112

известия вгПу

прерывает и преображает реальность, ей пред-шествующую» [2, с. 70].

итак, по Агамбену, история представляет собой диалектическое напряжение между от-срочкой, «удерживанием» (catechon) времени и завершением, между экономией и мессией. удержание исполнения истории пародийно осуществляется секулярными экономически-ми и политическими институтами как «устой-чивое развитие в меняющемся мире». однако это скорее пародия ада – единственного инсти-тута или структуры, «не знающей ни упразд-нения, ни конца» (Там же, с. 74).литература

1. Агамбен Дж. открытое / пер. с ит. и нем. Б.м. скуратова. м. : рггу, 2012.

2. Агамбен Дж. что современно? / пер. с итал. киев : Дух I лиТерА, 2012.

Д.н. усТИнкИн (Волгоград)

рецензия на книгу: штайн о.а. маска как Форма идентичности: введение в ФилосоФиЮ образа (сПб. : изд-во рХга, 2012. 160 с.)

маска имеет не только две стороны – ли-цевую и изнаночную, но и границу, отде- ляющую их друг от друга. Эта граница пред-ставляет собой не просто линию, но «зазор», «расщеп», который вмещает собственное про-странство. маска выступает сама по себе как многомерный феномен. с одной стороны, она создает границу между природным и соци-альным, своим и чужим, с другой – связыва-ет прошлое с будущим через настоящее. со-ответственно, о. штайн анализирует маску со всех этих позиций.

рассуждая о маске в архаике, автор акцен-тирует внимание на начале культуры с отде-ления своего от иного. в рассматриваемую эпоху все свое – это то, что близко, привыч-ное, освоенное. само сознание архаическо-го человека было приковано к внешним пред-метам и явлениям, при этом оно опиралось на

бытийственный опыт, характеризующийся не-раздельностью, текучестью существования, в котором не происходило событий и не было истории. Только с возникновением иного и возникла культура и история. но почему? Ав-тор убежден, что осознание непохожести и не-предсказуемости Другого связан со страхом перед захватом со стороны Другого, со стра-хом быть поверженным. в данном случае речь идет о священном, о сакральных силах, кото-рые в архаике воспринимались как источник, способный причинить зло человеку. именно поэтому маска – это своеобразный способ са-крализации, в ней человек предстоит вечно-сти в моменты ее возвращения. Таким обра-зом, маска функционирует как защита.

защищаясь от богов и одновременно об-ращаясь к ним, человек в маске выступает не как индивид. ведь свою индивидуальность он скрывает, опасаясь непредсказуемости выс-ших сил и духов, сам становится и Другим, и анонимом, вступая в контакт с сакральным. Анонимность необходима, чтобы укрыться, для общения с сакральным обязательно надо перейти от профанного, используя маску для трансформации, приобретения нового каче-ства и соответствующего статуса. надевая ма-ску, человек присваивает себе коллективное лицо, т.к. выступает в рамках культуры сво-его племени. очевидно, что трактовка маски в указанный период не соотносилась с ее мо-ральной оценкой как притворства или двоеду-шия.

в архаичности маска не единственная ре-ализовывала подобные функции. о. штайн справедливо указывает на то, что формиро-вание индивидуальной и коллективной памя-ти, связанное с религиозными культами, всег- да сопровождалось болью и телесным «отти-ском» этого опыта в виде шрамов, порезов, ожогов, швов. власть в социальном поле ис-полняет свои директивы через табу и телес- ные модификации, поэтому понимание фено- мена маски как формы идентичности требует вовлечения в данную проблематику и самого тела с его внешней поверхностью и внутрен-ним пространством, с его границами и изме-рениями. культура – это репрессивный меха-низм, движение которого вписывается в тела. на человека наносится «социальное письмо», в результате чего человек перестает быть био-логическим механизмом.

