сергей багров. дорога в рай

Сергей Багров

Дорога в райРассказы

о Нинолае Рубцове


(орога в райРассказы

о Николае Рубцове

Вологда

УДК 821.161.1(470.12):'» I l-l/ll U | Б Б К 84(2P oc-4B oji)6

Б14

I I , n .iii. „ „„m u, ч ,п т /'и,i iihi i,m i.'ii ни 1ЧО.ЖНП

n m ii , m i i i n. 'i i l i lin iinm o/iii

Багров С. П.Б14 Дорога в рай : расски ii.i о Миколис Рубцове / Сергей Багров. - Во

логда, 2015. - 84 с. : ил.' IK N21 I <* 1.1 (470.12):94 (470.12)1.1.К N4(2Гог 411ол)6

<0 liai рои С, П., 2015

Дорога в райРассказы о Николае Рубцове

Николая Рубцова давно с нами нет. Однако память о нём у тех, кто его знал, свежа. Каким он был в жизни? На этот вопрос сейчас ответят не все, кто когда-то с поэтом встречался, общался и даже дружил. Свидетелей жизни поэта почти не осталось. Потому я и тороплюсь поведать те немногие откровения, которые сохранились. Писались они в разное время. В первую очередь, теми, кто знал поэта, или встречался с его друзьями, и с их слов что-то о нём сообщил. Кто они?

Евгений Иванишкин, вологодский журналист (умер). Ирина Рычкова, корреспондент Тотемской районной газеты. Валентина Притчина, сотрудник Тотемского музея. Александр Кузнецов, ученый, живет под Тоть- мой. Николай Голицин, моряк, г. Архангельск. Елена Рубцова, дочь поэта, живет в С.-Петербурге. Алексей Шилов, экономист, он же композитор, автор первых рубцовских песен (умер). Юрий Пономарёв, строитель, сейчас пенсионер, Вологда. Феликс Кузнецов, писатель, Москва. Алексей Хлу- денев, писатель, Рязань. Сергей Багров, писатель, Вологда.


Приговор

Евгений Иванишнин

Задумчивый и грустныйС поэтом Николаем Рубцовым меня познакомил радиожурналист Юрий

Лещев. Было это летом 1965 года. Рубцов вместе с друзьями из «Вологодского комсомольца» направлялся обедать, и наше знакомство ограничилось тогда двумя-тремя фразами и крепким мужским рукопожатием.

Вскоре, однако, я снова встретил его, и мы познакомились ближе. Николай сидел на старой, почерневшей от времени и дождей скамейке на Соборной горке, лицом к реке. В руках он держал бумажный кулек, из которого вынимал пирожки и угощал ими бродячего рыжего пса, преданно глядевшего ему в глаза.

- Хотел перекусить, — сказал Рубцов, - но Шарка тоже голоден, реши." поделиться...

Разговорились. Сначала о породах собак, потом о людях, которые не дорожат своей дружбой с «братьями нашими меньшими».

Надо сказать, что я тоже был неравнодушен к собакам, привязанность к ним сохранил до сих пор. А в те далекие годы у меня было собрано о них много открыток и около сотни стихотворений - произведений поэтов разных времен и народов. Более того, одно время я был одержим идеей составить сборник-антологию, посвященный нашим четвероногим друзьях' Этой задумкой, естественно, поделился с Николаем. Он, не в пример моим многим знакомым, очень внимательно отнесся к этому увлечению.

- Знаешь, такая книга нужна и взрослым, и детям, - сказал Рубцов.- Ведь мир животных - составная часть нашей души. Это должен понять каждый человек. Тот, кто не любит их, считай, не состоялся на этом свете Доброты и участия от него не жди...4

Приговор

Вспомнился еще один случай. Однажды мы гуляли с маленьким сыном в парке Ветеранов труда. Кроме качелей, танцплощадки и небольшого застекленного помещения, в котором собирались любители шахмат и шашек, в этом парке тогда ничего еще не было. Сын притомился, и мы присели с ним на скамейку в тени акаций. Вскоре на краешек нашей скамьи подсел неизвестно откуда появившийся Рубцов. Он был не один. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, стоял Сергей Чухин, вологодский поэт. Их часто видели вместе.

Не помню сейчас, о чем тогда шел разговор, но, как это часто случалось, Рубцов прервал фразу на полуслове. Лицо его побледнело и было обращено на кусты, которые росли по ту сторону аллеи. Там, за кустами паслись две лошади, на которых мы с Сергеем не обратили внимания. Грязные, неухоженные, они мирно щипали траву, время от времени встряхивая спутанной, давно не чесаной гривой.

- Откуда в парке лошади? - спросил я.- Это цыганские кони, - ответил Чухин. - Здесь рядом поселок, там

живут цыганские семьи.С минуту мы сидели молча. И вдруг Рубцов произнес:

Ах вы, кони, цыганские кони,Есть у вас ли кровинка родства!..

Неожиданно для нас Сергей сходу продолжил:

Вас из дому бескормица гонит,Чтоб найти пропитанья средства.

Рубцову явно не понравилось это вторжение в его стихи, но он ничего не сказал. Помедлив пять-десять секунд, он молча встал и, не прощаясь, пошел по аллее к выходу из парка.

- Обиделся! Ну, конечно, обиделся, - промолвил Чухин и, тяжело вздохнув, поплелся вслед за Рубцовым.

Помнится, хорошие отношения у него установились с председателем совета коллектива физкультуры треста «Вологдасельстрой» Сергеем Марковым. Он был соседом по дому на улице Яшина. Николай пилил с ним дрова для титана, интересовался спортивной работой, участием строителей в различных кроссах, олимпиадах, туристических слетах, хотя сам, по моим наблюдениям, был равнодушен к спорту. Однажды, правда, Николай все же собрался поехать с нами на двухдневный туристический слет на реку Комёлу, однако в последний момент передумал.

- Знаешь, - смущенно сказал он, - очень много народу. 400-500 человек - это очень много. Испоганят природу, а я так не могу...

5

Сергей Багров. Дорога в рай

Рубцов был дружен с Виктором Петровичем Астафьевым, который в те годы жил в Вологде, часто бывал у него в гостях. На одном из таких чаепитий мне довелось присутствовать. Было это на старой квартире писателя - в крупнопанельной пятиэтажке на улице Герцена. Я пришел к Астафьеву, когда беседа уже заканчивалась. Вскоре все перешли в кабинет. Рубцов взял на колени гармонь и вполголоса запел. Манера исполнения песен на свои стихи была у Рубцова особенной. Ей были присущи высокое вдохновение и нежная щемящая грусть. Все это невольно передавалось окружающим. И Виктор Петрович, слушая эти песни, прослезился. Мария Семеновна попросила сыграть что-нибудь веселое. Рубцов, растянув меха гармони, на которой, можно сказать, играл почти профессионально, исполнил ряд зажигающих наигрышей, а потом спел и озорные частушки. Всем нам они очень понравились. И хотя внешне все выглядело более чем весело и непринужденно, нельзя было не заметить, что глаза Николая по- прежнему были задумчивыми и грустными. А веселые мелодии, которые он только что извлек из гармони, вовсе не отвечали его внутреннему миру чувств и душевному настроению.

Заметила это и Мария Семеновна, решив перевести беседу в прежнее русло. Однако продолжения разговора о бедах российской деревни и ее жителях не получилось. Николай рассеянно отвечал на вопросы, потом совсем замолчал. Было видно, что обсуждать эту тему дальше ему было неприятно и больно. Я решил, что, может быть, это из-за моего неожиданного прихода и стал собираться домой. Встал и Рубцов. Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, он заспешил к выходу. На улице мы перебросились с ним несколькими дежурными фразами о погоде. Разговор, как говорят, не клеился. Николай решил прогуляться до любимого им Софийского собора, полюбоваться вечерней рекой.

На следующее утро по пути на работу я встретил Рубцова у здания обойной фабрики. Он сразу же спросил у меня:

- Думаешь, Мария Семеновна не обиделась, что я ушел по-английски, не прощаясь?

- Но ты же простился!- Конечно. Но надо было не так... А у Софии, знаешь, я ничегошенькн|

не выходил. Дальше четверостишия не пошло...И он прочитал:

Сижу в гостях за ароматным чаемС друзьями, продолжая давний спор.Россия, Русь! Неужто одичаем?Себе подпишем смертный приговор?!

6 I

Ирина Рычкова

История фотографииВ январские дни 2005-го года в районной Тотемской библиотеке про

ходил вечер памяти Николая Рубцова. Известный в Тотьме и далеко за ее пределами знаток жизненного пути и творческого наследия поэта-земляка М.А. Шананина показала присутствовавшим неизвестную доселе фотографию поэта, вернее, фотокопию. Ее прислал А.А. Перцев, бывший студент Тотемского лесотехникума преподавателю А.Ф. Корюкиной. Сейчас он - генеральный директор фирмы «Пермьлес». Анна Феодосьевна изложила ему просьбу Маргариты Афанасьевны поделиться воспоминаниями о Рубцове.

...На фотографии - непривычный Рубцов. Довольно взрослый для 16 лет. Да и ксерокопирование несколько «состарило» снимок, хотя подпись на обороте не оставляет сомнения: «Н. Рубцов. 16 лет. 1952 г. июнь ТЛТ».

С Тотемским техникумом связаны два года жизни Николая Рубцова, туда он поступил в 1950 году. Но не суждено ему было работать в лесной промышленности. Будущий поэт отправился в Архангельск, чтобы осуществить мечту о море. Снимок сделан, вероятно, в Тотемской фотографии, заодно с фото на паспорт и запечатлел Рубцова в начале самостоятельной жизни. Поэт в добротном костюме. У него густые, приглаженные на манер тех лет волосы. Только выражение глаз то самое, рубцовское. Вот что пишет А.А. Перцев из Перми: «С Николаем Рубцовым мы жили в одной комнате в 1952 году: я, Щукин, Капустин, Павел Борт. Парень он был скромный, несколько замкнутый. Никогда не говорил о своей семье. Мы знали, что мать у него умерла, а отец погиб на фронте. У него были ясные, веселые глаза и почти всегда, когда говорил с кем-то, улыбался. Улыбка у него была воистину «гагаринской». Он очень радовался, когда получил паспорт, хвастался перед нами, показывая его. С этого момента он стал пропускать занятия, хотя раньше этого не было. Учился он непло

7


хо. Был очень бережливым. Мы уходили в столовую, звали его обедать, он часто отказывался. Очевидно, собирал деньги в дорогу. Очень любил читать все, что связано с морем, особенно «Морские рассказы» Станюковича. А в конце июня 1952 года исчез. В это время мы были на практике.

Сведения А. А. Перцева бесценны. Я помню этого добродушного, с чернобровым лицом, всегда аккуратно одетого человека. Помню также Щукина и Капустина. Только мы с Рубцовым учились на отделении строительства, ремонта и эксплуатации лесовозных дорог, а они - на лесозаготовительном. Среди студентов-строителей были близки Рубцову почти все ребята, с которыми он жил в общежитии. Прежде всего, это Николай Брязгин, Александр Бабкин, Александр Романовский, Василий Мальцев, Алексей Савков.

Свой паспорт Рубцов получил весной 1952-го. С этого времени стал пренебрежительно относиться к учебе. Поэтому директор Николай Николаевич Сумароков написал приказ об отчислении Рубцова из техникума.

А фотографировался Рубцов действительно в Тотемской фотографии. Я тоже там снимался на паспорт. Фотографировал нас со своего штатива на деревянной треноге участник Великой Отечественной войны талантливый фотомастер Борис Николаевич Коробейников.


Приговор

Валентина Притчина

Тотемский студентПо данным научного архива Тотемского музейного объединения в лесо

техническом техникуме на 1 января 1951 года обучалось 272 студента. На отделении, где учился Николай Рубцов, - 73 человека. Это были жители различных районов Вологодской области. По окончании техникума студенты направлялись на работу в северные и северо-восточные области СССР.

Однокурсника Николая Рубцова Николая Павловича Брязгина я отыскала в деревне Коченьга Тотемского района. Николай Павлович родился в 1934 году, почти ровесник Николая Рубцова. Вот так выглядел бы поэт, если бы он остался жив - эта мысль не покидала меня при разговоре с рубцовским однокурсником.

С того времени прошло более пяти десятилетий, многое в памяти стерлось, но кое-какие детали все-таки удалось выяснить. Например, какие экзамены абитуриенты сдавали при поступлении в техникум - писали контрольную работу по математике, диктант по русскому языку, а также пересказывали Конституцию СССР. Студенты, приехавшие с районов, обеспечивались общежитием. Оно располагалось в корпусе братских келий. Николай Рубцов проживал в комнате под номером шесть. Кроме него в комнате проживало еще 2-3 студента с первого курса. Она располагалась через одну комнату от столовой, окна ее выходили на южную сторону - на реку Песью-Деньгу. В комнате стояли кровати, заправленные байковыми одеялами, имелись стулья и тумбочки, стол, а на стене висел черный репродуктор, который слушали по вечерам. Проживание в общежитии было платным - семь рублей в месяц. Студенты из малообеспеченных семей и сироты освобождались от оплаты. Приказом № 90 от 7 октября 1950 года на основании представленных документов, от оплаты за проживание в общежитии был освобожден Коля Рубцов.

Николай Павлович помнит, что Коля был шустрым, живым мальчиком. Иногда вместе ходили в город, посещали кинотеатр «Октябрь», гоняли

9


мяч на здешнем стадионе. Стипендию получали 140 рублей. «Не густо», - говорит Николай Павлович. Особенно трудно было малообеспеченным. Тогда сами студенты решили организовать кассу взаимопомощи, собирали со стипендии по три рубля, а потом распределяли наиболее нуждающимся. Кассиром был Сергей Багров. Нет сомнения, какую-то сумму получал и Николай Рубцов.

Питались в столовой техникума. Утром - чай, хлеб, каша. В обед - первое блюдо, каша, чай. На ужин - тоже самое.

На первом курсе изучали общеобразовательные предметы, на втором появились специальные дисциплины: технология лесозаготовок, строительное дело.

Преподавательский коллектив лесного техникума в 1950 г. состоял из 16-ти человек. Русский язык и литературу преподавалаа Анна Феодосьев- на Корюкина. В ее личном архиве хранилась фотография преподавателей лесного техникума. В центре - директор техникума Николай Николаевич Сумароков, в первом ряду слева - преподаватель спецдисциплин Колосков. Справа - преподаватель физики Борис Устинович Попов. Возле директора во втором ряду слева - Николай Геннадьевич Куканов - преподаватель физкультуры и военного дела. Справа от директора - Феодосий Дмитриевич Ермолинский, преподаватель электротехники. Рядом с ним - Иван Алексеевич Юферев - преподаватель химии и технологии металлов. Вверху, слева на фотографии - Илья Арсентьнвич Борзенин, который преподавал тяговые машины и механизмы и завуч Иван Васильевич Королев. Среди мужчин две женщины: Анна Феодосьевна Корюкина и преподаватель математики Нина Алексеевна Алексеевская.

По воспоминаниям Анны Феодосьевны, учащиеся техникума в основном были выходцами из сельской местности. Одеты были плохо. И на этом фоне обратил на себя внимание Николай Рубцов. Привлекал его внешний вид: светлая сорочка, шерстяной хороший костюм, на ногах хорошие башмаки, вся это начищено, наглажено.

Нина Алексеевна Алексеевская помнит его веселым, смелым в разговоре с кем бы то ни было, иногда задиристым, самолюбивым. «Начинался новый 1950-51 учебный год. В группе первого курса первый день учебного года открывался уроком математики. До начала урока я зашла в аудиторию проверить, все ли готово к занятиям. С заднего стола ко мне подошел мальчик небольшого роста, худощавый, с ясными, веселыми глазами. Очень свободно, без всякой скованности и смущения заговорил со мной. Попросил пересадить его за первый стол. «Тебе оттуда плохо видно?» - «Нет, там, на Камчатке я буду шалить». Кто-то из мальчиков поменялся с ним местами, и Рубцов сел за первый стол. Тогда ему не было и пятнадцати лет».

10

Приговор

Далее Нина Николаевна вспоминает: «На уроках он занимался хорошо, был внимателен, выполняя упражнения, часто задавал вопросы, иногда просил повторить что-то еще раз, писал контрольные хорошо. Один раз получилось так, что Рубцов плохо написал контрольную. Кто-то из ребят сказал: «Да уж поставьте ему тройку». Он как-то переменился в лице, обернулся и резко сказал: «Меня не надо жалеть». В перерыве он подошел ко мне и попросил разрешения еще раз написать контрольную. Математические способности у него были хорошие. Но учился он только на «хорошо», а мне казалось, что он мог бы учиться на «отлично». Я решила поговорить с ним.

В ответ на вопрос, что ему мешает, он сказал, что математику дома он совсем не учит, он помнит все, что было на уроке.

- По-видимому, этого недостаточно?- Мне математика не нужна.Я попыталась доказать, что математика нужна, что она потребуется уже

на втором курсе при изучении общетехнических дисциплин.- Я в техникуме учиться не буду, я буду моряком.Когда я сказала, что и моряку нужна математика, ОН ответил, ЧТО бу

дет «совсем простым моряком». Говорил он спокойно, но достаточно решительно. Видно было, что все у него основательно продумано и решено. Экзамен по математике за первый курс он сдал на «хорошо».

«О его литературных возможностях, - продолжала Алексеевская, - я тогда не имела представления. Однажды я зашла в комнату общежития к своим ребятам. Поздоровались, и кто-то сказал: «А у нас гость». На кровати с гармошкой в руках сидел Рубцов. Перед моим приходом он играл и пел какую-то песню. Один из ребят сказал: «Он сам сочиняет». Но тогда я не обратила внимания на эти слова». Я вспомнила их потом... В одном из номеров стенгазеты «Кадры - лесу» полоса была заполнена частушками, внизу стояла подпись «Н. Рубцов».

Преподаватель литературы Анна Феодосьевна Корюкина рассказывает: «Я тогда не верила в талант Рубцова. Ребята рассказывали, что он стихи про маму пишет, но он не любил это афишировать. Учился просто, легко, с увлечением».

Вспомнила Анна Феодосьевна такой эпизод: «На уроке литературы изучали Пушкина. Вызвала Колю к доске.

- Что будешь читать?- «Памятник», - и Николай Рубцов откинул в сторону руку.После прочтения спросила его, как понимает слово «нерукотворный».

Он объяснил состав слова, а про смысл сказал:- Нерукотворный, это стихи для будущего, значит, не руками творить

для будущего.Тут ребята как бы его и выдали:

11


- Колька, ты ведь и сам стихи пишешь.Он сразу как-то застеснялся от их слов, но я не вникла тогда в эти ска

занные ребятами слова. У него были любимые поэты, очень любил стихотворение Лермонтова «Мцыри», нравилась Кольцова «Песня бобыля». Очень восхищался романом «Евгений Онегин», особенно его поразила рифма онегинской строфы».

«Зимой Николай Рубцов носил свои тетрадки в голенищах серых валенок, - продолжает вспоминать Анна Феодосьевна, - очень любил, когда в ближайших деревнях топили бани, видимо, они напоминали ему деревню Николу. Все ждал, когда исполнится ему шестнадцать лет, чтобы уехать на море.

- Там в море - волны и ребята смелые, - говорил Рубцов.По мнению Анны Феодосьевны, Николай Рубцов в техникуме жил без

бедно, сиротам выдавали бесплатные талоны на питание в столовой. Иногда ребята просили Николая продать их.

В Тотемском районном архиве хранится еще один приказ от 22 апреля 1952 года, подписанный директором Сумароковым. Передаю его содержание:

«Учащиеся второго курса строительного отделения (среди них назван и Николай Рубцов) 21 апреля 1952 года открыли окно аудитории №2 и ходили по карнизу главного корпуса до 4 аудитории, чем грубо нарушили правила внутреннего распорядка и допустили проступок, в результате которого возможны несчастные случаи. За совершенный проступок указываемые товарищи заслуживают строгого наказания, но учитывая откровенное признание в совершенном поступке, названным учащимся выговор».

