ЭЛИОТ Уйанбергер буквы пустыни Лишь в малом можно быть уверенным относительно узоров пустыни Наска, и прежде всего — в

их непомерности. Занимая 85 квадратных миль безводного лунного ландшафта на юге Перу, Наска являет собой палимпсест; не тронутую губкой школьную доску, испещренную прямыми линиями, спиралями, обширными трапециями, прямоугольниками и усеченными треугольниками. В одном из углов равнины находятся огромные фигуры птиц, рыб, обезьян, китов, насекомых и

цветов. В общей сложности видимыми сохранилось около 600 миль очертаний, составляющих в целом единый орнамент, но, возможно, изначально их было вдвое больше. Наиболее длинные достигают четырех с половиной миль, средняя же величина каждой — около мили. Самая большая фигура занимает тридцать семь акров. Они были созданы в процессе размельчения с последующим изъятием темной окисленной коры

поверхностного слоя, под которым залегает более светлая порода. Таким образом, примерно 2000 или 1000 лет тому назад культурой (или культурами), ныне именуемой «культура Наска», было расчищено 1600 акров — и это почти все, что от нее осталось. Испанцам не случилось заметить эти линии. Только в 1920 году, когда между Перу и Чили

начали курсировать самолеты, они были как бы вновь открыты, и с тех пор считается, что лучше всего они смотрятся — при этом, конечно, подразумевается были видны, — с воздуха. В ранних 70-х их образ овладел массовым сознанием благодаря бестселлеру «Колесницы Богов», книге, в которой утверждалось, что всеми мало-мальскими достижениями человеческой мысли в далеком прошлом мы обязаны инопланетянам. Таким образом, фигуры пустыни Наска оказывались маяками для космических кораблей пришельцев, а борозды/линии — взлетными полосами, как в аэропортах; а вот зачем, собственно, космическим кораблям взлетные полосы, автор уточнить не удосужился. Несомненно, были и другие, более научные интерпретации возникновения линий. Можно сказать, что ни одна из них особо не отличалась своей дикостью, но каждая при этом отражала степень заинтересованности ее автора. Астрономы и архео-астрономы были убеждены в точной звездной ориентации линий.

Александр Том, инженер, прославившийся исследованиями Стоунхеджа, рассматривал их как впечатляющий пример инженерного искусства. Мария Рейх, математик из Германии, приехавшая в пустыню Наска в 1932 году и с той поры оставшаяся добровольным стражем этого места (одна из тех феноменальных и странных европейских женщин, в один прекрасный момент отдающих себя без остатка какому-нибудь племени или археологическому заповеднику), уверена, например, что зооморфные фигуры пустыни являются символами эзотерической геометрии — нечто сопоставимое с теориями великих пирамид в Гизе. Кто-то из археологов пришел к выводу, что эти линии были не чем иным, как беговыми

дорожками времен индейских Олимпийских игр, в подтверждение чему привел обнаруженные им изображения специфических одежд и головных уборов на дошедшей до нас керамике. Иные видят в них остатки гигантского проекта по созданию рабочих мест в период экономической депрессии. Третьи традиционно верят, что эта местность является местом ритуальных погребальных церемоний. В 1970-м «земляные» художники, в том числе и Роберт Моррис, приветствовали комплекс Наска как послание далеких потомков-художников, подчеркивая его единственную значимость — эстетическую. В течение последних десяти лет над проблемой Наска работали и продолжают работать

лучшие археологи и этнографы Латинской Америки: Энтони Эйвени, Гари Артон и многие другие. Они создали не только исчерпывающий топографический план равнины. Они измерили все линии и, основываясь на очевидных и неоспоримых фактах, сделали следующие заключения: а) никаких космических кораблей или воздушных судов доколумбовой эпохи не существовало, б) линии предполагалось видеть с земли или близлежащих холмов. И еще одно. То, что нам известно из истории культур других народов, населяющих Анды

(например, инку, описанных и конквистадорами, и современниками), вполне пригодно для понимания Наска. Замечу, что их выводы не менее примечательны, чем предлагавшиеся выше. Речные поймы, определяющие границы Наска, были обжиты тысячелетия назад, но на самой

равнине никто не проживал. На протяжении по меньшей мере тысячи лет пустыня была сакральным пространством, отведенным для разного рода церемоний. (В качестве священного локуса Наска уникальна: в отличие от пещер, каверн и криптов, уводящих в подземный мир, или же церквей, пирамид, храмов, возносящихся к небесам, Наска была двумерным миром, горизонтом между богами земли и неба.) Природа церемоний, связанныx с этими местами, несомненно, изменялась: фигуры животных и растений относятся к более раннему периоду, а возможно, и к какой-то другой культуре; линии же представляют собой следы куда более сложного общества. Сами линии, как открыл Эйвени, подчиняются определенной системе: почти все они соединены

с 62 радиальными центрами. Некоторые из них действительно имеют отношение к астрономии, указывая на точку солнцестояния, в том числе и на яркие звезды Альфа и Бета Центавра (которые у инку назывались «Глаза Ллама»), на Южный Крест и Плеяды («Амбар»). Примечательно, что все радиальные центры расположены вблизи воды, а направления линий совпадают с направлениями подземных потоков. Посреди равнины, там, где из земли внезапно возникает вода, жители Наска возвели город, предназначенный исключительно для паломников, — в остальное время года город оставался безлюдным. Имя города было Кауачи. На языке квечуа qhawachi означает «дать увидеть». То, что люди и, судя по всему, верхние и нижние боги могли видеть, было картой их мира.