Далее о. штайн выделяет отсутствие взгляда в архаичной маске. человек в маске не

© устинкин Д.н., 2013

113

рецензии и обзоры

смотрит, а подглядывает, т.к. там, где должны быть глаза, в масках присутствуют вогнутые или выпуклые пустые глазницы. в этом кон-тексте интересны мифологические истории о попытках уклониться от взгляда Другого. в ма- ске человека тяжело уличить в том, что он смо-трит, и не только потому, что не видно глаз, что нет непосредственного контакта с глазами Другого, но потому, что сокрыто все лицо, на подвижной границе которого можно было бы прочитать реакцию на увиденное. вероятно, поэтому маски древних не просто бесстраст-ны, они выражают именно такое состояние, которое предписано в данной культуре, точ-нее определено сакральными силами и их вла-стью, запечатлено в ритуале. Было бы интерес-но проследить историю выражения экспрес-сии масок, используемых в культовых прак-тиках, чтобы понять, какие чаще всего типы и образы прослеживаются в них, есть ли маски, на которых читаемо почтение или, например, страх перед нуменозным.

интересны размышления о. штайн о свя-зи маски и насилия в архаической культуре, в которой неутоленное человеческое наси-лие перманентно находилось в поиске жерт-вы. Принесение последней на время защища-ло коллектив от собственного насилия. маска использовалась для сокрытия лиц участни-ков жертвоприношения. с ее помощью наси-лие условно отчуждалось не только от индиви-да, но и от коллектива. обряд жертвоприноше-ния совершал Другой в маске, а не конкретно взятый индивид. очевидно, что если маска не только защищала, но и контактировала со свя-щенным, то она сама становилась фетишем, священным предметом, наделенным сверхъ- естественными свойствами.

в новое время маска приобрела совер- шенно иное свойство. «маска в новое время – это история манер в куртуазном обществе, где структурированные властные отношения меж-ду представителями разных сословий опреде-ляли характер социальной коммуникации без посредства социальных институтов, легитим-но определяющих статусные полномочия ин-дивида» (с. 26). маска как форма идентично-сти этой эпохи может быть понята только в контексте особенностей социальной коммуни-кации. в новое время уже не обнаруживается сакральная составляющая маски, акцент пере-несен на манеры. По сути, маской стало само поведение человека, регламентированное его статусом в обществе: чем выше было проис-хождение, тем более строгими были предпи-сания. сословное разделение западной евро-

пы интересно тем, что намеренно к этикету и моде приобщались только благородно рож-денные. соблюдение правил этикета для пред-ставителей этого сословия стало социальной нормой. «Так как социальная норма назида-лась извне, со стороны государства, общества, двора, то принималась она людьми как нечто чуждое, навязанное, внешнее, искусственное и обязательное к исполнению ради собственно-го выживания. маска заставляла людей играть и исполнять роли при дворе, подавая надежды, что где-то в собственном доме остается чис- тое, естественное, истинное» (с. 49).

с аксиологической точки зрения феномен маски рассматривается в рамках оппозиций позитивного и негативного, светлого и тем-ного, истинного и ложного. за маской скры-вается не столько человек, сколько ложь, не-искренность, порок. «с такой точки зрения, условно “сорвать” маску с человека возмож-но, как возможно узреть и настоящее, истин-ное в самом лице. оценочные суждения ис-тины/лжи, правды/неправды наделяют маску того времени негативным качеством» (с. 37).

По мнению о. штайн, культура нового времени способствовала становлению само-сознания человека, который начинает опре-делять себя двойственно: как объект (я в цен-тре внимания других) и как субъект (я сам ис-следую и заставляю других играть в ситуа-ции). соответственно, объективное я вынуж-дено подчиняться требованиям этикета, обще-ства и, по сути, играет роль марионетки в кур-туазной культуре. субъективное я хоть и под-чиняется, но может иметь отличную от пове-дения точку зрения. в ценностном контексте маска выступает как проявление лицемерия, т.к. она принуждает личность притворяться и подчиняться законам социальной игры. един-ственное убежище в таком случае – это вну-тренний мир, в котором я осознает себя само таким как есть.

