Федеральное агентство по образованию РФ

Российский государственный гуманитарный университет

На правах рукописи

ЛАВРЕНЧУК ЕГОР АЛЕКСАНДРОВИЧ

АУТОПОЙЕЗИС СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЕЙ В ИНТЕРНЕТ-ПРОСТРАНСТВЕ

Специальность 09.00.11 – «социальная философия»

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата философских наук

Научный руководитель –Д. ф. н.,

профессор, Ивахненко Е.Н.

Москва – 2011

СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ

2

……………………………………………………………….. ГЛАВА 1. ИНТЕРНЕТ-КОММУНИКАЦИЯ КАК ТЕХНОСОЦИАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ………………………………...1.1. Отношение «человек–вещь»: от отчуждения к целерациональным, коммуникативным и объект-центричным установкам…………………………………………………………………...1.2. Информационное общество и электронные медиа коммуникации…….…….…….…….…….…….…….……………………..1.3. Становление и развитие социальных сетей интернет-пространства………………………………………………………………... ГЛАВА 2. АУТОПОЙЕЗИС В СИСТЕМЕ ИНТЕРОБЪЕКТИВНЫХ ОТНОШЕНИЙ СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЕЙ ………….…………………...2.1. Трансформация субъекта в структуре социальных сетей……………………………………………….…….…….…….…….......2.2. Интернет-комьюнити как результат спонтанного структурогенеза социальных сетей……………………………………….2.3. Аутопойетическое воспроизводство социальных сетей интернет-пространства………………………………………………………………... ЗАКЛЮЧЕНИЕ ……………………………………………………………...БИБЛИОГРАФИЯ

13 13 32 72 96 96 125 168176

…………………………………………………………...

ВВЕДЕНИЕ Социальные сети интернет-пространства появились в

середине 1990-х гг. и всего за 10 лет переросли свою служебную функцию: из способов хранения и передачи информации они обособились в отдельную систему массмедиа. Их возникновение было обусловлено рядом научных открытий и широким распространением технологических устройств, с одной стороны, и общественными трансформациями, с другой. Однако породившие их процессы в итоге сами стали подвержены влиянию социальных сетей. Почему так произошло? Какие особенности социальных сетей послужили причиной такого их развития? В настоящей работе мы попытаемся ответить на этот вопрос. Для этого мы рассмотрим, как устроены социальные сети, по какому принципу они функционируют, а также предпримем попытку выявить особенности их структурогенеза.

В социальной философии понятие «социальная сеть» имеет несколько значений. Впервые оно появляется в начале XX в. О социальных отношениях, обладающих сетевой структурой, писал в 1903 г. Г. Зиммель в работе «Большие города и духовная жизнь»[1], где он анализировал процессы влияния урбанизации на формообразования различных типов взаимодействия между людьми. В это же время Г. Спенсер выдвинул схожую теорию социального взаимодействия в работе «Личность и государство»[2]. В 1930-х гг. Я. Морено также использовал понятие «социальная сеть» для обозначения групповых отношений[3]. Термин был закреплён в 1954 году социологом Дж. Барнсом в работе «Классы и собрания в норвежском островном приходе»[4]. Исследователь использовал это понятие для обозначения типов связей, возникающих в малых группах (племенах, семьях), и социальных категорий (например, пол, этническая принадлежность). В 1950-е гг. работы Дж. Барнса и Э. Ботт привлекли внимание других ученых к более сложным феноменам,

связанным с принадлежностью к социальным сетям. Во второй половине XX в. существенно расширился системный анализ социальных сетей в работах таких исследователей, как С.Д. Берковиц, С. Боргэтти, Р. Берт, К. Карли, М. Эверетт, К. Фост, Л. Фримен, М. Грэноветтер, Д. Нок, Д. Крэкхардт, П. Марсден, Н. Маллинс, А. Рапопорт, С. Уоссермэн, Б. Веллмэн, Д. Р. Вайт, В. Харрисон[5]. Термин «социальные сети» получил широкое распространение в антропологии, биологии и социолингвистике. Показателем того, что сетевой подход получил признание в мире, является также основание в 1978 году общества INSNA – International network for social network analysis. Чуть позже начинают регулярно выпускаться два журнала, посвященные сетевым исследованиям: «Connections» и «Social network».

Сетевой подход использовался, в том числе, в исследованиях экономической направленности. Сети представлялись как множество неофициальных связей, соединяющих руководителей, а также ассоциации и связи между отдельными служащими в различных организациях. Для нашего исследования важны положения работ таких экономистов как К. Фритьоф, Ф. Хайек и А. Хиршман. Исходя из их исследований, социальные сети играют ключевую роль в координации властных взаимоотношений, реализующихся в рамках организаций.

Отдельного внимания заслуживает теория, которая изучает структурные свойства социальных сетей – в математике её называют теорией графов. Субъекты в теории графов называются вершинами, а соединяющие их линии (коммуникации) – ребрами. Теория графов является разделом дискретной математики. В методологии математических исследований социальных сетей есть подходы, которые связывают сетевые индикаторы с зависимыми переменными путем включения их в одно уравнение. Результатом подобных вычислений становится теоретическое обобщение о статистической связи между этими переменными. В диссертации используются некоторые обобщения из теории графов с опорой на работу Г.В. Градосельской «Сетевые измерения в социологии»[6]. Однако

теория графов не воплощает сколько-нибудь исчерпывающе идею сетевого анализа. Речь может идти только о включении некоторых ее положений в реализацию предложенного нами сетевого подхода: простые взаимосвязи могут включаться в комплексные сети, и при построении сети можно переходить от одних типов ресурсов, от одних направлений к другим.

Здесь необходимо внести существенное терминологическое различение: социальные сети интернет-пространства – понятие, вынесенное в название диссертации, – представляют собой несколько иные образования, нежели те структуры, которые принято в исследовательской литературе обозначать термином «социальная сеть». Основа процессов, породивших это разделение, по мнению ряда исследователей, лежит в так называемом «вопросе комьюнити»[7].

До определенного времени в социально-философских исследованиях социальных сетей как объектов, состоящих из конкретных групп субъектов (комьюнити), наиболее организованными считались те комьюнити, которые строились на ограниченных, замкнутых и крепких связях их участников. Исследователи традиционно пользовались социологией классической школы (Ф. Тённис, М. Вебер, Г. Зиммель, Э. Дюркгейм), где обозначена тенденция ослабления влияния комьюнити в быстро индустриализирующемся мире. Так, например, деревенские жители благодаря совершенным и крепким связям живут сплоченно, в то время как городские жители отдаляются друг от друга. В 1960-х гг. такие исследователи, как М. Стейн, Р. Бретон, С.Д. Кларк, Ш. Моер, М. Шерон стали последовательно отвергать эту точку зрения на природу комьюнити. В отличие от прежних представлений о деградации традиционных комьюнити, их новый метод работы был преимущественно эмпирическим. В ходе исследований эти авторы сосредоточились на анализе условий взаимодействия, а не изоляции, чем и положили основу для современного подхода к изучению новых типов комьюнити и социальных сетей.

Дебаты о природе комьюнити («вопрос комьюнити») меняли свою направленность по мере того как исследователи меняли свои представления о том, из чего состоят комьюнити и где их возможно обнаружить. Некоторые авторы 1970-ых – Г. Филман, Б. Велман, Т. Гитлин, Ф. Хан[8] – пришли к следующему выводу: в то время как прямые групповые коммуникации оставались весьма жизнеспособными, широкое использование сетей дешевой и эффективной транспортировки информации позволяло поддерживать общение с большей степенью непринужденности и на более длительных расстояниях. Это наблюдение привело к обозначению нового типа «освобожденных» от территориального воздействия комьюнити. Таким образом, группы, преодолевшие «вопрос комьюнити», отошли от их классической социологической интерпретации. В 1990-х такие группы уже рассматривались как сети социальных отношений, а не как специфически локальные комьюнити[9].

Сложные системы такого уровня как комьюнити рассматриваются в рамках отдельной области знания – синергетики, которая изучает открытые, т.е. обменивающиеся с внешним миром веществом, энергией и информацией системы. Основоположник синергетики Г. Хакен подчеркивает, что в связи с кризисом узкоспециализированных областей знания теоретический аппарат исследователям необходимо сжать до небольшого числа законов, концепций или идей[10]. Собственно синергетику следует рассматривать как одну из попыток кооперации достижений различных научных дисциплин для нахождения общих принципов самоорганизации систем. По существу синергетика демонстрирует свои возможности преимущественно на моделях явлений самоорганизации. Главная особенность синергетики заключается в том, что владение математическим аппаратом считается необходимым условием для исследований. В синергетике с помощью математического инструментария (теории динамических систем, математического моделирования) строятся универсальные модели для описания явлений, изучающихся различными областями знаний (физикой, химией, социологией, биологией).

В исследование социальных сетей необходимо также включить разработанное в синергетике понятие о поведении диссипативных структур (диссипация – рассеяние вещества и энергии). Так, с нашей точки зрения, важно разобраться в характеристиках тех системных признаков, которые проявляются в условиях нарастающей сложности таких структур[11].

Обращение к межпредметным исследованиям даёт возможность привлечения понятийного аппарата математических и неклассических информационных теорий и теорий сложных систем – неравновесных, необратимых, диссипативных, эргодических и др. Подобная интерпретация позволяет обрести новые и весьма значимые для продвижения в выбранном направлении смыслы. Так, например, в работе используется понятие эмерджентности как несводимости свойств объекта к свойствам (или сумме свойств) его частей; или понятия о сложности как неалгоритмизируемой и невычислимой.

Термин «аутопойезис» является ключевым в настоящем диссертационном исследовании. Аутопойезис обозначает систему, которая воспроизводит все свои элементарные части при помощи действующей сети таких же элементов и благодаря этому отграничивается от внешней среды[12]. Это может происходить в форме жизни, в форме сознания или, в случае социальной системы, в форме коммуникации. Аутопойезис можно считать способом воспроизведения системы через себя саму. «Само состояние исследований в данный момент в отношении образования аутопойезиса коммуникации полемично и необозримо, – пишет Н. Луман, – тем не менее, отчетливо обнаруживается перестройка теоретических средств, простирающаяся вплоть до теории познания, в смысле того, что она охватывает биологию, психологию и социологию»[13].

Аутопойетические структуры отличаются тем, что их организация порождает в качестве продукта их самих, без разделения на производителя и продукт. Нейробиологи У. Матурана и Ф. Варела использовали понятие «аутопойетической машины» при описании ключевого свойства живой системы – непрерывной регенерации

и поддержке собственной идентичности. К примеру, в отличие от «аутопойетической машины», машина «аллопойетическая» (скажем, автомобильный завод) строит организованные структуры, являющие собой нечто иное, чем она сама[14]. Ими также было замечено, что аутопойетическая структура клетки проявляет способность к восстановлению связей, нарушенных внешним воздействием. Все выглядит так, как будто клетки каким-то образом «узнают» о нарушении целостности их структуры, чтобы путем регенерации точно и с наименьшими затратами восстановить изначальную систему[15].

Еще одним центральным понятием исследования социальных сетей является «коммуникация». Как известно, коммуникация была перенесена в фокус научных разработок в первой половине XX в. Сегодня, изучая курс теории коммуникации, мы сталкиваемся с широким спектром тематических исследований: от семиотических и разнообразных прикладных моделей до масштабных системных теорий социальной коммуникации. В настоящем исследовании используется понятие, предложенное Н. Луманом: коммуникация как синтез трех селекций – сообщения, информации, понимания, где информация – это дифференция, изменяющая состояние системы, т.е. производящая другую дифференцию[16]. Согласно Луману, лишь коммуникация может осуществлять коммуникацию. «Всегда есть люди, индивидуумы, субъекты, – объясняет свою позицию Луман, – которые действуют и, соответственно, вступают в коммуникацию. В противоположность этому я бы хотел предположить, что только коммуникация может осуществлять коммуникацию и что лишь в такой сети коммуникации производится то, что мы понимаем под «действием»[17]. В диссертации работы Н. Лумана, У. Матураны, Ф. Варелы и Г. Бехманна также положены в основу анализа аутопойезиса социальных сетей интернет-пространства.

К исследованию также были привлечены тексты Э. Пикеринга, К. Кнорр-Цетиной, Б. Латура, В. Вахштайна, В.П. Леонтьева, В.Э. Фигурнова, М. Кастельса, Л. Мэмфорда, У. Галстона, которые

стали основополагающими для анализа природы определённого класса техносоциальных объектов, подобных интернет-сетям. Так, например, Б. Латур пишет об «онтологическом повороте» в социологических исследованиях, он утверждает, что эта тема позволит ответить на вопрос: из чего «сделано» общество[18]. К. Кнорр-Цетина разрабатывает подходы в рамках только обозначившегося в социологии направления – «постсоциальных исследования». Социология постсоциальных исследований строится не вокруг понятий «социального производства», «социального конструирования» и поиска «социальных оснований», а – вокруг понятия объект-центричности социальной среды.

Парижской школой постсоциальных исследований (Б. Латаур, К. Кнорр-Цетина, У. Брюггер и др.) представлено такое направление как «исследования науки и технологии» (STS). Оно, с нашей точки зрения, позволяет рассматривать целый ряд понятий и явлений, которые традиционно выносились за границы социологических дисциплин. Речь идет о материи, производительности, объективности: подобные категории, как правило, не вписывались в рамки социологического исследования, поскольку работа социологов, по утверждению Б. Латура, ограничивалась социально релевантными темами[19]. В этой связи следует также обратить внимание на работы, посвященные исследованию истории развития социально-технических медиаустройств и анализу их взаимодействия с социальными системами, а также истории их массового внедрения. Это работы отечественных и зарубежных исследователей науки и технологии: Н.А. Носова, С.И. Орехова, Д.В. Иванова, C.C. Хоружего, Н.Ю. Кликушиной, А.И. Черных, В.С. Бабенко, В.М. Розина, М. Хайма и Дж. Неисбита.

Статус объектов научно-технического прогресса, а также их функциональность были подвергнуты анализу многих теоретиков. Возьмём, к примеру, вопрос о том, является ли сеть интернет средством массовой информации? Ведь, несмотря на множество юридических, культурологических и социологических исследований, на законодательном уровне в РФ этот вопрос по сей день так и остаётся нерешённым.

Для анализа современного социального поля и онтологического статуса информационных технологий в настоящем исследовании были также привлечены работы М. Вебера, К. Маркса, Д. Лукача, Г. Маркузе, Ю. Хабермаса, Э. Тоффлера, Ж. Делеза, Ж. Бодрийара, М. Маклюэна, З. Баумана, Р. Дебре, П. Бурдье. Раскрывая основную тему диссертации, важно было показать не только фундаментальные изменения форм общественных связей и типов социального устройства, но и характер труда и производства, трансформацию коммуникации и значение средств массовой информации.

Объектом исследования являются социальные сети интернет-пространства. Предметом исследования выступает процесс аутопойезиса социальных сетей интернет-пространства.

Цель работы заключается в выявлении механизма и демонстрации аутопойезиса социальных сетей интернет-пространства. Задачи настоящего исследования:

· Воссоздать историческую ретроспективу философских дискуссий об интеракции человека и техники, релевантных дальнейшей перспективе исследования.

· Исследовать перспективы системного взаимодействия социальных и технологических процессов в их связи с развитием социальных сетей интернет-пространства.

· Обосновать автономность и дифференцированность социальных сетей интернет-пространства.

· Проанализировать социальные риски массового распространения сетей интернет-пространства, связанные с трансформацией идентичности субъекта-пользователя.

При написании работы был использован широкий круг источников, так как диссертация включает в себя несколько исследовательских направлений из различных научных областей: социальной философии (анализ социальных систем и системная теория коммуникации), теоретической социологии (объект-центричный подход и акторно-сетевая теория), биологии (аутопойезис эволюции живой природы). В основу положен целостный подход, в соответствии с которым осуществлено исследование интегративных внутренних

свойств объекта в их различении с другими целостными объектами. Развитие целостного подхода дополняется системным подходом, в рамках которого исследовательские практики переориентируются на внешние связи и отношения, детерминирующие функционирование объекта исследования.

В диссертации также осуществляется комплексное применение элементов сетевого анализа сложных систем, используемых в экономике, социологии, политологии и синергетике. Автор опирается на широкий круг источников, обращаясь к материалам западноевропейских и отечественных исследований в социально-гуманитарных и естественных науках.

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка.

В первой главе, которая называется «Интернет-коммуникация как техносоциальная реальность», представлена ретроспектива изучения техники. Показывается, что существовавшее прежде представление об инструментальности вещей и разницы человека и вещи сегодня во многом остаётся не исчерпывающим по отношению к объектам окружающей нас действительности. На основании предпринятого анализа делается вывод, что взаимодействия технологических устройств, а также общественные взаимодействия являются внешней средой для социальных сетей интернет-пространства, притом что субъект сам задаёт настройки функциональности интегрированных в социальную сеть технологических устройств, и его деятельность в этих системах зачастую выходит за рамки заданных алгоритмов их использования.

Во второй главе «Аутопойезис в системе интеробъективных отношений социальных сетей» прослеживается, как коммуникация в социальных сетях влечет за собой координирование поведения пользователей. В ней показывается, как эти системы модифицируют идентичности субъектов, изменяют комьюнити[20], трансформируют социум в целом. Также в ней проиллюстрировано, как социальные сети интернет-пространства выстраивают собственную границу и взаимодействуют с внешним миром. Показано, что их автономность

от внешней среды предполагает ориентацию на собственный внутренний код, являющийся одновременно и следствием бесконечно конструируемой сети коммуникаций, и средством, обеспечивающим это конструирование. Исходя из предпринятого анализа аутопойезиса социальных сетей, показано, каким образом возникают прежде не существовавшие социальные взаимосвязи, такие как флешмобы или интернет-революции. Проиллюстрировано, как коммуникация в социальных сетях становится более «реальной», нежели непосредственная коммуникация, а также выявлено, что в социальных сетях интернет-пространства происходит потребление системой идентичностей пользователей, сопряженное с непредсказуемостью их последующих трансформаций, вплоть до изменения эмоциональных миров и растождествления личности с реальным социальным пространством.

ГЛАВА I. ИНТЕРНЕТ-КОММУНИКАЦИЯ КАК ТЕХНОСОЦИАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

1.1. Отношение «человек–вещь»: от отчуждения к

целерациональным, коммуникативным и объект-центричным установкам

В последней четверти XX века массовое использование технологий, основанных на микроэлектронике, повлекло за собой переоценку ценности знания, труда, средств производства и самого человека. «Я мыслю – следовательно, я произвожу», – сформулировал главное обещание информационной эпохи М. Кастельс[21]. Сегодня понятие «машина» стало совершенно абстрактной категорией, так как машинное производство можно встретить в любой сфере деятельности. Средства коммуникации стали основными средствами производства, в то время как информация составила главную опору капитала.

На социологическом уровне произошедшая трансформация отношений «человек – продукт производства» фиксируется, как правило, в изменениях в структуре занятости, характера

труда и трудовых отношений в обществе, появлении новых профессиональных сообществ и т.д. Данный способ фиксации, несомненно, важен и значим, однако, с нашей точки зрения, необходимо использовать и другие теоретические подходы к анализу динамично меняющейся ситуации. Так, являясь современником и свидетелем невиданного прежде роста разнообразия производительной деятельности, современный человек включен в весьма необычное и прежде невиданное, по форме и конечному продукту, производство товаров и услуг – материальных и нематериальных. Рождаются новые типы связи между различными производствами, совершенствуются технологии, которые изменяют не только качество условий производства, но и типы зависимостей человека от него.

По сути, речь идёт об установлении нового типа отношений «человек – вещь», «производитель – товар», который не может быть адекватно представлен и описан в системе прежних категорий и понятий. Ведь изменяется не только способ производства вещей, но изменяется сам характер обратного воздействия произведенных «вещей», «товаров» на социальные связи и отношения. Новые схемы и конфигурации производственных отношений стремительно интегрируются в ткань общества, а наиболее передовые из них, обусловленные сложными технологическими системами (устройствами), смещают прежде успешно работавшее понятие об инструментальности вещей (товаров).

Для того чтобы осветить суть проблемы, мы обратимся к истории исследования понятия «вещь». Подобный экскурс представляется актуальным в связи с тем, что существовавшее прежде представление об инструментальности вещей и разницы человека и вещи сегодня во многом остаётся не исчерпывающим по отношению к объектам окружающей нас действительности. В XX веке произошло массовое распространение объектов сложной природы, их модальность более не могла вписываться в рамки парадигм классических социально-философских представлений о вещи XIX века. Соответственно существует необходимость обратиться к тем

категориям и исследованиям, которые посвящены сложным объектам, подобным социальным сетям интернет-пространства.

Первоначально рассмотрим то, как работают понятие «отчуждения» и связанный с ним «товарный фетишизм» – понятия, традиционно используемые в анализе вещи (товара), ее производства, потребления и распределения. Прежде всего обратимся к «Экономическим рукописям 1857-1859 годов» и первому тому «Капитала» К. Маркса, где используется понятие «отчуждение» в анализе производственной деятельности, товарных отношений и отношений «производитель – произведенная вещь».

У Гегеля отчуждение связано с этапом развития «мирового духа», когда возникает антагонизмом между государством и религией, между «внутренним» и «внешним». По мнению Э.В. Ильенкова, эта разновидность гегелевского отчуждения преодолевается, снимается и сохраняется всегда лишь в «памяти» человечества, – как предметный урок, из которого мировой дух сделал свои выводы[22]. К. Маркс рассматривает отчуждение применительно к предметно-преобразующей деятельности человека. Материальная производительность, по Марксу, – это деятельность, которая не принадлежит ни рабочему, ни господствующему над ним собственнику средств производства. «Рабочий становится тем более дешевым товаром, чем больше товаров он создает. В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценивание человеческого мира. Труд производит не только товары: он производит самого себя и рабочего как товар, притом в той самой пропорции, в которой он производит товары вообще»[23], – отмечает К. Макс в «Экономических рукописях 1857-1859 годов». В «Капитале» он утверждает, что посредством использования денежной системы от продукта своего труда отчуждаются все участники экономических отношений, так как меновая стоимость товаров есть не что иное, как их отчужденная сущность: «Мы знаем только одно экономическое отношение между людьми – отношение товаровладельцев, в котором товаровладельцы присваивают чужой продукт труда только путем отчуждения своего собственного»[24]. По Марксу, отчуждение выступает в различных

формах: от социально-политической практики до идеологии, оно, по сути, пронизывает все социальное устройство.

Отчуждается, по Марксу, не только результат (произведенная вещь), но и сам процесс производства товара (вещи): «Рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя»[25]. Таким образом, отчуждение выступает как универсальный первопринцип – человек отчуждается от собственного рода, от процесса и результатов деятельности, от других людей, и, наконец, от самого себя. По Марксу, животное зависит от потребностей того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человеку свойственно производить объекты по меркам любого вида, и даже предметы, выходящие за рамки каких-либо родовидовых отличий. В процессе же опредмеченной деятельности, не требующая вложений сущностного потенциала личности, примитивная работа отчуждает от человека его родовую сущность. И более того – родовая сущность не только отделяется от человека, она становится чуждой и враждебной ему. В итоге люди наделяют продукты труда, труд и друг друга изначально не присущими им свойствами.

К. Маркс утверждает, что отчуждение рабочего в его продукте имеет не только то значение, исходя из которого его труд становится предметом, приобретает внешнее существование, но еще и то значение, что его труд существует вне его. Независимо от субъекта труд выражается как нечто чужое для него. Он становится противостоящей субъекту самостоятельной силой, и жизнь, сообщенная им предмету, выступает против рабочего, как враждебная и чуждая[26]. К. Маркс уточняет, что социальная функция человека чужда его самоопределению. Осуществление труда есть его опредмечивание, которое выступает также как выключение рабочего из действительности. «Отчужденный труд, – пишет Маркс, – отчуждает от человека его собственное тело, природу вне его и его духовную сущность»[27]. Таким образом, производительный субъект «распадается» на объекты, сковывающие его человеческий

потенциал. Маркс обозначает этот процесс как процесс порождения «товарного фетишизма». Сама деятельность в таких условиях, а также её «опредмеченный» результат (продукт, вещь), неизбежно отчуждаются, и опредмеченные сущности проявляются для человека как чуждые ему.

Проблема отчуждения активно разрабатывалась марксистски ориентированными исследователями в течение всего XX столетия. Так, Э.В. Ильенков предложил рассматривать марксову «фетишизированную сущность» как то, что вытекает из всегда ограниченных условий чувственно-материальной деятельности. Таким образом, – отмечает он, – человек действительно выступает как нечто предшествующее (и логически, и исторически) всякому опыту отчуждения[28]. Из чего следует, что Й,Фй

фй!й!Другой исследователь наследия К. Маркса, К. Поланьи, связал глобальное производственное отчуждение, произошедшее в XIX веке в Европе, с возникновением индустриального общества: производство и обмен уже не могли быть вписаны в более общий, по сути, всеобъемлющий образ жизни, и тем самым труд мог рассматриваться всего лишь как товар и претендовать на аналогичное к себе отношение[29]. Схожую точку зрения высказывал Д. Лукач, который видел истоки отчуждения в процессе естественного развития общества. Отчуждение, по его мнению, изначально не заложено в природе человеческих отношений, оно развивается в ходе их эволюции. «Отчуждение в объективном плане возникло в рамках отчуждения самого общества и членов этого общества. Таким образом, неизбежно, что оно и непосредственно выражается как отчуждение человека от себя самого», – утверждает Д. Лукач в своей «Онтологии общественного бытия» [30].

Отмечая различие современной производственной деятельности (и производства в широком смысле слова) и деятельности, к которой апеллировал К.Маркс и его последователи, выделим несколько моментов, которые важны, с нашей точки зрения, в связи с дальнейшим развитием темы диссертационного исследования. Прежде всего, следует отметить, что взаимосвязь

капитала и труда теперь имеет не столь долгосрочный и очевидный, как в индустриальный период, характер. Так, З. Бауман иронически характеризует упадок классического труда: «Избавившись от лишнего груза громоздкого оборудования и многочисленного персонала, – пишет он, – капитал путешествует налегке, не более чем с ручной кладью: портативным компьютером и сотовым телефоном»[31]. Стоит обратить внимание и на то, что в современной экономике капитал работает в реальном времени, быстро перемещаясь по глобальным финансовым сетям. Из этих сетей он инвестируется во все виды экономической деятельности, и большая часть извлеченного дохода вновь направляется в «метасеть» финансовых потоков. Сложные информационные и коммуникационные технологии сделали возможным быстрое перемещение капитала в неустанных поисках потенциальных инвестиций. Вот что утверждает по этому поводу К. Фритьоф: «На финансовых рынках, ̶ пишет он, ̶ размеры прибыли, как правило, гораздо выше, чем при прямых инвестициях, поэтому все денежные потоки, в конце концов, сосредоточиваются в глобальных финансовых сетях в поисках более прибыльных вложений. Притом, использование компьютеров, с одной стороны, как средств быстрой обработки информации и, с другой, – как средств сложного математического моделирования, привело к практически полному замещению золота и бумажных денег абстрактными финансовыми продуктами»[32]. Следствием внедрения и расширения финансовых сетей стала структурная социальная ре-стратификация.

З. Бауман приводит классификацию субъектов трудовой деятельности Р. Райча, согласно которой первую категорию в постиндустриальном обществе составляют «символические манипуляторы» – авторы идей; вторую – функционеры воспроизводства рабочей силы; в третью категорию входят люди, занятые в «сфере личных услуг» – создатели спроса; и замыкает список «социальный субстрат» рабочего движения[33]. Именно рабочие, способные к максимальной численной экспансии, оказываются самыми легко взаимозаменяемыми и самыми невостребованными элементами из приведенной схемы.

Это «рутинные работники», привязанные к сборочному конвейеру либо, на более современных предприятиях, к компьютерным сетям или электронным автоматизированным устройствам, вроде образующих системы контроля[34].

Информационные технологии заменили работу, которая может быть закодирована в программируемой последовательности, и обогатили работу, которая требует анализа и способности к перепрограммированию в реальном времени на том уровне, где может справиться только человек. «На Западе, – резюмирует М. Кастельс, – тейлористский сборочный конвейер стал историческим реликтом, все еще оставаясь жестокой реальностью для миллионов рабочих в индустриализующемся мире»[35].

Несмотря на то, что современные формы труда, обусловленные внедрением информационных технологий, громко заявили о себе, их теоретическая (социологическая и социально-философская) рефлексия оказалась весьма проблематичной.

В этой связи, наряду с упадком классического труда, следует рассмотреть также фактор массового использования технических устройств и информационных технологий не только в области производства, но и управления, политики и, в конечном итоге, легитимации власти. Здесь, применительно к теме диссертационного исследования, важно обратить внимание на несколько факторов: 1) как наука и техника (произведенная и производящая вещь) вместе с социальными технологиями определили сам тип рациональности западного общества (М. Вебер); 2) какие угрозы (риски) для человека и общества в целом усматривались со стороны господствующей технической целерациональности (Г. Маркузе); 3) какой предлагался выход из сложившегося «технического насилия» (Ю. Хабермас).

1) М. Вебер вводит понятие «рациональности», которое применительно к капиталистическому обществу конца XIX – нач. XX в. рассматривается им как расширение общественных сфер, подчиненных стандартам рациональных решений. Сами стандарты, по М. Веберу, вырабатываются в ходе институализации научного и технического прогресса. Речь идет о рациональном хозяйстве,

аккумулирующем в себя достижения науки и техники. Техника как воплощенная в вещи научная точность (прецизионность) первоначально (в XVII в.) представлена в виде приборов, используемых учеными для измерения[36].

Вплоть до середины XIX века техника не оказывает существенного воздействия на экономическую деятельность, а, следовательно, – в терминах М. Вебера, – не оказывает существенного влияния на институализацию рациональности в европейских сообществах. И только во второй половине XIX века техника как опредмеченная научная рациональность становится решающим фактором экономической деятельности. Согласно экономическому учению К. Маркса, техника (как инструмент, совершенное орудие труда), являет собой производительную силу. В том же самом факторе М. Вебер усматривает источник и движущую силу рационализации общества. Безличная «имманентная сила», по его выражению, «расколдовала мир», освободила его от традиционных культурных и религиозных мифов («этики религиозного братства»)[37]. Технологии организации производства и сама техника как овеществленная научная мысль – все это, согласно М. Веберу, привело к «рационализации и интеллектуализации культуры»[38] в целом. По сути, М. Вебер констатировал ситуацию, когда технический разум становится идеологией, захватывая сферу управления и политики капиталистических государств.

2) Известно, что Г. Маркузе в «Одномерном человеке» (1964) предпринял попытку критики основного тезиса М. Вебера. Веберовская «рационализация» общества представлялась ему слишком абстрактной и не соответствующей положению вещей, которое сложилось в Европе к началу XX века. Критика Г. Маркузе была основана на двух усмотренных им тенденциях – это: 1) усиление целерациональной деятельности государства в виде вмешательства в сферу производства и распределения в целях поддержания стабильности общества; 2) усиление взаимозависимости науки и техники («онаучивание техники»), постепенно превращающее науку в главную производительную силу. Г. Маркузе отмечает, что

в развитых обществах воплощение технической рациональности превратило «научный и технический прогресс в инструмент господства»[39]. Другими словами, наука, техника и их применение образовали единую систему.

Таким образом, развитие общественной системы стало определяться логикой научно-технического прогресса. В свою очередь, взятый на службу научно-технический прогресс сам превратился в основание всякой легитимации. В этих условиях, по мнению Г. Маркузе, выдвинутое К. Марксом понятие «отчуждения» делается сомнительным. «Индивиды, – пишет он, – отождествляют себя со способом бытия, им навязываемым (технологическим, целерациональным – Е.Л.), и в нем находят пути своего развития и удовлетворения». Современное (60-е гг. XX в.) состояние общества характеризуется им тем, что «отчужденный субъект поглощается формой отчужденного бытия»[40]. В этом обстоятельстве он усматривает суть одномерности мышления и поведения человека конца индустриального – начала постиндустриального общества. Р. Музиль в своем «Человеке без свойств» назвал такой европейский тип личности «унылым тружеником цивилизации», в «котором столько же героического, сколько в гудении пчел»[41].

Суть сложившейся к 1960-м ситуации сводилась неомарксистами к тому, что политическое господство преобразуется в администрирование. Место политика, так или иначе учитывающего интересы и желания людей, занимает эксперт, социальный технолог, управленец, снабженный научными методиками и располагающий «наукой» манипулирования – технологией управления. Техника в её инструментальном целерациональном воплощении подготовила, по выражению Г. Маркузе, «основы, на которых держатся экономические и политические институты». По сути, «вторая природа» (К. Маркс) опосредованно превратилась в агрессивный объект управления.

В этих условиях человек становится одномерным и манипулируемым «овеществленным» объектом, на который воздействуют так же целерационально, в технологическом смысле,

как на вещь. Но и те, кто воздействуют, сами организаторы (администраторы, эксперты, политтехнологи, социальные менеджеры и т.д.), обнаруживают на себе все большую зависимость от технологических инструментов (механизмов, социальных технологий), которыми и посредством которых они управляют.

Таким образом, мир человеческих желаний, ценностей и надежд вытесняется из общественной сферы – политики, государственного строительства – и переносится в сферу межличностных отношений, литературы, искусства, верований. Однако движение в сторону технологизации управления обществом ровно противоположно тому, которое исходно рассматривалось как цель технического прогресса – эмансипации человека, высвобождению его сил и способностей. Тот же неомарксист Г. Маркузе отмечает, что «технология должна стать субъектом свободной игры человеческих способностей»[42].

3) Уже в конце 60-х гг. XX в. Ю. Хабермас публикует статью под названием «Техника и наука как «идеология»» (1968)[43], в которой проводит фундаментальное различение между целерациональным действием, инструментальным, подчиненным техническим правилам и коммуникативным действием (интеракцией), смысл которого объективируется в коммуникации посредством разговорного языка.

Ю. Хаберамас исходит из фундаментального различия труда и интеракции, следы разработки которой он усматривает в йенских лекциях Гегеля 1803/04 и 1805/06 гг[44].

Так, целерациональное действие в каждом случае подразумевает прогноз относительно его последствий в физическом или социальном мире. Этот прогноз может быть признан верным или ошибочным в зависимости от выбора стратегий, основанных на аналитическом знании: в физическом мире – научных теорий или исследовательских программ, в социальном – технологий анализа и управления (социального менеджмента). В случае неудачи причина усматривается в отклонении от технических правил (программ), регламента. Ю. Хабермас назвал рост производительных сил, опирающийся на такой (технологический) тип рациональности «расширением технического насилия

распоряжения»[45]. В тезаурус представленной таким образом целерациональности входят термины: «инструментальные действия», «аналитические знания», «технические правила», «регламентация», «рациональный выбор» и др.

Альтернативой технической целерациональности в сфере общественных отношений, по его мнению, может служить коммуникативное действие ̶ «символически опосредованная интеракция». В свою очередь в тезаурус теории коммуникативного действия включаются понятия: «интерсубъективность», «конвенциональное согласие», «конвенциональные санкции», «децентрированное миропонимание», «языковая прагматика» и др.

В коммуникативном действии Ю. Хабермас усматривает выход из удручающей перспективы расширения «технического насилия». С его точки зрения, теория коммуникативного действия – это единственная альтернатива более или менее насильственному воздействию людей друг на друга. Поэтому технологическая рациональность, пронизывающая все общественные институты современного общества, по замыслу Ю. Хабермаса, должна уступить господствующее место интеракции. По сути, им предлагается на место технических норм и правил, навязанных управлению и политике производством и техникой, поставить процесс эмансипации расширения «неискаженной коммуникации», «этики дискурса», свободной от господства и подчинения, включающей в себя желания, поведенческие ожидания и перспективу роста морального сознания общества[46].

Рецептура «коммуникативного действия», предложенная Ю. Хабермасом, являет собой проект интерсубъективности, призванный внести человеческое измерение (моральное сознание) в институции общества и в социальный прогресс в целом. Структура желаний и взаимных ожиданий людей объективируется в «коммуникативном действии» и, по замыслу Ю. Хабермаса, занимает господствующую позицию по отношению к анонимной рациональности производства, науки и техники. «Человечество, – пишет он, – само сделало

себе вызов посредством незапланированных социокультурных последствий технического прогресса: ему следует не заклинать свою социальную судьбу, но научиться господствовать над ней»[47]. В приведенном высказывании немецкого философа следует выделить два момента. Первый – это фиксируемые уже в 60-х гг. прошлого столетия «незапланированные социокультурные последствия технического прогресса». К ним мы вернемся в ходе последующего изложения темы исследования. Второй – «научиться господствовать». В этом замечании, вольно или невольно, Ю. Хабермас делает акцент на своего рода целерациональном превосходстве над техникой, которое, судя по всему, он усматривает (или предполагает заполучить) в расширяющейся до масштабов влияния на институты общества «неискаженной коммуникации».

С нашей точки зрения, вопрос, освещенный в начале главы (трансформация исходных значений – «отчуждение», «фетишизация товара», «инструментализация вещи» и др. – в условиях компьютеризации производства и, как следствие, социальной ре-стратификации), а также вышеобозначенная проблема доминирования «технологической целерациональности» могут быть переосмыслены в рамках иных методологических установок.

В этом отношении предлагается привлечь разработки представителей так называемых постсоциальных исследований. В интересующем нас ключе обозначенная проблема представлена Парижской (Б. Латур, К. Кнорр-Цетина) и Ланкастерской (Дж. Ло) школами. В России объектцентричная социология активно поддерживается В. Вахштайном.

«Постсоциальные отношения не являются асоциальными либо несоциальными, – постулирует Кнорр-Цетина. – Их можно назвать отношениями, характерными для обществ позднего модерна, которым свойственно сосуществование и переплетение социального с «другими» культурами»[48].

Основной социологический посыл исследований обозначенного направления переносится на фиксацию разрывов связей между идентичностями. Эти разрывы возникают в условиях

перехода от индустриального к постиндустриальному обществу и компенсируются, с одной стороны, фрагментацией (расколом) идентичности, с другой – расширением объект-центричного окружения человека. По определению Кнорр-Цетиной, техно-социальное окружение постепенно замещает ту роль в формировании идентичности человека в развитых западных государствах, которую прежде определяли общины, семьи и сообщества. В свою очередь отношения «человек-вещь» переопределяются ею как процесс «объектуализации», тогда как вся совокупность явлений техносоциальной зависимости нового типа вошла, с ее же подачи, в исследовательскую литературу под названием «постсоциальных явлений». Само понятие «постсоциальный» обозначает неограниченный спектр культурных форм, которые выходят за привычные определения социального порядка, но проявляют себя в целом ряде образований, связанных с социумом и влияющих на него. Все эти формы объединяет вовлеченность в «объектные отношения» людей со сложными вещами, которые успешно конкурируют с человеческими отношениями и в определенной степени заменяют их.

Объекты теперь рассматриваются как посредники и партнеры по взаимодействию. Сфера услуг, прежде предоставлявшихся живыми людьми, заметно сужается и замещается автоматизированными электронными услугами, которые уже не являются социальными структурами и не проявляют заинтересованности в их существовании. К. Кнорр-Цетина обращает внимание на то, что главной ареной претерпевших подобное «замещение» социальных взаимодействий становятся микроструктуры коммуникации, в частности, – компьютерные сети[49].

В связи со сказанным, отметим, что в настоящей диссертации важно реализовать разрабатываемое в рамках постсоциальных исследований понятие «вещи» в анализе технических систем, которые с определенного уровня сложности реализуют возможность осетевления. Осетевление, с нашей точки зрения, является подготовительным условием запуска аутопойезиса – надстраивания техно-социальной системой собственных этажей сложности.

Объект-центричная деятельность замещает, шаг за шагом, прежний тип производственной деятельности индустриальной эпохи с ее формами отчуждения и фетишизированнной сущности товара. Многофункциональность информационных технологий производства стала сравнима разве что с их эфемерностью, подобные объекты в процессе производства приобрели статус «интегрированных в субъект». Степень отчуждения в них настолько мала, что они распознаются субъектом не как «инструменты» для выполнения задач, но как родственные с ним самим сущности, в отличие от прежних, отчуждённых инструментов. Х.-И. Рейнбергер предложил называть такие структуры «объектами знания» или «эпистемическими объектами»[50].

В отличие от инструментов, эпистемические объекты не позволяет их понять с позиции «от замысла». Такой объект, по определению Кнорр-Цетиной, всегда «не равен самому себе», он приобретает новые свойства и изменяет те, которые имел прежде. Такие объекты участвуют в формировании эмоциональных миров вовлеченных в них людей, перестраивают их коллективные договоренности и изменяют моральный порядок. Речь идет о таких взаимоотношениях с объектом, «которым свойственна постоянно воспроизводящаяся незавершенность»[51].

В качестве примера наметившегося перехода отношений «человек-вещь» от инструментального к эпистемическому, по Рейнбергеру, их статусу может служить история совершенствования электронно-вычислительных машин-компьютеров[52]. Первые из них создавались для выполнения инструментальных действий – решения сложных математических задач. Однако вскоре стало ясно, что компьютеры не представляют собой только лишь автомат для проведения численных расчетов по заданному алгоритму. Оказалось, что с их помощью можно решать задачи, которые традиционно относят к сложной интеллектуальной деятельности человека, – анализировать тексты, играть в шахматы (или другие игры)[53], сочинять музыку и многое другое. Появились программы, с помощью которых стало возможным переводить

несложные тексты с одного языка на другой, доказывать теоремы, решать задачи по распознаванию образов. Таким образом, с помощью объектов, включающих в себя «культуры знания», оказалось возможным не только автоматизировать процесс численных расчетов, но и моделировать различные виды деятельности, в том числе интеллектуальные, творческие, которые до недавнего времени считались доступными только человеку. Можно сказать, что представленная в оптиках постсоциальных исследований «вещь» уже не является только инструментом (орудием), но – таким объектом, который коэволюционирует вместе со знаниями людей, которые его используют. Они совместно – знания людей и «вещи» – непрерывно осуществляют собственный структурогенез. Процесс, в чем-то схожий с «расширенным производством» знаков и знаковых систем в обществе[54].

