Салман Рушди - Вечный пилигрим

4
Литература 50 ноябрь 2011 Салман Рушди Вечный пилигрим ТексТ: Алексей Графф С какой стороны ни смотри на Салмана Рушди — ярлыка не пришьешь. Безусловно, за ним закрепилась репута- ция богохульника, еретика и врага ислама. Но правда и в том, что такого космополита, как он, днем с огнем не сыщешь. Одно его детище томится под гнетом анахронич- ных запретов, другое купается в фонтанирующих водах славы с охапкой самых престижных премий под мышкой. С одной стороны, писатель находится в бегах и пожизненной мусульман- ской опале. С другой — ведет активную светскую жизнь, регу- лярно навещает президентов разных стран (как дорогой гость и радушный советчик), участвует в рок-концертах и пишет сценарии для Голливуда (порою даже мелькая в мейнстримных комедиях а-ля «Бриджит Джонс» в качестве актера). Обличение эпОхи В том, что Салман Рушди не склонен признавать никаких других границ познания человеком собственной природы, кроме границ человеческого интеллекта, виноват не только он сам, но и общество. То самое общество, которое испокон веков формирует догматы — как политического, так и ре- лигиозного толка. А Рушди, росший в Бомбее в семье пре- успевающего бизнесмена, с младых ногтей был противником преклонения перед общественными стереотипами. Со студен- ческой скамьи (кстати, учился Салман не где-нибудь, а на исто- рическом факультете Кембриджа) он привык апеллировать к социуму исключительно через призму культурных, истори- чески обоснованных суждений и фактов. Подобный стоицизм (читай — настойчивость, упрямство, несгибаемость воли) во все времена был наказуем и карался привселюдно, чтобы другим было неповадно. В ход могли пойти розги, а то и вовсе каленое железо. Особо непослушным — а Рушди уж точно отнесли бы к категории непримиримых борцов — грозило, как известно, повешение, четвертование или какая-нибудь казнь поизощреннее. Удивительно, но и в наше время люд- ская цивилизация в плане моральных устоев, политической профанации и религиозного фанатизма ушла немногим далее того же дремучего Средневековья. И хотя на дворе уже ХХI век, оснований для оптимизма, увы, не прибавилось. Судите сами. Показательным примером тут может служить пе- чально известная история книги «Сатанинские стихи». За эту книгу Салман Рушди был в 1989 году приговорен к смерти лидером исламской революции в Иране аятоллой Хомейни. Аятолла усмотрел в романе богохульные намеки на Аллаха и его жен, после чего издал фетву (религиозное распоряжение, кото- рое должен исполнять любой мусульманин), согласно которой писатель должен быть убит. С того времени Рушди стал своего рода мифическим Агасфером, вынужденным скитаться вдали от матушки Индии, странствуя по миру под постоянной охра- ной британской секретной службы (Англия, к слову, на этой почве разорвала дипломатические отношения с Ираном). Подобная ситуация поставила ряд далеко не риторических во- просов, актуальность которых не подлежит сомнению. Рушди сформулировал их следующим образом: «Я все время спраши- ваю себя: кто мы — жертвы или господа? Мы создаем историю или она нас? Мы формируем мир или он нас? Вопрос о том, есть ли в нас движущая сила, или мы — пассивные жертвы со- бытий, важен». Если задуматься, то практически в любом контексте смерт- ный приговор за литературное произведение воспринимает- ся как нечто недопустимое и, честно говоря, вовсе несураз- ное. Но факт остается фактом: принцип свободы творчества всегда находится в достаточно сложных и неоднозначных отношениях с принципом терпимости. Через несколько недель после публикации роман был запрещен в мусульман- ских государствах, а в большинстве стран Востока против писателя прокатились демонстрации под лозунгами «Руш- ди — бешеный пес. Он должен умереть». И хотя аятоллы Хомейни уже нет в живых, а новое руководство Ирана, стремясь ослабить напряженность в отношениях с Западом, аннулировало приговор, это никак не повлияло на решение исламских духовных лидеров. Не помогли ни публичные извинения Рушди, ни его эссе «Вера в добрые намерения», в котором он подтверждал свое уважение к исламу. Многие мусульманские фанатики до сих пор заявляют, что слово аятоллы священно и отмене не подлежит. Учитывая же ряд обстоятельств (от рук религиозных экстремистов постра- Видному британСкому пиСателю индийСкого проиСхождения, лауреату букероВСкой премии и обладателю рыцарСкого титула Салману рушди Судьба уготоВила немало СюрпризоВ — от многочиСленных покушений на его жизнь до королеВСких почеСтей и ВоСхВалений, благодаря чему он заСлужил СлаВу ВоинСтВующего литературного изгоя

