин был, есть и будет главным русским писате-лем вне России. Даже если мы скромно заметим, что тот же Саша Черный создал гораздо более ценные произведения тоже в эмиграции, но Саша Черный – это именно художественной гений, а не гений жизни в искусстве. Бунин в конце кон-цов писал всю жизнь только о самом себе и Россию любил только потому, что в ней родился, и это тоже нужно помнить.

Итак, Одесса, 1919 год. Сухонький академик Иван Алексеевич Бунин с супругой проживают в доме на Княжеской. Вокруг творится свистопляска на-родной воли, а писатель ведет дневник. Загадка «Окаянных дней» в том, что не совсем понятно, как они были написаны. Тот текст, который нам известен как канонический, впервые появился в 1936 году в зарубежном собрании сочине-ний. Но поскольку заявлены дневники, то хочется понять, насколько текст до-кументален и насколько он написан тогда, а не после. Теперь, после появления полных дневников Бунина, сопоставление становится возможным. Вывод таков: материал, по которому написана книга, безусловно, документален не только по содержанию, но и по форме. Но за прошедшие до публикации почти 20 лет Бунин нагнал еще больше нетерпимости, злобы, ярости и ненависти в этот очень небольшой по объему текст. Кроме того, изучение подлинных дневников пока-зывает, что многое из них в книгу почему-то не вошло, хотя вполне отвечало общему замыслу. И можно поэтому говорить даже о двух разных «Окаянных днях». Одни, первоначальные, более непосредственны и документальны, другие – то же самое, превращенное в симфонию ненависти. К тайне «Окаянных дней» принадлежит также указание Бунина, что часть записей, сделанных в то время, он спрятал, а потом не нашел. Как видим, эта книга овеяна легендами, тайнами и шпионскими сетями.

145

Когда текст «Окаянных дней» впервые появился в России после полу-векового запрета, то все восприняли эту книгу в общем русле перестроечных настроений как книгу собственно антибольшевистскую, «белую» насквозь и потому особенно сладкую для читателя, изголодавшегося по альтернативным мнениям. Сейчас, когда подобные настроения давно улетучились, и на Бунина можно уже смотреть спокойным взглядом, становится очевидным, что эта книга не столько антибольшевистская, сколько антирусская вообще, а может быть и античеловеческая. Здесь из-за спины Бунина встают великие тени, прежде всего, тень Свифта. Ибо нужно вернуться аж к Свифту, чтобы обнаружить схожую по напряжению ярость в писателе. Бунин поливает ядом всё и всех. Ненавистны ему красноармейцы, евреи, журналисты старых газет, Вольно–экономическое общество, декаденты, одесские барышни, торговцы и вообще так называемый народ. О корпусе проклятий, которые измышляет Бунин, нужно говорить особо. Избежали участи ковровых бомбардировок только церковь, куда Бунин любил заходить, чтобы отдохнуть от всеобщего скотства, и некоторые новые знакомые, среди коих, как черт из табакерки, появляется Валя Катаев с заявлением «за сто тысяч убью кого угодно». Между делом Бунин поучает одесситов как нельзя говорить по-русски и как можно, и с напряжением, достойным лучшего при-менения, следит за газетными сообщениями о взятии или оставлении белыми или красными городов. Ежедневно изучая эти сводки, Бунин придавал им такое огромное значение, какое, может, не придавал сам Деникин. Но, конечно, глав-ной профессиональной «любовью» были овеяны советские газеты. Здесь перед нами трактат о стиле наравне с Винкельманом, Гердером, Ломоносовым или там Оскаром Уайльдом. С таким неистовством Бунин издевается над новой орфо-графией и новыми формулировками в заголовках, что, кажется, в этом было для него порой какое-то извращенное сладострастие, что если бы Бунин не находил эти «ляпы», ему было бы плохо.

Сквозь ненависть проглядывает даже какая-то обратная гордость тем, что только в России возможно нечто подобное. В небольшой книжке подводится итог всей русской истории и Россия клеймится как могучая, но бессмысленная страна, где люди живут сами не знают зачем, которой равно далеко как до за-падной цивилизации, так и до грандиозной восточной роскоши. Историю Бунин понимает исключительно через литературу и искусство, поэтому говорит он в основном о древнерусских летописях и Герцене, которые, как говорится, преду-преждали, но было уже поздно.

Если бы эта книга была настроена в одном–единственном ключе: «нет-нет-нет-нет», она бы не заслуживала такой высокой оценки. Но Бунин сложнее, чем он сам был готов признать. И вот мы видим поразительные места: о его ми-молетной влюбленности в горничную во дворе, которая прятала в этом же дворе большевика и выскакивала к нему по ночам на свидание, описание блеснувших в темноте глаз и зубов этой девушки, описание сна о каких-то океанских пароходах в ночи, которые гудят и призывают куда-то – всё это создает необходимую трех-мерную перспективу, без которой текст имел бы только историческое значение.

Кому-то, возможно, покажется жестоким, что мы отбрасываем все взле-

146

леянные и самим Буниным, и его поклонниками страницы его творений о любви и сладострастии. И «Легкое дыхание», и «Грамматика любви», конечно, хоро-ши, но едва ли до конца искренни. Что поделать, в истории Бунин останется как великий ненавистник, а не как великий певец любви. И доказательством тому опять же служат дневники и письма. Не так давно опубликована переписка пи-сателя с братом периода рубежа веков. Особенно интересно описание Буниным своей неудачной первой женитьбы, конечно же на одесситке. От описания того, как ему хорошо и какие замечательные люди новые одесские родственники, до садомазохистских исповедей о том, как у них с женой всё развивается, какая она дура, какой папаша болван, какой брат дегенерат. Уже в этих письмах мы видим будущего человековидца и ненавистника, ибо, увы, увы, обличения и обвинения удаются Бунину куда лучше, нежели увлечения и восхищения. В конце концов брак после двух лет борьбы распадается и Бунин в очередной раз начинает жизнь сначала. Но эта переписка крайне ценна для нас, во-первых, как уникальное окно в личную жизнь раннего Бунин, во-вторых, как редкий документ толкования рус-ским писателем специфической одесской психологии – психологии мелкобуржу-азного семейства, которое «тянется к высшему». В этой истории, несмотря на сомнительность многих обстоятельств и заведомую неизвестность того, как об-стояло всё на самом деле, безусловно, наши симпатии на стороне Бунина. Так же как, впрочем, и в «Окаянных днях». Где каждое, буквально каждое предложение, можно опровергнуть документально. Но речь идет здесь не о правде, а о страсти.

Бунин учит ненавидеть. Бунин учит быть нетерпимым. Бунин учит, как находить самые жирные, самые уязвимые места чужой психологии, чужого сти-ля, чужой жизни, чтобы затем изощренно распинать их в литературной форме. Этому, как ни странно, не учит почти никто, кроме того же Свифта. Нет ника-кого сомнения, что Бунин вел бы сегодня блог, и вел бы его с размахом. В этом блоге, несомненно, получили бы все сестры по серьгам. Но это уже из области фантазии. А у нас есть «Окаянные дни» – книга, похожая то ли на змею, то ли на ядовитого моллюска. Попытка взять его в руки заканчивается черной струей в лицо. Спасибо, Иван Алексеевич!

147

ONTOS

Савилова Елена

Снежная Розаотрывок

(Продолжение «Последней ошибки»)

Чёрной Зимой люди называют зиму без снега. Памятная многим зима 1941–1942 года была как раз очень снежной, но для многих – очень для многих! – она стала Черной Зимой, Кровавой Зимой, Страшной Зимой.

Метельные вихри яростно кружились над мертвенно–белым полем, но в гаснущих глазах молодой женщины эти вихри становились черными смерчами, а вой и визг метели в ее ушах превращались в выстрелы, лай собак, злобные кри-ки... Она была не так уж неправа, где-то – и неподалеку! – все это было, но в эту вьюжную ночь в этой крошечной точке земного шара происходило редкостное буйство стихий, когда и «собаку на улицу не выгонишь», и молодая женщина в самом эпицентре метели, посреди огромного, занесенного снегом поля, была со-вершенно одна.

Одна? Нет. На ее груди лежал привязанный дорогой ей, еще хранящий теп-ло, сверток, сзади ее шею слабо сжимали ледяные детские ручки; время от вре-мени она слышала разрывающее её сердце хриплое: «Мамочка!» и тихий, безна-дежный плач... Её щёки тоже стянуло ледяной коркой от бессильных слёз. Она, сама того не замечая, плакала всё время, плакала давно, плакала бы и сейчас, но глаза её почти замерзли, она почти ничего не видела, кроме бешено крутящихся черных вихрей.

Одна... Если бы она была одна! Она погубила, погубила детей!!! Она не сомневалась в том, что они скоро умрут, уже умирают; и сама бы приняла смерть любую, в самых лютых муках, если бы это спасло её маленьких. Или хотя бы дало им смерть милосердную, тихую, спокойную, похожую на сон – не здесь, посреди воющей метели, скованного снегом и льдом ночного поля, а где–нибудь дома, в освещенной комнате, в чистой теплой постельке... Вот о какой смерти – уже не о жизни! – для своих детей молилась эта почти безумная женщина. Она потеряла дорогу, она вообще не знала её, и всё же шла куда-то, спотыкалась, па-дала то в сугробы, то в колючую стерню, инстинктивно стараясь предохранить от удара всё более теряющий тепло свёрточек у себя на груди, а когда в очеред-ной раз упала и не смогла подняться, поползла на коленях, надсадно хрипя. Она ползла, и ползла, и ползла, вначале ощущая дикую, разрывающую боль в ногах, потом – уже не чувствуя ног, не чувствуя ничего, не помня ничего, кроме того, что надо ползти! Зачем, кому? Кому-то, кто ползёт сейчас сквозь черную вьюж-ную ночь – ничтожной букашке на боку планеты Земля, кому-то, кто прежде был человеком, кого любили и кто сам любил... любит... надо... надо не... Но тут она вползла в какой-то особенно большой сугроб. Огромная масса снега мягким,

148

обжигающим холодом обвалилась ей на голову и плечи, сбила с ног, дохнуло гнилью, и чей-то голос вкрадчиво прошептал ей на ухо:

– Люба моя... Она упала в милосердную тьму, куда давно так настойчиво звали чёрные

смерчи, не почувствовав, как ледяные ручки соскользнули с шеи. Пустота...заб-вение...но навстречу ей, улыбаясь и блестя влажными зубами, двинулся её муж, Степан Краевой, положив руку на темневшую под обнажённой грудью рукоять ножа.

– Что, люба, устала? – беззвучно проговорил он. – Не бойся! Теперь я, твой муж Степан, позабочусь о тебе! И о детках позабочусь! О твоей Розе и о моём Стёпике! Теперь я всегда буду заботиться здесь о вас! Больше и лучше никто уже не позаботится!

И сплюнул к её ногам сгустком крови, в котором сразу же закопошились черви. Его улыбающееся лицо начало сползать с костей черепа, осталась только эта не меняющаяся улыбка...

Доля, сама не зная, как, одним рывком выдернула своё сознание прочь отту-да, от этой его ужасной улыбки, – в ночь, в метель, в лютый мороз, к умирающим детям. Всё, что угодно, но не там... не там!.. Для неё больше не существовало милосердной тьмы забвения. Там обитал её муж Степан, убитый ею... когда? Давно? Недавно? Она уже не помнила этого, не сознавала, сколько блуждает с детьми по бескрайней вьюжной степи. Но тут она забыла и о Степане, её пронзил дикий, холоднее самого лютого мороза ужас: она больше не ощущала ледяных Розиных ручек у себя на шее, не чувствовала её прижимающегося к ней тельца, не слышала захлёбывающегося кашлем плача... Она вскинулась, как раненая в агонии, забилась, разбрасывая вокруг снег, не думая ни о чём, кроме потерянной дочери, забыв даже о ребёнке у себя на груди...

– Ро–заа!!! – её истошный вопль заглушил на миг даже торжествующий рёв метели. Её не ощущающие холода руки, не сгибающиеся пальцы отчаянно ша-рили вокруг, искали, как будто в эту ночь, в этом мраке, среди этой вьюги можно было найти что-то живое. Среди чёрных смерчей танцевали белые тени–приви-дения. Смерть торжествовала зимой сорок второго года.

Она нашарила... нет, не дочь – что-то отличное от снега, что-то огромное надвинулось среди метели, и не бывающая практически за городом молодая жен-щина вдруг догадалась какой-то тенью инстинкта – это стог. Нет, она и не думала искать спасения, ею владела одна мысль – искать свою дочь, но тут, ледяной, казалось, свёрточек у неё на груди вдруг зашевелился и слабо пискнул.

– Господи! Он жив! Стёпик!.. – хрипло рыдая, женщина стала пробиваться вглубь холодного, пахнущего прелью и мышами сена. Холодного, да, но всё же оно было теплее снега, и вскоре, как обессиленный зверёныш, женщина сверну-лась внутри проделанного ею неглубокого лаза. Вой ветра и шум метели отда-лился, и она мгновенно провалилась в сон, крепко прижав к себе ребёнка... Они спят в гнилом сене, а вокруг них метель и смерть, а дальше – война и смерть, но сейчас чёрные силы не властны над ними. Чёрная зима хочет высосать из них по-следние искры тепла, но не может – ей мешает окружающее их колючее, затхлое, но всё же сохранившее память о солнечном лете и добрых человеческих руках, сено, и поэтому метель воет особенно громко и яростно. Ничего–о! Она ещё до-бьётся своего–о! Она уже забрала одного человеческого детёныша и не намерена

149

его возвращать!.. Но самая чёрная ночь когда–нибудь заканчивается и приходит утро. Чёрная

зима когда–нибудь сменится весной... И войне когда-то тоже придёт конец. Но ничто, ничто не могло послужить утешением Доле, когда она просну-

лась в своей норе и дико оглянулась вокруг в неясном свете наступающего дня. Чуда не произошло. Розы рядом не было.

Конец. Конец всего. Конец жизни... «А Стёпик? – спокойный голос Старковского вдруг остановил её на самой

границе подступающего безумия. – Что вы, Доля! Вы же – сильная женщина! Разве можно забывать о сыне?!»

– Стёпик... – сипло шепчет Доля. – Сыночек... – позвать громче она не может, голоса нет. Она начинает лихорадочно ощупывать привязанного к груди ребёнка, жив ли он, дышит ли. Боже, какой он холодный! Его тельце как без-жизненная кукла в её руках, он не шевелится, не издаёт звуков и... не дышит!? Доля растирает его бледные щёчки, ручки, ушки, хрипло зовёт его, дышит ему на губки – ничего. Тогда она наотмашь ударяет его по лицу. Ребёнок вздрагивает, личико искажается в слабом подобии плача.

– Мамочка... Господи, к постоянно призывающему её из тёмных глубин сознания голо-

су Степана теперь присоединилась ещё и Роза! Занятая ребёнком, Доля старает-ся унять, задавить её призрачный зов в глубине своего сердца. Но она знает, что отныне будет слышать его вечно...

– Мама, зачем ты бьёшь Стёпика? Доля резко вскидывает голову, её обсыпает колючей трухой. В проёме вы-

копанного ею лаза, на фоне багровеющего от встающего солнца неба – чёрная фигурка Розы. Не там... Не во тьме... Не со Степаном... Молча, остановившими-ся, без всякого выражения глазами на неё смотрела несчастная мать, боясь по-верить, что её любимая, бесценная дочка, её кровиночка, потерянная в ночной жуткой метели – не призрак. Может, она сошла–таки с ума? Ведь она видела во мраке Степана с ножом в груди, видела так ясно, как будто он стоял рядом с ней на самом деле, даже чувствовала его знакомый (и когда-то любимый!) за-пах, смешанный с запахом затхлости и крови. Теперь... она видит Розу, но как это может быть!? Может...и маленький её сынок давно мёртв, и то, что он слабо шевелится, пытаясь заплакать, всего лишь плод её больного воображения... Она кусает его за холодный пальчик. Он вздрагивает и тоненько вскрикивает. Живой?

– Мамочка!.. Мама, что ты делаешь?! Роза отталкивает её (мать чувствует её прикосновение, но, может, это мо-

рок?), склоняется над тихо плачущим Стёпиком. – Стёпочка, не плачь, мама просто пошутила, она больше не будет делать

тебе больно! Пальчик болит, да? Ну, дай я поцелую, сестричка тебя поцеловала, уже не болит, вот! Ты кушать хочешь? Мамочка, Стёпик голодный и мокрый, и ему очень холодно! Отдай ему мою шубку, я согрелась, пока спала в сене!

– Ты спала в сене? – тупо спрашивает её мать. – Ты живая? Ты не погибла, не замёрзла ночью? – она не говорит, скорее, хрипит, но дочь её понимает и от-вечает с серьёзностью, удивительной для её пяти с половиной лет:

– Нет, конечно, я не умерла, как бы я могла умереть, что бы ты без меня

150

делала со Стёпиком?! – И добавляет с гордостью: – Наверно, я никогда не умру! И ты, мамочка, никогда не умрёшь, не бойся! – Доченька!.. – стоя на коленях, Доля сипло плачет, прижимая к себе Розу.

Та гладит её по голове: – Мама, у тебя на волосах снег!.. Но он не стирается! И не тает! Мама,

тебе холодно?! Из каких-то далёких–далёких глубин памяти Доля услышала свой испу-

ганный голос: «Мама, вы поседели!» и вдруг ясно увидела свою мать, сгорблен-ную, с будто заснеженными волосами, выбивающимися из-под тёмного платка. Поседевшую, совсем не старую ещё её мать... Растерянные глаза матери ищут её, Долю, в толпе, и не находят... Из материнских рук падают на землю мешочки с мукой, солью, крупами – цена жизни Марии Смелковой, её матери... Как давно нет с ней мамы! Была бы рядом мама, всё бы у них сложилось иначе… Теперь и она, Доля, кажется, стала седой, и ей это совсем безразлично, но пугает Розу. Её дочку… Когда-то она сама была дочкой, была женой, теперь она только мать. Мать, готовая сойти с ума, не верящая, что её дети живы… Как они пережили эту ночь, Боже мой!?

– Мама, надо идти, – говорит Роза, – Стёпик заболеет. Ему нужно в тёплую кроватку.

Доля покорно кивает головой. Надо идти…куда? Ах, да, Починки… Она не может поверить, что они туда дойдут. Но она не верила и в то, что они переживут эту ночь, а ведь пережили же!

Она смачивает губы стонущего ребёнка талым снегом, потом старательно растирает его, укутывает, как может, и вновь привязывает себе на грудь. Её грудь – твёрдая, холодная, как камень, но пока ещё живая. Может быть, от неё сыночек сумеет получить хоть немного тепла…

– Я хочу есть, – неожиданно говорит Роза. Значит, она вправду не призрак!.. Только теперь поверив в это до конца, Доля достаёт из мешка замёрзшую гор-бушку, даёт её девочке, и они трогаются в путь. Доля не может больше нести Розу на спине, и девочка спокойно идёт сама. Теперь, при утреннем свете, видно, что не такие уж страшные вокруг сугробы. Да и в самом деле, это же не Сибирь, а обычная украинская зимняя степь. И где-то есть обычные живые люди, занятые своим делом, где-то есть кров, еда и тепло… Но и враги тоже есть…

Хорошо, что на небе солнце. Мало того, что солнечный свет бодрит не-счастных, отчаявшихся людей, вдыхает в них силы, но при солнце намного лег-че ориентироваться. Нет, Доля не идёт совсем уж наугад, у неё есть компас – память ещё о покойном отце, чудом сохранённая во всех невзгодах. И всё-таки она кажется себе одиноким маленьким корабликом, заблудившимся в бескрай-нем белом океане. Но, пока светит солнце, есть и надежда. Солнце указывает им путь. Впереди, на самом краю заснеженной земли, чернеет лесок. Он прямо по курсу маленького кораблика. И они идут к нему. Снег скрипит под ногами совсем как обычно. Когда они гуляли вечерами в своём садике, освещённом фонарями, он скрипел так же по-зимнему празднично, напоминая о тёплом доме, нарядной ёлке, вкусных пирогах, – всей мирной, прекрасной жизни, которой, наверное, уже никогда не будет… Солнце слепит опухшие глаза Доли, слёзы жгут замёрз-шие щёки. Лесок уже совсем близко.