В беседе с однокурсником Николая Рубцова Н.П. Брязгиным выяснилось, что он тоже принимал участие в этой проделке, и даже указал конкретное место, где это происходило.

Друзьями Николая по лесному техникуму были Сергей Багров, Валентин Борзенин. Старостой в их группе была Ия Шилова, участница многих общих проделок.

Почти все, с кем я беседовала, выясняя отдельные факты его биографии того времени, говорили, что учился в техникуме он недолго - всего год. Обнаруженные в архиве приказы утверждают другое - Николай Рубцов проучился в техникуме два курса, то есть половину учебного процесса. Права была Н.Н. Алексеевская, которая в своих воспоминаниях писала: «Весной 1952 года я зашла в канцелярию учебной части. Около стола секретаря стоял Рубцов. Он обернулся и сказал: «Вот, уезжаю».

Так уехал из Тотьмы, оставив учебу, Николай Рубцов.Последний приказ, обнаруженный в архиве, гласит об исключении Ни

колая Рубцова из техникума. Это приказ от 7 августа 1952 года, подписанный директором Сумароковым:12

Приговор

«Учащихся, показавших крайне низкую успеваемость, слабую подготовку и нежелание учиться из числа учащихся техникума исключить...» Тринадцатым в списке идет Николай Рубцов.

Можно предположить, что Николай Рубцов весной 1952 года уехал из Тотьмы, не взяв документов из техникума, так как ехал в неизвестность и. может быть, в случае чего предполагал вернуться. Но поскольку он не вернулся, из числа студентов его исключили.

«В последующие годы, - добавляет Анна Феодосьевна Корюкина, — Рубцов всегда во время посещения города заходил в техникум, там учились Никольские девчата, и он их навещал. Одет был в черное, коротенькое, перекрашенное из шинели пальтишко и серые валенки. Когда увидела его в книге Багрова, нарядно одетым, даже не поверила, что это он».

В доме Анны Феодосьевны Николай Рубцов бывал неоднократно. «Бывало, встречу в городе, заходи, ему говорю.

- Обязательно зайду, непременно, - отвечал будущий поэт».Таким было то время. Время учебы Николая Рубцова в Тотемском лес

ном техникуме.


Александр КУЗНЕЦОВ

ПрародинаВ далекие уже теперь семидесятые годы рейсовый автобус или грузо

вик из Тотьмы, преодолев борщовский волок, останавливались у деревенской неопушенной избы в Бирякове с надписью «Автостанция». Проезжего человека, если он по какой-то надобности решался зайти в это здание, ждал неказистый «сервис по-советски»: неокрашенная деревянная скамья с вырезанными на ней ножами инициалами, подслеповатое окно кассы с толстой теткой, закутанной в шаль, да грязные плакаты типа «Вступайте в общество ДОСААФ!» на голых стенах. Приходилось и мне в школьные годы бывать в биряковской автостанции, пережидая несколько часов, пока шофер починит автобус...

Спустя почти три десятка лет вместе с известным художником Георгием Ивановичем Поповым мы едем специально в Биряково, чтобы разыскать этот дом. Оказывается, изба эта принадлежала когда-то деду поэта, Андре- яну Васильевичу. До тридцатилетнего возраста жил в доме и отец Николая Рубцова Михаил Андреянович. Сюда он привел молодую жену, Александру Михайловну Рычкову (девичья фамилия), здесь родились их первые дочери, Надя и Галя.

С асфальта к Бирякову ведет двухкилометровая отворотка с выщербленным покрытием. На краю села стоят вполне городские панельные трехэтажки, много новостроек, возведенных частниками. Вот и старая дорога, центр села. Все так же указывает путь в неведомое будущее гипсовый Ильич среди березового сквера, не исчезла с лица земли и автостанция. Сейчас в ней даже кто-то живет. Впрочем, это не весь дом предков поэта, а лишь летний неотапливаемый перед. Была еще зимовка, в которой многочисленная семья (у деда Андреяна было то ли пятеро, то ли семеро детей) проводила большую часть времени. К сожалению, зимовку разобрали на дрова (раскатали) еще на рубеже 20-3 0-х годов, когда Рубцовы были вынуждены

14

Приговор

продать свой родовой дом богатому крестьянину А.П. Верещагину, позднее раскулаченному. Новый владелец перевез перед дома в Биряково из расположенной неподалеку деревни Самылково, в которой в начале 20 века из 45 домов в большинстве жили семьи с одинаковой фамилией Рубцовы. Самылково - родовое гнездо Рубцова, здесь мог бы родиться и сам будущий великий русский поэт, если бы летом 1929 года Михаил Андреянович не принял решения уехать из деревни в Вологду, где нашел съемную квартиру и работу в потребкооперации.

К Самылкову от Бирякова ведет грунтовая дорога, сначала мимо полузаброшенных ферм и телятников, затем через небольшое, но очень уютное и красивое село Спасское, на окраине которого сохранились развалины двух церквей, Спасо-Преображенской и Богородской, а рядом с ними стоит еще целый полукаменный (низ из кирпича, верх деревянный) дом священника. Служба в храмах прекратилась в 1937 году, когда село Биряково стало районным центром новой Вологодской области. До революции же Стрелицкая волость входила в состав Тотемского уезда, это были самые что ни на есть исконные тотемские места. Таким образом, все предки поэта Николая Рубцова, крещеные, венчаные в церквях Спасо-Преображенского погоста, были настоящими тотьмичами. Лишь необдуманные административные преобразования времен советской власти оторвали эту тотемскую волость от нашего уезда-района.

Стояли две церкви и колокольня на высоком уторе, откуда открываются удивительной красоты виды на сине-зеленые просторы Присухонской низины на десятки километров в южную сторону! Под холмом течет невеликая речка Стрелица. Здесь она прорывается сквозь глинисто-каменистые гряды, навороченные некогда ледником, а дальше ее долина расширяется и почти исчезает на фоне Присухоны. На противоположном берегу от села Спасского хорошо видны несколько серых домов деревни Самылково да рядом с ней такие же заброшенные избы деревни Денисково. В начале 20 века эти деревни слились воедино, тут даже колхоз общий был, «Красный Октябрь». Отличались деревни только по фамилиям жителей, в Самылкове жили, как уже говорилось, Рубцовы, в Денисково - Кладовщиковы. Сегодня на обе деревни остался только один жилой дом - посреди Самылкова в летнее время проживает 7 8-летняя Нина Николаевна. Она-то и рассказала нам, что дом Андреяна Рубцова стоял на самой вершине приречного угора, в третьем порядке домов Самылкова. Около дома был единственный на всю деревню колодец. Бабушка подтвердила, что биряковская автостанция действительно представляет собой перед рубцовского дома.

На живописном месте стоит Самылково. По одну сторону - присухон- ские дали, по другую - высокий холм, увенчанный церковным погостом. Правда, пару месяцев назад ниже деревни Стрелицу перегородили насып

15


ной плотиной и теперь ее пойму постепенно затопляет пруд-водохранилище. Даже к деревянной лаве, перекинутой через речку, уже трудно подойти, нам пришлось в одном месте перекидывать над разливами сухой ствол дерева.

Неподалеку от Самылкова стоит деревня Зуево, в которой до сих пор преобладающая фамилия у жителей - Рычковы. Возможно, именно отсюда взял в жены молоденький Миша Рубцов девушку Сашу, мать поэта, но это предположение пока не подтверждено фактами.

Знал ли сам Николай Рубцов о родине своих предков? Ни в одних воспоминаниях о поэте на эту тему найти ничего не удалось. Интересно, что Рубцов наверняка бывал в биряковской автостанции, или около нее, но скорее всего и не догадывался, что это дом его деда и отца, а всего в паре километров находится их родовая деревня...

Приговор

Николай Голицын

Вечер в ХолмогорахБыло это за несколько месяцев до трагической гибели поэта. Впервые

в Архангельске проходил расширенный пленум Союза писателей с участием Сергея Михалкова, Егора Исаева, Николая Жернакова, Сергея Орлова, Василия Белова, Александра Романова и многих других писателей. И в числе их приехал Николай Рубцов. Гости побывали на Кукроострове, на родине Ломоносова. В заключении в Холмогорах состоялся вечер, где писатели знакомили читателей со своим творчеством.

Коля Рубцов уже был известен в Архангельске: служил в Североморске, а еще раньше работал в траловом флоте. Наша рыбацкая сторона - Фактория (поселок в Архангельске) знала его, хотя публикаций было еще немного. И вот он - наш гость вместе с другими писателями.

Они поплыли в Холмогоры на теплоходе, а я поехал на машине. Была осень. Серая дымка. Но без дождя. Когда переехали через реку в село Ломоносово, я все фотографировал Николая, но не одного, а среди других. Был он веселый, живой, энергичный.

Холмогорские мужики половили рыбки, чтобы попотчевать гостей ухой из стерляди. В столовой получилось так, что сидел за одним столом с Рубцовым. Разговорились о поэтах и власти. И вдруг Рубцов резко переменился в настроении и сказал что-то отрывисто, зло. Я тогда понял: Рубцов очень ранимый, к нему надо относиться осторожно, чтобы не поранить словом. Он держался все время в тени, в сторонке. А на вечере - опять стал другим.

Вечер разделился как бы на две части - до Рубцова и с Рубцовым.Неплохо читал Егор Исаев свою поэму «Суд памяти». Потом выступали

и другие «мэтры». Чувствовалась то ли натянутость, то ли помпезность.Но вот вышел Рубцов - и зал оживился.Поэт был спокоен. Взял стул, на котором сидел, поставил перед со

бой, оперся о его спинку руками и стал слегка покачиваться в такт сво

17


их певучих стихов. Он много читал. Прерывался - рассказывал о себе, о планах. Опять читал - без монотонности и надрыва, прочувствованно и красиво.

Отложилось в памяти, что он читал стихотворение про белого коня. Потом этого стихотворения я не встречал ни в одном из его сборников. Может, это было что-то новое, что он еще не успел опубликовать. Но то, что он читал тогда про белого коня - это я помню хорошо. Зал не отпускал Рубцова. Поэт был счастлив.

Приговор

Елена Рубцова

Мой отецИнтервью у дочери Николая Михайловича Рубцова взял журналист Ан

дрей Иванов. Он же прокомментировал:«Когда она родилась, мать хотела дать ей имя Марина. Но отец на-

.тоял на том, чтобы ее назвали по-другому - Еленой. Отец... Отец, чью звучную фамилию через пару десятилетий узнает вся Россия. Отец, которого она продолжала любить, несмотря на то, что он расстался с ее матерью и жил с другой женщиной. Отец, которого не стало, когда ей было всего семь лет. Сейчас Елене Рубцовой сорок четыре года. Вместе с мужем и детьми она живет в Санкт-Петербурге. Мягкий вологодский говор, правда, без характерного «оканья», доброта в глазах, простота и доступность в общении — через пятнадцать-двадцать минут, складывается впечатление, будто бы мы знакомы не один день».

- Елена Николаевна, у каждого из нас некоторые события жизни навсегда остаются в памяти, словно это было вчера. Какие самые яркие воспоминания, связанные с отцом, хранит ваша душа?

- Больше всего запомнилось, как он приезжал к нам в Николу. Они ведь с моей матерью постоянно вместе не жили: он то на учебу в Литературный институт уедет, то еще куда-нибудь. Присылал посылки, привозил одежду, гостинцы... Однажды куклу подарил - большую такую, которая сама открывала и закрывала глаза. Я только в нее и играла: в деревне какие игрушки? А тут кукла, как живая, настоящая.

- Это, наверное, та самая чудесная кукла из его «Прощальной песни»?- Не знаю... Возможно.- А «медвежонка на колене» он вам из леса на самом деле привозил?- Это вы про стихотворение «По дрова» (смеется). Нет, конечно, никако

го медвежонка не было, просто образ такой. Но лес отец сильно любил. За грибами часто ходил. Особенно неравнодушен был к рыжикам.

19


- Когда вы видели отца в последний раз?- Перед школой, летом 70-го, в июле или в августе, точно не помню. Он

уже с Дербиной жил. Мы с мамой пришли к нему, а она платье гладит. Тут же оделась и ушла. Мне запомнилось, что у отца тогда была нога сломана. Он ходить не мог, прыгал на одной ноге, другая - в гипсе.

Ну, мы посидели минут двадцать, поговорили и собрались уходить. А он как чувствовал, что в последний раз видимся. Кричал страшно: «Не уходите... Не бросайте меня, я умру!..»

- У вашей матери и у вас не было предчувствия, что его слова станут реальностью?

- Когда он умер, мне шел восьмой год. Я очень сильно любила отца, но была еще ребенком, многого не понимала. А мама мне потом рассказывала, что ожидала такого исхода. Незадолго до его смерти у нее на душе как-то неспокойно,тоскливо было.

Он ведь звал меня к себе. Я ему открытку послала, что, мол, мы приедем. Отец ждал, но мы не поехали. Из нашей Николы и сейчас-то до Вологды «только самолетом можно долететь», а тогда дороги вообще ужасными были. Как раз пурга налетела - куда тут выберешься...

- «Яумру в крещенские морозы...» Как вы считаете - это просто совпадение, мистика или нечто иное?

- Но уж точно не совпадение. Что-то необъяснимое. Может, ему видение какое-то было.

-Н аверное, Николая Михайловича вряд ли можно назвать религиозным человеком...

- Мне кажется, он вполне нормально относился и к верующим, и к религии вообще. В Николе он очень часто ходил к разрушенной церкви - гулял, о чем-то думал... Сейчас всем стало интересно, был ли он крещеным. Вот и у меня многие знакомые спрашивают об этом. Но я честно скажу: не знаю. Мать говорила, что отец так и не окрестился. Может, просто хотел креститься, да не успел... А возможно, что и принял крещение, но никому не сказал. Знаете ведь, какое тогда время было. Кстати, мы с мужем - крещеные, детей тоже окрестили.

- Елена Николаевна, было ли для вас неожиданностью, что стихи вашего отца узнала и полюбила вся Россия?

- В первые годы после его смерти особой популярности не чувствовалось. Потом уже, где-то к восьмидесятым годам, все чаще стало звучать: «Рубцов. Рубцов...» Начали больше книг издавать с его текстами, появились наконец песни на его стихи - «В горнице моей светло», «Я буду долго гнать велосипед», «Улетели листья с тополей». Даже как-то необычно все это было.

У отца действительно сильные стихи, мне они очень нравятся, но я никогда не думала, что они станут такими известными.

Приговор

- В последние годы в средствах массовой информации все чаще стали появляться материалы о творчестве и жизни Николая Рубцова. Вы, вероятно, по мере возможности, следите за такими публикациями, теле- и радиопередачами. Врет наш брат-журналист много?

- Ой, есть, есть. Неточностей различных предостаточно. Иногда такое расскажут - диву даешься, откуда что взялось. Вот везде почему-то пишут, что он резкий, мол, был человек. Дербина вообще говорит, что у них дело часто до драк доходило. А я и моя мама его запомнили мягким, веселым, .равновешенным. Рукам он никогда воли не давал. Ну, может, с мужиками деревенскими иной раз поспорит - поговорят до повышенных тонов. Он зедь детдомовец, у них чувство справедливости обостренное. И еще - честный он был и добрый, последнее отдаст. Но, конечно, не святой. А то некоторые готовы из него икону сделать. Нет, он был простым человеком, со зсеми слабостями и недостатками...

- Вам не кажется, что Л. Дербина делает себе имя на имени Николая Рубцова?

- Если бы не происшедшее, она, возможно, и выбилась бы в первые ряды: у нее вообще-то, на мой взгляд, неплохие стихи. Может, кто-то ее и жалеет, но многих, и меня, в частности, отталкивает вот это действительно манипулирование, иначе не назовешь, именем убитого ею поэта. Если бы она по-настоящему раскаивалась в содеянном... Я, например, покаяния не вижу. Ни в ее стихах, ни в поступках.

- Отец вам снится?- Редко. И всегда почему-то перед какими-то изменениями в жизни.

Я уже заметила: если он приснился - значит, жди перемен.- А если бы он сейчас был жив, вы бы с ним общались?- Конечно. Я же его любила. Мне жалко его...


Алексей Шилов

Последняя встречаПоследняя встреча с Николаем Рубцовым произошла зимним воскрес

ным днем 17 января 1971 года. Где-то около шести вечера раздался звонок. Я открываю дверь, смотрю - Николай с Людмилой Дербиной.

- Проходите, раздевайтесь, будьте как дома, без церемоний.Дома был я и моя жена, которую Николай почему-то всегда называл

«Нина Андреевна».Николай, помню, как сейчас, был в валенках, в толстой рубашке кирпично

го цвета (галстуки не любил). Выглядел очень милым, добрым, свежим, охотно говорил, острил, галантно ухаживал за дамами (что с ним бывало далеко не всегда). Сидели мы вчетвером за журнальным столиком. После нескольких тостов Николай как-то просто, с подкупающей откровенностью попросил:

- Давайте сегодня слушать меня. Поговорим обо мне. Пусть это вам не покажется странным и нескромным с моей стороны.

Я спросил:- Коля, что это значит? Как это понимать?- Да очень просто, - ответил он, - почитаем мои стихи. Послушаем

песни на мои слова.Мы с удовольствием стали читать вслух его стихи, какие по памяти, какие

с книжки. Потом я взял гитару и спел несколько своих песен на стихи Николая.Рубцов слушал внимательно, молча, не перебивая. Был взволнован до слез.- Спасибо, очень хорошо, - улыбнулся, когда я исполнил всё, что было

у меня написано.Затем по нашей общей просьбе почитал и он свои стихи. Я спросил

Николая:- О тебе в газете «Правда» пишут. Хочешь прочту?И я вслух прочитал отрывок из статьи, где тепло говорилось о поэзии I

Рубцова и Фокиной. В частности, там сообщалось, что Рубцов ничего не I растерял из своих прежних достоинств. Наоборот, приобрел новые.

Приговор

Говорили в тот вечер о разном. Больше, конечно, о поэзии, музыке, и вообще об искусстве.

Часов в 9 вечера стали прощаться. Я еще раз поставил на проигрыватель пластинки из Дома Радио с моими песнями на слова Рубцова: «Журавли», «Замерзают мои георгины», «Тихая моя родина», «»Потонула во тьме отдаленная пристань», «Звезда полей во мгле заледенелой»». На прощанье я подарил Коле пластинку на рентгеновской пленке, где я пел его песню «Рукой раздвинув темные кусты». Пластинку я подал Людмиле, дескать, это надежнее, а то Коля забудет или потеряет. Позднее эту пластинку, всю заезженную, видимо, Коле она очень нравилась, нашли в квартире Рубцова.

В тот вечер Людмила Дербина вышла от нас первой. Коля - за ней. В дверях задержался, словно предчувствовал что-то недоброе. Хотя при этом храбрился и старался всем своим веселым видом сказать: у меня все в порядке. Не беспокойтесь. Последние свои слова произнес нежно:

- Нина, Алексей, я Вас очень люблю! Люблю Вашу семью! Мне очень хорошо у Вас! Заходите ко мне в гости в любое время!

Людмила ждала его внизу, на первом этаже. И я напомнил Николаю, что его ждет дама, неудобно оставлять ее одну. И он, согласившись со мной, пожал мне руку.

Больше я его живым не видел.Знал же я Николая с 1967 года, и дружбой с ним очень горжусь.На память у меня осталось несколько фотографий, где мы снялись

с Николаем 7 ноября 1968 года на Советском проспекте после демонстрации. Эти фотографии и книги с дарственными надписями поэта я храню как самые дорогие реликвии.