Попытки разобраться во вновь складывающихся отношениях человека с высокотехнологичной и усложняющейся (эволюционирующей) вещью на основе методологии, построенной на «отчуждении», ведут к искажению самой сути объектуальности. Все дело в том, что вещь в этой паре отношений уже не является инструментом, технологическим манипулятором или товаром – всем тем, что в марксистски сориентированной философии рассматривалось как сковывающая человеческий потенциал отчужденная сущность.

У истоков такой концептуализации вещи стоял французский социолог Бруно Латур. Он был одним из первых исследователей, предложивших уже в 70-е гг. описание и анализ скрытых технологических возможностей исследовательской деятельности[55]. В 1980-х гг. им была проанализирована программа STS (англ. – «исследование науки и техники»), в рамках которой работали специалисты как социально-гуманитарной, так и технической сфер науки. В рамках STS разрабатывалась новая концептуализация техники и социально интерпретируемых феноменов научно-технической деятельности. Прежняя социальная интерпретация, по Латуру, предполагала

замещение «действительного» содержания объекта функциями общества. Такое замещение либо разрушает объект, либо игнорирует его. Соответственно, особенность социальной интерпретации состоит в рассмотрении объектов исключительно с точки зрения общества, тогда как общество ничего не объясняет, оно само должно быть объяснено: «Если социолог отрицает идею замещения, например, второго закона термодинамики неким социальным фактором (который якобы можно «выразить» с помощью этого закона), то же самое будет, по-видимому, справедливо в отношении всех прочих объектов, которые мы хотим объяснить», – утверждает Б. Латур[56]. В статье «Когда вещи дают сдачи» он возвращается к примеру велосипедиста, который, наткнувшись на камень, слетел с велосипеда. До Латура к этому примеру обращался М. Вебер в своей статье «О некоторых категориях понимающей социологии»[57]. По Веберу, этот факт сам по себе есть смена каузальных явлений, и социологу нечего сказать по этому поводу. Однако стоит вступить на сцену «полицейскому, страховому агенту, любовнику или доброму самаритянину», сразу же рождается социологический дискурс – событие входит в пределы общественной сферы. Представители STS, полагает Б. Латур, не могут согласиться с таким подходом[58]. Они считают эмпирически возможным анализировать механизм велосипеда, дорожное покрытие, геологию камней, психологию ранений и т. п., не принимая разделения труда между естественными и общественными науками, основанного на дихотомии материи и общества. Развитие данного подхода позволило Б. Латуру и его последователям (Джон Ло, Мишель Каллон) прийти к созданию акторно-сетевой теории (ANT), нацеленной на преодоление модернистской дихотомии субъекта и объекта. Некоторые принципы акторно-сетевого подхода вместе с понятием «интеробъективности»[59] позволят, как нам представляется, расширить ряд «социально интерпретируемых» феноменов, и добавить к ним те, которые прежде выносились за границы социологических дисциплин.

Как считает В. Вахштайн, начав с критики социального конструктивизма в исследованиях науки, исследователи социально-технических систем перешли к критике социологической методологии в целом. Так, в оборот была введена идея «постсоциальной социологии» – социологии, которая уже не строится вокруг идей «социального производства», «социального конструирования» и поиска одних только «социальных оснований». В публичных лекциях под общим названием «Конец социологизма: перспективы социологии науки» В. Вахштайн, опираясь на материалы STS, обосновывает позицию, согласно которой общество перестало быть «добровольной причиной всех вещей», скрытым источником причинности[60]. Поэтому социолога должно интересовать и то, из чего «сделано» общество.

«Онтологический поворот» в социальном знании, разрабатываемый представителями акторно-сетевой теории, сопряжен с темой «объект-центричной социальности» (object-centered sociality), которая в постсоциальных исследованиях представляется обратной стороной современного опыта индивидуализации. Объект-центричная среда определяет индивидуальную идентичность так же, как ранее её определяли сообщество и семья. Объекты замещают людей как партнеров по взаимодействию и во всё большей мере опосредуют человеческие отношения, делая таковые зависимыми от них.

Важно, в связи со сказанным, заметить, что в постсоциальных исследованиях значительное место занимает широко распространенные в западных обществах экспертные «культуры знания». Поскольку познавательные процессы переносятся на «объекты знания», то рост современной технической науки может быть рассмотрен как особая форма объектных отношений. Вслед за Рейнбергером, Кнорр-Цетина предлагает подход, при котором в исследовательский фокус переносится на сам «эпистемический объект» («эпистемическая вещь»), а человек конкретизирует и реализует потенциал своих желаний через включённость в «эпистемические объекты»[61]. Именно это определение о включенности человеческого потенциала в объекты важно, с точки зрения дальнейшей разработки темы нашего исследования.

Компьютерные сети, видеопроизводство, проектирование микроэлектроники, основанное на нанотехнологиях, сельское хозяйство, основанное на современных биотехнологиях и т.д., а также многие другие сферы современных развитых экономик, неизбежно объединяют свое информационное содержание с материальной поддержкой продукта. В этих условиях, кроме того, расплываются границы между товарами и услугами. Пролиферация (как наращение новой здоровой ткани) включения сложных автоматизированных устройств в общественные отношения породила ситуацию техносоциальной коэволюции, тип разрастания которой напоминает в значительной степени разрастание коммуникации. Только если коммуникация в принятом смысле реализуется через интерсубъективность (Ю. Хабермас), то коммуникативная, по сути, техносоциальная коэволюция – через интеробъективность (Б. Латур). В этой связи в последующих разделах диссертации важно обратиться к анализу: 1) усложнения и последующего осетевления (возникновения сети отношений) взаимодействия человека с автоматизированными устройствами; 2) спонтанного структурогенеза социальных сетей интернет-пространства, его аутопойезиса, который в значительной степени релевантен теории коммуникации Н. Лумана.

1.2. Информационное общество и электронные медиа коммуникации

Внедрение информационно-технологической парадигмы экономического устройства обусловило мощнейший скачок развития информационных технологий в 1990-х годах. Этот процесс был запущен преимущественно в странах, которые принято было обозначать как страны Большой семерки, однако он изменил производственную деятельность во всем мире. Производство приобрело не только новые формы разделения труда, но полностью изменило свои очертания, что придало информационно-технологической парадигме статус столь же фундаментальных изменений, что и индустриальной революции, с тем лишь различием, что стержнем индустриальной революции было производство и

распределение энергии, а информационной – технологии передачи данных[62]. В период, начавшийся после окончания II Мировой войны, была совершена череда важнейших научно-технических открытий, следствием чего в 1980-х гг. стало массовое внедрение в процесс производственной деятельности механизмов, основанных на микроэлектронике и вычислительной технике. В следующем же десятилетии так называемые компьютерные технологии были уже широко распространены и массово использовались не только в производстве, но и в повседневной деятельности.

Развитие информационных технологий было опосредовано не столько финансовыми инвестициями, которые совершали коммерческие и государственные образования, сколько отношением к ним бизнес-структур. В 1980-х гг. руководство ряда крупнейших компаний, массово использующих сегодня информационные технологии, считало компьютер «орудием пролетариата»: усовершенствованной пишущей машинкой или калькулятором для младшего персонала – секретарей, аналитиков и техников. «В 1981 году рекламный образ управленца, работающего на компьютере Xerox Star, казался нелепым. Мало кто из руководителей притрагивался к клавиатуре, не говоря уже о том, чтобы рассматривать информационные технологии с точки зрения их применимости для «высоких» стратегий»[63]. Однако в 1990-е годы восприятие роли компьютерных технологий руководителями фирм претерпело существенные изменения.

Представление о Вселенной как о механической системе, состоящей из элементарных компонентов, было сформулировано в XVII веке Р. Декартом и И. Ньютоном. Именно оно придало обществу его нынешнюю форму и оказало значительное влияние на весь остальной мир: сформировало восприятие природы, человеческого организма, общества и, соответственно, бизнес-структур. Первые механистические теории менеджмента – это классические теории начала XX века, в которых организации изображались в виде конструкций, состоящих из точно пригнанных друг к другу узлов (таких функциональных подразделений, как производство,

менеджмент, финансы и управление персоналом), связанных четко определенными управленческими и коммуникационными каналами[64]. В итоге это привело к появлению в XX веке глобальной социально-коммуникационной сети интернет[65] (Internet). Даже представители руководства самого высокого уровня начали применять компьютер в своей работе. Они также начали непреклонно внедрять и обсуждать «стратегическое значение информационных технологий», «использование технологий для получения конкурентных преимуществ» и «оцифровку моделей бизнеса».

Большинство организаций создали в своей структуре IT (information technology) отделы, обеспечивающие доступ к сети интернет для сотрудников. По данным исследования, проведенного в 1997 году Лондонской школой экономики, владельцы и руководители американских и европейских компаний считали, что к концу десятилетия до 60% инициатив в сфере информационных технологий будет направлено не просто на наверстывание упущенного или сохранение на плаву, а на получение конкурентных преимуществ. Как отмечали авторы исследования, «это означает полный переворот в отношении к информационным технологиям, характерный для 1980-х – начала 1990-х»[66]. Как следствие, уже к середине 1990-х гг. новая информационная парадигма, ассоциирующаяся с возникновением сетевого предприятия, заняла свое место, как в капиталистическом мире, так и за его пределами[67]. Фирмы, которые попали под прямое влияние этих кардинальных перемен, пережили взлет производительности и прибыльности. Организации и отрасли были одна за другой интегрированы в новую технологическую сеть, либо просто исчезали.

Таким образом, можно констатировать, что в конце XX века произошло смещение акцентов в рассмотрении информационного общества с технических компонентов на исследование программных аспектов сложных систем и информационных потоков в этих системах. Замкнутые на человеческих компонентах, они представляют собой «человеко-машинные» образования. Иначе говоря, за несколько десятилетий в мире произошла

реорганизация техносоциальных систем, где акценты явно смещаются на исследование и организацию системного менеджмента и проектирование организационных структур.

В этой связи уместно предположить, что сам по себе факт разрастания таких структур инициировал новый тип исследовательской рефлексии. Одной из таковых является «Введение в системную теорию» Никласа Лумана, где предпринимается попытка перехода от традиционных системно-кибернетических единств к представлению о социально-технических образованиях, самореферентных и аутопойетических системах. Как отмечает Г. Бехманн, реализация проекта по внедрению техносоциальных структур в сфере системного анализа, проектирования и менеджмента деятельности предприятий связана с изменением парадигмы в теории систем, переходом от различения «часть-целое» к различению «система – окружающая среда»[68]. Речь идет о переходе от открытой системы Людвига фон Берталанфи к самореферентной системе Никласа Лумана, от самоорганизации к аутопойезису, от проектирования и контроля к автономии систем и т.д.

Выше отмечалось то, что исследования, нацеленные на процесс коэволюции отношения «человек-вещь», К. Кнорр-Цетина назвала постсоциальными исследованиями. Понятно, что такое модулирование обусловлено внедрением сложных конструктов знания (информационных технологий). Типичным примером техносоциального конструкта можно считать фондовый рынок. «Рынок, – отмечает Кнорр-Цетина, – состоит из отдельных сегментов и блоков знаний, визуализованных на экранах и искусно используемых трейдерами»[69]. Итак, «рынки-на-экране» являются конструктами знания. В данной интерпретации важно выделить способность таких объектов безгранично разворачивать свою сущность. В этом проявлении конструкты знания противоположны чистым инструментам и коммерческим товарам. Однако они еще не выступают эпистемическими объектами, о которых было упомянуто, но лишь средством для воплощения, тогда как информация, которая передается посредством их использования, является цифровой

надстройкой над реальностью, воплощенной в материальных объектах. И только на пересечении социальных и технологических систем возникает поле, в котором эпистемические объекты разворачивают свою процессуальность.

Сама возможность подобной информационно-технологической революции появилась в результате совместного применения передовых компьютерных и телекоммуникационных технологий, чему способствовала определенная стадия общественного развития, позволившего распространить их. В схожем ключе, но в терминах информационного общества, оценивает сложившуюся ситуацию Д.В. Иванов. Внедрение информационных технологий, считает он, скорее удаляет нас от того «информационного общества», о котором некогда писали Д. Белл, А. Турен, Э. Тоффлер, З. Бжезинский, Й. Масуда, М. Кастельс[70].

Владение информацией, в конечном итоге – знания, а не собственность, становится определяющим фактором социальной дифференциации. Деление на «имущих» и «неимущих» приобретает принципиально новый характер: привилегированный слой образуют информированные, тогда как неинформированные – это «новые бедные». Очаг социальных конфликтов перемещается из экономической сферы в сферу культуры. Результатом борьбы и разрешения конфликтов является развитие новых и упадок старых социальных институтов. Инфраструктурой информационного общества становится «интеллектуальная» техника. Она постепенно занимает место прежней техники – «механической». Социальная организация и информационные технологии образуют «симбиоз». Общество вступает в «технотронную эру».

По мнению Д.В. Иванова, информационное общество еще не состоялось, хотя основные технико-экономические атрибуты постиндустриальной эпохи уже налицо: преобладание в ВВП доли услуг, снижение доли занятых во «вторичном» и рост доли «третичного» секторов экономики, тотальная компьютеризация и т.д. Университет не заменил промышленную корпорацию в качестве базового института «нового общества», скорее, академическое

знание инкорпорировано в процесс капиталистического производства. Общество сейчас мало походит на целостную программируемую систему институтов. Оно, утверждает Иванов, больше похоже на мозаичное поле дебатов и конфликтов по поводу социального использования символических благ[71]. Подтверждением данной точки зрения может служить недавно вышедшая на русском языке книга Б. Ридингса с красноречивым названием – «Университет в руинах»[72].

По мере погружения в проблему, возникает необходимость различения определений между понятиями «информационного общества», «знания» и «информации». Так, Г. Бехманн отмечает, что относительно информационного общества пока не существует единой теории, однако возникающее «новое общество» содержит изменения в самом ядре существовавшей до сих пор социальной структуры и инициирует новый способ производства. Труд и капитал, основные ценности промышленного общества, заменяются информацией и знанием как главными ценностями[73]. В этой связи необходимо провести различение знания и информации. Знание создаёт способность действия, тогда как информация представляет собой знание, обработанное для целей его использования, – отмечает Г. Бехманн. Таким образом, знание отражает статистический структурный аспект, а информация – процессуальный аспект коммуникации[74].

Информационная экономика, специфическое звено которой – процесс создания и обработки информации, коренным образом меняет организационную структуру предприятий. С одной стороны, возникают транснациональные корпорации, не зависящие от каких-либо национальных ориентаций и свободно действующие в международном масштабе; с другой – под давлением потребителя и международной конкуренции они переходят на рельсы индивидуализированного производства. Именно информационные технологии создают основу для такой индивидуализации товаров, которые могут производиться в массовом порядке под желания потребителей. Сбор, обработка и распределение информации,

представленной таким способом, становятся основными элементами на всех уровнях промышленного производства.

В этой связи важно понять то, как электронные коммуникации постепенно начали занимать главенствующее место в социальных процессах, и что обозначило начало всемирной «коммуникационной революции». Началась серия подобных глобальных изменений, как было уже упомянуто, в конце 1960-х гг., когда на геостационарные орбиты были выведены первые спутники, использовавшиеся для практически мгновенной передачи сигнала между любыми двумя точками земного шара. Сегодня же космические аппараты способны одновременно поддерживать тысячи каналов связи. Некоторые из них, кроме того, дают постоянный сигнал, который позволяет самолетам, кораблям и личным автомобилям с высочайшей точностью определять свое местоположение.

Вместе с этим разрастались и наземные коммуникационные сети, пропускная способность каналов которых резко возросла благодаря достижениям волоконной оптики. Проложенный в 1956 году первый трансатлантический телефонный кабель поддерживал пятьдесят сжатых голосовых каналов, современные волоконно-оптические системы поддерживают более 50 тысяч. Разнообразие коммуникаций существенно возросло благодаря расширению частотного диапазона – внедрению микроволновой и лазерной связи, а также цифровой сотовой телефонии. Эти достижения привели к резкому сдвигу: от использования компьютеров в качестве изолированных машин для хранения и обработки информации к их интерактивному использованию и объединению вычислительных мощностей в сети.

Произошедший скачок развития электронных систем повлек за собой также экспоненциальный рост возможностей коммуникативных актов. В итоге, благодаря технологически обусловленным сцеплениям участников коммуникативных процессов была сформирована, в частности, такая система как интернет. Сегодня она представляет собой единое мультимедийное поле, включающее в себя различные эпистемические структуры.

Это «самоподобное» пространство взаимосвязанных узлов является автоматически саморегулирующимся организмом. А.В. Соколов конкретизирует определение интернета, исходя из сущностных функций, свойственных сети: «Интернет – глобальная социально-коммуникационная компьютерная сеть, предназначенная для удовлетворения личностных и групповых коммуникационных потребностей за счет использования телекоммуникационных технологий»[75].

В связи с глобальным становлением Сети возник ряд проблем, в частности, выразившихся на законодательном уровне. Одна из них – и наиболее острая – отношение ресурсов интернета к статусу СМИ. В России эта проблема была, в частности, поставлена А.И. Акоповым, который обозначил проблему комплексного изучения компьютерных электронных сетей как нового вида СМИ. В подходе к анализу Глобальной сети Акопов выделил два направления. В рамках первого направления интернет рассматривается как СМИ со своей структурой, имеющей деление по тематическому, целевому и иным признакам. Второе направление предполагает рассматривать лишь часть контента Сети, созданную профессиональными журналистами, которая в свою очередь располагается на ресурсах электронных версий печатных изданий[76].

Другой отечественный исследователь, В.В. Ворошилов, также отмечает, что появление нового носителя информации, доступного массам людей, не могло не привести к превращению его в СМИ[77]. Однако существуют мнения, опровергающие данную точку зрения[78]. Например, С.Г. Корконосенко предлагает применить двойственный подход при рассмотрении данного вопроса, определяя его как пространство, открытое для использования всеми желающими, включая журналистские редакции, но не как отдельное СМИ с собственной природой[79]. М.К. Раскладкина определяет интернет как средства массовой коммуникации, а также предлагает свою классификацию СМК[80].

Важно обратить внимание на то, что практически все исследователи в связи с расширением интернет отмечают фактор

образования новых форм коммуникативного поведения в среде, где господствуют горизонтальные связи и отсутствуют территориальные, иерархические и временные границы[81].

Интересно сопоставить отечественную дискуссию о статусе интернета с той, которая проходила в других странах. Так, в США вопрос об интернете как масс-медиа ставится начиная с 1990-х гг. В 1996 г. М. Морис и К. Оган в статье «Интернет как масс-медиа» указывают, что многие исследователи теории коммуникации 1980-1990-х гг. не признавали интернет средством массовой информации, приравнивая его к телефону, игнорируя идею компьютерной коммуникации как массовой. По их мнению, интернет невозможно однозначно охарактеризовать как средство массовой информации в силу других причин. Прежде всего, они связывают это с тем, что такие понятия как средство передачи информации (medium) и массовость (mass) невозможно определить точно и, соответственно, они должны пересматриваться каждый раз, когда возникает вопрос о статусе глобальной сети. Сеть интернет, согласно их аргументации, трансформирует классическую схему коммуникационной модели «источник-сообщение-получатель», каждый раз образуя всё новые и новые конфигурации.

Соответственно, каждое звено в этой схеме может широко варьироваться. Обуславливается это разнообразием средств подачи информации, например, гипертекст, электронные письма, ftp[82] и др. В связи с этим источником может быть как частное лицо, так и группа лиц, сообщением может быть журналистский материал или текст сообщения в чате, получателем – также один человек или аудитория, потенциально состоящая из неограниченного количества людей[83]. Точку в этой дискуссии поставил Верховный суд Нью-Йорка, когда в 1998 г. признал все интернет-сайты, независимо от их содержания и профессионального уровня, средствами массовой информации[84].

Г. Рейнгольд утверждает, что мир за последнее столетие оказался связан проводными средствами, от телеграфа до интернета, в итоге это разрушило прежние общественные уклады и привело к созданию новых. В 2002 году он прогнозировал освобождение

мира от проводов. Он описывает следующий сценарий технического развития передачи связи: «Беспроводная сеть интернет наводняет мир вездесущими вычислительными средствами, расположенными вдали от настольных компьютеров с сетевыми интеллектуальными устройствами. Вычислительные ресурсы, некогда досягаемые лишь через проводные точки доступа, становятся досягаемыми отовсюду. Телекоммуникационные сети становятся доступными там, куда прежде было невыгодно проводить наземную связь»[85]. Таким образом, ставшая возможной благодаря волновой структуре, высокоскоростная передача данных существенно расширяет область действия мобильного интернета.

Актуальность распространения «вездесущей Сети» вряд ли преувеличена исследователями. Ни один узел сети интернет не способен контролировать распространение информации в рамках всей системы, так как сеть интерпретирует цензуру как поломку и обходит ее. Д. Рашкофф, описывая структуру Глобальной сети, замечает: «Попытка блокировать коммуникацию в одном из узлов просто вынудит сеть воспользоваться одним из многих миллионов альтернативных маршрутов. Чем больше возможных «фазовых сцеплений» существует между компонентами биосферы, тем больше у нее возможностей для самовосстановления и нейтрализации возмущений. Сходным образом основным законом компьютерных сетей является «естественная тенденция к самоорганизации посредством хаоса»[86].

В интернете необходимые для коммуникации условия могут воспроизводиться независимо от какого-либо иерархического «верха». Это обусловлено, прежде всего, тем, что развитие социальных структур в Сети включает в себя возможность перестройки иерархии коммуникации в зависимости от нарастающего интереса пользователя. Этот интерес разрастается в столь же непрогнозируемо расширяющемся медиа пространстве. Возможности оперирования информацией в такой системе не только избавлены от цензуры, как это было отмечено, но они практически ничем не ограничены, кроме как возможностями распоряжения собственной свободой

самих пользователей. В этом же ряду – новые условия накопления и оценки информации; возможность разводить процессы сообщения и восприятия; стирание практически всех пространственных, статусных и имущественных ограничений внутри коммуникации и т.д.

Сегодня популярность устройств мультимедиа уже не вызывает никакого сомнения, они распространены так же массово, как фармацевтические средства или денежные знаки, из-за чего повседневность стала единой субстанцией с миром мультимедийных устройств. А.Г. Бочаров описывает сложившуюся в наше время ситуацию так: «В Италии взрослые внуки записывают своих бабушек на видеокамеры, рассказывающих рецепты пиццы, пасты, ньокки, чтобы потом выложить их в Twitter[87]. В Соединенных Штатах люди для этого выходят в поле и запускают в небо наковальни… Сколько у вас камер? … – Одна в телефоне, если вы сидите с ноутбуком, то, наверное, на вас смотрит глазик веб-камеры. Дома у «фотомыльницы» есть режим видеосъемки, да и бытовая камера, скорее всего, тоже имеется»[88].

Что же побуждает пользователей выкладывать в интернет информацию, реплицированную медиа (контентом)? Ответ на этот вопрос А. Бочаров формулирует просто: «Если вас видно, значит вы есть». Это выражение достаточно точно отражает новую информационную парадигму. Например, рекламный слоган фирмы «Акадо» гласит: «Ты то, что ты смотришь». Он формулирует принцип потребления информационных потоков: глобальная связь, коммуникация в которой построена посредством использования медиа, предоставляет огромные коммуникационные возможности, не ограниченные практически ничем, необходимо только находиться в ней. Но она также имеет некоторые особенности: «Забудьте все, что вы когда-либо думали о телевидении, радио и компьютерах, – говорит Д. Конинг, главный редактор журнала «Comunity Television Review». – Теперь, когда они все перешли на цифру – на световые импульсы, путешествующие по оптоволоконному кабелю – начнется конвергенция. Все они сольются в единое многофункциональное орудие»[89]. Соответственно, как разобраться в подобной среде,

когда накопленные в виде информации смыслы не могут быть представлены через единый каталог, так как сама классификация и составление рубрик для всей имеющейся в Сети информации невозможна?

Как выразился по этому поводу публицист Р. Хочбройт, хорошая новость – в интернете есть всё. Плохая новость – в интернете есть всё. В некоторой степени решает эту проблему поисковая специфика устройства Сети. Так, в соответствии с запросом, заданным поисковой системе, можно выбрать ту или иную информацию, которая выйдет по поиску. Но, с другой стороны, это могут быть тысячи страниц, состоящих из десятков тысяч ссылок. В связи с чем возникает другой вопрос: кто определяет возможность обнаружения и места в списке предоставленных материалов, потребитель или поставщик? Сегодня мы можем констатировать, что это обоюдный процесс: роботы поисковых систем ищут по заданным критериям, которые могут настраивать в своих материалах источники. Справедливости ради следует заметить, что многие наблюдатели и ученые относятся к такому положению вещей с настороженностью.

Польза от широкого электронного ландшафта, огромного количества информации и участия огромного количества людей во всём мире зависит от множества обстоятельств. Исследователь технологий Л. Брэнскомб призывает к политическим усилиям для защиты общественных интересов от вторжения коммерческих структур. Его беспокоит размер инвестиций, вложенных в новые объединения компаний для использования данного сектора рынка. Эксперт настаивает на необходимости государственной помощи для развития некоммерческого сектора и развития потенциала Национальной информационной инфраструктуры. Ведь если работа поисковых систем будет зависеть от интересов различных коммерческих компаний и произойдет сужение информационного выбора, представление об интернете как об общественном благе будет подорвано и надежда, что сеть будет работать вопреки бизнес-модели в электронной области, потерпит крах[90].

Также необходимо отметить, что в сетевой культуре существуют и локальные опасности. Первостепенная из них – это превращение медиума в послании. Эта опасность, в частности, выражена в электронном манифесте «Европейской контрсети», части всемирной компьютерной сети активистов «Ассоциации за прогрессивные коммуникации»: «Нужно помнить, что ЕКС – это всего лишь средство облегчить людям общение друг с другом; ЕКС не может заменить реальный человеческий контакт. В преследующем нас кошмаре сеть становится чем-то вроде симуляции международного радикального движения, в котором всё общение опосредованно машинами и в котором информация бесконечно циркулирует между компьютерами, так и не возвращаясь в человеческий контекст»[91]. Угроза «замыкания» сети вряд ли может распространиться на весь интернет, однако относительно локальных групп, – это весьма актуальная социальная опасность.

Социальные последствия разрастания интернет-коммуникации во многом неопределенны. Учитывая аутопойетическую природу самого явления, мы скорее обнаруживаем возможность фиксировать то, что произошло, чем возможность что-либо прогнозировать. В качестве пояснения к сказанному можно привести данные из нескольких социологических исследований: активная общественная деятельность всегда была в значительной степени мужской привилегией, однако в современном обществе эта привилегия исчезла. По данным социологических исследований, проведенных Канадским исследовательским центром Б. Велмана, сегодня мужчины проводят больше времени дома за экранами мониторов, нежели в местах, «исторически» приспособленных для непосредственной коммуникации, таких как кафе или игровые клубы, в то время как многие современные женщины работают и большую часть своего времени проводят в офисах[92]. В то же время современные офисы технологически оснащены и позволяют каждому работнику в той или иной степени свободно использовать доступ в пространство сети интернет. В рамках исследования, проведенного российским исследовательским холдингом ROMIR Monitoring, было установлено,

что у 76% респондентов основная рабочая деятельность связана с компьютером. 90% из них признались в использовании служебного компьютера и интернета в личных целях[93].

Другим наблюдением, характеризующим влияние развития электронных мультимедиа на общественную коммуникацию, стала переориентация вектора коммуникативных актов в сторону локальных групп, в сектор частных интересов и увлечений. В результате этого образовались многочисленные коммуникационные площадки – так называемые «форумы»[94] или предшествующие им «конференции»[95], а впоследствии социальные сети – объекты, анализу которых посвящено наше исследование. Все они усилили момент вращения маховика автоматизации социума и придали ему новое качество – аутопойезис, пролиферирующий неопределенности и перманентное переструктурирование уровней сложности социальной коммуникации. Развитие коммуникационных технологий в данном русле повлекло за собой то, что люди стали меньше контактировать с соседями, перестали быть расположены к непосредственной взаимопомощи или контролю. Женщины все больше стали осваивать роль основных поставщиков эмоций в коммуникативных сетях, тогда как социальная роль «хранительницы очага» их стала привлекать уже в меньшей степени[96]. Не удивительно в этой связи, что, казалось бы, простая задача классификации социальных групп превратилась для социолога в уравнение со многими неизвестными.

Далее обратимся к важному для раскрытия темы диссертационного исследования понятию «виртуальной реальности», которая может быть определена как продукт техносоциальных систем.

Первоначально рассмотрим то, как на распространение компьютерных сетей в 1980-е гг. повлиял такой феномен массовой культуры как видеоигры. Юное поколение 1980-х уже было подготовлено к тому, что смыслы, транслируемые медиа, изначально не заданы, но их необходимо модулировать самостоятельно. В свою очередь, коммуникация, опосредованная технологическими

устройствами, зависела полностью от субъекта в той же степени, что и участие в видеоигре. «Игры и технологии – контрраздражители, или способы приспособления к удару специализированных воздействий, имеющему место в любой группе, – утверждал М. Маклюэн. – Они инкорпорируют действие и реакцию целых сообществ в единый динамический образ»[97]. Однако М. Маклюэн, анализирующий медиа в 60-х гг., не мог предположить, что игры и технологии совместятся воедино, образуя такой гибрид как видеоигры. Это был первый массовый гибрид средств коммуникации, своего рода момент истины, из которого нарождается новая форма. В частности, такой новой формой стал мультимедийный[98] (multimedia) интерфейс «сверхреальности».

Поколение 1980-х научилось играть на экране, а не смотреть на экран. Вовлечение в видеоигру через управляемый интерфейс способствовало восприятию субъектом виртуальности как управляемой «дополнительной» реальности, опосредованной конструктами знания. Интересно, что в 1980-е гг. Э. Тоффлер в «Третьей волне» предугадал будущую социальную функцию видеоигр. «Видеоигры, – писал он, – ходовой товар в магазинах. Миллионы американцев стали страстными поклонниками приспособлений, превращающих телеэкран в стол для пинг-понга, хоккейное поле или теннисный корт. Эта разработка может показаться тривиальной и не иметь отношения к тому, чем занимаются ортодоксальные политические аналитики. Но она представляет собой волну социального обучения, это предварительная тренировка, готовящая нас к жизни в электронном мире. Видеоигры не только разрушают массив аудитории, уменьшая число тех людей, которые просто смотрят телевизор; благодаря этому нехитрому приспособлению миллионы людей учатся играть с телевизором, отвечать ему, взаимодействовать с ним. В этом процессе из пассивных получателей информации они превращаются в её отправителей. Пожалуй, они манипулируют телевидением, а не телевизор – ими»[99]. Однако миссия видеоигр этим не ограничилась. Как отмечает Д. Рашкофф, видеоигры обеспечили прямолинейный

вид зрительского соучастия. «Вы когда-нибудь видели, как двое детей «линкуют»[100] (link) свои «Game Boys»? – спрашивает он, имея в виду компактные игровые видеоустройства, которые дети подключают друг к другу, получая возможность играть вместе. – Это удивительное зрелище: два человека, сидящих лицом друг к другу и сжимающих в руках «Game Boys» с соединяющим их проводом. Они находятся в одном и том же пространстве, но они смотрят на разные экраны. Вот вам первая виртуальная реальность совместного пользования»[101].

Видеоигры научили будущих пользователей сетей применять интерфейс[102] (interface) виртуальной реальности. Иными словами, они превратили субъекта в пользователя. В нашем случае важно отметить, что в процессе взаимодействия между субъектом и виртуальностью при посредничестве интерфейса субъект стал обозначаться как пользователь. Научиться управлять интерфейсом означает стать частью игры. «Вы взаимодействуете с кнопками и сообщениями, и вы управляете потоком [данных], но вы не взаимодействуете с самой имитацией. Вы играете в интерфейс и наблюдаете результаты»[103], – пишет Д. Рашкофф. Так видеоигры стали источником той гибридной структуры, которая расширила степень участия субъекта до уровня пользователя. Подобное соучастие стирает границы индивидуального сознания, оно моделирует своего рода утопическое видение, с помощью которого субъект интерпретирует и достраивает смысл повседневной жизни. Это состояние вовлечения через объект в виртуальное пространство близко к понятию «Даршана», использующемуся в индуизме, духовное значение которого – узреть реальность.

Энциклопедия социологии определяет виртуальную реальность как «технически конструируемую при помощи компьютерных средств интерактивную среду порождения и оперирования объектами, подобными реальным или воображаемым, на основе их трехмерного графического представления, симуляции их физических свойств (объем, движение и т.д.), симуляции их способности воздействия и самостоятельного присутствия в пространстве»[104]. Исходя

из обозначенных представлений, виртуальная реальность также предполагает создание средствами специального компьютерного оборудования (виртуальный шлем, монитор, и т.д.) эффекта присутствия человека в этой объектной среде, сопровождающегося ощущением единства с технологическим устройством.

Пространственное понятие «виртуальная реальность» было введено в конце 1970-х исследователем Дж. Ланье для обозначения трехмерных моделей реальности, создаваемых при помощи компьютера[105]. В конце 1980-x - начале 1990-х гг. этот термин стали использовать английские и американские географы, пытаясь применить специальные методы исследований в негеографической плоскости, т.е. для изучения новых виртуальных пространств, формируемых в компьютерных играх.

К середине 1990-х гг. в англоязычной географии сформировалось особое направление исследований, которые, благодаря визуальному представлению пространства игры в виде карты или схемы на экране компьютера считались наиболее «географичными» программами. Именно в этом направлении исследований возникли кибергеография (cybergeography), виртуальная география (virtual geography), география киберпространства (geography of cyberspace), предметом изучения которых стало информационное пространство, созидаемое компьютерами. После чего под влиянием массированного расширения сетевых взаимодействий раздвинулись границы приложения кибергеографии как особого направления географической науки, занимающегося изучением территориальной организации информационных ресурсов интернета[106].

Принято считать, что идея виртуальной реальности как «киберпространства» впервые возникла в 1984 г. в романе-техноутопии «Нейро-мантик» Уильяма Гибсона. После она была воспринята и широко распространилась в среде маргинальной контркультуры 1980-х гг., получившей впоследствии название «киберпанк»[107] (cyberpunk). В контексте киберпанка виртуальная реальность стала одним из центральных элементов

своеобразного либерально-идеологического дискурса. В настоящее время термин «виртуальная реальность» используется для обозначения совокупности пространств всех электронных систем, т.е. фактически для обозначения глобального информационного поля. Связано это, прежде всего, с распространением сети интернет, так как обусловленная развитием технических средств передачи информации символическая возможность распоряжения необозримым пространством и временем приобрела ещё одну опцию: тексты, изображения, музыка и информация, которые прежде лишь сохранялись, пересылались и обрабатывались, теперь могут быть интегрированы в само действие, так как именно интернет моделирует реальность виртуального в технологическом смысле, обеспечивая возможность интерактивности.

Как утверждает Н.Ю. Кликушина, с методологической точки зрения существует два основных направления исследований виртуальной реальности – одни исследователи изучают её через выявление свойств и характерных признаков, другие идут путем классификации вариантов этого явления[108]. По мнению С.С. Хоружего, виртуальная реальность выражается как «недо-возникающее событие, недо-рожденное бытие». Исследователь принимает за основу понятия виртуальности категорию «энергия», принадлежащую Аристотелю. Именно она, по мнению С.С. Хоружего, может быть принята в качестве адекватного языка виртуальной реальности, так как эта категория имеет статус первопричины перехода возможности в действительность, обозначая себя как бытие-в-действии. «Энергия как высказывание о бытии есть, очевидно, бытие-в-действии, бытие-в-деле, – пишет он. – Бытие как самоосуществление. Прежде всего, это, действительно, не есть имя бытия. Это – глагольное высказывание, говорящее не о том, какое, а о том, каким образом свершается бытие»[109]. В другой интерпретации виртуальная реальность представляется как сумма компьютерных технологий и связывается с понятием «кибернетическое пространство». Схожей точки зрения придерживаются исследователи В.С. Бабенко и М. Хайм[110].

Следует заметить, что спектр мнений исследователей относительно этого понятия достаточно широк. Так, например, М. Хайм определяет киберпространство как «ментальную карту информационных ландшафтов в памяти компьютера в сочетании с программным обеспечением»[111]. Он утверждает, что с помощью киберпространства антропологизируется информация, ей придается некая топологическая определенность, для того, чтобы субъект мог привычным образом оперировать данными как вещами, но на гиперфункциональном уровне, сравнимом с магией. Примечательно то, что Хайм пишет не о «виртуальной реальности», а о «киберпространстве», так как в общепринятом смысле понятие «виртуальной реальности» настолько полисемантично, что зачастую оно связывается с измененными состояниями сознания, такими как сон, вымысел, миф и т.д.

С.С. Хоружий также отмечает, что феномен трансформации средств, модальностей восприятия, присущ субъекту не только в погружении в виртуальную реальность, но и в мистическом опыте. Классическая йога, тибетский тантрический буддизм, дзэн, даосизм, суфизм, античная мистика в вариантах мистериального культа и спекулятивной мистики неоплатонизма свидетельствуют об опыте «отверзания чувств». Иначе говоря, процессов познания, происходящих на антропологической границе – процессах, в которых испытуются и преодолеваются границы самого рода и способа существования человека. Внешние чувства «приуготавливаются», делаются способными к «отверзанию», вследствие чего мистический опыт приобретает онтологическую значимость[112]. Однако С.С. Хоружий подчёркивает, что ключевое свойство виртуальной реальности, отличающее её от мистического опыта, – отсутствие сущности. В связи с этим она требует для своего «недобытия» носителя и, прежде всего, человека. Виртуальная реальность основана на технике измерений, позволяющей не только осязать изображения и звуки, но и оказывать воздействие на них, не ощущая при этом временных барьеров. Из чего вполне закономерно вытекает предположение о том, что виртуальность является актуализированной

проекцией действия, имеющей свои границы. Эти границы могут быть заданы в произвольном порядке. Другими словами, они могут быть отличны от «привычных» границ пространства, времени и других способов осуществления действия[113].

Присутствие человека в горизонте бытия-действия, следуя подходу Хоружего, означает присутствие некоего источника, в котором сходятся все образы данного бытия. Таким образом, человек возникает как «энергийный микрокосм» – сущее, для которого осуществимы все роды событий. В связи с этим философское осмысление виртуалистики требует выхода за пределы эссенциального философствования, дискурса сущности. Хоружий считает, что виртуальные явления не могут получить адекватного описания в русле основанной Аристотелем трактовки базовых философских категорий. «Преобладающим типом философского построения в европейской философии всегда служило такое построение, где некоторые из сущностных категорий избираются в качестве первоначал, или ведущих принципов дискурса, тогда как остальные понятия определяются по их отношению к первоначалам, получая свое смысловое содержание от них, через их посредство. Образцом и первопримером подобного построения является сама метафизика Аристотеля, а в целом, указанный тип именуется, как известно, эссенциалистской философией, или же эссенциализмом»[114], – уточняет исследователь.

В эссенциалистской традиции событие и явление предстают как завершенные и самодовлеющие смысловые цельности. Свой шанс в «преодолении метафизики» С.С. Хоружий усматривает в «эпистемологическом повороте» от «аристотелевский атавизма», укорененного в декартовой традиции в виде «омертвевшего стереотипа философствования как строительства из субстанциально-эссенциалистских кирпичей»[115]. Очевидно, эссенциалистский подход неприменим к анализу виртуальной реальности. С.С. Хоружий предлагает преодолеть философский эссенциализм, выделяя общую основу, набор главнейших элементов и определяющих свойств, которые присущи представлениям о виртуальности во всех сферах их

бытования. Наиболее формализованы, по мнению исследователя, эти представления в теоретической физике, и потому, пожалуй, именно здесь искомые свойства выступают нагляднее всего. В физике «виртуальная траектория» – траектория, по которой могла бы двигаться виртуальная частица; т. е. она также наделена всеми характеристиками «физической» траектории, однако освобождена от части свойств и условий, определяющих последнюю. С другой стороны, психологическая виртуальная реальность есть особого рода образ реальности, который выступает как действительная среда определенной деятельности субъекта – иными словами, человек воспринимает себя как пребывающего в данной реальности и как таковой действует – так что эта реальность обладает характеристиками обычной эмпирической реальности, однако, разумеется, лишена части ее основных предикатов[116].

Для того чтобы обойти возможный релятивизм определения понятия, в лаборатории виртуалистики под руководством Н.А. Носова была разработана концепция свойств виртуальной реальности. Виртуальные объекты онтологически равноправны с порождающей их «константной» реальностью и автономны, – утверждают исследователи, – при этом их существование полностью обусловлено перманентным процессом их воспроизведения порождающей реальностью – при завершении указанного процесса объекты виртуальной реальности исчезают. Соответственно, виртуальность создаётся некоторой «константной» реальностью, к которой она относится как самостоятельная и автономная сущность, существующая во временных рамках процесса порождения и поддержания ее существования.

