Бондарко

Р О С С И Й С К А Я А К А Д Е М И Я Н А У К

ИНСТИТУТ Л И Н Г В И С Т И Ч Е С К И Х И С С Л Е Д О В А Н И Й

А. В. Бондарко+

Т Е О Р И Я З Н А Ч Е Н И Я

В С И С Т Е М Е

Ф У Н К Ц И О Н А Л Ь Н О Й

Г Р А М М А Т И К И

НА МАТЕРИАЛЕ

русского ЯЗЫКА

я з ы к и С Л А В Я Н С К О Й к у л ь т у р ыМ О С К В А 2 0 0 2

ББК 81.2РусБ 81

Издание осуществлено при поддержкеРоссийского гуманитарного научного фонда

(РГНФ)проект 01-04-16101

Бондарко А. В.

Б 81 Теория значения в системе функциональной граммати-ки: На материале русского языка / Рос. академия наук. Ин-тлингвистических исследований. - М.: Языки славянскойкультуры, 2002. - 736 с. - (Studia philologica).

ISBN 5-94457-021-0Основная проблема, рассматриваемая в этой книге, — языковая

категоризация семантического содержания. Различные аспекты кате-горизации семантики раскрываются в комплексе взаимосвязанных во-просов: а) значение и смысл; интенциональность грамматической се-мантики; б) семантические инварианты и прототипы; структурные ти-пы грамматических значений; в) оппозиции и неоппозитивные разли-чия; г) взаимодействие системы и среды; д) принципы построенияфункциональной грамматики. Значительное внимание уделяется раз-работке проблемы соотношения языкового и мыслительного содержа-ния в языковедческой традиции.

Одна из основных тем — языковая интерпретация идеи времени вкатегориях аспектуальности, временной локализованное™, темпораль-ности, таксиса и временного порядка. Особые разделы книги посвяще-ны семантике персональности и субъектно-предикатно-объектным от-ношениям.

ББК 81.2Рус

Александр Владимирович БондаркоТЕОРИЯ ЗНАЧЕНИЯ

В СИСТЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ГРАММАТИКИНа материале русского языка

Издатель А. КошелевКорректоры М. Григорян, Л. Юрьева

Подписано в печать 20.03.2002. Формат 70 х ЮО1/^.Бумага офсетная № 1. Печать офсетная. Гарнитура Баскервилл.

Усл. печ. л. 59,34. Тираж 1500 экз. Заказ № 1959.

Издательство «Языки славянской культуры».129345, Москва, Оборонная, 6-105; № 02745 от 04.10.2000.

Тел.: 207-86-93. Факс: (095) 246-20-20 (для аб. М153).E-mail: [email protected]

Каталог в ИНТЕРНЕТ http://www. lrc-mik.narod.ruОтпечатано с готовых диапозитивов в ФГУП ордена «Знак Почета»

Смоленской областной типографии им. В. И. Смирнова.214000, г. Смоленск, пр-т им. Ю. Гагарина, 2.

Outside Russia, apart from the Publishing House itself (fax: 095 246-20-20 c/oM153, E-mail: koshelev/[email protected]), the Danish bookseller G - E - C GAD (fax:45 86 20 9102, E-mail: [email protected]) has exclusive rights for sales of this book.Право на продажу этой книги за пределами России, кроме издательства «Языкиславянской культуры», имеет только датская книготорговая фирма G - E - C GAD.

ISBN 5-94457-021-0© Бондарко А. В., 2002© Саевич Ю. С. Оформление

9 "7 8 5 9 44" 5 7 О 2 1 5" серии, 2002

Оглавление

Предисловие 9

Часть IИз истории вопроса о соотношении

языкового и мыслительного содержания

Глава 1. Концепция К. С. Аксакова 17

Языковая форма и «содержание, воплотившееся в языке» 17Идея общего значения в грамматике 24

Глава 2. Концепция А. А. Потебни 31

Языковое и «внеязычное» содержание 31«Формальность языка». Грамматические категории

в языке и речи 39

Глава 3. Из работ конца XIX — первой трети XX вв.(В. П. Сланский, Ф. Ф. Фортунатов, И. А. Бодуэн де Куртенэ,А. А. Шахматов, А. М. Пешковский) 51

Соотношение «грамматической и логической мысли»в интерпретации В. П. Сланского 51

Суждения Ф. Ф. Фортунатова о «знаках для мысли» 62Понятия «языковое мышление» и «внеязыковые семасиологические

представления» в интерпретации И. А. Бодуэна де Куртенэ 65Учение А. А. Шахматова о грамматических

и психологических категориях 69Грамматическая категоризация значений

в истолковании А. М. Пешковского 72

Глава 4. Из работ 30—60-х годов XX в. (Л. В. Щерба,И. И. Мещанинов, В. В. Виноградов) 77

Концепция Л. В. Щербы 77Теория понятийных категорий И. И. Мещанинова 80Концепция В. В. Виноградова 87

Часть IIСтратификация семантики

Глава 1. Значение и смысл 99

Уровни семантики 99


Смысловая основа и интерпретационный компонентязыковых значений 108

Из литературы вопроса о соотношениизначения и смысла 120

Глава 2. Интенциональность грамматических значений 141

О понятии «Интенциональность» 141Аспекты интенциональности 145Смысловая актуализация грамматических значений

в художественных текстах 148Степени интенциональности 149

Часть IIIКатегоризация семантики в системе

инвариантности / вариативности

Глава 1. Проблемы инвариантности 159

Понятие «инвариант» 159Относительность инвариантов 167Структурные типы грамматических значений 172Взаимодействие системы и среды 193

Глава 2. Системные признаки грамматических категорий 205

Грамматические категории в их отношении к лексике:признак коррелятивности 205

Оппозиции и неоппозитивные различия 222Обязательность грамматических категорий 239Категориальные и некатегориальные значения 247Межкатегориальные связи 257

Глава 3. Инварианты и прототипы 263

Прототипы и система вариативности 263Прототипический временной дейксис и его окружение 266Варианты перцептивное™ 273

Часть IVГрамматика функционально-семантических полей

и категориальных ситуаций

Глава 1. Построение грамматики 289

Исходные понятия 289Система функционально-семантических полей 309

Глава 2. Категориальные ситуации 319

Постановка вопроса 319Доминирующие ситуации 325


Существующие истолкования ситуацийв сфере грамматики 330

Глава 3. Функции языковых единиц 339

Функции-потенции и функции-реализации 339Функция и значение 342Функции на уровне словоформ и на уровне высказывания 346Функциональный потенциал 352

Часть VАспектуально-темпоральный комплекс

Вступительные замечания:концепции Э. Кошмидера и Ю. С. Маслова 359

Глава 1. Аспектуальность 363

Основные направления аспектологических исследований 363Категориальные значения видовых форм 367Частные видовые значения 381Аспектуальные ситуации 391Семантика предела 397Признак «возникновение новой ситуации» 414Семантика длительности 427

Глава 2. Временная локализованность , 443

Категориальная семантика 443Типы временной нелокализованности 454Временная локализованность

как функционально-семантическое поле 462

Глава 3. Темпоральность 473

Категориальная семантика 473Структура поля 483Связи с семантикой вида: настоящее время

и совершенный вид 493

Глава 4. Таксис 503

Категориальная семантика 503Таксис как функционально-семантическое поле 512Таксисные (аспектуально-таксисные) ситуации 516

Глава 5. Временной порядок 519

Категориальная семантика 519Средства выражения временного порядка 525Заключительные замечания 536


Часть VIЛицо и персональность

Глава 1. Семантика лица 543

Исходные понятия 543Типы персонального дейксиса 556

Глава 2. Персональность как функционально-семантическое поле 569

Структура поля 569Лицо субъекта и лицо объекта 580

Часть VIIСубъектно-предикатно-объектные отношения

Глава 1. Залог и залоговость 589

Поле залоговое™ 589Активность/ пассивность 592Переходность/ непереходность 608

Глава 2. Субъектно-предикатно-объектные ситуации 621

Исходные понятия 621Многоаспектностьсубъектно-предикатно-объектных

отношений. Трудности анализа 637Носитель предикативного признака 647Итоги анализа субъектно-предикатно-объектных ситуаций 656

Заключение 663

Литература 667

Предметный указатель 702

Указатель имен 709

Список трудов А. В. Бондарко 715

Памяти Юрия Сергеевича Маслова

Предисловие

В широкой сфере теории значения я стремился выделить основнуюпроблему, которая могла бы быть раскрыта в целостном комплексевзаимосвязанных вопросов. Эта проблема, доминирующая в дальней-шем изложении, — языковая категоризация семантического содержа-ния. Избранная тема развивается в направлении, связанном с моделью«грамматики функционально-семантических полей и категориальныхситуаций».

Предлагаемое истолкование проблемы языковой категоризациисемантического содержания интегрирует следующие вопросы:

а) стратификация семантики — разграничение и соотнесение ееуровней и аспектов, связываемых с понятиями «значение» и «смысл»;смысловая основа и интерпретационный компонент языковых значе-ний; интенциональность грамматических значений (их связь с намере-ниями говорящего и смысловая релевантность);

б) семантические инварианты и прототипы; структурные типы грам-матических значений; системные признаки грамматических категорий;взаимодействие системы и среды как один из факторов, обусловли-вающих соотношение инвариантности/вариативности в языке и речи;

в) функционально-семантическое поле и категориальная ситуацияв системе функциональной грамматики; вопрос о понятии «грамма-тическое единство», интегрирующем грамматические категории ифункционально-семантические поля; функции языковых единиц: соот-ношение аспектов потенции и реализации.

Представленный в этой книге подход к общим проблемам теориизначения связывается с языковедческой традицией. В ориентации

10 Предисловие

излагаемой теории на изучение специфики языкового содержания, не ото-ждествляемого с содержанием смысловым (мыслительным), но рассматри-ваемого в той или иной связи с мышлением, проявляется преемственностьпо отношению к концепциям К. С. Аксакова, А. А. Потебни, Ф. Ф. Форту-натова, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. А. Шахматова, А. М. Пешков-ского, Л. В. Щербы, И. И. Мещанинова, В. В. Виноградова. В даль-нейшем изложении значительное внимание уделяется также трудамР. О. Якобсона, С. Д. Кацнельсона, Э. Кошмидера, Э. Косериу, Ф. Да-неша и ряда других ученых, внесших значительный вклад в разработ-ку обсуждаемых проблем.

Излагаемое истолкование теории значения формировалось на ос-нове аспектологических исследований. Речь идет о направлении аспек-тологии, основателем которого был Ю. С. Маслов. Аспектология былатой первоначальной сферой исследования, в которой развивалосьразрабатываемое нами направление функциональной грамматики.

Обсуждение теоретических проблем сочетается в этой книге сконкретным анализом языкового материала. Одна из основныхтем — языковая категоризация идеи времени. Исследуемый аспекту-ально-темпоральный комплекс включает поля аспектуальности, вре-менной локализованности, темпоральное™, таксиса и временногопорядка. Из других семантических категорий в качестве предметаспециального анализа избраны персональность и субъектно-преди-катно-объектные отношения.

Концептуальным основанием модели грамматики, о которой идетречь, является треугольник «семантическая категория — функцио-нально-семантическое поле — категориальная ситуация». Семантиче-ская категория, рассматриваемая в единстве с грамматическими и лек-сическими средствами ее выражения в данном языке, трактуется какфункционально-семантическое поле (ср. такие поля, как аспектуаль-ность, временная локализованность, темпоральность, таксис, персо-нальность, залоговость, локативность, бытийность, посессивность). Ре-презентации семантических категорий и соответствующих полей вречи связываются с понятием категориальной ситуации. Таким обра-зом, парадигматическая система функционально-семантических полейсоотносится с их проекцией на высказывание — аспектуальными, тем-поральными, таксисными, локативными, бытийными, посессивными идругими категориальными ситуациями.

Предисловие 11

Теория грамматической семантики связывается в этой книге спроблематикой системного анализа (ср. такие вопросы, как взаимо-действие системы и среды; оппозиции и неоппозитивные различия,структурные типы функционально-семантических полей). Чем интен-сивнее развиваются современные функциональные направления лин-гвистических исследований (в частности, в сфере грамматики), тем ак-туальнее становится дальнейшее развитие системно-структурных ас-пектов лингвистического анализа в их связях с аспектами коммуника-тивными. Изучение особенностей системно-структурной органи-зации языкового содержания — одна из сторон познания «языковойкартины мира».

В книге последовательно реализуется проблемный принцип ее по-строения: в рамках определенного круга вопросов объединяютсяпереработанные фрагменты из разных книг и статей, а также новые, досих пор не опубликованные работы. Во всех случаях ранее опублико-ванные книги и статьи подвергаются существенным преобразованиям.Вносимые изменения касаются как самого содержания излагаемой кон-цепции, так и анализа языкового материала. В новых работах выска-занные ранее положения получили определенное развитие, вводятсянекоторые понятия и аспекты анализа языкового материала, которыеранее отсутствовали или не были раскрыты с достаточной полнотой.Изменился «общий фон» учитываемой литературы по проблемамтеории значения и проблемам функциональной грамматики.

Эту книгу я посвящаю памяти Юрия Сергеевича Маслова, моегоУчителя. Крупный языковед-теоретик, основатель Ленинградской (Пе-тербургской) аспектологической школы, пользующейся известностью ипризнанием в России и за рубежом, славист, внесший значительныйвклад в развитие болгаристики и славистики в целом, германист, блестя-щий педагог, воспитавший несколько поколений филологов, Ю. С. Мас-лов был и остается образцом для учеников и последователей, его на-учное творчество — постоянный источник, побуждающий к новым на-учным поискам.

Мне посчастливилось работать вместе с замечательными учеными —Соломоном Давидовичем Кацнельсоном и Владимиром Григорье-вичем Адмони. Осмысление их трудов постоянно влияло и продолжаетвлиять на развитие научных исследований.

Глубокая благодарность автора обращена к коллегам — прежде всегок сотрудникам отдела теории грамматики Института лингвистических

12 Предисловие

исследований РАН, участвовавшим в обсуждении общего замысла и от-дельных частей этой книги.

Благодарю моих учеников. Постоянное общение с ними всегда по-могало и помогает мне в поисках оптимальных подходов к решениюрассматриваемых проблем.

Особая благодарность за неоценимую помощь и поддержку на раз-ных этапах создания этой книги — моей жене Татьяне ВсеволодовнеРождественской, моим сыновьям Владимиру Александровичу Бон-дарко и Николаю Александровичу Бондарко.

Часть I

Из истории вопроса о соотношенииязыкового и мыслительного содержания

На основе книги: Грамматическое значение и смысл. Л., 1978 и ста-тьи: Из истории разработки концепции языкового содержания в отечест-венном языкознании XIX века (К.С. Аксаков, А. А. Потебня, В. П. Слан-ский) II Грамматические концепции в языкознании XIX века. Л., 1985.

Разработка вопроса о соотношении языкового и мыслительного(смыслового, понятийного) содержания опирается на давнюю языко-ведческую и философскую традицию (ср. идеи В. Гумбольдта иА. А. Потебни). Далее мы коснемся тех аспектов этой проблематики,которые представлены в отечественном языкознании (в последующихчастях книги учитываются различные направления разработки про-блемы стратификации семантики, в частности в трудах представителейпражской школы, в работах Э. Кошмидера и Э. Косериу).

В истории грамматической мысли в России, наряду с различиямимежду направлениями и школами, проявляется преемственность в раз-витии некоторых фундаментальных идей. К их числу относится идеявычленения собственно языкового содержания и его соотнесения с со-держанием мыслительным.

Концепция языкового содержания (в его соотношении с содержа-нием мыслительным) во всем основном представляет собой целостноенаправление в теории значения. Это направление, разумеется, не огра-ничивается рамками отечественного языкознания, но в русской грам-матической традиции оно выражено четко и ярко. Далее мы обращаемвнимание на те стороны анализируемых концепций, которые имеютнепосредственное отношение к проблеме стратификации семантики иоказываются особенно актуальными на современном этапе развития се-мантических исследований.

Позиции того направления в теории значения, которое проводитразличие между собственно языковым и мыслительным (смысловым)аспектами семантического содержания, могут быть раскрыты на осно-ве отечественной грамматической традиции. Труды таких языкове-дов, как К. С. Аксаков, А. А. Потебня, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. Ф. Фор-

16 Из истории вопроса о соотношении языкового и мыслительного содержания

тунатов, А. А. Шахматов, А. М. Пешковский, Л. В. Щерба, И. И. Мещани-нов, В. В. Виноградов, до сих пор не привлекали к себе достаточноговнимания с точки зрения теории значения в грамматике. Между тем по-становка и решение общетеоретических вопросов грамматической се-мантики в трудах этих и ряда других ученых представляет значительныйинтерес для современной лингвистической теории.

Рассматривая старые и новые концепции семантического содержа-ния применительно к грамматике, мы сознательно предпочитаем ци-тирование или близкий к тексту пересказ более свободному изложе-нию, чтобы представить рассматриваемые концепции более объектив-но. Это особенно важно по отношению к лингвистической традиции,которая может быть искажена при «свободном» истолковании с приме-нением современной терминологии. Разумеется, самый отбор наиболеесущественного в рассматриваемых работах, акценты на тех или иныхположениях, система изложения — все это не может не отражать пози-ции автора.

Глава 1

Концепция К. С. Аксакова

Для грамматических работ К. С. Аксакова характерна ярко выра-женная направленность на выявление специфических особенностейсобственно языкового содержания, прежде всего в сфере грамматики.Общетеоретический подход к осмыслению содержательной стороныязыка сочетается в его трудах с детальным анализом тонких оттенков,связанных с каждой из рассматриваемых форм. Этим во многом опре-деляется значимость трудов К. С. Аксакова для развития тех направле-ний семантической теории, которые в настоящее время концен-трируют внимание исследователей на «языковой картине мира».

Языковая форма и «содержание, воплотившееся в языке»

Грамматическая концепция Константина Сергеевича Аксакова(1817—1860) отличается ярко выраженной философской направлен-ностью. Философский подход был характерен для творчестваК. С. Аксакова в разных областях филологии, истории, публицистики,литературной критики. Грамматика не была для него изолированнымпредметом изучения. Она органически входила в широкий круг явле-ний литературы, фольклора, эстетики, культуры, истории, охватывае-мых и обобщаемых с философской точки зрения. Философские воззре-ния К. С. Аксакова (испытавшие на себе значительное влияние системГегеля и Шеллинга), его теоретико-литературные, эстетическиевзгляды в духе славянофильской доктрины в сочетании со взглядомна язык с точки зрения писателя (поэта, драматурга, прозаика) — всеэто отразилось на разных сторонах его грамматической концепции.

Иван Сергеевич Аксаков писал о своем брате: «.. .философский складмышления остался ему привычен на всю его жизнь, и самый его „Опытрусской грамматики" может быть по справедливости назван опытом


философии русского языка» (От издателя. — В кн. [Аксаков 1875: XII]).И в другом месте: «...процесс его ученой работы был не просто анали-тический, но, так сказать, и художественный вместе, мгновенно объем-лющий синтез исследуемого явления, его „душу живу" и органическуюцельность. Его мысль почти всегда предваряла длинный путь логиче-ских выводов и формального знания и нередко, к удивлению ученых,находила себе подтверждение или в целой массе научных данных, ещевовсе не известных Константину Сергеевичу, или в последующих от-крытиях науки» [Там же: VIII].

Теоретико-грамматические идеи К. С. Аксакова уже привлекалик себе внимание исследователей. Важное значение имеет анализ воз-зрений К. С. Аксакова, данный В. В. Виноградовым (см. [Виноградов1972: 427—428, 480—481; 1958: 194—202, 242—246]).

Однако далеко не все, что представляет несомненный интересс точки зрения истории и современной теории языкознания, извлеченоиз его трудов и подвергнуто историко-лингвистическому анализу.Взгляд на теоретико-грамматическое наследие ученого с точки зрениясовременных тенденций развития лингвистической мысли выдвигаетна передний план те стороны концепции К. С. Аксакова, которые ранеене обращали на себя должного внимания. В последующем изложениимы пытаемся представить взгляды К. С. Аксакова на языковое содержа-ние в той системе, которая отчетливо выявляется в его трудах и объеди-няет многие из отдельных высказываний по разным поводам в целост-ную грамматическую концепцию.

В грамматическом строе и в языке в целом К. С. Аксаков видел пре-жде всего выражение и воплощение мышления в словесной форме;идея значимости языковой формы для познания содержания, выразив-шегося и воплотившегося в самом языке, в его построении, в егоформах, — это центральная мысль (в данном круге проблем), котораяобусловливает целый ряд теоретических линий, расходящихся от этогоцентра. Такое понимание соотношения языка и мышления, во многомблизкое идеям В. Гумбольдта, вместе с тем в своем конкретном вопло-щении и развитии в трудах К. С. Аксакова заключает в себе немало са-мобытного, своеобразного, самостоятельно осмысленного, в частностиприменительно к конкретным фактам русского языка. Приведем вы-сказывание К. С. Аксакова, в котором раскрывается осмысление языкане только как средства выражения мысли, но и ее воплощения:«Не только посредством языка человек выражает мысль свою, но в языке

Концепция К. С. Аксакова 19

самом, в его создании и построении — от образования слов до малей-ших его изменений — выразилась мысль, или лучше, мышление чело-века. — Однако было бы очень ошибочно строить и распределять языкпо отвлеченным законам логики. Вспомним, что язык в составе своеместь воплотившаяся мысль; язык есть разумный мир. А потому мыдолжны понять язык и построить его на основании в нем выразившей-ся мысли. О том, что в языке не получило своего язычного выражения,своей словесной формы, — о том говорить нечего... Язык сам мыслитсвоими формами, флексиями, словоизменениями и пр. Это-то мышле-ние самого языка, выражающееся в различных формах, необходимодолжна следить грамматика» [Аксаков 1875: 530] (Критический разбор«Опыта исторической грамматики русского языка» Ф. И. Буслаева).

Заметим попутно, что тема выражения мысли не только посредст-вом языка, но и в самом языке развивалась позднее в сходном направ-лении Ф. Ф. Фортунатовым: «Тот, кто не привык думать об отношенииязыка к мысли, замечает главным образом лишь внешнее проявление,обнаружение связи, существующей между мышлением и языком: языкпредставляется средством для выражения наших мыслей. И при такомвзгляде сознается тесная связь языка с мышлением, но только при этомпредполагается, будто мысль, обнаруживающаяся в речи, сама сущест-вует, развивается совершенно независимо от слов... В действительно-сти явления языка по известной стороне сами принадлежат к явленияммысли» [Фортунатов 1957: 434—435].

Концепция языкового содержания, опирающаяся на языковуюформу, в освещении К. С. Аксакова противопоставлена логическому на-правлению в грамматике. Эта линия утверждения собственно языковогоподхода к значениям, изучаемым языковедами, получает дальнейшееразвитие в отечественной науке, причем развивается и критика логи-цизма в грамматике. Именно такой — собственно лингвистический —подход к проблеме значения, противопоставленный логическому под-ходу, представлен, в частности, в трудах А. А. Потебни, В. П. Сланско-го, Ф. Ф. Фортунатова, А. М. Пешковского. Одним из основателей этогонаправления был К. С. Аксаков. Многие из его позитивных идей о соб-ственно языковой природе значений, рассматриваемых на основе ихвыражения и воплощения в языковых формах, излагались им в поле-мике с теми или иными проявлениями логицизма, особенно в грамма-тике Ф. И. Буслаева. К. С. Аксаков выступал против различных прояв-лений отхода от языковых форм при описании значений.


Примечательно следующее рассуждение К. С. Аксакова по поводуанализа значения взаимности в грамматике Ф. И. Буслаева: «Автор го-ворит о предлогах с и между, выражающих взаимность при словах,означающих сходство или различие. Итак, автор говорит уже не оразряде слов, не о виде, принятом частью речи, не о залоге, а о выраже-нии взаимности, об обороте речи. Это совсем другое. Этому место прирассматривании оборотов речи; да и там по-настоящему не стоит го-ворить об этом; ибо что это за оборот речи — взаимный? Залог взаим-ный (возвратный) — другое дело: он, выраженный в языке особеннымобразом, имеет все право на внимание и определение науки. Но оборотречи взаимный ничем особенным не отличается. Автор приводит длявыражения взаимности предлоги с и между, а почему же не говорит он,например, о выражении один другого, один на другого и т. д. Они любят

один другого, похожи один на другого? Чем же это не взаимность? Или ещеоборот: он любит ее, а она любит его, он похож на нее, а она похожа на него...Чем же опять это не взаимность? В том-то и дело, что автор, вышедшииз предела языка, перешел в самостоятельную область понятий, неза-висимых от слова, для которых слова служат только средством и ко-торые потому, выражаясь словами разными, и не могут образовать осо-бого разряда слов» [Аксаков 1875: 553—554] (Критический разбор«Опыта исторической грамматики русского языка» Ф. И. Буслаева).

В приведенных выше суждениях К. С. Аксакова четко выраженпринцип дифференциации собственно языковых значений, присущихязыковым единицам и классам, с одной стороны, и, с другой стороны,понятий, передаваемых сочетаниями слов, но не лежащих в основе спе-циальных грамматических форм и разрядов.

Принцип опоры грамматического описания на средства формаль-ного выражения, специфические для грамматики, мысль о необходимо-сти строгого разграничения грамматического выражения языковогозначения и передачи сходного понятия в лексическом значении словраскрывается в целом ряде конкретных суждений, содержащихся вкритическом разборе грамматики Ф. И. Буслаева. Так, предметом кри-тики является следующее суждение Ф. И. Буслаева: «Взаимный залогможет быть выражен в форме не только возвратного, но и действитель-ного глагола, например: „сражаться с кем, разговаривать с кем"». И да-лее: «Действительный или средний глагол тогда только получает значе-ние возвратного, когда по самому смыслу своему показывает взаимное


действие двух или нескольких предметов, напр., воевать, спорить» ([Бус-лаев 1858: 130]; см. также [Буслаев 1959: 351]).

К. С. Аксаков возражает: «С этим мы не можем согласиться на осно-вании того, что мы признаем только то в языке, что в языке же самомнашло выражение. Мы признаем глагол возвратный, ибо видим в немглагол сложный, или, лучше, сросшийся с частицею ся (взаимный естьтот же возвратный); в глаголах спорить, воевать мы частицы ся не видими за взаимные глаголы их не признаем, до их чисто внутреннего лично-го значения в грамматике мы нужды не имеем. Да и оно, мне кажется,не дает еще права называться этим глаголам взаимными... Если при-нять вышеуказанное мнение автора, то почти всякий средний глаголбудет взаимным, например: рассуждать, думать, играть — все это будутвзаимные глаголы, — прибавьте только: с кем. В таком случае не будетграницы между залогами. Это, очевидно, несправедливо: ибо опреде-ление основывается тогда не на языке самом, не на формах его, а назначении внутреннем, отвлеченном, какое можно придать слову безвсякого с его стороны изменения» [Аксаков 1875: 555—556] (Критиче-ский разбор...).

Мысли К. С. Аксакова имеют непосредственное отношение к про-блеме соотношения направлений грамматического анализа «от формык значению» и «от значения к форме». Признавая важность и необходи-мость ономасиологического подхода, связанного со вторым из указан-ных направлений грамматического описания, следует вместе с тем вполной мере осознать различия между значениями языковых единиц,классов и категорий, с одной стороны, и смыслами, передаваемыми спомощью различных сочетаний языковых средств в речи, но не яв-ляющимися внутренней содержательной стороной определенной язы-ковой формы или системы форм, — с другой.

Основное направление рассуждений К. С. Аксакова, о которыхидет речь, не было изолированным и замкнутым в рамках его концеп-ции и его времени. По существу вся теоретико-грамматическая концеп-ция Ф. Ф. Фортунатова строится на принципе опоры на форму приизучении значений, т. е. на основе вычленения значений грамматиче-ских форм как предмета грамматического описания (см. [Фортунатов1956: 111—125, 131—167]).

Мысли К. С. Аксакова приобретают особую актуальность в связи схарактерным для многих работ пристальным вниманием к наиболеесложным (имплицитным, комбинированным, связанным с контекстом


и речевой ситуацией) средствам выражения смыслового содержания(см., например, [Кацнельсон 1972: 78—94]). Исследование «скрытых» влексике и контексте семантических признаков, значимых для грамма-тики, требует строгого отграничения собственно грамматическихзначений и средств их выражения от содержательно сходных (но не то-ждественных) семантических признаков, которые находят сложное вы-явление в лексических значениях языковых единиц и в окружающемих контексте.

Концентрируя внимание на значениях грамматических форм,К. С. Аксаков вместе с тем не изолирует их от логических понятий: «Мысами говорим, что в языке только то движение мысли важно для грам-матики, которое получило язычное выражение; но все, что в языке по-лучило выражение, — уже непременно относится к логике... В языкенаходятся не все, какие есть, логические понятия, но все понятия, ка-кие есть в языке, — непременно логические» [Аксаков 1875: 536] (Кри-тический разбор...).

Суждения К. С. Аксакова о роли языковых форм в грамматическомописании значений базируются на его более общих представлениях освязи мышления с языком: «...в самом высшем своем полете, своем су-ществовании, она [мысль] носит на себе это слово, отвлекаемое вместе снею... Но слово тут, и без него нет и не было бы мысли: и всегда, оста-новившись, можно вглядеться в конкретность его существования,выражения, формы. С другой стороны, и слово само по себе не остаетсякак бы одно, покинутое мыслью... В нем всегда мысль... — и нераздель-на связь мысли со словом, как нераздельна связь содержания с выраже-нием, идеи с формою, конкретно выразившаяся» [Там же: 322] (Ломо-носов в истории русской литературы и русского языка).

С акцентом на том, и лишь на том, в мысли, что находит выражениев языковых формах, связано проводимое К. С. Аксаковым разграниче-ние «смысла, выраженного в самом обороте» и «придаваемого смысла»(т. е. смысла, который можно извлечь из данного оборота, но принадле-жащего собственно не ему, а другому обороту). Так, К. С. Аксаков пи-шет: «... из действительного: я тебя люблю... вы можете извлечь смыслстрадательного: ты мною любим, и наоборот; но тем не менее оба оборо-та остаются сами по себе, и оба самостоятельные» [Там же: 577] (Кри-тический разбор...). Разграничение содержания, выраженного средст-вами данного высказывания, и того смысла, который передается приразличных возможных заменах данного высказывания (или отдельных


его элементов) другими высказываниями (или элементами высказыва-ний), актуально и для современной лингвистической мысли.

Каждый грамматический оборот, с точки зрения К. С. Аксакова, са-мостоятелен, мысль находит выражение в независимых оборотах. Вы-сказывая это положение, К. С. Аксаков выступает против истолкованияодних конструкций как результатов сокращения других (например, уФ. И. Буслаева: просил пустить = чтобы пустил; думаю идти = о том,чтоб идти и т. п.): «Мы уже много раз говорили и о подобных сокраще-ниях, существующих только в ошибочных толкованиях грамматик, тол-кованиях, противоречащих жизни, действительности языка, уничто-жающих разнообразность и самостоятельность его оборотов, из ко-торых каждый стоит независимо друг подле друга, не сокращаясь и нераспространяясь один из другого, а имея дело прямо с мыслию челове-ка, в речи выражающеюся» [Там же: 630—631] (Критический разбор...).И далее: «А почему, однако, — можно спросить грамматиков, — этотоборот из того сокращается, а не тот из этого распространяется? Рас-пространение, кажется, скорее можно допустить. Мы вовсе не думаемпринимать ни сокращения, ни распространения, а предлагаем толькоэтот вопрос грамматикам» [Там же: 631].

Подчеркивая самостоятельность и независимость отдельных форм иконструкций, К. С. Аксаков вместе с тем в ряде случаев отмечает частныесвязи между значениями форм в парадигме, например: «Значение вини-тельного падежа, в отношении к именительному, совершенно отличноот других; винительный падеж не изменяет именительного; он тольковыводит его из его непосредственного состояния спокойствия, становитего предметом, поэтому одно отношение именительного и винительногоможет назваться прямым, тогда как все другие косвенны» [Там же: 122](Ломоносов в истории русской литературы и русского языка).

Разумеется, К. С. Аксаков был далек от системного подхода к языку,однако отдельные частные проявления системности, объективно дан-ные в языке, он видел и анализировал. Осмысление частных связей ме-жду элементами отдельных подсистем (как в приведенном выше фраг-менте) было важным шагом в развитии грамматической мысли.

Следует заметить, что общая идея взаимосвязи отдельных элемен-тов в языке достаточно ясно выражена К. С. Аксаковым: «Да, всякоеслово в языке живо: оно соединено бесчисленными неразрывными пу-тями с другими словами языка и живет как необходимый член в своем


огромном семействе, выражающем в себе семейство народное» [Там же: 3](О грамматике вообще...).

Идея общего значения в грамматике

Обратимся теперь к одному из наиболее важных элементов кон-цепции К. С. Аксакова — к идее общего значения в грамматике. Поня-тие общего значения в истолковании К. С. Аксакова базируется напринципе языковой формы как основания грамматики: речь идет означении, присущем языковой форме. Вместе с тем в истолковании от-ношения между значением формы в языке и ее употреблениями в речисущественную роль играет осмысление К. С. Аксаковым философскихвопросов о соотношении общего и отдельного, сущности и явления, за-кономерного и случайного.

Показательна критика подхода к определению значений падеж-ных форм, основанного на рассмотрении отдельных употреблений па-дежей в речи: «... до сей поры падежи рассматривались по употребле-нию их в самой речи, под управлением предлогов или глаголов, где ониявляются в различных случайностях. Вследствие таких-то случайныхупотреблений давались падежам определения и названия: напр., я далчеловеку книгу — падеж дательный... Удивительно, как до сих пор несбивало г-д грамматиков то, что определения их беспрестанно оказыва-лись недостаточными, и поэтому приходилось придумывать новые объ-яснения или даже исключения. Подобные определения решительно немогли быть удовлетворительны, ибо почерпались из случаев. Напри-мер: тебе идти вперед, здесь падеж не подходит под определение падежадательного; или еще: ты мне с места не сходи. — Самое полное опреде-ление в наших грамматиках есть то, которое наиболее исчисляет общихслучаев употребления; очевидно, что это понимание весьма условное,внешнее и недостаточное. Нам кажется, что такое воззрение должносбивать с толку, ибо всякое случайное определение (если мы вздумаемпринять оное за общее определение) закрывает перед нами закон, яв-ляющийся в нем лишь какою-нибудь одною стороною своею. Полноеисчисление случаев невозможно. Наиболее полное исчисление все также сбивает, ибо это все частные случаи употребления, не только скры-вающие общий закон, но часто противоречащие друг другу, как скоро


не понят этот общий закон, в котором находят они свое единство и объ-яснение» [Аксаков I860: 82] (Опыт русской грамматики).

Таким образом, К. С. Аксаков подчеркивает различие в статусезначения формы (здесь заключена закономерность) и ее употреблений(представляющих собой частные случаи, в которых выявляется лишьодна из сторон закономерности). Думается, что до сих пор сохраняетсвою значимость принцип: определение значения формы не можетбыть сведено к исчислению отдельных случаев ее употребления. Следу-ет подчеркнуть, что критические высказывания К. С. Аксакова направ-лены не вообще против учета частных употреблений, а против определе-ний, исходящих от отдельных употреблений, но претендующих на все-общность. Характеризуя соотношение значения формы и ее употребле-ний, К. С. Аксаков подчеркивает диалектическую связь — общего ичастного. Эта связь — излюбленная философская тема для К. С. Аксако-ва. Определяя общие задачи науки, он пишет: «Наука есть сознание об-щего в явлении, целого в частности» [Там же: VII]. На диалектическойсвязи общего, закономерного, и отдельного, частного, базируется и ис-толкование отношения между значением падежа и его употребления-ми: «...падежи имеют свой самостоятельный смысл, обнаруживающийсяпри всяком случае разными своими сторонами, а иногда и в самостоя-тельном употреблении... Падежи имеют, повторяем, свой самостоятель-ный, независимый, разумный смысл и потому могут и должны рас-сматриваться сами в себе, а не только в употреблении; следовательно,должны быть поняты с этой точки зрения, даже и вне синтаксиса, в ко-тором, конечно, как в живой речи, полнее выступает смысл и падежей ивсех грамматических изменений: поэтому-то подробнейшее и отчетли-вейшее объяснение падежей и относим мы к синтаксису» [Там же: 83].Ср. также высказывания К. С. Аксакова о других категориях: «Смыслповелительного как повелительного легко открывается и понимаетсяво всех разнообразных его употреблениях...» [Аксаков 1875: 569]); «Мыдумаем, что предлоги должны быть определены в них самих; должнобыть определено общее значение каждого предлога, и отсюда долж-ность, которую отправляет он в языке, в разнообразных приложениях,иногда, по-видимому, вовсе между собою несходных» [Там же: 611].

Поиск общей закономерности, объединяющей частные употребленияграмматических форм, характерен для разных периодов истории языко-знания. В развитии этой темы К. С. Аксаков не был одинок. Сходные мыс-ли в той или иной форме высказывались и несколько ранее, и позже.


Так, Ф. Вюльнер писал о том, что идея, которую нужно искать в лингвис-тической форме, должна быть одной идеей, одним-единственньш основ-ным значением высокой степени абстракции, для того чтобы из него мог-ли быть выведены все конкретные употребления формы (см. [Wullner1827]; излагаем суждения Ф. Вюльнера по кн. [Hielmslev 1935: 37]).Н. П. Некрасов, непосредственно опираясь на труды К. С. Аксакова,проводит мысль о необходимости вникнуть в собственное значениеформ, «...раскрыть их собственный смысл; потом не трудно будет ужедобраться и до понимания того разнообразия значений, с которымиони появляются в речи» [Некрасов 1865: 24]. И далее: «Повторяем: отзначения формы должно доходить до значения ее разнообразногоупотребления — вот метод, которому мы следуем в решении каждоговопроса» [Там же].

Конкретные истолкования К. С. Аксаковым общих падежныхзначений в русском языке весьма уязвимы. Таково, например, опреде-ление значения родительного падежа на основе понятия отвлеченно-сти (см.: Опыт..., с. 80), а также определение значения дательного паде-жа как «прикосновенного присутствия предмета, участия его в деле»(с. 81). Однако на последующее развитие теории общих значений вграмматике оказал влияние прежде всего общий подход к значениямграмматических форм как к языковым сущностям, которые лежат в ос-нове представленных в речи частных употреблений. Думается, что и запределами теории общих значений для описания категориальныхзначений грамматических форм важен выдвинутый К. С. Аксаковымтезис о необходимости проводить различие между значением формы иее употреблением.

