Виктория ХислопНить

Текст предоставлен правообладателемhttp://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=12110260

Нить : роман / Виктория Хислоп: Азбука, Азбука-Аттикус;Санкт-Петербург; 2015ISBN 978-5-389-10719-9

АннотацияГреция – колыбель европейской цивилизации.

Салоники – крупнейший город-порт на севере страны,древний город, названный в честь сестры АлександраМакедонского. Город, в котором веками жили люди разныхнациональностей и вероисповеданий.

«Нить» – блестящий рассказ о дружбе и любви,верности и предательстве. Захватывающая семейнаясага, насыщенная глубокими чувствами и сильнымистрастями, разворачивается в Салониках на фонетрагических событий двадцатого века. Это роман о технитях, что связывают разные поколения…

Впервые на русском языке!

СодержаниеПролог 10Глава 1 28Глава 2 45Глава 3 58Глава 4 91Глава 5 117Глава 6 130Глава 7 145Глава 8 153Конец ознакомительного фрагмента. 157

Виктория ХислопНить

Victoria HislopTHE THREADCopyright © 2011 by Victoria HislopAll rights reserved

© О. Полей, перевод, 2015© Ю. Каташинская, карты, 2015© Издание на русском языке, оформление. ООО

«Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015Издательство АЗБУКА®© Серийное оформление. ООО «Издательская

Группа „Азбука-Аттикус“», 2015Издательство АЗБУКА®

* * *

Томасу Вогиатзису, моему другу

и учителю

Хочу выразить благодарность:Яну, Эмили и Уиллу Хислоп;моей тете Маргарет Томас (1923–2011)

за ее огромную любовь и поддержку;

Дэвиду Миллеру,Флоре Риз,Константиносу Пападопулосу,Эврипидису Константинидису,Миносу Матсасу за вдохновляющую

музыку и за разрешение процитировать его«To Minore tis Avgis»;

исполнителям и команде «Острова»за все, чему они научили меня;

фотоархиву Музея Бенаки в Афинах;Греческому центру в Лондоне;Лондонской библиотеке за создание

спокойной обстановки, в которой я писалаэту книгу, и всем моим молчаливым соседямтам.

Это история о Салониках, втором после столицыгреческом городе. В 1917 году его население состав-ляли в равных пропорциях христиане, мусульманеи иудеи. Через тридцать лет остались одни христиа-не.

«Нить любви» – это история о двух людях, пережив-ших самый неспокойный период в истории города, ко-гда он был разрушен и изуродован почти до неузнава-емости целой чередой политических и гуманитарныхкатастроф.

Все персонажи, а также многие улицы и адреса,где они обитают, – исключительно вымышленные, од-нако все исторические события происходили в реаль-

ности. Последствия их Греция переживает до сих пор.

– Вот о чем я тебя попрошу, милая моя: пред-ставь, что ты вернулась в детство. Надеюсь,это будет нетрудно, тут главное – правильно уло-вить стиль. Вышей мне такую картинку, чтобыпри взгляде на нее сразу приходило на ум слово«утро» – ну, знаешь, что-нибудь в таком роде – вос-ходящее солнце и птицу, или, там, бабочку, или ещечто-нибудь крылатое на фоне неба. А потом ещеодну – «ночь».

– С луной и звездами?– Да! Вот именно. Только не так, будто их ка-

кая-нибудь криворукая девочка вышивала, – добави-ла она с улыбкой. – Мне же их как-никак на стенывешать!

Катерине уже случалось делать почти такие жекартинки много лет назад, когда мама учила ее вы-шиванию, и это время сразу же вспомнилось с необы-чайной живостью.

Ее «утро» было вышито крупными петельны-ми стежками, блестящей желтой ниткой, а «ночь»стала темно-синей, как ночное небо. Катерину ра-довала эта простая работа, и она с улыбкой гляде-ла на то, что получилось. Никто ничего не заподо-зрит – такое можно увидеть на стене в любом гре-ческом доме. Даже если выдерут ткань из рамы –

драгоценные страницы будут скрыты за ситцевойподкладкой. Многие так делают, чтобы прикрытьпутаницу ниток с изнаночной стороны.

В этом маленьком домике собралась целая дю-жина людей, однако в нем царила необычайная ти-шина. Все были предельно сосредоточены, тайнаяработа не терпела отлагательства. Они спасалисвое сокровище, то, что связывало их с собствен-ным прошлым.

Пролог

Май 2007 годаБыло половина восьмого утра. Только в этот час

в городе бывало так тихо и спокойно. Над бухтойвисел серебристый туман, а под ним вода, темная,как ртуть, неслышно накатывала на мол. Небо былосовсем бесцветное, воздух крепко просолен. Для ко-го-то еще тянулась ночь, а для кого-то уже начался но-вый день. Обтрепанные студенты допивали послед-ний кофе с сигаретой рядом с аккуратно одетыми по-жилыми парами, вышедшими на привычный утреннийпроменад.

По мере того как поднимался туман, Олимп все яс-нее проступал вдали, за заливом Термаикос, и без-мятежная синева моря и неба сбрасывала с себя бе-лесый саван. Бездействующие танкеры стояли невда-леке от берега, словно греющиеся на солнце акулы,их темные силуэты четко вырисовывались на фоненеба. Пара небольших суденышек уходила к горизон-ту.

На мраморной набережной, идущей вдоль всей ги-гантской дуги залива, никогда не иссякал поток дамс комнатными собачками, молодых людей с двор-няжками, бегунов трусцой, роллеров, велосипедистов

и молодых мам с колясками. Между морем, эсплана-дой и выстроившимися в ряд кафе черепашьим ша-гом тащились автомобили, направляющиеся в город,и водители, невидимые за тонированными стеклами,беззвучно напевали слова последних хитов.

Неспешным, но твердым, легким шагом после дол-гой ночи с танцами и выпивкой у самой кромки во-ды шел тоненький юноша с шелковистыми волосами,в шикарно потрепанных джинсах. Его загорелое лицозаросло двухдневной щетиной, но шоколадного цве-та глаза были ясными, мальчишескими. У него быларасслабленная походка человека, довольного собойи миром, и он тихонько мурлыкал что-то себе под нос.

На другой стороне улицы, по узенькой полоске меж-ду маленьким столиком и бордюром, медленно двига-лась пожилая пара, направляясь к своему излюблен-ному кафе. Мужчина ступал осторожно, тяжело опи-раясь на палку. Лет им было, вероятно, уже за девяно-сто, ростом оба не выше пяти футов четырех дюймов,одеты аккуратно: он в тщательно отглаженной рубаш-ке с коротким рукавом и светлых брюках, она – в про-стом ситцевом платье в цветочек, на пуговицах, с по-яском на талии – такой фасон был в моде, пожалуй,лет пятьдесят назад.

Все стулья в кафе, выстроившиеся вдоль пешеход-ной части на улице Ники, стояли лицом к морю, чтобы

посетители могли любоваться постоянно сменяющи-мися картинами – людьми, автомобилями и корабля-ми, бесшумно скользящими то к верфи, то от нее.

Владелец кафе «Ассос» радушно встретил Димит-рия и Катерину Комнинос, и они обменялись паройслов по поводу объявленной всеобщей забастовки.Поскольку у огромного процента рабочего населениясегодня фактически выходной, в кафе будет большепосетителей, так что владельцу не на что было пожа-ловаться. К акциям протеста здесь все уже привыкли.

Делать заказ не было нужды. Кофе они всегда бра-ли один и тот же и потягивали подслащенный непро-зрачный напиток с треугольными катаифи – сладкимибулочками.

Старик погрузился в свою ежедневную газету,но тут жена торопливо похлопала его по руке:

– Гляди, гляди, любовь моя! Это же Димитрий!– Да где же, милая?– Митсос! Митсос! – закричала старушка.Этим уменьшительным именем она называла обо-

их: и мужа, и внука. Но юноша не слышал ее за гуд-ками и ревущими моторами нетерпеливых автомоби-лей, рванувшихся на зеленый свет.

Тут Митсос поднял взгляд, вынырнув из задумчиво-сти, и заметил, как бабушка отчаянно машет ему ру-кой с другой стороны улицы. Он проскочил между дви-

жущимися машинами и подбежал к ней.– Бабушка! – воскликнул юноша, обнимая бабушку,

а потом взял ее за руку и поцеловал в лоб. – Как по-живаешь? Какой приятный сюрприз… А я как раз со-бирался к вам сегодня зайти!

Лицо старушки расплылось в широкой улыбке.Они с мужем души не чаяли в единственном внуке,и он просто купался в их любви.

– Давай и тебе что-нибудь закажем! – оживленнопроговорила бабушка.

– Нет, не надо, правда. Я сыт. Мне ничего не нужно.– Ну хоть что-нибудь – кофе, мороженое…– Катерина, мороженого-то он уж точно не хочет!Снова появился официант.– Мне только стакан воды, пожалуйста.– И все? Ты уверен? – суетилась бабушка. – А по-

завтракать?Официант уже отошел. Старик наклонился и тро-

нул внука за руку.– Что, сегодня лекций, наверное, опять не будет? –

спросил он.– Нет, к сожалению, – ответил Митсос. – Я уже при-

вык.Молодой человек этот год учился в Университете

Салоников, готовился получать диплом магистра гу-манитарных наук, но сегодня преподаватели бастова-

ли, так же как и все остальные государственные слу-жащие в стране, и у Митсоса получился вроде как вы-ходной. Теперь, после долгой ночи в барах на Прок-сену Коромила, он направлялся домой, спать.

Митсос вырос в Лондоне, но каждое лето приезжалк родителям отца в Грецию и каждую субботу с пя-тилетнего возраста посещал греческую школу. Учеб-ный год в университете уже подходил к концу, и хотянемало лекций пришлось пропустить из-за забасто-вок, юноша уже совершенно свободно овладел, как онсам говорил, «наполовину родным» языком.

Несмотря на все настойчивые приглашения бабуш-ки с дедушкой, Митсос поселился в студенческом об-щежитии, однако в выходные регулярно приходил в ихдом у самого моря, где на него изливали почти чрез-мерные потоки горячей любви и нежности – неизмен-ный долг греческих бабушек и дедушек.

– В этом году акций протеста больше, чем когда-ли-бо, – сказал дедушка. – Но что же делать, Митсос,приходится терпеть. И надеяться, что все уладится.

Мусорщики тоже бастовали вместе с учителямии врачами, и городской транспорт, как обычно, тожестоял. Ямы на дорогах и трещины на тротуарах ужемного месяцев не заделывали. Жизнь и в лучшие вре-мена не баловала стариков, и Митсос, глядя на ба-бушкину руку, покрытую шрамами, и на дедушкины

скрюченные артритом пальцы, вдруг увидел, какиеони оба хрупкие и слабые.

Тут его внимание привлек человек, который прибли-жался к ним по тротуару, постукивая перед собой бе-лой тростью. Его путь представлял собой настоящуюполосу препятствий: машины, в нарушение правилприпаркованные на тротуаре, неровные края дороги,разбросанные тут и там столбы и столики кафе, –и все это нужно было обходить. Митсос вскочил, уви-дев, что молодой человек остановился в нерешитель-ности, растерявшись перед рекламным щитом кафе,торчавшим в самом центре тротуара.

– Позвольте, я помогу. Куда вам нужно?Он взглянул в лицо незнакомца, юное, даже моло-

же, чем у него самого, с почти прозрачными невидя-щими глазами. Кожа у юноши была бледная, а че-рез один глаз шел зигзагообразный, неумело зашитыйшрам.

Слепой улыбнулся Митсосу:– Ничего страшного. Я здесь каждый день хожу.

Но каждый день что-нибудь да меняется…Машины проносились мимо по короткому отрезку

дороги к следующему светофору, и слова Митсоса по-чти тонули в их шуме.

– Ну позвольте, я хоть через дорогу вас переведу.Он взял слепого под руку, и они вместе перешли

на другую сторону, хотя Митсос чувствовал, как уве-ренно и решительно тот держится, и почти стеснялся,что вызвался помочь.

Они ступили на тротуар на противоположной сто-роне улицы, и Митсос выпустил руку молодого чело-века. Теперь тот словно смотрел ему прямо в глаза.

– Спасибо.Митсос увидел, что на этой стороне дороги слепо-

го подстерегает новая опасность. Совсем рядом былобрыв прямо в море.

– Вы ведь знаете, что тут уже море?– Конечно знаю. Я здесь гуляю каждый день.Прохожие, кажется, были погружены в собственные

миры или поглощены музыкой, гремящей для них од-них, и просто не видели, что с этим человеком что-тоне так. Несколько раз его белую палку замечали лишьза долю секунды до столкновения.

– Может быть, безопаснее было бы гулять где-ни-будь еще, где народу поменьше? – спросил Митсос.

– Безопаснее-то безопаснее, но там же не будет вотэтого всего… – ответил молодой человек. Он махнулрукой, указывая в сторону моря и изогнутой бухты,протянувшейся перед ними довольно правильным по-лукругом, а затем показал прямо перед собой, на го-ры в снежных шапках, высившиеся в ста километрахот них, на той стороне. – Олимп. Море – все время

разное. Танкеры. Рыболовецкие суда. Уверен, вы ду-маете, что я все равно ничего этого не вижу, но ведькогда-то видел. Я знаю, что это все есть, и до сих порвсе вижу в воображении, и всегда буду видеть. И, кро-ме того, на что вы смотрите, есть ведь и кое-что еще,не правда ли? Вот закройте глаза.

Молодой человек взял Митсоса за руку. Митсос уди-вился, какие у него гладкие, прохладные, будто мра-мор, тонкие пальцы, и порадовался этому ободряю-щему прикосновению, напоминанию, что он не один.Он понял, каково было бы стоять здесь в темноте,одинокому и беззащитному на людной набережной.

И в то же мгновение, когда его мир погрузилсяв черноту, Митсос ощутил, как обострились все чув-ства. Громкие звуки превратились в настоящий рев,а от солнца, припекающего голову, стало так горячо,что он едва не потерял сознание.

– Постойте так, – предложил слепой, и Митсос по-чувствовал, как его рука на миг разжалась. – Еще хотьнесколько минут.

– Конечно, – ответил Митсос, – это поразительно,как остро все ощущается. Я как раз пытаюсь к этомупривыкнуть. В этой толпе чувствуешь себя таким без-защитным.

По тону ответа Митсос догадался, что молодой че-ловек улыбается.

– Еще чуть-чуть. Тогда вы почувствуете еще многочего…

Он был прав.Крепкий запах моря, влажность воздуха на коже,

ритмичные удары волн о мол – все ощущалось силь-нее.

– И вы же понимаете, что каждый день здесь вседругое? Каждый… новый… день. Летом воздух такойнеподвижный, а вода такая гладкая, как масло, и язнаю, что горы скрываются в тумане. От этих вот кам-ней поднимается жар, и я его чувствую сквозь подош-вы ботинок.

Они оба стояли лицом к морю. Это утро нельзя бы-ло назвать типичным для Салоников. Как и сказал мо-лодой человек, ни один день тут не был похож на дру-гой, но одно оставалось неизменным в широкой пано-раме, открывавшейся перед ними: в ней ощущалисьодновременно и история, и вечность.

– Я чувствую людей вокруг. Не только тех, кто сей-час рядом, как вы, но и других. У этого города богатей-шее прошлое, он битком набит жителями, и они так жереальны, как и вы. Я вижу их не менее и не более яс-но. Вы меня понимаете?

– Да, понимаю. Конечно понимаю.Митсосу не хотелось уходить, не хотелось повора-

чиваться к молодому человеку спиной, пусть он это-

го и не увидит. Проведя с ним пару минут, он ощутил,как ожили в нем все чувства. На лекциях по филосо-фии он усвоил, что видимое не обязательно более ре-ально, чем невидимое, однако на собственном опытепрочувствовал впервые.

– Меня зовут Павлос, – представился слепой.– А меня Димитрий… или Митсос.– Как же я люблю этот город, – сказал Павлос. –

Наверное, есть места, где слепому жилось бы легче,но я бы никуда отсюда не уехал.

– Нет, я вижу… то есть понимаю, что вы имеетев виду. Это очень краси… то есть удивительный го-род. – Митсос поспешно поправлялся, злясь на себяза невольную бестактность. – Знаете… мне пора вер-нуться к бабушке с дедушкой, но было очень приятнос вами познакомиться.

– Мне тоже очень приятно. И спасибо, что помоглиперейти через дорогу.

Павлос повернулся и пошел дальше, быстро посту-кивая перед собой гибкой белой тросточкой. Митсосеще немного постоял, глядя ему вслед. Он был прак-тически уверен, что Павлос чувствует спиной теплоего взгляда. Во всяком случае, надеялся на это и по-давлял желание броситься за ним, пройтись вместепо берегу и продолжить разговор. Может быть, в сле-дующий раз…

«Как же я люблю этот город», – словно эхом звуча-ло вокруг.

Митсос вернулся за столик, явно под впечатлениемот этой встречи.

– Ты молодец, что помог ему, – сказал дедуш-ка. – Мы его часто здесь видим, когда ходим гулять.Несколько раз его чуть не сбили – люди и не смотрятдаже.

– Все в порядке, Митсос? – спросила бабушка. –Ты что-то все молчишь.

– Все нормально. Я просто думал о том, что он ска-зал… – отозвался Митсос. – Он так любит этот город,хотя ему здесь, должно быть, очень нелегко приходит-ся.

– Это мы можем понять, правда, Катерина? – отве-тил дедушка. – Выбоины на тротуарах и для нас не по-дарок, и никто, по-моему, не собирается ничего с этимделать, несмотря на все предвыборные обещания.

– Так почему вы не уедете? – спросил Митсос. –Вы же знаете, мама с папой очень хотели бы, чтобывы переехали в Лондон. Там бы вам гораздо легче жи-лось.

Стариков то и дело звали к себе и сын, живший в зе-леном Хайгейте, и дочь, которая жила в Штатах, в фе-шенебельном пригороде Бостона, но что-то мешалоим выбрать более комфортную жизнь. Митсос часто

слышал, как родители обсуждали это между собой.Катерина бросила быстрый взгляд на мужа:– Даже если бы нам дали столько бриллиантов,

сколько капель в океане, ничто не заставило бы насуехать! – Она наклонилась ближе к внуку и твердо взя-ла его за руку. – Мы останемся в Салониках до самойсмерти!

То, с какой страстностью были сказаны эти сло-ва, совершенно поразило юношу. На миг бабушки-ны глаза заблестели, а затем наполнились слезами,но не теми старческими слезами, что часто наворачи-ваются на глаза без видимой причины. По ее щекамкатились слезы гнева.

Некоторое время они сидели молча, а Митсос такпросто замер, чувствуя только, как крепко сжато егозапястье. Он лишь взглянул бабушке в глаза, надеясьуслышать какое-то объяснение. Никогда бы не поду-мал, что она способна на подобную вспышку, всегдавидел в ней только добрую старушку с мягким харак-тером. Как и большинство гречанок ее возраста, ба-бушка обычно предоставляла первое слово мужу.

Наконец дедушка нарушил молчание:– Мы сами предложили нашим детям поехать

учиться за границу. В то время это было разумнымрешением, но мы-то думали, что они вернутся. А ониостались там навсегда.

– Я не представлял… – начал Митсос, сжимая ба-бушкину руку, – не представлял себе, что это значитдля вас. Папа только однажды говорил о том, почемувы отправили его с тетей Ольгой за границу, но в по-дробности не вдавался. Это как-то связано с граждан-ской войной?

– Да, отчасти, – ответил дедушка. – Пожалуй, порарассказать больше. Если интересно, само собой…

– Конечно интересно! – воскликнул Митсос. –Всю жизнь я почти ничего не знал о прошлом отца,и никто мне не рассказывал. Теперь-то я уже, навер-ное, достаточно взрослый для этого?

Бабушка с дедушкой переглянулись.– Как думаешь, Катерина? – спросил дедушка.– Думаю, он мог бы помочь нам донести овощи

до дома, чтобы я могла приготовить на обед его лю-бимую гемисту, – с улыбкой отозвалась бабушка. –Что скажешь, Митсос?

Они свернули на улицу, уходившую вверх от моря,и, срезав путь, по каким-то старинным узким улочкамвышли к рынку Капани.

– Осторожно, бабушка, – предостерег Митсос, когдаони оказались у прилавков, где брусчатка была усы-пана кусками гнилых фруктов и раскатившимися ово-щами.

Они купили блестящие темно-красные перцы, ру-

биновые помидоры, круглые, как теннисные мячики,твердые белые луковицы и лиловые баклажаны. По-верх всего этого в сумку с продуктами продавец поло-жил пучок кориандра, и его аромат, казалось, запол-нил всю улицу. Продукты выглядели вполне аппетит-но, и их можно было бы съесть прямо сырыми, но Мит-сос знал, что в бабушкиных руках они превратятсяв сочные острые фаршированные овощи – это былоего любимое блюдо всю жизнь, с тех самых пор, как онстал помнить свои приезды в Грецию. В животе у негозаурчало.

В той части рынка, где торговали мясом, пол былскользким от крови, капавшей с распластанных туш.Знакомый мясник встретил их как родных, и Катеринавскоре получила одну из бараньих голов, смотревшихна них из ведра.

– А это тебе зачем, яйя?– На бульон, – ответила бабушка. – И килограмм

рубца, пожалуйста.Значит, потом приготовит пацас. Она умела накор-

мить семью всего на несколько евро, поэтому ничегоне покупала зря.

– Верное средство от похмелья, Митсос! – Дедушкаподмигнул внуку. – Видишь, как бабушка о твоем благепечется!

Десять минут пешком по обшарпанным улочкам

старых Салоников – и они оказались у дома, где жи-ли бабушка с дедушкой. У самого входа остановилисьпоздороваться с лучшим другом Димитрия – его кум-барос1 сидел в ларьке на углу. Старики знали другдруга уже больше семидесяти лет, и ни дня у нихне проходило без горячих обсуждений последних но-востей. Лефтерис, проводивший дни в киоске, средигазет, разбирался в городской политике, как никто дру-гой в Салониках.

Многоквартирный дом представлял собой невзрач-ное четырехэтажное здание, построенное в 1950-е.Общий коридор выглядел повеселее: желтые стены,ряд из четырнадцати запертых почтовых ящиков –по одному на каждую квартиру. Светлый каменныйпол, рябой, как яйцо куропатки, недавно вымыли с ка-ким-то едко пахнущим дезинфицирующим средством,и Митсос задержал дыхание, пока они медленно под-нимались по лестнице, ведущей к бабушкиной и де-душкиной двери.