Радиальные центры, безусловно, соотносились с системой ceque, практиковавшейся инку и описанной впервые Педро де Сиеза де Леоне, пехотинцем, прибывшим в Перу пятнадцать лет спустя после Писсаро. Подобно многим культурам, инку считали свой мир центром Вселенной. Имя их страны, как,

впрочем, и во многих других местах планеты, означало «Землю четырех четвертей», Tawantinsuyu. Но в отличие от других культур инку на этой основе создали сложную систему космоса и социума. Идеальные по прямизне лучи, числом в 41, расходились от храма Солнца в столице инков Куско, игнорируя какие бы то ни было препятствия рельефа. Указывая на астрономические циклы наподобие горизонтального календаря, они вместе с тем делили столицу согласно различным социальным и родовым стратам в зависимости от их прав на воду. Более того, каждый из 41 луча размечен 328 хуакас, священными знаками, иные из которых

были естественного происхождения: пещеры, вершины, русла ручьев, другие же — искусственного: пирамиды камней, надгробия, храмы. Такого рода комбинация линий и знаков-отметок отсылает непосредственно к форме письменности инку: к письму кипу. Кипу, из которых до наших дней дошли всего 400, являли собой пучок нитей, закрепленных на

куске дерева или же бравших начало из петли толстого каната. Свитые бесчисленное количество раз в сотни цветовых соотношений, они были помечены узлами по всей их длине. Все это можно было читать, черпая хозяйственную, «инвентарную» информацию, включая расчеты. И это была вполне совершенная система письменности, песенный и исторический архив. Собственно, само слово «кауачи», язык Анд, производится от «к’эсуа», слова, означающего канат.

(В ранних комментариях к книге «И-Цзин» есть любопытное примечание: «В древние времена люди вязали узлы, чтобы управлять». А на китайском надгробии II века изображены бог-прародитель Фу-Си и его высочайшая сестра Ну-Куа, держащие в руках плотницкий отвес и личное «кипу». Пояснение гласит: «Драконорожденные Фу-Си и Ну-Куа впервые учредили верховный закон, изведя восемь триграмм и создав «узловые вервии», с тем, чтобы управлять всем, что пребывает в пределе восьми морей». Никаких древнекитайских кипу не удалось разыскать, за исключением недавно открытых в племенах майо на юго-западе страны.) Следовательно, Куско была создана как гигантская кипу, где хуакас являлись ее узлами. Весьма

вероятно, что таковой была всецело Наска. Все ее линии были подобным образом отмечены посредством хуакас, в нашем случае кэйрнс (плоские камни, сложенные до высоты трех футов), или иными географическими признаками. Определенно, Наска являет собой диаграмму, которая вполне могла быть текстом. (При этом

нужно помнить, что в Южной Америке письменность носила откровенно геометрический характер. Геометричны текстиль инку (т’окупус), доски для письма (керос), об изобильных узорах которых упоминают испанские историки, и, наконец, орнаменты амазонских корзин, до сей поры являющие записи песен и сказаний.) Царственный город буквальным образом содержал собственное описание, и более того, был им

организован. Он был управляем письмом. Священное плато, абсолютно лишенное признаков жизни, было чистым описанием себя же: мир, обращенный в письмо. Равнина была страницей, наиболее таинственным локусом в ряду сакральных мест. Какие же вершились там церемонии? Прежде всего, собственно, само проведение линий,

священная функция, которая, по всей вероятности, принадлежала одной из социальных групп. Затем ритуал разбиения гончарных изделий (равнина просто устлана осколками), что-то вроде потлача, известного во всей Америке ритуала, утверждающего собственную власть за счет расточения собственности. И наконец, снова ритуал, сближающий с современными традициями инку: бега, танца, ходьбы по линиям. (Даже зооморфные фигуры представляют собой очертания из никогда не пересекающихся линий, подразумевая бесконечную траекторию путешествия, не имеющего конца. Вошедший в те века в «начало истории» вынужден в ней скитаться бесконечно.) Погребен никто там не был. Эти же линии, якобы рассказывающие о мертвых и об их заслугах,

были лишь утверждением, скажем, торжества познанного мира. Для следующих поколений они были сакральными проходами по пути становления вещей. Сквозь поток воды, ток времени, сквозь соподчиненность социальных страт, а также сквозь разделение прав на власть над водой и возможность хранения продуктов и далее — к видению богов, глядящих сверху и ниспосылающих оттуда все ту же воду. К движению звезд, извечным их начертаниям, которые находят себя в земных линиях, возможно, в языке как таковом. Но они выражали и пиетет перед непознаваемостью мира: множество линий уходило за предел

не только зрения, но и осознания. И важно еще вот что: ни одна из них, видимых, не указывала на одно из самых важных мест на плато, на по-прежнему священную гору Сьерро Бланка. Имя этой горы не могло быть произнесено на языке Наска. Такое количество радиальных центров на плато существует, вероятно, потому, что множество

определяющих их факторов принадлежит разным временам и создавались они в свои сроки. Спустя годы светлые камни снова темнели в пустынном расточении, но ходьба, танец по линиям их освежали, понуждая вновь сверкать. Как говорил Уильям Карлос Уильямс: новая строка — новое сознание. • пер. А. Драгомощенко