Таким образом, категория «виртуальность» вводится через оппозицию субстанциальности и потенциальности: «виртуальный объект существует, хотя и не субстанциально, но реально, но в то же время – не потенциально, а актуально»[117]. При этом виртуалисты оговариваются, что порождённость является относительной в том смысле, что «виртуальная реальность может породить виртуальную реальность следующего уровня, став относительно

неё константной реальностью, – и так в принципе до бесконечности, так как не существует ограничений на количество уровней иерархии реальностей»[118]. Таким образом, показатель актуальности объясняется как существование «здесь-и-теперь», только пока активна порождающая реальность[119]. В основе концепции Н.А. Носова лежит понятие виртуальности как энергии, дающей силу для разворачивания акта действия. Соответственно, виртуальность рассматривается им как некая форма, объединяющая исходные элементы, то есть такая промежуточная реальность, которая не сводится к другим реальностям, но находится в связи с ними[120].

Другой исследователь, С.И. Орехов, определяет виртуальную реальность как процессуальное отношение, опирающееся на две порождающие системы – техническую и социально-психологическую. Он утверждает, что «виртуальная реальность – это форма объективированного существования, разновидность бытия в форме тождества материального и идеального, интегральное качество, порождаемое механизмом репрезентативной положенности взаимодействующих элементов сложной системы»[121]. Нетрудно заметить, что в этом своем видении он продолжает традицию восприятия социотехнических систем М. Маклюэна, а также многих его последователей.

Н.Ю. Кликушкина утверждает, что симулятивность виртуальной реальности, заключающаяся в трансформированном воспроизведении одного вида реальности в другом, даёт возможность сопоставить её с теорией симулякров: «Триумф знаковой культуры, ̶ пишет она, ̶ приводит к стиранию граней между реальностью и мнимостью. В результате мир потерял свойственную ему рациональность и расплылся в некий текстуальный коллаж, содержание которого подвергается интерпретации и переинтерпретации. Реальность постепенно растворилась, прикрытая симулякрами»[122].

В свою очередь, Дж. Неисбит описывает «триумф знаковой культуры» в художественной манере и называет «отношениями общества с «экранами». «Экраны» буквально пронизали насквозь всю нашу жизнь, – пишет он. – Киноэкраны, телевизионные экраны,

компьютерные экраны, игровые экраны. Экраны персональных электронных органайзеров, экраны пейджинговой связи, экраны мобильных телефонов, скринирующие экраны. Дисплеи микроволновых печей и больничных мониторов. Экраны и дисплеи всюду – во всех устройствах и в любом окружении. Они направляют, информируют и развлекают нас. Мало того, вездесущие экраны формируют нас, хотя мы сами едва ли сознательно отдаем себе в этом отчет»[123].

Дж. Неисбит отстаивает точку зрения, согласно которой виртуальность медиа образов – это некий гипноз, специально поддерживаемый производителями техно-устройств. «Мы верим, что все, что проецируется на экраны, – не более чем фантазия, род идеализированной истории, столь же далекой от действительности, как семейные сериалы пятидесятых годов. Но последствия воздействия экранов вполне реальны. Отношение к экранам и их содержимому, как к фантазии, виртуальной реальности, как к чему-то вполне безобидному, приводит к разрушительным последствиям. Экранные образы могут искалечить человеческую память так же глубоко, как «реальная» психическая травма»[124]. Из приведенного утверждения можно заключить, что когнитивное восприятие психических систем реальностей второго, третьего и прочих виртуальных уровней «считывается» и идентифицируется как реальность непосредственной данности «здесь-и-сейчас», несмотря на то, что система идентифицирует эти уровни. Об этом, прежде всего, говорит самореференция психических систем. Согласно ей мы учитываем опыт, приобретенный с погружением в виртуальность, и в случае его деструктивной направленности (например, если это насилие) выражаем желание дистанцироваться от него.

В свою очередь, есть основания утверждать, что виртуальная часть системы интернет наполнена «симулякрами», репрезентующими объекты реального мира. Можно даже сказать, что она явила собой некий «абсолютный мир симулякров». Однако в настоящем – социально-философском – исследовании важна не сама по себе система интернет, а интернет, рассматриваемый как единая

с пользователем (социальным субъектом и его изменяющимся статусом) аутопойетическая система. Именно таким образом развернутый перед исследованием предмет и будет рассматриваться в последующих разделах работы.

Следующим за анализом виртуальной реальности шагом нашего исследования является анализ технологических средств медиа коммуникации. Нас интересует, прежде всего, произошедшее под влиянием интернета и других сложных систем изменение (смещение) когнитивных аспектов их исследования.

Итак, обратимся к когнитивным аспектам исследования современной техники. Выше мы уже отмечали, что классическое (индустриальное) представление о технике как о средстве, орудии, сегодня во многом исчерпало себя. Наиболее заметной сферой, где современная техника демонстрирует свои новые качества – это медиа коммуникации. Современные технологии передачи данных могут быть без преувеличения охарактеризованы известным высказыванием М. Маклюэна – «The medium is the massage».

В начале XX в. Николай Бердяев утверждал, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека. «В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века, – писал он, – единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику, в ее мощь и ее бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета своей любви»[125]. Сегодняшнее взаимодействие человека и техники, в особенности, основанной на микроэлектронике, открывает новую проблемную область. Первая проблема – это не проясненные вновь порожденные когнитивные аспекты в анализе техносоциальных объектов. Следует поставить вопросы: этот объект потребляет знание (программный код, контент[126]), которое ему задает субъект? – Да, это так. Объекты такого класса развиваются по вложенной в них заданной схеме, так, чтобы создатели заранее знали его цель и развитое, конечное состояние? – Не совсем так. Такие объекты могут сами продуцировать знание.

Так, Ж. Бодрийяр обозначил некоторые проблемы, опосредованные антропоцентричным представлением о технике. Он писал о том, что мир людей проникается технической целесообразностью, но при этом и сама техника обязательно оказывается проникнута целесообразностью человеческой. «Мы более восприимчивы к нарушению человеческих отношений из-за абсурдно-тоталитарного вторжения в них техники, зато менее восприимчивы к нарушению технической эволюции из-за абсурдно-тоталитарного вторжения в неё человеческих факторов», – считал Бодрийяр[127].

Чтобы разобраться в сущности сложных технологических объектов (компьютеров), мы подробнее рассмотрим их структуры. Природа этих устройств предполагает внешнюю часть – физическую оболочку (носители), и внутреннюю – электронные программы. Исторически вместе с развитием оболочки объектов происходит и совершенствование программного обеспечения. Программы[128] выступают в качестве «нервной системы» технологических устройств, их работа нацелена на поддержку функциональности различного рода структур. Подобно нервным волокнам, обеспечивающим работоспособность организма, они обусловливают работу устройств.

Человек в мире компьютерных систем обозначается понятием «пользователь». Комплекс стандартов автоматизированных систем определяет пользователя как лицо, участвующее в функционировании автоматизированной системы или использующее результаты её работы: «С точки зрения информационной безопасности, пользователем является только человек. Программа же, работающая по его заданиям, им не является. С её помощью пользователь взаимодействует с абонентской системой, возможно включённой в сеть, и получает создаваемую ею рабочую среду»[129]. Также стандарт определяет сведения о пользователе как профиль, а учётную запись, позволяющую абоненту получать доступ к ресурсам, – абонементом. Для получения права доступа к этим ресурсам пользователю выдаётся пароль, копия которого хранится в системе. «На этой основе осуществляется идентификация и

аутентификация пользователя и предоставление разрешения на работу с ресурсами»[130].

Существующие в компьютерных сетях структуры являются разновидностью автоматизированных систем. Соответственно, «пользователем» субъект становится когда «заходит» с помощью компьютера в сеть и подключается к одной из подобных структур. Для этого ему требуются некоторые объекты знания. Прежде всего, устройство, обеспечивающее подключение к сети, и компьютер. Компьютер состоит из внешних устройств (монитор, средства управления) и внутренних (процессор, накопительный жесткий диск и т.д.), а также программной оболочки, обеспечивающей работу оборудования. При подключении и запуске всех необходимых элементов пользователь непосредственно контактирует именно с внешними устройствами: с экраном – это наиболее информативная часть, аудиосистемой и средствами ввода информации (клавиатура, мышь, микрофон и т.д.).

Отношение «пользователь-компьютер» мы предлагаем рассмотреть с позиций эпистемологического подхода, разработанного чилийскими нейробиологами У. Матураной и Ф. Варелой. Так, изучая устройство нервной системы многоклеточных организмов, они ввели два ключевых понятия, которые характеризуют автономные единства: «операциональная замкнутость» и «структурная детерминированность». Оба эти понятия применимы и для анализа современных технологических устройств. «Нервная система, – пишут авторы «Древа познания», – как часть организма функционирует со структурной детерминированностью. Это означает, что структура окружающей среды не может определять те или иные изменения нервной системы, а может только запускать их[131]. Согласно предложенному ими концепту, метаклеточные системы обладают операциональной замкнутостью, их отличительные черты определяются сетью динамических процессов, действие которых не выходит за рамки этой сети: «Синий кит состоит из миллиардов клеток, взаимосвязанных особым образом, и именно эта взаимосвязь делает возможной ту сущность второго порядка, которую мы

называем синим китом»[132]. Из этих определений, приведенных в книге «Древо познания», устройство живых организмов можно сопоставить с устройством технологических структур. Подобно сети нейронов, программные коды ветвятся множеством символов, выстроенных особым образом, в соответствии с тем или иным языком программирования[133], который определяет набор лексических, синтаксических и семантических правил, используемых при составлении компьютерной программы[134], тогда как работа программ не определяется ни внешними, ни внутренними устройствами, но запускается ими. Впоследствии код, считываемый операционными системами и выводимый на экраны пользователей при помощи языка разметки[135], представляет собой единство второго порядка, представленного в виде того или иного сервиса.

Представляется чем-то очевидным, что в отличие от других объектов знания, живые организмы обладают автономными центрами управления нервных систем, тогда как для компьютерных программ задаётся определённый алгоритм действий. «Уже на конференциях по кибернетике 1950-х гг., – отмечает Н. Луман, – было сформулировано, что сконструировать человеческое сознание как машину возможно – но, при том условии, что было бы достаточно чётко определено, какие действия должна совершать эта машина. Это, однако, значит, что в той области исследования, что позднее получила название «artificial intelligence», дело идет лишь о программировании»[136].

Необходимо сразу обозначить то, что программные приложения не являются эпистемическими объектами. Однако программы организуют процесс глобальной коммуникации, обеспечивая симбиотическое взаимодействие пользователей и технологических систем. Все новые и новые пользователи, включаясь в структуру компьютерных сетей, не только расширяют границы этих образований, но и являются «дождём» психической энергии, эксплицируемой в систему технологическую. Помещая с помощью компьютерных средств коммуникации свои нервные системы в виртуальное пространство, пользователи приводят в действие динамический процесс, в ходе которого все объекты знания переводятся в

информационные системы. Таким образом, осуществляется перевод внешних и внутренних когнитивных способностей человека в детализированные и специализированные компьютерные формы. Соответственно, можно констатировать, что объекты знания воспринимаются субъектом уже не в парадигме отчуждения, а в парадигме расширения его собственной сущности.

Так же как железные дороги, значительно сократив время и риск перевозок на дальние расстояния, изменили экономику, интернет, преобразовав массовые коммуникации, динамично изменяет всю общественную жизнь. Почти одновременное увеличение скорости трафика железных дорог и появление телеграфов в середине XIX в. ознаменовало, что скорость коммуникаций росла вместе со скоростью транспортировки. С тех пор скорость транспортировки увеличилась в два раза: с 30 миль в час, первой скорости железных дорог, до 60 миль в час – автомобильной скорости; затем в пять раз – 150 миль в час, показателей трафика скоростных поездов; и до шестидесяти раз –600 миль в час, скорости авиалайнеров.

В свою очередь телеграф, первоначально использующийся для передачи коротких сообщений, стал предвестником коммуникаций, разведённых с транспортировкой. В итоге увеличение скорости коммуникаций стало более «драматическим» событием, нежели увеличение скорости транспортировки. Коммуникация освободилась от потребности физического перемещения. Телефонные системы сделали возможным увеличение скорости передачи сообщения более чем 50 000 раз (от 30 миль в час – скорости передвижения почтовых поездов)[137]. Это увеличение скорости сделало сквозные коммуникации остаточными и перевело коммуникации из пространственной плоскости в психическую. Длина сообщения стала более существенным ограничивающим фактором, чем расстояние, которое сообщение должно пройти. Увеличенная скорость коммуникаций способствовала интерактивной плотности межсубъектных взаимодействий. За счёт этого крупные мегаполисы выступили в качестве глобальных коммуникативных центров, содержащих в себе необозримое множество связей, связанных и

обособленных посредством локальных коммуникационных групп. Эта связь, осуществлённая разнообразными объектами знания, позволила субъекту поддерживать неограниченное число коммуникаций, обусловленных теми или иными интересами, вытекающими из его идентичности.

Приведенную ситуацию в развитии средств коммуникации Маклюэн считал всего лишь иным названием «гражданской войны». Кинокартины, грамзаписи, радио, говорящие картинки и т.д. – всё это действующие лица «сражений», оказывающих воздействия на самые глубины нашей психики, поскольку они являются расширениями нас самих[138]. Если перевести исследовательский интерес на сеть интернет, у нас появляются основания утверждать, что в нём собраны основные виды существующих медиа, задействованных при этом на системной основе. Интернет представляет собой принципиально новый аналог психической системы: объединённый в цельную структуру, он способен охватить весь земной шар коммуникативной сетью. Но для этого интернету ещё предстоит преодолеть фрагментацию локальных групп, языковое разнообразие, а также запустить процесс глобальной межсетевой структурной детерминации.

Именно для обозначения складывающейся ситуации в новообразованных медиа М. Кастельс и вводит понятие «сетевого пространства». Согласно этому понятию, ресурсы, которыми обмениваются пользователи сетей, представлены в виртуальном пространстве, а местоположение пользователей определяется удаленностью от центров перераспределения того или иного вида ресурсов. В сетевом пространстве при взаимодействии пользователей неизбежен обмен разными типами ресурсов или потоков (капитала, информации, технологий, организационного взаимодействия, изображений, звуков и символов), вокруг которых построено все общество. Потоки сетевого пространства являются не просто одним из элементов социальной организации, они выражают процессы, доминирующие в экономической, политической и символической жизни общества.

Однако уже сегодня мы можем заметить, как процесс «виртуализации» ценностей разворачивается с необыкновенной стремительностью. Виртуальным становится почти все – деньги, чувства, культурные ценности. Все, кроме предметов, обеспечивающих комфортное существование и защищенность человека. Почти все вышеперечисленные ресурсы приобретают виртуальное выражение на экранах компьютеров. Кастельс справедливо утверждает, что возникла «новая пространственная форма, характерная для социальных практик, которые доминируют в сетевом обществе и формируют его пространство потоков. Пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающих через потоки»[139]. Под потоками он подразумевает целенаправленные, повторяющиеся последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают пользователи в экономических, политических и символических структурах общества.

Эта точка зрения была осмыслена и в отечественных социальных исследованиях, где всерьез заговорили о сетевых измерениях в социологии. Так, Г.В. Градосельская предложила рассматривать пространство потоков как материальную форму поддержки процессов и функций, доминирующих в современном обществе, где первый слой – это материальная опора пространства потоков (микроэлектроника, телекоммуникации, компьютерная обработка, системы вещания и высокоскоростного транспорта, также основанного на информационных технологиях). Второй – складывается из узлов и коммуникационных центров. Пространство потоков основано на электронной сети, которая связывает между собой конкретные места с четко очерченными социальными, культурными, физическими и функциональными характеристиками: и третий слой – пространственная организация доминирующих менеджерских элит, осуществляющих управленческие функции, вокруг которых строится организованное пространство[140].

С.С. Хоружий считает, что философии ещё только предстоит раскрыть ту связь человека и техники, которая обусловлена

сегодняшними культурными и антропологическими процессами. По сути, речь идет о том, что реальность начинает восприниматься человеком так, что все большее место в ней принадлежит модельной и игровой, подвижной, пластичной и проблематичной стихии. «В известном смысле, – пишет он, – мы уже близимся к появлению «виртуалистского мировосприятия» и человека, ориентированного на виртуальность – ориентированного на всех уровнях своей организации, начиная с телесного. В сфере компьютерных технологий перцептивный аппарат человека весь перестраивается и настраивается на виртуальность. И глубина, масштаб этой перцептивной и иной трансформации психосоматики – тем паче, ее последствия – по всей вероятности, проявились еще далеко не до конца»[141].

В подтверждение вышесказанному можно привести нейрокомпьютерный интерфейс[142] (НКИ). Эта разработка производит обмен информацией между мозгом и электронным устройством (например, компьютером). Складывается ощущение, что разработчики устройства руководствовались текстами М. Маклюэна, который декларировал: «Как только мы отдадим свои чувства и нервные системы в плен частному манипулированию тех, кто должен пытаться извлечь выгоду из аренды наших чувств, у нас реально не остается никаких прав. Отдать в аренду коммерческим интересам свои глаза, уши и нервы – это почти то же самое, что передать в собственность какой-нибудь частной корпорации нашу общую речь или атмосферу Земли»[143]. Его опасения были связаны с тем, что владельцы новых медиатехнологий сосредоточат в своих руках власть управления обществом.

Схожие опасения разделяли представители контркультурного течения «киберпанк». Его адепты выстраивали неутешительный прогноз государственного регулирования посредством «новых медиа». Так, режиссер О. Стоун в своей картине «Дикие пальмы» (1992-1993) изображает Лос-Анджелес 2007 года, где группа под названием «Отцы», возглавляемая сенатором, с помощью медиатехнологий контролирует американское общество. Снятая в

антиутопическом стиле лента задает зрителю вопрос: «Кто будет контролировать медиатехнологию будущего»?

Однако именно процессы, происходящие в обществе, стали определяющим фактором становления медиатехнологий, что замкнуло процесс на самом себе: «Интернет – это социальная анархия. У системы нет никакого управляющего органа. Реальные наблюдения множества людей, которыми они делятся друг с другом в Сети, создают неоспоримую, чёткую картину положения дел», – отмечает Д. Рашкофф[144]. И если до разворачивания сети общественное мнение формировалось путем направления властью информации через «традиционные» медиа, то сегодня более полутора миллиардов[145] интернет-пользователей озадачить заданным потоком смыслов уже невозможно.

Итак, интернет как коммуникативная технология уже в самом начале своего становления представлял собой автономную (оперативно замкнутую) самоуправляемую систему – через многих специалистов в различных странах, занятых его развитием, но без какого-либо четко выраженного централизованного регулирования. Границы интернета всегда оставались и остаются нечёткими, подвижными, но, в то же время, их можно обозначить. Понятие трафик[146] (traffic) является ключевым в определении границ системы – когда заканчивается трафик, заканчивается интернет. Трафик является лимитированной величиной, зависящей не только от наличия подключения к технологическим устройствам, но и от пропускной способности канала, то есть от объёма информации. Соответственно, граница интернета пролегает по коммуникационным сетям, персональным компьютерам, пользователям и т.д., где показателем выступает трафик или, иначе говоря, количество информации.

В силу оперативной замкнутости интернета, а также стремления этой системы воспроизводить собственную границу, проявляются эмерджентные свойства Сети, поскольку системные операции остаются всегда внутри неё. Соответственно технологические объекты, как и пользователи, не являются частью интернета, они

лишь часть его окружающей среды. Отсюда можно заключить, что взаимодействия технологических устройств (внешние и внутренние), а также общественные взаимодействия являются внешней средой для интернета. Из этого следует вывод, что территориальное понятие границы, или границы подключения, не существенно в определении границы интернета. Интернет – это совокупность коммуникаций, организованная за счёт передачи данных, а потому пространственные границы отражают лишь внутреннее структурирование системы, её внутреннюю дифференциацию, направленную на оптимизацию сложности её самой и окружающей среды.

Интернет создает описания самого себя, и каждая коммуникация, происходящая в нём, также производит самоописания. Согласно теории систем Н. Лумана, подобным образом организуются структуры системы, которые построены за счет её же операций. Другими словами, импорт коммуникативных структур невозможен в сеть, так как система обладает собственной оперативно замкнутой структурой. Интернет использует собственные описания для определения состояния операций, которые, в свою очередь, являются основой для последующих операций. В интернете, как в коммуникативной системе, за каждой коммуникацией следует неидентичная коммуникация, но она соответствует общему коммуникативному коду интернета и всегда предопределена ранее происходившими коммуникациями.

Сам процесс протекания коммуникации обладает первостепенной значимостью для системы, так как именно он является основой её различений с внешней средой. Таким образом, операциональность информации в интернете доминирует над каузальностью. Схожее поведение системы было описано Ж.-Ф. Лиотаром в «Состоянии Постмодерна». Лиотар утверждал, что легитимация оформляется через производительность: «Производительность самолегитимируется, как, по-видимому, это делает система, отрегулированная на оптимизацию своих результатов. Таким образом, в настоящее время рост производительности и ее самолегитимация проходят

через производство, сохранение, доступность и операциональность информации»[147].

Коммуникации, происходящие в Сети, обладают необходимой комплексностью – бесконечными вариантами возможностей своих продолжений. Однако интернет как система, установившая закрытость в отношении со средой, посредством своих механизмов организует редукцию, сводя комплексность к возможностям, обеспечивающим ее функционирование. В частности, в качестве такого механизма выступает двойная контингенция, которая, с одной стороны, демонстрирует «зависимость от» (contingent on), то есть производит ориентацию коммуникаций на общий для них коммуникативный код, с другой – сохраняет возможность становления иного, являясь сигнификатором отрицания невозможности и предопределенной необходимости[148]. В свою очередь, пользователь выбирает, с одной стороны, ту операцию (коммуникацию), которая примыкает к прошлым операциям (коммуникациям), с другой – он открывает в себе и через себя в сети интернет – новые виртуальные пространства, миры.

Исходя из вышесказанного, мы можем определить интернет как оперативно замкнутую структуру, обладающую суммирующим свойством совершенно различных систем (социальных и технологических), собственной границей, а также аутопойетическим устройством, которое запускает процесс самовоспроизводства в виде надстраивания новых этажей собственной сложности. В настоящем исследовании аутопойезис выступает ключевым понятием, так как он, с нашей точки зрения, позволяет обнаружить сущностное свойство разрастающегося интернет-пространства. Процесс аутопойезиса усматривается не только в самовоспроизводстве, но и в обособлении от окружающей среды. Системы с аутопойетической организацией порождают в качестве продукта самих себя без четкого разделения на производителя и продукт. К таковым, например, можно отнести ДНК как текст, который читает и пишет сам себя. Однако автономность в этом случае не предполагает абсолютной независимости от внешних систем. Так, следуя Луману, в настоящей диссертации, применительно к интернет-сетям, последовательно проводится отказ

от принципа суммарного постоянства, согласно которому система является тем более независимой от окружающего мира, чем менее зависимой она является. На место принципа суммарного постоянства заступает двойная контингенция, когда у систем, отличающихся высокой степенью автономии, по определению того же Лумана, «возрастают одновременно независимость и специфическая зависимость»[149]. В известном смысле экономическая, правовая и политическая системы современного общества разделяют, испытывают на себе действие принципа двойной контингенции – они являются в значительной мере независимыми, но в такой же значительной мере они специфическим образом зависят от окружающею мира.

1.3. Становление и развитие социальных сетей интернет-

пространстваИстория развития компьютерных сетей показывает, что их

пользователи являются главными разработчиками. Приспосабливая сеть к своим нуждам, они в конечном итоге способствуют изменениям самих технологий, на которых она основана. Специфика компьютерных сетей заключается в том, что изменения, произошедшие в них, становятся известны сразу всем ее пользователям (в случае с интернетом это – во всем мире). В результате чего пользователи становятся участниками процесса производства действенной обратной связи между распространением технологий и их совершенствованием. По этой причине интернет развивался (и продолжает развиваться) беспрецедентными темпами не только по показателю роста его сетей, но и по количеству его программных приложений. Соответственно, различные формы внутренних взаимодействий в сети видоизменяются, дополняют друг друга, трансформируются и не останавливают процесс трансформации и становления. Примером тому служит современная классификация интернет-сервисов по системе web 1.0/web 2.0. Особенностью web 2.0 является принцип привлечения пользователей к наполнению и многократной выверке контента. По определению Тима О’Рейли, сетевые взаимодействия типа 2.0 становятся тем

лучше, чем больше людей ими пользуются[150]. Интернет обладает способностью не только, как принято считать, создания новых явлений человеческой культуры, но он также демонстрирует ситуацию «постсоциальных отношений», которые К. Кнорр-Цетина охарактеризовала как «сосуществование и переплетение социального с «другими» культурами»[151].

Для анализа интернета как среды, порождающей уникальную коммуникативную культуру, необходимо выделить фундаментальные основания, своего рода различения, на которых эта структура отстраивается, а именно: информационные базы данных, коммуникационные системы и поисковые системы. Социальные сети, будучи структурными элементами интернета, включают в себя компоненты всех трех названных оснований. В свою очередь, коммуникационная составляющая социальных сетей, определяется как основополагающая, так как исторически электронные сети развились из коммуникационных площадок, воспроизводящих с помощью компьютерной технологии именно человеческие связи.

Аргументируя последнее утверждение, следует подчеркнуть, что развитие сетевых интернет-структур по типу схоже с поведением открытых систем, описываемых в синергетике, где к признаку открытости системы добавляются еще два – нелинейность системы и ее нахождение вдали от состояния равновесия. Как утверждает В.И. Аршинов, если применять синергетический подход к социальной проблематике, то в фокусе исследований окажется «эволюционное поведение открытых, далеких от равновесия нелинейных систем, образующих в совокупности образ (паттерн) нелинейного мира, мира, находимого нами в процессе саморазвития, в котором порядок и хаос соседствуют, взаимопроникают и взаимотрансформируются друг в друга»[152]. Системы, подобные социальным сетям, непредсказуемы не в силу незнания или отсутствия вычислительных мощностей, а в силу таких нелокальных качеств системы, как сложность, нелинейность, открытость, неравновесность, имплицирующих некорректность траекторного описания[153].

Структурно-функциональные характеристики сети интернет конституируют его не как жестко центрированную и иерархичную систему управления, а как систему, построенную за счёт распределения, операционального взаимодействия по типу ризомы. Иначе говоря, атрибутивным для интернета является сетевой, а не иерархический принцип организации. Данное обстоятельство повлекло за собой принципиально значимые последствия для всей информационной и коммуникационной культуры. Таким образом, история становления сети интернет наглядно иллюстрирует, как сложившаяся в результате развития военных технологий система приобрела столь хаотичную сложность и влиятельную комплексность. И расчеты военных конструкторов, и усилия бизнес-структур, и то, что возможно признать как «естественные факторы», ̶ все это суммативно привело к образованию новой разновидности «технологических джунглей» – сети из серверов, оптоволоконных кабелей и персональных компьютеров.

Другим следствием интеграции различных компьютерных сетей в единую структуру (интернет), стало глобальное изменение социального и культурного поля, породившее множество теоретических гуманитарных исследований. Речь идет о так называемых новых социальных исследованиях (постсоциальные исследования). Они выразились в виде поворота научного представления о системах массовых коммуникаций. Так, например, исследователи технологии университета штата Индианы М. Морис и К. Оган выделяют 4 типа интернет-коммуникации:

· асинхронная коммуникация «один на один»;· асинхронная коммуникация «многих с многими»;· синхронная коммуникация «один на один», «один и

несколько», «один с несколькими»;· синхронная коммуникация, где обычно

пользователь пытается разыскать сайт для получения определенной информации; здесь можно встретить коммуникацию «многие и один», «один на один», «один и многие»[154].

Технологически опосредованные коммуникации наиболее последовательно проанализировал Н. Луман. В работе «Медиа коммуникации» он утверждает, что несвязность опосредованных электронными медиа коммуникативных актов является основным принципом «стирания» идентичности: «Опосредованная компьютером коммуникация, – пишет Н. Луман, – допускает настолько несвязанные друг с другом ввод данных в компьютер и извлечение из него информации, что о сохранении какой-либо идентичности здесь говорить не приходится. В контексте коммуникации это значит, что единство сообщения и понимания сходит на нет. Осуществляющий ввод данных не знает, что из них будет востребовано на другой стороне»[155]. Луман обращает внимание на то, что в весьма необычном положении оказывается сам получатель, который «столь же мало должен знать о том, предполагалось ли что-то для сообщения ему и что именно»[156]. В этой ситуации авторитет источника становится необязательным. Он даже аннулируется техникой и заменяется неизвестностью, несмотря на все возможные попытки поддержки его социально-культурными гарантиями. Из этого мы делаем вывод, что в интернет-общении пользователи зачастую не располагают возможностью опознать намерение, стоящее за сообщением, а потому не могут на данном основании (намерение), прийти к умозаключению о принятии или отклонении коммуникации.

Подобные структуры не утрачивают фигуру наблюдателя и не становятся полностью анонимными. Но положение дел таково, что речь идет о релятивировании онтологии наблюдения. Иными словами, наблюдение за такими системами производится не каким-то онтологически независимым и располагающим объективированной оптикой субъектом, а самой системой, которая производит и, по ходу, изменяет оптики наблюдения. Наблюдение такого вида построены, с одной стороны, на различении операций системы и различении системы и наблюдателя – с другой. Наблюдатель в этом смысле тоже может быть рассмотрен как система. Операции в системе – не единичные акты, они соединены в непрерываемую последовательность коммуникативных актов, отличающую ее от

внешней среды. Иными словами, положение вещей становится таким, что наблюдение производится системой, которая производится наблюдением. Несмотря на кажущуюся тавтологичность данного высказывания, оно объясняет многое применительно к аутопойезису интернет-пространства, которое достигло невиданного прежде уровня внутреннего сопряжения и сложности (комплексности), включенности в себя социального мира и включенности себя в социальный мир. Есть все основания утверждать, вслед за Н. Луманом, что «мы имеем дело с миром, в котором все, что может быть наблюдаемо, неожиданно становится контингентным в зависимости от выбранных различений»[157].

В терминах «Законов формы» Дж. Спенсера-Брауна[158], выбранные нами различения для описания интернета, с одной стороны, являются знаками, а, с другой, – пересечением границы формы. Форма, в свою очередь, означает запись развернутой во времени самореференции. Таким образом, выбранные нами различения определяются отделением одного состояния системы от другого.

Далее обратимся к истории развития информационно-технологических систем. Перефразируя известное изречение И. Канта, можно констатировать, что история информатики без философии слепа, а философия информатики без истории – пуста. С нашей точки зрения, обращение к истории становления интернета не позволяет теоретическому конструкту, ее описывающему, выродиться в пустую схему. Кроме того, экскурс в краткую, но динамичную историю социальных сетей интернет-пространства позволит обстоятельней разобраться в существе комплексных технологических объектов, в их эволюционных и аутопойетических проявлениях.

В 1970–1980-х годах в США и в технологически развитых странах (СССР, Великобритания, Франция, Германия, Италия, Швеция и др.) в результате внедрения ряда научных открытий произошел технологический прорыв в развитии электронных коммуникаций. В это время началось массовое производство оптических волокон, был изобретён первый промышленный электронный коммутатор, а

также была создана электронная коммуникационная сеть, которая впоследствии превратилась в современный интернет.

Сеть интернет изначально развивалась международным сообществом ученых и технических специалистов. Так, по утверждению Г. Бехманна, ключевая категория интернета – передача совокупности данных – packet-switching – была изобретена одновременно Полом Бартоном из Рэнд Корпорейшн (США) и Дональдом Дэвисом из Национальной физической лаборатории (Великобритания), хотя долгое время никакой связи между двумя технологиями не существовало[159]. Всемирное объединение компьютеров в единую сеть стало возможно благодаря приложению «Всемирная паутина» (World Wide Web - WWW)[160]. Оно было создано в 1990 году английским программистом Т. Бернсом-Ли, сотрудником Европейского научно-исследовательского центра по физике высоких энергий CERN. Благодаря этому интернет стал всемирно распределенной базой гипертекстовых документов, обеспечивающей максимальную доступность для пользователя мультимедийной информации.

Функциональные возможности сети интернет сегодня стали практически безграничны: мгновенный обмен сообщениями в мировом масштабе, электронные конференции, реклама и торговля, бизнес и банковские операции, доступ к культурным ценностям, индустрия развлечений, возможности индивидуального самовыражения и неограниченной коммуникации и т.д.

Аудитория Сети постоянно возрастает в связи с новыми внедрениями конструктов знания, в том числе компьютерных программ (например, изобретение М. Эндрессеном улучшенного Web-браузера «Мозаик» в 1993 повысило аудиторию интернета в 10 000 раз). Начало этому процессу положила созданная Министерством обороны США засекреченная группа исследователей из DARPA, которая разработала закрытую и исключающую открытые общественные коммуникации площадку Arpanet. Однако истинного расцвета Глобальная сеть достигла в неформальной истории своего развития. Как утверждает М. Кастельс, распространение электронных

досок объявлений (BBS[161]) послужило тому, что люди стали массово использовать компьютеры для коммуникации. В свою очередь, электронные BBS обязаны своим появлением уже не сотрудникам корпораций, а чикагским студентам У. Кристено и Р. Сьюссо, разработавшим необходимое программное обеспечение. Созданная ими в 1977 г. программа «Modem» сделала возможным обмен файлами между компьютерами, а затем в 1978 г. они же разработали программу Computer Bulleten Board System, позволявшую персональным компьютерам хранить и с помощью телефона пересылать сообщения. Так называемые «nod» стали единицами первых неформальных общественных коммуникационных сетей. Для того чтобы образовать «nod», пользователь подключал к своему компьютеру телефонную линию, тем самым он образовывал «конференцию»[162]. Пользователи подключались по телефону к «конференции» и оставляли друг для друга послания. Таким образом, возникали первые группы, состоящие из непосредственных социальных интеракций и транслирующие коммуникацию в виртуальное компьютерное пространство.

Впоследствии эти системы усложнились и значительно расширили свои функции. Подобные связи сегодня хранятся в виртуальной «памяти» Социальных сетей интернет-пространства и называются «friends», что позволяет оперировать ими и создавать разветвляющиеся системы контактов, зачастую исключающие непосредственное общение. Однако в 1978 году массовые коммуникации скорее напоминали технологические телеграфы, нежели сложные коммуникационные сети. Основателем первой коммуникационной системы, объединившим все «конференции» в единую компьютерную сеть, стал американский программист Т. Дженнингс. Он создал универсальную BBS-программу под названием Fido и образовал в 1983 году сеть Fidonet. Но в 1980-х существовала не одна, а несколько открытых компьютерных сетей. Другой открытой формой компьютерного общения было участие в конференциях Usenet[163].

Usenet образовалась в 1979 г., когда три студента университетов Дьюка и Северной Каролины, не включенных в Arpanet, создали модифицированную версию операционной системы Unix, что позволило связывать компьютеры через телефонные линии. Они использовали это как форум для компьютерной дискуссии «on-line-Usenet», которая быстро стала одной из первых крупных систем электронных конференций. Usenet состояла из многих тысяч тем, разбитых на категории, которые назывались «группами новостей». Индивидуальные пользователи помещали так называемые «статьи» в соответствующие по тематике группы. Каждый пользователь читал статьи в интересующей его группе новостей, после чего он присоединялся к дискуссии, присылая собственные сообщения. BBS работали практически по тому же принципу, они разбивались на «конференции», а новые дискуссии внутри конференций назывались «темы».

К середине 1980-х гг. на основе протокола UUCP были объединены сети Arpanet и Usenet, что послужило одной из первых организационных предпосылок возникновения интернета. К новой сети интернет мог подключиться любой пользователь, и, так как открытая архитектура поощряла нововведения, в ней распространились её же участниками разнообразные приложения: от электронной почты[164] (e-mail) до электронных досок объявлений и чатов[165] (chat), а в конечном итоге появился и гипертекст[166] (hypertext). В 1990-е годы в сетевой коммуникации чаты и другие интернет-сообщества начали индексироваться поисковыми системами, что упростило пользователям поиск коммуникативных узлов. Разработчики этих ресурсов предоставили организационные средства для посетителей, в частности, инструменты для ведения блоговых записей и создания персональных Web-страниц.

Исторически возникновение социальных сетей в интернете датируется 1995 годом, когда был открыт американский портал «Classmates». Изначально проект оказался весьма успешным и определил появление не одного десятка аналогичных медиасервисов. Следующим этапом развития социальных

сетей принято считать 2003-2004 годы, когда были запущены медиапроекты «LinkedIn», «MySpace» и «Facebook». И если «LinkedIn» создавалась с целью установления деловых контактов, то «MySpace» и «Facebook» были ориентированы, в первую очередь, на индивидуальную репрезентацию идентичностей пользователей, в результате последние приобрели колоссальную популярность во всем мире.

Стоит отметить, что в разных регионах популярность социальных сетей различна. Так, сети «MySpace», «Facebook» и «LinkedIn» более популярны и распространены в Северной Америке. Соответственно, в других регионах популярны другие социальные сети: «Nexopia» (Канада); «Bebo» (Великобритания); «Hi5», «MySpace», «dol2day» (Германия), «Tagged», «XING» и «Skyrock» (в разных странах Европы); в России наиболее популярны социальные сети «Livejournal», «Одноклассники» и «Вконтакте»[167].

Социальные сети разделяются на закрытые и открытые структуры. Закрытые сети блокируют доступ к контенту, благодаря чему любая информация, находящаяся в их рамках, становится доступной только участникам этой социальной сети, соответственно в них особенно чётко фиксируется направленность информации. В этом случае отправитель уверен, что его сообщение получит не кто-либо другой, а именно тот адресат, которому он его направил.

В свою очередь открытые сети могут индексироваться поисковыми системами и быть видимыми для всех пользователей интернета. Однако уровни доступности контента как в тех, так и в других, могут регулироваться и на разнообразных участках социальных сетей, таких как групповые или пользовательские узлы. Узел – это отдельные пользователи в пределах сети, между которыми строятся связи, также называемые френды (friends). Модель социальной сети может быть очень сложной: сети включают в себя самые разные уровни связей – от семейных до национальных и общечеловеческих. Связи делятся на прямые и косвенные (опосредованные). Подобная фрактальность позволяет

осуществляться разнообразным схемам коммуникативных актов, таким как «локальные мосты»[168] или «структурно сцепленные» блоки[169].

В отличие от непосредственных коммуникативных сетей, социальные сети интернет-пространства обладают дополнительными свойствами – это виртуальность, интерактивность и мультимедийность – благодаря которым их участники могут одновременно использовать различные формы представления информации и её обработки в едином объекте. Также они, находясь в одном месте, могут быть везде и всюду, использовать гипертекст, различные мультимедиа, получать информационные потоки из множества различных источников и реагировать каким-либо действенным (конкретным, но не всегда однообразным) образом на них.

Процесс регистрации (виртуализации) пользователя достаточно прост: прежде всего, субъект регистрируется в базе социальной сети, после чего ему по электронной почте высылается пароль. В отличие от стандартных автоматизированных систем в социальных сетях учетная запись о пользователе обозначается не как абонемент, а как аккаунт[170] (account). Аккаунт так же как и в других системах предполагает заполнение граф профиля[171] (profile) и позволяет получать доступ к ресурсам. Ресурсами в этом случае выступают сервисы виртуального пространства, моделируемого технологическими объектами. Это могут быть мультимедийные функционалы, персональные интернет-страницы, программы обмена сообщениями или подобные им информационные объекты, к рассмотрению которых мы перейдем далее.

Ключевым функционалом социальных сетей для идентификации пользователя является профиль. Данные профиля о субъекте могут быть весьма разнообразными, но, так или иначе, они будут отражать всевозможные грани его повседневной жизни – социо-культурные гарантии и авторитет, а также иные факторы, очерчивающие его идентичность. Настройки профиля позволяют использовать поиск по представленным пользователем данным. Этот функционал

выдает профили единомышленников, единоверцев, коллег и т.д. Соответственно, производится взаимное соотношение «пользователь-пользователь», построенное по их идентичностям. Чем более полно и корректно заполняется пользователем профиль, тем больше вероятность наладить новые коммуникации, которые, соответственно, становятся менее анонимными, или поддержать давние связи из «реального», не виртуального мира. Таким образом, обширный спектр коммуникаций в социальных сетях, построенный по принципу выбора интересов, основывается на таких переменных как работа, учеба и т.д. В результате во всем разнообразии подобных связей лишь меньшинство их будет основываться на непосредственном общении.

Примечательно, что своеобразные прототипы профиля существовали задолго до существования социальных сетей. Например, в начале XIX века А.С. Пушкин писал в поэме «Евгений Онегин» о популярности «девичьих альбомов»: «Конечно, вы не раз видали уездной барышни альбом,/ что все подружки измарали с конца, с начала и кругом./ Сюда, назло правописанью, /стихи без меры, по преданью/ в знак дружбы верной внесены, /уменьшены, продолжены»[172]. Другими прототипами профилей могут служить личные медицинские карты в поликлиниках, регистрационные карты в паспортных столах или базы данных телефонных систем. Но социальные сети, в отличие от них, представляют собой сложный синтез всей персональной информации. Они содержат в себе и телефонные номера пользователей, и пожелания и открытки их виртуальных друзей, и информацию о рождении и проживании, а также многое другое.