Площадка была довольно ярко освещена, тогдакак в квартире царил полумрак. Когда старики уходи-ли из дому, жалюзи всегда оставались опущенными,но, возвращаясь, Катерина поднимала их и впуска-ла в комнаты свежий воздух. Сквозь тюлевые зана-вески света проникало немного. В доме всегда сто-

1 Шафер на свадьбе (греч.). – Здесь и далее прим. перев.

ял полумрак, но Катерине и Димитрию так нрави-лось. От прямых солнечных лучей выцветают ткании портится деревянная мебель, так что они предпо-читали жить при слабом свете, проходившем сквозьтюль, или при свете лампочек низкого напряжения –лишь бы видеть, куда идешь.

Митсос сложил покупки на кухонный стол, бабушкабыстро распаковала продукты и принялась крошитьи резать. Внук наблюдал за ней, зачарованный тем,какие у нее выходят аккуратные кубики лука и ровныеломтики баклажанов. Катерина проделывала эту ра-боту уже десятки тысяч раз, и теперь это выходилоу нее с точностью автомата. Ни кусочка лука не со-скользнуло с доски на стол, на клеенку с цветочнымузором. Все, до последнего атома, без каких бы тони было отходов, отправилось на сковороду, над ко-торой поднялся пар, когда овощи зашипели в мас-ле. На кухне Катерина управлялась с такой ловко-стью, словно была вдвое моложе, и двигалась лег-ко и проворно, будто в танце. Она, казалось, леталанад полом, от старого-престарого холодильника, кото-рый без конца трясся и гремел, к электрической пли-те – ее дверца прилегала неплотно, и приходилосьхлопать изо всех сил, чтобы она закрылась.

Митсос засмотрелся на бабушку, а когда поднял го-лову, то увидел, что дедушка стоит в дверях.

– Скоро будет готово, милая? – спросил он.– Еще пять минут, и поставлю жарить, – ответила

Катерина. – Мальчику же надо поесть!– Надо, конечно. Идем, Митсос, не будем мешать

бабушке.Молодой человек прошел за дедом в тускло осве-

щенную гостиную и сел напротив него в обитое тка-нью кресло с деревянными подлокотниками. На спин-ке каждого кресла лежала вышитая накидка, и на всеймебели белые вязаные салфетки. Перед электриче-ским камином стоял небольшой экран, а на нем тон-кой работы аппликация – ваза с цветами. Всю жизньМитсос видел бабушку за шитьем и знал, что все этосделано ее искусными руками. Единственным звукомв комнате было ритмичное тиканье часов.

На полке за спиной у дедушки выстроились в рядфотографии в рамках. Почти на всех были изобра-жены или сам Митсос, или его американские кузены,но находилось тут и свадебное фото – его родители,дядя и тетя. А в одной рамке – парадный портрет ба-бушки с дедушкой. Трудно было даже сказать, сколь-ко им лет на этой фотографии.

– Надо подождать бабушку, а тогда уж начнем, –сказал Димитрий.

– Да, конечно. Это ведь бабушка даже за мешокбриллиантов отсюда бы не уехала, да? От одной мыс-

ли о переезде так рассердилась. Я же не хотел ее оби-деть!

– Ты и не обидел ее, – сказал дедушка. – Она про-сто очень сильно все переживает.

Вскоре Катерина вошла в комнату, а за ней потя-нулись запахи жаренных на медленном огне овощей.Она сняла фартук, села на диван и улыбнулась обоимсвоим Димитриям.

– Меня ждали, да?– Ну конечно, – ласково ответил муж. – Это же

и твоя история тоже.И вот в полумраке гостиной, напоминавшем не то

рассветные, не то закатные сумерки, начался рассказ.

Глава 1

Май 1917 годаСквозь бледный, легкий, словно газовая ткань, ту-

ман сверкало море. Приморский город, самый энер-гичный и самый космополитичный в Греции, жил сво-ей жизнью. Это был город необычайного культурно-го многообразия, где христиане, мусульмане и иудеи,составлявшие почти равные доли населения, жилибок о бок и дополняли друг друга, словно переплетен-ные между собой нити восточного ковра. Пять лет на-зад Салоники перестали быть частью Османской им-перии и вошли в состав Греции, но так и остались тер-риторией многообразия и толерантности.

Цвета и контрасты этой пестрой этнической сме-си отражались в разнообразии нарядов на улицах:тут были мужчины в фесках, в шляпах и тюрбанах. Ев-рейки ходили в традиционных жакетах с меховой ото-рочкой, а мужчины-мусульмане – в длинных халатах.Состоятельные гречанки в прекрасно сшитых нарядахс намеком на парижскую высокую моду представля-ли собой разительный контраст с крестьянками в бо-гато украшенных вышивкой передниках и в платках,носившими из ближайших деревень продукты на про-дажу. В верхней части города преобладали мусульма-

не, в приморской – евреи, греки же в основном насе-ляли городские окраины, однако никакой сегрегациине было, и во всех районах жили вперемешку людивсех трех культур.

Поднимавшиеся на холм за огромной полукруглойаркой береговой линии, Салоники напоминали гигант-ский амфитеатр. На вершине холма, в самой высокойточке над уровнем моря, старинная стена обозначалаграницу города. Если посмотреть оттуда вниз, преждевсего в глаза бросались приметы той или иной рели-гии. Словно булавки из игольницы торчали десяткиминаретов; тут и там по всему городу, широко раски-нувшемуся до самого залива, виднелись отделанныекрасной черепицей церковные купола и десятки свет-лых зданий синагог. Рядом с этими символами трехпроцветающих религий попадались и те, что осталисьс римских времен: триумфальные арки, фрагментыдревних стен и редкие открытые площадки, где всееще стояли, словно часовые, древние колонны.

За последние несколько десятков лет город по-хорошел: кое-где протянулись широкие бульвары,так непохожие на соседствующие с ними старинныезапутанные улочки, что извивались, как змеи на голо-ве горгоны Медузы, взбегая на крутой холм, в верх-нюю часть города. Появилось несколько больших ма-газинов, хотя по большей части торговля по-прежне-

му шла в маленьких, не больше киоска, лавочках –семейных предприятиях, которых тут были тысячи,и все соперничали между собой, теснясь рядом на уз-ких улочках. Помимо сотен традиционных кафенио,были здесь и кафе в европейском стиле, где подаваливенское пиво, и клубы, где говорили о политике и фи-лософии.

Город был плотно населен. При таком количествежителей, сосредоточенном в пространстве, окружен-ном стенами и водой, здесь необычайно сгущалиськрепкие запахи, яркие цвета и неумолчный шум. Кри-ки торговцев льдом, торговцев молоком, торговцевфруктами, торговцев йогуртом – все они имели свойособый тон, а вместе сливались в один благозвучныйаккорд.

Ни днем ни ночью не смолкала в этом городе всета же неизменная музыка. Здесь говорили на мно-гих языках: не только на греческом, турецком, латы-ни и на языке евреев-сефардов; на улицах нередкоможно было услышать и французский, и армянский,и болгарский. Звон трамваев, крики уличных торгов-цев, регулярные призывы на молитву, выкликаемыедесятками муэдзинов, лязг цепей на кораблях, вхо-дящих в док, грубые голоса портовых грузчиков, вы-гружающих на берег продукты первой необходимостии предметы роскоши, чтобы утолить аппетиты и бед-

ных, и богатых, – все это вместе составляло нескон-чаемую мелодию города.

Городские запахи бывали иной раз не такими слад-кими, как звуки. От кожевенных заводов остро несломочой; в некоторых, самых бедных, районах канали-зационные воды и гниющие объедки до сих пор сли-вали в море. А когда женщины потрошили пойманнуюнакануне рыбу, они бросали там же еще теплые, ост-ро пахнущие обрезки, на которые жадно набрасыва-лись кошки.

В центре находился цветочный рынок, где ароматдержался в воздухе еще много часов после того,как хозяева киосков закрывали их и уходили домой,а на длинных улицах цветущие апельсиновые дере-вья давали не только тень, но и испускали самый пья-нящий на свете запах. У дверей многих домов буйноразрастался жасмин, и его белые лепестки устилалидорогу, будто снег. Весь день в воздухе плыли арома-ты кухни, вместе с запахом жареных кофейных зеренподнимавшиеся от маленьких печурок и разносящие-ся по всей улице. На рынке продавцы раскладывалиразноцветные пряности – куркуму, паприку, корицу –маленькими островерхими горками, а над кальянами,которые курили возле кафе, висели клубы сладкогодыма.

В Салониках в это время расположилось вре-

менное правительство, возглавляемое бывшимпремьер-министром Элефтериосом Венизелосом.По всей стране прошел глубокий раскол (известныйтакже как национальный раскол) между теми, кто сто-ял за прогерманского монарха, короля Константина I,и сторонниками либерала Венизелоса. В результа-те того, что последнему удалось взять под свой кон-троль Северную Грецию, союзные войска сейчас по-дошли к самому городу, готовясь выступить противБолгарии. Несмотря на эти отдаленные грозовые рас-каты, жизнь большинства людей мировая война ни-как не затронула. Кое-кому даже принесла обогаще-ние и новые возможности.

Одним из таких людей был Константинос Комни-нос, и в это великолепное майское утро он шествовалсвоей обычной важной походкой по мощеной верфи.Он приходил проверить, не прибыла ли партия тка-ней, и носильщики, нищие и мальчишки с тележкамирасступились перед ним, когда он направился прямок выходу. Все знали, что Комнинос не отличается тер-пением, когда кто-нибудь становится у него на пути.

Туфли у Константиноса запылились, к тому же к по-дошве намертво прилип кусок свежего мульего наво-за, и когда Комнинос привычно остановился перед чи-стильщиком, одним из тех, что сидели в ряд передзданием таможни, тому пришлось поработать минут

десять, не меньше.Этот чистильщик – ему было уже под восемьдесят,

и его кожа была такой же темной и жесткой, как ботин-ки, на которые он наводил глянец, – чистил обувь Кон-стантиносу Комниносу уже тридцать лет. Они кивалидруг другу в знак приветствия, но никогда не разгова-ривали. Это было в обычае Комниноса: все его повсе-дневные дела устраивались без разговоров. Стариктрудился, пока кожа не заблестела – отполировал обадорогих ботинка одновременно, нанес крем, а под ко-нец прошелся по ним быстрыми широкими мазкамищетки, двумя руками сразу – руки эти так и летали ту-да-сюда, вверх-вниз, из стороны в сторону, словно ондирижировал оркестром.

Еще не закончив работу, он услышал, как звякнуламонетка, упавшая в его лоток. Всегда одного достоин-ства – ни больше ни меньше.

Сегодня, как всегда, Комнинос был в темном ко-стюме и, несмотря на нарастающую жару, не снималпиджака. Такие привычки являлись знаком социаль-ного положения. Идти по делам без пиджака былотак же немыслимо, как снять доспехи перед битвой.Язык официального костюма, как мужского, так и жен-ского, – это язык, понятный ему, язык, сделавший егобогатым. Мужчине костюм придает статус и достоин-ство, а женщине хорошо сшитая одежда в европей-

ском стиле – элегантность и шик.Торговец тканями краем глаза заметил свое отра-

жение в сверкающей витрине одного из новых универ-сальных магазинов, и этого мимолетного взгляда бы-ло достаточно, чтобы напомнить ему: пора зайти к па-рикмахеру. Он сделал крюк, свернул в боковую улочку,идущую вверх от моря, и вскоре уже с комфортом рас-положился в кресле; тут же его лицо было намыленои все, не считая усов, гладко выбрито. Затем волосыбыли тщательно подстрижены, так, чтобы расстояниеот края воротника до линии волос составляло ровнодва миллиметра. Комнинос с неудовольствием заме-тил, что в волосках, которые парикмахер сдул с нож-ниц, поблескивает серебро.

Наконец, прежде чем отправиться в свой торговыйзал, он присел за маленький круглый столик, и офи-циант принес ему кофе и его любимую газету, пра-вую «Македонию». Он просмотрел новости, ознако-мился с последними политическими интригами в Гре-ции, а потом быстро пробежал глазами статью о во-енных событиях во Франции. В заключение он провелпальцем по строчкам с курсами акций.

Война была выгодна для Комниноса. Он открылбольшой торговый зал недалеко от порта, чтобы лег-че было вести новый бизнес – поставки материидля военной формы. Сейчас, когда в армию призы-

вали десятки тысяч, это было грандиозное предприя-тие. Он не успевал нанимать новых людей и отдаватьраспоряжения. Каждый день требовалось все большеи больше.

Константинос выпил кофе одним глотком и поднял-ся, чтобы уйти. Каждый день он испытывал остроечувство удовлетворения, просыпаясь и начиная ра-боту с семи утра. Сегодня его радовала мысль,что у него есть еще восемь часов в конторе перед отъ-ездом в Константинополь. До отплытия нужно занять-ся важными бумагами.

В этот день его жена Ольга Комнинос выглянулаиз их особняка на улице Ники и стала смотреть на го-ру Олимп, едва проступающую сквозь туман. Стано-вилось все жарче, и она открыла одно из больших,от пола до потолка, окон, чтобы немного проветрить,но ни малейшего дуновения не ощущалось. Звукиразносились далеко – слышались призывы на молит-ву вперемешку с цокотом копыт, стуком колес по мо-стовой и гудками пароходов, сигналящих отправле-ние.

Ольга снова села и забралась с ногами на кушет-ку, придвинутую к окну. Изящные туфельки на низкомкаблуке она носила только дома, так что их можно бы-ло не снимать. Шелковое платье, почти того же оттен-

ка, что и бледно-зеленая обивка кушетки, сливалосьс ней, а иссиня-черные косы подчеркивали бледностьОльгиного лица. В этот унылый день Ольга не нахо-дила себе места и пила лимонад стакан за стаканом,наливая его из кувшина, который преданная служан-ка наполняла снова и снова.

– Принести вам еще что-нибудь, кирия Ольга? Мо-жет быть, чего-нибудь поесть? Вы сегодня совсем ни-чего не ели, – сказала она с ласковым беспокойством.

– Спасибо, Павлина. Мне что-то не хочется есть.Знаю, что надо бы, но сегодня просто… не могу.

– А вы точно не хотите, чтобы я послала за докто-ром?

– Должно быть, это просто жара.Ольга снова откинулась на подушки, на висках у нее

выступили капельки пота. Голова болела, и она при-ложила к ней ледяной стакан, чтобы стало полегче.

– Ну, если вы так и не поедите, мне придется ска-зать кириосу Комниносу.

– Это совершенно ни к чему, Павлина. А кроме того,он вечером уезжает. Я не хочу его волновать.

– Говорят, к вечеру погода переменится. Станетпрохладнее. Вам хоть немного полегчает.

– Надеюсь, правду говорят, – ответила Ольга. – Та-кое чувство, что и буря может налететь.

Тут обеим послышалось что-то похожее на удар

грома, но они сразу же поняли, что это хлопнула вход-ная дверь. За этим звуком последовали ритмичныешаги по широкой деревянной лестнице. Ольга узна-ла деловитую поступь мужа и отсчитала стандартныедвадцать петель вязания, прежде чем дверь распах-нулась.

– Здравствуй, дорогая. Как ты себя чувствуешь се-годня? – оживленно спросил Константинос, подхо-дя к кушетке, на которой лежала жена, и обращаяськ ней, как врач к не слишком толковому пациенту. –Тебе не жарко? – Комнинос снял пиджак и аккуратноповесил на спинку стула. Рубашка на нем была мок-рой от пота. – Я зашел только чемодан уложить. По-том загляну еще в торговый зал на несколько часовперед отплытием. Если тебе нужен доктор, он придет.Павлина тут за тобой приглядывает? Ты что-нибудьела со вчерашнего вечера? – Объяснения и вопросыследовали друг за другом сплошным потоком, без па-уз. – Смотри, позаботься о ней как следует, пока меняне будет, – сказал Комнинос напоследок служанке.

Он улыбнулся лежащей жене, но она отвела глаза.Взгляд ее остановился на сверкающем море, виднев-шемся в открытом окне. И вода, и небо потемнели,рама открытого двустворчатого окна захлопала. Ве-тер переменился, и Ольга облегченно вздохнула, ко-гда в лицо ей повеял бриз.

Она поставила стакан на столик и положила обе ру-ки на округлившийся живот. Платье было превосходноскроено – так, чтобы скрыть признаки беременности,однако в последние месяцы швы на нем уже трещали.

– Я вернусь через две недели, – сказал Комнинос,легонько целуя жену в макушку. – Береги себя, хоро-шо? И ребенка.

Они разом посмотрели в одну сторону – в окно с ви-дом на море, в которое уже хлестал дождь сквозь за-навеску. Небо прорезала вспышка молнии.

– Пришли мне телеграмму, если будет срочнаянеобходимость. Но я уверен, что не будет.

Ольга ничего не сказала. И не поднялась.– Я тебе привезу какие-нибудь хорошенькие вещи-

цы, – закончил он, словно говорил с ребенком.Помимо целого корабля, груженного шелком, он со-

бирался привезти жене какие-нибудь украшения –что-нибудь получше, чем изумрудное ожерелье и та-кие же сережки, которые он подарил ей в прошлыйраз. Волосы у нее были черные как смоль, и он пред-почитал для нее красный цвет. Пожалуй, лучше купитьрубины. Как и сшитые на заказ костюмы, драгоценныекамни – тоже признак статуса, а его жена всегда бы-ла превосходной моделью для демонстрации всего,что он желал выставить напоказ.

С его точки зрения, жизнь сейчас была хороша,

как никогда. Он вышел из комнаты легкой походкой.Ольга смотрела через окно на дождь. Наконец-то

влажная жара сменилась бурей. Потемневшее небораскалывалось от молний, а по аспидно-серому мо-рю бежали белые барашки – взлетали на волнах, па-дали и разбивались в пену. Улицу перед домом Ком-ниносов вскоре совсем затопило. Каждые несколькоминут вода по огромной дуге заливала набережную.Буря была необычайно свирепой, и при виде лодок,подскакивающих на волнах в бухте, Ольга вновь ощу-тила ужасную тошноту, которая мучила ее в послед-ние месяцы.

Она встала, чтобы закрыть окно, однако, почувство-вав странный, но приятный запах мокрых от дождякамней, решила оставить его открытым. Воздух ка-зался теперь почти свежим после дневной духоты,и она снова легла и закрыла глаза, наслаждаясь ощу-щением соленого ветра на щеках. Через минуту онауже спала.

Теперь она была одиноким моряком на рыбацкойпарусной лодке, боровшейся со свирепыми волнами.Платье развевалось на ветру, распущенные волосылипли к щекам, от соленой воды щипало глаза; гори-зонт пуст, солнца на небе нет, и невозможно понять,куда она плывет. Паруса надувал мощный юго-запад-ный ветер, гнавший лодку со страшной скоростью, на-

креняя так, что вода переливалась через борт. Когдаветер внезапно стих, паруса обвисли и захлопали.

Ольга держалась, стоя одной ногой на скользкомпланшире, а другой – на уключине, и отчаянно ста-ралась не обращать внимания на качку и рев волн.Она не знала, где безопаснее – в лодке или в во-де, ей ведь ни разу не приходилось бывать в плава-нии. Платье уже промокло, и от водяной пыли на лицеи в горле она начинала задыхаться. Вода все хлеста-ла через борт, и, когда ветер задул снова и наполнилгрот, шквал наконец опрокинул лодку.

Может быть, тонуть – это не больно, подумала Оль-га, уже не сопротивляясь, когда отяжелевшая одеж-да потянула ее вниз. Неуклонно погружаясь вместес лодкой, она увидела бледный силуэт младенца,плывущего к ней, и протянула к нему руки.

Тут раздался ужасающий грохот – лодку ударилоо скалу. Голый младенец пропал, и Ольгины судорож-ные вздохи сменились всхлипами.

– Кирия Ольга! Кирия Ольга!Ольга слышала чей-то отдаленный голос, задыха-

ющийся, отчаянный.– Вам плохо? Вам плохо?Ольга узнала этот голос. Значит, помощь пришла.– Я думала, вы в обморок упали! – воскликнула

Павлина. – Думала, запнулись обо что-нибудь! Ма-

терь Божья! Думала, вы расшиблись! Внизу что-то такзагрохотало.

В смятении, все еще где-то между сном и явью,Ольга открыла глаза и увидела прямо перед собойлицо служанки. Павлина стояла на коленях рядоми встревоженно смотрела ей в глаза. За ее спиной бы-ло видно, как вздувается и опадает занавеска от поладо потолка, словно огромный парус, и тут же под си-лой ветра тяжелая атласная портьера взлетела вверхи развернулась горизонтально вдоль комнаты. Конецткани задел край маленького круглого столика, а за-тем лизнул его уже пустую поверхность.

Не осознавая еще, что происходит, почти как в ту-мане, Ольга начала догадываться, чем был вызвантот грохот, что разбудил ее и всполошил Павлину.Она отвела рукой прядь волос, упавшую на лицо, мед-ленно села и увидела осколки двух фарфоровых ста-туэток, разлетевшиеся по всей комнате: отбитые го-ловы, руки – произведения искусства ценой в тысячидрахм буквально разлетелись в пыль. Тяжесть кам-чатного полотна и сила ветра скинули их безжалостнона твердый пол.

Ольга вытерла мокрое лицо тыльной стороной ла-дони и поняла, что слезы не ушли вместе с кошмар-ным сном. С трудом переводя дыхание, она услыша-ла собственный крик:

– Павлина!– Что такое, кирия Ольга?– Мой ребенок!Павлина протянула руки и пощупала хозяйкин жи-

вот, затем лоб.– Никуда он не делся! Не сомневайтесь! – весе-

ло заключила она. – Но лоб у вас немного горячий…и щеки мокрые, по-моему!

– Кажется, мне приснился дурной сон… – прошеп-тала Ольга. – Совсем как наяву.

– Может, послать за доктором?..– Это ни к чему. Я уверена, что все хорошо.Павлина уже стояла на коленях на полу, собирая

осколки фарфора в фартук. И одну-то фигурку в та-ком состоянии восстановить – нелегкая задача дажедля опытного мастера, а после того как части двухперемешались между собой, это было и вовсе невоз-можно.

– Это всего лишь фарфор, – успокоила Ольга, видя,как расстроилась Павлина.

– Что ж… Пожалуй, могло быть хуже. Я ведь и прав-да думала, это вы упали.

– Со мной все хорошо, Павлина, ты же видишь.– А я-то должна была смотреть за вами, пока ки-

риоса Константиноса нет.– Ты и так смотришь. И отлично справляешься.

И прошу тебя, не волнуйся из-за этих статуэток. Я уве-рена, Константинос даже не заметит.