Представляют значительный интерес разбросанные в разных местах«Критического разбора» грамматики Ф. И. Буслаева замечания К. С. Ак-сакова о различных типах употреблений и об отношении между значе-нием формы и ее непрямыми употреблениями. Так, говоря о формахповелительного наклонения, он пишет: «За целым наклонением,употребляющимся различно... следует удержать название не желатель-ного, а повелительного; ибо первоначальный прямой смысл этого на-клонения есть повелительный; оно в сущности — повелительное. Еслиуже признавать сослагательное и желательное, то они суть не что иное,как оттенки к собственно-повелительному, и вместе с ним составляюттри вида одного и того же наклонения. Первый смысл наклонения, ска-зали мы, есть повелительный, напр.: скажи, возьми и проч.; таково пря-


мое его употребление. Это только употребление косвенное дает емувторой смысл; напр.: „скажи я ему хоть слово, так он"... или „он ему искажи, что...". А возьмите повелительное, как оно есть, без сопровож-дающих слов в первоначальном его виде, — и оно будет повелительное,и только» (Критический разбор..., с. 567—568). И далее: «Не надо забы-вать, — даже и там, где употребление кажется очевидным, — чтоупотребление одной формы в смысле другой никогда еще не превращаетодной формы в другую и что как ни употребляется явственно одна формав смысле другой, в основе всегда остается собственный ее, коренной, ейпринадлежащий смысл» [Там же: 573]. Концепция общих значенийграмматических форм в интерпретации Н. П. Некрасова была подверг-нута критике А. А. Потебней (см. [Потебня 1958: 42—45]).

В реализации принципа опоры на языковую форму, в частностив трактовке отношения между значением формы и ее употреблениями,К. С. Аксаков не всегда был последователен. Его концепция не лишенапротиворечий. Стремясь доказать, что «русский глагол управляетсяс категориею времени совершенно самостоятельно и вовсе не похожена глаголы других языков» [Аксаков 1875: 411] (О русских глаголах), ивыдвигая теорию вневременности русского глагола, он теряет опоруна языковую форму и нарушает выдвинутый им принцип различениязначения формы и ее употреблений. Высказывая суждение: «формыпрошедшего времени у нас нет» [Там же: 412], К. С. Аксаков ссылаетсяна то, что «перед нами... на самом деле — отглагольное прилагатель-ное». Здесь факты истории языка отнесены к его современному состоя-нию. Отрицая наличие в русском языке форм будущего времени,К. С. Аксаков приводит примеры, в которых «будущее употребляетсякак прошедшее», или ссылается на пример «употребления т. н. будуще-го в настоящем», откуда делается вывод, что «формы глагола, частоупотребляемые для выражения будущего, не могут называться форма-ми будущего времени, ибо часто употребляются в прошедшем и в на-стоящем» [Там же: 413]. Таким образом, вторичные, отчасти перенос-ные употребления формы заслонили в данном случае ее основноезначение. Придя к выводу, что «в русском глаголе нет формы будущеговремени», К. С. Аксаков продолжает: «Какое же время есть в русскомглаголе? Одно настоящее? Но настоящее одно, без понятия прошедше-го и будущего, не есть уже время: это бесконечность» [Там же].

Уже современники К. С. Аксакова заметили слабость этой теории и не-убедительность ее оснований. Так, И. В. Киреевский писал К. С. Аксакову


по поводу его брошюры «О русских глаголах»: «Если будущее самостоя-тельное может заменяться другими временами или даже смешиватьсяс ними везде, где речь идет не о времени, но о порядке отношения ме-жду двумя или несколькими действиями, то это не мешает будущемубыть будущим, настоящему настоящим, а прошедшему прошедшимтам, где нужно определить время действия» [Киреевский 1861: 407].В рецензии на брошюру К. С. Аксакова «О русских глаголах», опубли-кованной в журнале «Современник», отмечалось, что «часто встре-чающееся в разговоре и в народной поэтической речи употреблениевсех трех времен одного вместо другого», на которое ссылаетсяК. С. Аксаков, «есть употребление фигурное» (эти и другие материалыприведены в статье [Фессалоницкий 1963: 61—68]).

Ориентация на факты самого языка, на его категории и формы какна источник, из которого должна выводиться теория, у К. С. Аксаковабыла тесно связана со стремлением отразить в грамматическом описаниинациональное своеобразие грамматического строя русского языка, рас-крыть богатство и многообразие живой речи. Такой подход к задачамграмматики, связанный с общими идеями славянофильства, был направ-лен не просто против априорных схем вообще, а конкретно против «го-товых формул иностранных грамматик», в которые «втискивается рус-ский язык», а также против схем универсальной логической грамматики.

Как известно, конкретные выводы К. С. Аксакова о некоторыхграмматических категориях русского языка, основанные на стремле-нии раскрыть его национальное своеобразие, не всегда были доста-точно обоснованны. Однако общий тезис о недопустимости переносасхемы описания грамматического строя одного языка на другой языкбыл прогрессивен. Как известно, аналогичные взгляды высказывалисьи другими русскими грамматистами как в более раннее, так и в болеепозднее время. Конкретные труды, построенные на этой основе, обу-словили крупные достижения отечественной грамматической мыслив разработке такой грамматической теории, которая была в значитель-ной мере освобождена от готовых схем, базирующихся на описаниидругих языков, и нацелена на познание объективно существующегостроя русского языка.

Следует заметить, что сам К. С. Аксаков не всегда реализовал про-возглашенный им принцип выведения теории из фактов самого языкавопреки готовым схемам. Иногда при истолковании фактов русскогоязыка он оказывался под сильным воздействием априорных схем,


в особенности философских построений Гегеля. Это подмечали уже со-временники К. С. Аксакова. Так, Ф. И. Буслаев писал о том, что дляобъяснения значения видов русского глагола К. С. Аксакову «надобнобыло только привести на память философское учение о том, что идеясначала не доходит до формы, потом сливается с нею и наконец черезнее переходит — и вот готова чисто русская философия нашего глаго-ла» [Буслаев 1855: 45] («О русских глаголах» Константина Аксакова).См. интересные материалы в указанной выше статье [Фессалоницкий1963: 61—63].

И все же призыв к извлечению теории из самих фактов языка небыл лишь декларацией: этот тезис подтверждался многими примерамиубедительно проведенного К. С. Аксаковым анализа языкового ма-териала, в частности в области залога и смежных явлений.

Иногда онтологизм К. С. Аксакова принимает форму отрицатель-ного отношения к «правилам», например: «Жизнь нашего глагола с еговидами и всеми оттенками до того, по-видимому, произвольна, таксвоеобразна, так разнообразна, что очень трудно поддается установле-нию правил и вообще объяснению» [Аксаков 1875: 473] (Критическийразбор...). На самом деле К. С.Аксаков отрицает не правила вообще,а схематизм правил, слишком жесткую и прямолинейную регламента-цию, не учитывающую многообразия языковых фактов. Сам он во мно-гих случаях глубоко и тонко анализирует языковые значения форм в ихживом употреблении с учетом тончайших оттенков (далеко не всегдаотмечаемых в современных грамматических описаниях), обращая вни-мание на многоаспектное взаимодействие значений разных грамма-тических категорий, на их связь с лексическим значением слов.

Попытаемся коротко определить значимость того вклада, которыйвнес К. С. Аксаков в развитие теории значения в грамматике.

К. С. Аксаков был одним из основателей того направления в изуче-нии содержательной стороны языка, которое базируется на собственноязыковом содержании, что обеспечивается опорой на языковые формы.В разных проявлениях, по разным поводам у К. С. Аксакова проводитсяединый принцип опоры на языковую форму как основу описания и объ-яснения грамматических значений. Это концептуальное единство —примечательная черта грамматических воззрений К. С. Аксакова.

Указанный принцип получил дальнейшее развитие в трудахФ. Ф. Фортунатова и его последователей. Очевидна тесная связь воз-зрений К. С. Аксакова и основных принципов московской школы


в подходе к соотношению формы и содержания в грамматике. Такимобразом, в данном отношении истоки фортунатовского направлениявосходят к концепции К. С. Аксакова.

В трудах К. С. Аксакова мы не найдем определения грамматическойформы. Вообще в его работах мало дефиниций. Для него не характерностремление к точным и строгим определениям. Изложение К. С. Акса-кова, лишенное внешних признаков строгости и точности, создает, од-нако, нечто очень важное и ценное — целостное направление грамма-тической мысли, строгое по самой сути его содержания — по опоре наязыковые формы.

Одна из живых и актуальных сторон теоретико-грамматическогонаследия К. С. Аксакова — это образцы многоаспектного анализа фак-тов русского языка в его живом функционировании. Для этого анализахарактерно сочетание теоретической направленности и художествен-ной непосредственности, живой эстетической оценки. Разбор языково-го материала в трудах К. С. Аксакова характеризуется самостоятельно-стью и простотой, отсутствием скованности рамками той или инойпредшествующей системы грамматического описания. Лучшие образ-цы разбора конкретных форм и оборотов отличаются тонкостью языко-ведческой и вместе с тем эстетической интуиции, вниманием к тончай-шим оттенкам языковых значений, глубоким погружением в содержа-тельный мир родного языка.

Уже говорилось о некоторых слабых сторонах отдельных теоре-тических построений К. С. Аксакова. Стремясь избежать модерниза-ции и идеализации воззрений грамматиста середины XIX века и нескрывая слабых сторон его суждений, мы вместе с тем обращали основ-ное внимание на те стороны его концепции, которые сыграли важнуюроль в последующем развитии лингвистической мысли, а отчасти со-храняют в том или ином отношении свою значимость и для науки на-ших дней.

Глава 2

Концепция А. А. Потебни

Языковое и «внеязычное» содержание

В той традиции, к которой восходят современные теории страти-фикации семантики, первостепенную роль играет концепция А. А. По-тебни (1835—1891). В его суждениях по рассматриваемой нами пробле-ме особую значимость, на наш взгляд, имеет постановка и интерпрета-ция следующих вопросов: а) о разграничении и соотнесении языковогосодержания и «внеязычного значения»; о языковом значении какформе (способе представления) мыслительного содержания; б) о язы-ковой категоризации мыслительного содержания.

А. А. Потебня в эксплицитной форме разграничил языковое и «вне-язычное» содержание, обратив особое внимание на вопрос о взаимосвя-зях рассматриваемых содержательных объектов. Соотношение языко-вого и внеязыкового (мыслительного) содержания трактуетсяА. А. Потебней в нескольких аспектах. Каждый из них представляет со-бой особую тему, которая важна сама по себе, однако следует подчерк-нуть связь этих тем, их включение в единую проблему соотношения со-держания языка и мышления.

Языковое содержание А. А. Потебня трактовал как форму по отно-шению к содержанию мыслительному («внеязычному»). По мыслиА. А. Потебни, «... содержание языка состоит лишь из символов вне-язычного значения и по отношению к последнему есть форма. Чтобыполучить внеязычное содержание, нужно бы отвлечься от всего того,что определяет роль слова в речи, напр., от всякого различия в выра-жениях: „он носит меч", „кто носит меч", „кому носить меч", „чье делоношенье меча", „носящий меч", „носитель меча", „меченоситель",„меченосец", „меченоша", „меченосный"» [Потебня 1958: 72].

Таким образом, в теории А. А. Потебни уже заложены основы дляпонимания смысла как инварианта синонимических преобразований.


Намеченный А. А. Потебней путь выведения внеязыкового содержа-ния совершенно ясен: посредством сопоставления синонимичных (пол-ностью или частично) выражений и отвлечения от содержательных осо-бенностей каждого из них выделяется некоторое инвариантное смы-словое содержание, которое и определяется как внеязыковое. Этот путьопределения инвариантных смыслов используется и в современных ис-следованиях (наряду с другим путем, связанным с межъязыковыми со-поставлениями).

Положение о том, что содержание языка состоит из символов «вне-язычного значения», отражает общий взгляд А. А. Потебни на симво-личность языка в его отношении к мышлению: «Ни реальное, ниформальное значение слова не могут существовать сами по себе. Языкво всем без исключения символичен. Никогда значение слова с тех пор,как слово стало словом, не было равно его внутренней форме, т. е. томупризнаку, которым обозначено значение. Всегда отношение символак обозначаемому определяется не чем иным, как употреблением в связ-ной речи» [Потебня 1977: 113].

В каком смысле языковое содержание есть форма содержания вне-языкового? Этот смысл раскрывается А. А. Потебней как способ пред-ставления внеязыкового содержания: «Значение слов, в той мере, в ка-кой оно составляет предмет языкознания, может быть названо внутрен-нею их формою в отличие от внешней звуковой, иначе — способомпредставления внеязычного содержания» [Потебня 1958: 47]. Итак,форма в данном случае трактуется в философском смысле способа пред-ставления некоторой сущности: одно содержание (языковое) выступаеткак способ представления другого содержания (внеязыкового).

Понимание «способа представления внеязычного содержания»конкретизируется в следующем рассуждении: «Посредством языка че-ловек доводит до своего сознания или, другими словами, представляетсебе содержание своей мысли. Язык имеет свое содержание, но оно естьтолько форма другого содержания, которое можно назвать лично-объ-ективным на том основании, что хотя в действительности оно составля-ет принадлежность только лица и в каждом лице различно, но самимлицом принимается за нечто, существующее вне его. Это лично-объек-тивное содержание стоит вне языка» [Потебня 1977: 118—119].

Суть рассматриваемых отношений разъясняется А. А. Потебнейпри анализе употребления грамматических форм. Отчасти речь идето переносном употреблении. В этом случае в способе представления

Концепция А. А. Потебни 33

мыслительного содержания особенно наглядно проявляются элементыобразности. Один из примеров употребления формы аориста в серб-ском языке при обозначении будущего события в случаях типа Остани-те oet/e... aja notjox ('останьтесь здесь, а я пошел'). «Что в таких случаяхесть содержание языка, а что — относительно объективная мысль? Со-держание языка здесь имеет категорию известного оттенка прошедше-го (аориста) — объективная мысль есть будущее; первая есть форма,второе — содержание, но не языка, а мысли» [Там же: 119]. По поводуупотребления типа «Всякий раз, как я об них подумаю или прочту словов журнале, у меня кровь портится» (Пушкин) А. А. Потебня пишет: «Какво множестве других случаев, так и в рассматриваемых оборотах отно-шение предыдущего и последующего может служить образом причиныи следствия, или, другими словами, причинность может представлять-ся последовательностью во времени» [Там же: 139].

Последний пример свидетельствует о том, что А. А. Потебня, говоряо способе представления мыслительного содержания, заключающем в се-бе «образ», не ограничивается лишь рассмотрением переносногоупотребления грамматических форм (это лишь один из частных случаевболее широкого явления образности в языковом содержании). Широкоеобобщение такого подхода представлено, например, в следующем сужде-нии А. А. Потебни: «Откуда это известно, что в языке будущее не можетобозначать действительного, но объективного времени, предшествующе-го тому, которое изображено настоящим? Язык есть искусство, и речь,как всякое произведение искусства, не равна изображаемому» [Там же].

Общая позиция А. А. Потебни такова: «...вопрос в том, что такое врассматриваемых случаях содержание мысли, а что ее образ, символ илипредставление, т.е. содержание языка» [Там же: 121]. Думается, чтообразность языкового содержания нельзя абсолютизировать и пониматьбуквально — как признак, наглядно проявляющийся в любом акте функ-ционирования любой формы. Из всего изложения А. А. Потебни вытека-ет, что положение о языковом содержании как форме «внеязычного со-держания», т. е. способе его представления, следует понимать шире,имея в виду вообще способ, форму существования мыслительного со-держания. Конкретные проявления образности — это все же частныеслучаи, частные реализации более общего и более абстрактного понятияязыкового содержания как формы содержания мыслительного.

Истолкование языкового содержания как способа представлениямыслительного содержания раскрывается А. А. Потебней не только


применительно к фактам современного языка, но в некоторых случаях —к историческим изменениям языковых значений. Такова, в частности,интерпретация исторических изменений в значении форм типа напишу:«Внутренняя форма будущего времени совершенного есть в русском язы-ке исключительно, а в сербском между прочим — настоящее время гла-голов совершенных. Другими словами, в этих языках будущее времяпредставляют настоящим: это будущее первоначально было содержани-ем личной мысли, потом в свою очередь стало формою нового содержа-ния — стало содержанием языка, т. е. представлением» [Там же: 120].

Тезис о языковом содержании как способе представления содержа-ния мыслительного, с нашей точки зрения, верно отражает характер со-отношения языкового и мыслительного содержания, если не трактоватьспособ представления, форму мыслительного содержания отдельно от са-мого этого содержания, а включать в понятие языкового содержания какего мыслительную основу, так и языковой способ ее представления.

Существенные аспекты соотношения языкового и внеязыкового со-держания раскрываются в проводимом А. А. Потебней разграниченииближайшего и дальнейшего значения слова. В теоретических основа-ниях этого разграничения (хорошо известного и неоднократно привле-кавшего к себе внимание лингвистов) важную роль играют следующиеэлементы: 1) выделение ближайшего значения как собственного пред-мета языковедческого исследования — того «неоспоримого содержа-ния, о котором не судит никакая другая наука» [Потебня 1958: 19], в от-личие от дальнейшего значения, составляющего предмет других наук;2) указание на общенародный характер ближайшего значения, что обу-словливает возможность взаимного понимания говорящего и слу-шающего: «...ближайшее значение слова н а р о д н о (здесь и да\ее вос-производится то, что выделено А. А. Потебней. — А. Б.), между темдальнейшее, у каждого различное по качеству и количеству элементов, —л и ч н о » [Там же: 20]; 3) соотнесение ближайшего значения с дальней-шим на основе представления о том, что ближайшее значение, лишенноеполноты содержания, свойственной понятию и образу, заключает в себеопределение места и мысли, где искать этой полноты, определение, до-статочно точное для того, чтобы не смешать искомого с другим» [Там же].

Таким образом, одно содержание (собственно языковое) как бы отсы-лает участников речевого акта к другому (содержанию мысли), дает ори-ентацию на «место», где следует искать это другое (мыслительное) со-держание, выполняет дифференцирующую роль по отношению к нему.


Дальнейшее значение А. А. Потебня характеризует как понятие иобраз, обращаясь при этом к таким явлениям, как различия чувствен-ных восприятий (а также их комбинаций) у говорящего и слушающего;имеется в виду ситуация, когда говорящий и слушающий «думают оразличных вещах» [Там же: 20].

Следует подчеркнуть (на это далеко не всегда обращается внима-ние), что под понятие ближайшего значения А. А. Потебня подводи г нетолько лексические, но и грамматические значения: «Из ближайшихзначений двоякого рода, одновременно существующих в таком слове,первое мы назовем частным и лексическим, значение второго рода —общим и грамматическим» [Там же: 36]. Правда, по-видимому, указан-ные выше признаки ближайших значений, отличающие их от значе-ний дальнейших, во всей их полноте относятся лишь к лексическимзначениям. Об этом свидетельствует весь языковой материал, на ко-торый опирается А. А. Потебня в своем рассуждении [Там же: 19—20].Однако тот признак, что ближайшее значение представляет собойпредмет, который подлежит ведению языкознания, то содержание, окотором не судит никакая другая наука, безусловно, присущ как лек-сическим, так и грамматическим значениям.

Тема ближайших и дальнейших значений развивается А. А. Потеб-ней в связи с более широкой идеей разграничения и соотнесения язы-кового и «внеязычного» содержания, с истолкованием языкового со-держания как формального, в том смысле, что оно представляет собойформу по отношению к содержанию мысли. Эта связь далеко не всегдаотмечается при обращении к учению А. А. Потебни. Связь идей, о ко-торой идет речь, со всей очевидностью выступает как в цитированныхвыше, так и в следующих суждениях А. А. Потебни: «Пустота ближай-шего значения, сравнительно с содержанием соответствующего образаи понятия, служит основанием тому, что слово называется формою мыс-ли» [Там же: 20]; и далее: «Ближайшее значение слова, одно только со-ставляющее предмет языкознания, формально вовсе не в том смысле,в каком известные языки, в отличие от других, называются формальны-ми, различающими вещественное и грамматическое содержание.Формальность, о которой идет речь, свойственна всем языкам, все рав-но, имеют ли они грамматические формы, или нет. Ближайшее, илиформальное, значение слов, вместе с представлением, делает возмож-ным то, что говорящий и слушающий понимают друг друга... Оба онидумают при этом о различных вещах, но так, что мысли их имеют общую


точку соприкосновения: представление (если оно есть) и формальноезначение слова» [Там же].

Очевидна актуальность суждений А. А. Потебни о ближайших идальнейших значениях для проблематики дифференциации и соотне-сения собственно языковых значений и энциклопедической информа-ции (круга языковых знаний и круга неязыковых знаний о мире), си-туативной информации, подтекста и т. п. (см., например, [Кацнельсон1972: 131; Лейкина 1974: 97—109; Звегинцев 1976: 114—115, 275—278;Селиверстова 1976: 126—129]). В ряде случаев лингвистические концеп-ции XX в. в своих существенных элементах непосредственно опираютсяна учение А. А. Потебни. Так, С. Д. Кацнельсон, раскрывая отношениелексического значения слова к формальным и содержательным поняти-ям, замечает: «„Дальнейшие значения" Потебни — это, в сущности, то,что мы называем содержательными понятиями» [Кацнельсон 1965: 24].

Значения грамматических форм, по мысли А. А. Потебни, принад-лежат строю данного языка. Недопустимо смешение значений, за-ключенных в языковом строе, с «вносимыми со стороны» (при перево-де) смыслами, связанными с категориями иных языков. Вот харак-терное для раскрытия этой темы рассуждение: «Значение форм, опре-деляемое употреблением и узнаваемое из него же, существует в самомязыке, а не вне его. Это составляет отличие существования форм в язы-ке от того случая, когда формальные оттенки мысли вносятся со сторо-ны. Так, например, для немецкого языка совершенно безразлично тообстоятельство, что при переводе с немецкого на русский мы, не колеб-лясь, ставим на месте одной и той же немецкой формы fiihrt одну из не-скольких соответствующих русских: ведет, водит, провожает, проважива-ет. Тот смысл фразы, которым мы руководствуемся при этом, внесен внее русскими переводчиками, требуется русским языком, в немецкомже вовсе не существует» [Потебня 1977: 114].

Это одно из фундаментальных положений лингвистическойтеории, трактующей значения языковых форм как внутреннюю сторо-ну языка, как существенный элемент его строя. Такой подход при егопоследовательной реализации неизбежно приводит к выводу о неуни-версальности значений грамматических форм и о недопустимостипереноса категорий одного языка на другой.

Разграничение языкового и мыслительного содержания в теорииА. А. Потебни и соотнесение этих аспектов содержания в связи с указан-ным пониманием формы включается в современные теории значения и


смысла (языкового и мыслительного содержания) как одна из непо-средственных опор этих теорий в языковедческой традиции. Речь иде1!об идеях, органично интегрируемых современными концепциями, от-носящимися к данному направлению в теории значения, и продол-жающих свое развитие в новых формах и новых контекстах.

Из разграничения языкового и внеязыкового содержания, из опре-деления грамматической формы прежде всего со стороны ее содержа-ния закономерно вытекает общее представление А. А. Потебни о пред-мете языкознания, предполагающее центральное положение ученияо языковом содержании: «Слово состоит из членораздельных звуков изначения в обширном смысле, заключающем в себе представление изначение. Поэтому вся область изучения языка наиболее естественноделится на ф о н е т и к у , рассматривающую внешнюю форму слова, зву-ки, предполагая их знаменательность, но не останавливаясь на ней, иу ч е н и е о з н а ч е н и и , в котором, наоборот, внимание сосредоточенона значении, а звуки только предполагаются» [Потебня 1958: 47].

Примечательно, что различие между учением о вещественном значе-нии слова и учением о грамматических формах проводится А. А. Потебнейвнутри учения о значении [Там же]. Таким образом, как грамматика, так илексикология, с данной точки зрения, подчинены учению о значении. Ду-мается, что те направления в лингвистике XX в., которые не противопос-тавляют грамматику и семантику (в частности, синтаксис и семантику),а изучают семантику (в ее связях со средствами формального выражения) влексике, семантику в словообразовании, семантику в морфологии, семанти-ку в синтаксисе, семантику в высказывании и, шире, в тексте, продолжаюти развивают тот подход, который представлен в концепции А. А. Потебни.Иными словами, по отношению к А. А. Потебне (разумеется, не только кнему, но и ко всем тем языковедам прошлого, для которых содержание,значение было центральным предметом исследования в грамматике, ср., вчастности, концепции К. С. Аксакова, Н. П. Некрасова, И. А. Бодуэна деКуртенэ, А. А. Шахматова, А. М. Пешковского) указанное направление со-временной лингвистики сохраняет живую связь и несомненную преемст-венность, внося вместе с тем в эту теоретическую позицию немало нового,т. е. не ограничиваясь рамками грамматической традиции. Здесь, как и вдругих случаях, мы говорим не о тождестве или параллелизме концепцийXIX в. по отношению к современным теориям, а о проявлениях историче-ской связи концепций, об объективной преемственности по отношению кязыковедческой традиции.


Учение А. А. Потебни о соотношении языкового и внеязыковогосодержания связано с критикой логицизма в грамматике. В книге«Мысль и язык» объектом критики является истолкование Беккеромязыка как воплощения только общечеловеческих форм мысли, в част-ности априорная «естественная система» из 12 понятий, прилагаемая кязыку, прямолинейное и упрощающее языковую действительностьприложение к языку идеи полярных противоположностей. «В языкахесть система, — пишет А. А. Потебня, — есть правильность (но не то-порная симметричность) в постепенном развитии содержания, но оты-скивается она не априорическими построениями» [Потебня 1976: 50].

Для А. А. Потебни был неприемлем схематизм логистических кон-цепций, игнорирующих многообразие и богатство языкового содержа-ния и стремящихся свести содержание языка к ограниченному числуисходных понятий (как в современном языке, так и в его истории): «До-вольно давно уже считается не стоящим опровержения мнение, что всесодержание языка идет от ограниченного числа, например, по Беккеру,от 82-х кардинальных понятий» [Потебня 1958: 33].

Критика логицизма со стороны А. А. Потебни [Там же: 67—81] хоро-шо известна. Мы не будем останавливаться на этом вопросе. Отметимлишь, что одна из важных линий положительного изложения собствен-ной концепции А. А. Потебни и связи с этой критикой заключается в кон-статации: а) различий между содержанием слова и понятием; б) нетож-дественности предложения и суждения (структуры того и другого);в) различий между языками с точки зрения выразившегося в них строямысли: «Логическая грамматика не может постигнуть мысли, состав-ляющей основу современного языкознания и добытой наблюдением,именно, что языки различны между собою не одной звуковой формой, новсем строем мысли, выразившимся в них, и всем своим влиянием на по-следующее развитие народов. Индивидуальные различия языков не мо-гут быть понятны логической грамматике, потому что логические кате-гории, навязываемые ею языку, народных различий не имеют» [Там же:69]. Из критических суждений, не потерявших своей актуальности, отме-тим возражения А. А. Потебни против аргументации, основанной на за-мене одного высказывания другим (ср., например, мне думается и я ду-маю) и отождествлении этих высказываний с точки зрения таких поня-тий, как логическое подлежащее; в наиболее грубой форме: мне хочется= я хочу, следовательно, мне есть подлежащее [Там же: 79—81].

Концепция А. А. Потебни

«Формальность языка».Грамматические категории в языке и речи

Одна из тем, раскрывающих соотношение мыслительного и языко-вого содержания, — учение о «формальности языка» в его отношениик мышлению. По существу речь идет о широком понимании языковойкатегориальное™, о категоризации мыслительного содержания в языке.

Формальность языка трактуется А. А. Потебней прежде всего каксистематизация мысли в языке, распределение ее по разрядам, кате-гориям. Думается, что понятие формальности языка может быть опре-делено как языковая категоризация мыслительного содержания. Ис-толкование А. А. Потебней формальности языка и грамматических ка-тегорий образует целостную концепцию языковой категориальное™ вшироком контексте проблемы взаимных связей языка и мышления.

«Говорить на формальном языке, каковы арийские, — пишетА. А. Потебня, — значит систематизировать свою мысль, распределяяее по известным отделам. Эта первоначальная классификация обра-зов и понятий, служащая основанием позднейшей умышленной икритической, не обходится нам, при пользовании формальным язы-ком, почти ни во что» [Потебня 1958: 37]. Здесь и далее формальностьязыка характеризуется со стороны как бы автоматичности системати-зации мысли, ее «распределения по известным отделам», с точки зре-ния независимости такой систематизации от воли говорящего. Этосвойство «формальных языков» раскрывается при сопоставлении сязыками иного строя: «Есть языки, в коих подведение лексическогосодержания под общие схемы, каковы предмет и его пространствен-ные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз но-вого усилия мысли... В них, напр., категория множественного числавыражается словами „много", „все"; категория времени — словами,как „когда-то", „давно"» [Там же: 38].

В приведенном выше рассуждении А. А. Потебни освещены неко-торые аспекты той темы, которая получит развитие в языкознанииXX в.,— о свойстве обязательности, облигаторности, присущем грамма-тическим категориям в языках флективно-синтетического типа (речь идето проявлениях объективной преемственности между современными истол-кованиями данного свойства грамматических категорий, в частности в ин-терпретации Р. О. Якобсона, и суждениями А. А. Потебни о «формально-сти языка»).


Необходимо подчеркнуть внутреннюю связь понятий формально-сти языка и грамматической категории в истолковании А. А. Потебни:первое понятие раскрывается и конкретизируется во втором. Грамма-тические категории трактуются в тесной связи с идеей языковой систе-матизации мысли, ее распределения по известным разрядам. Конкре-тизация этой общей идеи применительно к понятию грамматическойкатегории заключается в определении отношения грамматической ка-тегории к лексике.

В характеристике грамматической категории А. А. Потебня выдви-гает на передний план понятие разряда, под который подводятся ин-дивидуальные лексические значения отдельных слов: «Подобное слово(речь идет о слове верста. —А. Б.) заключает в себе указание на извест-ное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с тем указа-ние на один или несколько общих разрядов, называемых грамматиче-скими категориями, под которые содержание этого слова подводитсянаравне с содержанием многих других. Указание на такой разряд опре-деляет постоянную роль слова в речи, его постоянное отношение к дру-гим словам» [Там же: 35].

Итак, грамматические категории, по А. А. Потебне, — это не про-сто значения, выраженные грамматическими средствами, а общиеразряды, классы. На передний план выдвигается понятие разряда,класса в грамматике. Грамматическая категория как разряд обобщает иобъединяет слова с разными лексическими значениями. Подчеркива-ется господствующая, определяющая роль грамматической категориипо отношению к содержанию данного слова, как и к содержанию мно-гих других слов, — все они подводятся под данную категорию.

Грамматическая категория трактуется А. А. Потебней как языковаяконстанта. Подчеркивается ее определяющая, регулирующая роль поотношению к употреблению слова в речи. Принадлежность к данномуразряду определяет постоянное в поведении слова: его постояннуюроль в речи, постоянное отношение к другим словам.

Оба аспекта грамматических категорий — их обобщающий харак-тер по отношению к индивидуальным лексическим значениям слови их роль языковых констант, определяющих постоянное, устойчивоев поведении слова в речи, — вытекают из истолкования грамматиче-ской категории как разряда, класса. Если грамматическая категориярассматривается как класс, то тем самым ставится вопрос об отношенииданного грамматического класса к его элементам, к его наполнению.


Подход к грамматическим категориям как к классам, связанным, с од-ной стороны, с языковой систематизацией (категоризацией) мыслительногосодержания, а с другой — с систематизацией лексики, получил продол-жение и развитие в более поздней грамматической традиции и в совре-менной лингвистической литературе. В первую очередь в данной связиследует упомянуть осмысление формальных категорий (включая частиречи) в концепции А. М. Пешковского. Языковая категоризация (иязыковая интерпретация) мыслительного содержания наиболее полнораскрывается в истолковании А. М. Пешковским содержания частейречи в отношении к лексическим значениям слов, подводимых подданную часть речи [Пешковский 1956: 62—102].

Понятие грамматической категории в теории А. А. Потебни ока-зывается фундаментальным, определяющим по отношению к фактамзвуковой формы, к формальным признакам отдельных слов, к томуформальному выражению, которое может не быть последовательным.Если использовать современное представление об иерархии уровней,то можно сказать так: в концепции А. А. Потебни «общие разряды, покоторым распределяется частное содержание языка», находятся наболее высоком уровне, чем звуковая форма отдельных слов, подводи-мых под ту или иную категорию. Если в языке даны такие общиеразряды и их соотношения, если они в принципе (в той или иноймере) опираются в данном языке на определенные формальные пока-затели, то под такие разряды подводятся и те формы слов, которыевнешних формальных признаков не имеют. Так можно, на нашвзгляд, интерпертировать смысл высказываний А. А. Потебни. Вотодно из них, привлекающее к себе внимание глубиной истолкованияпротивопоставлений как одного из элементов системности грамма-тического строя языка: «Когда говорю: „я кончил", то совершенностьэтого глагола сказывается мне не непосредственно звуковым его со-ставом, а тем, что в моем языке есть другая подобная форма „кончал",имеющая значение несовершенное. То же и наоборот. Случаи, в ко-торых совершенность и несовершенность приурочены к двум раз-личным звуковым формам, подчеркивают в говорящем наклонностьразличать эти значения и там, где они не разлучены звуками. Следо-вательно, говоря „женю" в значении ли совершенном, или несо-вершенном, я нахожусь под влиянием рядов явлений, образцами ко-их могут служить кончаю и кончу» [Потебня 1958: 45].


Истолкование грамматической формы включается как составнаячасть в учение А. А. Потебни о формальности языка и о грамматическихкатегориях. Лишь в этой связи можно до конца понять его мысль о том,что грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна сего вещественным значением [Там же: 39].

В понятии грамматической формы А. А. Потебня выдвигает напередний план значение как определяющий элемент данного поня-тия. Ср. одно из часто цитируемых определений: «Грамматическаяформа... со своего появления и во все последующие периоды языкаесть значение, а не звук» [Там же: 61]. Признавая значимость звуко-вой стороны как материальной опоры и элемента грамматическойформы (ср. следующее высказывание: «Грамматическая форма... име-ет или предполагает три элемента: звук, представление и значение»[Там же: 37]), А. А. Потебня подчеркивает, что особое звуковое выра-жение той или иной формы в слове может отсутствовать, но форма су-ществует, если она обусловлена существующими в языке общимиразрядами, классифицирующими мыслительное содержание, грамма-тическими категориями данного языка: «Грамматическая форма естьэлемент значения слова и однородна с его вещественным значением.Поэтому на вопрос: „должна ли известная грамматическая формавыражаться особым звуком" — можно ответить другим вопросом: все-гда ли создание нового вещественного значения слова при помощипрежнего влечет за собою изменения звуковой формы этого послед-него? И наоборот: может ли одно изменение звука свидетельствоватьо присутствии новой грамматической формы, нового вещественногозначения? Конечно, нет» [Там же: 39]. И далее: «...звуки, служившиедля обозначения первой формы, могут не изменяться и при образова-нии последующих. При этом может случиться, что эти последние соб-ственно для себя в данном слове не будут иметь никакого звуковогообозначения. Так, например, в глаголе различаем совершенность инесовершенность. Господство этих категорий в современном русскомязыке столь всеобще, что нет ни одного глагола, который бы не отно-сился к одной из них. Но появление этих категорий не обозначилосьникаким изменением прежних звуков: дати и даяти имели ту же зву-ковую форму и до того времени, когда первое стало совершенным,а второе несовершенным. Есть значительное число случаев, когда гла-голы совершенный и несовершенный по внешности ничем не раз-личаются: женить, настоящее женю (несов.), и женить, будущ. женю


(соверш.), суть два глагола, различные по грамматической форме, ко-торая в них самих, отдельно взятых, не выражена ничем» [Там же]. Таже мысль об обусловленности формы ее принадлежностью к опреде-ленной грамматической категории и при возможном отсутствии в сло-ве звуковых различий между разными формами высказывается и поотношению к падежным формам: «Однозвучность именит, и винит.(свет создан и Бог создал свет), винит, и род. (отец любит, сына, отец нелюбит сына) не повлекла за собою смешения этих форм в смыслезначений. В этом сказалось создание новой категории одушевленно-сти и неодушевленности, но вместе с тем и то, что до самого этого вре-мени разница между именит, и винит, ед. муж. р. не исчезала изнародного сознания» [Там же: 40].

Из рассматриваемого понимания грамматических категорий и форм вих отношении к звуковому выражению формы вытекает, что грамматиче-ские категории и формы трактуются А. А. Потебней как реально сущест-вующие в языке и речи, но вместе с тем абстрактные, обобщенные разрядыи образцы. Они соотносятся со словом, представлены и обозначены в сло-ве, но вместе с тем по уровню абстракции выходят далеко за пределы от-дельного слова: сферой их существования является язык в целом, языковаясистема (понимаемая в единстве с ее конкретными реализациями).

Такой подход к грамматическим формам и категориям сохраняетсвою значимость в современной науке. Только исходя из более высоко-го уровня абстракции, чем уровень отдельно взятого конкретного сло-ва, может быть понята категориальная определенность различия меж-ду формами, которые могут находиться в отношении внешнего звуко-вого совпадения в отдельных словах и разрядах слов.

Следует подчеркнуть внутреннюю связь грамматической формы вистолковании А. А. Потебни с мыслительным содержанием. Оно нахо-дит воплощение то в одной, то в другой форме: «...отношение мысли кграмматической форме не похоже на то верование, по которому душа,вылетевши из тела, смотрит на него как на сброшенную одежду, не чув-ствуя на себе его тяжести. Мысль в формальном языке никогда неразрывает связи с грамматическими формами: удаляясь от одной, онанепременно в то же время создает другую» [Потебня 1958: 50]. Единст-во (но не тождество) грамматической формы и заложенного в ней мыс-лительного содержания — основной принцип истолкования А. А. По-тебней грамматической формы с точки зрения современного состоянияязыка и его исторического развития.


Понимание языковой категоризации и, шире, системности языка уА. А. Потебни неразрывно связано с осмыслением диалектическогоединства языка и речи: «Чем совершенней становятся средства на-блюдения, тем более убеждаемся, что связь между отдельными явле-ниями языка гораздо теснее, чем кажется. В каждый момент речи нашасамодеятельность направляется всею массою прежде созданного языка,причем, конечно, существует разница в степени влияния одних явле-ний на другие» [Там же: 45].

Намного опережая современные ему представления, А. А. Потебнярисует широкую картину языковой категоризации, охватывающейявления речи и языка в их дифференциации, взаимных связях и един-стве. Именно в эту картину системных связей включается разработкапонятия языкового содержания.

Языковое содержание А. А. Потебня рассматривает в тех способахи формах его существования, которые отражают единство языка и речи(при том, что эти понятия весьма четко разграничиваются): «Если не за-хотим придать слову р е ч ь слишком широкого значения я з ы к а , годолжны будем сказать, что и р е ч и, в значении известной совокупно-сти предложений, недостаточно для понимания входящего в нее слова.Речь, в свою очередь, существует лишь как часть большего целого,именно языка» [Там же: 44]. Ясно выраженный тезис о единстве языкаи речи служит основой дальнейшего развития мысли о связях явленийречевого акта (относящихся к значениям форм в составе склонения испряжения) с языком как системой. Высказывается мысль о существо-вании языковых парадигм в их органическом единстве с функциониро-ванием их элементов в конкретном акте речи: «Для понимания речинужно присутствие в душе многочисленных отношений данных в этойречи явлений к другим, которые в самый момент речи остаются, как го-ворят, „за порогом сознания", не освещаясь полным его светом.Употребляя именную или глагольную форму, я не перебираю всехформ, составляющих склонение или спряжение, но тем не менее дан-ная форма имеет для меня смысл по месту, которое она занимает в скло-нении или спряжении (Humb., Ub. Versch., 261) (по существу здесь рас-крыто содержание того, что в современной лингвистике называетсязначимостью языковых единиц. —А. Б.)... Говорящий может не даватьсебе отчета в том, что есть в его языке склонение, и, однако, склонениев нем действительно существует в виде более тесной ассоциации извест-ных форм между собою, чем с другими формами» [Там же: 44].