Структурогенезом социальных сетей следует считать построение комьюнити[173] (community) – как обусловленных некоторыми изначально заданными интересами, так и ориентированных на исключительно непосредственные взаимоотношения. Как было уже упомянуто, интернет-сообщества возникли на базе BBS-прграмм, написанных для локальных сетей университетских кампусов США. Но, обусловленные массовым переходом общественной коммуникации

в интернет, они, наравне с технологическим усовершенствованием, приобрели весьма обширный спектр распространения, в частности, породив такое явление, как социальные сети. Так, аудитория телевизионного сериала социальной сетью не является, потому что внутри ее нет налаженных связей. Однако, как только возникает соответствующая интернет-площадка, которая предоставляет аудитории возможность наладить коммуникативные взаимодействия на основе интереса к сериалу, – соответственно, появляется одна из групп (комьюнити), в сумме представляющих сеть, строящуюся на подобных связях.

Природа социальных сетей может существенно различаться, но связь между пользователями в любой из них осуществляется благодаря программам для обмена сообщениями в реальном времени через службы мгновенных сообщений[174] (Instant Messaging Service, IMS). Члены социальных сетей подобным образом оперируют разнообразным медиа материалом: обмениваются текстовыми сообщениями, звуковыми сигналами, изображениями, видео, а также производят такие действия как совместное рисование или игры. Отличие от электронной почты здесь состоит в том, что обмен сообщениями происходит в реальном времени (англ. instant – мгновенно). Социальная сеть также предполагает набор стандартных сервисов – конструктов знания: профиль, адресная книга[175], органайзер[176], хранилище мультимедийных данных пользователя, возможность ограничивать общение с нежелательными пользователями и т.д. Это добавляет сетям иного рода функциональность, составляет базу сервисов, к которым могут быть привязаны интересы пользователей. Однако дать конкретное функциональное определение социальных сетей невозможно. Связано это не столько с тем, что эти объекты сильно различаются в наборах своих функционалов, сколько с тем, что они не обладают их константно заданным набором. Функционалы постоянно меняются, добавляются, исчезают, трансформируются. Притом эти изменения в полной мере никем не контролируются, так как разработчики опираются на предпочтения пользователей, которые, в свою очередь, корректирует сама социальная сеть.

Вышеупомянутый диапазон технологических объектов (сервисов), позволяющих пользователям взаимодействовать и обмениваться информацией, в среде информационных технологий обозначается термином «социальное программное обеспечение». Подобная терминология весьма показательна, с одной стороны, она апеллирует к общественной ориентированности, а с другой – к программной природе функционалов. Внутри социального программного обеспечения можно выделить две группы программных инструментов: коммуникационные и интерактивные. «Интерактивные инструменты, – уточняет Р. Хаппе, менеджер по исследованиям консалтинговой компании IDC, – применяются для поддержки опосредованного данными (различных медиаформатов) взаимодействия между отдельными пользователями и их группами. В отличие от коммуникационных инструментов, акцент делается на поддержке связности пользователей и механизмов общения между ними. В противоположность коммуникационным инструментам, которые являются обычно асинхронными, интерактивные инструменты преимущественно синхронны и позволяют взаимодействовать пользователям в режиме реального времени (IMS)»[177].

В социальных сетях существует возможность не только создавать определенную связь между пользователями посредством социального программного обеспечения, но и придавать ей необходимый характер: близкий друг, родственник, знакомый или кто-то еще. В результате, в сетях выстраиваются так называемые круги френдов, или иначе – «френдленты». Подобные круги объединяют людей, используя их идентичности и связи. Они создают коммуникационные связи друзей, коллег, любителей определенной литературы и т.д. Добавление в тот или иной круг социальной сети называется френдинг, а добавленные участники френдами. Процесс френдинга должен быть взаимным, после чего – в зависимости от соответствующего круга – участники обычно открывают друг другу некоторую информацию, как то: названия своих учебных заведений или скрытые записи.

Френдинг позволяет участникам создавать разветвляющиеся структуры связей, которые могут быть построены как по интересам, так и по другим принципам (напр. непосредственное знакомство), но в любом случае они будут относиться к субъектной идентичности. Судя по всему, именно этот функционал определил как предназначение, так и название социальных сетей. В классическом представлении социолога социальная сеть – это структура любого рода, состоящая из групп узлов, которыми являются субъекты (люди или организации), и связей между ними (социальных взаимоотношений). Соответственно, френдинг позволил связать воедино и закрепить в данных профиля те группы и узлы, которые использует в своих коммуникациях тот или иной пользователь (узел). Таким образом, не сами пользователи определяют систему, а именно связь между ними.

Подобное взаимодействие между субъектами социальных сетей в интернете представляет собой множество интерактивных многопользовательских веб-сайтов, контент которых наполняется участниками сети. Исходя из этого организация социальной сети предполагает широкое использование различного рода конструктов знания, направленных на создание «виртуального места жительства» для её пользователей, а также их взаимодействий. Но не всякий сервис может стать основой для социальной сети. Для этого в нем, во-первых, должна существовать возможность создания виртуальной личности участника сети и гибкого управления ею. Иными словами, образ в сети должен давать цельное представление о субъекте – с его портретом, интересами, склонностями и привычками, а не состоять лишь из скупых анкетных данных – имя, возраст, адрес. Во-вторых, в социальной сети должны быть выстроены связи между ее участниками. К примеру, в пространстве стандартного веб-форума между одним субъектом и другим нет никакой оформленной связи, они лишь знают друг о друге, но не более.

Не стоит полагать, что подобное функциональное свойство социальных сетей предполагает отсутствие анонимности, скорее наоборот – анонимность в сетях намного выше, чем в любых других типах коммуникативных систем. Она одновременно и идентификация

и не-идентификация, так как виртуализация идентичности приводит к порождению тех смыслов, которые ничем не отличается от существующих у субъекта в повседневной жизни. Таким образом, анонимность сама и задаёт правила «игры», принятые для того или иного типа идентификации.

Дело в том, что реальное никуда не исчезает, оно совпадает с виртуальным. Соответственно, освобожденная от условностей повседневности идентичность позволяет субъекту с высокой степенью свободы корректировать собственное позиционирование. «Освобождение от тела, – отмечает В.А. Подорога, – даёт способность изменять позицию «я» по отношению к образу собственного тела, где «я» получает знаки реального, а «собственное тело» знаки виртуального»[178]. Анализируя телесность виртуальных субъектов, он приходит к выводу, что виртуальное тело – это совокупность значений, которые сопровождают появление чужого тела до всякого сексуального переживания. В таком случае «значение» создаёт возможность перехода в воображаемый ряд чувственных раздражений. Принимая позицию В.А. Подороги, следует констатировать, что «виртуальная плоть устраняет полностью всякие следы чувственной реальной плоти, и это не замена, а другая возможность»[179]. Таким образом, традиционные (наезженные) формы мимитического переживания реального в пространстве социальных сетей интернет-пространства претерпевают существенную деформацию. Пользователь входит в эту сеть вовсе не для того, чтобы повторить в очередной раз повседневный опыт представления или инсценирования смыслов.

Анонимность как фактор развития социальных сетей, безусловно, сыграла весомую роль в истории их становления. Изначально ориентированные на развитие прозрачности общения, социальные сети всячески поощряли так называемую авторизацию и уход от анонимности. Многие из них до сих пор поддерживают ограничение доступа к использованию функционалов, а некоторые из сетей вводят установки принудительной авторизации. Так называемые «юзернеймы»[180] – маркеры аккаунтов, которые

вводятся при авторизации, зачастую являются прямыми отсылками к имени и фамилии пользователя. В результате чего создаются глобальные базы данных, в которых для идентификации субъекта его имени и фамилии зачастую становится недостаточно. Тогда в профиль вводятся закрепляющие деятельность институции: школа, служба в армии, работа; а также географические данные и личностные характеристики.

Соответственно, процесс инициации пользователя посредством заполнения граф профиля происходит на многих уровнях структуры его личностной и социальной характеристик. Такое «закрепление» субъекта позволяет ему создавать виртуальные группы непосредственного общения (личные комьюнити), которые состоят из друзей и родственников, нашедших субъекта в социальной сети. Подобные «якоря» помогают установить контакт с теми, кто уже был «потерян» в непосредственном общении, а также они лишают субъекта свободы быть не идентифицированным другими пользователями, хотя это предоставляет ему множество других возможностей. Из чего вытекают различные поведенческие тактики, используемые пользователями в сети.

Следующим важным шагом преодоления анонимности в социальных сетях стало введение системы реавторизации «oped-id»[181], позволяющей соединять профили различных социальных сетей, а также вступать в коммуникацию на сервисах, поддерживающих эту программу. Нововведение позволяет пользователю, зарегистрировавшись в одной социальной сети, продолжать коммуникацию на других площадках и сервисах. Подобная архитектура делает коммуникацию более прослеживаемой и привязанной. Однако есть особый тип коммуникативных площадок, в которых принудительной является анонимность, он принадлежит к типу имиджбордов[182] (imageboard), которые социальными сетями в техническом смысле не являются по причине построения коммуникационной структуры и тем самым подпадают преимущественно под социологическую интерпретацию понятия.

В отличие от других площадок, где пользователям необходимо регистрироваться для получения доступа, имиджборды предполагают принудительную анонимность, соответственно, пользователю не только необязательно регистрироваться, но и принципиально нельзя это сделать. На таких площадках общение выстраивается по правилам «коммуникационной анархии». В подобных условиях не важны ни статус, ни история коммуникации, ни сообщества, в которых состоит пользователь, здесь исключена возможность бана[183] (ban). Коммуникация на анонимных имиджбордах перманентно новая – пользователь никогда не знает, с кем он имеет дело. Здесь свобода высказываний и мнений у пользователей равна вседозволенности, не скованные необходимостью поддерживать свой сетевой имидж, пользователи также не могут использовать свой авторитет для влияния на оппонента в споре. В качестве побочного эффекта от анонимности коммуникации у субъекта возникает чувство безнаказанности, в результате чего общение зачастую сводится к взаимным оскорблениям. Впрочем, в условиях анонимного общения значимость оскорблений весьма девальвирована.

Говоря об анонимности определенных социальных сил, необходимо провести еще одно важное различение. Как уже было отмечено в предыдущих разделах диссертации (в «постсоциальных исследованиях») теоретическая интерпретация объектов (систем) этого класса иная, по сравнению с интерпретациями, ориентированными на понятие труда, инструментального действия (К. Маркс). В этом случае предлагается переосмыслить традиционные понятия, согласно которым объекты рассматриваются просто как отчужденные абстрактные технологии (или фетишизированные товары), сковывающие человеческий или политический потенциал.

Данное различение значимо в анализе виртулизации социальных сетей. Виртуальный модус сетей позволяет пользователям пространства потоков обрести такой тип свободы коммуникативного действия, которого не было ни в одном из прежних исторических типов коммуникации. Ветвление и произвольное конструирование сетей порождает нечто вроде

неповторимого «сетевого контекста», позволяющего всякому участнику, принявшему общие правила «игры», перейти границы прежде устойчивых и незыблемых социальных связей и отношений. Из чего следует, что социальная сеть – это не только программный сервис или площадка для групповых коммуникаций, она представляет собой единство пользователей, конструктов знания и программного обеспечения, соединяющего их.

Если учесть объект-центричную природу социальных сетей, представляющую собой отношения пользователей посредством внедрения объектов знания, то употребление определения «постсоциальный» по отношению к актам коммуникации в рамках подобных структур представляется вполне обоснованным. Прежде всего, это выражается в том, что компьютерные пользователи сами задают настройки функциональности интегрированных в сеть приложений. Это могут быть так называемые конференции, стенд-элоун блоги, комьюнити, электронные библиотеки, новостные ресурсы или в произвольном соотношении смешанные структуры, полный список которых стремится к бесконечности. Притом, деятельность в подобных системах зачастую выходит за рамки заданных алгоритмов их использования. Последнее из названных свойств как раз и подводит к более предметному осмыслению аутопойезиса структур коммуникации в социальных сетях.

В качестве «ответных» эффектов глобализации в интернете возникают гетерогенность, фрагментация и индивидуализация. По этой причине, с одной стороны, межкультурная мобильность, продуцируемая интернет-пространством, немыслима без трансляции, которая важна для понимания общего смысла и для обозначения содержательных языковых различий. С другой стороны, уместно, вслед за Бехманном, поставить вопрос: возникает ли вместе с интернетом специфическая культура, существенно отличающаяся от других культурных форм[184]? Сам Бехманн, как и большинство исследователей, ответ на этот вопрос оставляет открытым, полагая, что еще слишком рано давать какие-либо оценки процессам, которые начались так стремительно и недавно. Однако позиция, раскрываемая

в настоящем исследовании, позволяет предпринять попытку положительного ответа на него.

Возьмем, к примеру, такое прямое и непосредственное порождение интернет-культуры как флешмоб[185] (flashmob). Эту летучую форму социальности («единство по случаю») следует рассматривать как идеальную площадку для социального творчества. Примечательно в событии «flashmob-илизации» то, что оно выводится из-под влияния господствующих структур социальности. Как, например, шествие по Берлину десятков тысяч молодых людей с оторванным левым рукавом или одновременный поцелуй тысяч юношей и девушек на Манежной площади Москвы. «Мобберы» совершают оговоренные посредством интернет-коммуникации действия абсурдного содержания, после чего сразу расходятся. При этом бессмысленно задавать вопрос: для чего вы это делаете? Это вторжение социальной самодеятельности игнорирует всякую преувеличенную серьезность и исключительную важность «больших» социальных тем – политики, требуемого социального поведения, почитания власти и т.д. Если что-то флешмоб дискредитирует, так это некритически унаследованные социально-ролевые функции, предписывающие делать одно и не делать другое. Еще Ж. Бодрийяр утверждал, что повседневное существование людей сформирует когда-то эффективный и «непосредственный вызов политическому», а новые формы текущей жизни породят транзакции «активного сопротивления политической манипуляции»[186]. В этом отношении флешмоб обладает амбивалентной природой – как возможностью ухода от политических доминирующих манипуляций, так и вовлечением в любые другие способы манипулирования, к примеру, возмущенными массами футбольных болельщиков. Тем не менее, в связи с исследуемыми в диссертации вопросами, важно усмотреть в этом явлении самозарождение (пусть пока еще не явно, и на короткое время) совершенно невозможных в «до-интернетовской» социальной коммуникации форм и способов кооперации людей.

Таким образом, социальные сети интернет-пространства, включающие в себя и одновременно трансформирующие –

технические устройства, технологические решения, компьютерные программы, интересы и потребности пользователей, их социальные связи, эмоциональные миры людей, комьюнити…, могут быть рассмотрены в терминах самореферентных операционно замкнутых коммуникативных систем.

В ходе структурогенеза интернет-пространство образовало особого рода обособленную коммуникативную систему – социальную сеть. Сегодня социальные сети занимают самую значительную часть информационных потоков интернет-трафика, более того, их взаимодействие с внешней средой (другими сервисами интернета) изменяет всю систему. Соответственно, в русле настоящего диссертационного исследования, они представляют наибольший интерес.

ГЛАВА II. АУТОПОЙЕЗИС В СИСТЕМЕ ИНТЕРОБЪЕКТИВНЫХ ОТНОШЕНИЙ СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЕЙ

2.1. Трансформация субъекта в структуре социальных сетей

Как было отмечено в первой главе, в эпоху индустриального развития труд рабочего выражался как нечто чуждое для него, труд был противостоящей ему самостоятельной силой. В пришедшей ей на смену информационной эпохе новейшие технологии изменили прежде существовавшие формы производственной деятельности. Вследствие этих преобразований производство, а также средства производства, стали расширениями субъекта в той же степени, в какой колесо стало расширением находящейся во вращательном движении человеческой ступни. В результате массового внедрения компьютерных систем образовались эпистемические объекты, которым присуща автономность деятельности. Прежде всего, это выражается в том, что компьютерные системы приобрели собственный язык, позволяющий перевести все выражения человеческой культуры в коды, состоящие из нулей и единиц[187]. Соединяясь в потоки, бинарные коды стирают

пространственно-временные ограничения непосредственной реальности, модулируя при этом «собственную», виртуальную реальность. Бинарный алфавит компьютерных систем в соответствии с традициями математической и логической письменных форм уже невозможно соотнести с представлением о письменности как о простом деривате устного языка. По утверждению Г. Бехманна, компьютерный язык стал эквивалентом деньгам как общему экономическому посреднику, а «бинарный код – «универсальной монете», определяющей ценность элементов любых других систем»[188].

Вследствие внедрения в массовое использование ряда научно-технических изобретений интернет стал пространством и временем коммуникаций, построенных на «языке машин» с использованием языков людей. Каково место человека в этом социально-техническом пространстве? Кто он – «паук», который плетёт коммуникационную сеть? Или узел в автономной структуре, использующей его внутренние потребности в коммуникации для построения своих элементов? В настоящем параграфе предпринимается попытка показать то место, которое занимает субъект в пространстве информационных потоков. Для этого необходимо проследить воздействие технологии на идентичность субъекта, а также рассмотреть социальные сети как автономные динамические структуры, конструирующие социальное измерение и порождающие социальные риски.

М. Маклюэн в «Понимание медиа» приводит речь Папы Пия XII, чтобы показать каким образом общество изменит свои средства коммуникации: «Не будет преувеличением сказать, что будущее современного общества и стабильность его внутренней жизни зависят в значительной степени от сохранения равновесия между мощью технических средств коммуникации и способностью человека к индивидуальной реакции»[189]. Сегодня мы можем констатировать, что глава католической церкви проявил прозорливость, ставя будущее общественное развитие в зависимость от развития технологических систем. Так как подобно тому, как распространение письменности повлияло на становление различных культур, распространение сети

интернет привело к трансформации большого числа культурных форм, существующих ранее. Однако для внедрения новых технологий необходима была заранее подготовленная коммуникационная среда. И она – эта среда – уже существовала. Вследствие того, что западные культурные формы были носителями письменно-визуальной структуры восприятия мира, эти структуры первыми были преобразованы новыми медиа. В той же мере, в которой остальные культуры были к этому готовы, они восприняли и синтезировали новую коммуникационную технологию.

«Из собственного прошлого нам известно, какая энергия, сопоставимая с энергией расщепления ядра, высвобождается, когда письменность взрывает племенную или семейную общность, – отмечает М. Маклюэн и формулирует вопрос: – Что мы знаем о тех социальных и психических энергиях, которые высвобождаются при электрическом синтезе, или взрыве внутрь, когда письменных индивидов неожиданно сжимает электромагнитное поле?[190]». Если на этот вопрос в 1950-х гг. ещё не существовало ответа, то сегодня он уже технологически воплощён в сети интернет.

Изначально мы имели возможность проследить, как на возникновение и разрастание сети влияло количество существующих компьютеров, однако, теперь ситуация изменилась – распространение компьютеров уже зависит от распространения сети. Интернет стал воплощением мировой письменной и мультимедийной культуры, он транслирует все существующие мировые языки, которые способен распознать, а, следовательно, и перекодировать компьютер. Соответственно, не компьютеры стали устройствами-носителями технологической разумности, как ожидалось ранее, но компьютерные сети стали воплощением автономных единств, способных к онтогенезу.

Таким образом, социальные сети на стыке нескольких действующих факторов приобретают некоторую степень автономности, выражающуюся в «незаданности» развития. В организации сетей это проявляется в том, что они при всей разнородности своих сервисов представляют собой сложные,

но целостные структуры, ключевая характеристика которых – меняющийся и разворачивающийся характер. Сети, заключая в своей основе неограниченное число комьюнити, образуют своеобразные кластеры, объединяющее пользователей, число которых все время увеличивается. Подобная организация в химии называется дисперсной системой. Характерная особенность дисперсных систем – высокая свободная энергия как следствие сильно развитой межфазной поверхности. Подобные системы обладают повышенной адсорбционной способностью, химической, а иногда и биологической активностью[191].

Как утверждают У. Матурана и Ф. Варела, «два (или более) единства могут претерпевать взаимосвязанные онтогенезы, если действия между ними носят рекуррентный и более стабильный характер»[192]. Биологический пример таких связей являют собой «биогеобатареи» (biogeobattery), которые обитают в толще донных отложений морей и представляют собой единую систему. Бактерии обмениваются между собой электрическими разрядами (около 100 милливольт) через микроскопические белковые соединения порядка нескольких сантиметров длиной (что в 20 тысяч раз больше поперечника самих бактерий). Сеть «проводящих проводов» белка между бактериями позволяет происходить реакции окисления серы, находящейся на дне с использованием энергии расщепления кислорода, которую вырабатывают бактерии, более высокие по положению. «Провода» транспортируют электроны от бактерий, находящихся в богатой кислородом области около поверхности к бактериям в бедных кислородом серных отложениях. Нейробиолог П. Нилсен называет этот процесс «электрическим симбиозом»[193]. Таким образом, происходит симбиотическое взаимодействие морских бактерий, превращающее их в единый «сверхорганизм».

Схожим способом взаимодействуют между собой и пользователи социальных сетей. Они представляют собой единую систему из миллиардов соединённых между собой нервных систем. Однако вместо электронов передающимися элементами в

социальных сетях выступает информация. В таком свете отчетливее просматривается суть высказывания М. Маклюэна о том, что «в электрическую эпоху мы носим на себе как свою кожу всё человечество». В свою очередь, Н. Луман утверждает, что социальные системы используют коммуникации в качестве специфического способа аутопойетического воспроизводства. «Их элементы, – пишет он в «Аутопойезисе социальных систем», – суть коммуникации, которые рекурсивно производятся и воспроизводятся коммуникативной сетью и не могут существовать вне ее»[194]. Такие сети коммуникаций являются самовоспроизводящимися. Каждая коммуникация порождает информацию, которая в свою очередь порождает новые коммуникации. Сеть как целое, таким образом, порождает самое себя, то есть является аутопойетической. Повторяясь благодаря бесчисленному множеству обратных связей, коммуникации порождают общую систему убеждений, объяснений и ценностей, поддерживаемую дальнейшими коммуникациями. Через посредство такого общего информационного контекста субъекты выражают свои идентичности – так сеть выстраивает свою собственную границу. Но это не физическая граница, подобно клеточной мембране. Такую границу можно назвать границей ожиданий, конфиденциальности и лояльности. К. Фритьоф показывает, что эти границы постоянно поддерживаются и пересматриваются самой сетью[195].

Поставим вопрос: чем пользователей привлекают социальные сети? Прежде всего – всеобщностью и интерактивностью подобных ресурсов. В социальной сети каждый пользователь выкладывает информацию, наполненную личными смыслами, соответственно, его возможности быть оцененным растут, если он сам активно вступает в коммуникацию и предлагает свои оценки другим участникам. В случае, когда эта коммуникация построена вокруг смыслов, определяющих сообщество, на площадке которого она происходит, у пользователя появляются дополнительные возможности быть услышанным. Даже скорее увиденным, так как сетевые мультимедиа используют визуальность для передачи информации, которая заменяет остальные

каналы чувственного восприятия субъекта, такие как осязание, обаяние и вкус. Притом, распространяется подобное восприятие далеко за рамки сетевой реальности. М. Маклюэн обозначал подобное искажение восприятия как неизбежный процесс социальных трансформаций: «соотношение чувств изменяется тогда, когда одно из них – или телесная или умственная функция – облекается в конкретную технологическую форму»[196].

«Образ унифицированной пропорции между чувствами долгое время считался признаком нашей рациональности, и в компьютерную эпоху он может стать таким снова», – прогнозировал М. Маклюэн[197]. Автор «Понимания медиа» объяснял это тем, что с развитием технологий появится возможность программировать такие пропорции между чувствами, которые приблизятся к состоянию сознания. И хотя мы не можем утверждать, что разумность является характеристикой социальных сетей, мы отмечаем, что некоторые признаки, являющиеся следствием их автономности, оказывают непосредственное влияние на субъекта – на его идентичность.

Так как коммуникация в социальных сетях влечет за собой координирование поведения пользователей, она производит двойной результат: приводит к возникновению идей и смысловых контекстов, а также правил поведения, или, выражаясь языком социальных теоретиков, – социальных структур, обусловленных разнообразными функционалами. Система общественных ценностей и убеждений порождает у членов социальной сети чувство своеобразия, основанное на духе принадлежности. Пользователи могут определить для себя значимость социальных сетей по формам поддержки, которые они встречают в них. Ограниченные и закрытые сети в этом плане менее полезны, нежели сети с возможностями для расширенных свободных связей (слабых связей). Открытые сети с большей вероятностью могут предложить своим участникам новые идеи и возможности, нежели их закрытые аналоги. Другими словами, группа субъектов, коммуникация которых не выходит за рамки собственной организации, не сможет использовать сети для новых возможных коммуникаций или иного приобретения знания. В

противоположность – у пользователей со связями в открытых сетях есть возможность наладить коммуникацию с другими социальными мирами, что способствует налаживанию доступа к более широкому диапазону информации[198]. Для отдельного успеха пользователям лучше иметь связи в множестве сетей, а не многие связи в пределах единственной сети. Тем более это актуально с учётом внедрения функционала open-id, позволяющего интегрировать авторизацию в различных системах. Точно так же субъекты могут иметь влияние или действовать как брокеры в пределах их комьюнити, соединяя сети, которые непосредственно не связаны. При этом они могут воспринимать социальные сети как не имеющие к ним отношения структуры, которые они используют для достижения практических целей, но значительность степени их «соработничества» проявляет себя как со стороны субъекта, так и со стороны объекта. В этом случае сеть подобна виртуальным пролетариям, которые не могут присвоить собственность на средства производства, но при этом сумели преодолеть отчуждение между собственным трудом и его результатами.

Интерес субъекта к социальным сетям неразрывно связан с его фундаментальной проблемой недостаточности (незавершенности) объекта. В нашем случае таким объектом выступает сама сетевая коммуникация. На своих экранах пользователи находят лишь временное и всегда частичное решение этой глобальной проблемы. Для субъекта отсутствие достаточности соответствует определенной структуре желаний, постоянно поддерживаемому интересу, никогда не находящему полного удовлетворения. Но как коммуникация может влиять на участников социальных сетей, принуждая их к более активному присутствию или изменению самого процесса коммуникативных действий? Для ответа на этот вопрос необходимо перейти к анализу непосредственного (субъектного) пользовательского опыта участия в сетях.

Несмотря на то, что пользователь не может перешагнуть за экран и целиком погрузиться в эту жизненную форму, вместо этого за экран переходит его собственное видение себя самого. Каждый раз,

когда субъект приводит в действие компьютер и через внешние устройства получает доступ к сети интернет, он проверяет электронную почту, так как среди всей возможной информации электронная почта – это наиболее общая информационная база, где собирается информация, относящаяся непосредственно к данному субъекту. Почтовый сервис универсален: к нему апеллируют все функционалы сети, за исключением некоторых служб, например, ISQ[199], чем и обусловливается распространенность его использования. Однако социальные сети также используют электронную почту в своей работе. Соответственно субъект, проверяющий почту, увидит не только свою переписку, документы или оповещения; в почтовом ящике его ожидают и сообщения от социальных сетей, так как обязательным условием регистрации в них является предоставление почтового адреса. В случае, если пользователь открывает их и переходит по отправленным ему гиперссылкам, он переходит в пространство социальных сетей.

При первом приближении, социальные сети являют собой что-то похожее на технологический инструмент, которым пользуется субъект. На самом деле социальные сети всегда нечто большее, чем инструмент, а их отношения с субъектом не могут быть корректно описаны на основании логики инструментальных действий. Практика подобного позиционирования схожа с выбором определенной позиции по отношению к рынку, о чем пишет К. Кнорр-Цетина: «Занимая ту или иную позицию, трейдеры говорят, что они становятся частью рынка»[200]. Но все дело в том, что, будучи частью коммуникативной структуры такого типа, пользователи за это расплачиваются своими ресурсами, в частности ̶ такими как время и идентичность. Подобную ситуацию выражает присказка «часть команды – часть корабля», которую любил повторять экипаж «Летучего голландца» в художественном фильме «Пираты Карибского моря II».

Таким образом, перед нами как будто бы возникает сложная дилемма: если социальные сети безопасны, то они не используют субъект, а если они опасны, то они используют субъект. М. Кастельс пытается уйти от этой дилеммы, утверждая, что технология не

хороша, не плоха и не нейтральна. По его мнению, современная технологическая парадигма, как, возможно, никогда ранее обладает силой проникать в самую сердцевину жизни и мысли[201]. С нашей точки зрения, вопрос о последствиях развертывания этой парадигмы (сознательного человеческого действия и усложняющейся матрицы взаимодействий между технологическими силами) по сей день остается открытым.

Однако мы, в виду намеченной исследовательской позиции, принимаем положение о возрастании социальных рисков, связанных с экспоненциальным ростом сложности информационных технологий и систем. В ходе дальнейшего анализа будет проиллюстрировано, как сети включают пользователей в свой аутопойезис, и в то же время – как пользователи (субъекты) используют сети, расширяя свое коммуникативное пространство. Таким образом, принятая точка зрения близка к позиции Маклюэна, который пишет: «Человек, используя технологии, превращается в органы размножения машинного мира – подобно пчеле, выполняющей подобную роль в растительном мире. В свою очередь машинный мир отвечает на любовь человека взаимностью, быстро исполняя его потребности и желания»[202]. Маклюэн уточняет, что техническое изменение преобразует не только жизненные привычки, но и образцы мышления и оценивания, ссылаясь при этом на китайскую притчу:

«Странствуя, Цзыгун дошёл на юге до царства Чу и возвращался в Цзинь. Проходя севернее реки Хань, заметил огородника, который копал канавки для грядок и поливал их, лазая в колодец с большим глиняным кувшином. Хлопотал, расходуя много сил, а достигал малого. Цзыгун сказал:

– Ведь здесь есть машина, которая за один день поливает сотню грядок. Сил расходуется мало, а достигается многое.

Огородник от гнева изменился в лице и, усмехнувшись, ответил:– Я не применяю её не оттого, что не знаю как, я стыжусь её

применять. От своего учителя я слышал: «У того, кто применяет машину, дела идут механически, у того, чьи дела идут механически, сердце становится механическим. Тот, у кого в груди механическое

сердце утрачивает целостность чистой простоты. Кто утратил целостность чистой простоты, не утвердится в жизни разума. Того, кто не утвердился в жизни разума, не станет поддерживать путь»[203].

В пересказанной притче дихотомия использования технологий, с одной стороны, подразумевает то, что субъект использует её, преследуя свои цели, а с другой – он утрачивает прежнюю целостность своего существования. Маклюэн это объясняет тем, что «продукты электрического синтеза чрезвычайно сложны, тогда как продукты распада просты»[204]: письменность создаёт намного более простые типы субъектов по сравнению с теми, которые развиваются в племенных и устных сообществах, пишет он. Подтверждает Маклюэн это тем, что фрагментированный человек (с «механическим сердцем») создаёт гомогенизированный западный мир, тогда как устные общества состоят из людей дифференцированных, но дифференцированных не видимыми признаками, а уникальными эмоциональными смешениями. «Внутренний мир устного человека представляет собой сплетение сложных эмоций и чувств, которые практичный человек Запада в себе подавил в интересах практичности»[205], – пишет он. Схожую позицию занимает Л. Мэмфорд, когда пишет, что «машина приводит к отмиранию функций человека, граничащему с параличом»[206].

В утверждении Ф. Хайека о том, что рынок не производит предметов, а передает информацию о них, также прослеживается мысль, что технологии отчуждают человека от собственной природы: «Жизненно важная функция, которую играет распространение информации, ускользает от людей, подверженных механицистским и сциентистским предрассудкам. Они принимают фактическую информацию о физических объектах как само собой разумеющееся и не обращают внимания на роль, которую играет относительная редкость различного рода предметов при определении их ценности»[207], – считает Хайек.

На примере социальных сетей можно проследить, как коммуникация из пересечения случайно порожденных ею проявлений свойств запускает (с определенного уровня сложности)

собственную «автоматическую» практику. Современному западному человеку для того чтобы вступить в коммуникацию, уже не нужна личная встреча. И даже наоборот, встречи планируются посредством тех коммуникаций, которые протекают в виртуальном пространстве социальных сетей. Так внезапность случая сводится на нет: всех можно найти и всё можно обсудить, не выходя из сети.

Отношение пользователей к сетям может быть обусловлено различными интересами: коммуникативным, профессиональным, развлекательным и т.д., однако, в целом его можно определить как информационно-потребительское, построенное на идентичности субъекта. Разнообразное социальное обеспечение в этом случае выступает как аккумулятор различного типа связей в единый многоуровневый сервис. Так, к примеру, один из пользователей социальной сети «Вконтакте» задает вопрос: «Как вы считаете, социальная сеть вызывает зависимость»? – На что его виртуальные «друзья» отвечают утвердительно. Другой случай описывается в журнале «F5», когда создатель фирмы-производителя компьютерных программ Microsoft Б. Гейтс не выдержал наплыва пользователей с желанием добавить его в виртуальные друзья. За короткое время ему пришло 10 тыс. запросов на добавление в виртуальные друзья, и, по словам Гейтса, разобраться в том, с кем он действительно знаком, оказалось невозможно, после чего он отказался от поддержки аккаунта в социальной сети Facebook. Руководитель Microsoft отметил, что он «вовсе не стремится проводить 24 часа в сутки за компьютером». «Если не проявлять осторожность, новые технологии могут отнимать слишком много времени», – заявил Б. Гейтс[208].

Непосредственное наблюдение за посетителями компьютерных клубов иллюстрирует масштабность распространения феномена популярности социальных сетей и уровень вовлеченности в них. И если еще в 2004 году в подобных компьютерных клубах имело место массовое увлечение видеоиграми, то теперь на их место пришли социальные сети. Подобное наблюдение иллюстрирует тот факт, что социальные сети вместе с развитием сервисов и объема

пользователей приобретают популярность поэтапно – как в различных социальных слоях, так и в различных возрастных группах.

Так, благодаря виртуализации непосредственного общения социальными сетями прежде критически важное «пространство встречи» утратило коммуникативную ценность. Вовлеченному в социальную сеть субъекту, чтобы получить нужное для него «новое качество» общения, необходимо продолжать конструирование сети. Такое созидание есть, по сути, «соработничество» с объектом (системой). Именно объект (социальная сеть) в данном случае форматирует и задает рамочные условия нового коммуникативного созидания. Что же тогда можно сказать об объектах такого класса? Они принципиально непросчитываемы и не прочитываются до конца. Причина в том, что они безостановочно продолжают разворачивать свою сущность. К. Кнорр-Цетина, обращаясь к объектам такого типа, констатирует: «С теоретической точки зрения, определяющей характеристикой данного типа объекта является именно эта недостаточность «объективности» и завершенности существования»[209].

В свою очередь Ж. Бодрийяр, описывая «человеческая массу» в социальных сетях, констатировал: «Эта диффузная, децентрированная, броуновская, состоящая из молекулярных образований реальность [массы] неподвластна никакому анализу: понятие объекта к ней неприложимо точно так же, как оно неприложимо и к предельному уровню материи, «анализируемому» в микрофизике»[210]. Не разделяя целиком тезис Бодрийяра о «неподвластности анализу» и неприложимости к «понятию объекта», отметим только, что его аналогия срабатывает применительно к массе пользователей, оказавшейся в виртуальном пространстве социальных сетей. Другое дело, что эта «масса» чаще всего рассматривается и анализируется как объект статистических и зондирующих исследований. Однако при таком подходе виртуальная масса социальных сетей остаётся непрозрачным множеством. Рассмотрение же её в качестве того или иного комьюнити, включенного в аутопойетическое техносоциальное образование, может позволить,

с нашей точки зрения, глубже понять сущностные стороны подобных сообществ.

Все дело в том, что исследователь может охватить лишь незначительную часть объема пользователей социальной сети. Этот факт указывает также на источник разворачивающегося и постоянно изменяющегося характера структуры сетей, на незавершенность списка как тем, по которым возникают дискуссии, так и сообществ, в которых они проходят. В сетях непрерывно действует рассеянная масса участников, возникают спонтанные коммуникации; и каждый раз новая политика администрации сети зависит в конечном итоге от «веяний», распространённых пользователями. Социальная сеть как эмпирический объект непрекращающихся действий и факторов постоянно трансформируется по всем своим параметрам, будь то количество участников, созданных ими групп, функционалов, или формы коммуникации. Соответственно, возникает необходимость определить те условия и состояния, которые влияют на развитие социальных сетей.

Несмотря на то, что в сетях отсутствует изначальный вектор динамики развития, нам стоит обратить внимание на природу коммуникативных актов, опосредованных средой коммуникаций. В терминах теории социальных систем Н. Лумана можно сказать, что социальные сети интернет-коммуникации являют собой оперативную (и операционную) замкнутую систему. Для того чтобы перейти на язык социально-философского анализа, необходимо обратиться к формуле Мида о выборе роли субъектом[211]. Эта формула была предложена для анализа межсубъектной социальности, что позволило исследовать реципрокность (от лат. reciprocus – возвращающийся, взаимный) как основу социальности. Из мидовской формулы вытекает, что межсубъектная рефлексивность появляется, когда индивид усваивает установку другого по отношению к себе. Эта установка определяет и структурирует субъекта, который формируется социальным образом. Такой процесс имеет взаимный и непрерывный характер, а также способствует повседневному пониманию других людей и коммуникации с ними[212].

К нашему случаю формула Мида вполне применима. Пользователи социальных сетей располагают широким спектром возможностей для обозначения межсубъектных установок. К примеру, в социальной сети «Вконтакте» имеются настройки так называемого «статуса», которые призваны указывать тем или иным пользователям на состояние того субъекта, с кем они имеют дело. Подобная установка является переменной и призвана отображать некую универсальность и обобщенность характера отношений пользователя к остальным. Также она может быть использована и избирательно к конкретным пользователям, но только в том случае, если они способны принять эту интенцию и правильно «прочитать статус».

Формулу Мида также можно применить для анализа функционала «стена», которым активно пользуются «Вконтакте». Стена позволяет пользователям оставлять мультимедийные сообщения, отражаемые в профиле каждого из них. «Стена» является неким прообразом ленты с записями автоответчика в телефоне, однако эти записи видны всем участникам социальной сети, в отличие от личных сообщений. Пользователь же при авторизации (входе в систему) увидит сразу все сообщения – и личные, и сообщения на «стене», оставленные ему во время пребывания того в неактивном состоянии. В отличие от коммуникации в группах и соответствующих разделах, «стена» наиболее явно иллюстрирует рефлективность всех участников коммуникации, с которыми пользователь входил в контакт и, с другой стороны, является источником не менее влиятельным, нежели «лента новостей».

Если мы обратимся к ещё одной популярной в русском сегменте интернета социальной сети, «Живой журнал», то сможем увидеть проявление этой межсубъектной рефлексивности в так называемом «заглавном посте»[213]. Его может оформить пользователь в случае, если хочет задать установку для тех других пользователей, которые впервые посетили пространство его личного блога. Этим пользователь предохраняет себя от дальнейших действий по установлению отдельных индивидуальных установок для

новых участников коммуникации в рамках пространства его аккаунта. Субъект может выразить свое позиционирование посредством изображения, видео или аудио контента, а также текста, что позволит ему занять определенную позу по отношению к читателям. Наиболее распространенной установкой заглавного поста является сообщение о настройках защиты блога, а также предложение открыть их индивидуально для каждого пользователя взамен на его идентификацию.

Используя заглавный пост, субъект вступает в коммуникацию, исключительно ориентированную на установку другого пользователя по отношению к себе. Он лишает другого возможности оставаться анонимным взамен на информацию, которую представляет к обсуждению. В формуле Мида также содержится элемент рефлексивной петли: в ситуации межличностного взаимодействия другой усваивает позицию субъекта и соответствующим образом анализирует ситуацию и собственные действия. В социальных сетях это проявляется, когда пользователи обозначают свои «статусы». Во всех сетях и во многих коммуникативных сервисах предусмотрена опция «статус», предназначенная по большей части для обозначения физического состояния пользователя. «Статус» может указывать на такие состояния как «в работе» или «болею». Другим примером использования функционалов сети для выражения позиции может служить аватар, когда пользователь, отвечая на ту или иную реплику, будет менять его, в зависимости от занимаемой позиции. Таким образом, в процессе коммуникации пользователи усваивают разносторонние грани позиций участников, выраженных тем или иным способом. Таким образом, рефлексивная петля в эпистемических объектах разбивается на семантические показатели подобно лучу, разбитому призмой на спектры.

Социальные сети, помимо смыслов, производят также и отношения. Для этого в частности используются показатели актуальности контента того или иного пользователя. С помощью этого социальные сети выстраивают внутреннюю стратификацию. Своеобразным показателем успешности того или иного пользователя является рейтинг. Рейтинговая система, так или иначе, представлена

в любой социальной сети. Возьмем, к примеру, закрытую социальную сеть русскоязычного сегмента «Лепрозорий». В ней совершенно минимизированы возможности построения профиля, однако среди немногочисленных опций ключевым показателем выступает рейтинг. В «Лепрозории» рейтинг обозначается внутрисетевым понятием – «карма». «Карма» является суммарным числом положительных и отрицательных показателей, которые были даны другими пользователями ее обладателю. В итоге «карма» с отрицательным показателем в тысячу баллов ликвидирует пользовательский аккаунт. Подобная система статусов определяет не только успешность пользователя, но и назначает вес его собственных оценок – его голос умножается в несколько раз в соответствии с «кармой». Иначе говоря, чем выше у него «карма», тем больший вес имеет его голосование за тот или иной пост или комментарий.

В других социальных сетях подобными статусными показателями выступают: количество друзей или статистика просмотров аккаунта и т.д. Наш анализ рейтинга социальных сетей не может обойти отдельное социальное явление – «тысячников»[214]. Так называемые «тысячники» – пользователи, которые обладают количеством друзей, равным тысяче и более. Если этот показатель выразить в категориях периодической печати, то он будет соответствовать количеству подписчиков на издание. Таким образом, «тысячники» могут значительно влиять на тот или иной сегмент сети. Возьмем, к примеру, экологическую тему: те блогеры, которые посвящают свою коммуникацию защите окружающей среды, в случае если они являются тысячниками, будут наиболее влиятельны и авторитетны в этой сфере. Их посты, привязанные к тем или иным событиям, будут влиять на массовую интерпретацию событий.