Павлина была членом семьи Комнинос намногодольше самой Ольги и знала, какую цену имеют та-кие коллекционные фигурки. Она поспешно подошлак окну и стала его закрывать. От дождя на ковер на-текла лужа, и Павлина увидела, что край нарядногошелкового платья Ольги тоже намок.

– Ох ты, господи! – засуетилась она. – И что ж это яраньше не прибежала. Тут ужасный беспорядок, прав-да?

– Не закрывай, – попросила Ольга и встала рядом,чувствуя брызги на лице. – Так хорошо освежает. Ко-вер высохнет, как только дождь перестанет. Все равножарко так.

Павлина привыкла к тому, что у Ольги иной раз бы-вают странные причуды. Это было ей в новинку послетой чопорности, с какой Ольгина покойная свекровь,старая кирия Комнинос, столько лет управляла этимдомом.

– Ну что ж, только смотрите не промокните, – сказа-ла Павлина, снисходительно улыбаясь. – Вы же не хо-тите простудиться, в вашем-то положении.

Ольга опустилась в кресло, стоявшее подальшеот окна, и стала смотреть, как Павлина тщательно со-бирает осколки. Даже если бы Ольга и была способ-

на нагнуться, Павлина все равно не позволила бы ейпомочь.

За тучной фигурой ползающей на коленях служан-ки Ольге было видно бурное море. Несколько кораб-лей стояли в бухте, еле видные сквозь шторм, изред-ка их освещали вспышки молний.

Богато украшенные часы на каминной полке проби-ли семь. Ольга вспомнила, что Константинос, должнобыть, уже около часа как вышел в море. Большие ко-рабли редко останавливала такая погода.

– Если ветер будет попутный, так, пожалуй, кириосКонстантинос только быстрее доберется до места, –словно услышала ее мысли Павлина.

– Вероятно, – рассеянно ответила Ольга.Сейчас для нее существовало только одно: легкие

толчки в животе. Она подумала, может, малыш услы-шал шторм и почувствовал, будто его кидает на вол-нах. Она любила своего еще не рожденного ребен-ка безмерно и все представляла себе, как он безмя-тежно плавает в прозрачной воде у нее внутри. Сле-зы вперемешку с солеными морскими брызгами кати-лись по ее лицу.

Глава 2

Когда пришел лихорадочный август, жители Сало-

ников начали тосковать по теплому маю. Сейчас былосорок градусов в тени, и люди закрывали окна и став-ни, чтобы ужасающая жара не проникала в дом.

Ветерок какой-никакой веял, но не приносил облег-чения: западный вардарис обдавал город своими го-рячими порывами, покрывая все в доме слоями тон-кой темной пыли. В самое жаркое время дня улицыпустели, и приезжий путешественник мог вообразить,будто эти дома заброшены. В них было тихо: люди ле-жали в темноте, дышали неглубоко и неслышно, ста-раясь меньше обонять зловоние.

И воздух, и море были одинаково тяжелыми и непо-движными. Когда дети ныряли, волны зыби расходи-лись на сто метров по бухте. А когда вылезали, то тот-час же обсыхали, и на коже оставался только едкийналет соли. Ночью мало что менялось: воздух был по-прежнему неподвижен, как и стрелка барометра.

Константинос Комнинос задержался с возвращени-ем из Турции, однако к концу месяца все же прибылдомой. К этому времени Ольге уже казалось, что еебеременность длится целую вечность. Ее тонкие ло-дыжки отекли, а когда-то изящная грудь так разбух-

ла, что не умещалась ни в одно платье, даже сшитоеспециально с расчетом на беременность. Константи-нос отговорил жену шить что-то новое в ее положе-нии, и она ходила в просторной белой ночной сорочкеиз хлопка, достаточно свободной, даже если бы за по-следние недели беременности Ольга еще раздалась.

Через несколько дней после возвращения Констан-тинос перебрался в отдельную спальню.

– Тебе места не хватает, – сказал он Ольге. – Будетнеудобно, если я полкровати займу.

Ольга не возражала. Каждая ночь проходила всеболее беспокойно, и чаще всего ей удавалось по-спать не больше часа. Она подолгу лежала на спинев темноте, смотрела в черную пустоту спальни с за-крытыми ставнями и чувствовала, как сильно толка-ется ребенок в животе. Толчки были настойчивымии регулярными. Иногда казалось, что ребенок двига-ет руками и ногами разом, и в Ольгином воображе-нии рисовалась картинка, какой он будет – сильный,непоседливый, энергичный. Она не допускала дажемысли о том, что ребенок может оказаться девочкой.В этом случае от Константиноса можно было ждатьпо меньшей мере разочарования, если не хуже. Оль-га и так уже знала, что не оправдала ожиданий, пото-му что долго не могла забеременеть, и муж не скры-вал своего раздражения. На момент замужества ей

было далеко за двадцать; до того дня, как доктор объ-явил, что миновал четвертый месяц и беременность,по всей видимости, протекает благополучно, прошлоболее десяти лет. За эти годы ей не раз случалосьс замиранием сердца ощущать, что теперь-то моментнаверняка настал, но раз за разом, к ее отчаянию,все заканчивалось предательским кровотечением че-рез месяц-другой.

Ее рука лежала на выпирающем животе, и пальцывздрагивали в такт толчкам – один толчок, другой…«Скорее бы уже родить», – думала она и напевала,словно стараясь убаюкать ребенка, но в то же времяуспокаивая саму себя.

Часы тикали на каминной полке в спальне, еще од-ни – в коридоре, и бой часов в гостиной каждые пятна-дцать минут сообщал, сколько прошло времени, по-могая отсчитывать его до того момента, когда можнобудет встать. Ольга с нетерпением ждала, когда этапора придет.

То, что Ольге не хватало места на кровати, былоправдой, однако более существенным для Констан-тиноса было легкое отвращение к ее изменившему-ся телу. Он почти не узнавал эту женщину. Как мог-ла манекенщица, на которой он женился, женщинасо стройными бедрами и талией, которую он мог быобхватить пальцами, превратиться в нечто такое, к че-

му он почти брезговал прикоснуться? Его отталкивалэтот круглый живот с туго натянутой кожей и огромныетемные соски.

В эти последние недели, лежа без сна и считаяудары бьющих не в лад часов, Ольга часто слыша-ла тихие шаги на лестнице и едва различимый стукдвери в конце коридора. Она подозревала, что, ко-гда ложится спать, Константинос ускользает из домаи тайно посещает самые дорогие городские бордели,но ни на минуту не чувствовала себя вправе проте-стовать. Может быть, когда-нибудь ей снова удастсявернуть его расположение.

Ольга знала, что Константинос взял ее в женыза красоту. Она не питала иллюзий. Ее выбралитак же, как лучшие портные выбирают одну из мно-жества манекенщиц. Будучи бесприданницей (ее ро-дители умерли, когда ей еще и десяти не было),она считала, что в каком-то смысле ей посчастливи-лось. Многие манекенщицы, работавшие в Салони-ках, в конце концов оказывались во все разрастаю-щемся квартале красных фонарей.

Правда, она иногда задумывалась о том, что бы-ло бы, выйди она замуж по любви, и понимала,что красота стала для нее не только спасением,но и проклятием. Ольга знала, что это такое – бытьтоваром, вроде рулона шелка или позолоченной ста-

туэтки, купленным и выставленным напоказ.Став старше, она начала понимать, что физиче-

ское совершенство может быть тяжким бременем,и в то же время, стоило Ольге утратить его, как ееохватило беспокойство. В последние месяцы онас нарастающей тревогой наблюдала за тем, как уве-личивается в размерах ее тело: проступившие вены,торчащий пупок, живот, выпятившийся так, что кожана нем натянулась до предела и верхний ее слой да-же начал расходиться, оставляя десятки бледных по-лосок, словно от капель дождя на стекле.

Хотя из-за постоянной тошноты она почти ничегоне ела, тело продолжало раздаваться вширь. Каждоеутро, когда Павлина заплетала черные как смоль во-лосы хозяйки и укладывала вокруг головы, две жен-щины беседовали, глядя друг на друга в зеркале.

– Вы так же красивы, как и были, – уверяла Павли-на. – Разве что в талии немножко поправились.

– Я чувствую, что меня раздуло. Ничего красивогов этом нет. И я знаю, что Константинос меня теперьне выносит.

Павлина встретила Ольгин взгляд в зеркале и уви-дела в нем грусть. Такой, несчастной, она была ещекрасивее. Увлажняясь, ее черные, как патока, глазастановились еще глубже.

– Он вернется к вам, – сказала служанка. – Как толь-

ко ребеночек родится, так все и наладится. Вот уви-дите.

Павлина говорила со знанием дела. Она самак двадцати двум годам родила четверых детей и по-сле первых трех родов могла служить живым при-мером того, что женское тело, как бы чудовищнони раздалось во время беременности, может вернуть-ся в прежнюю форму. Однако после четвертых ро-дов оно в конце концов утратило эластичность. Ольгавзглянула на уютную фигуру служанки – по ней скореескажешь, что она вот-вот родит, чем по самой Ольге.

– Надеюсь, ты права, Павлина, – сказала она, от-кладывая в сторону скатерть, на которой медленнои неловко вышивала кайму.

– И когда же вы думаете закончить? – поддразни-ла ее Павлина, поднося к глазам кусочек ткани, что-бы оценить работу хозяйки. – Ребеночек-то уже в этоммесяце должен родиться, так? Или на будущий год от-ложите?

За шесть месяцев Ольгиных стараний вышивка по-чти не продвинулась. Иглы выскальзывали из вспо-тевших пальцев, несколько раз ей случалось уколоть-ся, и капли крови оставляли пятна на кремовом по-лотне.

– Никуда не годится, да?Павлина улыбнулась и взяла у нее скатерть. Воз-

разить было нечего. Ольгины руки не были созданыдля вышивания. Пальцы у нее были тонкие и изящ-ные, но с иголкой управляться не умели. Для нее этобыл просто способ убить время.

– Я ее выстираю, а потом закончу сама, хорошо?– Спасибо, Павлина. Тебе не трудно?Все последние месяцы Ольга ощущала беспокой-

ство, но в это раннее августовское утро просто не на-ходила себе места. Ей ни минуты не лежалось спо-койно. Когда она сидела, спина болела сильнее,чем в стоячем положении, и боли в животе, уже око-ло недели слегка дававшие о себе знать, усилились.Каждые несколько минут она едва не теряла сознаниеот боли. Наконец-то ее время пришло.

Была суббота, однако Константинос ушел в конторув половине седьмого, как обычно.

– До свидания, Ольга, – сказал он, входя в комнатув ту минуту, когда схватки ненадолго прекратились. –Я буду в торговом зале. Павлина пошлет за мной, ес-ли будет нужно.

Ольга попыталась улыбнуться, когда он взял ее ла-дони в свои. Это должно было ее успокоить, но жестбыл мимолетным, как касание птичьего пера, – про-стая формальность, от которой она чувствовала себяне более, а менее любимой. Муж словно бы не заме-тил ее боли и не услышал ее тихих стонов, когда вхо-

дил в комнату.Вскоре она уже выла в голос, потому что накатыва-

ющая волнами боль стала нестерпимой, и цепляласьза Павлину так, что на руке служанки остались следыот пальцев. Нет, такие чудовищные муки могли озна-чать только конец жизни, а не ее начало.

Прохожие изредка слышали вопли, полные мучи-тельной боли, но такие звуки не были чем-то необыч-ным в этом городе, к тому же они тонули в какофониитрамвайного звона, скрипа повозок и криков уличныхторговцев. В десять часов Павлина послала за док-тором Пападакисом, который подтвердил, что ребе-нок вот-вот появится на свет. Положение Константи-носа Комниноса в обществе было таково, что докторне мог не остаться с его женой, пока роды благопо-лучно не закончатся.

В последние часы родовых мук Ольга уже ни на ми-нуту не отпускала Павлинину руку. Она боялась,что иначе ее неотвратимо затянет в темный туннельболи и унесет из жизни.

Свободной рукой Павлина обтирала лоб хозяй-ки прохладной водой, которую ей все время носилииз кухни.

– Постарайтесь, чтобы она немного расслаби-лась, – посоветовал доктор Павлине.

Служанка знала по собственному опыту, что, когда

у тебя все тело разрывает болью, такие рекоменда-ции совершенно нелепы. Сказать бы ему все, что онаоб этом думает, но это не имело никакого смысла.Она закусила губу. Этому человеку уже за семьде-сят. Пусть он за время своей работы принял хоть ты-сячи младенцев, но все равно даже приблизительноне представляет, каково сейчас Ольге.

Постель была мокра от пота, воды и той жидко-сти, что хлынула из нее потоком. Ольга чувствова-ла, что погружается почти в беспамятство, и думалао кошмарном сне, который приснился ей нескольконедель назад и который в том или ином виде раз за ра-зом возвращался к ней в последние дни.

Доктор устроился в удобном кресле и читал газету,время от времени поглядывая на часы, а затем бро-сая взгляд на Ольгу. Казалось, он следил за ней, а мо-жет, просто прикидывал, долго ли еще до обеда.

Тяжелые шторы были почти закрыты, и в комнатецарила полутьма. Доктор держал газету так, чтобына нее падал луч света, пробивавшийся в щель. Толь-ко когда от Ольгиных криков, казалось, едва не разле-телось в куски зеркало, он наконец поднялся. Не под-ходя слишком близко, чтобы не подвергать опасностисвой безупречно чистый, без единого пятнышка свет-лый костюм, он стал выдавать новые указания:

– Головка уже показалась. Теперь нужно тужиться,

кирия Комнинос.Для нее сейчас не было ничего естественнее. Всем

существом она желала этого, и в то же время это ка-залось невозможным, словно ей приходилось выво-рачиваться наизнанку.

Прошло около часа. Павлине этот час показалсясутками, а Ольге – бесконечностью, в которой еежизнь измерялась одними только приступами боли.Она впала в какое-то исступление. Она не знала,что сердце у нее едва не остановилось и что бед-ное сердечко младенца было на волосок от гибели.Она чувствовала только одно – боль. Только больи казалась реальной в эти последние минуты родо-вых мук.

Ребенок выплыл из тьмы на слабый свет, заполнив-ший комнату. И закричал. Боли у Ольги прекратились,и она поняла, что этот тонкий вопль не ее. Это ка-кой-то новый звук.

С минуту она лежала молча, не шевелясь. Не в си-лах вздохнуть. Слезы смертельной усталости и об-легчения текли по ее лицу. Ольга почувствовала,что внимание двух людей, до сих пор сосредоточен-ное на ней, переключилось на что-то другое, находя-щееся в комнате. Они стояли к ней спиной, и она ин-стинктивно понимала, что их не нужно отвлекать.

Она закрыла на минутку глаза и прислушалась к их

тихому воркованию. Ей не о чем беспокоиться. Ольгачувствовала присутствие четвертого человека в этойкомнате. Она знала, что он здесь.

– Кирия Ольга…Ольга увидела, что Павлина стоит у ее кровати.

На фоне белой блузки и необъятной груди служанкималенький белый сверток почти терялся.

– Ваш… ребенок. – Она едва выговорила эти сло-ва. – Вот он, ваш ребенок. Ваш сын. Ваш мальчик, ки-рия Ольга!

Да, это был он. Павлина положила крохотное суще-ство в Ольгины протянутые руки, и мать с сыном впер-вые взглянули друг на друга.

Ольга не могла говорить. Любовь нахлынула на неемощной волной. Никогда она не испытывала болеесильного чувства, чем нерассуждающее обожаниеэтого маленького создания у нее на руках. В тотмиг, как их глаза встретились, возникла неразрывнаясвязь.

К Константиносу Комниносу послали гонца с сооб-щением, и, когда он пришел домой, доктор Пападакисждал его внизу.

– У вас теперь есть сын и наследник, – доложил онс гордостью, словно все тут зависело именно от него.

– Превосходная новость, – ответил Комнинос такимтоном, словно ему сообщили о благополучном прибы-

тии партии китайского шелка.– Поздравляю! – прибавил Пападакис. – Мать

и младенец чувствуют себя хорошо, так что я могу от-кланяться.

Было уже почти три часа, и доктору не терпелосьуйти. Он всегда надеялся, что в субботу работы не бу-дет, а главное, не хотел пропустить концерт, которыйдавал сегодня приезжий французский пианист. Про-грамма была полностью посвящена Шопену, и свет-ское общество Салоников уже бурлило в предвкуше-нии.

– Я на той неделе зайду их посмотреть, а если по-надоблюсь раньше, дайте мне знать, кириос Комни-нос, – произнес он с механической улыбкой.

Мужчины пожали друг другу руки, и не успел ещедоктор выйти за дверь, а Комнинос уже прошагалдо середины широкой лестницы. Пора увидеть сынасвоими глазами.

Павлина помогла Ольге умыться и заново запле-ла ей косы. Кровать застелили свежими простынями,а младенец спал в колыбели рядом. Это была карти-на мира и порядка – именно то, что и любил Констан-тинос.

Даже не взглянув на жену, он прошел через всюкомнату и долго молча смотрел на запеленатого но-ворожденного.

– Ну разве не красавец? – спросила Павлина.– Я не могу его как следует разглядеть, – ответил

Комнинос с ноткой неудовольствия.– Вот проснется, еще насмотритесь, – заметила

Павлина. Комнинос бросил на нее неодобрительныйвзгляд. – Я только хотела сказать, что сейчас лучшедать ему поспать. А как только проснется, я его сразук вам и принесу. Лучше уж его не тревожить.

– Хорошо, Павлина, – ответил хозяин. – Не мог-ла бы ты оставить нас на минутку?

Как только служанка вышла из комнаты, он взгля-нул на Ольгу:

– А он?..– Да, Константинос.После стольких лет безуспешных попыток забере-

менеть Ольге был хорошо известен главный страхмужа: что когда она наконец сумеет родить ребенка,с ним окажется что-то не так. Теперь о ее тревоге –как же поступит Константинос, если такое случится, –можно было забыть.

– Он само совершенство, – просто сказала она.Удовлетворенный, Комнинос вышел из комнаты.

Его ждали дела.

Глава 3

В тот же знойный субботний день, может быть даже

в ту же самую минуту, когда маленький Димитрий Ком-нинос появился на свет, одна женщина как раз началаготовить для своей семьи скудный ужин. Ее дом былсовсем не похож на особняк Комниносов. Как и сотнидругих, он стоял в густонаселенном квартале, у ста-рой городской стены, в северо-западной части горо-да. Там жили самые бедные люди в Салониках – хри-стиане, мусульмане, евреи и беженцы, теснившиесядруг у друга на головах. Денег на этих улицах не во-дилось, зато кипела жизнь.

Некоторые дома тут лепились прямо к городскойстене, и пространства между ними едва хватало, что-бы повесить сушиться одну-единственную рубашку.Семьи были большие, денег мало, работу не всегдалегко найти. В этом доме было четверо почти взрос-лых, но еще не женатых детей – число, типичноедля этих мест. Мать работала с утра до вечера, чтобынакормить и обстирать свое маленькое племя, и еслигоршок с едой не кипел на огне, значит на его местестоял котел с горячей водой. Она нужна была посто-янно – для стирки, для того, чтобы смыть грязь с телапосле ежедневной работы в порту.

Трое сыновей спали в большой комнате, а женас мужем занимали единственную спальню, и там жеспала шестнадцатилетняя дочь – на диване в ногах ихкровати. Ничего другого придумать было нельзя, покане выдашь ее замуж, что было крайне маловероятнодля девушки без приданого.

Хозяйка дома делала покупки с расчетом и никогдане разбрасывалась деньгами – большую часть про-дуктов покупала у торговцев, что приходили из дерев-ни с корзинами лука, картошки и бобов. Мясо былороскошью, его ели только по особым дням, но в су-пе часто плавали бараньи внутренности – их мясникотдавал даром, если к концу дня оставались нерас-проданными. В этот день как раз такой суп и кипелна медленном огне – вечером съедят его с ломтямихлеба грубого помола, который мужу было велено ку-пить по дороге домой. Пот стекал по голым мускули-стым плечам женщины, когда она подбрасывала топ-лива в огонь под кипящим котлом. Каждым суббот-ним вечером мужчины собирались вместе с двоюрод-ными братьями и племянниками в продымленном ка-фенио – выпить, посудачить о событиях прошедшейнедели. Сейчас, когда кругом гремела война – в Евро-пе и не только, – всегда было что обсудить.

В подвале дома семья держала старого мула,а с ним и козу, чтобы был свой сыр и молоко, и,

не считая тысяч мух, заселявшихся без приглашения,в этом убогом помещении обитало еще и несколькокур, строивших себе гнезда в грязной соломе. Они бы-ли приучены держаться подальше от задних ног мула,зато без страха собирали объедки возле самых ногкозы. Когда из кухни не несло запахами еды, в доместояла вонь от навоза.

Вот в этот-то темный зловонный подвал и влетелав тот день искра из огня. И раньше тысячу раз такиевот кусочки горячей золы отлетали от трещавших в ог-не поленьев и медленно опускались на пол, где дотле-вали еще пару секунд и гасли. Но эта пролетела с точ-ностью метко наведенной стрелы сквозь узкую щельмежду половицами и на лету только сильнее разгоре-лась, набирая скорость.

Она упала на круп мула, откуда ее тотчас смахнулбезостановочно и ритмично мотающийся хвост. Отле-ти уголек налево, он упал бы на мокрый, пропитанныймочой пол. Но он отправился направо, упал на ворохсоломы и, не задержавшись на поверхности, проско-чил вглубь, рядом с курицей, сидевшей на яйцах, –идеальные условия для того, чтобы жар еще тлеющейискры набрал силу.

Котел наверху все кипел. Усталая хозяйка ожидаласвоих мужчин домой приблизительно через час, а по-ка пошла наверх прилечь. Ее дочь была уже в спаль-

не, лежала там одна в темноте. Куда легче было за-снуть сейчас, пока родителей нет в комнате. По ночамотец обычно шумно и грубо лапал мать, а потом обазасыпали и храпели до утра.

Между тем внизу огонь уже разгорелся под воро-хом соломы, однако запах паленых перьев и рев пе-репуганных животных не услышали ни мать, ни дочь –обе дремали двумя этажами выше.

Каких-нибудь несколько секунд – и языки огня по-ползли по деревянным балкам, добрались до потол-ка. Вскоре весь подвал был охвачен пламенем, стеныи потолок превратились в сплошной огонь, он распро-странялся быстро и неуклонно – вверх, на следующийэтаж, а затем наружу, к соседним домам.