Два письма«Коля, здравствуй!Это говорит Алексей Шилов. 30 лет я уже тебя не встречаю. Как бы

стро бежит время. Когда я начинал петь на твои стихи песни, ты был еще малоизвестным поэтом. Теперь тебя настигла всероссийская слава. Ты стал великим русским поэтом. Сказано это раз и навсегда. Я горжусь, Коля, что написал первые твои песни при тебе, живом. Помнишь, как, слушая мое пение, ты мне сказал: «Леша, ты единственный в Вологде композитор, кто пишет песни на мои стихи. И они мне нравятся». Я еще возразил:

23


«Ну, какой я, Коля, композитор. Я - экономист, клерк, любитель. А тобой должны заниматься профессионалы. У тебя каждая строчка просится в песню». К сожалению, никто из музыкантов вниманием, Коля, тебя не баловал. И тебе приходилось дело иметь со мной, с моими неприхотливыми песнями. Собственно ты и сам, Коля, был музыкантом. Все свои стихи ты, как правило, напевал под гармошку или гитару. Мало кто слушал твое пение. Об этом тоже приходится сожалеть.

Я счастлив, Коля, еще раз вспомнить написанные мной песни на твои стихи. Твоя поэзия волнует и вдохновляет всю читающую Россию. Для меня она стала даже частью моей жизни. Благодаря тебе, Коля, я из экономиста и в самом деле, превратился в композитора. И это не шутка. Это так и есть. Поэтому и песни свои я посвящаю светлой твоей памяти, а также всем жителям нашей страны, которые почитают тебя, как неповторимого поэта и человека».

«Николай Михайлович!Сейчас ты великий русский поэт! А я обычный пенсионер. Мы с то

бой расстались, когда тебе было 35 лет. Я прожил почти две твоих жизни. Отношение общества к тебе формировалось на моих глазах. Я очень внимательно, взыскательно, ревниво, требовательно и трепетно следил за каждым словом, которое появлялось о тебе. Сейчас на твои стихи написано очень много песен. Я счастлив, что после меня запели тебя на всю Россию. Конечно, слышишь немало и промахов. Иные певцы поют без понимания живого нерва твоих стихов, не чувствуют проникновенного минора. Но есть и те, кто поет светло, отражая самую суть твоей поэзии, в которой - огромная любовь к Родине, красивой нашей земле, к местам, где ты родился, где прошла твоя любовь, где остались твои друзья. Лично я исполнял тебя всегда в миноре. Солнца мало в моей программе. Да и в твоих стихах мало солнца. Помнишь, как-то наш общий друг Клавдий Захаров спросил у тебя: «Нельзя ли побольше солнца?» И ты ответил ему: «Какова жизнь - таковы и стихи». Коля, я спел свой цикл. Я горжусь, я счастлив, что ты меня слушал и никогда не ругал. Сейчас на твои стихи поется океан песен. Поют, кто во что горазд. Но есть и счастливые исключения. В 1982 г. в Вологду приезжал Александр Морозов, воспитанник Кадниковского детдома, сейчас он один из самых известных композиторов страны. 27 февраля мы с ним встретились. Мы провели с ним прекрасный вечер. Много говорили о тебе. И пели твои песни. Александр Морозов тоже написал на твои стихи цикл песен. В Вологду он привез два клавира. Один - оставил на твоей могиле, второй - подарил мне.24

Приговор

Коля, теперь ты у нас - российская знаменитость. Ты - в вечности. Ты давно уже там. А я пока тут. Но однажды мне так и так суждено с тобой встретиться. Жди!»

Алексей Сергеевич Ш илов, 1998 г.

Алексей Сергеевич Шилов был истинным другом Николая Рубцова. Обладая редким музыкальным даром, он первым взялся писать на его стихи проникновенные песни. Песни, которые нравились выдающемуся поэту. По сути, Алексей Сергеевич стал первым композитором нашего знаменитого земляка.

К сожалению, жизнь Алексея Шилова оборвалась. В ночь на 31 мая 2009 г. остановилось его сердце. Однако песни его сохранились. Они записаны на кассету. 20 чудесных песен, от которых исходит сердцебиение двух великих оригиналов нашего времени.



Юрий Пономарев

Сквозь туманПрошел пешком через замерзшую реку Вологду. Набережная 6-ой армии,

дом 209, квартира 43. Это напротив ресторана «Чайка». В одной из комнат этой квартиры жил Коля. В другой комнате жили Сидоренковы. Коля частенько поддавал, и жена Сидоренкова утром кинет ему тряпку - убирай. А Коля ей: «Не ругайтесь, вы еще потом будете гордиться, что жили вместе со мной...»

...Подоконники в комнате очень широкие, там он и писал. Мебели нет: стол, раскладушка. На стене легкая мазня - картина. И очень боялся соседку: «Ю ра, тихо!»

...Он раз пятьдесят ночевал у меня дома на Урицкого, 91. Ночью поднимался, ему было плохо... Он был в каком-то полубредовом состоянии. Мы с моей мамой за ним ухаживали, поили чаем.

...Мама, когда уходил Николай, говорила мне: «Юра, у Коли плохо совсем со здоровьем, ему бы как-то нужно поберечься».

Как-то спросил у своей жены: «Хорошо помнит ь Колю?»«Помню, что все вы были пьяницы, и я старалась вас домой не пускать».

Справедливости ради: Шилов - мужичок хитрый, и по домам в присутствии жен старался не ходить...

...Зимой ходил в поношенном, крепко поношенном демисезонном пальто, давно вышедшем из моды, в высокой шапке, всегда - в шарфе. Насчет костюма, он мне просто не запомнился, больше были свитера, а то еще и в валенках, или в мороз наденет рукавицы, которые я рассматривал и думал: «Ну, где же он взял такие?»

...Идем в ресторан «Север» пообедать. Я прохожу, Колю останавливают, не пускают. Я говорю швейцару: «Любезнейший, это же вологодский ПОЭТ Николай Рубцов, будущее светило». «Знаем мы таких поэтов, тем более светил...» Стоило немало трудностей с Колей пройти.

...В один из дней, выпив с ним накоротке бутылочку красненького, захотелось обоим добавить. Зашли в трест «Вологдалесстрой» к Шилову. Но

26

Приговор

у него сегодня партийное собрание, ему нельзя. У кого бы, думаю, нам денег перехватить? Коля не выдержал, недовольно вздохнул: «Юра, мне надоело это. Мы же не попрошайки. И вообще надо вести себя так, чтобы не ты уговаривал, а тебя. Тебя упрашивали с кем-то там выпить...» Сказал и медленно подался в другую сторону...

...Тепло ужинаем в ресторане «Поплавок». Коля грустный. Я рассказываю ему о своей поездке на юга, о своем увлечении молодой грузинкой из Тбилиси - Этери. Я (от выпитого вина и нагрянувщих на меня приятных чувств от воспоминаний об Этери) выпалил ему: «Ах, Коля, тебе этого не понять, какие были дни! Как чиста, лучезарна Этери!» «Ну, расскажи, Юр, расскажи... Может, я и пойму...»

Только позже я понял, насколько был бестактен в своем невежестве. Я не знал тогда, как и все мы, что со мной сидит ПОЭТ! Мы были молоды и хватили вина...

...Коля жил за рекой возле пустынной церкви. Он меня приглашал к себе и рассказал об условном сигнале (как к нему звонить). Худо, видимо, он жил с соседкой, боялся. Взяв пару бутылок шампанского (любил в то время: легко, дешево - 2.87 - и долго), направился к Коле. Позвонил. Жду. После хорошего промежутка времени открывает. Сначала - щелка... смотрит... «А, Юра, ты. Ну тебя еще могу впустить. Заходи...»

Одна комната. Как говорит мой друг, первый исполнитель песен на стихи Рубцова, еще при жизни Николая, понявший его величие, Леша Шилов «Художественный беспорядок». На мой взгляд, беспорядок более чем художественный. После того, как мы «приняли на грудь», воодушевленные подолгу, с интервалами рассматривали «картину» (репродукцию «Огонька»), одиноко висевшую на стене. Николай подходил, хвалил: «Смотри, Юра, вглядись. Вот если закрыть, убрать этот куст - картина значительно выиграет». И закрывал куст рукой.

...Пообедав в одном невзрачном ресторанчике, решили зайти ко мне на Урицкого, 91. Проходя мимо магазина, взяли две бутылки «красного». Пришли ко мне, сели в большой комнате за круглый стол, покрытый белой скатертью (так мама моя любила). Я приготовил закусить. Сидим. Выпили по паре стопок, и я вдруг завелся: «Коля, я не могу понять, неужели со мной сидит большой поэт? Вот докажи мне. На, возьми и что-нибудь напиши мне, не сходя с места». Я подал ему первую попавшую в руки книгу. Это был «Узбекистан» из серии «Советский Союз» в белой обложке. Коля, ни слова не говоря, достал из кармана ручку, совсем не думая, просто выпалил:

Юре Пономареву.Я буду помнить сквозь туманТебя, вино, Узбекистан.

Поставил число и расписался.27


Фелтс Нузнецов

Соседи по детствуФеликс Феодосьевич Кузнецов - директор Института мировой лите

ратуры имени Горького, он же член-корреспондент Российской Академии наук. Постоянно навещает город Тотъму, чтобы встретиться с родней и почтить память великого земляка и друга поэта Николая Рубцова. Расспрашивала его вологодский журналист Наталия Серова.

- Феликс Феодосьевич, вы совпали с Николаем Михайловичем Рубцовым по времени: принимали его у себя дома, сейчас смотрите на него с большой временной дистанции. У него могла быть другая не столь трагическая судьба? И будь у него другая судьба, была бы у нас сейчас его великая поэзия?

- Действительно, мы соседи по нашему детству: наши деревни стояли в пятидесяти километрах друг от друга. Но в то время я не знал его, он учился чуть позже. Сестра моя его знала, вместе на лодке катались, а я нет. Трудный вопрос... Сослагательного наклонения в истории не бывает. Конечно, если б время пораньше обратилось к нему лицом, в той же Тотьме или Вологде, сразу дали б жилье, и был бы свой угол и крыша над головой, и он смог бы жить с дочкой и семьей, хотя легко и в семье не бывает, все, наверное шло бы по-другому. Но к сожалению, он получил свою первую квартиру с таким трудом слишком поздно. И если б советские и литературные власти предержавшие раньше оценили его талант и были б повнимательнее, может быть, сложилось бы и по-другому.

- Вы дружили с Андреем Тарковским и были свидетелем его постоянного интереса к стихам Рубцова. Что влекло друг к другу таких, как сейчас говорят, полярных художников? Чем Рубцов был Тарковскому интересен?

- Стихами и судьбой. Мы все были очень молоды тогда, и это был еще не тот знаменитый Тарковский. Еще не было снято «Зеркало», и только

28

Приговор

снимался «Андрей Рублев». Он появлялся у меня потому, что две мои дочки, восьми и десяти лет, снимались у него в ролях дочерей великого князя. У Тарковского еще не было его нынешней славы, но крупным, мощным человеком он уже был. Они разговорились, и он почувствовал в Рубцове тайну. Андрей вырос в поэтической среде, его отец Арсений Тарковский, был большим поэтом. У него, как у Рубцова, тоже было трудное детство и тяжелый счет к отцу, рано оставившему семью. У Тарковского был абсолютный, редчайший , безошибочный поэтический слух. Как опытный дегустатор по капельке вина может оценить букет, так и он, услышав стихи никому не известного поэта без поэтической легенды, распознал и оценил их сразу.

- В мемуарах сохранилось недоумение самого поэта как-то сказавшего вологодским собратьям по перу: «Почему у вас все нормально, есть дом и жена... Почему он был бездомным?

- Коля был удивительно простодушным, наивным, прекрасным человеком. Беспредельно доверчивым и в какой-то степени ветреным. Что бы сейчас эта Дербина ни писала, ее он не любил, а боялся и не мог разорвать связь. Был такой эпизод: в 1970 году сестра Генриетты Михайловны получает от него письмо, в котором он писал, что получил наконец квартиру. «Пусть они приедут, я хочу, чтобы они жили в Вологде»... Гета с Леной доверчиво откликнулись, приехали, поднялись на пятый этаж хрущобы - он открыл дверь, смутился, извинился и снова закрыл: « Я сейчас». Минут через пять входят: там эта женщина, он представляет ее как двоюродную сестру. Гета знала, что нет у него никакой сестры. Знала, кто эта женщина, ведь он уже привозил ее в Тотьму, но сделала вид, что поверила. Дербина быстро ушла. «Как тебе не стыдно, написал такое письмо, пригласил к себе, а сам с ней», - сказала ему Гета, собралась и тоже резко ушла. Вдогонку он кричал им на лестнице: «Что вы делаете? Куда вы меня бросаете, ведь я же погибну!» У него ведь отношение к Гете было, как к матери, как к другу. Вышла книжка, получил большой гонорар и говорит: «Хочу купить Гете корову, чтобы было свое молоко. Но - чужая душа потемки и судить об этих делах сложно.

- Заканчивая рубцовскую тему, хочу знать, как быть с той болевой коллизией, что обнаружилась на литературных чтениях в селе Николе. Убийца поэта использует его имя и трагедию в целях разнузданной саморекламы: она-де его единственная возлюбленная. По свидетельству очевидцев, на своих выступлениях ручищами со сцены показывает, как его душила. Как достойно воспринимать это: не замечать, или в полемику вступать?

- Думаю, что самая правильная позиция - это безоглядно не замечать. И все. Потому что любой разговор вокруг этого работает на разжигание страстей, на популярность, к чему она и стремится. Она пытается не мы


тьем, так катаньем получить популярность сегодня таким страшным путем. Она и Рубцова при жизни пыталась использовать, чтобы стать известной поэтессой. У меня было несколько гласных и негласных столкновений по этому поводу. Первое - с Евтушенко, когда сразу вскоре после суда он написал письмо в правительство с просьбой о помиловании. С этого началась эпопея ее возвращения. А во втором случае, мой друг архангелогородец Арсений Ларионов, хороший прозаик, долгое время работавший в газете «Советская Россия», все понимая, публиковал ее в журнале «Слово». Я заявил ему категорический протест и порвал с ним отношения. Считаю, что это преступление перед памятью Рубцова. И третий случай: меня пригласили быть титульным редактором сборника о Рубцове, в котором выходили ее воспоминания. Я потребовал их снять, а когда этого не сделали, потребовал снять мое имя. Я пытался остановить это безобразие и понял, что чем больше мы будем об этом разговаривать, тем лучше для этой женщины.

- В ваших выступлениях в Тотьме вы постоянно вспоминали многие славные имена отечественной культуры и литературы. Не будем подводить итоги - но все ж е, что в прожитом было наиболее важным для вас?

- Могу только пунктиром назвать большое количество событий. В пору моей бурной молодости, когда я выступал крайним леваком, так случилось, что в борьбе с культом личности Сталина мы не просматривали два пласта. Тогда, во время хрущевской оттепели, в литературу входило поколение шестидесятников, ведущим теоретиком которого я был и с которым потом столь резко разошелся, что мы оказались по разные стороны баррикад. Сработали корни, и я осознал свою ошибку. Шестидесятники, в массе своей сориентированные на Запад, туда впоследствии и уехали. А для меня этот путь в никуда. В середине 60-х годов и начался перелом в осознании. И встреча с Николаем Рубцовым сыграла в этом колоссальную роль.

Приговор

Алексей Хлуденев

Душа хранитВ пору моей молодости, в 60-е годы, я два года жил в Вологде - был ли

тературным сотрудником газеты «Вологодский комсомолец». И сам город, наполовину деревянный, уютный, и добродушные люди его с присущим им торопливым окающим говорком, встречи и общение с ними - всё западало в мою душу всепроникающе, благодатно, навсегда.

Однажды Сергей Багров, будущий писатель, а тогда корреспондент нашей газеты (его письменный стол стоял напротив моего) сказал, что в Вологду приехал поэт Николай Рубцов. Сказал с тёплым чувством - они когда-то вместе учились в Тотемском лесотехническом техникуме и были друзьями. В то время имя Рубцова мне ни о чём не говорило, я не был знаком с его творчеством. И потому весть о его приезде оставила меня равнодушным. Тем более, Вологда была богата литературными талантами. И я уже успел привыкнуть к обилию дарований, радушно привечаемых нашей газетой.

То придет Василий Белов, большелобый, немногословный, остро ко всему приглядывающий, - тогда еще не знаменитый, но, судя по опубликованным в газете «Красный Север», удивительно свежо написанным, главам из повести «Привычное дело», писатель с большим будущим. Просмотрит подшивку газеты. Сыграет с кем-либо в шахматы - лишь изредка уронит словечко. Покладистый и скромный. Василий Иванович вдруг и встопорщится, коль дело коснётся личного достоинства.

Помню, писатели были приглашены властями на какое-то торжество. Василию Ивановичу было уготовано место в компании, видимо, по духу ему не близкой. Неуступчиво, даже и резковато отвечал он по телефону кому-то из обкомовцев (ради истины - обычно внимательным к творческой интеллигенции города), что на торжестве изберёт себе соседей сам.

То, словно луч солнышка, заглянет в редакцию всегда доброжелательная Ольга Фокина - праздник. Когда её стихи-самоцветы украсят литературную страницу

31


(Позднее я не раз задумывался, чем объяснить феномен - обычный областной город выпестовал целую плеяду прекрасных русских писателей. Не тем ли, что, если и сохранился на Руси еще русский дух, то - на Севере и Вологодчине - один из его источников.)

Вскоре в редакцию пришёл и Николай Михайлович Рубцов. Небольшого роста, лысоватый, взгляд умный, кроткий. Багров крупно вышагнул ему навстречу. Радушно приветствуя, познакомил нас, сказал, что я из Рязани.

- Из Рязани? - переспросил Рубцов. - Евгения Маркина знаешь?Господи, кто же не знал в Рязани поэта Маркина? Студентом-перво-

курсником пединститута он широко печатался в газетах и альманахе «Литературная Рязань», а когда перевелся в Литературный институт им. Горького, то еще студентом издал первую свою книгу - «Личное дело». В книгу эту вошли стихотворения «Речка Гусь», «Я помню жактовскую комнату», «Ленька», «Петька-петушок» - те самые, что будут напечатаны во всех последующих книгах поэта и читаться «на бис» на студенческих вечерах в Рязани много лет - вплоть до наших дней. А теперь и на могиле поэта.

Рубцов и Маркин познакомились в Москве, где Рубцов учился в том же Литературном, знали и ценили творчество друг друга, видно, не раз стаивали рядом в очереди за кружкой пива, пересчитывая последнюю карманную мелочь И перешучиваясь, во всяком случае. Улыбаясь, Рубцов заметил: «Чудак этот Женя Маркин! Если завелся в кармане рубль - обязательно возьмет такси...»

Дальше разговор пошел сугубо практичный. Николай Михайлович без копейки в кармане: вспомним его улыбчивое «Стукну по карману - не звенит, стукну по другому - не слыхать...») Попросил Сергея устроить ему командировку от газеты.

Командирвку вместе с командировочными он получил в тот же день и укатил в район, вернувшись оттуда с некоторым запозданием. Но со статьей.

Вскоре в одном из клубов или кинотеатров состоялся литературный вечер. Выступили многие поэты и прозаики. Каждое выступление сопровождалось шквалом аплодисментов. Любили вологжане своих поэтов и писателей. Но вот предоставили слово Николаю Рубцову. Он прочел:

В горнице моей светло.Это от ночной звезды.Матушка возьмёт ведро,Молча принесет воды...

Прочел он три или четыре стихотворения - все превосходные, теперь хрестоматийные. Ясность и простота, мудрость и всеохватывающее чувство любви. Читал просто и в такт ритму стиха внушительно покачивал

32

Приговор

указательным пальцем. Этот жест усиливал воздействие прекрасных стихов на слушателей. Было ощущение, что говорит пророк.