Стоит отметить, что среди всего количества аккаунтов «тысячники» ̶ это скорее исключение, подтверждающее то правило, согласно которому участие в социальных сетях не предполагает стратификации пользователей. Во всех сетях пользователям выдаются равнозначные аккаунты с нулевыми рейтингами, и возможность войти в ряды «тысячников» является

привилегией далеко не многих. Однако это не означает, что рейтинг – как персональный, так и общественный – не представляет ценности для пользователей. Если не рассматривать успешность пользователей в рамках сети, рейтинги влияют на внутригрупповую коммуникацию. В профиле участника может быть обозначено то, как часто он выкладывает контент в сеть, сколько пользователей на этот контент подписаны и какие комментарии к нему они оставляют (по аналогии «Кармы» и «Лепрозория»). Подобная информация выступает в роли визитной карточки для тех «других» пользователей, которые по каким-либо причинам проявляют интерес к профилю. Что же касается сообществ, то здесь рейтинг и вовсе выступает как показатель, значимость которого выше значимости самого контента. Ведь показателем рейтинга сообществ выступает, наряду с авторитетностью их создателей, количество их участников. А значит, чем более массовым будет сообщество, тем более широкой будет та аудитория, на которую возможно распространить контент. Соответственно, популярность самого пользователя будет соотноситься с количеством как сообществ, в которых он принимает участие, так и авторитетности самих сообществ.

В сообществе «ru_politics» (наиболее высокое по рейтингу среди политических русскоязычных сообществ) публикуют свои записи пользователи, представляющие политические партии, общественные движения, политических обозревателей и чиновников. Это позволяет субъектам как донести информацию до аудитории, заинтересованной в ней, так и получить обратное сообщение в виде комментариев. В подобной схеме коммуникации рейтинг играет важнейшую роль, так как он предоставляет пользователю знание, а также расширяет количество его связей и повышает авторитет внутри сети. Таким образом, авторитетность создает саму себя, действуя по принципу снежного кома. Рост рейтинга по возрастающей траектории касается как отдельных пользователей, так и сообществ и в целом социальных сетей, в соответствии с фрактальностью подобных структур.

Формы коммуникации пользователей могут быть совершенно разнообразными. Это могут быть как сугубо профессиональные распространение информации и налаживание коммуникативных

связей, так и специфические виды времяпрепровождения, такие как создание графических коллажей (такой форме посвящено, к примеру, комьюнити «foto zhaba»). Этот и подобные ему виды коммуникативной деятельности направлены на самореализацию субъекта. Субъект выносит свои смыслы в сеть, на что сеть, резонируя, отвечает ему. Так называемая самореализация предполагает разнообразные формы поддержки и одобрения смыслов, выносимых пользователем. Таким образом, его деятельность становится его же продолжением. Сообразно некой нити за пользователем тянется история его комментариев, постов, изображений и других форм коммуникативных актов. В этом случае порог видимого мира отодвигается от него. Субъект в отношении к непосредственной реальности самоотождествляется как пользователь. Он раздваивается на, условно говоря, «реального себя» – образ, который у него изначально сложился, и «виртуального себя» – аккаунт, репрезентирующий этот образ. Происходит растождествление субъекта с дальнейшим «вынесением» народившейся новой идентичности в сеть.

Так, идея Ж. Лакана о субъекте как предлежащей структуре желаний близка к описанию происходящего в ходе растождествления идентичности пользователя. Осуществляя проекцию посредством лакановского образа, назовём этот процесс вынесения «стадией кривого зеркала». По Лакану, «стадия зеркала» проявляется в ситуации, когда ребенок оказывается поглощен цельностью своего отражения в зеркале, его четкими границами и подконтрольностью – понимая в то же время, что этих вещей не существует. Ребёнок достраивает свое отражение в зеркале желаемым. «Здесь, – пишет Лакан, – достаточно понимать стадию зеркала как некую идентификацию во всей полноте смысла, придаваемого этому термину анализом, а именно, как трансформацию, происходящую с субъектом, когда он берет на себя некий образ»[215].

Если допустить, что лакановский аргумент следует рассматривать несколько шире, т.е. вывести его за границы психоанализа детства и применить к анализу эпистемических объектов, то мы обнаруживаем, каким образом формируется

подспудная динамика «перманентного желания» социального объекта, постоянно переориентирующая его на новые цели. В нашем случае желаемое, со стороны пользователя социальной сети, представляется в виде искомого общения, которое, возможно, еще смутно осознается и не актуализируется полностью. Но с другой стороны – на уровне объекта – открытый, разворачивающийся характер социальных сетей уникальным образом соответствует структуре желаний субъекта. Предметная ориентация сообществ, из которых построена социальная сеть, и темы, обсуждающиеся в этих сообществах, могут служить своего рода сигнификаторами личностной характеристики пользователя и, в определенном смысле, – сигнификаторами его идентичности.

Список подобных интересов и тем может характеризовать направленность коммуникаций пользователя, в то время как список контактируемых с ним других участников социальной сети может быть задан как этими интересами, так и наоборот – быть привнесен в социальную сеть из групп непосредственного общения. Такая деятельность направлена на дублирование субъектом собственной личности. В этом отношении он подобно ребенку, видящему свой образ в зеркале и по нему строящему представление о самом себе. В нашей ситуации, субъект (пользователь) выносит из себя представления (смыслы) в сеть, чем уже производит частичную (незаметную для него самого) деструкцию своего прежнего психосоциального образа.

Процесс «выноса» выступает в форме различных репрезентаций: интересы в профиле, фотографии для подтверждения идентичности, принадлежность к сообществам и т.д. Один из примеров такого выноса смыслов описан в исследовании Э. Рэйд: «В компьютерной видеоигре Multi User Dimensions я предпочитаю играть женские роли, так как в реальности я являюсь женщиной. Однако из-за этого я постоянно подвергаюсь сексуальным нападкам, которые зачастую выходят за рамки случайных разговоров и комплементов. Теперь я играю только в тех версиях интернет-игры, где убивать игроков разрешено. Мне нравится убивать за домогательства»,

– описывает свой опыт одна из респондентов[216]. Рейд в своей работе «Идентичность и кибернетическое тело» провела анализ самовосприятия игроков так называемых ролевых компьютерных игр, пространство проведения которых – это опосредованная интернетом виртуальная среда. В основе подобных структур также заложена сетевая архитектура, которая в союзе с принципом единовременности построения коммуникации обеспечивает виртуальное пространство игры.

Если сравнивать социальные сети и ролевые игры, то вторые выступают в качестве отдельного сервиса сетей, которые могут содержать их в качестве дополнительной коммуникативной среды (например "Ферма")[217]. Ролевые игры не могут предложить пользователям такие функции как построение групп или распространение информации. Однако их «реальность» передаётся не менее достоверно за счет различных технологических объектов и мультимедийного интерфейса, соответственно вынос смыслов в виртуальное пространство ничем не осложняется. Однако в ролевых играх это касается лишь поведенческих тактик, в то время как в социальных сетях, где выстраиваются цепочки репрезентирующих действий, все более сложных и непредсказуемых, процесс обретает свойство непрогнозируемо ветвящейся системы трендов-желаний, концы которых исчезают в бесконечности.

В сетях срабатывает эффект предопределенного отсутствия полноты знания об объекте, что подводит вовлеченного в процесс субъекта к такому набору действий, который вынуждает его шаг за шагом прояснять и актуализировать собственное желание – актуализировать то, чего недостает в «реальном отражении себя». Это может привести и приводит в известных случаях к смене гендерных установок и гендерных же коммуникационных практик, а в итоге – к кризису идентичности.

М. Маклюэн за 30 лет до наступления эпохи интернета назвал подобный «вынос» расширением чувств: «Наши человеческие чувства, – писал он в «Понимании медиа», – расширениями которых являются все без исключения средства коммуникации,

являются фиксированными налогами на личностные энергии и тоже конфигурируют сознание и опыт каждого из нас»[218]. Точка зрения Маклюэна была основана на том, что с использованием медиа технологий происходит гиперстимуляция центральной нервной системы, вследствие чего она прибегает к самоампутации, отделению причиняющего страдания органа, чувства или функции. «Стадию кривого зеркала» он обозначает как «оцепенение Нарцисса», заимствуя образ из известного греческого мифа.

Статус потребителя настолько крепко закрепился в сознании современного человека, что оборотная ситуация, в которой другое, техно-социальное единство может потреблять, исключается даже на гипотетическом уровне. Однако, как было показано выше, не только субъект использует социальную сеть, но и социальная сеть в определённой степени использует (потребляет) субъекта. Такую коммуникативную ситуацию можно охарактеризовать как симбиотическое взаимодействие.

Далее проанализируем то, как идентичности субъектов-пользователей участвуют в аутопойезисе социальных сетей.

Если мы обратимся к «Информационной эпохе» М. Кастельса, то увидим, что он в качестве отличительной социальной и политической тенденции 1990-х годов выделяет построение социального действия и политики вокруг первичных идентичностей – либо приписанных, укоренившихся в истории и географии, либо построенных заново в поиске смыслов и духовности. «Первые исторические шаги информациональных обществ, как представляется, характеризуются преобладанием идентичности как организующего принципа»[219], – отмечает исследователь. Под «информациональными обществами» Кастельс подразумевает сумму взаимодействий постсоциальных явлений, вплетенных в социум. Медиа коммуникации выступают наглядным примером суммы таких взаимодействий.

Как утверждает З. Бауман, индивидуализация 1990-х привела к специализированным взаимодействиям, во многом лишенным точных определений и фиксаций, не совпадающих с классификационными признаками в их прежних социологических

смыслах[220]. Однако данное утверждение может быть оспорено. Если пристальнее вглядеться в уже проявленные свойства социальных сетей, то мы обнаружим следующее: каждое из комьюнити основано одним из участников сети, тогда как остальные участники манипулируют множествами доступов в персональные или иные индивидуализированные комьюнити различных социальных сетей. Субъект вместо того чтобы пользоваться имеющимся коммуникативным алгоритмом (точным набором инструкций, описывающих порядок действий исполнителя для достижения результата решения задачи за конечное время) уже существующих структур, получает возможность создавать свой собственный. Таким образом, каждый участник коммуникации встроен в такую последовательность предложенных действий, которая вынуждает его создавать личную сеть.

С одной стороны, процесс построения индивидуальных комьюнити субъектом определяется его интересами и предпочтениями. С другой – выбор тех или иных уже существующих комьюнити для коммуникации, а также создание связей с другими субъектами будет осуществляться в том числе и по изводу его идентичности. Также идентичностями пользователей определяется тот круг интересов, через которые субъект связан с другими участниками социальных сетей. Иначе говоря, социальная сеть представляет собой неограниченный набор идентичностей, связанных между собой коммуникативными актами и иного рода взаимодействиями. Субъект же в этой структуре выступает в роли «носителя» идентичности, тогда как его основной функцией становится вплетение новых смыслов в уже сформированную сеть, или, иначе говоря, поддержание процесса коммуникации.

Представление о субъекте как о неповторимой комбинации свойств, образующей формально неразрывное единство, уходит корнями в философские воззрения Иоанна Дунса Скота, который определяет набор подобных свойств понятием «этовость». «Этовость» как единство «по числу» дополняется его «чтойностью», т.е. единством «по природе»,

роднящим его с другими элементами того или иного множества. «Этовость» не является дополнительной сущностью, она подобна форме, а точнее видовому отличию. Таким образом, мы приходим к тому, что унификация чувств, о которой писал Маклюэн, мыслима без абстракции, позволяющей описывать пути изменения состояния объекта в зависимости от его текущего состояния. Так, например, образ унифицированной пропорции между чувствами не предлагает абстракцию разумности. Как видовое отличие «разумность», ограничивая род «живое существо», создаёт вид «человек», так и отдельные «этовости», ограничивая общую природу, производят определённое множество индивидуальных людей. Таким образом, видовая природа, присутствующая в каждом индивиде, есть основание для умопостигаемых форм (spesies intelligibiles), образующих при взаимодействии с интеллектом субъекта понятия, в которых как объект познания дана эта природа. Это понятие и есть универсалия, в которой человеческому сознанию дана природа[221].

Соответственно, коммуникационные взаимодействия будут определяться «этовостью» пользователей, тогда как «чтойность» выступает как причина для построения лично ориентированных сообществ, например, сетей, организованных пользователями, связанными между собой родственными связями. Большинство таких личных сетевых сообществ, как утверждает Б. Велман, состоят приблизительно на одну половину из членов семьи, и на вторую – друзей, соседей и товарищей по работе: групп непосредственного общения[222]. В таких сообществах пользователи не зависят от доброжелательности или социального контроля различных незнакомых участников разветвленных открытых сетей. Вместо этого им часто приходится активно искать, поддерживать и мобилизовать их разветвляющиеся связи или, например, сталкиваться с делами других. Отечественные социальные сети «Вконтакте» и «Одноклассники» (наиболее массовые в сегменте), состоят, прежде всего, из подобных лично ориентированных групп непосредственного общения. Тогда как обособленная и замкнутая сеть «Лепрозорий» представляет

собой исключительно сумму коммуникаций в пространстве открытых площадок – тематических комьюнити. Таким образом, «этовость» субъекта в «Лепрозории» становится ключевым принципом его успешности или неуспешности.

Р. Барглоу связывает подобное явление с новым этапом развития технологий: «Исторический сдвиг от механических к информационным технологиям, – пишет он, – помогает подорвать понятия суверенности и самостоятельности, понятия, которые давали идеологическую основу для индивидуальной идентичности с тех пор, как греческие философы выработали концепцию более двух тысячелетий назад. В общем, технология помогает разрушать то самое видение мира, которое она в прошлом лелеяла»[223]. Проведя серию эмпирических исследований в ультратехнизированной среде Сан-Франциско в 90-х гг. ХХ века, он отмечает, что субъект в технологической среде неизбежно самоотчуждается, что приводит его к чувству одиночества и желанию общности. Так, описывая серию экспериментов, Р. Барглоу отмечает: «Образ головы во сне, когда позади нее подвешена компьютерная клавиатура: Я – это программированная голова! Сновидцы выражают чувство одиночества, переживаемое как экзистенциальное и неизбежное, встроенное в структуру мира. Полностью изолированное «Я» кажется безвозвратно потерянным для себя»[224]. Таким образом, очевиден поиск субъектом новой системы связей, которая будет построена на его реконструированной идентичности. Одиночество – вот та сила, привнесенная в повседневность технологической революцией, сила, которая будет гнать субъекта к поиску новых и новых сообществ. Притом выбор этих сообществ всегда будет определяться его идентичностью.

М. Кастельс характеризует становление идентичности как процесс, через который субъект узнает себя и конструирует смыслы, главным образом, на основе совокупности культурных свойств. Как то, широко распространенные сегодня в Западной Европе течения расизма и ксенофобии можно отнести, как полагает Кастельс, к кризису идентичности, которая в современном мире становится все

более абстрактной. Понятие «европеец» претендует на всеобъемлющую идентичность по отношению к разнообразным национальным группам, проживающим в Западной Европе[225]. Россию также можно причислить к тем регионам, где национальная идентичность претерпевает кризис. Понятие «россиянин», призванное выражать национальную идентичность, апеллирует к широкому спектру национальных и исторических принадлежностей, в соответствии с разнообразием регионов Российской Федерации и их культурными особенностями. Кроме «основной» нации, представляющей большинство россиян – русских, в России проживает также множество других национальных групп. Очевидно, что понятие «россиянин» – это не обязательно русский, как могут полагать во многих иностранных государствах, и также очевидно, что это понятие не выражает национальной идентичности всех граждан, проживающих на территории государства. Исторически предшествующее ему понятие «советский гражданин» предполагало некую общность, построенную на идеологическом единстве, но ни историческую, ни национальную идентичность оно в себе не содержало. В связи с этим после распада Советского Союза возникли многочисленные националистические движения, в том числе радикально-фундаменталистские, тенденциозность распространения которых обусловлена поиском новых источников смысла.

Несколько иначе кризис идентичности в современном мире описывает К. Лаш. Он склонен рассматривать современную самоотчужденность субъекта не как кризис идентичности, но как возможность субъекта оперировать множеством разнообразных идентичностей, как что-то, что «может надеваться и сниматься вроде костюма»[226]. Эта позиция позволяет утверждать, что субъект может как менять свою идентичность, так и совмещать в себе ту или иную идентичность в зависимости от его предпочтения. Однако точка зрения Берглоу – о перманентном поиске субъектом его отчужденной идентичности – не предполагает смены или предпочтения одной идентичности по отношению к другой, и мы склонны согласиться с Берглоу, нежели с Лашем. Лаш утверждает, что поиск идентичности

является одним из «суррогатов времяпрепровождения», которые заменяют субъекту его возможность или даже невозможность повлиять на сложившееся вокруг него положение вещей: «Не надеясь на улучшение своей жизненной ситуации каким-либо эффективным способом, люди убеждают себя в значимости психологического самосовершенствования; в потреблении здоровой пищи, обучении балету или танцу живота, погружении в восточную мудрость, совершении пробежек по утрам»[227]. Частично соглашаясь с позицией Лаша, следует отметить, что в его концепции «легкой смены идентичностей» современного европейца, открывается лишь одна сторона этого явления. По существу, поиск идентичности является не столько продуманным рефлексивным действием, сколько неосознанным стремлением, пронизывающим все действия субъекта.

З. Бауман связывает поиск новой идентичности с утратой обществом статусных ценностей. Прежде, а не сейчас, субъект, окончательно сформировавшись в собственной идентичности, обладал правом пожизненно получать с нее дивиденды. «Утрата четкого места в обществе, – аргументирует Бауман, – становится ныне опытом, который может сколько угодно повторяться в жизни каждого человека, в то время как лишь немногие, а то и никакие из возможных статусов, оказываются достаточно надежными, чтобы можно было говорить о длительном пребывании в них»[228]. Из чего он делает вывод, что постсовременность заменяет предопределённость социального положения принудительным и обязательным самоопределением. Этот вывод дает нам основание полагать, что поиск идентичности субъектом не бесконечен, так как реконструированная идентичность может заявить о себе, как о единственно возможном конечном результате. Данная форма идентичности содержит в себе большую незавершенность и, тем самым, порождает неопределенность и одиночество. По Бауману, это обстоятельство выступает в качестве основной причины конструирования собственной «чтойности» человеком. Поиск идентичности, по его мнению, разъединяет и обособляет, тем не менее, рискованность построения её в одиночку провоцирует

строителей «на поиск крючков», на которые можно подвесить индивидуально переживаемые страхи и беспокойства[229]. Идентичность, по Бауману, представляется в виде удобного прибежища, обеспечивающего безопасность и уверенность, и поэтому столь желанного. Тем не менее, Бауман характеризует её как «неожиданный продукт», под которым скрываются вымышленные исторические формы. На суд читателя он выносит свой, заметим, весьма рискованный, прогноз: «Поиск идентичности должен быть изжит, по мере развертывания глобализации»[230].

Тотальное распространение социальных сетей придаёт идентичности иной статус. Социальные сети интернет-комьюнити породили ситуацию, когда субъекты, заключившие с ними союз, приобретают ощущение принадлежности «к чему-то большему, чем все остальное». Но эта принадлежность обретается как раз ценой утрат и новых обретений идентичности самого пользователя. В свою очередь, сеть распределяет, интегрирует и задаёт рамки смыслообмена, состоящего из коммуникации пользователей. Таким образом, под воздействием социальных сетей идентичность превращается в ресурс. Прежде всего, из этого следует, что субъект лишается гарантий собственности на идентичность. В итоге, когда та часть смыслов, которая выносится в поле интернет-коммуникации, израсходует моделированный психикой образ, личность обретает возможность техносоциального продолжения себя. В этом случае мы можем констатировать осетевление идентичности субъекта.

2.2. Интернет-комьюнити как результат спонтанного структурогенеза социальных сетей

Современная реконструкция идентичности привела к таким трансформациям социального поля, которые запускают непрогнозируемые изменения общественного устройства. Прежде всего, это отражается на связях, которые служат основой инфраструктуры массовых коммуникаций и связей в сообществах. Как считает Э. Хобсбоум[231], в мире, где всё движется и перемещается, и ничто не является надёжным, прежде «процветавшие» сообщества, состоящие из групп непосредственного общения, таких как

профсоюзы или соседские общины, утратили актуальность. Он называет их «сетями зависимостей» и утверждает, что причиной упадка подобных групп стала перманентная надстройка идентичностей, приведшая в итоге к разрыву взаимозависимых отношений. Схожую позицию отстаивает З. Бауман. По его мнению, сообщества становится всё труднее обнаружить в реальной жизни, они как «естественные обиталища» более недоступны в быстро приватизируемом и индивидуализируемом мире. Исследуя взаимосвязь идентичности и общности, Бауман делает вывод, что «идентичность пускает корни на кладбище сообществ, но процветает благодаря своему обещанию оживить мертвецов»[232].

Следует отметить, что вопрос исчезновения сообществ является одним из центральных в классической социологии. В 1887 г. Ф. Тённис в работе «Общность и общество» пессимистически описал наступление индустриального мира и связывал тенденции становления современного общества с разрушением социальных сообществ традиционного типа. Его идеи повлияли на разработку типологии социального действия М. Вебера, концепцию социальной эволюции Г. Зиммеля, теорию механической и органической солидарности Э. Дюркгейма, социологию отношений Л. фон Визе. Вопрос сообществ также широко обсуждался в первой половине XX века в рамках спора «коммунитаристов» и «либертарианцев». «Либертарианцы» отрицали необходимость принуждения для поддержания чувства общности, они стояли на том, что права личности не должны вступать в противоречие с участием людей в деятельности сообществ. «Коммунитариcты» напротив считали, что человек уже при рождении имеет множество конкретных обязанностей пред сообществами, например, когда он становится гражданином своей страны. Как утверждали Ч. Тейлор и М. Сандел, личностью в полном смысле этого слова человека делает не только воспитание и опыт, но и набор весьма конкретных обязанностей, которые он берёт на себя при вступлении в сообщество. Они выдвинули тезис о том, что персонификация сообществ либертарианским индивидуализмом может привести к их исчезновению.

В ином ключе предлагает комментировать ситуацию Б. Велман. Он утверждает, что традиционные сообщества никуда не исчезли и даже не находятся на грани исчезновения, они перешли в пространство социальных сетей интернет-пространства. «Сегодня, – пишет Велман, – сообщества присущи социальным сетям интернета более, нежели различным общественным объединениям и группам непосредственного общения»[233]. По его мнению, коммуникативные взаимодействия, обусловливающие возникновение сообществ, сместились в пространство домов и офисов. Использование компьютерных сетей заменило коммуникацию в общественных местах. «Даже когда люди действительно выходят из своих домов – в рестораны, театры или кино – они обычно покидают свои районы», – утверждает Велман. Он приводит статистику, согласно которой процент американцев, регулярно общающихся с соседями, стабильно падает в течение последних 25-ти лет. – В 1999 только 20% респондентов несколько раз в неделю проводили вечера в соседской компании, по сравнению с 30% в 1974. Коммуникация в пабах соответственно уменьшилась с 11% до 8%»[234].

Подобный перенос коммуникации комьюнити из общественных мест в персональные дома, а точнее социальные сети указывает на то, что «мертвецы оживают» в виртуальном пространстве. Теперь пользователи могут без труда обнаружить множество разнообразных сообществ, используя свои аккаунты в социальных сетях. Профиль в сети, буквально «прошитый» смыслами, вынесенными из идентичности, отсылает к разнообразному спектру виртуальных сообществ, притом, что навигация по ним значительно упрощается с использованием гипертекста: когда субъект заполняет данные профиля, текст, как правило, вписывается активными гиперссылками в разметку страницы, то есть служит маркёром поиска единомышленников и определения комьюнити. Так, например, обозначив философию как интерес, пользователь без труда обнаружит весь спектр сообществ социальной сети, члены которых, так или иначе, имеют отношение к философии. По такому же принципу выстроены взаимосвязи,

основанные на таких переменных, как район проживания, вероисповедание, сфера профессиональной деятельности и т.д. Отметим только, что этот процесс взаимообратный: когда пользователь вступает в комьюнити, его могут также найти и добавить в виртуальные друзья (friends) другие участники или вновь прибывшие пользователи.

Примечательно, что примерно о таких «освобождённых» сообществах мечтал Ф.Тённис. По этому поводу К. Поланьи пишет: «Политический идеал Тённиса предполагал восстановление сообщества, но не путем возвращения к стадии, предшествующей образованию общества, т.е. к авторитарности и патернализму, а путем продвижения к высшей форме сообщества, постобщественной стадии (post-society), которая придет вслед за нашей нынешней цивилизацией. Он представлял это сообщество как кооперативную фазу человеческого существования, которая сохранила бы преимущества технического прогресса и индивидуальную свободу при одновременном восстановлении полноты жизни»[235].

По данным У. Галстона, участие в комьюнити сегодня является вторым по популярности видом интерактивной деятельности (после электронной почты) среди пользователей сети[236]. Объясняется это тем, что комьюнити удовлетворяют весь спектр значимых потребностей своих членов. Так, для одних пользователей обмен информацией и мнениями служит самоцелью, тогда как для других он отвечает личным или профессиональным целям. Например, исследователь, занимающийся узкой специализированной темой, кроме полезной для своей работы информации, от участия в комьюнити может получить ощущение принадлежности, которое смягчит чувство личной и профессиональной изоляции.

По мнению Д. Макуэйла, к числу важнейших вкладов сети интернет в архитектуру социальных связей стало появление подобных комьюнити, в которых могут появиться некоторые черты реального сообщества, включая взаимодействие, общие цели, чувство принадлежности, разнообразные нормы и правила поведения с возможностью исключить или отвергнуть нарушителей. «Здесь, ̶

пишет он, ̶ существуют также ритуалы, церемонии и особые формы выражения. Такие онлайновые комьюнити привлекают тем, что они, в принципе, открыты для всех, в то время как в реальные сообщества часто трудно попасть»[237]. Энтузиазм по поводу возникновения виртуальных сообществ в сети интернет разделяли многие исследователи. Так, Г. Рейнголд прогнозировал в 1980-х гг., что интернет создаст новую «корневую» культуру. «Корневая» культура – как корни травы, растущие в почве – будет представлять собой самоподобную разветвляющуюся структуру, сеть, состоящую из других сетей. Каждое семя будет выпускать множество корней, каждый из коих будет разветвляться на множество более мелких; корни каждой травинки будут физически взаимосвязаны с корнями соседних травинок»[238], – описывал структуру исследователь. Его прогнозы во многом оправдались, и комьюнити выровняли границы социальных стратификаций и освободили пользователей от социальных влияний и группового давления, воспроизведя тем самым некую «безбарьерную» виртуальную культуру. Однако появление этой «социальной формы» породило новые основания для дифференциации, могущей впоследствии стать четкой и упорядоченной.

Одним из основных барьеров становления осмысленной дифференциации в социальных сетях выступает язык. Пользователи, не владеющие английским языком, исключаются из большинства видов глобальной сетевой активности. Утверждения о том, что графическая природа виртуальной реальности и программный онлайновый перевод в реальном времени позволит преодолеть языковые барьеры, не отражают действительного положения вещей. Даже в международных академических сетях отмечается доминирование пользователей из США[239]. Это обстоятельство обычно обозначается как «культурный империализм» в интернете. Предпосылками этому служат различия построения групповых взаимодействий.

Стандартные комьюнити, о которых идёт речь в большинстве случаев, когда описываются групповые интернет-коммуникации,

строятся на основании различных социо-культурных явлений. В итоге эти явления определяют те или иные интересы участников групп. Возьмём, к примеру, комьюнити «tamada-uslugi», оно состоит из пользователей социальной сети «Живой журнал». Его аудитория объединена на основе общего интереса к такому явлению как незаконная реклама развлекательных услуг. Внезапно начавшие появляться в различных районах Москвы надписи «Тамада. Баянист. Услуги» вызвали интерес у жителей мегаполиса. На основе этого интереса и было основано интернет-сообщество, в котором пользователи выкладывают фотографии рекламы, а также обмениваются мнениями по поводу этого явления. Таким образом, комьюнити «tamada_uslugi» было основано как объединение жителей одной местности для обсуждения одного из явлений, присущих ей.

Некоторые исследователи утверждают, что подобные интернет-комьюнити – это несвязанные с сообществами образования, не поддерживающие, и даже наоборот – разобщающие коммуникативные интеракции. Основные доводы сторонников того мнения, что комьюнити не являются сообществами, основаны на утверждении, гласящем, что интернет-пользователи объединяются на основе одного-единственного интереса и не имеют личных связей друг с другом. У. Галстон поднимает вопрос о том, способна ли интернет-культура «стать чем-то большим, нежели «псевдосообществом», в котором люди испытывают нехватку подлинных привязанностей друг к другу, составляющих основу подлинного сообщества?»[240]. При этом он определяет виртуальные сообщества как «социальные скопления, которые возникают в сети, когда достаточное число субъектов достаточно долго участвует в публичном обсуждении, проявляя при этом достаточный взаимный интерес, чтобы образовать сеть личных отношений»[241].

В связи с этим определением возникает вопрос – насколько опыт непосредственного общения отличен от виртуального с точки зрения взаимной заинтересованности участников коммуникаций? Насколько важны в процессе коммуникации визуальные и голосовые сигналы? Этот вопрос уходит в проблему диссонанса восприятия мотивов поведения при коммуникативном акте.

На первый взгляд, ответ на вопрос очевиден, так как пользователи в сети не имеют никаких гарантий относительно мотивов коммуникации их собеседников, а также истинности их виртуального образа. Однако, встретив незнакомого человека в человеческой массе, субъект имеет те же основания усомниться в истинности его репрезентаций. Другой аргумент в пользу того, что интернет-коммуникации имеют ту же природу, что и коммуникации в соседских группах, отсылает к структуре сетевой репрезентации. Как было показано выше, субъект конструирует собственный образ, он выносит смыслы (информацию, сообщение, понимание) в сеть, трансформирует их, создаёт в соответствии с теми или иными поведенческими тактиками. И в итоге он сам захватывается этой трансформацией и раздвоением идентичности. Таким образом, его вымышленные виртуальные репрезентации настолько же реальны, сколь реальны его повседневные поведенческие практики.

С другой стороны, как бы ни обстояло дело с нормами и эмоциями, нет никаких гарантий того, что участники комьюнити испытывают осмысленное чувство взаимной ответственности или взаимных обязательств. «Группам, созданным на основе общих интересов, – пишет У. Галстон, ̶ не нужно создавать обязательства, потому что интересы каждого индивида по определению удовлетворяются участием в группе»[242]. Это утверждение действительно отражает картину сетевых коммуникаций, где обязательства приемлемы лишь в малом, когда диапазон ответной благодарности ограничен. Проведя исследование, построенное на анализе данных опросов, политолог Э. Усланер пришел к выводу, что участие в комьюнити не приводит к возникновению доверительных отношений. «Мы сами, наша общая социализация, важнее для нас, чем интернет. Вообще говоря, нет никакой прямой связи между участием в конкретных сообществах (основанных на общности проживания или на общности интересов) и «общим социальным доверием» – способностью сотрудничать с незнакомыми людьми и теми, кто не похож на нас, которая необходима в больших современных обществах»[243]. Усланер утверждает, что мы вряд ли

станем больше доверять людям, непохожим на нас самих, взаимодействуя – в сети или вне её – с похожими на нас людьми. Напротив, он делает вывод, что такое доверие «отражает оптимистический взгляд на мир и веру в то, что другие разделяют наши фундаментальные ценности»[244].

Нечто подобное сегодня можно сказать практически о любых типах общественных отношений, в любого рода сообществах, за исключением тех случаев, когда взаимопомощь гарантирует юридический документ. Интересно в этой связи привести точку зрения Н. Лумана: «С тех пор, – пишет он, – как благодаря средствам коммуникации все люди стали достижимы друг для друга в том, что касается их структурных ожиданий, существует лишь одно общество – мировое. Очевидно, что структурные проблемы системы такой величины и комплексности уже невозможно понять, пользуясь категорией для такого конкретного типа поведения, как "помощь" или "обязательства"»[245].

Проблема взаимовлияния в сообществах также была проанализирована экономистом А. Хиршманом. Он исследовал связи членов различных бизнес-сообществ и пришел к выводу, что каждый субъект, состоящий в группе, может повлиять на нее двумя методами: «голосом» и «выходом». «Опция «выхода уникально двойственна, – пишет Хиршман. – Наказывая нерадивых руководителей падением дохода фирмы, клиенты создают ту поразительную концентрацию сознания, какую создавала перспектива быть повешенным»[246]. «Голосом» Хиршман называет функцию, которая в политологии обозначается как «выражение интересов». Если для обращения к опции «выход» субъекту достаточно принять личное решение, то «голос» представляет собой постоянно развивающееся искусство. Однако даже при наличии обеих возможностей обращение к опции «выход» будет предпочтительней. Так, Хиршман считает, что потребители принимают решение исходя из прошлого опыта, свидетельствующего о том, что «голос» – это дорого и неэффективно, хотя самой сутью этой опции является возможность открытия более дешевых и эффективных методов

выражения своего мнения. В случае же, если недовольные члены сообщества не могут покинуть его, им остается только одна возможность изменить не устраивающее их положение дел – использовать «голос». В таком случае они оказываются в ситуации, похожей на те, что существуют в базовых социальных структурах, таких как семья, церковь, государство. Хиршман резюмирует, что «без-выходную» ситуацию в сфере экономики может создать всеобщая монополия[247].

В социальных сетях, также как и в бизнес-структурах, «выход» является предпочтительной опцией при возникновении конфликтных ситуаций. Как утверждает П. Левин, в интернете можно без труда покинуть любую группу, но трудно изменить преобладающие нормы в таких группах[248]. В подобных ситуациях «выход» позволяет пользователям сократить размер покинутых групп и увеличить размер других, более желательных комьюнити.

Другой отличительной чертой интернет-комьюнити является модерация. У каждого комьюнити в социальных сетях существует один или несколько пользователей, создавших его, так называемые модераторы[249]. Модераторы обладают возможностью принимать или отклонять «голоса» участников группы, а также «банить» нарушителей правил комьюнити, говоря языком Хиршмана, определять их «выход».

В случае «выхода» пользователи, кроме поиска других комьюнити, в качестве компенсации могут организовать собственную группу, обеспечив её тем сводом правил и интересов, которые бы они рассчитывали увидеть в покинутом ими комьюнити. Это, несомненно, способствует широкому распространению разнообразных комьюнити, а также разрастанию социальных сетей. Подобное «роение» пользователей прочерчивает ризоматическую конфигурацию социальной сети, состоящей из всевозможных комьюнити.

Из-за того, что комьюнити сосредоточенны на конкретных ключевых понятиях или пользователях, поиск их по социальным сетям или с использованием поисковых систем (в случае, если эти сообщества находятся в открытом доступе), является удобным

и быстрым. Эти факторы обусловили появление и развитие необозримого множества интернет-комьюнити. Кроме того, технологии, с помощью которых создаются сообщества, просты в использовании, соответственно каждый пользователь способен организовать свое собственное сообщество, притом оно может быть как специализированным (таким как «tamada_uslugi»), так и личным, ориентированным на круг общения пользователя.

Термин «личные комьюнити» принадлежит Б. Велману, который обозначил им группы в социальных сетях, состоящие из непосредственных знакомых. С помощью «личных комьюнити» пользователи получают поддержку, общение, информацию и ощущение принадлежности к тем, кого рядом нет. Такие комьюнити как раз опровергают претензии к аутентичности этих образований: их члены лично связаны, и коммуникации в них не построены вокруг одной темы. В личных комьюнити, организованных, например, членами одной семьи, создаются списки встреч, которые становятся все реже, так как коммуникация «оседает» в социальных сетях[250], – пишет Велман. Согласно проведенному в 1998 году исследованию «Домашняя сеть» Университета Карнеги-Меллона, жители Питтсбурга, имевшие доступ в интернет, стали реже общаться с членами своих семей, и их непосредственное общение в целом сузилось. Тогда исследователи выдвинули предположение, что время, которое было потрачено на сетевую коммуникацию, субъекты прежде тратили на непосредственную активность[251].

По оценкам Б. Велмана, большинство личных комьюнити состоят приблизительно на одну половину из членов семьи, и на вторую – друзей, соседей и товарищей по работе. В таких комьюнити люди не зависят от доброжелательности или непредсказуемости поведения множества незнакомых участников публичных комьюнити. И всё же лишь малая часть участников личных комьюнити связана друг с другом непосредственным общением: большинство из них, даже являясь знакомыми или родственниками, живут в различных городах или в различных районах одного города и используют сети для связи друг с другом. В таком случае списки контактов (френд-листов)

зачастую состоят из школьных друзей, затерявшихся товарищей, коллег и других групп.

Также возможно, утверждает Левин, провести различие между «сильными» и «слабыми» сообществами. Как отмечает исследователь, субъект вступает в слабое сообщество на основании общих убеждений с его участниками и старается извлечь стратегическую выгоду из сотрудничества. В случае, если издержки участия не превышают выгоды, субъект дорожит своей принадлежностью. В «сильном» сообществе дело обстоит иначе: общность здесь является самоценной. Участники «сильных» сообществ признают важность группы и коллективно определяют цели и ценности[252]. Так, например, семья или местное сообщество будут примером «сильного» объединения, тогда как список рассылки[253] – «слабого». Покинуть субъект может как одно, так и другое сообщество, однако цена такого решения здесь будет разной. Исходя из чего, напрашивается вывод, что сетевые комьюнити являются «слабыми», так как легкий вход и выход в комьюнити не предполагают никакой дисциплинированности или коллективного действия. П. Левин ставит под сомнение саму возможность возникновения «сильного» сообщества в сети, никак не представленного в реальном мире: «Поскольку группы, представленные в интернете, – пишет он, – не в состоянии справиться с проблемами коллективного действия, у них нет средств для того, чтобы заставить людей помогать друг другу, договариваться насчет общего блага, жертвовать. Поскольку они не способны использовать ресурсы отдельных членов, такие группы не могут приобрести большого влияния в более широком обществе»[254].

Данная точка зрения была выражена П. Левиным в 2000 году, когда, как мы можем судить из выводов первой главы диссертации, еще не были сформированы полноценные социальные сети, представляющие собой площадки, объединяющие комьюнити. Сегодня уже очевидно, что «личные» комьюнити являются примерами «сильных» групп. Выход или исключение одного из пользователей личного комьюнити равноценно прерыванию

связей в непосредственной коммуникации. Последствия подобного действия непременно сказываются на всех типах взаимоотношений пользователей. С другой стороны, комьюнити по интересам, такие как «tamada_uslugi», действительно являются «слабыми» сообществами. Их связи зачастую ограничиваются интернет-пространством, притом субъекты, не имея никаких обязательств, могут с абсолютной долей свободы распоряжаться своим членством.

Таким образом, социальные сети создали и распространили саму форму «личных» комьюнити, до этого не присутствующих в интернете. Также они объединили в себе «слабые» и «сильные» группы. Вследствие чего в сетях возникли функциональные различия. Например, у сети «Вконтакте» список пользователей «личных» комьюнити представлен в виде функционала «Друзья», являющего собой базу пользователей с расширенными возможностями коммуникации, тогда как «слабые» сообщества по интересам представлены как «Группы». Соответственно «Группы» представляют собой коммуникационные площадки, в которые могут добавляться те или иные пользователи. Подобное разделение достаточно универсально и встречается во многих социальных сетях, где «френды» выступают как представители «сильных» групп, тогда как участники «слабых» сообществ – это члены комьюнити. Соответственно групповые взаимоотношения остаются в тех же рамках, которые свойственны непосредственными сообществам, только теперь они реализуются в виртуальном пространстве социальных сетей.

Проведенный в 2000 году Калифорнийским университетом опрос установил, что интернет-пользователи проводят больше времени в клубах и организациях, нежели те, кто не использует сеть. Согласно опросу, проведенному в 2001 году Проектом Института Пью, пользователи, в отличие от «не пользователей», гораздо чаще являются участниками различных общественных объединений[255]. Из этого мы делаем вывод, что субъекты, склонные к гражданской активности и участию в групповой деятельности, будут использовать как социальные сети, так и непосредственные коммуникационные

сообщества вне зависимости от их предпочтений видов коммуникации. Чем прочнее социальные связи между субъектами, тем активнее они общаются друг с другом, используя все доступные медиа[256].

Как и другие новшества коммуникационной технологии, социальные сети продолжают процесс соединения субъектов и организаций, разбросанных географически, но связанных общими интересами. Так, интерес к участию в комьюнити не замещает интерес к непосредственным группам. Зачастую комьюнити калькируют непосредственные сообщества, иначе говоря, создают их виртуальный прототип, более удобный и «легкий». Такого рода «надстройка» над реальностью позволяет создавать виртуальные «магистрали коммуникаций», подобные разветвлённым хайвэям. Однако если в хайвэях пересечения мостов и тоннелей на разной высоте не являются перекрёстками, то в социальных сетях коммуникативные потоки пересекают друг друга. Например, участники комьюнити зачастую становятся френдами, осуществляя межгрупповой переход внутри одной социальной сети. По данным, предоставленным сетью «Вконтакте», в ней зарегистрировано 75,5 млн. чел., каждый из которых имеет своё «личное» сообщество «френдов», кроме того, в сети создано 6,5 млн. тематических «слабых» сообществ[257].