Даже поднимающаяся в доме температура женщинне разбудила. Летом в Салониках жара часто стоя-ла невыносимая. Наконец звук, похожий на страшныйвзрыв, заставил их вскочить. Это кухонный пол про-валился в подвал.

В один миг обе женщины уже были на ногах и, за-быв о сне, обливаясь потом от жары и ужаса, схватилидруг друга за руки. Огонь уже охватил лестницу, и онипоняли, что этот путь отрезан, но тут услышали зна-комые голоса внизу, на улице.

Не было времени взвешивать риски. Сначала дочь,а за ней мать вскарабкались на подоконник и бро-

сились вниз, полагаясь на милосердие стоявших таммужчин. А затем, когда их дом тут же аккуратно сло-жился и рухнул, бросились бежать со всех ног, под-хваченные людским потоком, стремительно несущим-ся на восток. Вскоре они смешались с толпой, совер-шенно не подозревавшей о том, кто сыграл главнуюроль в этих страшных событиях.

Соседи скоро заметили клубы дыма и почувствова-ли аппетитный запах жареной козлятины, и все успе-ли выскочить на улицу, пока их дома не загорелись.Некогда было гадать о причинах пожара, а глазеть –тем более. Огонь распространялся со всей огромнойскоростью несущего его свирепого горячего ветра.

За какой-нибудь час были уничтожены десятки до-мов. Эти по большей части деревянные постройкии летняя засуха превратили город в пороховую бочку.Дождей не было с самого июня, и остановить огоньбыло нечему. В городе имелось несколько пожарныхнасосов, но они все были старые, и толку от них бы-ло мало, да и все равно большая часть запасов водышла в многочисленные лагеря союзной армии, стояв-шие под Салониками.

В центре города, где еще не было видно никакихпризнаков пожара, Константинос Комнинос как разподходил к своему торговому залу. Шаг у него был лег-кий, пружинистый. Наконец-то у него есть сын.

Поделиться новостью было не с кем, не считаяодного человека. Сколько Комнинос помнил, в ма-ленькой душной каморке у входа в торговый зал все-гда, день и ночь, сидел смотритель, он же ночнойсторож. Тасос служил здесь уже больше полувека.Раз или два в день он обходил ряды ткани, изред-ка выходил на улицу, чтобы отыскать продавца ли-монада или купить табаку, но большую часть вре-мени сидел на одном месте, посматривал по сторо-нам или спал. В высокое окно, выходящее на улицу,был виден кусочек неба. По ночам этот маленькийтемноволосый человек сворачивался клубком и засы-пал на диване в той же тесной каморке, у стены. Ком-нинос понятия не имел, когда он ест и где умывает-ся. Ему платили за то, чтобы он находился здесь два-дцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пятьдней в году, и за все те годы, что Комнинос знал его,он ни разу не пожаловался.

Услышав звук ключа в замке, Тасос вышел из сво-ей норы, чтобы встретить хозяина. Он уже знал,что за Комниносом присылали из дому, и ему не тер-пелось услышать новости.

– Как здоровье кирии Комнинос? – спросил он.– Она благополучно разрешилась от бремени, – от-

ветил Константинос. – У меня сын.– Поздравляю, кириос Комнинос.

– Спасибо, Тасос. Имеете что-нибудь сообщить?– Нет, все тихо, как в могиле.Константинос отпер главную дверь в торговый зал

и уже собирался закрыть ее за собой, но тут Тасосокликнул его:

– Кириос Комнинос, чуть не забыл вам сказать:ваш брат заходил минут двадцать назад.

– Вот как?При мысли о том, что брату что-то понадобилось

в торговом зале в субботу, Комнинос недовольнопоморщился. Субботние дни, когда зал был закрытдля покупателей, он всегда проводил в одиночестве –высчитывал доходы и расходы, проверял денежныепоступления, просматривал счета прибылей и убыт-ков, писал письма и занимался другими делами, несо-мненно подобающими исключительно главе предпри-ятия.

– Он слышал, где-то на севере пожары начались,хотел узнать, не знаю ли я что-нибудь. Откуда бы мнезнать, когда я тут сижу целыми днями.

Комнинос пожал плечами:– Это похоже на Леонидаса. Как в увольнении,

так скорее сплетни собирать! Слава богу, хоть одномуиз нас и без этого есть чем заняться.

Комнинос любил прохаживаться в тишине по сво-ему торговому залу, проводя пальцами по рулонам

шелка, бархата, тафты и шерсти. Он мог на ощупьопределить цену материи. Это была его главная ра-дость в жизни. Для него в этих тканях было большечувственности, чем в женской коже. Рулоны громоз-дились от пола до потолка, и на ковровых дорожкахвдоль всего пятидесятиметрового зала стояли лест-ницы, чтобы можно было легко дотянуться до самыхверхних рядов. От одного конца зала до другого всеткани были разложены по цвету – малиновый шелкрядом с пурпурной шерстью, зеленый бархат – с изу-мрудной тафтой. Своим торговым агентам он пору-чал подбирать не столько конкретные виды тканей,сколько определенные оттенки, и с одного взгляда ви-дел, кому из них удалось решить эту задачу, а комунет. Симметрия и идеальный порядок в помещении,без суеты персонала, радовали его безмерно. ОтецКомниноса, от которого он и унаследовал этот биз-нес, всегда брал его с собой в торговый зал, когда тамне было ни служащих, ни посетителей и можно былонасладиться тишиной и покоем.

– Запомни, – говорил он пятилетнему Константино-су, – вот это и есть альфа и омега нашей жизни. – А за-тем показывал ему куски тканей, аккуратно разложен-ные в центре каждого полированного стола для рез-ки. – Вот это альфа, – говорил он, проводя пальцемпо ножницам, напоминающим по форме букву «а». –

А вот это омега, – и он показывал на торцы рулонов,образующих идеально круглые «о». – Тому, кто родил-ся в нашей семье, другие буквы знать и не обязатель-но.

Каждый день Комнинос вспоминал слова отца, а те-перь с нетерпением ждал того часа, когда сможет по-вторить их своему сыну.

По субботам можно было посидеть здесь спокой-но, не чувствуя устремленных на тебя взглядов пер-сонала. Он догадывался, что его недолюбливают.Не то чтобы его это волновало, и все же было как-тоне по себе. Константинос замечал, как люди обрыва-ют разговор, когда он подходит, и чувствовал жжениемежду лопатками, когда они смотрели в его удаляю-щуюся спину.

Кабинет у него был устроен наверху, с окнамина три стороны, и из него прекрасно просматривалсявесь огромный зал, и в длину, и в ширину. Рабочимтрудно было разглядеть его сквозь жалюзи, а сам онсо своего наблюдательного пункта видел все. Важныхклиентов он всегда приглашал в кабинет и приказы-вал принести туда кофе. В таких случаях Комниносподнимал жалюзи, зная, что гигантская радуга тканейпроизведет впечатление на кого угодно. К нему приез-жали покупатели со всей Греции, и мало кто уходил,не закупив большую партию товара. Ни у кого из опто-

вых торговцев, даже в Афинах, не было такого разно-образия выбора, и он еле успевал выполнять новыезаказы.

Помимо всего прочего, он был монопольным по-ставщиком шерсти для большинства военных частей,мобилизованных в Северной Греции, – сейчас, когдамноготысячные союзные войска стояли у самого го-рода и цены на все товары, от зерна до шерсти, взле-тели. Самое время богачам делать деньги. Комни-нос всегда разбирался в цифрах лучше, чем в буквах,и чуял, куда вложить средства.

Бизнес достался ему по наследству на двоих с бра-том Леонидасом, который был моложе на восемь лет,однако молодому человеку вовсе не улыбалось си-деть целыми днями в этом сарае, что именовался тор-говым залом, а еще меньше – вникать в тонкости ком-мерческих операций с шерстью в зависимости от еецены на рынке. Леонидас был армейским офицером,и жизнь воина была ему ближе, чем жизнь коммер-санта. Между братьями не было абсолютно ничего об-щего, если не считать родителей, и теперь, когда ихне стало, эти двое ощущали друг к другу не столь-ко любовь, сколько неприязнь. Еще в детстве труд-но было поверить, что они родные. Леонидас – высо-кий, светловолосый, голубоглазый – был Аполлоном,а брат рядом с ним – Гефестом.

В то время как Константинос сидел в кабинете,изучая свой гроссбух и производя в уме вычисленияприбылей за прошедшую неделю, процентных ставоки растущих издержек, которые должен компенсиро-вать новый заказ на пятнадцать тысяч метров шерстидля солдатских шинелей (на это можно пустить мате-рию, что лежит у него на складе уже два года, но про-дать по цене нынешнего), его брат бежал сломя голо-ву по пустынной улице.

Тасос, прилегший вздремнуть после обеда,проснулся от грохота двери, которую распахнул во-рвавшийся в зал Леонидас.

– Тасос… – еле выговорил тот, задыхаясь, –нам нужно найти Косту!

– Он здесь. У себя в кабинете, – ответил смотри-тель. – Да что такое случилось? Никогда не видел васв такой спешке!

Леонидас пробежал мимо него и взлетел по винто-вой лестнице, прыгая через две ступеньки.

– Коста, в городе пожар! Нужно вывезти хоть частьтовара!

– Тасос говорил мне, что ты бегал смотреть на ка-кой-то пожар, – отозвался старший брат, не подни-мая глаз от столбиков цифр. Чувство собственнойважности и достоинства не позволяло ему показы-вать, что это известие его взволновало. – Не потуши-

ли еще?– Нет! Бушует вовсю, Коста! С ним не могут совла-

дать! Сам выйди на улицу и принюхайся! Он прибли-жается! Бога ради! Я не выдумываю!

Константинос услышал в голосе брата страх.Это был не тот тон, каким он говорил, когда пыталсякого-то разыграть.

Леонидас взял брата под руку и повел вниз, а затемна улицу.

– Еще не видно, но запах чувствуешь? А посмот-ри-ка на небо! До заката далеко, а уже темнеет!

Леонидас был прав. Запах гари отчетливо ощущал-ся в воздухе, и ясное небо затянулось дымкой.

– Я хочу посмотреть, где горит, Леонидас. Не хоте-лось бы паниковать понапрасну.

– Ну, я знаю, где горело десять минут назад, а сей-час уже может где угодно… Ладно, идем посмотрим,не начали ли огонь останавливать.

На ходу Константинос рассказал брату, что у то-го теперь есть племянник. Момент для такой новостибыл не самый подходящий, но Константинос не моготказать себе в удовольствии сообщить, что на светпоявился наследник его дела.

Леонидас очень любил невестку и, бывая в уволь-нении, непременно старался наведаться на улицу Ни-ки, чтобы навестить не столько брата, сколько Ольгу.

Если ему когда-нибудь суждено жениться, думал он,то хотелось бы найти такую же красивую и спокойнуюжену, как она. Иногда он сомневался, достоин ли та-кой холодный человек, как Константинос, такой пре-красной женщины, и старался не думать о том, что бы-ло бы, если бы он встретил Ольгу первым.

– Это замечательно, – сказал он. – А тебе не кажет-ся, что сейчас тебе лучше бы побыть с ней?

– Всему свое время, – ответил Константинос.Леонидас в недоумении покачал головой. Он думал

не только об Ольге и малыше, но еще и о славнойПавлине, к которой был глубоко привязан.

По мере того как они торопливо шагали на север,дым становился все гуще, и Константинос остано-вился завязать лицо шелковым платком для защи-ты от пепла, кружившегося в воздухе. Они свернулина главную улицу и увидели движущуюся навстречутолпу. Константиносу случалось видеть много сборищво время политических беспорядков в последние го-ды, но эти люди производили совершенно иное впе-чатление.

Многие сгибались под тяжестью своих пожитков –громоздких вещей, которые удалось спасти из огня:шкафчиков, зеркал, даже матрасов. Слишком боль-шая ценность, которую нельзя было бросить простотак. Все носильщики города слетелись сюда, учуяв

возможность поживиться на несчастье, и теперь ихручные тележки, заваленные беспорядочными куча-ми всевозможных чужих вещей, перегородили всюулицу.

На горизонте, еще довольно далеко, Константиноссо всей очевидностью увидел яркое зарево огня, под-нимающегося к самому небу.

– Теперь веришь? – спросил Леонидас и остановил-ся, закашлявшись и с трудом переводя дыхание.

– Нужно идти назад, в торговый зал, – произ-нес Константинос ослабевшим от страха голосом. –И найти как можно больше носильщиков.

Эта мысль пришла слишком поздно. Всех мужчин,физически способных что-то перенести, уже перехва-тили другие наниматели. Глядя на образовавшуюсясвалку, братья поняли, что им остается полагатьсятолько на себя. Вот разве что Тасос поможет. Они по-вернули назад, к торговому залу, и пустились почтибегом.

– Думаю, у нас осталось самое большее пара ча-сов, если только огонь вскорости не остановят, – бро-сил через плечо Леонидас.

Константинос старался не отставать от брата, кото-рый был на голову выше его и куда более атлетиче-ски сложен. В ответ он только промычал что-то. Бе-гать ему не приходилось уже по меньшей мере лет

двадцать, и теперь в груди жгло. Мысль о том, что онможет потерять свои товары, подгоняла его, и черездесять минут оба уже стояли в дверях торгового залаи объясняли Тасосу, что нужно делать.

– Я выберу самые ценные ткани, – сказал старшийбрат, – и вы с Леонидасом вытаскивайте их первыми!Складывайте у дверей, потом перевезем по очередина тележке через улицу Эгнатия. По тридцать рулоновна тележку должно уместиться.

Улица Эгнатия была широким бульваром, идущимчерез весь город с запада на восток.

– Туда-то уж огонь никак не дойдет, все, что мы пе-ревезем на южную сторону, останется в целости, –сказал Леонидас.

Они втроем принялись за работу. Впервые за де-сять лет Константинос бегал вверх-вниз по лестни-цам, вытаскивал рулоны материи и швырял на пол.Там их подбирал Леонидас и вытаскивал из здания,а Тасос укладывал на тележку. Вскоре первая тележ-ка была загружена, и Тасос с Леонидасом вместе по-катили ее по улице. Через пять минут сложили руло-ны у дверей ателье.

– Присмотрите за ними, хорошо? – попросил Лео-нидас портного. – Мы сейчас вернемся.

Объяснений тут не требовалось. Десятки другихкоммерсантов и торговцев стаскивали свои товары

на эту сторону улицы. У всех была одна и та же мысль:сюда огонь не доберется.

Улицы наполнились криками и удушающим запа-хом дыма, а в этот день и без того дышать былонечем.

К тому времени, как Леонидас с Тасосом вернулиськ торговому залу, в проходе уже лежало около сотнирулонов, предназначенных для вывоза.

– Берите сначала фиолетовый шелк, потом крас-ный бархат. Шерсть пойдет в последнюю очередь,а весь крепдешин вывозите следующим же рейсом –все цвета подряд – да постарайтесь, чтобы кремовыйне слишком пачкался…

Стоило Константиносу взяться разбирать ткани,как страсть к ним охватила его с новой силой. Распо-ряжения, как их спасать и как беречь, так и сыпалисьодно за другим, непрерывно, как разматывающийсяиз рулона шелк.

За последний час, с той минуты, как он сообщилбрату о рождении сына, Константинос ни разу не по-думал ни о новорожденном, ни о жене, ни о том, в без-опасности ли они. В конце концов, они находилисьпо ту же сторону улицы, что и его бесценные ткани,а значит, им ничто не угрожало.

Тасос с Леонидасом вернулись за четвертой парти-ей. Перед тем как начать готовить к отправке пятую,

оба сняли рубашки и теперь утирали пот со лба.– Постарайтесь светлые не пачкать, ладно?На светлых тканях оставались пятна от пота.

Это распоряжение наконец вывело Леонидаса из се-бя.

– Ну, знаешь, Константинос, из-за какого-то ма-ленького пятнышка…

– Если мы хотим сохранить ткань для свадебныхплатьев, так нужно, чтобы она после этого годиласьв дело, а эта стоит несколько тысяч драхм за метр!

– Бога ради, да не все ли равно сейчас? Я личновообще не понимаю, почему ты не идешь домой, к же-не и сыну!

– Потому что знаю, что они в безопасности. А этотторговый зал, возможно, нет. Я тут большую частьжизни работал по семь дней в неделю. Если ты, Лео-нидас, не способен понять всю ценность того, что ви-дишь перед собой, то я это понимаю. И отец понимал.

– Все эти ткани не будут стоить ничего, если мы ихотсюда не вывезем, – перебил его старик. Он толькочто выбегал на улицу, где запах дыма усилился, тол-пы людей стали, кажется, еще больше, и, если толькоэто был не обман воображения, даже как будто жарчесделалось. – Мне кажется, времени у нас мало.

Братья взглянули друг на друга, еще не остывот злости.

Леонидас подхватил рулон темного бархата и вы-шел с ним на улицу. Тасос прав. Нужно отсюда уби-раться.

Он бросил рулон на тележку, бегом вернулся в зали схватил Константиноса за руку.

– Идем, быстро.Леонидас чувствовал, что брат готов вырваться.Он потащил его к выходу, и даже тут Константи-

нос не пожалел лишних секунд, чтобы запереть дверьна три замка. Тасос уже дошел, с трудом волоча те-лежку, до конца улицы и свернул направо, к улице Эг-натия. Воздух уже был так задымлен, что нечем сталодышать, слышался треск огня.

Через пару минут они догнали старика и увиделигруду рулонов на тротуаре. Прохожие вежливо обхо-дили препятствие, думая только о том, чтобы убрать-ся подальше от опасности.

– Нужно затащить все внутрь, – торопил Констан-тинос.

– Да кто же станет красть бархат? – сердито возра-зил Леонидас.

Портной уже помогал Тасосу затаскивать рулонытканей в свое ателье, и вскоре на полу посреди ком-наты образовался плотный штабель из почти двух-сот рулонов. От вопроса брата Константинос упря-мо отмахнулся. Теперь в его распоряжении сколько

угодно людей, которые будут выполнять его указаниябез споров.

Тут вдруг пол под ним качнулся, и все ателье за-ходило ходуном. Только что оно казалось надежнымукрытием, а теперь все – и портной, и братья Ком-нинос, и Тасос – выскочили обратно на улицу. Где-тов городе прогремел взрыв, а потом, среди нарастаю-щего хаоса и паники, – еще один и еще.

Люди, убегавшие от огня, казалось, еще прибавилишагу.

– Это иностранные военные, – сказал кто-то из про-ходящих. – Дома взрывать начали.

Это было не безумие, а единственная надежда за-держать огонь. Поскольку воды в городе катастрофи-чески не хватало, оставался лишь один выход – про-тивопожарное заграждение, и солдаты союзной ар-мии пришли на помощь городу.

– Надеюсь, это поможет, – сказал Константинос. –А нам, пожалуй, пора уходить. У меня жена несколькочасов как родила.

– Поздравляю, кириос Комнинос! Какой незабывае-мый день! – сказал портной.

– Да уж, такой день не забудешь! – ответил Ком-нинос, чуть улыбнувшись. – Бог даст, завтра мы при-дем и заберем это все отсюда. – Наконец он повер-нулся к Тасосу. – Не могли бы вы сходить посмотреть,

как дела в торговом зале, и сообщить мне?Тасос кивнул.– Думаю, нам пора идти, – напомнил Леонидас, оза-

даченный уверенностью брата в благополучном исхо-де. – Не хочешь зайти Ольгу успокоить?

– Я уверен, что с ней ничего не случится. У нее тамПавлина есть. А новорожденные ведь первое времявсе равно спят?

– Не знаю, – ответил Леонидас. – Я с ними делане имел. Но уверен, что все уже знают о пожаре.

Вот уже целый час или около того Леонидас всесильнее тревожился за Ольгу. Он с изумлением на-блюдал за братом, которого не волновало ничего, кро-ме бизнеса. Как так можно – совсем не думать о женеи новорожденном сыне? Если бы Леонидас женилсяна такой женщине, как Ольга, она была бы центромего жизни.

Они спустились к морю и двинулись вдоль берега.Здесь все было как всегда: роскошные виллы на на-бережной, корабли в гавани, молча глядящие другна друга.

Резкий запах висел в воздухе, но копоти теперь, ко-гда солнце село, было уже не видно на фоне ночно-го неба. Удивительно, но в отеле как ни в чем не бы-вало накрывали ужин для постояльцев, а за столика-ми кафе люди потягивали напитки. Салоники словно

раскололись на два разных мира. На южной сторонеот улицы Эгнатия о пожаре знали, однако были уве-рены в собственной безопасности. Помочь они ничемне могли и считали своим долгом сохранять спокой-ствие.

А в это время Тасос направлялся обратно на се-вер. Почувствовав сильный запах жареной баранины,он догадался, что мясной рынок, должно быть, тожегорит, а увидев обезумевших от страха овец, бегаю-щих по улицам, уверился в правильности своей до-гадки.

Видеть бегающих без присмотра животных уже до-вольно странно, но тут он в придачу ко всему увидел,что к нему летит какая-то гигантская птица. Она упалана мостовую в каких-то нескольких сантиметрах от Та-соса, и только тут он понял, что это не птица, а стул.Три ножки из четырех отломились при ударе. Вся ули-ца была завалена брошенными вещами, и до сих пор,готовясь бежать, люди выбрасывали из окон все под-ряд: швейные машинки, столы, шкафчики… Они ужепоняли, что никогда не вернутся в свои дома, и отча-яние овладело ими.

Со слепой покорностью человека, уже полвека слу-жащего одной и той же семье, Тасос намеревалсяво что бы то ни стало выполнить поручение хозя-

ина. Когда встречная толпа преграждала ему путь,он останавливался и ждал, прижавшись к какой-ни-будь двери, и в конце концов добрался до конца ули-цы, где находился торговый зал. Он увидел языки пла-мени в окне второго этажа, однако фасад здания былеще нетронут.

«Ничего, я быстро, – подумал он, – только забегу,книгу заказов возьму».

В зале огонь, словно голодное чудовище, жаднопожирал рулоны тюля и тафты, прежде чем не спе-ша, с удовольствием приступить к главному блюду –шерсти и плотному льняному полотну. Рулоны вспы-хивали, как спички в коробке, и воспламенялись другот друга.

Зеваки видели, как все окна вдруг вылетели под на-пором горячего воздуха. Если бы в этом здании бы-ли сложены вместо тканей бруски гелигнита, и тогдавзрыв, пожалуй, не вышел бы сильнее. Осколки стек-ла разлетелись в воздухе и осыпались смертоноснымдождем. И здание, и все вокруг него было полностьюуничтожено.

В ту самую минуту, когда Тасоса поглотило пекло,братья уже подходили к улице Ники.