Понимание соотношения языка и речи в их диалектическомединстве органично сопряжено у А. А. Потебни с последовательнойпостановкой вопроса о существовании явлений языка и речи, т. е.с принципом онтологизма. При этом основная тенденция в освеще-нии данного единства А. А. Потебней заключается в выдвижении напередний план (с точки зрения реальности существования языковыхявлений) актов речи, речевой деятельности, которая вместе с тем яв-ляется мыслительной деятельностью. Вот одно из характерных дляA. А. Потебни рассуждений в сфере «мысль — язык — речевая дея-тельность»: «Нельзя себе представить момента речи, который бы небыл в то же время актом объективирования, сознания, толкованиямысли и который не изменял бы в то же время языка, хотя мы замеча-ем эти изменения лишь тогда, когда они достигают знаменательнойвеличины» [Там же: 58]. Это рассуждение тесно связано с идеямиB. Гумбольдта, с разделяемым А. А. Потебней пониманием языка пре-жде всего как деятельности. Однако общность направления, связь иперекличка идей отнюдь не умаляют самостоятельности и оригиналь-ности системы взглядов А. А. Потебни как целого.

Онтологическое понимание единства языка и речи в их объек-тивном существовании влечет за собой широкое истолкованиеА. А. Потебней предмета и задач грамматики. Грамматика в его по-нимании не ограничивается изучением грамматических категорийи форм в их статическом аспекте (с точки зрения инвентаря единиц,их значений и функциональных показателей). Грамматика включа-ет и учение о функционировании грамматических форм и конструк-ций. Этот аспект грамматики занимает важное место в проводимомА. А. Потебней анализе фактов современных славянских языков иих истории. Значимость функционального аспекта подчеркиваетсяи в теоретическом плане. Приведем одно из характерных в данномотношении суждений: «Каждая форма на своем месте. Каждая соот-ветствует определенным требованиям мысли говорящего, разумеет-ся, если предположить в нем знание своего языка, так как об оши-бочном употреблении форм здесь говорить нечего. Слушая его речь,мы можем судить о ней так и сяк: мог де употребить будущее вместонастоящего. Такое рассуждение ошибочно: мог, да не употребил, по-тому что не мог. Задачи же грамматики — найти психологическиеусловия употребления формы, или проще: точно определить еезначение» [Потебня 1977: 112].


Особое внимание к функционированию грамматических форм, стрем-ление раскрыть условия их употребления — тенденция, характерная дляряда представителей отечественной грамматической традиции XIX в.(ср., в частности, труды Ф. И. Буслаева, К. С. Аксакова, Н. П. Некрасова,A. А. Потебни, Г. К. Ульянова). Эта тенденция представлена и в грамма-тической науке XX в. (ср. труды А. А. Шахматова, А. М. Пешковского,B. В. Виноградова). Опора на традицию — одна из важных предпосылокразвития современных функционально-грамматимческих исследований.

Концепция грамматических категорий в освещении А. А. Потебнитесно связана с принципом историзма в истолковании грамматическойформы и грамматической категории. Историзм А. А. Потебни выступа-ет в единстве с онтологическим подходом к грамматическим объектам.Во всех случаях, говоря о грамматических формах и категориях,А. А. Потебня имеет в виду не теоретические абстракции, а реальноеисторическое развитие форм и категорий в языке, их реальное сущест-вование в языке и речи, в сознании носителей языка в определенныйпериод его развития.

Специфика языкового содержания, в частности значения грамма-тических категорий, в его отличии от мыслительного содержания ивместе с тем в соотнесении и связи с ним раскрывается А. А. Потебнейпри прослеживании генезиса и исторического развития грамматиче-ских категорий. Один из ярких примеров разработки этого круга про-блем — учение А. А. Потебни о происхождении и развитии славянскогоглагольного вида. Выделим лишь основные положения А. А. Потебни,наиболее существенные не только с точки зрения проблемы происхож-дения и развития глагольного вида, но и с точки зрения теории значе-ния в ее историко-генетическом аспекте.

1. Исходный пункт исторического развития в области выраженияхарактера протекания действия во времени — отсутствие в общеславян-ском языке вида (совершенности / несовершенности) как грамматическойкатегории: «Первоначально совершенность и несовершенность вовсе необозначались, как теперь, например, в немецком, в котором „das werde ichtun" значит и „буду делать" и „сделаю"» [Потебня 1977: 25]; «появлению со-вершенности и несовершенности непосредственно предшествовало такоесостояние языка, когда предлог не сообщал ему значения совершенностии когда беспредложный глагол был совершенно безразличен по отноше-нию к совершенности и несовершенности» [Там же: 71].


2. Грамматической категории совершенности/несовершенности ис-торически предшествовало то различие, которое А. А. Потебня называет сте-пенью длительности: «Мы утверждаем, что совершенность, с одной стороны,и степени длительности — с другой, не составляют одного ряда (continuum),но относятся друг к другу как два различных порядка наслоений в языке»[Там же: 35]; говоря о степени длительности, А. А. Потебня имеет в виду,в частности, различие конкретности и отвлеченности (конкретной и от-влеченной длительности) в глаголах типа нести I носить [Там же: 89—91 ].Степени длительности также не представляют собой наиболее древнегослоя значений в области характера протекания действий во времени:«Степеням действия предшествовало такое состояние, когда известныйхарактер глагола выражал нечто другое, а не степень длительности...Значение, называемое видом (подчеркнем, что видом А. А. Потебня на-зывает не различие совершенности / несовершенности, а различие сте-пеней длительности [Там же: 34. —А. Б.]), заместили значения же пред-логов и глагольных характеров» [Там же: 71]. «Виду, как явлению ис-ключительно славянскому, предшествуют во времени происхожденияте значения глагольных характеров, какие находим уже в санскрите...Все эти значения покрываются, но не уничтожаются позднейшим сло-ем видовых значений» [Там же: 86].

3. Разграничение глаголов по совершенности/несовершенности,начавшееся с появления при конкретно-длительных глаголах типа пас-ти глаголов класса на -ати типа падати, не касалось еще всей массы гла-голов [Там же: 58—59, 158]. Дается отрицательный ответ на вопрос, бы-ли ли в древнем русском языке несовершенными те глаголы, которыенесовершенны в современном. «Чтоб быть несовершенными в совре-менном значении, они должны были иметь при себе глаголы совершен-ные, но они их не имели» [Там же: 157]. Различие совершенного / несо-вершенного видов, по мысли А. А. Потебни, лишь постепенно распро-странялось на глагольную лексику.

Изложенная А. А. Потебней концепция происхождения и развитияславянского глагольного вида во всем основном сохраняет свою значи-мость на современном этапе разработки данного круга вопросов. Концеп-ция А. А. Потебни согласуется с основным направлением более поздних ис-следований по исторической аспектологии (ср., в частности: [Van Wijk1929: 237—252]; см. также перевод данной статьи [Ван-Вейк 1962: 238—258]; другие работы: [Regnell 1944; Бородич 1953: 68—86; Маслов 1958]).


Итак, понимание генезиса и развития грамматической категории,заключенное в данной гипотезе А. А. Потебни, содержит следующиеобщие положения. Различие противопоставленных друг другу значе-ний, образующих грамматическую категорию в современном состоя-нии языка, может восходить к древнему состоянию, характеризующе-муся безразличием, нейтральностью в данном отношении. Рекон-струируются содержательные различия, исторически предшествовав-шие данной категории (они, в свою очередь, восходят к более древнимкатегориям). Одни различия могут видоизменяться, преобразовывать-ся в другие при наличии определенных условий (см. об этом ниже).При этом содержательные различия одной исторической эпохи могутне исчезать при становлении и развитии новых категорий, а включать-ся (в преобразованном виде) в новую систему, поглощаться, покрывать-ся ею. Таким образом, в современном состоянии данной грамматиче-ской категории оказываются слитными и переплетенными друг с дру-гом напластования разных эпох.

В связи с прослеживанием генезиса и истории славянских видов ивремен А. А. Потебня высказывает ряд общих мыслей о закономерно-стях изменения и развития языковых значений в области грамматики.Помимо тех случаев, когда одна форма изменяется в другую, харак-теризуется тот тип исторической замены, когда «...известная форма,исчезая, оставляет пустое место, заполняемое другою формою, хотяиного происхождения, но сходною по значению; например, в древнихславянских наречиях существуют рядом прошедшие простые и про-шедшие сложные из причастия на -л- и вспомогательного глагола;первые со временем исчезают, функция вторых расширяется и вместеизменяется. Непременное условие замены — сходство (но «е тождест-во) значений заменяющего и заменяемого и их непосредственное пре-емство во времени» [Там же: 71]. Далее речь идет о невозможности го-ворить о замене, если «нет ни перерождения, ни исторического преем-ства и однородных значений» [Там же].

Отдельные исторические изменения (замены) грамматическихформ и категорий связываются А. А. Потебней с общими закономерно-стями исторических изменений системы языка (мы не случайноупотребляем здесь этот термин: А. А. Потебня намечает стимулы и ме-ханизм изменения именно системы языка) в связи с жизненными по-требностями и потребностями развития строя мышления: «Народ, по-ка жив, беспрестанно переделывает язык, применяя его к изменчивым


потребностям своей мысли. Быстрота течения жизни никогда не даетвозможности остановиться на известном строе мысли и согласно с нимдовести преобразование языка до конца. Если отдельное лицо никогдане достигает примирения несогласий между всеми своими мыслями, тотем менее возможна в языке, создаваемом множеством особей, такаястройность, чтобы всякое отдельное явление было согласно со всеми ос-тальными» [Там же: 165]. По существу здесь уже заложена основа диалек-тики развития языка, т. е. того круга вопросов, которые рассматриваютсяв современной языковедческой теории. Таким образом, учение А. А. По-тебни о грамматических категориях (как часть более общей концепцииформальности языка) заключает в себе синтез исторического и онтоло-гического подходов к истолкованию основ строя языка.

Общеязыковедческая концепция А. А. Потебни не может быть све-дена к психологическому направлению в языкознании. Однозначноеотнесение взглядов А. А. Потебни к этому направлению, до сих пор ещераспространенное в лингвистической литературе, на наш взгляд, неотражает существа его учения. Разумеется, в концепции А. А. Потебниесть проявления связи с психологическим направлением в немецкомязыкознании, однако учение А. А. Потебни в тех его аспектах, которыесвязаны с теоретическими и философскими проблемами грамматики,может быть определено как самостоятельная семантическая концеп-ция, основанная на принципах историзма, онтологизма и ориентациина языковое содержание как основной предмет учения о слове и грам-матических формах. Ядром, центром теоретико-грамматической и фи-лософско-грамматической концепции А. А. Потебни является собствен-но языковедческая (не логическая и не психологическая) теория языко-вого содержания, сопряженная с теорией формальности языка (языко-вой категориальное™).

Глава 3

Из работ конца XIX — первой трети XX в.(В. П. Сланский, Ф. Ф. Фортунатов,

И. А. Бодуэн де Куртенэ, А. А. Шахматов,А. М. Пешковский)

Соотношение «грамматической и логической мысли»в интерпретации В. П. Сланского

Василий Петрович Сланский (1840—1914), грамматист, логик и пе-дагог, выдвинул оригинальную целостную концепцию соотношения«грамматического смысла» («грамматической мысли», «словесных пред-ставлений») и «логического смысла в речи» («логической мысли», «ло-гических актов»). Значимость этой концепции может быть по достоин-ству оценена лишь на фоне современных теорий значения, связанных сразграничением и соотнесением собственно языковых и смысловых(логических, семантических) аспектов содержания.

Мы не будем здесь касаться характеристики взглядов В. П. Слан-ского в целом. Синтаксическая система В. П. Сланского раскрыта иоценена В. В. Виноградовым в его известном труде по истории отечест-венных синтаксических учений [Виноградов 1958: 305—329].

Развернутая характеристика теоретической системы В. П. Слан-ского дана в работах Ю. М. Максимова, всесторонне исследовавшегонаучное наследие В. П. Сланского [Максимов 1976 а; 1976 б; 1977 а; 1977 б;1980]. В дальнейшем изложении мы ограничимся интерпретациейлишь одного из аспектов теории выдающегося русского грамматиста —аспекта взаимоотношения грамматического и логического содержания.

По мысли В. П. Сланского, в грамматическом анализе предложе-ния необходимо различать три этапа: 1) изучение логического смысла;2) изучение грамматических смысловых элементов и их выражения;3) изучение способов передачи логических элементов грамматически-ми. В. П. Сланский писал: «...потребовалось бы... введение разборовтройственного свойства... Потребовалось бы в каждом случае: 1) разъ-яснение логического смысла в предложении, 2) разъяснение грамма-тических — звуковых и смысловых — элементов слов и, наконец, 3) наосновании того и другого разъяснения разъяснение самих способов,


какими именно логические элементы передаются грамматическими[Сланский 1886: 124].

Фактически уже в языковедческой традиции, предшествующей ра-ботам В. П. Сланского, были представлены опыты такого анализа пред-ложений, в котором проводится различие между логической струк-турой суждения и языковым содержанием предложения, причем эле-менты логической структуры соотносятся с элементами языкового со-держания (см. [Потебня 1958: 67—72, 79—81, 100, 453—454]). Однакозаслуга В. П. Сланского заключается в том, что он в эксплицитнойформе выделил три этапа грамматического анализа («разборы тройст-венного свойства»). Особенно важно соотнесение анализа логическогои грамматического содержания. Эти этапы анализа поставлены в опре-деленное соотношение: каким способом, как именно логические эле-менты передаются грамматическими. Тем самым проблема разгра-ничения и соотнесения грамматического и логического содержанияпрямо и непосредственно рассматривается как проблема метода грам-матического анализа.

Такая постановка вопроса о задачах грамматического анализа, нанаш взгляд, актуальна для современной лингвистики — для изучения се-мантической структуры как предложения, так и высказываний, выходя-щих за пределы предложения. Следует признать актуальной разработкуметодов и конкретных приемов исследований, основанных на принциперазграничения и соотнесения языкового и мыслительного (смыслового)содержания. Речь идет об объединении в составе единого комплекса эта-пов анализа, связанных с описанием: а) понятийной (смысловой) струк-туры высказывания; б) его языковой содержательной структуры, в) соот-ношения этих структур. Разработка теории и методов «двухуровневого»анализа содержания, охватывающего единицы разных уровней языка иединицы текста, — это одна из перспектив развития широкого направле-ния лингвистических исследований последних десятилетий. Ср. концеп-ции соотношения мыслительного (понятийного, смыслового, логическо-го) и языкового содержания, представленные, в частности, в работахГ. П. Мельникова, Г. В. Колшанского, В. М. Солнцева, И. И. Ревзина,Н. И. Жинкина, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьева, А. А. Леонтьева, Т. В. Аху-тиной, И. Н. Горелова, Б. М. Лейкиной, Ф. Данеша, М. Докулила, В. Ска-лички, П. Сгалла, Я. Паневовой, П. Адамца, Э. Косериу, Р. Лангаккера,Дж. Хьюсона и ряда других исследователей (см. [Langacker 1976: 307—357;Hewson 1978: 188—190; Bartsch 1998; Fortuin 2000: 4—54]).

Из работ конца XIX — первой трети XX в. 53

Отношение грамматической мысли к мысли логической определеноВ. П. Сланским а) как отношение средства и цели: «Грамматические мыс-ли... служат средствами к передаче мыслей логических» [Сланский 1886:107]; б) как отношение отражения: «... словесные представления суть неболее, чем своеобразные, часто совершенно неправильные, искажен-ные, но все же отражения в области слова логических актов» [Там же:127]; «... мысль грамматическая есть только своеобразное отражениев области словесных представлений мысли логической» [Там же: 126—127]; в) как отношение причины и условия; словесные представленияпри их восприятии являются причиной и условием порожденияв сознании воспринимающего субъекта тех логических актов, которыестремится передать говорящий. В. П. Сланский писал: «... отношение, вкаком стоят в каждом случае словесные представления к передаваемымчерез них логическим актам, должно быть определено не как отношениесоответствия, совпадения, адекватности — и, значит, прямого повторе-ния первыми последних, а скорее — как отношение причинное: словес-ные представления служат причинами или условиями, порождающими всознании воспринимающего слова те умственные акты, какие желатель-но передать говорящему, сами будучи непохожи на эти акты» [Там же:61]. Идалее: «... процесс словесной передачи мыслей должен прежде все-го рассматриваться как процесс формирования или построения тре-бующихся мыслей в голове воспринимающих слова из вызываемых непо-средственно звуками слов представлений и по указанию самих этих пред-ставлений» [Там же: 62]. Здесь (в последнем пункте) очевидна связь сидеями В. Гумбольдта и А. А. Потебни о механизме процесса понимания,включающем акт объективации мысли* языковых значениях.

В. П. Сланский определяет различия между грамматической и ло-гической мыслью, касающиеся разных аспектов их соотношения.

Наиболее важным и существенным с точки зрения развития те-ории соотношения языкового и мыслительного содержания представ-ляется тот факт, что В. П. Сланский обращается к коренному внутренне-му, сущностному различию — в структуре «грамматического смысла» исмысла логического. В. П. Сланский показал, что структуры грамматиче-ской и логической мысли не однородны, не тождественны. Анализируяпредложение Черный цвет поглощает световые лучи, В. П. Сланский выде-ляет три элемента в его логическом содержании: 1) черный цвет;2) прекращение световых лучей; 3) то отношение, что первое явлениепорождает второе; в области же «грамматической мысли» выделяются


четыре «словесных представления»: «два материальных и два формаль-ных, — два, объектами которых служат отдельные явления — цвет ичернота, и два представления, имеющие смыслом роли, исполняемые на-меченными явлениями в содержании предложения» [Там же: 45—52].Не входят в передаваемую мысль прежде всего понятия или представле-ния о цвете и черноте как отдельные, самостоятельные понятия, какимимежду тем они являются в словах черный и цвет, так как каждое из нихздесь выражается «отдельным способом, отдельным словом» [Там же: 49].

В аргументации тезиса о нетождественности структуры «словесныхпредставлений» и мыслей существенное самостоятельное значениеимеет суждение В. П. Сланского о сводимости бесконечной множест-венности и разнообразия мыслей к сравнительно ограниченному ко-личеству элементов, которые могут быть облечены в определеннуюсумму знаков, о возможности разложения живых мыслей людей на про-стейшие элементы. Эти «простейшие и постояннейшие умственныеэлементы» В. П. Сланский связывает со словесными представлениями,которые он рассматривает как своего рода азбуку в отношении к разно-образию мыслей [Там же: 65—68]. Приведем некоторые высказыванияВ. П. Сланского.

«Непосредственное выражение слов (так В. П. Сланский называет«непосредственно связывающиеся со звуками слов представления». —А. Б.), могло бы быть адекватным с передаваемыми мыслями при томлишь условии, если бы каждая единичная мысль имела для себя осо-бую, специально ей принадлежащую форму словесного выражения»[Там же: 65]; «Вся область живых мыслей людей, как ни разнообразнаона и изменчива, допускает, однако ж, возможность разложения ее в ка-ждый данный момент времени на простейшие элементы» [Там же: 66];«...бесконечная множественность и разнообразие мыслей людей могутбыть сведены на сравнительно ограниченное и уже неизменное или покрайней мере мало изменяющееся количество умственных элементов,и значит — на такое количество элементов, которое может уже быть об-лечено в известную сумму знаков. А раз такого рода знаки возможны,возможна, стало быть, будет путем их, при посредстве разнообразногокомбинирования их, и передача всевозможных мыслей людей, так какэто будут знаки, выражающие простейшие умственные элементы, на ко-торые разложимы и из сочетания которых, стало быть, составимы всевоз-можные мысли. Вот такого-то рода знаки для наших мыслей и состав-ляют слова. Связывающиеся со звуками слов представления составляют


именно те простейшие и постояннейшие умственные элементы, — по-нятия и представления и сочетания их, — на которые могут разлагатьсяи из соединения которых могут формироваться всевозможного родамысли... Непосредственно связывающиеся со словесными звукамипредставления — это своего рода азбука в отношении к разнообразиюнаших мыслей. Как в звуковом отношении речь наша сводится на не-значительное количество основных звуков, называемых азбукою, также точно и выражаемые речью мысли в сфере словесных представле-ний сводятся на незначительное сравнительно количество умственныхэлементов, из комбинирования которых все они образуются» [Там же:67—68]; «...речь всегда, в своем развитии и в постоянной жизни, подчи-няется закону, который может быть назван вообще законом разумнойэкономии, — закону, состоящему в стремлении речи достигать возмож-но больших целей возможно меньшими средствами, — выражать воз-можно большее логическое содержание возможно простейшими икратчайшими словесными способами. Из совокупного воздействия всехназванных причин возникла целая область словесных форм или оттен-ков в выражении этих форм, ничего соответствующего которым в ло-гической области не может быть» [Там же: 69].

Разумеется, нет никаких оснований модернизировать взглядыВ. П. Сланского и непосредственно связывать эти высказывания с со-временными теориями компонентного анализа. Однако в цитирован-ных фрагментах рассуждения В. П. Сланского, несомненно, предвосхи-щаются некоторые идеи, на которых базируется современная методикаанализа по дифференциальным семантическим признакам (семантиче-ским множителям). Естественно, речь идет лишь об общих предпосыл-ках, общих принципах, а не о деталях данной концепции. В числе этихобщих идей существенное значение имеет аналогия с «азбукой»(ср. позднейшие сопоставления «фигур плана содержания» с «фигурамиплана выражения» в области фонологии). Принцип простейших со-держательных элементов как основы для воплощения их сочетаний взнаках (словах), используемых для выражения бесконечного много-образия мыслительного содержания, — это, несомненно, одно из наи-более значительных теоретических достижений, представленных вконцепции В. П. Сланского, —достижений, намного опережающих еговремя и созвучных с современными идеями лингвистического анализа.

В. П. Сланский подчеркивает объективность «словесных представле-ний» в отличие от личной, субъективной мысли. «Эти непосредственно


связывающиеся со звуками слов представления так и должны быть, ко-нечно, названы непосредственным или внутренним и самобытным выра-жением слов, иначе это выражение может быть названо еще объектив-ным, так как оно не есть продукт или проявление чьей-либо личной,субъективной мысли, а является в голове каждого — как нечто уже гото-вое и ни от кого не зависящее; это выражение слов, про которое можносказать, что его никто словам не дал и никто от них не может отнять, нидаже изменить в них» [Там же: 43]. В этих суждениях находит своеобраз-ную интерпретацию аспект разграничения языкового и мыслительногосодержания, сходный с тем, который был выявлен и раскрыт А. А. По-тебней при характеристике «ближайших и дальнейших значений».

Следующее различие касается статуса логического и грамматиче-ского содержания в их отношении к более непосредственной данностив речевой деятельности или к выявлению в результате специальногонаучного анализа. По мнению В. П. Сланского, логический смысл вос-принимается в речи, тогда как грамматический смысл познается лишьв результате научного изучения. «Логический смысл в речи, говоря во-обще, и есть не что иное, как ее прямой, непосредственный смысл, —смысл, воспринимаемый нами с самого начала. А вот грамматическийсмысл так действительно есть нечто, до уразумения чего нас доводиттолько уже научное изучение речи» [Там же: 122]. «Смысл в речи и в ка-ждом предложении в отдельности, который первый и непосредственноподпадает нашему сознанию, не есть смысл грамматический, а логиче-ский, т. е. передаваемые речью или предложениями логические мыслиили логические понятия в их цельном, конкретном виде. Пониманиеграмматического выражения слов дается уже искусственным, нарочи-тым анализом их» [Там же: 121—122].

В этих высказываниях В. П. Сланскому удалось отразить действи-тельно существующее различие между речевыми смыслами как теми со-держательными объектами, которые реально осознаются участникамиречевого акта как содержание и цель, результат речевой коммуника-ции, и грамматическими значениями, которые представляют собойспециальный предмет познания и осознания лишь в процессе специ-ального анализа (на разных уровнях, от школьного разбора до научногоисследования). Однако в логическом содержании, разумеется, заключе-ны такие глубинные сущностные признаки, которые не даны непосред-ственно как предметы осознания участников речевого акта, а могутбыть познаны лишь в результате специального научного исследования.


Одно из проявлений своеобразия словесных представлений посравнению с передаваемыми при их посредстве логическими актами за-ключается, по мысли В. П. Сланского, в той роли, которую играют всловесных представлениях метафорические образные элементы. «Го-воря вообще, метафорический элемент в языке — общеизвестная вещь,но нам кажется, что значение и размеры здесь этого элемента несрав-ненно шире, чем как их обыкновенно представляют... Большею илименьшею примесью метафорического элемента, можно сказать, пропи-таны все элементы и формы языка» [Там же: 82]. И далее: «...в мета-форических элементах языка мы находим новое подтверждение вы-ставляемого нами общего факта своеобразности словесных представле-ний и несоответствия их по сравнению с передаваемыми путем их ло-гическими актами — и новое подтверждение надобности при изученииязыка выделения в нем словесных элементов от последних актов» [Тамже: 84]; «Мы говорим солнце восходит или заходит, туча надвинулась, ветерподнял воду и сломал плотину, вода вышла из своих берегов и залила окрест-ность и т. под.: слабая, поблекшая, выцветшая так сказать, но все жеокраска духовности — сознательности, намеренности — не придаетсяли бездушным действиям даже и в подобных, таких обычных способахобозначения этих действий?» [Там же: 85]; «...в самом... представлениипринадлежности обозначаемого действия или состояния чему-либо вы-ставляется непременно эта принадлежность с характером предна-меренности или по крайней мере сознательности со стороны предмета,которому присвояются действие или состояние» [Там же].

Различие между грамматическим значением слова и понятием на-глядно передано В. П. Сланским при характеристике значений частейречи. В. П. Сланский подчеркивает «формальный, организующий» ха-рактер их содержания: «...те самые категории, на которые обыкновенноделятся изменяющиеся слова, т. е. так называемые имена существитель-ные, прилагательные, глаголы, — разнятся между собою вовсе не состороны понятий или реальных вещей, обозначающих этого рода слова,а... в том, в каком виде в словах той или иной категории выставляютсяизвестные понятия... разница... та, что в форме слов одной категории од-ними и теми же или какими бы ни было вещами может исполняться однаслужба в содержании речи, а в форме слов другой категории — другаяслужба; вещи же или понятия обозначаемые могут быть при этом одни ите же. т. е., значит, говоря вообще, разница не в материальном, а лишьв формальном, организующем значении слов, — в значении, которое,


как показано уже, ничего соответствующего в логических понятиях неимеет и иметь не может» [Там же: 78—79].

Далее эта точка зрения применяется к определению значения глаго-ла и имени существительного: «.. .глагол — это не слово, служащее специ-ально к выражению понятия о действии или состоянии, в логическомсмысле — и действия и состояния могут одинаково обозначаться и други-ми разрядами слов... глагол — такое слово, которое, обозначая действиеили состояние, т. е. лучше сказать, явление вообще, придает этому по-следнему известную, им только одним, глаголом, выражаемую роль в со-держании речи, —такую роль, которая уже не может быть придана явле-нию какими бы ни было другими частями речи, хотя бы и обозначающи-ми то же в сущности явление; глаголом ставится в речи обозначаемое имявление в особенное, им одним выражаемое, отношение к другим явле-ниям или к другим предметам, — выражается, что обозначаемое явлениекем-то уже производится или в ком-то уже происходит, иначе есть чье-тодействие или чье-то состояние... В свою очередь и существительные„прыжок, прыгание" и под. не служат лишь к обозначению действияпрыгания, в отвлеченном его виде, как оно будет мыслиться в логиче-ском понятии, а будут также придавать еще действию известную рольречи... а именно роль предмета речи» [Там же: 81].

В таком истолковании значений частей речи, для которого харак-терно подчеркивание их собственно языковой «интерпретационной» иструктурно-организующей, а не логической сущности, В. П. Сланскийпродолжает линию, намеченную в предшествующей грамматическойтрадиции, в частности в трудах К. С. Аксакова и А. А. Потебни. Позд-нее это направление в трактовке значений частей речи развивается иуглубляется А. М. Пешковским.

В трактовке «формальных, организующих значений» заметны общиеочертания того круга идей, которые в современной лингвистике связаныс понятием формальных или структурных функций, отличаемых от функ-ций семантических. Соответствующие понятия не совпадают с теми«организующими значениями», о которых писал В. П. Сланский, и при-меняются в основном к иным объектам, но общие предпосылки для вы-деления особого рода формальных (структурных) функций в грамматикепредставлены уже в грамматической теории В. П. Сланского.

Тезис о разграничении мыслительного (логического, понятийного) иязыкового содержания (аспектов содержания) требует доказательства.Одним из доказательств является тот факт, что возможно соответствие


одного и того же мыслительного содержания разным языковым со-держаниям. Это явление выступает: а) при перифразировании, т. е.при наличии синонимичных высказываний; б) при передаче одного итого же мыслительного содержания высказываниями на разных языках(что проявляется, в частности, при переводе с одного языка на другой).

Уже А. А. Потебня, как было отмечено выше, связал вопрос о разгра-ничении языкового содержания и «внеязычного значения» с синоними-ей, наметив путь к определению мыслительного содержания в результатесопоставления синонимичных высказываний, отвлечения от всех раз-личий в языковых значениях и выделения той мыслительной основы со-держания, которая при таких преобразованиях остается неизменной.

Продолжая линию, намеченную А. А. Потебней, В. П. Сланскийаргументирует тезис о необходимости разграничения и соотнесения«логической мысли» и «мысли грамматической» указанием на возмож-ность выражения одной и той же логической мысли разными высказы-ваниями, отличающимися друг от друга с точки зрения грамматиче-ской мысли. Анализ синонимичных высказываний, проведенныйВ. П. Сланским, примечателен всеми своими деталями и общей на-правленностью. Приведем фрагмент этого анализа: «Возьмем случаи,когда разными по словесному составу предложениями выражаются од-ни и те же логические мысли, как это будет в предложениях: лев — оченьсильное животное, лев обладает большою силою, лев очень силен. С точки зре-ния грамматик, во всех этих предложениях будут высказываться всеразные мысли, — приписываться, хотя одному и тому же предмету —льву, но разные все признаки: явное противоречие со здравым смыс-лом, явный абсурд с точки зрения этого смысла. Нашим же способомрассмотрения дела и этот абсурд обращается в простой и понятныйфакт. В приведенных предложениях высказываются, действительно,разные мысли, но разные мысли грамматические, — разные в предло-жениях будут грамматические сказуемые, — разного рода вещи в нихнепосредственным выражением слов выставляются как приписывае-мые предмету речи признаки: в одном предложении в качестве такогопризнака выставляется признак животного вообще, в другом — признакобладания, а в третьем признак силы. Но, при такой разнице непосред-ственного выражения слов предложений, всеми ими намечается в ре-зультате одна и та же логическая мысль — выражается утверждение заодним и тем же предметом — львом одного и того же признака — боль-шой физической силы» [Там же: 113]. Далее дополнительно разъясняет-


ся понимание «грамматических элементов предложения» как дву-сторонних величин, обладающих собственным значением. «Нужно...не упускать из вида, что и чисто грамматические элементы предложе-ний состоят не в одних звуках, а в звуках, связанных уже с известным исовершенно особенным, своеобразным значением» [Там же: 113—114].

Не ограничиваясь констатацией возможности передачи одной итой же логической мысли высказываниями, выражающими разныеграмматические мысли, В. П. Сланский стремится раскрыть причиныэтого явления. «Всякое логическое содержание, — всякий предмет, вся-кий признак и всякий факт вообще могут быть обозначаемы, т. е. дово-димы нами до сознания других, через обозначение их с разных сторонили в разных составных элементах: всех сторон или всех элементов небывает надобности указывать и не бывает надобности указывать имен-но такие, а не иные стороны или элементы, а достаточно бывает указатьтолько некоторые стороны или элементы, и притом в одних случаях од-ни, в других другие: цель собственно обозначения предметов, призна-ков или фактов все равно может достигаться... И содержание всякойцельной мысли мы можем в одном случае обозначить с одних сторон, вдругом — с других, а мысль все равно будет обозначаться... В предло-жениях: лев очень силен, лев обладает большою силою, лев — очень сильноеживотное... одному и тому же предмету — льву придается один и тот жепризнак большой физической силы; но этот один и тот же признак в од-ном предложении выставлен с одной стороны, в другом — с другой, втретьем — с третьей: в этом и все дело. С какой именно стороны и ка-ким способом в каждом предложении выставлен признак, в разъясне-нии этого и должна была бы состоять дальнейшая задача грамматиче-ского анализа взятых предложений; но в такое разъяснение нам уженет надобности входить: нам достаточно было только самым общимобразом наметить путь к выяснению дела вообще» [Там же: 114—115].

Значимость концепции В. П. Сланского для теории соотношения язы-кового и мыслительного содержания определяется не ее реальным воздей-ствием на развитие этой теории. Концепция В. П. Сланского была мало из-вестна, а если и обращала на себя внимание современников, то явно недо-оценивалась (см. [Грунский 1910: 127—130]). Значимость концепцииВ. П. Сланского в наше время выявляется в сопоставлении с современны-ми теориями значения и смысла. Такое сопоставление помогает в полноймере осознать, что многие из вопросов соотношения грамматическогозначения и смыслового содержания были достаточно остро и глубоко


поставлены уже в прошлом веке. Концепция В. П. Сланского способствуетосознанию того факта, что эта проблема давно созрела и нуждается в ин-тенсивной разработке на уровне современной лингвистической теории.

В представленном нами фрагменте развития концепции соотноше-ния языкового и мыслительного содержания в отечественном языко-знании XIX в. особую значимость для истории лингвистических ученийи для современной лингвистической мысли, на наш взгляд, имеет рас-смотрение следующих вопросов:

о вычленении того содержания, которое является собственнымпредметом языкознания, но не других наук (К. С. Аксаков, А. А. Потеб-ня, В. П. Сланский);

о собственно языковедческом подходе к значениям, являющимсяпредметом языкознания (в частности, грамматики), при критическомотношении к логицизму в истолковании этих значений (К. С. Аксаков,А. А. Потебня, В. П. Сланский);

о центральном положении учения о значении (т. е. семантики в еесобственно лингвистическом истолковании) в грамматике и, шире, вобласти изучения языка (А. А. Потебня, В. П. Сланский);

о закономерностях исторического развития грамматических кате-горий (А. А. Потебня);

о реальном существовании (онтологическом статусе) грамматиче-ских форм, парадигм и категорий в языке и речи, в единстве с реально-стью мыслительной деятельности (А. А. Потебня); в более общей формепризнания первичности языковых явлений во всем их многообразиипо отношению к языковедческим описаниям и объяснениям, противаприорных схем, накладываемых на язык, принцип онтологизма пред-ставлен в трудах К. С. Аксакова; той же общей онтологической направ-ленностью характеризуется концепция В. П. Сланского);

о языковом содержании как форме (способе представления) мысли-тельного содержания (А. А. Потебня);

о функции систематизации мыслительного содержания, присущейграмматическим категориям (А. А. Потебня);

об отношении «грамматической мысли» и «логической мысли»:а) как средства и цели; б) как словесного отражения логических актов(В. П. Сланский);


о различиях в содержательной структуре предложения и структуресуждения (А. А. Потебня, В. П. Сланский), в структуре «грамматическо-го смысла» и «логического смысла» (В. П. Сланский);

о выведении одного и того же «внеязычного содержания» (одной итой же «логической мысли») в результате сопоставления синонимичныхвысказываний, различающихся с точки зрения языкового содержания(А. А. Потебня, В. П. Сланский);

о языковой форме как основе описания значений в грамматике(К. С. Аксаков);

о принципе выделения относительно ограниченного количествапростейших содержательных элементов, заключенных (в различныхкомбинациях) в языковых знаках, как принципе, объясняющем воз-можность передачи бесконочного множества и разнообразия мысли-тельного содержания ограниченным количеством средств (В. П. Слан-ский);

о выделении в области «грамматической мысли» особого рода «фор-мальных, организующих» значений (В. П. Сланский);

о трех этапах грамматического анализа предложения («о разборахтройственного свойства»): 1) истолкование «логического смысла» впредложении; 2) истолкование грамматических смысловых элемен-тов и их выражения; 3) на основе того и другого — разъяснение, ка-кими способами логические элементы передаются грамматическими(В. П. Сланский).

Данный перечень идей, почерпнутых из трудов А. А. Потебни,К. С. Аксакова и В. П. Сланского, со всей очевидностью демонстрируетсвоеобразие взглядов каждого из этих ученых. Вместе с тем достаточноявно вырисовывается общая тенденция, общая линия в самой поста-новке вопроса о языковом содержании (в грамматике и за ее предела-ми), в концентрации внимания на собственно языковом содержании ина собственно языковедческом подходе к его изучению.

Суждения Ф. Ф. Фортунатова о «знаках для мысли»

Теория значения в трактовке Ф. Ф. Фортунатова (1848—1914) осно-вана на понятии знака, «знака для мысли». «Рассматривая природузначений в языке, — пишет Ф. Ф. Фортунатов, — я остановлюсь спервана знаках языка в процессе мышления» [Фортунатов 1956 111].


Отсюда вытекает такой подход к значениям, при котором они все-гда связываются с определенными языковыми единицами. Это значе-ния слов, значения форм («форм отдельных полных слов» — форм сло-воизменения, например форм наклонения, времени, лица, и форм сло-вообразования, например форм числа) [Там же: 155—167, 192].

Трактуя значение не в отвлечении от средств его выражения, а какзначение определенных форм, Ф. Ф. Фортунатов всегда идет в направ-лении «от формы к значению».

Для теории знаков языка в освещении Ф. Ф. Фортунатова харак-терна направленность от знака к мысли, постоянная обращенностьк мышлению. Знаки языка трактуются Ф. Ф. Фортунатовым в их отно-шении не непосредственно к явлениям внеязыковой действительно-сти, а к мысли. Не случайно Ф. Ф. Фортунатов часто использует сочета-ние «знаки для мысли». Примечательно следующее рассуждение: «Какскоро... в процессе данной мысли представления самих предметов этоймысли не воспроизводятся, а являются воспроизводимыми лишь пред-ставления, сопутствующие им, эти сопутствующие представления, какчасти данной мысли, являются заместителями, представителями ос-тающихся невоспроизведенными представлений самих предметов этоймысли» [Там же: 116]. Ф.Ф.Фортунатов подчеркивает обобщенныйхарактер содержания языковых знаков: «...предмет мысли, обозначае-мый этим словом белый, есть отдельное свойство белого цвета, сущест-вующее у каких бы то ни было предметов, имеющих белый цвет» [Тамже: 120]. Отсюда непосредственно вытекает важная мысль о двусторон-ней зависимости между языком и мышлением: «Из данных мною при-меров, я думаю, не трудно уяснить себе, что не только язык зависит отмышления, но что и мышление, в свою очередь, зависит от языка; припосредстве слов мы думаем и о том, что без тех или иных знаков не мог-ло бы быть представлено в нашем мышлении, и точно так же при по-средстве слов мы получаем возможность думать так, как не могли бы ду-мать при отсутствии знаков для мышления, по отношению именнок обобщению и отвлечению предметов мысли» [Там же].