description

Видному британскому писателю индийского происхождения, лауреату Букеровской премии и обладателю рыцарского титула Салману Рушди судьба уготовила немало сюрпризов – от многочисленных покушений на его жизнь до королевских почестей и восхвалений, благодаря чему он заслужил славу воинствующего литературного изгоя.

Transcript of Салман Рушди - Вечный пилигрим

Литература

50 ноябрь 2011

Салман РушдиВечный пилигрим

Т е к с Т : Алексей Графф

Скакой стороны ни смотри на Салмана Рушди — ярлыка не пришьешь. Безусловно, за ним закрепилась репута-ция богохульника, еретика и врага ислама. Но правда и в том, что такого космополита, как он, днем с огнем

не сыщешь. Одно его детище томится под гнетом анахронич-ных запретов, другое купается в фонтанирующих водах славы с охапкой самых престижных премий под мышкой. С одной стороны, писатель находится в бегах и пожизненной мусульман-ской опале. С другой — ведет активную светскую жизнь, регу-лярно навещает президентов разных стран (как дорогой гость и радушный советчик), участвует в рок-концертах и пишет сценарии для Голливуда (порою даже мелькая в мейнстримных комедиях а-ля «Бриджит Джонс» в качестве актера).

Обличение эпОхиВ том, что Салман Рушди не склонен признавать никаких

других границ познания человеком собственной природы, кроме границ человеческого интеллекта, виноват не только он сам, но и общество. То самое общество, которое испокон веков формирует догматы — как политического, так и ре-лигиозного толка. А Рушди, росший в Бомбее в семье пре-успевающего бизнесмена, с младых ногтей был противником преклонения перед общественными стереотипами. Со студен-ческой скамьи (кстати, учился Салман не где-нибудь, а на исто-рическом факультете Кембриджа) он привык апеллировать к социуму исключительно через призму культурных, истори-чески обоснованных суждений и фактов. Подобный стоицизм (читай — настойчивость, упрямство, несгибаемость воли) во все времена был наказуем и карался привселюдно, чтобы другим было неповадно. В ход могли пойти розги, а то и вовсе каленое железо. Особо непослушным — а Рушди уж точно отнесли бы к категории непримиримых борцов — грозило, как известно, повешение, четвертование или какая-нибудь казнь поизощреннее. Удивительно, но и в наше время люд-ская цивилизация в плане моральных устоев, политической профанации и религиозного фанатизма ушла немногим далее того же дремучего Средневековья. И хотя на дворе уже ХХI век, оснований для оптимизма, увы, не прибавилось.

Судите сами. Показательным примером тут может служить пе-чально известная история книги «Сатанинские стихи». За эту книгу Салман Рушди был в 1989 году приговорен к смерти лидером исламской революции в Иране аятоллой Хомейни. Аятолла усмотрел в романе богохульные намеки на Аллаха и его жен, после чего издал фетву (религиозное распоряжение, кото-рое должен исполнять любой мусульманин), согласно которой писатель должен быть убит. С того времени Рушди стал своего рода мифическим Агасфером, вынужденным скитаться вдали от матушки Индии, странствуя по миру под постоянной охра-ной британской секретной службы (Англия, к слову, на этой почве разорвала дипломатические отношения с Ираном). Подобная ситуация поставила ряд далеко не риторических во-просов, актуальность которых не подлежит сомнению. Рушди сформулировал их следующим образом: «Я все время спраши-ваю себя: кто мы — жертвы или господа? Мы создаем историю или она нас? Мы формируем мир или он нас? Вопрос о том, есть ли в нас движущая сила, или мы — пассивные жертвы со-бытий, важен».