Им оставалось пройти мимо нескольких сосед-них вилл, когда Константинос бросил взгляд налево,

в темную боковую улочку, и увидел в конце ее заре-во. К своему ужасу, он понял: свершилось то, что всесчитали невозможным. Огонь пересек улицу Эгнатия.Это меняло все.

Ветер изменил направление и стремительно несогонь на юг, к той большой части города, где были со-средоточены почти все коммерческие здания, а такжесамые роскошные дома Салоников. Остановить егоне могло ничто. Угроза нависла не только над домомКонстантиноса, но страшнее для него было то, что егосклад, крупнейший склад тканей во всей Греции, тожеоказался на пути огня.

Хотя уже было ясно, что пожар оборачивается ужа-сающим бедствием для города, он все еще надеял-ся, что катастрофа минует лично его, КонстантиносаКомниноса. Пусть дешевые деревянные дома во всемостальном городе сгорят дотла, но массивный складиз стали и кирпича должен выстоять.

Константинос схватил брата за руку. Нужно былобежать домой, и поскорее. Когда они прибежали, Оль-га сидела в прихожей, бледная, с потемневшими гла-зами, и прижимала к груди младенца. Рядом стоялаПавлина, держа в каждой руке по узлу. Обе женщиныбыли в слезах, однако при виде Константиноса и Лео-нидаса на их лицах отразилось облегчение.

– Нужно уходить, сейчас же! – резко сказал Кон-

стантинос и без промедления вывел их на улицу.Они шли по набережной так быстро, как только мог-

ли, и только для младенца не существовало вокругничего, кроме тепла материнских рук и сильно бьюще-гося материнского сердца. Море, что плескалось все-го в нескольких дюймах от них, немного утешало.

Греческая армия пыталась кое-где с помощьюнемногих имеющихся насосов потушить пожар, но этобыло безнадежно – все равно что поливать из ведрагорящий лес. Теперь главной задачей было благопо-лучно эвакуировать жителей.

Люди со всех концов города собрались в одном ме-сте, чуть восточнее Белой башни, а оттуда их все-возможным транспортом вывозили подальше от огня,за пределы города. Кто-то спасался на лодках. С на-правлением никто не пытался определиться, глав-ное – бежать. Вся приморская часть города уже бы-ла охвачена огнем, и рушащиеся здания представля-ли собой еще одну опасность: металлические балю-страды стали плавиться и стены с грохотом обвали-вались прямо на улицы. Во всей этой Вавилонскойбашне всевозможных наречий те, кого спасали, быст-ро находили общий язык со спасателями.

Оранжевое зарево залило небо, словно за паручасов солнце успело закатиться и подняться снова.Весь город был ярко освещен.

Леонидас помог Ольге с ребенком и Павлине сестьв армейскую машину. Ольга явно была очень слаба,но Леонидас заверил Константиноса, что она в надеж-ных руках и что о ней позаботятся. Торговец сунулв руку офицеру несколько банкнот с обещанием вско-ре дать больше, если все будет хорошо, и велел во-дителю везти их в Перею, где жил один из его главныхклиентов.

Хотя братья и не питали друг к другу особеннойлюбви, Леонидас чувствовал, что его долг – остать-ся с Константиносом. Они отошли еще немного на во-сток, а затем просидели всю ночь и большую частьследующего дня на безопасном расстоянии, у моря,глядя, как гибнет в огне любимый город.

В этот день многие поверили, что тут не обошлосьбез чуда.

Огонь не разбирал религий. Перед ним устоялонесколько минаретов, словно стволы деревьев в сго-ревшем лесу, но синагоги были разрушены почти все.Десятки церквей тоже погибли, однако, дойдя до ан-тичной базилики Святой Софии, огонь вдруг таин-ственным образом остановился. Кто-то счел это отве-том на свои молитвы.

По Божьей воле или сам по себе, но ветер, поры-вами перебрасывавший огонь из одной части горо-да в другую, стих. Без него пожар распространяться

не мог. Какое-то время город еще тлел, но пламя ужепогасло.

В понедельник с утра Константиносу не терпелосьвернуться в город. Оттуда, где они остановились,невозможно было оценить масштаб разрушений, и онбыл по-прежнему уверен, что его склад в порту дол-жен был уцелеть.

– Нужно выяснить, насколько он пострадал, – ска-зал Константинос.

Со все нарастающим трепетом братья молча шлик разрушенному городу. Чем ближе к центру, тем чу-довищнее выглядели почерневшие силуэты выгорев-ших зданий. Самый воздух, казалось, был исполненгоря. Город застыл в скорби, и его обгорелые останкисловно надели вдовий траур.

Какой-то человек в лохмотьях стоял с Библией в ру-ках и страстно проповедовал перед воображаемойпаствой. Он читал из Откровения Иоанна Богослова:

– Горе, горе тебе, великий город, одетый в виссони порфиру и багряницу, украшенный золотом и камня-ми драгоценными и жемчугом, ибо в один час погиблотакое богатство! И все кормчие, и все плывущие на ко-раблях, и все корабельщики, и все торгующие на моревстали вдали и, видя дым от пожара ее, возопили, го-воря: какой город подобен городу великому! И посы-пали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая:

горе, горе тебе, город великий, драгоценностями ко-торого обогатились все, имеющие корабли на море…

– Похоже… – сказал Леонидас.– Не будь таким суеверным, – сердито отозвал-

ся старший брат. – Какой-то идиот устроил пожар.Вот и все.

У самого берега они заметили полузатонувшиеостовы сгоревших рыбацких лодок. Почти невероят-но, но до них долетели искры от горящих прибрежныхдомов.

Многие вышли в этот день в такой же молчаливыйпуть – осмотреть разрушения, и зрелище, открывав-шееся им, было страшнее, чем кто-либо из них могсебе вообразить. Отели, рестораны, магазины, теат-ры, банки, мечети, церкви, синагоги, школы, библио-теки – все погибло, и жилые дома тоже. Тысячи и ты-сячи их были разрушены.

Тишина нависла над городом. Братья видели,как многие разбирают обгорелые развалины своих до-мов, не веря, что от их жизни ничего не осталось, кро-ме тлеющей золы, что была когда-то, вероятно, мебе-лью, одеждой, иконами и книгами. Теперь ничего уженельзя было различить.

Неподалеку от дома Комниносов братьям повстре-чались две женщины, шедшие рука об руку. Вид у нихбыл такой неуместно элегантный и безмятежный, го-

ловы прикрыты зонтиками от летящей золы – ни датьни взять леди, вышедшие на послеобеденную прогул-ку, однако, когда они подошли ближе, братья замети-ли, что обе они плачут, не стыдясь слез.

Дойдя до своего родного дома, они до конца поня-ли горе этих женщин. Несколько минут братья мол-ча стояли и смотрели, не в силах поверить, что вотэто огромное пространство тлеющей земли было ко-гда-то великолепным домом, который их отец строилс такой гордостью.

Воспоминания о детской спальне с видом на мо-ре с необычайной силой нахлынули на Леонидаса,и он вспомнил, как просыпался каждое утро и гля-дел на пляшущие солнечные зайчики на потолке –отражение волн. Он уехал отсюда много лет назад,но картины прошлого ярко вспыхивали в памяти – од-на за другой, стремительно, не по порядку, словново сне. Глаза у него давно щипало от едкого дыма, ви-севшего в воздухе, а теперь из них покатились слезы.

Константинос сразу вспомнил о письменном столеиз своего кабинета, о своих личных бумагах, о бесцен-ной коллекции часов, о картинах, о великолепных пор-тьерах, так элегантно свисавших от потолка до пола.Все погибло, ничего нельзя восстановить. Гнев вспых-нул в нем, как пламя.

– Идем, Леонидас, – резко сказал он и взял брата

за руку. – Тут уже ничего не поделаешь. Нужно взгля-нуть на торговый зал, а потом на склад.

– И там будет то же самое, – холодно отозвалсяЛеонидас. – Ты непременно хочешь это видеть?

– Торговый зал мог уцелеть в огне, – оптимистичнопредположил Константинос. – Пока там не побываем,не узнаем.

Они вместе деловым шагом зашагали по разрушен-ным улицам. Константинос упрямо не хотел терять на-дежду, но когда они дошли до места, то убедились,что Леонидас был прав. Торгового зала больше не бы-ло. Ничего не осталось от радуги, которой Константи-нос так гордился: ни красного, ни голубого, ни зеле-ного, ни желтого, – одни лишь оттенки серого. Внутрьвходить не рискнули. Металлические балки угрожаю-ще нависали под потолком. Кто знает, удержат ли ихобгорелые остатки кирпичей?

– Конструкция склада гораздо более современна, –сказал Константинос. – А большая часть запасов хра-нится там, так что не будем здесь зря время терять.

Константинос Комнинос отвернулся. Смотретьна эти руины было невыносимо, и ему не хотелось,чтобы брат догадался, как тяжела для него эта потеря.

Леонидас все еще не мог оторвать глаз от этого зре-лища, когда заметил, что брат уже дошел до концаулицы. Он поспешил следом.

Они пошли кружным путем, так как напрямую кое-где было не пройти. Одна опустевшая улица за дру-гой оставались позади. Изредка то тут, то там попа-дались уцелевшие части зданий, словно они не при-шлись по вкусу огню. На одном из больших универ-сальных магазинов сохранилась вывеска «Vêtements,Chaussures, Bonneterie»2. Она казалась такой яркойи веселой, но такой неуместной. Не было большени одежды, ни обуви, ни чулок. На той же улице,на столбе, все еще висел покореженный металличе-ский указатель «Кинематограф Патэ». Эти слова ужеказались странными, словно из другого мира.

Наконец перед ними открылось зрелище, при видекоторого сжалось бы и каменное сердце: сгоревшаяцерковь Святого Димитрия, покровителя города. Пла-мя поглотило ее. Оба брата помнили, как здесь отпе-вали их родителей, и здесь же венчались Константи-нос с Ольгой. Теперь от нее осталось лишь пустое ме-сто – двор, пол, заваленный кирпичами, расписная ап-сида, открытая всем ветрам и свету впервые за сот-ни лет своей истории. Она казалась постыдно обна-женной. Братья увидели, что среди развалин одинокобродит священник. Он плакал. Еще один сумасшед-ший выкрикивал слова, сказанные апостолом Павломоб этом самом городе. Никогда еще они не вызывали

2 Одежда, обувь, чулки (фр.).

в душе такого отклика.– …В явление Господа Иисуса с неба, с Ангела-

ми силы Его, в пламенеющем огне совершающегоотмщение не познавшим Бога и не покоряющимсяблаговествованию Господа нашего Иисуса Христа!.. –кричал он.

Помимо церквей, Константинос с Леонидасом уви-дели руины синагог и мечетей, и, казалось, людивсе же находили какое-то утешение на месте своихсвятынь. Там, где стены устояли, люди собиралисьгруппами в их тени. Между колонн натягивали верев-ки для белья, в проходах синагог уже устроили кухни,а в обгорелых стенах мечетей аккуратно развешен-ные одеяла образовывали что-то вроде разгорожен-ных спален.

При виде двух банков – Банка Салоников и Бан-ка Афин, почти не пострадавших, Константинос нена-долго преисполнился оптимизма, и такое же чув-ство вызвал у него огромный универсальный мага-зин с мраморным фасадом, однако эти здания былисчастливыми исключениями.

Отель «Сплендид», где люди ужинали вечером во-семнадцатого августа в полной уверенности, что сю-да огонь ни за что не дойдет, сгорел до основания. Из-любленное местечко Леонидаса, кафе у моря на краюплощади Элефтерия, постигла та же участь. На пло-

щади, бывшей когда-то центром светской жизни горо-да, царила тишина.

Наконец братья дошли до того места, чуть север-нее порта, где был расположен главный склад Комни-носа.

Оба стояли и смотрели на то, что осталосьот огромного склада. Он сгорел до основания.

– Мой прекрасный склад, – прошептал Константи-нос через несколько минут. – Мой прекрасный, пре-красный склад.

Младший брат взглянул на него и увидел, что онобливается слезами.

Словно погибшую любовь оплакивает, подумалЛеонидас, пораженный тем, что брат не скрывает сво-их чувств. Когда умерла их мать, он и то столько слезне пролил.

Пока они стояли и смотрели на картину разруше-ния, над ними пролетел немецкий аэроплан. Теперьпилот доложит командованию, что Салоники весьмауспешно справились с собственным уничтожением.Сами немцы не сделали бы этого лучше.

Тем временем местная газета на французском язы-ке готовила первый выпуск со дня пожара. Хлесткийзаголовок подводил итог:

LA MORT D’UNE VILLE

ГИБЕЛЬ ГОРОДА

Глава 4

Пять дней после этого Ольга ничего не слышала

о Константиносе, но была так погружена в заботыо ребенке, что о муже почти и не думала. Дни и но-чи стали неотличимы друг от друга – беспокойные,бессонные. Иногда ей удавалось укачать маленькогоДимитрия, и он засыпал, но обычно не дольше чемна полчаса.

Павлина жила с Ольгой в одной комнате в огром-ном доме в Перее, принадлежавшем старому дру-гу Константиноса, богатому экспортеру тканей, кото-рый отправлял за границу не одну партию его товара.Из окна было видно, что над городом, в десяти кило-метрах от них, все еще висит завеса дыма.

Гибель Салоников казалась Ольге чем-то далеким,но во вторник она получила вести от Константиноса,что практически все, чем он владел, уничтожено.

– Мне очень жаль, – со слезами на глазах прогово-рила хозяйка дома. – Это так ужасно для вас… всепотерять!

Ольга была благодарна ей за сочувствие, но не мог-ла найти в себе должного эмоционального отклика.Да, потерять все было бы ужасно, но ведь с ней этогоне произошло. «Все» лежало у нее на руках. Ребенок

был сейчас центром ее мира, и все остальное былоне важно.

На следующий день Константинос, остановивший-ся в отеле в уцелевшей части города, пришел на-вестить жену и ребенка. Он уже занялся восстанов-лением того, что осталось от склада. Товар сгорелвесь, но основания стен остались целы, и Констан-тинос начал отстраивать склад заново. Он разослалраспоряжения, собираясь пополнить запасы товара,а как только прибудут новые партии тканей, их нужнобудет где-то хранить. Уже через несколько дней, кото-рые ушли на составление иска о выплате страховки,Константинос отставил эмоции в сторону.

– Я выстрою свой бизнес заново, еще лучше и проч-нее, чем был, – заверил он Ольгу.

Работы по восстановлению дома пришлось отло-жить на многие месяцы. Это не было для Констан-тиноса главной задачей. Однако Ольга понимала,что гостеприимством, оказанным ей в Перее, нельзяпользоваться бесконечно. Первоначально речь шлавсего о нескольких днях, а они живут здесь уже двенедели.

Прибрежные районы города и почти весь севе-ро-запад были разрушены, но верхняя часть, где про-шло Ольгино детство, не пострадала.

Маленький домик на улице Ирини, номер три, до-

ставшийся им с сестрой после смерти родителей, сей-час пустовал, и Ольга подумала, что это было бы иде-альное место на то время, пока идет ремонт. Сестраее два года назад уехала в Волос, к сыну.

В следующий раз, когда Константинос пришел ихнавестить, Ольга неуверенно предложила переехатьтуда, пока их виллу не отстроят заново.

– Домик, конечно, маленький, но мы поместим-ся… – Ольгин голос оборвался. Она уже почувствова-ла, что Константиносу не по душе эта затея.

Весь этот домик мог бы поместиться в одну го-стиную их прежнего особняка. Человеку, всю жизньпрожившему в богатом прибрежном районе, даже ду-мать о квартале, где придется толкаться локтями –в буквальном смысле – с мусульманской и еврей-ской беднотой, было довольно противно. Удивитель-но, размышлял он, как только Ольгина строгая красо-та, ее белая кожа могли расцвести в нищете и грязигородской окраины.

Однако Ольга была настроена решительно.– Пожалуйста, Константинос… Павлина может

спать в мансарде. Она не против, – умоляла она. –И это же временно.

Похоже было, что лучшего решения все равноне найти. Все дома, которые можно было бы снятьв аренду, сгорели до основания. С некоторой неохо-

той и многочисленными оговорками Константиносдал свое согласие.

На неделе Ольга с ребенком вернулись в город.Павлина отправилась туда несколькими днями рань-ше, чтобы убрать дом, а Константинос должен былприехать к вечеру.

Возница вез ее в город, объезжая сильнее всегопострадавшие улицы, и все же масштаб разрушенийбыл очевиден. Через месяц после пожара, уничто-жившего почти весь город, запах пепелища, которыйневозможно было спутать ни с каким другим, по-преж-нему висел в воздухе.

Ольга успела мельком увидеть призрачные осто-вы величественных городских зданий, их пустые ок-на, слепо глядящие на море, а потом и останки виллыКомниносов.

Они с ребенком прибыли на улицу Ирини около по-лудня. Была уже середина сентября, но солнце пали-ло, как в августе.

Выйдя из экипажа в конце узкой улочки, Ольга уви-дела, что Павлина разговаривает с какой-то женщи-ной, и узнала ее. Это была Роза Морено, ее соседка.

Роза была вне себя от радости, увидев Ольгу,и тут же наклонилась поближе, чтобы рассмотретьмладенца.

– Милая моя, я так счастлива тебя видеть – и по-

здравляю! – сказала она. – И выбрал же твой малышвремя, когда родиться! Но зато какая радость, что тыопять будешь жить здесь.

– Спасибо, Роза. Я тоже рада.Почти механически, в знак доверия и приязни,

она протянула дитя Розе, и та прижала его к себе,с наслаждением вдыхая сладкий младенческий за-пах. У нее самой двое сыновей были еще малень-кие, но ведь особый запах новорожденного держитсянедолго.

Они не виделись больше двух лет, но быстро обме-нялись любезностями и новостями о главных событи-ях в своей жизни.

– Улица наша мало изменилась, сама увидишь, –сказала Роза. – Нам повезло, что огонь сюда не до-шел. Синагога наша сгорела, но, по правде говоря,уж лучше синагога, чем дом. Ты только не говори ни-кому, что я так сказала.

– А мастерская? – спросила Ольга, когда Роза от-дала ей младенца.

– Сильно пострадала, но это дело поправимое!Морено, еврейская семья, жившая в доме номер

семь, владела одной из самых популярных швейныхмастерских в городе и тоже покупала ткани у Констан-тиноса Комниноса. Муж Розы, Саул, унаследовал ма-стерскую от своего отца и собирался в будущем пе-

редать ее своим сыновьям Элиасу и Исааку. Одномуиз них исполнился только год, а другому четыре, од-нако все уже было решено.

Через несколько часов после пожара Саул началделать новые выкройки взамен сгоревших и сметалшвы у нескольких костюмов. Многие люди осталисьв чем были, так что Саул предвидел ажиотажныйспрос и был достаточно практичен, чтобы восполь-зоваться ситуацией. Один купец из Верии продалему в кредит на полгода несколько рулонов недоро-гой шерсти, и он тут же приступил к работе, обошелнескольких клиентов, чтобы снять мерки.

– Думаю, мы тут устроимся как-нибудь, правда, ки-рия Ольга? – сказала Павлина, когда они переступи-ли порог.

– Да, пожалуй, устроимся, – ответила Ольга. –Я здесь чувствую себя как дома…

Те немногие пожитки, что остались у них, в основ-ном одеяла, простыни, пеленки и другие детские ве-щи, внесли в дом. Кирия Морено принесла подходя-щий по размеру ящик для фруктов, который мог сойтивместо колыбели. Она выстлала его изнутри мягким,постелила вышитые простынки и одеяльце с именемДимитрия.

В доме номер пять, между Ольгой и Морено, жи-ла мусульманская семья Экрем с тремя дочерьми.

Госпожа Экрем как-то зашла после обеда с подарка-ми для малыша и сладостями для Ольги. Она былаочень добрая женщина, правда, объяснялась с сосе-дями по большей части улыбками и жестами, потомучто греческого почти не знала.

Ольга была рада вернуться в теплую, знакомую ат-мосферу дома, где она выросла, улицы, полной доро-гих воспоминаний. Все, кого она знала с детства, по-прежнему жили в тех же домах и были рады снова ееувидеть. Они скоро простили ей то, что после замуже-ства она была здесь такой редкой гостьей.

Тепло и близость радовали в эти дни Ольгу,но не Константиноса. Столь тесное соседство с други-ми людьми, то, что их слышно за стеной и даже с ули-цы, казалось ему невыносимым. В большей части до-мов теперь, после пожара, жило по несколько семей.За городом организовали лагеря беженцев для тех,кто остался совсем без крова, но когда у брата или ку-зена есть крыша над головой, естественно ожидать,что он разделит с тобой свою удачу. Вот так и вышло,что в некоторых домах по улице Ирини, с ветхими по-лами, с подвалами, отведенными для скотины, юти-лось до пятнадцати человек сразу, со всеми вытека-ющими последствиями вроде шума и беспорядка.

Константинос открыто выказывал недовольство,и хотя Ольга всегда исполняла свой, пожалуй, самый

главный свадебный обет, а именно: никогда и ни в чемне перечить мужу, наступил момент, когда у нее все жевырвалось неосторожное слово.

– У меня здесь клаустрофобия начинается, – пожа-ловался Константинос после беспокойной ночи.

– Я понимаю, это не вилла у моря, но мне нравится.– Ты выросла на этой улице, Ольга, – возразил

муж. – Тебе это привычно!– Да ведь нам еще гораздо легче, чем другим, – ти-

хо сказала она.Ольга слышала рассказы о лагерях беженцев, ко-

торые разбили за городом для десятков тысяч лю-дей, оставшихся без крова после пожара. Хотя онибыли по большей части хорошо организованы добро-сердечными иностранцами, однако все необходимоевыдавалось строго по норме, и с наступлением зимыих обитателям будет нелегко. Единственный выход,кроме этого, остававшийся семидесяти тысячам без-домных (если родственники не могли их принять), –бесплатный поезд до Ларисы или корабль до Волоса,где строились новые дома. Большинство оставшихсяна улице были евреями, и тысячи из них вынужденыбыли уехать.

Но как ни велики были потери этих людей, Констан-тинос считал, что он потерял больше. Относительныецифры его не интересовали. Он был одним из самых

богатых людей в городе, значит и его личное благо-состояние пошатнулось сильнее, чем у других. Стра-ховая компания прислала письмо с уведомлением,что при таком количестве прошений о выплатах онине в состоянии предложить ему полную компенсацию,как он ожидал.

– Мне бы не хотелось выслушивать поученияот собственной жены, – отрезал Комнинос. – Ты ведьничего дурного не видишь в такой жизни, как на этойулице, правда?