Комуникационные взаимодействия в социальных сетях очень вариативны и сложны, они могут осуществляться, например, в рамках одной группы, когда пользователи добавляют в друзья друзей своих друзей и т.п., таким образом, у них проявляется интерес к интересам других. Подобная вариативность взаимодействий (легкость перехода) во многом предопределяется виртуальностью происходящих процессов. Ведь, как было отмечено выше, барьер для вступления в коммуникацию в интернете намного меньше, к тому же существенно упрощает взаимодействия доступность самой интернет-коммуникации. Этому способствует, с одной стороны, скорость коммуникативных актов и возможность разведения типов коммуникации, с другой – интерфейс всевозможных сообществ,

позволяющий пользователю ориентироваться в группах с помощью «серчинга» (searching). Вследствие чего пользователи обретают всё новые и новые контакты, многие из которых выходят за рамки интернет-общения. Таким образом, происходит пересечение основных «магистралей коммуникации»: непосредственного и виртуального общения. Подобная практика опровергает утверждение Левина о том, что для «сильного» комьюнити необходимо представительство в реальном мире. Из проведенного анализа следует вывод, что комьюнити социальных сетей настолько же реальны, насколько реальны и непосредственные сообщества.

Исследователи Н. Кристэкис и Д. Фоулер считают, что группы необходимо рассматривать в их единстве. Они обращаются к традиции «кровной мести», до сих пор сохранившейся в некоторых обществах[258]. Так, по закону «кровной мести», если причинившему вред обидчику в силу обстоятельств невозможно нанести ответный удар, возмездие должно распространиться на его родственников или ближайших к нему людей. Таким образом, группы воспринимают друг друга как образования с взаимно заменяемыми частями. В таком случае насилие вместе с ответственностью за него распространяется по группам, исходя от субъекта к субъекту. Однако, как утверждают Кристэкис и Фоулер, зачастую связи в комьюнити ведут к отношениям, которые являются полной противоположностью насилия. Комьюнити могут быть «трубопроводами» для альтруистических действий, в которых люди платят долг благодарности, притом отдавая его вперед: «Наши связи затрагивают каждый аспект повседневной жизни. Такие редкие случаи как убийство – это только вершина айсберга. Как мы чувствуем, что мы знаем, на ком мы женимся, заболели ли мы, сколько денег зарабатываем, за кого голосуем – все это зависит от связей, которые объединяют нас»[259].

Подобно тому, как клетка мозга не способна организовать работу целой системы организма, один субъект не может обеспечивать свою деятельность без участия других членов своих комьюнити. Через распространяемые в комьюнити смыслы передаются привычки, способы мышления и даже физический вес их участников. Не

случайно Кристэкис и Фоулер сравнивают групповую коммуникацию с цепями электрических разрядов молний. Исследователи считают, что молнии имеют ту же природу, так как спонтанно возникающие взаимосвязи социальных сетей поддерживаются и переходят из одного в другое посредством невообразимого количества коммуникативных актов, происходящих в комьюнити. Также электроны разрядов молний организуют цепь вспышки, как и потоки смыслов, выстраивающих цепь отношений[260].

В качестве другой важной особенности групп Кристэкис и Фоулер отмечают их автономность. Они обозначают её как «собственную жизнь» комьюнити. Социальные сети располагают свойствами и функциями, на которые их участники не могут не только повлиять, но и даже воспринять их. Эти свойства могут быть восприняты только при исследовании структуры системы в целом. Они могут быть поняты по аналогии с известным эффектом, который назван испанскими футбольными болельщиками «Ла ола» (наклон с касанием ног после которого следует прыжок с выбросом рук вверх, который исполняют сплошной волной болельщики по всему кругу стадиона). Этот эффект стал предметом интереса физиков, изучающих поверхности жидких веществ. Так, исследования физиков показали, что эти «волны» обычно распространяются по часовой стрелке и последовательно перемещаются со скоростью 20 мест в секунду, притом – и это важно в нашем случае – они никем не управляются.

Математические модели организации птичьих и рыбьих стай, роев насекомых, которые перемещаются в унисон, демонстрируют ту же самую особенность: нет никакого центрального контроля движения групп, но группа совершает своего рода коллективную разведку, которая помогает всем ее участникам в пределах траектории исключать ошибки, а также удерживает хищников. Это поведение не контролируется отдельными существами, но является особенностью групп. Анализ поведения птичьих стай, "решающих", как им выстроить траекторию полёта показал, что решение принимается всеми птицами вместе, а не какой-либо особью в отдельности. Эффект, подобный «Ла ола», проявляется и в социальных сетях –

пользователи повинуются правилам, которые были не ими созданы, но выстроились стихийно из самой коммуникативной практики. Кристэкис и Фоулер назвали подобное положение вещей «свойствами на стадии становления». Свойства на стадии становления создают условия для эмерджентного эффекта, когда вновь возникают свойства целого, которые, в свою очередь, следует считать результатом нарастающей сложности взаимодействия её частей. Здесь работает аналогия с пирогом, вкус которого не свойственен ни одному из его компонентов в отдельности. Притом, что этот вкус не соединение вкусов компонентов, а всегда нечто большее, чем сумма частей. Данное свойство эмерджентности исследуется в теории систем. Об этом также пишет А. Черных, когда утверждает, что специфические формы взаимодействия в социальных сетях оказывают более сильное влияние на установки и модели поведения, чем традиционные социальные факторы (вроде групповой принадлежности)[261]. Именно в данном контексте Кристэкис и Фоулер формулируют вопрос: «Как взаимосвязи и взаимодействия между субъектами дают начало совершенно новым аспектам человеческого опыта, не полученного непосредственно?»[262].

Большая советская энциклопедия дает определение целого как сущности с новыми качествами и свойствами, не присущими отдельным частям (элементам), возникающими в результате их взаимодействия в определённой системе связей. Особенность сложного целостного образования иногда называют свойством интегративности. К свойствам эмерджентности/интегративности относятся: возникновение нового в процессе развития; появление новых типов целостности; возникновение новых структурных уровней и перестраивание их иерархической соподчинённости; разделение целостных систем на неорганичные и органичные, основанное на том, что в неорганичной системе (атом, молекула и т.п.) свойства частей хотя и отражают природу целого, но всё же определяются главным образом внутренней природой частей, тогда как в органичной системе (какой являются, например, биологические и социальные объекты) свойства частей целиком определяются свойствами

целого[263]. Постижению эффектов сложности (сложных объектов, систем и процессов) отданы работы лауреата Нобелевской премии И. Пригожина и известного исследователя в области нелинейной динамики Г. Николиса[264]. Значительный вклад в изучение сложноорганизованных объектов – биологических, информационных, математических – внесли и отечественные ученые: математики, физики, философы[265].

Так, российские математики М. Чураков и А. Якушев исследовали так называемый «муравьиный алгоритм», который, как они утверждают, является разновидностью «роевого интеллекта». «Муравьи относятся, – отмечают авторы «Муравьиных алгоритмов», – к социальным насекомым, образующим коллективы. Коллективная система способна решать сложные динамические задачи по выполнению совместной работы, которая не могла бы выполняться каждым элементом системы в отдельности в разнообразных средах без внешнего управления, контроля или координации»[266]. Колония муравьев рассматривается ими как многоагентная система, в которой каждый агент (муравей) функционирует автономно по очень простым правилам. Однако, в противоположность почти примитивному поведению агентов, поведение всей системы получается на удивление разумным.

М. Чураков и А. Якушев утверждают, что муравьиная колония не имеет централизованного управления. Основу поведения колонии составляет самоорганизация, обеспечивающая достижения общих целей колонии на основе взаимодействия. «Непрямой обмен – стигмержи (stigmergy), – пишут они, – представляет собой разнесённое во времени взаимодействие, при котором одна особь изменяет некоторую область окружающей среды, а другие используют эту информацию позже, когда в неё попадают. Биологи установили, что такое отложенное взаимодействие происходит через специальное химическое вещество – феромон, секрет специальных желёз, откладываемый при перемещении муравья»[267]. Это происходит за счёт концентрации феромона на пути насекомого, которая определяет предпочтительность движения по нему. Таким образом, адаптивность

поведения реализуется испарением феромона, который в природе воспринимается муравьями в течение нескольких суток. Чураков и Якушев проводят аналогию между распределением феромона в окружающем колонию пространстве и «глобальной» памятью муравейника, носящей динамический характер.

Представленный подход математиков на частном случае объясняет природу свойств системы на стадии становления взаимодействий в рамках муравьиных колоний. Они иллюстрируют физику процессов, порождающих автономность такой системы, как колония насекомых. Нечто подобное мы обнаруживаем в социальных сетях, где пользователи, подобно муравьям, выстраивают каналы коммуникации, по которым передаются смыслы. Однако, в отличие от колоний, схема коммуникаций в интернет-сетях не строится на противопоставлении «гнездо – источник питания». Здесь мы имеем дело с более сложным механизмом, состоящим из множества узлов, связанных между собой пучками комьюнити. Взаимосвязь между комьюнити проходит по линиям коммуникации пользователей, что в итоге рождает аморфный конгломерат, состоящий из бесконечного числа ризоматически разрастающихся коммуникаций.

2.3. Аутопойетическое воспроизводство социальных сетей интернет-пространства

У. Матурана и Ф. Варела в 1970-х гг. выдвинули теорию, согласно которой механизм, превращающий системы в автономные единства, проявляется через аутопойезис: «Система автономна, – пишут они, – если она сама устанавливает собственные подходящие законы... Автономность – одна из наиболее бросающихся в глаза отличительных особенностей живых существ… теперь мы представляем себе, что определяет живые существа как единства – именно их аутопоэзная организация»[268]. Схожую точку зрения представляет К. Фритьоф, однако он утверждает, что аутопойезис представляет собой «четкий и действенный критерий различия между живыми и неживыми системами»[269]. Фритьоф показывает, что вирусы не являются живыми, так как не обладают собственным метаболизмом: «За пределами живой клетки вирусы – инертные

молекулярные структуры, состоящие из белков и нуклеиновых кислот. По существу, вирус – это химическое послание, к которому для производства новых вирусных частиц, согласно инструкциям, закодированным в его ДНК или РНК, нужно еще присовокупить метаболизм живой клетки-хозяина»[270].

Точно так же не может считаться живым робот, собирающий устройства из деталей, сделанных другими машинами. Подобную организацию Матурана и Варела называют репликацией. Таковая свойственна как размножению живых организмов, так и производственным процессам. Так, например, клетка производит строительные элементы, когда рибосомы, информационные и транспортные нуклеиновые кислоты и другие молекулы образуют производственный механизм, а продуктом являются белки. Различие заключается в том, что живые клетки для этого используют материалы «пищевых молекул», а машины не синтезируют свои компоненты из окружающей среды.

Утверждение о том, что социальные сети продолжают ряд производственных машин, было бы ложным, как и утверждение, что они представляют собой живые структуры, подобно клеткам. Социальные сети занимают промежуточную стадию между живыми и неживыми объектами. Они, так же как и клетки, синтезируют свои компоненты из окружающей среды, так же «завербовывают» пользователей интернета. Они используют людей как источники процессов коммуникации для поддержания аутопойезиса. Процесс разрастания структуры социальных сетей в таком случае подобен процессу возникновения живых организмов на первобытной Земле, когда более 3-х миллиардов лет назад благодаря накоплению и увеличению разнообразных молекул, образованных углеродными цепями, сложился единый операционно замкнутый организм. Трансформация молекул в морях первобытной Земли достигла необходимой стадии, и стало возможным образование молекулярно-реакционных систем.

У. Матурана и Ф. Варела описывают этот процесс следующим образом: «Потенциальная диверсификация и

пластичность семейства органических молекул сделали возможным формирование сетей молекулярных реакций, которые воспроизводят молекулы тех же типов, которые в них участвуют, и в то же время устанавливают границы того пространства, в котором молекулы формируются»[271]. В обоих случаях описания деятельности – молекул и социальных сетей – мы имеем дело с особыми следствиями эволюции объекта, или – такого наращения сложности, которое приводит к запуску его принципиально новых возможностей, способных к автономности и саморазвитию. Таким образом, автономность социальных сетей отражается не только в произвольном расширении структуры, но и в собственных законах, по которым они функционируют. Проводя параллель между компьютерами системы и клетками, стоит отметить такие общие отличительные черты как единство, структура и онтогенез. Функционально их сходство выражается в том, что компьютеры, объединённые в сеть, как и молекулы, образуют сложные эпистемологические структуры, способные к аутопойезису.

Здесь необходимо сделать одно дополнение – аутопойезис системы запускается с определенного (критического) момента возрастания ее сложности, после которого система начинает пролиферировать качества и интегральные свойства, которые в ней и в ее частях до того не обнаруживались на предшествующих фазах развития. В данном случае под аутопойезисом структуры понимается процесс её само-строительства (само-делания) и самовозведения новых уровней собственной сложности. Свойства аутопойезиса не сводятся к сумме свойств системы и не проявляются как редукция предложенных извне (субъектом, группой, экспертов и т.д.) требований. Иными словами, аутопойетическая система – это сама себя творящая и совершенствующая система. Одним из примеров запуска аутопойезиса системы (объекта) могут служить деньги, которые на раннем этапе работали в качестве средства обмена товаров и определяли их стоимостное выражение. В последующем усложнение системы привело к возникновению финансово-экономического механизма, появлению биржи, а в последующем – к

усложнению биржевой торговли и появлению в ней неопределенности, угрожающей кризисными явлениями. В современном виде, к примеру, валютно-финансовая биржа по многим своим признакам напоминает живой организм и в целом соответствует вышеприведенным признакам аутопойетической системы[272].

Таким образом, мы констатируем, что аутопойезис, происходящий внутри социальных сетей, весьма схож с процессами, проистекающими в живых структурах. Мы говорим о репродукции, когда единство распадается надвое, что приводит к появлению двух единств того же класса: возникающие структуры не тождественны исходному, тем не менее они принадлежат тому же классу, что и исходное единство, иначе говоря, имеют ту же организацию[273]. В качестве примера единств, подлежащих подобному делению, Матурана и Варела приводят в том числе и сообщества[274], в нашем случае этот пример отражает механизм аутопойетического развития структур социальных сетей. Репродукция комьюнити порождает метаболическую структуру социальных сетей.

Суть репродуктивного процесса в данном случае заключается в том, что всё происходит в единстве как части единства, и не существует разделения между системой репродуцирующейся и репродуцированной. Однако авторы не утверждают, что единства, образующиеся в результате репродукции, предсуществуют или формируются до того, как происходит репродуктивный разлом. Их просто не существует. Кроме того, хотя единства, возникающие при репродуктивном разломе, обладают такой же организацией, что и исходное единство, они обладают структурными аспектами, отличными как от исходного единства, так и друг от друга[275].

Точно такие же процессы происходят в структуре социальных сетей интернет-пространства. Так как комьюнити построены на «слабых» связях, как было описано ранее, пользователи зачастую покидают их, переходя из одних в другие. Также нередки случаи изменения состава «личных» комьюнити или образования новых сообществ. Таким образом, распавшись, комьюнити образуют новые

посредством их репродукции. В результате чего социальные сети поддерживают сетевой метаболизм собственной организации. В итоге формируются разнообразные направленности коммуникации и тематики сообществ, что в итоге порождает эффект появления эмержентных свойств этих образований. Так социальная сеть обретает особые свойства, не присущие её подсистемам и блокам. Данная трактовка «метаболизма социальных сетей» позволяет заключить, что вопрос Кристаксиса и Фоулера о том, как взаимосвязи и взаимодействия между субъектами дают начало совершенно новым аспектам человеческого опыта, не полученного непосредственно, не был корректно сформулирован. Дело в том, что опыт, полученный субъектом от коммуникации в социальной сети, является не причиной, а следствием аутопойезиса, происходящего в этих структурах.

Иначе говоря, когда в 2004 году были запущены медиапроекты «LinkedIn», «MySpace» и «Facebook», у них были равные шансы и перспективы на развитие и распространение. В итоге «Facebook» стала социальной сетью мирового масштаба, объединяющей наибольшее количество пользователей в мире с ориентацией на «личные» комьюнити и развлекательный контент, в то время как другие серьёзно уступили ей по популярности. «MySpace» стала одной из сетей, ориентированных на индивидуальную репрезентацию пользователей, так как внедрила функционалы обмена медиа-контентом, в частности видео и аудио, а «LinkedIn» стала ориентированной на бизес-коммуникации пользователей.

Интернет-комьюнити создают смысловые ориентации своей коммуникации, репрезентирующие те или иные ценности. Велман, к примеру, так пишет о глобальных сообществах на уровне государств: «Когда СССР и США вступили в глобальную конфронтацию, причиной этого был не политический курс, но репрезентации локальных сообществ этих стран. По тому же принципу мы можем охарактеризовать конфронтацию локальных сообществ, таких как, например, анархические движения и силовые ведомства»[276]. Соответственно, по схожему принципу организована репрезентация социальных сетей. Результатом аутопойезиса их

структуры становится неопределенность смыслов, потребностей и интересов, мерцательно репрезентирующих саму социальную сеть, а вместе с ней – поддерживающих её своими коммуникативными актами субъектов-пользователей. Таким образом, социальные сети организуют не только собственную структуру и собственную репрезентацию, но и коммуникативные акты и потребности в общении включенных в их функционирование пользователей.

Важно подчеркнуть то, что все воздействия со стороны окружающей среды на сложный объект, постренный по типу интернет-коммуникации, только дают толчок для будущих изменений. Какие-то «объективные» изменения внешнего мира не проникают (не переходят) в систему. От внешнего мира система претерпевает сообщение ̶ импульс, (возбуждение, ирритацию), ̶ которое может стать или не стать информацией только в самой системе. Внешние факторы и воздействия только запускают изменения аутопоэзных систем, но не определяют их структурные изменения и не управляют ими. Здесь не работает детерминация времен первого поколения кибернетиков: input/output. В свою очередь, автономные структурные изменения в аутопойетических единствах своим воздействиям могут только способствовать запуску структурных изменений в окружающей среде[277]. В нашем случае с социальной сетью то, что подразумевается под «окружающей средой», представлено на двух уровнях: виртуальном и непосредственном (чувственно-контактном). Данная двойственность присуща и самим социальным сетям. Они разделяют судьбу эпистемических объектов и также имеют два различных начала. С одной стороны, они представлены пользователями, являющимися агентами непосредственной реальности, а с другой – программным обеспечением, являющимся продуктом деятельности технических устройств, аппаратов. Аппаратные устройства поддерживают совместной работой единый конгломерат компьютерной реальности и, тем самым, образуют систему интернет, которая является внешней, географической средой для социальных сетей. Социальные сети, в свою очередь, также являются образованиями, состоящими из компьютерных программ, но их природа не ограничивается действием программных кодов.

Социальные сети несут в себе потоки информации, образующих коммуникации. В то же время они репрезентируют способы самовыражения пользователей. Иначе говоря, их контент состоит из кодов повседневного мира. Это происходит за счет того, что язык объективирует пользовательский опыт, который укоренен в повседневной жизни и сохраняет с ней связь. Также это верно в том случае, если субъект использует язык для интерпретации опыта в конечных областях значений, когда он использует неповседневный опыт в коммуникативных актах, например, в комьюнити «dreams_visions» социальной сети «Живой журнал» пользователи обсуждают свои сны.

Соответственно, социальные сети могут взаимодействовать как с вешней интернет-средой, так и с непосредственной реальностью. Для примера обратимся к упомянутой социальной сети «Лепрозорий», которая состоит не из сообществ, а тематических билбордов. В апреле 2010 г. при обсуждении поста об аренде квартир в Москве, пользователи «Лепрозория» в массовом порядке переходили по ссылкам, расположенным в треде на сайт cian.ru, который является базой данных по аренде квартир в Москве. Подобная практика на некоторое время парализовала работу сайта, так как ресурс был перегружен (так называемая DDoS атака)[278]. Вследствие этого ряд риэлтерских агентств, работающих с недвижимостью, был вынужден приостановить свою работу из-за отсутствия доступа к базе данных. Из этого примера мы видим, как социальная сеть воздействовала на окружающую среду: через виртуальное пространство на реальное. Однако подобный тип воздействия не единственно возможный. Зачастую социальные сети совершают различного рода атаки друг на друга. Так, 5 февраля 2009 г. английская социальная сеть britchan.org (ресурс удалён) сняла запрет на вход для не-английских пользователей (сняла блокировку IP адресов). В связи с этим отечественные пользователи начали в массовых количествах создавать посты во всевозможных разделах английского ресурса. Идея подобного «рейда» была выдвинута на немецкой krautchan.net,

после чего «подхвачена» пользователями русской социальной сети 02ch.su (ресурс удалён). В связи с увеличением иностранных пользователей и их активной коммуникацией модератор britchan.org начал удалять аккаунты. Подобная практика вызвала ответную реакцию: иностранные пользователи размещали законодательно запрещённый контент, сопровождая его жалобами в компанию, предоставляющую английскому ресурсу хостинг[279]. В итоге britchan.org был закрыт.

Пожалуй, среди описанных взаимодействий социальных систем с внешней средой наиболее пристального внимания заслуживает их влияние на непосредственную реальность. Социальные сети формируют разнообразные типы поведений и взаимодействий своих пользователей. Так или иначе, если субъект «входит» в сеть, она начинает влиять на его деятельность. Об этом было сказано в предыдущем параграфе. Что касается влияния на групповую человеческую деятельность, как было отмечено ранее, то здесь наблюдается такая последовательность: группы и локальные сообщества «виртуализируются», переходят в пространство социальных сетей, становятся более «лёгкими».

Существуют и другие явления, связанные с групповыми воздействиями социальных сетей, так называемые флешмобы, о которых упоминалось в первой главе диссертации. Флешмоб, как правило, организовывается через интернет-сайты. В каждом городе действует по одному сайту, специально созданному для проведения флешмобов. Однако зачастую флешмобы организуются через социальные сети, где мобберы разрабатывают, предлагают и обсуждают сценарии для акций. Они делятся на классический флешмоб, социо-моб, неспектакльный моб, i-mob, арт-моб, экстрим-моб, l-моб, фан-моб, date-моб, моб-хаус, моб-игра и фаршинг[280]. Приведенный выше пример атаки на britchan.org иллюстрирует i-mob – общее название для всех видов акций, не выходящих за пределы интернета.

В основном интернет-флешмобы возникают спонтанно, без предварительного планирования. Благодаря интернет-

флешмобу «Уроки Албанского» крепко закрепилось понятие «Албанский язык». Также широко известен интернет-моб «Регулярно!», произошедший на русском сайте новостной телекомпании BBC. На ресурсе была опубликована статья, в которой говорилось о том, что большинство российских алкоголиков, скончавшихся в трудовом возрасте, принимали спирт, не предназначенный для употребления внутрь. Были представлены выводы исследований по этому вопросу. К статье был приложен опрос: «Вы пьёте одеколон, антифриз или моющие средства?» – с вариантами ответов:

· Регулярно· Крайне редко· Никогда

Большинство интернет-пользователей этот вопрос насмешил и даже оскорбил. В итоге, около 90 % голосов были отданы за вариант «Регулярно». Из-за того что счётчик не был рассчитан на такое количество голосов, он несколько раз в сутки сбрасывался. На эту тему было создано много карикатур и даже комиксов. В некоторых городах i-mob перешел в непосредственный флешмоб «Одеколон», когда мобберы при большом скоплении людей делали вид, что дегустируют одеколоны, шампуни, жидкости для мытья стёкол[281]. Таким образом, групповое «Ла ола» перешло из интернет-среды в среду непосредственной реальности. Подобно птичьей стае пользователи объединились в едином смысловом потоке, после чего посредством использования социальных сетей этот поток вышел за пределы виртуального пространства и материализовался в непосредственной реальности. Подобным образом метаболическая сеть клетки порождает материальные структуры, некоторые из которых становятся впоследствии структурными компонентами клетки, образуя составляющие клеточной мембраны и других клеточных элементов. Другие же передаются от узла к узлу сети в качестве носителей энергии или информации либо же катализаторов метаболических процессов.

Социальные сети также порождают элементы, которые становятся их структурными компонентами. Они производят смыслы, которые становятся предметом обмена между пользователями. И, подобно метаболической сети клетки, они демонстрируют устойчивость к изменениям внешних условий. Словом, сети претерпели значительные изменения, обнаружив ранее неизвестные способности сохранять и обрабатывать информацию, устанавливать связи между идентичностью и дифференцированностью.

Рассмотрение общественной жизни с точки зрения смысла неизбежно предполагает учет большого числа взаимосвязанных характеристик. Смысл сам по себе является системным феноменом и всегда соотносится с контекстом. Для того чтобы понять смысл литературного текста, необходимо, как минимум, располагать множеством контекстов входящих в него слов и фраз. В этом отношении не является исключением и научный текст, включающий в себя, казалось бы, неподвластные времени логические аргументы. По этому поводу великий французский математик Анри Пуанкаре заметил, что «если мы читаем книгу, написанную 50 лет назад, то рассуждения, которые мы в ней находим, кажутся нам большей частью лишёнными логической строгости»[282].

В определении словаря Вебстера смысл есть «сообщенная сознанию идея, требующая интерпретации или допускающая ее». Интерпретация же – это «понимание в свете личных убеждений, суждений или обстоятельств». Иными словами, пользователи интерпретируют информацию, помещая её в определенный контекст понятий, ценностей, убеждений или обстоятельств. Чтобы понять смысл чего-либо, им нужно связать его с другими вещами (образцами) в виде серии случаев из прошлого, опознаваемых как сходные[283]. Ничто не имеет смысла само по себе.

Если контекст некоей идеи охватывает отношения, в которых участвует пользователь, как, например, употребление спиртного в России, он приобретает для него личную осмысленность. Такое осмысление касается эмоциональной сферы и может вовсе не затрагивать сферы рассудочной. Нечто может быть глубоко

осмысленным для пользователей через посредство контекста, порожденного личным опытом. Сознание и коммуникация в этом случае как бы заранее настроены друг на друга, они функционируют, координируясь посредством идентификации и персонификации пользователей. Таким образом, системы коммуникации стыкуются только с системами сознания, что препятствует влиянию совокупной реальности мира и позволяет социальным сетям оставаться автономными системами, оперирующими исключительно знаками.

Отсутствие какого-то единого управляющего уровня интернет-сетей объясняется и высокой скоростью установления/разрыва/перераспределения коммуникации, и количеством пользователей, одновременно совершающих коммуникативные акты. В социальных сетях интернет-пространства число участников всегда настолько велико и настолько неопределенно для данного момента и для будущего, что возможность эффективной координации между ними практически исключена. С определенного момента сети, подобно сложной нервной системе, располагают самоорганизацией и самоконтролем. Подобное управление смыслами (идентичностями, коммуникативными потребностями и интересами и т.д.) является типическим свойством социальных сетей, как информационных источников, уже включающих в себя информационных потребителей – субъектов.

Сетевой тип самоуправления информационно-социальных систем схож с типом управления политическими образованиями. В первом и во втором случае управление производится по схожему принципу: проблема эффективности управления рассматривается не в аспекте отношения «цели-средства», а в аспекте отношения «цели-процессы». Политолог Т. Берцель из Свободного университета Берлина, анализируя две школы в концепции политических сетей – немецкую и английскую, дает следующее определение сети: «Политическая сеть представляет собой набор относительно стабильных взаимоотношений по природе иерархических и взаимозависимых, связывающих многообразие акторов, которые разделяют относительно политики общие интересы и которые обмениваются ресурсами для того, чтобы продвинуть эти

интересы»[284]. Исходя из этого определения, мы можем выделить единое для социальных и политических структур стремление участников – использовать ресурс своей взаимосвязанности для достижения целей.

Несмотря на многообразное количество участников сети, будь то политическая или социальная сеть, они в своей деятельности так или иначе будут преследовать совместные интересы, это – условие существования сети. Однако в социальных сетях интернет-пространства совместный интерес замыкается на коммуникацию таким образом, что сама по себе коммуникация становится основной латентно существующей целью. Конечно же, в процессе обмена сообщениями участников социальной сети могут возникать и множество иных целей, которые будут решаться с той или иной степенью успешности, но первичной и основной целью будет оставаться именно коммуникация. Ситуация напоминает «коммуникативный шопинг», когда пользователи, погружаясь в сеть, начинают обретать зависимость от этого процесса. При этом они не только пребывают в состоянии эйфории, но и расплачиваются своей идентичностью с самой сетью.

Применительно к политической сети, акцент делается на активном и осознанном взаимодействии субъектов, формирующих политическое решение и участвующих в его выполнении. Однако, по определению Л.В. Сморгунова, «и рынок, и традиционное иерархическое управление не исключают этой активности и осознанности участников формирующихся связей»[285]. Сам по себе расширяющийся список возможных «осетевлений» областей человеческой деятельности и социальных коммуникаций уже говорит в пользу рассмотрения сети (и интернет-сети, в частности) как эпистемического объекта. Так как сеть может совмещать в себе неограниченное количество развивающихся контактов и взаимосвязей, конструкция сети наиболее приспособлена к постоянно растущей сложности взаимодействий и к непредсказуемым моделям развития таких взаимодействий. Что касается социальных сетей, то их типологическая конфигурация благодаря новым информационным

технологиям обеспечена во всех видах процессов и организаций. Без сетевой логики их структура была бы слишком громоздкой для вмещения массы электронных медиа коммуникаций. «Сетевой рой весь состоит из краев, и поэтому открыт для любого пути. В самом деле, сеть есть наименее структурированная организация, о которой можно сказать, что она имеет структуру вообще»[286], – отмечает Сморгунов. Фактически, множество расходящихся компонентов может оставаться когерентным только в сети. Соответственно единственная организация, которая способна к необременительному для самой себя росту или самостоятельному онтогенезу, – это сеть.

О некой «сети зависимостей» шла речь у З. Баумана, когда он описывал групповую организацию субъектов. «Поиск идентичности разъединяет и обособляет, – утверждает Бауман. – Тогда как реконструкция идентичности – процесс, являющийся следствием изменения мирового порядка и организации новых сложных структур»[287]. По мнению Р. Хойслинга, современная идентичность индивида, включенного в социальные сети, формируется через причисление его к одной или нескольким социальным сетям. Они же, сети, и конструируют для самого индивида роли действователя. Для ребенка исходным пунктом такого процесса служит семейная конфигурация. Хойслинг считает возможным выделить эти процессы и их закономерности как в непосредственных, так и в виртуальных сетях[288]. Индивида в его отношении к социальным сетям он определяет как «временную предзаданность». «Сети невозможно обойти, – пишет он. – В любом случае их бытие будет одновременно и сконструированным, и конструирующим. По отношению к этому бытию человек ведет себя как идентифицируемый индивид, т.е. ставит себя в качестве существующего. Он «ставится» в бытие, бытие назначает его быть в сетях»[289]. В утверждении Хойслинга можно усмотреть то, что формирование социальных сетей – это результат саморазворачивающихся процессов, функция которых состоит в формировании автономности образующихся впоследствии систем, их независимости от внешних воздействий, закрытости и от-дифференциации.

Так, например, власть как коммуникативный код в политической системе ориентирует политические коммуникации так, чтобы они не зависели от внешней среды (влечений и индивидуальных желаний политиков, коммуникаций в других системах, например, науке или искусстве)[290]. Также и в условиях от-дифференциации социальных сетей их автономность от внешней среды предполагает ориентацию исключительно на свой собственный внутренний код, являющийся одновременно и следствием бесконечно конструируемой сети коммуникаций, и средством, обеспечивающим это конструирование.

Далее, исследуя аутопойезис социальных сетей интернет-пространства, нам необходимо проанализировать инореферентность и самореферентность социальных сетей.

В связи с массовым распространением социально-технических систем в течение двух последних десятилетий ключевую роль в обществе приобретает текстуализация объектных форм. Кажущаяся бесконечной трансформационная способность пространства потоков во временных и пространственных рамках, открытых для любых манипуляций, способствует окончательной победе процессуальности над идентичностью, рекурсивности над статичностью. По утверждению Г. Бехманна, альтернативу последовательности и герменевтике как ключевым понятиям письменной культуры исследователи начинают искать в гипертекстах и киберпространстве[291]. В итоге меняются традиционные концепции об автономности, контроле и самовоспроизводстве сложных медиасистем.

Общества, располагающие комплексными и рефлексивными медиасистемами, расширяют в огромном масштабе самореферентность. Может сложиться впечатление, что системы электронных медиа наблюдают за всеми и всем, организуя подобным образом «вездесущий паноптикон». Однако в этом случае они также наблюдают и друг за другом, благодаря чему возникает ситуация наблюдения второго уровня, в которой каждый может узнать, что всё можно воспринимать и оценивать по-другому. «Такая пролиферация возможностей, точек зрения и ценностных преференций творчески

рассматривается как свободное пространство для латентного изображения, которое неизбежно нормализует контингентный опыт»[292], – утверждает Бехманн. Для субъекта в этой ситуации опыт может оказаться разрушительным. Девальвируется классическая дилемма письменной и устной коммуникации, в связи с многократным увеличением и возможностей как одной, так и другой. На месте феноменологии бытия возникает феноменология коммуникации. В некоторой степени это означает, что весь мир становится единой коммуникативной системой.

Таким образом, медиасистемы производят трансцендентальную иллюзию. В таком понимании их деятельность рассматривается не просто как последовательность операций, но как последовательность наблюдений или, точнее, как последовательность наблюдающих операций. Чтобы прийти к такому пониманию массмедиа, мы, следовательно, должны наблюдать их наблюдение. Для понимания представленного в первой главе диссертации материала было достаточно наблюдения первого порядка, в котором речь ведется о фактах. Для наблюдений, описываемых во второй главе, следует занять позицию наблюдателя второго порядка, то есть наблюдателя наблюдателей[293]. Результатом такого наблюдения становится вывод о том, что непосредственная (психическая) реальность существует уже в нескольких измерениях, она реплицируется, кодируется, и транслируется. Притом трансляция охватывает весь мир.

Современные ретрансляционные спутники обеспечивают покрытие сетью все пространство земного шара, и, как было показано выше, – информационная революция подарила возможность подключения к ним всех, кто этого только пожелает. В итоге общество преобразуется, повседневность искажается, что предельно точно передает язык. Среди новых слов, утвержденных британским словарем неологизмов, отмечаются такие понятия как «лайфтрекинг» (lifetracking) – последовательная документация собственной жизни с помощью различных сервисов (учет пройденных километров, просмотренных фильмов, съеденных завтраков)[294]. Этим самым

предполагается, что, взглянув на свою жизнь как на набор статистических данных, мы можем сделать определенные выводы и стать лучше. Или, к примеру, «твокинг» (twalking) – запись в Твиттер на ходу. Соответственно, медиа существования стали окружающей нас реальностью, в том числе, благодаря формированию субъекта сетевой культуры. Вследствие этого на смену самореференции психических систем приходит самореференция систем социально-технических: «Когда сеть отключает "Я", то "Я" – индивидуальное или коллективное – конструирует свой смысл без глобального инструментального соотнесения: процесс обрыва связей становится взаимным после отказа исключенных от односторонней логики структурного господства и социального исключения»[295], – характеризует процесс сетевого взаимодействия М. Кастельс.

Н. Луман определяет эту взаимосвязь как оперативное замыкание различных систем. «Это означает, – пишет он, – что существует реальный мир систем, описание которых ведется посредством других систем»[296]. Мы можем это наблюдать на примере того, как глобальная сеть и множество социальных сервисов, «роящихся» в ней, позволяют своим пользователям не только получить поддержку, принять участие в коммуникации, или договориться о деловой встрече, но и взглянуть на свою жизнь как на набор статистических данных.

Есть все основания полагать, что результатом непрогнозируемого расширения вышеописанного взаимодействия систем стало глобальное самореферентное поле. Речь идет о виртуальных группах, электронных сообществах и киберпространстве. Все эти различные обозначения в своей основе имеют общий опыт: переход от непосредственной коммуникации, или от коммуникации «лицом-к-лицу», к опосредованной технологическими системами коммуникации. Сообщества могут теперь образовываться не присутствующими географически в одном месте лицами, но пользователями сети, что позволяет преодолеть временные и пространственные границы. «Коммуникация практически полностью отделилась от её физического, психического и социального

субстрата», – резюмирует Бехманн[297]. Благодаря этому существенно изменилось поведение пользователей. «Висеть в сети», «производить поиск информации» – стали типичными обозначениями для стиля поведения (шире – стиля жизни) пользователей, и эти стили не относятся больше к исключительно концентрированному чтению неподвижных текстов. Соответственно, изменились и стили воспроизведения: качество коммуникации доминирует над смыслом, риторика довлеет над герменевтикой. «В лучшем случае уже в сетевых информационных банках имеют значение такие критерии как распространенность и присоединяемость существующих «линков», а не их глубина и иерархия», – отмечает в своем «Современном обществе» Г. Бехманн[298].

Об этой ситуации повсеместного влияния и проникновения медиасистем писал Ж. Бодрийяр: «Маклюэн когда-то сказал: «Medium is message», – отмечает Бодрийяр. – Эта формула как нельзя лучше характеризует современную фазу развития всей культуры средств массовой информации, фазу охлаждения [cool], нейтрализации любых сообщений в пустом эфире, фазу замораживания смысла. Критическая мысль оценивает и выбирает, она устанавливает различия и с помощью селекции заботится о смысле. Массы поступают иначе: они не выбирают, они производят не различия, а неразличенность, требующему критической оценки сообщению они предпочитают погружающий в гипноз медиум. Гипнотическое состояние свободно от смысла, и оно развивается по мере того, как смысл остывает. Оно имеет место там, где царствуют медиум, идол и симулякр, а не сообщение, идея и истина. Однако именно на этом уровне и функционируют средства массовой информации»[299]. Так охарактеризовал СМИ Ж. Бодрийяр в 1982 г., за 10 лет до появления интернета. Интернет в свою очередь явил собой такую социально-техническую систему, которая интегрировала в себе и «массы», в терминах Бодрийяра, и СМИ. Сплетённые воедино, они образовали единый конгломерат (техносоциальный симбиоз) виртуальной реальности, в котором смыслы не остывают, а наоборот, «разгоняются». В результате этого производится

бесконечное количество диффенциаций[300] медиума и содержания, многие из которых вполне удовлетворяют формуле «Medium is message».

Так, в очевидном понимании средство передачи послания и само послание (сообщение и информация) не являются суть одним и тем же и не равны друг другу. Однако, как мы можем наблюдать, являясь частями единой системы, они образуют разнообразные типы взаимодействий, в том числе и приводящие к равнозначности. Это происходит за счет того, что средство, которым осуществляется перенос послания – медиум, может быть трансформировано тем, что оно переносит. К примеру, язык в качестве классического медиума: в любой философской доктрине язык выступает как «транспортное» средство, служащее внутренним вектором доктрины, и, поскольку этот вектор является интериоризированным, он не может быть внешним для сообщения. Так, категории, которые Аристотель кладет в основополагание мысли, калькируют данные греческой грамматики до такой степени, что можно сказать, что он только «объяснял известную метафизику греческого языка». Или когда Декарт опубликовал «Рассуждение о методе» на французском (а не на латыни, в отличие от «Начал» или от «Правил для руководства ума»), то выбор этого медиума продемонстрировал намеренную дистанцированность от традиций «схоластической темноты»[301].

Н. Луман в «Медиа коммуникации» уделяет особое значение различию медиума и послания. «Коммуникация возможна лишь как процессирование дифференциации медиума и формы – таков наш ответ на проблему невероятности [коммуникации]»[302], – отмечает он. По Луману, медиум также может выступать и в качестве формы: соборы принимают в себя свет, который становится формой, способной взаимодействовать с колоннами и сводами. Однако медиум, даже выступая в качестве формы, сохраняет свою собственную природу (возможность воспринимать цветовые впечатления или высказывать слова как раз предполагает то, что эти единицы не поглощаются в операции, но именно воспроизводятся через нее). С помощью этого различия Луман переводит

невероятность оперативной непрерывности системы коммуникации в некую «внутрисистемно манипулируемую дифференциацию» и тем самым преобразует её в «рамочное условие» аутопойезиса системы, тогда как аутопойезис коммуникации приводит к частичному изменению формы под влиянием медиума: «Единство системы, ̶ пишет он, – более не может определяться через (относительную) структурную стабильность – хотя, как и прежде, имеет смысл говорить о системосохранении, – но определимо лишь через специфику того, как медиум поддерживает формообразования»[303].

Речь у Лумана идёт о том, каким образом одна система порождает другую систему посредством своего аутопойезиса. Соответственно, формообразования одной системы порождают формообразования другой, при этом медиумы обоих систем будут отличаться друг от друга в силу различия форм. Так, виртуалисты отмечают, что в мультмедийных системах программные коды порождают непосредственные коммуникации, являясь при этом их базисной реальностью. С точки зрения субъекта именно его информация, описывающая внешнюю по отношению к мультимедийной системе (в нашем случае ̶ социальной сети) реальность, является реальностью первого уровня, порождающей формообразования побочных (поддерживающих) коммуникативных систем. Другими словами, медиум становится формой с помощью дифференциации воспринимающего организма. Соответственно смыслы, которыми оперируют пользователи, воспроизводятся благодаря распознаванию ими форм, а не благодаря разгрузке когнитивных способностей пользователей. «В любых медиа коммуникации информация не репрезентирует в системе физические факты из окружающего мира, – уточняет Н. Луман. – Это означает, что та или иная мера комплексности всегда должна соответствовать тому способу, которым вырабатывающая информацию система структурирует свой собственный аутопойезис»[304]. Из этого следует, что социальные сети «отгораживаются» от внешней среды посредством собственных рекурсий, допуская лишь те возбуждения, которые могут перерабатываться их собственным языком. Языком

социальных сетей в этом случае являются дифференциации, порождённые субъектами при распознании исходных компьютерных кодов, преобразованных в коммуникации, выраженные не в виде человеческого языка, а структурных детерминаций систем социальных сетей.