Ф. Ф. Фортунатов понимал грамматику как «учение о всякихформах языка» [Там же: 136]. Обычно при истолковании концепцииФ. Ф. Фортунатова обращается внимание именно на принцип формы.Для Ф. Ф. Фортунатова понятие формы действительно является исход-ным. Однако необходимо обратить внимание на то, что само это поня-тие у Ф. Ф. Фортунатова неразрывно связано со значением (формаль-


ным значением): «Такие принадлежности звуковой стороны знаковязыка, которые сознаются (в представлениях знаков языка) как изме-няющие значения тех знаков, с которыми соединяются, и потому какобразующие данные знаки из других знаков, являются, следовательно,сами известного рода знаками в языке, именно знаками с так называе-мыми формальными значениями» [Там же: 124]. В случаях типа руку, но-гу, руке, ноге «знаки языка заключают в себе так называемые формы, т. е.,например, слова руку, ногу заключают в себе известную форму, по дели-мости на части рук-, ног-, с неформальным (материальным) значением, ина общую им часть -у, с формальным значением» [Там же: 124—125].

Формальная основа концепции Ф. Ф. Фортунатова заключается не втом, что он обращает внимание не на значение, а лишь на форму (какиногда думают), а в том, что он последовательно проводит принцип «отформы к значению», всегда связывая значение с его носителем.

Концепция Ф. Ф. Фортунатова пронизана идеей значения, но значе-ния не вне языка, а в самом языке, в его формах. В трактовке соотноше-ния языка и мышления Ф. Ф. Фортунатов выдвигал на передний планпредставление о языке не как о чем-то внешнем по отношению к мыш-лению, а как об имеющем отношение к явлениям мышления: «Тот, ктоне привык думать об отношении языка к мысли, замечает главнымобразом лишь внешнее проявление, обнаружение связи, сущест-вующей между мышлением и языком: язык представляется средствомдля выражения наших мыслей. И при таком взгляде сознается теснаясвязь языка с мышлением, но только при этом предполагается, будтомысль, обнаруживающаяся в речи, сама существует, развивается со-вершенно независимо от слов... В действительности явления языка поизвестной стороне сами принадлежат к явлениям мысли. Язык в про-цессе нашей устной речи, когда мы говорим, выражая наши мысли, су-ществует потому, что он существует в нашем мышлении; слова в нашейречи непосредственно выражают, обнаруживают такие мысли, в составкоторых входят представления тех же слов как знаков для мышления,т. е. как знаков или того, о чем мы думаем, или того, что образуетсяв процессе мышления о тех или других предметах мысли» [Фортунатов1957: 434—435].

Из подхода к грамматическим значениям на основе понятия «знакадля мысли» вытекает констатация их неуниверсальности: «Приступаяк изучению какого-либо языка, имеющего формы отдельных полныхслов, лингвист должен остерегаться того, чтобы не предполагать без


проверки существования в этом языке именно таких форм слов, какиеизвестны ему из других языков. Различие между языками в формах от-дельных слов может касаться не одних только значений форм, но и са-мого способа образования форм в словах» [Фортунатов 1956: 139].

Для концепции Ф. Ф. Фортунатова характерен конкретно-истори-ческий подход к значениям форм. Значение данной формы опреде-ляется для того или иного периода развития языка. Выдвигаетсятребование строго отличать «существующее уже значение известнойформы от того значения, из которого оно могло образоваться»[Фортунатов 1884: 25].

Понятия «языковое мышление»и «внеязыковые семасиологические представления»

в интерпретации И. А. Бодуэна де Куртенэ

Сосредотачивая внимание на психической стороне языка (какстороне внутренней, центральной по отношению к звуковой стороне—внешней, периферийной) [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. I: 212—214], напонятиях «языкового мышления» и «языкового знания», И. А. Бодуэнде Куртенэ (1845—1929) выдвигает на передний план связь этой сторо-ны языка с «внеязыковыми семасиологическими представлениями», с«собственно психическим содержанием». «Внеязыковые, семасиологиче-ские представления», распадающиеся на представления из области фи-зического и биологического мира, а также мира общественного и лично-психического [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. II: 185], трактуются Бодуэномкак имеющие самостоятельное существование, «независимое бытие», новместе с тем связанные с языком и «движущиеся в его формах»: «...самопсихическое содержание, представления, связанные с языком и движу-щиеся в его формах, но имеющие независимое бытие, представляют со-бой предмет исследования отдельной части грамматики, а именно наукио значении, или семасиологии» [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. I: 214].

Истолкование психической стороны языка раскрывается в понятиицеребрации (сопоставляемой с фонацией и аудицией): «...церебра-ция... есть закрепление всего того, что относится к языку, сохранениеи обработка всех языковых представлений в языковой сокровищницедуши, есть языковое мышление» [Там же: 263]. «Сущность языка состав-ляет, естественно, только церебрация» [Там же: 144].


С понятием языкового мышления тесно связано понятие языково-го знания: «... мы вправе считать язык особым знанием, т. е. мы вправепринять третье знание, знание языковое, рядом с двумя другими — сознанием интуитивным, созерцательным, непосредственным, и знаниемнаучным, теоретическим» [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. II: 79]. И в другойработе: «...из языкового мышления можно вывести целое своеобразноеязыковое знание, знание всех областей бытия и небытия, всех проявле-ний мира, как материального, так и индивидуально-психического и со-циального (общественного). Все стороны жизни преобразовываются впсихические эквиваленты, в представления, ассоциирующиеся с язы-ковыми представлениями» [Там же: 312].

Говоря о том, что в языковом знании отражаются те или иные от-ношения природы, общественной жизни и т. д., И. А. Бодуэн де Курте-нэ подчеркивает специфику, свойственную именно языковому отраже-нию этих отношений. Таковы, например, суждения о принципе «эго-центризма» в значениях лица и времени (так, множество, состоящее изодного лица и двух и трех лиц, воспринимается как 1-е лицо мн. числа)[Там же: 79—81].

Особое внимание И. А. Бодуэн де Куртенэ уделяет специфике отра-жения в языковом мышлении и знании комплекса количественныхпредставлений. Работа Бодуэна о количественности в языковом мыш-лении заключает в себе мысли и наблюдения, во многих отношенияхпредвосхищающие более поздние исследования семантических кате-горий, полей и т. п. Здесь реализован принцип «от значения к форме».При этом не просто собраны и охарактеризованы разнообразные сред-ства выражения количественных отношений, но проанализированы со-держательные особенности разных типов количественности в «языко-вом мышлении» и их взаимосвязи. Таковы, в частности, сопоставленияколичественности пространственной и временной, представлений мно-гократности и длительности, собирательности и простой множествен-ности, разных ступеней интенсивности и т. д. И. А. Бодуэн де Куртенэпоследовательно проводит сопоставление количественности в языко-вом мышлении и «математической количественности». В самом раз-личении этих понятий проявляется разграничение собственно языко-вого и понятийного, логического содержания [Там же: 312—319, 323].

Мысли И. А. Бодуэна де Куртенэ о специфике отражения внеязыко-вых семасиологических представлений в языковых представлениях на-ходят обобщенное выражение в подчеркивании творческого характера


языкового мышления: «Языковое мышление, равно как и его обнару-живание и воспринимание, представляют из себя не простую репро-дукцию или воспроизведение усвоенного... а вместе с репродукциейтоже продукцию или производство, состоящее в новом, самостоятель-ном сочетании усвоенных индивидуальною психикой элементов языко-вого мышления. Это и есть постоянное, беспрерывное „творчество",свойственное мобилизации языковых представлений в их совокупно-сти» [Там же: 281].

Неуниверсальность языкового мышления раскрывается в сужде-нии об особом для каждого языка соотношении явных и скрытых язы-ковых представлений. Здесь блестяще предвосхищается разрабатывае-мая в современном языкознании концепция скрытых категорий,причем в наиболее интересных аспектах — типологическом и ис-торическом: «В одном языке отражаются одни группы внеязыковыхпредставлений, в другом — другие. То, что некогда обозначалось, ли-шается со временем своих языковых экспонентов; с другой стороны,особенности и различия, ранее вовсе не принимаемые в соображение,в более поздние эпохи развития того же языкового материала могут по-лучить вполне определенные экспоненты (таково, например, различиеформальной определенности и неопределенности существительных,свойственное нынче романскому языковому миру, но чуждое состоя-нию латинского языка)... В каждый момент жизни каждого языкадремлют в зачаточном виде такие различения, для которых недостаетеще особых экспонентов. Это столь метко Бреалем названные idees la-tentes du langage (потаенные языковые представления)» [Там же: 83—84]. Ср. развитие той же мысли в другой работе: «Отражение тех илидругих замечаемых во внеязыковом мире различий в различениях чис-то языковых может служить основанием для сравнительной морфоло-гической характеристики отдельных языковых мышлений. Только длянезначительной части внеязыковых, семасиологических представле-ний имеются в языковом мышлении морфологические экспоненты;большая же часть этих внеязыковых представлений составляет по от-ношению к языку группу так называемых „скрытых языковых пред-ставлений"... Между прочим, в языковом мышлении могут находитьсяили не находиться постоянные экспоненты для следующих внеязыко-вых представлений: пол животных, являющийся источником различе-ния грамматических родов; жизнь и ее отсутствие; пригодность дляеды или питья; человеческая личность, в различии от всего остального;


определенность и неопределенность; обладание (представления из мираобщественно-экономического); количественное мышление (число, про-странственные измерения, длительность); время физическое и время ис-торическое; общественная зависимость одних людей от других и т. д.»[Там же: 185—186]. Таким образом, здесь фактически представлен эскизтипологической концепции мыслительных категорий на базе исследова-ния различий в их явном или «скрытом» отражении в разных языках. :

В работах И. А. Бодуэна де Куртенэ мы находим такие образцыконкретного анализа неуниверсальных элементов в «языковом мышле-нии», которые сохраняют свою значимость и в наши дни: «В областиморфологии и семантики мы констатируем, например, несоизмери-мость языков, свободных от различения рода в представлениях, связан-ных с существительными, и языков, отягощенных этим родо-половымкошмаром. Поэтому-то точный перевод с языков одной категории наязыки другой категории абсолютно невозможен. Например, финское(суоми) opettaja и эстонское opetaja — это не польское nauczyciel „учи-тель" и не nauczycielka „учительница", а что-то такое, что невозможновтиснуть в польское языковое мышление» [Там же:' 318—319].

Концепция И. А. Бодуэна де Куртенэ охватывает «языковое мыш-ление» в его отношении как к «внеязыковым семасиологическим пред-ставлениям», так и к звуковой стороне языка: «...каждый язык можетрассматриваться с точки зрения связи своего психологического со-держания с психическими субститутами звуков, т. е. со звуковымиобразами... Собственно языковое — это способ, каким звуковая сторонасвязана с психическим содержанием» [Бодуэн де Куртенэ 1963, т. I: 133].

Актуальную значимость имеет выдвинутый И. А. Бодуэном деКуртенэ принцип раздельной делимости языковых представлений сразных точек зрения — фонетической, морфологической (в широкомсмысле, охватывающем морфологическую и синтаксическую структуру)и с точки зрения представлений в «церебрационном центре». Анали-зируя пословицу На то щука в море, чтоб карась не дремал, И. А. Бодуэнде Куртенэ рассматривает ее членение сначала с фонетической точкизрения (на фонетические фразы, фонетические слова и т. д.). Затем рас-сматривается делимость с морфологической точки зрения (под «морфо-логией языка» Бодуэн понимает «построение языка в самом обширномсмысле этого слова», т. е. не только морфологию в тесном смысле, илипостроение слов, но и синтаксис, или построение предложения ) — надве сложные синтаксические единицы, каждая из которых распадается


на простые, т. е. на отдельные «семасиологически-морфологическиеслова», которые, в свою очередь, делятся на морфемы. Далее вычленя-ется уже охарактеризованная выше делимость групп представлений впсихическом (церебрационном) центре. Подчеркивается, что речь идетименно о группировке языковых представлений «в одном толькоцеребрационном центре, без ее осуществления в фонации и аудиции»[Там же: 76—79]. По существу здесь сформулирован принцип неизо-морфности иерархических систем единиц, выделяемых на разныхуровнях и в разных аспектах языка, — принцип, обусловливающий со-ответствующее раздельное членение речевых произведений. Это одиниз важных принципов организации языкового содержания в его отно-шении к организации в области синтаксической и морфологическойструктуры и в области фонетического выражения.

Учение А. А. Шахматовао грамматических и психологических категориях

Семантическую сторону концепции А. А. Шахматова (1864—1920)мы рассмотрим в том виде, как она изложена в «Синтаксисе русскогоязыка». Для шахматовского учения о предложении характерно движе-ние анализа от мыслительных психологических процессов к их языко-вому воплощению. Особенностью концепции А. А. Шахматова являетсядинамический подход к соотношению мышления и языка и к самим яв-лениям мышления, существенным для синтаксиса предложения.А. А. Шахматов концентрирует внимание не на статических мыслитель-ных категориях, а на мыслительно-психологических актах, процессах,лежащих в основе построения предложения. Приведем некоторые по-ложения А. А. Шахматова: «Психологической основой нашего мышле-ния является тот запас представлений, который дал нам предшест-вующий опыт и который увеличивается текущими нашими пережива-ниями; психологическою же основой предложения является сочетаниеэтих представлений в том особом акте мышления, который имеет це-лью сообщение другим людям состоявшегося в мышлении сочетанияпредставлений; этот акт мы назовем коммуникацией» [Шахматов 1941:19]. И далее: «... простейшая единица мышления, простейшая комму-никация состоит из сочетания двух представлений, приведенных дви-жением воли в предикативную (т. е. вообще определяющую, в частно-


сти зависимую, причинную, генетическую) связь. К коммуникациям от-носятся не только пропозиции или суждения, но и всякие иные сочета-ния представлений, умышленно, с тою или иною целью приведенныхнами в связь» [Там же].

Динамический характер истолкования коммуникации заключаетсяне только в том, что она понимается как особого рода акт, но и в том,что этот акт трактуется как результат сложного процесса: «...из слож-ных комплексов, возникших в начале коммуникации, выделяются по-средством ассоциации со знаками внутренней речи те или иные суще-ственнейшие или важнейшие в данном случае для говорящего призна-ки; это дает возможность упростить зародившийся у говорящего психо-логический процесс и довести его до обнаружения в слове. Следова-тельно, начало коммуникация получает за пределами внутренней речи,откуда уже переходит во внешнюю речь» [Там же: 20].

Важное значение имеет тот факт, что мыслительно-психологическоепонятие коммуникации и ее членов (субъекта и предиката) А. А. Шахма-тов соотносит не непосредственно с формальной стороной предложе-ния, а с грамматическими значениями грамматических форм. Он пи-шет: «...определяю п с и х о л о г и ч е с к и й с у б ъ е к т как представле-ние, господствующее над другим, сочетавшимся с ним представлением,которое определяется как п с и х о л о г и ч е с к и й п р е д и к а т » [Тамже: 21—22]. И далее: «...при сочетании представления о предмете спредставлением о признаке первое из них, как господствующее в отно-шении признака по самой своей природе, будет всегда с у б ъ е к т о м ,а второе п р е д и к а т о м . Выставляя такое утверждение, мы в полномправе сослаться на факты языка: название предмета (разумеется, данноев независимой форме, т. е. в именительном падеже) будет всегда грамма-тическим подлежащим в отношении к сочетавшемуся с ним глаголу илиприлагательному... эта последовательность коренится, конечно, не всвойствах грамматических форм как таковых, а в свойстве тех представ-лений, которым они соответствуют и от которых никогда не оторвутся всилу самого грамматического их значения. Здесь особенно ярко сказыва-ется тесная, внутренняя связь между языком и мышлением, между грам-матическими и психологическими категориями. Мы постоянно встреча-емся с несоответствием языковых форм предложения психологическойкоммуникации; но несоответствие не тождественно с противоречием»[Там же: 23]. Ср. также следующее суждение: «...по существу не можетбыть противоречия между природой предложения и коммуникации, но,


конечно, не в отношениях материальной природы первого к психоло-гической природе второй, а в отношениях смысла, значения предложе-ния и психологической природы коммуникации» [Там же: 28]. Эти мыс-ли находят дальнейшее развитие в учении А. А. Шахматова об односо-ставных и двусоставных предложениях [Там же: 29—31, 49—260].

Концепция А. А. Шахматова, развивающаяся в направлении о гмыслительных психологических процессов (охватываемых понятиемкоммуникации) к их отражению и реализации в грамматических значе-ниях синтаксических единиц, приобретает особый интерес с точки зре-ния современных поисков синтаксической теории.

В учении А. А. Шахматова о грамматических категориях реализуетсятот же основной принцип его концепции — от содержания к средст вамвыражения. Сами по себе грамматические категории трактуются в со-держательном плане, а в средствах выражения они, по мыслиА. А. Шахматова, находят свое обнаружение. Грамматическая кате-гория определяется как «представление об отношении (к другим пред-ставлениям), сопутствующее основному значению, вызываемому сло-вом; так обнаруживаем в слове дома сочетание основного значения(дом) с представлением о множественности» [Там же: 420].

Выражение грамматических категорий охватывает широкий кругязыковых средств. Отсюда вытекает и расширенное понимание составаграмматических категорий. Так, А. А. Шахматов пишет: «Нижесле-дующие грамматические категории обнаруживаются в существитель-ных морфологически, синтаксически, далее посредством словообразо-вательных суффиксов и интонации: число, конкретность и абстракт-ность, единственность и множественность, единичность, считаемость,парность, совокупность, одушевленность и неодушевленность, род, бы-тие или наличность, увеличительность, уменьшительность, ласкатель-ность, пренебрежительность» [Там же: 436]. Здесь представлены раз-нородные явления, в частности собственно морфологические кате-гории, лексико-грамматические и словообразовательные разряды,а также значения, имеющие сложное комбинированное выражениев предложении. Эта разнородность объекта находит отражение и в не-однородности его истолкования. С одной стороны, А. А. Шахматов пи-шет: «Грамматические категории познаются в русском языке при помо-щи тех морфологических особенностей, в которых они обнаруживаю i-ся. Эти морфологические особенности могут быть положены в основа-ние при определении грамматических категорий...» [Там же: 434].


Здесь налицо морфологический подход к грамматическим категориямС другой стороны, под понятие грамматической категории подводятсяявления иного характера, не связанные с морфологическим выражени-ем: «... причем, однако, необходимо заметить, что некоторые категориивообще не находят для себя морфологического обнаружения, а неко-торые, обнаруживаясь в одних частях речи, не имеют внешнего обнару-жения в других. Так, категория бытия или наличности не имеет морфо-логического обнаружения ни в существительных (если не признать та-ковою особую интонацию), ни в наречии, ни в прилагательном, ни вглаголе. Категория повелительного наклонения обнаруживаетсяморфологически в спрягаемых формах глагола, но остается не обнару-женною ни при инфинитиве (молчать!), ни при некоторых других гла-гольных формах (пошел вон!), ни также при междометии (цъгц' стоп1)»[Там же]. Теория А. А. Шахматова здесь по существу переходит о гморфологических категорий к иному объекту, который в различных бо-лее поздних концепциях трактуется с точки зрения таких понятий, как«понятийная категория», «скрытая категория», «функционально-семан-тическая категория», «функционально-семантическое поле».

В целом концепция А. А. Шахматова характеризуется широкимподходом к синтаксису предложения и грамматическим категориям наоснове выявления связи между языком и мышлением Анализ в направ-лении от мыслительно-психологического процесса коммуникации к по-строению предложения, от семантических категорий к разным средст-вам и способам их языкового обнаружения послужил важным стимуломдля дальнейшего развития грамматической мысли. Разные аспекты се-мантики в концепции А. А. Шахматова не всегда получают последова-тельную дифференциацию с точки зрения терминологии, однако по су-ществу эта концепция основана именно на стремлении выявить связимежду мыслительно-психологическим содержанием и его языковымпредставлением, включая значения грамматических форм.

Грамматическая категоризация значенийв истолковании А. М. Пешковского

В «Русском синтаксисе в научном освещении» хорошо прослежива-ется тенденция к анализу прежде всего собственно грамматических ка-тегориальных значений и их выражения в грамматической системе


Здесь получила дальнейшее развитие концепция грамматической кате-гориальности, выдвинутая А. А. Потебней. В изложении А. М. Пешков-ского (1878—1933) разработан и развит тот подход к грамматическимкатегориям, который основывается не только на анализе самих грамма-тических значений, но прежде всего на описании принципов систем-ной организации тех рядов форм, которым свойственны грамматиче-ские значения (см., в частности, главу «Понятие о формальной кате-гории слов» в кн. [Пешковский 1956: 23—29]).

С указанным подходом тесно связано продолжение А. М. Пешков-ским той линии, которая представлена в работах Ф. Ф. Фортунатова: ли-нии исследования значений форм слов как языковых знаков. А. М. Пеш-ковский последовательно связывает языковые значения — веществен-ные и формальные — с определенными средствами их выраженияв данном языке. Это всегда значения каких-то языковых элементов —слов, вещественных и формальных частей слов, значения форм, значе-ния рядов форм — формальных категорий [Там же: 11—33 и ел.].

Вместе с тем А. М. Пешковский иногда обращается и к тому со-держанию, которое является общим для разных языковых средств, т. е.к отвлеченно-понятийному аспекту семантики. А. М. Пешковский вы-деляет некоторые семантические категории, охватывающие различныесредства выражения. При этом он проводит различие между такими се-мантическими категориями и собственно грамматическими рядамиформ (формальными категориями): «Так, например, категория повеле-ния (отличная, конечно, от категории повелительного наклонения гла-гола) будет заключать в себе не только все слова с формами повелитель-ного наклонения и не только все словосочетания с повелительнымислужебными словами, но и все словосочетания без таких слов, но с по-велительной интонацией (Смирно сидеть, рукавов не марать, к горшку несоваться! Карету мне, карету! Хлеба и зрелищ! Долой предателей! Вон от-сюда! и т. д.)» [Там же: 48]. Далее А. М. Пешковский фактически ставитвопрос о тех единствах, которые исследуются в современной лингвис-тической литературе с использованием таких терминов, как понятийнаякатегория, функционально-семантическая категория, функционально-семантическое поле, грамматико-лексическое поле и т. п.: «В дальней-шем мы увидим, что чем важнее для языка какое-нибудь формальноезначение, тем б о л е е р а з н о о б р а з н ы м и и т е м б о л е е м н о г о -ч и с л е н н ы м и с п о с о б а м и обозначается оно в звуковой сторонеречи, как будто бы язык в с е м и д о с т у п н ы м и е м у с р е д с т в а м и


стремится к поставленной себе цели — выразить данное значение, и наобязанности исследователя-языковеда лежит не только вскрыть данноезначение на каком-нибудь одном факте, но и найти все факты языка, об-наруживающие его, как бы они ни были разнообразны» [Там же: 48—49].Далее подробно анализируется «вопросительная категория». Примеча-тельно, что при этом не просто указываются средства выражения этойкатегории, но и обращается внимание на их взаимодействие, напри-мер: «...когда вопросительное понимание г а р а н т и р о в а н о специ-альными вопросительными словами, интонация вопроса опускается как из-лишняя. Напротив, когда она о д н а создает вопрос, она, естественно, при-меняется в максимальной степени. Следовательно, язык не применяетздесь одновременно всех своих средств, а развивает одни за с ч е т дру-гих, т. е. тут действует закон э к о н о м и и сил» [Там же: 50].

Специфика языковых значений в отличие от понятий и спецификалингвистического подхода к значению в отличие от логического рас-крывается в известном рассуждении А. М. Пешковского о значениипредметности, присущем имени существительному (в частности, напримере слова чернота) [Там же: 68—75], а также о значениях глаголаи прилагательного [Там же: 75—84].

Во многих случаях раскрывается тонкое различие в языковыхзначениях при тождестве общего смысла. Так, говоря об употребленииформ настоящего времени типа человек дышит легкими, а рыба — жабра-ми; водород соединяется с кислородом и т. п., А. М. Пешковский замечает:«В сущности, и другие времена могут употребляться в таком же смысле,как показывают такие пословицы, как наш пострел везде поспел; поспе-шишь — людей насмешишь, и т. д. И на пословицах как раз лучше всеговидно, что каждое время сохраняет при этом свое основное значение:ведь не все равно сказать поспешил — людей насмешил, спешишь — людейсмешишь, или поспешишь — людей насмешишь, хотя с логической сторонывсе три такие поговорки выражали бы совершенно одно и то же. Имен-но логическая сторона таких выражений и заслоняет от нас, по-видимо-му, категорию настоящего времени» [Там же: 205]. Можно было быпривести многие другие примеры тонкого анализа собственно языко-вой грамматической семантики, четко отделяемой от «логическойстороны» (см., в частности, описание фактов так называемой «заменывремен и наклонений» [Там же: 208—214]).

А. М. Пешковский упрекал школьную грамматику его времени не в«пристрастии к значениям языка» (которые она, напротив, «слишком


мало знает»), а в том, что она изучает «не те значения, какие нужны (об-щелогические, а не языковые), и не по тому методу, какой нужен»[Пешковский 1959: 99—100]. «Почему она вообще не изучает тех край-не многочисленных, многообразных, сложных и тонких значений, ко-торые заключены в формальных принадлежностях слов и словосочета-ний, а берет 5—б о б щ и х л о г и ч е с к и х категорий («время», «место»и т. д.) и рассовывает между ними как попало все эти значения, со-вершенно не справляясь при этом с тем, какими средствами они выра-жены?» [Там же: 98]. А. М, Пешковский выявляет различия в языко-вых значениях там, где критикуемое им направление в школьнойграмматике видит «одно и то же» по смыслу. Таково, например, раз-личие между сочетаниями дом отца и дом отцовский: по смыслу одно ито же, но в первом случае обозначается предмет в его отношении кдругому предмету, а во втором — признак предмета [Там же: 96—97].Вместе с тем А. М. Пешковский рассматривал грамматические и ло-гические категории в их взаимной связи: «...логические категории нескрываются где-то в поднебесье, а существуют в нашей мысли боко бок с грамматическими, так как они просвечивают более или менеезавуалированно во всех гораздо более многочисленных и сложных ка-тегориях языка» [Там же: 100]. Здесь выражена важная для нас мысльо том, что логические категории, не отождествляемые с грамматиче-скими, существуют в самих грамматических категориях, заключены вних (хотя и не только в них).

В трудах В. П. Сланского, Ф. Ф. Фортунатова, И. А. Бодуэна деКуртенэ, А. А. Шахматова, А. М. Пешковского отражены такие подхо-ды к значениям в грамматике, которые во многом отличаются друг отдруга. У В. П. Сланского в центре внимания находится разграничение«грамматической и логической мысли» с точки зрения отношения«средство — цель» и различий в структуре выражаемого содержания.У Ф. Ф. Фортунатова — акцент на языковых значениях форм слов.В концепции И. А. Бодуэна де Куртенэ раскрываются отношения «язы-кового мышления» и «языкового знания» к «внеязыковым семасиоло-гическим представлениям». Для А. А. Шахматова характерен дина-мический подход к явлениям мышления, существенным для синтакси-са предложения, подход к грамматическим категориям в направлении


«от содержания к средствам выражения» (фактически разрабатываютсяэлементы теории семантических категорий). А. М. Пешковский выяв-ляет специфику «значений языка», развивает учение о системной орга-низации рядов форм, которым свойственны грамматические значения,и вместе с тем ставит вопрос о содержательных категориях, охваты-вающих различные средства выражения.

При всех различиях рассмотренных концепций значения их объ-единяет важный общий признак — освещение (с разных сторон) про-блемы языкового (в частности, грамматического) содержания в его от-ношении к содержанию мыслительному. Ни одна из упомянутых кон-цепций не сводит грамматическое к средствам формального выраже-ния и не противопоставляет грамматику и семантику. Грамматическоеи мыслительное содержание — вот одна из проблем, находящихся вцентре внимания крупнейших представителей отечественной грамма-тической традиции.

Глава 4

Из работ 30—60-х годов XX в.(Л. В. Щерба, И. И. Мещанинов,

В. В. Виноградов)

Концепция Л. В. Щербы

Вопрос о разных аспектах семантического содержания в освеще-нии Л. В. Щербы (1880—1944) связан с характеристикой направленийграмматического описания в плане активного и пассивного синтаксиса.Когда он пишет о возможности построения «идеологической граммати-ки», т. е. грамматики, «исходящей из семантической стороны, независи-мо от того или иного конкретного языка» [Щерба 1974: 48], фактическивычленяется соответствующий аспект семантического содержания, рас-сматриваемого независимо от того или иного конкретного языка. Когдаже Л. В. Щерба характеризует пассивный аспект синтаксиса, при ко-тором «приходится исходить из форм слов, исследуя их синтаксическоезначение» [Там же: 56], то здесь выделяется тот аспект семантическогосодержания, который связан с конкретными средствами конкретногоязыка. В пассивном синтаксисе исходным пунктом являются синтак-сические выразительные средства и изучаются синтаксические значе-ния этих средств. В активном же синтаксисе исходным пунктом являет-ся мысль и рассматривается вопрос о том, какими средствами она выра-жается. Некоторые из примеров Л. В. Щербы: «Как выражается неза-висимость действия от воли какого-либо лица действующего? Как вы-ражается предикативное качественное определение предмета (в рус-ском языке причастными оборотами и оборотами с -который и т. д.)? Каквыражается количество вещества?» [Там же].

В работах Л. В. Щербы явно выражено внимание к связи мысли-тельного содержания с формами языка: «В силу диалектического един-ства формы и содержания мысль наша находится в плену у форм языка,и освободить ее от этого плена можно только посредством сравненияс иными формами ее выражения в каком-либо другом языке» [Щерба1958: 27].


И в другом месте: «Чем сложнее мысль, тем больше требуется уме-ния для извлечения ее из форм языка» [Там же: 26]. Тем самым мысльрассматривается не отдельно от форм языка — она заключена в самихэтих формах, откуда ее извлекает лингвист посредством сравненияс другими формами ее выражения.

Применительно к исследованию языковых значений важную рольиграют мысли Л. В. Щербы об объективном существовании категорийи их классификации в языковой действительности [Там же: 26].

По отношению к частям речи этот принцип — по существу прин-цип языковой онтологии, онтологической естественной классифика-ции — раскрывается так: «...в вопросе о „частях речи" исследователювовсе не приходится классифицировать слова по каким-либо ученым иочень умным, но предвзятым принципам, а он должен разыскивать, ка-кая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковойсистемой, или точнее, — ибо дело вовсе не в „классификации",—под ка-кую о б щ у ю к а т е г о р и ю подводится то или иное лексическоезначение в каждом отдельном случае, или еще иначе, какие о б щ и ек а т е г о р и и различаются в данной языковой системе» [Щерба 1974:78—79]. Этот принцип распространяется не только на части речи, но ина все грамматические категории, понимаемые Л. В. Щербой как «тегруппы однообразия в языке, под которые подводятся единичные яв-ления» [Щерба 1957: 12]. По мысли Л. В. Щербы, «грамматика в сущно-сти сводится к описанию существующих в языке категорий» [Там же].

Говоря о существующих в языке категориях, Л. В. Щерба имеет в ви-ду единство их значения и внешних выразителей [Щерба 1974: 79—80,99]. Однако в этом единстве при обязательном наличии внешних выра-зителей («Если их нет, то нет в данной языковой системе и самих кате-горий» [Там же: 79]) ведущая роль отводится значению — с той точкизрения, что именно оно является основой для подведения того илииного слова под данную категорию: «...если в языковой системе какая-либо категория нашла себе полное выражение, то уже один смысл за-ставляет нас подводить то или другое слово под данную категорию»[Там же: 80]. Таким образом, мысли Л. В. Щербы об объективном суще-ствовании в языке определенных категорий в том их членении, ко-торое навязывается самой языковой системой, имеют прямое отноше-ние к категориальным значениям. Этот принцип несомненно действи-телен для исследования языковых значений в целом. Тезис об их объ-ективном существовании в том членении и тех связях, которые

Из работ 30—60-х годов XX в. 79

заключены в системе данного языка, — это один из основных методо-логических принципов исследования языковой семантики.

Для теории значения существенна концепция Л. В. Щербы о трех ас-пектах языковых явлений — речевой деятельности (процессах говоре-ния и понимания), языковой системе и языковом материале (текстах). Извсего содержания работы Л. В. Щербы вытекает, что эти три аспекта мо-гут быть выделены и в области значений. Непосредственно об этом идетречь при характеристике схемы анализа, в которой исходным пунктомявляется лингвистический эксперимент над создаваемыми текстами(языковым материалом), а конечным результатом — выводы о значенияхданной формы в языковой системе (см. [Щерба 1974: 33—34]).

Важно суждение о том, что значения той или иной формы нельзяконстатировать путем непосредственного самонаблюдения [Там же: 33].

В более общем виде Л. В. Щерба формулирует вывод, который, не-сомненно, относится и к значениям форм: «...все языковые величины, скоторыми мы оперируем в словаре и грамматике, будучи концептами,в непосредственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологиче-ском) нам вовсе не даны, а могут выводиться нами лишь из процессовговорения и понимания, которые я называю в такой их функции „язы-ковым материалом" (третий аспект языковых явлений)» [Там же: 26].Не будучи данными в непосредственном опыте и непосредственном са-монаблюдении, значения той или иной формы выводятся для языко-вой системы в результате эксперимента: «...экспериментируя, т. е. соз-давая разные примеры, ставя исследуемую форму в самые разнообраз-ные условия и наблюдая получающиеся при этом „смыслы", можно сде-лать несомненные выводы об этих „значениях" и даже об их отно-сительной яркости» [Там же: 33].

Постановка вопроса о значениях в процессе говорения и понима-ния предполагает необходимость выхода за пределы собственно языко-вых значений и обращения к смыслу высказывания, к соотнесениюзначений форм и выражаемого смысла. В связи с этим возникает осо-бый вопрос о соотношении между семантическим содержанием (в раз-ных его аспектах) в процессе говорения и семантическим содержаниемв процессе понимания. Специального исследования заслуживает отно-шение между разными аспектами семантического содержания в рече-вой деятельности и соответствующими сторонами семантического со-держания в языковом материале (текстах). Думается, что при разработ-ке всех этих вопросов не следует идти по пути резкого размежевания и


изолированного рассмотрения разных форм существования значений,в частности «системно-языковых» значений и значений в процессеречевой деятельности (речевых значений и смыслов). Важно сохранитьи попытаться развить применительно к значениям тот принцип един-ства и взаимосвязи разных аспектов языковых явлений, который игра-ет существенную роль в концепции Л. В. Щербы.

Теория понятийных категорий И. И. Мещанинова

Теория понятийных категорий в освещении И. И. Мещанинова(1883—1967) представляет собой важный этап развития круга идей, свя-занных с соотношением языковой и мыслительной категоризации (ср.концепции А. А. Потебни, И. А. Бодуэна де Куртенэ и А. А. Шахматова).

Концепция понятийных категорий И. И. Мещанинова была связа-на не только с обращением к общим вопросам соотношения языка имышления, но и с типологическими исследованиями (прежде всего всфере проблематики членов предложения и частей речи). Анализируе-мые или упоминаемые И. И. Мещаниновым понятийные категории от-носятся именно к этой сфере. Таковы, в частности, категории субъектаи объекта, одушевленности и неодушевленности, различие человека ине человека, предикат, атрибут (атрибутивность), модальность, раз-личие активного и пассивного субъекта (см. [Мещанинов 1945: 5—15;1946: 7—24; 1978: 236—240]).

Для понимания подхода И. И. Мещанинова к понятийным кате-гориям существенна его мысль о вторичности, производности формаль-ного выделения языковых категорий от их выделения в сознании об-щественной среды: «...формальное выделение тех или иных языковыхкатегорий является результатом того выделения, которое уже сущест-вует в отдельном их восприятии как особо воспринимаемых в сознанииобщественной среды» [Мещанинов 1978: 236—237]. Такой подход к язы-ковым категориям в некотором отношении созвучен идеям А. А. По-тебни и А. А. Шахматова (ср. неоднократные ссылки И. И. Мещанинована их труды, в частности в изложении теории понятийных категорий).

Отсюда И. И. Мещанинов делает первый шаг к понятийным кате-гориям: «То, что осознается как единое целое, как единая категория, и по-лучает свои формально отличные показатели. И если эти последние, т. е.отличительные формальные показатели, выявляются в грамматических

Из работ 30—60-х годов XX в. 81_

категориях, то лежащие в основе их семантически выделяемые в язы-ке категории можно было бы назвать понятийными категориями»[Там же: 237].

В теоретическом построении И. И. Мещанинова центральную рольиграет истолкование понятийных категорий как категорий сознания ивместе с тем категорий языковых. Тем самым в центре внимания ока-зывается двойственная природа рассматриваемых категорий, связы-вающих, по мысли И. И. Мещанинова, «языковой материал с общимстроем человеческого мышления».

И. И. Мещанинов пишет: «Понятийные категории, о которых идетречь, оказываются при таких условиях также и категориями сознания,в том или ином виде выражающимися в языке. В то же время они жеоказываются и языковыми категориями, поскольку выявляются имен-но в языке» [Там же: 240].

В некоторых формулировках подчеркивается прежде всего языко-вой аспект понятийных категорий, хотя выделяется и аспект смысло-вой, связанный с сознанием: «Смысловая сторона, конечно, должнаобращать на себя внимание. Но при ее учете приходится придержи-ваться самого языкового материала. Приходится прослеживать в самомязыке, в его лексических группировках и соответствиях, в морфологиии синтаксисе выражение тех понятий, которые создаются нормами со-знания и образуют в языке выдержанные схемы» [Мещанинов 1945:14]. В конечном счете для И. И. Мещанинова важны оба аспекта рас-сматриваемых категорий.

Существенную роль в данной концепции играет мысль о свя-зующей роли понятийных категорий в отношениях между мышлениеми языком: «Понятийные категории выступают непосредственнымивыразителями норм сознания в самом языковом строе. Они служат темсоединяющим элементом, который связывает, в конечном итоге, язы-ковой материал с общим строем человеческого мышления, следова-тельно и с категориями логики и психологии» [Там же: 6].

И. И. Мещанинов выявлял понятийные категории в самом языко-вом строе, противопоставляя такой подход анализу, базирующемуся налогических и психологических категориях и от них идущему к средст-вам языкового выражения. Рассмотрев соотношение понятий активно-го и пассивного субъекта, он приходит к следующему выводу: «Подоб-ного рода анализ подводит нас к реальному выявлению норм сознанияв языке, тогда как поиски в нем формального выражения категорий


логики и психологии лишь препятствуют анализу языковой формы. Су-ществуя в области логики и психологии, они устанавливаются вовсе не наязыковом материале; к тому же они далеко не всегда отражаются в языкепрямым путем, то есть в самой языковой форме. Этого и не может быть.Определение многих категорий, установленных наукою о логике и пси-хологии на основании самых разнообразных материалов, приходитсяпередавать описательно. Описательное же изложение, так же как и се-мантика отдельного слова (ср. „психология"), выражаются средствамиязыка, откуда вовсе еще не следует, что основанием для них послужилите понятия, которые отражаются в строе самого языка. Поэтому языкове-ду надлежало бы, не чуждаясь положений, выработанных логикою и пси-хологиею, все же основной упор в лингвистических исследованиях де-лать на выявляемые в языке понятия» [Там же: 10]. Таким образом,не ограничиваясь выявлением языковой стороны в понятийных кате-гориях как предмете анализа, И. И. Мещанинов обращается к гносеоло-гическому аспекту проблемы: утверждается необходимость собственнолингвистического подхода к анализу понятийных категорий. Проециро-ванию логических и психологических категорий на язык противополага-ется путь выявления в самих языковых формах их понятийной основы.