– А ты видишь одни недостатки. Так почему бы тебетогда не найти какое-нибудь другое место?

Ольга не видела, как рука взлетела к ее щеке. Толь-ко почувствовала один-единственный хлесткий удар.

Павлина вернулась с прогулки с малышом и обо-млела, увидев, что Ольга рыдает на кровати. Когда хо-зяйка наконец подняла голову от подушки, чтобы объ-яснить, что случилось, Павлина с изумлением и ужа-сом увидела на ее щеке красное пятно.

– Какой позор, – сказала Павлина. – Его отец нико-гда бы такого не сделал. И брат тоже.

– И я же его не поучала, Павлина. Просто высказа-ла свое мнение.

– А он что, ушел?– Да, и сказал, что больше здесь жить не будет.Малыша пора было кормить, и разговор прервался,

но Ольга понимала: их отношения с мужем уже нико-гда не будут прежними.

Оправившись от первоначального потрясения по-сле пощечины, Ольга призналась себе и Павлине,что отсутствие в их маленьком доме грозного мужастало громадным облегчением. Он прислал записку,что вернулся в тот же отель, где жил после пожара.Оттуда было ближе к его стройкам, и это был доста-точно благовидный предлог для тех обитателей ули-цы Ирини, которые могли полюбопытствовать, поче-му ушел кириос Комнинос.

Все шло спокойно, пока через несколько дней Ди-митрий не стал плакать гораздо больше обычного,и даже Павлина, гордившаяся своим умением об-ращаться с младенцами, ничего не могла поделать.Для человека, появившегося на свет меньше меся-ца назад, этот малыш отличался на редкость громкими пронзительным голосом.

Ольга с Павлиной по очереди носили его на руках,часами укачивали, но ничто не помогало, он все пла-кал и плакал и не успокаивался, сколько ни прикла-дывай его к груди.

Однажды утром неожиданно явился Константинос.– Ребенка на улице слышно! – рявкнул он, отчасти

от злости, отчасти чтобы перекрыть рев младенца. –Он болен, должно быть! Почему за доктором не по-

слали?– Маленькие часто так кричат, горло пробуют, – ста-

ла оправдываться Павлина, заметив, что Ольга слег-ка вздрогнула от гневного окрика мужа.

Константинос повернулся к ней.– Скажу доктору Пападакису, чтобы зашел после

обеда, – резко сказал он. – Я знаю, Павлина, у те-бя имеется некоторый опыт, и все же, думаю, стоитузнать мнение специалиста.

После этого, не считая редких визитов, Константи-нос устранился. Денег давал достаточно, чтобы про-кормиться, но обедать с ними не оставался. Ему былоне по себе на этой улице, где скотины было больше,чем людей, и где он сам чувствовал себя как свиньяв тесном загоне.

Вскоре на улицу Ирини наведался доктор Папада-кис. До сих пор он в этой части города никогда не бы-вал и, как и Константинос Комнинос, даже не пыталсяскрыть отвращение. Во время своего краткого визитаон сохранял на лице такое выражение, словно забрелсюда случайно, по пути.

Доктор осмотрел мать и младенца и немедленнообъявил, что беда в материнском молоке. Его не хва-тало. Димитрию придется найти кормилицу.

Ольга выслушала этот диагноз не без огорчения.Ее так радовало ощущение близости, когда она кор-

мила ребенка. Но она сделает все так, как лучшедля него.

Прелесть жизни на такой многолюдной улице в том,что всегда найдется кому прийти на помощь – подмет-ку ли прибить, крысу ли поймать, записку ли отнестина другой конец города. Решение задачи, кто же будеткормить Димитрия, оказалось прямо под рукой.

– Я Элиаса уже почти не кормлю, – сказала Роза, –а молока у меня сколько угодно. Хочешь, я возьмусь?

Это казалось самым естественным выходом.И не прошло и дня, как Димитрий сосал уже другую

грудь. Живот у него опять был полон, и он снова сталрасти и крепнуть под постоянным улыбчивым, обо-жающим материнским взглядом. Мужу Ольга не ста-ла говорить, кого взяла в кормилицы, – знала, что онне одобрит.

Даже на этой улице, которая богачу показалась быпросто нищей, существовало крепко сплоченное со-общество. Жизнь бок о бок сделала людей не менее,а даже более терпимыми друг к другу.

Все дети играли вместе – христианские, мусуль-манские, еврейские, и когда они затевали салки воз-ле местной церкви, или среди развалин синагоги,или у одного из множества минаретов, которые всееще возвышались над городом, никто и не вспоминал,что это святое место. Тем более не важно было им,

кто к какой религии принадлежит.Они понимали, что чем-то отличаются друг от дру-

га. «А почему ты, Исаак, говоришь не так, как мы? –поддразнивал, бывало, кто-нибудь из мальчиков-хри-стиан. – И почему по субботам играть не выходишь?»Маленьких мусульман тоже дразнили. «А я слышал,как мой отец говорил, что твой дядя вчера напился!» –«Ну и что? Мама говорит, если он не сам ракию поку-пал, так это ничего не значит!» Вот так и жили людина улице Ирини: мирясь с особенностями друг другаи привычно закрывая на что-то глаза.

В ноябре в городе состоялся судебный процесс,за которым все следили с большим интересом. Супру-жескую пару, жителей той части города, где предпо-ложительно возник пожар, обвинили в поджоге. Кон-стантинос, который теперь заходил на улицу Иринипроведать жену реже чем раз в неделю, появился тамкак раз в тот день, когда огласили вердикт, и яростнонастаивал на том, что поджог был преднамеренным.

Подсудимых оправдали, но по складу своего харак-тера Константинос был неспособен поверить, чтобытакая катастрофа могла быть случайностью, – нуж-но же было на кого-то излить свой гнев после такихпотерь.

– Выходит, нас хотят убедить, что гибель нашего го-

рода – просто несчастный случай?! – воскликнул они ударил кулаком по столу.

Вопрос был риторическим. Ольга в эти дни не ре-шалась ни в чем возражать мужу, хотя про себя счита-ла: уже то, что эта пара потеряла во время пожара всесвое имущество, говорит в пользу их невиновности.

В это утро Комнинос едва замечал жену и ребен-ка. Сидел, уткнувшись в газету. Ольга стояла у плиты,помешивая кофе для мужа, и думала о том, что егогнев доходит до кипения ровно за то же время, за ка-кое поднимается темная жидкость в маленькой тур-ке. Она налила кофе в чашечку, поставила перед нимна стол и отошла.

Оправдание несчастных беженцев было не един-ственным важным событием этого дня.

Вот уже месяц выходили ежедневные сводки но-востей – свидетельство острых противоречий внут-ри Греции. Как раз перед этим опустошительным по-жаром король Константин покинул страну, и его сме-нил на престоле сын Александр, который, вопреки от-цу, поддержал Венизелоса. Очистив армию от рояли-стов, Венизелос, снова ставший премьер-министром,втянул не слишком прочно объединившуюся Грециюв войну на стороне Антанты. В результате всего этогоЛеонидас Комнинос отправился сражаться на Маке-донский фронт, на север страны.

Поставки сукна для армейских мундиров оказалисьприбыльным бизнесом для Константиноса Комнино-са. Каждый день войны приносил ему огромные бары-ши. Если удастся снова поставить дело на широкуюногу, думал он, миллионы драхм будут у него в кар-мане. Пусть инфраструктура города разрушена, но онсумеет обернуть ситуацию себе на пользу.

Ольга наблюдала за мужем – за тем, как он быст-ро листает страницы газеты, почти не обращая вни-мания на другие новости дня. Он не собирался долгозадерживаться над военными сводками, пусть дажеего родной брат ведет в атаку солдат где-то на пере-довой. Единственное, что занимало его сейчас, – по-скорее бы вернуться на склад, где в этот день возво-дили леса.

Комнинос одним глотком выпил кофе, встал, чмок-нул Ольгу в щеку, потрепал по головке малыша. Ди-митрий лежал на груди матери и крепко спал, ничегоне зная о мировых бедствиях. Роза Морено только чтоушла, теперь малыш несколько часов не шевельнет-ся. Ничто не нарушало его покой и безмятежность.

– Как тут, все хорошо? Как ребенок спит?Вопросы вылетали один за другим, и ни один из них

не требовал ответа. Константинос торопился, и у Оль-ги не было ни малейшего желания его удерживать.

– Склад будет готов через несколько месяцев, –

сказал он. – Потом нужно будет заняться торговым за-лом. А там посмотрим, как быть с домом.

И он ушел. Ольга стояла в дверях и смотре-ла, как щеголеватая фигура мужа быстро удаляет-ся по мощеной улице. Темный, хорошо скроенныйкостюм и фетровая шляпа резко выделялись средиодежд здешних обитателей. А сильнее всего броса-лась в глаза его стремительная походка, почти срыва-ющаяся на бег. Ему не терпелось вырваться отсюда.

Месяц за месяцем счастливо текли на улице Ири-ни. Жара спала, и теперь все чаще сидели дома,а не на улице. Роза Морено приходила пять разв день, а после вечернего кормления засиживаласьеще на час или дольше и приводила с собой ребяти-шек.

Бывало, что и Ольга с Павлиной заходили в со-седний дом к Морено, а к ним присоединялась кирияЭкрем с дочерьми. При свете мерцающей свечки на-чинались рассказы. К кофе всегда подавался щедрыйкусок топишти – медового пирога с грецкими ореха-ми, который Роза пекла по традиционному еврейско-му рецепту. Держа на коленях Элиаса, она вспомина-ла истории о том, как ее предки попали в Грецию бо-лее четырех веков назад, и рассказывала так, будтоони только сегодня сошли на берег.

– Нас было двадцать тысяч – тех, кого вышвырну-ли из Испании, – говорила она со сдержанным него-дованием, – зато когда мы прибыли в Салоники, сул-тан только обрадовался. «Вот глупцы эти католиче-ские монархи – изгоняют евреев. Турки стали бога-че оттого, что они здесь, а испанцы – беднее!» – вос-кликнул он. – Иногда она вставляла фразы на лади-но3 и тут же переводила. – И жили мы тут припеваю-чи, даже составляли большинство здешнего населе-ния! Тут стояли десятки синагог, и Салоники стали на-зывать la Madre de Israel4.

Да, поговорить она любила.– Мы воссоздали золотой век тут, в Салониках,

как когда-то в Испании, и встретили здесь все привыч-ные религии вперемешку: ислам, христианство, иуда-изм. И жили счастливо все вместе, каждый в своейвере. Даже климат тут оказался такой же, и фруктытакие же – гранаты! – восклицала она улыбаясь.

Мать Саула, что жила вместе с сыном и невест-кой, не знала ни слова по-гречески, говорила толькона ладино. Она все время сидела в углу, одетая в тра-диционную одежду сефардских евреев – белую блуз-ку, расшитую жемчугом, длинную юбку, фартук, плот-ный атласный жакет, отделанный мехом, и шаль, тоже

3 Ладино – язык сефардских евреев.4 Мать Израиля (исп.).

расшитую жемчугом. Иногда она рассказывала сказ-ки, а невестка переводила их на греческий.

Девочек Экрем завораживали ее сказки о дале-ком городе под названием Гранада, где было когда-тостолько мечетей, и замков с башнями, и надписейарабской вязью на стенах. Они жевали кусочки слад-кого пирога с орехами и воображали себе это сказоч-ное место – невероятно красивое и экзотическое, ку-да они, может быть, когда-нибудь поедут вместе. Гос-пожа Экрем часто читала что-нибудь из своей много-томной «Тысячи и одной ночи», и в сонном полусве-те мать рисовалась девочкам Шахерезадой, расска-зывающей свои чудесные сказки о судьбе и предна-чертанном ей жребии. Она читала по-турецки, а стар-шая дочь переводила каждую фразу на греческий.

Когда они сидели все вместе в маленькой комнаткеу Морено, в воздухе ощущалась причудливая смесьразнообразных ароматов трав и специй, которымиприправляли еду, церковного ладана, свечного воска,сладких булочек, дурманящего запаха кальяна, а ещегрязных детских пеленок и срыгнутого молока. Когдадомой приходил Саул Морено, от него кисло пахло по-том. Он работал без устали, чтобы успеть выполнитьвсе новые и новые заказы на армейские мундиры.

Димитрий привык к тому, что его передают с рукна руки и качают то на одном колене, то на дру-

гом, привык слышать самые разные выговоры и ви-деть над собой разные лица. Он вдыхал десятки раз-ных запахов и любил, когда его тискали разные лю-ди из разных семейств. В первые несколько месяцевсвоей жизни он видел вокруг одни улыбки. И все вре-мя улыбался в ответ.

– Митси, Митси, Митси мой! Митси, Митси, Митсимой, – распевали дети, играя с ним в прятки.

Все эти месяцы Константинос по-прежнему вел ре-конструкцию своего большого склада у дока, расши-рил его, прихватив территорию, которую раньше зани-мало соседнее здание, сгоревшее дотла. Равнодуш-ные формальные визиты на улицу Ирини тоже про-должались, но он никак не мог скрыть своего отвра-щения к самим ее обитателям и к тому, в каком коли-честве они ютились в домишках размером не большеего гардероба.

Леонидас же, приехав в родной город на побывку,не обнаружил в себе такой неприязни к улице Ири-ни и, кажется, даже предпочитал ее городскому цен-тру, где располагалась его собственная убогая квар-тирка. Павлина всегда встречала его горячей едой,Ольга – улыбкой, а Димитрий – неприкрытым востор-гом. Мальчик обожал дядю, который мог целыми часа-ми петь ему песенки или показывать фокусы, доста-вая неведомо откуда ириски и монетки. Стоило дяде

Леонидасу появиться, тут же раздавались радостныекрики и смех.

План полной реконструкции города был состав-лен французским архитектором Эрнестом Эбраром.Предполагалось, что на месте узких улиц проложатбульвары и построят роскошные здания. Это гораз-до больше соответствовало тем перспективам, к ко-торым стремились коммерсанты вроде Константино-са Комниноса, и он тоже радовался преображению го-рода, однако местные мусульмане и евреи не разде-ляли его восторгов. Семья Морено с тревогой услы-шала, что извилистые улочки к югу от улицы Эгнатия,где жили в основном евреи, в прежнем виде восста-навливать не будут, и бóльшую часть общины вытес-нят на окраины. То же касалось тех районов города,где обитали мусульмане. Их тоже изгоняли из центра.

По счастливой случайности уцелевший во времяпожара квартал, где находилась улица Ирини, не по-пал в зону перепланировки. Пускай там было тесно,но гармоничный уклад жизни полюбился ее обитате-лям, и никто из них не хотел перемен.

Константинос закончил перестройку склада, и ещегода не прошло после пожара, как склад зарабо-тал вновь, принося ту же ежемесячную прибыль,что и раньше, – и даже более того. Теперь можно бы-ло приступать к строительству торгового зала.

В ноябре 1918 года война, в которую были втя-нуты народы со всех концов земного шара, закон-чилась. Греческие войска, сражавшиеся на Македон-ском фронте, помогли сломить сопротивление нем-цев и болгар, затем последовало полное поражениеГермании. После того как был подписан мирный до-говор и победители начали кромсать поверженнуюОсманскую империю, Элефтериос Венизелос наде-ялся, что за греками признают право на контрибуцию.Много лет он пестовал грандиозную мечту: вернутьогромные территории Малой Азии, захваченные тур-ками, и восстановить Византийскую империю. В этовремя более миллиона греков жило в различных об-ластях Малой Азии, многие из них – в Константинопо-ле. Главной мечтой Венизелоса было отвоевать этотгород, отнятый у Греции в 1453 году.

Согласно условиям договора Венизелос надеялсяполучить контроль над Константинополем и Смир-ной, городом на западном побережье полуострова.Для многих мусульман в Салониках это было неспо-койное время. Союзники только что разгромили ихбратьев-мусульман в Турции, и они втайне желали по-беды Османской империи.

Однако еще до того, как мирный договор с Германи-ей был подписан, амбиции Венизелоса бросили гре-ческую армию в новое опасное предприятие. В мае

1919 года, пока старший брат подсчитывал барышиот проданной шерсти и сукна для военной формы,а маленький племянник играл в прятки с приятеля-ми на улице Ирини, Леонидас Комнинос отправил-ся в Малую Азию. При поддержке французских, бри-танских и американских кораблей двадцатитысячноегреческое войско оккупировало Смирну, считавшуюсяодним из лучших портов в Эгейском море.

Предлогом для вторжения была охрана городаот итальянцев, высадившихся у самых его южных гра-ниц, но, кроме того, Венизелос заявлял, что должензащитить сотни тысяч проживающих там греков от ту-рок. Пять лет назад почти миллион армян-христианвыселили из их домов и погнали босиком в пустынюна верную смерть. Существовал риск, что греков, на-селявших эти земли из поколения в поколение, можетпостигнуть та же участь, и эта мысль укрепляла ре-шимость Леонидаса Комниноса и его солдат.

Оккупация обошлась относительно малой кровью(турецкому командующему приказано было не со-противляться), однако избежать зверств не удалось,и несколько сотен турок были убиты.

Летом того же года полк Леонидаса предпринялуспешное наступление на востоке. Целью его былзахват территорий, прилегающих к оккупированнойСмирне. По мере того как турецкое национальное

движение набирало силу, сопротивление станови-лось все более отчаянным, но, несмотря на это, гре-ческие войска сумели захватить бóльшую часть за-падной территории Малой Азии, методично разрушаяпо пути турецкие деревни и истребляя жителей.

Захват Смирны вызвал в Турции всплеск национа-лизма, и многие турки мечтали о мщении. Они нанес-ли ответный удар, зверски убив тысячи греков, в томчисле живших у Черного моря. Чудовищные зверствабыли на совести обеих сторон – деревни и города сти-рались с лица земли.

За все это время Леонидас лишь раз приезжал до-мой на побывку. Зашел на склад к брату, но большуючасть недели провел, сидя в молчании в доме на ули-це Ирини. Ольга заметила, что он изменился. Каза-лось, за один год постарел на десять.

Только в одном Леонидас остался прежним.При всей своей усталости он всегда находил времяи силы для маленького Димитрия. Однажды, придяв гости, принес ему хулахуп и часами забавлял пле-мянника, снова и снова пытаясь научить его гонятьобруч так, чтобы он не падал.

В начале 1921 года полк Леонидаса принял участиев новом наступлении. На этот раз целью была Анка-ра. Хотя греки и потерпели поражение в двух круп-ных битвах, им все же удалось захватить некоторые

стратегические позиции в центральной части МалойАзии, и к лету казалось, что до окончательной побе-ды не так далеко. Леонидас уже тогда считал ошибкойне воспользоваться плодами победы и не продолжитьнаступление, однако полку был отдан приказ стоятьна месте, и выбора не было – пришлось подчиниться.Как и опасался Леонидас, турки за это время органи-зовали новую линию обороны по ту сторону реки Са-карья, в ста километрах от Анкары.

В конце концов греки двинулись к реке. При числен-ном превосходстве можно было рассчитывать на лег-кую победу, однако после двадцатиоднодневного кро-вопролитного сражения с неприятелем, укрепившим-ся на возвышенности, у греков подошли к концу бое-припасы, и им пришлось отступить, сдав позиции, от-воеванные двумя месяцами ранее.

Хотя это и не было окончательным поражением, бо-евой дух в войсках был подорван, и среди высших чи-нов многие, включая Леонидаса, выступали за отходна запад, к Смирне. Другие же не хотели отказывать-ся от мечты о Константинополе, и в результате грекампришлось остановиться и удерживать свои позиции.Такое патовое положение сохранялось почти целыйгод.

Тем временем турки были заняты подготовкой сво-их войск к решающему сражению. Они ни в коей мере

не были заинтересованы в примирении с греками. Ру-ководил кампанией человек, родившийся в Салони-ках, в каких-нибудь нескольких сотнях метров от Лео-нидаса. Сорокалетний, с голубыми, как лед, глазами,Кемаль Ататюрк возглавил националистическое дви-жение в Малой Азии и, учредив свое правительствов Анкаре, поставил целью любой ценой разбить гре-ков и вытеснить их обратно в Средиземноморье.

В конце августа 1922 года Ататюрк напал на гре-ческие укрепления, и за несколько дней половинасолдат оккупационных войск была захвачена в пленили убита.

Побежденным некогда было рыть могилы в прока-ленной солнцем земле, и поля были покрыты неза-хороненными телами. С многих сняли сапоги и ору-жие. Стаи иссиня-черных мух со зловещим жужжани-ем кружили над ними, ожидая, когда стервятники при-летят за своей добычей. Не было ни цветов, ни поми-нальных обрядов – греческие герои лежали неопла-канные и вскоре уже неузнаваемые.

Оставшиеся в живых бежали на запад, к Смирне,рассчитывая спастись там. Многие из них успевалисовершить чудовищные зверства – насиловали, уби-вали, мародерствовали, пока не разоряли попавше-еся на пути поселение до основания. В одной му-сульманской деревне всех жителей – мужчин, женщин

и детей – заперли в мечети и подожгли.В первую неделю сентября тысячи греческих сол-

дат, и в их числе Леонидас, пришли в Смирну, надеясьпокинуть Турцию морем. По пятам за ними шла турец-кая армия, охваченная жаждой мести. Три года про-шло с тех пор, как турки потеряли этот город, но ониникогда не оставляли намерения его вернуть.

Глава 5

Леонидас лежал, привалившись к стене зернохра-

нилища. Голова его свесилась на грудь, изодранныймундир покрывали пятна засохшей крови. Из носковсапог торчали грязные, посиневшие пальцы.

В нескольких сотнях ярдов от него на улице показа-лись женщина с девочкой, чистые, свежие, в светлыхлетних платьях. Девочка шла вприпрыжку и без умол-ку болтала, с живым любопытством оглядываясь во-круг, – нежная, как сладкий сироп из розовых лепест-ков. Она понимала, что в городе что-то происходит,но не понимала, что именно.

К груди мать прижимала еще одно дитя, младенцав пеленках из такого же светлого батиста, расшитогорозовыми маргаритками.

За последние несколько дней в их прекрасном го-роде произошли резкие перемены. Несмотря на точто творилось в остальной Турции, Смирна посленескольких неспокойных дней 1919 года, когда ее за-няли греческие войска, жила относительно беззабот-но, и ее обитатели странным образом не ощущалина себе потрясений, прокатившихся по всей МалойАзии. В последние теплые летние дни на улицах рас-продавали урожай инжира, абрикосов и гранатов, лю-

ди, одетые в самые разнообразные одежды – здесьможно было встретить все, от персидских тюрбановдо турецких фесок, – торговались из-за цен на опиум,атлас и ладан на дюжине разных языков. В опере весьпредыдущий месяц был ежевечерний аншлаг, кафена открытом воздухе были переполнены, и струнныеквартеты играли серенады для посетителей.