– Мама, лес! – хрипло кричит Роза. – Настоящий! А волки здесь водятся?

151

Доля качает головой, хотя кто его знает, что может водиться даже в таком небольшом украинском леске зимой, во время войны…

– Стёпик, посмотри, лес! – обращается Роза к брату, хотя он не может не видеть её, не, пожалуй, даже слышать. – Настоящий лес! Бабушка Вера всегда обещала, что мы пойдём в лес собирать грибы, и вот мы пришли! Теперь, ко-нечно, зима, и грибов здесь нет, но зато водятся чудесные зайцы! А волков тут нет, не бойся, и если бы был жив мой папа, он застрелил бы волка из настоящего ружья!..

Вот они вступают на опушку. Сколько тут поваленных, покрученных непо-годой деревьев! А может, здесь несколько месяцев назад разрывались снаряды?..

– Мама, давай посидим! – Роза садится на не до конца упавшее дерево, болтает ножками над запорошенной снегом воронкой. Немного поколебавшись, Доля присаживается с ней рядом. Она понимает, что им до наступления ночи не-обходимо добраться хоть до какого-то жилья, иначе они не выживут, чудо бывает только один раз. Но несколько минут отдыха они могут себе позволить…хотя бы ради девочки. И какая нестерпимая, острая, рвущая боль в ногах, особенно в коленях! Доля не может себя заставить посмотреть на них…

Роза простужено смеётся: – Мама, мы с тобой сидим на пеньке, как Маша с медведем! Мам, не садись

на пенёк, не ешь пирожок! С каменной, холодной груди Доли внезапно доносится: – Мама…мика…дай! – и тоненький плач. – Родненький, ты хочешь есть? Пить? – неслышным, сорванным голосом

зовёт Доля сына, но он не отвечает и только тихо, почти беззвучно плачет. Плач его истончается, гаснет в морозном воздухе.

Роза вскакивает: – Мама, Стёпику холодно! – Я знаю… – шепчет мать. – Что я могу сделать! Подожди…вот придём…в

тепло… Была бы она одна, никуда бы не тронулась с места, так и замёрзла бы здесь

в лесу, и никогда бы больше не коснулись её тела чужие враждебные руки. Но, ради детей, надо идти, надо терпеть эту пытку мучительной физической боли и боли во много раз худшей – боли души, уже не верящей ни во что, потерявшей надежду. Что, если они не встретят никакого жилья… Им не захотят дать при-ют… Или – что самое худшее – они попадут в руки врагов. «Откуда вы идёте? Из города? Почему пустились в путь в такое время? Ваши документы? Адрес?..» Там, в дворницкой, осталась Смерть, пахнущая гнильём и кровью… А здесь – метрика, в которой у Розы записан отец Марат Штейн. Еврей… Зачем она вооб-ще взяла с собой эти документы?! Лучше совсем без них, чем вот так мучиться…

Выбросить их в снег? Доля оглядывается. Ей кажется, что уже начинает темнеть, и ей сердце сжимается в ужасе. Часы ей недавно пришлось отдать…как, кому, сейчас что-то не вспоминается, да и не надо… Сколько они уже идут по этому лесу?! И солнца уже не видно… Разум ей подсказывает, что оно про-сто скрылось за облаками, но удержать панику почти невозможно. Скоро вечер, и они никуда не идут, просто кружат на одном месте… Замёрзнут здесь, или их разорвут волки…

– Мама, здесь живёт белочка? – неутомимая Роза показывает на доволь-

152

но большое дупло в стволе раздвоенного дерева. Решение приходит мгновенно. Зачем бросать документы в снег, если можно положить их в дупло. Они завёр-нуты в клеёнку, Бог даст, не промокнут. Дерево довольно необычное, Доля его запомнит, и потом, если останется в живых, когда-нибудь их заберёт. Столько «если»… Но иначе никак нельзя. Доля кладёт пакет с документами в дупло, ста-рается просунуть его как можно глубже. Роза удивлена.

– Мама, ты что туда положила?! Там же белочка! – Белочка убежала, дочка, – хочет ответить Доля, но вместо этого изо рта

у неё вырывается страшный кашель, разрывающий ей горло и грудь. Доля долго кашляет, в изнеможении держась за дерево. Задремавший Стёпик от её кашля просыпается и вновь жалобно скулит. В его голоске отчётливо слышится:

– Пап… Папа–а… Для Доли сейчас нет ничего страшней этого его зова… Она сплёвывает на

снег – кровью – и с трудом поднимается. Идти, идти вперёд… – Мама, посмотри! – идущая впереди девочка вдруг замирает. – Там люди…

Они спят? Чёрная метель таки нашла своих жертв этой ночью – в небольшой ложби-

не, слегка присыпанные снегом, лежат тела одетых по-крестьянски женщины и девочки, чуть постарше Розы… Доля касается твёрдой и холодной, как лёд, щеки ребёнка. Вот так бы могла лежать и её дочь, и снег бы не таял на её открытых стеклянных глазах…

– Мама, девочка уснула? – допытывается Роза. – Ей холодно? Мама, возь-мём её с собой?

– Да, она уснула… Ей уже не холодно… – шепчет Доля. – Не надо их с мамой беспокоить…

Но вдруг какая-то мысль осеняет её. Она приоткрывает холодный ватник на груди женщины. Бумаги… Загоруйко Оксана, тридцати лет… Загоруйко Мария, семи лет… Украинки…

– Оксана и Мария, простите нас, – тихо обращается к умершим Доля. – Я вас не забуду. Может, когда-нибудь встречу ваших близких, сообщу им про вас… Лежите с миром и в покое, простите, похоронить вас не могу…

И, собрав силы, строго говорит дочери: – Запомни! Ты больше не Роза. Роза осталась дома. Тебя зовут Мария. Как

бабушку. Маруся, Руся. А я – Оксана. Запомнила? – Запомнила, тётя Оксана! – смеётся Роза. Для неё это – игра. – А Стёпика

как зовут? – Никак. Он маленький. Остаётся – Стёпик. Пока… Понятно? Я – Оксана,

ты – Маруся. Фамилия – Загоруйко. – Мама, мне страшно, – жалобно говорит Роза. – Хватит уже в это играть.

Я не хочу быть никакой Марусей, я не бабушка. Я просто маленькая девочка Розочка, твой любимый цветочек, ты сама так всегда говоришь. И в лесу мне страшно. Тут холодно. И волки, наверно, есть. Идём уже домой.

– Домой нельзя, Руся. Надо идти вперёд. Так велел наш доктор дядя Семён. – Я не Руся!!! – отчаянно кричит Роза. – Идём домой! Ты простудилась,

ты уже не умеешь разговаривать, ты только кашляешь! Бабушка Вера сказала бы тебе лечиться! Я тоже заболею, мне холодно! И Стёпику! И страшно! Это плохой лес! Я не хочу больше играть!..

153

По её побелевшим щёчкам текут слёзы. – Идём домой, мамочка! – шепчет она чуть слышно. – Так домой хочется! Я

не буду больше баловаться, я буду хорошо себя вести. Дядя Степан не будет сер-диться… Хочешь, я вообще спрячусь в шкаф и не буду оттуда выходить? Только давай будем жить дома!

Доля тяжело переводит дыхание. Берёт девочку за ручку и решительно уво-дит её с этого места, не оглядываясь на мёртвых. Она не знает, что Роза до сих пор видит перед собой замёрзшие стеклянные глаза на бледном личике Марийки и запомнит их на всю жизнь…

Собравшись с силами, Доля решительно говорит дочери, стараясь меньше хрипеть:

– Розочка, мой любимый цветочек, прости меня! Так надо. Мы не можем возвращаться домой. Нас убьют…плохие люди. И если они узнают, что ты не Маруся, а Роза, нас тоже убьют. Ты же большая девочка, ты у меня умница, всё понимаешь. Ты теперь взрослая. Нам придётся теперь жить так…пока война не кончится.

Она ожидает новых слёз девочки, взрыва плача, но Роза молчит. Потом, искоса поглядывая на мать, спрашивает:

– Мама Оксана…нам придётся всегда жить здесь, в лесу? Тогда мы должны до ночи построить себе дом!

Горло Доли сжимает судорога… Она качает головой. – Нет, маленькая моя, мы скоро выйдем из леса и придём к людям. Мы обя-

зательно встретим хороших людей. Дядя Семён сказал… – она больше не может говорить и замолкает, обессиленная. И вдруг чувствует – маленькие пальчики крепко сжимают её руку. И уже не она ведёт дочь, а та почти тащит её за собой, приговаривая:

– Мама Оксана, идём! Идём скорее! Лес внезапно заканчивается. До самого горизонта распахивается угрюмая

степь, но это уже не заснеженное ровное поле, по которому они шли раньше. Всё пространство изрыто какими-то буераками, оврагами, совсем неподалёку за ка-мышами угадывается замёрзшая речка. Камыш словно звенит на ветру… Через речку они перебираются по большим камням, не доверяя неверному тонкому льду, под которым чернеет быстрая вода. Доля замечает у водопоя следы, по-хожие на собачьи, но слишком большие, и в страхе отводит глаза… К счастью, её дочь следов не замечает. Она безустанно щебечет, называя ей мамой Оксаной и явно старается как-то ободрить. Малышке нравится окружающая её природа, она в восторге от речки, спрашивает Долю, водятся ли в ней рыбки… На другом берегу они, чудом не завязнув в болоте, начинают подниматься на крутой склон балки, и вдруг…

Доля каменеет на месте. Схватив дочь, она стремительно скатывается вниз и забивается в самую чащу сухого камыша. В ноги начинает просачиваться ледя-ная вода, девочка протестующе пищит, но мать зажимает ей рот.

Сверху доносится нарастающий глухой шум. Он стремительно приближа-ется и перерастает в надсадный рёв, в плач, в отдельные выкрики и жуткий гул. Там наверху движется огромная толпа людей, и Доля с ужасом ждёт, когда они покажутся над оврагом и сразу обнаружат их, забившихся в высохшие проморо-женные камыши… Но никто не появляется. Это просто какое-то чудо – но мало

154

ли их в абсурдной жизни этой женщины?! Что, как не чудо, что она здесь, живая, и даже дети пока живы (ах, Стёпик, маленький Стёпик, почти не шевелящийся, едва сохранивший тепло крошечный свёрточек, что с ним, выживет ли он??!), а где-то в страшно далёком городе, на кладбище, рядом с двумя дорогими могил-ками, стоит покосившийся крест, на котором написано её имя!?. Люди наверху рыдают, ревут, как звери, что-то кричат, слышен лай настоящих зверей, но не видно никого…они проходят мимо, как призраки, и в голове Доли, едва не взор-вав её мутным красным взрывом, горит одна мысль – они спасены!!! Да, да, шум становится меньше, плач, крики отдаляются…всё дальше…всё тише…даже лай, их не заметили даже собаки!.. Вдали хлопает несколько совсем нестрашных, как в кино, выстрелов, слабый гул стихает, стихает, и – тишина… Блаженная тиши-на…

Доля ещё некоторое время боится поднять голову, но плач Розы, её жалобы, что ножки промокли и замёрзли, заставляют её пошевелиться. Оставив девочку, несмотря на её протесты, внизу, она, прижимаясь к склону балки, почти ползёт вверх.

Да, это было чудо… Наверху, за несколькими голыми кустами шиповника и дикой маслины, делает крутой поворот просёлочная дорога. Сейчас на ней нико-го нет. Прошедшие по ней…люди? – исчезли, скрылись в серой мгле за степны-ми горбами. Они ушли, ушли, и Доля откуда-то знает – им никогда не вернуться, не пройти здесь вновь, они никогда с ней не встретятся. Они ушли, но…

С каким-то тупым недоумением Доля разглядывает ледяную степную до-рогу, по которой только что прошли люди. На ней остались отпечатки их следов, а может, и не только их – похоже, много людей проходило по этой дороге с тех пор, как выпал снег! Отпечатки сапог, башмаков, большие, маленькие…а это что – босые ноги!? И не одни…вот ещё отпечатки совсем детских ножек, не больше Розиных, маленькие пальчики, и капли свежей крови! И вот ещё кровяные пятна, здесь, там, отпечатки собачьих лап…а вон, в снегу у дороги, уже не собачьи, большие, как внизу у речки, и снег разрыт, и чья-то голая рука, как кость, торчит среди кровавых лохмотьев!

Да, много людей прошло по этой дороге за зиму! Повсюду остатки их ве-щей – какое-то тряпьё, разбитая чашка, бесформенный башмак, а рядом – совер-шенно новенькая серая шляпа (как у доктора Старковского, отстранённо думает Доля), возле неё что-то блестит – разбитые очки! А дальше – детская бутылочка с соской! Доля машинально нагибается, поднимает бутылочку, в ней – незамёрз-шее ещё молоко!

Доля не замечает, что постепенно сама продвигается по этой дороге в сто-рону заснеженных холмов, где скрылись ушедшие люди. Она напряжённо смо-трит под ноги и вокруг себя, как будто ещё немного, и сумеет разгадать какую-то страшную тайну! Дорога вновь описывает поворот, рядом с ней вырастают стеной камыши, в них шуршит речка – как она оказалась наверху, она была же внизу, в балочке, там…там, где её девочка!

Доля за секунду как приходит в себя. Что с ней?! Как она оказалась на этой дороге, куда идёт по ней, что ищет?! Ведь она должна искать одного – какого-то приюта для себя и своих несчастных детей! Над камышами леденеет зелёное ве-чернее небо, ночь, что придёт следом, станет для них последней, если они встре-тят её здесь, в степи!

155

Скорее к Розе…к Русе…бедная, бедная её крошка, с промокшими ножками, но живая, живая, ещё живая! А вот дети, что прошли по этой дороге…тот ребё-нок, что шёл босиком, роняя капли крови на снег, другой ребёнок, не допивший молоко из бутылочки… На миг Доля ощущает в своей груди горячую судорогу, будто молоко у неё не пропало уже давно… Или это шевелится замерзающий, голодный её малыш?..

В камышах что-то чернеет…волки??! Нет, это кучей тряпок неподвижно лежит человек…другой… Доля поворачивается и бежит по дороге обратно, ско-рее, скорее, к Розе… Вот только ноги почему-то не разгибаются…

А Роза идёт навстречу ей. Такая маленькая и беззащитная на этой ужас-ной ледяной дороге, полной следов смерти, под этим стальным зимним небом. Маленькая, тонкая и прямая, как камышинка, она что-то несёт на руках.

– Мама… Посмотри… Какой-то узел, рукав…пиджака? Что-то белеет, совсем маленькое… Кукла!

Какое она дитя, горько думает Доля. Сейчас ли, в эти часы думать об игрушках… – Ро…Руся, положи! Не надо здесь ничего брать. Это…это очень плохо! – Это я его нашла, – гордо говорит Роза. – Посмотри, мама, правда, он по-

хож на папу? – Кто? Кто похож? Положи немед… Голос Доли прерывается. Рука бессильно падает. В рукаве старого пиджака

не кукла – там среди каких-то клочков материи шевелится и беззвучно раскрыва-ет синий ротик почти голый, от холода одного цвета с этой степью, с небом над ней – ребёнок… Похож на Марата? Он и на живого сейчас не похож, умираю-щий от холода и голода крошка, настоящим милосердием было бы положить его сейчас просто в снег, чтобы он больше не мучился и как можно скорее забылся бы переходящим в вечность сном, встретился бы там со своей матерью… Да, было бы милосердием дать ему умереть как можно скорее…но Доля почему-то не может этого сделать. Никчемный она человек, ничего не может сделать ни для своих детей, ни для чужого, не спасти их, не убить…но дать ему молока из буты-лочки, которую до сих пор, оказывается, судорожно, сжимает в руке – может! И даёт. Зачем?! Продлить его мучения?!.

– Мамуся, – почти шепчет Роза, – не бойся! Я понесу его, как ты Стёпика. Он сейчас согреется, у меня под шубкой тепло. Я смогу, он же не тяжёлый, со-всем малюсенький, как куколка!

И быстро прячет судорожно дососавшего последние капли молока ре-бёнка себе на грудь. Доля тупо смотрит на неё, не в силах не возразить, не при-нять какое–либо решение. Она уверена, что все они умрут, очень скоро. Ко все-му остальному ужасу прибавились мокрые, промоченные ледяной водой ноги…Стёпик давно не двигается, его не слышно…и небо наливается свинцовой тем-нотой. Что ж, значит, они умрут все вместе… И этот малыш тоже… Его мать, уронив его или специально выбросив на обочину дороги из прошедшей здесь колонны людей, идущих к смерти, надеялась, что её дитя всё же спасётся…но какой шанс был у него? Один из ста тысяч… Здесь, в безлюдной глуши, на мо-розе, среди волчьих следов, ребёнок был в любом случае обречён на гибель. Что ж, может, его матери легче было бы узнать, что он умер не в ледяной дорожной борозде, не в волчьих зубах, а до конца находился в тепле, рядом с горячим сер-дечком маленькой доброй и смелой девочки… Хотя с наступлением ночи волки,

156

возможно, не замедлят объявиться. Или двуногие существа, ещё худшие хищни-ки… Доля берёт дочь за руку.

– Идём, любимая моя… Надо идти… Они поворачивают в сторону, противоположную той, куда прошла колонна.

Доля в любом случае не пошла бы за ней – оттуда веет смертью. Но по чистой случайности выбранное направление совпадает с дрожащей стрелкой компаса. Что ж, это их личный стотысячный…или стомиллионный шанс, и они борются за него, идут так решительно, будто их ноги не изранены, они не обессилены про-шедшим путём, кошмарами минувших дней, крепнущим с приближением ночи морозом, а умирающие или уже мёртвые малыши, которых они несут, вместо того, чтобы разрывать их сердца страхом и болью, наполняют их удивительными новыми силами. Доле кажется, она идёт всё быстрей, она уже не чувствует ног, словно летит над этой дорогой, покрытой ледяной коркой, мимо холмов и балок, мимо звенящих на ветру камышей, мимо указателя с выведенными жирными чёрными буквами какой-то надписью на немецком языке. Это прекрасно, что она, оказывается, умеет летать, ведь идти она больше уже не может, но как же Роза?! Доля слегка поворачивает голову – Роза, конечно, рядом, она летит возле неё, как маленький ангел, и у матери вырывается невольный вздох облегчения – она знает, что дочь больше никогда не покинет её! Ужас минувшей ночи никогда больше не повторится, они всегда будут вместе! Может, они уже умерли, сами не заметив, и все кошмары для них наконец закончены?! О, это было бы слишком прекрасно!.. Лёгкая улыбка касается Долиных губ. Роза шевелит губами в ответ, но мать не слышит её. Нет, первое слово она понимает, «мамочка», но второе, состоящее из двух слогов, понять не может. Быстро? Волки? Стёпик?.. Всё–таки в этой не–жизни есть необходимость общаться, Доля изо всех сил напрягается, вдруг что-то словно лопается в её голове, и она слышит:

– Сани! Мамочка, сани! Оглянуться она не может, помнит одно – ей необходимо спасаться и спа-

сать детей, и она бежит, летит, как можно быстрее, волоча за собой Розу, и их настигает, окружает, врезается в уши, в мозг, в память оглушительный звон ко-локольчиков!..