Анализируя феномен маски в современно-сти, о. штайн опирается на постмодернист-ский дискурс. современность предстает как динамичное пространство, непрестанно ме-няющаяся информация, плотность человече-ского потока и быстрый темп жизни, в кото-ром большое количество лиц, контактов, сме-няющих друг друга на улице, в общественном транспорте, на службе в сми, множество ис-полняемых в обществе социальных ролей, со-бытий, переключающих внимание с одной картинки на другую. «Бесконечная смена лиц, знакомых, звонков, новостей вперемежку с ре-кламой оказываются в одном, несовместимом

114

известия вгПу

по значимости и смыслу ряду, что приводит к обесцениванию того, о чем сообщается. масс-медийное пространство предстаёт как алогич-ный поток сюжетов, где обретение себя воз-можно через игру» (с. 58).

меняющаяся современность становит-ся игровым процессом, меняющим правила, предполагающим множество вариантов и не признающим отношения подчинения. в ней маска устанавливается как социальный топос, пустое место, которое имеет определенную конфигурацию, а «пустота – пространство, предназначенное для частной субъективности в противоположность публичному простран-ству» (с. 59). Эта пустота, отличающаяся от архаики, где маска была границей между че-ловеком и сакральным, от нового времени, где край маски отделял искренность, целостность и личность от принуждения светского этикета. маска нашей эпохи не скрывает, это граница, выступающая как тотальное разделение и дис-танцирование в игре, в затягивающей, истоща-ющей и поэтому делающей еще более зависи-мыми от нее.

высокая скорость распространения ин-формации обезличивает. казалось бы, это именно то, что необходимо для субъективно-го я, стремящегося сохранить свою аноним-ность. однако это не так. участники игры во-все не стремятся быть однотипными игроками. защищая себя сетевой маской, сохраняя и от-стаивая свою анонимность, они при этом хо-тят быть непохожими на других. но как это возможно? непохожесть предполагает лич-ностное своеобразие, а личность скрыта за се- тевым аватаром и никнеймом. значит, свое- образие необходимо обрести и проявить в рам- ках правил предлагаемой игры или манифеста-цией протеста против нее. Пустотность совре-менной маски проявляется и в том, что по же-ланию пустота под ней всегда может обрести личность, для этого в сетевых ресурсах доста-точно нажать одну клавишу, впрочем, допу-скается и изощренная, не лишенная изящно-сти игра по медленному опредмечиваню субъ-ективностью масочной пустоты.

Аксиологический подход к современной маскировке несет в себе совсем иные интона-ции. упоминаемая сетевая изощренность в се-тевой анонимности, создании аватара, беско-нечных клонов и виртуозная игра в интернете расцениваются положительно, как маркер ода- ренности личности. как бы это не представ-лялось алогичным, но будучи анонимным, ма-ской вообще, выделиться среди других, стать узнаваемой, особенной, исключительной ма-

ской в сетевом и массмедийном пространствах стало идеалом, высшим достижением игры, которая все больше вытесняет реальность.

изучая уникальность маски в современ-ном информационном обществе, о. штайн выделяет виртуальную маску как особый вид, подчеркивая, что сама медиальная реальность, в которой появилась и существует эта маска, «возникла как возможная, но стала самой ре-альностью, по отношению к которой аналити-ческие процедуры классической рационально-сти не схватывают деления на субъект и объ-ект, внешний и внутренний мир» (с. 68). в та-ком случае возникает вопрос к автору: как ана-лизируется феномен маски в качестве прояв-ления этой реальности, с помощью каких про-цедур? Признавая онтологичность медиаль-ной реальности, мы выделяем в ней измерения временные и ценностные, пространства физи-ческие и смысловые, используя для этого гра-ницу как атрибут. Допускается, что границы могут быть динамичны, не отрицается струк-турная определенность реальности. насколько возможно в таком случае отказаться от класси-ческой рациональности в ее понимании? Пост- модернистская «шизоидность» как описатель- ная процедура сама имеет сложную смысло-вую структуру и создана именно как классиче-ски рациональная. По нашему мнению, весь-ма спорным является тезис об игре как спосо-бе понимания другой игры, тем более что в ней правила и границы устанавливаются четко, в том числе и между внутренним и внешним.