Нередко приходил в редакцию Рубцов - тихий. Иногда грустный. Если Сергея Багрова не было - тот часто мотался по районам, добывая материал ц я статей - поэт некоторое время сидел на его месте, и мы беседовали. Иногда, это были разговоры общие, о том, о сем, иногда - о поэзии. В то время он обдумывал статью о высоко ценимом им творчестве Ольги Фокиной (вскоре написал ее и опубликовал в нашей газете), и речь у нас шла о ее стихах. Видимо, потому, что я разанский, он заводил речь о Есенине. - Один раз поинтересовался, не открыт ли музей в Константинове. В другой раз сказал, что первый поэт двадцатого века - Есенин.

Вдруг Рубцов надолго пропадал - уезжал в село Никольское Тотемского района. Где жила его семья - жена и дочь. Внезапно опять появлялся. Поговаривали, что он выпивает, но я ни разу не видел его выпившим.

Помню, был март. За окнами - синее небо, солнце, в скверике искрился ноздреватый снег. Пришел Рубцов - кроткий, но и оживленный. Получил гонорар за стихи, опубликованные в каком-то журнале. Поговорили о том, о сем. Вдруг он спросил, верую ли я в Бога. Я уже привык к тому, что он неожиданно менял тему разговора - предыдущие беседы, в чем-то незавершенные, подготавливали почву для продолжения. Я ответил, и в свою очередь спросил о том же.

- Верую, - сказал он, - в того Бога, который во мне.Вспомнив, что мне предстоит отправить деньги моим родным в Ря

зань, я извинился и стал собираться на почту. Рубцов вызвался пройтись со мной. Взял под мышку свой маленький чемоданчик. И мы вышли на улицу. Почта через центральную площадь от редакции. Рубцов без шапки, в осеннем, изрядно поношенном, как сказали бы встарь, худостном пальто, при тощем шарфе. Он шел задумчивый. Солнце отсвечивало на его залысине.

- Пожалуй, и я пошлю свой гонорар жене и дочке в Никольское, - сказал он. - А то ведь не удержусь - пропью с друзьями.

Прошли немного, и уже близ почты Рубцов остановился и стал возиться со своим чемоданчиком. Чемоданчик был со сломанным замком, и замок этот никак не закрывался.

- Ты не умеешь чинить? - обратился он ко мне.Моя попытка наладить замок не удалась. Тогда он взял чемоданчик под

мышку и вдруг сказал:- Нет, пожалуй, не пойду на почту. В другой раз.Я стал просить Николая пройтись со мной до почты. Чтобы потом вме

сте немного погулять на весеннем солнышке. Он согласился.- А может, все же отослать? Обрадуются...


На почте беру два бланка и настойчиво протягиваю один все еще раздумывающему Рубцову. Смотрю - подходит к столику, оформляет бланк. Подает в окошечко вместе с деньгами. Квитанцию сует в карман пальто, и с тем же чемоданчиком под мышкой, выходит на улицу, улыбчивый и довольный.

С полчаса мы гуляем по улицам Вологды, радуясь весне, синему небу и еще чему-то. Когда вернулись в редакцию, я извлек из ящика мою записную книжку и попросил поэта написать в нее что-нибудь на память. Рубцов написал экспромт:

Что было в жизни, то прошло.Что не прошло, уже проходит,И всё уже произошло,И ничего не происходит.

Поставил свою подпись и вернул мне книжку.Через полгода я уехал из Вологды на родину. В Вологде все у меня скла

дывалось более чем удачно - и на работе, и по личным обстоятельствам. Было много друзей, товарищей. Но я уже начинал скучать и томиться по родной Рязанщине.

* * *

Эта последняя моя встреча с Николаем Рубцовым, была и огорчительна, и грустна. По каким-то делам я приезжал из Рязани в столицу и на ночевку остался в общежитии Литинститута, где учился мой товарищ. И надо же было случиться такому. Именно в тот же день в общежитии находился и Рубцов. А узнал я об этом так: ко мне пришел мой товарищ и сказал, что в такой-то комнате находится Рубцов, он сильно подвыпил и расскандалил- ся. «Сходи к нему. Может, ты сумеешь его успокоить». (Он знал, что с Рубцовым мы были хорошо знакомы).

С Рубцовым мы не виделись несколько лет. Но я почему-то был уверен, что наша с ним встреча успокоит его. Я уже представил себе, как на радостях мы обнимаемся, вспомним о Вологде, о наших общих друзьях и знакомых...

Размашистой походкой я подошел к той комнате, откуда слышался шум, постучал в дверь, попросил разрешения войти. Застолье шумело, спорило. Сквозь табачный дым я увидел лицо Николая Рубцова - он бледный, что-то зло кричал сидевшему напротив его застольнику. На меня взглянул вскользь, неприветно. Возможно, не узнал меня. Я уже понял, что поэт раз

34

Приговор

дерган и изрядно пьян и, видно, трудно управляем в таком состоянии - но, все еще надеясь успокоить его, шутливо спросил: «Что за шум, а драки нет?» Рубцов крикнул мне в лицо: «Не лезь!»

И я вышел.На другой день в моей комнате появился... Николай Рубцов. Как и вче

ра, он был бледен. На лице печать каких-то жизненных неурядиц. Он внимательно посмотрел на меня и извинился за вчерашнее. И вновь всматривался в меня, будто узнавая... Вскоре он уехал.

Я тешил себя надеждой, что мы еще встретимся.Но встречи такой не состоялось. Через какое-то время в Рязань пришла

весть - Николай Михайлович Рубцов трагически ушел из жизни. Было ему всего 35 лет.

На другом берегу


«На другом берегу» или «Последние воспоминания» написаны на основе многочисленных встреч с Николаем Рубцовым. А также бесед с его сверстниками и воспитателями детдома № 6. Написаны воспоминания спустя десять лет после выхода в свет моей книги «Россия. Родина. Рубцов».

Берёзовый листМладший брат Боря был копией Коли Рубцова. Разница в возрасте -

один год. Оба родились в Емецке. Но уже в 1937-м, когда Боре было несколько месяцев, а Коле полтора года, семья переехала в Няндому. Переезд был связан с переводом Михаила Андреяновича на работу в Няндомский леспромхоз. Сначала Рубцовы жили в благоустроенной квартире. Но после того как Михаила Андреяновича арестовали, обвинив его в антисоветских высказываниях, жизнь семьи оказалась на самом краю. Велено немедленно убираться с квартиры. Новое местожительство квартирой не назовешь. Лачуга, где было четыре подслеповатых оконца, глядевшие в сторону железной дороги. Грохот составов доносился сюда днём и ночью. И маленький Боря часто соскакивал с деревянного лежака, дрожа от испуга всем своим худеньким тельцем. Не стало кормильца. И члены семьи, в которой, кроме Коли и Бори, были их старшие сёстры Надя и Галя, брат Алик, сама Александра Михайловна и бабушка Рая, испытывали постоянный голод. Пришлось молоденькой Наде, забросив учёбу, устроиться на работу. Она и выручила семью. Но выручила ценой своей жизни. Умерла, когда ей шёл 18-й год. К счастью, Михаила Андреяновича, просидевшего в предварительной камере в ожидании суда, которого он так, кстати, и не дождался, оправдали. 36


Боре было четыре года, когда Рубцовы покинули Няндому Поселились за Вологдой по соседству с Прилуцким монастырём. Дом им сдала в аренду зажиточная хозяйка, уезжавшая на всё лето к Чёрному морю.

Это было счастливое время детства. Вечерами, приезжая с работы домой, Михаил Андреянович брал в руки гармошку. Играл на ней. Александра Михайловна, обладая красивым голосом, подпевала. Рядом были сынки: Алик, Коля и Боря. Отец не учил их игре на гармонике. Не до этого было. Весь в делах. Так ребята и сами днём, когда дома была только мать, снимали с горки гармонь и начинали водить пальчиками по кнопкам. Александра Михайловна не умела строжить. Однако предупреждала:

- Не дай Бог, если папка увидит вас при гармони...- Не увидит, - заверял её Коля.- Я буду глядеть из окна, - заверял и Боря. - Как папку увижу, так Ко-

люхе и крикну: - Идёт!Целое лето пиликали мальчики на гармошке. Даже больше того, ус

лышав по репродуктору музыку, пытались её тотчас же скопировать нота к ноте. При этом всё время спорили, убеждая друг друга на том, какие звуки у них фальшивят, а какие идут, как по радио, в лад.

Иногда к их игре пристраивалась Галинка, напевая под музыку братьев новую песню, слова которой, пока репродуктор вещал, с ходу запоминала.

Привлекала братьев в Прилуках и сонная, вся в зеркалах, тихоходная Вологда. Особенно в воскресенье, когда вся семья выходила к зелёному обережью. Александра Михайловна с дочкой собирали цветы. Михаил Андреянович, радуясь воле, едва раздевшись, бросался в реку. Чтобы тут же её переплыть. Глядя на папку, кидались в реку и его сыновья. Голые, как индейцы. С индейским гоготом и ныряли. Впереди - старший Алик. Вслед за ним - забиячливый Коля. А по-за Колей - и Боря.

Славное было время. Однако вернулась с юга хозяйка. И дом в Прилуках пришлось оставить. В новой квартире, уже в самой Вологде, в деревянном, с двумя этажами доме, на улице Ворошилова, 10, семья распалась. Александра Михайловна родила здесь дочку. Но та заболела и умерла. Александра Михайловна тоже занемогла и вскоре сошла вслед за дочкой в могилу.

Стояло лето 1942 года. Михаил Андреянович по дороге на фронт был ранен. Попал в госпиталь, где предстояло долго лечиться. Дети одни. Именно в эти дни у всех четверых началось преждевременное взросление. Галю взяла к себе жившая в Вологде сестра Михаила Андреяновича тётя Соня. Алика приютили в ближайший детдом. Коля и Боря на несколько дней предоставлены были самим себе. Наконец, вспомнили и о них. Обоих определили за 18 километров в село Красково, где был дошкольный детдом. В книге учёта воспитанников детдома против фамилии Рубцов стояли две записи: «Мать умерла. Отец в Красной армии».


Музыка! Вот что сильнее всего волновало братьев. Репродуктор вливал в спальню мальчиков то стихию бравого марша, то песенку о Катюше. Слушали братья и то, и другое. И наполнялись одновременно любовью к простору и воле, шёпоту ив над рекой, гудку парохода и дорогим, неизвестно откуда явившимся голосам мамы и папы.

14 октября 1943 года стал днём разлуки. Колю переводили в один из детдомов Тотемского района. Предстояла дорога на пароход. Хотел бы с ним в эту дорогу и Боря. Но вместе нельзя. Из-за возраста. В детдом, куда ехал Коля, брали лишь тех, кто пойдёт в первый класс. Шестилетний брат обнимал семилетнего.

- Всяко увидимся? - спрашивал Боря.- Обязательно! - отвечал ему Коля.Однако увидеться не пришлось. В память о младшем брате осталась

у Николая его фотография. Боря сидит на одной из скамеек села Приютина, около летнего огорода. В руках - баян. Не собственный - брата Алика. Нажимает на пуговки инструмента и сквозь мелодию звуков слушает голоса, пробившиеся из детства, где он оставил свою родню.

Повзрослев, братья искали друг друга. Боря нашёл лишь Алика. Николая найти не мог: тот служил в это время в Морфлоте.

И Николай искал своих братьев. Нашёл только Алика. И Борю вот-вот был должен найти. В записной его книжке записан адрес:

«Краснодарский край, Успенский район, хутор Соседелийский. Рубцову Борису».

Адрес прочёл я в посмертном блокноте Рубцова. Запись адреса брата была последней. Всего скорей, Николай собирался поехать в Соседелийский. Собирался, да не успел. 19января 1971 года, когда ему было всего 35, не стало поэта.

А где же Борис? Если бы знать... Пропал тихо и незаметно, как лист с берёзы, улетев в самый близкий, однако невидимый край.

Протестующее волнениеЛетом в Краскове так славно! Особенно вечерами. Пруд. Липы. Черё

мухи. Здесь когда-то была усадьба писателя Всеволода Михайловича Гаршина. Он, будучи дворянином, умел проводить свои дни в дебрях русской природы, ощущая себя хозяином и творцом.

Подобное ощущение испытывали и малыши. Не сразу, не с первого дня пребывания в детском доме рождалась у них приветливость к новой земле. Проникала она в их сознание постепенно, после многих сумбурных ночей,38


когда во сне, как живая, являлась мама. И надо было привыкнуть жить по- другому. Без мамы.

Коля Рубцов и Женя Романова. Друзья, не разлей вода. Им по шесть лет. Они ровесники. Родились в январе. Почти в один день. Они не раз и не два выбирались вдвоём за ворота детдома, дабы только сходить за крайние избы села, где были трава и цветы, много воздуха, много ласточек и свободы, в которой птицы буквально купались, рисуя таинственные зигзаги.

— Они танцуют! - смеялась Женя.— Нет, — отвечал ей Коля, — ловят мух. И этими мухами кормят птенцов...Возвращаясь в детдом, они услышали визг собачки. Поглядели сквозь

щели забора во двор ветхого пятистенка и увидели старого дядьку, как тот за что-то наказывал беленькую собачку, пиная её сапогом. А она, повизгивая, терпела, не зная, как ей спастись от тяжёлого сапога. Не сговариваясь, и Коля, и Женя стали искать на дороге камни. Искать и бросать в сердитого старика. Тот даже оторопел. Но тут же, увидев, что это дети, бросился к ним. Ребята едва от него убежали. И долго прийти не могли в себя, оставив в сердечках своих протест против силы, которая оскорбляет и унижает.

Дорожный поцелуйОктябрь. Падают с неба снежинки. Сухона ловит их вздувшимися вол

нами и отправляет по ветру на пароход. От Вологды до села Устье-Толш- менское вниз по Сухоне двести вёрст. 15 часов плывёт пароход. Среди пассажиров 4 мальчика и 16 девочек. Всем - по семь лет. Любоваться бы берегами, где стоят вперемешку с берёзами ивы, черёмухи и рябины, наблюдая за дивным полётом последней листвы. Да холодно ребятишкам. Поэтому ищут на пароходе места, где тепло.

Девочки где-то внизу, возле топки. Мешают матросам бросать в раскрытую дверцу сухие осиновые кряжи. Но те не сердятся на малышек: понимают, что девочкам в эту минуту не только холодно, но и трудно. Трудно признаться, что теперь у них нет ни папы, ни мамы. И надеяться можно лишь на себя да на тех, кто рождает в топке огонь, от которого им теплее.

Мальчики там, на палубе, возле горячей трубы, над которой, как синий удав, выгибается дым. Вид у всех заморённый, растерянный. Все молчат. Лишь самый маленький, круглолицый, в старом драповом пальтеце, ботинках и кепочке-шестиклинке Коля Рубцов то и дело кого-нибудь беспокоит, вызывая на разговор. Разговорил и самого тихого, даже угрюмого, с отрешённым лицом и потерянными глазами.

39


Таким потерянным был Вася Черемхин. В Красково Черемхина привезли из блокадного Ленинграда. На глазах у Васи погибла мама. Там, на одной из улиц города лежала она среди умирающих, кого накрыла фашистская бомба. И Вася здесь был. Живой. Обнимал бездыханную маму. Не хотел без неё - никуда. Его с трудом от неё оторвали.

Самолёт, который с детдомовцами летел, попал под обстрел и только- только в Ладогу не свалился. Но раненный лётчик, спасая ребят, успел дотянуть до берега, после чего потерял сознание. И все прилетевшие, когда уносили лётчика на носилках, смотрели ему вдогонку глазами, полными детского сострадания.

Рассказывая об этом, Черемхин силился не заплакать. Понимая его состояние, Коля задумчиво произнёс:

- Мой папа тоже сейчас на войне. Как он там? Будь бы я птицей, тут бы к нему и слетал...

Телеграмма, какую послали из Вологды воспитательницы Красковского детского дома, почему-то в Никольское не пришла. И ребята наутро, сойдя в Устье-Толшменском с парохода, были вынуждены пойти в путь-дорогу за 25 километров пешком.

Сопровождавшая их Антонина Михайловна Жданова, загрузившись котомочками ребят, повела их всех за собой. Глухая просёлочная дорога. Справа и слева поля. А там березники, ельники, ветровалы. Изредка среди леса - огороженные луга. А вон и строения Засеки. Там и Фатьянка. Гумна. Овины. И снова - поля и леса. Тут и просторные избы Маныловских деревушек, окна которых так к себе и зовут, чтоб чуть-чуть отдохнуть, посидеть с хозяевами за чаем. Но Антонина Михайловна знает: нельзя отдыхать. Склонилась к земле туча с тенью, откуда пошёл рыхлый снег. И ветер завыл. Надо было успеть дотемна одолеть оставшийся путь. А дети уже притомились. Еле идут. Кто-то даже остановился. Готов посидеть на бровке дороги под старой берёзой. А может даже ещё и заснуть.

Антонина Михайловна, и так вся в вещах, у кого-то котомочку забирает. Тут к котомочке тянется Коля Рубцов:

- Давайте я понесу!-Т ы ?- Да. Не смотрите, что маленький. Я сильный...Удивил Рубцов в этот день и тем, что ушёл, оторвавшись от всех так, что

стало его и не видно. Антонине Михайловне беспокойно. А когда из ольховой низины вынесло дымом, она даже перепугалась. Волок-то нехороший: порой на него выбирается волк. Как бы чего недоброго не случилось?

Но кажется, всё в порядке. Это Рубцов у ручья, надрав бересты, умудрился разжечь костерок.

Антонина Михайловна удивилась:40


- Огонёк разложил? А спички-то у тебя...Откуда?Улыбнулся Рубцов:

- Мне их Евдокия Михайловна подарила, - назвал директрису Красков- ского детского дома.

Антонина Михайловна смущена:- Ой, не так, поди, это было?Рубцов лишь плечиками пожал. Вид такой, что не верить нельзя. К тому

же ещё и добавил:- Если не верите, то сами спросите её, и она вам скажет, что говорю

я чистую правдуПопробуй, спроси человека, до которого двести вёрст. Мальчик, что там

ни говори, с фантастическими мозгами. Антонина Михайловна наклонилась и Колю поцеловала.

Дорога. Дорога. Всё те же леса. Те же поляны. Те же берёзы с осинами. Те же луга. Когда это кончится, наконец? Коля тоже устал. Даже дал себя Антонине Михайловне обогнать. Кто-то из мальчиков поравнялся с Рубцовым, показал на неё глазами:

- А она красивая! Да?- Ещё бы! - ответил Коля. - Если бы я был хотя бы с него, - кивнул на

куст у дороги, - то я бы её тоже поцеловал...

В первый классДетдом уже спит. Окна тёмные. Лишь в одном из них огонёк. Сквозь

шум дождя слышны многочисленные шаги, скрип крыльца и повелительный голос:

- Э-э, баба Сима! Встречай гостеньков! Да лампу зажги! Ничего не видать...Ночная дежурная, торопясь, добывает огонь. Выходит с лампой в су

мерки коридора.- Тихо, - предупреждает, - все уже спят. - И тут же видит артельку про

мокших, с усталыми личиками малышек и такую же мокрую воспитательницу детдома.

- Ой, сколь народу-то, - чуть ли не крестится баба Сима. - А у нас и кроватей свободных нету.

Антонина Михайловна успокаивает её:- Придумаем что-нибудь, - и, оставив девочек в нижней спальне, под

нимается с мальчиками наверх, на второй этаж, где ещё одна спальня, в которой спят обжившиеся ребята.


Из-под байковых одеялец приподнялось несколько сонных голов. Антонина Михайловна объявляет:

- Э-э, хозяева! Сегодня вы будете спать с гостями. Вот они ваши гости. Все уставшие. Прошагали 25 километров. Спать будете по двоёнке. Валетом. И чтобы не было возражений!

Антонина Михайловна достаёт из сумки тоненькую тетрадь. Читает фамилии вновь прибывших.

- Виль Северный...- Гога Кукушкин...Дети один за другим подходят к кроватям.- Э-э, Мартюков! Ишь, разлёгся, как широко! А ну-ко подвинься! Руб

цов! - воспитательница подталкивает и Колю к кровати. - Давай к Мартю- кову! Смелей!