Если задуматься, то практически в любом контексте смерт-ный приговор за литературное произведение воспринимает-ся как нечто недопустимое и, честно говоря, вовсе несураз-ное. Но факт остается фактом: принцип свободы творчества всегда находится в достаточно сложных и неоднозначных отношениях с принципом терпимости. Через несколько недель после публикации роман был запрещен в мусульман-ских государствах, а в большинстве стран Востока против писателя прокатились демонстрации под лозунгами «Руш-ди — бешеный пес. Он должен умереть». И хотя аятоллы Хомейни уже нет в живых, а новое руководство Ирана, стремясь ослабить напряженность в отношениях с Западом, аннулировало приговор, это никак не повлияло на решение исламских духовных лидеров. Не помогли ни публичные извинения Рушди, ни его эссе «Вера в добрые намерения», в котором он подтверждал свое уважение к исламу. Многие мусульманские фанатики до сих пор заявляют, что слово аятоллы священно и отмене не подлежит. Учитывая же ряд обстоятельств (от рук религиозных экстремистов постра-

Видному британСкому пиСателю индийСкого проиСхождения, лауреату букероВСкой премии и обладателю рыцарСкого титула Салману рушди Судьба уготоВила немало СюрпризоВ — от многочиСленных покушений на его жизнь до королеВСких почеСтей и ВоСхВалений, благодаря чему он заСлужил СлаВу ВоинСтВующего литературного изгоя

ноябрь 2011 51

«Чтение — это оЧень интимное переживание, которое происходит у вас внутри»

фот

о: A

FP/ E

ast N

ews

литература

52 ноябрь 2011

рами, эпитеты отдают пряностями, а сам текст обильно заселен не одной дюжиной персонажей, насыщен лириче‑скими отступ лениями и фабульными ответвлениями. Все это привносит в стиль литератора‑пилигрима неповторимый колорит и позволяет синтезировать две повествовательные традиции — восточную и западную, объединяя европей‑скую линейность развития сюжета и изысканную восточную аллегоричность.

Маленькая деталь, которая может рассказать о многом в характере Рушди и моменте его внутренней самоиден‑тификации. Он, единственный из писателей, удостоенный «Букера Букеров» (причем не единожды), оказывается, писателем себя не считает. Ему приятней именовать себя рассказчиком. Вот как он трактует собственную фило‑софию: «Человек рождается с инстинктом рассказчика. Посягательство на человеческое право рассказывать свою историю есть не только цензура, но и экзистенциальное преступление против человеческой натуры». По мнению автора «Детей полуночи», инстинкт рассказчика настолько фундаментален, что человека, скорее, можно назвать homo narrans — человек рассказывающий. Причем неважно, ка‑кие истории: вымышленные или правдивые, жизнерадост‑ные или жестокие, вызывающие стыд или гордость. Человек выступает в роли рассказчика, чтобы понять и определить самого себя.

руШди, ЕдинствЕнный из писатЕлЕй, удостоЕнный «БукЕра БукЕров», оказываЕтся, писатЕлЕм сЕБя нЕ считаЕт. Ему приятнЕй имЕновать сЕБя рассказчиком

дало немало переводчиков и издателей книги, а в самой Британии прогремели взрывы в пяти книжных магазинах, где были выставлены на продажу экземпляры романа), не стоит воспринимать подобные заявления как пустые угрозы.

миСтер раССказЧикМежду тем, как считает сам Рушди, слава смертника чуть

было не заслонила его славу писателя. А ведь гремучая смесь кровей, изощренный ум и кочевническая жизнь с литератур‑ной точки зрения дали весьма непредвиденные всходы. Будучи британским гражданином индопакистанского происхождения (родился в Бомбее, половину детства провел в Пакистане, вырос и стал писателем в Лондоне), Рушди так или иначе при‑надлежит трем культурам — индийской, исламской и евро‑пейской. «Мы живем в век массовой миграции, — нередко в интервью констатирует Рушди. — Все больше и больше людей проживают в местах, где они не были рождены. Не будь миграции, меня бы не было тоже». Если рассматривать жизнь с позиций бесконечного перемещения по земному шару, становится понятно, почему для Рушди миграция является не только мощным потоком, но еще и огромным потенциалом. Благодаря такому потенциалу встречаются различные культу‑ры, порождая новые идеи и взгляды.