Анализируя интернет как коммуникаци-онное пространство, автор считает, что участ-ники сетевого общения не заинтересованы в уличении Другого, предъявленного через цифровой образ, по причине возможного ра-зочарования от истины. согласимся с тем, что специфика сетевого общения не всегда соот-носится с необходимостью авторства, откры-тости. скорее всего это связано с особенно-стью потребления информации вообще и не только в сети. Это характерно для «клипово-го сознания». Так, никто из непосредствен-ных потребителей рекламы не интересуется ее создателями, кроме случаев узкопрофесси-ональной необходимости или после увиденно-го привлекательного человеческого лица или фигуры. Авторство справочной информации также вне интересов пользователей, как и бес-платных программ, приложений, фотографий и т.д. сетевой идентификатор вполне удобен для того, чтобы потом быстро найти понравив-шийся материал (если он не скопирован) или подписаться на новости. Этого достаточно для

115

рецензии и обзоры

потребителя сетевой продукции. обезличива-ние в сети – это одно из важнейших ее про-явлений наравне с массовостью и гипердина-мизмом.

о. штайн полагает, что в цифровом изо-бражении стерты границы внешнего/внутрен-него, поверхностного/глубинного, что обу-словлено способом формирования изображе-ния, бинарным цифровым кодом. но как быть с цифровым телевещанием? цифровая копия картины, которую, не имея возможности уви-деть в лувре, мы созерцаем с помощью ком-пьютера? оттиск с цифровой или с пленочной фотографии – есть ли между ними такая фун-даментальная разница в поверхностном/глу-бинном? Представляется, что вопрос о грани-цах между способами хранения, типами, по-верхностью и способами отображения не мо-жет быть решен столь поверхностно и в таком негативном ценностном аспекте. «цифровой образ необоротен, в то время как лицевая и из-наночная сторона есть у всего: это текст и под-текст, слово и молчание, поверхность и глуби-на» (с. 77). Бытие цифрового образа имеет «из-нанку» как раз в его коде, кроме того, чело-век далеко не всегда заинтересован в том, что-бы знать, учитывать и видеть изнанку «всего», в этом аспекте люди проявляют исключитель-ную избирательность и растрату ресурсов.

«лицевая/изнаночная стороны определя-ются через границу, порог, своим присутстви-ем указывая не только на наличие комплимен-тарности, но и на наличие Другого. за любой чертой, по ту сторону, на дне скрывается Дру-гой. опыт границы – это доступный нам в им-

манентной действительности опыт трансцен-денции. через порог, границу, “границу на-тяжений” протекает поток событий внешне-го мира: он задерживает в себе определенное внешнее воздействие, чтобы тут же изменить-ся в реакции на него. но граница не только разделяет, она соединяет» (с. 80). в цитируе-мом отрывке, повторяемом автором несколь-ко раз, подчеркивается интересная мысль о принципиальной возможности для субъекта обнаружить Другого, даже в том случае, если он скрыт за безличными природными прояв-лениями, потерян в веках как неизвестный ав- тор или в опыте осознания собственной телес- ности. Поиск причины, начала, присутствия в виде Другого, безмолвного наблюдателя со-пряжен со строительством я узнаваемого и безопасного мира с границами, различными свойствами, уровнями, координатами и измере-ниями. возможно, что упоминаемый о. штайн «поток событий внешнего мира» протекает не через порог-границу, а вдоль них, а соединиться может только то, что было разъято.

резюмируя, отметим многоаспектность проблем, рассматриваемых о. штайн. в пер-вом приближении текст ее исследования пред-стает как попытка, собрав разные подходы, сформулировать «единую теорию» идентич-ности субъекта, в дальнейшем же именно раз-носторонность подходов, темпоральные свя-зи и параллели между архаичностью, новым временем и современностью создают общую картину захватывающего процесса возникно-вения и развития культуры, истории маски и идентичности.