На спинке кровати Рубцов увидел фанерку с фамилией мальчика, с кем предстояло ему ночевать.

- Тебя зовут Толя?- Да, а тебя?- Коля.- Лягаться ночью не будешь?- Не буду.- И я не буду. Давай раздевайся. - Толя вдруг встрепенулся. - Чего это,

эй? Вон, вон! Выползло из кармана? Сейчас упадёт!- Это рогатка, - Коля поймал её на лету.Толя рассматривает рогатку.- Сам её делал?- Конечно! Если хочешь, то я и тебя научу. Будем стрелять по воровкам.- Воровкам? - не понял Толя.Рубцов объяснил:- То есть по галкам, чтоб они ягоды не клевали. И не только. С рогаткой-

то можно и в лес. У вас тут леса вон какие большие ! Видел, пока сюда шёл. И звери, поди-ко, в них есть?

Мартюков улыбнулся:- Зайчики!Но Коле, что зайчики? Нужен зверь ему настоящий. Поэтому спраши

вает сурово:- А волки?- Волки - не знаю. Ни разу их не видал.- Увидим! - заверил Рубцов.- Но это опасно.

- А это на что? - Коля вытащил из кармана спичечный коробок. - Костёр разожжём. Волки сразу, как зайчики, разбегутся.


Мартюков ему, кажется, возразил, но Коля его не услышал. Едва привалился к постели, так сразу же и заснул, как ушёл в забытое государство.

На следующий день дожидалась ребяток школа. Первый раз в первый класс. 20 маленьких человечков.

Стоявшая на пологом холме деревянная, в два этажа семилетняя школа выглядела солидно. Учились в ней, как детдомовцы, так и дети колхозников из Николы и ближайших к селу деревень. Ребята даже остановились, чтоб посчитать на здании окна. 23 - с одной стороны. Столько же и с другой. На фронтоне - огромные серп и молот.

Погода была отменной. Даже не верилось, что вчера хлестал ветер, шумели деревья и вместе с роем снежинок спешила на землю преждевременная зима. Сегодня всё по-другому. Солнце сияло, сияли и перья травы, а окна, глядевшие в сторону юга, играли, что тебе резвые белки, выскакивая из рам.

Лидия Михайловна Шишкина встречала ребят, как родных.- Учиться начнём, - сказала она, улыбаясь, - после того, как чуть-чуть

поработаем. Нет у нас с вами тетрадок, чтоб было на чем нам писать. Нет и ручек, чтоб было чем выводить нам слова... Зато есть старенькие газеты. Есть и похожие на лягушки железные перья. Есть и гладкая палочка, но одна, а надо их 20, ровно столько, сколько в классе учеников...

Тем и запомнился первый день в первом классе, что ребята все, как один, окунулись в работу. Кто-то стриг ножницами газету. Кто-то вдевал в иголку послушную нитку. Кто-то сшивал из газет тетради. Самые шустрые уносились бегом в кустарник. Возвращались оттуда с охапкой наломанных веток, превращая их в гладкие стерженьки. К стерженькам примеряли железные перья, привязывая их ниткой.

Лидия Михайловна, пока ребята стригли, строгали и пришивали, дабы время не пропадало, говорила о русской литературе. О том, что и в ней в своё время были герои.

- Кто они? Может, кто-то из вас и знает?Вопрос риторический. Обычно никто на него ей ни разу не отвечал. Тем

не менее, Шишкиной нравилось видеть на лицах детей борьбу привычного с непривычным, как признание в том, что они до таких ответов пока ещё не дозрели. И пусть их спросят об этом когда-нибудь после. А сейчас вместо них пусть ответит учительница сама. Но на этот раз ответить Лидии Михайловне не пришлось. Кто-то из кучки мальчиков, возившихся с ветками около печки, опередив её, громко сказал:

- Дубровский!Удивилась Лидия Михайловна. Спросила ученика:- И ты читал о нём?- Нет! Я ещё плохо читаю. По радио слышал.

43


- Ну и как он тебе?- Настоящий смельчак! Никого не боялся. Во бы, встретиться с ним! Улыбнулась Лидия Михайловна:- Ставлю «отл». Фамилия?- Колька Рубцов!!! - закричали ребята с такой радостью на лице, словно

не он, а они получали его отметку.

ОгонёкНина Ильинична Клыкова - молодая, красивая, с лучащимися глазами.

Была она воспитательницей в детдоме. Ребята её обожали.Позднее, когда Рубцов, будучи студентом Литинститута, оказался про

ездом в Тотьме, редактор местной газеты его попросил написать заметку о сельском интеллигенте. Выбор Рубцова сразу же пал на Нину Ильиничну. Вот он отрывок из этой заметки:

«Встают картины иного времени, когда Нина Ильинична была ещё молодой учительницей, а мы, можно сказать, малышами. Это было тревожное время.

По вечерам деревенские парни распевали под гармошку прощальные частушки:

Скоро, скоро мы уедем,И уедем далеко,Где советские снаряды Землю роют глубоко.

А мы по утрам, замерзая в своих плохоньких одеждах, пробирались сквозь мороз и сугробы к родной школе. Там встречала нас Нина Ильинична и заботилась о нас, как могла. Кому ноги укутает потеплее, кому пуговицу пришьёт к пальтишку. Всяких забот хватало у неё: и больших, и малых.

Все мы тогда испытывали острый недостаток школьных принадлежностей. Даже чернил не было. Бумаги не было тоже. Нина Ильинична учила нас изготовлять чернила из сажи. А тетради делала из своих книг. И мы с великим прилежанием выводили буквы по этим пожелтевшим страницам на уроках чистописания.

По вечерам зимой рано темнело, завывали в темноте сильные ветры. Долго по вечерам горел в её окне свет, горел озабоченно и трепетно, как сама её гордая душа. И никто из нас знать не знал, что в жизни у неё случилось большое горе - погиб на фронте муж...»44


Путь к взрослению связан был с самой жизнью, какой жило в военные годы село. К детдомовской общине привыкал Коля трудно. Память его сердечка сохранила родительскую заботу, участие старших и всю домашнюю обстановку, которая окружала его. Оттого и любил Рубцов посещать дома своих воспитательниц, что всё в них напоминало ему родительское гнездо.

Дом Нины Ильиничны Клыковой приманивал Колю ещё и тем, что была там гармонь. Нина Ильинична занималась обычно с детьми после занятий в школе. Читала им сказки, рассказы, отвечала на их вопросы. Рубцов с преогромнейшим удовольствием заходил в её дом. «Обут в ботиночки, - вспоминает Клыкова, - а на улице-то мороз. Спрашиваю его: «Ножки- то не замёрзли?» Коля застенчиво: «Не замерзли. Разве только чуть-чуть». «Марш - на печь!» - посылаю его. И вот отогреется на печи. Слезет оттуда. Обует ботиночки. И спрашивает меня: «Можно мне к вашей бабушке?» Ну, разве я могла ему отказать. Уходит Коля в горенку, где лежит на кровати моя старенькая свекровь. А там на комоде - гармонь. И опять Коля спрашивает, теперь уже у свекрови: «Можно я подержу её на коленях?» Вот так и гостил у нас маленький Коля. Уходил всегда предовольный. Как же? Играл на гармошке. И даже какую-то песенку напевал. Мальчик дивный. Полюбился не только мне, но и свекрови моей...»

Гармоника на комоде. Сколько их красовалось в просторных Никольских домах! Почти все они были, как память, о не пришедших с войны хозяевах изб.

Года, поди, не прошло, а Коля знал уже все дома, где красуются эти гармони. Ибо окна были без занавесок, и их можно было увидеть с воли.

Где гармонь, там и Коля, как гость. Там и всплеск забываемых звуков. И задумчивый взгляд вдовы на широкую лавку, где когда-то сидел с гармоникой муж. А теперь сидит мальчик. Играет нечто знакомое, нечто такое, отчего щемит вдовью грудь.

Голос мамы, которого нет, но который зовёт. Никого из родных. Страх перед будущим. Ты один. И такой непривычно чужой грозный мир, который тебе ничего на свете не обещает. Все эти скрытые ощущения для маленькой детской души еле-еле преодолимы. Выдержать их хладнокровно нельзя.

Семилетний Ваня Серков горько плачет, как бы жалуясь на судьбу. Жалуется подушке, как маме, которая успокоит.

45


Но успокаивает Ваню крепкая маленькая рука соседа по койке. Зовут соседа Коля Рубцов. Ничего ему Коля не говорит. Просто знак подаёт и ведёт за собой. На реку.

Было лето. Последние дни каникул. Берег Толшмы. Двое среди бархатистой травы. Там, внизу обнажённая Толшма с её стрелолистами, ямами, островками. Взявший взлёт молодой куличок. Крылья птенчика то в траве, то в воде. А вон и пятнистый пловец. Подбирается к куличку. Затаился в траве. Вот-вот выпрыгнет из засады.

- Щука! - вскрикивает Рубцов.- О-о! - вскрикивает и Ваня.Вверху пролетает косяк журавлей. Ищет новое пастбище, где бы был

для них корм. Тут и там вьются ласточки. Для них пастбище - это воздух, где мерцают крылышками стрекозы, мчатся шершни, мухи и пауты. Всюду жизнь. Принимай её, мальчики! Принимай её, летуны и пловцы! Принимай такой, какой она есть. Жизнь! С чем её можно сравнить? Разве с бесценным подарком, который тебе подарили бесплатно. Лучше жизни нет, и не будет уже ничего.

Коля ладошкой - по Ваниной голове. Поднимает его из травы. И, улыбаясь, спускается с берега вниз. Туда, где песок.

- Сделаем жар!Смотрит Ваня, как Коля разводит костёр. На душе у Вани спокойно.

С л о вн о рядом с ним старший брат, который его защитит.Рубцов оставляет его одного. Говорит:- Следи за костром. Я сейчас, - и уходит.Возвращается Коля, неся под рубахой какие-то кругляки. Поднимает по

дол, откуда выпрыгивает картошка.- Зарывай её в пепел!Ваня смущён:- Откуда она у тебя?- Не украл её. Не подумай. Это я её сам весной ещё посадил. Около на

шего огорода. Вот и выросла. Для костра...Отдыхают ребята. Раскинулись, будто два праздных мальчика, на песке.

Рядом плещет вода. Треск костра. А вверху облака. Там, под ними, где луг вдоль по берегу, как по строчке, торопятся вдаль пятистенники, избы, бани. Идут и идут, пропадая где-то у самого горизонта, а возможно даже проходят через него. Неужели в тот обитаемый край, где есть всё. Было всё, есть и будет, как в сказке. Но эту сказку ребятам никто ещё не читал.

Вечереющий воздух. Пляска теней то по берегу, то по воде. Запах дыма, реки и печёной картошки. Этот запах на всю предстоящую жизнь. Он всегда будет звать, чтоб опять развести здесь костёр, за которым, как верные спутники, станут ждать тебя задушевные разговоры, шутки, смех и рубцов


ская песня. И споёт её сам поэт. Снимет с сердца те особенные слова, которые он сочинил для хороших людей, чтоб они после песни его ещё больше похорошели.

ОбъединениеЛюбовь к песне, музыке, к задушевному русскому слову. Откуда она?

Безусловно, передалась она маленькому Рубцову от матери и отца.Михаил Андреянович был отчаянным гармонистом. На всех праздни

ках, посиделках и вечерах, куда его приглашали, будь это в городе или селе - нигде с гармонью не расставался. Благо был он из тех игроков, кто умел извлекать из гармоники радость, передавая её застолью, дабы все, кто с ним рядом, испытывали приятность.

Мама будущего поэта Александра Михайловна с малых лет, как купалась в народных песнях. И в своей родовой деревне Загоскино, и в Самыл- кове, где продолжила жизнь свою после свадьбы была счастлива тем, что жила вместе с песней... Пела она и на клиросе в храме Спасо-Преображен- ском, и на свадьбах во всех весях Стрелицкого прихода. Так ЧТО было КОГО малолетнему отроку повторить. Повторить, а потом, при взрослении и возвыситься, как поэту, чьи стихи желанно не только читать, но и петь.

Учительница Никольской школы Надежда Феодосьевна Лапина рассказывала, как после уроков в зимнюю пору Коля вместе с ребятами забегал в её дом: «Я любила детей и принимала их с превеликой охотой. Коля любил греться на русской печке и всегда туда забирался первым. А за ним - все остальные. Отогревшись, Коля запевал шутливую песенку:

Петушок, погромче пой,Разбуди меня с зарёй...»

Любил Коля бывать и на квартире у воспитательницы Александры Ивановны Корюкиной. «В детском доме, - вспоминает она, - Колю все любили, и взрослые, и дети. Он был ласков, легко раним и при малейшей обиде плакал. Учился он хорошо. Любил читать и слушать, когда читают. Мы с пионервожатой Перекрест Евдокией Дмитриевной жили на квартире в деревне Пузовка. Часто, уходя после работы, брали к себе домой Колю. Единственно, что он у нас просил - это почитать ему книжку. Особенно любил Пушкина. А от песен, когда по просьбе его мы их ему напевали, всегда волновался и был задумчив. Наверное, вспоминал в эту минуту живую маму...»

47


При виде гармошки Коля всегда испытывал тихую радость.Гармоники были разные. Тальянки, хромки, кирилловки, бологовки.

Пальчики сами искали звуки, за две-три игры постигая характер любой гармошки. Легче всего давалась игра под простенькие частушки. Под них годился любой инструмент. Однако хотелось чего-нибудь посложнее. Чтоб звуки летели от самого сердца и выражали глубокие чувства, от которых бы шло возвышение, какое сравнимо разве лишь с солнцем, когда оно поднимается над землёй и будит вокруг всё живое и неживое.

Постоянным подсказчиком в постижении музыки был дерматиновый репродуктор, откуда лились каждый день молодые советские песни. Иногда и классика шла. Сам Рахманинов, Мусоргский, Бах, Чайковский.

Через год Коля, как гармонист, стал известен не только детдому, но и всему кусту деревень, соседствовавших с Николой. Стала как бы сама по себе складываться артель самодеятельных артистов, умевших под наигрыш Коли петь частушки и песни, читать стихи, танцевать и плясать.

Валечка Межакова, Женя Романова, Толечка Мартюков, Ванюша Серков. (Называю так, как чаще всего называли ребят в детдоме - С.Б.) Впятером, вшестером заваливались на сани и под бодрое ржанье гнедка мчались по зимней дороге от одной деревеньки к другой. От клуба к клубу. И так в каждый праздник. А то и в простой выходной.

Народ в деревнях на такие концерты не шёл, а бежал. Всем хотелось услышать, увидеть, почувствовать то, что сюда привезли детдомовские ребятки, чьи голоса так чисты, а гармоника так душевна, что не хотелось их отпускать от себя.

Однако детдом - это община. И прикоснуться к эстрадной сцене желали не только энтузиасты, а пожалуй, что все. Под обаятельным руководством Евдокии Дмитриевны Перекрест родилась незабываемая капелла. 20 девочек. Столько же мальчиков. Среди них - плясуны, шутники, декламаторы и солисты. Гармонист же один. Рубцов, которого звали, кто Колька, кто Коленька, кто Колюха.

Тишина в переполненном зале. И вдруг резкий, как молния, вызвон гармошки, рассекающий воздух перед собой. Тут и голос кого-то из мальчиков- тонкий, чистый, наполненный отрешением.

Сижу за решёткой в темнице сырой.Вскормлённый в неволе, орёл молодой Зовёт меня взглядом и криком своим,И вымолвить хочет: «Давай улетим!..

Голос смолк. И опять тишина. Продолжалась она две, три секунды. И следом за ней, как великое обрушение, упали в зал 40 взволнованных го

48


лосов. Казалось, поют не молоденькие артисты. А те, кто всегда в вышине, кто тревожнее всех и умеет летать:

Мы вольные птицы - пора, брат, пора,Туда, где за морем синеет гора...»

Было кому сострадать, обмакивать кончиками платочков слезящиеся глаза. Пробирало всех. Песня искала отклик в сердцах. И находила его, вызывая смятение и восторг, и ещё желание петь не одним самодеятельным артистам, а всем. И называлось это желание - сближением душ, или объединением.

Вежливая собачкаЖеня Романова с Колей Рубцовым продолжали дружить и в Николе. Зи

мой в пионерской комнате сидели частенько около печки и в свете горящих поленьев читали попеременно то Пушкина, то Джонатана Свифта, то Гоголя, то Майн Рида, одним словом те книги, какие имелись в библиотеке. И ребятки их слушали с искрящимися глазами, постоянно испытывая ТО ужас, то жалость, то сожаление, то восторг.

Летом в походах, опережая вожатых, оба разведывали дорогу, по которой пойдёт весь отряд вдоль реки до самых её истоков. И костёр разожгут перед тем, как отряду устроиться на привал, дабы было рядом с огнём и тепло, и загадочно, и уютно. Одним словом были они заводилы и всегда, где бы ни были, торопились туда, где могла подстеречь неожиданность или опасность.

Ну, а если случалась несправедливость? Тут они думали, соображали в две головы, что бы такое сделать, абы справиться с ней.

Однажды при виде детдомовской Жучки, навсегда привязанной к огороже, Колю и Женю, будто кто придержал, и они невольно остановились. Собачка была некрасивой, нечёсаной, с замученными глазами. Её, за то, что она лаяла на прохожих, взяли и привязали к детдомовскому забору. Была когда-то у лайки полная воля бегать туда, куда покажут глаза, включая улицы, пустыри и даже берег реки. И вот лишилась она этой воли. Всё потеряла, кроме крохотной пяди земли, находившейся в малом кругу, за который её не пускал поводок. В глазах у Жучки ребята увидели безысходность. «Она же помрёт тут, - сказали друг другу, - изойдёт от тоски...» И чтобы никто из взрослых не помешал, возвратились к ней ночью. Отвязали её от забора и увидели, как она радостно встрепенулась и припустила со всех

49


своих лап к открытой калитке, где на мгновенье остановилась, повернув к ним свою некрасивую голову, и что-то вдруг по-собачьи произнесла.

- Это она нам сказала: «Спасибо», - молвила Женя. И Коля с ней согласился:

- Вежливая собачка...

Как цариПионерская комната, которой заведовала высокая, статная, с шоко

ладным цветом волос Евдокия Дмитриевна Перекрест, была, пожалуй, самым любимым местом для всей детдомовской детворы. Здесь можно было увидеть ребят всех возрастов. Тех, кто приходит сюда, чтоб взглянуть на новую книжку, посмотреть в ней картинки, а то и послушать, как читает вожатая новый рассказ, или страшную сказку, а то и стихотворение. Приходят сюда и самодеятельные артисты. Среди них хохотушка Женя Романова, быстрая, как стрела, Валечка Межакова, добродушный Толечка Мартюков, и нежный, с румяными щёчками Ваня Серков. Коля Рубцов у них - самый главный. Все пятеро пишут стихи. Помещают их время от времени в стенгазету. Репетируют какую-нибудь игру, с которой по праздникам выступают на клубной сцене. И еще отвечают на занимательные вопросы. Задаёт их вожатая. При этом лицо её тихо светится как бы откуда-то изнутри, поощряя сообразительность, шутку и смелый ответ.

- Как вы представляете наше будущее? - спросив, Евдокия Дмитриевна оглядывает ребят. Глаза её, обычно спокойные, светлые, вдруг темнеют, словно заглядывают туда, где никто не живет, но собираются жить ребята. И надо понять, как получится это у них?

Отвечают все по порядку.Женя Романова:- Поскорей бы дождаться, чтоб война куда-нибудь подевалась. Будем

жить без неё. С конфетами на столе. С белыми булками. И чтоб ходить друг к другу в гости по воскресеньям.