В этом отношении концепция понятийных категорий И. И. Меща-нинова органично включается в общее направление развития теориизначения, характерное для отечественной языковедческой традиции(ср. концепции А. А. Потебни и А. А. Шахматова, а также теории болеепозднего времени: [Кацнельсон 1949: 18—19; 1972: 3]).

Постановка рассматриваемого вопроса И. И. Мещаниновым отли-чается следующими особенностями: 1) путь анализа в направлении отязыкового материала связывается с различием между понятийными ка-тегориями, отражаемыми в строе языка, и понятиями, передаваемымилишь описательно или в семантике отдельного слова; 2) основное вни-мание обращается на те понятия (понятийные категории), которые«отражаются в языке прямым путем, то есть в самой языковой форме».Это различие, в частности возможность существования понятийных ка-тегорий, не выступающих в данном языке как «грамматические поня-тия», отражается, например, в следующем высказывании, касающемсяподлежащего, сказуемого и прямого дополнения: «...это разделениеимеется лишь в русском соответствии. В коряцком инкорпорированииего нет. Предикат здесь остается понятийной категорией и не образуетграмматического понятия сказуемого» [Мещанинов 1982: 14].


В концепции И. И. Мещанинова те понятийные категории, ко-торые соотносятся с «грамматическими понятиями» и «грамматически-ми категориями», трактуются как категории, «лежащие в их основе».Тем самым предполагается возможность тесной связи между понятий-ной категорией и ее грамматическим выявлением в данном языке. Ср.следующие высказывания: «Те понятийные категории, которые по-лучают в языке свою синтаксическую или морфологическую форму, ста-новятся, как отмечалось выше, грамматическими категориями» [Меща-нинов 1978: 238]; «... если эти последние, т. е. отличительные формаль-ные показатели, выявляются в грамматических категориях, то лежа-щие в основе их семантически выделяемые в языке категории можнобыло бы назвать понятийными категориями» [Там же: 237].

Обратимся теперь к истолкованию, согласно которому понятийныекатегории трактуются как «лежащие в основе» грамматических поня-тий и грамматических категорий, как «становящиеся ими». Такое ис-толкование предпблагает в одном и том же языковом явлении две плос-кости: а) понятийную категорию как основание данного грамматиче-ского явления и б) само это явление, выступающее в данном языке какграмматическое понятие или грамматическая категория. По-видимо-му, в данном случае имеется в виду единство понятийной категории иее грамматического выявления в данном языке. Вот некоторые харак-терные формулировки: «...если эти последние, т.е. отличительныеформальные показатели, выявляются в грамматических категориях, толежащие в основе их семантически выделяемые в языке категорииможно было бы назвать понятийными категориями» [Мещанинов 1978:237]; «Те понятийные категории, которые получают в языке свою син-таксическую или морфологическую форму, становятся, как отмечалосьвыше, грамматическими категориями» [Там же: 238].

Принципиально важное значение имеет общий вывод: «Итог всемусказанному дает следующую схему: 1) понятийная категория выявляет-ся в семантике слов, в синтаксических построениях и в оформлениислова, 2) синтаксически и морфологически выявляемая понятийная ка-тегория становится грамматическим понятием, 3) грамматические по-нятия, выявляясь в синтаксическом строе и морфологии, должны по-лучать в них свои грамматические формы, 4) грамматические формы,образующие в языке определенную систему, выделяют те грамматиче-ские категории, по которым проводится деление на члены предложе-ния и части речи» [Там же: 239].


По существу здесь намечена типология понятийных категорий всфере грамматики. Речь идет о системе типов понятийных категорий,построенной по принципу возрастающей грамматикализации их язы-кового выявления. Первая ступень характеризуется меньшей степеньюграмматикализации (поскольку допускается выявление понятийнойкатегории не только в синтаксических построениях и в оформлениислова, но и в семантике слов); вторая ступень отличается более высокойстепенью грамматикализации, что связано с выявлением понятийныхкатегорий синтаксическими и морфологическими средствами; третьяступень связана с наличием грамматических форм; наконец, четвертаяступень характеризуется наиболее высокой степенью грамматикализа-ции, находящей выражение в системе форм, образующих грамматиче-скую категорию.

Излагая в работах 40-х годов теорию понятийных категорий,И. И. Мещанинов выдвигал на передний план все то, что в этих кате-гориях связано с языком, с «языковой передачей», в которой особоевнимание уделяется наличию определенной системы. Признак систе-мы в языковом выявлении того или иного понятия рассматриваетсяИ. И. Мещаниновым как обязательный и необходимый признак поня-тийной категории, как критерий ее выделения. Если этот признак от-сутствует, то, по мысли И. И. Мещанинова, речь может идти о понятии,существующем в сознании и передаваемом языковыми средствами, ноне о понятийной категории. Таким образом, понятийные категориирассматриваются И. И. Мещаниновым в «языковой проекции», в язы-ковом выявлении, имеющем характер системы. Эта мысль настойчивоподчеркивается И. И. Мещаниновым: «...выражая в языке нормы дей-ствительного сознания, эти понятия отражают общие категории мыш-ления в его реальном выявлении, в данном случае в языке. Таким по-нятиям, образующим в языке определенную систему, присваиваетсямною наименование понятийных категорий. Всякое понятие, сущест-вующее в сознании человека, может быть передано средствами языка.Оно может быть выражено описательно, может быть передано семанти-кою отдельного слова, может в своей языковой передаче образоватьв нем определенную систему. В последнем случае выступает понятий-ная категория. Она передается не через язык, а в самом языке, не толь-ко его средствами, а в самой его материальной части. Таким образом,не всякое передаваемое языком понятие является понятийною кате-гориею. Ею становится такое понятие, которое выступает в языковом


строе и получает в нем определенное построение. Последнее находитсвое выражение в определенной лексической, морфологической илисинтаксической системе» [Мещанинов 1945: 15].

Конечно, указанные И. И. Мещаниновым признаки системности вязыковом выражении понятийных категорий имеют весьма общийхарактер, однако важно, что в определение понятийной категории вве-ден принцип системности в ее языковом выражении. Тем самым тезисо языковой (а не только мыслительной) природе понятийных кате-горий получил развитие в ориентации на систему языковых средств.Здесь можно видеть дополнительное уточнение понятия категориза-ции: категориально то, что выступает в языковом строе, получая в немопределенное построение.

Общая направленность теории И. И. Мещанинова на принцип сис-темности в языковой репрезентации понятийных категорий нашлаотражение в теории модальности, изложенной В. В. Виноградовым встатье 1950 г., где основное внимание уделяется анализу отношений ме-жду синтаксическими, морфологическими и лексическими компонен-тами рассматриваемого единства (см. [Виноградов 1975: 53—87]). При-мечательно указание В. В. Виноградова на то, что категория модаль-ности — «из типа тех категорий, которые акад. И. И. Мещанинов на-звал „понятийными категориями"» [Там же: 57].

Вместе с тем И. И. Мещанинов обращал внимание и на собственно по-нятийную, мыслительную сторону выделяемых им категорий. Он под-черкивал, что понятийные категории выражают в языке нормы дейст-вующего сознания, отражают общие категории мышления [Мещанинов1945: 14—15]. В теории И. И. Мещанинова отразилась сложная, двойст-венная природа рассматриваемых мыслительно-языковых отношений.

Мыслительно-языковая сущность понятийных категорий так илииначе интерпретируется в различных направлениях лингвистическихисследований. В данной связи уместно сослаться на концепцию О. Ес-персена, в которой нашли отражение связи мыслительных и языковыхоснований рассматриваемых категорий. О. Есперсен, с одной стороны,характеризует понятийные категории как внеязыковые, универсаль-ные, относящиеся к миру универсальной логики (см. [Есперсен 1958:57—59]), а с другой — подчеркивает, что при установлении понятий-ных категорий необходимо сосредоточить внимание на уже установ-ленных синтаксических категориях: «...было бы неправильным при-ступать к делу, не принимая во внимание существование языка вообще,


классифицируя предметы и понятия безотносительно к их языковомувыражению» [Там же: 60].

В двойственности, о которой идет речь, заключены предпосылки воз-можной дальнейшей дифференциации. Такая дифференциация отчастинаметилась в более поздних работах И. И. Мещанинова, где специальновыделяется собственно понятийный, логический аспект — в логическихкатегориях. И. И. Мещанинов проводит различие между логическими илогико-грамматическими категориями, образуемыми соединением ло-гического содержания с его грамматическим выражением. Он пишет:«Логические категории сохраняют свое самостоятельное значение, неза-висимое от синтаксической конструкции предложения, и устанавливаютсвязь языка с мышлением, передавая логическое содержание образуемымв языке грамматическим построениям» [Мещанинов 1967: 9]. И далее:«В предложении выступают грамматически передаваемые категориимышления, выражающие действующее лицо, само действие и связанныес ними члены высказывания» [Там же: 11]. В понятии же логико-грамма-тических категорий подчеркивается связь логического содержанияс грамматическим выражением: «Логическое содержание, соединяемоес его грамматическим выражением, образует в языке не обособленные, асовместно выступающие логико-грамматические категории» [Там же: 12].Именно с логико-грамматическими категориями (с особой их разновид-ностью) соотносит И. И. Мещанинов те понятийные категории, о которыхон писал в работах 40-х годов: «В таком положении выделяется среди ис-пользуемых языком логико-грамматических категорий особая их разно-видность — „понятийные категории", которые выдвигались мною в моихпредыдущих работах» [Там же: 16]. На наш взгляд, концепция И. И. Ме-щанинова, изложенная в публикациях 40-х годов, в полной мере сохраняетсвою значимость для истории разработки теории понятийных категорий.

Мысль И. И. Мещанинова о двойственной природе понятийных ка-тегорий, заключающих в себе сторону мышления (сознания) и сторонуязыкового выражения, оказалась созвучной более поздним концепциям.Их авторы, прибегая к иной терминологии и вводя новые идеи, темы иаспекты рассмотрения проблемы языковой и мыслительной категориза-ции, всегда в той или иной форме обращаются к универсальным мысли-тельным основаниям изучаемых единств и их неуниверсальному выявле-нию в языковых единицах, классах и категориях (см., например, [Кац-нельсон 1972; Меновщиков 1970]). Эта «вечная тема» постоянно раскры-вает новые аспекты и перспективы дальнейшего развития.


Концепция В. В. Виноградова

Грамматическое учение В. В. Виноградова (1895—1969) пронизаноидеей связи и взаимодействия грамматики и лексики, прежде всего грам-матических и лексических значений: «...в реальной истории языка грам-матические и лексические формы и значения органически связаны, посто-янно влияют друг на друга. Поэтому изучение грамматического строяязыка без учета лексической его стороны, без учета взаимодействия лек-сических и грамматических значений невозможно» [Виноградов 1972: 12].Тем самым одним из центральных, основных объектов грамматическогоанализа оказывается область собственно языковых значений, соотноше-ние разных типов и аспектов этих значений, их взаимодействие в цело-стной семантической структуре языковых единиц.

Определяя свой подход к решению основных вопросов синтаксисапредложения на материале русского языка, В. В. Виноградов выступа-ет против переноса на предложение основных конструктивных призна-ков суждения, против смешения грамматической теории предложенияи логического анализа суждения. Центральное место в синтаксическойконцепции В. В. Виноградова занимает анализ взаимодействия и связиграмматических категорий и категорий мышления, выявление нацио-нально-языковой специфики предложения, изучение соотношенияформы и функции синтаксических единиц. Рассматриваемая концеп-ция не замкнута в сфере синтаксических форм, она обращена к тому от-ношению, которое связывает высказываемое содержание с действи-тельностью. Вместе с тем, строго определяя предмет грамматики в об-ласти синтаксиса, В. В. Виноградов подчеркивает: «Конкретное со-держание предложений не может быть предметом грамматическогорассмотрения. Грамматика изучает лишь структуру предложения, ти-пические формы предложений, присущие тому или иному общенарод-ному языку в его историческом развитии» [Виноградов 1975: 254]. За-метим, что в настоящее время, когда конкретное смысловое содержаниевысказывания все больше вовлекается в сферу грамматических исследо-ваний, особенно важным становится строгое разграничение языковогосодержания синтаксических единиц и «конкретного содержания предло-жений» (то и другое во многих работах смешивается в глобальном поня-тии семантики, в частности синтаксической семантики).

В. В. Виноградов исходит из принципа множественности, сложно-сти и многообразия аспектов семантической структуры. Он показывает,


насколько сложны и разнообразны «те воплощенные в звуковой ком-плекс слова элементы мысли или мышления, которые прикрываютсяобщим именем „значения"» [Виноградов 1972: 16].

На основе анализа семантической структуры слова, прежде всегоразличий в характере сочетания и взаимодействия лексических и грам-матических значений, строится учение о структурно-семантических ти-пах слов, включающее (как более частный и производный компонент)и теорию частей речи [Там же: 30—32, 38—43]. Тот же принцип во мно-гих отношениях обусловливает подход к истолкованию сущности фор-мы слова. Аспекты этого понятия определяются в зависимости от раз-личий между типами слов, в частности от характерного для каждого изэтих типов соотношения грамматических и лексических значений. Рас-крывается неоднородность способов выражения грамматическихзначений и самого характера этих значений у разных семантическихтипов слов [Там же: 32—37].

Одним из аспектов собственно языковой грамматической семанти-ки, привлекавших к себе внимание В. В. Виноградова, являютсяформы и способы существования грамматических значений. Развиваяту тенденцию, которая была представлена в предшествующей грамма-тической традиции, в частности в грамматической концепции А. М. Пеш-ковского, В. В. Виноградов последовательно раскрывает содержатель-ное и структурное многообразие грамматических значений. Так, харак-теристика значений падежных форм русского языка отражает много-образие семантических структур разных падежей. Используется не од-на модель описания падежных значений, а несколько разных способовописания, в зависимости от типа системно-структурной организацииданного значения [Там же: 141—146].

В грамматической концепции В. В. Виноградова представлен нетолько путь от формы к значению, но и путь от семантического содержа-ния к различным (не только грамматическим, но и лексическим) средст-вам его выражения. С этим направлением анализа связана разработка во-проса о категории модальности в русском языке, то же направление ана-лиза играет важную роль в учении о синтаксических категориях модаль-ности, времени и лица как компонентах предикативности.

Модальность трактуется В. В. Виноградовым как семантическая кате-гория, имеющая языковой характер; обращается внимание не только насодержание категории модальности, но и на формы ее обнаружения:«...категория модальности предложения принадлежит к числу основных,


центральных языковых категорий, в разных формах обнаруживающихсяв языках разных систем. Вместе с тем эта категория — из типа тех кате-горий, которые акад. И. И. Мещанинов назвал „понятийными кате-гориями"... Семантическая категория модальности в языках разных сис-тем имеет смешанный лексико-грамматический характер. В языках евро-пейской системы она охватывает всю ткань речи» [Виноградов 1975: 57].

Анализируя средства выражения модальности в русском языке,В. В. Виноградов обращает внимание на то, что «различия в способахвыражения этой категории отчасти связаны с внутренними различия-ми в самих ее синтаксико-семантических функциях, в ее функциональ-но-синтаксическом существе» [Там же: 58]. При этом в центре внима-ния оказывается соотношение и взаимодействие разных способоввыражения данной категории. Фактически на материале модальностиВ. В. Виноградовым выявлены многие признаки тех языковых единств,которые позднее стали рассматриваться рядом исследователей какфункционально-семантические (грамматико-лексические) поля.

Теория предикативности строится В. В. Виноградовым на функцио-нальной основе. Центром и вместе с тем исходным пунктом этой теорииявляется определение предикативности с точки зрения ее значения и на-значения: «...значение и назначение общей категории предикативности,формирующей предложение, заключается в отнесении содержанияпредложения к действительности» [Там же: 267]. От функции предика-тивности теоретический анализ обращается к ее выражению и конкрети-зации в категориях модальности, времени и лица, получающих «широ-кое синтаксическое истолкование, далеко выходящее за пределы соответ-ствующих морфологических категорий» [Там же: 228].

Итак, в теории В. В. Виноградова (см. [Виноградов 1975: 223,226—228, 266—270]) общая категория предикативности соотноситсяс комплексом категорий, отражающих разные стороны отношения со-держания высказывания к действительности с точки зрения говоряще-го. Это создает основу для конкретных исследований реализации пре-дикативности в языке и речи. Представления о сущности предикатив-ности конкретизируются и развиваются в процессе изучения «частныхкатегорий» в их системных связях и речевых проявлениях. С другойстороны, объединение отдельных категорий в рамках более общего по-нятия предикативности дает возможность рассмотреть их взаимосвязи,обращая внимание на черты общности и различия между элементамипредикативного комплекса.


В истолковании сущности предикативности важное значение имееториентация на «точку зрения говорящего»: «В конкретном предложе-нии значения лица, времени, модальности устанавливаются с точкизрения говорящего лица» [Виноградов 1975: 268] (ср. сужденияС. Г. Ильенко о «принципе персонализации» в теории предикативно-сти [Ильенко 1975: 154—159]). Точка зрения говорящего как исходныйпункт для определения отношения содержания предложения кдействительности — это один из тех элементов теории предикативно-сти, которые становятся особенно актуальными в контексте антропо-центрических тенденций современной лингвистики.

Из всего содержания суждений В. В. Виноградова о предикативно-сти вытекает, что ее «значение и назначение», конкретизируемое в ка-тегориях модальности, синтаксического времени и синтаксического ли-ца, предполагает включение предложения в речь. Сущность рассматри-ваемых функций заключается в актуализации.

Нам уже приходилось писать о том, что ряд актуализационныхпризнаков высказывания, в выражении которых принимают участиепредикативные категории глагола (речь идет о признаках, относящих-ся к категориям модальности, темпоральности и персональное™), мо-жет быть дополнен оппозицией локализованности/ нелокализован ностиситуации во времени [Бондарко 1975 а: 139—147; 1976: 54—57]. Изпроведенного выше анализа вытекает возможность постановки вопро-са о включении в этот ряд категории временного порядка (см. [Бон-дарко 1996 а: 167—196; 1999: 204—230]).

Говоря об актуализационных признаках высказывания и текста, мыимеем в виду семантические элементы, передающие различные аспектыотношения выражаемого содержания к действительности с точки зренияговорящего (пишущего). Здесь четко прослеживается связь с понятиемпредикативности в интерпретации В. В. Виноградова. Понятия, обо-значаемые терминами «актуализационный признак» и «актуализационнаякатегория», характеризуются не собственно синтаксической, а функцио-нально-семантической ориентацией. Они связаны с изучением семантиче-ских категорий и признаков, соотносящих содержание высказывания итекста как целого с речевой ситуацией и точкой зрения говорящего.

Одним из основных направлений дальнейших исследований,на наш взгляд, является рассмотрение актуализационных категорийвысказывания в их отношении к актуализационным признакам целост-ного текста. Проблема предикативности в освещении В. В. Виноградова

Из работ 30—60-х годов XX в. 91_

связана не только с высказыванием, соответствующим предложениюили сверхфразовому единству, но и с текстом в целом, с типами текстов,типами речи. Примечательны его суждения о необходимости изученияразных видов и способов выражения и проявления категорий модаль-ности, синтаксического времени и синтаксического лица «дифферен-цированно — применительно к разным формам и стилям речи» [Вино-градов 1975: 270].

Распространение проблематики предикативных категорий на ис-следование разных типов текстов и разных типов речи требует, с однойстороны, прослеживания общих тенденций в изучении предикативно-сти в отдельном высказывании и в целостном тексте, а с другой — диф-ференциации понятий и терминов. При анализе ряда актуализацион-ных категорий мы уже проводили такую дифференциацию. По отноше-нию к выражению той или иной категории в высказывании речь шла опризнаках темпоральное™, временной локализованное™ и модально-сти, о темпоральной, аспектуально-темпоральной, а также модальнойхарактеристике высказывания, о модальных, темпоральных ситуациях,о ситуациях временной локализованное™/нелокализованности и т. п.По отношению же к разным типам текстов использовались такие выра-жения, как «темпоральный ключ текста», «ключ временной локализо-ванное™» [Бондарко 1975 а: 139—147; 1976: 50—64]. Речь идет о соот-несении и дифференциации не только терминов, но и соответствующихпонятий. Сказанное относится и к выделяемой нами в работах [Бон-дарко 1996 а; 1999] категории временного порядка. Имеется в видуязыковое представление «времени в событиях», т. е. представлениевременной оси, репрезентируемой событиями, процессами, состояния-ми, обозначениями последовательности действий, моментов времени иинтервалов (затем, через пять минут и т. п.). Эта категория как один извременных (в широком смысле) компонентов предикативности можетрассматриваться, с одной стороны, с точки зрения предикативностивысказывания, а с другой — предикативности текста. Один из актуаль-ных аспектов данной проблематики — временной порядок как один изкомпонентов предикативности нарративного текста (см. ниже, ч. V, гл. 5).

Грамматическая концепция В. В. Виноградова в целом отличаетсясодержательно-функциональной направленностью при сосредоточе-нии внимания на я з ы к о в ы х аспектах значения, будь то значенияопределенных форм или семантические и синтаксические (в широкомсмысле) категории, выражаемые самыми разнообразными средствами.


Изучая историю грамматических учений, В. В. Виноградов акцен-тирует внимание именно на тех идеях, которые так или иначе близки исозвучны его подходу к грамматике — подходу по преимуществу со-держательному и функциональному (с постоянным вниманием к разно-образным формам выражения), но не логическому (однако с установле-нием отношения к логическим категориям). Так, он сочувственно ци-тирует А. В. Добиаша, когда речь идет о том, что следует «исходить иззначений языковых фактов, и иногда, идя таким путем, можно дойти идо их чисто логической подкладки» [Виноградов 1975: 335] (приводит-ся цитата из кн. [Добиаш 1882]).

В. В. Виноградову была чужда как формальная грамматика, отор-ванная от мыслительного содержания, так и грамматика, опирающаясяна отвлеченные логические категории. Эта позиция четко выражена вовводном разделе книги «Русский язык»: «Сила учения Потебни в значи-тельной степени зависела от того, что Потебня в своих грамматическихпостроениях опирался на глубокое понимание основных грамматиче-ских категорий — категорий слова и предложения. Если эти централь-ные понятия сбивчивы, грамматика превращается в каталог внешнихформ речи или в отвлеченное описание элементарных логических ка-тегорий, обнаруживаемых в языке» [Виноградов 1972: 9].

Истолкование проблем языкового содержания в грамматическихконцепциях Л. В. Щербы, И. И. Мещанинова и В. В. Виноградова, ес-тественно, не является единообразным и однородным. В каждой изэтих концепций отразились своеобразные черты лингвистическогомировоззрения ученых и различия в сфере их исследований и обще-теоретических интересов. УЛ. В. Щербы на передний план выдвигает-ся разграничение и соотнесение разных репрезентаций семантики, содной стороны, в понятиях пассивного и активного синтаксиса, а с дру-гой — в разных аспектах языковых явлений. В концепции И. И. Меща-нинова доминирует идея отражения общих категорий мышления вязыке, в языковом строе, мысль о том, что определенная система в язы-ковой передаче того или иного понятия является существенным при-знаком понятийной категории. В. В. Виноградов концентрирует вни-мание на значении слова (важнейших аспектах грамматико-лексиче-ского взаимодействия в семантической структуре слова) и на той сторо-не грамматического содержания предложения, которая связана с отне-сенностью высказываемого содержания к действительности.


Вместе с тем трактовка проблем теории значения у ряда представи-телей грамматической теории характеризуется внутренним единствомфундаментальных принципов, воспринятых от предшествующей грам-матической традиции и получивших дальнейшее развитие. Это едино -во проявляется в направленности грамматической теории на языковуюприроду исследуемых значений, в стремлении раскрыть многообразиеаспектов языковой грамматической семантики, в общей тенденции кпостроению собственно лингвистической, а не логической или логи-зированной теории грамматического содержания.

В рассмотренных выше концепциях отечественной языковедче-ской традиции могут быть выделены некоторые положения, которыеособенно важно подчеркнуть в связи с обсуждением вопроса о соотно-шении собственно языкового и смыслового аспектов семантическогосодержания. Эти положения и выводы, на наш взгляд, имеют актуаль-ное значение для современного этапа разработки данного вопроса.

1. Важен прежде всего самый факт вычленения, различения языко-вого и мыслительного содержания (ср. такие понятия, как «содержаниеязыка» и «внеязычное значение», «внеязычное содержание» у А. А. По-тебни, «грамматическая и логическая мысль» у В. П. Сланского, «язы-ковое мышление», «языковое знание» и «психическое содержание»,«внеязыковые семасиологические представления» у И. А. Бодуэна деКуртенэ, языковые и «общелогические» значения у А. М. Пешковского,«синтаксическое значение форм слов» и «семантическая сторона», из ко-торой исходит идеологическая грамматика «независимо от того илииного конкретного языка», у Л. В. Щербы).

2. Выявлены разные аспекты соотношения языкового и мыслитель-ного содержания:

1) содержание языка есть форма по отношению к «внеязычномузначению»; языковое содержание состоит из символов внеязычногозначения; значение слов является «способом представления вне-язычного содержания» (А. А. Потебня);

2) «грамматическая мысль» представляет собой средство для пере-дачи мысли логической, т. е. речь идет об отношении средства и цели(В. П. Сланский);

3) внеязыковые представления отражаются в языковом мышлении,языковом знании (И. А. Бодуэн де Куртенэ);


4) там, где «с логической стороны» выражено «совершенно одно ито же», каждая из форм сохраняет свое основное значение (А. М. Пеш-ковский);

5) логические категории «просвечивают более или менее завуа-лированно во всех гораздо более многочисленных и сложных категори-ях языка» (А. М. Пешковский).

3. Поставлен вопрос о способах выявления мыслительного со-держания:

а) путем сопоставления выражений, имеющих нечто общее в своемсодержании, и отвлечения от содержательных различий («Чтобы по-лучить внеязычное содержание, нужно бы отвлечься от всего того, чтоопределяет роль слова в речи, напр, от всякого различия в выражени-ях... „кому носить меч", „чье дело ношенье меча"...» —А. А. Потебня);

6) посредством сравнения с иными формами выражения мысли (на-ходящейся «в плену у форм языка») в каком-либо другом языке(Л. В. Щерба).

4. Намечено различие путей анализа «от формы к значению» и «отзначения к форме» (И. А. Бодуэн де Куртенэ, А. А. Шахматов, А. М. Пеш-ковский, Л. В. Щерба, В. В. Виноградов). В направлении «от формык значению» определены важные закономерности системных связей значе-ний форм (К. С. Аксаков, А. А. Потебня, Ф. Ф. Фортунатов, А. М. Пешков-ский). В направлении «от значения к форме» представлены интересныеобщие теоретические построения, в частности: о «потаенных категори-ях» — у И. А. Бодуэна де Куртенэ, о коммуникации в ее отношениик предложению — у А. А. Шахматова, о категориях, имеющих морфо-логическое обнаружение и не имеющих его, — у него же, об «идеоло-гической грамматике», об активном синтаксисе —- у Л. В. Щербы, опонятийных категориях — у И. И. Мещанинова, о предикативно-сти — у В. В. Виноградова. В грамматической традиции имеется опытразработки отдельных семантических категорий (например, кате-гории модальности — у В. В. Виноградова).

5. Обращено внимание на различия между языками в их содержа-тельной стороне — в значениях форм (Ф. Ф. Фортунатов), в том, что«в одном языке отражаются одни группы внеязыковых представлений,в другом — другие» (И. А. Бодуэн де Куртенэ). Разумеется, сам по себевопрос о содержательных различиях между языками был поставленранее, в частности в трудах В. Гумбольдта. Мы имеем в виду те аспектыэтого вопроса, которые нашли во многом своеобразное освещение вотечественной языковедческой традиции.


6. Подчеркнута в теоретическом плане важность изучения именноязыкового содержания (нередко с этим связана «антилогистическая»направленность изучения значений, в частности в грамматике).Ср. у А. А. Потебни— о «старой теории (логико-грамматической)», уА. М. Пешковского — о грамматике, которая слишком мало знает зна-чения языка и изучает «не те значения, какие нужны» (общелогические,а не языковые), у В. В. Виноградова — о грамматике, которая «превра-щается в каталог внешних форм речи или в отвлеченное описание эле-ментарных логических категорий, обнаруживаемых в языке». Такаятенденция, безусловно, сыграла положительную роль (и до сих поримеет значение) в тех ситуациях, когда собственно языковые аспектысемантического содержания либо игнорируются, либо смешиваются саспектами логическими. В целом же для отечественной языковедче-ской традиции характерно внимание и к собственно логическим аспек-там семантического содержания — с точки зрения их отношения к язы-ковым категориям (такова, например, постановка вопроса о граммати-ке и логике у А. А. Потебни).

Характеристика идей, почерпнутых из трудов языковедов XIX—XX вв.,со всей очевидностью демонстрирует своеобразие взглядов каждого изэтих ученых. Вместе с тем достаточно явно вырисовывается общая тен-денция, общая линия в самой постановке вопроса и языковом содержа-нии (в грамматике и за ее пределами), в концентрации внимания на соб-ственно языковом в содержании и на собственно языковедческом подходек содержанию.

Теория языкового содержания получила дальнейшее развитие влингвистической литературе более позднего времени (см. ссылки в по-следующем изложении).

Часть II

Стратификация семантики

Глава 1

Значение и смысл*

Уровни семантики

Вступительные замечания. В последующем изложении вопрос означении и смысле рассматривается на основе того взгляда на проблемустратификации семантики, которого я придерживаюсь в настоящеевремя. В изложение включены и некоторые фрагменты из книги «Грам-матическое значение и смысл» (1978), однако в существенно перерабо-танном виде.

Постановка вопроса о стратификации семантики предполагает раз-граничение и соотнесение различных уровней и аспектов содержания,выражаемого языковыми средствами, в его отношении к содержаниюмыслительному (смысловому). Речь идет не только о дифференциациивнутри широкой сферы семантического содержания, но и об анализевзаимосвязей разных сторон семантики как сложного целостного объ-екта. На наш взгляд, именно осмысление взаимодействия различныхаспектов и уровней изучаемого содержания является необходимым ос-нованием для постановки вопроса о семантике как целостной системе,имеющей определенную структуру.

Идея стратификации семантики, коренящаяся в языковедческойтрадиции (в первую очередь должны быть упомянуты теории В. Гум-больдта и А. А. Потебни), получила дальнейшее развитие в разных на-правлениях лингвистических исследований.

На основе разделов из книг: Грамматическое значение и смысл. Л., 1978;Проблемы грамматической семантики и русской аспектологии. СПб., 1996, а такжестатей: К проблеме соотношения универсальных и идиоэтнических аспектовсемантики: интерпретационный компонент грамматических значений // ВЯ. 1992.№ 3; К интерпретации понятия «смысл» // Словарь. Грамматика. Текст. М., 1996; Остратификации семантики// Общее языекознание и теория грамматики: Материа-лы чтений, посвященных 90-летию со дня рождения Соломона Давидовича Кац-нельсона. СПб., 1998.

100 Стратификация семантики

Рассматриваемый подход к изучению семантики находит отраже-ние в исследованиях последнего времени, посвященных проблематике«языковой картины мира». Концепции, сосредоточивающие вниманиена специфике языкового содержания в его связях с содержанием мыс-лительным, существенно отличаются от широко распространенныхразновидностей анализа, предметом которого являются главным обра-зом денотативные аспекты семантики.

В рамках обсуждаемой проблематики выявляется различие теорий,ориентированных на б и н а р н о е ч л е н е н и е , связанное с соотноше-нием собственно языкового и «общесмыслового» аспектов изучаемогосодержания, и теорий, строящих т р е х ч л е н н у ю с и с т е м у , однимиз элементов которой является обозначение (референция). Сошлемсяна две концепции, репрезентирующие эти разновидности дифферен-циации семантического содержания, — концепции Э. Кошмидера иЭ. Косериу.

Э. Кошмидер, строя двучленную схему стратификации семантиче-ского содержания, соотносит у р о в е н ь I ( i n t e n t u m , d a s G e -m e i n t e , м ы с л и м о е ) и у р о в е н ь D ( d e s i g n a t u m , B e z e i c h -netes , о б о з н а ч а е м о е ) . Уровень I трактуется как межъязыковойинвариант. Идентичное I — необходимая предпосылка для перевода содного языка на другой. Уровень D — это содержание языкового зна-ка, выступающее в системе данного языка. Системы D с конечным чис-лом элементов варьируются от языка к языку [Koschmieder 1965: 205,

211—212].В работах Э. Косериу представлена трехчленная схема дифферен-

циации понятий, отражающих разные уровни и аспекты семантики.Выделяются три понятия: 1 ) з н а ч е н и е ( B e d e u t u n g ) — содержа-ние, создающееся в конкретном языке на основе существующих в немоппозиций как в грамматическом строе, так и в словарном составе;2) о б о з н а ч е н и е ( B e z e i c h n u n g ) , т. е. внеязыковая референция,соотнесение с именуемой в каждом отдельном случае внеязыковой дей-ствительностью, 3) с м ы с л (S inn) — текстовая функция (то, что име-ется в виду), реализуемая как языковыми, так и внеязыковыми средст-вами (внеязыковое знание культурных рамок). По мысли автора, приодинаковых значениях и одинаковых обозначениях смысл может бытьразным; с другой стороны, одинаковый смысл может быть передан с по-мощью разных значений и разных обозначений [Coseriu 1970; Косериу1989: 64—66].

Значение и смысл 101

Из двух упомянутых выше способов представления рассматривае-мых различий мы избираем подход, основанный на дихотомии собст-венно языкового и смыслового аспектов семантического содержания.Признавая возможность выявления различия между понятиями «обо-значение» и «смысл», мы все же считаем возможной концентрацию вни-мания на двух основных аспектах семантического содержания —значении и смысле.

Используя термины «значение» и «смысл» по отношению к двум ос-новным уровням (аспектам) семантического содержания, мы опираем-ся на известное в научной литературе, хотя и не общепринятоеупотребление этих терминов и их соответствий (ср. соотношение mean-ing/sense; см., например, [Mathesius 1961: 10—13; Sgall, Hajicova, Ра-nevova 1986]).

Мы не касаемся здесь употребления терминов «значение» и «смысл»в логике (в частности, речь идет о теории Г. Фреге). Справедливо за-мечание Н. Д. Арутюновой: «Логику и лингвисту трудно договоритьсяоб употреблении таких терминов, как значение, смысл, обозначение ипод.: логик под термином „значение" понимает отношение знака (сим-вола, слова) к внеязыковому объекту (денотату, референту), лингвистже с этим термином ассоциирует понятийное содержание языковыхвыражений...» [Арутюнова 1982: 8].

Вопрос о соотношении значения и смысла связан с проблемой «э к -в и в а л е н т н о с т и п р и с у щ е с т в о в а н и и ра з л и ч и я». Эта про-блема, по мысли Р. О. Якобсона, охватывает «три способа интерпрета-ции вербального знака, которым соответствуют три типа перевода:1) внутриязыковой перевод — интерпретация вербальных знаков по-средством других знаков данного языка; 2) межъязыковой перевод —интерпретация вербальных знаков посредством иного языка; 3) межсе-миотический перевод — интерпретация вербальных знаков посредст-вом невербальных знаковых систем» [Якобсон 1985: 362—363]. Для про-блематики стратификации семантики особенно существенна сопостави-мость ситуации «внутриязыкового перевода», т. е. перехода от данноговысказывания к синонимичному, с ситуацией перевода в обычномсмысле — межъязыкового. В обоих случаях эквивалентность на уровнесмысла сочетается с различиями в плоскости языкового содержания со-поставляемых высказываний и значений отдельных его элементов.

Не менее существенна для осмысления рассматриваемой проблемысвязь внутриязыкового перевода с переводом межсемиотическим


(переходом от смыслового кодирования к вербальному в мыслительно-речевой деятельности говорящего и переходом от вербального кодиро-вания к смысловому в деятельности слушающего). Эта связь создаетпредпосылки для осмысления механизма осуществляемого говорящимвыбора определенного комплекса языковых средств для передачи од-ного из возможных способов представления того смысла, который онхочет выразить.

Исходные понятия. Говоря о з н а ч е н и и , мы имеем в виду со-держание единиц и категорий данного языка, включенное в его систе-му и отражающее ее особенности, план содержания языковых знаков.

В отличие от значения, с м ы с л — это содержание, не связанноелишь с одной формой или системой форм данного языка, — то общее,что объединяет синонимичные высказывания и высказывания, сопо-ставляемые при переводе с одного языка на другой.

Смысл опирается не только на языковые формы, но и на другиеразновидности «носителей» (ср. этапы внутреннего программированияформирующегося высказывания, анализируемые в работах Л. С. Вы-готского, Н. И. Жинкина и их последователей, в работах С. Д. Кацнель-сона, а также в современных когнитивных исследованиях).

Идея стратификации семантики распространяется не только на от-дельные высказывания, но и на целостные тексты. П л а н с о д е р ж а -н и я т е к с т а (ПСТ) — это содержание, элементами которого являют-ся взаимодействующие речевые реализации языковых (лексических играмматических) значений, выраженных средствами данного языка.Текст, рассматриваемый с точки зрения его языкового содержания иязыкового выражения, выступает как билатеральная система.

Языковое содержание текста заключает в себе не только денотатив-ные, но и коннотативные значения. Коннотативные оттенки являютсяисточником аффективного компонента смысла текста. Аффективныйкомпонент смысла — это целостный информационный результат, к ко-торому приводит сочетание коннотативных элементов ПСТ, которыевзаимодействуют с элементами дискурса, выступающими в роли среды.

ПСТ может обладать эстетической функцией. Он является ис-точником художественной выразительности и неповторимости способаязыкового содержательного представления того или иного смысла.

Р е ч е в о й с м ы с л , трактуемый как смысл высказывания и смыслцелостного текста, — это та информация, которая передается говоря-щим (пишущим) и воспринимается слушающим (читателем) на основе


выражаемого языковыми средствами содержания, взаимодействующе-го с контекстом и речевой ситуацией, с существенными в данных усло-виях речи элементами опыта и знаний говорящего (пишущего) и слу-шающего (читателя).

В сферу речевого смысла входят разного рода импликации и пре-суппозиции. Возможны расхождения в интерпретации указанных вы-ше компонентов речевого смысла, связанные с соотношением точекзрения говорящего и слушающего.