Н. Луман утверждает, что в языковой форме система коммуникации осуществляет такую же двойную интерпретацию, выраженную в качестве ретроспективы коммуникации о коммуникации: «Система замыкается. Развитие приобретает противоположное направление: в сторону выстраивания более сложных и опирающихся на уже сказанное способов коммуникации, способных к более широким интерпретациям. Сам по себе невероятный аутопойезис системы коммуникации становится, таким образом, вероятным»[305]. В связи с чем, вслед за Н. Луманом, сформулируем ряд вопросов: что мы обозначаем как коммуникацию, если коммуницироваться может всё что угодно, а конституирующее коммуникацию различение информации и сообщения в важных, определяющих областях отступает в неопределённость незнаемого? Ведёт ли тотализация коммуникации к исчезновению коммуникации, как считает Бодрийяр? Или же как раз замкнутость системы массовых коммуникаций становится непосредственной реальностью? Оказывается ли коммуникация подспорьем для самонаблюдения мира, и не являет ли собой общество лишь ту границу, сквозь которую сам мир наблюдает себя[306]? Для ответа на эти вопросы обратимся к социальным сетям как системам, порождающим коммуникации в результате своего аутопойезиса.

Социальные сети, аутопойетически конституирующие себя при помощи различения медиума и формы, создают дифференциации, порождающие коммуникации. Возьмём, к примеру, медиум «смайл», он репрезентирует улыбку, используя для построения формы такие символы как двоеточие и закрывающая скобка. Однако в процессе аутопойезиса различных социальных сетей в язык разметки электронных страниц были введены команды, автоматически визуализирующие разнообразные «смайлы», которые выражают

эмоциональную палитру человеческих эмоций. Сегодня в большинстве систем принятые пользователями конфигурации знаков визуализируются на экранах компьютеров в виде разнообразных форм. Притом каждой социальной сети свойственен свой набор специальных символов, выбор из которых пользователи зачастую могут производить с использованием языка разметки страниц, или, иначе говоря, технологического языка систем.

В качестве другого примера, иллюстрирующего аутопойетическое изменение системы, можно привести ту же отечественную социальную сеть «Лепрозорий». Эта система отличается тем, что при вводе некоторых специфических данных (например, более пяти идущих подряд смайлов), интегрированные в разметку страниц команды преобразуют их в текстовое высказывание, негативно характеризующее пользователя, который ввёл эти символы. Притом что основной принцип построения коммуникации в «Лепрозории» исключает возможность изменения сообщений (постов и комментариев), вследствие чего это послание в измененной форме так и остается в сети. Подобное формообразование коммуникативных актов было широко поддержано в пользовательской среде системы, что привело к следующей дифференциации: конфигурации знаков, подвергающихся изменению, начали меняться в произвольном порядке. Выбором той или иной фразы, как приводящей к дифференциации, так и становящейся ее результатом, стали руководить администраторы системы, которые, в свою очередь, избираются посредством внутреннего голосования, и, соответственно, опираются на так называемый «корпоративный дух». Таким образом, в системе начали выстраиваться внутренние сопряжения, приводящие к дифференцированию определенного медиального субстрата, в связи с чем коммуникация в «Лепрозорий» приобрела специфические формы, исключающие свободный потенциал медиального субстрата.

Однако это не значит, что в сети фабрикуются медиумы, подобно тому, как это происходит в телевещании, когда индивидуально-массовый приём вещания делает излишним усилия коммуникативного убеждения. В этой ситуации единочувствие производится уже перед экраном, однако оно, также как и мир

естественного восприятия, не исключает различий во мнениях. В сети, в отличие от теле- или радио- эфиров, не существует заранее выстроенной последовательности трансляции информационных потоков, их заменяет понятие «доступ». Гипертекст превращает линейный медиальный поток в сеть, состоящую из различных информационных посланий, в которой пользователи при помощи предложенных соединений могут составить собственный маршрут коммуникации.

Таким образом, аутопойетичность социальных сетей выражается в том, что эти системы сами в состоянии устанавливать и изменять свои элементы посредством реляционных процессов. Аутопойетическое воспроизводство социальных сетей представляет собой не повторение уже существующей ранее организации, а постоянное воссоздание новых элементов, связанных с уже существующими. В них за каждой производящейся коммуникацией следует неидентичная другая коммуникация, но она соответствует общему коммуникативному коду системы, его смыслу и всегда предопределена ранее происходившими коммуникациями. Система, имеющая лишь одну повторяющуюся коммуникацию, потеряла бы смысл: она перестала бы оставаться системой в силу своей недостаточной комплексности. Притом, их аутопойезис не предполагает воссоздаваемость каких-либо конкретных (заранее определенных) причин и условий конституирования систем. Поэтому социальные сети выступают не только как самореферентные, но и как аутопойетические системы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕСоциальные сети интернет-пространства являют

собой операционально замкнутые соединения социальных и технологических систем, обладающие сложной структурой и обширными резервами для собственного аутопойетического воспроизводства. Наряду со многими объектами интернет-пространства функцией социальных сетей является обеспечение коммуникации. Однако, в отличие от остальных медиасистем, социальные сети организуются в результате запуска аутопойезиса,

который становится их перманентным состоянием. Данная выявленная характеристика социальных сетей позволяет определить их как принципиально не завершённые и не совпадающие с каким-то фиксируемым сущностным состоянием их структуры.

Социальные сети могут быть представлены лишь коммуникативно, однако не следует в качестве социальной сети воспринимать одну из самостоятельных подсистем, обеспечивающих коммуникации (как, например, программный код). В этой связи можно свести определение сетей как систему коммуникаций, обеспечивающихся ею же. Внешней средой по отношению к такой системе коммуникаций служат и психические системы, и технологические средства поддержки коммуникативных актов, и структура социальных взаимоотношений. Так, одни системы производят другие системы. Это позволяет определить их как замкнутые образования, так как исходная цель – коммуникация – является завершающей целью социальных сетей. Коммуникации делают возможными сами коммуникации. Соответственно, технологические коммуникации провоцируют (осуществляют запуск) коммуникации психических систем, а вместе, те и другие, – запускают коммуникации социальных систем. В такой «взаимной провокации» сталкиваются несколько массивов случайностей в значении двойной контингенции, которая, с одной стороны, демонстрирует «зависимость от» (contingent on), то есть производит ориентацию коммуникаций на общий для них коммуникативный код, с другой – открывает возможность становления иных, прежде не проявлявшихся свойств этой системы. Двойная контингенция, применительно к социальным сетям интернет-пространства, является сигнификатором как отрицания какой-либо невозможности (отрицание какого-либо запрета), так и отрицанием какой-либо предопределенности (необходимости) их развития.

Изменение структуры социальных сетей интернет-пространства осуществляется за счет кооперативного и многоканального информационного воздействия на них как разработчиков, так и самих пользователей. Каждый из участников коммуникации с социальной сетью в отдельности не располагает исчерпывающим знанием о сети

в целом, тогда как совокупное коммуникативное взаимодействие всех агентов, участвующих в аутопойезисе, образует операционально замкнутое техносоциальное единство.

Интеракция субъектов (психических систем) в социальных сетях приводит к формированию очерченных образований – комьюнити. Комьюнити, создаваемые на основе виртуальных запросов пользователей, представляют собой единый конгломерат (сеть), где все события сообщаются с интернет-пространством. Процесс их формирования происходит за счёт дифференциации внутрисистемных коммуникаций: одни коммуникации обращаются к другим коммуникациям, используя при этом коммуникативные коды-различения. В свою очередь глобальная сеть телекоммуникационных систем является основным медиумом, который предоставляет для коммуникации единое поле здесь-и-сейчас соединений с практически неограниченной вариативностью. Результатом самоконструирующего (самореференция) взаимодействия вышеперечисленных систем являются собственные значения. Их функция состоит в обеспечении автономности рекурсивных процессов.

Процесс, который приводит к формированию собственных значений системы, использует неограниченное число рекурсий коммуникативных актов пользователей, вследствие чего любая коммуникация в сети примыкает к предшествующей, используя при этом результаты прошлого процесса. Таким образом, формируется автономный структурогенез социальных сетей, непредсказуемо расширяющий собственное пространство модуляции символов, а также способов оперирования и вовлечения в них пользователей. Данное единство отличается от того, что традиционно определяется как использование технологического устройства. Коммуникация систем приспосабливается только к собственной системе различений и, соответственно, – значений. Несмотря на взаимодействия с внешней средой, она не является приспособлением к внешнему миру и не принимает в себя его различения. Импульсы, исходящие из внешней среды, получают свой отзыв в сети лишь в том случае, если они отбираются самой сетью. То есть – если социальная сеть внутренними селективными механизмами превращает их в

информацию.Социальные сети интернет-пространства представляют собой

описания «реального мира», однако описания, ориентированные исключительно на собственный внутрисистемный код, являющийся следствием бесконечно выстраиваемой сети коммуникаций и, одновременно, средством, обеспечивающим такое выстраивание.

Сети также обнаруживают в своем предмете себя самих, превращаясь в описание описания. Причем первичный предмет – «реальный мир» – заслоняется описаниями так, что пользователь в своих операционных действиях в социальной сети утрачивает необходимость апеллировать к какой-либо реальности помимо сети.

Коммуникация пользователей поддерживается таким образом, что устройство пользовательских аккаунтов, в ряде систем исключающее анонимность, даёт возможность воспроизводить идентификацию пользователями друг друга. Пользователи, образующие комьюнити, приобретают ощущение принадлежности, взамен они переносят в сеть собственные идентичности. Анализ данного обстоятельства позволяет сделать вывод о том, что мы имеем дело с принципиально новым типом сотрудничества, своего рода соработничества, человека с техносоциальным объектом, их коэволюцией. Объект нисколько не менее активный строитель системы отношений (сети), чем включенный в его функционирование субъект. И если субъект-объектные отношения со стороны активности познающего субъекта основательно исследованы в европейской философской традиции еще со времен Канта, то со стороны «активности познающего объекта» они исследованы недостаточно.

В диссертации была предпринята попытка включить в анализ социальных сетей интернет-пространства элементы методологии объект-центричной деятельности. Это позволило прийти к выводу, что социальная сеть как коммуникативная система деформирует внутренние коды вовлеченных в нее психических систем. В результате в психической системе, включенной в социальную сеть, происходит эрозия, вымывание прежних (закрепленных в прежней, до- интернетовой, коммуникации с социумом) жизненно-

смысловых различений. На их месте выстраиваются различения, интегрированные социальной сетью. Субъект, можно сказать, проникается условиями взаимодействия, навязанными социальной сетью, что неизбежно ведет к трансформации его идентичности. В свою очередь сеть распределяет, интегрирует и задаёт рамки психологических рекурсий, она расходует смоделированный психикой код посредством перенесения все большего числа элементов частной жизни во всеобщее тотальное поле взаимодействий.

Пользователи, образующие комьюнити, поддерживают сеть таким образом, что на время пользования делегируют ей собственные идентичности. В свою очередь, сеть распределяет, интегрирует, расширяет и меняет конфигурацию рамок пользовательских репрезентаций. Другими словами, система осуществляет неэквивалентный обмен. С одной стороны, она потребляет смоделированный пользователем образ, с другой – возвращает пользователю его же модифицированный образ. Тем самым происходит переключение и приспособление потребностей субъекта-пользователя к внутренним различениям самой сети, которая в свою очередь «не совпадает с собой», с какой-либо собственной предустановленной сущностью, конфигурацией, конечным порядком. Это несовпадение контингентно провоцируется виртуальными требованиями и желаниями пользователей. Пользователь получает возможность включаться в «неэквивалентный обмен» с социальной сетью интернет-пространства. Он оказывает влияние на нее, выступая заказчиком определенного, как ему представляется, продукта. Со своей стороны, социальная сеть вместе с выработанным «по заказу» продуктом предпосылает (явно или неявно) конфигурацию тех трансформаций, которые предписываются для пользования данным модифицированным продуктом. Так, пользователь внутри социальной сети может переступать прежде четко соблюдаемые границы публичной жизни, когда сеть требовательно запрашивает от него трансляцию конкретных проявлений частной жизни, которые, будучи перемещенными в тотальное поле интернет-коммуникации, служат подпиткой для последующих аналогичных запросов, обращенных к другим пользователям.

Аутопойезис социальных сетей интернет-пространства ведет к усложнению их комплексности и трансформации медиального субстрата коммуникационных взаимодействий. В процессе воспроизводства собственных компонентов социальные сети не только выстраивают себя, но и расширяют собственные границы. Они также перенаправляют, модифицируют, усиливают или ослабляют тот или иной акт коммуникации пользователей.

Социальная сеть интернет-пространства осуществляет колебания между само- и ино-референцией, всегда происходящих более или менее одновременно. Самореференция социальной сети (то, что происходит внутри системы, автономно) изменяет во времени саму возможность структурного сопряжения с направленными на нее (инореференция) коммуникативными действиями пользователя. Сам пользователь (субъект) вступает во взаимодействие с социальной сетью в двух качествах: 1) как наблюдатель, который дает социальной сети интернет-пространства каузальное объяснение в виде набора системных принципов. В этом случае те или иные свойства сети пользователь рассматривает как «инструментальные свойства» и приписывает их продолжению (усилению) своих собственных когнитивных способностей; 2) как «слепое пятно наблюдения», производящее различение только определенного данного звена «операционального примыкания» аутопойезиса коммуникации системы – социальной сети интернет-пространства. В этом качестве осуществляющий коммуникативное действие пользователь не располагает (не распространяет свои различения) как всей полнотой различений социальной сети, так и перспективой развития операциональных возможностей социальной сети.

Коммуникативно-операциональный механизм аутопойезиса социальных сетей интернет-пространства порождает многочисленные социальные и экзистенциальные риски – взрывные и разрушительные политические акции; ослабление/разрыв контакта с окружающей действительностью; асоциальные/криминальные последствия виртуализации действий и поступков, перенесенных из сети в реальное социальное пространство; разрушение идентичности

пользователя и др. По сути, сети, эволюционируя, не предоставляют каких-либо гарантий безопасности как для отдельных своих пользователей, так для социума в целом.

Риск, обусловленный массовым внедрением социальных сетей интернет-пространства (риски второго порядка), не всегда может быть адекватно оценен пользователем, так как он не наносит непосредственный очевидный ущерб. Острие коммуникативного взаимодействия социальной сети направлено на идентичность субъекта, сферу образования смыслов. Однако в условиях конкретного использования социальной сети дается каузальное объяснение – как чего-то созданного для удовлетворения личных потребностей пользователя. Так, например, риски, сопряжённые с применением атомной энергетики, оцениваются достаточно последовательно и определенно, тогда как риски вовлеченности субъекта в сетевые техносоциальные объекты с последующей деформацией его идентичности никак нельзя назвать более предсказуемыми или менее разрушительными. Авария на электростанции наносит огромный, но вполне подсчитываемый ущерб здоровью людей. Но куда ведут нас социальные сети, которые мутируют идентичности субъектов, комьюнити и социума в целом?

Развитие социальных сетей – это естественный эксперимент с перспективой на будущее. Из-за открытости этих и подобных им техносоциальных систем вероятность риска становится возможной только после их внедрения. Все опасные для социума последствия данного процесса предвидеть невозможно. Общество в такой ситуации превращается в лабораторию и, в отличие от научно-технического развития в обществе модерна, в современных условиях последствия естественного эксперимента с техносоциальными объектами являются практически непредсказуемыми. Притом общество, участвующее в подобном эксперименте, не всегда способно повлиять на ход его развития. Как утверждает глава Бюро по оценке техники германского бундестага А. Грунвальд, для того, чтобы уровень воздействия на новые технические решения мог быть действительно значительным, должен существовать

обобщающий опыт подобной работы. Но таким опытом мы, к своему удивлению, пока не располагаем. Поэтому процесс созидания должен осуществляться на основе практических действий общества, часто путём принятия оперативных решений – в форме своевременных и столь же оперативных рекомендаций, получаемых на основе междисциплинарных научно-технических исследований[307].

Проблема исследования последствий применения комплексных технологий связана не только с информационными технологиями. Так, например, генная инженерия по последствиям её применения также непредсказуема в отношении воздействия на генетический код человека. В свою очередь вовсе не устранено, а только усиливается давление со стороны традиционных технологических рисков (рисков первого порядка) с их возрастающим потенциалом разрушения. Одним из промежуточных выводов настоящего исследования можно считать то, что техногенные риски не исчезают, они трансформируются, четко наращивая градиент неустойчивости и неопределённости всей техногенной цивилизации.

Таким образом, следует констатировать существенное усложнение условий адекватной оценки разрастания социальных рисков, порожденных технологическими устройствами и социально-технологическими сетями. Иначе говоря, мы становимся свидетелями нарастания непредсказуемости вторжения артефактов в антропо-социо-техно-генез. Свою задачу, в конечном итоге, автор диссертационного исследования усматривает не только и не столько в демонстрации фактов подобного свидетельства, сколько в прояснении того, 1) как изменяются коммуникативные потребности субъекта-пользователя, вовлеченного в аутопойезис социальных сетей интернет-пространства и 2) к какому типу социально-философского анализа следует апеллировать для расширения прогностических возможностей экспертизы и релевантного описания аутопойезиса сетевых техносоциальных объектов. Размышления, обобщения и выводы, сделанные в ходе исследования, следует рассматривать как приглашение к продолжению диалога о путях и способах изучения аутопойезиса социальных сетей интернет-пространства.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Агеев В. Семиотика. М. : «Весь Мир», 2002. – 250 с.2. Акопов А.И. Электронные сети как новый вид СМИ //

Филологический вестник РГУ. – 1998. – № 3. – С. 29-34.3. Антоновский А.Ю. Никлас Луман: эпистемологическое введение

в теорию социальных систем. М. : ИФ-РАН, 2007. – 143 с.4. Аршинов В.И. Синергетика времени. М. : Репроникс, 2007. – 320

с.5. Аршинов В.И. Синергетика как феномен постнеклассической

науки. М. : ИФ РАН, 1999. – 203 с.6. Аршинов В.И. Событие и смысл в синергетическом измерении.

М. : ИФ РАН, 1999. – 230 с.7. Аршинов В.И., Данилов Ю.А., Тарасенко В.В. Методология

сетевого мышления: феномен самоорганизации. Библиотека РГИУ. – Электронные данные. – Режим доступа: http://www.i-u.ru/biblio/archive/arshinov_danilov_internet/ , свободный. – Загл. с экрана.

8. Бабенко В.С. Виртуальная реальность: проблема интерпретации // Виртуальная реальность как феномен науки, техники, культуры: Сб. тезисов I Всероссийского симпозиума. СПб, 1995. –С. 51-74.

9. Бауман З. Индивидуализированное общество. М. : Логос, 2002. – 324. с. 10.

10. Бердяев Н. Человек и машина. (Проблема социологии и метафизики техники) // Путь. ̶ №38. ̶ 1933. – С. 14-20.

11. Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. М. : Логос, 2010. – 246. с.

12. Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального. Екатеринбург. 2000. – 120 с.

13. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: «Рудомино», 2001. – 233 с.

14. Бочаров А.Г. Сколько у вас камер? // F5. – 2010. – №41. С.11.

15. Бранский В.П. Теоретические основания социальной синергетики // Вопросы философии. – 2000. – № 4. – С. 12-17.

16. Вахштайн В. Конец социологизма: перспективы социологии науки. Публичные лекции Полит.ру. – Электронные данные. – Режим доступа: http://www.polit.ru/lectures/2009/08/06/videon_vahshtain.html , свободный. – Загл. с экрана.

17. Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. – С. 456-534.

18. Вольфенгаген В. Э. Конструкции языков программирования. Приемы описания. М. : Центр Юр.Инфо, 2001. – 420 с.

19. Ворошилов В.В. Журналистика: Учебник. – 2-е изд. – СПб. : Изд-во В.А. Михайлова, 2000. – 319 с.

20. Галстон У. Влияние интернета на гражданскую жизнь: первая оценка // Интернет в общественной жизни. М. : Идея-Пресс, 2006. – С. 72-96.

21. Гейтс Б. Интернет как образ жизни // F5. – №23. – 2009. – С.7.

22. Градосельская Г. В. Сетевые измерения в социологии. М. : «Новый учебник», 2004. – 248 с.

23. Грунвальд А. Техника и общество: западноевропейский опыт исследования социальных последствий научно-технического развития. М. : Логос, 2011. – 160 с.

24. Давыдов И.Н. Книга вымышленных существ // Независимая газета. – 2001. – № 26.

25. Дебре Р. Введение в медиологию. М. : Праксис, 2010. – 361 с.

26. Делез Ж. Общество контроля // Элементы, №9, М., 2000. – С. 12-21.

27. Зиммель Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. ̶ 2002. ̶ № 3-4. – 314 с.

28. Иванов Д.В. Виртуализация общества. Версия 2.0. СПб. : «Петербургское Востоковедение», 2002. – 213 с.

29. Ивахненко Е.Н. Аутопойезис информационных объектов // Информационное общество. ̶ 2009. ̶ № 1. – С. 23-31.

30. Ильенков Э.В. Гегель и отчуждение // "Вопросы философии". ̶ 1967. ̶ № 3. ̶ С. 34-40.

31. Иоанн Дунс Скот. Трактат о первоначале. М.: Изд. Францисканцев, 2001. – 120 с.

32. Кастельс М. Технология, общество и исторические изменения. Библиотека интернет-универститета РГИУ. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.vusnet.ru/biblio/archive/kastels_inform/, 2001, свободный. – Загл. с экрана.

33. Кликушина Н.Ю. Понятие виртуальной реальности в курсе истории и философии науки. // Эпистемология & философия науки Т. XXII, №4, 2009. – С. 12-19.

34. Кнорр-Цетина K. Объектная социальность: общественные отношения в постсоциальных обществах знания // Журнал социологии и социальной антропологии. ̶ 2 002. ̶ Т. 5. № 1. – С. 22-47.

35. Кнорр-Цетина K. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знания // Социология вещей. Сборник статей – М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. – С. 267-307.

36. Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей. М. : ИД «Территория будущего», 2006. – С. 307-342.

37. Койре А. От мира "приблизительности" к универсуму прецизионности // Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий. М. : "Прогресс", 1985. ̶ С. 109-127.

38. Корконосенко С.Г. Основы журналистики: Учебник для вузов. – М. : Аспект Пресс, 2002. – 310 с.

39. Кохановский В.П., Золотухина Е.В., Лешкевич Т.Г., Фатхи Т.Б. Философия для аспирантов: Учебное пособие. М., 2002. – 298 с.

40. Лавренчук Е.А. Аутопойезис социальных сетей интернет-коммуникаций // Вестник РГГУ. 2009. № 12. Серия «Философия. Социология». – С. 48-57.

41. Лакан Ж. Семинары. Книга 1: Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54). — М. : Гнозис/Логос, 1998. – 340 с.

42. Латур Б. Когда вещи дают сдачи: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки. Вестник МГУ. Сер. «Философия». 2003. № 3. – С. 9-34.

43. Леонтьев В.П. Большая энциклопедия компьютера и интернета. М. : ОЛМА Медиа Групп, 2006. – 530 с.

44. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. Санкт-Петербург : "АЛЕТЕЙЯ", 1998. – 204 с.

45. Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М. : Прогресс, 1991. – 245 с.

46. Луман Н. «Реальность массмедиа». М. : «Праксис», 2005.– 320 с.

47. Луман Н. Введение в системную теорию. М. : "Логос". 2007. – 248 с.

48. Луман Н. Медиа коммуникации. М. : Издательство «Логос». 2005. – 327 с.

49. Луман Н. Социальные системы: Очерк общей теории // 3ападная теоретическая социология 80-х годов. Реферативный сборник. М., 1989. – С. 121-164.

50. Луман Н. Формы помощи в процессе изменения общественных условий. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.nir.ru/sj/sj/sj1-2-00luhm.html, свободный. – Загл. с экрана.

51. Луман Н. Что такое коммуникация? // Социологический журнал. 1995. № 3. – С. 50-79.

52. Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего. М. : Академический проект: Фонд мира, 2005. – 340 с.

53. Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М. : «Гиперборея», «Кучково поле», 2007. – 281 с.

54. Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов // Собрание сочинений. Т. 46. Ч.1. – 460 с.

55. Маркузе Г. Одномерный человек. – М.: “REEL-book”, 1994. – 344 с.

56. Матурана У., Варела Ф. Древо познания. М. : Прогресс-традиция, 2001. – 210 с.

57. Мид Дж. Г. Избранное: Сб. переводов / РАН. ИНИОН. Центр социал. научн.-информ. исследований. Отд. социологии и социал. Психологии. М., 2009. – 412 с.

58. Морено Я. Социометрия: Экспериментальный метод и наука об обществе / Пер. с англ. А. Боковикова. — М. : Академический Проект, 2001. ̶ 320 с.

59. Музиль Р. Человек без свойств. – М. : «Художественная литература». 1984. – 751 с.

60. Мэмфорд Л. Миф машины // Утопия и утопическое мышление. М. : Прогресс, 1991. – С. 79-97.

61. Неисбит Дж. Высокая технология, глубокая гуманность. Технологии и наши поиски смысла. М. : «Транзиткнига», 2005. – 380 с.

62. Никлас К. Блеск и нищета информационных технологий. Почему ИТ не являются конкурентным преимуществом. М. : Изд-во "Секрет фирмы", 2005. – 329 с.

63. Носов Н.А. Виртуальный человек: очерки по виртуальной психологии детства. М. : Магистр. 1997. – 354 с.

64. Нюссбаум Х., Интрона Л. Формирование сети: почему важна политика поисковых машин. М. : Идея-Пресс, 2006. – 314 с.

65. Орехов С.И. Виртуальная реальность: исследование онтологических и коммуникационных основ: дисс. Д-ра филос. Наук. Омск, 2002. – 159 с.

66. Подорога В.А. «Культура и реальность. Заметки на полях» // Массовая культура. М. : Фонд научных исследований «Прагматика культуры», 2005. – 230 с.

67. Поланьи К. Аристотель открывает экономику // «Великая трансформация» Карла Поланьи: прошлое, настоящее, будущее. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006. С. 99-137.

68. Пригожин И., Николис Г. Познание сложного: Введение. М. : Серия «Синергетика: от прошлого к будущему». Перевод с английского. Изд. 3, доп. 2008. – 352 с.

69. Пушкин А.С. Евгений Онегин: Роман в стихах. / Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. – 330 с.

70. Раскладкина М.К. Сетевая пресса как объект коммуникативных исследований // Сб. научных трудов «Теория коммуникации & прикладная коммуникация». Вестник Российской коммуникативной ассоциации. Ростов-на-Дону, 2002. – Вып. 1. – C. 128-133.

71. Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. М. : Ультра.Культура, 2003. – 368 с.

72. Рейд Э. Массовая культура: современные западные исследования. М. : Фонд научных исследований "Прагматика культуры", 2005. – 310 с.

73. Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М. : ФАИР ПРЕСС, 2006. – 360 с.

74. Ридингс Б. Университет в руинах / пер. с англ. А.М. Корбута; ГУ ВШЭ. – М. : Изд. дом Гос. у-та – ВШЭ, 2010. – 304 с.

75. Розин В.М. Виртуальные реальности: природа и область применения // Социально-гуманитарные знания. ̶ 1997. ̶ №6. – С. 61-74.

76. Сморгунов Л.В. Современная сравнительная политология. Учебник. М. : Российская политологическая энциклопедия, 2002. – 340 с.

77. Соколов А.В. Метатеория социальной коммуникации. СПб. : РНБ, 2001. – 352 с.

78. Социология: Учебник. Изд. 2-е, испр. и доп. М. : Гардарики, 2003. – 295 с.

79. Спенсер Г. Личность и государство. С.-Пб. : «Вестник Знания», 1908. – 356 с.

80. Теннис Ф. Общность и общество // Социологический журнал. ̶ 1998. ̶ №3. ̶ С. 206-229.

81. Тоффлер Э. Третья волна. М. : АСТ, 2004. – 380 с.82. Фигурнов В.Э. IBM PC для пользователя. Краткий

курс. М. : ИНФРА-М, 1997. – 430с.83. Филиппов А.Ф. Теория систем: аутопойесис

продолжается. // Социологическое обозрение. ̶ Том 3. № 1. 2003 – С. 50-58.

84. Фритьоф К. Скрытые связи. М. : ИД «София», 2004. – 270 с.

85. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб. : Наука, 2001. – 377 с.

86. Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология». М. : Праксис, 2007. – 116 с.

87. Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М. : Изд-во «Новости», 1992. – 233 с.

88. Хайм. М. Метафизика виртуальной реальности // Исследования по философии современного понимания мира. М., 1995. – С. 22-54.

89. Хакен Г. Синергетика. М. : Мир, 1980. – 406 с.90. Хиршман А. Выход, голос и верность. Реакция

на упадок фирм, организаций и государств. М. : Новое издательство, 2009. – 290 с.

91. Хойслинг Р. Социальные процессы как сетевые игры. Социологическое эссе по основным аспектам сетевой теории. М. : Логос-Альтера, 2003. –359 с.

92. Хоружий С.С. Заметки к энергийной антропологии. «Духовная практика» и «отверзание чувств»: два концепта в сравнительной перспективе. «Вопросы философии». ̶ №3. ̶ 1999. – С. 55-85.

93. Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. ̶ №6. ̶ 1997. – С. 51-94.

94. Чадаев А.В. Иллюзии русского интернета: интернет-СМИ // Русский Журнал. ̶ 2001. – 10 апреля.

95. Чернавский Д.С. Синергетика и информация. Динамическая теория информации. М. : Наука, 2001. – 344 с.

96. Черных А. И. Социология массовых коммуникаций М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2008. – 273 с.

97. Черных А.И. Мир современных медиа. М. : Территория будущего, 2007. – 285 с.

98. Чураков М. Якушев А. Муравьиные алгоритмы. – Электронные данные. – Режим доступа : http://rain.ifmo.ru/cat/ , свободный. – Загл. с экрана.

99. Щербина В.Н. Сетевые сообщества в ракурсе социологического анализа. Бердянский государственный педагогический институт, 2001. – 130 с.

100. Barglow R. The Crisis of the Self in the Age of Information: Computers, Dolphins and Dreams. London: Routleadge, 1994. – 238 р.

101. Barnes J. Class and Committees in a Norwegian Island Parish // Human Relations 1958. – P. 7-29.

102. Borzlel T. Rediscovering Policy Networks as a Form of Modern Governance // Journal of European Public Policy. 1998. Vol. 5. N2. – P. 251-312.

103. Christakis N., Fowler J. Connected. The Surprising Power of Our Social Networks and How They Shape Our Lives. Little, NY. Brown and Company Hachette Book Group, 2009. – 311 p.

104. Freeman L. The Development of Social Network Analysis. Vancouver: Empirical Press, 2006. – 349 р.

105. Happe R. Noteworthy new blogs: beyond blah blah blogging. – Электронные данные. – Режим доступа: http://www.whatsnextblog.com/archives/2008/03/noteworthy_new_blogs.asp , свободный. – Загл. с экрана.

106. Heller, K. The Return to Community. American Journal of Community Psychology 17 (1), 1989. – P. 10-32.

107. Hobsbawm E. The cult of identity politics. New Left Review, 1996. – 219 р.

108. Lash C. Culture of narcissism. New York: Warner Books, 1979. – 320 р.

109. Lash C. The Minimal Self: Psychic Survival in Troubled Times. London: Pan Books, 1984. – 341 р.

110. Latour, B. Woolgar, S. Laboratory life : the social construction of scientific facts. Beverly Hills: Sage Publications, 1979.

111. Luhmann N. The Autopoiesis of Social Systems. Essays on Self-Reference. Columbia University Press, New York, 1990. – 420 р.

112. Mcquail D. McQuails's Mass Communication Theory. London, 2000. – 327 р.

113. Merali Z. The real Avatar: ocean bacteria act as «superorganism» // NewScientist – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.newscientist.com/article/mg20527493.800-the-real-avatar-ocean-bacteria-act-as-superorganism.html , свободный. – Загл. с экрана.

114. Morris M., Ogan C. The Internet as a Mass Medium // Journal of Communication. 1996. № 46 (1). – Р. 10-38.

115. Pickering. A. On becoming: imagination, metaphysics, and the mangle // Chasing technoscience: matrix for materiality. Bloomington, Indiana University Press, 2003. – Р. 21-54.

116. Polanyi K. The great Transformation. Boston: Beacon Press, 1957. – 327 р.

117. Rheinberger H.-J. Experiment, Difference, and Writing: I. Tracing Protein Synthesis// Studies in the History and Philosophy of Science. 1992. Vol. 23. № 2. – P. 305-331.

118. Rheinberger H.J. Toward a History of Epistemic Things // Stanford: Stanford University Press, 1997. – Р. 31-55.

119. Spenser-Brown, G. Laws of Form. BookMasters, 1974. – P.34.

120. Wasserman S., Faust K. Social Network Analysis: Methods and Applications. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. – 211 р.

121. Wellman B., Leighton B. Networks, Neighborhoods, and Communities: Approaches to the Study of the Community Question // Urban Affairs Quarterly, 14(3). March 1979. Р. 18-38.

122. Wellman B., Leighton B. Networks, Neighborhoods, and Communities: Approaches to the Study of the Community Question // Urban Affairs Quarterly, 14(3). March 1979. – Р. 21-39.

Справочная литература в интернет-ресурсах

1. Энциклопедия социологии. Виртуальная реальность. – Электронные данные. – Режим доступа : http://slovari.yandex.ru/dict/sociology , свободный. – Загл. с экрана.2. Washington ProFile. Доступ – Электронные данные. – Режим

доступа : http://www.sibnet.tm , свободный. – Загл. с экрана.3. Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. –

Электронные данные. – Режим доступа : http://slovari.yandex.ru/dict/brokminor/article/15/15608.html?text=%D0%B4%D0%B0%D1%80%D1%88%D0%B0%D0%BD%D0%B0&stpar3=1.3 , свободный. – Загл. с экрана.

4. Большая советская энциклопедия. Режим доступа : http://slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00023/84800.htm?text=%D1%81%D1%82%D1%80%D1%83%D0%BA%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%82%D1%8C&encid=bse&stpar3=1.2 , свободный. – Загл. с экрана.

5. Британский словарь неологизмов. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.oed.com/ , свободный. – Загл. с экрана.

6. ГОСТ 34.003-90. Государственный стандарт Российской Федерации: «Информационная технология. Комплекс стандартов на автоматизированные системы. Автоматизированные системы.

Термины и определения». М.: ИПК Издательство стандартов, 2002. – 510 с.

7. Данные ROMIR Monitoring – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.romir.ru/news/res_results/288.html , свободный. – Загл. с экрана.

8. Данные alexa.com – Электронные данные. – Режим доступа : www.alexa.com/data/details/traffic_details/nexopia.com , свободный. – Загл. с экрана.

9. Данные techcrunch.com – Электронные данные. – Режим доступа : www.techcrunch.com/2007/08/20/windows-live-messaging-coming-to-bebo/ , свободный. – Загл. с экрана.

10. Данные marketingvox.com – Электронные данные. – Режим доступа : www.marketingvox.com/german-xing-plans-invasion-of-linkedin-turf-/ , свободный. – Загл. с экрана.

11. Данные pbs.org – Электронные данные. – Режим доступа : www.pbs.org/mediashift/2007/06/try_try_againorkut_friendster.html , свободный. – Загл. с экрана.

[1] См.: Зиммель Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. 2002. № 3-4. С. 20-27.[2] См.: Спенсер Г. Личность и государство. Челябинск, 2007. С. 39-44.[3] См.: Морено Я. Социометрия: Экспериментальный метод и наука об обществе. М., 2001.[4] Barnes, J. Class and Committees in a Norwegian Island Parish // Human Relations, 1954. P. 11-17.[5] Об истории исследования вопроса cм.: Freeman, L. The Development of Social Network Analysis. Vancouver, 2006. P. 24-26.[6] Градосельская Г. В. Сетевые измерения в социологии. М., 2004.[7] См.: Wasserman, S., Faust, K. Social Network Analysis: Methods and Applications. Cambridge, 1994. P. 45-75.[8] См.: Heller, K. The Return to Community // American Journal of Community Psychology, 17 (1), 1989. P. 14.

[9] См.: Wellman, B., Leighton, B. Networks, Neighborhoods, and Communities: Approaches to the Study of the Community Question // Urban Affairs Quarterly, 14(3). NY, 1979. Р. 34.[10] См.: Хакен Г. Синергетика. М., 1980. С. 120.[11] См.: Ивахненко Е.Н. Аутопойезис информационных объектов // Информационное общество. №1, 2009. С. 23-31.[12] См.: Луман Н. Медиа коммуникации. М., 2005. С. 11.[13] Луман Н. Что такое коммуникация? // Социологический журнал. 1995. № 3. С. 114.[14] См.: Maturana, H.R., Varela, F.J. Autopoiesis and Cognition. The Realization of the Living. Dordrecht, 1980. P.78.[15] См.: Ивахненко Е.Н. Указ. соч. С. 23.[16] См.: Луман Н. Медиа коммуникации. С. 9.[17] Луман Н. Что такое коммуникация? // Социологический журнал. 1995. № 3. С. 114.[18] Латур Б. Надежды конструктивизма // Социология вещей. М., 2006. С. 23.[19] См.: Латур Б. Когда вещи дают сдачи: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Вестник МГУ. Сер. «Философия». 2003. № 3. С. 33.[20] Здесь и далее сообщества, организованные в социальных сетях интернет-пространства, мы будем обозначать как комьюнити (community).[21] См.: Кастельс М. Технология, общество и исторические изменения. Библиотека интернет-универститета РГИУ. – Электронные данные. – Режим доступа: http://www.vusnet.ru/biblio/archive/kastels_inform/ , свободный. – Загл. с экрана.[22] Ильенков Э.В. Гегель и отчуждение // Вопросы философии. 1967. №3. С. 34.[23] Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов // Собрание сочинений. Т. 46. Ч.1. С. 108.[24] Маркс К. «Капитал». Том I. М.: 1969. С. 50.[25] Там же. С. 51.[26] Там же. С. 50.[27] Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов. С. 108.[28] См.: Ильенков Э.В. Гегель и отчуждение. С. 30.[29] Polanyi, K. The great Transformation. Boston, 1957. PP. 56-57.[30] Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М., 1991. С. 253.[31] Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 33.[32] Фритьоф К. Скрытые связи. М., 2004. С. 82.[33] Бауман З. Указ. соч. С. 33.[34] Там же. С. 34.

[35] См.: Кастельс М. Технология, общество и исторические изменения. Библиотека интернет-универститета РГИУ. – Электронные данные. – Режим доступа: http://www.vusnet.ru/biblio/archive/kastels_inform/, 2001 , свободный. – Загл. с экрана.[36] Койре А. От мира "приблизительности" к универсуму прецизионности // Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий. М., 1985. С. 109-127.[37] Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира // Вебер М. Избранное. Образ общества: Пер. с нем. М., 1994. С.14.[38] Там же. С. 21, 25.[39] Маркузе Г. Одномерный человек. – М., 1994. С.21.[40] Там же. С.15.[41] Музиль Р. Человек без свойств. М., 1984. С. 68, 72.[42] Маркузе Г. Указ. соч. С.21.[43] Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология» / Пер. с нем. М.Л. Хорькова. – М., 2007. С. 50-116.[44] Хабермас Ю. Труд и интеракция. Заметки к гегелевской «Философии духа» йенского периода // Техника и наука как «идеология» / Пер. с нем. М.Л. Хорькова. –М., 2007. С. 8-49.[45] Там же. С.39.[46] Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. – СПб., 2001. С. 67-129, 173-257.[47] Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология». С. 134.[48] Кнорр-Цетина K. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знания // Социология вещей. Сборник статей. М., 2006. С. 276.[49] Там же. С.275.[50] См.: Rheinberger, H.-J. Toward a History of Epistemic Things // Stanford, 1997; Rheinberger, H.-J. Experiment, Difference, and Writing: I. Tracing Protein Synthesis // Studies in the History and Philosophy of Science. 1992. Vol. 23. № 2. PP. 305-331.[51] Кнорр-Цетина K., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей. Сборник статей. М., 2006. С. 298.[52] Компьютер (англ. computer — «вычислитель»). Термин «компьютер» и аббревиатура «ЭВМ», принятая в СССР, являются синонимами. Физически компьютер может функционировать за счёт перемещения каких-либо механических частей, движения электронов, фотонов, квантовых частиц или за счёт использования эффектов любых других физических явлений. Архитектура компьютеров может непосредственно моделировать решаемую проблему, максимально близко (в смысле математического описания) отражая исследуемые

физические явления. Так, электронные потоки могут использоваться в качестве моделей потоков воды при моделировании дамб или плотин. В большинстве современных компьютеров проблема сначала описывается в понятном им виде (при этом вся необходимая информация, как правило, представляется в двоичной форме — в виде единиц и нулей, хотя существовали и компьютеры на троичной системе счисления), после чего действия по её обработке сводятся к применению простой алгебры логики. Было обнаружено, что компьютеры могут решить не любую математическую задачу. Впервые задачи, которые не могут быть решены при помощи компьютеров, были описаны английским математиком Аланом Тьюрингом.[53] Компьютерная игра или видеоигра (англ. video game) — компьютерная программа, служащая для организации игрового процесса, связи с партнёрами по игре, или сама выступающая в качестве партнёра. Существуют попытки выделить компьютерные игры как отдельную область искусства, наряду с театром, кино и т. п. По некоторым компьютерным играм проводятся любительские и профессиональные соревнования — такого рода соревнования называются киберспортом. Компьютерные игры часто создаются на основе фильмов и книг, и наоборот. Первые компьютерные игры были разработаны в 1950-х и 1960-х годах. Они работали на таких платформах, как университетские мейнфреймы и компьютеры EDSAC. Самой первой компьютерной игрой стал симулятор ракеты, созданный в 1942 году Томасом Голдсмитом Мл. и Истл Рей Менном.[54] См.: Агеев В. Семиотика. М., 2002. С. 204.[55] См.: Latour, B. Woolgar, S. Laboratory life : the social construction of scientific facts. Beverly Hills: Sage Publications, 1979.[56] Латур Б. Когда вещи дают сдачи: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки. Вестник МГУ. Сер. «Философия». 2003. № 3. С. 33.[57] Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 509.[58] Латур Б. Когда вещи дают сдачи… С. 34.[59] Концептуализация вещи в интерпретациях Б. Латура, согласно которой между субъектом и объектом для исследователя не существует какого-либо различения.[60] См.: Вахштайн В. Конец социологизма: перспективы социологии науки. Публичные лекции Полит.ру. – Электронные данные. – Режим доступа: http://www.polit.ru/lectures/2009/08/06/videon_vahshtain.html , свободный. – Загл. с экрана.[61] Кнорр-Цетина K. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знания. С. 281.[62] См.: Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000. С. 40.[63] Никлас К. Блеск и нищета информационных технологий. Почему ИТ не являются конкурентным преимуществом. М., 2005. С. 81.