Наверное, в связи с перманентным состоянием извечной миграции проза Рушди пестрит мультикультурными узо‑

ноябрь 2011 53

Стоит полагать, что именно повествовательный талант, а уж никак не прилепившаяся репутация «живого трупа», лежит в основе читательской любви к Рушди и его про‑изведениям, в особенности к вышеупомянутому роману «Дети полуночи». Ведь именно по результатам опроса, проведенного среди читателей, определялся лауреат приза «Букер Букеров» за лучший роман из всех получивших Букеровскую премию сначала за 25 (в 1993 году), а потом и за 40 лет ее существования (в 2008 году). К чести книго‑любов, они остановили свой выбор не на популярном чти‑ве, а на метафизическом, наполненном под завязку много‑уровневым содержанием романе. Тайны человеческой души, ее рождения и формирования, секреты мироздания, символика и таинственная история Индии, небесные дары и чудеса — все это изложено и законсервировано в 600‑страничной эпопее, как шпроты в жестянке.

Не в последнюю очередь благодаря этому труду Рушди был удостоен и других, не менее значимых наград — французско‑го Ордена литературы и искусства и премии имени Джеймса Джойса, по словам Рушди, повлиявшего на него больше, чем какой‑либо другой автор. Закрепило же за Салманом Рушди статус живого (хвала небесам!) классика и воинству‑ющего вольнодумца присвоение ему в 2007 году королевой Великобритании Елизаветой II рыцарского титула. За этим событием предсказуемо последовала официальная нота иранского МИДа и как следствие — новая волна массовых протестов в мусульманском мире.

земля Под его ногамиПри взгляде на объемность и многослойность романов

Салмана Рушди, на их эмоциональную тональность невольно напрашивается сравнение сих трудов с музыкальными парти‑турами то ли классических симфоний, то ли современных рок‑опер. Впрочем, некая общность между литературой и музыкой далеко не случайна и для чуткого и прозорливого читателя вполне очевидна. Литературные тексты во многом подобны музыкальным произведениям: в них обязательно присутствует тема, сольные партии, различные вариации и, при необходи‑мости, импровизационные отступления. По мнению Рушди, не только слова, но и музыкальный слог может передать массу вещей: «Если вы пишете стаккато, ваш голос пробуждает у чи‑тателя беспокойные чувства. Если пишите длинными, текучи‑ми предложениями, это, скорее всего, лирика».

В жизни Рушди присутствует своя, частная интрига с му‑зыкой. Точнее — с рок‑н‑роллом. В 60‑е он сам скитался по лондонским сквотам, был завсегдатаем многих анде‑граундных клубов, таких как UFO, тусовался в культовом психоделическом бутике Granny Takes a Trip. В этих местах его пути пересекались с путями Эрика Клэптона, Брайана Джонса и других легенд британского рока. И вовсе не слу‑чайно то, что одно из первых убежищ от фетвы он обрел в доме Боно, фронтмена ирландской рок‑группы U2.

В той или иной степени рок‑н‑ролльный опыт нашел от‑ражение в романе «Земля под ее ногами», которую критики окрестили «альтернативной историей рок‑музыки». А когда Боно создал композицию The Ground Beneath Her Feet (став‑шую впоследствии хитом и вошедшую в саундтрек к фильму «Отель «Миллион долларов»), то логическим образом название романа стало частью легенды рок‑н‑ролла. Или же просто — легендой.

На сегодняшний день Рушди и самого можно считать ходячей легендой. Его романы можно купить практически на всех книжных раскладках, включая duty free в аэропортах по всему миру. За исключением, конечно же, «Сатанинских стихов» (которые пусть и без опознавательных знаков — стандартной библиотечной маркировки, международного знака ISBN и даже без указания тиража — все же были изда‑ны на русском языке). В Канаде идет работа над экранизаци‑ей романа «Дети полуночи» под руководством канадского кинорежиссера индийского происхождения Дипака Мехты.

А в Потсдаме театральная труппа выступила с премьерой спектакля по опальным «Стихам» Рушди. Так что есть шанс, что противостояние с исламом таки пойдет на спад, позволив рассматривать и оценивать книги Салмана Рушди не как религиозные или политические памфлеты, а как Лите‑ратуру с большой буквы.