В зависимости от предмета и целей исследования в понятие «рече-вой смысл» могут быть включены различные компоненты дискурса. Та-ким образом, источниками речевого смысла являются: 1) языковое со-держание текста; 2) контекстуальная информация; 3) ситуативная ин-формация; 4) энциклопедическая информация; 5) прагматические эле-менты дискурса, существенные для передаваемого и воспринимаемогосмыслового содержания.

Функциональная интерпретация речевого смысла подчеркиваетзначимость фактора интенции говорящего в соотношении с результа-том, достигаемым в речевом акте.

Данное истолкование речевого смысла согласуется с общим прин-ципом выделения в семантике высказывания а) словесно выраженногокомпонента и б) компонента, вытекающего из фоновых знаний и зна-ния конкретной ситуации. При разной терминологии речь идет а) особственно языковом содержании, носителями которого являются сло-ва и формы, и б) о содержании, исходящем от ситуации и фоновых зна-ний участников речевого акта.

Само понятие «смысл» предполагает внутреннюю дифференциа-цию. С нашей точки зрения, в этом понятии следует различать два ас-пекта: 1) с и с т е м н о - к а т е г о р и а л ь н ы и (ср. такие семантическиекатегории, лежащие в основе соответствующих функционально-семан-тических полей, как аспектуальность, темпоральность, модальность,персональность, субъектность, объектность, качественность, количест-венность, локативность, бытийность, посессивность) и 2) р е ч е в о й (ис-пользуется сочетание «речевой смысл»; ср. также понятие «субъектив-ный смысл» в теории речевых актов). Так, высказывание Что-то душностало в определенных условиях ситуации речи может быть связано симплицируемым смыслом косвенного побуждения (например, к тому,чтобы открыли форточку).


Таким образом, в сфере смысловой («глубинной») семантики суще-ственны различия по признакам «когнитивная система — процессы ирезультаты мыслительно-речевой деятельности».

Дифференциация представлена и в сфере речевого смысла. Суще-ственно различие между смыслом в ы с к а з ы в а н и я , с одной сторо-ны, и, с другой — смыслом ц е л о с т н о г о т е к с т а (см. [Бондарко1978: 95—96]).

Особый тип дифференциации заключается в том, что речевой смыслможет рассматриваться, с одной стороны, в аспекте мыслительно-рече-вой деятельности, как процесс, а с другой — как результат (смысл «гото-вого текста»). Динамика формирования речевого смысла проявляется вовзаимном перекодировании мыслительных структур, во взаимодействиинамерений говорящего и реакции слушающего при участии «фоновыхзнаний» и ситуативной информации с точки зрения говорящего и слу-шающего (см. [Кацнельсон 1972: 108—127; Кубрякова 1986: 7—96]).

Замечания о контекстуальной, ситуативной и энциклопедиче-ской информации. Существенные для смысла данного высказыванияэлементы информации, заключенной в более широком тексте, пред-ставляют собой по отношению к данному высказыванию к о н т е к -с т у а л ь н у ю и н ф о р м а ц и ю . Грамматически значимая контексту-альная информация оказывает воздействие на речевые реализации ка-тегориальных грамматических значений, представленных в данномвысказывании. Она может также воздействовать на синтаксическуюструктуру высказывания. В частности, следует упомянуть контекстуаль-но обусловленные явления эллипсиса (о контекстуальном и ситуатив-ном эллипсисе см. [Цейтлин 1976: 37—46]).

Контекст (имеется в виду вербальный контекст) представляет собойдвустороннее образование: он имеет план выражения и план содержа-ния (см. [Skalicka 1961: 74]). План содержания контекста аналогичен пла-ну содержания текста в том отношении, что его компонентами являютсяречевые реализации языковых значений. Следует, однако, подчеркнуть,что, говоря о контекстуальной информации, мы имеем в виду не непо-средственно план содержания контекста, а основанную на нем собствен-но смысловую величину — смысл контекста. Контекстуальная информа-ция не воспроизводит всех особенностей языковой структуры плана со-держания контекста, а представляет собой производное от него смысло-вое образование, существенное для смысла данного высказывания.


Остановимся на понятии с и т у а т и в н о й и н ф о р м а ц и и . Име-ется в виду исходящая от ситуации речи либо так или иначе связаннаяс нею информация, существенная для речевого смысла. Грамматиче-ская значимость ситуативной информации проявляется в ее воздейст-вии на речевые реализации категориальных грамматических значе-ний. Приведем в качестве примера отрывок из пьесы Л. Леонова«Обыкновенный человек»: П а р а ш а . Наверно, опять эта приезжаяДмитрия Романовича добивается. П о в т о р н ы и з в о н о к . В е р а А р -т е м ь е в н а с д о с а д о й т я н е т с я к а п п а р а т у . Не берите, ВераАртемьевна... Из воспринимаемого зрителями телефонного звонка идействий Веры Артемьевны (см. ремарку) видно, что не берите относитсяк телефонной трубке. Именно эта ситуативная информация обусловлива-ет возможность опущения прямого дополнения при сказуемом, пред-ставленном переходным глаголом. В подобных случаях возможностьупотребления переходного глагола без существительного в винит, паде-же прямого объекта обусловлена грамматическими закономерностямиязыка, но реализация этой возможности в рассматриваемых примерахсвязана с ситуативной информацией. Приводя примеры подобного рода(Передай, пожалуйста и т. п.), Кв. Кожевникова замечает: «Во всех этихслучаях имеем дело только с неполнотой плана выражения, так как го-ворящий всегда знает, что он имеет в виду, следовательно в самом со-держании никаких пробелов нет» [Кожевникова Кв. 1971: 23].

Воздействие ситуативной информации на реализацию категориаль-ных значений может быть проиллюстрировано следующим примером:Боюсь, что до Гусева он уже не дойдет. . . В д а л и с л ы ш е н ш у м э л е к -т р о п о е з д а . Электричка... (А. Арбузов. Годы странствий). Ситуативнаяинформация, отраженная в ремарке (шум электропоезда), обусловливаеттот факт, что значение настоящего времени, выражаемое неполными пред-ложениями того типа, который представлен в данном высказывании (Элек-тричка. ..), выступает здесь в варианте настоящего актуального.

Ситуативная информация и информация, вытекающая из плана со-держания текста, могут вступать в отношения разных типов. В частности,ситуативная информация может быть стимулом для данного высказыва-ния, фоном, уточняющим, дополняющим и модифицирующим смысл тек-ста, основным источником речевого смысла, актуализатором тех или иныхэлементов плана содержания текста и т. д. Исследование типов и разныхаспектов соотношения языковой по своему источнику информации и ин-формации ситуативной представляет собой одну из важных задач теории


высказывания и теории дискурса (о разных типах взаимодействия языко-вых и ситуативных элементов при коммуникации см., например, [Колшан-ский 1974; Горелов 1977; Николаева 1990; Филиппов 1995]). В той мере, вкакой эти типы и аспекты соотношения текстовой и ситуативной информа-ции имеют грамматическую значимость, они становятся одним из важныхобъектов исследования в области «грамматики речи».

Возможны взаимные преобразования контекстуальной и ситуатив-ной информации. Так, авторский текст при прямой речи персонажейхудожественных произведений во многих случаях служит источникомтакой контекстуальной информации для читателя, которая передаетситуативную информацию по отношению к прямой речи и участникамвоспроизводимых коммуникативных актов. Например: На середине пло-щади Почешихин вдруг остановился и стал глядеть на небо. — Что высмотрите, Евпл Серапионъгч? (А. Чехов. Брожение умов). Ср. также ре-марки в тексте пьес и их сценическую реализацию.

Окружающий текст может быть источником той контекстуальнойинформации, которая по своему содержанию является ситуативной.Иначе говоря, в тексте, окружающем данное высказывание (чаще всегопредваряющем его), может содержаться словесное описание той рече-вой ситуации, в которой осуществляется данное высказывание и ко-торая является существенной для его смысла. Приведем отрывок изписьма А. П. Чехова Д. В. Григоровичу: Прошу Вас припомнить тотвечер, когда Вы, Алексей Сергеевич и я шли из музея в магазин Цинзерлинга.Мы разговаривали. Я, между прочим, сказал: —Я к Вам на днях приду. —До-ма Вы его не застанете, — сказал Суворин (письмо от 24 декабря 1888 г.).Описанная здесь ситуация воспроизводимой А. П. Чеховым прямойречи в то время, когда происходил этот разговор, была источником си-туативной информации, актуальной для участников разговора. Здесьпредставлена контекстуальная информация, отражающая речевую си-туацию и ситуативную информацию.

Ситуативная информация содержит элементы, существенные длясоотношения интенции говорящего и восприятия слушающего в мо-мент речи. Например: И по голосу и по лицу мужа Анна догадалась о чем-то, спросила испуганно: — Что ты? (С. Сергеев-Ценский. Печаль полей).Здесь в авторском повествовании описана ситуация речи — источникситуативной информации, существенной для смысла высказывания:Что ты? Эта информация включает в себя такие элементы, как указаниена обстановку непосредственного общения с адресатом; концентрация


внимания на адресате; стимул, вызвавший вопрос (голос и выражениелица мужа); конкретность ситуации речи, ее локализованность во вре-мени; эмоциональный фон акта речи. Смысл вопроса Что ты?, кромеплана содержания текста, непосредственно связан со стимулом, о ко-тором шла речь выше. Для говорящего (Анны) это примерно сле-дующая ситуативная предпосылка: 'У тебя такой голос, такое лицо...Это меня пугает' — отсюда переход к тому, что непосредственно со-держится в плане содержания данного высказывания и дополняетсяпредшествующей ситуативной информацией: Что ты? ('Так что жес тобой? Почему ты такой? Чем все это вызвано?' и т. п.).

В передаче и восприятии речевого смысла важную роль играютэлементы опыта и знаний говорящего и слушающего, заключающиев себе существенную для высказывания э н ц и к л о п е д и ч е с к у юи н ф о р м а ц и ю . Такая информация образует тот фон, который являет-ся необходимой предпосылкой эффективности речевого общения (в «Сло-варе лингвистических терминов» О. С. Ахмановой «фоновое знание»(англ, background knowledge) определяется как «обоюдное знание реалийговорящим и слушающим, являющееся основой языкового общения» [Ах-манова 1966: 498]; о различных типах фоновых знаний см., например,[Верещагин, Костомаров 1976: 29—30, 207—232; Ахманова, Гюббенег1977; см. также библиографию по семантическим проблемам, связаннымс энциклопедической информацией, в публикации [Перцова 1976]).

В связи с широким привлечением проблематики энциклопедиче-ской информации в лингвистическое исследование языковой семанти-ки особенно важным становится четкая дифференциация собственноязыковых значений от энциклопедической информации. Представлен-ная в языковедческой традиции проблема разграничения ближайшегои дальнейшего значения (в трактовке А. А. Потебни), выступая в на-стоящее время в неизмеримо более широком масштабе и более разно-образных, во многом новых аспектах, приобретает особую актуаль-ность. О существенных ограничениях, необходимых при определениизначения языковой единицы, пишет О. Н. Селиверстова. В частности,речь идет о том, что различные дополнительные сведения, которые мо-гут возникнуть в отдельном акте речи в сознании слушателя, напримерна основании того, что он уже знал о денотате языковой единицы илина основании общего смысла высказывания, не принадлежат значениюязыковой единицы [Селиверстова 1976: 126—129]. Автор обращаетвнимание на «различие между означаемым языкового знака и тем, что


говорящий знает и думает о его денотате, а также между означаемым итем понятием, которое имеет говорящий о классе объектов, обозначае-мых данным знаком» [Там же: 129]. О различии между кругом знанийо мире и кругом языковых знаний см. [Кацнельсон 1972: 131; Лейкина1974: 97—109; Звегинцев 1976: 114—115, 275—278]).

Разграничение языковой и внеязыковой информации является не-обходимым условием изучения их взаимодействия, а в этом взаимодей-ствии и заключается, на наш взгляд, основа всей проблематики. Длялингвистического исследования языковой семантики энциклопедиче-ская информация представляет интерес с точки зрения ее отражения вязыковых значениях, ее воздействия на речевые реализации этихзначений, ее взаимодействия с планом содержания текста.

Смысловая основа и интерпретационныйкомпонент языковых значений

К постановке вопроса. Интеграция уровней семантики в составе це-лостных семантических единств находит отражение в соотношении поня-тий, которые могут быть обозначены как с м ы с л о в а я о с н о в а язы-ковых значений и и н т е р п р е т а ц и о н н ы й к о м п о н е н т (см. [Бон-дарко 1992 б; 1996 а: 24—30]). Интерпретационный компонент — спо-соб представления смысловой основы в значениях, выражаемыхсредствами данного высказывания. Интерпретационный компонентсоставляет специфику именно данной формы, данного комплекса язы-ковых средств, данного высказывания.

Понятия смысловой основы и интерпретационного компонента язы-ковых значений (языкового содержания) могут быть распространены нацелостный текст. В тексте, в том числе тексте художественном, предстааче-ны семантические единства с аспектами смысловой основы и интерпрета-ционного компонента. В зависимости от характера текста в нем может вы-деляться, выступать на передний план (с точки зрения коммуникативнойзначимости) либо смысловая основа, т. е. может быть четко выражена дено-тативно-референциальная доминанта (ср., например, жанр детектива), ли-бо такой способ представления смысла текста, в котором особую значи-мость приобретает интерпретационный компонент, определяющий суще-ственные особенности смысла текста (ср. поэтические произведения, а так-же такие прозаические тексты, как «Мертвые души» Н. В. Гоголя).


Предлагаемое истолкование рассматриваемых аспектов значения посвоему существу является «двухуровневым». Данное представление языко-вой семантики влечет за собой постановку вопроса о «принципе рекон-струкции», т. е. о восстановлении глубинных семантических структур по-средством операций над структурами поверхностными. Для обсуждаемойпроблематики существенны суждения С. Д. Кацнельсона о содержанииязыковых форм как амальгаме универсальных и идиоэтнических функцийи о реконструкции универсального компонента языковой структуры [Кац-нельсон 1972: 14]. Ср. его высказывание: «Чтобы добраться до логико-грамматических или речемыслительных категорий, образующих ядро уни-версального компонента, необходимо прежде всего выделить все содержа-тельные функции грамматических форм и отделить в них идиоэтническиеэлементы от универсальных» [Там же: 15].

Говоря о смысловой основе и интерпретационном компоненте язы-ковых значений, мы имеем в виду не раздельные содержательные объ-екты, а аспекты единого семантического комплекса, в котором заключе-но смысловое содержание в определенном способе его языкового пред-ставления. Смысловая основа содержания высказывания не дана«в чистом виде». Проходя сквозь призму языковой формы, передавае-мый смысл всегда получает ту или иную языковую интерпретацию. Ис-следователь может получить представление о смысловой основе выра-жаемого содержания в результате сопоставления синонимичных вы-сказываний (выявляя то, чем они отличаются друг от друга), а также врезультате анализа межъязыковых соответствий.

Синонимические высказывания. Различие аспектов семантиче-ского содержания, связанных с понятиями смысловой основы и ин-терпретационного компонента, и вместе с тем взаимосвязь этих аспек-тов в составе единого целого четко выявляются при анализе синони-мических высказываний (о применимости указанных понятий к анали-зу лексической синонимии см. [Черняк 2000: 173]).

Рассмотрим примеры. Ср.: (1) Яподошел к нему, поздоровался...; (2) Я подхо-жу к нему, здороваюсь... Эти высказывания тождественны с точки зрениясмысла: в обоих случаях речь идет о прошлом, однако интерпретация этогосмысла в примерах (1) и (2) различна. В одном случае (1) смысл 'отнесенностьк прошлому' непосредственно передается формой, имеющей значение про-шедшего времени, тогда как в другом (2) смысловая отнесенность к прошло-му сочетается с образной актуализацией (в плане настоящего исторического),обусловленной категориальным значением формы настоящего времени.

tlO Стратификация семантики

Ср. следующие высказывания: (3) Если вы нам не поможете, мы по-гибнем; (4) Если вы нам не поможете, мы погибли. В обоих случаях пере-дается смысл отнесенности ситуации к будущему, однако в примере (4),в отличие от примера (3), благодаря переносному употреблениюформы прошедшего времени, будущее (по смыслу, вытекающему изконтекста) образно представлено так, как будто действие уже произош-ло и налицо его результат (форма прошедшего времени выступает вперфектном значении).

Сопоставим высказывания: (5) Зайди на почту и отправь письмо;(6) Зайдешь на почту и отправишь письмо. Императивный смысл в при-мере (5) выступает как императивное значение, а в (6) передается (в ус-ловиях переносного употребления формы будущего времени изъяви-тельного наклонения) как то, что реально осуществится в будущем.

Следующее соотношение связано с семантикой побуждения:(7) Покупайте билеты, предъявляйте проездные документы!; (8) Покупаембилеты, предъявляем проездные документы! В этих высказываниях (мыприводим обычные реплики контролера в общественном транспорте)смысл побуждения, адресованного пассажирам, в одном случае(7) передается в соответствующих значениях форм 2-го лица повели-тельного наклонения, а в другом (8) — как образное участие говоряще-го в реальной ситуации, относящейся к настоящему времени (налицокомплексная транспозиция — по лицу, наклонению и времени). Го-ворящий (контролер) как бы становится в позицию адресата (пасса-жиров) и представляет как уже осуществляющиеся те действия, к ко-торым он их призывает.

Во всех рассмотренных выше случаях синонимические высказыва-ния выступают в условиях прямого / переносного употребления грам-матических форм. Транспозиция не меняет общего смысла высказыва-ния, передается та же денотативная ситуация, что и при прямомупотреблении грамматических форм, но привносится особый оттенок(интерпретационный компонент) образности. Значение грамматиче-ской формы вступает в противоречие с контекстом и речевой ситуаци-ей. Результатом этой коллизии является реализация грамматическогозначения формы в переносном (метафорическом) варианте: налицо«как будто настоящее», «как будто осуществившийся результат» и т. п.

Рассмотрим примеры, относящиеся к сфере «конкуренции видов»:(9) Кто тебе сшил это платье?; ср. (10) Кто тебе шил это платье? При общ-ности смысла «вопроса об авторстве» налицо различие в его языковой


семантической интерпретации: в примере (9) совершенный вид обо-значает конкретный факт как достигнутый результат, тогда как в(10) при участии несовершенного вида в обобщенно-фактическомзначении выражается общее указание на самый факт осуществлениядействия, без специального обозначения результативности (достиже-ние результата имплицируется контекстом и ситуацией — наличием«готового объекта» — платья).

В следующих примерах представлена конкуренция наглядно-при-мерного значения совершенного вида и неограниченно-кратногозначения несовершенного вида при общности смысла обычности ситуа-ции: (11) Только в одиночестве человек может работать во всю силу. Волярасполагать временем, и отсутствие неминуемых перерывов — важное дело.Сделалось скучно, устал человек, — он берет шляпу и сам ищет людей и от-дыхает с ними (А. Герцен. Былое и думы); ср. (12) ...делается... устает...

Далее следуют примеры, демонстрирующие различие оттенковпредставления временных отношений: (13) Мы видели, как он вытираллицо рукавом; (14) Мы видели, как он вытирает... В обоих случаях переда-ется смысл 'соотношение двух одновременных процессов, отнесенныхк прошлому — процесса зрительного восприятия и наблюдаемого про-цесса'. При тождестве смысла различие временных форм (вытирал I вы-тирает) обусловливает различие оттенков, связанных с абсолютной (13)или относительной (14) временной ориентацией. В высказывании (13)общая временная перспектива передается с точки зрения говорящегов момент речи: к прошлому относится процесс зрительного восприятияи наблюдаемый процесс; одновременность того и другого передаетсясочетанием форм несовершенного вида в данных синтаксических усло-виях. В высказывании (14) при участии формы настоящего времени(вытирает) передается одновременность наблюдаемого действия про-цессу зрительного восприятия; из одновременности тому, что отнесенок прошлому (видели), вытекает и то, что наблюдаемый процесс также от-носится к прошлому. В данном случае налицо двойственность временнойперспективы: (13) видели и вытирал — прошлое с точки зрения «мысейчас»; (14) вытирает — одновременность по отношению к видели — кзрительному восприятию с точки зрения «мы тогда, в то время, когданаблюдалось протекающее действие».

Ср. соотношение активной и пассивной конструкций: (15) Эту про-блему мы уже рассматривали; (16) Эта проблема нами уже рассматривалась.Общность смысла, определяемая тем, что в обоих случаях представлены


компоненты «семантический субъект» (мы, нами), «действие» (рассматри-вали, рассматривалась) и «семантический объект» (эту проблему, эта про-блема), сочетается с различиями в языковой семантической интерпрета-ции — исходно-субъектной в активной конструкции и исходно-объект-ной в конструкции пассивной.

Исходя из изложенных выше принципов, те высказывания, ко-торые при другом подходе (референциальном, денотативном в своейоснове) признаются равнозначными, мы можем признать равно-значными лишь с точки зрения общесмыслового компонента, но приэтом обращаем особое внимание на различия в способах представлениясмысла, обусловленные содержательной спецификой каждой из форм.

Общность смысла при различиях в значениях языковых единиц и ихкомбинаций осознается участниками речевого акта (ср. процессы, отра-жаемые в «муках слова» — поисках наиболее адекватных средств выра-жения мысли, в затруднениях при переводе с одного языка на другой).

Существуют два типа осуществляемого говорящим в ы б о р ая з ы к о в ы х с р е д с т в д л я п е р е д а ч и ф о р м и р у ю щ е г о с яс м ы с л а : 1) выбор из числа языковых средств, служащих для выраже-ния р а з н ы х с м ы с л о в , и 2) выбор из числа языковых средств, ис-пользуемых в данном акте речи для передачи определенного о т т е н -ка о д н о г о и т о г о же ( и л и с х о д н о г о ) с м ы с л а . В послед-нем случае мы имеем дело с «динамической ситуацией синонимии».Аналогичны соотношения результатов выбора. В первом случае по-средством языковых единиц с их значениями выражается смысл, ко-торый не допускает — при условии его сохранения — замены однойформы другою, тогда как во втором налицо такое выражение смысла,при котором замена (не любая, а строго регламентированная правила-ми употребления языковых единиц) оказывается возможной. Ср.: а) не-возможность замены совершенного вида несовершенным без измене-ния смысла в случаях типа Я написал письмо (результат); Я писал письмо,когда он вошел (процесс) и б) возможность замены одного вида другимв условиях «конкуренции видов», когда сохраняется общий смысл вы-сказывания, но меняются оттенки смысла, связанные с различиямив значениях грамматических форм, например: Кто написал это пись-мо? (конкретно-фактическое значение совершенного вида; глагольнойформой выражен достигнутый результат); Кто писал это письмо? (обоб-щенно-фактическое значение несовершенного вида; вопрос касается


лишь самого факта осуществления действия; результат лишь импли-цируется указанием на «готовый объект» — письмо).

Межъязыковые соответствия. Рассматривая проблему эквивалент-ности при внутриязыковом и межъязыковом переводе, Р. О. Якобсонотмечал отсутствие полной эквивалентности между синонимами и меж-ду единицами кода на уровне межъязыкового перевода [Якобсон 1985:364] (ср. [Kosta 1986: 41—287; Швейцер 1988: 76—144; Gladrow 1988;1990; Гладров 2001: 73—76]).

Исходя из изложенных выше принципов, те высказывания, которыепри другом подходе (референциальном, денотативном в своей основе)признаются равнозначными, мы можем признать равнозначными (илисходными) лишь с точки зрения общесмыслового компонента, но приэтом обращаем особое внимание на различия в способах представлениясмысла, обусловленные содержательной спецификой каждой из форм.

Отношение универсальности смысла/неуниверсальности языко-вых значений с их интерпретационным компонентом может рас-сматриваться в терминах эквивалентности/неэквивалентности (непол-ной эквивалентности). Заметим, что здесь и далее речь идет об относи-тельной эквивалентности: во многих случаях представлено не абсолют-ное тождество сопоставляемых смыслов, а скорее сходство, общность.

Эквивалентность смыслового содержания, лежащего в основе языко-вого содержания «равнозначных» высказываний в сопоставляемых язы-ках, сочетается с возможной или неизбежной неэквивалентностью язы-ковой интерпретации. Иначе говоря, существует эквивалентность науровне «глубинной семантики» и неэквивалентность на уровне семанти-ки «поверхностной», включающей интерпретационный компонент.

Могут быть выделены следующие типы неэквивалентности науровне «поверхностной семантики»:

1 ) ф у н к ц и о н а л ь н о - п а р а д и г м а т и ч е с к а я н е э к в и в а -л е н т н о с т ь , обусловленная наличием/отсутствием тех или иных еди-ниц, классов и категорий или различиями в их значениях;

2) ф у н к ц и о н а л ь н о - с и н т а г м а т и ч е с к а я н е э к в и в а л е н т -н о с т ь , связанная с различиями в закономерностях функционирова-ния сравниваемых единиц.

Примером неэквивалентности первого типа может служить на-личие категории вида в русском языке и отсутствие данной категориив немецком. К этому же типу неэквивалентности относится рассматри-ваемая Р. О. Якобсоном ситуация, когда мы переводим на язык, в ко-


тором есть грамматическая категория, отсутствующая в языке оригина-ла, например, когда английское предложение She has brothers переводит-ся на язык, в котором различаются формы двойственного и мн. числа[Якобсон 1985: 364—365].

При сопоставительном и семантико-типологическом анализе ин-терпретационного компонента важно придерживаться такого «масшта-ба сопоставления», при котором принимаются во внимание все нюансы(до мельчайшего оттенка), отличающие один способ представленияданного смысла от другого.

Не только видовые значения, но и значения способов действия рус-ского глагола заключают в себе интерпретационные элементы, ко-торые нередко не находят адекватных соответствий в других языках.Ср., в частности, высказывания с глаголами дистрибутивного и дистри-бутивно-суммарного способов действия: Побросали книги и ушли', Все по-прыгали в воду, Перепробовал все лакомства', Дети переболели корью и т. п.Аспектуальная семантика в подобных высказываниях взаимодействуетс предикатно-субъектными и предикатно-объектными отношениями, ав части случаев (Понастроили домов; Понаехало гостей и т. п.) к этому до-бавляются элементы оценочной характеристики. Как отмечает Ю. Хар-тунг, акциональное значение дистрибутивности в немецком языке оста-ется неактуализованным, с чем связаны существенные трудности экви-валентного перевода [Хартунг 1979: 21—22].

Рассмотрим языковой материал, демонстрирующий и н т е р п р е -т а ц и о н н ы е э л е м е н т ы с е м а н т и к и н а ч и н а т е л ь н о с т и ,связанные с содержательной избыточностью. В русском языке могутбыть выделены два типа начинательности: 1) «смысловая» и 2) «ин-терпретационная». В первом случае начинательные глаголы (заговоритьи т. п.) и начинательные конструкции (стал, начал говорить и т. п.) вы-ступают в употреблении, непосредственно обусловленном необходимо-стью выразить смысл начинательности, например: Начал строить дом,но так и не достроил; Снова начал курить. В подобных случаях избы-точности нет, начинательность является необходимым элементомсмысла высказывания (что, в частности, выявляется при переводах, вкоторых данный элемент также оказывается необходимым). Во второмслучае употребление средств выражения начинательности обусловленохарактерными для русского языка нормами представления наступленияфакта в цепи последовательных целостных фактов, а также в сочетанияхтипа «факт — длительность» и «длительность — факт». Речь идет, таким


образом, об аспектуально-таксисных отношениях, требующих, в соответ-ствии с нормами русского языка, «фазовой интерпретации» действиякак наступающего факта. Например: ... Кузьма вышел на дорогу... и сталмедленно ходить взад и вперед. На картуз, на руки опять посыпался дождь(И. Бунин. Деревня); И опять схватил цигарку и стал глухо реветь: «Божемилостивый! Пушкина убили, Писарева утопили, Рылеева удавили...» (Тамже); Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и решительно заходил погорнице, глядя в пол. Потом остановился и, краснея сквозь седину, сталговорить: «Ничего не знаю о тебе с тех пор» (И. Бунин. Темные аллеи).

В некоторых случаях употребление начинательного глагола илиначинательной конструкции связано не только с аспектуально-таксис-ными отношениями, но и с видовой несоотносительностью. Так, в сле-дующем примере сочетание стал завертывать представляет собой един-ственную возможность включить глагол с данным лексическим значе-нием в «цепь фактов», требующую совершенного вида: И Мотя вернулся,сел на скамью, стал сонно, шевеля бровями, завертывать цигарку, но, ка-жется, плохо соображал, кто это рядом с ним... (И. Бунин. Деревня).

Начинательность данного типа, часто реализующаяся в художест-венном повествовании, — особенность русского языка, отличающаяего от многих других. Так, в чешском языке в соответствующих услови-ях начинательность либо вообще не выражается, либо передается им-плицитно (вытекает из контекста). По отношению к чешскому языкуСв. Иванчев с основанием говорит о контекстно обусловленном ингрес-сивном употреблении глаголов НСВ, например: Zvedl se tedy a sel kvychodu [Иванчев 1961: 11], ср. ... поднялся и пошел к выходу. Можно со-слаться и на различия между выражением начинательности в русскоми немецком языках. Как отмечает Н. В. Малышкина, если в русскомязыке фазовые способы действия имеют эксплицитное выражение, то внемецких переводах фазовые значения могут быть переданы также иимплицитно — за счет особенностей немецкого аспектологическогоконтекста [Малышкина 1979: 4] (об аналогичных фактах в ряде другихязыков см. [Недялков В. П. 1987: 183—184]).

Одним из источников неэквивалентности значений в сопоставляе-мых высказываниях на разных языках является межкатегориальноевзаимодействие, в котором обнаруживаются различия с точки зренияпредпосылок и результатов, реализующихся в речи. Имеется в виду вза-имодействие как грамматических категорий, так и элементов функцио-нально-семантических полей. Таковы, в частности, семантические ком-


плексы, представляющие собой результат взаимодействия элементовполей аспектуальности, модальности и темпоральности. Ср., напри-мер, следующие отрывки из произведений А. Ахматовой и их переводына немецкий язык: И куда мы идем — не пойму; Wohin gehn wir? Nicht kamnich's begreifen. В русском тексте здесь представлена имплицитная потен-циальная модальность, являющаяся следствием коллизии значения со-вершенного вида и семантики актуального настоящего. «Напряжение»снимается с участием отрицания: имплицируется смысл «не могу по-нять». В немецком переводе не выражена ограниченность действияпределом, но зато эксплицитно выражена семантика невозможности,выступающая не как импликация, а как дискретное языковое значе-ние. Ср. также: Не поймешь, кто в кого влюблен...; Begreift man nicht, wer ver-liebt ist in wen...

Рассматриваемое различие эксплицитной и имплицитной модаль-ности может быть выявлено и при внутриязыковом сопоставлении си-нонимичных высказываний. Ср: Я сейчас не могу вспомнить, как пережи-вали олепинские жители самый первый увиденный ими фильм, как не вспом-ню, о чем был этот фильм (В. Солоухин. Капля росы).

Интерпретационные аспекты значений в разных языках могут про-являть черты общности. Так, существует общность интерпретацион-ных значений частей речи в разных языках, в частности категориально-го значения предметности (субстанциальности), свойственного именамсуществительным: как самостоятельный предмет мысли (носитель при-знаков) представляется не только собственно предмет (книга и т. п.), нои признак (доброта), действие (ходьба), состояние (сон) и т. п. [Пешков-ский 1956: 62—102] (ср. суждения А. А. Холодовича о категориальномзначении существительного [Холодович 1951: 11—12; Оглоблин, Хра-ковский 1990: 11—12]; ср. также рассмотрение вопроса о лексической играмматической предметности в [Руденко 1990: 28—68]).

Конструкции типа англ. Не has money, нем. Er hat Geld, ср. также рус.Он имеет деньги (мы отвлекаемся от стилистической ущербности по-следнего примера), характеризуются общим типом структурного со-держания: «субъект-обладатель распространяет отношение обладания наданный предмет». Этот способ представления смыслового содержанияпосессивности (с элементами «обладатель», «предмет обладания», «от-ношение между тем и другим») отличается от интерпретации, за-ключенной в русских конструкциях типа У него есть деньги. В последнемслучае посессивное отношение интерпретируется «через бытийность»,


т. е. через представление о существовании (наличии) данного предметав сфере субъекта-обладателя (о семантике посессивности и типах еевыражения см. [Категория посессивности... 1989; Чинчлей 1990; Сели-верстова 1990: 19—27]).

Следует подчеркнуть, что в конструкциях типа У них есть деньгипредставлено выраженное специальными языковыми средствамизначение 'наличие в сфере обладателя'. Это языковое значение пред-ставляет собой элемент плана содержания текстов указанного типа.В конструкциях же типа Они имеют деньги на переднем плане оказыва-ется отношение 'обладатель — приписываемый ему признак облада-ния'; в таких случаях речь идет не о том, что предмет находится в рас-поряжении (в собственности) данного лица, а о том, что лицо обладаетпредметом. По смыслу это одно и то же, но с точки зрения представле-ния данного смысла в языковых значениях, включенных в план со-держания текста, здесь нет тождества (о различии в значениях посес-сивных конструкций с глаголами «быть» и «иметь» см. [Бенвенист 1974:213—215]). Для анализа конструкций типа «у меня есть...» существен-ное значение имеет тот признак, который трактуется как нахождениеобъекта в пространстве. Имеется в виду пространство в широком смыс-ле, включая не только физическое пространство, но и пространствокласса, ситуации, функциональной системы и т. п. (см. [Селиверстова1973: 98; 1977: 8—27]; ср. также интерпретацию признака «область бы-тия — внешний микромир человека» в кн. [Арутюнова 1976: 233—246]).На наш взгляд, признак «нахождение в пространстве» является элемен-том языкового содержания именно конструкций типа «у меня есть», то-гда как в конструкциях типа «я имею» он непосредственно не представ-лен в значениях языковых единиц. Можно считать, что семантическоесодержание 'наличие, нахождение объекта в пространстве данного ли-ца' вытекает из значения 'лицо обладает объектом'. Важно, однако, учи-тывать различие между семантическим содержанием, воплощенным вопределенном языковом значении тех или иных единиц, и семантиче-ским содержанием, лишь вытекающим из языкового значения.

С указанными различиями сопряжены некоторые дополнительныеразличия в плане содержания сопоставляемых конструкций. В кон-струкциях типа Они имеют деньги с соотношением подлежащего, в роликоторого выступает обозначение лица, и глагола-сказуемого связан со-держательный элемент «действенного признака» (по выражениюА. М. Пешковского), приписываемого деятелю. Действенный признак,


приписываемый лицу, предполагает семантические элементы воли, на-мерения (часто, как отмечал А. М. Пешковский, в противоречии созначением основы [Пешковский 1956: 75—79, 505]). Рассматриваемоесодержательное грамматическое отношение «деятель — действие» всту-пает в противоречие с лексическим значением глагола иметь, в ко-тором нет указания на реальное действие, а все сочетание в целом неуказывает ни на реального деятеля (активного производителя подлин-ного действия), ни на его намерение и волю. Однако указанное со-держательное грамматическое отношение не устраняется, оно сохраня-ется как некоторый содержательный способ грамматического представ-ления понятия обладания, как своего рода внутренняя форма этого по-нятия. Эта внутренняя форма «активности», «действенности» (хотя ипротиворечащей реальному смыслу данного текста) отличает содержа-ние конструкций типа Они имеют деньги от содержания конструкцийтипа У них есть деньги, где представлена «пассивность» (мы не имеемздесь в виду грамматическое значение пассивных конструкций) сущест-вования, наличия предмета в сфере обладателя.

Для способа представления смысла в конструкциях типа Ониимеют деньги существенно также значение транзитивности, связанное сформой винительного падежа при переходном глаголе. Хотя такие кон-струкции не обозначают реальной (денотативной) переходности дейст-вия на объект, в них заключен способ представления посессивного от-ношения во внутренней форме транзитивности. Посессивность пред-ставлена так, как будто лицо распространяет отношение обладания наобъект. В конструкциях же типа У них есть деньги нет этой внутреннейформы транзитивности: посессивность здесь представлена как интран-зитивное отношение наличия. Таким образом, мы видим, как и в дру-гих случаях, что грамматическая форма накладывает отпечаток на со-держательное языковое представление смысловых отношений.

Приведенные примеры демонстрируют «типовую общность» ин-терпретационного компонента в сфере структурного содержания(структурных функций). Именно таковы категориальные значения частейречи, различные интерпретации посессивного отношения в конструкцияхтипа он имеет и у него есть, субъектно-предикатные отношения в случаяхтипа Книга упала и т. п. Типовое сходство интерпретационного компо-нента в разных языках возможно, однако, и в сфере собственно семан-тического содержания. Ср., например, тип актуализации прошлого (ко-гда прошедшие действия при употреблении форм настоящего времени


представляются так, как будто они протекают на глазах говорящего ислушающего: Подхожу к нему... и т. п.), ср. также уже упоминавшеесявыше переносное употребление местоименных и глагольных форм 1 -голица мн. числа в случаях типа Как мы себя чувствуем? (вопрос доктора,обращенный к пациенту) с оттенком «участливой совокупности»: го-ворящий как бы приобщается к состоянию собеседника, разделяя этосостояние. Данный тип транспозиции лица известен в разных языках[Есперсен 1958: 253].

Типовая общность интерпретационного компонента во многих случа-ях сочетается с различиями в вариантах реализации данного способа пред-ставления выражаемого содержания. Так, при общности значений частейречи в разных языках в реализации этих значений в определенных типахлексем могут проявляться идиоэтнические особенности. Ср., например,«следы видовой семантики» (элементы процессности, а также отдельныхспособов действия) в русских отглагольных существительных типа погла-живание, подшучивание, расхваливание и т. п.: в таких случаях предстаа\енособый вариант репрезентации глагольной семантики в семантике именисуществительного. В целом же в сфере грамматических значений господ-ствует тенденция к межъязыковому варьированию интерпретационногокомпонента при общности смысла высказывания.

На наш взгляд, лингвистический анализ семантического содержанияне может быть достаточно полным и точным без опоры на форму (речьидет не только о формальных средствах, но и о маркируемой ими формекак способе представления содержания). Каждая форма (в частности,грамматическая форма слова и синтаксическая конструкция) являетсяносителем специфического, свойственного только ей способа языковойинтерпретации выражаемого смыслового содержания. Закреплениеопределенного смыслового содержания именно за данной формой ужесамо по себе представляет собой языковое структурирование смысла и,следовательно, определенный тип его языковой интерпретации.

Языковая интерпретация глубинной семантики находит отраже-ние в различных аспектах системно-структурной организации языко-вых значений, в частности в соотношении центра и периферии полевойструктуры языковых значений, в соотношении семантических прототипови их окружения, в явлениях избирательности и избыточности в сфереформ и их значений, в соотношении значения, импликации и пресуп-позиции, в различных комбинациях грамматических и лексическихзначений в их взаимодействии с контекстом.


Денотативно-референциальная доминанта содержания текста усили-вает тенденцию к смысловой эквивалентности при переводе. Напротив,четко выраженный интерпретационный компонент текста расширяетсферу неполной эквивалентности при переводе, повышает степень прояв-ления идиоэтничности в семантическом содержании текста в целом.