Еще на прошлой неделе по этим улицам плыл аро-мат жасмина и свежевыпеченного хлеба из соседнейбулочной. Теперь тут стоял тяжелый запах немытыхмужских тел. Несколько дней назад, после внезапно-го появления тысяч греческих солдат, в город нача-ли стекаться и мирные беженцы. Они тоже спасалисьот турецкой армии и оказались в таком же отчаянномположении.

Население Смирны охватил страх, особенно когдапоползли слухи, что турецкая конница уже на окраи-нах города.

– Идем же, любовь моя, поторопись чуть-чуть, –проговорила молодая мать со скрытой тревогой.

Проходя мимо, она бросила косой взгляд на гре-ческих солдат, лежащих в ряд, в одинаковых позах,склонив головы на одну сторону, раскинув ноги. Ка-залось, их скосили выстрелы расстрельной команды.Это полубеспамятство одолело их после тысячекило-метрового перехода без еды и питья, не считая на-

грабленного по дороге в городах и деревнях. Они ужене могли пошевелиться от изнеможения.

И тут женщина заметила, что взгляды солдат на-правлены на них.

– Идем домой. Скорее! – сказала она и чуть лине бегом кинулась прочь, таща ребенка за руку.

Странная и жуткая тишина на улицах, мертвые те-ла, которые словно вдруг ожили, затаившиеся соба-ки – все это было непривычно для Смирны и взвол-новало женщину настолько, что она даже пересталачувствовать страх. Нервы у нее напряглись, как вотэти шелудивые псы, прячущиеся в тени. Как и они,она ощущала неведомую, но близкую угрозу.

В это время в темном сознании Леонидаса кружи-лись в дьявольском танце воспоминания и видения.Он еще не знал, что все, чему он был свидетелеми что совершил сам, уже никогда не сотрется из па-мяти. Сладким снам не будет возврата. С немноги-ми уцелевшими своими людьми он вошел в Смир-ну несколько дней назад, надеясь уплыть отсюдав Салоники. Британские, французские, итальянскиеи американские военные корабли спокойно стоялив гавани, но ни одного греческого флага не было вид-но. Они опоздали. Греческие суда уже ушли, увозя ты-сячи их товарищей по оружию.

Измученные долгим переходом, они нашли на ули-

це местечко для отдыха. Потом отыщется какой-ни-будь выход, а пока они погрузились в тревожный сонпрямо на твердых камнях мостовой.

Через несколько часов Леонидаса накрыло серымодеялом. Нет, это было не то мягкое стеганое по-крывало, которое когда-то накидывала ему на пле-чи мать, чтобы теплее было зимой. Это была пеле-на темного дыма, вползавшего через ноздри в легкие.Ему снился пожар, уничтоживший их семейное пред-приятие. Тот жаркий день и разрушительное буйствоогня ожили в памяти с необычайной ясностью. А за-тем послышались крики:

– Пожар! Пожар! Горим!Крик разбудил Леонидаса, и он понял, что едкий,

горький запах ему не приснился. В Смирне до сихпор сохранялся относительный порядок, учитываято, что ее население за последние дни увеличилосьна несколько сотен тысяч, но теперь ею овладел ха-ос, и город ходил ходуном, как во время землетря-сения. Люди бегали по улицам с криком и плачем.В глазах богатых и бедных застыл один и тот же ужас.Над Смирной встало зарево.

Солдаты разом вскочили на ноги. Страх прогналусталость. Потоки людей проносились мимо, к морю,кто-то прижимал к груди детей, но большинство бе-жали с пустыми руками. Попадались стайки ребяти-

шек, высыпавших из школ и приютов, мелькнула бо-гато одетая женщина, успевшая схватить самую до-рогую шубу и теперь резко выделявшаяся из толпыв своих соболях. Беженцы, что стеклись в город за по-следние несколько дней, судорожно сжимали в рукахузлы с пожитками, которые уже протащили за собойсотни, если не тысячи километров. Все они бежалив одном направлении. К порту.

Армянский квартал Смирны подожгла турецкаяконница, что ворвалась в город, сея гибель и разру-шение. Греки, прятавшиеся в своих домах, на верхнихэтажах, с ужасом слышали, как внизу выбивают дверии обыскивают комнаты. Потом до них доносился за-пах бензина, которым поливали стены дома, преждечем поджечь. Выбор был небольшой: обнаружить се-бя, и тогда их искромсают на куски, или же умеретьв огне.

Слухи распространялись быстрее пожара: об изна-силованиях и увечьях, об отрезанных женских головахна каждом столбе, о крысах, пожирающих человече-ские внутренности. Какие бы преступления ни совер-шили греки, турки намерены были отплатить за нихсторицей. Единственной надеждой было добратьсядо моря. Смирна рушилась на глазах.

– Надо как-то выбираться, – сказал Леонидас сол-датам; он чувствовал, что не оправдал их надежд,

что это из-за него они застряли в этом городе.– Да ведь в таком виде мы живые мишени, – сказал

один из совсем юных новобранцев, дергая себя за ру-кав форменной рубашки.

– Турки никого не помилуют, – согласился капитан. –Но будет, пожалуй, безопаснее, если мы разделимсяи станем пробиваться в порт порознь. Так меньше бу-дем бросаться в глаза.

– А где соберемся?– Надо попасть в любую лодку, в какую удастся.

Встретимся в Салониках.Для людей, которые два года провели вместе, про-

щание вышло не слишком теплым, но теперь наста-ло время каждому самому о себе позаботиться. Лео-нидас смотрел, как потрепанные остатки его полкасмешиваются с людским потоком, несущимся к морю.Вскоре их было уже не различить в толпе.

Прежде чем бежать следом, Леонидас оглянулся.Столбы огня и дыма вздымались высоко в небо. Зем-ля у него под ногами вдруг качнулась от взрыва, а за-тем он услышал грохот рушащегося дома, звон бью-щегося стекла, громыхание рассыпающихся кирпи-чей. Как и сотни тысяч людей вокруг, он понял: време-ни на то, чтобы спастись из горящего города, остаетсясовсем немного.

В порту местные жители и беженцы дрались за ме-

сто хоть в какой-нибудь лодке. Первоначальный поря-док, когда люди чинно становились в очередь, наде-ясь, что места хватит, сменился хаосом. Теперь, ко-гда город пылал и в каких-нибудь нескольких сотняхметров отсюда творились чудовищные зверства, всехохватила паника. Страх нарастал с каждым новым че-ловеком, прибивающимся к толпе, что уже заняла со-бой площадь ровно в километр шириной и несколькосотен метров длиной. Это была катастрофа.

Леонидас, не обремененный ни спутниками, ни по-житками, сумел пробиться в центр толпы. Он видел,как уходят в море маленькие лодчонки, выше бортовнабитые стульями, матрасами и чемоданами. В дру-гие лодки, рассчитанные на одного человека с ры-боловной сетью, набивалось человек по двадцать.Слышался плеск: люди бросались в воду в надеждевплавь добраться до какого-нибудь итальянского суд-на и попросить убежища. Иногда раздавался выстрел,и пловца снимал турецкий снайпер.

Леонидаса опалило стыдом. Каждый убитый грек –это возмездие за мертвого турка. В какую же бессмыс-ленную игру это превратилось! Смерть человека, ко-торый только что на его глазах ушел под воду, бы-ла, по крайней мере, быстрой, а он-то знал, сколькораз он сам и его люди старались, чтобы страданияжертвы, прежде чем она наконец испустит дух, были

как можно более долгими и мучительными.До сих пор видения позора и ужаса последних ме-

сяцев преследовали его только по ночам, а теперьотравляли каждый миг его существования и наяву.Он отвел взгляд от воды и стал пробиваться назад,против потока людей. Глаза у него слезились от ды-ма, из груди рвались рыдания. Нельзя ему бежать.У него столько преступлений на совести, как же он мо-жет лезть вперед, на место кого-то другого – мужчины,женщины, ребенка? Любой из них заслуживает жизнибольше, чем он. В эти месяцы боев солдат захлестну-ла волна ненависти, и им казалось, что любое их дей-ствие оправданно, а теперь все это сменилось выво-рачивающим душу отвращением к себе. Омерзитель-ные картины зверских жестокостей вставали у негоперед глазами – одна за другой, еще и еще… ПортСмирны исчез – вместо него перед Леонидасом про-плывали мрачные воспоминания последних недель.

Тот, кто не был занят исключительно собствен-ным спасением, непременно заметил бы худого,как скелет, обожженного солнцем офицера, бредуще-го, словно в забытьи, прочь от моря. Его всклокочен-ные волосы были белыми от пыли, слезы текли по из-рытому глубокими морщинами, раньше срока поста-ревшему лицу.

Навстречу ему шла женщина с двумя девочками

в вышитых платьях. «Афины?» – то и дело спраши-вала она и направлялась туда, куда ей указывали –в очередь к кораблю, плывущему в Пирей, ближай-ший к Афинам порт. Ее вежливость и красота служилипропуском – толпа раздвигалась, чтобы дать дорогуей и детям. Жалобный плач малышки тронул бы и ка-менное сердце.

В это время совсем близко рухнул дом, разлете-лись искры. Женщина стояла уже в нескольких мет-рах от начала очереди.

Тлеющий уголек попал девочке на рукав. Он тут жепрожег материю, опалил кожу, девочка громко закри-чала от боли и выпустила руку матери, чтобы сбитьпламя. Мать тем временем неуклонно пробиваласьвперед, и в следующий миг ее уже усадили в малень-кую лодку.

Заметив, что дочери рядом нет, женщина закрича-ла:

– Где моя Катерина? Где моя девочка? Катерина!Катерина! Катерина! Малышка моя!

Она стала требовать, чтобы ее выпустили обрат-но, но при ее отчаянной попытке вскочить маленькаялодка начала раскачиваться, и своей паникой она яв-но подвергала опасности остальных.

– Люди бьются за то, чтобы попасть в лодку,а не на берег сойти! – проворчал какой-то здоровяк,

хватая ее за руку и усаживая на место. – Ну-ка, сядьтебыстро, черт возьми, иначе нам отсюда не выбраться!Кто-нибудь другой вашего ребенка захватит.

Между пятилетней девочкой и морем уже стояластена людей, сквозь которую малышке не было видноматери.

Девочка держалась на удивление спокойно.Это был ее родной город, и она не сомневалась,что найдет кого-нибудь, кто ей поможет. Сквозь водо-ворот криков, ужаса и огня она побрела из порта. Обо-жженная рука нестерпимо болела.

Тем временем Леонидас все так же, ничего не ви-дя перед собой, неровным шагом шел прочь. Головусверлила боль, крики отдавались в ней, словно зву-чали не вокруг, а прямо под черепом. Он опустилсяна землю у какой-то двери и зажал уши ладонями,чтобы не слышать царящего вокруг хаоса.

Наконец он поднял глаза, словно почувствовавна себе детский взгляд. Девочка в белом платьицебыла похожа на ангела, только без крыльев, а пожарв отдалении, у нее за спиной, придавал ей какое-тосверхъестественное свечение. Это была фея, небес-ный дух, и однако же она плакала.

Вид ее слез заставил Леонидаса встряхнуться, и онподнялся.

Рядом с этим маленьким ангелом он почувствовал

себя храбрецом. Он увидел, что девочка держитсяза руку.

– Больно, – сказала она без робости.– Дай я посмотрю.Обожженное место нужно было чем-то перевязать,

и Леонидас, чуть поколебавшись, оторвал свой рукав.– Надо бы тебя перебинтовать как следует, ну да

ладно, пока что и так сойдет, – сказал он, обвязы-вая девочке руку; грубый хлопок цвета хаки смотрелсядико рядом с тонким белым муслином, украшенным,как заметил Леонидас, искусно вышитыми цветами.

– Ну и куда же ты идешь? Почему бродишь здесьодна?

– Мама с сестричкой уплыли… – Она повернуласьи показала рукой в сторону моря. – На лодке.

Ее наивная доверчивость была поразительна.– Ну так, значит, надо и тебя посадить на лодку, так?Девочка протянула руки, чтобы Леонидас мог под-

нять ее, и они вместе двинулись обратно, к шумнойтолпе.

– Как тебя зовут? – спросил Леонидас. – И отку-да ты?

– Меня зовут Катерина. И я ниоткуда.– Откуда-нибудь должна же ты была взяться, – шут-

ливо проговорил Леонидас, довольный, что удалосьотвлечь ее разговором.

– Мне не надо было ниоткуда браться. Я сразу тутбыла.

– Значит, ты здесь живешь? В Смирне?– Да.Как ни странно, Леонидас поймал себя на том,

что улыбается. Эта детская отстраненность от проис-ходящего казалась почти мистической. Даже отчая-ние его как-то поубавилось.

Катерина была легче пушинки. Как фея, поду-мал он. До сих пор он носил на руках только одногоребенка – своего племянника Димитрия, да и то боль-ше года назад. Но и тогда Димитрий, кажется, весилбольше, чем эта маленькая особа. Даже сквозь густойзапах пота и дыма, окружавший Леонидаса, он чув-ствовал, что от девочки, так крепко обхватившей егоруками за шею, пахнет чистым бельем и свежими цве-тами.

Плотная толпа, слыша его властный голос и заме-тив то, что осталось от офицерской формы, рассту-пилась и дала им дорогу. Леонид чувствовал, как хру-стит под ногами битое стекло, и старался не запнуть-ся о валяющуюся под ногами брошенную домашнююутварь. Ребенок, тем более босой, а таких тут быломного, и минуты не продержался бы один в этом ха-осе.

Леонид обратился к женщине, которая, судя по все-

му, руководила посадкой, и объяснил, что девочка по-страдала при пожаре. Вскоре ей уже помогали за-браться в лодку.

– Смотри, рукав мой не потеряй! – весело прокри-чал Леонидас. – Вернешь потом!

– Честное слово! – крикнула в ответ девочка.Ее улыбка была первой улыбкой, какую он видел

за этот год. За все время на фронте ему редко случа-лось встречать такой стоицизм.

Леонидас махал вслед девочке, пока лодка не пре-вратилась в точку на горизонте. А затем повернул на-зад, к пылающим руинам города.

Глава 6

С каждым гребком весла большой корабль, стояв-

ший на якоре в гавани, становился все ближе, и Кате-рина все сильнее радовалась при мысли, что сейчасувидит маму. Когда они подошли к борту, она ухвати-лась за металлические перекладины трапа и началакарабкаться наверх. Ожог давал о себе знать, и, ко-гда чьи-то руки подхватили ее и подняли на палубу,она дернулась – одна из этих рук задела больное ме-сто. Женщина, искренне желавшая помочь, поглади-ла девочку по голове, дала кусок хлеба и кружку водыи усадила ее на скамейку. Корабль был битком набитженщинами и детьми. Мужья и отцы ушли на фронт,и тысячи их полегли только за последние месяцы. По-чти все здесь были вдовами.

– Ты что, одна? – спросила женщина, видимо ответ-ственная за порядок.

– У меня мама тут, – ответила Катерина. – Толькоя не знаю, где она.

– Тогда, может, сходим погуляем, глядишь, и най-дем ее?

Она взяла Катерину за руку, и они вместе прошлипо всему кораблю, вдоль и поперек. Многие быливне себя от горя. Кто-то получил ранение, кто-то си-

дел и раскачивался из стороны в сторону, подавлен-ный случившимся за последние сутки.

Катерина крепче ухватилась за руку женщины.– Ты можешь описать, как она выглядит? – спроси-

ла та. – Во что одета?– У нее такое же платье, как у меня, – уверенно

ответила Катерина. – Когда она шьет платье себе,то и мне всегда шьет такое же.

– Тогда на ней очень красивое платье! – улыбну-лась женщина. И хотя платье девочки испачкалось,видно было, что оно красивое. Расшито маргаритка-ми, отделано каймой, странно только, что один рукавсловно бы из другой материи. – Что это у тебя с рукой?

– Обожглась, – ответила Катерина.– Боже мой! Не беда, вот найдем твою маму и по-

смотрим, что там у тебя, – проговорила женщина оза-боченно. – Ну что, не видно ее на палубе? Если нет,так, значит, она наверняка внизу.

– У нее еще ребеночек, – словоохотливо прибавилаКатерина, – два или три месяца всего.

Женщина уже начинала понимать, что их поискимогут оказаться тщетными, и пыталась отвлечь де-вочку разговором: расспросила о ребеночке – маль-чик это или девочка, как зовут и так далее. Минутчерез двадцать стало ясно, что маму они не найдут.Женщине очень не хотелось омрачать беззаботное

настроение Катерины, но рано или поздно все равнопришлось бы сказать ей, что дальше искать бесполез-но. Ее мамы нет на этом корабле.

– Я уверена, мы ее найдем, а пока придется попро-сить кого-нибудь присмотреть за тобой…

Подошла еще одна весельная лодка, чтобы выгру-зить на борт новых пассажиров. Места осталось со-всем мало, и женщина, помогавшая организовыватьэвакуацию, с беспокойством огляделась.

– Прошу прощения! – обратилась она к женщине,сидевшей между двумя детьми на большущем узле,в котором теперь было все их имущество. – Вы не мог-ли бы немного присмотреть за этой крошкой?

Женщина протянула к Катерине руки.– Ну конечно, иди сюда, садись с нами, – ласково

проговорила она. – Подвинься, Мария.Малышка слышала, что женщина говорит с ка-

ким-то незнакомым акцентом, но легко понимала ее.Одна из двух девочек, сидевших по бокам, придвину-лась поближе к матери, чтобы дать место Катерине.

– Устраивайся поудобнее, – сказала женщина. –Меня зовут кирия Евгения, а это мои дочери Марияи София.

Уже смеркалось. Взревели двигатели, и тяжелыйлязг поднятого якоря возвестил, что корабль отправ-ляется. Катерина склонила голову на плечо Марии,

и скоро все три девочки заснули, убаюканные легкойкачкой. Они были в числе последних двухсот тысячэвакуированных из Смирны в эти ужасные дни.

На рассвете корабль остановился у пристани.Вчера Катерина от усталости даже не заметила,

что две девочки, с которыми она вместе ехала, бы-ли совершенно одинаковыми. Она переводила взглядс одной на другую и терла глаза, не понимая, что этотакое – разыгрывают ее, что ли? Девочки в один го-лос хихикали. Они уже привыкли к такой реакции и ча-сто ради озорства пользовались своим необычайнымсходством.

– Кто из нас кто? – спросила София.– Ты Мария! – ответила Катерина.– Не угадала! – радостно закричала София. – Те-

перь закрой глаза!Катерина закрыла, а когда София крикнула: «Гото-

во!» – открыла снова.– Как меня зовут?– Мария!– Опять не угадала!Никогда еще Катерина не видела такого порази-

тельного сходства. Волосы у девочек были одинако-вой длины – до миллиметра, красные платья неотли-чимы друг от друга. Даже веснушки на носах были

одинаковые. Пароход простоял около часа, пока имвсем позволили сойти, и за это время девочки успелинаиграться с Катериной во всевозможные игры, кото-рые были основаны на их сходстве. К тому временикак настало время сходить на берег, они уже крепкоподружились. Втроем они пошли за Евгенией по тра-пу, держась за руки, как бумажные куклы в гирлянде.

Какой-то военный бросил узел Евгении в грузовик,и все вскарабкались следом.

– Куда мы едем? – спросила кирия Евгения, но от-вета солдата Катерина не расслышала.

Места вокруг были незнакомые, и в первый разс момента разлуки уверенность в том, что мама где-то рядом, оставила ее. Она уже так давно ее не ви-дела! Целый день? Или целую неделю? Или месяц?Она прислонилась к какому-то ящику, подтянула ко-лени к груди и тихо заплакала, так, чтобы никто не ви-дел. Она знала – так будет лучше.

Как-то, совсем недавно, мама усадила ее рядоми сказала:

– Ты должна держаться, малышка.Катерина помнила, как мама сама плакала тогда,

и чувствовала, что хотя бы ради нее нужно постарать-ся не плакать.

– Твой папа не вернется с войны. Он был очень сме-лым и погиб, спасая товарища.

Катерина гордилась отцом и в свои годы уже умеласкрывать печаль, чтобы не портить настроения дру-гим.

Когда они добрались до лагеря, где уже расположи-лись десятки тысяч прибывших ранее, вера в лучшееснова проснулась в Катерине, и она стала расспраши-вать кирию Евгению:

– Куда они нас привезли? Почему сюда? А моя ма-ма тут?

– Видишь ли, Катерина, – сказала кирия Евгениятак мягко, как только могла, – мы сейчас на остро-ве, он называется Митилини. Но кто-нибудь наверня-ка постарается найти…

– Но мама хотела в Афины! – встревоженно сказаладевочка. – Это далеко?

– Не так уж далеко, – успокаивающе ответила Ев-гения, сжимая ее руку.

Ни к чему было говорить ребенку правду. Те, ктоорганизовал эвакуацию из Смирны, думали толькоо том, как вывезти такое огромное количество людейв безопасное место. Главное было – спасти их от огняи от разъяренных турок, где уж тут следить, кто кудауехал и с кем. Беженцев был миллион, если не боль-ше, и надежды отыскать среди них мать Катерины по-чти не было.

– Я уверена, что рано или поздно мы ее найдем,

моя хорошая.– Я есть хочу, – захныкала София, когда они про-

ходили мимо очереди за супом. – Можно, мы чего-ни-будь поедим?

– Сначала давайте найдем, где мы будем спать,а потом уж поедим чего-нибудь, – ответила мать.

По тому, сколько народу здесь собралось, было по-нятно, что в эту ночь место в палатках достанетсялишь немногим. Всех разместить было просто негде.

Несколько часов они терпеливо ждали, когда ихустроят, и все это время глаза Катерины так и стре-ляли во все стороны в поисках мамы. Никто не ска-зал ей, что Митилини почти в двухстах пятидесяти ки-лометрах от Афин.

В палатке София продолжала хныкать. Катеринауже заметила, что, хотя близнецы с виду и одинако-вые, в других отношениях очень даже различаются.

Еще на корабле София похвасталась, что она по-явилась на свет раньше. Мария заспорила: разни-ца, мол, всего-то в несколько минут, но, видимо, то,что она первой пришла в этот мир, придало Софииуверенности в себе, и она привыкла верховодитьво всем. Сестра Мария была ее отражением. Словноэхо, она повторяла слова сестры, не имея своего мне-ния, и определенно была мягче по характеру.