157

Наталья Голованова

Живет в Уфе, работает программис том. Литературн ым творчество м занимается 12 лет. Рассказы и сказки Натальи Владимировны опубликова-ны в таких изданиях, как детские журналы «Ну, пого-ди», «Кукумбер» , журналы «Мир фантастики «, «Урал», «Бельские просторы» и других. В прошлом году в издательст ве «Китап» вышла ее книга сказок «Синяя кастрюля в крапинку». Также участвовал а в проекте «Мудрые сказки тетушки Совы», по ее сценариям сня-ты 10 мультфильм ов в этом проекте.

Воскресное утро

Утро в это воскресенье не задалось, хотя оно, по сути, не отличалось от других. После завтрака Марат встал из–за стола и уже почти вышел из кухни, но его остановил отец:

– Вымой за собой чашку. Марат вымыл. А когда протянул руку к сушилке, стоящей не тумбочке,

мокрая чашка вырвалась из рук, упала на пол и разбилась. – Руки крюки! – закричала мать. – Давай, колоти посуду. Ничего толком

сделать не можешь. Папочка родимый. Отец, читавший за завтраком, вдруг швырнул газету, помолчал и сказал

Марату: – Иди погуляй. Опять ругаться будут, понял Марат. Он открыл дверь. – Хлеба купи! – крикнула ему вдогонку мать. – Возьми десять рублей на

столе. Марат вернулся, взял десятку и вышел. Прикрывая за собой дверь, он

услышал голос отца: – Сколько можно говорить, чтобы при ребенке... Марат пошел в магазин. На десятку он купит жвачку и газировку, решил

он, а дома скажет, что деньги потерял. Все равно за что–нибудь еще попадет, пусть уж до кучи и за это. Он купил ароматный шарик жвачки по пять рублей, засунул его в рот, а сдачу засунул в карман брюк.

Несколько минут жвачка доставляла удовольствие – сначала ароматом, потом возможностью выдуть большой пузырь. В конце концов, аромат исчез, и Марат выплюнул отработанную жвачку на горячий асфальт. Сунул руку в карман, чтобы достать пять рублей и купить газировки. От огорчения чуть не взвыл – денег не было. В кармане вместо них была дырка. Он вспомнил, что еще два дня назад просил мать эту дырку зашить. Но та или забыла, или руки не дошли.

Настроение, которое начало было подниматься, скатилось ниже первона-чальной отметки. После сладкой жвачки хотелось пить, но для этого надо было идти домой, где Марата ждал очередной скандал. Потерплю, решил Марат.

На детской площадке возле дома два малыша строили башню из песка, а

158

на скамейке несколько девчонок играли с куклами. Марат подошел к песочнице и обратился к малышам:

– Ну, и что вы тут настроили? Это что такое? – Это башня. В ней живут гномики, – объяснил толстощекий Игорек. – Это уродство, а не башня. И гномики ваши, наверное, тоже уроды,

если в такой башне живут, – злорадно сказал Марат и слегка пнул башню но-ском ботинка.

Малыши заплакали. – Уходи,– закричал Игорек, размазывая по щеке слезы грязной ладош-

кой, – уходи, а то брата позову! Брат Игорька был старше Марата и значительно сильнее. Связываться

с ним не хотелось, и Марат отошел от песочницы. Он направился к скамейке. Девчонки занимались обычной ерундой – обсуждали попсу, наряжали и приче-сывали этих кошмарных барби–синди или как их там, и хвастались друг перед дружкой, кому что купили.

– А мы сегодня пойдем в аквапарк, – говорила Ирка, самая модная и вы-гибонистая девчонка во дворе. В глазах остальных девчонок светилась непри-крытая зависть. В мозгах же происходил мучительный процесс – чем бы таким похвастаться?

– Подумаешь, – наконец выдала Настя, – мы скоро поедем в Сочи, там этих аквапарков – на каждом шагу. Мне купят новый купальник, и не на рынке, а в бутике. Потому что на рынке продают только подделки и дешевки. Нет, мы – только в бутике.

Врет, подумал Марат. Какой тебе бутик, когда ты вся в обносках. – Честно, не вру, – сказала Настя, будто угадав мысли Марата, – завтра

дядя Боря приедет, он обещал мне подарок сделать. Я уже решила, что купаль-ник попрошу.

Марат знал, что дядю Борю Настя придумала только что, и ухмыльнул-ся. Вот дура. К тому же Настя была неимоверно толстая, и купальник, будь он даже из бутика, никак не украсит Настю.

– Зато мы ходили вчера в Макдональдс, – гордо сообщила Сашка, голе-настая девчонка с ободранными коленками. Марат знал, почему они ободраны – позавчера отец Сашки, воспитывая дочь на весь двор, сильно толкнул ее, отчего Сашка упала на асфальт. Значит, вчера повел в Макдональдс. Это взрослые так перед детьми извиняются, вздохнул про себя Марат.

– В этом Макдональдсе только желудок испортишь, – фыркнула Ирка, – все эти гамбургеры и чизбургеры в Америке едят исключительно низшие слои населения.

– А мне понравилось, – уныло пробормотала Сашка. – Зная твой вкус, я в этом ничуть не сомневаюсь, – ехидно заметила

Настя. – Девочки, смотрите, какой я браслетик сплела, – это из подъезда выско-

чила Галя, костлявая сутулая девчонка из параллельного класса. – Фи, – презрительно поморщилась Ирка, – подумаешь, браслетик. Браслетик был действительно красивый, широкий, узорчатый, из белого

и красного бисера. И даже на худенькой Галкиной руке смотрелся здоровски. – А ну, дай глянуть, – сказала Настя. Она схватила за браслет, потянула к

159

себе и порвала. По асфальту запрыгали бисеринки, раскатываясь в разные сто-роны.

– Ты что? Зачем? – из глаз Галки потекли слезы. Как будто они вот тут, рядом, возле ресниц стояли, почему–то подумал Марат.

– Ну что ты как маленькая? Я же нечаянно, – пожала плечами Настя. Галка подхватила нерассыпавшуюся часть браслета и стала подбирать

упавшие бисеринки. Но бисер все падал и падал на асфальт, смешиваясь с пы-лью, и становился грязным и невзрачным. Эх, подумал Марат. Ну до чего же они все дуры.

Он подошел к Насте, вырвал из ее рук куклу и зашвырнул в дальние ку-сты.

– Псих! – завопила Настя и стукнула его кулаком по голове. Девчонки завизжали и тоже стали его бить, смешно и неумело – кто кулаками, кто своей куклой. Марат оттолкнул их и подошел к Галке.

– Давай помогу, – сказал он. Галка согласно кивнула. Настя прыгала вокруг Марата и визжала: – А ну, сейчас же принеси мою Барби! Я кому сказала! Из форточки высунулась голова Настиной матери: – Настя! Он что, тебя обидел? Я сейчас к его родителям зайду и пожалу-

юсь. А ты забирай свои игрушки и иди домой. Жалуйтесь, жалуйтесь, думал Марат. Зараз все огребу по полной про-

грамме. Он наклонился и стал подбирать бисеринки. Собирались они плохо, пополам с мусором, потому что были очень мелкие.

– Интересно, сколько она ему заплатила, чтобы он за нее заступался? – громко сказала Ирка. Девчонки через силу рассмеялись. Галка вжала голову в плечи и наклонилась к земле еще ниже.

– Слушай, – обратился Марат к Галке, – может, ну их, эти бисеринки. Все равно все не соберешь. Купишь еще бисер и сплетешь новый браслет.

Галка помотала головой. – Я и так все сбережения на бисер потратила. Мама сказала, что надо

срочно выплачивать кредит, и денег больше не даст. Марат поднялся и протянул Галке собранный бисер. Он заметил, что она

все еще шмыгает, и полез в карман за платком. Достав платок, он услышал, как что–то звякнуло об асфальт. Это была монета. Пять рублей. Значит, он положил сдачу в другой карман, понял Марат. Тупица.

Пить уже не хотелось. Задумчиво крутя монету в руке, он, сам не зная, почему, спросил:

– А сколько этот твой бисер стоит? – Пакетик – пять рублей, – сказала Галка. – Пошли, – решительно заявил Марат и потянул за собой Галку. – Куда пошел?! – закричала выскочившая на балкон мать. – Где хлеб, я

тебя спрашиваю? А ну марш домой! – Я сейчас, – крикнул Марат матери. – Я быстро. Извини, мам, очень

надо. Правда, очень–очень. Мать почему–то перестала кричать, улыбнулась и сказала: – Ладно, если очень надо, то иди. Но только быстро!

160

Наталья Егупова

Врач-токсиколог , дезинфекци онист, 30 лет мед. стажа, теперь на пенсии. Родилась в Одессе, выросла на Курилах. Печаталась в сборнике «Южный город».

Маленькие истории про верного и отважного пса по кличке Бит

Про то, как в доме появляется собака

Мы очень любим наших детей. Когда дочери было 6 лет она спросила: « мама, а ты можешь родить мне братика или сестричку? Мама ответила: «..сейчас – нет», а кошечку или собачку?...

Но когда ей исполнилось 10 лет, у неё появился брат, а когда он подрос, то оказался более настойчив, и в нашем доме появились сначала коты, а после и собака Коты долго у нас не задерживались, по 2–3 года, не больше. Про них можно рассказать отдельно, но наша история про Бита.

Так вот, когда сыну исполнилось 13 лет, вопрос о собаке встал ребром, главным доводом оказалось заявление сына, что он уже столько лет просит со-баку, что в следующем году его уже не будут интересовать собаки вообще.

Для мамы с папой неожиданным было такое взрослое осмысление ситуа-ции, выяснилось, что деваться им некуда. А тем временем у приятелей зажда-лись щенки, ну никак не продавались.

Все понеслось как в кино, нас пригласили их посмотреть. « Вот этого я зову Бестия, потому что он очень хитер», – сказала хозяйка, и мы не успели опомниться, как маленький серенький лохматый комочек лизнул маму в щеку и свернулся калачиком у неё на коленях. Стряхнуть его с колен мама уже не смогла.

Бит – это миттель–шнауцер, есть такая собачья порода. В специальных книгах про этих собак пишут, что они очень умны и, что интеллект хозяина дол-жен превышать интеллект собаки, а то собака не будет слушать и уважать своего хозяина.

Почему Бит, а не Байт, например? Если считать, что в байте 8 бит, то это значит в 8 раз меньше. А миттель в переводе с немецкого языка – значит сред-ний, т.е. не самый большой размером примерно с табуретку.

Наш папа увлекался тогда программированием, ему очень понравилась такая короткая и звучная кличка для собаки, соответствующая её размерам и па-пиным занятиям.

По прошествии месяца мама с удовлетворением отметила, как мало вре-мени любимый сын теперь проводит под телевизором и как много он гуляет на свежем воздухе с собакой!

Это было время, когда многие могли позволить себе завести собаку, а не-которые и не одну. Каждый вечер, часов после восьми в нашем сквере недалеко от дома собирался настоящий собачий клуб. Все одновременно приводили своих питомцев на площадку, и там собиралось порой по15–17 замечательных разно-

161

породных и беспородных друзей. Это тоже отдельная история, а наша история, как вы помните, про верного отважного Бита.

Тогда мы не представляли себе, сколько забот и переживаний нас с Битом ждут впереди и сколько радости и счастья он нам принесет.

24.01.2012г

Я – больной…

Маленький Бит появился в нашем доме ко дню рождения сына в мае, когда солнышко уже стало горячее, расцвела акация, её аромат вытеснил с улиц все прочие запахи.

Можно было гулять хоть сутки напролёт. Но строгий ветеринарный врач, объяснил, что пока щенок не будет привит и ему не купируют уши гулять по газонам и тротуарам нельзя, иначе можно заразиться собачьими инфекцион-ными болезнями, которых оказалось великое множество.

Вот прививки уже сделаны и настал черед купировать уши. Проще го-воря, их аккуратно фигурно обрезают хирургическими ножницами. Делает это врач, при этом сначала животному вводят безболивающее снотворное лекар-ство.

Когда Бит проснулся, он сразу понял: что-то не так. Нет, больно не было, просто на голове и ушах была закреплена повязка, которая странным образом прижимала его уши. А что значит для собаки прижатые уши – либо страх, либо позор, либо заболел…

Он медленно поднялся на все четыре лапы, покачнулся и потряс го-ловой, потом потерся головой о ковер на полу, пытаясь стянуть повязку. Медленно покосил глазами на врача и, завалившись на бок, попытался лапами стянуть бинты. Врач знал своё дело – повязка не поддавалась. Тогда он вздох-нул и слегка покачиваясь, пошел по комнате.

Так он побродил несколько минут пока не нашел уютное местечко для отдыха. Полежал немного на коврике, затем – на полу, потом – под стулом и, наконец, о ужас, запрыгнул на постель.

Это было категорически запрещено, это было преступление. Никто не разрешал собаке ложиться на постель, в которой спят люди! И даже маленькая неопытная собака это хорошо понимала.

Мы опешили от такого нахальства, не знали что делать. А Бит, немного умостившись, свернулся колечком и уснул. Когда пришел отец с работы и уви-дел такое безобразие, он строго позвал его и велел уйти на место.

Бит и не думал подчиняться. Он тяжело вздохнул, покосил своими огромными карими глазами и продолжал лежать, положив перевязанную голо-ву на покрывало. Тогда отец сказал ему: «что, браток, больно? Ладно, полежи пока…» В ответ щенок благодарно прикрыл глаза и вильнул хвостиком.

Два дня, пока повязка была на месте, щенок не сходил с постели. Всем своим видом давая понять нам, что он очень болен…

На третий день, когда повязку сняли, ушки смазали зеленкой, совсем здоровый веселый щенок целый день носился по квартире.

На постель он залезал еще однажды, уже, будучи взрослым псом, когда ему пришлось перевязать травмированную лапу. Тогда тоже всем было понятно «Я же – больной…»

13.02.2012

162

Собаки – животные стайные

«Вот тебе матрас, это будет твое место», – сказал папа, кладя подстилку для щенка в коридоре. Хорошо, кивнул Бит головой и помчался по коридору прямо в комнату.

«Место!» – крикнула мама, а Бит удивленно остановился посередине комнаты. Недолго думая, он вприпрыжку побежал к сыну в комнату и залез под кровать.

Все вместе, мы стали его звать и выманивать оттуда, но он не поддавал-ся. Недаром его прозвали бестией. Он громко сопел, крутил головой, прижимал уши, лаял, но не поддавался.

Решили, что не стоит его вытаскивать силой, а он сам должен выйти, когда ему надоест или захочется пить. Мы сделали вид, будто забыли о нем и каждый занялся своим делом. Быстро темнело, пора было отдыхать, и все раз-брелись по своим постелям.

Бит увидел, что опасность миновала, вылез из своего укрытия прямо на ковер, блаженно растянулся и стал хлюпать носом, выискивая что-то у себя на животе.

Он не заметил подвоха, даже, когда папа встал, и спокойно продолжал свое занятие. Папа тем временем вынес его в коридор и закрыл дверь на защел-ку.

Было уже поздно и тихо, «ну вот»,– сказал папа, – «так и воспитывают животных».

Сначала в коридоре послышалось громкое сопение и возня под две-рью, было такое впечатление, что двери хотят снять с петель. Оставалось толь-ко удивляться, как такой маленький пес может толкать двери с такой силой.

Промаявшись так минут пятнадцать, малыш начал плакать, жалобно подвывая на все голоса. Нам было его очень жаль, но ведь «собака должна быть воспитанной…»

Он недолго проплакал, потом начал скрести дверь когтями, на это ушло еще добрых полчаса, и , наконец, притих. «Ушел спать», – сквозь сон пробор-мотал отец.

Тут случилось невероятное, что-то сильно стукнуло в дверь. Мы вско-чили и ничего не понимая, бросились к двери. Удары следовали подряд один сильнее другого. Когда дверь распахнулась, мы увидели как отважный малыш, разогнавшись с конца коридора, летел на дверь, чтобы ударить её своей мор-дашкой.

«Боже, он же повыбивает себе зубки или убьется», – закричала мама. Схватила его в охапку и стала осматривать мокрый нос и зубки.

Это был момент истины, отважный пес доказывал свое право быть в стае. Теперь мы стали его стаей, иногда ночью он подходил и проверял все ли на месте, а иногда даже лизал кому-нибудь руку.

Мы так привыкли к его ночному сопению, лаю и даже рычанию во время снов и сновидений, что теперь без такой «музыки» трудно засыпать, а у мамы даже началась бессонница.

22.05.12

163

Бойцовский характер

Летом в Одессе очень жарко, даже несмотря на то, что море есть везде. Этим летом нам очень повезло, удалось снять дачу для семьи с собакой. Хотя собака была еще только подросшим щенком, все равно это везенье.

День на даче сразу становится длиннее. Он состоит как-будто из двух дней. Один – рабочий, а второй – после работы, на море и на отдыхе.

На море всегда брали Бита с собой. Стоило ему ступить на песок, как он начинал носиться, описывая круги по пляжу, до изнеможения. Потом ложился возле подстилки и охранял свою территорию. Никто чужой не мог подойти на расстояние ближе двух метров. Он очень серьезно относился к своим обязан-ностям. Впоследствии нам пришлось одевать на него намордник, чтобы никто его не боялся и чтобы он никого не покусал.

Дорога к морю шла через дачный поселок. В каждом дворе были дру-зья и враги. Большая восточно–европейская овчарка провожала Бита громким лаем и металась вдоль забора так, что приходилось переходить на другую сто-рону улицы. Возможно, это был враг.

Задумчивым долгим взглядом своих огромных глаз провожал его мол-чаливый французский боксер. Он неизменно стоял на задних лапах у ограды и ни разу не издал ни звука. Наверное, это был друг.

В следующем дворе было сразу двое соплеменников: Соня – веселая го-лосистая фокстерьерша и молчаливый бультерьер.

За поворотом был обрыв, с кромки обрыва открывалась чудесная па-норама на пляж, морские дали и горизонт. Со стороны обрыва была маленькая калитка старой заброшенной дачки. Калитка всегда была открыта, будто вот-вот должны прийти гости и их ждут…

Любопытный неопытный Бит с разбегу забежал в эту калитку, а через минуту раздался такой визг, что вздрогнули, наверное, все собаки в округе. Бит вылетел из калитки и помчался стрелой с громким визгом в сторону дома. Вслед за ним вылетела беленькая небольшая кошка, которая, как мяч, больши-ми прыжками догоняла его. За ними из калитки уже выбегала собака с хриплым лаем. Собака была старая, ей трудно было бежать, и она остановилась у края обрыва, и тяжело дыша, старалась сделать грозный вид. За калиткой в глубине двора прямо на дорожке лежали три маленьких беленьких комочка и тихонько пищали. Мама–кошка быстро вернулась к своим малышам, они успокоились и уткнулись ей в живот своими маленькими носиками. Все постепенно успокои-лось. Бита удалось взять на поводок, он тяжело дышал, шерсть стояла дыбом на носу выступила розовая сукровица. Идти по дорожке возле злополучной калит-ки он категорически отказался. Уперся всеми четырьмя лапами и его совершен-но невозможно было сдвинуть с места. Пришлось сойти с дорожки и, сделав большую петлю почти по краю обрыва, обойти это место. Маршрут походов на море изменили так, чтобы обходить опасную калитку, потому что за ней были враги. Со стороны это могло показаться странным – мы вдруг сворачивали с прямой дороги и. сделав петлю по краю обрыва, возвращались на тот же путь. С тех пор ни одна кошка не могла пожаловаться на него, он только делал гроз-ный вид, мог загнать кошку на дерево и долго прыгать и лаять внизу, не давая ей спуститься. Второго урока ему не понадобилось. Бит четко усвоил, что с кошками лучше не связываться, так как у них может оказаться вполне бойцов-ский характер.