Универсальность смысла — это понятие, относящееся прежде всегок семантическим константам наиболее высокого уровня — к таким се-мантическим категориям, как темпоральность, персональность, локатив-ность, бытийность, посессивность. Заметим, что в сфере вариативноститаких семантических категорий и в их взаимосвязях уже проявляютсяэлементы частичной неуниверсальности, обусловленной особенностямистроя разных языков и связанными с этим особенностями категоризациисемантики (ср., например, более четко выраженную самостоятельностьсемантической категории эвиденциальности в тех языках, напримерв болгарском, где имеется специальная система грамматических формдля выражения семантики эвиденциальности; ср. также различные типысвязей между аспектуальностью и темпоральностью в языках, обла-дающих особой грамматической категорией вида, и в языках, в которыхаспектуальность не опирается на глагольный вид как специальную систе-му грамматических форм). Элементы частичной неуниверсальности, не-полной эквивалентности могут затрагивать не только интерпретацион-ный компонент семантического содержания, но и оттенки смысла. Ср.,например, отмеченные Е. В. Петрухиной факты неполного содержатель-ного соответствия высказываний с определенными типами глаголов врусском языке, с одной стороны, и чешском, словацком и польском язы-ках — с другой (см. [Петрухина 2001: 62—64]). Таким образом, уни-версальность смысла — понятие не абсолютное, а относительное.

Из литературы вопроса о соотношении значения и смысла

Общие проблемы стратификации семантики. В последующем из-ложении из литературы рассматриваемого вопроса выделяются и ком-ментируются наиболее существенные, на наш взгляд, положения,сохраняющие свою значимость и в настоящее время. Вместе с тем прирассмотрении обсуждаемых вопросов получает дополнительную кон-кретизацию предлагаемое нами истолкование различных аспектов дан-ной проблематики.


Разграничение языковых значений и смысла, взаимодействие тогои другого, динамические переходы от смысла к значению и от значенияк смыслу — все эти темы находят интересное освещение в психологиче-ских, нейропсихологических и психолингвистических исследованиях,развивающих концепцию Л. С. Выготского.

Строя свою теорию речемыслительного процесса, Л. С. Выготскийвысказал ряд существенных и плодотворных идей, имеющих непосред-ственное отношение к рассматриваемому нами вопросу. Фундаменталь-ное значение имеет идея разграничения 1) «смыслового строя внутрен-ней речи», «смыслового синтаксирования», с одной стороны, и 2) «зна-чений внешних слов», «фазического синтаксирования», «словесногосинтаксиса» — с другой. При этом высказывается важная мысль о гом,что переход от первого ко второму представляет собой преобразова-ние, «переконструирование» качественно различных величин, точнее,ряд последовательных преобразований, осуществляющихся от одногоэтапа к другому: «Речевое мышление предстало нам как сложное дина-мическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнару-жилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переходот одного плана к другому. Мы вели анализ от самого внешнего планак самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движениеидет обратным путем — от мотива, порождающего какую-либо мысль,к оформлению самой мысли, к опосредованию ее во внутреннем слове,затем — в значениях внешних слов и, наконец, в словах» [Выготский1956: 380—381]. В определении качественных различий между смысло-выми величинами и словесными значениями в концепции Л. С. Выгот-ского существенно указание на то, что «.. .течение и движение мысли несовпадает прямо и непосредственно с развертыванием речи» [Там же:376]. «То, что в мысли содержится симультанно, то в речи развертыва-ется сукцессивно» [Там же: 378].

Понятие смысловой организации высказывания в речемысли-тельных процессах, связанных с внутренней речью, получает ин-тересную конкретизацию в нейролингвистическом исследовании ди-намической афазии, проведенном Т. В. Ахутиной (автор во многомопирается на концепцию Л. С. Выготского, а также на работыА. Р. Лурия и Н. И. Жинкина). Нейропсихологический анализ речибольных позволил исследователю выделить два типа речевых рас-стройств. Первый тип вызывается нарушением внутреннего програм-мирования (иными словами, смыслового синтаксирования), а второй


возникает в результате распада грамматического структурирования(языкового синтаксирования). При речевых расстройствах первого ти-па наблюдаются трудности построения развернутого высказывания иотдельных предложений, трудности «компоновки смыслов» при со-хранности моторных, сенсорных и грамматических компонентов рече-вого процесса. Для больных же с расстройствами речи второго типахарактерны трудности грамматического оформления высказыванияпри первичной сохранности сенсорных и моторных компонентов речи,а также внутреннего программирования (последняя операция можетбыть и в состоянии легкой дисфункции) (см. [Ахутина 1975: 89—90]; см.также [Жинкин 1970: 63—85]).

Эти наблюдения подтверждают реальность и относительную авто-номность процессов, отражаемых в понятиях «смыслового синтаксиро-

вания» и «словесного синтаксиса», реальность различий между смысло-вой организацией высказывания и синтаксическим структурировани-ем. Тем самым дополнительное экспериментальное подтверждение на-ходит и тезис о необходимости проводить различие между смыслом иязыковыми значениями (развертывание последних связано со словес-ным синтаксисом).

Широкий круг проблем смыслового восприятия речевого сообще-ния, разрабатываемых психолингвистами и психологами, включает пси-хологическую схему смыслового восприятия, представленную как много-уровневая система. Эта схема предполагает: а) побуждающий уровень,объединяющий ситуативно-контекстуальную сигнальную информацию имотивационную сферу; б) формирующий уровень, содержащий фазу смы-слового прогнозирования; фазу вербального сличения, фазу установле-ния смысловых связей между словами и между смысловыми звеньями ифазу смыслоформулирования, которая заключается для слушающего вобобщении результата всей перцептивномыслительной работы и переводеего на одну целую, нерасчлененную единицу понимания — общий смыслвоспринятого сообщения; в) реализующий уровень, формирующий на ос-нове установления этого общего смысла замысел ответного речевого дейст-вия (см. [Смысловое восприятие речевого сообщения 1976: 31—33]).

В нашу задачу не входит специальный анализ психолингвистическо-го и нейролингвистического аспектов проблемы соотношения разныхсторон грамматической семантики. Сошлемся на интересное освещениеэтой проблемы в книге А. Р. Лурия (см. [Лурия 1975: 4—10, 31 и ел.]).


Представляется актуальным и перспективным включение вопросао соотношении значения и смысла в проблематику онтолингвистики(см [Цейтлин 1989; 2001]).

Проблема стратификации семантики получила глубокое осмысле-ние в трудах С. Д. Кацнельсона. Его суждения о соотношении раз-личных уровней и аспектов содержания включаются в широкую про-блематику взаимосвязей языковых и мыслительных категорий, со-держательной (контенсивной) типологии, теории мыслительно-рече-вой деятельности. В единой концептуальной системе рассматриваютсятакие вопросы, как соотношение универсального и идиоэтническогов содержании языка, реконструкция универсального компонента язы-ковой структуры, «избыточные» идиоэтнические категории, «скрытыекатегории» в строе языка, глубинная семантическая структура и ее«синтаксическая интерпретация», типологически универсальный логи-ко-семантический аппарат как основа деривационных операций всфере семантики, значения в их отношении к формальным и содержа-тельным понятиям (см. [Кацнельсон 1965: 9—25; 1972: 11—16, 105, 117;1985: 61—67]).

Различие между понятиями, сходными с понятиями плана со-держания текста и речевого смысла или соотносящимися с ними по темили иным признакам, отмечалось исследователями. В данной связиуместно привести высказывание В. Скалички: «Как известно, описаниезначения (der Bedeutung) текста — самая легкая задача. Труднее опи-сание смысла (des Sinnes), т. е. всего того, что содержит текст + ситуа-ция» [Skalicka 1965: 841]. Анализируя предложения Es regnet и Zweimalzwei ist mer, В. Скаличка пишет: «Значение текста возникает благодарякомбинации значений слов. Но этим еще не все сказано о содержанииобоих предложений. Каков смысл (der Sinn) первого предложения, т. е.что передается от говорящего к адресату? Это сказано не только в тек-сте, на это указывает ситуация. В зависимости от ситуации первое пред-ложение имеет, например, следующий смысл: „Идет дождь, так что экс-курсия не состоится" или „Идет дождь — прогноз был неверный" или„Идет дождь — урожай спасен" и т. д.» [Там же: 840] (см. также [Hausen-blas 1966: 62—63]; ср. проводимое А. Гардинером различие междузначением и подразумеваемым — тем, что должно быть понято слу-шающим в соответствии с намерением говорящего [Gardiner 1932: 29—82]; см. также [Мыркин 1976: 86—93]).


Четкое осознание разноаспектности той семантики, которую иссле-дует синтаксис, в частности трансформационный, проявляется у рядапредставителей пражской школы. Сошлемся на суждения о разграниче-нии уровня мыслительного содержания и уровня языковых значенийпри анализе семантической и грамматической структуры предложе-ния, высказанные М. Докулилом и Ф. Данешем уже в 1958 г. (см. [Doku-lil, Danes 1958: 231—246]). Различные аспекты разграничения и соотне-сения языковых значений и смыслового содержания рассматриваютсяв трудах исследователей, работающих в Центре вычислительной мате-матики Карлова университета в Праге (см. [Sgall, Hajicova 1970: 3—30;Sgall, Hajicova, Panevova 1986]).

П. Адамец пишет о существовании двух уровней семантическойструктуры предложения, которые он называет 1) денотативно-семан-тической и 2) сигнификативно-семантической структурой. Денотативно-семантическая структура (куда относятся, например, «падежи» Ч. Филл-мора) отвлекается от конкретной языковой стилизации и определяетсяисключительно семантическими отношениями между предикатом иего аргументами, отражающими фактические отношения между от-дельными элементами означаемой действительности. Денотативно-се-мантическая структура рассматриваемых в качестве примера предло-жений: (1) Лену интересует фольклор', (2) Лена интересуется фольклором;(3)Лене интересен фольклор; (4) Для Лены интересен фольклор; (5) У Леныинтерес к фольклору; (6) Для Лены представляет интерес фольклор — тож-дественна, а именно: носитель психической реакции (Лена) + разновид-ность психической реакции (интерес) + объект (и вместе с тем причина)психической реакции (фольклор). В отличие от этого сигнификативно-семантическая структура (сюда относятся, например, комплексные се-мантические формулы Ф. Данеша) связана с конкретной языковой сти-лизацией данной действительности, с конкретными языковыми форма-ми (а тем самым и с конкретными языками) и обычно представляетопределенную спецификацию или модификацию соответствующей де-нотативно-семантической структуры. Эта модификация обусловлена,с одной стороны, субъективным подходом говорящего к данному дено-тату, а с другой — закономерностями используемого языка. Сигнифи-кативно-семантическая структура рассматриваемых предложений раз-лична, а именно: в предложении (1) объект, затронутый возбуждениемпсихической реакции (Лена), + возбуждение психической реакции (ин-тересовать) + возбудитель психической реакции (фольклор); предложение


(2) имеет сигнификативно-семантическую структуру: носитель пси-хической деятельности (Лена) + психическая деятельность (интересо-ваться) + объект психической деятельности (фольклор); предложения(3) и (4) имеют структуру: регистратор воздействия признака (Лена.)+ признак «способность вызывать психическую реакцию» (интересный)+ носитель этого признака (фольклор) (см. [Adamec 1972: 212]).

Можно сослаться на более ранние работы, в частности в отечествен-ной языковедческой литературе. Примечательны мысли, высказанныев кн. [Волошинов 1929]. Здесь проводится различие между «смысломцелого высказывания» («темой») и «значением высказывания» [Там же:119—127]. «Тема высказывания определяется не только входящими вего состав лингвистическими формами — словами, морфологическими,синтаксическими формами, звуками, интонацией, — но и внесловесны-ми моментами ситуации... Тема высказывания конкретна, — конкрет-на, как тот исторический миг, которому это высказывание принадле-жит... Рядом с темой или, вернее, внутри темы высказыванию принад-лежит и значение. Под значением, в отличие от темы, мы понимаем всете моменты высказывания, которые п о в т о р и м ы и т о ж д е с т -в е н н ы с е б е при всех повторениях... Тема высказывания, в сущно-сти, неделима. Значение высказывания, наоборот, распадается на рядзначений входящих в него языковых элементов... Нет темы без значе-ния и нет значения без темы» [Там же: 119—120].

Одна из интерпретаций проблемы стратификации семантикив рамках общей теории соотношения языка и мышления представленав работах Г. П. Мельникова. Вопрос о значении и смысле рассматрива-ется автором в связи с проблемами соотношения языка и мышления,теории речевой деятельности и теории языкового знака. Значенияязыковых знаков трактуются как коммуникативные обобщенные обра-зы мыслительных единиц [Мельников 1971 а: 14], как внеконтекстныехарактеристики знака [Мельников 1971 б: 58]. Значения — это едини-цы узуальные и социальные, т. е. наличные и в высокой степени подоб-ные у всех членов языкового коллектива [Мельников 1974: 82]. Значе-ние имеет структуру, мотивированную денотатом, «навязанную» егосвойствами [Мельников 1971 а: 10].

Смыслами единиц речевого акта Г. П. Мельников называет те мыс-лительные единицы, которые в конкретном акте речевой деятельностивыражаются с помощью значений, акустических образов и речевыхзнаков. Под речевым знаком имеется в виду тот реально звучащий и


воспринимаемый слушателем кратчайший отрезок речевого потока, накоторый слушатель реагирует как на значащий [Там же: 7]. Смысл трак-туется как ситуативная характеристика знака в контексте [Мельников1971 б: 58]. Окказиональный смысл является образным представителемвнешних или воображаемых объектов в их неповторимой индивиду-альности. Помимо окказиональных выделяются узуальные смыслы. Ка-ждому значению соответствует набор узуальных смыслов. В словаредолжно быть дано такое толкование значения, которое объясняло бы егоиспользование в функции означаемого для определенного круга аб-страктных социально значимых смыслов. Если ситуативный конкретныйсмысл творчески создается в момент номинации, то абстрактный соци-ально значимый смысл «заготавливается» заранее и лишь воспроизводит-ся всеми по памяти. При восприятии текста по его символам опознаютсязначения, по значениям — узуальные смыслы, по узуальным смыслам —окказиональные (см. [Мельников 1971 а: 15—16; 1974: 80]).

Между значением и смыслом, по мнению Г. П. Мельникова, суще-ствуют сложные отношения, которые отчасти уже были определенывыше. Более полно эти отношения раскрываются в следующих сужде-ниях: «Значения являются означающими для смыслов, причем связьконкретного смысла со значением всегда обусловлена ситуативно и все-гда временна, основана на ассоциациях» [Мельников 1971 а: 11]. И да-лее: «... нельзя отождествлять мышление вообще с языковым мышле-нием. Различие в строе языков приводит к различию в способах комму-никативной классификации конкретных и абстрактных смыслов и, сле-довательно, к специфике членения смыслов на значения при передачеситуативного содержания. Однако, в конечном счете, это содержаниеостается одним и тем же, независимо от того, на „каком языке" думаютучастники коммуникативного акта, ибо собственно языковое „думание"осуществляется лишь тогда, когда, в связи с поставленной целью, го-ворящий выявил границы передаваемого смысла и начал его переко-дировать в значения, а слушающий, наоборот, включился в процессперехода от воспринятых значений к восстановлению смысла, подразу-меваемого говорящим» [Там же: 13].

В этой характеристике соотношения между значением и смысломособенно существенной представляется мысль о том, что смысл переко-дируется говорящим в значения, а воспринятые слушающим значенияпереходят в смысл. Это очень важно для понимания того, что значениеи смысл представляют собой не разные и независимые объекты, а раз-


ные стороны, аспекты, формы существования мыслительных (мысли-тельно-языковых и мыслительно-речевых) единиц, которые оказы-ваются способными к взаимным переходам, к перекодированию.

Понятие смысла в его отношении к значению рассматривается встатье Н. А. Слюсаревой «Смысл как экстралингвистическое явление»[Слюсарева 1963: 185—199]. Смысл здесь определяется как особый типотношения между понятиями — как наличие связи между ними, сово-купность связей данного понятия с другими понятиями. Экстралин-гвистический статус смысла как явления, связанного с деятельностьюмышления, по мнению автора, обусловливается следующими фактора-ми: а) смысл может быть выражен самыми различными средствами;б) в пределах одного языка он передается средствами разных уровнейязыковой системы (ср., например, отношение принадлежности в случа-ях типа англ, ту sister's hand — the hand of my sister); в) он может быть выра-жен средствами разных языков; г) смысл может стать понятным нетолько из сведений, получаемых при помощи языка (имеются в виду та-кие явления, как «подтекст», выступающий наряду со словесным тек-стом, подразумевание, различные иносказания; речь идет также о та-ких внеязыковых средствах выражения смысла, как жест, мимика).

Устанавливая связи между смыслом и значением, Н. А. Слюсареваподчеркивает единство этих соотносительных явлений. Будучи однойиз сторон, характеризующих содержание понятия, смысл выявляется,репрезентируется через значение слова. Он принадлежит мыслитель-ной сфере и реализуется в значении, относящемся к внутренней сторо-не языка (развитие темы о соотношении лингвистической семантики и«семантики отражения» см. в статье [Слюсарева 1973]).

На наш взгляд, эта характеристика взаимосвязей смысла и значе-ния верно отражает некоторые стороны сложного отношения смысла кязыку. Следует подчеркнуть, что для лингвистики в категории смысла,относящейся к мыслительному содержанию, представляет интерес пре-жде всего то, что связывает эту категорию с языком.

Проблема соотношения значения и смысла в деятельности обще-ния рассматривается в работах В. А. Звегинцева (см. [Звегинцев 1973 а;1973 б]). Он справедливо подчеркивает, что значение и смысл не неза-висимы друг от друга. Смысл возможен постольку, поскольку сущест-вуют значения, которые тем самым подчиняют мысль определенным огра-ничениям; значения существуют не сами по себе, а ради смысла; в деятель-ности общения смысловое содержание всегда представляет собой резуль-


тат творческого мыслительного усилия, так как формируется в неповторя-ющихся ситуациях, воплощая в себе соотнесение данной ситуации (илиобразующих ее вещей) с внутренней моделью мира, хранящейся в созна-нии человека; когда смысловое содержание преобразуется в предложе-ние, происходит переход соотнесения с внутренней моделью мира в со-отнесение с той объективизированной (лингвистической) моделью мира,которая фиксирована в языке (см. [Звегинцев 1973 а: 97]).

Рассматривая соотношения языковых значений и смысла, В. А. Зве-гинцев проводит разграничение между языком в его состоянии и языкомв его деятельности. При этом с точки зрения важности и перспективно-сти исследования смысловой стороны языка абсолютное предпочтениеотдается рассмотрению языка в его деятельности: в изучение включаетсячеловек, учитывается и человеческий фактор, и техника общения — в ре-зультате проблема смысловой стороны языка встает во весь рост. Когдаже изучается язык в его состоянии, то, по мнению В. А. Звегинцева, отно-шение к человеку обычно имеет чисто декларативный характер, человеклегко элиминируется и перед исследователем остается лишь автономноеи авторитарное образование — язык «в самом себе и для себя» (см. [Зве-гинцев 1973 а: 92]).

Думается, что оба аспекта изучения языка в равной степени суще-ственны, они дополняют друг друга. Изучение языка в его состоянииимеет несомненный и объективно данный предмет — объективирован-ные языковые образования с их планом выражения и планом содержа-ния. Без изучения этого предмета невозможно исследование языка вего деятельности. Причем в самих языковых значениях, взятых «в ихсостоянии», уже заключены результаты мыслительной деятельностичеловека, заключено отношение человека и отношение к человеку. Этоотражение «я» в языковых значениях давно изучается лингвистами,стоящими на позиции изучения языка «в его состоянии».

В. М. Солнцев определяет языковые значения как константы соз-нания, закрепленные общественной практикой за определенными зву-ковыми комплексами и тем самым являющиеся не только фактами соз-нания, но и фактами языка. Значения служат опорами, вехами приформировании мысли, непосредственно участвуют в формированиимысли. Смысл порождается с помощью значений, но не сводится ни котдельным значениям, ни к их сумме (см. [Солнцев 1974: 6, 10—11]).

Один из аспектов обсуждаемой проблемы — разграничение и соот-несение у р о в н е й в о с п р и я т и я с о д е р ж а н и я т е к с т а . Пря-


мое отношение к обсуждаемому вопросу имеет разграничение, прово-димое Б. М. Лейкиной: «Наиболеесущественным... представляется вы-деление двух основных уровней понимания: 1) языкового (первичногокодового), в известном смысле буквального и поверхностного значениятекста, выводимого на основе чисто языковых фактов и закономерно-стей из значений отдельных его составляющих (формальных языковыхединиц, как сегментных, так и суперсегментных), и 2) „глубинного",или надъязыкового, ситуационного (вторичного кодового) значениятекста, т. е. того содержания, которое вкладывал в данный текст автори которое он выразил через языковое значение, функционирующее какформа выражения ситуационного значения. Для выявления последне-го требуются не только языковые, но и неязыковые значения и ассоциа-ции и учет разнообразных факторов речевой ситуации (спецификипредметной области, с которой связано высказывание, условий комму-никации, особенностей автора, его представления о реальных или по-тенциальных реципиентах и т. д.)» [Лейкина 1974: 98].

Р. Г. Пиотровский различает, с одной стороны, несколько уровнейлингвистического восприятия сообщения (грамматический, сло-варный, фразеологический, лексико-грамматическое распознаваниетекста, семантико-синтаксический уровень распознавания содержаниясообщения, тот же уровень в сочетании с узуально-нормативным аспек-том восприятия сообщения), а с другой — глобальный уровень понима-ния. «Переход от лингвистического к глобальному уровню пониманиятребует... учета всей широкой ситуации, в рамках которой осуществля-ется передача сообщения. Эта ситуация включает наряду с широкимконтекстом, в котором происходит описываемое событие, оценкуличности собеседника и структуры его мнений..., а также такие нелин-гвистические каналы коммуникации, как ритм речи, интонация, выра-жение лица и телодвижения говорящего» [Пиотровский 1975: 33].

С точки зрения Г. П. Щедровицкого, на уровне «простой коммуни-кации» смысл заключен в самих процессах понимания, соотносящих исвязывающих элементы текста-сообщения друг с другом и с элемента-ми восстанавливаемой ситуации. Смысл, рассматриваемый в качествесамостоятельной структурной сущности, определяется как та конфи-гурация связей и отношений между разными элементами ситуациидеятельности и коммуникации, которая создается или восстанавливает-ся человеком, понимающим текст сообщения. По мысли Г. П. Щедро-вицкого, множество разных ситуативных смыслов выражается через


наборы элементарных значений и последующую организацию их вструктуры. Конструкции значений и принципы соотнесения и совме-щения их друг с другом используются индивидами в качестве «строи-тельных лесов» при понимании разнообразных сообщений, т. е. в каче-стве средств при выделении смысла сообщений или даже в качестве ос-новных его компонентов. Значения и смыслы (или процессы понима-ния) связаны между собой деятельностью понимающего человека иявляются разными компонентами этой деятельности (см. [Щедровиц-кий 1974: 90—101]).

3. И. Клычникова выделяет в акте чтения два типа преобразова-ний: 1) преобразование оптически воспринимаемого текста в системуязыковых значений и 2) преобразование языковых значений в смысло-вое содержание текста. Автор проводит различие между текстом на се-мантическом уровне и текстом на смысловом уровне. На первом уровневыступает последовательность языковых значений, а на втором — по-следовательность смысловых категорий. На основе эксперименталь-ных данных выделяются четыре группы «категорий смысловой ин-формации»: категориально-познавательные, ситуативно-познаватель-ные, оценочно-эмоциональные и побудительно-волевые. Сквозь приз-му этих смысловых категорий осуществляется понимание заключеннойв тексте информации (см. [Клычникова 1968: 84—85]).

В работах ряда лингвистов подчеркивается роль речи в преодоле-нии ограниченности и избирательности круга языковых средств с ихзначениями при выражении бесконечного количества новых конкрет-ных смыслов. Так, В. М. Павлов, отмечая, что инвентарю языковыхсредств свойственна известная односторонность и неполнота охвата со-держания речевого мышления, пишет: «Относительность языка пре-одолевается речью. Это совсем не значит, что речь легко и просто пре-одолевает относительность языкового инструментария. Речь направле-на на такое преодоление, в ней дана возможность „мыслить" вещи, неотраженные или односторонне отраженные в семантике элементовязыка, взятых порознь и в отвлечении от речевого процесса, — слов,фразеологии, грамматических форм. Речь позволяет выйти за их преде-лы, создает новые, ситуативно и контекстуально обусловленные смыслыцелых речевых отрезков, в которых смысловую лабильность обнаружи-вают и фиксированные содержания слов» [Павлов 1967: 157]. Подчерки-вается принцип взаимодействия речевого мышления с чувственнымпознанием. Это взаимодействие и «направляет речевое мышление на


преодоление относительности языковых средств в борьбе за соответст-вие объекту» [Там же: 160].

Н. 3. Котелова обращает внимание на то, чем обусловлено новое каче-ство содержаний речи по отношению к содержаниям языка. Существенныследующие факторы: 1) модификация, обогащение содержания самих язы-ковых единиц при изменении их статуса, с одной стороны, уже на уровнесловоформ, а с другой — при актуализации в данном речевом отрезке;2) порождение новых по отношению к языку-системе содержаний сочета-ниями словоформ, разнообразие которых практически бесконечно;3) значения соединений языковых единиц нетождественны простой суммезначений этих единиц; 4) в речи реализуется содержание ряда отражатель-ных систем — мышления, знания и др. и обозначаются любые действи-тельные и мыслимые ситуации действительности. По мысли автора, в ре-зультате действия всех этих причин из конечного набора лексических играмматических единиц образуются бесконечно разнообразные речевыесодержания (см. [Котелова 1975: 10—12, 19—20, 42, 52, 64—70]).

С разграничением языка и речи связано рассматриваемое Б. М. Лей-киной соотношение понятий значения и интерпретации, или осмысле-ния. Значение формальной единицы языка, представляющее собойспецифически языковую категорию, не зависит от речевой ситуации.Осмысление же трактуется как «преломление языковой категориизначения через речевую ситуацию» (см. [Лейкина 1976: 82]). Осмысле-ние, возникающее в речи, обусловлено, помимо значения языковыхформ, условиями речевого общения и такими свойствами участниковситуации, как оценка обстановки речи, предшествующий опыт и уро-вень знаний, склад мышления, фонд ассоциаций [Там же: 82—83].

С нашей точки зрения, в речи (как в процессах говорения и пони-мания, так и в результатах этих процессов — текстах) мы имеем дело сосложным соотношением речевых реализаций языковых значений, с од-ной стороны, и речевого смысла — с другой (речевой смысл базируетсяне только на речевых реализациях языковых значений, но и на контек-стуальной, ситуативной и энциклопедической информации, на раз-личных элементах дискурса).

В семиологическом принципе описания языка, разрабатываемомЮ. С. Степановым (см. [Степанов 1973; 1975 а: 122—143; 1975 б; 1998]),преодолевается элементарное понимание знакового принципа как про-стого соединения означаемого и означающего в знаках. Раскрываются бо-лее сложные закономерности соотношения содержания и выражения


в языке — через ряд опосредовании и промежуточных ступеней, на осно-ве сложной иерархии единиц и ярусов. Семиологический принцип кла-дется в основу описания плана содержания языка с учетом именно язы-ковых факторов структурирования семантического содержания.

Проблемы соотношения языковой семантики, мышления и созна-ния в динамике речемыслительной деятельности рассматриваютсяв книге В. А. Михайлова «Смысл и значение в системе речемыслитель-ной деятельности» [Михайлов 1992]. Для этой работы характерна кон-центрация внимания на взаимосвязях собственно лингвистических,психологических, логических и философских аспектов рассматривае-мых вопросов. Сознание трактуется как процесс и результат транс-формации сенсорной информации в репрезентирующую ее знаковуюформу. «Динамический процесс осознания мира и фиксации результа-тов его познания средствами языка разворачивается в двух противопо-ложных направлениях — от образа к знаку и от знака к образу. В дея-тельности все время осуществляется „перевод" с языка образов на языкзнаков и с языка знаков — на язык образов. Точнее говоря, осуществ-ляется трансформация образа в его знаковую модель и трансформациязнаковой модели через образ» [Там же: 51]. По мысли автора, языковаяспособность человека — это способность трансформировать сенсорнуюинформацию в знаковую форму ее репрезентации, хранить и переда-вать эту информацию в формах социально выработанной системы ком-муникативных знаков. Языковая способность трактуется как сложив-шийся у человека в ходе его эволюционного и исторического развитияфизиологический аппарат обработки информации в символах, как сис-тема операций и правил трансформации сенсорной информации и ин-терпретации знаковой информации в процессах мышления и коммуни-кации, как присвоенный индивидом социально выработанный опытсимволизации взаимодействия со средой (см. Там же: 52). Языковаяспособность характеризуется как владение «алгоритмом деятельностиобозначения, знанием операций обозначения — прямых (от образапредмета к образу знака) и образных (от образа знака к образу предме-та)» [Там же: 78]. В этих суждениях, на наш взгляд, представляет ин-терес комплексное осмысление потенциального, динамического и ре-зультативного аспектов взаимодействия сенсорной и знаковой (пред-ставленной в языковых знаках) информации.

Структура языкового содержания и смысла текста. Общая про-блематика стратификации семантики включает вопрос об особенностях


структуры языкового содержания, в частности структуры плана со-держания текста (ПСТ). Языковая сущность структуры ПСТ проявля-ется в том, что она имеет как нелинейное, так и линейное, синтагма-тическое выявление, обусловленное порядком следования словоформ.Рассмотрим высказывание: Кирпичную пыль унесло ветром (В. Конецкий.Повесть о радисте Камушкине). Линейное, синтагматическое выявле-ние ПСТ заключается в том, что языковые значения выступают в ихречевых реализациях последовательно, по порядку следования слово-форм. Сначала реализуется лексическое значение словоформы кир-пичную, затем — словоформы пыль и т. д. Сначала выступает сигнали-зируемый прилагательным кирпичную комплекс содержательных функ-ций вин. падежа, ед. числа и женского рода, а затем уже комплекс этихфункций дублируется в существительном пыль. Далее следуют лексиче-ские и грамматические значения, связанные со словоформой унесло, азатем — ветром. Последовательно выступают и элементы синтаксиче-ского содержания членов предложения. Все эти особенности харак-теризуют языковую природу ПСТ, языковой характер структуры, эле-менты которой соотнесены с линейно развертывающимися формаль-ными средствами.

В реализации ПСТ есть и нелинейные элементы. Так, содержатель-ные функции вин. падежа, ед. числа и жен. рода, выраженные в слово-форме кирпичную, реализуются не последовательно, а одновременно: вкаждой словоформе в едином комплексе выступают лексическое значе-ние и значения грамматические. Однако указанные нелинейные эле-менты в реализации ПСТ выступают все же в рамках линейной после-довательности словоформ.

Иной характер имеет структура смысла текста. Она строится на ба-зе линейно развертывающегося содержания текста, но сама по себепредставляет собой такой смысловой результат этого развертывания, вкотором смысловые единицы и отношения между ними выступают со-вместно, как элементы единого целого.

Так, смысловая структура приведенного выше текста Кирпичнуюпыль унесло ветром основана на смысловом ядре — предикате (с опреде-ленным конкретно-смысловым содержанием) и его аргументах, связан-ных с семантической категорией объекта и семантическим комплексом'орудие — субъект — причина', при определенных смысловых актуали-зационных признаках (модальном, темпоральном, персональном и т. д.).Соотношение предиката и его аргументов — это смысловые единицы и


их связи, выделяемые в целостном комплексе, элементы которого необразуют линейного ряда.

Одним из существенных признаков, отличающих структуру ПСТот структуры его смысла, является признак и з б ы т о ч н о с т и . В струк-туру смысла входят лишь те элементы ПСТ, которые являются информа-тивно значимыми, т. е. вносят нечто новое в передаваемую и восприни-маемую информацию. Между тем в ПСТ значительную роль играют из-быточные семантические элементы. В частности, в языках, для которыхдействительно свойство обязательности грамматических категорий, од-ним из следствий, вытекающих из этого свойства, является избыточностьграмматических значений. Эти значения обязательно выражаются в ка-ждом акте употребления данной формы, независимо от того, существен-но ли ее значение для смысла данного высказывания. Например: Посредикухни стоял дворник Филипп и читал наставление. Его слушали лакеи, кучер,две горничные, повар, кухарка и два мальчика-поваренка, его родные дети. Каж-дое утро он что-нибудь да проповедовал, в это же утро предметом его речи былопросвещение (А. Чехов. Умный дворник). Для данного текста постоянны-ми являются такие элементы смысла, как отнесенность ситуации к про-шлому (в данном случае — условному прошедшему времени литера-турно-художественного повествования), оценка ситуации не как побуди-тельной и не как гипотетической, а как реальной (в данном случае речьопять-таки идет об условно-художественной реальности), участие в си-туации не говорящего и не слушающего, а «третьего лица» («третьихлиц»). Эти смысловые элементы вытекают из ПСТ, но не воспроизводяти не копируют в смысловой структуре той избыточности, которая пред-ставлена в тексте, где каждая глагольная форма, подчиняясь «закону обя-зательности» грамматических категорий, вновь и вновь выражает значе-ние прошедшего времени, изъявительного наклонения, а также (в соче-тании с подлежащим) участвует в выражении значения 3-го лица.

Разумеется, само по себе наличие избыточных элементов в ПСТ от-нюдь не безразлично для смысла. Напротив, как неоднократно отмеча-лось, избыточность в содержании текста обеспечивает высокую степеньвосприятия смысла (см., например, [Леонтьева 1967: 93—98; Никитина,Откупщикова 1970: 7—9]). Однако следует проводить различие междузначимостью избыточности в ПСТ как одного из условий восприятиясмысла и избыточностью как фактором семантической структуры. Избы-точность определенных семантических элементов — это существенныйфактор структуры ПСТ; что же касается структуры смысла, то у нас нет


данных, для того чтобы приписывать ей этот признак как постоянноесвойство.

Как известно, возможно сокращение текста при сохранении егосмысла. Это явление представляет собой предмет специальных иссле-дований, имеющих прикладное значение (см. [Откупщикова 1971: 68—77]). Подчеркнем, что сокращение текста предполагает и сокращениеплана содержания текста. С другой стороны, текст может распростра-няться при сохранении смысла. При этом расширяется, распространя-ется и план содержания текста. Эти факты возможного сокращения илирасширения объема ПСТ при сохранении его смысла еще раз свиде-тельствуют об объективной обоснованности разграничения понятий«план содержания текста» и «смысл текста».

Выше уже шла речь о дифференциации в сфере речевого смысла:проводится различие между смыслом в ы с к а з ы в а н и я и смысломц е л о с т н о г о т е к с т а . Заметим, что возможны и более дробные чле-нения. Ср. предложенное М. Я. Дымарским истолкование дифферен-циации «смысл» применительно к теории текстообразования: в рамкахсмысла целостного текста признается необходимым различать речевыесмыслы отдельных высказываний, речевые смыслы строевых едиництекста и некоторое «результирующее» семантическое образование —концепцию (данного фрагмента мира), ради которой и создается текст(см. [Дымарский 2000: 262]).

О семантических категориях. Один из вопросов теории семанти-ки, привлекавших и привлекающих к себе внимание лингвистов раз-ных направлений и школ, — вопрос о семантических категориях. Се-мантические категории рассматриваются в лингвистической литера-туре как единицы и элементы, выделяемые в системе мыслительного(смыслового) содержания, которое может быть выражено различнымисредствами одного и того же языка и разных языков.

Наиболее обобщенные категории представляют собой семантиче-ские константы (инварианты), находящиеся на вершине системы вариа-тивности (ср. такие категории, выделяемые в разрабатываемой нами мо-дели функциональной грамматики, как аспектуальность, темпораль-ность, модальность, персональность, залоговость, качественность, ко-личественность, локативность, посессивность, бытийность). Вместе с теммогут быть выделены категории, представляющие собой разные уровнивариативности семантической системы (ср., например, такие категории,как процессность, длительность, футуральность, пассивность).


Концепция семантических (понятийных) категорий в течение дли-тельного периода разрабатывается в двух основных направлениях:

1) анализируемые категории трактуются как некоторые общие иуниверсальные понятия, рассматриваемые в типологических и сопоста-вительных исследованиях в качестве основания для сравнения раз-личных способов их выражения в языках различного строя (работы,в которых типологический и сопоставительный анализ базируется напонятийных категориях или сходных понятиях, обозначаемых разны-ми терминами, относятся к разным течениям в лингвистике; см., на-пример, [Меновщиков 1970; Серебренников 1972; Холодович 1970:Храковский 1974; Zimek 1960; Fillmore 1968; Ultan 1970]);

2) семантические категории в их языковом воплощении рас-сматриваются на основе теории поля при описании определенногоязыка; семантическая категория выступает как содержательная основаинтеграции и функционального взаимодействия различных средствих выражения, образующих в данном языке особого рода единства(ср. используемое нами понятие функционально-семантического по-ля), причем основным предметом исследования становится взаимо-действие элементов разных уровней языка, структура данного функ-ционального единства (соотношение центра и периферии, контину-альность, пересечения полей), соотношение универсальных и неуни-версальных элементов в содержании того или иного поля в данномязыке или группе языков (см., например, [Гухман 1968; Гулыга, Шен-дельс 1969; Маслов 1973; Щур 1974]; последнее направление представ-лено и в работах, отражающих разрабатываемую нами модель функ-циональной грамматики (см. [Бондарко 1971 а; 1971 б; 1983 а; 1983 б;1984; 1996 а; 1999] и др.).

Оба направления в исследовании понятийных категорий тесно свя-заны с грамматической традицией. Многие из работ, относящихсяк первому (типологическому) направлению, развивают ту сторону кон-цепций О. Есперсена, И. И. Мещанинова и их предшественников, ко-торая обращена к различиям в передаче определенных понятий в раз-ных языках. Второе же направление развивает те аспекты традиционныхконцепций, которые обращены к разным средствам выражения данногопонятия преимущественно в одном и том же языке и к связям между эти-ми средствами (ср., в частности, отдельные замечания А. М. Пешковско-го, некоторые аспекты концепции А. А. Шахматова, ту сторону теорииИ. И. Мещанинова, которая связана с понятием системы, образуемой


понятийной категорией в ее языковой передаче, концепцию модально-сти в трактовке В. В. Виноградова).

Семантические (понятийные) категории (такие, как возможность, не-обходимость, императивность, одновременность, последовательность, по-сессивность, начинательность, результативность, плюральность, каузатив-ность и т. п.), с одной стороны, представляют собой отражение свойств иотношений реальной действительности, а с другой — имеют опору наязык. Речь идет о потенциальной опоре на всю совокупносгь возможныхсредств и их комбинаций в одном языке и в разных языках. Что касаетсяязыковых значений, то они выступают в конкретной «языковой одежде» —как значения, «привязанные» к определенным морфологическим, синтак-сическим, словообразовательным или лексическим средствам или их кон-кретным комбинациям в данном языке. Грамматические, лексико-грамма-тические (в частности, словообразовательные) и лексические значения яв-ляются результатом процесса языковой интерпретации семантических ка-тегорий. В ходе этого процесса семантические категории получаютопределенное преломление в системе данного языка, становятся (уже впреобразованном виде) элементами его подсистем, подвергаются влияниюспецифических сторон его строя. Связь между семантическими категория-ми как элементами смыслов, которые нужно выразить, и языковыми значе-ниями постоянно актуализируется в речи, в конкретном высказывании (опонятийных категориях и аналогичных понятиях — при разной термино-логии — см. работы, указанные в I части этой книги; кроме того, см., на-пример, [Brunot 1953; Koschmieder 1965: 72—89, 101—106, 159—160,211—213 и ел.]).