Наконец усталые девочки улеглись на соломенный

матрас и провалились в глубокий сон, забыв о голоде.Евгения стояла у входа и разглядывала ряды па-

латок. Большинство беженцев потеряли все, что име-ли: и имущество, и родных. Многие из них были по-гружены в какое-то забытье, ходили словно во сне,без всякого выражения на изрезанных морщинами ли-цах. Евгения заметила одну из здешних обитатель-ниц, выбравшуюся из соседней палатки, и поздоро-валась. Теперь они живут меньше чем в метре другот друга, их разделяет лишь тонкий холст – значит этаженщина ее соседка. Но та, если и заметила Евгению,ничем этого не показала.

И почти сразу же Евгения поняла почему. В подоледлинного широкого платья, из тех, какие носили обыч-но в деревнях понтийские греки, женщина держалабольного ребенка. Евгения заметила, что женщинаплачет, но сам ребенок лежал без движения и не из-давал ни звука.

Женщина прикрыла лицо платком и быстро заша-гала прочь, так и не взглянув Евгении в глаза. Дизен-терия. В очереди ходили слухи, что она уносит сотничеловек ежедневно, и в груди у Евгении похолоделоот страха. Хорошо бы поскорее убраться из этого ме-ста.

Девочки проснулись и наконец поели хлеба и поми-

доров с молоком. Уже больше суток они сидели голод-ными. Близнецы быстро привыкли к Катерине как к од-ной из множества перемен, произошедших в их жиз-ни. За последние месяцы все так резко переверну-лось с ног на голову, что лишний человек в семьена этом фоне казался мелочью.

Как только все поели, Евгения отвела Катеринув пункт первой помощи. Медсестра осторожно размо-тала «бинт» на ее руке. Под ним кожа слезла от плечадо локтя.

– Надо поскорее обработать и сразу же перевя-зать, – сказала медсестра, даже не пытаясь скрытьудивление при виде такого большого ожога. – Болит?

– Да, но я стараюсь об этом не думать, – ответиладевочка.

Катерина морщилась и вздрагивала, пока медсест-ра смазывала рану мазью, но вскоре болезненныйожог обмотали ослепительно-белым бинтом, и девоч-ка с гордостью посмотрела на свою аккуратно пере-вязанную руку.

– Приведите ее ко мне снова через четыре дня, –сказала медсестра Евгении. – Надо будет посмот-реть, не воспалилась ли рана. Тут бактерий хватает,не успеешь оглянуться, как подхватишь заразу…

Евгения взяла Катерину за руку и торопливо выве-ла из палатки. Она сердилась на медсестру: зачем же

при ребенке говорить такие вещи!Они пошли по узким «улицам» лагеря к своему ря-

ду палаток, где их дожидались близнецы. И вдруг Ка-терина что-то вспомнила:

– Кирия Евгения! Нам нужно вернуться! Я там кое-что забыла.

Отчаяние в голосе ребенка не оставляло выбора.Через несколько минут, нетерпеливо дергая Евгениюза руку, Катерина притащила ее обратно в палат-ку медпункта. Девочка подошла прямо к медсестре,осматривавшей раненую женщину:

– Мой старый бинт у вас остался?Медсестра прервала работу и бросила на девочку

грозный взгляд.Катерина огляделась. Пол уже подмели, но она за-

метила у входа кучу мусора.– Вот он! – воскликнула она с торжеством, подбе-

жала и вытащила свой рукав.– Ну что ты, Катерина, он же грязный. Может, луч-

ше бросить? – уговаривала Евгения, помня, что гово-рила медсестра о смертоносных бактериях, кишащихв лагере.

– Но я же обещала… – Катерина намертво вцепи-лась в рукав.

Евгения знала, как девочки умеют упрямиться, и ви-дела, какая решимость написана на лице малышки.

– Ну, так и быть, только придется выстирать его хо-рошенько, как только будет возможность.

Выходя из палатки, Евгения заметила брезгливоевыражение медсестры. Не грех и порадовать ребенкахоть чем-то в таких обстоятельствах, сказала она се-бе. По довольному лицу Катерины было ясно, как важ-но ей было найти эту тряпку.

– Я обещала вернуть его солдату, – пояснила она. –Тут еще даже одна пуговичка осталась.

Евгения присмотрелась повнимательнее. И прав-да, к рукаву была пришита пуговица. Она потускнела,но еще держалась на одной нитке.

Катерина сунула рукав в карман, и они вернулисьв палатку к близнецам.

Мысль о том, как отыскать маму, по-прежнему за-нимала Катерину, и они с Евгенией часами бродилипо рядам самодельных палаток в надежде ее найти.Им встречалось много понтийских греков, таких же,как Евгения и ее дочери, живших раньше у Черногоморя. Евгения даже нашла кое-кого из своей дерев-ни под Трабзоном. По пути от родного дома к Смир-не, за тысячу километров, родные и друзья потерялидруг друга, и теперь женщина была безумно рада сно-ва встретить знакомых.

Катерина же так и не увидела ни одного знакомоголица из Смирны, и руководство лагеря подтвердило

Евгении, что женщина по имени Зения Сарафоглу в ихсписках не значится.

Евгения молча приняла то, что Катерине, видимо,придется остаться с ними. Здесь все были в схо-жем положении: разбитые семьи склеивались в но-вые, кого-то теряли, кого-то принимали к себе. Марияс Софией уже привыкали считать прибившуюся к ниммалышку своей сестренкой. Как и у многих девочекв девять лет, у них был силен материнский инстинкт.До сих пор у них была только одна кукла на двоих,а теперь они получили новую, да еще такую боль-шую. Катерина с удовольствием принимала их заботуи даже позволяла им менять повязку, когда приходиловремя. Ожог заживал, но на руке остались глубокиешрамы.

Теплая октябрьская погода располагала к тому, что-бы большую часть времени играть на улице, а таккак в лагере было много детей, девочки быстро на-шли себе новых приятелей. Но недели складывалисьв месяцы, стало холодать, и все чаще они сиделив палатке. Среди пожитков, что Евгения тащила с со-бой по равнинам Малой Азии, нашлось немного шел-ка для вышивания и шерсти, оставшейся от выткан-ного ковра. Под ее руководством девочки начали про-водить дни за шитьем лоскутных одеял из кусочковматерии, собранных в лагере. Иногда сюда привози-

ли старые вещи от американских благотворительныхорганизаций, и им перепадала кое-какая одежда, ко-торую, если иметь достаточно фантазии, можно былоукрасить разноцветной вышивкой или аппликацией.В один прекрасный день, когда Марию одолела ску-ка, она воткнула иголку в полог, закрывающий вход,и вскоре их «дверь» уже вся была покрыта вышив-ками: девочки «писали» на ней свои имена красны-ми, зелеными и голубыми нитками, а потом украшалицветами и листьями.

В качестве последнего штриха Евгения сама вы-шила надпись: «Дом, милый дом». Это означало то,чем стала для них палатка.

Во всяком случае, из памяти детей тяжелые воспо-минания о разлуке с домом начали уже изглаживать-ся, и их сны снова стали мирными и сладкими.

В основном старания взрослых хоть чем-нибудь по-радовать ребятишек приносили свои плоды, но самиони слишком хорошо понимали, что обстановка в ла-гере с каждым днем становится тяжелее, и начиналиизнывать от отупляющего бездействия.

Евгения отдавала себе отчет, что к прежней жизнив Малой Азии возврата нет и не будет, но никак не мог-ла привыкнуть к мысли, что им придется навсегдаостаться на неприветливом Митилини. Они сиделии выжидали. Многие в лагере уже умерли от болезней,

и никогда нельзя было быть уверенными, что следую-щими не станут они. «Что за ирония судьбы, – думалаЕвгения, – пережить такие ужасы в Смирне и умеретьздесь!»

Еды хватало, но зима давала о себе знать. Стано-вилось все холоднее, зарядили сплошные ливни.

Стали доходить слухи, что дипломаты прилагаютусилия к разрешению ситуации. Хоть какое-то уте-шение. Для детей время не имело большого значе-ния, но взрослые в большинстве своем чувствова-ли неумолимое течение дней и думали о том, какуючасть жизни им придется похоронить здесь.

Но вот в один прекрасный день они услышали ра-достную новость: всех их повезут на материк. Несмот-ря на большое расхождение в цифрах, состоялся до-говор об официальном обмене гражданами междуГрецией и Турцией.

После опустошительных войн последних лет, по-сеявших ненависть и насилие, политики не виделидругого выхода. Мусульмане уже не могли чувство-вать себя в безопасности в Греции, а греки не мог-ли больше мирно уживаться в Турции. Для Турции,с ее обширными территориями и огромным населе-нием, этот обмен мог пройти относительно безбо-лезненно, а вот Греции он нес разительные пере-мены: количество жителей маленькой, бедной стра-

ны за несколько месяцев должно было увеличитьсяс четырех с половиной до шести миллионов человек.Последствия внезапного прироста населения на два-дцать пять процентов усугублялись тем, что бóль-шая часть прибывающих приезжала почти ни с чем,не считая того, что было на себе.

В январе 1923 года в Лозанне было подписано со-глашение. В течение года беспрецедентное пересе-ление из одной страны в другую должно было завер-шиться.

Глава 7

Всю весну, пока шли приготовления к отправке,

в лагере царило нетерпеливое ожидание. Катеринаслышала все новые и новые разговоры о том, куда ихмогут вывезти, а в голове у нее крутилось одно: «Афи-ны-Афины-Афины…» Это было последнее слово, ко-торое она слышала от мамы. Афины.

Когда появилась надежда снова увидеть мамуи сестру, Катерину охватило радостное волнениеи она начала считать дни. Каждый день малышка вы-шивала маленький крестик на подоле своего платьяи надеялась, что они с мамой встретятся раньше,чем она вышьет крестики по всему подолу.

Взрослые тоже, судя по всему, радовались пред-стоящему отъезду. Им обещали новые дома, и Ка-терина была уверена, что там-то она и встретитсясо своей семьей.

Наконец к Митилини пристал огромный корабль,и все беспокоились, внесено ли их имя в список пас-сажиров. Получив подтверждение, Евгения с девоч-ками тут же принялись укладывать вещи.

За последние месяцы в лагерь прибыло еще многосемей, и условия становились все хуже и хуже. В ве-сеннем тепле болезни распространялись стремитель-

но, и часто безутешные родители теряли еще недав-но здоровых детей за считаные часы.

Собирая свои пожитки, Евгения с девочками не жа-лели, что приходится уезжать. Расшитый полог у вхо-да в палатку, с цветами и листьями вокруг слов «Дом,милый дом», уже не радовал.

У пристани царили шум и суматоха. Всех охватилоприподнятое настроение, словно в праздник «Похва-лы Богородице», и впервые люди ощутили на лицахтепло весенних солнечных лучей.

Те, кто уже был на борту, кричали и махали отту-да друзьям. Им не терпелось отправиться в путь, ра-достное волнение и ожидание переполняли их. На-конец-то перед ними забрезжила надежда на новуюжизнь, со всеми возможностями, какими манили Афи-ны.

Катерина стояла перед Евгенией, а рядом с ней,по бокам – близнецы. Их очередь уже подходила, и тя-желый запах дизельного топлива и машинного маслаказался самым сладким ароматом.

Евгения подняла глаза. Ее соседка по палаточной«улице» махала ей и что-то кричала с верхней палу-бы. Все новые и новые пассажиры толкались на бор-ту, и вскоре знакомое лицо пропало в нахлынувшейтолпе. Корабль был набит битком.

Чиновник в форме начал опускать перегородку.

– Прошу прощения. Все места заняты, кирия. Точ-нее сказать, корабль уже переполнен. И так уже про-пустили на сто человек больше, чем это старое коры-то способно увезти.

– Но неужели еще четверо не поместятся?! Вели-ка ли разница?

– Придется подождать следующего.– Но когда же он придет? – спросила Евгения, ста-

раясь сдержать слезы.– Ожидаем. Когда – сказать не могу. Но всех с это-

го острова вывезут в должный срок, – ответил чинов-ник вежливым, бесстрастным тоном человека, кото-рый ночью будет спать в собственной постели.

Все эти события затронули его жизнь лишь в одномотношении: ему подняли жалованье. За последниенесколько дней он сорвал немалый куш: брал взяткиу тех, кому было чем заплатить, чтобы попасть в са-мое начало списка.

В смятении они смотрели, как корабль отходитот пристани, и Евгения видела, как лица друзей уплы-вают все дальше и дальше и становятся неразличи-мыми.

Чиновник встал к ним спиной, словно хотел загоро-дить от уходящей надежды.

Евгения бросила узлы с пожитками на землю,чуть ли не к ногам чиновника.

– Ну так будем сидеть здесь, – сказала она. – Тогдапервая очередь будет наша.

– Как вам угодно, – надменно проронил тот и ото-шел.

Меньше чем через час на горизонте показалсявторой корабль. Через какое-то время, показавше-еся мучительно долгим, он тоже пристал к берегу,и снова начался утомительный процесс регистрациипассажиров. Евгения отправила девочек посмотреть,не найдут ли они чего-нибудь поесть, и назвала име-на – свое и детей – новому чиновнику. Прежний ку-да-то ушел, а этот, новый, был, кажется, более добро-желательным.

– А сколько плыть до Афин? – спросила Евгения.– Вас повезут не в Афины, – буднично ответил тот,

даже не поднимая головы от бумаги, в которую запи-сывал имена, – а в Салоники.

– В Салоники! – Евгению охватила паника. – Но мыне хотим в Салоники. В Салониках мы никого не зна-ем. Из моей деревни все уехали в Афины!

– Что ж, дело ваше. Вон сколько народу стоит за ва-ми в очереди, они с радостью займут ваше местона корабле. И я не могу их задерживать.

Евгения прибегла к последнему средству:– Но Катерина не моя дочь! Ее мать в Афинах!

Мы должны ее туда отвезти.

На чиновника это не произвело впечатления. Такиенедоразумения в это время стали делом обычным.

– Как бы то ни было, корабля до Афин нет, естьтолько этот, до Салоников.

– А еще один, в Афины, будет?– Понятия не имею – и никто не знает. Послушайте,

кирия, это не увеселительная прогулка, так что лучшерешайте поскорее, хотите вы попасть в список пас-сажиров или нет. – Он пододвинул ей бумаги на под-пись. – Если нет, отойдите, пожалуйста, в сторону… –прибавил он нетерпеливо. – За вами стоят сотни лю-дей, которым, по всей видимости, не настолько важ-но, куда отправляться.

Евгения смотрела, как уголок листка приподняловетром. Стоит ему дунуть посильнее – и ее местона корабле улетит вместе с бумагой.

На решение оставались доли секунды. В Афины от-правились все ее земляки, но зато Салоники ближе.А главное – не было никакой уверенности, что пред-ставится другая возможность.

– Мы едем! – сказала она и прихлопнула бумагу ла-донью. – Эти места наши.

– Отлично, – одобрил чиновник. – Подпишите, по-жалуйста, вот здесь, что вы мать этим двум девочкам,и… вот здесь – что берете на себя ответственностьза третью.

Евгения, больше не колеблясь, поставила в двухстрочках неуклюжие подписи. У нее никогда не бы-ло сомнений, даже на минуту, что она должна по-заботиться о Катерине, пока не найдется ее мать.Это казалось само собой разумеющимся. За то вре-мя, как на пароходе из Смирны ее попросили при-глядеть за очаровательной крошкой в рваном беломплатьице, Евгения полюбила девочку, как родную. Ес-ли бы злосчастная война с турками не отняла у неемужа (официально он числился пропавшим без ве-сти), у нее, наверное, были бы еще дети. Может быть,поэтому она приняла «прибавление» в своем семей-стве с такой готовностью.

Они вчетвером первыми поднялись на борт, и про-шло, казалось, много часов, пока корабль наконецне загрузили и не подготовили к отплытию. Послы-шался лязг цепей, и дети, бегавшие взад-впередпо палубе в радостном ожидании нового путеше-ствия, снова подошли к Евгении.

Она не сказала им, куда их везут. Ее дочери огор-чились бы, что не увидят старых друзей, а Катери-на поняла бы, что мама не встретит ее в конце пути.А так они, может, и не заметят разницы между Афи-нами и Салониками.

Корабль шел сквозь ночь, вода блестела под пол-ной луной. Дети крепко спали. Узлы с вещами служи-

ли им подушками, а одеяла, которые дали в лагере,укрывали от соленого бриза.

Евгения всю ночь лежала без сна, слышала, как ко-го-то тошнило, и надеялась, что ее девочек болезньобойдет стороной. Несколько человек взошли на бортуже больные дизентерией и теперь метались в жару.Раз пять или шесть кто-то переступал через ее но-ги, неся на руках больного или уже безжизненное те-ло. Больных старались держать отдельно от осталь-ных – это был единственный способ снизить вероят-ность эпидемии. Звуки далеко разносились в тишине,и Евгения слышала беспрестанное бормотание двухнаходившихся на борту священников, когда они уте-шали умирающих или тихо, нараспев читали словапрощальной молитвы. Несколько раз до ее ушей до-летал явственный глухой всплеск – это тело выбра-сывали за борт.

Она смотрела на трех девочек, на пряди их тем-ных шелковистых волос, безмятежно гладкие лбы,длинные ресницы, бросавшие тени на щеки. Эти триневинных ребенка, так мирно спавшие рядом, каза-лось, светились под лунными лучами. Они были по-винны в обрушившихся на них несчастьях не более,чем ангелы, на которых были так похожи. Ни один миггоря не был ими заслужен.

Евгения молилась Панагии, чтобы та защитила их

всех, и услышала ее Пресвятая Дева или нет, но ко-рабль все так же, не сбавляя хода, шел по темномуморю.

Евгения смотрела на девочек, и веки у нее нача-ли тяжелеть. К тому времени, когда вдали показалисьочертания греческого берега, она уже крепко спала.Когда она проснется, они будут уже в другой странеи у них начнется новая жизнь.

Глава 8

Для Константиноса Комниноса это майское утро

было самым обычным. Он встал в шесть часов и при-готовился к дневным трудам. Его склад и торговый залоткрылись еще два года назад, и он уже приступилк расширению – строительству еще одного дома. Мно-гие предприятия после пожара так и не оправились,но Константинос воспользовался гибелью зданий, по-строенных отцом, чтобы создать на их месте новые,еще больше, еще прочнее, и на этот раз в своем соб-ственном вкусе. Он оспорил в суде отказ от выпла-ты страховки и выиграл дело, а после этого уже оста-валось только возродиться, как феникс, из пепла сго-ревшего города. К тому же и затянувшаяся мобилиза-ция, и непрекращающаяся война в Малой Азии предо-ставляли уникальные возможности для коммерции.

Война приносила прибыль, но были и потери.В конце октября Константинос получил извеще-

ние, что его брат пропал без вести. Леонидас дошелдо окраин Смирны вместе со своим полком после от-ступления через всю Малую Азию, и после этого о немникто ничего не слышал. По словам немногих выжив-ших, большую часть солдат из полка Леонидаса Ком-ниноса турки настигли и зверски убили.

Заново отстроить торговые здания и наладить биз-нес было важнее, чем восстановить виллу на бере-гу, и хотя Константинос уже приступил к этой зада-че, ей он посвящал не много времени. Перед темкак строить, нужно было снести сгоревший дом до ос-нования. Для использования в новом доме годилсяразве что фундамент.

Пока Ольга и маленький Димитрий Комнинос жилина улице Ирини, Константинос остановился в отеле.Все равно домой из конторы он редко приходил рань-ше полуночи, и это вполне годилось в качестве оправ-дания – он просто не хочет будить домочадцев.

Ольге по душе был старый город с его кипучейжизнью, и она не торопилась увозить отсюда своегосчастливого и довольного сына, однако обмен насе-лением с Турцией принес серьезные перемены, кото-рые уже начали менять облик Салоников. Даже улицеИрини предстояло вот-вот ощутить это на себе.

Семья Экрем готовилась покинуть город. Несколь-ко недель они собирались, укладывали вещи, проща-лись с дорогими друзьями, дарили маленькие подар-ки людям, которых успели полюбить. Им обещали ка-кую-то компенсацию за дом, который они оставляли,и новое жилье в Малой Азии, но эта страна быладля них чужой и незнакомой, и им совсем не хотелосьрасставаться со счастливой жизнью в Салониках.

Вечером перед самым отъездом семья Моренопригласила их на прощальный ужин. Они принеслис собой подарок – свое сокровище, том стихов Ибн-Замрака, чьи строки были выбиты на стенах дворцаАльгамбры.

Обе семьи понимали, что у них очень много обще-го. Изгнание из Испании было не единственным сов-падением.

– «Гранада! Вечный дом мира и сладостной надеж-ды. Здесь найдешь ты и жажду, и ее утоление», – пе-ревела одна из девочек Экрем.

– Никогда не знаешь, как жизнь обернется, верно? –сказала кирия Экрем на своем ломаном греческом.

– Когда это было написано, должно быть, никтои понятия не имел, что всех арабов оттуда выживут, –бросил Саул.

В это утро Ольга встала рано, чтобы попрощаться.Если бы Комнинос проходил мимо по пути к парик-махеру, он бы пришел в негодование, увидев, как егожена разводит сантименты из-за отъезда каких-то му-сульман. Он никогда не понимал, почему она так при-ветлива с семьей Экрем.

К семи часам он уже побывал у парикмахера, по-брился, а в семь сорок пять мальчик, чистившийему ботинки, уже получил свою ежедневную монеткуна чай. В семь пятьдесят Комнинос сидел в кафенио

неподалеку от новых торговых помещений возле до-ков, а к восьми допивал вторую чашку кофе, просмат-ривая три из многочисленных местных газет. Пробе-жав глазами финансовый раздел, он прикинул при-близительную стоимость своих акций и облигаций.

Предложение и спрос на шерсть зависели от мно-жества факторов, на которые он не мог повлиять,но искусство заключалось в том, чтобы предвидеть,где и когда лучше купить. То же самое касалось и дру-гих тканей, и тут уж нужно было поспевать за требо-ваниями, не только сегодняшними, но и завтрашни-ми, в отношении фасонов и интерьеров. Знали ониоб этом или нет, но бóльшая часть состоятельных жи-телей Салоников одевалась сама и «одевала» своидома не без участия Константиноса Комниноса.

Конец ознакомительного

фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».Прочитайте эту книгу целиком, купив полную ле-

гальную версию на ЛитРес.Безопасно оплатить книгу можно банковской кар-

той Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильноготелефона, с платежного терминала, в салоне МТСили Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.День-ги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другимудобным Вам способом.