08.09.2012

164

Юрий Полисский

Сорок секунд счастья

– Переезжай ко мне, – предложил он. – Не могу: у меня здесь внуки. Лучше ты оставайся у меня.– Не могу: мои внуки там.Они стояли – два старых человека и смотрели друг на друга прежними,

молодыми глазами. После той нелепой ссоры она вышла замуж за нелюбимого и с мужем уехала в Израиль. Он еще целый год на что-то надеялся, а потом тоже женился не по любви. И сегодня, через полстолетия, они снова встретились и поняли, что чувства никуда не ушли.

– Я всю жизнь люблю тебя, – признался он.– И я тебя тоже.Глядя друг на друга, они искали и не находили нужного решения.– Ну, тогда обещай, – попросила она, – что в следующем году прилетишь

снова. – Целый год в моем возрасте – это слишком много. И я не уверен, что со

своим инфарктным сердцем смогу совершить такое путешествие еще раз. Так что прилетай ты.

– Увы, для моего сердца с пятью стентами это тоже не под силу.Они стояли – два старых человека и смотрели друг на друга, понимая, что

это, может быть, их последняя встреча.– Твой автобус до аэропорта будет через пять минут.Они обнялись, и, молча, стояли в ожидании автобуса.Вой сирены разрушил тишину прощания.– Что это? – спросил он.– Подарок из Газы. Через сорок секунд ракеты упадут здесь.Не размыкая объятий, они еще сильнее прижались друг к другу. И высоко-

го напряжения искра, пронизав сердца, соединила их в одно, в котором пульси-ровала выстраданная ими любовь.

– Видишь, судьба благосклонна: мы, наконец, вместе.– Да, родная, это самые счастливые секунды в нашей жизни.Ракета разорвалась в километре от них на безлюдном побережье, а два ста-

рых счастливых человека все так же стояли, обнявшись и живя друг в друге.Из–за поворота вынырнул рейсовый автобус, и в этот момент город на-

крыл новый вой сирены.

Замкнутый контур

Маленький мальчик бежал по нескошенному лугу, а над ним, снижаясь, кружил в своей дикой охоте самолет. Мальчик понимал, что убежать невозмож-но, но все равно, гонимый смертельным страхом, бежал вперед, теряя последние силы.

165

После той, первой бомбежки города в 41–м, когда в месиве взрывов, кри-ков, стонов они с бабушкой бежали к бомбоубежищу, «самолетный» кошмар снился ему каждую ночь.

Шли годы. На его родной город больше не падали с неба бомбы, и кошмар-ные сны прекратились. И уже, став взрослым, он все чаще видел другие сны, в которых под израильским на удивление не жарким солнцем ходил по священно-му городу Иерусалиму.

Его сны сбылись.Он стоял у всемирной святыни – Стены Плача, прижавшись к ней ладоня-

ми и лбом. А рядом, также прижавшись ладонями и лбом, стояли люди разных вероисповеданий и рас. И какое значение имеет верующий ты или нет, когда в твоем сердце столько несбывшихся надежд и накопленных обид, столько ис-питой сверх всякой меры горечи. И поэтому ты, как и каждый, обращаешься к Нему с просьбой не о чем-то несбыточном или незаслуженном. Ты всего лишь просишь Его дать совет и немножечко счастья. Он стоял у Стены Плача и про-сил. Нет, не для себя. Просил для дорогих и любимых. Просил мирного неба над Израилем и благополучия для родной Украины. А потом не удержался и попро-сил чуточку для себя.

Он касался каменных плит, чувствуя, как в них пульсирует многовековая боль его народа. Эта пульсация проявлялась все явственной, и, наконец, образуя замкнутый контур, стала циркулировать, проходя через сердце и рождая мощное защитное поле.

– Тебя трудно назвать верующим, – услышал он идущий сверху голос, – но именно ты избран мною. И до тех пор, пока будет замкнут связующий контур, ты неуязвим. Но теперь и боль этой страны будет проходить через твое сердце, не давая ему успокоиться. И, если так же, как тысячелетия назад, вы снова, раз-рушая связи, начнете ссориться друг с другом и так же бездарно потеряете свою страну, ты тоже будешь за все в ответе.

Он летел домой, прикрыв по обыкновению глаза, и видел, как будто ста-рый, но совершенно другой сон. Он – маленький мальчик бежит по нескошен-ному лугу, а над ним, снижаясь, кружит в своей дикой охоте самолет. И вдруг, поглощенный мощным защитным полем, самолет рассыпается на части. А по нескошенному лугу, раскинув руки и что-то горланя, бежит и бежит маленький счастливый человечек.

Вылет рейса задерживается

Самолет, с большим опозданием вылетевший из Тбилиси в Днепропетровск, набрал высоту, я отстегнул ремни безопасности и по выработанной командиров-ками привычке погрузился в полудрему.

Снова прокрутил в памяти ход только что окончившейся сентябрьской конференции «Автоматизация–1964», проходившей в благословенном Тбилиси. А потом вдруг почему-то вспомнился день, когда пришел я в ювелирный мага-зин, чтобы подобрать моей почти невесте Инне кольцо с драгоценным камнем.

– А вы что-нибудь в этом понимаете? – спросил продавец. И, получив мой вполне ожидаемый ответ, продолжил:– Вот, смотрите. Перед вами два внешне одинаковых кольца с камнями.

166

Один камень холодный, в нем пустота. Но имеет привораживающий блеск. Другой – теплый, он излучает свет. Помните, у Заболоцкого:

А если это так, то что есть красота И почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, Или огонь, мерцающий в сосуде?

Так что выбираете? Я указал на кольцо с привораживающим блеском, но продавец вовремя

уберег меня от ошибки.– И впредь, молодой человек, свет не путайте с блеском.Работа сотрудника отраслевого НИИ неизбежно связана с частыми коман-

дировками. Но, возвращаясь, я твердо знал, что Инна меня обязательно встретит. В любое время суток, в любую погоду и при любой задержке рейса. Если само-лет прилетал под утро, ей приходилось «кантоваться» в аэропорту всю ночь, так как транспортной связи с городом от полуночи до шести утра не было.

С Инной я чувствовал себя легко и хорошо. Она, как полевая ромашка, была вся открыта солнцу. Она и сама излучала солнце. И любила так же открыто и солнечно.

Но через месяц я встретил Наташу, и, ослепленный ее красотой, забыл обо всем на свете. И, само собой разумеется, забыл и об Инне.

Две недели нашего знакомства промелькнули, как один день. И вдруг, словно гром среди ясного неба, – командировка в Тбилиси.

Вообще-то я всегда с радостью встречал любую возможность попасть в этот красавец–город. Но сейчас командировка пришлась так некстати.

– Буду встречать тебя в аэропорту, – сказала, прощаясь, Наташа.Каждый вечер по междугородке я звонил ей, так что к закрытию конфе-

ренции меня знали уже все связистки. Наконец, наступил день возвращения до-мой. Я взял билет до Днепропетровска специально на самый ранний рейс: что-то около девяти вечера.

– Самолет прилетит к одиннадцати. – рассчитал я. Если он даже задер-жится, скажем, на полчаса, все равно мы успеем уехать последним рейсовым автобусом, и Наташе не придется «кантоваться» всю ночь.

До Тбилисского аэропорта я доехал без приключений. Но едва вошел в зал для пассажиров, на город обрушился шквал ливня с ветром. Небо резко по-чернело.

– Такое у нас надолго, – объяснил мне диспетчер, – но все–таки запрошу метеослужбу.

Как видно, это был не мой день, так как минут через пять послышалось:– Уважаемые пассажиры! Вылет рейса 2198 «Тбилиси – Днепропетровск»

задерживается до четырех утра по метеоусловиям Тбилиси. – О боже, – как же там Наташа? Она, такая изнеженная, никогда не знавшая

дискомфорта, промучается в аэропорту, ожидая меня всю ночь. Как же я после этого посмотрю в глаза ее родителям: ведь я обещал им, что буду оберегать свою принцессу от любых невзгод? Надо срочно позвонить, чтоб оставалась дома.

Знавшая меня по ежевечерним звонкам телефонистка пыталась соеди-

167

ниться с Днепропетровском. Но связи, как назло, не было.– Вы не волнуйтесь. Я повторю попытку через пятнадцать минут. Наверняка

связь восстановится.Но и через пятнадцать, и через тридцать минут, и через час связи не было.

А время для предупреждения почти истекло.– Господи, что же делать? Ну, подскажи хоть какое-то решение.И в этот момент меня осенило.– Скажите, – спросил я телефонистку, – а связь с Москвой у вас есть?– Да, с Москвой у нас связь устойчивая.– Тогда, пожалуйста, срочно соедините меня с …, и я назвал первый при-

шедший в голову московский номер. – Москва, добрый вечер.– Здравствуйте, – ответил немолодой мужской голос.– Извините, ради бога. Вы меня не знаете, но я прошу вашей помо-

щи. Вопрос жизни и смерти. Я сегодня должен лететь из Тбилиси домой в Днепропетровск, там ждет меня любимая девушка. Но мой рейс задерживается, и я вместо одиннадцати вечера прилечу в лучшем случае к шести утра. А она вот–вот выедет из дома в аэропорт и будет там маяться всю ночь.

– Так позвоните ей, – выдал москвич свой мудрый совет. – Увы, этим я и занимаюсь уже второй час, но связи с Днепропетровском

нет. Поэтому прошу вас, очень прошу, позвоните ей по телефону 4–76–89 и скажите, пожалуйста, чтоб не ехала в аэропорт. Ее зовут Наташа, меня – Юра. Деньги за междугородный разговор, вы не беспокойтесь, я вам завтра вышлю.

– Конечно, не переживайте, я обязательно позвоню.Наконец, с опозданием на семь часов, рейс 2198 «Тбилиси –

Днепропетровск» состоялся. Самолет набрал высоту, я отстегнул ремни безопас-ности и по выработанной командировками привычке погрузился в полудрему.

В шесть утра мы приземлились в Днепропетровске. Над летным полем стоял туман, было сыро и зябко. Вдали, за легкой металлической оградой, угады-вались едва различимые силуэты встречающих.

По мере приближения они выбегали на летное поле и, нежно обняв своих любимых, исчезали в здании аэропорта. Через несколько минут на опустевшем летном поле остался лишь я один. В сердце неприятно кольнуло.

– Не расстраивайся, – успокаивал я себя, – ты же сам попросил этого мо-сквича позвонить Наташе, чтоб она не ехала в аэропорт. Вот по твоей же просьбе она и не приехала.

– А Инна, несмотря на все просьбы, приехала бы обязательно, – обожгла беспощадная мысль.

Я бросил «двушку» в узкую щель телефонного аппарата и набрал 4–76–89.– А, это ты, – услышал я сонный Наташин голос, – уже прилетел? – Да, только что. И ты правильно сделала, что не поехала сюда. А москвич

звонил тебе по моей просьбе.– Какой москвич? Мне никто не звонил. Просто начал накрапывать легкий

дождик, да и лень было выходить из дома. Вот и я подумала, чего зря ехать, если сегодня все равно встретимся.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы от услышанного прийти в себя.– Увы, – с горечью констатировал я, – все–таки свет перепутал с блеском.И повесил трубку.

168

Быть интеллигентом

Приятно быть в глазах людей интеллигентным человеком. Все вокруг только и говорят: «Ах, как он вежлив, как хорошо воспитан» и уйму других кра-сивых слов.

Вот, например, еду вчера в переполненном трамвае, держусь за поручень. Вдруг на ближайшей остановке рядом со мной освобождается место. И я вместо того, чтобы тут же занять его, пока этого не сделали другие, предлагаю садить-ся стоящей рядом даме. Ее удивлению нет предела, она в недоумении поводит плечами, но все же торопливо занимает свободное место, счастливая оттого, что опередила других. Стоящие поблизости молодые мужчины и женщины смотрят на меня, как на инопланетянина, и я понимаю, что в последний раз элементар-ным правилам вежливости учили только их бабушек и дедушек. А сегодня во-шел в заполненную «маршрутку». Мужчины сидят, женщины стоят. О том, что-бы уступить даме место, никому и в голову не приходит. Да и с чего бы прийти, если заплачены две гривны, а у нас вежливость больше, чем на пятьдесят копеек, не распространяется. Вдруг рядом со мной освобождается место, и я вижу, как стоящий у входа мужчина набирает скорость. И, пока он еще не у цели, велико-душно уступаю это место даме.

– Спасибо, – благодарит она, – видно, что вы человек еще прошлого вос-питания.

– Слава Богу, – поддерживает ее соседка, – есть еще последние из могикан.Я вышел из маршрутки в прекрасном настроении от адресованных мне

хороших и искренних слов, а в голове крутилась мысль:– В конце концов, не такая, уж, плохая болезнь радикулит.

Трамвай

Шел второй год войны и второй год моей жизни в эвакуации в замеча-тельном уральском городке Златоусте. Мама была на фронте, папа по заданию Наркомата работал, как тогда говорили, «обер–мастером» на каком-то секретном заводе по производству броневой стали. Так что жил я с бабушкой, дедушкой и двумя мамиными младшими сестрами в одной комнате переполненного барака, стоявшего у самого края невысокой зеленой горы. А внизу по одноколейке спе-шил куда-то казавшийся крохотным трамвайчик.

Как-то вечером после передачи сведений с фронта взрослые заговорили о довоенной жизни. И я впервые узнал, что жили мы раньше в замечательном городе Днепропетровске с красивой огромной рекой Днепр, по сравнению с ко-торой здешняя речка Ай кажется маленьким ручейком. И мне вдруг так захоте-лось в Днепропетровск, ну, просто трудно передать. Город, в котором есть парки с цветочными клумбами и настоящая детская железная дорога, стал моей самой главной мечтой. И я твердо решил уехать в Днепропетровск.

Через несколько дней в моей голове почти пятилетнего ребенка созре-ло простое и легко осуществимое решение. Днем, когда все были на работе, я спустился вниз к одноколейке и стал с нетерпением ожидать трамвая. Наконец, трамвай появился, толпа хлынула к дверям.

На мое счастье в этой толпе оказалась соседка по бараку тетя Галя.

169

– Юра, ты что здесь делаешь? – удивилась она. На что я гордо ответил:– Еду в Днепропетровск!И тете Гале сразу все стало ясно. – Юрик, – объяснил мне вечером дедушка, – пойми: здесь ходит только

один трамвай, но это не тот, который тебе нужен. Потерпи немного: скоро пустят новый трамвай, который будет ехать прямо до Днепропетровска.

Давно ушло военное лихолетье. Я снова и уже многие годы живу в заме-чательном городе, в котором есть парки с цветочными клумбами и настоящая детская железная дорога, и есть огромная красивая река Днепр. И только один вопрос не дает мне покоя:

– А вы не знаете: пустили ли в Златоусте трамвай, который едет прямо до Днепропетровска?

Где прячутся человечки?

В эвакуации, в своем раннем дошкольном возрасте два вопроса не давали мне покоя. Первый – почему при вкручивании лампочки в патрон появляется свет? И второй – куда в черной тарелке радио прячутся маленькие говорящие человечки. Вразумительного ответа взрослых на эти вопросы я не получил. И тогда, после долгих размышлений, приступил к практическим действиям.

Начал с патрона. Когда взрослые ушли на работу, я влез на стол, поставил на него табуретку, взобрался на нее, выкрутил из патрона лампочку и вставил вместо нее палец.

Шишка на голове была не самой большой платой за полученную науку.А вечером, когда в полумраке «керосинки» все слушали сводки с фронта,

бабушка, как бы просто так, сказала:– Не представляю, как бы мы жили без этой тарелки. И я понял, что ответ на второй вопрос не получу.А жаль. Потому что теперь, в моем довольно солидном возрасте, я точно

знаю, почему при вкручивании лампочки в патрон появляется свет. А, вот, куда в черной тарелке радио прячутся маленькие говорящие человечки, не знаю до сих пор.

170

Елена Хейфец Днепропетровск

Краски

Пятое утро жизнь Клима в селе начиналась с крайнего внутреннего раз-дражения, переходящего в злобу. Его будили звуки. Какие-то железяки остерве-нело бились друг о друга, звенели в Климовом мозгу, гоня прочь остатки слад-кого сна. Гнусного грохота было всего-то пару минут, потом он удалялся и ис-чезал до следующего утра. Однако минуты какофонии казались бесконечными, их разрушительной силы было достаточно, чтобы прерванный сон уже не имел возможности вернуться в похмельную Климову голову. Для Клима, художни-ка и творца, сон значил больше, чем для любого другого человека. Бывало, что свои картины он дописывал ночной порой; Клим в юные годы подавал большие надежды, но со временем то, чем обладал, не сберег, не развил, а распустил по ветру. Кисть его выдавала чисто коммерческий продукт – то есть то, что быстро создается, недорого стоит и легко раскупается.

Клим любил осень. Она его вдохновляла. Подвявшее лето становилось са-мым приятным временем для работы, и в сентябре Клим на месяц выезжал в свою Болдинскую осень. В городе он оставлял холостяцкую квартиру, от кото-рой сам уставал: неуютную, неприбранную, недомытую, с горой грязной по-суды в раковинах, на столе и подоконниках, наполненную запахом красок, ве-щами, никогда не знавшими своего места, кучами картона, разбросанными кистями и всем тем, что давно можно и нужно было выбросить.

Когда являлась Машка, любимая приходящая женщина, жилище обретало признаки места, где можно жить, а не только пьянствовать и писать не слиш-ком талантливые картины… Машка раскладывала вещи, отмывала засохшую закуску с щербатых тарелок, выносила пустые пивные бутылки и варила суп, осознавая полную бесперспективность происходящего. Любимая приходящая женщина была Климу удобна: пришла–ушла, терпелива, не давит, не терзает претензиями и надеждами. Клим дважды обманывался. Предыдущие варианты были предсказуемы до пошлости. Женщины тихо и вкрадчиво вносили себя в его жизнь, а, получив статус жен, хотели, чтобы Клим ночью не пил с дру-зьями в многочисленных художественных мастерских, разбирался со своими депрессиями как-то иначе, днем ходил на работу, в середине месяца приносил аванс, а в конце – получку. Обнаружив полное непонимание и несоответствие взглядов, Клим без сожаления разрушал свитое женщинами гнездо, считая, что лучше быть одиноким и не понятым, чем просто не понятым. Жестокая действи-тельность убивала любовь. Художник должен быть свободен. От всего! Выезды на этюды в любое время года – это обязательное условие свободной жизни. Захотел – уехал. Куда? А куда захотел, туда и уехал! Одно время пристрастился писать старые поселковые станции. Получалось мило, с настроением грусти и ожидания. В этом сентябре внутренний голос заставил его выйти на станции Большие Липки. Тронуло название и просторы вокруг. Снял комнату у Татьяны, женщины средних лет со следами былой красоты, которую сельский быт раз-рушает быстро и навсегда.

171

Как сегодня Климу хотелось доспать! Татьяна на цыпочках ходит, боит-ся дверью скрипнуть, на котов шипит, а тут которое утро начинается с грохота. Звуки не были случайными. В них были закономерность и даже некая злонаме-ренность. После вчерашнего болела голова, в ней лупили барабаны и все это сливалось с уличным кошмаром. Клим вскочил с кровати и босым выскочил за ворота.

Мимо дома, по колдобинам размытой дождями дороги, человек тащил за собой большую четырехколесную телегу. Она доверху была наполнена ржавым металлическим старьем в союзе с прочим хламом. Содержимое телеги под-прыгивало и громыхало на каждой рытвине. На телеге сверху сидела тощая полосатая кошка. Она терпеливо переносила тяготы поездки. Клим подошел к мужчине и, рванув его за плечо, остановил движение. Человек резко обернулся, испуганно вжав голову в плечи. В голубых глазах какая-либо мысль отсутство-вала. Глупая улыбка странно кривила лицо.