Валечка Межакова:- Хочу, чтобы все трусливые стали смелее смелых. Для этого я специ

ально выучусь на хирурга. И буду к волкам вместо волчьих приделывать заячьи лапы. А волчьи лапы выбрасывать. И тогда не страшно будет ходить даже в самый дремучий лес. В том дремучем чего? Черника растёт, брусника и самый большой и красивый, белый гриб-боровик.50


Ваня Серков:- Хочу, чтобы не было больше сирот. И детдомов чтоб не было. Когда

наш детдом раскатают на бревна, можно на этом месте яблоней насадить. Много-премного. Но это будет потом. Когда мы с вами все повзрослеем и станем ходить с большими корзинами. Яблоки собирать. Собирать поутру А вечером - их раздавать. Но раздавать не каждому встречному, а только тем, кто делает людям добро.

Толенька Мартюков:- Наступит такое время, что птицы будут ходить, а люди летать. Они -

по дороге. Мы - там, вверху, где синее небо. Во рту у нас будет летательная конфетка. Иссосалась конфетка - спускайся на землю. За новой. Будут их нам выдавать во всех магазинах. Бесплатно.

Коля Рубцов:- Хорошо Толюха придумал. Я с этой его конфеткой полечу на остров

Сокровищ. Найду там пиратский клад. И стану жить, как жил когда-то сам Робинзон. А, чтоб не скучать, позову Мартюкова с Серковым. Позову их после того, как Ванюха раздаст свои яблоки. А Толюха захочет спуститься с неба на землю. Прилетят ко мне оба. На острове - красотища! Целый сундук пиратского золота. Что ни закажешь, то в этот же день и доставят с материка. Повара к нам - на кораблях. Утром завтрак везут. На обед - трёх жареных поросят. А на ужин - мороженого с вареньем. Позовём к себе в гости и Женьку с Ванькой. Заживём, как цари!

Жара на морозЗима. Все провода, все окна, все ворота с калитками в белой, с кудрями

оболочке. Над рекой стылый пар. И солнце похоже на девушку, спрятанную в тулупчик, откуда горит румянцем смеющееся лицо.

Над рекой слышен свист разбежавшихся саночек. Чей-то крик и детские голоса. С берега на реку уходит покрытая льдом укатанная дорожка. Ребята сами её заливали и вот катаются, пролетая гурьбой в самый дальний её конец, где впиваются саночками в сугроб. Как бубенчики, раздаётся заливистый смех.

Поломались саночки. Что ж. Беда невеликая. Можно и так покататься. Что и делает Коля Рубцов. Пролететь сверху вниз на спине. Однако лучше - на животе. А то и на двух коленках. Но веселее всего, на ботиночках, стоя. И непременно в компании смельчаков, кто, как и он, не боится падать и ушибаться.

51


Однако долго резвиться Коля не может. Зябнут в ботиночках ноги, того и гляди отморозит пальцы. И он убегает в детдом. Там, среди малышей, что устроились возле затопленной печки, ему уступают самое тёплое место. Ждут, когда он снимет свои ботинки и сунет ноги в печное нутро, где потрескивают поленья. После чего уговаривают его:

- Коль! Расскажи нам чего-нибудь. Как вчера!Коля не возражает. Память отличная у него. Вчера он вместе со всеми

слушал Лидию Михайловну на уроке, как читала она сказку Пушкина, и он запомнил.

У Лукоморья дуб зелёный.Златая цепь на дубе том.И днём и ночью кот учёныйВсё ходит по цепи кругом...

Глаза у Рубцова от удовольствия млеют. Млеют и лица ребят. Они бы всю ночь просидели около печки. Однако заходит ночная няня.

- А ну, по кроватям! Спать! Спать!В спальне, куда Рубцов прибежал - настоящая холодрыга. Плюс пять

или шесть. Утром будет, наверное, ноль. Хорошо бы заснуть. Но как? Сдвигают ребята кровати. Ложатся на них поперёк. Втроём, а порой - вчетвером. Поверх одеялец сверху - освободившиеся матрасы.

Мартюков подталкивает Рубцова:- Как, Колюха, тебе?Колюха подрагивает всем телом.- В Африке лучше! Но можно жить и у нас. Хочешь согреться - дыши

под себя.- Кто тебе это сказал?

- Боец в окопе. Я его видел во сне. Они там спят на мёрзлой земле. И то ничего. Потому что думают: сейчас они не в окопе, а в бане. Фу, как жарко!

- Нам бы эта жара тоже не помешала.- Будем думать тогда и мы.- О чем?- О том, что лежим сейчас на горячем песке. На берегу реки Нил. Рядом

ползают черепахи. И крокодил вон таращит глазищами из воды...Так с шутками ребята и засыпают. И кому-то из них снятся пальмы, пес

чаные дюны и плывущий по Нилу перегревшийся крокодил, на спине которого отдыхает горячая черепаха.

52


На другом берегуКоля Рубцов. Коля Брязгин. Третий я. Все мы учились когда-то в Лес

ном. Были друзьями. К тому же жил Рубцов с Брязгиным в одной монашеской келье, то есть комнате общежития, где когда-то будничали монахи. Так что было нам что и вспомнить.

Задержались на берегу. Около средней школы. Отметили встречу под тополями.

Ночь. Где-то рядом река. По фарватеру, как цветы, зажжённые бакена. Огонёк и вверху, над берегом, где возвышается колокольня. Дремлет уставшая от дневной суеты вся покрытая снами старинная Тотьма. Чёрный купол небес. Сквозь него пробиваются белые звёзды. Красота. Оставаться бы здесь до утра.

Брязгин показывает на небо:- А ведь нас рассматривают оттуда.Оживился Рубцов. Словно этих нескольких слов ему в эту минуту и не

хватало. Улыбнулся и говорит:- Звёзды порою мне кажутся чьими-то опытными глазами, которые ви

дят, наверное, всё. Может им, как волхвам, известно не только былое, но и будущее земли. Может, видят они всё то, что когда-то происходило, и всё ТО, ЧТО когда-то произойдёт. Вероятно, для них м ы п о д о бн ы б о льш о м у парому, который с опаской переплывает неведомую реку. Интересно, что там, за этой рекой? На другом берегу?

Мы расходимся, расставаясь. Брязгин спускается вниз, где его катерок. Ему плыть на нём вниз по Сухоне. В сторону Коченьги. Там его дом, до которого 50 километров.

Мы с Рубцовым - на Красную,2. Здесь живут мои мама и бабушка. И конечно, не спят. Ждут. Ждёт вместе с ними и старенький самовар, чтобы нас напоить чаем с крыжовниковым вареньем.

Привезу говорящую куклуВоспетая Николаем Рубцовым деревня Никола. Воспетая ещё не издан

ными стихами. Стихи и слава будут потом. А пока он, как гость. Живет с Генриеттой, подарившей ему красавицу дочь.

Пологие тени. Шелесты и сиянья. Они заманительны и спокойны. Они где-то рядом и где-то вдали. Они в медлительно тающих тучках. Они в тра-

53


ве, зажигающейся цветами. Они в шлемовидных стогах вдоль по берегу сонной Толшмы. Они в черёмухе под окном, где порхают с утра до вечера юркие птахи. И ещё они в окнах уютного дома. Окна грустно глядят на просёлок, что уходит ползком к темнохвойному лесу, среди ёлок которого бродит с наберухой кто-то в цветастой рубахе.

Да это же Коля Рубцов! Собирает грибы. Собирает и строчки ещё не созревших стихотворений. Для грибов у него корзина. Для стихов - голова.

Вечером Коля сидит за столом. Рядом с ним Гета и тёща Шура. Кушают жареные грибы. Одна Лена не кушает. Ей хочется порезвиться. Забирается на широкую лавку. Бросается сзади попеременно то на бабушку, то на маму. И к папе бросается, но уже на его колени. И, радуясь, разливается чистым смехом, как колокольчиком под дугой.

Папа спрашивает дочурку:- Завтра поеду в Москву. Чего тебе привезти?Дочка взглянула папе в глаза, чтоб понять: шутит он или не шутит? Убе

дилась - не шутит. И затаённым от радости голосочком не говорит, а, право, гладит папу по голове:

- Говорящую куклу!

Деньги, деньги...Приехал Рубцов из Вологды. Мрачный. С парохода прямо на Красную,2.

Здесь, в доме моих родителей, чуть успокоился и признался: «Приходится делать крюк. Не прямо к себе в Николу, а через Тотьму. И всё из-за денег. Не могу же приехать туда совсем-то пустым. Посоветуй, что лучше сделать?»

Наутро мы у редактора районной газеты Леонида Александровича Ка- ленистова. Тот нас понял и дал Рубцову командировку. Но при условии, если он напишет к двум праздничным датам - к Октябрьским и Новому году - созвучные этим датам стихотворения.

Деньги. Деньги. Как часто они ставили Николая в неловкое положение. Потому и бывал Николай в лесных и болотных урочищах чаще, чем бы хотелось ему, что можно было там ягод насобирать, что брусники, что клюквы и, продав эти сладости, быть, хотя и при малых, но все же, деньгах.

Конечно, хотелось бы зарабатывать на стихах. Однако печатали Николая редко и неохотно. О, как ему надоели унизительные глаголы в письмах к высоким шишкам, от кого зависел ход его публикаций. В письме-обраще- нии к ответственному секретарю Вологодской писательской организации Сергею Васильевичу Викулову Коля писал:54


«Сергей Васильевич!Когда Вы предложили мне дать стихи для «Красного Севера», тогда

я еще не подумал, что сделаю это, т. к. был доволен уже тем, что получу командировку, и чувство успокоенности (и благодарности, но об этом я уже говорил Вам) было достаточно полным, чтобы не пополнять его. А сейчас, когда подошло время, я подумал о том, что жизнь не стоит на месте. И почему бы мне, если Вы тогда не пошутили, не послать Вам стихи ? Я посылаю Вам кое-какие стихи, но, конечно, не прошу напечатать их, т. к. это зависит от Вашего о т а мнения, и буду вполне готов к тому, если они не будут напечатаны.

Среди этих стихов есть одно чисто философское — «Душа». Говорю о нём отдельно потому, что оно смущает меня своей холодноватостью, но и все же я не прочь напечатать его...»

Выручил ли Сергей Васильевич талантливого поэта в тяжёлые дни его жизни? Выручил. Но с большим запозданием, к тому же, из десяти стихотворений он предложил «Красному Северу» лишь одно, хотя мог бы отдать туда и все десять.

Не только сейчас, но и тогда, в полувековой давности творческие люди делились на пробивных и не пробивных, то есть на приспособившихся к режиму и тех, кто приспосабливаться к нему не только не умел, Однако, и не хотел. Рубцов и Викулов были в двух разных станах. И если Сергей Васильевич был образцовым певцом Советской деревни. То Николай Михайлович - выразителем чувств обычных советских людей. Уже тогда, в конце 1964 года, когда были написаны такие шедевры, как «Родная деревня», «Хозяйка», «Таковы на Руси леса», «Букет», «Звезда полей», «Тихая моя родина!», «Фальшивая колода»,«Старый конь», «Видения на холме», «Левитану», «О Пушкине», «Дуэль», «Приезд Тютчева», «Осенняя песня» и ряд других высочайшей пробы стихотворений, он стал творцом не только Отечественного, но и Мирового масштаба.

Примерно в это же самое время Рубцов написал письмо и мне:

«Добрый день, Сережа!Вчера, сразу же после нашего разговора по телефону, взялся за ново

годнее стихотворение и написал его. По-моему, получилось неплохо, потому посылаю его тебе.

ЯНВАРСКОЕ

Мороз под звездочками светлыми По лугу белому, по лесу ли Идет, поигрывая ветками,Снежком поскрипывая весело.

55


И все под елками похаживает,И все за елками ухаживает. - Снежком атласным принаряживает!И в новогодний путь - проваживает!А после сам принаряжается,В мальчишку вдруг преображается И сам на праздник отправляется:— Кому невесело гуляется? —Лесами темными и грозными Бежит вперед с дарами редкими.И все подмигивает звездами,И все поигрывает ветками,И льдинки отвечают звонами,И он спешит, спешит к народу С шампанским, с музыкой, с поклонами Спокойно прожитому году;Со всеми дружит он и знается,И жизнь в короткой этой праздности Как будто снова начинается - С морозной свежести и ясности!

Вместе с эт и м стихом посылаю ещё несколько с другими темами. Одно из них философское - «Душа». Может быть, и эти стихи когда-нибудь после праздника Вы сможете напечатать. Они по своему настроению и мыслям тоже печатные.

Жизнь моя идет без всяких изменений и, кажется, остановилась даже, а не идет никуда. Получил письмо от брата из Ленинграда. Он зовет меня в гости, но я все никак не могу сдвинуться с места ни в какую сторону. Выйду иногда на улицу - увижу снег, безлюдье, мороз и ко всему опять становлюсь безразличным и не знаю, что мне делать, да и не задумываюсь над этим, хотя надо бы задумываться, т. к. совсем разонравилось мне в старой этой избе, да и время от времени рассчитываться ведь надо за эту скучную жизнь в ней. Было бы куда легче, если б нашлись здесь близкие мне люди. Но их нет, хотя ко всем я отношусь хорошо. Впрочем, хорошее отношение здесь тоже понимает каждый по-своему и все отлично от меня.

Хорошо то, что пишется. Но ужасно то, что так тяжело печатать стихи: слишком много тратится на это времени.

У меня пока все. Может быть, ты посоветуешь мне сделать что- нибудь интересное в жизни? Поздравляю с чудесным праздником - елкой, желаю тебе весело встретить и проводить ее.

С приветом Н. Рубцов»

56


Осенняя песняГде-то в конце 1969 года в двух вологодских районных газетах «При

зыв» и «Маяк» появилось стихотворение Николая Рубцова «По мокрым скверам проходит осень...», которое по интонации, внутреннему настрою и использованию мрачноватых тонов пейзажа было схоже с «Осенней песней» французского поэта Поля Верлена. Кто-то из въедливых стихотворцев заподозрил Рубцова чуть ли не в плагиате. Не знал того стихотворец, что сходству двух мощных творений невольно способствовала преподавательница французского языка Литературного института. Сообщил об этом учившийся вместе с Рубцовым студент-однокурсник Николай Попов.

- Любовь Васильевна, - вспоминал Попов, - на своих занятиях сначала прочитала на французском языке «Осеннюю песню» Верлена. Потом дополнила её переводом Валерия Брюсова.

Николай Рубцов, выслушав то и другое, пожалел, что не было рядом Верлена и Брюсова. И встретиться с ними не суждено. Он даже сказал грустно вслух:

- Как это всё далеко!На что Любовь Васильевна тут же посоветовала Рубцову:- Вот и приблизьте к нам! Вы же поэт!..Рубцова, мало того, что задело это смелое предложение, но он вдоба

вок еще захотел ощутить и саму атмосферу, в какой пребывал знаменитый Верлен, когда сочинял «Осеннюю песню». Да и присутствие Брюсова тоже устраивало его. Рубцов увлекся французским стихотворением. Перевел, внеся в него то, что французским духом не пахло. Одним из первых его читателей был вологодский поэт-переводчик Борис Чулков. Прочитав рубцовское сочинение, Борис заверил поэта:

- В стихотворении сохранился только мотив Верлена. Всё остальное в нём - чистый Рубцов.

Сам же Рубцов на одном из застолий среди закадычных друзей, признался:

- Верлен мне помог написать мою «Осеннюю песню». Я очень ему благодарен. Кстати, его «Осенняя песня» слабее моей...

Сидевший среди застолья экономист, он же певец, композитор и весельчак Алексей Сергеевич Шилов был взбудоражен:

- Коля! Твоя «Осенняя песня» обязана жить не только здесь, среди нас! Но и там, где хмурь, а над хмурью - гуляет буря!..

Шилов на ветер слов не бросал. Буквально через неделю он опять повстречался с Рубцовым. На новом застолье. Был он с гитарой. И пел он в тот вечер од-

57


ну за другой две «Осенние песни». Первую из них «Потонула во тьме отдаленная пристань» Рубцов посвятил Сухоне, Тотьме и пароходу. Вторую - Поль Верлену.

По мокрым скверам проходит осень,Лицо нахмуря!На громких скрипках дремучих сосен Играет буря!В обнимку с ветром иду по скверу В потемках ночи.Ищу под крышей свою пещеру - В ней тихо очень.Горит пустынный электропламень На прежнем месте.Как драгоценный какой-то камень,Сверкает перстень, -

И мысль, летая, кого-то ищет По белу свету...Кто там стучится в мое жилище?Покоя нету!Ах, это злая старуха-осень,Лицо нахмуря,Ко мне стучится, и в хвое сосен Не молкнет буря!Куда от бури, от непогоды Себя я спрячу?Я вспоминаю былые годы.И я плачу...

Стихотворение на ладониОт скуки, царившей на многих занятиях в Тотемском лесном техникуме,

Рубцов уходил, углубляясь в процесс сочинительства стихотворений. Поэту было занятно. Зачем ему эта вывозка древесины? Строительство нижних складов? Ремонты дорог? Когда можно было умом и сердцем пробраться в лирическую стихию и ощутить себя в ней плодотворным творцом!

Тетрадка, которую он обычно прятал за голенище валенка или под узкий ремень на брюках, была у него постоянно в ходу. Действовал Николай, как подпольщик, конспиративно, тайно и осторожно. Преподаватели ничего не знали об этой тетрадке. Считали его образцовым студентом, кто никому не мешал, сидел тихо и был внимателен и улыбчив. И на любой их вопрос мог58


ответить толково и чётко. Иногда даже лучше, чем объясняли они. Из-за чего его старались не беспокоить.

Какие стихи попадали в тетрадку? Знал об этом лишь он. Да тот, кто однажды взял и выкрал её. Потеря тетрадки Колю не омрачила. Обойдется и без нее. Вместо тетрадки стал он записывать строфы свои на левой ладони. Запишет, запомнит и уничтожит, стерев строфу рукавом пиджака, а то и сырым языком. Само же стихотворение так и так оставалось в его голове. Какое оно? Любовное, хулиганское, злое или смешное? Никто не узнает. Сам же он возвратиться к нему мог всегда.

Позднее таким же способом писал он стихи на флотских политзанятиях - продолжительных, очень нудных, с которых всегда хотелось сбежать. Но никто не сбегал, все терпели. Один лишь Рубцов был задорен и свеж, и лицо его выражало главным образом то, что скрывалось от всех в потаенных стихах.

Рязанский литератор Валентин Сафонов, служивший вместе с Рубцовым на Северном флоте, утверждал, что «Видения на холме» Рубцов написал во время политзанятий.

Стоял 1958 год. Эпоха Хрущева. Матросы слушали, одолевая тоску, то, как надо выращивать кукурузу, поднимать урожаи хлебов, одним словом, иметь успехи в небе, море и на земле. Рубцов же, как и в Тотемском техникуме, был задумчив и бодр. Благо он в это время творил.

...Россия, Русь, куда я ни взгляну!За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину,Твои огни, погосты и молитвы,Твои иконы, бунты бедноты И твой степной бунтарский свист разбоя!Люблю твои священные цветы,Люблю навек, до вечного покоя...

Лирика и политика. Казалось бы, им противопоказано друг с другом дружить. Однако Рубцов доказал другое.

Лошадь в городеСколько коней повидал на своем веку Николай Рубцов! Не нам и счи

тать. А если нам, то мы непременно собьёмся со счета.Первую лошадь по кличке Сильва Коля увидел в селе Красково. На ней

детдомовский возчик Василий Николаевич Поливанов отправлялся возить59


дрова, картошку и воду. И в город - на ней. И пахать огороды — на ней. Однажды Коля, насмелившись, попросил:

- А можно я её подержу за вожжи?Поливанов не отказал. Посадил шестилетнего Колю рядом с собой на

перёд телеги. Дал ему вожжи. И рассмеялся:- Поехали, что ли?У Коли улыбка от уха до уха:- Ага!Недалече и ехать. Какой-нибудь километр. Привезти с лесопилки деся

ток досок. Коля бодр, как весенний скворец. Еще бы! Такая большая, с хвостом до земли черногривая лошадь, не кому-нибудь там, а ему подчинялась и шла, управляемая вожжами, которые были в его руках. Да и дорога такая живая! Вон козлик сворачивает в кусты, уступая им путь. Вон кроха-цыпле- нок в траве, заблудился, видать, и не знает, как возвратиться теперь к своей маме. Вон лужа, откуда торчат моргающие глаза.