[64] См.: Фритьоф К. Скрытые связи.[65]Интернет (англ. Internet, сокр. от Interconnected Networks — объединённые сети) — глобальная телекоммуникационная система информационных и вычислительных ресурсов. Служит физической основой для Всемирной паутины. Часто упоминается как Всемирная сеть, Глобальная сеть, либо просто Сеть. В настоящее время, когда слово интернет употребляется в обиходе, чаще всего имеется в виду Всемирная паутина и доступная в ней информация, а не сама физическая сеть. К середине 2008 года число людей, регулярно использующих интернет, составило около 1,5 млрд человек (около четверти населения Земли).[66] Никлас Дж. К. Блеск и нищета информационных технологий. Почему ИТ не являются конкурентным преимуществом.[67] См.: Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. C. 34.[68] См.: Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. М., 2010. С. 37.[69] Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках. C. 72.[70] Иванов Д.В. Виртуализация общества. Версия 2.0. СПб., 2002. С. 11.[71] Там же.[72] Ридингс Б. Университет в руинах / пер. с англ. А.М. Корбута; ГУ ВШЭ. – М.: Изд. дом Гос. у-та – ВШЭ, 2010.[73] Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. С. 34.[74] Там же.[75] Соколов А.В. Метатеория социальной коммуникации. СПб., 2001. С. 74.[76] См.: Акопов А.И. Электронные сети как новый вид СМИ // Филологический вестник РГУ, 1998. № 3. С. 43-51.[77] См.: Ворошилов В.В. Журналистика: Учебник. 2-е изд. СПб., 2000. С. 56.[78] См.: Чадаев А.В. Иллюзии русскогоинтернета: интернет-СМИ // Русский Журнал. 2001. 10 апр.; Давыдов И.Н. Книга вымышленных существ // Независимая газета. 2001. – № 26. 14 февр.[79] См.: Корконосенко С.Г. Основы журналистики: Учебник для вузов. М., 2002. С. 102.[80] См.: Раскладкина М.К. Сетевая пресса как объект коммуникативных исследований // Сб. научных трудов «Теория коммуникации & прикладная коммуникация». Вестник Российской коммуникативной ассоциации. Ростов-на-Дону, 2002. Вып. 1. С. 14.[81] См.: Раскладкина М.К. Сетевая пресса как объект коммуникативных исследований. С. 225.

[82] Служба FTP (File Transfer Protocol – протокол передачи файлов) – это служба, позволяющая осуществлять копирование файлов (программ, видео-, аудиофайлов, документации и т. п.) в режиме реального времени как с удаленного компьютера на свой, так и наоборот.[83] Morris, M., Ogan, C. The Internet as a Mass Medium // Journal of Communication. 1996. № 46 (1). Р. 39-50.[84] Washington ProFile. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.sibnet.tm , свободный. - Загл. с экрана.[85] Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М., 2006. С. 234.[86] Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. М., 2003. С. 280.[87] Twitter (от англ. tweet — «щебетать», «болтать») — интернет-сайт, представляющий собой систему микроблогов, позволяющий пользователям отправлять короткие текстовые заметки (до 140 символов), используя веб-интерфейс, SMS, службы мгновенных сообщений или сторонние программы-клиенты. По состоянию на 15 апреля 2010 года сервис насчитывает более 105 млн. пользователей. Ежемесячная посещаемость ресурса составляет около 190 млн. уникальных пользователей.[88] Бочаров А.Г. Сколько у вас камер? // F5. 2010. №41. С. 17.[89] Цит. по: Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. С. 262.[90] См.: Нюссбаум Х., Интрона Л. Формирование сети: почему важна политика поисковых машин. М., 2006. С. 31.[91] Цит. по: Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. С. 285.[92] Wellman, B., Leighton, B. Networks, Neighborhoods and Communities: Approaches to the Study of the Community Question // Urban Affairs Quarterly, 14(3). March 1979. P. 367-374.[93] В опросе приняли участие 1412 активных интернет-пользователя (заходящих в сеть не реже раза в месяц) в возрасте от 18 лет и старше. Выборка репрезентирует российскую интернет-аудиторию, которая по результатам исследований ROMIR Monitoring в 1 квартале 2009 года составила 22% взрослого населения страны. Данные предоставлены исследовательским холдингом ROMIR Monitoring. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.romir.ru/news/res_results/288.html , свободный. - Загл. с экрана.[94] Веб-форум — класс веб-приложений для организации общения посетителей веб-сайта. Термин соответствует смыслу исходного понятия «форум». Форум предлагает набор разделов для обсуждения. Работа форума заключается в создании пользователями тем в разделах с последующим обсуждением внутри этих тем. Отдельно взятая тема, по сути, представляет собой тематическую

гостевую книгу.Распространённая иерархия веб-форума: Разделы → темы → сообщения. Обычно сообщения несут информацию «автор — тема — содержание — дата/время». Сообщение и все ответы на него образует «ветку» или «тему» (также употребляются кальки «топик», «топ» от англ. topic; «тред», «трэд» от англ. thread).[95] Веб-конференции (англ. Web conferencing) — технологии и инструменты для онлайн-встреч и совместной работы в режиме реального времени через интернет. Веб-конференции позволяют проводить онлайн-презентации, совместно работать с документами и приложениями, синхронно просматривать сайты, видеофайлы и изображения. При этом каждый участник находится на своём рабочем месте за компьютером. Веб-конференции, которые предполагают «одностороннее» вещание спикера и минимальную обратную связь от аудитории, называют Вебинарами.[96] См.: Wellman, B., Leighton, B. Networks, Neighborhoods and Communities: Approaches to the Study of the Community Question. P. 381.[97] Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М., 2007. С. 267.[98] Мультимедиа (лат. Multum + Medium) — одновременное использование различных форм представления информации и ее обработки в едином объекте-контейнере. Например, в одном объекте-контейнере (англ. container) может содержаться текстовая, аудиальная, графическая и видео информация, а также, возможно, способ интерактивного взаимодействия с ней. Термин мультимедиа также, зачастую, используется для обозначения носителей информации, позволяющих хранить значительные объемы данных и обеспечивать достаточно быстрый доступ к ним (первыми носителями такого типа были CD — compact disk). В таком случае термин мультимедиа означает, что компьютер может использовать такие носители и предоставлять информацию пользователю через все возможные виды данных, такие как аудио, видео, анимация, изображение и другие в дополнение к традиционным способам предоставления информации, таким как текст. [99] Тоффлер Э. Третья волна. М., 2004. С. 524.[100] Link (англ. link «ссылка», «связь») — термин, обозначающий соединение, обычно применяемый к гипертекстовым документам.[101] Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. С. 220.[102] Интерфейс (от англ. interface — поверхность раздела, перегородка) — совокупность средств и методов взаимодействия между элементами системы. Интерфейсы являются основой взаимодействия всех современных

информационных систем. Если интерфейс какого-либо объекта (персонального компьютера, программы, функции) не изменяется (стабилен, стандартизирован), это даёт возможность модифицировать сам объект, не перестраивая принципы его взаимодействия с другими объектами. Например, научившись работать с одной программой под Windows, пользователь с легкостью освоит и другие — потому, что они имеют одинаковый интерфейс. В вычислительной системе взаимодействие может осуществляться на пользовательском, программном и аппаратном уровнях.[103] Рашкофф Д. Медиавирус… С. 220.[104] Энциклопедия социологии. – Электронные данные. – Режим доступа: http://slovari.yandex.ru/dict/sociology , свободный. – Загл. с экрана.[105] См.: Кликушина Н.Ю. Понятие виртуальной реальности в курсе истории и философии науки // Эпистемология & философия науки. 2009. №4. С. 126.[106] Подробне об этом см.: Черных А.И. Мир современных медиа. М., 2007.[107] Киберпанк (от англ. cyberpunk) — термин является смесью слов «cybernetics» (от англ. кибернетика) и «punk» (от англ. панк), впервые его использовал Брюс Бетке в качестве названия для своего рассказа 1983 года. Обычно произведения, относимые к жанру «киберпанк», описывают антиутопический мир недалёкого будущего, в котором высокое технологическое развитие, такое как информационные технологии и кибернетика, сочетается с глубоким упадком или радикальными переменами в социальном устройстве.[108] См.: Кликушина Н.Ю. Указ. соч. С. 140.[109] Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. 1997. №6. C. 21.[110] См.: Бабенко В.С. Виртуальная реальность: проблема интерпретации // Виртуальная реальность как феномен науки, техники, культуры: Сб. тезисов I Всероссийского симпозиума. СПб., 1995; Хайм. М. Метафизика виртуальной реальности // Исследования по философии современного мира. М., 1995.[111] Хайм. М. Метафизика виртуальной реальности. С. 24.[112] См.: Хоружий С.С. Заметки к энергийной антропологии. «Духовная практика» и «отверзание чувств»: два концепта в сравнительной перспективе // Вопросы философии. 1999. №3. С. 11.[113] Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности. C. 25.[114] Там же.[115] См.: Хоружий С.С. Фонарь Диогена. Критическая ретроспектива европейской антропологии. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2010. С. 88,92.[116] См.: Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности… С. 26.[117] Хоружий С.С. Род или недород?... C. 25.

[118] Розин В.М. Виртуальные реальности: природа и область применения // Социально-гуманитарные знания. 1997. №6. С. 195.[119] Носов Н.А. Виртуальный человек: очерки по виртуальной психологии детства. М., 1997. С. 13.[120] Кликушина Н.Ю. Понятие виртуальной реальности в курсе истории и философии науки. С. 19.[121] Орехов С.И. Виртуальная реальность: исследование онтологических и коммуникационных основ: дисс. Д-ра филос. наук. Омск, 2002. С. 109.[122] Кликушина Н.Ю. Понятие виртуальной реальности в курсе истории и философии науки. С. 40.[123] Неисбит Дж. Высокая технология, глубокая гуманность. Технологии и наши поиски смысла. М., 2005. С. 34.[124] Там же.[125] Бердяев Н. Человек и машина. (Проблема социологии и метафизики техники). Путь. 1933. №38. С. 3.[126] Под контентом (англ. content — содержимое) в данном случае подразумевается любое информационно значимое наполнение информационного ресурса (например, веб-сайта) — тексты, графика, мультимедиа — вся информация, которую пользователь может загрузить на диск компьютера с соблюдением соответствующих законностей, как правило, только для личного пользования.[127] Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 2001. С. 79.[128] Программное обеспечение — совокупность программ системы обработки информации и программных документов, необходимых для эксплуатации этих программ (ГОСТ 19781-90). Также, это совокупность программ, процедур и правил, а также документации, относящихся к функционированию системы обработки данных (СТ ИСО 2382/1-84). Программное обеспечение является одним из видов обеспечения вычислительной системы, наряду с техническим (аппаратным), математическим, информационным, лингвистическим, организационным и методическим обеспечением. В компьютерном сленге часто используется слово «софт» от английского слова software, которое в этом смысле впервые применил в статье в American Mathematical Monthly математик из Принстонского университета Джон Тьюки (англ. John W. Tukey) в 1958 году.[129] ГОСТ 34.003-90. Государственный стандарт Российской Федерации: «Информационная технология. Комплекс стандартов на автоматизированные системы. Автоматизированные системы. Термины и определения». М., 2002. С. 34.[130] Там же.[131] Матурана У., Варела Ф. Древо познания. М., 2001. С. 116.[132] Там же. С. 78-79.

[133] Язык программирования – формальная знаковая система, предназначенная для записи программ, задающих алгоритм в форме, понятной для исполнителя, в качестве которого выступает компьютер или подобное ему устройство.[134] Вольфенгаген В. Э. Конструкции языков программирования. Приемы описания. М., 2001. С. 276.[135] Язык разметки (текста) в компьютерной терминологии — набор символов или последовательностей, вставляемых в текст для передачи информации о его выводе или строении. Принадлежит классу компьютерных языков. Текстовый документ, написанный с использованием языка разметки, содержит не только сам текст (как последовательность слов и знаков препинания), но и дополнительную информацию о различных его участках — например, указание на заголовки, выделения, списки и т. д. В более сложных случаях язык разметки позволяет вставлять в документ интерактивные элементы и содержание других документов.[136] Луман Н. Медиа коммуникации. М., 2005. С. 136-137.[137] Wellman, B. The Persistence and Transformation of Community: From Neighbourhood Groups to Social Networks. Quebec, 2001. P. 17.[138] Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. С. 58.[139] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. С. 338.[140] Градосельская Г. В. Сетевые измерения в социологии. С. 248.[141] Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности. C. 21.[142] Нейро-компьютерный интерфейс (НКИ) (называемый также прямой нейронный интерфейс или мозговой интерфейс) — система, созданная для обмена информацией между мозгом и электронным устройством (например, компьютером). В однонаправленных интерфейсах внешние устройства могут либо принимать сигналы от мозга, либо посылать ему сигналы (например, имитируя сетчатку глаза при восстановлении зрения электронным имплантатом). Двунаправленные интерфейсы позволяют мозгу и внешним устройствам обмениваться информацией в обоих направлениях. Первый в истории НКИ был создан Филлипом Кеннеди и его коллегами с использованием электродов, имплантированных в кору головного мозга обезьян. В 1999 году исследователи под руководством Яна Дэна из Университета Калифорнии расшифровали сигналы нейронов зрительной системы кошки и использовали эти данные для воспроизведения изображений, воспринимаемых подопытными животными. В этих экспериментах были использованы электроды, вживленные в таламус (структура среднего мозга, передающая в кору сенсорные сигналы от всех органов чувств). С их помощью было исследовано 177 клеток в латеральном коленчатом теле в таламусе и расшифрованы сигналы, приходящие от сетчатки. Кошкам демонстрировали восемь коротких фильмов, в течение которых проводили запись активности нейронов. Используя математические фильтры,

исследователи расшифровали сигналы для воспроизведения образов, которые видели кошки и были способны воспроизвести узнаваемые сцены и двигающиеся объекты. Схожие результаты на человеке были получены исследователями из Японии.[143] Маклюэн М. Понимание Медиа... С. 81.[144] Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. М., 2003. С. 342.[145] Статистика предоставлена internet.ru, ежедневным сетевым журналом об интернете. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.internet.ru/node/18678 , свободный. – Загл. с экрана.[146] Трафик — объём информации, передаваемой по сети за определенный период времени. Пример: Тариф без оплаты по трафику (то есть оплата начисляется не по объёму переданной по сети информации). Возможно жаргонное употребление в значении «поток информации» (Входящий трафик содержал в себе файлы).[147] Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998. С. 80.[148] Луман Н. Введение в системную теорию. М., 2007. С. 229-330.[149] Там же. С. 124.[150] Приведенное определение Тима О’Рейли нуждается в уточнении. Говоря «становятся лучше», имеют в виду скорее «становятся полнее», то есть речь, как правило, идёт о наполнении информацией, однако вопросы её надёжности, достоверности, объективности при этом не рассматриваются. Процесс разрастания интернет-сервисов приобрел такой характер, что едва утвердившись, они устаревают и заменяются новыми. Всё дело в том, что динамика развертывания форм, образующихся программной оболочкой, в логике своего развития исключает окончательные «застывшие» структуры.[151] Кнорр-Цетина K. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знания. С. 276.[152]Аршинов В.И. Синергетика как феномен постнеклассической науки. М., 1999. С. 87.[153] См.: Аршинов В.И., Данилов Ю.А., Тарасенко В.В. Методология сетевого мышления: феномен самоорганизации. Библиотека РГИУ. – Электронные данные. – Режим доступа :http://www.i-u.ru/biblio/archive/arshinov_danilov_internet/, свободный. – Загл. с экрана.[154]Morris, M., Ogan, С. The Internet as mass medium. Journal of Communication. 1996. № 46. P. 39-50.[155]Луман Н. Медиа коммуникации. С. 142.[156] Там же.[157]Луман Н. Введение в системную теорию. С.162.[158]Spenser-Brown, G. Laws of Form. BookMasters, 1974. P.34.

[159] Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. С. 110.[160] WWW, служба глобального соединения («World Wide Web», в пер. с англ. –«всемирная паутина») – это система организации информации в интернете, которая позволяет объединять в одном структурированном документе (Web-странице) информационные элементы различного происхождения (текст, изображение, звук), а также включать в любой документ ссылки на другие документы, расположенные в произвольных местах сети (гиперссылки). Набор Web-страниц, связанных между собой ссылками и предназначенных для достижения единой цели, называется Web-сайтом. На сегодняшний день это самый популярный и удобный сервис интернета, позволяющий получать доступ к информации на любых серверах, подключенных к сети, во всем мире. Именно ресурсы WWW – есть тот гигантский массив данных, благодаря которому интернет получил заслуженную популярность. Ссылки WWW указывают не только на документы, специфичные для самой WWW, но и на прочие сервисы и информационные ресурсы интернета. Таким образом, программные средства WWW являются универсальными для различных служб сети. WWW-технология доступа к ресурсам появилась лишь в 1991 году, когда была разработана технология гипертекстовых документов – World Wide Web. Создателем технологии является Тим Бернерс-Ли (Tim Berners-Lee). Изобретения Бернерса-Ли – гипертекстовый протокол передачи данных (HTTP) для связи между документами, гипертекстовый язык разметки (HTML), универсальная система поиска адресов (URL) документов и интернет-браузер – открыли дорогу к информации десяткам миллионов людей. В настоящее время технология WWW настолько популярна, что многие пользователи сети путают сервис WWW и глобальные сети в целом. Необходимо отметить, что большая часть информационных документов, в том числе сетевые версии традиционных газет и собственно сетевые издания используют для трансляции именно службу WWW.[161] BBS (англ. Bulletin Board System — электронная доска объявлений). Широко используемый во времена редкости кабельных компьютерных сетей способ общения пользователей компьютеров через коммутируемые телефонные сети. Изначально BBS содержали разнообразные фирмы, и доступ к ним был платный. Впоследствии же, в качестве хобби, их стали открывать и частные лица. В основной своей массе доступ к частным BBS бесплатный.[162] Конференц-связь (англ. conferencing) — это услуга (функция, сервис) связи, обеспечивающая возможность одновременного телефонного общения трех и более абонентов (собеседников).[163] Группы новостей USENET, или телеконференции – коллективная коммуникационная система, своего рода клуб для общения людей с общими интересами. Сетевые новости – это вторая по распространенности служба. Если

электронная почта передает сообщение по принципу «от одного-одному», то сетевые новости передают сообщения «от одного-многим». Посланное сообщение распространяется, многократно дублируясь, по сети, достигая за довольно короткие сроки всех участников телеконференций во всем мире.[164]Электронная почта (e-mail) – относится к системе индивидуальной коммуникации, позволяет создавать и пересылать электронные письма от источника одному или нескольким получателям. Это первая и наиболее распространенная служба интернета.[165]Чаты (Internet Real Chat – беседа через интернет) – интерактивная система коллективной коммуникации, поддерживающая письменные дискуссии в режиме реального времени. Служба чата используется как в развлекательных целях, так и для проведения серьезных международных дискуссий. Данная служба похожа на Usenet, но обмен сообщениями в ней ведется без задержек.[166]Гипертекст — термин, введённый Тедом Нельсоном в 1965 году для обозначения «текста ветвящегося или выполняющего действия по запросу». Обычно гипертекст представляется набором текстов, содержащих узлы перехода между ними, которые позволяют избирать читаемые сведения или последовательность чтения. Общеизвестным и ярко выраженным примером гипертекста служат веб-страницы — документы HTML (язык разметки гипертекста), размещённые в Сети. В более широком понимании термина, гипертекстом является любая повесть, словарь или энциклопедия, где встречаются отсылки к другим частям данного текста. В компьютерной терминологии, гипертекст — текст, сформированный с помощью языка разметки, потенциально содержащий в себе гиперссылки.[167]Данные представлены аналитическими компаниями и консалтинговыми группами.– Электронные данные. – Режим доступа : www.alexa.com/data/details/traffic_details/nexopia.com , свободный. – Загл. с экрана.– Электронные данные. – Режим доступа : www.techcrunch.com/2007/08/20/windows-live-messaging-coming-to-bebo/, свободный. – Загл. с экрана.– Электронные данные. – Режим доступа : www.marketingvox.com/german-xing-plans-invasion-of-linkedin-turf-/, свободный. – Загл. с экрана.– Электронные данные. – Режим доступа : www.pbs.org/mediashift/2007/06/try_try_againorkut_friendster.html, свободный. – Загл. с экрана.[168]В локальных мостах связь является локальным мостом, если узлы, которые она связывает, не имеют общих соседей.[169]Группу называют «группировкой» («кликой») если каждый из ее членов связан с любым другим прямой связью, а сети с менее строгими прямыми связями обычно называют «социальными кругами», это неточное название. Более точное – «структурно сцепленные» блоки.

[170]Учётная запись — запись, содержащая сведения, которые пользователь сообщает о себе некоторой компьютерной системе. Как синонимы в обиходе могут использоваться сленговые термины аккаунт и эккаунт, от англ. account — учётная запись, личный счёт, (редко) бюджет. Также иногда ошибочно используется термин логин.[171]Профиль (калька с англ. profile) — учётная запись в вычислительных системах. Термин используется также в социальных сетях для обозначения информационного раздела, содержащего персональные данные пользователя.[172]Пушкин А.С. Евгений Онегин: Роман в стихах. / А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л., 1977-1979. С. 79.[173]Интернет-сообщество — группа людей со сходными интересами, которые общаются друг с другом в основном через интернет. Интернет предоставляет широчайшие технические возможности для общения. Кроме того, в интернете сравнительно легко найти людей со схожими интересами и взглядами на мир. Вдобавок, общение в сети начать психологически проще, чем при личной встрече. Подобные интернет-сообщества постепенно начинают играть ощутимую роль в жизни всего общества, особенно в условиях создания электронной демократии. Примерами интернет-сообществ являются вики-проекты, форумы, чаты, социальные сети, многопользовательские сетевые игры и т. п. Также можно упомянуть отходящие в прошлое эхоконференции Фидонет, группы рассылок, ньюсгруппы Usenet.[174]IMS Системы мгновенного обмена сообщениями (IM — Instantmessaging) позволяют общаться с другим пользователем через сеть в режиме реального времени (в относительно защищенном режиме). К наиболее популярным из них можно отнести Skype, ICQ, Yahoo! Messenger, MSNMessenger, AOLInstantMessenger, MirandaIM. К системам, ориентированным на бизнес, можно отнести IBMLotusSametime, MicrosoftMessenger и Jabber. *интернет-чаты (IRC — InternetRelayChat) позволяют одновременно нескольким пользователям общаться в режиме реального времени. *интернет-форумы пришли на смену электронным конференциям (возникшим до появления WWW). Пользователь форума может создавать новую «тему», доступную для других. Другие пользователи могут просматривать тему и оставлять свои комментарии в режиме последовательной записи. * Веб-блоги (weblogs), или кратко блоги, можно рассматривать как личные онлайн-журналы отдельных пользователей. Владелец блога может размещать сообщения в своем журнале, в то время как другие пользователи (читатели) могут оставлять к ним свои комментарии. * Вики-справочники (wiki), или просто вики, — по-сути, веб-сайты, содержимое которых может редактироваться посетителями сайта. Наиболее известный пример — Википедия.

[175]Адресная книга — встроенное программное приложение, представляющее собой централизованное хранилище контактной информации. Характерной чертой данной программы является интеграция и синхронизация с многими приложениями и устройствами.[176]Органайзер (англ. organizer) — изначально небольшая книга, содержащая календарь, адресную книгу и блокнот, служащая для организации информации о персональных контактах и событиях. С развитием информационных технологий книга стала заменяться карманными персональными компьютерами, компьютерными программами и онлайн органайзерами, обладающими дополнительными функциями: напоминание о предстоящих событиях, защита и синхронизация информации.[177] Happe, R. Note worthy new blogs: beyond blah blah blogging. – Электронные данные. – Режим доступа :http://www.whatsnextblog.com/archives/2008/03/noteworthy_new_blogs.asp, свободный. – Загл. с экрана.[178]Подорога В.А. Культура и реальность. Заметки на полях // Массовая культура. М., 2005. С. 332.[179] Там же.[180] Юзернейм (от англ. Username) – виртуальное имя пользователя социальной сети.[181]OpenID — это открытая децентрализованная система единого входа на сайты, порталы, блоги и форумы. Поддержка множеством сайтов технологии OpenID позволяет пользователю использовать единый логин для авторизации на любом из этих сайтов. Сайты, поддерживающие её, часто помечаются логотипом системы, расположенным возле поля ввода пароля на странице входа. Существует несколько OpenID-провайдеров, которые предоставляют хостинг OpenID URL.[182] Имиджборд – разновидность сетевого форума, отличающаяся большими возможностями по прикреплению к сообщениям картинок. Как правило, имиджборды построены по одинаковой схеме и состоят из нескольких тематических разделов (или досок), в которых содержатся треды, состоящие из постов от разных пользователей. Пользователи имиджбордов, как правило, избавлены от необходимости регистрироваться и поэтому анонимны (не обязательно, существуют трипкоды и другие методы идентификации постов одного человека).[183]Бан (от англ. to ban: изгонять, ссылать) – блокировка аккаунта на определенный или неопределенный срок. В таком случае владелец аккаунта не может создавать сообщения, а зачастую и просматривать ресурс, на котором он получил бан. Блокирует аккаунт в пределах ресурса его модератор или администратор, в пределах личного профиля – его пользователь.

[184] Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. С. 130.[185]Флешмоб ( англ. flashmob — flash — вспышка; миг, мгновение; mob — толпа, переводится как «вспышка толпы» или как «мгновенная толпа») — это заранее спланированная массовая акция, в которой большая группа людей (мобберы) внезапно появляется в общественном месте, в течение нескольких минут они выполняют заранее оговорённые действия абсурдного содержания (сценарий) и затем одновременно быстро расходятся в разные стороны, как ни в чём не бывало. Смартмоб является разновидностью флешмоба. Флешмоб практически невозможен без интернета, т.к. именно посредством Сети происходит подготовка и координация акций. Психологический принцип флешмоба заключается в том, что мобберы создают непонятную, абсурдную ситуацию, но ведут себя в ней, как будто для них это вполне нормально и естественно: серьёзные лица, никто не смеётся, все находятся в здравом рассудке, трезвые и вменяемые. Флешмоб — это представление, рассчитанное на случайных зрителей (фомичей), у которых возникают неоднозначные чувства: полное непонимание, интерес и даже ощущение собственного помешательства. Идеология классического флешмоба придерживается принципа «флешмоб вне религии, вне политики, вне экономики», то есть флешмоб не может быть использован в корыстных целях.[186]Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 51.[187] Двоичная система используется в цифровых устройствах, поскольку является наиболее простой и соответствует требованиям: * Чем меньше значений существует в системе, тем проще изготовить отдельные элементы, оперирующие этими значениями. В частности, две цифры двоичной системы счисления могут быть легко представлены многими физическими явлениями: есть ток — нет тока, индукция магнитного поля больше пороговой величины или нет и т. д. * Чем меньше количество состояний у элемента, тем выше помехоустойчивость и тем быстрее он может работать. Например, чтобы закодировать три состояния через величину индукции магнитного поля, потребуется ввести два пороговых значения, что не будет способствовать помехоустойчивости и надёжности хранения информации. * Двоичная арифметика является довольно простой. Простыми являются таблицы сложения и умножения – основных действий над числами.[188] Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. С. 122.[189] Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М., 2007. С. 73[190] Там же. С. 56.

[191] Большая советская энциклопедия. Дисперсные системы. – Электронные данные. – Режим доступа : http://slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00023/84800.htm?text=%D1%81%D1%82%D1%80%D1%83%D0%BA%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%82%D1%8C&encid=bse&stpar3=1.2 , свободный. – Загл. с экрана.[192] Матурана У., Варела Ф. Древо познания. С 67.[193] The real Avatar: ocean bacteria act as «superorganism» // NewScientist – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.newscientist.com/article/mg20527493.800-the-real-avatar-ocean-bacteria-act-as-superorganism.html , свободный. – Загл. с экрана.[194] См.: Luhmann, N. The Autopoiesis of Social Systems. Essays on Self-Reference. New York, 1990. P. 79.[195] Фритьоф К. Скрытые связи. М., 2004. С. 52.[196] Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего. М., 2005. С. 453.[197] Маклюэн. М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. С. 73.[198] Wellman, B., Leighton, B. Networks, Neighborhoods, and Communities: Approaches to the Study of the Community Question // Urban Affairs Quarterly. 1979. №14(3). P. 367-374.[199] ICQ — российская, а до 2010 года американская централизованная служба мгновенного обмена сообщениями сети интернет, в настоящее время принадлежащая инвестиционному фонду Digital Sky Technologies (Россия). ICQ является централизованной службой мгновенного обмена сообщениями, использующей протокол OSCAR. Пользователь службы работает с программой-клиентом (т. н. мессенджер), запущенной на устройстве, соединённом с сетью интернет. Мессенджер подключается к серверу. Через сервер осуществляется поиск и связь с другими клиентами, а обмен служебными данными, сообщениями между пользователями может осуществляться как через сервер, так и без его участия. Как и в большинстве мощных сетевых систем, обслуживающих огромное количество клиентских запросов, этот сервер не единственный и некоторые из них являются кластерами серверов.[200] Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей. М., 2006. С.295.[201] См.: Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000. С. 60.[202] Маклюэн. М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. С. 56.[203] Там же. С. 75.[204] Там же. С. 60.[205] Там же.

[206] Мэмфорд Л. Миф машины // Утопия и утопическое мышление. М., 1991. С. 79.[207] Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992. С. 161.[208] Билл Гейтс удалился из Facebook // F5. 2009. №23.[209] Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках. С. 317.[210] Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального. С. 50.[211] Мид Дж. Г. Избранное: Сб. переводов / РАН. ИНИОН. Центр социал. научн.-информ. исследований. Отд. социологии и социал. Психологии. М., 2009. С. 280.[212] См.: Социология: Учебник. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2003. С. 512.[213] Пост (англ. post) – сообщение обычно ограниченного размера, содержащее различного рода контент и обозначенное рамками определенной темы.[214] Тысячник —интернет-термин, означающий наличие более тысячи читателей у автора персонального блога.[215] Лакан Ж. Семинары. Книга 1: Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54). М., 1998. С. 348.[216] Рейд Э. Массовая культура: современные западные исследования. М., 2005. С. 213.[217] Ферма — жанр экономической игры в социальной сети. Происходит от «Счастливого фермера», самого популярного приложения «Вконтакте» (более 6 млн. игроков), описывает все клоны с однокоренным названием («Любимая ферма», «Рыбная ферма», «Шустрый фермер»), а также другие игры с хозяйственным уклоном. Грядки в этом году возделывали даже сотрудники ФСБ («Я тебя <…> зарежу и заставлю вернуть все деньги всех пользователей», — обещал один из них разработчикам, когда на ферме случился дефолт).[218] Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. С. 26.[219] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. С. 30.[220] Бауман З. Индивидуализированное общество. С. 120.[221] Иоанн Дунс Скот. Трактат о первоначале. М., 2001. С. 24.[222] Wellman, B. The Persistence and Transformation of Community: From Neighbourhood Groups to Social Networks. Wellman Associates, 2001. P. 34.[223] Barglow, R. The Crisis of the Self in the Age of Information: Computers, Dolphins and Dreams. London, 1994. P. 6.[224] Ibid. P. 39.[225] См.: Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. С. 34.[226] Lash, C. The Minimal Self: Psychic Survival in Troubled Times. London, 1984. P. 38.[227] Lash C. Culture of narcissism. New York, 1979. P. 29-30.[228] Бауман З. Индивидуализированное общество. С. 184.

[229] Там же. С. 191.[230] Там же. С. 192.[231] Hobsbawm, E. The cult of identity politics. New Left Review, 1996. P. 140.[232] Бауман З. Индивидуализированное общество. С. 191.[233] Wellman, B. The Persistence and Transformation of Community: From Neighbourhood Groups to Social Networks. P. 23.[234] Ibid.[235] Поланьи К. Аристотель открывает экономику // Великая трансформация» Карла Поланьи: прошлое, настоящее, будущее. М., 2006. С. 106-107.[236] Галстон У. Влияние интернета на гражданскую жизнь: первая оценка // Интернет в общественной жизни. М., 2006. С. 76.[237] Mcquail, D. McQuails's Mass Communication Theory. London, 2000. P. 16.[238] Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. С. 286.[239] Черных А. И. Социология массовых коммуникаций М., 2008. С. 451.[240] Галстон У. Влияние интернета на гражданскую жизнь: первая оценка. С. 83.[241] Там же.[242] Там же.[243] Усланер Э. Социальный капитал и Сеть // Интернет в общественной жизни. М., 2006. С. 126.[244] Там же. С. 127.[245] Луман Н. Формы помощи в процессе изменения общественных условий. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.nir.ru/sj/sj/sj1-2-00luhm.html , свободный. – Загл. с экрана.[246] Хиршман А. Выход, голос и верность. Реакция на упадок фирм, организаций и государств. М., 2009. С. 28.[247] Там же. С. 47.[248] Левин П. Интернет и гражданское общество // Интернет в общественной жизни. М., 2006. С. 112.[249] Модератор (от лат. moderor — умеряю, сдерживаю) — пользователь, имеющий более широкие права по сравнению с обыкновенными пользователями на общественных сетевых ресурсах (чатах, форумах, эхоконференциях), в частности хотя бы одно из прав: * право стирать чужие сообщения; * право редактировать чужие сообщения; * право удалять страницы пользователей; * ограничивать пользователей в правах редактирования и просмотра сайта (банить).Точный перечень полномочий и обязанностей модератора на каждом сайте свой. Чаще всего модератор отвечает за соблюдение пользователями правил сайта.

[250] Wellman, B. The Persistence and Transformation of Community: From Neighbourhood Groups to Social Networks. P. 23.[251] См.: Левин П. Интернет и гражданское общество. С. 100.[252] Там же.[253] Списки рассылки (maillists) – служба сети интернет, которая работает по принципу «от одного-многим» и заключается в пересылке тематических сообщений всем желающим (подписчикам) через электронную почту. Идея работы списка рассылки состоит в том, что существует некий адрес электронной почты, который на самом деле является общим адресом многих людей – подписчиков этого списка рассылки.[254] Левин П. Интернет и гражданское общество. С. 105.[255] Там же.[256] См.: Черных А. И. Социология массовых коммуникаций. М., 2008. С. 31.[257] Данные предоставлены социальной сетью «Вконтакте» по состоянию на 04.04.2010. – Электронные данные. – Режим доступа : http://vkontakte.ru/ , свободный. – Загл. с экрана.[258] Christakis, N., Fowler, J. Connected. The Surprising Power of Our Social Networks and How They Shape Our Lives. NY., 2009. Р. 15.[259] Ibid. P. 17.[260] Ibid. P. 20.[261] См.: Черных А. И. Социология массовых коммуникаций. С.42.[262] Christakis, N., Fowler, J. Connected. The Surprising Power of Our Social Networks and How They Shape Our Lives. P. 45.[263] Большая Советская энциклопедия. Часть и целое. – Электронные данные. – Режим доступа : http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/149570/%D0%A7%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C , свободный. – Загл. с экрана.[264] Пригожин И., Николис Г. Познание сложного: Введение. Пер. с англ./ Предисл. Г.Г. Малинецкого. М., 2008. С. 352.[265] Чернавский Д.С. Синергетика и информация. Динамическая теория информации. М., 2001.; Аршинов В.И. Событие и смысл в синергетическом измерении. М., 1999.; Аршинов В.И. Синергетика времени. М., 2007.[266] Чураков М., Якушев А. Муравьиные алгоритмы. Код доступа: http://rain.ifmo.ru/cat/ , свободный. – Загл. с экрана.[267] Там же.[268] Матурана У., Варела Ф. Древо познания. С. 42.[269] Фритьоф К. Скрытые связи. С. 12.[270] Там же.[271] Матурана У., Варела Ф. Древо познания. С. 34.

[272] См. об этом подробнее: Лавренчук Е.А. Аутопойезис социальных сетей интернет-коммуникаций // Вестник РГГУ. 2009. № 12. Серия «Философия. Социология». С. 48-57.[273] Матурана У., Варела Ф. Указ. соч. С. 56.[274] Там же.[275] Там же.[276] См.: Wellman, B., Leighton, B. Networks, Neighborhoods, and Communities: Approaches to the Study of the Community Question // Urban Affairs Quarterly, 1979. 14(3). P. 367-374.[277] См.: Матурана У., ВарелаФ. Указ. соч. С. 34.[278] DDoS атака - сетевая атака, осуществляемая с определенного узла сети интернет на удаленный ресурс и приводящая к недоступности данного ресурса из сети интернет. DoS-атака (Denial of Service) характеризуется перегрузкой атакуемых сетевых ресурсов (порта или канала) и/или перегрузкой атакуемого информационного ресурса (сервера), в результате чего нарушается нормальный порядок их функционирования. DDoS-атака (Distribute Denial of Service) — сетевая атака, по своим целям и методам реализации аналогичная DoS-атаке, но осуществляющаяся с нескольких узлов сети интернет.[279] Хостинг (англ. hosting) — услуга по предоставлению вычислительных мощностей для физического размещения информации на сервере, постоянно находящемся в сети (обычно интернет). Хостингом также называется услуга по размещению оборудования клиента на территории провайдера с обеспечением подключения его к каналам связи с высокой пропускной способностью (колокация, от англ. colocation). Обычно под понятием услуги хостинга подразумевают как минимум услугу размещения файлов сайта на сервере, на котором запущено ПО, необходимое для обработки запросов к этим файлам (веб-сервер). Как правило, в услугу хостинга уже входит предоставление места для почтовой корреспонденции, баз данных, DNS, файлового хранилища и т. п., а также поддержка функционирования соответствующих сервисов.[280] Материал предоставлен энциклопедией Wikipedia. – Режим доступа : http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%BB%D1%8D%D1%88%D0%BC%D0%BE%D0%B1 , свободный. – Загл. с экрана.[281] Материал предоставлен энциклопедией Wikipedia. – Электронные данные. – Режим доступа : http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%BB%D1%8D%D1%88%D0%BC%D0%BE%D0%B1 , свободный. – Загл. с экрана.[282] Пуанкаре А. Наука и метод. СПб., 1910. С.356.[283] См.: Поланьи М. Личностное знание. На пути к посткритической философии. Благовещенск: БГК им. И.А.Бодуэна де Куртене, 1998. С.148.

[284] Borzlel, T. Rediscovering Policy Networks as a Form of Modern Governance // Journal of European Public Policy. 1998. Vol. 5. N2. Р. 254.[285] Сморгунов Л.В. Современная сравнительная политология. Учебник. М., 2002. С. 22.[286] Там же.[287] Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 34.[288] См.: Хойслинг Р. Социальные процессы как сетевые игры. Социологическое эссе по основным аспектам сетевой теории. М., 2003. С. 73.[289] Там же.[290] См.: Антоновский А.Ю. Никлас Луман: эпистемологическое введение в теорию социальных систем. М., 2007. С. 13.[291] Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. С. 126.[292] Там же.[293] См.: Луман Н. Реальность массмедиа. М., 2005. С.41.[294] Британский словарь неологизмов. – Электронные данные. – Режим доступа : http://www.oed.com/ , свободный. – Загл. с экрана.[295] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. С. 34.[296] Луман Н. Социальные системы: Очерк общей теории // 3ападная теоретическая социология 80-х годов. Реферативный сборник. М., 1989. С. 42.[297] Бехманн Г. Современное общество… С. 129.[298] Там же. С. 124.[299] Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального. С. 34.[300] В современной биологии отмечается такое явление, как диффенциация клеток по выполняемым ими функциям. По мере эволюции этого процесса, клетки многоклеточного организма не только внешне видоизменяются, но и приобретают больше, чем одно «дополнительное» тело. Если клетка имеет два «дополнительных» тела — второе и третье материальные тела, то изменится степень влияния клетки в целом на своё микропространство.[301] Дебре Р. Введение в медиологию. М., 2010. С. 69.[302] Луман Н. Медиа коммуникации. С. 11.[303] Там же, С. 15.[304] Там же. С. 12.[305] Там же.[306] Там же. С. 141.

[307] См.: Грунвальд А. Техника и общество: западноевропейский опыт исследования социальных последствий научно-технического развития. М., 2011. С. 42.