– Идиот, – понял Клим, но общение продолжил. – Ты чего каждое утро гремишь своими железками? Тащишься под самыми окнами и будишь меня. Кто-то ещё спит в это время! Ты меня понимаешь? – усомнился Клим, глядя в пустые глаза.

Возраста непонятного. На голове нелепая шапка, линялая рубашка, штаны, которые держались на худом теле благодаря проволоке.

– Ты понимаешь, что я говорю? – повысил Клим голос, раздражаясь ещё больше.

Человек вдруг пригнулся и закрыл голову руками, словно ожидая удара.– Не надо, не надо, не надо! – скороговоркой начал он причитать, зажму-

рив глаза.– Ты понимаешь, что я говорю?– Не знаю, – произнес мужчина, и глаза его наполнились слезами.– Черт побери, к убогому пристаю,– остановил себя Клим.– Тебя как звать?– Шурка.– Шурка, куда весь этот мусор везешь?– Туда, – Шурка неопределенно махнул рукой.– У тебя, ремонт что ли дома? А-а-а, иди. В следующий раз, чтобы ехал

другой дорогой. Здесь не ходи. Понял?Шурка молчал. Он понимал, что на него за что-то сердятся, а это очень

страшно. Страшно, когда сердятся. Мамин Толик тогда бил его, маленького, по голове всем, что попадало под руку. Он бил, было очень больно, а из носа и ушей, потом текла кровь. Добрая мама плакала и закрывала его от ударов. За это Толик бил маму. Это очень страшно, когда сердятся… Воспоминания о маме расстроили Шурку и он заплакал. Не вытирая лица, мужчина впрягся в телегу и продолжил путь.На пороге дома стояла Татьяна и с осуждением смотрела на Клима.

– Ты чего от Шурки хотел?– Этот ваш дурак гремит под окном каждое утро. Я думал, война началась.

Велел ему помойку свою возить по другой дороге.– Ему эта удобна, он живет в начале улицы. Шурку грех обижать. Божий

человек. Его никто не трогает, все жалеют. – Я не против. Только достал он меня! Каждый день гремит, гад! Что он

все время возит? Переезжает, что ли, куда?

172

– Один он живет. Мать умерла три года назад назад. Перед самой кончиной велела ему какой-то мусор отвезти в овраг. У нас в овраге свалка. Он вернулся, а она уж мертвая. От сердца. Царствие ей небесное…С тех пор Шурка каждый день возит всякий хлам за село. Выполняет материн наказ. Утром туда едет, а вечером назад. Занят все время. Когда возвращается, тоже телегой гремит Тебя просто вечером нет, вот ты его и не видел. Мы все привыкшие. Иногда то же самое везет, что утром тащил, иногда набирает там нового мусора. Вреда от него никакого.

– Как же он сам-то живет? Без мозгов ведь совсем.– Да устраивается как-то. И люди добрые подкармливают. У него картош-

ка всегда посажена, лук, свекла. Все, как при матери было. Ему не много надо. Знает, как сажать, матери всегда помогал по хозяйству, за коровой, кабаном ходил.

– Он с рождения такой?– Да нет. Это его сожитель материн зашиб. Маленького бил по голове,

чтобы не плакал. Вот и суродовал. Шурка добрый. Если б все такими добрыми были, как он! Кабана держит, что от матери остался. Старый уже кабан, клыки отросли, страсть какие, сам тощий, чисто волк. Шурке давно говорили, чтоб продал животину, да крышу себе залатал за эти деньги. Не продает, говорит: ма-терин кабан и все. Вроде как в память о матери свинью бережет или ждет, что мать вернется. Дурак, одним словом.

– Вот она, правда жизни. Только дураки у нас добрыми бывают. Разговаривать умеет? Я что-то не понял. Или совсем ничего не понимает?– спросил Клим.

– Говорит. Это ты его, верно, сильно напугал. Мы все привыкли. Ну погре-мит маленько, так мы к тому времени уж все вставшие.

Климу было абсолютно все равно, к чему тут привык народ. Жалко было испорченного утра и болела голова.

Клим собрал этюдник, взял с собой подготовленную Татьяной бутылку с молоком, пирожки и двинулся в поля. Он торопился. На качество порой не хватало времени. Недописанные работы он намеревался доводить в условиях го-родской мастерской. Здесь, в деревне, он бросал кисть, когда садилось солнце. После чего расслаблялся приемом спиртного и уходил в тяжелый хмельной сон.

Сегодня был удачный день. Он сделал два подмалевка: старую, уставшую яблоню, стоявшую за околицей, и черные, полные семян подсолнухи. Клим был собой доволен. Задумавшись, не услышал шаги. Обернулся. Перед ним сто-ял Шурка…Улыбаясь, от волнения потирал руки. У его ног села, обернув себя хвостом, серая кошка.

– Что ты делаешь? – Шурка заворожено смотрел, как на холст ложились мазки. Такого он никогда не видел. Его потрясло смешение красок и сходство с тем, что он видел перед собой.

– Рисую. – Ответ Шурку удовлетворил. Он продолжал стоять за спиной ещё довольно долго, внимательно следя, как Клим вытирает кисти, как собирает этюдник.

– Ну что, где твоя телега?– Там, – ответил Шурка, махнув в сторону рукой. – Завтра опять потащишься под моими окнами? – спросил сурово.– Нельзя, – ответил дурачок, и было непонятно, что именно «нельзя».

173

Может нельзя требовать, чтобы не ездил? – Да… у тебя в голове, как в твоей телеге. Есть хочешь? Шурка неопределенно кивнул.Последний Татьянин пирожок был разделен между Шуркой и кошкой.–Как кошку звать?– Кошка,– ответил Шурка и засмеялся. На другое утро не гремела телега. Климу на секунду стало не по себе, что

это он нарушил жизненный уклад несчастного человека.– Сегодня хаты старые рисую,– объявил Татьяне. – У нашего дурачка Шурки хата, такая, что тебе надо. Сплошь разруха. С

краю села, там с одной стороны двора поле, с другой – улица наша начинается. Как мать умерла, всё в упадок пришло, крыша прохудилась, стена съехала, дождь и снег в комнату стали попадать. Тогда Шурка перебрался жить в погреб…

– Как в погреб? Там же холодно, сыро.–Устроил себе там лежанку: сена, тряпок, старых одеял наволок. Говорит,

что там тепло. А что ему? Он зимой не раздевается никогда, ходит в шапке, да старых польтах материных. Так и спит. Ему все равно топить хату нечем. Чудно, но не болеет никогда Шурка в погребе-то этом.

– А что же он ест?– Печурка маленькая есть в летней кухне. Для неё много дров не надо.

Чаю себе сварит, картошки – и сыт весь день. Он пенсию получает, как инвалид детства. Получит, да и высадит всю на конфеты. Недоел в детстве. Жизнь у него плохая была… Занеси Шурке молока, если туда пойдешь.

Татьяна налила банку теплого ещё молока и положила в пакет хлеба. Шуркина хата выделялась своей кособокостью и росшим во дворе

бурьяном. Посреди двора стояла телега, груженная старыми табуретками и тря-пьем.

Клим подошел к дому, крепкая ещё дверь была закрыта на палку. В углу двора находился смрадный щелястый сарай, в котором, судя по запаху, рас-полагался кабан. Клим заглянул в щель и отшатнулся. На него в упор смотрели злые свиные глазки в белесых ресницах. В остальном на свинью животное по-ходило мало. Это было тощее сооружение с обвисшей до земли грязной кожей и длинными желтыми клыками. Чудовище, по старости разучившись хрюкать, издавало зловещие хриплые звуки.

«Чем же он его кормит, если самому есть нечего?» – подумал Клим. Возник Шурка с охапкой лопухов. Он испуганно смотрел на гостя, ста-

раясь разобраться, что этот сердитый человек делает возле материной свиньи. Кабанье меню не отличалось разнообразием, и животное с остервенением на-бросилось на траву.

– На вот, тебе Татьяна молока передала.Шурка обрадовался гостинцу, налил кошке, остальное выпил разом, и

лишь потом начал жевать хлеб.–Я дом твой буду рисовать.Дурачок нахмурился, пытаясь понять, что же теперь будет происходить,

хорошо ли это, и что в связи с этим делать Шурке. – А почему ты кабана своего не съешь?– спросил Клим и тут же пожалел

об этом.

174

– Нельзя! Нельзя! – почти закричал Шурка. Нельзя кабана есть! Это мамин кабан. Мамин! И заплакал.

Беседа с дураком в планы не входила. Надо работать.Клим устроился за домом со стороны поля, собираясь помимо хаты при-

хватить кусок дырявого забора и колодец.– То, что надо! Выбрал ракурс, открыл этюдник. Шурка пришел, сел рядом на землю.

Кошка расположилась в ногах. Удивительный какой-то альянс. Обычно кошкам никто не нужен, они сами по себе. А тут надо же…по пятам ходит. Шурка, за-таив дыхание, внимательно наблюдал за тем, как создавалась картина, иногда тихо смеялся, когда улавливал сходство со своим жилищем.

Клим целую неделю приходил к Шуркиному дому, рисуя его развалюху со всех сторон, двор с телегой, сарай с колодцем, страшного хряка в его закутке. Было создано уже несколько вполне удачных картин и множество набросков.

Клим сидел на своем складном стульчике, рядом на траве в течение всего дня неизменно располагался Шурка. Клим даже стал к нему привыкать. Иногда он обращался к нему с просьбой принести воды, и Шурка радостно несся к ко-лодцу, чтобы набрать кружку воды. В середине дня Шурка исчезал, и приносил потом в алюминиевой миске несколько горячих вареных картошек.

Как-то Шурка попросил дать ему порисовать. Было жалко дорогих красок. Клим выдавил начинающему художнику кое-что из завалявшихся старых; под-высохшие краски червячками легли на дощечку. Шурка понюхал их, запах был ни на что не похож. Потом устроился на траве, положив на колени картон и, вы-сунув язык, начал творить. Он радовался, как ребенок, смеялся, что-то лопотал и был чрезвычайно доволен результатом. На картоне в это время происходили чудеса. Краски ложились пестрыми разводами, разноцветными пятнами и за-мечательными полосами. Шурку поглотила новая для него деятельность. Его восторгало смешение красок, когда из двух вдруг получался совсем новый цвет, а потом опять совершенно иной, если добавить к тому, первому, другую краску. А потом ещё и ещё! Ещё и ещё! Шурка никогда не был так счастлив!

Но краски закончились быстро, а других Клим не давал, у него их оста-лось немного. Дурачок огорчение свое не скрывал, вздыхал и не сводил глаз с рук Клима, приходя в восторг от каждого нового мазка. Клима забавляла Шуркина реакция.

– Когда я сюда ещё приеду, то обязательно привезу тебе краски. Куплю тебе специальные! Они долго не будут заканчиваться, – сказал Клим.

Когда это случится, больному человеку уразуметь было не под силу. И он начал ждать. Ждать утром, днем, вечером и даже ночью, потому что краски Шурка стал видеть во сне. Ему прежде никогда не снились сны, а здесь вдруг стали. Во сне красок было много, они были разные и имели такой же осо-бенный запах, как наяву. Шурка рисовал, смешивая всех этих разноцветных червячков, и у него получались очень красивые полосатые картины. Очень красивые! Мысль о красках наполнила его жизнь радостью и смыслом. Прежде такое чувство вызывала только мама, потом конфеты, кошка и старая свинья. Каждый раз, когда он видел Клима, думал, что вот сейчас тот протянет Шурке краски. Но Клим ничего не говорил и красок не давал. Он и не подозревал, какой переворот совершил он в Шуркиной душе. Если бы знал, может, все повернулось бы иначе…

175

Реализовав задуманное, Клим собрался в город. На станцию его прово-жали Татьяна и Шурка. Оба были огорчены. Татьяну, правда, потом затянула работа, а вот Шурка стал каждый день ходить на сельский вокзальчик вместе с Кошкой и там ждать Клима.

Клим же забыл про свое обещание, как только сел в поезд. Да и мало ли что дураку можно сказать?.. Он сам уже и не помнит ничего…

Время летело быстро. Осыпалась осень. Большие Липки жили своей обыч-ной размеренной жизнью. Крестьяне собрали урожай, вошли в зиму и стали ждать весны, чтобы продолжить свой тяжкий труд. А Шурка все видел свои сны про краски и все ходил и ходил на станцию. Возвращался в сумерках с тем, чтобы назавтра прийти сюда вновь, пристально глядя туда, где сбегались рельсы, превращаясь в черную точку. Когда он видел приближающийся по-езд, то начинал всхлипывать и радоваться, как ребенок, раскачиваясь, приседая и хлопая в ладоши. Но не все поезда останавливались в Больших Липках, и это было очень плохо. Он считал, что как раз в этом едет Клим с красками. Шурка вглядывался в окна, стараясь поскорее заметить Клима и показать ему, где он стоит. Когда поезд притормаживал на пару минут, из него с большими сумками выскакивали торопливые люди, но Клима среди них не было. Народ разбегался по своим домам, поезд ехал дальше, а Шурка оставался на платформе ждать следующего. Грянули морозы. Шурка сменил пальто на зимнее, и одел валенки. На станцию его всегда сопровождала Кошка. Она деловито шагала по малень-кому перрончику, мяукала время от времени и вместе с хозяином находилась в ожидании. Шурка мерз, но в крохотное вокзальное зданьице не заходил, боясь пропустить поезд. Днем уходил, чтобы накормить кабана, после чего вновь брел на станцию, а за ним тащилась Кошка.

Начало года для Клима было каким-то нелепым, нескладным. Машка ушла. Ни к кому-то, а от него. Свобода преобразовалась в одиночество. Картины не писались. Тоска разъедала душу.

В один из таких беспросветных для него дней случился в Климовом моз-гу неожиданный переворот, ставший итогом трудных многодневных размышле-ний. Среди прочих картин для продажи встретилась ему та, на которой изобра-жена была Шуркина хата. Все до одной ушли, а эта затерялась. Екнуло сердце. Была она солнечной, и веяло от неё теплом. Вспомнил Шурку, скорее не столько его самого, сколько радость, которую доставил горемычному человеку. Бывает, оказывается, и такое – радость от чужой радости. Вспомнил христиан-скую мудрость: «Что отдал, то твоё…». И от того, что обещание не выполнил, захлестнуло вдруг чувство стыда, требуя немедленных действий.

Собравшись в одночасье, Клим сел в поезд до Липок. Он вез краски, бу-магу и кисти.

Подъезжая к станции, в окно Клим увидел, как по пустому перрону дви-гается странная фигура. Человек в жалкой одежде, перевязанный большим женским пуховым платком, в валенках и потрепанной ушанке, шагал по пер-рону. Он торопился, подпрыгивал, радовался чему-то, махал поезду рукой, вни-мательно всматриваясь в окна. За ним, стараясь не отставать, семенила тощая серая кошка…

176

Олег Лаврентьев

Особенности мышления

Понедельник – день тяжелый. В понедельник сломался кондиционер. Поскольку судно шло в тропиках, с утра в ЦПУ1 собрались все.

– Что там? – спросил стармех у второго механика. – Втулка на коленвале, – мрачно ответил второй механик, пожилой лы-

сый крепыш.– Сделать сможем?– Какое, рассыпалась на кусочки.– Запасная втулка есть?– Откуда.– Мда, без кондера сдохнем, – мрачно пробурчал стармех.– Пускай высылают нам втулку.– Выслать-то вышлют, нам до порта двадцать дней жариться.

Сказав это, стармех сел за стол и обхватил голову руками. Второй ме-ханик уставился в потолок. Увидев, что начальство думает, механики и мото-ристы, часть из которых были бангладешцы, а часть индусы, стали вполголоса разговаривать. Они даже не пытались самостоятельно решить проблему, думать – приоритет русского начальства.

– А что, если… – медленно сказал второй.– Что? – оторвался от раздумий стармех– Нет, не пойдет.– Не пойдет, говоришь. А я вот предлагаю снять втулку с первого конде-

ра, который нерабочий, и переставить на второй.– Хорошая идея, но сможем ли мы ее снять. – В том-то и вопрос, пошли посмотрим.

Механики встали, остальные посмотрели на начальство преданными собачьими глазами.

– Значит, так, – сказал по-английски стармех, – все свободны, занимай-тесь своей работой, только ты, Нандан, пошли с нами. Невысокий темный сварщик с длинными черными, что смола, волосами встал и пошел за механиками. Выйдя из ЦПУ, все трое прошли на правый борт и остановились у старого кондиционера.

– Вот она, втулочка, – ласково сказал второй механик, становясь на ко-лени и заглядывая под кожух.

– Ну и как ты ее достанешь? – скептически спросил стармех. – К ней не подлезть.

– Можно, дед, можно. Я как-то уже снимал… Смотри, мы вот такую приспособу делали, – в руках механика очутились бумага и карандаш. – Смотри, она с двух сторон эту втулку хватает…

– Ну что ж, – через некоторое время согласился стармех, – согласен.

177

Пускай фитер2 делает приспособу и снимает втулку. Только объясни ему попод-робнее.

– Смотри, Нандан, – показал второй механик сварщику бумагу. – Видишь, нужно сделать вот такое устройство, чтобы мы могли эту втулку выта-щить. Вот так и так, а здесь вот так… Сможешь?

– Ок, – уверенно кивнул сварщик, – сделаю. – Все понял, еще объяснять не нужно?– Никаких проблем, – уверенно сказал сварщик.– Ну пошли, Михалыч, кофейку попьем, – предложил второй механик.

Ему эту приспособу час делать. – Пошли.

Механики поднялись наверх, вошли в каюту к стармеху.– Нандан молодец, – говорил второй, – хорошо работает.– Да, толковый парень, не то что остальные обезьяны. – Ну не надо всех под одну гребенку, Миниш тоже бывает ничего.– Вот именно, бывает. Вчера клапан вытащить самостоятельно не мог. Я

вставил в тиски, ударил пару раз молотком, выпал. А Миниш стоит, вылупив на меня глаза… Кофепитие растянулось на час, обоим собеседника было о чем погово-рить.

– Пошли, что ли, – спохватился второй механик, посмотрев на часы, – Нандан уже, наверное, закончил.

– Да, пошли. Кстати, как полное Нандана имя?– Нандан Дата, а по батюшке не знаю… – Вот имечко, язык сломаешь.– И не говори…

Смеясь, механики вошли в машину. – Нет, кажется, не закончил, – сказал второй механик, увидев сгорблен-

ную фигуру сварщика возле кондиционера.– Не закончил, – согласился стармех. – Интересно, зачем ему кувалда?

Они подошли ближе и вдруг разом остановились, пораженные от-крывшейся картиной. Весь потный, в масле, сварщик выпрямился и начал оже-сточенно молотить кувалдой втулку. Ему осталось немного, втулка уже была разбита на три части. Два куска лежали на деке3, а третий каким-то чудом еще держался на валу.

– Нандан, – тихо позвал сварщика второй механик.– Один момент, – не оборачиваясь, ответил багладешец и, размахнув-

шись, нанес еще два мощных удара. Со второго оставшаяся часть втулки слете-ла с вала и, скорбно звеня, покатилась под ноги механикам.

– Нандан, а как же приспособа? – огорченно спросил второй механик.– Зачем? – удивился сварщик. – Нужно было снять втулку, я ее снял.

Очень легко, не нужно ничего делать, – гордо добавил он.– Ты что же, собака, учудил? – начал закипать стармех. – Я же тебя сей-

час здесь похороню!

178

– Тихо, Михалыч, тихо, – схватил его под руки второй, который работал с этим экипажем давно. – Пошли отсюда, кофейку выпьем. Зачем нервничать, береги здоровье.