- Это чего? - изумляется Коля.- Квакухи! - растолковывает Поливин. - Ночью был дождь. Вот и на

лило по дорогам. Для лягух лужи - рай...Последнюю лошадь видел Рубцов на одной из улиц Великого Устюга.

Шла она по каменной мостовой. С телегой, груженной наполненными мешками. Шла еле-еле с уныло опущенной головой.

- Чего это с ней? - удивился Рубцов. Спрашивал он Мартюкова Толю, дружка своего по детдому, к кому он приехал, чтоб познакомиться с древним городом и провести здесь несколько летних деньков.

- Не с ней. А с ним, — поправил его Мартюков. Идёт от ветеринара... Был добрым молодцом. А теперь...

Рубцов моментально притих. Стал задумчив. И шепот пошел от него. Стихотворный шепот. Строка за строкой. Смекнул Мартюков: друга его настиг порыв внезапного вдохновения. Возбудил его конь. И теперь Николай весь в пылу поэтического искания.

Легкой поступью, кивая головой,Конь в упряжке прошагал по мостовой.Как по травке, по обломкам кирпича Прошагал себе, телегой грохоча,Между жарких этих каменных громад.Как понять его?Он рад или не рад?Бодро шел себе, накормленный овсом,И катилось колесо за колесом...В чистом поле меж товарищей своих Он летал, бывало, как весенний вихрь,

60


И не раз подружке милой на плечо Он дышал по-молодому горячо.Но однажды в ясных далях сентября Занялась такая грустная заря!В чистом поле, незнакомцев веселя,Просвистела, полонив его, петля...

Мартюкова Рубцов уважал не только как друга, но и как редкостного поэта. Спросил у него:

- Надо же столько мужества и терпенья. Был под ножом у ветеринара. Между жизнью и смертью. Ему бы сейчас отдохнуть. А он с тяжелой телегой?

- Такова доля всех жеребцов, - профилософствовал Мартюков. - Не гулять в вольном поле среди сверстников и подружек. А нести на себе работу. Быть покорным. Ну, точно ярыжкам, когда они на веревках тащили по Сухоне купеческие суда...

Снова шепчет Рубцов. И вот уже вслух:- Под огнём... ножа. Какого ножа? Не найду чего-то зловещего, в то же

время и явного. A-а? Не знаешь?Мартюков сам творец. Сам прошел сквозь муки поиска нужного слова.

Подсказывает Рубцову:- Под огнем ветеринарного ножа.Рубцов возбужден:- То, что надо!Целый день нашептывал Николай. Наконец, закончил стихотворение. Конь

его, как лихой удалец, кому жить и радоваться простору. Однако его, как разбойника, повалили на землю, связали и обесчестили, убив его будущее росчерками ножа. Для чего? Для того, чтобы был он послушен хозяину и работал.

Получилось не просто стихотворение - нечто высшее, что пугает и беспокоит.

Тут попал он весь, пылая и дрожа,Под огонь ветеринарного ножа,И поднялся он, тяжёл и невесом...Покатилось колесо за колесом.Долго плелся он с понурой головой То по жаркой,То по снежной мостовой,Но и все-таки, хоть путь его тяжел,В чем-то он успокоение нашел.Что желать ему?Не все ли уж равно?Лишь бы счастья

61


Было чуточку дано,Что при солнце, что при дождике косом...И катилось колесо за колесом.

Драма, под стать самому Шекспиру. Почувствовал я всю ее глубину, жертвенность и тревогу, когда в Биряковском Доме культуры состоялся вечер памяти Николая Рубцова. Было это в 2006-м году. Пела «Судьбу» (так называется стихотворение) воспитательница Кадниковского детского дома Лариса Суворина. Пела не столько голосом, сколько сердцем. И такая щемящая грусть, такая утрата пали в заполненный зал, что я не мог удержаться и тихо заплакал.

Рядом с родинойСегодняшний день и Рубцов? Иногда я вижу его, вступающего в зал, где

все места заняты. Вступающего не через дверь. А прямо через каменную стену, которая при этом остаётся целой. Словно пришёл сюда решительный гость . И у л ы б ается во всё своё нестареющее ЛИЦО!

- Я пришёл для того, чтоб сказать всем неверующим: без поэзии, так же как без любви и милости, нет России!

Любимец Рубцова, он же его учитель и вдохновитель Александр Сергеевич Пушкин провозгласил:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный.К нему не зарастёт народная тропа.Вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа...

Не знал Александр Сергеевич Пушкин, что, говоря о себе, он говорил и о Рубцове, певце, который спустился на нашу землю без малого через сто лет после него. Так же как не знал Николай Рубцов того, что, говоря о Пушкине, он одновременно скажет и о себе:

Словно зеркало русской стихии,Отстояв назначенье своё,Отразил он всю душу России И погиб, отражая её.

Не по собственной воле оказался Рубцов в Никольском, где родным его домом стал детдом № 6. Здесь, ещё в школьном возрасте писал он стихи.62


Стихи эти не сохранились. Были они сожжены в детдомовской печке вместе со стенгазетами, куда они время от времени помещались. Да и не жаль их, потому как они никакой поэтической ценности не представляли. Лишь отмечали опыт, с каким подрастающий мальчик год за годом приближался к духовным высотам, на которые в нужный час и взойдёт, как великий певец. Восхождение же своё начал Рубцов именно здесь, в Никольском, или в деревне Никола, как он любил называть эту весь. Только за летне-осенний сезон 1964 года он написал 39 стихотворений. И почти все - шедевры. Стихи эти стали классикой русской литературы. Почему легли они на душу нам, как выражение высочайших человеческих чувств? Да потому, что писал их поэт с любимой земли.

Но что Емецк с Никольским объединяло? Ведь между ними пятьсот, не менее, километров. Емецк - место, где появился крохотный Коля Рубцов. Никольское - географическое пространство, где он ощутил себя на родительской почве. В этом ключ, открывающий дверь в хранилище, где ответ: почему Рубцова всегда тянуло в Николу? Именно потому, что интуитивно с помощью собственных чувств и предчувствий он ощущал здесь свою настоящую родину, ту самую, где были когда-то все родственники его.

А она, сокровенная родина в каких-нибудь 50 километрах от полюбившейся поэту деревни Николы. На берегу речки Стрелица. Здесь у родителей будущего поэта Михаила Андрияновича и Александры Михайловны Рубцовых родились первые дети: Надежда, Таисья, Галина. В этом краю, переполненном сенокосными гладями, ягодными лесами, весёлыми ливнями, пляшущими в водах реки золотящимися лучами, должен бы был родиться и Коля Рубцов. Однако зигзаги судьбы увели отсюда Рубцовых. Увели в иные края, включая Вологду, Емецк, Няндому, снова Вологду, а потом - в никуда. Произошла катастрофа, сравнимая разве с крушением поезда, мчащегося по рельсам. Крушение двух миров. И если один из них из последних сил цеплялся за почву, которая кормит, то второй - строил на этой почве социализм, ставший предтечей трагедии, которая выморила деревню.

Лесная опушка, кузнечики на лугу, речка с плывущей по ней утиной семейкой. Всё это было и есть как на Стрелице, так и на Толшме. И тут, и там красота, с какой сравнимы разве угодья роскошного рая. Вот почему маленький Коля Рубцов в окрестностях тихой Николы ощущал себя сыном здешних полей, деревень, косогоров, лесов, ручейков и речек. Здесь было ему свободно и смело, как если бы он резвился на берегах бойкой Стрелицы, где прошло обитание нескольких поколений его православной родни.

Речка Толшма. Так много о ней уже сказано. Речка Стрелица, считай, не сказано ничего. Но это пока. Хотя и сегодня мы знаем, что на её берегах жили истинные мужи. Сильные духом и благородным влиянием на людей.

63


Один из них - приходский священник Феодосий Малевинский. Как продолжатель дела своего отца, он закончил Вологодскую духовную семинарию и в 1895 году был рукоположен в сан священника. Всю свою жизнь вплоть до 1918 года Малевинский истово служил прихожанам Спасо-Преображен- ского храма. С первых дней Советской власти он выступал за сохранение церковного монолита. Красотой и величественностью завораживали возвышавшиеся над селом Спасским два храма во имя Преображения Господня и во имя Рождества Богородицы. И вот не стало их, не смотря на то, что Малевинский положил все свои силы, всю свою душу, чтоб уберечь их от разрушения. Для прихожан своих был Малевинский ярким примером служения Отечеству, Богу, Царю и Русской земле. Как заступника собственного народа его ввели в разряд ярых противников Советского государства. Трижды он испытал на себе казуистику большевистского правосудия, приговорившего его в 1937 году к расстрелу. 19 января следующего года приговор был приведён в исполнение.

19 января, но уже 1971 года был убит и Николай Рубцов. Невероятное совпадение. Как если бы назначением дня смерти обоим героям занимался кто-то из высших судей, служивших, однако, Дьяволу, но не Богу.

Ненужная дорогаЛежит Николай Михайлович, бездыханный. В Доме художников. В до

рогом красивом гробу. Лицо спокойное, как и при жизни, когда удавалось стихотворение, и он был готов его прочитать.

Я почему-то вспомнил одну из его незатейливых игр. В ожидании кого- то или чего-то, когда было много лишнего времени, чтобы скрасить его, Николай предлагал написать в уме содержательную строку, не важно чего- стиха, эссе или рассказа. Главное, чтоб была она привлекательной и несла в себе мысль. В последний раз играл он со мной на тотемской пристани. Ждали из Вологды парохода. Николай начал первым:

- Звёзды выбирают самую высокую дорогу.Я вслед за ним:- Птицы выбирают самую короткую дорогу.Снова Рубцов:- Звери выбирают самую невидную дорогу.Опять моя очередь.- Люди выбирают... - сказал и запнулся, не найдя нужных слов.Рубцов, однако, нашёл их, причём мгновенно:

64


- Люди выбирают самую ненужную дорогу, которая, пройдя сквозь будни, праздники, заботы и пиры, выводит на большой всечеловеческий погост...

И вот он здесь. На угрюмом столе. По другую сторону света. Руки крестом. Весь приготовленный к дальней дороге, самой печальной и самой ненужной.

19 января - дата ухода его из жизни. Там, за окном, должен бы жечь крещенский мороз. Однако мороза нет. Лишь холодок - слабый-слабый.

О, этот незаметный, переполненный тоской унылый зимний день. Если бы Рубцов его заранее предвидел, то был бы очень осторожен не только с Дербиной, своей убийцей, но и с сотрудниками двух газет. Сотрудники, дабы украсить вечера свои вином, стихами и живым поэтом, в те дни активно спаивали его, и он, слабея, растерял в себе физические силы, из-за чего был не способен защитить себя от женских рук, что стали инструментом, отобравшим от Рубцова жизнь.

Малодушие позорит человека. Сотрудники, когда их вызывали на допрос, вели себя не по-мужски, свалив всё на Рубцова. Мол, он был вдохновителем попоек, к тому же груб и необуздан, всех оскорблял, а то, что вдруг погиб, то сам и виноват.

Что говорить теперь об этом. Если бы Рубцов не обманулся в тех, кто рядом, то и покинул бы наш мир, не в 35, а многим позже. Возможно, был бы возле нас он и теперь. Говорю так потому, что мне сейчас под 80 лет. Рубцов же старше был меня всего на пять январских дней.

Октябрь 2015 г.

Дерзание

Интервью«Пусть душа останется чиста!»Под таким названием 2 7января2007го

да Санкт-Петербургский Рубцовский центр, «Союз венедов» и общественная организация «Вологодское землячество» в Санкт-Петербурге» провели литературно-музыкальный вечер, посвященный памяти Великого русского поэта Николая Рубцова.

В центре внимания оказалось выступление Сергея Петровича Багрова, друга поэта с юных лет, вологодского писателя, автора книги «Россия. Родина. Рубцов». Его бесценные воспоминания о Николае Рубцове помогают нам постичь характер и судьбу поэта.

А. Б. Тищенко взял интервью у Сергея Петровича для наших читателей:

- В просветительной деятельности «Союз венедов» значительное внимание уделяет такому явлению русской культуры, как Николай Рубцов. В чем, по Вашему мнению, особенности личности этого русского самородка?

- Я знаю, что Николай Рубцов уже в юности, в возрасте 14-15 лет, тяготел к древности, стремился к познанию нашего прошлого. Как сейчас помню, когда мы, учащиеся первого курса Лесного техникума сидели на крыше Вознесенского храма, готовясь к экзаменам, то буквально все с головой уткнулись в учебники и конспекты. Один лишь Рубцов позволил себе пренебречь всеобщей зубрежке. Все, что положено было ответить на предстоящих экзаменах, он, благодаря своей исключительной памяти, знал и так. Потому и лежал, сняв рубашку, на крыше и как бы бездельничал. Лежал и окидывал взглядом красивую летнюю Тотьму, смотрел на Сухону, по которой шли баржи и пароходы. И видел не только внешнее, но и то, что было дальше, упрятаннее и глубже. Видел всю землю. Возможно, и те времена, которые были забыты, но он каким-то загадочным образом их ощущал.66

Дерзание

Его интересовало все, что когда-то происходило в древнем городе Тоть- ма. В каждом дворе и оконце открывалась ему культура нашего города. Культура не просто сегодняшнего дня, культура в ее истории, идущей от самых первых ее шагов.

Николай задумывался о возникновении рода человеческого, о наших дохристианских корнях, о том, что произошло на Руси после крещения. Он стремился понять: почему человек беспредельно устойчив, почему до сих пор жива его корневая сила, идущая от земли, как у могучего дерева, которое не может повалить никакая буря. Более всего его интересовала славянская, русская натура. Интересовали и сильные личности: как гениальные творцы, так и великие злодеи, подобные Чингисхану. Род человеческий может продолжаться только через мужественных, выносливых и сильных. Сильных, в первую очередь, душой и духом. Дух - это высшее проявление души, такое состояние, когда человек способен на подвиг, может совершить невозможное, то, что никто никогда до него не совершал. Этим и занимался Николай Михайлович на протяжении всей своей жизни, начиная с детских лет.

Еще в детдоме он смело брался за гармошку или за сочинение и чтение собственных стихов. Получалось, не получалось, но брался снова и снова. Будь то наигрыш на гармошке или стихотворение, исполнение затеянного доводил всегда до лучшего, в его понимании, результата. Совершенствовался на собственном опыте. И был при этом самокритичен, видимо, потому, что первым учителем в таких опытах был он сам.

Николай понимал, что придут такие времена, когда люди будут друг друга понимать. Душевных людей в России, каких он всегда любил и искал, очень много, но беда в том, что они друг от друга находятся далеко, как если бы между ними глухой лесной перелесок, и от сердца к сердцу не докричаться.

В деревне ли находился поэт, или в городе, везде стремился, чтобы рядом с ним были братья по духу, которые так же, как и он, охвачены единым порывом, единым стремлением запечатлеть духовную жизнь своей родины. У Николая Михайловича такая работа шла через поэзию. Его стихи и песни отражали историю России, суть русского человека, загадки его неповторимой души.

Рубцов воистину авторитетен в своем народе. Авторитетен по большому счету. Буквально все социальные слои населения испытывают к нему, пусть и разновеликую, но любовь. Рубцов светится, как счастливое возвышение. И это потому, что для русского народа - Николай Михайлович - самый глубокий и самый естественный выразитель его настроений.

Люди мечтают о чем? О том, чтобы жизнь была не просто свободной (свободы, как таковой, может быть, и не надо), не только материально более-менее сытой, но чтобы иногда улыбалось и счастье. Не насыщение жиз

67


нью, не довольство ею, а доволение жизнью - от Рубцовских стихов - через собственную душу. Душа полна и спокойна - чего еще надо? Деньги нужны, конечно, но это не высшее устремление. Высшее, чтобы у людей от сердца к сердцу не было расстояния. Чтобы можно было друг до друга достучаться в любое время.

Николай Михайлович всегда обращался к прошлому для того, чтобы почувствовать будущий день. Сквозь сегодняшний день, охваченный зачастую растерянностью и хаосом, отчетливо проступают примеры великого мужества. Сколько известных, а еще больше безвестных подвигов позади! Так что нам есть из чего выбирать, чтобы стать чище, благороднее и служить не только своему животу, но и Родине, чем всю жизнь и занимался Николай Михайлович.

О следующем витке жизни всей планеты, мыслил поэт масштабно, думал за всех, и жизнь прожил за всех, побывав в шкуре каждого, кому тяжело или плохо, грустно или светло, оттого и стихи его воспринимаются всеми слоями населения, всеми возрастами.

- Можно ли Николая Рубцова отнести к какому-либо духовному течению? Какие силы одухотворяли и вдохновлял и Никол ая Михайловича на создание истинно народной поэзии?

- Николай Михайлович выше всех условностей, всех верований. Не отвел ничего, что выходило из жизни. В то же время видел самое святое, может, самое сокровенное, что рождается из недр народных.

Я помню состояние Николая, когда у него появлялась новая строчка будущего стихотворения. Как у него сияло лицо! В это же время он думал о следующей строчке, а, думая о ней, видел световую бесконечность нашей земли. Видел, может быть, дальше, чем видели ее историки и летописцы жизни.

А то, что кто-то относит Рубцова к каким-то течениям, я считаю это наносное, надуманное, не относящееся к поэту. Самое верное: у нас есть - жизнь, и то, что люди хотели бы верить и верят в силу добра, света, тепла и солнца. Лучше этой веры ничего и быть не может! Николай Михайлович прекрасно это выразил через свою лирику. К примеру, его стихотворение «Сентябрь» начинается так: «Слава тебе, поднебесный радостный краткий покой!» Это не просто жизнь, это сам гимн жизни, преддверие будущего, где будет всё, без чего не может душа. У Николая Михайловича чувство встречи со всем, чем наполнена наша природа, всегда величественно и многоёмко.

Рубцов, как и все великие люди, умел видеть чрезвычайное. А оно затаилось в нашей природе. К сожалению, мы ее во многом не знаем, не понимаем, хотя она нам и даёт немало подсказок. Рубцов пользовался этими подсказками, чтобы выразить переливы и перепады своего внутреннего состояния.68

Дерзание

В человеческой породе так уж заложено, что кто-то свое дело должен делать лучше всех. Отсюда и мировые открытия. Отсюда лишь единицы из миллионов в предчувствии сокровенного, и открывали необыкновенные связи всех времен и всех поколений. К таким открывателям можно отнести и Рубцова.

В видении поэта храм, собор - это понятия более просторные, нежели сами строения, в которых молятся и совершают обряды. Рубцов, казалось бы, был неверующим. На моих глазах он ни разу не перекрестился. Хотя икона всегда висела у него на стене, особенно в последней его вологодской квартире. Думаю, что она очищала его. Всё возведенное русским народом в крупную величину, поэт нес в душе как веру в нечто святое и вечное. Это вера волновала его и воспринималась им как блистающая частица дорогой ему родины России.

Такие поэты, как Николай Рубцов, кто стал порождением русской нравственности и отечественной культуры, - явление редкое. Кого можно перед ним поставить? Немногих. Да он сам называл их имена: Александра Сергеевича Пушкина, Федора Ивановича Тютчева, Лермонтова, Фета, Блока, Есенина, Кедрина. Все гении были для него великим примером. Он восхищался Тютчевым, как знатоком всех лавинных чудес на небе, всех стихий над землей и на земле. Очень любил он Дмитрия Кедрина, поэта колоссальной величины. Много русского почувствовал Рубцов в этом поэте. Русское же Рубцов постоянно искал везде и всюду: в деревне Николе, в Тотьме, Вологде, на Ветлуге, в Архангельске и в Сибири, в беседах с людьми, в удачных строчках малоизвестных, а то и вообще неизвестных поэтов.