Хотя семантические категории и языковые значения тесно связаныдруг с другом как разные стороны мыслительно-языкового содержатель-ного комплекса, для нас сейчас важно подчеркнуть различия между теми идругими. Именно благодаря возможности реализации в разных языковыхзначениях, связанных с разными формальными средствами, семантиче-ские категории обладают относительной самостоятельностью. Одно и то жесмысловое содержание может находить отраже-ние и реализацию в раз-ных языковых значениях, и это выявляет относительную самостоятель-ность мыслительного и языкового содержания, что является одним из важ-ных факторов, которые должны учитываться при обсуждении вопросов,связанных с теорией лингвистической относительности.

Введем пояснение, касающееся терминологии. В предшествующемизложении в ряде случаев указывались синонимы используемых терми-


нов, в частности речь шла о «семантических (понятийных) категориях».Это связано с тем, что в работах разных лет в данной сфере терминологиипроявляются различия. Сейчас я предпочитаю говорить о семантиче-ских категориях, тогда как в книге 1978 г. речь идет преимущественноо категориях понятийных. Терминологическая вариативность прояв-ляется и в существующей литературе вопроса.

Приведенные выше суждения о соотношении значения и смысла,высказываемые учеными разных направлений и школ, не представ-ляют собой изолированных, обособленных взглядов. Эти сужденияобусловлены и подготовлены предшествующей традицией. Она полу-чила дальнейшее развитие в широком круге наблюдений, относящихсяк тому же направлению в разработке данного вопроса.

Как показывает предшествующее изложение, в лингвистическойлитературе о соотношении значения и смысла высказано немало важ-ных теоретических суждений. Намечены контуры проблематики. Вы-явлена необходимость дифференциации разных аспектов семантиче-ского содержания и исследования их связей. Определены некоторыедифференциальные признаки этих аспектов. В самом общем виде на-мечены некоторые приемы выявления различий между мыслительнойи языковой стороной семантического содержания.

Выделим наиболее существенное в рассмотренных выше точкахзрения.

1. Значение представляет собой содержательную сторону опреде-ленной единицы данного языка, тогда как смысл (один и тот же смысл)может быть передан разными единицами в данном языке и единицамиразных языков, кроме того, он может быть выражен не только языко-выми, но и неязыковыми средствами.

2. Значение той или иной единицы представляет собой элементязыковой системы, тогда как конкретный смысл — это явление речи,имеющее ситуативную обусловленность.

3. Из связи значения с языковыми единицами и с системой данногоконкретного языка вытекают проявления неуниверсальности языко-вых значений. Значения единиц разных языков могут не совпадать посвоей содержательной характеристике, по объему, по месту в системе.Что же касается смысла, то он заключает в себе содержание отражатель-ной деятельности человека.

4. Следствием связи значений с языковыми единицами и с языко-вой системой в целом является относительная ограниченность состава


значений языковых единиц при неограниченности выражаемых в речиконкретных смыслов.

5. Возможность выражения в актах речи бесконечного количествановых смыслов связана с такими факторами, как нетождественность со-держания, выражаемого сочетаниями языковых единиц, простой сум-ме их значений, ситуативная обусловленность смыслов, участие нетолько языкового, но и неязыкового знания в формировании смысла.

6. Во взаимосвязи значения и смысла существенны отношения средст-ва и цели: языковые значения служат средством (точнее, одним из средств)для выражения смысла в том или ином конкретном высказывании.

7. Значения языковых единиц в акте речи и передаваемый смысл на-ходятся в отношении перекодирования. Направление перекодированиязависит от позиции говорящего и слушающего: говорящий перекодируетпередаваемый смысл в значения, а слушающий перекодирует значениявоспринимаемых им знаков в смысл (это положение эксплицитно выра-жено далеко не всеми исследователями, рассматривающими соотноше-ние значения и смысла, но оно, на наш взгляд, имеет принципиальноважное значение и должно быть включено в ряд основных принципов).

Языковая категоризация семантики получает в современной лин-гвистической литературе освещение в различных теоретических на-правлениях, отражающих, с одной стороны, многомерность самогопредмета анализа, а с другой —- множественность исходных принци-пов анализа, различия научных парадигм. Ср., в частности, теорию се-мантических примитивов (элементарных смыслов) в интерпретацииА. Вежбицкой [Вежбицкая 1999], разработанную Ю. Д. Апресяном кон-цепцию семантики в системе интегрального описания языка (см. [Апре-сян 1995]), когнитивные исследования, основанные на понятии концеп-та, исследования, ориентированные на понятие языковой личности, натеорию смыслового строения языка Н. Ю. Шведовой, построенную на ос-нове анализа системы местоимений (см. [Шведова, Белоусова 1995]).

Упомянутые концепции имеют существенное значение для разви-тия лингвистической теории семантики. Эта проблематика требуетспециального детального рассмотрения. В данной работе выделен иохарактеризован лишь один из возможных подходов к проблеме стра-тификации семантики — подход, определяющий семантические осно-вания разрабатываемой нами модели функциональной грамматики.Наша задача заключается в изложении определенной концепции язы-кового содержания как одной из возможных теоретических систем.

Глава 2

Интенциональностьграмматических значений

О понятии «интенциональность»

Исследование языковых значений в высказывании и целостномтексте целесообразно соотнести с понятием и н т е н ц и о н а л ь н о с т и(см. [Бондарко 1994; 1996 а: 59—74]). Имеется в виду связь языковыхзначений с намерениями говорящего, с коммуникативными целямиречемыслительной деятельности, т. е. способность содержания, выра-жаемого данной языковой единицей, в частности грамматическойформой (во взаимодействии с ее окружением, т. е. средой), быть однимиз актуальных элементов речевого смысла.

Содержание рассматриваемого понятия находит отражение в пра-вилах следующего типа: «Если говорящий хочет предостеречь от вы-полнения неагентивного неконтролируемого, „ошибочного" действия,которое, как он полагает, может осуществиться после произнесенияпрескрипции, он должен употребить императивную форму СВ» [Хра-ковский 1988: 273] (имеются в виду случаи типа Не провалитесь! и т. п.).

Интенциональность может рассматриваться как свойство языко-вых значений разных типов — как лексических, так и грамматических.В сфере лексики это свойство выступает со всей очевидностью. Законо-мерно, что вопрос об «осознании смысла» применительно к содержа-нию языковых единиц первоначально был поставлен по отношению клексической семантике. С. Д. Кацнельсон писал: «Только употребле-ние полнозначных слов связано с осознанием их смысла. Говорящие,как правило, отдают себе отчет в содержании таких слов и могут по же-ланию эксплицировать их содержание с помощью парафразы или толко-вания, синонимической замены или „наглядного определения" (указа-ния на подразумеваемый словом предмет). Владение грамматическимиформами характеризуется иной когнитивной модальностью. Хотя выра-жение мысли и ее понимание совершается при посредстве грамматиче-


ских форм, в фокусе внимания участников речевого общения находитсялишь вещественное содержание речи. Функции грамматических формосознаются лишь вместе с полнозначными словами и при их посредст-ве. Толкование грамматических форм в отдельности представляет дляговорящих значительные трудности. Оно становится возможным лишьтогда, когда грамматический строй становится объектом научного по-знания» [Кацнельсон 1972: 114—115].

В суждениях С. Д. Кацнельсона значительную ценность представля-ет сама постановка вопроса об осознании содержательных функций язы-ковых единиц участниками речевого акта, о возможных проявлениях та-кой осознаваемости, о различиях в данном отношении между лексиче-скими и грамматическими содержательными функциями. На наш взгляд,проблема смысловой информативности (релевантности), связанная с воз-можной осознаваемостью смысла, его включением в фокус внимания уча-стников коммуникации, актуальна и по отношению к грамматической се-мантике, к функциям грамматических форм. В сфере грамматики можнонаблюдать и различия в «степени интенциональности», и возможностьнеинтенционального функционирования языковых средств.

Понятия интенции и интенциональности играют центральную рольв теории речевых актов (см. [Новое в зарубежной лингвистике 1986; Sear-1е 1983; Философия, логика, язык 1987]). Ср. такие коммуникативные це-ли высказываний, как вопрос, ответ, приказ, просьба, совет, запрет,разрешение, сожаление, приветствие, поздравление, информация о фак-тах, обещание, обязательство, предупреждение, критика, оценка, жало-бы и т. п. [Остин 1986: 22—129; Гловинская 1993: 158—218].

Вопрос об отношении выражаемой семантики к намерению го-ворящего имеет существенное значение для широкой проблематикиречевой деятельности (см. [Кацнельсон 1972; Павлов 1985: 3—24; Касе-вич 1988: 10—42, 237—277; Моделирование языковой деятельности...1987; Кубрякова 1991: 21—81]), для различных аспектов лингвистиче-ской проблематики высказывания (ср. рассмотрение принципов струк-турирования речевых высказываний в кн. [Адмони 1994]).

Проблема интенциональности затрагивается при обсуждении изме-нений лингвофилософских парадигм в когнитивных науках [Степанов1991: 9; Руденко 1992: 22—23; Петров 1985: 474]. Пока трудно говоритьо непосредственной связи философских истолкований понятия интен-циональности с его лингвистической интерпретацией, однако отдельныепересечения этих теоретических сфер не могут быть исключены.

Интенциональность грамматических значений 143

Примером проявления интенциональности в сфере грамматиче-ских значений может служить смысловая актуализация семантики вре-мени в высказываниях, включающих соотношения временных форм:Я здесь жил, живу и буду жить. Показательны речевые поправки, связан-ные с заменой одной формы времени другою: С особенной силой чувствуюсейчас — или, скорее, чувствовал сейчас на гулянье эту великую радост ь —любви ко всем (Л. Толстой. Дневники). Ср. интенциональность видовогопротивопоставления при выражении ситуаций типа «попытка — ре-зультат»: Уговаривал, да не уговорил; — Ты сдавал экзамен? — Сдавал. —И сдал? Очевидна интенциональность семантики лица в случаяхтипа — Я так не думаю. Это вы так думаете, интенциональность семан-тики императива: — Подождите! и т. п.

Предлагаемая интерпретация признака интенциональности не от-носится к теории речевых актов. Мы не оперируем понятиями локутив-ного, иллокутивного и перлокутивного акта. Проводимый нами анализвключает своего рода проекцию на коммуникативные цели высказыва-ния (например, при описании видовых функций учитывается направ-ленность высказывания на изображение процессов или на самую об-щую информацию о факте), однако во всем основном этот анализ оста-ется в сфере «традиционного» системно-функционального исследова-ния грамматической семантики. Новым по отношению к тому на-правлению исследования, которое было представлено в предшест-вующих работах автора, является особый акцент на вопросах: для чегоговорящий употребляет данную форму? что он хочет выразить?

Итак, принимая во внимание теорию речевых актов и учитывая ре-зультаты ее разработки, мы трактуем понятие интенциональности вособом аспекте. Предметом проводимого нами анализа являются не са-ми по себе коммуникативные цели высказывания, а семантическиефункции грамматических форм в их отношении к смысловому содержа-нию высказывания, к тому, что имеет в виду и хочет выразить говоря-щий (ср. в концептуальной системе Э. Кошмидера понятие «I — inten-tum, das Gemeinte, мыслимое, содержащееся в мысли», соотносящеесяс понятием «D, designatum, Bezeichnetes, обозначаемое» [Koschmieder1965: 205, 211—212]). Для изучения интенции говорящего существен-ны такие понятия, как «текущее сознание говорящего», «смысл текуще-го текста» [Моделирование языковой деятельности... 1987: 43—55].

«Имеющееся в виду» может включать коммуникативные цели, ко-торые анализируются в рамках теории речевых актов, например (при


рассмотрении функций форм повелительного наклонения), приказ, со-вет, предостережение и т. п., однако рассматриваемые нами актуальныесмысловые элементы выходят далеко за пределы подобных коммуника-тивных целей. Нас интересует, что хочет выразить говорящий с точкизрения отношения обозначаемых ситуаций к смыслам, охватываемым та-кими категориями, как время (и, шире, темпоральность), вид и другиесредства выражения характера протекания действия во времени (аспек-туальность), временные отношения одновременности/последовательно-сти (таксис), временная локализованность/нелокализованность, реаль-ность/ирреальность (возможность, необходимость и т. п.), лицо, субъект,объект, качество, количество, пространство, бытийность, посессивность,обусловленность (условие, причина, цель, уступительность). Исследуются(с особой точки зрения — по отношению к признаку интенционально-сти) функциональные потенции конкретных грамматических форм(форм вида, времени, наклонения, лица, залога, числа, падежа и т. п.) иреализации этих потенций в высказывании.

Одним из факторов, определяющих реализацию свойства интенцио-нальности в высказывании, является межкатегориальное взаимодейст-вие. Интенциональные функции — это не изолированные назначенияотдельных грамматических категорий, а семантические комплексы,включающие элементы разных категорий. В этих комплексах (напри-мер, с элементами аспектуальности, таксиса, временной локализованно-сти, темпоральности и модальности) в зависимости от конкретных усло-вий речевого употребления (коммуникативной цели высказывания, егосинтаксической структуры, лексики, контекста, речевой ситуации) напередний план с точки зрения «степени интенциональности» может вы-ступать то один, то другой компонент семантического комплекса. Поэто-му актуальная цель употребления формы, представляющей определен-ную грамматическую категорию, может быть связана не с ее значениемнепосредственно (хотя оно и участвует в реализации этой цели), а с «со-седними» категориями (не обязательно грамматическими: это могут бытьсемантические категории, выражаемые разноуровневыми средствами).Так, формы совершенного и несовершенного вида могут употреблятьсяне «ради вида» (видовых значений самих по себе), а прежде всего радитаксиса, ради временной локализованности/нелокализованноста, радивремени. Речь идет о семантике, связанной с видом, но не являющейсянепосредственно значением данной видовой формы. Приведем при-меры, иллюстрирующие воздействие семантики времени и временной


локализованности/ нелокализованности на употребление видов: /Сия.»)Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услы-шав фальшивую ноту (Л. Толстой. Война и мир); — Знаешь: он скоропо-стижно умер. — Ежедневно скоропостижно умирают сотни, тысячи людей(Ю. Нагибин. Дорожное происшествие). В подобных случаях употребле-ние форм СВ и НСВ обусловлено соотнесением значений конкретного(локализованного во времени) факта в прошлом и узуального действия,отнесенного к широкому плану настоящего неактуального. Ср. замеча-ние Ф. Лемана о том, что в случаях типа Петров придет мотивациейк употреблению СВ является не целостность действия, а скорее «буду-щее» и «однократность» [Lehmann 1986: 150—151].

Один из наиболее сложных вопросов в проблематике интенцио-нальности — это критерии и способы определения наличия или отсут-ствия данного признака, а также степени его актуализации. В какой-томере могут быть использованы упомянутые выше контрасты времен,видов и т. п., а также поправки, вносимые говорящим в процессе речи,реплики слушающего, свидетельствующие о выделении отдельныхформ с их семантическими функциями. При анализе грамматическойсемантики возможно использование вопросов-тестов типа «для чегоупотребляется данная форма?», «что хочет выразить говорящий при ееупотреблении?». Однако в целом экспликация интенциональности свя-зана со значительными затруднениями.

При изучении интенциональности мы затрагиваем психолингви-стические и психологические аспекты рассматриваемой проблематики.Конечно, на каких-то этапах анализа можно абстрагироваться от вопро-сов, относящихся к процессам «речевого мышления», однако в самой ихпостановке, возможно, отражается перспектива дальнейших исследова-ний. В этой перспективе важную роль играет разработка значимостипонятия интенциональности в системе соотношения значения и смыс-ла для исследования детской речи (см. [Цейтлин 2001: 330—336]).

Аспекты интенциональности

Понятие интенциональности в предлагаемой интерпретациивключает два аспекта: 1) аспект актуальной связи с намерениями го-ворящего в акте речи, с коммуникативной целью, с целенаправленнойдеятельностью говорящего, т. е. с тем, что он хочет выразить в данных


условиях коммуникации, — аспект «собственно интенциональный» (ср.суждения М. М. Бахтина о «речевой воле говорящего» [Бахтин 1979:256]); 2) аспект смысловой информативности — имеется в виду способ-ность данной функции быть одним из элементов выражаемого смысла.

С рассматриваемыми аспектами понятия интенциональности приме-нительно к грамматическим значениям и функциям сопряжены сле-дующие вопросы: 1) связано ли данное значение со «смыслом говоряще-го», с тем, что он «имеет в виду», «хочет выразить»? (речь идет об отноше-нии грамматического значения к интенции говорящего, намерению,речевому замыслу); 2) характеризуются ли анализируемые грамматиче-ские значения (значения грамматических единиц, классов и категорий)смысловой информативностью (смысловой релевантностью)?

Эти вопросы (соотнесенные с двумя указанными выше аспектамипонятия интенциональности) тесно связаны друг с другом. Вопросыпервого типа касаются «субъективного смысла» (формирующегося вречи говорящего и воспринимаемого слушающим, осознаваемого в ди-намике мыслительно-речевой деятельности участников речевого акта),тогда как вопросы второго типа отражают прежде всего отношениеграмматического значения к «объективным» (общеинформативным) ас-пектам смыслового содержания, выражаемого языковыми средствами.

Аспект интенциональности, связанный с актуальным намерениемговорящего в речевом акте, играет важную роль в различных направ-лениях теории высказывания. Так, А. А. Масленникова использует по-нятие интенциональности в системе анализа «скрытых смыслов»(имеются в виду смыслы, вербально не выраженные в тексте сообще-ния, но воспринимаемые адресатом как подразумеваемые и интерпре-тируемые им на основе языковой компетенции, знаний о мире иимеющихся в тексте сообщения показателей [Масленникова 1999: 4]).

Аспект понятия интенциональности, заключающийся в смысловойинформативности рассматриваемых семантических элементов, нужда-ется в особых пояснениях. Имеется в виду смысловая информативностьтой или иной семантической функции не только в живом акте речи, ко-гда налицо и намерения говорящего, и процесс их реализации, но ив тех условиях, когда перед нами «готовый текст» и намерения говоря-щего фигурируют лишь как то, что было задумано при создании данноготекста. Создавая текст (художественного произведения, научного труда,письма и т. д.), автор стремится передать то или иное смысловое со-держание, но в момент прочтения налицо лишь определенный результат


реализации этих намерений. В таких случаях интенциональность вы-ступает прежде всего как участие семантической функции того или ино-го языкового средства в смысле текста. Связь с намерениями автора су-ществует, но в особом варианте: когда-то актуальные намерения пред-ставлены в их реализации (вопрос «что хотел сказать автор?» может воз-никать, но отсутствуют условия непосредственного акта речи).

В любом случае, говоря о рассматриваемом аспекте понятия интен-циональности, мы имеем в виду смысловую информативность даннойсемантической функции, ее «выход в смысл», способность быть однимиз элементов передаваемого смысла (как при наличии, так и при отсут-ствии актуальной связи с намерениями говорящего или пишущего).Можно ставить вопрос и в абстрактной, отвлеченной форме: способноли (и в какой степени способно) данное значение быть актуальным эле-ментом выражаемого смысла (смысла, представляющего собой резуль-тат реализации намерений говорящего или пишущего)?

Указанные аспекты понятия интенциональности тесно связаныдруг с другом. Намерение говорящего лежит в основе выражаемого впроцессе речи и «готового» содержания, обладающего информативнойзначимостью. С другой стороны, смысловая информативность данногограмматического значения является необходимым условием его ис-пользования в речи (при взаимодействии системного значения грамма-тической формы с элементами внутриязыковой и внеязыковой среды)для реализации намерений говорящего.

В принципе то, что было представлено выше как аспекты понятияинтенциональности, можно трактовать и как разные (хотя и связанныедруг с другом) понятия. В этом случае целесообразно оперировать иразными терминами. Один из возможных вариантов заключается втом, что термин «интенциональность» может рассматриваться как соот-ветствующий лишь актуальной связи анализируемых значений и функ-ций с намерениями говорящего, а по отношению к тому, что выше фи-гурировало как «второй аспект» данного понятия, может использовать-ся термин «смысловая информативность». Этот вопрос требует допол-нительного анализа. На данном этапе исследования мы отдаемпредпочтение более широкой интерпретации понятия интенциональ-ности (с выделением упомянутых аспектов), поскольку она позволяетрассматривать эти аспекты в их взаимосвязях.

Выделение указанных выше аспектов понятия интенциональностисвязано с тем, что в самом речевом смысле заключены две стороны —


«деятельностная» (динамическая) и «результативная» (сопоставимая спонятием статики). Иначе говоря, смысл может рассматриваться, с од-ной стороны, в аспекте мыслительно-речевой деятельности, как про-цесс, а с другой — как результат (смысл «готового высказывания» и «го-тового текста»).

Смысловая актуализация грамматических значенийв художественных текстах

Особые функции смысловой актуализации грамматических значенийвыступают в художественных текстах. В поэтических произведениях кон-трасты значений противопоставленных друг другу компонентов опреде-ленной грамматической категории могут приобретать особую функциюсвязи с поэтическими смыслами и образами. Р. О. Якобсон писал: «В сти-хах Пушкина поразительная актуализация грамматических противопо-ставлений, особенно в области глагольных и местоименных форм, сочета-ется с тонким вниманием к выражаемому смыслу. Нередко отношенияконтраста, близости и смежности между грамматическими временами ичислами, глагольными видами и залогами играют непосредственно гла-венствующую роль в композиции того или иного стихотворения;подчеркнутые фактом вхождения в конкретную грамматическую кате-горию, эти отношения приобретают эффект поэтических образов, и мас-терское варьирование поэтических фигур становится средством повы-шенной драматизации поэтического повествования» [Якобсон 1987: 215].

По мысли Р. О. Якобсона, «драматический потенциал» русских морфо-логических категорий с особой интенсивностью выявляется в «МедномВсаднике» А. С. Пушкина: «Ограничение, имплицируемое русским со-вершенным видом, не может быть отнесено к действиям Петра, будь тов ипостаси живого императора или медной статуи. Ни одно изобра-жающее его повествовательное предложение не использует личныхформ глаголов совершенного вида: стоял, глядел, думал, стоит, сидел, воз-вышался, несется, скакал. История же мятежа Евгения, напротив, расска-зана целиком в суматохе задыхающихся перфективов: проснулся,вскочил, вспомнил, встал, пошел, остановился, стал, вздрогнул, прояснились внем страшно мысли, узнал, обошел, навел, стеснилась грудь, чело прилегло,глаза подернулись, по сердцу пламень пробежал, вскипела кровь, стал, шепнул,пустился, показалось ему» [Якобсон 1987: 33]. И в другой статье: «В „Мед-


ном Всаднике" идею чистой длительности передает несовершенный видглаголов... Выражаемая ими незавершенность действия резко контра-стирует с завершенным, ограниченным характером окружающих собы-тий; здесь проявляется один из наиболее выразительных, наиболееярких и драматичных приемов у Пушкина: использование глагольныхморфологических категорий — видов, времен, лиц — как средств ак-туализации действия» [Якобсон 1987: 169].

Различные аспекты актуализации грамматических значений в со-держании поэтического текста раскрываются в современных исследо-ваниях. Ср. приводимые Л. В. Зубовой примеры актуализации времен-ных и залоговых значений в поэзии М. Цветаевой, в частности проти-вопоставление настоящего и будущего времени, сопряженное с проти-вопоставлением «я» и «ты», при употреблении архаической формы«семь»: Я — есмъ. Ты — будешь. Через десять весен I Ты скажешь: — есмь! —а я скажу: — когда-то... (М. Цветаева. Я — есмь. Ты — будешь. Между на-ми — бездна...) [Зубова 1989: 213—214]; ср. также противопоставлениеактивности / пассивности: Вепревержец, пей и славь / С нами мчащуюся —мчимую —/Юность невозвратимую! (М. Цветаева. Федра).

Степени интенциональности

Интенциональность, характеризующая функции грамматическихформ, может проявляться в разной степени. В одних случаях данныйпризнак выражен явно, эксплицитно, тогда как в других он выступаетменее четко (между наличием и отсутствием интенциональности нетрезких граней).

Приведем некоторые примеры. Интенциональность семантическихфункций форм времени четко проявляется при их «нефиксированном»употреблении в ситуативно актуализированной речи, создающей условиядля явно выраженной противопоставленности временных планов с точкизрения момента речи (см. приведенные выше примеры). При фиксиро-ванном употреблении форм времени в ситуативно неактуализированнойречи Интенциональность временных функций может быть выраженане столь явно. Так, для научных работ, в которых речь идет о постоянныхявлениях и отношениях (например: Функции грамматических форм зави-сят...), характерен общий «темпоральный ключ» текста (план «настояще-го постоянного»), который так или иначе отражается в содержании


отдельных высказываний, но не подчеркивается, не акцентируетсяв каждом из них. Актуальное отношение к моменту речи отсутствует,«чередования времен» для таких текстов не характерны, хотя и возмож-ны (если сама тема предполагает соотношение разных временных пла-нов). Сходные проявления «слабой интенциональности» характерныдля нарративных текстов, особенно для художественного повествова-ния, не связанного с подчеркнутой отнесенностью событий к тому илииному историческому периоду, с противопоставлением прошлого и на-стоящего. Аналогичное различие в степени интенциональности выяв-ляется и при нефиксированном (ситуативно актуализированном)употреблении глагольных и местоименных форм лица в «плане речи»(по Э. Бенвенисту) и при их фиксированном (ситуативно неактуали-зированном) употреблении в «плане истории».

Разумеется, семантические функции форм времени и лица во всехслучаях связаны с тем или иным отношением содержания высказыва-ния к действительности с точки зрения говорящего (ср. понятие преди-кативности в истолковании В. В. Виноградова [1975: 264—271]). Одна-ко в ситуативно актуализированной и ситуативно неактуализирован-ной речи выступают разные типы интенциональности с точки зрениястепени актуализации рассматриваемых функций в данном высказыва-нии или в его фрагменте.

Возможны случаи, когда один компонент данной грамматической ка-тегории существенно отличается от другого по степени интенционально-сти. Так, семантика повелительного и сослагательного наклонения, непо-средственно связанная с коммуникативными целями высказывания и на-мерениями говорящего, характеризуется «сильной» интенциональностью,тогда как изъявительное наклонение выступает в данном отношении какнемаркированная форма. В принципе и формы изъявительного наклоне-ния могут выступать в употреблении, отличающемся четко выраженнойинтенциональностью, особенно в тех случаях, когда контраст наклоненийв высказывании подчеркивает положительный семантический признак ре-альности (например: Нас волнует не то, что было бы, а то, что было), однаков целом для форм индикатива это не характерно. Сама по себе регу-лярность их функционирования в роли основного способа представлениямодальности обусловливает относительную нейтральность с точки зренияпроявлений интенциональности.

Особые условия смысловой актуализации грамматической семан-тики представлены при переносном употреблении грамматических


форм (при транспозиции). Ср. образную актуализацию прошлого приупотреблении форм настоящего времени в функции настоящего ис-торического (Яего спрашиваю...), образное представление «участия говоря-щего» при употреблении глагольных и местоименных форм 1-го л. мн. ч.в ситуации обращения к адресату с различными прагматическими оттен-ками, вытекающими из коллизии значения формы и контекста (речевойситуации): —Полуношничаем, рыбаки?... (Ю.Казаков. Ночь); И в а н о в .Смешная. С а ш а . Отлично. Мы, кажется, улыбаемся! Будьте добры, соблаго-волите еще раз улыбнуться! (А. Чехов. Иванов); Как мы себя чувствуем?

Конечно, транспозиция (в частности, темпоральная) нередко бывает«автоматическим» употреблением привычных оборотов речи, однако по-казательна сама возможность такого языкового представления некоторо-го смысла, при котором грамматическое значение формы актуализирует-ся в функции, имеющей метафорический характер. Подобные метафорымогут быть живыми образами, осознаваемыми участниками речевого ак-та; ср. оборот «как сейчас вижу» и его трансформацию в необычное «кактогда вижу»: Не «как сейчас вижу», — так сейчас уже не вижу! — как то-гда вижу ее коротковолосую, чуть волнистую, никогда не склоненную, даже вписьме и в игре отброшенную голову... (М. Цветаева. Мать и музыка).

Способность к актуализированной реализации свойственна не толь-ко семантическим функциям языковых единиц, представляющих грам-матические категории в собственном смысле (опирающиеся на специаль-ные системы противопоставленных друг другу рядов форм), но и темфункциям, которые соотносятся с сочетаниями разноуровневых языко-вых средств. В русском языке таковы, в частности, функции локализован-ности / нелокализованности действия (и ситуации в целом) во времени.Ср.: Ознобишин сыто крякнул, как крякают старые огромнобородые кучера...(С. Сергеев-Ценский. Печаль полей); —Как же все это случилось? —спро-силАопатин... — Обычно, как все случается (К. Симонов. Левашов).

Наиболее интенциональны те категории, которые отражают акту-альное в данном акте речи отношение обозначаемой ситуации к действи-тельности. Речь идет прежде всего о категориях модальности, темпораль-ности, временной локализованное™ и персональности, охватываемыхпонятием предикативности, но не только о них. Интенциональными мо-гут быть все те элементы грамматической семантики, которые отражают(могут отражать) «актуальное для говорящего» в передаваемом смысло-вом содержании. Такова семантика времени, таксиса, залоговое™, субъ-ектности, объектности, качества, количества, пространства, бытийности,


посессивности, обусловленности (условия, причины, цели, уступительно-сти). Каждая из этих категорий в ее речевой реализации может быть ак-туальным и акцентируемым элементом того смысла, который хочет пере-дать говорящий.

За интенциональностью того или иного грамматического значениявсегда стоит актуальность, существенность для говорящего того пред-ствления (в человеческом сознании и его языковом воплощении), котороележит в основе данного значения. Ср. суждения Г. Рейхенбаха о соотно-шении времени и собственного «я» в «психологическом опыте человека».

«Переживание времени связано с переживанием нашего собствен-ного „я", с переживанием собственного существования. „Я существую"значит „я существую сейчас", однако существую в некоем „вечном те-перь" и чувствую себя тождественным самому себе в неуловимом пото-ке времени» [Рейхенбах 1985: 130]. Разумеется, «психологический опытчеловека» нельзя отождествлять с содержанием, выражаемым грамма-тическими формами. Речь идет лишь о сложном и опосредствованномотражении психологического опыта в языковых значениях.

Существует целый ряд категорий грамматики, которые способныреализоваться в речи как актуальные элементы выражаемого и воспри-нимаемого смысла. Если использовать по отношению к грамматическойсемантике, выступающей на уровне высказывания, термин «категори-альная ситуация» (с дифференциацией по категориям), то речь идет оситуациях аспектуально-таксисных («длительность — наступлениефакта», «цепь сменяющих друг друга фактов» и т. п.), квалитативных(Последнююрубашку отдаст), квантитативных (Не сосед, а соседи...}, лока-тивных (Ходит по комнате из угла в угол), посессивных (У него нет денег),кондициональных, каузальных и т. п.

Интенциональности противостоит неинтенциональность. Речьидет о способности той или иной грамматической формы выступать втаком употреблении, при котором выражаемое ею значение не участву-ет в реализации намерений говорящего и не является актуальным эле-ментом смысла высказывания (хотя и включается в механизм его поро-ждения в силу облигаторности внутриязыковых правил). Примеромпроявления свойства неинтенциональности может служить выражениеотнесенности действия к лицу мужского или женского пола в случаяхтипа Эту тему я затрагивал (затрагивала) в ранее вышедших работах.Употребление форм мужского или женского рода, указывающих на поллица-субъекта, обусловлено в таких случаях не намерением говорящего


выразить это отношение, а грамматической облигаторностью (ср. вы-сказывания с формами настоящего времени типа Эту тему я затраги-ваю. .., где отношение к полу не выражено).

При анализе высказываний рассматриваемого типа не могут бытьиспользованы формулировки типа «Если говорящий хочет выразитьотношение лица-субъекта к мужскому или женскому полу, он употреб-ляет глагольную форму прошедшего времени ед. числа муж. или жен.рода». Возможны иные формулировки, например: «Если говорящийхочет выразить отношение действия, осуществляемого субъектом-ли-цом, к прошлому, он употребляет форму прошедшего времени и приэтом (если употреблена форма ед. числа) показателями муж. или жен.рода облигаторно выражается отношение действия к лицу мужскогоили женского пола». Иными словами, говорящий употребляет глаголь-ные формы с показателями рода не потому, что он хочет передатьсмысл 'субъект действия — лицо мужского (женского) пола', а потому,что он не может не выразить отношение к полу, связанное с облига-торностью категории рода в данном классе форм.

Говоря о неинтенциональности, мы имеем в виду не постоянное(инвариантное) свойство значения того или иного языкового средства,а определенную способность, которая в части случаев может и не реа-лизоваться. Речь идет, в частности, не о постоянном, инвариантномсвойстве функции отнесенности к полу, а лишь о способности форм споказателями рода к неинтенциональному функционированию. Гла-гольные и местоименные формы с показателями рода могут выступатьи в таком употреблении, в котором проявляется интенциональность.Например: Ты меня не любил, а я тебя любила. В этом высказывании спе-циально выражена отнесенность к полу (ср. высказывание Ты меня нелюбишь, а я тебя люблю, где отношение к полу подразумевается, но ненаходит специального выражения в грамматических формах).

Заметим, что суждение о неинтенциональности или слабой интен-циональности отношения к полу нельзя распространять на все сферыязыкового выражения. В сфере номинации в русском языке специфиче-скими особенностями характеризуется соотношение семантическимаркированного обозначения лица женского пола типа учительница, со-искательница и т. п. (ср. также обозначения самки животных —львица,медведица) при семантической немаркированности отношения к полув образованиях типа учитель, соискатель, лев, медведь (эти образованиямогут быть употреблены по отношению к существам обоего пола, а также


при несущественности, невыраженности отношения к полу). Ср. при-мер, иллюстрирующий это правило фактом его нарушения и соответст-вующим комментарием: Русскому ночному клубу требовались официантки,предпочтительно мужчины. Так и было напечатано — «официантки, пред-почтительно мужчины» (С. Довлатов. Иностранка).

О сложных семантических отношениях в данной сфере словообра-зования писал Р. О. Якобсон: «Русское слово ослица свидетельствует отом, что это животное женского пола, в то время как общее значениеслова осел не содержит в себе никакого указания на пол данного живот-ного. Говоря осел, я не уточняю, идет здесь речь о самце или о самке; ноесли на вопрос это ослица? я отвечаю нет, осел, то мой ответ уже со-держит указание на мужской пол животного — слово употребленоздесь в более узком смысле» [Якобсон 1985: 211].

Существенные различия в языковой интерпретации отношения кполу в сфере глагольных форм с показателями рода, с одной стороны, ив области именного словообразования — с другой, свидетельствуют отом, что в соотношении интенциональности / неинтенциональностирассматриваемого значения значительную роль играют такие факторы,как наличие / отсутствие облигаторности в выражении пола, различиеноминации субъекта и характеристики, относящейся к субъекту, новыраженной в предикате. Во всех случаях очевидно влияние языковоговыражения (способа языкового представления того или иного смысла)на характеристику выражаемого содержания по признаку интенцио-нальности (об отражении категории рода в ее отношении к полу в язы-ковом эксперименте, встречающемся в современной поэзии, см. [Зубо-ва 2000: 259—301]).

Из сказанного вытекает, что одно и то же грамматическое со-держание может выступать как в интенциональном, так и в неинтен-циональном варианте (между этими вариантами не всегда можно про-вести четкую грань).

Подчеркнем еще раз, что присущая данной форме «интенциональ-ная способность» не обязательно реализуется во всех случаях. Ср., на-пример, широко распространенное употребление активных конструк-ций без явной актуализации активности и возможную актуализациюданного значения в условиях речевого контраста. Примерами актуали-зации противопоставления признаков активности / пассивности могутслужить высказывания типа Хочу любить и быть любимым. Потенциаль-ная интенциональность категории залога проявляется также в тех


случаях, когда пишущий сознательно устраняет свое «я», предпочитаяисходно-субъектной ориентации высказывания исходно-объектную(например, употребляя в тексте подготавливаемой статьи вариант Этиявления рассматриваются нами... вместо первоначально избранноговарианта Мы рассматриваем эти явления...). Подобные примеры реали-зации «интенциональных потенций» категории залога выступают нафоне широко распространенной неинтенциональности или «слабой ин-тенциональности» (это относится прежде всего к активу как немаркиро-ванному члену залоговой оппозиции).

Неинтенциональность, как уже было отмечено выше, во многихслучаях связана с грамматической облигаторностью. Отсутствием илислабой степенью интенциональности характеризуются те семантическиеэлементы, которые передаются не потому, что этого хочет говорящий,а потому, что в силу облигаторности определенной категории или опре-деленного грамматического правила он не может не употребить даннуюформу, не может не выразить заключенное в ней значение. Таковы, в ча-стности, многие типы употребления форм вида и залога (ср. также ска-занное выше о выражении отношения к полу).

Неинтенциональность или слабая интенциональность может прояв-ляться в тех условиях, когда категория, в принципе способная к интен-циональной реализации, в данном высказывании оказывается за преде-лами «интенциональной доминанты», т. е. уступает эту роль другой кате-гории, а сама выполняет функцию «фона» (ср. «фоновую роль», которуюво многих случаях выполняют формы изъявительного наклонения).

Таким образом, следует различать два типа функционированияязыковых единиц: 1) интенциональное, сопряженное с намерениямиговорящего выразить определенный элемент передаваемого смысла, и2) неинтенциональное, не связанное с интенцией говорящего. Неин-тенциональное функционирование языковых средств включается в ме-ханизм языковой деятельности и играет определенную роль в процес-сах речи, но не имеет непосредственного выхода в смысл.

Интенциональные варианты той или иной функции представляютсобой основной тип реализации функций языковых единиц. В рядеслучаев они выступают как варианты прототипические. Неинтенцио-нальные или «слабоинтенциональные» варианты в некоторых случаяхмогут быть так или иначе связаны с интенциональными прототипами.


Понятие интенциональности представляет собой одно из проявле-ний связи значения и смысла. Проблематика стратификации семанти-ки не сводится к выделению и разграничению ее уровней. В конечномсчете дифференциация различных аспектов семантичского содержа-ния направлена прежде всего на анализ взаимосвязи и взаимодействиятого, что выделено и разграничено. Речь идет о вопросах, входящих втрадиционную и постоянно развивающуюся проблематику соотноше-ния языка и мышления.

Соотнося понятие интенциональности с характеристикой грамма-тических значений как элементов языковой системы мы затрагиваемодну из сторон общей проблемы взаимосвязи коммуникативного исистемного аспектов лингвистических исследований. На наш взгляд,разработка системы анализа, интегрирующего эти аспекты в составеединого целого, относится к числу актуальных задач теории языко-знания.

Бондарко

Documents

Transcript of Бондарко