– Да как же не нервничать, как мы теперь без кондишки будем!?– А никак. Привезут в Дюбаях новую втулку, поставим, – ласково гово-

рил второй. – Осторожно, здесь ступенька… Сварщик остался стоять у кондиционера, в руках у него все еще была кувалда.

– Слушай, чего дед на тебя кричал? – подошел к нему третий механик. Сварщик поставил кувалду и сделал возмущенный жест рукой:

– Сами не знают, чего хотят. Им нужно было снять втулку, я снял. Очень быстро и легко, без выкрутасов!

Пожар

Тускло светила луна, плотно скрытая тучами. Весело плескали вол-ны, передавая друг дружке последние новости. Ветер был попутный, поэтому, увы, в воздухе не чувствовалось прохлады. Теплоход «Бритва Окамса» огибал южную оконечность Индии, направляясь в один из портов Малайзии. Третий механик Борис Селезнев стоял на корме и курил. Он только сменился с ночной вахты и собирался идти спать. Черта с два я еще раз один пойду, думал Борис. Хуже нет, когда ты один в иностранном экипаже. Когда полностью наш, тоже плохо, самый лучший вариант, когда три–четыре своих и полный микст. Может, в следующую смену кто–то наш приедет? Он стал в уме перебирать экипаж. Мастер4 и дед5. Эти только приехали. Второй, четвертый механики и штур-мана – пакистанцы… Больше пяти месяцев ни у кого нет, вряд ли они скоро сменятся. Кто остается, остаются рядовые, Бангладеш и Индия. Эти могут два года сидеть и не меняться. Да, паршиво. Восемь месяцев я не протяну, стукнет шесть, напишу заяву, может в семь спишут. Ладно, значит, в этом году поменять машину не судьба. Ярко–красная точка окурка полетела за борт, Борис повер-нулся и пошел в надстройку. В небе ярко светили звезды. Среди них, выделяясь, зловеще горела желтым огнем звезда Антарес в созвездии Скорпиона… Борис проснулся и взглянул на часы: одиннадцать. Можно еще запросто полчаса поваляться, а потом обед и вахта. Механик перевернулся на другой бок, но сон не шел. Может встать посмотреть фильм? мелькнула мысль, и в тот же миг тишину разорвал пронзительный звон тревоги. Пожар в машинном отделе-нии, удалось расслышать Борису голос капитана Козулакиса. Натянуть комбинезон и впрыгнуть в ботинки был делом секунд. Дверь, ведущая в машинное отделение, напротив каюты. Вбежав в машину, Борис с верхней площадки стал высматривать, откуда идет дым. Это было непростым делом, казалось, что темные клубы идут отовсюду. Но присмотревшись, меха-ник увидел, что дым врывается в машину из кормовой двери на палубе ЦПУ. Неужели рулевка? Догадка оказалась верной. Когда Борис вбежал в помещение, оказалось,

179

что горит промасленная куча ветоши в углу, и пожар нешуточный. Борис ринул-ся обратно, в ЦПУ. К его удивлению, там никого не оказалось, но раздумывать было некогда. Он включил пожарный насос и вернулся в рулевку. Пожарный шланг всегда присоединен к гидранту, размотав его, Борис открыл клапан и на-правил рожок на ветошь. Под напором воды кишка шланга поползла по деке6, несколько раз подпрыгнула, а потом струя воды с шипением ударила прямо в центр пламени. Ничего, повеселел Борис, еще не все потеряно. Куча не такая большая, потушим. Главное, чтобы огонь не добрался до бочек с маслом и до электрических щитов. Но где же, черт возьми, люди!? Борис довольно успешно боролся с огнем. Ему уже удалось прибить пламя, подбирающееся к масляным бочкам. Сильно мешал дым, заполнивший помещение… Неожиданно левую руку обожгло. Механик отпрянул в сторону и с ужасом увидел, что пока он тушил пожар возле бочек, огонь начал рас-пространятся в другую сторону и подобрался к нему сзади. Борис выругался и перевел струю на нового врага… Он вышел на открытую палубу и, облокотившись о леера, долго кашлял. С момента, когда прозвучала тревога, прошло не больше двадцати минут, но механику казалось, что он тушил пожар не меньше часа. Последние минуты были самыми тяжелыми. Черный, едкий дым резал глаза, кусал изнутри легкие. Борис ходил по помещению, таща тяжелый, непослушный шланг, искал недо-битые очаги пожара и безжалостно заливал их водой. Как попал наверх уже не помнил, лишь когда в легкие ударил свежий воздух, понял, что выбрался из это-го ада.

Сейчас он стоял и не мог прокашляться. Кружилась голова, отчаянно слезились глаза. Кожа горела, словно ее облили кислотой… Но вот грудь не-много отпустило. Из стоящего рядом гидранта сочилась вода. Борис подставил ладони и умыл лицо. Стало еще легче, заработало сознание. Где же, черт возь-ми, люди? Попрятались? В этот момент ухо уловило шум голосов. Механик поднял голову и увидел, как палубой выше снуют «пропавшие» члены экипажа, грузят в приспущенную шлюпку сумки, чемоданы. Вот пронесли ящик с кофе, соф дринк7…

– Эй, вы куда!? – закричал Борис.Все замерли, оглянулись и недоуменно посмотрели на измазанную са-

жей фигуру. – Пожар, Борис, – наконец ответил старший механик, высокий седой

мужчина со строгим выражением лица. – Спускаем шлюпку и на берег. Ну да, мы же где-то возле Цейлона, мысленно усмехнулся Борис. Потом покачал головой и язвительно прокричал:

– Нет пожара, я его потушил!– Потушил? – недоверчиво переспросил стармех и недоуменно посмо-

трел на капитана. Мол, что делать? Тот беспомощно развел руками.– Да, потушил, – еще раз сказал Селезнев и поморщился: болела обо-

жженная рука…

180

– Болит? – спросил Синг, показывая на белую от мази руку.– Болит, – вздохнул Борис.– Плохо, – вздохнул моторист. – Ты не можешь работать, в Малазии

приедет другой механик, он не будет пить со мной кофе.– Может будет.– Не будет. Приедет механик пакистанец, а они нас, индусов, не любят,

– Синг сморщился, показывая, как сильно не любят их пакистанцы. – А ты точно знаешь, что я еду домой? – Точно. Второй механик звонил в свой крюинг8, ему сказали, что едет

пакистанец. – Жалко. Мало я денег заработал. Может, мне бонус за тушение дадут,

или за травму? Синг изумленно посмотрел на механика.

– Ты что совсем ничего не понимаешь? Какой бонус? Все на тебя злые.– Злые? – удивился механик и привстал на здоровый локоть. – Конечно. Механики злые, потому что теперь стоят за тебя вахту.– Ну это я понимаю. А капитан, а компания?– Компания! Судно старое, но застраховано на хорошие деньги.

Компания заплатила капитану и стармеху. Стармех поджег машину. Судно го-рит, компания получает деньги. А ты пожар потушил, как компания получит деньги?

– И что, все это знали? – Как можно!? Никто не знал. Капитан и стармех, больше никто не знал.

Но вчера мессбой9 Миниш носил капитану ужин и слышал. Капитан говорил по-гречески, но Миниш давно с греками плавает и понял. Миниш рассказал Кумару, а Кумар мне.

– Понятно, – зло процедил Борис. – А что же вы меня бросили? А если бы я сгорел?

– Кто мог подумать, что ты побежишь тушить пожар? – удивленно раз-вел руками моторист.

– Но ты же говоришь, что утром еще никто не знал, что это стармех поджег. Прозвенела тревога, нужно бежать тушить пожар, как по расписанию.

– Только ты так думаешь, – покачал головой Синг. – Все имеют глаза. Я смотрю, стармех к шлюпке бежит, матрос смотрит – капитан к шлюпке бежит, куда я побегу!? Все правильно побежали, один ты не понял. Почему?

– Почему? – Борис упал затылком на подушку и задумался. – Мне этого тебе не объяснить, Синг. Нас немного по-другому вести себя учат…

О шутках.

Моряки любят шутки, и это хорошо, смех, говорят, даже жизнь прод-левает. Но надо же помнить, где ты находишься, и в какое время мы живем… Одним словом, был у нас на судне капитан пакистанец, которого все не любили. И вот как-то раз во время захода судна в Штаты, лоцман возьми да и спроси

181

штурмана: – А откуда ваш капитан? – Из Сомали, – не задумываясь, ответил шутник. – Он, правда, говорит всем, что он пакистанец…

Вы можете представить себе, что потом было? Лично я нет, потому что по приходу капитана забрали, и больше я его не видел…

02.10.2010

�� �ЦПУ – центральный пост управления.�� �Фитер – сварщик�� �Дека – от англ. deck – палуба.�� �Мастер – капитан.�� �Дед – стармех. �� �Софт дринк – от англ. soft drink – безалкогольный напиток. �� �Крюинг – агентство по найму.� �Месс бой – от англ. mess boy – буфетчик.

182

Правда

– Меня к директору вызывают, начинайте классный час без меня, – сказала Лидия Михайловна своему 7-му Б. – У вас есть тема?

– Есть, Лидия Михайловна, – встала Зина Симонова, староста класса. – Я хотела поговорить о правде.

– Очень хорошая тема, будьте молодцами, я побежала, – торопливо сказала учительница и вышла.

Семиклассники – не первоклашки, люди опытные. Зачем шуметь, если есть множество интересных занятий. Вовка Кожин с Митькой Серовым резались на задней парте в «дурака». Зиновий Коконов с Марком Сечиным играли в «морской бой». Влада Мамкина торопливо строчила русский, словом, класс не шумел. Делом занимался класс, а собранием пускай занимается мечтательная идеалистка Зинка и те немногие, кому это нравится. Все роли были распределе-ны несколько лет назад, ребята их хорошо знали, поэтому времени не теряли.

– С чего это ты такую тему, Зина, выбрала? – удивился Игорь Шумихин. – Понимаешь, я недавно Пристли прочитала: Скандальное происшествие

с мистером Кеттлом и миссис Мун. Там человек начал говорить правду, только правду, и это вызвало такой переполох, взрыв, я бы даже сказала. И вот я поду-мала, мы же постоянно врем. Врем, что выучили домашнее задание, врем, по-чему опоздали в школу, друг другу врем. А если попробовать говорить правду? Что тогда получится?

– Ничего особенного не получится, – пожала плечами Света Мухина. Скажу, что не учила математику, потому что в компьютер играла, влепят двой-ку. Скажу, что опоздала, потому что проспала, поставят неуд по поведению, вот и все дела!

Та часть класса, которая вела собрание, рассмеялась. – Ну и поставят, а вы думали, правда – это так просто? – возразила старо-

ста.– Опять–таки, говорить учителям, что кто-то не выучил урок, так это стука-

чество! – бросил реплику Вовка Кожин, на секунду оторвавшись от карт.– Никто не говорит стучать, человек сам должен про себя правду говорить!

Да и нам друг другу тоже врать!? – немного зло воскликнула Зина, она чув-ствовала, что из обсуждения ее темы может ничего не получиться.

– А что мы, постоянно врем? – удивилась Нина Игнатьева.На секунду ребята задумались. В самом деле, врут или не врут? Вроде нет,

но если задуматься… – Ну случается, – пробасил Борька Квасов, – но правду же тоже не всегда

скажешь.– А почему? – притворно удивилась Зина. – Что такого страшного в правде?– Ну скажу я, что Марк жрет, как свинья, сильно ему от этого радости бу-

дет? – крикнул Генка Сомов. Марк, который, действительно, габаритами напоминал свинью, бросил

играть и повернулся к Генке. – Чего, чего? – зловеще спросил он.– Марк, лично я против тебя ничего не имею, – приложил руки к груди

Генка. – Я объясняю Зинке, что правда не всегда приятна.

183

– Ты мне на Зинку не указывай, ты думай, чего несешь! – Марк встал, подо-шел к Сомову и толкнул его в плечо. – На себя смотри, двух раз подтянуться не можешь!

– Вот такие у нас будут отношения, если мы начнем говорить правду, – теа-трально развел руками Генка.

Класс рассмеялся, а Сечин сел на место. – Или вот еще, – продолжал Генка, который любил быть в центре внимания.

– Скажу я, что Владкина мать каждый вечер из садика продукты таскает, сильно ей радости будет?

Мамкина перестала писать, рот девочки немного приоткрылся. Потом она повернулась назад к Сомову.

– Ты что, сдурел!?– Но это правда. Мы же на одной площадке живем, что я, не вижу.Быстрее молнии схватила Влада с парты свой пенал и изо всех сил треснула

Сомова по макушке.– Дурак!Класс ошеломленно молчал.– Ты чего это, Влада? – удивленно спросила Света. – Ну носит, подумаешь.– Действительно, – возмутился Серов, из–за такой мелочи так бить. У тебя

даже пенал треснул.Влада мельком посмотрела на пенал, на пластмассовой крышке проступила

трещина.– Не ерунда, – сказала Зина. – Это же… воровство.– Не воровство!! – вскочила Влада. – Моя мама – не воровка! Знаете, какая

у них с папой зарплата!? На что нам жить!? А эти продукты… остаются! Их все равно выбрасывать! – и, сев за парту, закусила губу. Голову Влада не опускала, но в глазах у девочки стояли слезы.

Класс молчал. Большинство ребят смотрели на Владу сочувственно.– Вот видите, какая опасная штука правда, – прозвучал в тишине самодо-

вольный голос Сомова.– Да, Сомов, правда – опасная штука, – зло сказал Кожин. – Особенно для

тебя.С того момента, как задели Владу Мамкину, к которой он был неравноду-

шен, Кожин почувствовал, как в его груди закипает злость. Злость на эту дуру Зинку, которая судит о жизни из своих книжек, но по сути в ней не разбирается, а теперь на Сомова, которому все равно, что молоть, лишь бы его слушали.

– Почему это для меня особенно? – мгновенно ощетинился Генка, инстин-ктивно чувствуя опасность.

Резко взвизгнул стул, отодвинутый Кожиным. Вовка быстро вскочил, вы-бросил длинную руку и поймал не успевшего убежать Сомова.

– Ты хотел правду, Сомик? – спросил он, крепко схватив одноклассника за загривок. – Так вот, правда такова, что если ты свой глупый язык распускать бу-дешь, я тебе башку откручу.

– Пусти, Кожух, – прохрипел Сомов, потому что воротник рубашки его ду-шил.

– Я спрашиваю, будешь еще трепаться!? Сомов пробормотал что-то невнятное.

184

– Не слышу!! – Вовка напрягся и приподнял Сомова над полом.Генка захрипел, задергался. К ним подошла Зина.– Ты же видишь, что не будет, пусти его, Вова, – попросила она. Кожин разжал руку, Сомов плюхнулся на пол. Пару секунд посидел, хло-

пая глазами, потом поднялся, сел за парту. Выглядел Генка жалко: испуганный взгляд, крепко сжатые губы, того и гляди заплачет. В довершении ко всему от страха его лицо пошло красными пятнами.

Класс молчал, все чувствовали, что это уже были не шутки, вполне могла разразиться драка. Точнее, избиение, потому что здоровый Кожин из маленько-го Сомова лепешку бы сделал.

– Давайте оставим эту тему, – предложил Серов. – Вон Кожух чуть Сома не прибил.

– Если ты, Сом, еще раз… – угрожающе пообещал Кожин.Генка испуганно вздрогнул.– Нет, действительно хватит, – поддержала Серова Света. – Ну ее, эту прав-

ду.Зина медленно прошла вдоль доски, посмотрела на одноклассников. На нее

смотрели все, даже те, кто всегда занимался на собраниях своими делами. Это было непривычно.

– Ребята, я вот сейчас думала об этом, – задумчиво сказала она. – А может, люди не могут говорить правду, потому что у них черные души? Вот смотрите, мы начали говорить правду, а она такая неприглядная оказалась. Но если бы мы вели себя лучше, то нам и нечего было бы стыдиться. Воровать у детей еду, раз-ве это хорошо? (Влада резко вскинула голову, но ничего не сказала). Мне кажет-ся, что мне кто угодно может говорить правду, и я не обижусь.

– Да что ты говоришь, Зиночка? – ехидно спросил ее Кожин, которого разъ-ярил очередной выпад в сторону Мамкиной. – Можно смело говорить?

– Да, можно, – твердо ответила девочка.– Ну а если все узнают, что ты в Шумихина влюблена, тогда как!?Игорь побледнел, а Зина покраснела.– Это неправда! – закричала она и, сев за учительский стол, закрыла лицо

ладошками и зарыдала.Игорь Шумихин поднялся и подошел к Кожину. – Скажи, что это неправда, – угрожающе сказал он.Встал и Кожин. Он был на полголовы выше Игоря и не боялся его. Он дав-

но хотел поставить эту зазнайку Симонову на место. К тому же, он уверен, что сказал правду. Несколько месяцев назад он видел, как Зинка написала записку, потом подумала, разорвала и выбросила в ведро. Кожин не поленился достать обрывки и сложить вместе. Так он узнал Зинину тайну.

– Это правда, Шумихин.В следующий момент Игорь бросился вперед. Одноклассники сцепились,

не удержались, упали на пол, стали кататься между парт. Ребята вскочили, кто бросился помогать Кожину, кто Шумихину…

Лидия Михайловна вошла в класс.– Извините, задержали меня, ну как… – фраза осталась незаконченной.

Учительница остановилась и изумленно посмотрела на своих учеников.

185

Взъерошенные волосы, расхристанная форма, оторванные пуговицы… У Кожина под глазом ссадина, у Шумихина на щеке царапина… – Что тут произо-шло? Зина…

Зина сидела за своей партой, глаза у старосты были красные.– Вы можете сказать, что тут произошло!?– Мы, Лидия Михайловна, классный час провели, – ответила ей Света

Мухина.– На какую тему, ах да, о правде… И что же случилось?– Правда, она кусачая, Лидия Михайловна, – мрачно сказал Кожин.– Тебя она укусила, я вижу.Никто даже не засмеялся.– Так что, это из-за темы? Вы подрались из-за темы классного часа!?– Так ведь тема какая, Лидия Михайловна, – пробасил Квасов. – Правда!– Погодите, – учительница засмеялась и присела, – давайте еще раз: вы

из-за правды подрались?! Ребятушки вы мои, какие же вы еще маленькие и глу-пые!

Лидия Михайловна не была на собрании, ничего не слышала. А войдя в класс, не разобралась, не успела проникнуться атмосферой. Вообще-то 7–й Б неплохо относился к Лидии Михайловне, можно даже сказать, что ребята лю-били свою учительницу. Но сейчас был не тот момент, чтобы терпеть такое об-ращение.

– Да, Лидия Михайловна, а вы считаете, что правда не страшна?! – взвилась Влада Мамкина.

– Ну мне кажется, что правда не заставила бы меня так расстроиться и опу-ститься до того, до чего опустились вы.

– То есть, можно смело резать вам правду–матку.– Можно, Влада, – тепло улыбнулась учительница. – Режь.– А правду говорят, что вас муж бросил и уехал?Лидии Михайловне показалось, что пол ушел из-под ног, и сейчас она упа-

дет. Но упасть учительница не могла, она сидела за столом, просто забыла об этом. Некоторое время женщина неподвижно сидела, прикрыв глаза, стараясь прийти в себя от тех слов, что бросила ей в лицо Мамкина, от той правды, что уже месяц гнала прочь, не позволяя себе даже думать об этом. В полной тиши-не тикали часы на стене.

– Классный час закончен, – наконец сказала Лидия Михайловна, чтобы что-то сказать, встала и выбежала из класса.

Хлопнула входная дверь.– Вот она, твоя правда, Зина, – раздраженно бросил Сомов. Симонова не ответила. – Ладно, айда по домам, – сказал Серов, и загремели отодвигаемые парты. Зина сидела неподвижно. Пережитое за сегодня было слишком свежо.