Любопытствующая душа поэта не имела берегов. Была она безгранична. Для Рубцова было совсем неважно, кем его собеседник был, где он работал. Важным была для него - душа, соприкасавшаяся с его поэтической душой, которая открывалась ему через чудесный русский язык. Язык же, как бескорыстный подарок, отдавался ему через беседу. Общение с самыми разными людьми, будь то Никольский колхозник, тотемский ли преподаватель, - кто угодно и где угодно, помогало поэту лучше и шире чувствовать жизнь. Помогало ему воскрешать в глубинах души поэтические видения и картины, без которых поэту нельзя.

Примеры мужественного стояния заранее обреченных - вот еще что волновало всегда Рубцова. Поразила его трагическая судьба Дмитрия Кедрина. Многократно он возвращался к вопросу: как могли такого человека зарезать? Поэт полагал, что в этом виноваты не случайные уличные хулиганы, а именно те, кто за ними стоял, кто стремился русское уничтожить, чтобы оно больше не продолжалось.

Собственно, то же самое произошло и с Николаем Михайловичем. Многие наши вологодские писатели предполагают, что кому-то дана была уста

69


новка: с помощью длительного измора, бытовых неудобств и постоянного безденежья споить поэта. Чтобы стало Рубцову плохо. Чтобы он сорвался однажды. Нарвался бы на скандал. Умелая рука направляла его по злому пути. Однако Рубцов устоял.

Хотя и поплатился собственной жизнью, но не пошел по предлагаемой ему дороге. И приписать ему будничную смерть от бытовой ссоры было бы, глубокой ошибкой.

Мы понимаем, какое окружение у нас сейчас, какое противостояние всему русскому. Однако прочное, совестливое, основательное, пришедшее к нам издревле все-таки остается, живет с нами и в нас благодаря тому, что мы питаемся той же духовной пищей, какой питался и Николай Рубцов.

- Как у Николая Рубцова появились переводы?- Рубцов переводил нескольких поэтов. Особенно долго работал с Хаз-

би Дзаболовым. Известны многие стихи, принадлежащие перу Хазби Дза- болова, но фактически их написал по подстрочникам Николай Рубцов.

Николай не за всякие переводы брался. Если в подстрочниках видел выражение чего-то глубинного, что касается России или вообще жизни на земле, где есть сострадание, где чувство жизни и смерти соприкасаются между собой, в конце концов, идет чуть ли не поединок между ними, на уровне двух крайностей, то Рубцов заряжался внутренним сильным огнем, чувствовал, что это устроит и Дзаболова, и его самого.

Во всех переводах звучит интонация Николая Рубцова, где он приветствует саму основу жизни. В переводах совершенно не различаешь национальностей. Казалось бы, описывается осетинская жизнь, а улавливается одновременно образ и кавказского аула, и нашего вологодского села. И душа, душа-то человека родственна, - что у кавказца, что у русского. Вот такое единение высвечивал Рубцов в своих переводах.

Хазби Дзаболов трагически погиб 19 января 1969 г. В свое время он считался классиком осетинской литературы. В немалой мере этому поспособствовал Николай Рубцов.

Восприятие от стихов Дзаболова точно такое же, как от стихов Рубцова. Читая этих двух классиков, ощущаешь себя лучше, возвышеннее и чище. В этом и кроется объединяющая сила двух культур.

А сейчас не поймешь, что творится между русскими и кавказцами. Все люди, казалось бы, должны жить единым и непременно видеть свой завтрашний день. Рубцов всегда стремился, чтобы его стихотворения вызывали чувство гордости за свою страну. И этой страной он считал не только Россию, но и кавказские республики. Так, собственно, и есть. Его поэзия вызывает не только чувство гордости за родную страну, но и чувство восхищения, и желание продолжать жизнь, на каких бы широтах она не протекала.70

Дерзание

- Сергей Петрович, я хотел бы продолжить беседу цитатой из Вашей книги. Вы пишете: «Осенней порой 1950 года учащийся первого курса Тотемского лесного техникума Коля Рубцов стоял на крыльце деревянного дома и, глядя на ропщущий в шепоте чутких черемух Кореповский ров, на резвых козлят во дворе, на скамейку под окнами и белеющую дорогу, по которой тащился гнедок, везя на телеге бочку с возницей, взволнованно говорил:

- Как много тут русского! Как я люблю эту местность! Откуда всё это? И для кого? Ты не знаешь?

- Не знаю, - ответил я.- Значит, мне предстоит.- Что предстоит?Рубцов показал на двор, огород, ров и ропщущие деревья:- Узнать: почему всё это так сильно действует на меня...»В то время, когда вам было по 15 лет, Вы ответили «не знаю». А что

бы Вы сказали сейчас?- Сейчас я бы ответил, что его былое волнение было вполне естествен

но, органично. Незначительные, казалось бы, детали: какой-то возница проехал по дороге, какой-то связист полез на почтовый столб. Тем не менее, все это поразило его воображение. Поразило и само богатство природы.

Сама обстановка, пейзаж - это всё его, всё в нём, этим он жил и всю жизнь разглядывал это. Может быть, его самое запредельное желание - жить в такой стихии, где было бы всё гармонично и не было бы разлада с окружающим миром. Это его и спасало. Наша отечественная природа, и в самом деле его спасала, и что удивительно, постоянно влекла его к какому-нибудь источнику, будь то река, озеро, пруд, а то и просто колодец.

В Никольском, когда мы беседовали, деревенские ребята часто подходили к нам, усаживались на берегу Толшмы или около колодца - разговор в таких случаях проходил у нас как-то по-свойски, по-домашнему, обязательно с острыми словечками, с юмором и улыбкой. И было нам всем очень удобно и очень уютно. Возникало естественное соединение людей с природой. Как будто и человека-то из нее выделить нельзя - всё - и берег реки, и вода, и мы были едины. Не случайно в стихотворении Рубцов называет себя и листом, и дождем, потому что действительно он таковым себя чувствовал. Здесь нет никакого преувеличения. Ему было очень хорошо и счастливо в этом чувстве, в этом слиянии «доволен я буквально всем».

Вода была первоисточником жизни, первый человек жил около воды, вода его взлелеяла. Рубцов, наверное, ощущал зов к изначальной стихии. Эта непостижимая связь, желание быть около воды и на воде жили в нем постоянно. Если куда-то уезжал, то обязательно писал: «Как я скучаю по сухонским пароходам, по паромам, по лодкам». В Вологде всегда стремил

71


ся ходить по улицам, которые вели к реке Вологде, любил пристань, место у реки, где открывалась главная церковная панорама, где храм Софии и колокольня. Не мог жить вне природных постоянств и стихий. Отдели его от них, то это был бы уже не Рубцов.

- Рубцов переживал распад деревни, то, что в ее красоте нет «возвышенной силы», разрушены церкви, исчезли веселые праздники. Но главное, оскудела душа, измельчал человек. Однажды он обронил фразу: «Боюсь, что отсюда сбегу. Вероятно, в Сибирь, где еще русское не исчезло».

- На всех посиделках, особенно деревенских, сельских, да и в Вологде, он был душой общества. Рубцов не представлялся тогда без гармони. Я видел, приезжая к нему в Николу, - клуб унылый, серые стены, скучные плакаты. И вдруг Николай берет гармонь или баян. На голос гармошки постепенно сходятся люди. Возникает поворот от равнодушия, вялости и скуки - к хорошему, бодрому.

Музыкальный талант Николай унаследовал у своих родителей. Не имеет значения, на каком инструменте он играл - всегда у него получалось весело и с задором.

Помню, в Тотьме, в Лесном техникуме, он взял однажды в красном уголке мандолину - уж какой казалось бы, инструмент, - уселся на травяной бережок над дорогой и давай искать мелодию, а под нее и песню на собственные стихи. Минуты не потребовалось, а возле поющего под мандолину подростка - и девушки, и ребята, и всем хочется быть здесь, и только здесь.

Рубцов очень ценил проступавшие отголоски забытых праздников, вечёрок и гульбищ. В 60-е годы праздников в русской деревне было мало. Виноваты в этом запреты и взгляды искоса представителей разных строгих контор, которые любое отступление от советского образа жизни рассматривали, как пережиток дореволюционной деревни, который надо обязательно искоренять, не допускать, чтобы он внедрялся в быт современного села. Осколки бытовавших сельских гуляний все-таки оставались. Рубцов остро их чувствовал, всегда с удовольствием в них участвовал, и участвовал не пассивно, а именно как заводила компании, душа общества. Знал очень много частушек, народных песен.

Деревенские старушки знали старые песни. Знала их и молодежь. В 40-е, 50-е годы были в ходу и хороводные. Такие, например, как «А мы просо сеяли-сеяли»... Подобные песни исполнялась даже в школах. Обычно на большой перемене выстраивались ряды учеников с пионервожатыми. А иногда и с учителями. Девушки водили хороводы и запевали именно те песни, что пришли из Средневековой Руси. И Николай, ходил в хороводах, рядом с такими же, как он ровесниками-весельчаками, среди резвых деву- шек-одногодок. Но самыми главными для него были все-таки собственные песни. Песни, в которых торжествовала русская душа.72

Дерзание

Рубцов понимал, что многое уже утрачено. Печалился оттого, что так мало оставалось русского. Русского из тех времен, когда жили и хлебосольно, и сыто, и праздники свои справляли размашисто и просторно. Когда были в ходу легенды и сказки, в каждом селеньи водились свои неповторимые чудаки и богатыри. И вот ничего этого как бы не стало. Потому и возникало у него желание покинуть свою Николу Он порывался в Сибирь, где, по его мнению, русское, сохранилось. Мы с Ваней Серковым, другом его по детству, когда разводили на берегу Толшмы прощальный костер, говорили Рубцову, что все-таки русское никуда не девалось, просто оно притихло, заснуло на время, однако проснется, Россия снова воспрянет, и будет всё так же, как встарь. Действительно, Рубцов после ряда своих поездок на Ветлу- гу, в Сибирь и в другие места убеждался, что чисто русского нигде теперь нет, что искать его бесполезно, что, если, где, и осталось оно, то в ином, изменившемся виде. Не изменилась разве душа русского человека. Душа- вольница. Николай Михайлович твердо верил, что русский человек никогда не выродится. Никогда не будет он посрамлён, а, тем более, покорён. В этом он был готов даже поклясться.

- Николай Рубцов как никто умел оперировать вечностью. И за это страдал, потому что редакторы требовали стихов современных и порицали его за их архаичность.

- Многие просто не понимали сути его поэзии, слишком уж в советском духе воспитаны, были до невозможности осторожны и боязливы. Таковыми были, к сожалению, многие редакторы и издатели. Первая его книга «Лирика» именно из-за этого и пострадала. Святые русские слова, которые он принес из глубокой давности, не встретили одобрения. Такие стихи или вообще выбрасывались, или подвергались редакторской правке.

Рубцов не очень любил участвовать в литературных семинарах. На одном из них, которым руководил Сергей Васильевич Викулов, его упрекали за то, что слишком много внимания он уделяет старине, патриархальщине. А где сегодняшний день? Где люди партии? Где комсомол? Николай Михайлович такую критику не принимал. Порой даже уходил с таких обсуждений, и сам поневоле становился центром другого семинара, где шел неофициальный, но настоящий разговор о поэзии, о душе, о человеке и вечности. Многие его стихи проникнуты ощущением мироздания, хаоса, катаклизмов природы. Как будто он сам пришел оттуда, в совершенстве владеет тайнами высших сил, и может разговаривать с нами не как рядовой человек, а как Учитель.

- К настоящему времени накоплен богатый материал о судьбе и творчестве Николая Михайловича. Наверное, после этого должен наступить этап осмысления. Кем является Рубцов для русского народа?

- Для русского народа Рубцов - это, во-первых, душа, это воплощение его глубинных устремлений и настроений.

73


Человек и поэт - две личности Николая Михайловича. Если человек в нем был порою раздражительным, нетерпеливым, ершистым и даже вредным, как и любой из нас, то поэт - только чистый, почти как святой. Никто еще такой девственной поэзии не поставлял. Поэзии, которая из души в душу ведет молитву о самом зовущем и сокровенном. Трудной жизнью жил поэт, но смог подняться над трудностями нашего бытия, над всеми скандалами нашего времени.

Слушая стихи и песни Рубцова, мы находим в себе силы, жить, не хуже других, нести в себе честь и совесть и видеть будущее свое таким, каким его видел поэт.

Интервью записала член общественной организации «Вологодское землячество» в Санкт-Петербурге

Тамара Данилова

Рассказывают фотографии

Село Емецк. Улица Гэрончаровского, д. 57. Двухэтажный, с двойным мезонином многоквартирный орсовский дом.

3 января 1936 г. здесь родился Коля Рубцов

75


В середине прошлого века по реке Сухоне регулярно ходили пассажирские пароходы: Леваневский, Ляпидевский, Чернышевский, Добролюбов, Шевченко. На одном из них в октябре 1943 года с группой семилетних детдомовцев плыл Коля Рубцов. Высадили ребят в селе Устье-Толшменском, откуда юные путешественники отправились

за 25 километров пешком на постоянное местожительство - в детский дом № 6, то есть в село Никольское, находившееся в 75 километрах от Тотьмы

Воспитанники детского дома № 6. Коля Рубцов - второй справа

76


Ф луга-Xj словно ангел, под куполом синими ebpcl ‘Боюсь я, боюсь я, камвольная сильная птица, (Разбить свои крылья и больше не видть чудес!

Есть в Н икольском, на берегу речки Толгшиы уединенная луговина, где, как ст аруш ки в накинут ы х шалях, стоят почернелы е бани. Одна из них, крайняя к к о со го р у , помнит Рубцова , наверное, и поныне, ибо в ней поэт не т олько парился и плескался, но, леж а на т еплом полке, принимал, как ж еланных гост ей, приходивш ие в голову ст раст ны е строки.

Семиклассники. Коля Рубцов - в нижнем ряду справа. В том же ряду, но слева - пионервожатая Евдокия Дмитриевна Перекрест. Во втором ряду крайняя

слева - Женя Романова

77


Речка то ли Стрелица, то ли Толшма. Обе они, как сестры, схожи друг с другом. Дед поэта Андреян Васильевич прожил на речке Стрелице всю свою жизнь. И отец поэта Михаил Андреянович прожил здесь половину жизни. У Николая же Рубцова почти всё

его детство прошло на берегах светлой Толшмы

Николай Рубцов со старшим братом Альбертом Рубцовым

78


Детдомовский друг Николая Рубцова Иван Серков, благодаря которому поэт написал «Прощальный костер». На фотографии Иван Алексеевич Серков запечатлён в последний год своей жизни - 2014-й. На берегу той же самой речки

Толшмы, где поэт сочинил это стихотворение

Зима 1964-65 гг. прошла у Рубцова под кровом поэта-переводчика Бориса Чулко- ва. На снимке: обыкновенный коммунальный дом, на втором этаже которого была квартира Чулкова. Здесь Рубцов и проводил свое время. Чулков ходил на службу в редакцию. Рубцов знакомился с его богатой библиотекой. Читал книги французских поэтов, или слушал музыку, записанную на пластинки. Порой Рубцов совершенно не замечал Чулкова, явившегося домой, настолько глубоко уходил в тот возвышенный мир, которым жили когда-то авторы сверхшедевров. Вариации на русские темы Глинки, вальс-фантазия, испанские увертюры «Ночь в Мадриде» и «Арагонская хота» сменялись второй симфонией и «Ноктюрном» Бородина. А там сам Мусоргский с его оркестровым сочинением «Интермеццо», «Скерцо», «Рассвет над Москвой-

рекой», равным которым, конечно, нет, ни в одной музыке мира

79


Вологда. 1965 г. Областной семинар поэтов. Перед собравшимися выступает поэт Александр Романов. В нижнем ряду справа налево: Сергей Чухин, Николай Рубцов,

Александр Чурбанов, Виктор Коротаев, Нинель Старичкова и др.

Лето 1967 г. По Волго-Балту и Сухоне. Слева направо: Александр Романов, Виктор Коротаев, Николай Рубцов, Василий Белов, Дмитрий Гэлубков, Александр Яшин, Ле

онид Беляев. В нижнем ряду: Сергей Чухин и Борис Чулков

80


В гостях у художников. Слева направо: Николай Рубцов, художник Валентин Малыгин, художник Владислав Сергеев, актриса Шувалова, художник Гзннадий Уханов, художник Владимир Корбаков, болгарский художник Любен Прашков. Кирилловский район.

Ципина гора. Деревня Оденьево. 15 августа 1970 г.

Сухона. В километре от Тотьмы, напротив Зеленей. При виде города Рубцов выходил обычно на верхнюю палубу парохода, чтобы увидеть заставленный деревянными

домиками, церквями и тополями берег, который всегда его будоражил и волновал

81


Оригиналы минувшего времени. Александр Сушинов, (слева) журналист, исколесивший, если не все, то почти все районные и полевые дороги Вологодской земли. Писал в основном о людях села. Его репортажи и очерки не сходили со страниц вологодских газет. Дружил со всеми писателями и художниками Вологодчины. Алексей Шилов (в центре), работая экономистом, увлекся классической и современной русской музыкой. Знал все народные песни. Однако музыку сочинял в основном на стихи Николая Рубцова. Главные его песни - «В минуты музыки», «Над вечным покоем», «Осенняя песня», «Привет, Россия», «Посвящение другу», «Добрый Филя», «Отплытие», «Звезда полей», «Синенький платочек». Со своим другом Николаем Рубцовым (на снимке - справа) его можно было встретить на всех улицах Вологды, выходящих к реке, в парке

Ветеранов труда, в парке Мира и, конечно, в самом центре Вологды

82

Рассказывают фотографа

Колокольня над Сухоной. А рядом с ней палаты бывшей районной библиотеки, место, которое так любил великий поэт. Не случайно и имя библиотеки назначено от любви. От любви поэта к родному Отечеству. Потому и носит главная в Тотьме

библиотека имя Николая Рубцова

83

СОДЕРЖАНИЕ

ДОРОГА В РАЙ. Рассказы о Николае Рубцове............................................................. 3

ПРИГОВОР ......................................................................................................................... 4Евгений Иванишкин. Задумчивый и грустный......................................................... 4Ирина Рычкова. История фотографии...................................................................... 7Валентина Притчина. Тотемский студент................................................................ 9Александр Кузнецов. Прародина...................................................................................14Николай Голицын. Вечер в Холмогорах...................................................................... 17Елена Рубцова. Мой о т е ц ............................................................................................ 19Алексей Шилов. Последняя встреча.............................................................................22

Два письма ................................................................... ...................23Юрий Пономарев. Сквозь туман ................................................................................26Феликс Кузнецов. Соседи по детству......................................................................... 28Алексей Хлуденев. Душа хранит ................................................................................31

НА ДРУГОМ БЕРЕГУ ......................................................................................................36

ДЕРЗАНИЕ. Интервью......................................................................................................66

РАССКАЗЫВАЮТ ФОТОГРАФИИ................................................................................75

Литературно-художественное издание


ДОРОГА В РАЙРассказы о Николае Рубцове

В книге помещены иллюстрации из личного архива автора

Редактор М. Д. Рябков Дизайн, вёрстка Е. А. Черкашиной

Подписано в печать 12.11.2015. Формат 70x100/16 Печать офсетная. Гарнитура Times. Усл.-печ. л. 4,88. Тираж 100.

Отпечатано: ООО “Издательство “Сад-огород” г. Вологда, ул. Текстильщиков, 20-а, тел.: 73-12-22

[email protected]

mailto:[email protected]

...Спасибо, скромный русский огонек,За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном От всех друзей отчаянно далек.За то, что с доброй верою дружа,Среди тревог великих и разбоя Горишь, горишь, как добрая душа,Горишь во мгле, и нет тебе покоя...

сергей багров. дорога в рай

Internet

Transcript of сергей багров. дорога в рай