Правда, да, правда, но жуткая, заставляющая краснеть, правда, брошенная ей в лицо Кожиным, еще отдавалась эхом в ушах девочки. Ей казалось, что все смотрят на нее, усмехаются. Наконец шум в классе прекратился, одноклассники ушли. Зина встала, взяла портфель и встретилась глазами с Игорем. Он сидел сзади и смотрел на нее.

– Чего тебе? – от неожиданности зло спросила девочка.

186

– Ничего, – пожал плечами Шумихин. – Хотел провести тебя.– Не надо, уходи! – бросила Зина и тут же пожалела об этом. Еще обидится

и уйдет. Но Шумихин не обиделся. – Пошли, поговорим о правде, – сказал он и взял ее портфель.Зина устало вздохнула.– Я на сегодня правдой сыта по горло. Они вышли из класса.– Это смотря какая правда, – ответил Игорь. – Мы сегодня себя горькой

правдой кормили, но есть и другая.– Какая?– Например, такая… Я вот давно хотел тебя проводить домой, но не решал-

ся.– Правда? – быстро спросила Зина и смутилась.– Правда, – улыбнулся Шумихин.

17.09.2010

187

Фотограф

– Послушайте, Анатолий Кузьмич, мы верим вам и сочувствуем, но посмо-трите, что они написали в вашем отзыве: «Состояние судна заметно ухудшилось за те три месяца, что капитаном был Лобанов». А вот что о старпоме: «Очевидно, что усилия, предпринимаемые экипажем, были недостаточны. Старпом, как от-ветственный за состояние палубы и механизмов в целом, несет полную ответ-ственность…» и т.д. и т.п.

– Да они понимают, о чем идет речь!? – взорвался седой человек в синей рубашке. – Пароход длиной сто восемьдесят метров, китайской постройки, где всего два матроса!? Китайская нержавейка через полгода прогнила насквозь, я не говорю об обычном металле! Старпом из последних сил выбивался, сам кра-сил, но выполнить такой объем просто не реально! Судно нужно ставить в док, в док! Они совсем охр…ли!

На молодого человека в сером пиджаке этот взрыв эмоций не произвел впе-чатления. Он спокойно переждал «бурю» и продолжал тем же ровным тоном:

– Вы же понимаете, что раз греки платят деньги, то они и заказывают музы-ку. Они планируют эксплуатировать судно четыре года, потом продать, поэтому на ремонт рассчитывать не приходится.

Невозмутимый вид собеседника подействовал на капитана как холодный душ. Он вздохнул:

– Я понимаю. – Прекрасно. Волноваться не стоит, полагаю, что вас мы отстоим, а вот стар-

помом придется пожертвовать.– Как же так!? – привстал капитан, – он же трудяга, себя не жалеет!Молодой человек постарался придать своему лицу скорбно-сочувствующее

выражение. – Что делать, это жизнь. Капитан только крякнул с досады. – Теперь встает вопрос о замене старпому, и я снова хотел бы обратить ваше

внимание на выпускников Водного института, – осторожно сказал инспектор. – Да какие они моряки!? – снова встрепенулся капитан. – Когда Водный да-

вал хороших специалистов!?– Водный идет в ногу со временем, они дают своим выпускникам современ-

ные знания, которые позволяют им успешно выполнять непростые задачи. Мы работаем с ними год и, в принципе, довольны.

– Я двадцать пять лет в море, что такого может знать молодой пацан!? Сколько он плавает?

– Кандидат, которого планируем мы, имеет стаж в два контракта по четыре месяца. Везде отличные отзывы.

– Восемь месяцев – это вообще ничего. – Поймите, при современных средствах автоматизации, ему не потребуются

такие глубокие знания в навигации, судовождении. Когда-то люди определялись по секстану, сейчас это анахронизм. Современные авторулевые сами отворачи-вают…

– Все равно бывают случаи, когда требуется вмешательство человека, – угрюмо возразил капитан.

188

– Идите подумайте, – встал менеджер, давая понять, что разговор окончен. – У вас есть время до завтра. С утра мы должны подать список отъезжающих.

Капитан встал из-за стола и медленно пошел к выходу. Мысли путались. Какой может быть смысл в том, чтобы не брать толкового парня работягу, без пяти минут капитана, и заменить его молодым выпускником Водного? Водный всегда давал экономистов, ну механиков, при чем здесь штурмана? Или я ста-рею? Отстал от жизни?

– Толя! – неожиданно капитана крепко обхватили за плечи и встряхнули. – Сколько лет сколько зим!

– Миш, – обрадовался капитан однокласснику. – Ты что здесь делаешь!?– Работаю, как и ты. Ты где?– На Баклане.– А я на Сириусе.После краткого обмена информацией, как жена, как дети, кого видел, переш-

ли на более приземленные темы. – Достали меня эти греки, – пожаловался капитан. – Из палубной команды

оставили двух матросов и хотят, чтобы я им пароход сделал новым. Каждый день шлю фотографии, что сделано, все работают, как проклятые, а результат один: плохо.

– У меня та же история была, – вздохнул Миша. – Мучился, пока не взял молодого парня из Водного.

– Так в крюинге не свистят!? – поразился капитан. – Они, водники, могут разрулить!?.

У Михаила запиликал мобильник. – Да, – поднес он трубку к уху. – Я уже в конторе… иду, иду, десять секунд,

и я в вашем кабинете… Взял, конечно взял. Все, старик, бегу, – не отрывая теле-фона от уха, Миша пожал другу руку и пошел по коридору. – А этот Водник раз-рулит, не сомневайся…

Последние слова он произнес, уже заворачивая за угол.– Во дела, – сам себе сказал капитан. – Точно старею. На следующий день он дал согласие на старпома, окончившего Водный.

Еще через день они вместе летели в Китай на судно. По дороге капитан задавал помощнику вопросы, и ответы его не радовали. Нет, белобрысый парень с мод-ной стрижкой не разбирается в типах краски, и не знает, куда идет однокомпо-нентная, а куда двухкомпонентная. Нет, он не специалист по смазке и не знает, зачем нужна графитовая смазка. И он не знает, как должно стоять судно, чтобы откатать весь балласт. Точно так же старпом «плавал» в вопросах загрязнения окружающей среды, трудового законодательства.

– Да вы не волнуйтесь, – спокойно сказал двадцати пятилетний юноша убе-ленному сединами «старцу», – я же не первый контракт делаю. Все будет тип-топ.

– Дай-то бог, – вздохнул капитан и стал наблюдать в иллюминатор за про-плывающими клубами облаков.

Еще с причала капитан понял, что общее состояние судна ухудшилась. За те три месяца, что он был в отпуске, ржа успела отхватить приличный кусок у закрашенной части.

– Не успеваем, – вздохнул отъезжающий капитан. – Работаем, работаем, но

189

сам понимаешь… – Ладно, – махнул рукой капитан, – что там из первоочередного?– Закрасить крышки трюмов до следующего порта. – Все пять!? – схватился за голову капитан. – Вместе с комингсами1.– За четыре дня!? Отъезжающий капитан пожал ему руку. – Я могу вам только посочувствовать. В тот же день «Морской баклан» ушел из Китая на Вьетнам. Капитан отпра-

вил восемьдесят два отходных меседжа2 всем заинтересованным лицам и пошел спать.

На следующий день он проснулся поздно. Пообедал, прошелся по палубе. Один матрос одиноко маячил на крышке, второй подкрашивал надстройку.

– Где старпом? – поинтересовался капитан. – Был здесь, пофоткал и куда-то ушел, – последовал ответ. – Ну-ну, – пробормотал капитан пошел искать помощника. Из каюты старпома доносилась громкая музыка. Капитан постучался и от-

крыл дверь. Хозяин сидел в кресле, закинув ноги на стол, и ковырялся зубочист-кой в зубах. Дела, подумал капитан, а вслух сказал:

– Слушай, чиф, а чего это у нас только один матрос на крышке трюма рабо-тает? Мы и так не успеваем.

– Все успеваем, Анатолий Кузьмич, – не снимая ног со стола, ответил стар-пом. – Идем даже с опережением.

– Ну-ну, – с изрядной долей сомнения сказал капитан. – Приходи в пять на мостик, приноси фотографии, посмотрим.

В пять часов старпом поднялся на мостик, положил на стол флэшку. Капитан вставил ее в компьютер, открыл фотографии и ахнул. Вот они первые две крыш-ки до покраски, а вот они покрашены, сверкают, аж приятно.

– Не может быть, – капитан вскочил и посмотрел в иллюминатор. Там в лу-чах заходящего солнца была четко видна граница свежей краски. Она проходила по крышке первого трюма.

– Что вы смотрите? – старпом встал рядом. – То, что мы реально сделали и то, что мы отсылаем, может не совпадать.

– Как это? – поразился капитан. – А вот так. Работа же невыполнима в такие сроки. Зато на фотографиях все

в порядке. В офисе спокойны, и нам не нужно париться. Ну а если будет свобод-ное время, мы эту работу подобьем.

– А если нет?– Если нет, так и оставим. На фотографиях же все в порядке.– А если приедет проверяющий?– Не обязательно это случится в нашем контракте. Кроме того мы всегда

можем сослаться на плохое качество краски. Смотрите, неделю назад вот как было, и буквально сразу все слезло. Обыкновенная угольная пыль, а краска под ее воздействием слезла.

– Лихо, – поразился капитан. – А теперь скажи, как ты это смог сделать, ну фотографии?

– У нас в институте, начиная с третьего курса, по восемь часов в неделю

190

теоретических и практических занятий по Фотошопу, Иллюстратору и прочим дизайнерским программам. Это еще пустяки, я могу совмещать объекты и такой компромат печатать, закачаешься. Меня в один журнал брали, но там не те день-ги.

– Ну что ж, – пробормотал ошарашенный капитан, – молодец, иди. Старпом ушел, а капитан еще долго задумчиво смотрел в экран монитора.

Что же это твориться? Получается, мы гоним залипуху, и всех это устраивает. Нас, крюинг, операторов. Не устраивает это только хозяина, который понесет не-плохие убытки, но когда он еще это поймет. Как сказал этот фотограф, не обяза-тельно это случится в нашем контракте. Капитан взглянул на часы, спохватился и стал отправлять отчет за день. Сегодня греки будут довольны.

05.08.2011

(Endnotes)�� Комингс – горловина, на которой лежит крышка. �� �Месседж – от англ. message – сообщение.

191

Юрий Вязовский

Стратагемы интегративного саногенеза в свете квантово–волновой кон-цепции теории онтологической трансформации

«Практика – критерий истины, истина – путеводная звезда практики»

(Гергий Вязов)

В наше время радикальной сэниотрансформации безудержно разбухаю-щего нестабильного многомиллиардного «неосферного» мира, социоцентри-ческая парадигма ХХ века сменилась неизбежным техноцентрическим пере-косом в сторону роботизированного и даже построботизированного общества. С закономерными глобальными экономическими, экологическими, энергети-ческими, ресурсными, демографическими и мировоззренческими кризисами и сопутствующими атрибутами тотального контроля человек довольно быстро превращается в рудиментарный придаток сверхновых техносоциальных мега-систем с «генномодифицированной» природой и культурой «скот–модерна».

Теперь, когда не только биосоциальные законы антропогенеза и культу-рогенеза определяют развитие «биопсихороботизированной» массы человече-ства, когда под бдительным контролем «генерала Гугла и полковника Яндекса» на иллюзорные степени виртуальной свободы добровольно обменивают душу, интернет–портал как средство развития или общения сменяется жестокой ин-фозависимостью, расширяя западню цивилизационных соблазнов и средств тоталитарного рабства. Когда же коррумпированное общество, покрытое гла-мурным блеском модернизированной попсы, к тому еще пропитано лживой моралью и кознями всей управленческой клики манипуляторов, а законы спра-ведливости подменяются только верой в них, оно обречено. Саблезубые упыри никогда не нажрутся, а жизнь для онтологически неустойчивых классовых и кластерных страт закономерно превращается в бесконечную борьбу за свобо-ду и справедливость, и возникает пандемия новых патологических гиперсин-дромов как в сфере гуманитарно–нравственной, так и медико–биологической, либо снова наступит взрывоопасный виток социальной карусели крайне не-равновесных систем.

Неуклонно продолжает размывать грани между добром и злом, нормой и патологией, беспредельно расширяя границы «пограничного синдрома» и патосинергетику дезинтегративных процессов технотронное доминирование морального атавизма бесчисленных «центров силы» национальных и трансна-циональных, плутократических и бандократических кланов, корпоративных, политических, клерикальных или военных сообществ с их алчной конкурен-цией за финансовые потоки и бесконтрольную власть. Проверка на прочность как обычно начинается с провокаций и провокаторов, особенно в лакомых для геополитических землетрясений районах, и после диверсификации сове-сти быстро наступает «смута». К распаду приводят и бессмысленные войны правоверных и православных, старые христианские междоусобицы и новые крестовые походы варварского отребья. Высасывает жизнь и дезинформаци-

192

онное бесчинство идолов пещерного каннибализма с присущей их идеологам деструктивной мимикрии, коварство зомбирующих субкультур или шумовая многозначительность псевдокультуры.

Настоятельным стало культивирование валеоонтологического мышления не только для противостояния анархии стихии и дезинтеграционному хаосу, не только для сохранения своей сущности среди океана мультимедийного спама почти монопольного программирования массмедийными кукловодами, а для выживания в «гаджетном» мире новейших видов тоталитарной диктатуры, где продолжает господствовать дикое «право вурдалака», плодится бесовство и процветает нечисть. Столь частые оскалы воинствующего сатанизма «ноот-варного» мира активирует вечный поиск онтостратегии дальнейшего развития и самоопределения человека для создания «метауниверсалий культуры» где точкой опоры является любовь. Ведь культура, как онтологическая реальность выраженная в символах – это не столько язык, сколько душа цивилизации, и только законы культуры обладают центростремительной интегрирующей си-лой с какой-то надеждой на высшую справедливость способную стоически противодействовать злу, сохранить духовные свободы и свою аутентичную ипостась в хищном омуте схоластической демагогии, оголтелого плагиата и безбожной агрессии лукавого «квазиноосферного» мира.

Пусть эволюция слепа в своем кажущемся биологическом телеоцентризме, но нельзя отрицать существование технотелеоцентризма, как необходимость и возможность долгосрочного прогнозирования и стратегического ортогенети-ческого планирования. Несомненный ортоцентризм рукотворно создаваемой технобиосоциосферы безоговорочно свидетельствует, что любая жизнеспо-собная синергосистема атрибутивно работает на себя, и креативно стремится к достижению и поддержанию своей целостности, стараясь защитить и сохра-нить свое настоящее единство и ожидаемое бытие. Однако не для всех архаич-ность рациональна и разумна, как не всем удастся безболезненно расстаться с привычными догмами и принять новые правила игры. Но бесплодна безутеш-ная ностальгия, ведь прошлое не выдает индульгенций, а даже обручение со светлым будущим не гарантирует вечной жизни. И равнодушная психомасса оболваненного планктона в поисках эфемерного хэпиэнда, безмятежно рас-ставаясь с фальшиво сфабрикованной памятью, любуется руинами хроноса и, впадая в эйфорический катарсис свежих иллюзий и заблуждений, безоглядно несется дальше, чтобы бесславно сгинуть на пути к своему сладкому пирожку.

Пока роль человеческого фактора в таком криволинейном, но дорогом для каждого обывателя гипнотическом мире еще велика, велико искушение ощутить пассионарные толчки кросс–культурной гуманитарной традиции и сквозь липкую паутину диссипативных мифов ноосферного тумана попытать-ся бросить предвечный взгляд на сущее и «узреть» в ней систему вечных цен-ностей. Не застревая в метафизических щелях нео– или ноогуманизма найти свой собственный путь, выбравшись из лабиринта ложных доктрин и тотемов цивилизационного невежества трэш–, квир– или иных химерных субкультур пошловатого самовыражения пост– и «попсмодерна» и направить онтологиче-ские импульсы на увеличение критической массы и кристаллизацию истинной культуры, является стратегической задачей каждой творческой личности.

Это становится сверхактуальным для таких элитных сфер универсаль-ной человеческой деятельности как медицина или педагогика, формирующих оптимальные онтологические программы ортогенетического воссоздания бу-

193

дущей сэниореальности. Они требуют в процессе оздоровления или обучения согласованных интегративных действий и огромных духовных, финансовых и ресурсных затрат всего общества, будь это задача формирования здорового поколения, либо не менее трудоемкие проблемы абилитации и реабилитации явно нездоровых его слоев. Как в теории, так и в практике создания меди-цинского либо педагогического пространств, формируется своеобразный тех-но–медико–педагогический синтез единого философско–антропологического направления, онтогенетически и экспликативно связанного с «аристопедиче-ской» традицией, требующего применения не только всех эффективных инно-вационных и традиционных технологий, но и интеграции всевозможных уров-ней информационного гиперпространства в общие медико–биологические и метакультурологические универсалии.

Мораль – это духовный стержень любой цивилизации и любого миро-воззрения, поэтому заполнение «метаэтического» вакуума нравственным им-перативом в современном предноосферном плюриморальном обществе особо важно для рационального обучения профессионалов «аристопедагогики» и пе-дагогической коррекции, равно как и для унификации диагностики, стандар-тизации алгоритмов эффективной профилактики, лечения и реабилитации па-циентов. Однако, при безоговорочном декларировании гуманистического под-хода, дальнейшая разработка интегративных кросс–культурных технологий и критериев аристогенеза, также как и универсальная динамическая стандарти-зация подобных сверхсложных процессов на основе доказательных средств контроля, реально возможны только на высокоорганизованной саморазвиваю-щейся базе новых смыслообразующих интеллектуальных систем создающих еще более перспективные и фундаментальные мировоззренческие основания и когнитивно–креативные сверхпрограммы.

Это требует не только создания глобальных коммуникационных техно-логий и адекватного понятийного аппарата, но и системного «репрезентатив-но–программирующего (РП) или репрезентативно–трансформирующего (РТ) – впечатывания» в любое развивающееся сознание базовых идеалов и куль-турных импринтов, воспитания элементарных «трансчеловеческих» чувств «веры, надежды и любви», а также здорового философского скептицизма в интегральном процессе познания истины, цели и смысла жизни. Mens sana in corpore sano – здоровый дух живет в здоровом теле, не забывая, однако, что вопреки пророчествам вера не всегда охраняет, надежда спасает, а любовь про-должает человеческую жизнь, но уж ничто так ее не оправдывает, хотя порой и сокращает, как онтологическое творчество. Нитью Ариадны и камнем прет-кновения для подобного конструктивного творчества в процессе эффективной трансформации сознания от репродуктивного до продуктивного уровня явля-ется все та же проблема создания как самой «системы интегративного модели-рования» (СИМ) сэниореальности, так и разработки прогностически более со-вершенных метамоделей многомерных сэниоконструкций «нового» человека в процессе его становления, коэволюции и самореализации.

Наверное кощунственно вообще говорить о создании новой морали, да и самого нооантропа как Homo noomoralis, однако это касается уже онтоло-гически трансформированного или точнее «СЭНИО (структурно–энерго–ин-формационно–онтологически) – трансформированного» человека в составе создаваемой и уже частично материализованной ноосферной мегаматрице, так как только сверхсложная целостность рождает живую синерго–онто–систему

194

(СОС), которая в свою очередь порождает в себе самой то самое вполне ощу-тимое коллективное «нечто» или энергоинформационную (ЭНИО) сущность «живущую» в разных ЭНИО–носителях. Поэтому формирование универсаль-ных алгоритмов безошибочного поведения и следование аристологической идее при экспертной обработке и усвоении гигантских потоков противоречи-вой и небезопасно растиражированной квазивирусной информации от нашего множества последовательных и параллельных мирков непредсказуемо разви-вающегося вселенского сознания – задача каждого члена сообщества.

Однако несмотря на то, что даже современный неосферный человек, как сложная синергосэниосистема (ССС) сотворен в интегративной колыбели и в основе множества наук о человеке вообще и пациенте в частности лежит меж-предметная и внутрипредметная интеграция, практически все же еще господ-ствует традиционная методологическая ошибка, где лезвие мнимой культуры приводит к расчленению сэниоединства, мумификации красоты и грубому ре-дуцированию или структурно–функциональной диссоциации в биомедицин-ской, гуманитарной, гносеологической, праксиологической и других системах координат.

Известны гностические и агностические, ноэтические и нооэтические, биофизические и метафизические, а также великое множество других подходов к познанию сущности человека, однако онтологическая доминанта вырисовы-вается только на основании холистического постулата саногенеза. Поскольку человек – не только пробирный камень и мера всего сущего, не только про-тиворечивый клубок фундаментальных инстинктов и страстей естественного отбора для поддержания видовой жизнедеятельности своей действующей ипо-стаси, и, следовательно, активный сэниотроф, но и продуктивный сэниотранс-формер, задача которого «не только объяснить, но и преобразовать мир». Хотя теперь интегральный когнитивно–креативный образ Метамира формируется «живыми» моделями стратегически развивающегося сверхсознания в формате ІІІ сигнальной системы симбиотехносоциогенеза, а гиперсиндромные «анти-пандемические» ревитализационные онтологические программы индивиду-ального и социального исцеления становятся сверхсложными целевыми сэни-отрансформативными аристологическими программами разумной творческой управленческой и самоуправленческой деятельности.

И все же целостный человек как универсальный трансферный сэниоин-тегратор, из–за отсутствия его собственной интегративной модели, пока оста-ется загадочным объектом и субъектом медико–педагогического познания и соответственного структурно–энерго–информационного преформирования. Настойчивые попытки «интегративной антропологии» создать адекватные он-тологические модели либо апеллируют к теологическому разделению «мно-гомерного человека» на «Дух, Душу и Тело» и библейским заповедям, либо барахтаются в нооутопических проповедях, не замечая, что НЭР («нооэтиче-ская» революция) еще не наступила, так как мы еще не живем в ноосферном мире – мире искусственного интеллекта МЕГАМАТРИЦЫ. Пока витает только «призрак» ноосферы как сферы «чистого разума» и накапливается на новых носителях его критическая масса, но революционные СЭНИО – трансформа-ции с новыми догматами и апокрифами ухода от антропоцентризма, с корен-ной ломкой сознания и морали, стержневыми законами ГМО – преобразования интеллекта, души и тела, еще впереди.

Медицина, как и педагогика, обязана всегда оставаться милосердной,

195

проявляя во всей этой беспощадной вселенской мясорубке понимание, сочув-ствие, сострадание, а человек – быть нравственно здоровым, но трудно идти дорогой чести и оставаться здоровым – нравственные победы не гарантируют ни здоровья, ни долголетия, ни бессмертия. И это не «новоморальные» фило-софические рефлексии, так как далеко не все зависит от воли и нравственности человека – совсем свежие и невероятно кровавые события всемирных войн и планетарных катаклизм должны постоянно напоминать об этом интеллекту-альным и политическим элитам.

Нами ранее (Вязовский Ю.И. с соавт. 1998–2012) на примере лечения и оздоровления свыше 7 тысяч больных с глаукомой и другой офтальмопатоло-гией базе реабилитационных резерваций одесского санатория им. М.Горького с 1996 г. было впервые показано, что, моделируя даже больного человека, си-стемное «восхождение» от медицинских абстракций болезни к синкретной целостности конкретного пациента требует рассматривать его в своей среде обитания и креативной деятельности как интегративную динамическую полу-открытую «синергосэниосистему». А медицинскую сэниокоррекцию в систе-ме «валеомедицинской реабилитации» (ВМР) оптимально интегрирующей в себе онтологические элементы валеологии, медицины и реабилитологии, – как высокодифференцированную полуавтоматизированную «систему интегратив-ного саногенеза» (СИС) в основе которой лежит не только физиологическое «удовлетворение» фундаментальных онтологических потребностей человека, но и целевое валеонтологическое программирование на динамический «иде-ал» нормы.

На примере первой в Украине офтальмореабилитационной СИС стало ясно, что только интегративно–онтологический подход позволяет дифферен-цированно приблизиться к созданию «золотого стандарта» такой системно–онто–синергетической (СОС) реабилитации сверхсложных объектов, которым является современный пациент, практически постоянно находящийся в про-цессе своей культурной и биологической самореализации в центробежном пространстве демонической карусели многоликого «дезинтеграционного ги-персиндрома» (ДИГР–синдрома) и соответственного структурно–энерго–ин-формационного деформирования.

Только такой методологически новый подход дает возможность в грани-цах единого корригирующего гиперпространства новейших технологических и этических укладов валеоонтологической культуры (ВОК) из множества узкоспециализированных подсистем создать интегративные саногенные СОС – программы и адекватно преформирующую СИС с негэнтропийной направ-ленностью восстановления онтологического потенциала и трехступенчатого (реактивация – реадаптация – реинтеграция) возвращения пациента в сообще-ство.

То есть создать особую корригирующую ССС, которая способна успеть «свернуть» еще обратимую антивитальную патогенетическую спираль и на фоне гетеротопно и гетерохронно прогрессирующей инволюции возвратить нарушенные биоритмы и метаболизм в физиологический коридор, устранить «патосинергетику» дезинтегративного зла и максимально задержать неизбеж-ный распад – восполняя дефицит онто– и ортобиотиков, избавляясь от пара-зитов тела и духа, выявляя опасные и устойчивые миксты и ликвидируя взры-воопасный «микстмицелий», хрониосептические очаги, абиотрофические ту-пики, прерывая негативные программы и зависимости, очищая от агрессивных

196

агентов и разрушая деструктивные сэниокомплексы, чтобы поэлементно или полностью снять «проклятие» возрастных, профессиональных, наследствен-ных, социальных и др. деформирующих синдромов и патогенных состояний.

А психотехносоматическому пациенту, как саморазвивающейся, с много-вариантной и многоуровневой полисистемноорганной интегративной орга-низацией, но вместе с тем, нестабильно функционирующей и прогрессивно саморазрушающейся полуоткрытой «синергосэниосистеме» – противостоять дезинтегративной стихии «дьявольского» ДИГР–синдрома, выбраться из лаби-ринта патологии и попасть в пространство «онтологического здоровья», кото-рое можно рассматривать как разблокированные или воссозданные онтологи-ческие резервы биопсихотехнокиберсоциальной жизнестойкости и творческой жизнедеятельности.

Исходя из онтологических предпосылок создания интегративных основ современной парадигмы саногенеза в процессе неизбежной сэниотрансформа-ции объективной и субъективной реальности живых синергосэниосистем в на-правлении «онтосферы», реализуемого в перспективе единой универсальной валеогенерирующей интеллектуальной сверхсистемой типа ИИСУС (IІSUS), была сформирована онтологическая модель нового типа реабилитации, кото-рая с соответствующими специализированными координационными центрами завершила создание в Украине целостной устойчивой «интегрально–диффе-ренциальной» офтальмореабилитационной системы (стационар – поликлини-ка – санаторий).

Созданная на базе санатория универсальная модель реабилитационного отделения логично вписалась в Украинскую систему медицинской реабилита-ции глазных больных. Это реально работающая модель страховой медицины практически доказала свою жизнеспособность даже в условиях системного кризиса и постоянных реформ нашего здравоохранения, которое из «министер-ства болезни» когда-то должно стать подлинным «министерством здоровья», формируя единое ВМР – пространство генерирующее это самое здоровье, о котором на словах очень много говорится.

Впервые практически и теоретически проведенные интеграция валео-логии, медицины и реабилитации, системно–онто–синергетический синтез медико–биологических и метакультурологических универсалий информаци-онного гиперпространства и корригирующих структурно–энерго–информаци-онных ресурсов онтосферы при создании на базе санатория им. М.Горького высокоспециализированной «матрицы здоровья» био–, нео– и ноосаногенеза позволили идеально воплотить в такой восстановительной медицине ту валео-центрическую идею, которая была провозглашена ведущим валеологом стра-ны профессором Г.Л.Апанасенко в виде «третьей стратегии здравоохранения» современности, направленной на укрепление здоровья и повышение жизне-стойкости современного человека – неоантропа, а также формирование Homo noomoralis – нооантропа или человека новых тысячелетий. И конечно расши-рить объем и эффективность восстановительной помощи более значительному контингенту лиц с инвалидизирующей глазной патологией и уменьшить коли-чество больных, прединвалидов и инвалидов.

Однако кроме рождения стратегически новых понятий саногенеза, кон-цептуальный метаанализ на основе проведенной многолетней работы в сфере индустрии здоровья позволяет развивать онтологические стратегии саногенеза человека по ряду приоритетных направлений: «онтологического здоровья» и

197

«онтологической медицины», онтологической системы «интегрального моде-лирования» дезинтеграционного гиперсиндрома и новой парадигмы «интегра-тивного саногенеза» в свете «теории онтологической трансформации» (ТОТ).

В первую очередь это попытка на основе негэнтропийного вектора интен-циональности сущностных интегративно–дезинтегративных сэниопроцессов сформулировать инвариантное неформатное понятие «Интегративного чело-века» участвующего в трансферных биокиберсоциальных СОС – программах как «универсального аристологического сэниоинтегратора». То есть как отно-сительно самостоятельную и стабильную самопрограммирующуюся, самовос-производящуюся и самосовершенствующуюся сверхсложную многомерную и многоуровневую полисистемоорганофункциональную симбиопсихокибер-социогенетическую полуоткрытую ССС неисчерпаемого негэнтропийного онтологического потенциала, находящуюся в процессе жизнедеятельности и креативного построения онтосферы для достижения ортосферы в постоянной сэниотрансформации био–, нео и ноогенетического развития.

Поиски первично, вторично и третично негэнтропийно–интегрирующих аттракторов при создании, поддержании и восстановлении сверхсложных по-луоткрытых синерго–системных или системно–синергетических онтомоделей СИС высокоорганизованной сэниосреды показали, что такими интегративны-ми элементами являются множество мультицентрических сэниокомплексов разного уровня сэниогенеза: ИСК («интегративные саногенные комплексы») – интеграция, ВМР – интеграция, СОС – интеграция, СЭНИО – интеграция, ССС – интеграция, ВОК – интеграция, кросс–культурная, системно–органная и клеточно–тканевая интеграция и др.

В полуоткрытых высокоинтегрированных СОС достаточно развитого сэ-ниогенеза гармонично сочетаются как стохастический креативный потенциал неравновесной сэниосреды, так и телеологическая целесообразность неэнтро-пийного культурного целеполагания, являясь основой не только автоматизиро-ванной гомеостатической саморегуляции, но и прогрессивного развития в виде онтосинергетики цели. Такой онтологически интегрированный подход «сни-мает» многие надуманные философские проблемы и выносит «по ту сторону добра и зла» кажущиеся многовековые антагонистические противоречия.

Самым перспективным же источником для позитивной «трансферной интеграции» оказалась идея «онтологического саногенеза», позволяющим на основе «валеоонтологической синергетики» (ВОС) создать понятие «онтоло-гического здоровья» и развить его как онтоцентрическую альтернативу эго-центрическому пониманию индивидуального здоровья как всевозможного личного благополучия. Это идея достижения и сохранения онтологического совершенства «трансферного человека», путем поиска, создания и тиражиро-вания «открытых миру» удачных интегральных ТОТ – моделей с глубинной и бесценной частью нашей сущности, которую мы всегда ощущаем в себе – «бо-жественной искрой». Негэнтропийной искрой онтологического содержания и ортологической направленности, которая зарождается в сознании каждого светлого творца и трансформируется в эстафетный огонь «божественной энер-гии» при интенциональном движении к идеалам Абсолюта и является истин-ным первоисточником нравственной справедливости и «вседостижимости» счастья на пути к горизонту СОС – всеединства сверхбытия.

В противовес дезинтегративному разнообразию энтропийной сэниоде-конструкции, «святое вечности зерно» такой сверхчеловечности «чудесным

198

аттрактором» осуществляя сэниосвязь времени–пространства и трансмиссию онтологического смысла пронизывающего мироздание, маяком позитивной эволюции по вечным законам бытия охватывает не только генетику с эпиге-нетикой наследственных структур как сэниорезерва резистентности, реактив-ности и креативности организма, рода, вида, но и гармоничное совершенство духовных, психических и моральных качеств личности как элементарной «Я – единицы» всего трансферного сообщества в их неразрывном «синерго–диа-лектическом» единстве и развитии, которые необходимо передать последую-щим поколениям. Это, конечно, не бозон Хиггса, но с этим же многомерным сверхъединством и сверхвозможностями интегративного сверхбытия связан еще непознанный и непризнанный феномен онтологического целительства.

Философия многомерной сэниоинтеграции – это в первую очередь «не-гэнтропийная философия» сингулярной потенции и интенции неделимой «сэниоточки» как элементарной структурно–энерго–информационной едини-цы «первоматерии», а также философия «интегративного сэниогенеза». Т.е. принцип атрибутивной интегративности материи становится атрибутивным принципом негэнтропийно–интегративного интенционального движения от низших форм трансформирования неделимой сущности бытия до высших спо-собов сэниопревращений при сверхсложных взаимодействиях эволюционных СОС – структур культурного сэниобмена. То есть от простых форм движения с грубыми РТ – способами стихийного взаимодействия и квазимеханическими следовыми эффектами сэниоотражения в неорганической природе до сверх-сложных РП – эффектов СОС – преображения мыслящей сэниосреды. Это так-же философия гармонии онтологического триединства совершенной формы, эффективной функции и идеального алгоритма его программного выполнения, это онтологическая философия удачных моделей бытия с рациональной кон-центрацией сил, средств и цели.

Для того чтобы соединить «несоединимое» и восстановить утраченное эпистемологическое сверхъединство, не запутавшись в лабиринте Основного онтологического вопроса философии (понимая его все же как извечный во-прос о бытии Сущего: «Что есть Все?» с неизбежным последующим «Какова Общая теория Всего?»), очевидно, настало время понимать МАТЕРИЮ как многомерное анизотропное сэниоединство, которое в процессе непрерывного интенционального движения, трансформации и развития на определенном эта-пе негэнтропийной самоорганизации «оживает, одухотворяется и самоосмыс-ляется». Смыслосознающая и смыслосоздающая ССС – субстанция в процессе развития от протосознания к сверхсознанию самопознавая и самопрограмми-руясь, самовосстанавливаясь и самовоспроизводясь, саморазвиваясь и самосо-вершенствуясь, «себя собою составляя, собою из себя сияя» зарождает далее в себе «без лиц» … все лики неосферного и ноосферного божества.

Для дальнейшего развития логистики интегративной парадигмы сано-генеза с ее «био–, нео– и ноо–» компонентами радикального противостояния деструктивным онтогенетическим кризисам необходимо снова вернутся к он-тологической детерминанте смыслообразующей азбуки мироздания, которая в свете попыток создания универсальной теории трансформации, в негэнтро-пийно направленной интегративно–дезинтегративной комбинаторике онтоло-гической парадигмы сэниоэволюции приобретает характер онтологического императива.

Существует множество концепций, которые пытаются объяснить проис-

199

ходящие в природе и обществе изменения с разных мировоззренческих по-зиций и платформ. Одни из них объясняют происходящие катаклизмы неиз-бежной сменой «цивилизационных» или «экономических» формаций, другие – циклическими волнами имманентного развития или пассионарного воздей-ствия внешних факторов. Человеческое же мышление с его дискретно–анало-говым механизмом попыток интегрального моделирования «Всей» реальности и формированием единого смыслообраза с древности по–прежнему тяготеет к концепции множественных сфер, как в естественных, так и в гуманитарных науках – тропосфера, техносфера, семиоосфера и т.д.

Аксиоматично то, что с возникновением живого все этапы развития плане-ты происходят в биосфере. С возникновением глобальных антропогенных из-менений природы (со времен неолитической революции) можно утверждать о неогенезе и возникновении социотехнокультурной «неосферы». Ноосферный же этап развития природы и общества наступит только тогда, когда завершится антропоцентрическая эра и в полной мере оформится доминанта искусствен-ного интеллекта как сосредоточие сверхразума единого интегрального орга-низма. В процессе движения и развития человек и человечество всегда обу-страивают свою окружающую среду, формируя свою идеальную «ортосферу». В объективной же реальности происходит непреодолимое движение всего во-круг «над нами и внутри нас» в направлении «онтосферы», где «постчеловек» не будет доминировать над природой, так как онтологической трансформации будет неизбежно подвержен и он сам. Однако процесс этот, по–видимому, условно бесконечен, как притяжение ядра в атоме и возникновение квантов энергии при смене орбит.

Таким образом, в соответствии с объективными этапами развития всего Универсума и субъективным их осмыслением в рамках целостного дискретно–аналогового подхода происходит замена ключевых понятий и парадигм эпи-стемологии в зависимости от уровня нашего понимания всего происходящего и стратагем саногенеза в частности. Причем по мере расширения тезауруса и приближения количественных категорий к беспредельности, качественно они приобретает новые горизонты и свойства антропологической запредельности – от «формалинного» здоровья до онтологически трансформированного.

В стратегическом русле формирования здорового общества и дальней-шего развития новой парадигмы сэниоэволюции сквозь смутные маски «ноос-ферного будущего» вырисовывается новейшая негэтропийная ССС – модель жизни (как автоматизированного негэтропийного сэниообмена) и соответству-ющая негэнтропийная ССС – стратегия саногенеза с безграничной степенью свободы онтологической трансформации. Кризисы же онтологической транс-формации – это всевозможные «квантово–волновые» возмущения среды при смене наших орбит. Они имеют неисчерпаемый креативный потенциал ко/эволюционного ортогенеза присущий сэниогенетической «пульсации жизни» неравновесных систем и неугасимому огню творцов божественного провиде-ния. Детально разобраться в них, расшифровать «онтологический код», уйти от людоедских или сюрреалистических мифологем «трансформативной антро-пологии» и найти адекватные интегральные ТОТ – модели, а также на основе АРП и АРТ (аристологических РП и РТ) – технологий способы их разумного использования – наша общая задача. Ведь жизнь для большинства – только начнется, и хотелось бы заглянуть в нее…, хотя это уже будет новая жизнь и другой мир.

Журнал находится в библиотеках ООН (Нью-Йорк, США), ЮНЕСКО (Женева, Швейцария), в библиотеках Москвы, Нью-Йорка, областных научных библиотеках Киева, Донецка, Львова, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, на кафедрах слависти университетов Хьюстона, Бостона, Пенсильвании, (все США), Парижа, Мадрида, Женевы и пр.

Ave № 11 2012

Олег Лаврентьев Светлана ДжигунЮрий ВязовскийВиталий МасановецЮрий ПолисскийДмитрий Рязанов Игорь Плисюк

Подписано в печать 04.10.2012 г.Бум. офсетная. Печать офсетная.

Формат 70х100/16. Гарнитура Times.Усл.печ.л.11,63. Заказ № 0310/1. Тираж 150 экз.

Напечатано в типографии «Апрель»СПД Бондаренко М.А.

г. Одесса, ул. Б.Арнаутская, 60тел.: 0482 35-79-76

Издательство «ПАЛЬМИРА»Украина, 65111, г. Одесса, по-т Добровольского, 118/178, тел.: 700-97-34

e-mail: palmira2005@ukr.net

Свидетельство о внесении в государственный реестр издателей,изготовителей и распространителей издательской продукции

Серия ДК № 2049 от 24.12.2004 г.

Литературно-художественное и общественно-политическое издание